Бесплатный фрагмент - Обручальное кольцо блокады

Предисловие

Дорогой читатель!

Благодарю Вас за проявленный интерес к моей книге.

Однажды ко мне пришло вдохновение, и я в своем воображении увидела людей и историю их жизни. Из всего этого родилась книга. В ней есть всё: любовь и разлука, счастье и горе, война и мир, рождение и смерть… Но она не об этом. Эта история о безграничной, всепоглощающей любви, любви к детям!

Это художественное произведение, которое не претендует на точность исторических фактов. Совпадение адресов, имен и фамилий является случайным.

Я надеюсь, что частичка любви и тепла, которые вложены в эти страницы, попадет в Ваше сердце и согреет его.

Я желаю Вам счастья!

Екатерина

Глава 1

Сегодня у меня день рождения. Кто бы мог подумать, что я доживу до такой круглой цифры. Мне сегодня сто лет. Думаете, что я худая сморщенная старушка с редкими седыми волосами, блеклыми голубыми глазами и вставными зубами? Правильно думаете, такая и есть. Руки уже плохо слушаются, ноги еще хуже, дома хожу с палочкой да за стены держусь, на улицу дальше нашего сада одна не хожу, боюсь, что уйду, а сил вернуться не будет. В зеркало не люблю смотреть, вижу там эту старушку и не знаю, кто это, потому что я себя представляю молодой и красивой, какой была восемьдесят лет назад. В душе я и осталась молодой, наверно потому, что молодость я помню лучше, чем вчерашний день.

Очень хорошо помню, как была написана эта картина, уже много лет она висит в моей спальне: на ней две красивые молодые девушки, полные жизни и надежд. Одна из них голубоглазая блондинка в небесно-голубом платье с аккуратно уложенными волосами, едва касающимися плеч. Правильные черты ее лица излучают спокойствие, однако в глазах едва сдерживаемый смех. Лиза Безбрежная. Это я. Вторая красавица в красном в белый горошек платье — это моя самая близкая и любимая подруга Кира Градова. Кира — огонь! Все в ней наполнено страстью и безудержной энергией: черные вьющиеся волосы ниже плеч, черные глаза, слегка вздернутый нос и неизменная красная помада на губах.

Мы дружили с самого раннего детства, жили в соседних домах, учились в одной школе, сидели за одной партой, всегда и везде вместе. Мы были как бурное море, с которым можно было сравнить Киру, и песчаный берег, который мягко его сдерживал.

Картину эту написал мой дедушка, Карл Вернер, известный в свое время художник. Он преподавал в художественной академии им. И. Е. Репина (тогда это были «свободные художественные мастерские»). Портреты он редко писал, в основном на его картинах оживали ленинградские городские пейзажи и натюрморты с цветами. Я долго уговаривала дедушку написать наши с Кирой портреты, а он долго не соглашался. Однако любовь ко мне и такое знаменательное событие, как окончание мной школы, смягчили дедушку, и он согласился. На мой день рождения 8 сентября 1936 года он подарил мне эту картину. А до этого дня были несколько веселых недель позирования.

Помню то летнее утро, когда собиралась к дедушке в мастерскую. Мне хотелось быть идеальной. Я тщательно погладила любимое голубое платье и попросила маму уложить мне волосы. Узкий белый ремешок вокруг моей тонкой талии идеально подходил к белым туфлям на низком каблуке и белой сумочке. Собралась. В прихожей остановилась перед зеркалом: какая милая девушка смотрела на меня оттуда! В этой темной маленькой комнатке (окно выходило в узкий двор-колодец, и солнце лишь летним ранним утром заглядывало в него), которая служила нам и кухней, и прихожей, я почувствовала себя красивой бабочкой, случайно залетевшей в темный подвал.

Мама напомнила мне, что пора идти. Я улыбнулась себе в зеркало, обняла маму и выпорхнула из двери. Быстро спустилась с пятого этажа, стуча каблучками по ступенькам, пересекла двор и выбежала на улицу. Кира уже меня ждала. В утреннем солнце на безлюдной улице в своем красном платье она казалась ярче огня.

— Ты просто куколка! — воскликнула Кира, увидев меня.

Я подбежала к ней, она взяла меня под руку, и мы пошли по залитому солнцем Невскому проспекту. Мы жили на улице Рубинштейна, я жила в доме №2, на углу с Невским, а Кира напротив, в доме №1. В мастерскую к дедушке я всегда ходила пешком, и в этот раз мы решили не нарушать традицию: по Невскому до Дворцовой площади, через Дворцовый мост, дальше по набережной вдоль Невы, напротив Исаакиевского остановиться и в очередной раз восхититься его красотой, еще немного пройти и вот уже и сфинксы.

— Может быть предложить твоему дедушке изобразить нас на фоне сфинксов? — смеялась Кира. — Мы очень удачно впишемся в городской пейзаж.

— Лучше не рисковать, он и так с трудом согласился на наш портрет. Пойдем, уже почти 9 часов, он нас ждет. У нас два часа, потом у него урок с Валей.

— Валя все еще учится рисовать? — вскинула бровь Кира. — Сколько лет она уже учится, со второго класса? Она всерьез решила стать художником?

— Не знаю, почему бы и нет, дедушка говорит, у нее есть талант.

— Никогда Валю не понимала, как ты с ней дружишь? — пожав плечами, Кира взяла меня за руку и стремительно направилась через дорогу к зданию академии.

Академия… У дедушки всегда было много учеников, он постоянно писал картины, поэтому почти жил там. Мы с мамой чаще ходили в его мастерскую, чем домой. Когда я была маленькая, попадая в длинные с высоченными потолками коридоры Академии, я представляла себя Алисой в стране чудес. А это и была страна чудес! Здесь расцветали цветы на белых холстах, и оживали статуи в умелых руках скульпторов.

Мы шли по длинному сумрачному коридору мимо многочисленных дверей, стук наших каблучков отдавался эхом от высоких стен.

— Давай заглянем в какую-нибудь дверь, — шепотом предложила Кира, и озорной огонек вспыхнул в ее глазах.

— Давай на обратном пути, — шептала я и тянула ее за руку, пытаясь оттащить от двери, за ручку которой она уже взялась.

Вдруг дверь резко распахнулась, и пред нами предстал высокий стройный широкоплечий молодой мужчина в военной форме. От неожиданности мы отскочили и одновременно вскрикнули. Военный, увидев нас в таком испуге, рассмеялся открытым чистым раскатистым смехом.

— Мы перепутали дверь… Здесь их так много… Они все такие одинаковые… — быстро пришла в себя Кира, и из ее глаз уже сыпались смеющиеся искры на этого молодого человека.

— Бывает… — улыбнулся военный, лукавым взглядом глядя на Киру сверху вниз.

— Нам пора, всего доброго, — улыбнулась я и потащила Киру дальше.

— Какой красивый! — прошептала она, оглядываясь назад.

— Да, очень, — я искренне согласилась с ней.

— Сколько в нем чувствуется силы! Ты заметила?

— Мы пришли! — я остановилась и повернула Киру лицом к двери с табличкой «Карл Вернер».

Я любила бывать в дедушкиной мастерской. Кира тоже иногда приходила туда со мной. И каждый раз мы испытывали какое-то трепетное чувство, попадая в этот красочный мир. Большая комната, высокие потолки, огромные окна. Там было так много света! На стенах висели дедушкины картины, вокруг были разные карандаши, кисточки, палитры и специфический запах масляных красок. Всю дальнейшую жизнь этот запах всегда будет напоминать мне о дедушке.

— Здравствуйте, красавицы! — улыбнулся дедушка, когда мы вошли. — Какие у меня сегодня великолепные натурщицы!

— Самые лучшие! — я подбежала к дедушке и обняла его за шею, встав на цыпочки, а он прижал меня к себе своей сильной рукой.

— Садитесь вот сюда, — дедушка поставил два стула на середину комнаты, — и, чур, сидеть смирно!

— Мы будем очень стараться! — хором сказали мы с Кирой, улыбаясь.

Дедушка поставил чистый холст на мольберт и стал внимательно всматриваться в нас.

— А говорить можно? — пытаясь не шевельнуться, спросила Кира.

— Нет, — ответил дедушка, выдавливая краску из тюбика на палитру.

— А смеяться? — не унималась Кира.

— Нет.

— А тебя смешить? — поддержала я подругу.

— Будете хихикать и мешать мне работать, нарисую каждой бородавку на носу и большие уши! — серьезным тоном сказал дедушка.

Мы с Кирой рассмеялись звонким счастливым смехом. Дедушка смотрел на нас с любовью и тоже смеялся.

Наконец, мы угомонились, и дедушка погрузился в работу. Я смотрела на него и как будто видела первый раз. Такое бывает, когда сморишь на человека с другой стороны или в другой, непривычной роли. Карл Адольфович Вернер, его дедушка, тоже Карл Вернер, был известным немецким художником. Его сын Адольф, отец моего дедушки, будучи молодым архитектором, приехал в Санкт-Петербург работать, и здесь он создал не только архитектурные шедевры, но и свою семью, встретив русскую красавицу Елену. Дедушка с раннего детства рисовал и мечтал стать художником, родители поддержали его в этом, и его мечта сбылась.

В тот день мне было семнадцать лет, а дедушке семьдесят. Конечно, он казался мне старым (юность жестока), однако, я видела, как красив он был в молодости. Дедушка был среднего роста и очень хорошо сложен, красивые сильные руки, густые и тогда уже седые волосы, правильные черты лица и завораживающий голос. Во всей его фигуре чувствовалось благородство и сила. В двадцать пять лет он встретил свою будущую жену Елизавету, через два года они поженились, и у них родилась Жанна, моя мама. Бабушка умерла, когда маме было десять лет. Дедушка один воспитывал мою маму и никогда в его жизни больше не было ни одной женщины. Как он однажды сказал: «настоящая любовь в жизни бывает лишь одна, мне посчастливилось ее встретить, и этой любви мне хватит на всю жизнь».

Сидеть два часа и не двигаться, словно статуя, оказалось не просто: устала спина и затекла рука, однако скучно мне не было, в моих мыслях был Максим, мой красавец-сосед, который недавно обратил на меня внимание.

Кира, как потом выяснилось, тоже грезила о своем принце, который с сегодняшнего утра был облачен в форму военного летчика. Однако, долго мечтать о встрече с ним ей не пришлось, мы встретили его на улице, когда вышли из Академии после сеанса у дедушки. Он ждал нас, точнее, одну из нас.

— Кто умеет ждать, получает в жизни все! — услышали мы веселый мужской голос. — Еще раз здравствуйте!

Мы остановились и молча смотрели на этого летчика большими от удивления глазами. Он подошел к нам ближе, посмотрел на нас ласковыми улыбающимися глазами, протянул руку сначала мне, а потом Кире.

— Мое имя Георгий, — представился летчик, — но все называют меня Гер. Как на счет мороженого?

Так вошел в нашу жизнь своей уверенной походкой Гер. В тот день в Академию он пришел, чтобы увидеться с другом. Гер только окончил учебу в Оренбургском авиационном училище и вернулся домой в Ленинград.

Глава 2

Я не долго пробыла в компании Гера и Киры, потому что спешила на свидание с Максимом. Он пригласил меня прогуляться в Летнем саду, самом романтичном месте в городе. Я и сейчас так думаю, а в тот летний солнечный день, в мои семнадцать лет, под руку с принцем, Летний сад казался мне сказкой. Длинные тени от высоких деревьев замысловатыми узорами ложились на дорожки, теплый ветер доносил легкий аромат чайных роз, которые росли в изящных вазонах, украшавших стриженные газоны. Брызги фонтанов, словно бриллианты, искрясь в солнечных лучах, разлетались в разные стороны и падали на гладкую белоснежную кожу мраморных статуй. Мы нашли свободную беседку, притаившуюся под густой зеленью, и присели на деревянную скамейку.

Максим взял мою руку в свою, заглянул в мои глаза и улыбнулся.

— Елизавета, ты сегодня необыкновенно хороша! — ласково сказал он. — Твое голубое платье так подходит к твоим бездонным небесным глазам!

Я смутилась и опустила глаза, предательская краска залила мои щеки и выдала мое волнение. Максим отпустил мою руку, сел поудобнее и начал молча разглядывать прохожих, от глаз которых мы были скрыты тенью. Я поправила прическу, расправила складку на подоле платья и взяла в руки ремешок от сумки, мне нужно было как-то скрыть волнение. Это было мое первое свидание! Я не знала, как себя вести, не знала, что нужно говорить, и нужно ли говорить вообще, поэтому я молчала и тайно, из-под опущенных ресниц, наблюдала за Максимом.

Максиму тогда было тридцать лет, он был в полном расцвете своей красоты: высокий рост, густые вьющиеся черные волосы, зачесанные назад, бархатистые черные глаза и чувственный рот. Его одежда, манеры, голос — все говорило о том, что он тщательно следит за собой и знает, какое впечатление производит на девушек. Я уже давно была в него влюблена, но он никогда не обращал на меня особого внимания, при встрече просто здоровался, как и со всеми остальными соседями, и проходил мимо. Однако на прошлой неделе случилось чудо.

Максима и его родителей, Веру и Алексея, я знала с самого раннего детства. Мы жили в одной парадной, я на пятом этаже, они — на третьем. Наши мамы были приятельницами, и Вера часто приходила к нам в гости. Вера для меня всегда была загадкой, я не могла понять, почему ее красавец-муж, точной копией которого был Максим, так ее любит при всей ее заурядной внешности. На мой неопытный взгляд, привыкший к красивым лицам, Вера была почти страшненькой: маленькие серые глаза, некрасивой формы нос, хрипловатый голос. Однако, глаза ее всегда светились теплым светом, а на лице играла улыбка.

На прошлой неделе я забыла ключи, и, вернувшись, не смогла попасть домой. На улице было холодно и шел дождь, идти куда-то не хотелось. Мама должна была скоро вернуться, и я осталась ждать ее на ступеньках. Через некоторое время я услышала на лестнице шаги, в надежде, что это мама, я встала, перегнулась через перила и увидела Веру.

— Здравствуй, Лиза! — Вера тоже увидела меня. — Как дела?

— Здравствуйте, тетя Вера! Вот, сижу, маму жду, ключи забыла.

— Пойдем к нам, выпьем чаю!

Я согласилась. Мы вошли в квартиру, навстречу к нам из комнаты вышел Алексей, нежно обнял Веру, поздоровался со мной.

— У меня горячий чайник, проходите, будем пить чай, — улыбаясь, сказал он.

Вера поставила на стол красивые фарфоровые чашки и заварочный чайник, Алексей достал из шкафа вазу с печеньем. В разгар нашего чаепития домой вернулся Максим и присоединился к нам. Он сел напротив меня и внимательно посмотрел в мои глаза. Под пристальным взглядом его черных глаз я смутилась и опустила голову. Когда я ее вновь подняла, он все еще смотрел на меня.

В то время я мальчиками особо не интересовалась. Друзей я не воспринимала как мужчин, а считала их скорее братьями; одноклассники и другие знакомые ребята моего возраста мне не нравились. Максим же был взрослым мужчиной, уверенным и опытным. Он был живым воплощением моего идеала, я смотрела на него издали и никогда даже не думала, что он может заинтересоваться мной. Однако это произошло. Провожая меня в тот вечер до двери, он пригласил меня на прогулку в Летний сад.

Глава 3

Я люблю дни рождения, и свой тоже, несмотря на то что с каждым таким праздником становлюсь старше. У меня есть свои традиции, и этот праздник не станет исключением. Я всегда приглашаю в гости всю свою семью, близких друзей (завтра мои гости придут) и обязательно пеку яблочный пирог «шарлотку». Самую вкусную «шарлотку» пекла моя мама, она и ввела эту яблочную традицию на мой день рождения. Сегодня утром я сходила в сад и набрала целую корзину спелых румяных яблок, ароматом которых наполнился весь дом. Этот свежий сладкий аромат уносит меня в детство…

Я тогда была во втором классе. Новый учебный год только начался, многие ребята совсем недавно вернулись из деревень от бабушек и дедушек, и мы все время после школы проводили вместе. Соскучились за летние каникулы. У меня было не очень много подруг, но я искренне любила тех, с кем дружила. Как правило, мы гуляли втроем: я, Кира и Валя. Я была центром нашего трио, потому что дружила с Кирой и дружила с Валей, а они общались друг с другом только потому, что обе дружили со мной. Девочки хорошо относились друг к другу, но не было между ними взаимопонимания.

В активные игры на улице мы играли с нашими одноклассниками. «Ляпки» и «вышибалы» были нашими любимыми забавами. Редко нас в свои игры брали ребята постарше: брат Киры Ян и его друг Гриша. Они часто играли в «казаки-разбойники», и нам тоже хотелось с ними рисовать стрелки на асфальте и кого-то искать. Мальчики были на три года старше нас и, по правде сказать, чаще портили нам жизнь, чем брали нас в свои игры. Удивительно, что я тогда не осталась без волос! Ян каждый раз дергал меня за косичку и развязывал на ней мой любимый голубой бант, чем часто доводил меня до слез. Когда мама утром бывала дома (она работала медсестрой в детской больнице им. К. А. Раухфуса на Лиговском проспекте и иногда дежурила ночью), она заплетала мои длинные волосы в толстую косу и завязывала голубой лентой. У нее так красиво получалось, а Ян все портил. А сколько пережили наши куклы от этих двух мальчишек, одной книги не хватит, чтобы обо всем рассказать.

Тот сентябрь был теплый и солнечный. После уроков мы с ребятами, побросав портфели в кучу под дерево, играли в «ляпки» во дворе школы. В самый разгар игры я вспомнила, что мама должна была уже прийти домой после ночного дежурства. Я схватила свой портфель, наскоро попрощалась с одноклассниками и побежала домой. Мы учились в школе на улице Социалистической, которая когда-то была Благородным пансионом, основанным в 1817 году. Она существует и сейчас, школа №321. Дорога от школы до дома занимала пятнадцать минут, а если бежать в нетерпении увидеть маму, то десять. По Загородному проспекту до «Пяти углов», повернуть на Рубинштейна и дальше прямо почти до Невского… Арка не моя, сколько же их тут, опять не моя, и эта не моя, моя! Громкое эхо моих сандалий под сводами арки, шесть шагов и наша парадная, бегом на пятый этаж, на ходу доставая ключи из портфеля…

Я открыла дверь, вбежала в квартиру и резко остановилась. Запыхавшаяся и раскрасневшаяся от бега с выбившимися прядями из косы, заплетенной утром моими неумелыми руками, с ключами в одной руке и открытым портфелем в другой, широко распахнутыми глазами я смотрела на стол. На нем стояла большая миска, полная яблок. Вся наша маленькая кухня (она же прихожая), в которой с трудом поместились плита, раковина и стол, была наполнена свежим кисло-сладким ароматом этих яблок. Я бросила портфель на пол, схватила одно зеленое с легким румянцем яблоко и вгрызлась в него зубами. После пробежки сок этого спелого яблока показался мне сказочным нектаром, которым я оросила не только свои губы, но и свои не очень чистые руки и воротничок на платье.

Только когда я доедала второе яблоко, я увидела маму, которая незаметно для меня вошла в комнату, прислонилась к дверному косяку и с улыбкой смотрела на меня любящими глазами. Я улыбнулась ей в ответ светящимися от радости глазами и полным ртом яблок. Я помню маму именно такой, какой она была в тот день, в темно-зеленом платье с длинными рукавами и широким поясом вокруг тонкой талии, изящными пальцами заплетающей в косу свои длинные каштановые волосы, которые струились по плечу и падали ей на грудь. В ее больших зеленых глазах со слегка опущенными веками всегда читалась непонятная мне печаль. Она редко смеялась и всегда говорила тихим голосом.

— Ты голодная? — ласково спросила мама.

— Уже нет, — ответила я, доедая третье яблоко.

— Я сварила твою любимую гречку, еще горячая…

— Не, потом. Мам, а откуда столько яблок?

— Бабушка одного нашего пациента угостила меня.

— А что мы будем с ними делать? Мы же не сможем съесть столько!

— Я уже сомневаюсь, что не сможем, глядя на то, как быстро ты с ними расправляешься, — улыбнулась мама.

— Может быть сварим из них варенье? Я как-то ела у Вали яблочное варенье.

— У тебя завтра день рождения, и мы на праздник испечем яблочный пирог.

— Пирог! — захлопала я в ладоши. — Я буду помогать!

— Конечно. Иди переоденься, умойся и начнем готовить пирог.

— Сегодня? А почему не завтра?

— Потому что секрет моего пирога в том, что он вкуснее на следующий день! — подмигнула мне мама.

Я побежала в свою комнату. В нашей квартире было две комнаты, расположенные на одной стороне рядом друг с другом. В ближней комнате, через стену от кухни, жили мама с папой, в следующей — я. Обстановка в моей комнате была самая простая: темно коричневый лакированный шкаф, такой же стол, два стула и кровать. Единственным украшением моей комнаты были четыре картины моего дедушки, по одной на каждой стене. На картине, висевшей между двух узких окон, был изображен летний пейзаж, дальше по часовой стрелке висел осенний пейзаж, следующий — зимний и на четвертой стене — весенний.

Комната родителей немногим отличалась от моей, за исключением маминого трюмо с большим зеркалом. Это было единственное зеркало в нашем доме, в которое можно было увидеть себя во весь рост. Мне нравилось приходить к маме в комнату, когда отца не было дома. Иногда она садилась перед зеркалом, а я расчесывала ей волосы.

Надев домашнее платье, умывшись и вымыв руки, я вернулась на кухню. Мама мыла яблоки.

— Мама, я готова! — радостно сообщила я. — Что мне сделать?

— Возьми досочки, ножи и большую миску, будем резать яблоки.

Я достала все, что просила мама, и положила на стол. Мама поставила миску с вымытыми яблоками, и мы принялись за работу. Спокойствие и умиротворение, я бы так назвала ту атмосферу, которая царила в доме в тот момент. Тишину нарушал лишь стук ножей о деревянные доски, сочный хруст яблок и шепот наших редких фраз. Когда мы закончили возиться с яблоками, мама разбила во вторую миску яйцо, достала муку, сахар и соду.

— Лиза, дай мне, пожалуйста, стакан.

— Стакан? Зачем нам стакан для пирога?

— Стаканом мы будет отмерять количество. Рецепт прост — все по одному стакану.

К разбитому и взбитому яйцу мама добавила стакан сахара, стакан муки и четвертинку чайной ложки соды. После этого все тщательно перемешала, и у нее получилось жидкое, но тягучее тесто.

— Теперь высыпай в тесто яблоки.

— Все?! — удивилась я. — Здесь же так много!

— Все! Чем больше яблок, тем вкуснее будет пирог.

Я высыпала яблоки, мама еще раз все перемешала, потом вылила пирог на сковороду, предварительно смазав ее маслом, и поставила в духовку.

— Через сорок минут будет готов.

Я начала убирать со стола и услышала звук открывающейся двери. Пришел папа. Он вошел, а наша умиротворенная атмосфера исчезла, будто вышла в эту же дверь в тот момент, когда он заходил. Вместе с отцом пришла напряженность. Он быстро снял туфли и ушел в комнату, не сказав нам ни слова. Я помогла маме убрать следы приготовления пирога и ушла к себе. Я слышала, как мама спрашивала отца, будет ли он ужинать, на что он резко ответил, что не голоден.

Не могу сказать, что я боялась отца, но я никогда не знала, чего от него ожидать; не понимала, в какой момент и почему могло измениться его настроение. Он был, как погода на морском побережье: солнце и штиль, а через несколько минут гроза и ливень. Он мало обращал на меня внимания, почти не общался со мной. Когда мама была на дежурстве, и мы оставались дома вдвоем, мы не только не разговаривали, но и не виделись, потому что папе не было дела до меня, а я старалась не выходить из комнаты, когда он был на кухне.

Мой отец, Александр Иванович Безбрежный… Сейчас я даже с трудом могу вспомнить черты его лица, помню лишь его суровое выражение. У него было трудное сиротское детство, возможно поэтому он был такой. Папа ушел от нас в 1936-м году, когда мне было семнадцать лет, а моей сестренке Лиде всего несколько месяцев. Я так и не узнала, почему и куда он ушел, мама не разговаривала на эту тему. Став взрослой, я поняла, что мои родители не были счастливы вместе, и, возможно, было даже лучше, что отец ушел. Одни мы не остались, нам во всем помогал дедушка.

Запах пирога, сладкий с легкой кислинкой, наполнил всю квартиру. Я заглянула на кухню, мама была одна. Она вытащила сковороду из духовки и резким движением вытряхнула из нее пирог на тарелку. Я наклонилась к нему и вдохнула горячий, еще живой, аромат. Корочка была в меру поджаристой, приятного коричневого цвета, местами в ней образовались ямки, из которых, видимо, пытались вылезти кусочки яблок, но не успели. Мама вытащила у меня из-под носа пирог и поставила на подоконник.

— Завтра будем его кушать. — с улыбкой сказала она. — Когда он остынет и постоит, станет немного тягучим, как твердая пастила.

— Хорошо. — с сожалением вздохнула я, потому что готова была его съесть прямо горячим. — Мама, а гречка осталась? Я кушать хочу.

— Конечно, садись, сейчас подогрею. Кто придет к тебе завтра в гости?

— Я пригласила только Киру и Валю. Мам, а папа будет завтра дома? — с надеждой на отрицательный ответ спросила я.

— Папа вечером вернется, а вы с девочками после школы придете, так что успеете попить чай с пирогом и поиграть до его прихода.

— Это хорошо…

Мама понимающе взглянула на меня, виновато опустила глаза и отвернулась к плите. Я подошла к ней сзади, обняла за талию и положила голову на ее спину.

— Мамочка, я тебя люблю, — прошептала я.

Мама взяла мою руку и поцеловала в ладошку.

— И я тебя очень люблю, моя маленькая Лизонька, — со слезами в голосе ответила мама.

Глава 4

На следующий день, день моего рождения, я шла в школу с трепетным ожиданием праздника. Уже тогда, в детстве, праздник для меня означал не подарки и поздравления, а время, когда собирались вместе все мои любимые люди. У мамы был выходной, значит она будет дома, дедушка обещал прийти, а также придут мои подруги Кира и Валя. Таков был мой маленький круг родных людей.

В школе на первом уроке не было Вали, и я на перемене побежала к ее маме, Тамаре Сергеевне, которая работала учительницей русского языка в нашей школе, чтобы узнать, что случилось. Оказалось, что Валя заболела и не будет ходить в школу еще несколько дней.

— А как же мой праздник? Ко мне в гости Валя тоже не придет? — расстроилась я.

— Лиза, не огорчайся, мы с Валей поздравляем тебя с днем рождения и вот, прими от нас небольшой подарок, — ласково сказала Тамара Сергеевна и передала мне небольшой сверток, перевязанный ленточкой.

— Спасибо. Тамара Сергеевна, скажите Вале, чтобы она скорее поправлялась! А ее можно навестить?

— Не сегодня, лучше через несколько дней, боюсь, как бы она тебя не заразила.

— Хорошо, я приду, — улыбнулась я учительнице и пошла на урок.

По пути я встретила Яна.

— Привет, Лиза-каприза! — сказал он.

Я прижала к груди подаренный сверток и зажала в ладошке бантик на косичке, который мне утром завязала мама.

— Здравствуй, Ян, — быстро проговорила я и ускорила шаг.

— Кира сказала, что у тебя сегодня день рождения.

— Да.

— Я тебя поздравляю! — улыбнулся Ян и ушел.

Я остановилась и с недоумением посмотрела ему вслед. Мне казалось, что это был первый раз, когда он не сказал и не сделал мне какой-нибудь пакости, за исключением «Лизы-капризы», но это была мелочь.

Я всегда удивлялась, как такие разные люди, как Кира и Ян, могли быть братом и сестрой. Ян, в отличие от сестры, был блондином с голубыми глазами. Уже в одиннадцать лет в его облике читались сила, спокойствие, надежность и уверенность, которые вырастут вместе с ним и станут основой его личности (в мои восемь лет я, конечно, ничего этого не видела). Ян был похож на отца, а Кира — на маму. Их отец, Дмитрий Олегович Градов, был строителем, а мама, Мария Евгеньевна, швеей. Семья Градовых жила скромно, как и наша, но у Киры всегда было много красивых платьев. Хорошо, когда мама швея. Кира и Ян росли в дружной семье, где их очень любили и поддерживали.

Я вернулась в класс и развернула сверток, там оказались цветные карандаши. Рисовать я любила и очень им обрадовалась.

Последним уроком в тот день был урок русского языка, который вела Тамара Сергеевна. Мальчишки между собой дразнили ее Ли-лю-ля, потому что фамилия ее была Ли. Ее муж, Юрий Ли, чью фамилию она носила, был наполовину китайцем. Сама же Тамара Сергеевна была русской красавицей с кротким выражением лица и длинной русой косой. Она всегда внимательно относилась к каждому ученику, выслушивала, помогала. Ее печальные глаза светились тихой добротой. Ее муж Юрий, отец Вали, был полной противоположностью: он был властным с безудержной силой, которая могла быть направлена как на добро, так и на зло. В его раскосых глазах горели искры, которые, подобно взрыву вулкана, в одно мгновение могли превратиться в лаву огня.

Валя была не единственным ребенком в семье, в прошлом году родился ее братик Женя. Все дети семьи Ли унаследовали китайские черты своего отца, однако выражением лица больше походили на маму. Валя была творческой личностью, смотрела на мир под другом углом и видела в нем то, чего не видели другие. В ее раскосых глазах затаилась улыбка, которую она дарила всему миру и каждому человеку, входившему в ее жизнь. Валя очень любила рисовать и делала это хорошо. Родители, видя в дочери талант, решили его развивать и договорились с моим дедушкой о том, чтобы Валя стала его ученицей.

После окончания уроков я пришла домой, помогла маме накрыть на стол, надела мое единственное праздничное платье, синее в мелкий красный цветочек, и села ждать гостей. Дедушка с Кирой пришли почти одновременно. Кира принесла пирожки, которые они с мамой вчера испекли специально для меня, а дедушка принес пироженки «наполеон» (мое самое любимое тогда лакомство) из кондитерской на Невском проспекте. В этой маленькой и дружной компании мы весело отметили мой восьмой день рождения. Яблочный пирог оказался, как и обещала мама, невероятно вкусным.

Глава 5

На мой восемнадцатый день рождения, на который дедушка подарил мне наш с Кирой портрет, круг близких мне людей значительно расширился. Зимой появилась на свет моя сестренка Лида и к моему дню рождения уже превратилась в пухлого карапуза; Кира на мой праздник пришла уже не одна, а с Гером; пришли Ян и Гриша, которые уже давно не дергали нас за косы, не придумывали обидные шалости, а стали нашими друзьями. И, конечно, на мой праздник пришли дедушка и Валя. Мама тоже была дома. Такой компанией мы не поместились на нашей кухне, и мы с мамой накрыли стол в моей комнате. В тот день я не беспокоилась о том, что отец может испортить праздник, он ушел от нас в июне и, не знаю, как маме, но мне от этого стало лучше.

И все же у меня было огорчение в тот день: я пригласила Максима, а он отказался прийти, сказав, что у него важные дела. Он зашел ко мне утром, принес большой букет красных георгинов и коробку конфет, но мне больше хотелось его общества, чем подарков. За три летних месяца мы несколько раз ходили с ним гулять, он угощал меня мороженным и сладкой ватой. Я давно уже в него влюбилась и считала его своим женихом. И вот, мой самый любимый праздник, а он не пришел.

Ян первый, и, возможно, единственный заметил грусть в моих глазах, чем сильно удивил меня, потому что я тщательно скрывала ее смехом и праздничной улыбкой.

— Лиза, у тебя что-то случилось? Чем я могу помочь? — шепотом спросил меня Ян, не привлекая внимания остальных.

— Нет… — смутилась я.

— «Нет» означает, что ничего не случилось или то, что я не могу помочь?

— Ничего не случилось, Ян, спасибо, — улыбнулась я в ответ и уткнулась взглядом в тарелку, тщетно пытаясь поймать на вилку горошину из салата.

— Лиза, а почему в нашей компании нет Максима?! — вонзила мне нож в сердце Кира.

Я не успела ей рассказать, что получилось из моей попытки пригласить его на праздник.

— Он не смог прийти… — неуверенно начала я.

— Значит нам больше достанется вашего вкуснейшего яблочного пирога! — громко прервал меня Ян, отвлекая внимание всех от меня. — Кто не пришел, тот многое потерял! Кстати, девчонки, вы помните, как накормили нас с Гришей своим неподражаемым яблочным пирогом?!

Кира в ответ так звонко и заразительно рассмеялась, что я, забыв мою печаль, тоже засмеялась.

— Если я правильно помню, вы сами захотели его съесть! — ответила Кира брату, скорчив смешную рожицу.

— Да, я тоже все еще помню тот пирог! — смеясь, добавил Гриша.

— А что это за история? Мы же не знаем, расскажите! — проговорил генеральским голосом Гер, хоть генералом еще не был.

— Действительно, мы тоже хотим посмеяться, — добавила Валя.

— Сейчас расскажу! — продолжая смеяться, сказала Кира и посадила себе на колени Лиду, которая давно пыталась переползти к ней от Гриши. — Это было когда мы учились в третьем классе, по-моему. Да, Лиза?

— Во втором, — подсказала я, аккуратно вытирая слезинку смеха, чтобы не размазать тушь на ресницах.

— Да, точно, во втором! — продолжила Кира, вынимая пухлую ручонку моей сестренки из своего салата. — Лиза тогда пришла к нам с мешком яблок. Это было через несколько дней после ее дня рождения. Где ты тогда столько яблок-то взяла?

— Баба Клава мне дала. Я ходила навестить Валю… Ты болела тогда, — обратилась я к Вале, — твоя бабушка как раз приехала к вам в гости и привезла часть своего урожая, она меня и угостила.

— Кира, давай я заберу у тебя Лиду, — тихо проговорила мама, видя, что пухлые ручки, снова побывав в салате, оставляют сметанные следы на красивом платье Киры.

— Нет, тетя Жанна! Я так люблю карапузов! — прижала к себе малышку Кира. — А платье — ерунда, постираю…

— Хорошо, — улыбнулась мама.

— Ну так вот, Лиза пришла ко мне и предложила испечь пирог, который они с мамой приготовили на ее день рождения. Мне тогда пирог очень понравился, и я загорелась этой идеей. Лиза сказала, что рецепт очень простой: нужны только яйцо, сахар, мука и сода. И все по одному стакану. К нашему большому счастью, дома мы были одни, этих несносных мальчишек не было, — Кира с лукавой улыбкой выразительно посмотрела на этих мальчишек, Яна и Гришу, — и мы принялись за приготовление. Пока Лиза резала яблоки, я начала замешивать тесто. Сделала все по рецепту: разбила яйцо и положила всего остального по стакану…

— И соды тоже стакан… — смеясь, добавила уточнение я.

— Ну конечно! — воскликнула Кира. — Как сказали, так и сделала! Потом смешали яблоки и тесто, вылили на сковороду и посадили пирог в духовку. Через некоторое время квартира наполнилась вкусным ароматом, а когда пирог был готов, вытащили его из печки, в четыре руки вытряхнули на тарелку и стали ждать, когда остынет. Конечно, до завтрашнего дня мы ждать не собирались. Заварили чай, достали чашки, в общем, накрыли на стол…

— Лидочка, аккуратно, — прошептала я, придерживая рукой задранные наверх пухленькие ножки, дрыгавшиеся в опасной близости от тарелки.

— И что вы думаете?! — ласково похлопав малышку по попке, воскликнула Кира и, указав подбородком на Яна и Гришу, сказала: — Именно в этот момент открывается дверь и входит эта парочка! И пришел конец нашей спокойной жизни!

— Тя! — крикнула Лидочка, потянувшись ручками к тарелке.

— Как вкусно пахнет! Какой аппетитный пирог! Уверен, что моя сестричка с ее подружкой именно нам испекли этот пирог и даже чай заварили! — передразнивала мальчишек Кира, обнимая малышку и поглаживая ее по спинке. — Короче говоря, они уселись за стол и на наших глазах принялись есть наш пирог!

— Варвары! — одновременно воскликнули мама с Валей, смеясь.

— И какой же он был на вкус со стаканом соды? — смеялся дедушка.

— Отвратительный! — хором ответили Ян с Гришей.

— Однако мы его ели и приговаривали, какой он вкусный! — продолжил рассказ Гриша. — Не могли же мы признать себя дураками и дать повод девчонкам посмеяться над нами! Мы съели почти весь, пока Кира с Лизой были на кухне. Когда они все же ушли…

— В слезах! — вставила Кира, выразительно глянув на Гришу.

— Я готов искупить каждую твою слезинку! — мне показалось, что серьезным тоном ответил ей Гриша, и продолжил: — Когда девочки ушли из кухни, мы выпили весь чай, запили молоком и еще чем-то, лишь бы избавиться от этого противного вкуса во рту.

— Я спрятал остатки пирога, — добавил Ян, — чтобы девочки были уверены, что мы все съели и не узнали, что мы ели такую гадость.

— Однако я эти остатки нашла! — с гордостью вставила Кира. — В самом дальнем углу шкафа! Ты забыл, что я туда от мамы спрятала подарок на ее день рождения. Я вечером полезла за ним и нашла пирог. Я схватила кусок, откусила и тут же выплюнула, такой он был ужасный.

— Кира принесла его на следующий день в школу и дала мне попробовать, — продолжила я.

— И они над нами потом еще долго смеялись, — завершил рассказ Ян.

От этой истории все развеселились, начали рассказывать другие забавные случаи, смеялись, а я молча смотрела на каждого с любовью и улыбалась. Вот моя сестренка уже прыгает на коленях у Гера и заливается смехом от радости, ее жизнь только начинается, для нее все новое и интересное. Да и для меня и моих подруг тоже начинается новая глава жизни — мы окончили школу и начали учиться в институтах. Я учусь в финансово-экономическом, буду бухгалтером; Кира учится на закройщика в институте текстильной и легкой промышленности; а Валя пошла по стопам своей мамы и станет учительницей после окончания педагогического института.

— Друзья, я так счастлива, что вы сегодня пришли на мой праздник! — сказала я, когда все утихли и принялись за пирог с чаем. — Кира и Валя, мы в этом году вышли из школы и разошлись в разные стороны, но я очень надеюсь, что мы по-прежнему будем подругами и будем часто видеться.

— Конечно будем! — ответила Валя.

— Будь уверена! Никуда ты от меня не денешься! — подмигнула мне Кира.

— Мы с Гришей учимся в разных институтах, но это не мешает нам дружить и видеться достаточно часто, — добавил Ян (он учился в кораблестроительном институте, а Гриша — в институте связи).

— И это также не мешает нам с Яном видеться с вами, прекрасные подруги, — сказал Гриша.

— И мы очень этому рады, — улыбнулась Валя Грише.

Вечером, после ухода гостей, я вымыла посуду, убрала все следы праздничного застолья, помогла маме уложить спать Лиду и ушла в свою комнату. На улице шел дождь. Я присела у окна, за стеной дождя я видела размытый свет окон на противоположной стене нашего двора-колодца. Георгины стояли в вазе на подоконнике и напоминали о себе легким ароматом. Я задумалась. Мы повзрослели, в нашу жизнь начали приходить ранее неведомые чувства, мы стали иначе смотреть друг на друга. После сегодняшнего дня я была уверена, что Валя влюблена в Гришу, а Гриша — в Киру. Не знаю почему, но я была в этом уверена. По-моему мнению, Гриша лучше бы подошел Кире. Он был ее противоположностью, спокойный и вдумчивый, и ко всему прочему очень красивый с ясными открытыми миру зелеными глазами. Но Кира выбрала Гера, любовь с первого взгляда.

Я была очень благодарна Яну за его тактичность сегодня, за то, что спас меня от неприятной темы, меня беспокоило то, что я его не поблагодарила. Мне было стыдно рассказывать ему о моем огорчении и еще более неприятно мне было то, что он о нем догадался сам.

В наш двор опустилась ночь, дождь стал еще сильнее, я сидела в темноте у окна, и мои слезинки оставляли мокрые следы на щеках, подражая каплям дождя на стекле. Вот она, оказывается, какая эта любовь: тысяча радостей не могут заглушить крохотное чувство сомнения в том, что твой любимый тебя тоже любит.

Глава 6

Дождь лил и на следующий день. На лекциях в институте я часто отвлекалась, пустым взглядом следя за движением капель воды по стеклу. Мысли мои были далеко. После окончания занятий я решила пойти домой к дедушке, я точно знала, что он будет в Академии, и я смогу побыть одна. К тому же я давно обещала ему погладить и повесить новые тюлевые шторы на окна, вот и сдержу обещание. Я вышла на улицу. Стоя на крыльце, начала открывать зонт, но он мне не поддавался, видимо что-то сломалось в механизме.

— Еще и промокну, как раз под настроение, — подумала я и с поникшей головой шагнула вперед под ливень.

В этот момент неожиданно над моей головой раскрылся большой черный зонт. Я вскинула голову наверх и увидела улыбающегося Максима.

— Я не могу позволить такой красоте промокнуть! Здравствуй, милая!

— Максим! — только и смогла произнести от радости я, все мое душевное ненастье мгновенно сменилось теплом и ярким солнцем.

— По пути домой решил зайти за тобой, я по тебе соскучился!

— Я тоже, — смущенно ответила я.

Я взяла Максима под руку, и мы пошли. В тот момент я радовалась, что шел дождь. Так уютно было идти рядом с ним под одним зонтом, прижимаясь к его теплому плечу. Я ничего не сказала о том, что собиралась пойти к дедушке. Это было не по пути домой, и я боялась, что Максим со мной не пойдет.

— Зайду к дедушке завтра, — успокоила я свою совесть.

Как бы мне ни хотелось так идти вечно, но через какое-то время мы свернули в нашу арку, Максим остановился, закрыл зонт и прислонил его к стене, я свой сломанный зонтик так и держала в руке.

— Максим, посмотри, пожалуйста, что с моим зонтом, может быть его можно починить. Если дождь завтра не прекратится, мне не с чем будет пойти, другого у меня нет…

— Лиза, красавица моя! Это все мелочи!

Максим подошел совсем близко и обнял меня за талию. Я смотрела на него немигающими глазами, мне казалось, что стук моего сердца был громче дождя, стеной закрывающего полукруглый выход из арки. Его губы медленно, но уверенно приближались к моим. Я закрыла глаза и почувствовала легкий поцелуй.

— Мне нужно еще кое-куда зайти, — голос Максима вернул меня на землю, — так что я покидаю тебя. До встречи, Елизавета!

— До свидания, Максим, — немного растерянно произнесла я.

Он взял свой зонт, вышел на улицу и растворился в дожде. Я, немного постояв под аркой, направилась во двор. В это же время из парадной навстречу мне выбежала Кира.

— Какое счастье, что это ты! Идем ко мне! — увидев меня, воскликнула она, схватила меня за руку и потащила на улицу.

До дома Киры было несколько десятков шагов, но этого хватило, чтобы мы промокли насквозь. Только когда мы вошли в квартиру и сняли наши промокшие пальто, я увидела, что Кира в сильном возбуждении, и тушь на ресницах размазалась не от дождя.

— Кира, что с тобой? Что случилось?!

Мы вошли в ее комнату, и она закрыла дверь.

— Гер! Гер уезжает!!! — разразилась рыданиями моя подруга.

— Что значит уезжает? Куда? — с недоумением произнесла я.

— Его направляют на службу… В… Я забыла куда! — рыдая, прокричала Кира и закрыла лицо руками.

— Я принесу тебе воды, — сказала я и вышла из комнаты.

Успокаивать Киру было бесполезно, это я знала по опыту. Нужно было дать ей время, и она сама успокоится. Я вошла на кухню, там был Ян.

— Что у вас там происходит? Почему у моей сестры истерика? — обеспокоенно спросил он.

— Она сама тебе расскажет, — ответила я, наливая воду в стакан.

— Лиза, ты же вся мокрая! — спохватился Ян. — Подожди, я сейчас принесу тебе полотенце.

Через несколько секунд он вернулся с полотенцем.

— У тебя разве нет зонта? Так и простудиться можно…

— Есть, но он сломался. — я указала рукой в направлении моего зонта, лежащего на полу в прихожей. — Мне нужно вернуться к Кире.

Когда я вошла в комнату, Кира была уже более спокойной. С растрепанными мокрыми волосами, размазанной тушью на глазах, с покрасневшим носом, сжавшаяся в комочек, она ничем не напоминала ту Киру-заводилу, которую знают все. Такой ее знала только я. Я села рядом с ней, дала стакан с водой, обняла за все еще вздрагивающие плечи.

— Расскажи, — шепотом сказала я.

— Перед последней лекцией Гер пришел ко мне в институт сегодня… — глотая открытым ртом воздух, начала Кира, — сообщил, что его направляют служить в… В Ростов-на-Дону… И он пока не знает на сколько. Что нам делать?

— А какие могут быть варианты?

— Я готова ехать с ним хоть на край света! Но родители меня не отпустят…

— А Гер готов к тому, чтобы взять тебя с собой? Он готов жениться на тебе?

— Он сказал, что любит меня… Значит и жениться готов! — воскликнула Кира. — Разве это не одно и тоже?!

— Кира, я не знаю. В любом случае тебе нужно поговорить с родителями.

— Я так его люблю! У меня сердце разорвется, если мы расстанемся! — опять зарыдала Кира.

Я обняла свою подругу и дала ей выплакаться.

— Кира, может быть, ты раньше времени рыдаешь. Поговори сначала с родителями, может быть, все можно решить…

— Ну конечно! — воспрянула духом Кира. — Может быть можно что-то придумать! Спасибо тебе, Лиза!

— Давай, вытирай слезы! Все будет хорошо, — улыбнулась я подруге и подала ей носовой платок.

— Ну и страшилище я! — гладя на себя в зеркало, плача и смеясь одновременно, проговорила Кира.

— Умоешься и опять превратишься в красавицу, — подмигнула я Кире в зеркало, стоя у нее за спиной.

— Спасибо тебе!

— Пожалуйста, моя родная подруга, я зайду к тебе завтра, хорошо?

Кира покачала головой в знак согласия, благодарно улыбаясь.

— Не провожай меня, до завтра.

— Пока…

Я оставила Киру в ее комнате, с благодарностью вернула полотенце Яну, который вышел в коридор чтобы меня проводить.

— Я починил твой зонт, — не придавая этому значения, сказал Ян, помогая мне надеть пальто.

— Спасибо тебе большое! — радостно воскликнула я.

Я пришла домой, на разные хлопоты по хозяйству у меня ушел весь остаток дня, и только вечером, когда я легла в постель, я смогла спокойно обдумать сегодняшние события. Я беспокоилась за Киру, что будет, если они с Гером расстанутся? Что решили ее родители? Мысли о подруге незаметно ушли и уступили место мыслям о моей жизни. Как глупо было вчера вечером плакать, ведь все хорошо, Максим со мной и, конечно, любит меня. Я повернулась на другой бок, поуютнее устроилась на подушке, закуталась в одеяло и с наслаждением улыбнулась.

— Первый поцелуй…

Глава 7

Родители Киры приняли такое решение, какое приняли бы многие родители восемнадцатилетней девушки. Кира никуда не едет, а остается дома и заканчивает институт. Если будет возможность, на каникулах она поедет в Ростов-на-Дону, Гер будет приезжать в отпуск в Ленинград к родителям и Кире. Как бы ни была эмоциональна и иногда взбалмошна Кира, она приняла решение родителей. Далось ей это не просто, но она нашла в этой ситуации и большой плюс.

— Если наши чувства пройдут проверку временем и не умрут, значит это действительно мой человек, с которым я счастливо проживу всю жизнь!

Гер должен был уехать в середине декабря. Накануне его отъезда мы с Кирой решили устроить праздник: собрать всех друзей и приготовить что-нибудь вкусное. Пусть Гер увезет с собой яркие воспоминания о том, что его здесь любят и ждут. Собраться решили дома у Киры. Договорились, что я испеку яблочную «шарлотку», Валя принесет бабушкой приготовленные соленые огурчики и вкуснейшее черничное варенье, а за Кирой остается горячее.

Праздник был назначен на субботу, а в пятницу вечером мы с Максимом ходили гулять в Александровский сад к Адмиралтейству. Погода была морозная, но ясная. Днем выпало много снега, и он шапками лежал на кустах сирени. Мы медленно прогуливались по дорожкам, снежинки хрустели у нас под ногами, в черном звездном небе светила холодным светом луна.

— Максим, — прервала я наше молчание, — завтра соберутся все мои друзья, чтобы проводить Гера, он уезжает на службу. Ты ведь пойдешь со мной?

— Завтра… Боюсь, что я не смогу, любимая, — ответил Максим.

— Но завтра ведь выходной! Ты не можешь быть занят весь день!

— Лиза, завтра… Завтра день рождения моего друга, я уже обещал, что буду у него.

— А в котором часу ты должен быть у друга? — не сдавалась я. — Мы собираемся в два часа дня, ты можешь прийти к нам, а потом пойти к другу. Ведь не утром вы собираетесь на день рождения?

— Он живет на другом конце города, пока я до него доберусь… Лиза, я правда, очень бы хотел пойти с тобой, но не могу. Если бы ты заранее сообщила…

— Я хотела, но никак не могла застать тебя дома. — обиженно ответила я. — Ты никуда со мной не ходишь!

— Лиза, красавица моя, как это никуда? — заглянул в мое лицо Максим. — Мы сейчас вместе гуляем в этом саду. Пожалуйста, не устраивай драму там, где ее нет.

— Мы встречаемся с тобой уже полгода, а ты даже не познакомился с моими друзьями, — уже более ласково сказала я, — и я твоих друзей никогда не видела.

— Лиза, я знаю вас с Кирой с тех пор, как вы еще маленькими бегали в коротких платьицах и с бантиками на косичках, — смеясь, ответил Максим.

— Это не то… — остановилась я и серьезно посмотрела Максиму в лицо.

— Придет время, и я со всеми познакомлюсь, — он чмокнул меня в нос, положил мою руку на свою и пошел дальше.

Мне было обидно, что Максим не придет на наш праздник, что он не позвал меня с собой на день рождения друга, что он никогда не приходил к нам домой и не звал меня к себе. Я считала нас женихом и невестой, хоть мы и встречались, порой, один раз в месяц. Мне казалось, что мы должны быть всегда и везде вместе, как Кира и Гер. Однако в реальности было иначе, но я утешала себя тем, что, возможно, и правда, время еще не пришло… Все люди разные, и любовь у них по-разному живет.

Я молча шла рядом с Максимом, опустив голову и теребя свободной рукой бомбошку на шарфе.

— Любимая, ты обиделась что ли? — ласково спросил Максим.

— Нет! — обиженно ответила я.

— Лиза. Лиза! Я же как раз сегодня хотел поговорить о том, чтобы вместе встретить новый год.

— Вместе?! — мои глаза загорелись.

— Ну конечно! Как встретишь новый год, так его и проведешь, — подмигнул мне Максим, — а я хочу провести его с любимой девушкой.

Я смущенно улыбнулась и прижалась щекой к его плечу.

— Ты согласна? — погладил меня по щеке Максим.

— Конечно, любимый! — сияя улыбкой, воскликнула я.

— Мои родители праздновать будут у своих друзей, так что квартира в моем распоряжении. Будем мы с тобой и еще придут двое моих друзей со своими женами. Украсим елку, зажжем свечи… Как тебе мой план?

— Мне очень нравится! — в радостном предвкушении прижалась я к холодному пальто Максима.

Он обнял меня, согрел своим горячим дыханием мои замерзшие щечки, поцеловал меня в губы и повел домой. Мы шли по Невскому проспекту и молчали. Я никого и ничего не видела от счастья. Наконец-то мой любимый впустит меня в свою жизнь и представит меня своим друзьям! Я задумалась, что мне надеть. Выбор у меня был не велик, у меня было только одно нарядное платье, голубое, но можно было попросить что-нибудь у Киры.

Когда я пришла домой, меня встретила мама, которая вела за руку Лидочку, делавшую первые шаги своими маленькими пухлыми ножками.

— Лиза, смотри как мы уже умеем! — с гордостью за свою дочку, улыбаясь, сказала мама.

Я скинула пальто, встала на колени и прижала к себе мою маленькую сестренку, она ответила мне радостным смехом. А я ведь не подумала про них, про мою семью! Я уйду к Максиму на новый год, а как же они? С кем они останутся?

— Мама, а ты что-нибудь планировала на новогоднюю ночь? — спросила я, беря на руки Лиду. — Где будешь встречать?

— Нет… Как обычно… Дома со своей семьей… — слегка растерявшись, ответила мама, — а почему ты спрашиваешь?

— А если я в этом году не останусь с тобой, а уйду в гости? — немного неуверенно проговорила я, поправляя носочки на ножках Лидочки и не глядя на маму.

Мама молчала, и я взглянула на нее. Внимательно посмотрев на меня, она улыбнулась.

— Ты повзрослела, — тихо сказала мама, — я понимаю, что тебе хочется уже чего-то большего, чем семейные праздники. Ты за меня не беспокойся, к нам придет дедушка, я приглашу Наташу, Вика и Лида нам скучать точно не дадут.

Я с благодарностью обняла маму, отдала ей Лиду и пошла в комнату переодеться.

Наташа была близкой подругой моей мамы, они, как и мы с Кирой, дружили с раннего детства, а сейчас еще и работали вместе в больнице. Даже их дети родились почти одновременно: Лида и Вика появились на свет с разницей в один месяц. Про Наташиного мужа я ничего не знала, не уверена, что он вообще был когда-нибудь.

Я помогла маме уложить Лиду спать, и мы пошли на кухню готовить яблочный пирог на завтра. Я с детства любила делать что-то вместе с мамой, и сейчас ничего не изменилось. Мы резали яблоки, разговаривали. В моей душе было теплое чувство надежности, спокойствия и уюта.

— Ты с Кирой хочешь встречать новый год? — спросила мама.

— Нет. С Максимом, — ответила я и почувствовала, что мои щеки заливаются румянцем.

— С Максимом? — удивленно спросила мама, остановив на полпути нож, которым хотела разбить яйцо для теста.

— Да… А что? Мы же встречаемся с ним, что удивительного в том, что мы хотим вместе встретить новый год?

— Мне не понятны ваши отношения. — мама разбила яйцо, положила нож на стол и, вытирая руки о полотенце, присела рядом со мной. — Что он тебе говорил?

— Мама, мы любим друг друга.

— Он сказал тебе, что любит тебя?

— Он называет меня своей любимой… Мама! Тебе не нравится Максим? — забеспокоилась я.

— Почему он ни разу не пришел к нам?

— Он постоянно занят, и тебя часто нет дома, вот и получается, что мы все вместе никак не встретимся, — придумала я объяснение и сама поверила в него.

— А где вы будете в новогоднюю ночь?

— У Максима дома, — ответила я, не уточняя с кем.

— Хорошо, — сдалась мама, — но мне все равно кажется, что для любящего мужчины он ведет себя с тобой неправильно…

— Как неправильно?! — воскликнула я и тут же замолчала, с опаской оглянувшись в сторону комнаты, где спала Лида.

— Хоть ты и говоришь постоянно о Максиме, я не чувствую его присутствия в твоей жизни…

Когда пирог был поставлен в духовку, мама ушла в комнату, а я осталась на кухне. Мама не все знает, она же не видела, как он смотрит на меня, какие красивые комплименты мне говорит, не знает, что я чувствую себя с ним самой прекрасной девушкой на свете, поэтому она и не верит в его любовь ко мне. Но ничего, в следующем году он обязательно придет к нам, и мама все сама увидит.

Я раскрасила наши отношения с Максимом в те краски, в которые мне хотелось, и успокоилась. Главное, что один вопрос решен — я могу пойти к Максиму в гости. Остался еще один — платье, но его я решу завтра, когда приду к Кире.

Глава 8

Рано утром мама ушла на работу, а я осталась с Лидой (в выходные ясли не работали). Мама должна была вернуться до обеда и отпустить меня к Кире, однако мама не вернулась. Вместо нее к нам зашла Наташа, которая возвращалась с ночного дежурства домой, и сообщила, что мама вернется только поздно вечером. Медсестра, которая должна была сменить маму, заболела и заменить ее некому. Что делать? Просить Наташу забрать Лиду было невозможно, она с ночного дежурства, устала (ее Вика оставалась с бабушкой).

— Не пойду же я на праздник с Лидой! Еще бы Валя пришла со своим младшим братом Димой, который был на несколько месяцев старше Лиды, Гер бы тогда точно надолго запомнил наш шумный праздник, — посмеялась я сама с собой, когда Наташа ушла.

Я решила посоветоваться с Кирой, как нам быть. Я оделась, одела Лиду, закутав дополнительно в одеяльце, чтобы она не замерзла, и с этим лепечущим свертком с большими глазами и пухлыми щеками начала аккуратно спускаться по ступенькам. На лестнице я встретила папу Максима.

— Здравствуйте, Алексей Алексеевич!

— Здравствуй, Лиза! Какие у твоего одеяла симпатичные глазки! — засмеялся Алексей.

— Да, оно еще и разговаривать умеет на непонятном языке, — в ответ засмеялась я.

Лестницы у нас были узкие, вдвоем не пройти, Алексей остановился, уступив мне дорогу.

— Ты далеко пошла? На улице снега много, возьми санки, на руках с малышкой ты далеко не уйдешь. Давай я помогу тебе их вынести на улицу.

— Нет, спасибо, я к Кире, через дорогу.

На улице много снега было не только на земле, но и в небе, он медленно падал крупными снежинками. Так я и пришла к Кире, вся в снегу и с вырывавшимся из моих рук свертком. Кира, увидев нас, от души рассмеялась.

— Какие чудесные гости к нам пришли!

Я рассказала Кире, что я сегодня привязана к Лиде, и не знаю, как быть. Я боялась брать с собой сестренку в незнакомое ей место, она могла бы закапризничать и испортить нам праздник.

— Тогда праздник переезжает к тебе! — недолго думая, решила Кира.

— Хорошо! — обрадовалась я такому простому решению и собралась идти обратно домой.

В этот момент вошел в квартиру Ян с двумя полными сумками.

— Привет, Лиза! Вот, — показывая на сумки, весело сказал Ян, — работаю сегодня у своей сестры грузчиком.

— И еще будешь работать, — задорно ответила Кира, — когда понесешь еду из этих продуктов к Лизе!

— Зачем? — удивился Ян.

— Маме пришлось остаться на работе на весь день, и я сижу сегодня с Лидочкой. Мы решили, что лучше будет, если все придут к нам, — ответила я.

— Хорошо. Ты сейчас домой идешь? — спросил Ян.

— Да — ответила я, ища глазами сестренку.

— Карапуз уполз в комнату, — весело сообщила Кира, — сейчас принесу.

— Вчера Лидочка сделала первые шаги, — сказала я, улыбаясь.

— Так не заметим, как в школу пойдет. — Кира вернулась в прихожую с Лидой на руках, прижала ее к себе и поцеловала в обе щечки. — Как же я люблю малышей!

— Я провожу вас, — сказал Ян, забирая у меня Лиду.

— Спасибо, Ян, а то Лидочка уже тяжелая…

Ян проводил нас домой, помог мне снять пальто и ушел.

— Как хорошо иметь такого друга, правда? — обратилась я к сестренке, раздевая ее. — Так с ним надежно, спокойно, всегда мне помогает во всем.

После обеда я уложила Лиду спать, а через некоторое время пришли Кира и Ян с большими сумками. Кира приготовила столько еды, будто нас будет не шесть человек, а шестнадцать.

— Зато всем хватит! — в оправдание ответила она.

Пока Ян ставил стол в моей комнате, Кира подошла ко мне и показала на пальце кольцо.

— Гер мне вчера подарил, чтобы я о нем помнила, — с любовью поглаживая маленький рубин в колечке, сказала Кира.

— Как будто ты его можешь забыть, — улыбнулась я.

— Конечно нет. Главное, чтобы он меня не забыл. Поэтому я связала ему шарф и тоже вчера подарила, — ответила Кира, все еще глядя на свой пальчик.

— Тебя забыть невозможно! — с любовью произнесла я.

Это кольцо с рубиновым сердечком Кира будет носить всю свою жизнь.

— Лиза, твой Максим придет сегодня? — раскладывая красивой елочкой сыр, спросила Кира.

— Нет, у его друга день рождения и он идет к нему.

— А тебя почему с собой не пригласил? — спросил Ян.

— Я сегодня встречаюсь с вами, — удивилась я вопросу Яна и ответила на него, не дав ответа.

— Я ни разу его с тобой не видел ни на одном нашем празднике, — с легкой агрессией произнес Ян.

— Ян, что с тобой сегодня?! — вмешалась Кира. — Тебе какое дело до Максима?

— Как раз до Максима мне нет никакого дела, — сделав ударение на имени моего жениха, ответил Ян.

— Ян, Максим занятой человек, он не всегда может быть там, где хочет, — ответила я.

— И чем он так занят? — продолжил тем же тоном Ян.

Я хотела что-то ответить, но поняла, что я действительно не знаю, чем бывает занят Максим. Он никогда мне не рассказывал о своих делах.

— Ян, унеси эти тарелки на стол и не порти нам настроение! — строго произнесла Кира.

Когда Ян вышел, я с горящими глазами сообщила Кире, что Максим пригласил меня на новый год.

— Ну наконец-то! Как здорово! — захлопала в ладоши Кира. — Я так за тебя рада!

— А я-то как рада! — засмеялась я. — Только у меня нет подходящего платья…

— Подберем что-нибудь из моих! — прервала меня Кира.

— Да, я как раз хотела тебя попросить…

— Я даже знаю какое! Темно-синее с перламутровыми пуговицами тебе идеально подойдет! — радостно воскликнула Кира.

— Да, я его помню, такое красивое!

— И где вы с ним будете встречать новый год? — вернувшись на кухню, спросил Ян.

— У него дома. Его родители уедут, поэтому у нас будет молодежный праздник. Придут еще двое его друзей со своими женами.

— А как зовут этих друзей? — спросил Ян.

— Я не знаю, Ян, я же с ними еще не знакома! — вопросы Яна меня начали раздражать.

— Не ходи к нему, — серьезно сказал Ян, внимательно глядя в мои глаза.

— Ян, да ты не в своем уме! — воскликнула Кира. — Ты бы еще мне сказал, чтобы я не виделась с Гером!

— Гер — другое дело, он тебя любит… — ответил Ян сестре.

— А Максим любит Лизу! — перебила его Кира.

— Я сомневаюсь, что ночь будет такой, какой представляешь себе ты, — обратился ко мне Ян, — и сомневаюсь, что у Максима вообще есть друзья.

— Ян, зачем ты все это говоришь? — нахмурила брови Кира.

— Потому что мне не все равно, что происходит с Лизой, — спокойно ответил Ян.

Своими вопросами и намеками Ян возродил во мне сомнения относительно Максима, частично бессознательные, которые таились глубоко в моей душе и были старательно мной задушены. Это вывело меня из себя, потому что я видела в Максиме то, что хотела в нем видеть, и считала это правильным.

— Ян, ты мне друг, но у тебя нет никаких прав вмешиваться в мою жизнь! — со злостью произнесла я. — Мы с Максимом любим друг друга, нравится тебе это или нет! Если тебя что-то не устраивает в моей жизни, можешь уйти, я тебя не держу!

С трудом сдерживая слезы, я взяла тарелки и ушла в комнату. Кира последовала за мной.

— Лиза, не расстраивайся, я не понимаю, что на него сегодня нашло. Не обращай внимания!

— Не буду, — смахивая непослушную слезинку, ответила я.

Кира обняла меня. Тихо хлопнула дверь. Ян ушел.

Когда пришел Гер, он рассказал, что Ян ждал его во дворе, попрощался с ним и ушел. Валя и Гриша очень удивились, не увидев Яна в нашей компании.

— Ян и Лиза немного повздорили, ерунда, скоро помирятся, — сказала Кира и призвала всех не обращать на это внимание.

Мы приятно провели время, Гер был нам очень признателен за внимание и сказал, что за последние полгода обрел настоящих друзей, намекая на нас.

Когда все разошлись, я села у окна, посадив на колени Лидочку, и задумалась. Я была рада встретиться с друзьями, я была счастлива в предвкушении совместного праздника с Максимом, но ссора с Яном оставила в моей душе неприятный осадок. Ссора оказалась не ерундой, как сказала Кира, Ян ушел не только из моего дома, он действительно ушел из моей жизни. Мы больше не общались и практически не виделись.

Глава 9

Наконец наступило долгожданное 31-е декабря. Я проснулась рано, от волнения я не спала почти всю ночь. Как-то надо выдержать этот длинный день и вечером пойти на праздник к Максиму. Мама с сестренкой еще спали, а я не могла больше лежать в постели. Вчера мама купила маленькую елочку, и мы поставили ее в моей комнате. Я, стараясь никого не разбудить, достала с антресоли старую коробку с елочными игрушками и принялись украшать елку. Игрушки у нас были старинные, они принадлежали еще дедушкиному отцу, некоторые из них он привез с собой из Германии. Это были резные фонарики, грибочки, фигурка мальчика в забавных зеленых штанишках и моя самая любимая белая сова с изумрудными глазами.

Ближе к обеду Кира принесла мне обещанное платье. Мы как раз собирались с мамой пить чай и пригласили Киру.

— Я вчера получила письмо от Гера. — довольно улыбаясь, сказала Кира. — Скучает по мне…

— Конечно, скучает, — улыбнулась мама.

— Где Лидочка? — оглядываясь, спросила Кира.

— Спит, — тихо сказала я и приложила указательный палец к губам, призывая подругу говорить тише.

— Ну вот… — скорчила разочарованную рожицу Кира.

— Ты, наверно, ждешь не дождешься, когда у тебя будут свои дети? — спросила Киру мама.

— О, да, тетя Жанна! Когда мы с Гером поженимся, у нас обязательно будет двое детей, мальчик и девочка!

— Это хорошо. Передавай от нас поздравления твоей семье… — сказала мама.

— И Геру! — вставила я. — Ты же будешь ему писать?

— Конечно! Мы договорились с ним, что одно письмо в неделю каждый из нас обязательно будет получать, — ответила Кира.

Мама заварила чай, я достала печенье и мед, и мы сели за стол. В самый разгар нашего чаепития и приятных разговоров в дверь постучали.

— Кто бы это мог быть? — тихо сказала мама и встала, чтобы открыть дверь. — Здравствуй, Валя.

— Здравствуйте, тетя Жанна. Лиза, Кира, привет!

— Валя, проходи! — обрадовалась я подруге. — Садись с нами пить чай.

— Спасибо, Лиза, но я на минутку. Братья с отцом остались, а он не любит долго сидеть с детьми один. — ответила Валя. — Я зашла спросить, все ли хорошо с Карлом Адольфовичем?

— С дедушкой? — встревоженно воскликнула я.

— Почему ты спрашиваешь? — спросила мама.

— Он не пришел вчера вечером на наш урок и сегодня его не было в мастерской, — объяснила Валя, — не заболел ли он?

— А домой ты к нему не заходила? — начала волноваться я.

— Нет, — ответила Валя.

— Мама, я прямо сейчас пойду к дедушке! — быстро проговорила я и побежала в комнату одеваться.

— Тетя Жанна, не волнуйтесь, может быть ничего серьезного, — успокаивала взволнованную маму Кира пока я одевалась, — я пойду с Лизой.

Я быстро оделась, и мы втроем вышли на улицу. Мы с Кирой попрощались с Валей и направились в сторону Невского.

— Надеюсь, с твоим дедушкой все хорошо! — прокричала нам в след Валя.

Дедушка жил на набережной реки Мойки, в нескольких шагах от пересечения с Невским проспектом. Идти было не далеко, но мне дорога показалась вечной. Наконец, мы свернули к его дому, быстро поднялись на второй этаж и постучали в дверь. Тишина.

— Лиза, успокойся, — прошептала Кира, — он, возможно, ушел в магазин…

Я достала из сумочки ключи и открыла дверь. Мы вошли в прихожую. Тишина. В квартире было две комнаты: кухня-столовая и спальня. Кира заглянула в столовую, а я в спальню.

— Он спит, — прошептала я, увидев дедушку в кровати.

Кира подошла ко мне и положила руки на мои плечи.

— Лиза, он не спит… — после долгой паузы медленно проговорила Кира.

У меня внутри все сжалось так сильно, что мне казалось, мое трепещущее сердце разорвет мою грудь и выскачет наружу. Я сделала несколько осторожных шагов по направлению к кровати, Кира последовала за мной. Дедушка спал, на его умиротворенном лице замерла легкая улыбка.

— Дедушка… — позвала я его, но не получила ответ.

Я взяла его руку, лежащую на одеяле, и тут же выпустила, отскочив от кровати. Рука была холодная.

Я выбежала из комнаты, прислонилась к стене в прихожей и прижала руки к груди, по моим щекам беззвучно текли слезы. Кира молча стояла рядом. Дедушка был для меня и дедушкой, и отцом, и другом. Я его очень любила. С его уходом я почувствовала, что в моей жизни, на том месте, которое он занимал, образовалась пустота, зияющая чернотой и звенящая оглушительной тишиной, разрывая мне барабанные перепонки. Я зажмурила глаза и обхватила голову руками. Мне стало тяжело дышать, рвущиеся наружу рыдания душили меня.

— Плачь! Кричи! — встряхнула меня за плечи Кира.

Я медленно опустилась на пол и зарыдала. Кира села рядом и обняла меня.

Не знаю, сколько мы так просидели, но, оправившись от шока, я вернулась к реальности.

— Надо сказать маме… — на выдохе произнесла я.

А как ей сказать?! Дедушка был для мамы и отцом, и матерью, он один ее вырастил, он был единственным человеком, кто помогал и поддерживал маму всю жизнь. А сейчас его не стало…

Кира помогла мне подняться, руки и ноги у меня дрожали. Мы вышли из дома и понесли печальные вести моей маме. Когда мы вошли в нашу квартиру, мама как раз закончила кормить Лиду и убирала ее тарелочку со стола. Мама посмотрела на мое заплаканное лицо с опухшими глазами и все поняла. Кира взяла малышку и ушла с ней в мою комнату.

— Мама, дедушка умер… — с трудом произнесла я и бросилась в мамины объятия.

Когда мы немного успокоились, мама сказала, что зайдет за Наташей, и они вместе пойдут к дедушке, а потом хлопотать о похоронах, а я останусь дома с Лидой.

Я вошла в свою комнату, увидела висящее на дверце шкафа приготовленное платье и опять разрыдалась. Никакого праздника с Максимом сегодня у меня не будет, я останусь дома с мамой. Но как нужен мне был тогда Максим! Как хотелось мне прижаться к его груди и утонуть в его теплых объятиях.

— Пойди к нему и все расскажи, — поняв мои мысли, сказала Кира.

— Как я к нему пойду в таком виде?! — показала я на свое заплаканное опухшее лицо.

— Лиза, бывают моменты, когда не важно, как ты выглядишь! — строго ответила моя подруга. — Он нужен тебе сейчас!

— Нужен… — сказала я, и слезы опять потекли по моим щекам.

— Давай сделаем так, — взяла ситуацию в свои руки Кира, — я сейчас схожу домой, предупрежу родителей, что останусь сегодня у тебя, по дороге к ним я зайду к Максиму и все ему расскажу.

— Да, хорошо, — немного просветлела я.

— Напиши ему записку, лучше я передам твою записку! — на полпути из комнаты остановилась Кира.

Я взяла лист бумаги и непослушной рукой написала: «Максим, мой дедушка сегодня умер. Я не смогу прийти на праздник, но я очень жду тебя. Ты нужен мне. Твоя Лиза.» Я сложила записку и передала ее Кире.

— Я вернусь через пятнадцать минут. Лидочка, позаботься о сестре! — направила Кира в противоположную сторону Лиду, пытающуюся неуверенной походкой выйти из комнаты.

Я села на пол, обняла мою маленькую сестренку и так просидела до возвращения Киры. Когда моя подруга вернулась, она сообщила, что Максим был дома, и она ему лично в руки передала мою записку. Я обрадовалась, на сколько это было возможно, Максим придет.

Время шло, жизнь брала свое, мы проголодались. Кира пошла на кухню приготовить что-нибудь поесть, а я осталась в своей комнате. Сидя у окна, я пустым взглядом смотрела на противоположную стену дома. Лидочка спала. Вдруг я услышала стук в дверь, Кира впустила гостя.

— Максим! — как вспышка молнии блеснуло у меня в голове, и я побежала в прихожую. Увидев пришедшего, у меня вырвался разочарованный возглас: — Ян…

Конечно, Ян понял, что не к нему я бежала, не его я ждала, но стойко перенес мое пренебрежение и спокойно сказал то, для чего пришел.

— Лиза, я сочувствую твоему горю… Если тебе нужна какая-нибудь помощь… Любая… Я все сделаю.

— Спасибо, Ян, — тихо произнесла я и опустила голову.

Ян еще немного постоял, не дождавшись от меня больше ни слова, он вышел из квартиры, тихо закрыв за собой дверь. Я вернулась в комнату, легла на кровать, свернулась калачиком и беззвучно заплакала. Максим не пришел.

Кира приготовила ужин и позвала меня.

— Кира, ты уверена, что Максим прочитал мою записку? — с надеждой на какое-нибудь невероятное стечение обстоятельств спросила я.

— Да, Лиза. Он при мне ее открыл и прочитал.

— Он что-нибудь сказал?

— Сказал «спасибо» и все. — ответила Кира, поднимая крышку большой кастрюли. — Лиза, вы собирались печь пирог с картошкой? Я нашла очищенный картофель в миске, а вот и тесто.

— Да… Мама хотела испечь на праздник…

— Так давай испечем!

— Кира, какой пирог?! — возмутилась я.

— Лиза, твой дедушка ушел из жизни счастливым, помнишь какое у него было лицо? Вряд ли он обрадовался бы сейчас, видя, как ты убиваешься. Он прожил долгую красочную жизнь, в которой была настоящая любовь, любящие дочь и внучки. Тебе больно, но жизнь продолжается! Скоро вернется твоя мама, давай испечем для нее пирог.

Кира пыталась отвлечь меня от грустных мыслей, но ей это плохо удавалось. Я вернулась в свою комнату, а моя подруга осталась на кухне возиться с тестом. Потом Кира уложила спать Лиду и села рядом со мной на кровать.

Мама пришла вечером, измученная, с опухшими от слез глазами. Похороны состоятся через два дня.

К приходу мамы пирог был готов. Кира усадила нас за стол и заварила чай. Вот так, втроем, в тишине, мы встретили 1937-ой год.

Глава 10

На похороны дедушки пришли все мои друзья, кроме Яна. Максима я так и не видела. В душе моей была пустота. Я ходила на лекции в институт, помогала маме дома, прибиралась у дедушки в мастерской, помогала его друзьям перевести все дедушкины картины в его квартиру, но как будто все это была не я. Я потерялась в пустоте своей души… Через несколько дней после нового года я встретила во дворе маму Максима.

— Здравствуйте, Вера Васильевна.

— Здравствуй, Лиза. Мы только вчера вернулись из Москвы и узнали о твоем дедушке, соболезнуем вам. Как твоя мама?

— Спасибо, держимся…

— Я зайду к вам вечером…

— Вера Васильевна, — не смотря в ее лицо, начала я, — я давно не видела Максима…

— Теперь мы его редко будем видеть, — вздохнула Вера.

— Почему? — удивилась я.

— Два дня назад он женился и окончательно переехал в Москву… — что говорила дальше Вера, я уже не слышала, — он очень просил остаться на новый год здесь, попрощаться с друзьями, правда, я так и не поняла, с кем именно… Лиза, с тобой все хорошо?

— Закружилась голова… — с трудом произнесла я, задыхаясь, — проводите меня, пожалуйста, домой…

— Конечно! — Вера подхватила меня под руку и медленно повела к двери…

Закончился февраль, жизнь шла своим чередом, Лида уже уверенно ходила и произносила первые слова, а я все больше молчала, уходила в себя и худела. Мама водила меня к врачу, но он не обнаружил у меня никакой болезни. Одна я точно знала свой диагноз: разбитое сердце. Мне больно было потерять дедушку, но куда больнее я ощущала разбитые мечты и предательство Максима. Он никогда не любил меня, я была лишь очередной его победой, получив которую, он забыл бы через несколько дней. Дедушка спас меня от непоправимого, а Ян во всем был прав. Размолвка с Яном отдавалась в моем сердце с не меньшей болью, чем разбитые мечты. Между руинами моих красивых надежд все отчетливее начало просматриваться светлое, сильное и благородное чувство Яна, которое он готов был отдать мне, а я его не увидела. Я привыкла к нему, как к чему-то родному и уютному, и не приняла это за любовь. Я приняла за любовь букеты цветов, красивые слова, чувственные поцелуи, которые лопнули, как мыльный пузырь, не оставив следа. Истинную любовь с ее спокойствием, надежностью и доверием, я не разглядела, хоть и стояла так близко к ней. Сейчас уже поздно, я сама эту любовь разрушила…

Мои подруги беспокоились, видя, как я угасаю у них на глазах, и приняли решение во что бы ни стало увезти меня в деревню к Валиной бабушке Клаве. Валя собиралась к бабушке на неделю вместе с братьями и брала меня с собой. Кира пообещала моей маме, что будет сидеть с Лидой, когда будет нужно. Сначала я не хотела ехать, но все вместе они меня уговорили.

Бабушка Вали жила в Тосно, в пятидесяти километрах от Ленинграда, в своем деревянном доме с садом и огородом. Поездка у нас заняла примерно два часа, и за это время мы перенеслись из центра большого города в деревню. Вокруг был лес, чистый белый снег, одноэтажные деревянные дома, дым из труб, наполнявший воздух ароматом дров. Мы прошли по заснеженной тропинке и подошли к деревянному забору. Валя поставила на землю Димочку, которого несла всю дорогу, подняла секретный рычажок, и дверь открылась. Я взяла малыша за руку, и мы вошли во двор. Женя, которому тогда уже было десять лет, побежал вперед всех в дом, сообщить бабушке о нашем приезде.

Мы зашли в сени, веником стряхнули с обуви снег и вошли в дом. Баба Клава уже ждала нас, обняла каждого, малыша взяла на руки.

— Проходите, родные мои, проходите! — повела она нас в большую комнату.

В центре комнаты стоял покрытый белой скатертью стол, на котором дышали теплым паром свежие пироги.

— Мойте руки и садитесь обедать, — мягко произнесла бабушка.

Мы сели за стол и принялись за пироги. Ничего нет вкуснее горячих пирогов после прогулки на морозе! Бабушка с любовью смотрела на нас, поглощающих ее вкусные пироги, и улыбалась. Бабе Клаве тогда было восемьдесят два года, она была маленькая худенькая, но еще бодрая старушка. Свои седые волосы она аккуратно убирала под белый платок. Вся она была такая чистенькая, скромная, добрая, и дом ее был таким же, как она.

В доме было четыре маленьких комнаты, самая большая из них была столовой. Кроме круглого стола в центре, в комнате стоял диван и большой сервант, на стеклянных полках которого разместились красивый фарфоровый чайный сервиз, детские поделки и фотографии в рамочках. Остальные три комнаты были спальнями, в одной из них спала бабушка, во второй разместили Женю, а третью, в которой кроме большой кровати стоял маленький диван, отдали нам с Валей и Димочкой.

После обеда мы устроились в комнатах, постелили чистое отутюженное постельное белье, соорудили из дивана удобную кроватку Диме, чтобы он ночью не упал, и пошли на улицу гулять. Несмотря на то, что дул холодный ветер, солнце по-весеннему пригревало. Снег ослеплял своей белизной. В огороде мы слепили большого снеговика и мокрые, но счастливые, вернулись в дом. В доме было тепло и пахло печеной картошкой. Димочка весь вывалялся в снегу и сам походил на маленького снеговичка с пухлыми розовыми от мороза щечками. Мы надели сухую одежду и пошли на кухню помогать бабушке с ужином.

Вечером, закончив домашние хлопоты, мы расположились в столовой. Я села на диван поближе к печке, Женя оседлал мягкий подлокотник дивана, бабушка с малышом на коленях сидела на стуле у стола, Валя сидела с другой стороны и читала нам вслух рассказ Александра Грина «Алые паруса». В ту ночь, наверно, впервые за два месяца я хорошо спала.

Когда я утром проснулась, было еще темно, Валя и Дима спали. Я лежала и слушала звуки дома. В столовой тикали настенные часы, на кухне бабушка взбивала ложкой яйцо в алюминиевой кастрюльке. Через какое-то время с кухни начали доносится шипение масла на чугунной сковороде и аромат блинов. Я аккуратно выбралась из постели, чтобы не разбудить Валю, наощупь надела халат и пришла на кухню.

— Доброе утро, баба Клава.

— Доброе утро, Лизонька! Я тебя разбудила?

— Нет, — улыбнулась я и пошла к умывальнику.

— Вот, решила покормить вас блинами.

Я умылась, прибрала волосы и села за небольшой стол, стоявший рядом с плитой.

— Моя мама тоже иногда печет утром блины. — полушепотом сказала я и, улыбнувшись, добавила: — Я люблю просыпаться под звук взбиваемого в кастрюльке яйца.

— Самые вкусные блины достаются тому, кто раньше всех встал, прямо со сковородки! — тихонько засмеялась бабушка и стряхнула со сковороды на тарелку первый блин. — Ты любишь с маслом или со сметаной?

— С маслом, — ответила я, наклоняясь к горячему, еще живому блинчику на тарелке.

Бабушка поставила на стол масло, растопленное в мисочке, и отправила на мою тарелку блин со второй сковороды.

Так, на свежем воздухе, на пирогах из русской печки, на печеной в чугунке картошке и на румяных блинах с маслом, я начала поправляться. Бабушка мягко, как бы не заметно, втягивала меня в разговоры, в домашние дела. Я стала лучше спать, на лице все чаще появлялась улыбка.

Однажды вечером, когда мы с Валей уж легли спать и выключили свет, я рассказала ей, как обидела Яна.

— Лиза, Ян влюблен в тебя с самого детства, — прошептала Валя, — думаешь, он всех дергал за косички?

— Я ничего не видела… Мне нужны очки, — усмехнувшись, сказала я.

— Поговори с ним, — предложила Валя.

— Что ты! — шепотом воскликнула я. — Мне так стыдно перед ним, я в лицо ему посмотреть не смогу. Да и он избегает меня.

— Со временем все наладится. — успокоила меня Валя. — Он тебе нравится? Ян?

— Он всегда мне нравился… Как друг… Не знаю… Сейчас я уже ни в чем не уверена…

— Время все расставит на свои места, — задумчиво произнесла Валя.

— А как у тебя с Гришей? Он ведь ухаживает за тобой? — спросила я.

— Я не уверена… Иногда мне кажется, что ухаживает, а иногда, что мы просто друзья, — ответила Валя.

У бабы Клавы я провела две недели, она настояла на том, чтобы я не уезжала с Валей, а осталась еще. В тихие вечера за чашкой чая я делилась с ней своей болью и разочарованием, а она обычными словами, как-то просто и естественно, вселяла в меня надежду и возрождала во мне радость жизни. Домой я вернулась, на радость мамы и подруг, румяной с улыбкой на лице.

Шло время, я училась, заботилась о Лиде, помогала маме, проводила время с подругами. В какой-то момент мне захотелось рисовать, и я начала писать картины. Жизнь вновь увлекла меня, покрыв туманом былые разочарования и несбывшиеся мечты.

Прошло полтора года. В 1938 году Гриша и Ян закончили учиться в институтах и осенью их призвали в армию. Кира устроила по этому случаю традиционный прощальный праздник. В это же время приехал в отпуск Гер. Они с Кирой, как и договорились, писали друг другу письма, а прошлым летом Кира вместе с мамой ездила в Ростов-на-Дону.

И снова мы собрались нашей дружной компанией: я, Кира и Валя, Гер, Гриша и Ян. Я не видела Яна последние два года. Теперь я редко ходила в гости к Кире, чаще она приходила ко мне, поэтому я с ним не встречалась, на наши совместные праздники он больше не приходил. Я была уверена, что он меня ненавидит и поэтому избегает. И еще я была уверена в том, что люблю его, всегда любила да только поздно это поняла.

За это время Ян очень изменился, он еще вырос, возмужал. Регулярные занятия спортом сделали его тело сильным и мускулистым. Я его даже не сразу узнала, когда вошла в комнату. В разгар нашего застолья с пирогами и душистым чаем, я украдкой смотрела на него и думала, каким же красавцем он стал и как с ним тепло и спокойно.

После чаепития мы все вместе пошли на вокзал, куда должны были прибыть призывники. Гер раздавал советы, как бывалый военный, Кира взяла обещание с обоих, что они будут себя беречь, Валя с грустными глазами стояла рядом с Гришей, а я не знала, что мне делать. Мне так хотелось попросить прощения у Яна, рассказать, как я сожалею о своем поведении, как я соскучилась по нему, но я не могла даже посмотреть в его глаза.

Я стояла немного в стороне и смотрела на Яна. Еще минута, и он уйдет, и я не смогу ничего ему сказать. Ян пожал руку Геру, обнял сестру, попрощался с Валей, взглянул на меня и остановился. Я собрала всю свою храбрость и подошла к нему, терять мне было уже нечего.

— Ян, — голос выдал мое волнение, — я… Я знаю, ты не хочешь меня видеть. Но я… Мне так стыдно перед тобой… Я так сожалею… Прости меня…

Больше я ничего не смогла произнести, лишь предательская слезинка покатилась по щеке.

— Лиза, — с нежностью в голосе произнес Ян, — я ушел из твоей жизни, потому что не был тебе нужен…

— Ты всегда был мне нужен, только я не всегда это понимала… — чуть слышно произнесла я и опустила голову.

Ян ласково поднял мое лицо, смахнул слезинку с моей щеки.

— Лиза, тебе не за что просить меня о прощении. И для слез тоже нет причин. — улыбнулся Ян, взяв мою руку в свои. — Я напишу тебе, ты позволишь?

— Я буду с нетерпением ждать твоего письма, — смущенно ответила я, посмотрела в его глаза и утонула в этом синем море любви и тепла.

Глава 11

Вот она, моя шкатулка с драгоценностями, когда-то мне подарил ее дедушка, простая деревянная шкатулка, на крышке которой он нарисовал двух красивых птиц с длинными разноцветными хвостами, сидящих на каком-то сказочном дереве. Вот уже несколько десятков лет я храню в этой шкатулке дорогие для меня вещи. Нет, это не золото и бриллианты, это письма Яна ко мне. Все письма, которые он когда-либо мне написал. Самое первое, наскоро написанное письмо, я получила через несколько дней после того, как мы проводили Яна и Гришу в армию.

«Лиза! Я не могу найти слов, чтобы сказать, как мне тебя не хватало эти два года! Сколько раз я порывался прийти к тебе, но всегда останавливался на полпути. Ты перестала приходить к нам, и я был уверен, что я тому причиной. А если ты не хочешь даже прийти в дом, где случайно можешь встретить меня, захочешь ли ты меня видеть, если я приду? Конечно, нет. Ты была права, я не должен был вмешиваться в твою жизнь, но ревность тогда затмила мне разум… Прости меня. Не вини себя ни в чем, ты ни в чем не виновата передо мной.

Я видел твои глаза в нашу последнюю встречу на вокзале, они дали мне надежду… Надежду на то, что я тебе нужен. Чтобы рассказать о том, как нужна мне ты, не хватит и десяти писем! Теперь я уверен, эти три года службы пролетят как один день, потому что потом я не просто вернусь домой, я вернусь к тебе. Твой Ян.»

Раньше к нам редко приходил почтальон, и к его приходам я была равнодушна, мне не от кого было получать письма. Зато теперь, услышав звонок, я бегу открывать дверь с надеждой, что мне принесли весточку от Яна. Почтальон стал нитью, которая связывала меня с Яном, по которой передавались наши чувства, наши надежды, наши улыбки и тепло. Три года предстояло мне ждать следующей встречи с моим любимым, и в первые дни после расставания они казались мне вечностью. По вечерам я вспоминала каждую мелочь, каждое слово, каждый взгляд, каждую улыбку на лице Яна в наш последний день, тепло его рук на моей руке, то, как он смахнул с моей щеки слезинку. Все это я четко и красочно прорисовала в своей памяти и положила в самый потаенный уголок моей души. Эти воспоминания потом согревали меня в серые дождливые дни и холодные зимние ночи.

А зимние ночи действительно стали очень холодными. В первые месяцы 1940 года в Ленинград пришли морозы. В январе в течение нескольких дней температура держалась на отметке минус тридцать пять градусов, а весь февраль не поднималась выше минус двадцати. Такая погода застала нас врасплох. У меня даже не было подходящей одежды и обуви. В первые дни морозов мы с мамой отправились в магазин за валенками. Желание ходить в валенках возникло не только у нас, но и у многих горожан, поэтому мы смогли купить их только в третьем по счету магазине, отстояв большую очередь. Купили три пары взрослых (одну пару мама купила для Наташи) и детские для Лидочки, забрали последнюю пару.

Эти полтора месяца мне казалось, что я никогда не согреюсь. В больших аудиториях в институте было холодно, из окон дуло. Дома тоже было холодно, у нас даже промерзла стена на кухне и покрылась изнутри инеем. Я мерзла везде, я постоянно что-нибудь ела и по несколько чашек в день выпивала горячего чая. Однажды к нам пришла Валя и принесла мне кофту из собачьей шерсти. Она ездила к бабушке и упомянула в разговоре, что я плохо справляюсь с холодом. Баба Клава, недолго думая, вручила Вале кофту, которую связала летом, и попросила подарить мне. Тысячи раз потом я вспоминала бабушку Клаву с благодарностью за этот подарок.

Модница-Кира жила в ином мире.

— Я никогда не надену валенки! — с гримасой легкого отвращения на лице произнесла Кира, увидев мои обновки. — Ты выглядишь в них как колхозница на уборке сена!

— Кира, сено убирают осенью! — рассмеялась я. — И валенки не носят, в них осенью жарко.

— Ну не сена! — махнув рукой, рассмеялась Кира. — Выглядишь в них ужасно! И эта кофта… Где ты ее взяла?!

— Это подарок бабы Клавы… Она очень теплая! — защищалась я.

— Она очень серая и лохматая! — скривила рожицу Кира.

— А тебе в твоих сапожках не холодно? — спросила я.

— Конечно, холодно! — ответила Кира. — Но представить себя в моем красивом пальто и в валенках я даже в страшном сне не смогу! Даже не представляю, что сказал бы Гер, увидев меня в них…

— Кира! В валенках теплее, и в морозы здоровье важнее красоты! — отчитывал ее Гер своим генеральским голосом, когда приехал в отпуск в феврале и нашел свою возлюбленную кашляющей, с насморком и высокой температурой.

Все две недели пребывания в Ленинграде Гер провел рядом с Кирой, которая сначала лечилась дома, а потом ее положили в больницу, поставив диагноз «воспаление легких». В больнице она пролежала больше месяца, мы с ее родителями по очереди навещали ее, поддерживали в ней бодрость духа и приносили разные вкусности. После выписки из больницы Кира потом еще несколько месяцев восстанавливала здоровье, ходила на физиотерапию и на прогревание. К своему дню рождения. К концу мая моя подруга, наконец, выздоровела.

— Мы с вами «ждущая троица». — рассмеялась Кира, когда она, я и Валя гуляли в парке и ели мороженое по случаю дня ее рождения. — Я жду, когда через год закончу институт и уеду к Геру, Валя ждет возвращения Гриши этой осенью, а Лиза — возвращения своего Яна следующей осенью.

— Это не справедливо! Почему Ян служит три года? Ведь Гриша служит два! — воскликнула я.

— Видимо в пехоте меньшему нужно учиться, чем в военно-воздушном флоте, — тоном учительницы ответила мне Валя.

— Мне все равно. Я так хочу, чтобы Ян поскорее вернулся! — нахмурилась я.

— Лиза, у нас с Гером уже четыре года любовь на расстоянии, это можно вынести. — сказала Кира. — Помнишь, как я рыдала, когда Гер уезжал? Конечно, я очень скучаю по нему, иногда просто до слез, но меня согревает мысль о том, что еще чуть-чуть и мы поженимся.

— Валя, а вы с Гришей пишите друг другу письма? — спросила я.

— Нет, — ответила Валя и достала из сумочки платочек, чтобы вытереть руку после мороженого.

— И ты это так спокойно говоришь? — удивленно подняла брови Кира.

— Скоро он вернется и все станет ясно, нужна я ему или нет, — спокойно ответила Валя.

— А он тебе нужен? — я внимательно посмотрела в красивые раскосые глаза Вали, она покачала головой, говоря «да», и печально улыбнулась.

Гриша не писал Вале, он писал Кире. Кира рассказывала мне, что в одном из писем он признался ей в любви.

— Я давно это подозревала… И что я могу поделать? — пожала плечами Кира. — Гриша очень хороший, я тепло к нему отношусь, он настоящий друг, но я люблю Гера, на всю жизнь!

— Ты сказала это Грише? — спросила я.

— Конечно, в самых мягких выражениях, какие только могла придумать, — ответила Кира.

Глава 12

Наступил октябрь 1940 года. Осень золотом покрыла деревья, косяки птиц направились на юг, а к нам вернулся Гриша. Мы с Кирой и Валей пришли встречать его на вокзал. Мы стояли в сторонке и высматривали его в людском потоке, который двигался от поездов по направлению к выходу. К нам подошел статный молодой мужчина с мужественным выражением лица и остановился, а мы продолжали всматриваться в толпу.

— Вы кого-то ищите? — спросил он.

— Да… — не поворачивая головы, отмахнулась от него Кира.

Я обернулась и внимательно посмотрела в лицо мужчины. Эти зеленые глаза, устремленные на Киру, также открыты миру, но появилась в них какая-то серьезность и едва уловимая печаль.

— Гриша! — радостно воскликнула я.

Валя и Кира резко обернулись и засмеялись. Мы все трое одновременно кинулись его обнимать.

— А мы тебя не узнали! — сказала Валя и смущенно улыбнулась.

— А я вас сразу узнал, — ответил Гриша, улыбаясь, и взял руку Вали в свои.

Так началась история семьи Орловых, Гриши и Вали. 10 февраля 1941 года состоялась их свадьба.

А несколько месяцев до этого мы к ней готовились. Валя захотела свадебное платье из белого кружева и попросила Киру его сшить. Я тоже заказала Кире новое платье.

— По-вашему я похожа на Золушку?! — возмущалась Кира. — Три платья за одну ночь…

— Всего два… И за два месяца, — с невинной улыбкой проговорила я.

— Нет, Валя, я не возьмусь за твое платье. Я шью себе и сошью Лизе, тебе я просто не успею. Поговори с моей мамой, может быть она возьмется или посоветует тебе кого-нибудь.

— Ты довольно резко обошлась с Валей, — сказала я, когда мы с Кирой остались вдвоем.

— Не хочу я шить ей платье! — ответила Кира. — Ей же лучше, зачем ей платье на свадьбе, которое сшито без желания?

— Почему ты так не любишь Валю? — удивилась я.

— А почему я должна ее любить? — в свою очередь удивилась Кира. — Она твоя подруга, а не моя.

— Мне казалось, что за эти годы вы с ней подружились, — задумчиво произнесла я.

— Мы приятельницы в одной компании, но подругами мы никогда не были и не будем. И я не уважаю ее за этот поступок.

— За какой?

— Она знает, что Гриша ее не любит, но согласилась стать его женой! — возмущенно проговорила Кира.

— Откуда она знает, что Гриша ее не любит? — спросила я.

— Надо быть полной дурочкой, чтобы этого не видеть, — ответила Кира, — она должна это чувствовать!

— Она влюблена в него, а влюбленные не всегда видят правду, — вспомнив Максима, сказала я, — или ее такое положение устраивает.

— И Гриша тоже хорош! — продолжала Кира. — Он обманывает ее…

— Кира, не суди людей так категорично. Что ему остается? На всю жизнь остаться холостяком, раз он не может жениться на тебе?

— Не знаю…

— Это их шанс создать семью. Валя умная милая девушка, возможно, он ее и полюбит. В любом случае, она ему нравится, иначе, я уверена, он не женился бы на ней. Уж чего, а подлости в Грише нет.

— Ладно, пусть женятся! — постановила Кира.

— Я им передам твое разрешение, — засмеялась я.

К назначенному дню Кира сшила мне нежно-розовое платье с рядом пуговиц на спине. Пуговицы, воротничок и пояс были отделаны белым кружевом. Себе она сшила темно-зеленое платье и украсила его брошью из ткани в виде большой красной розы.

— Поеду в нем к Геру в марте, — красуясь перед зеркалом, мечтательно сказала Кира, — еще сильнее в меня влюбится.

— Если это возможно, — улыбнулась я, с любовью глядя на подругу.

— И ты такая красивая в этом платье! — улыбнусь Кира. — Давай завтра перед свадьбой зайдем в фотоателье и сфотографируемся!

— Давай! — идея мне очень понравилась. — Я отправлю фотографию Яну.

— Жаль только, что фотографии черно-белые…

Так мы и сделали, перед тем как пойти в ЗАГС, зашли в фотоателье. Потом я отправила фотографию Яну с надписью на обратной стороне: «твои самые любимые и любящие девушки. 10 февраля 1941».

Валя так и не смогла найти швею, которая бы сшила для нее кружевное платье, о котором она мечтала, поэтому платье было куплено в магазине. Валя расстроилась, но, я считала, что зря. Она была очень красивой невестой, и они с Гришей хорошо смотрелись вместе. Я была свидетельницей со стороны невесты, Гриша в качестве свидетеля пригласил своего бывшего сослуживца.

В ЗАГСе, когда я смотрела на Валю в белом платье с цветами в руках, на нарядного Гришу рядом с ней, я представляла на их месте себя с Яном. После двух лет нашей переписки я была уверена, что, когда Ян вернется, мы поженимся. И теперь, в отличие от первой моей влюбленности, я чувствовала, что я действительно любима, и что свадьба будет непременно. Кира смотрела на жениха и невесту с подобными мыслями, представляя на их месте себя и Гера.

Праздничное застолье было в кафе. Гостей было не много, только семья и близкие друзья. Бабушка Клава заболела и не смогла приехать.

— Жаль, что бабы Клавы сегодня нет с нами, — сказала я.

— Одним ртом меньше! — резко ответил отец Вали Юрий.

После праздника молодожены поехали в свою комнату в коммунальной квартире на Васильевском острове, которую дали Грише на заводе (он работал на Ленинградском радиоаппаратном заводе им. Козицкого). А в мае Валя сообщила мне по секрету, что в конце декабря станет мамой.

Глава 13

В начале июня я и мои подруги закончили учиться и получили дипломы. Кира сразу поступила работать на швейную фабрику им. Володарского, где работала ее мама, Валя получила распределение в среднюю школу на Васильевском острове, а я — в детскую больницу им. Раухфуса, в которой работала моя мама. За отличную учебу мне на выбор предложили два места, бухгалтер требовался еще на Кировский завод. Я с радостью выбрала больницу: и от дома не далеко, и рядом с мамой.

Последние два месяца я была поглощена подготовкой к экзаменам, потом самими экзаменами, затем устройством на работу, и за это время практически не общалась с подругами. Наконец, все трудности были позади, и мы решили в воскресенье втроем пойти в зоопарк. Однако встретиться с подругами мне так и не удалось, заболела Лида. С самого утра у нее начался жар, температура к обеду поднялась до тридцати девяти градусов. Мама была на дежурстве, и я осталась дома с сестрой. Весь день я провела в заботе о малышке, к вечеру мне удалось немного снизить температуру, и Лида уснула.

Уставшая, я присела на табурет на кухне и посмотрела на часы, было около полуночи. Я не заметила, как прошел день. В поле моего зрения попал отрывной календарь, висевший на стене, и я вспомнила, что утром забыла оторвать вчерашний день. Я заставила себя встать, оторвала лист календаря, поприветствовала новый, уже подходящий к концу, день 22 июня 1941 года, погасила на кухне свет и пошла спать.

Меня разбудил крик сестры.

— Лиза! Лиза! Что это?! — кричала Лида.

Я испуганно открыла глаза и не сразу поняла, что происходит. Рядом с моей кроватью стояла Лида и трясла меня за руку. Белая пижама в сумерках летней ночи делала ее похожей на призрака.

— Что это?! — повторила она.

Придя в себя, я, наконец, поняла причину ее беспокойства. С улицы доносились странные звуки, выла сирена и гудели паровозы на Московском вокзале (расстояние до него было меньше километра, поэтому казалось, что паровозы гудят прямо у нас во дворе). Я вскочила с кровати и включила свет.

— Лиза, что это?! — испуганно пропищала Лида.

— Я не знаю… — растерянно произнесла я и выглянула в окно, хоть и знала, что увижу все ту же противоположную стену нашего колодца.

— Что там? Что-нибудь видно? — подбежала ко мне Лида.

— Нет, Лида, я не знаю, что это…

— Когда мама придет? — начала хныкать сестренка.

Я тоже в тот момент хотела, чтобы мама была дома, потому что я совершенно не представляла, что делать. Я надела халат и направилась к входной двери, Лида пошла за мной. Включив свет на кухне, я глянула на часы, было около двух часов ночи.

— Мы куда-то пойдем? — спросила Лида, хватаясь обеими руками за меня.

— Нет…

Я приоткрыла дверь в надежде увидеть кого-нибудь из соседей, но в коридоре было тихо. Я не знала, что делать: то ли одеваться и бежать на улицу, то ли закрыть все окна, выключить свет и сидеть дома. Я вернулась на кухню и увидела на стене радио.

— Ну конечно! Радио!

Я быстрым движением повернула регулировку громкости.

— Душная тревога… — заговорило радио.

— Душная тревога? — раскрыла рот от удивления Лида.

— Штаб противовоздушной обороны… — продолжало радио, — воздушная тревога…

— Лида, одевайся! — скомандовала я и сама быстро побежала в комнату переодеваться, оставаться дома в неведении мне было невыносимо.

— Я не знаю, что мне надеть! Куда мы идем? Где мама? — разревелась Лида.

Надев первое попавшееся платье, я схватила Лиду за руку и пошла на улицу. Лида еще громче заревела, потому что не хотела выходить в пижаме. Не обращая на сестру внимания, я быстро спускалась по лестнице вниз и тащила ее за собой. На втором этаже я увидела Алексея, он поднимался наверх.

— Алексей Алексеевич! — беспокойство и облегчение смешались в моей возгласе. — Я не знаю, что делать! Что происходит? Помогите нам, мамы дома нет… Что там на улице?

— На улице ничего не происходит, все как обычно… Может быть, это учебная тревога… — немного растерянно ответил Алексей, — война… Сейчас все возможно…

— Война? — я не поняла, о чем он говорит.

— Лиза, ты не слушала радио сегодня? — удивился Алексей.

— Нет… Лида сегодня сильно болела… Я не включала радио…

— Германия напала на Советский Союз, вчера началась война… Идите, девочки, домой. В случае чего, приходите к нам, не стесняйтесь.

— Спасибо, Алексей Алексеевич! — поблагодарила я и пошла наверх по лестнице, ведя за собой притихшую сестренку.

Война. С войной я сталкивалась только на страницах учебника по истории, поэтому к реальной жизни она не имела никакого отношения. Шум на улице прекратился, я уложила Лиду в ее кровать и ушла спать.

Утром меня разбудил будильник, нужно было идти на работу. Я открыла глаза, теплые солнечные лучи пробивались в комнату сквозь занавески, за окном чирикали воробьи. В тишине при свете дня в привычной обстановке моей комнаты ночное происшествие мне показалось каким-то дурным сном.

Глава 14

Надо пойти на кухню готовить пирог. Хоть и не легко мне резать яблоки моими старческими руками, я всегда это делаю сама. Тесто тоже замешиваю сама. Дочка подарила мне миксер, так что с тестом я справляюсь быстро и без труда. Когда Алина была маленькая, мы также, как и я в свое время с моей мамой, вместе готовили «шарлотку» на дни рождения. В своей семье она поддерживает нашу яблочную традицию. Возможно, эта традиция продолжится и в семьях моих внуков. Яблочные дни рождения у меня были даже во время войны…

Я помню, когда мой внук в школе на уроках истории изучал Великую Отечественную войну, он учил наизусть даты: начало войны 22 июня 1941 года, окончание войны 9 мая 1945 года… Некие рубежи: до 22 июня был «мир», потом переключили рычаг и стала «война», а после снова переключили на «мир». Для него война — это набор фактов, дат и черно-белых документальных хроник, для меня война — это жизнь. Ничего во мне не изменилось после известий о начале войны, я осталась такой же, какой была вчера. Постепенно жизнь вокруг начала меняться, происходили новые события, с которыми у нас не было навыков справляться. Учились на своих ошибках, что-то придумывали, адаптировались к обстоятельствам, привыкали…

Мама вернулась, когда я завтракала, сестренка еще спала.

— Мама! У Лиды вчера была такая высокая температура… — сказала я, намазывая третий кусок ароматного белого хлеба маслом.

— Я и забыла про Лиду. — рассеянно проговорила мама. — Как она?

— Вечером температура спала… У тебя все хорошо? — спросила я, видя, что мама очень расстроена.

— Война, Лиза. Началась война. Сегодня из нашей больницы почти весь персонал уезжает на фронт.

— Фронт? — автоматически повторила я, равномерно укладывая клубничное варенье на бутерброд, и не понимая, что это слово относится к реальности.

— Фронт, Лиза, — устало проговорила мама и села напротив меня, — там люди убивают друг друга…

— Мама! — на кухню вошла Лида и с криком бросилась к маме. — Я так испугалась ночью! Паровозы гудели… А Лиза потащила меня на улицу прямо в пижаме!

— Ну и что такого? — пробубнила я себе под нос, подбирая клубничку, которая шмякнусь на стол с моего бутерброда.

— Да, мы тоже слышали паровозы, — ответила мама и посадила малышку к себе на колени.

— Зачем они гудели? — спросила Лида, обняв маму за шею и прижавшись к ней всем телом.

— Доченька, ты как себя чувствуешь? — не отвечая на вопрос, спросила мама.

— Голова болит… — жалобно пропищала Лида в ответ.

— Лиза, тебе пора на работу, — тихо сказала мама, поглаживая Лиду по спинке.

Я глянула на часы и побежала в комнату переодеваться.

На улице было тепло, утреннее солнце освещало Невский проспект, люди куда-то шли, с грохотом мимо приезжали трамваи. Все было как вчера, но в моей голове звучала мамина фраза: «люди убивают друг друга». Смерть я видела лишь однажды, когда умер дедушка, он был старенький, умер в своей постели с улыбкой на лице. Я была уверена, что смерть она такая и есть, другую я не видела.

В размышлениях я не заметила, как дошла до Лиговского проспекта. Я повернула налево в сторону больницы и остановилась, вспомнив про ночную сирену. Я обернулась на Московский вокзал, все было как обычно, не верилось, что этой ночью там гудели все паровозы.

При входе в больницу я встретила Наташу.

— Здравствуй, Лиза! Что же теперь будет?!

— Доброе утро, тетя Наташа.

— Было б оно добрым… Как вы с Лидой ночью? Испугались наверно!

— Да… Я ничего не знала, радио весь день не включала… У Лиды температура была.

— Как она?

— Сегодня гораздо лучше, спасибо.

— Она спасла твою маму от фронта.

— Мама на фронт?! — эта фраза на меня подействовала как ведро холодной воды на голову.

— Нет, ни мама, ни я не едем на фронт, потому что у нас дети маленькие, вот и говорю, что Лида спасла твою маму от фронта, как и меня моя Вика.

— А кто едет?

— Главный врач, медсестры, все врачи… У меня такое ощущение, что все уезжают! Что мы будем делать без врачей?!

— Лиза! — окликнула меня моя начальница, главный бухгалтер Екатерина Александровна. — Идем со мной!

Я с удовольствие покинула Наташу вместе с ее паническим настроением и пошла следом за Екатериной Александровной. Это была высокая полная женщина с длинными светлыми волосами. Она мне напоминала героинь с картин Кустодиева.

— Лиза, ты наверно уже знаешь, что почти весь наш медицинский персонал мобилизован на фронт, — сказала она, когда мы вошли в наш кабинет.

— Да… — неуверенно ответила я.

— Несмотря на это, больница остается работать, у нас много пациентов, им кто-то должен помогать. Бухгалтерия — дело важное, но здоровье детей важнее. Руководством было принято решение, что мы с тобой бухгалтерией будем заниматься в свободное время, а в рабочее время будем ухаживать за больными.

— Но я… — растерянно начала я, — я же мало что умею…

— Я тоже, — ответила мне Екатерина Александровна, — поэтому мы на этой неделе идем учиться на курсы медсестер, на Петроградской стороне.

— Хорошо, — автоматически ответила я, — правда, я никогда не хотела быть медсестрой…

— В военное время не до наших желаний, — вздохнула Екатерина Александровна, — я тоже никогда этого не хотела… Как бы то ни было, мы с тобой справимся. У меня дочке восемь лет, а у тебя маленькая сестренка, с детскими болезнями мы знакомы…

— Да уж… — улыбнулась я, вспомнив вчерашний день.

— Мой муж тоже уезжает на фронт, — после паузы тихо сказала Екатерина Александровна и опустила голову.

Я ничего не ответила, в моих мыслях было одно: мою маму могли забрать на фронт! Мою мамочку, такую молодую и красивую куда-то на фронт! А что будет со мной и Лидой?! Я не знала, где находится этот «фронт», но мое представление о нем начало формироваться: это где-то далеко и что-то непонятное.

После работы я вернулась домой и застала у нас в гостях Веру, они с мамой пили на кухне чай. Вера оторвала взгляд от стола, поздоровалась со мной и опять опустила глаза. Они были красные от слез.

— Я пойду, — вставая, сказала она, — если что-то нужно, приходите.

— Максима призвали на фронт, — ответила мама на мой вопросительный взгляд, когда Вера ушла.

— Фронт, фронт… У меня складывается впечатление, что туда едут все! — я присела на место Веры и отодвинула ее кружку.

— Большинство мужчин заберут…

— И Яна?! — я вскинула голову от этой неожиданной мысли, которая кольнула меня прямо в сердце.

— Лизонька, Ян в армии, он, скорее всего, уже на фронте, — ответила мама, положив свою руку на мою.

К новости о Максиме я осталась равнодушной, следов от первой любви у меня не осталось, как, впрочем, и обиды на него, он мне был безразличен. Другое дело Ян! От мысли о том, что там его могут убить, у меня закружилась голова.

— А Гер?! — вдруг вспомнила я. — А Гриша?!

— Думаю, Гер тоже уже на фронте, — ответила мама.

Я опустила глаза в ту же точку, куда смотрела до этого Вера, и замерла. Если бы взглядом можно было прожечь деревянную столешницу, на том месте была бы уже большая дыра. К моему представлению о фронте добавилось еще одно определение: это что-то страшное.

— Я схожу к Кире… — тихо произнесла я, вставая.

Глава 15

Я быстро спустилась по лестнице и выбежала на улицу. Вечернее солнце играло в лепестках ромашек, растущих у нас во дворе. Девочки в летних платьицах играли в классики, начерченные мелом на асфальте, в траве прыгали маленькие желторотые воробышки. Было так тепло, уютно, спокойно и обыденно, что мысль о фронте и войне мне уже казалась нереальной. Я перешла улицу Рубинштейна и нырнула в арку дома напротив. Во дворе я встретила нашего почтальона, Марию Ивановну, как всегда, с большой сумкой через плечо. Это была приятная пожилая женщина невысокого роста и иногда казалось, что сумка больше нее самой. За последние три года мы хорошо узнали друг друга, потому что именно она приносила мне весточку от Яна, а Кире она письма носила уже пять лет.

— Здравствуй, Елизавета!

— Здравствуйте!

— Ты не к Кире Градовой случаем идешь?

— Да, к Кире, — ответила я, — Вы тоже к ней? Очередной привет из Ростова-на-Дону?

— К ней… Часто пишет, шибко любит видать… Да и как такую девицу не любить! — улыбнулась Мария Ивановна.

— Кира скоро уедет к нему, — сообщила я.

— И скорее бы, а то война может нарушить все… Я потеряла своего жениха в первую войну… Вот мы и пришли.

Я позвонила в звонок, прошло достаточно много времени, но нам никто не ответил.

— Дома что ль нет? — вздохнула Мария Ивановна. — Опять идти придется.

— Кира должна быть дома… — ответила я и еще раз позвонила.

Через некоторое время дверь открылась, на пороге стояла Кира. Если бы я не была уверена, что пришла домой к своей подруге и что кроме нее никто не мог открыть дверь, я бы в этой девушке не узнала мою Киру.

— Ты заболела, доченька? — обеспокоенно спросила Мария Ивановна.

Кира невидящим взглядом смотрела перед собой.

— У меня для тебя лекарство от любой хвори! — улыбнулась почтальон и подала Кире конверт.

Кира неосознанным движением взяла конверт и уставилась на него стеклянными глазами.

— Спасибо, Мария Ивановна, до свидания. — сказала я, вошла в квартиру и закрыла за собой дверь. — Кира, что с тобой?!

Моя подруга молча стояла и смотрела на конверт.

— Кира, это письмо от Гера! Да что с тобой?! Что случилось?

Письмо выпало из дрожащих пальцев, широко открытые глаза стали еще больше и наполнились слезами.

— Кира… — позвала я подругу, погладив по щеке.

Большая соленая капля, словно первая капля ливневого дождя, упала на мою руку.

— Кира, очнись! — я тряхнула ее за плечи.

Кира перевела взгляд на меня, посмотрела в мои глаза, и слезы градом полились из ее глаз. Она открывала рот, чтобы что-то сказать, но кроме всхлипывания я ничего не слышала. Кира прислонилась к стене, медленно сползла на пол и закрыла лицо руками. Больше часа она рыдала и не могла остановиться, а я сидела рядом с ней и гладила ее по волосам.

— Гер погиб… — задыхаясь, едва слышно, произнесла она, когда рыдания стихли.

— Что ты такое говоришь?! Погиб? Гер? Как? Когда? — я отказывалась верить услышанному, и давно подступившие слезы потекли по моим щекам.

Кира подняла голову и положила ее на мое плечо, я обняла подругу.

— Гер погиб, — немного помолчав, не своим голосом произнесла Кира, — он своим самолетом протаранил немецкий… И взорвался… Его папа недавно приходил…

— Погиб… — тихо проговорила я, пытаясь поверить в реальность происходящего.

— Моего Гера больше нет! А я не могу даже попрощаться с ним! — Кира снова зарыдала.

Теперь и я заплакала вместе с подругой. Вернулся домой Дмитрий Олегович и нашел нас, рыдающих, на полу в прихожей. Я ему более-менее внятно рассказала, что случилось. Он взял Киру на руки и отнес на кровать в ее комнату. Я подняла с пола письмо и пошла к подруге. Немного успокоившись, она уснула. Я сидела рядом с Кирой на кровати и ни о чем не думала. Мой мозг отказывался признать происходящее, оно так не вязалось с моей жизнью, с окружающей обстановкой, с моими надеждами. Этой осенью Ян должен был вернуться, а сейчас, вернется ли он? Кира через пару месяцев собиралась переезжать к Геру, а теперь его нет. Подумав о нем, я обратила внимание на письмо, которое положила на тумбочку.

— Привет с того света… — произнесла хриплым голосом Кира, которая проснулась и следила за моим взглядом, — убери его.

— Ты не хочешь его прочесть? — спросила я.

— Нет, мне станет только хуже… В нем Гер живой… Забери его, выброси, сожги… — Кира отвернулась, — я не знаю, зачем мне дальше жить… Я не хочу больше жить…

— Ты не хочешь жить?! — встрепенулась я. — А Гер ради чего погиб? Ради кого? Ради тебя! Он защищал тебя, чтобы ты имела возможность жить! Ты хочешь обесценить его поступок?

— Как я без Гера? — Кира закрыла глаза руками и тихо заплакала.

Быстрым движением я взяла с тумбочки письмо, вскрыла конверт, и прочитала вслух:

«Моя Кира, ты лучшее, что случилось со мной в жизни! Жду не дождусь, когда женюсь на тебе и буду видеть тебя каждый день! Ты уже привыкаешь к фамилии Стерх? Кира Стерх — красиво звучит! Наша квартира полностью готова к твоему приезду, второй шкаф поставил в комнате, как ты просила. Будет место для твоих многочисленных нарядов! Планы на ближайшие 3 года: родить мальчика и девочку. Как тебе имена Артем и Елизавета, в честь нашей Лизы, благодаря которой мы с тобой познакомились? Много писать сегодня не могу… Я, как неутомимый стерх, всегда в полете. Я бы с радостью полетел к тебе, но я лечу туда, где я нужнее. Будь спокойна, даже если меня нет рядом, я где-то в небе, чтобы защищать тебя… Люблю тебя. Гер.»

Кира затихла и пустым взглядом смотрела на лист бумаги в моих руках.

Я не слышала, как в комнату вошла Мария и испугалась, услышав ее голос.

— Лиза, — ласково произнесла она, — уже поздно, тебе же завтра утром на работу. Иди домой, Дмитрий Олегович проводит тебя.

Передав заботу о подруге ее родителям, я пошла домой. Мама еще не спала, она сидела на кухне и штопала Лидины носки.

— Мама, Гер погиб! — всхлипывая, сообщила я, села на пол рядом с мамой и положила голову на ее колени. — А как же Ян? Ведь он тоже может погибнуть… Я не хочу, чтобы он тоже умер!

— Верь в него, — после долгой паузы тихо проговорила мама, перебирая пальцами мои волосы, — жди его, люби его так сильно, чтобы он это чувствовал даже за тысячи километров от тебя, и он к тебе вернется…

Глава 16

На следующий день мы проводили на фронт Гришу. Казалось, что совсем недавно мы провожали его в армию нашей дружной веселой компанией. И теперь был тот же вокзал, та же толпа военных вокруг, но у провожающих были совсем иные лица — в них смешались печаль, страх и надежда, а наша компания уменьшилась, навсегда потеряв Гера, и не было с нами Яна. Гриша был молчалив и серьезен. Не знаю, какие мысли были в его голове, но вряд ли его сильно беспокоило его будущее, он переживал за тех, кого оставлял здесь. Валя держала мужа за руку и молча плакала, Кира с опухшими от слез глазами и отсутствующим взглядом, казалось, не понимала, что происходит, а у меня разрывалось сердце.

Пора было расставаться, Гриша поцеловал жену, обнял нас с Кирой, поднял с земли свой рюкзак и направился к поезду. Вдруг Кира очнулась, догнала его и остановила, схватив за рукав.

— Обещай мне, что вернешься! — почти прокричала она.

— Обещаю, — серьезно, глядя Кире в глаза, ответил Гриша, обнял ее, на мгновение зарывшись лицом в копну ее черных кудрявых волос, отвернулся и быстро пошел прочь.

Спустя годы я помню эту сцену во всех красках. Однажды дочка, когда ей было лет двенадцать, спросила меня, что для меня война, и я показала ей мою картину, которую я написала тем же вечером масляными красками. На холсте три девушки на фоне толпы и поездов: одна в белом в мелкий синий цветочек платье с длинной косой прижала руки к груди, ее переплетенные пальцы побелели от напряжения, взгляд ее раскосых печальных глаз, в которых застыли слезы, устремлен в толпу, в которой растворился ее муж. Это Валя. Вторая подруга в голубом платье с белым ремешком держит в руках бумажный сверток, ее голубые глаза распахнуты и в них страх смешан с растерянностью. Это я, в бумажном свертке пирожки для Гриши, я в волнении забыла ему отдать. Третья, черноглазая красавица в сером плате с широким красным поясом, отвернулась в сторону, ее нахмуренные брови, напряженная шея и плотно сжатые губы безмолвно кричали: «я не согласна принимать это! Я не согласна принимать эту реальность!» Это Кира.

— Но это не страшно… — ответила мне Алина, — я думала, ты скажешь что-то про голодные смерти или про раненных… А тут все как-то как всегда… Как в обычные дни…

— Обыденно? — уточнила я.

— Да.

Для меня война и была тем страшна, что все события происходили в обыденной обстановке, декорации никто не менял! За одним и тем же обеденным столом, из тех же тарелок люди в мирное время ели пюре с котлетой, а в войну — столярный клей; на той же кровати, где еще недавно муж обнимал жену, лежал замерзший труп их ребенка, которого некому было отнести на кладбище, у матери не было сил. Смерть, разрушения, раны — к ним привыкали, они становились частью жизни и не вызывали больших эмоций, а к внутренней тревоге и боли привыкнуть нельзя. Мужчинам было проще, для них война прошла на фронте — чуждое действие в чуждой обстановке, для женщин война — это тот же быт, что и в мирное время, отягощенный непонятными пугающими обстоятельствами и волнением за любимых. Поэтому да, для меня самая страшная картина войны — это ожидающая ребенка молодая жена, провожающая своего мужа на фронт и две ее подруги, одна из которых уже потеряла своего жениха, а вторая всеми силами сохраняла надежду, что ее любимый к ней вернется.

На следующий день я получила письмо от Яна, это тоже, как и у Киры, был бумажный клочок мирной жизни. Ян приглашал меня на свидание и его не смущало, что мы должны были встретиться лишь через четыре месяца. «Осенью в Летнем саду особенно красиво, — писал он, — будем бродить по бесконечным аллеям и шелестеть разноцветной опавшей листвой». Я дважды перечитала письмо и убрала его в заветную шкатулку. Я всегда письма Яна читала дважды, от нетерпения узнать содержание я так быстро читала первый раз, что могла пропустить что-то важное.

Наше свидание откладывалось на неопределенный срок, но прогулки на свежем воздухе на ближайшую неделю мне были обеспечены: от всех предприятий необходимо было отправить людей для рытья щелей. Щели — это длинные узкие траншеи, глубиной примерно полтора метра, в них прячутся от авиабомб, осколков снарядов и пуль. Меня, как молодую и сильную, отправили в первых рядах. Я же никак не могла понять, почему все решили, что я сильная, я лопату в жизни в руках не держала. Я делала все, что могла, но уставала через каждые пять минут. В какой-то момент я просто расплакалась от усталости. После нескольких часов упражнений с лопатой, я с трудом добралась до дома. Я никогда так не уставала! А утром, когда нужно было вставать на работу, я поняла, что моя спина меня не слушается, она превратилась в каменную и при этом болела.

После второй поездки на эти работы я не смогла утром встать, так болела у меня спина. Мама сделала мне массаж, но это мало помогло, я пролежала весь день. Мне так было стыдно, что я не пошла на работу! Мама ушла на дежурство, Лида была в детском саду, я осталась дома одна и почувствовала себя такой одинокой и беспомощной. У меня подобное состояние было впервые, я раньше никогда сильно не болела.

Тело мое хотело отдохнуть, но мысли меня не оставляли. Где сейчас Ян? Жив ли он? Что будет дальше? Если в городе роют щели и строят оборонительные сооружения, то нам угрожает опасность? А если немцы придут в город, что тогда будет? Нас всех убьют? Тогда я хочу умереть первой, я не смогу пережить смерть моей мамочки и сестренки… Мои мысли прервала серена за окном — воздушная тревога. Вчера тоже объявляли воздушную тревогу, когда я была в больнице, и мы отвели всех пациентов в подвал. В нашем доме тоже был подвал, куда нужно было прятаться при воздушной тревоге. Я с трудом сползла с кровати, надела халат и направилась в прихожую. На полпути я остановилась и вернулась в комнату: как я в халате-то пойду?! Надо одеться. Я взяла первое попавшееся платье, надела его, но не смогла застегнуть молнию на спине. Сняла, надела другое и пошла к двери. Вспомнила, что в подвале холодно, вернулась за кофтой. Наконец, окончив собираться, я медленным шагом спустилась в подвал. Там я встретила Веру.

— Наряжалась как на свидание, — пошутила я, — два платья сменила прежде, чем сюда прийти.

— Надо еще паспорт с собой брать на всякий случай, — улыбнувшись, ответила Вера.

— Про это я и не подумала.

— Ты плохо себя чувствуешь? — поинтересовалась Вера, заметив мою неровную походку.

— После рытья щелей у меня очень болит спина и руки, вот, все в мозолях.

— Мой Алексей тоже на работах… Сегодня уже третий день.

— Тетя Вера, а правда, что немцы могут прийти в город? — спросила я, потому что мне казалось, Вера знает все.

— Я не знаю, Лиза, лучше не думать об этом сейчас. — Вера погладила меня по руке и с улыбкой добавила: — Будем верить в лучшее.

— Да…

— Вы чем-нибудь запаслись? — спросила Вера.

— Запаслись? — не поняла я.

— В магазинах товар исчезает с полок… Мука, соль…

— Ой, нет! Мы даже не подумали об этом! Мама все дни на дежурстве, да и я тоже… — растерянно произнесла я.

— Когда воздушная тревога закончится, дойди до магазина, купи что-нибудь, лишним не будет. Кто знает, как дальше пойдут дела, а сегодня ты как раз свободна в то время, когда магазины работают, — посоветовала Вера.

— Хорошо! — полная решимости предпринять поход в магазин ответила я.

Когда воздушная тревога окончилась, я направилась в магазин, но, вспомнив, что у меня нет с собой денег, пошла домой. Подъем на пятый этаж мне дался с большим трудом. Я вошла в квартиру, села на кухне на табурет и поняла, что у меня нет сил куда-то идти, спина болела невыносимо. Я переоделась в домашнюю одежду и легла на кровать.

— Не могу… Завтра днем схожу в магазин, за один день ничего не случится… — прошептала я и укуталась в одеяло.

Глава 17

В следующие дни моя новая жизнь вновь поглотила меня без остатка: учеба на медсестру, уход за пациентами в больнице… Вырваться днем в магазин у меня так и не получилось. Я рассказала маме о том, что говорила Вера, и мама сказала, что сходит в магазин при первой возможности. Когда эта возможность появилась, мама расстроенная вернулась домой.

— Муки нет, крупы нет, из специй в магазине осталась лишь горчица, я брать не стала, мы ее вообще не едим… Вот, досталось несколько банок консервированной рыбы… — доставая из сумки покупки, сказала она.

— Мамочка, не расстраивайся, все будет хорошо. У нас есть немного крупы, да и мука есть. А в магазины обязательно потом привезут продукты, — успокаивала я маму, — хлеб ведь свежий есть, вот и муку еще привезут…

— Воздушная тревога! — голос диктора прервал размеренный звук метронома. — Штаб противовоздушной обороны…

Мы с мамой одновременно вздрогнули от неожиданности.

— Как он меня напугал! — я обернулась на радиоприемник и глянула на него недобрым взглядом.

— Лидочка, нужно идти в подвал! — позвала мама сестру, игравшую в куклы в маминой комнате.

Мы перестали выключать радио, чтобы не пропустить объявления о воздушной тревоге. Когда не было передач, эфир заполнял звук метронома.

— Я не хочу в подвал, там холодно и страшно! — ныла Лида, спускаясь по лестнице.

— Лиза, ты взяла документы? — спросила мама.

— Да, — ответила я, — только я не понимаю, зачем все это, ничего не происходит, я не видела и не слышала ни одного самолета… От кого мы прячемся?

Мама не успела мне ответить, выходя на улицу, в дверях мы столкнулись с Кирой.

— Мы идем в подвал! — торжественно объявила я ей.

— Я тоже хочу, — улыбнулась Кира.

Я взяла под руку мою подругу и заглянула ей в лицо, что-то в его выражении изменилось. Когда воздушную тревогу отменили, и мы вышли на улицу, Кира предложила присесть на скамейке во дворе. Мы сели около цветочной клумбы, Кира сорвала ромашку и беспощадно начала обрывать ей лепестки, кидая их на свои колени. Я вопросительно посмотрела на нее.

— Гер скорее всего жив, — сказала она.

— Жив?! — воодушевилась я. — Как ты это знаешь? Кто тебе сказал?

— Никто. Я это чувствую, — ответила Кира.

— Но, Кира… Ведь его родители получили телеграмму… — неуверенно начала я.

— Могла произойти ошибка, — прервала меня Кира, — война только началась, была неразбериха, могли что-то перепутать… Никто не видел его тела! Он мог выжить…

Мое воодушевление сменилось тревогой. Я молча наблюдала, как Кира нервными пальцами потрошила очередную ромашку, и ждала, что она дальше скажет.

— Его сын не может остаться без отца, — выкинув очередной общипанный цветок, сказала Кира, глядя мне в глаза.

— Сын? — переспросила я.

— Я жду ребенка, — тихо проговорила она, положив руку на едва заметный животик.

— Но как? — удивилась я.

— Из весенней поездки в Ростов-на-Дону я вернулась не одна, — улыбнулась Кира.

— Но вы же собирались пожениться только летом…

— Лиза, это ты у нас очень правильная… — засмеялась Кира, — я тоже правильная, но не очень.

— Ты уверена на счет ребенка? — уточнила я.

— Да, врач все подтвердила, я была сегодня больнице.

— Ты рада? — спросила я, так как сама не была уверена, радоваться ли мне, учитывая обстоятельства.

— Конечно! — воскликнула Кира. — Это же ребенок Гера! Когда война закончится, и он вернется, у нас будет чудесная семья!

Я обняла подругу и подумала, может она и права, ведь могла быть ошибка и Гер не погиб.

— Мне пора, — сказала Кира, — мама плохо себя чувствует после рытья щелей…

— Она тоже? — спросила я. — Я ее понимаю, у меня у самой только недавно спина перестала болеть.

— Да… Пока, Лизонька! — Кира поцеловала меня в щеку и быстрыми шагами пошла прочь.

— Пока… — прошептала я ей вслед, наблюдая, как осыпаются белые лепестки с подола ее платья.

Мысль о том, что Гер может быть жив, не оставляла меня весь вечер. Перед тем, как лечь спать, я пришла к маме и рассказала ей о нашем разговоре с Кирой.

— Она не была на похоронах, она не видела его мертвым, поэтому не может поверить в то, что его больше нет. Ужасно, если она придумает себе то, что он жив, и будет его ждать всю жизнь.

— Ты не веришь, что могла быть ошибка? — спросила я.

— Все возможно, — пожала плечами мама, — но я бы на это не надеялась. В любом случае, если он жив, он даст о себе знать…

— Верно! — оживилась я. — Он же напишет ей!

— И Ян должен написать мне… — бормотала я себе под нос, укладываясь спать, — обязательно напишет…

Глава 18

Вскоре я получила весточку от Яна, он сообщал о том, что его отправили на фронт, но он не мог сказать куда именно. Говорил, что с ним все в порядке и просил меня обязательно ему писать, чтобы он знал, что я жива и здорова. Я тут же села писать ему ответ, но письмо не складывалось. Написать всю правду о том, как я устаю, бегая между курсами медсестер и больницей, о том, что у меня до сих пор не сошли мозоли от лопаты, которой я рыла щели, о том, что я сильно беспокоюсь за его сестру, о том, что я до ужаса боюсь того, что немцы придут в Ленинград? Нет, об этом я не хотела писать, Яну на фронте и так не сладко, зачем ему лишние переживания обо мне. Я отложила письмо. Придумать что-то интересное я не могла, в моей голове было лишь беспокойство и страх.

В воскресение у меня появилось свободное время, и я решила навестить Валю. Сначала я зашла к Кире в надежде, что она составит мне компанию, но Кира отказалась, она была поглощена своим занятием, которое меня еще сильнее обеспокоило.

— Решила добавить цветы на пояс, как тебе? — сказала Кира, показывая мне почти готовую розу из белой ткани. — Хочу, чтобы мое свадебное платье было самым красивым…

— Оно уже самое красивое, — ответила я, с беспокойством глядя на подругу.

Свое свадебное платье Кира закончила шить несколько недель назад, оно действительно было самое красивое из всех платьев, которые я видела когда-либо. Однако, сейчас от этой белой струящейся красоты с кружевной фатой, висевшей на плечиках на дверце шкафа, веяло безумием.

— Говорят, шить самой себе свадебное платье — плохая примета, — произнесла Кира, не отрываясь от шитья, и не замечая, как большая слезинка упала на ее руку.

— Кира… — я села рядом с подругой и взяла ее за руку.

Я не знала, как можно ее утешить. Можно ли вообще подобрать слова, чтобы горе стало меньше?

— Все нормально, — после небольшой паузы произнесла Кира, глядя мне в глаза и вытирая слезы, — мне есть ради чего жить, я сделаю все, чтобы наш ребенок родился, выжил и стал достойным человеком, как и его отец!

— Кира, если тебе что-то нужно ты скажи, я тебе помогу, — с любовью произнесла я.

— Спасибо, родная, я знаю! — ответила Кира, и слабая улыбка осветила ее лицо. — Ты собиралась к Вале, иди, со мной будет все хорошо, передавай ей привет.

— Передам, — с облегчением произнесла я, видя, что Кира успокоилась.

— Кстати, папа теперь работает на Кировском заводе и сказал, что они начали делать танки, — сказала Кира, отложив шитье.

— Ты написала Яну о ребенке? — спросила я, воспользовавшись тем, что Кира затронула тему войны. — И о…

— О Гере? — продолжила Кира.

— О Гере… Ян написал тебе?

— Да, я получила от него письмо, но я не знаю, как ему ответить, — пожала плечами Кира, — не хочу ему добавлять беспокойства…

— Вот и я тоже не знаю, что ему писать! — сказала я. — Как нам быть?

— Я не знаю…

Я попрощалась с подругой и вышла на улицу. На углу Невского проспекта я остановилась в нерешительности: пойти пешком или поехать на трамвае? Валя жила на Васильевском острове, недалеко от художественной Академии. Раньше я, не задумываясь, пошла бы пешком, но сейчас я сильно уставала на работе, и дорога до Васильевского острова мне уже не казалась такой близкой и легкой. Поколебавшись, я все же пошла пешком.

Я выбрала свой любимый путь: до Дворцового моста по Невскому, потом вдоль Невы мимо Исаакиевского собора и Академии. Я шла медленно, вглядывалась в каждый дом, в каждого прохожего. Я не могла понять, что изменилось на моем пути. Улицы и дома были такими же, как всегда, но все же что-то изменилось. В задумчивости я прошла мимо моего любимого Исаакиевского и не обратила на него внимания. Уже дойдя до Академии, я про него вспомнила и, обернувшись, не узнала: в летних лучах солнца купол собора больше не сиял ярким золотом. Я остановилась и, прищурившись от солнца, пыталась разглядеть что случилось с куполом. Купол был болотного цвета. Его покрасили.

Сначала меня захлестнула волна недовольства: что сделали с моим любимым собором?! Потом, подумав, я поняла, что его спрятали от глаз врага.

— Город готовится к боевым действиям, — произнес пожилой мужчина, проходивший мимо меня и заметивший, что мое внимание привлек собор.

— Вы думаете, что немцы придут в город? — спросила я, переводя взгляд на прохожего.

— Пешком может быть и не дойдут, а на самолетах долетят… Без сомнения, — вздохнул он.

— И что нас тогда ждет? — спросила я, мне хотелось поговорить с этим человеком.

Он внимательно посмотрел на меня умными карими глазами, и его морщинистое лицо осветила легкая улыбка.

— Истина, — произнес он.

— Истина?! — удивленно воскликнула я.

Утвердительно покачав головой, мужчина жестом пригласил меня продолжить путь. Он пошел медленно, тяжело опираясь на трость, а я пыталась приноровиться к его темпу.

— Я не поняла, когда Вы сказали про истину, — повторила я.

— Война снимает с лиц все маски и оголяет истинную сущность человека. Ты много нового узнаешь о всех своих знакомых, — ответил он.

— Но мы же все можем умереть! Выжить — это важнее масок! — горячо произнесла я и остановилась.

— Мы все умрем рано или поздно, — спокойно ответил он, — это проще пережить, чем предательство близких…

Я задумалась и молча продолжила путь рядом с моим случайным собеседником. Мне нравились его манеры, речь, я чувствовала, что он очень опытный и мудрый человек.

— Я получила письмо от моего жениха, он на фронте, — смущенно начала я, — я не знаю, что ему написать в ответ.

Я с надеждой посмотрела в лицо своего спутника, мне нужен был его совет.

— Напиши правду, — просто ответил он.

— Но правда у меня совсем не радостная! — возразила я. — На меня столько всего навалилось, я так сильно устаю, времени ни на что нет. Я не хочу его беспокоить лишний раз, ему, наверно, хватает беспокойств на фронте.

— Я был на фронте в первую мировую, — услышала я в ответ, — связь тогда была гораздо хуже, я ничего не знал о своей жене и детях, не знал, живы ли они. Это было страшно. Неизвестность — это хуже любой правды. Ищи светлые моменты в каждой минуте своей жизни, без этого будет сложно пережить войну. Когда вокруг мрак, свет нужно искать в себе.

Я задумалась и шла молча.

— Мне налево, — сказал мой спутник и остановился.

— А мне направо, — выйдя из задумчивости, с улыбкой произнесла я.

— До свидания, красавица, пусть у тебя все будет хорошо, — улыбнулся мой попутчик в ответ.

— Благодарю Вас за совет! Вы мне очень помогли. До свидания!

Тепло попрощавшись со своим случайным знакомым, я свернула в переулок и быстрым шагом пошла к Вале. Мне хотелось быстрее вернуться домой и написать Яну.

Валю я не застала дома. Пока я стояла у ее двери, ко мне подошла местный почтальон.

— Я Валю второй день застать не могу, — сказала она, — письмо ей пришло.

— Наверно, она у родителей, — предположила я.

— Как же ей передать письмо-то? С фронта оно, — беспокоилась почтальон.

— От Гриши! — воодушевилась я. — Значит, он жив!

— Где живут ее родители? — спросила почтальон.

— Давайте мне письмо, я отнесу, — предложила я.

Радуясь от мысли о том, что принесу подруге весточку от мужа, я направилась к дому ее родителей. Они жили там же, где и в наши школьные годы. Подходя к школе, я вспомнила, как во дворе после уроков мы играли в «ляпки», как Ян в младших классах постоянно дергал меня за косички, как мы с Кирой сидели на скамейке под большим дубом и мечтали о том, что будет, когда мы станем взрослыми…

— Здравствуй, Лиза! — знакомый голос вывел меня из задумчивости.

— Валя, привет! — обрадовалась я, увидев подругу.

— Вспоминаешь школьные годы? — улыбнулась Валя, переводя взгляд на нашу школу.

— Да… Вспомнила как мы с Кирой сидели вон под тем дубом и мечтали о свадьбе в белом платье, о красивом муже, о детях… Сбудутся ли когда-нибудь наши мечты? — задумчиво произнесла я.

— Надеюсь, что сбудутся, — грустно улыбнулась Валя.

— А тебе радоваться надо, а не грустить! — весело воскликнула я, подмигнув подруге. — У меня есть для тебя письмо!

Я достала из сумочки драгоценный конверт и передала Вале.

— От Гриши… — с трепетом произнесла она и прижала письмо к груди.

— Я встретила вашего почтальона, она ходит к тебе уже два дня, чтобы его передать.

— Я и не подумала. — расстроилась Валя. — Как быть? Я переехала к родителям.

— Напиши об этом Грише, чтобы присылал письма сюда.

— Правильно, так и сделаю.

— А ты почему вернулась к родителям? — спросила я.

— Страшно мне там одной, а тут нужна моя помощь. Моя бабушка сломала руку…

— Баба Клава!? — с беспокойством воскликнула я.

— Да, она недавно приехала к нам в гости. Как-то утром выходила из парадной, споткнулась и упала.

— Как она себя чувствует? — спросила я, искренне расстроившись, так как любила бабушку Клаву.

— Уже лучше, на днях ее выпишут из больницы, — ответила Валя.

— Она же не поедет домой в Тосно? — забеспокоилась я. — Как она там одна-то будет?

— Нет, она останется у нас. — успокоила меня Валя. — Папа, правда, очень злится по этому поводу, он не любит гостей, но выбора у нас нет.

— Я обязательно зайду навестить бабушку, — сказала я.

— Конечно. приходи. Лиза, я пойду домой… — смущенно проговорила Валя, глядя на письмо в своих руках.

— Да, конечно! — спохватилась я. — Тебе же не терпится прочитать письмо!

Валя лишь улыбнулась в ответ.

— Я тоже побегу домой, мне нужно написать ответ Яну.

— Передавай ему привет от меня.

— Обязательно! — я обняла подругу и побежала домой.

Глава 19

Через пару дней началась эвакуация детей из города. Сейчас и не вспомню, почему именно тогда было принято решение об эвакуации, как наша Лида оказалась в списках и куда везли детей — вся эта история осталась в моей памяти будто в тумане.

Поезд уходил утром, а накануне вечером Лида ревела без остановки, не хотела никуда ехать. Мы с мамой с трудом держались, нам тоже было тяжело расставаться с Лидой, мы беспокоились о ней, она еще такая маленькая и никогда без нас никуда не ездила, а тут, одна, с незнакомыми людьми… Ей было тогда всего семь лет.

Я собрала необходимые вещи в небольшую сумку и положила туда тетрадку и карандаши.

— Лидочка, как появится возможность, обязательно отправь нам с мамой письмо, нарисуй что-нибудь, напиши, — ласково сказала я, погладив сестренку по голове.

— Хорошо, — ответила Лида, размазывая ладошкой слезы по щекам, — а ты можешь со мной поехать?

— Не могу, родная, едут только дети, а я уже большая, мне нужно работать, — ответила я.

— Мама, пожалуйста, поехали со мной! — упрашивала Лида, повиснув у мамы на шее.

— Доченька, я тоже не могу поехать с тобой, но мы обязательно увидимся, как только это будет возможно, — глотая слезы, тихо ответила мама и прижала к себе свою любимую малышку.

Сейчас, когда я сама мама и бабушка, я могу понять чувства моей мамы в то время, когда она отправляла своего маленького ребенка не известно куда в условиях войны. У меня бы разорвалось сердце. И у мамы оно, скорее всего, разорвалось, беззвучно и незаметно для чужих глаз.

Утром на вокзале мы встретили Наташу, она тоже провожала свою дочку. Лида и Вика оказались в разных списках и поместить их вместе у нас не получилось. Несмотря на это они немного воодушевились: когда приедут на место, встретятся. Мысль о том, что они будут вместе, их немного согрела. Девочки дружили, как и их мамы.

Дождавшись, когда поезд скроется из виду, увозя наших девочек куда-то в Ленинградскую область, мы с мамой и Наташей направились в больницу на дежурство.

Я весь день думала о сестре, как она доедет, куда их привезут, как она там устроится? Мысли о нашей малышке привели меня к выводу о том, что мы в опасности: если эвакуируют детей, значит скоро война придет в город. Что же будет тогда?! Как мы будем жить? Можно ли нам с мамой тоже уехать куда-нибудь? А Кира и Валя? Они обе ждут малышей. Как будут они в условиях войны?! Мне хотелось собрать всех моих любимых людей, сесть всем вместе в поезд и уехать куда-нибудь в безопасное место.

Вечером, за чашкой чая, я хотела поделиться с мамой моими переживаниями, но не решилась. Мама была сама не своя, она сидела молча, опустив взгляд в чашку.

— Зря я отпустила Лидочку, — не поднимая головы, произнесла она.

— Мама… — я опустилась перед ней на колени и взяла ее руки в свои.

— Не надо было малышку отпускать, — едва слышно сказала мама, перевела взгляд на меня, и слезы ручьем полились по ее щекам.

— Мамочка! — я обняла ее и тоже заплакала. — Что нам делать? Мне так страшно!

— Где теперь моя маленькая доченька? Жива ли еще? Увижу ли я ее когда-нибудь? — сквозь слезы произнесла мама.

— Мы все выясним! — твердо сказала я, взяв себя в руки. — Мама, не отчаивайся, с Лидой все будет хорошо!

Однако, когда я легла спать, я в этом уже не так была уверена. Были сообщения, что бои идут где-то в Ленинградской области. А вдруг бомба попала в поезд? Я не представляла, что бывает, когда бомба куда-то попадает, поэтому мое воображение нарисовало самое страшное из того, что могло нарисовать. Я не спала всю ночь. Под утро, когда за окном начало светать, я сидела на кровати, прижав колени к груди. Дома было тихо, через закрытую дверь я едва улавливала тиканье часов на кухне и размеренный звук метронома из радиоприемника.

— Так тихо, — подумала я, — разве война бывает такой тихой? Может быть война — это лишь дурной сон, который мне вчера приснился, и в реальности ничего этого нет?

— Внимание! Говорит штаб противовоздушной обороны. Воздушная тревога! — ответило на мои мысли радио, и за окном завыла сирена.

Вздрогнув от неожиданности, я легла на подушку и укуталась с головой в одеяло. Я перестала ходить в бомбоубежище, ничего не происходит, самолетов в городе нет, зачем ходить в подвал?

Утром на курсах медсестер я все свои силы тратила на то, чтобы не заснуть. На улице было все серое, дул холодный ветер и шел дождь. Я смотрела в окно, зевала, а все мои мысли были о теплом одеяле и мягкой подушке. После занятий я вышла на улицу и медленно побрела под дождем в больницу на дежурство. Зонт выворачивало ветром, пока я с ним боролась, кофта моя промокла, в летних туфлях хлюпала вода, я замерзла.

Придя в больницу, я попыталась найти маму, но не нашла, она была в операционной. Я направилась в раздевалку по длинному коридору, освещенному неестественным белым светом, от которого веяло холодом и смертью. После бессонной ночи мир я воспринимала в каком-то искаженном виде.

— Лиза! — услышала я свое имя.

Я остановилась и обернулась, за мной бежала Наташа. Даже издалека я увидела, что Наташа в панике. Мне показалось, что по этому узкому коридору ко мне быстро приближается не человек, а волна, мутная волна страха и беспокойства. Еще секунда, и эта волна накрыла меня.

— Лиза! — прокричала Наташа, схватив меня за руку. — Там идут бои! Немцы бомбят наших детей!

— Что?! — я мгновенно проснулась и забыла о мокрых туфлях.

— Надо вернуть наших девочек! — кричала Наташа. — Там война!

— Что нам делать? — растерялась я. — Как нам их вернуть? Лида…

— Надо туда ехать!

— Я поеду! Где моя мама?

— Ассистирует на операции, там сложный случай… Беги в школу, там постарайся все узнать… Я тебя подменю сегодня!

— Спасибо… — сказала я и решительно пошла по направлению к выходу.

— Лиза, — шепотом произнесла Наташа, останавливая меня, — прошу тебя, найди мою Вику.

— Постараюсь, — быстро ответила я, желая поскорее уйти от Наташи и бежать за нашей Лидочкой.

— Лиза, я тебя умоляю, привези Вику, она все, что у меня есть! — хватая меня за руки, произнесла Наташа и с мольбой посмотрела на меня полными слез глазами.

— Тетя Наташа, я правда постараюсь привезти обеих… — нетерпеливо ответила я.

— Лиза, пообещай мне, что сделаешь все возможное, чтобы привезти мою дочь!

— Тетя Наташа, я же сказала…

— Лиза, Вика тебе родная сестра, — с отчаянием произнесла Наташа, — умоляю тебя, привези обеих своих сестер…

Я вырвалась из рук Наташи и бегом побежала на улицу. Я выбежала в серый мокрый холодный день, и все дальнейшие события в моем сознании были размыты дождем.

Помню, что бегала по каким-то чиновникам в толпе обезумивших мам и бабушек, которые тоже хотели вернуть своих детей. С трудом, я все же узнала, где сейчас могла быть моя сестренка, и побежала домой за вещами в дорогу. На лестнице, я столкнулась с Верой.

— Лиза, что случилось? — с испугом произнесла Вера, увидев, в каком я беспокойстве.

— Лиду повезли в эвакуацию, а там немцы бомбят… — на ходу прокричала я, — я еду за ней!

Я вбежала в квартиру, скинула мокрые туфли и пошла в комнату переодеваться, на ходу сдирая с себя мокрую одежду. Вернувшись на кухню, я застала там Веру.

— Возьми, — сказала она, протягивая мне небольшую сумку, — это еда в дорогу и вот, деньги.

— Тетя Вера… — я хотела отказаться, мне было неудобно взять все это от нее.

— Лиза, бери! Не возражай, — спокойно, но настойчиво ответила Вера.

Времени у меня не было на споры, мне нужно было успеть на поезд, я взяла все, что давала Вера, с благодарностью обняла ее и поехала в неизвестность…

Глава 20

— Девушка! Девушка!! — услышала я сквозь сон. — Мы приехали!

Я открыла глаза и долго не могла понять, где я.

— Мы приехали! Надо выходить, а то дальше уедете, — услышала я тот же голос.

Голос принадлежал красивой темноволосой женщине, она трясла меня за плечо, пытаясь разбудить и привести в чувства. Наконец, я поняла, что наш поезд прибыл. Я встала и пошла к выходу, стараясь не потерять эту женщину из виду. Наверно, поэтому мне лучше запомнилось ее синее платье в белый цветочек, чем ее лицо. На выходе образовалась очередь, причину которой я поняла, когда пришел мой черед выходить из вагона. Точнее сказать, выпрыгивать, потому что до земли было, как мне показалось, метра полтора. Я прыгнула, в полете зацепилась за кого-то и упала прямо на мокрый грязный щебень, которым была покрыта платформа, если ее так можно было назвать. Кто-то помог мне встать. Загудел паровоз, поезд тронулся, медленно прошли мимо нас вагоны и вскоре скрылись за поворотом.

Я огляделась, вокруг был лес. Сумерки, лес, железная дорога и толпа растерянных женщин — это самая яркая картина, которая мне тогда запомнилась. Кто-то увидел тропу. Мы решили, что она ведет в поселок, и гуськом пошли по ней. Нога моя болела, сквозь пятна грязи я увидела кровь, видимо, поранилась об острые камни. Мои руки и светлое платье были запачканы той же грязью, смесью земли и паровозной копоти. Я усиленно оттирала грязь от рук, одновременно глядя под ноги, пытаясь не запнуться за что-нибудь и снова не упасть.

В поселке мы узнали, что наших детей там нет. Поезд разбомбили ближе к другому поселку и, скорее всего, дети находились там. Ехать было не на чем, и мы пошли пешком. Как я, наконец, поняла, мы приехали рано утром, потому что начало светлеть. Это обстоятельство меня обрадовало, хотя бы не ночью идти. Шли мы долго по размытой вчерашним дождем дороге, кто-то разговаривал, кто-то, как я, шел молча. Зеленый лес, благоухающий летними цветами, наполненный шелестом листьев и пением птиц, солнце, купающееся в многочисленных лужах, голубое небо — все это окружало меня, но я не видела этой красоты. Все мое сознание было заполнено двумя словами: «поезд разбомбили»…

Найду ли я живой мою сестренку? Что я скажу маме, если не найду?

Я не помню, как долго мы шли, наверно часа четыре. Солнце было уже высоко и жарило нас летними лучами, когда дорога свернула к железнодорожным путям и пошла параллельно рельсам. Через несколько минут те два слова, заполнявшие мое сознание, воплотились в реальную картину.

— О, господи! — раздалось несколько голосов одновременно. — Это же наш поезд!

Я остановилась. Теперь я узнала, что бывает, когда бомба во что-то попадает. Покореженные вагоны, валяющиеся по обеим сторонам рельсов, части паровоза, разбросанные на сотни метров вокруг, одежда, игрушки, разбросанные вперемешку с обгоревшим железом.

Паника вернулась в наши ряды. Мы побежали к людям, которые что-то делали с этими останками.

— Где наши дети?!

Детей разместили в здании школы в ближайшем поселке. Мы туда бежали бегом. Я забыла о раненой ноге, об усталости от долгой дороги, я не замечала луж под ногами и палящего солнца над головой. Я бежала, как спринтер за золотой медалью на Олимпийских играх. Я понимала, что всех детей живыми мы не найдем. Как мне хотелось, чтобы беда случилась с кем угодно, только не с нашей малышкой. Наверно, каждая из нас так думала.

Толпа испуганных детей, толпа кричащих женщин, все смешалось в одно целое, в котором сложно было что-то рассмотреть или услышать. И сквозь этот многоликий гул я услышала тоненький радостный голосок:

— Лизонька!

Через секунду моя сестренка была в моих объятиях. Взглядом почти профессиональной медсестры я быстро осмотрела Лиду, покрутив в разные стороны, убедилась, что она не ранена, и только тогда успокоилась.

— Я потеряла свои вещи… — начала Лида.

— Забудь о вещах, это не важно, главное, что ты жива и здорова! — ответила я, обнимая сестренку.

— Так страшно было! — захныкала Лида и сильнее прижалась ко мне. — Так все грохотало, потом наш вагон наклонился, мы все попадали с мест…

— Все уже закончилось, милая, все хорошо, — я успокаивала сестру, а сама уже начала думать, как бы нам отсюда выбраться и попасть домой.

— Лиза! — услышала я знакомый голосок за спиной.

Я обернулась и увидела Вику. И только в этот момент я о ней вспомнила.

— Какое счастье, что ты тоже цела! Девочки, едем домой! — воскликнула я, обнимая и целуя обеих малышек.

— А как мы поедем? — спросила Вика.

— Я бы тоже хотела это знать, — пронеслось у меня в голове, но вслух я сказала другое: — На поезде!

— Я больше не поеду на поезде! — заявила Лида. — Я их боюсь!

— А если пойдем пешком, нас в лесу съедят волки. — ответила я. — Что выберешь?

— Ну тогда поезд, — ответила Лида и опять прижалась ко мне.

Я нашла воду и аптечку, промыла и перевязала свою рану на ноге, узнала у местной женщины, как можно уехать отсюда, и мы с девочками, выбравшись из толпы, двинулись в путь. Еще несколько счастливых женщин с вновь обретенными детьми пошли вместе с нами. Когда мы вышли на улицу, я услышала страшный крик. Сначала я даже не поняла, какое существо может так кричать. Я остановилась и начала глазами искать источник звука. Сквозь перемещавшихся туда-сюда людей в дальнем конце школьного двора я увидела то синее в белый цветочек платье… Это оно издавало те нечеловеческие звуки, это у него на коленях неподвижно лежало что-то, отдаленно напоминавшее ребенка.

Даже сейчас, спустя много-много лет, когда я вспоминаю ту женщину в синем в белый цветочек платье, я, как наяву, слышу этот крик, крик боли и отчаяния, крик разорвавшегося на мелкие клочки сердца, крик потерявшей своего ребенка матери.

Через несколько лет после окончания войны друзья моего дедушки организовали выставку моих картин, их у меня к тому времени скопилось уже много. Этот страшный эпизод я отразила на картине «Потеря матери». На открытии выставки ко мне подошла пожилая женщина с аккуратно причесанными седыми волосами.

— Я узнала себя на этой картине. — сказала она, указывая на нарисованную фигуру в синем в белый цветочек платье. — Я тогда искала своего пятилетнего сынишку, а нашла полуобгоревший его труп…

Всмотревшись в лицо этой женщины, я узнала ее. Ей тогда должно было быть не более 35-ти лет, но она выглядела на все шестьдесят. Война оставила отпечатки на всех лицах.

Отпечатки на моем лице уже незаметны, к столетнему юбилею они спрятались в глубинах моих морщин. Интересно, много ли жителей блокадного Ленинграда дожили до ста лет? Алина когда-то предлагала мне найти какое-нибудь сообщество блокадников, чтобы я там общалась, но мне показался сомнительным такой «клуб по интересам». Не хотела я вспоминать войну.

Удивительно, события войны, хоть и хотела бы их забыть, помню, а положить соду в пирог, забыла. Хорошо, что не вылила еще тесто на сковороду. Яблоки порезаны, тесто замешано, хорошее получилось сегодня, чуть-чуть соды (а может быть стакан положить, вспомнив молодость?) и можно выливать на сковороду и ставить в духовку. Через час пирог будет готов.

Дочка оборудовала мою кухню самой современной техникой, духовой шкаф мне очень нравится, пироги получаются очень красивыми и вкусными. Бывает иногда настроение испечь что-нибудь, готовлю, а потом приглашаю Алину и ее мужа на чаепитие. Мы живем в большом собственном доме с садом недалеко от Санкт-Петербурга. Часть дома на первом этаже в моем распоряжении: у меня три комнаты (спальня, гостиная и мастерская с моими картинами) и кухня, через кухню можно выйти в сад. Я счастлива, что моя дочка рядом, но при этом у нас у каждой своя территория в доме.

Современное время дает людям свободу. Каждый может жить там, где хочет, работать кем и где хочет, ездить туда, куда хочет. Вот и Алина с мужем сейчас отдыхают в Испании. У меня в молодости не было такой свободы, я из Ленинграда почти не выезжала, самый дальний город, в который я ездила, был Тосно. Сейчас смешно об этом вспоминать, но тогда это было нормально. В мои двадцать три года я полностью зависела от мамы, я не умела никуда ездить, я не умела решать вопросы с незнакомыми людьми, я не умела жить самостоятельно.

И вот, такая несамостоятельная, я оказалась вечером в незнакомом месте с двумя еще более несамостоятельными детьми, которые во всем полагались на меня, а мне хотелось плакать от растерянности и беспомощности.

Глава 21

Мы вышли со двора школы, я крепче сжала ладошки моих девочек и быстро направилась к железнодорожной станции. При виде разрушенного поезда, дети заплакали. Одна из женщин, вместе с которой мы вышли из школы, спросила у работников, когда будет поезд на Ленинград. Оказалось, что железнодорожные пути в нескольких километрах отсюда разрушены, и пока их не восстановят, поезд не придет.

— А когда их восстановят? — наивно спросила я.

— Красавица, там немцы бомбят не переставая, возможно, и никогда, — был мне ответ.

— Я хочу домой, к маме! — плакала Лида.

— Я тоже хочу домой! — вторила ей Вика.

— Я тоже хочу домой к маме! — вырвалось у меня.

— Идите до следующей станции, — сказал работник, указывая на дорогу, по которой мы пришли, — туда подходит другая ветка, по ней еще ходят поезда. До темноты дойдете.

Мы поблагодарили мужчину за совет и направились в обратный путь. Через какое-то время наша дорога свернула в лес.

— Я не хочу в лес! — закричала Лида. — Там волки!

— И кто тянул меня за язык про волков!? — чуть слышно пробормотала я.

— Нас съедят? — испуганно глядя на меня, воскликнула Вика.

— Нет! — ответила я. — Если пойдем быстро и не будем отставать от других женщин, волки не придут. Они не справятся с таким большим количеством народа!

— Тогда пойдем быстрее! — крикнула Лида и побежала вперед, так как мы немного отстали от остальных, потому что нога моя болела, и я уже очень устала.

Мы шли медленным шагом (устала не только я), все немного успокоились, у нас была надежда уехать вечером домой.

— Я хочу есть! — через некоторое время сказала Лида, дергая меня за руку.

— Где же я возьму тебе еду?! — растерянно воскликнула я.

— А что у тебя в сумке? — спросила Лида, засовывая нос в висящую на моем плече сумку.

— Сумка! — обрадовалась я.

Я открыла сумку, которую дала мне Вера, и нашла в ней несколько бутербродов и два больших куска картофельного пирога.

— Спасибо Вам, тетя Вера! — прошептала я.

Я остановилась, чтобы немного отстать от группы, и дала девочкам по куску пирога, а себе взяла бутерброд.

— Давайте поедим, а потом догоним остальных, — сказала я.

— Другие, наверно, тоже хотят кушать, — пропищала Вика, нюхая пирог, — у тебя много еды?

— Нет, это все, что у меня есть. Вика, ешь! У других есть мамы, которые о них позаботятся, — резко ответила я.

Вика вздрогнула и молча начала есть пирог, крепко держа его своими тоненькими ручками.

Я не сказала правду, еда в сумке еще была, но раздавать ее я была не намерена. Не известно, сколько мы еще будем в дороге, где я возьму еду для девочек, если сейчас все раздам?

Подкрепившись, мы догнали нашу группу. Не у всех мам оказалась с собой еда, некоторые дети плакали и просили есть. Мучила ли меня совесть за то, что я не поделилась едой с голодными детьми? Мучила, но я это пережила. Я должна была позаботиться о моих малышках, спасать весь мир в мои планы не входило, на это у меня не было сил.

Солнце касалось макушек деревьев, когда мы дошли до станции.

— Через пару часов будет темно, — пронеслось у меня в голове, — а поездов я не вижу и не слышу.

— Лиза, а когда придет поезд? — спросила Лида, обвив меня руками и навалившись всем телом. — Я устала…

— Скоро. — ответила я, понимая, что, если сестра от меня не отцепится, я упаду, так как сама с трудом стою на ногах. Указывая на траву возле, так называемой, платформы, я сказала: — Лида, сядь вон туда.

— Там грязно! — возразила Лида.

— И что?! Посмотри на мое платье, оно все грязное, но мне это не мешает. Я тоже устала, я не могу тебя держать! — ответила я, отцепляя руки сестры от себя. — Вика, ты тоже туда садись.

— Я все маме расскажу! — надула губы Лида, но все же пошла на траву.

— Сидите здесь и никуда не уходите! — строго сказала я и пошла к другим женщинам.

Никто не знал, когда придет поезд, и придет ли вообще. Надо было подумать о ночевке, если мы не сможем уехать. У нас был только один вариант — пойти в ближайший поселок и проситься к кому-то в дом. Пустят ли нас? Как все это будет? Хорошо, что Вера дала мне деньги, в случае чего, я смогу заплатить.

Уже начало темнеть, когда на станции стали появляться какие-то люди с непонятными ящиками.

— Кто это? — спросила Вика и привлекла мое внимание к этим людям.

Мы втроем, обнявшись, стояли у дерева, на траве сидеть стало холодно. Мы очень устали и начали замерзать.

— Не знаю, пойду спрошу, может быть, они знают что-нибудь про поезд, — ответила я.

И только я закончила говорить, мы услышали стук колес — приближался поезд.

— Поезд! — закричало несколько радостных голосов.

— Это санитарный поезд, он не возьмет пассажиров! — ответил мужской голос.

Над деревьями показались клубы пара, стук колес и дыхание паровоза становились все ближе, все оживились. Каждая женщина надеялась, что она сможет увезти своего ребенка на этом поезде, и не важно, что это санитарный поезд. Это поезд, и он идет в Ленинград! Когда из-за поворота показался паровоз, вся наша толпа уже стояла на платформе. Поезд остановился, в одном вагоне открылась дверь. С криками «разойдись!» мужчины начали загружать в поезд ящики.

Среди женщин началась паника: все кричали, стучали в двери других вагонов, пытались забраться в открытие двери, просили, чтобы их увезли отсюда. В какой-то момент, в этой неразберихе, я поняла, что рядом со мной нет моих девочек. Я оглянулась, но их не увидела. Было уже темно, платформу освещал лишь тусклый свет из окон вагонов. В ужасе я начала метаться по платформе среди толпы и выкрикивать их имена. Когда я оказалась напротив открытой двери, я услышала мужской голос, который перекрикивал орущую толпу:

— Лиза Безбрежная?!

Я остановилась и подняла голову. В освещенном дверном проеме стоял врач из нашей больницы, который хорошо знал мою маму и нас с Лидой.

— Павел Иванович! — радостно прокричала, я и слезы брызнули из моих глаз. — Возьмите нас с собой! Прошу Вас!

Поезд запыхтел, готовясь тронутся. Несколько женщин оттеснили меня от двери и тоже просили взять их с собой.

— Лиза! Быстро забирайся в вагон! — крикнул врач.

— Лида!!! — не своим голосом заорала я. — Вика!!!

Паровоз загудел и колеса вагонов с грохотом пришли в движение.

— Лида!!! Сюда! Где ты?! — я кричала и крутилась вокруг себя, пытаясь увидеть девочек.

Освещенный дверной проем вагона медленно начал от меня удаляться.

— Лиза, скорее! — кричал Павел Иванович.

— Лиза! Мы здесь! — услышала я тоненький голосок своей сестры.

Девочки были рядом, но они не могли протиснуться сквозь толпу, платформа была узкая, а народу много. Я резко сняла с плеча сумку и закину в вагон. Распихивая локтями кричащую толпу, я добралась до Лиды, схватила ее за руку и потащила к поезду.

— Вика, держись за меня! — на ходу крикнула я.

С большим трудом мы протиснулись обратно к поезду. Открытая дверь начала удаляться быстрее. Я схватила Лиду на руки и бросила в открытую дверь, Павел Иванович подхватил ее. Лида, оказавшись одна в поезде, начала истерично кричать.

— Лиза!!! — верещала Лида, вырываясь из рук Павла Ивановича.

Я подхватила Вику и проделала с ней такой же трюк. Обе девочки были в вагоне и кричали на два голоса.

— Лиза!!! — захлебываясь слезами, верещали мои малышки.

Поезд набирал скорость, первая ступенька была высоко (метра полтора, с которых я прыгала утром), я понимала, что запрыгнуть в поезд я не могу. Я зацепилась за поручень и побежала рядом с поездом.

— Скоро закончится платформа, и я попаду под колеса, — проблеск разума случился в моей голове, но рука не отцеплялась от поручня.

Через какое-то время, я почувствовала, что сильные руки тащат меня наверх. Я с криком сосчитала ступени своей раненой ногой и оказалась на полу в вагоне. Дверь закрылась. Девочки с радостными криками бросились ко мне и начали душить в объятиях.

Глава 22

Это действительно был санитарный поезд, который вез раненых в Ленинград. Свободных мест не было ни в одном вагоне, поезд был переполнен. Павел Иванович провел нас в какой-то технический вагон, видимо, служивший складом. Туда же были перемещены ящики, которые загрузили на нашей станции.

— Девочки, только такое место могу вам предложить, — извиняясь, улыбнулся врач, — поищу для вас одеяла.

— Благодарю Вас! — воскликнула я, схватила его руку и пожала с глубокой благодарностью. — Мы готовы ехать, где угодно, лишь бы вернуться домой.

Для нас нашли один матрас и два одеяла, из них мы устроили себе маленькое уютное гнездышко на ящиках, улеглись, обнявшись, и заснули. Проснулись мы только утром, когда солнечные лучи проникли в вагон сквозь мутные окна. Я попыталась встать, но с первого раза мне это не удалось — все мое тело скрючилось в неудобной позе и задеревенело. Вспоминая буратино и представляя, как ему живется с деревяшками вместо ног, я, наконец, встала. Через несколько минут мое тело ожило. Мы умылись и сели завтракать, в моей сумке остались бутерброды. Я боялась, что Вика спросит меня, откуда они, я же сказала, что ничего нет, но она молча жевала свою порцию, прижимаясь ко мне.

Съев все запасы, теперь действительно ничего не осталось, девочки прилипли к окну, считая мелькавшие деревья. Я села на ящики, подтянув колени к подбородку, и смотрела на своих сестер. Сестер… Вика — моя сестра. Только сейчас я задумалась о том, что сказала мне перед отъездом Наташа. Как это могло произойти? Когда? «Когда» — глупый вопрос, Вика появилась примерно тогда же, когда и Лида. Но как?! Наташа дружит с мамой всю жизнь и при этом родила ребенка от мужа своей подруги! Это не помещалось в мою голову.

— Прав был тот дяденька, — прошептала я, — ты узнаешь много нового о своих близких…

— Ты что-то сказала? — обернулась Лида.

— Нет, ничего.

Что мне делать с этой тайной? Маме я, конечно, этого не скажу. А как я буду смотреть на Наташу после этого? Как я буду смотреть на то, как мама дружит с ней и не знает, что Наташа предала ее? Ответов на эти вопросы у меня не было.

И на другой вопрос у меня тоже не было ответа: как я смогла вчера закинуть девочек в поезд?! Я хрупкая маленькая девушка, которая с трудом может донести три литровых бутылки молока из магазина до дома. И это я закинула в движущийся поезд двух семилетних девочек! Да еще сама бежала рядом с поездом, каждую секунду рискуя попасть под колеса. Как я это смогла сделать, я не знаю! Видимо, правду говорят, что в экстремальных ситуациях включаются неведомые нам силы, и человек может сделать невозможное.

Мы приехали на Московский вокзал. Мы дома! Где могла быть мама, дома или в больнице, я не знала, но так как моя нога болела сильнее, я решила идти в больницу, нужно было промыть и перевязать рану. Наше появление вызвало большой переполох, как оказалось, мало кто верил, что мы вернемся. Там же, в больнице, я встретила Киру с Валей, которые, уже несколько раз приходили и узнавали, есть ли о нас новости. Все обнимались и плакали от счастья. Мама обнимала нас, но глаза ее были сухие. По появившейся седине в ее каштановой косе я догадалась, что за время нашего отсутствия она выплакала океан слез.

Наташа была дома, чему я обрадовалась, я не хотела сейчас ее видеть. Вику отвела домой одна из наших медсестер. Мама обработала рану на моей ноге, и мы все вместе пошли домой.

Я, наконец, помылась и надела чистую одежду. Мы сели ужинать. Пока мы с Лидой отмывались, мама сварила картошку. Я села за стол и наклонилась над тарелкой, вдыхая теплый аромат. Я отрезала кусок сливочного масла и положила в виде шляпы на картофелину, масло начало таять и стекать по бокам. Я наслаждалась теплом нашего дома, размеренным тиканьем часов, вкусным ужином, чистой одеждой. Я была счастлива, что мы опять все вместе.

— Больше никто никуда не уедет, — сказала мама.

— Мы будем вместе, что бы не случилось! — ответила я, и слезы потекли по моим щекам.

— Спасибо тебя, родная, что ты смогла вернуть мне вас обеих, — обняв меня, прошептала мне на ухо мама.

Мы еще долго сидели на кухне после ужина и рассказывали маме о своих приключениях. Ближе к полуночи я легла спать. Положив голову на свою любимую мягкую подушку, укутавшись в теплое одеяло, вдохнув аромат свежего постельного белья, я подумала:

— Какое же счастье, быть дома!

Глава 23

На следующий день мне предстояла встреча с Наташей. Она нашла меня в раздевалке, когда я спряталась туда на пару минут, чтобы выпить чай с конфеткой.

— Лиза! Я не знаю, как благодарить тебя за мою Вику! — произнесла Наташа, войдя в комнату. — Благодарю тебя от всего сердца!

Я молча разворачивала фантик очередного шоколадного «Мишки на севере» и смотрела на Наташу. Я не знала, что мне ей ответить, во мне боролось два желания: наброситься на нее с обвинениями в предательстве ее подруги и разузнать, как все произошло и знает ли она, где мой отец.

Наташа налила себе чай и села за стол напротив меня.

— Мама испекла печенье для тебя в благодарность… — улыбаясь, сказала Наташа и поставила передо мной полную тарелку песочных конвертиков с повидлом, — я знаю, ты любишь такое.

— Да, спасибо, — сухо ответила я и опустила взгляд в кружку.

Небольшая трещина с внутренней стороны, наверно, эта кружка однажды ночью, в одиночестве и темноте, расколется на части. Также, как раскалывается моя голова, потому что туда не помещаются события последних недель. Две чаинки плавают по кругу, пытаясь догнать друг друга, третья прилипла к стенке, наверно, пытается выбраться и сбежать. Я бы тоже хотела сейчас сбежать. Снаружи я взрослая женщина, а внутри я осталась маленькой девочкой, такой же, как моя сестра. Я не умею общаться с людьми на темы, касающиеся взаимоотношений, меня никто этому не научил, я прячусь в себя и предпочитаю промолчать, чем выяснять что-то. Это так страшно! От растерянности и бессилия мне хочется плакать.

— Лиза, я твою маму очень люблю, — неуверенно начала Наташа, коснувшись моей руки.

Я подняла голову и вопросительно взглянула на нее.

— Так сложилось, — продолжила Наташа, оглянувшись на дверь и убедившись, что мы в комнате одни, — так сложилась моя жизнь, что я не встретила мужчину… Никто никогда не хотел на мне жениться…

Наташа смущенно опустила голову. Я молча смотрела на ее золотистые кудри, большие глаза с длинными ресницами, небольшой непонятной формы нос и тонкие губы. Я находила ее вполне симпатичной, мне странно было, почему она не нашла себе мужа.

— Мне было уже за тридцать, я понимала, что шансы родить ребенка уменьшаются с каждым годом, а мне так хотелось стать матерью! — со слезами в голосе произнесла Наташа. — Мужчин в моей жизни как не было, так и нет. Я не знаю, почему я такая невезучая…

— Тетя Наташа… — я попыталась ее остановить, мне стало жаль эту женщину.

— Я хочу рассказать. — прервала меня Наташа. — Твой отец был единственным мужчиной, с которым я часто общалась, которого я знала и не боялась. Как-то мы случайно встретились вечером на улице, он был не совсем трезв… Я пригласила его домой, приготовила ужин, мы еще немного выпили…

Я смотрела на Наташу немигающими глазами, а она продолжала:

— Я не думала тогда о Жанне, я ни о чем тогда не думала! Я видела перед собой мужчину, который проявил ко мне интерес. У меня никогда такого не было в жизни, а мне так этого хотелось! Потом мы встретились еще несколько раз, я влюбилась… Но Александр однажды сказал, что больше не придет и не пришел. А через пару месяцев я поняла, что во мне зародилась новая жизнь. Утрата Александра уже не была такой горькой, у меня появился смысл жизни — моя Вика!

Я молчала. Быть счастливой оттого, что к тебе проявил интерес чужой нетрезвый муж, родить от него ребенка и восемь лет лгать, гладя в глаза своей подруге. Было ли мне по-прежнему жаль Наташу? Не жаль, мне было противно. Противно так, как если бы все печенье на тарелке превратилось в толстых лохматых гусениц.

— Я никогда никому ничего не скажу, — сказала я, вставая, чтобы положить конец этому разговору, — ради моей мамы.

После этого разговора Наташу я начала избегать, хоть это было и не легко, работая в одном отделении.

Вечером, чтобы как-то развеяться, я пригласила Киру на прогулку. Она долго обнимала меня, радуясь, что я живая вернулась домой.

— По радио сообщали о том, что железную дорогу бомбят… Я бы не пережила, если бы и тебя потеряла! — плакала Кира.

— Прошу тебя, не плачь, я же здесь, живая и здоровая, хоть и немного в синяках, — улыбаясь, ответила я и откинула с лица подруги непослушные кудри.

— Да! Ты права! — улыбнулась в ответ Кира, смахивая слезы тыльной стороной ладони. — Я так за тебя волновалась!

— Родная, уже нет причин волноваться, — ответила я, — помни о своем малыше…

— Я помню! — Кира прижала руки к своему маленькому животику. — Но ничего не могла с собой поделать…

— Куда пойдем гулять? — переменила я тему.

— Пойдем к Русскому музею, давно там не была, люблю этот парк, — ответила Кира.

Кира взяла меня под руку, и мы медленно пошли по Невскому, потом свернули на канал Грибоедова. Мимо нас проехало несколько грузовиков. Еще один такой же мы увидели у музея.

— Что происходит? — спросила Кира у водителя этого грузовика.

— Эвакуация… — ответил он, прикуривая папиросу.

Мы молча переглянулись. Картины уезжают, а мы остаемся…

Глава 24

Мы оставались и приспосабливались к новой непонятной жизни. Вышло распоряжение о том, что нужно наклеить бумажные полосы на окна, чтобы в случае бомбежки стекла остались целыми, и как-то вечером мы с мамой занялись этими аппликациями. Начали с кухни. Мама достала бумагу, которой мы обычно оклеивали рамы на зиму, а я принесла хозяйственное мыло и воду.

— Хорошо, что у нас окна выходят в «колодец», — сказала мама, принимая от меня мокрую намыленную бумажную полосу, — может быть сюда не долетят снаряды, и не достанет взрывная волна…

— Мама, ты правда думаешь, что война придет в город? — спросила я, катая мыло по очередной бумажной полоске.

— Все может быть…

— Мама, давай уедем отсюда! — воскликнула я. — Ведь поезда еще ходят! Я не хочу здесь оставаться, мне очень страшно!

— Лиза, куда мы поедем? — печально улыбаясь, спросила мама.

— Не знаю, куда-нибудь подальше!

— Да и как мы уедем? У нас никого из родственников нет даже в Ленинграде, ни говоря уже о том, что где-то… Да и кто нам разрешит уехать?

— А кто запретит?! Мама! Я уже увидела, что такое война, я не хочу! — сквозь слезы отчаяния прокричала я и бросила мыло, которое покатилось по мокрому столу, шлепнулось на пол и проскользнуло под плиту.

— Доченька, — мама спустилась с табуретки и обняла меня, — мне тоже страшно, но у нас нет выбора. В городе военное положение, никто никого без разрешения отсюда не выпустит, а нам такое разрешение никто не даст, мы сейчас военнообязанные, как и все врачи…

— Ведь с нами ничего не случится, правда? — с детской наивностью спросила я маму, немного успокоившись.

— Все будет хорошо, Лизонька, — мама вытерла слезы с моего лица и поцеловала в щеку.

— Я за мылом не полезу… — шмыгнув носом, проговорила я.

— Возьми другой кусок, — улыбнувшись, сказала мама и вернулась на табуретку.

— А где Лида? — спросила я из глубины антресоли, с трудом дотягиваясь до коробки, в которой у нас хранилось мыло.

— Собирает вместе с Викой и другими девочками бутылки…

— Последний кусок! — констатировала я, спрыгивая с табуретки со своей неприятно пахнущей добычей. — И почему оно новое так противно пахнет?

— Надо зайти завтра в магазин за мылом, — ответила мама, ожидая от меня очередную намыленную бумажную полосу.

— Какие бутылки Лида собирает? Зачем? — спросила я, усердно намыливая бумагу.

— Дети собирают бутылки и сдают их, из них потом делают бутылки с зажигательной смесью, — ответила мама.

— Наша малышка занимается производством оружия, — усмехнулась я.

— Так нормально? — спросила мама, отходя от окна и критически глядя на свою оконченную работу.

— В нашей коморке стало еще темнее, — ответила я, обняв маму и положив подбородок на ее плечо.

Мы одновременно обернулись на дверь, услышав, как в замочную скважину вставляется ключ. Вернулась Лида.

— Мы сегодня насобирали так много бутылок! — прямо с порога начала Лида.

— Какие вы молодцы! — улыбнулась мама и обняла Лиду, стараясь не касаться ее мыльными руками.

— Я так есть хочу! — произнесла Лида, скидывая сандалии и направляясь в комнату переодеваться.

— Из еды у нас только мыло, — подразнила я сестру.

— Вот сама и ешь, — в дверном проеме показалась лишь голова Лиды с высунутым языком.

Я ответила ей тем же.

— Мне иногда кажется, что вы ровесницы, — засмеялась мама.

— Ты не далека от истины… — тихо проговорила я.

— Лиза, давай быстро закончим с оклейкой окон и приберем стол.

— Лида, иди сюда, помоги нам! — крикнула я.

Лида прибежала на кухню и прижалась к маме.

— Лиза будет намыливать бумагу, а ты мне ее приносить в комнату, — сказала мама, гладя Лиду по голове.

— А кушать когда? — недовольно спросила Лида.

— С окнами закончим и поедим, — ответила мама, разомкнула Лидины объятия и с табуреткой направилась в комнату.

— Лиза, а зачем эти бумажки? — спросила сестренка, следя глазами за скользящим по столу куском мыла в моих руках.

— Защита от солнечных лучей… Вот, неси маме! — я повесила на ее руки несколько мокрых полосок, закончив тем самым расспросы.

— Мокрые… — брезгливо проговорила Лида, сморщив недовольную рожицу.

— Иди быстрее, я тоже уже есть хочу!

Когда на все наши окна были крестом приклеены белые полосы, я принялась мыть стол, а мама разогревать еду. Лида нетерпеливо заглядывала из-за маминой спины в кастрюлю, надеясь, что это как-то поможет еде разогреться быстрее.

— Мама, опять суп? — сморщив нос, спросила сестренка.

— Не хочешь суп?

— Я макароны с котлетой хочу! — ответила Лида.

— Малышка, я завтра приготовлю макароны, — сказала мама, помешивая в кастрюле суп.

— С котлетой! — добавила Лида.

— С котлетой, — улыбнулась мама.

— Мне корочку! — воскликнула Лида, увидев, что я начала нарезать хлеб.

Я положила куски хлеба на блюдце, мама разлила по тарелкам ароматные мясные щи с капустой, и мы молча принялись ужинать. Я смотрела на свою сестренку, которая с удовольствием отправляла в рот ложку за ложкой и вгрызалась в хрустящую корочку.

— Проголодаешься, и нелюбимый суп в радость, — подумала я и улыбнулась.

— Лиза, это ты будешь доставать ребеночка у Киры? — вдруг спросила Лида.

— Что? — я подавилась супом и закашлялась.

— Вика сказала, что у Киры скоро будет ребеночек, — ответила Лида.

— Она-то откуда знает? — хриплым голосом спросила я, сделав глоток воды, чтобы унять кашель.

— Она слышала, как ее мама говорила это бабушке…

— Лиза, поставь, пожалуйста, чайник. — сказала мама. — Лидочка, тебе не надо волноваться за Киру, в больнице ей обязательно помогут…

— Да! — вставила свое слово я, с грохотом поставив чайник на плиту, и добавила: — И я не умею доставать детей из людей!

Я села за стол и подумала про себя:

— Наташа еще и моих подруг обсуждает, гадина такая!

— Лиза, вас разве на курсах не учили принимать роды? — спросила мама.

— Учили, но это не значит, что я умею, — ответила я, выкладывая из супа на блюдце кусочек мяса, пронизанный белым свисающим по краям жиром.

— Я все! — объявила Лида, показывая пустую тарелку и потеряв интерес к теме рождения детей. — Я достану печенье.

— Подожди, надо сначала убрать со стола, — сказала мама, вставая.

Я передала маме пустые тарелки, собрала тряпочкой крошки со стола и бросила в раковину. Чайник закипел, оповестив нас об этом булькающим свистом. Мама налила кипяток в заварочный чайник.

— Лиза, ты будешь печенье или конфеты? — спросила Лида, доставая сладости с полки.

— Я буду варенье, — ответила я.

Когда чай заварился, мама поставила на стол дымящиеся кружки, Лида разбавила себе чай холодной водой и начала одну за другой отправлять в рот круглые печенюшки. Я выскребала из банки последние капли клубничного варенья.

— Это же не последняя банка? — с надеждой в голосе спросила я маму, облизывая ложку.

— Есть еще одна, — улыбаясь, ответила мама.

Она понимала мое беспокойство, потому что знала, как я люблю клубничное варенье. Когда-то я даже сказала, что жить без него не смогу. Так это или нет, проверить не удалось, потому что у нас всегда оно было.

Глава 25

На следующий день я возвращалась домой и во дворе встретила нашего почтальона, Марию Ивановну.

— Здравствуй, Лизонька!

— Здравствуйте, Мария Ивановна!

— Что-то ты грустная, — сказала Мария Ивановна, заглядывая в мое лицо, — и письма-то у меня нет для тебя, чтоб порадовать…

— Я сейчас ходила в хозяйственный магазин, хотела купить мыло… — начала я.

— Поздно ты спохватилась, дорогая, — прервала меня почтальон, — все уж раскупили.

— Да, мыла не было… — продолжила я.

— Уже ни спичек нет, ни свечей, ни мыла, ни соли… Все раскупили.

— Что же делать? — еще больше расстроилась я.

— А что ж тут поделаешь?

— А как мы будем без мыла? — не ожидая ответа, произнесла я.

— Не кручинься, — погладила меня по руке Мария Ивановна, — может быть еще привезут, просто захаживай чаще в магазин.

— Спасибо, — ответила я, — а для меня точно ничего нет от Яна?

— Пока нет, не бойся, скоро напишет! — подмигнула мне своим морщинистым глазом почтальон.

— А как не бояться, Мария Ивановна? — спросила я, останавливаясь и поворачиваясь к ней лицом. — Я теперь всего боюсь, а главное того, что в очередную воздушную тревогу фашистские самолеты все-таки прилетят!

— Я уже пожила на свете, но и мне страшно. Никому не хочется умирать. — серьезно ответила мне Мария Ивановна. — А от страха ты никак не избавишься, просто однажды ты к нему привыкнешь.

— Привыкну?! — воскликнула я. — Как же к этому можно привыкнуть? Я вот за месяц даже не смогла привыкнуть ставить уколы детям, каждый раз боюсь, что больно сделаю или не туда воткну иголку…

— Привыкнешь…

Попрощавшись с почтальоном, окончательно расстроенная, я направилась домой. У нас гостях была Вера.

— Что случилось? — поднялась из-за стола навстречу мне мама, увидев мое расстроенное лицо.

— Я не купила мыло… Говорят, в магазинах ничего нет, а мы ничем не успели запастись! — сказала я и расплакалась. — Что мы будем делать?

— Лиза, не плачь, может быть не все так плохо! — сказала Вера. — Мне сегодня в Сберкассе выплатили выигрыш по шестому тиражу государственного займа третьей пятилетки! Удачно я тогда вложила деньги!

— Да, Лиза, если выплачивают выигрыши, то все хорошо, — произнесла мама, — сходим в другой день в магазин, я уверена, что товар привезут.

— Я тоже на это надеюсь, — сказала Вера.

— Ладно, — немного успокоилась я.

В дверь постучали, пришла Валя.

— Валя, заходи! — обрадовалась я подруге.

— Валя, садись с нами, я налью тебе чаю, — сказала мама, доставая еще одну кружку.

— Как там бабушка Клава? — спросила я. — Ей уже лучше?

— Бабушке-то лучше, да только папа все злее и злее. — с печальной улыбкой ответила Валя. — А после того, как он потерял работу, вообще кричит целыми днями.

— Почему потерял работу? — спросила Вера.

— Его завод эвакуируют, а папа остается здесь, — ответила Валя.

— Может быть тебе переехать обратно на Васильевский остров и бабушку туда забрать? — предложила мама.

— Я не могу оставить маму, ей нужна помощь, — возразила Валя, — и за домом надо следить, и еду готовить, и за детьми смотреть. Она сейчас еще бомбы зажигательные делает… Из бутылок… Бутылки с зажигательной смесью.

— Валя, пусть твой папа попробует устроиться к нам на хлебозавод, — сказала Вера, — у нас много мужчин ушли на фронт, вероятно, места свободные есть.

— А на фронт товарищ Ли пойти не хочет? — спросила я.

— Что ты, Лиза, папа скорее просидит в своей комнате всю войну, чем на фронт пойдет, — ответила Валя.

— Валя, а как ты себя чувствуешь? — спросила мама. — Как малыш?

— Слабость по утрам у меня, — ответила Валя, — не каждый день, но бывает… А малыш шевелится, так необычно… Кто-то живет в моем животе!

— Ты приходи к нам в больницу, если что, — сказала мама.

— Спасибо! — смущенно ответила Валя и потянулась еще за одним печеньем.

— Лиза, как твои успехи в больнице? — спросила Вера. — Освоилась уже?

— Не знаю, тетя Вера, мне кажется, я как ничего не умела до курсов, так и не умею после них. — ответила я, смеясь. — Мыть детские попы, выносить горшки да постели менять, это у меня лучше всего получается.

— Лиза, не наговаривай на себя, — сказала мама, — ты хорошо ставишь уколы и капельницы.

— Капельницы… Я проколола уже ни одну вену насквозь… — ответила я, — бедные мои маленькие пациенты!

— Лиза, а как ты, оправилась после недавнего путешествия? — спросила Валя.

— Немного да, правда, кошмары еще снятся… — ответила я и воскликнула: — Ой, тетя Вера! Я же Вам деньги еще не отдала.

Я вскочила и побежала в свою комнату, вернувшись, я отдала Вере деньги, которые она мне дала, провожая меня в дорогу.

— Спасибо Вам огромное, Вы мне тогда так помогли! — сказала я, обнимая Веру.

— Пожалуйста, милая, — ответила Вера, — я счастлива, что вы обе благополучно вернулись домой.

Когда наши гостьи ушли, мама предложила пересчитать наши запасы.

— Давай проверим шкафы, посмотрим, что у нас есть, — сказала мама, вставая на табурет и заглядывая на антресоль.

— Доставай все, я буду на стол ставить, — ответила я.

— Доставать особо нечего… — задумчиво проговорила мама, — хозяйка из меня получилась не очень хорошая.

— Мама, не говори так!

— Вот, два куска банного мыла есть.

— Отлично! Мыло у нас есть! — обрадовалась я.

— Две новые свечки и обгоревшая половинка в стакане, — продолжала мама инвентаризацию.

— Хорошо, свет же редко отключают, нам хватит.

— Целая пачка соды, половина пачки соли, упаковка риса и начатый пакет муки…

— Это все? — разочаровано произнесла я.

— Нет, еще две пачки макарон… Вот, возьми, сварим утром, — мама подала мне пачку и спустилась с табурета.

— А спички? — спросила я, заглядывая на подоконник. — Тут только одна начатая большая коробка, еще где-нибудь есть?

— Нет, только там… Я давно думала про них, но купить забыла.

— Как же мы будем зажигать газ на плите без спичек?

— Купим! — уверенно ответила мама. — Будем каждый день заходить в магазин, чтобы не пропустить момент, когда их привезут.

— А еще еда какая-нибудь у нас есть? — спросила я.

— Продукты же есть в магазине… Думаешь, всем надо запасаться? — задумалась мама.

— Наш почтальон говорит, что в магазинах ничего нет… А если так ничего не привезут? Что мы будем делать?

— Хорошо, давай посмотрим… Банка твоего варенья, пять банок рыбной консервы, две банки говядины, ведро картошки, немного моркови, мешок лука…

— Конфеты, — продолжила я, повернувшись к полке со сладостями, — мешок печенья, пачка сахара… Мама, у нас даже сахара в запасе нет?

— Нет… — расстроилась окончательно мама, — нет у меня привычки запасать… Места нет, хранить негде… Я никогда много не покупала…

— Мамочка, не расстраивайся, мы все купим! — с оптимизмом сказала я. — Деньги же у нас есть?

— Есть, но немного… После того, как дедушки не стало, мы живем только на мою зарплату, так что накоплений делать у меня не получается…

— Дедушка! — воскликнула я. — Давай посмотрим у него в квартире, может быть там что-то есть?

— Лиза, мы же с тобой вместе там наводили порядок, все продукты тогда забрали домой.

— Я все равно схожу, может быть, что-нибудь найду!

— Хорошо, сходи, — согласилась мама.

Глава 26

У дедушки я ничего не нашла: ни продуктов, ни спичек. Мы и правда после его смерти все домой забрали. В магазинах тоже ничего не появилось, зато появились карточки на хлеб. На нашу семью в день полагалось чуть больше полутора килограммов хлеба.

— Да мы столько и не съедим! — сказала мама, успокоившись. — Я испугалась карточек, думала, что голодно нам будет.

— Неплохо было бы еще что-нибудь купить, — сказала я, — крупы какой-нибудь, консервы…

Как-то днем я встретила на улице Киру, она бежала к нам домой.

— Лиза, бежим скорее! — быстро проговорила Кира и, схватив меня за руку, потащила за собой.

— Кира, что происходит?

— Там, в магазине спички появились…

— Спички! — обрадовалась я.

— Мама там в очереди стоит, а я к тебе побежала… У вас, наверняка, запасы тоже не очень большие.

— Небольшие — это мягко сказано! — посмеялась я. — На днях с мамой все проверили, почти ничего у нас нет.

— У нас тоже не очень много нужного… Зато куча ненужного… Специй целый мешок, которые мы не едим… Гер все их с юга мне привозил…

Все деньги, которые у меня тогда с собой были, я потратила на спички.

— Целая сумка спичек! — удивилась Лида, заглядывая в мою сумку, когда я вернулась домой. — Зачем нам столько?!

— Пригодится.

Я аккуратными столбиками сложила коробочки на антресоль, несколько коробков завернула в бумагу и убрала в дальний угол своего шкафа.

— На черный день, — подумала я, — пусть лежат и никто о них не знает. Даже мама… Она у нас такая хорошая, но такая нехозяйственная… Надо брать в свои руки заботу о нашем семействе…

— Лиза! — услышала я крик сестры. — Тебе письмо!

— Письмо! — через мгновение я была уже в прихожей.

Долгожданная весточка от Яна.

— Жив… — прошептала я, прижимая письмо к груди.

«Если вас куда-то эвакуируют, обязательно напиши мне новый адрес…» — писал Ян.

«Дорогой Ян! Мы с мамой и Лидой остаемся в Ленинграде. Детей пытались вывезти из города, но эвакуация не удалась. Мы запасаемся продуктами и всем необходимым. Мы с Кирой сегодня скупили почти все спички в магазине, так что теплом и светом мы точно обеспечены. Я продолжаю совершенствовать навыки медицинской сестры, пока, к счастью, после моего вмешательства все мои пациенты остаются живы. У меня все хорошо, даже остается время и силы на прогулки с твоей сестрой, недавно ходили гулять к Русскому музею. Лида у нас тоже не сидит без дела, помогает фронту, собирая тару для бутылок с зажигательной смесью. В городе спокойно, почти также, как полтора месяца назад, до войны… Очень хочу, чтобы все скорее закончилось, и мы, наконец, встретились. Береги себя! Помни, что тебя ждут дома! Твоя Лиза.»

— Вроде бы даже красиво получилось, — пробормотала я, перечитывая свое письмо, — и никакой неправды в письме нет…

Вскоре появилась новая правда, которую уже красиво описать будет сложнее — нависла прямая угроза вторжения врага в город.

— Кира, а ты не хочешь уехать отсюда куда-нибудь? — спросила я подругу, когда мы в выходной день были у нее дома и пекли блины.

— Куда? — спросила Кира, пытаясь отодрать от сковороды и перевернуть первый блин.

— Не знаю… Туда, где безопасно…

— Как бы научиться печь блины без первого?! — Кира со злостью соскребла поджаристое непонятное месиво со сковородки, выкинула в мусорное ведро и, переключив внимание на меня, спросила: — А где сейчас безопасно?

— В центральной части страны ведь не идут бои, — ответила я, наблюдая, как Кира раскатывает по сковороде шипящее на масле тесто.

— Зато в Ленинградской области идут, люди бегут оттуда, и бегут они в Ленинград. Чтобы уехать куда-то, надо проехать Ленинградскую область, а там опасно.

— А в городе не опасно? — спросила я, доставая сметану из холодильника.

— Пока нет, — ответила Кира и скинула блин со сковороды на тарелку.

— А если немцы придут, что будет? — проговорила я, сворачивая горячий блин и обжигая себе пальцы. — Они же не блины поесть придут!

— Лучше бы они просто пришли на блины! — рассмеялась Кира.

— Кира, я серьезно. Я так боюсь неизвестности. Я не понимаю, чего ждать и к чему готовиться, — серьезно сказала я.

— Мне кажется, что никто не знает… — пожала плечами Кира.

— А тебе не страшно?

Кира перевернула очередной блин и присела за стол, держа в руке лопатку.

— Мой Гер погиб раньше, чем я успела испугаться за его жизнь, — серьезно ответила Кира, — в какой-то момент мне стало все равно, что со мной будет. После того, как я узнала о ребенке, я чувствую в себе столько силы, столько решимости… Я сделаю все возможное и невозможное, чтобы он родился и вырос! Я на все пойду ради этого… Я не знаю, страшно ли мне…

— А за родителей ты не боишься? — спросила я.

— Сгорел! — воскликнула Кира и, вскочив с табуретки, бросилась к плите.

— Я очень боюсь за маму и за Лидочку, — произнесла я, наблюдая, как еще один блин летит в мусорное ведро, — за тебя боюсь, за Валю, за ваших малышей… За Яна… За Гришу…

— Лиза — добрая душа, ты всегда за всех переживаешь, — ответила Кира.

— А ты разве нет? — спросила я, накладывая сметану на край тарелки подруги.

— Я не думаю об этом, — ответила Кира, отправляя в рот измазанный в сметане блин.

— А как можно не думать? — удивилась я.

— Я не имею представления о том, что такое война. — ответила Кира. — Я не знаю, что бывает, когда враг приходит в город. И потом, я верю, что наша армия его в город не пустит!

— А бомбы? Я видела, что бывает после бомбежки, — сказала я, сворачивая очередной блин и макая его в сметану.

— У нас есть бомбоубежища, — уверенно ответила Кира.

— То есть ты считаешь, что причин беспокоиться нет? — переспросила я.

— Я считаю, что надо решать проблемы по мере их поступления, — ответила Кира, стряхивая со сковороды на тарелку очередной блин, — сейчас люди скупают всякие спички и свечки, возможно зря, а возможно и нет. Мы сделали тоже самое. В остальном я не вижу проблем, продукты в магазинах есть, даже выплачивают выигрыши по займам! У нас на работе одна девушка выиграла…

— Да, тетя Вера тоже, — подтвердила я.

— Ну вот видишь, стали бы их выплачивать, если бы ситуация была критическая? И потом, — продолжила Кира, раскатывая тесто по сковороде, — война идет полтора месяца, а в Ленинграде не было ни одного вражеского самолета, хотя тревоги объявляют чуть ли не каждый день. О чем это говорит? О том, что немцы не способны прорвать нашу оборону.

— Может быть война быстро закончится? — с надеждой произнесла я.

— Все возможно! И купленных спичек нам хватит лет на десять! — рассмеялась Кира.

— На все двадцать, наверно! — рассмеялась я в ответ.

— Лиза, ты же с маслом любишь блины! — опомнилась Кира. — Что ты не сказала-то?!

— Со сметаной тоже вкусно, — улыбнулась я.

— Давай в следующий выходной сходим в театр? — предложила Кира, когда я уже собиралась домой.

— С удовольствием! — ответила я, радуясь, что подруга возвращается к жизни.

Глава 27

Однако через неделю случился спектакль более интересный, чем в театре, назвать его можно было «Ночь на крыше». В виду реальной угрозы вторжения врага ввели круглосуточные посты для тушения зажигательных бомб на крышах и чердаках. Нас проинструктировали, как это нужно делать и отправили поочередно сидеть на крыше.

— Можно я пойду на крышу! — загорелась идеей Лида, когда мы вечером, перед ночным дежурством нашей квартиры, всей семьей обсуждали, кто пойдет дежурить.

— Лидочка, ты еще слишком маленькая для этого, — ответила мама, усаживая к себе на колени мою сестренку.

— Остаемся мы с тобой, — обреченно произнесла я.

— Нам обеим завтра с утра на работу, — напомнила мама.

— Давай половину ночи я посижу, потом ты меня сменишь, — предложила я.

— Наверно так и сделаем, — согласилась мама, — оденься потеплее.

Я оделась потеплее, как сказала мама, взяла плед и пошла на чердак. Я вышла на крышу, над моей головой светили звезды, над горизонтом вставала полная луна.

— Как красиво! — прошептала я.

Медленно, осторожными шагами, я обошла крышу по периметру, стараясь не подходить близко к краю и не смотреть вниз. Дойдя до последнего угла, я прошла по диагонали, потом проложила дорожку по кругу и вернулась к двери. Других дел я на крыше не придумала и вернулась на чердак. Я села на табурет, укуталась в плед и стала следить за луной. Она медленно поднималась, превращаясь из полукруга в большой светящийся круг.

— Знаешь, Ян, — шепотом проговорила я, — нужно было нагрянуть войне, чтобы я впервые в жизни увидела, как поднимается луна над горизонтом! Обещай мне, что, когда ты вернешься, мы уедем на Ладожское озеро и будем ночью сидеть на берегу и смотреть, как восходит луна. Хочется верить, что ты тоже сейчас видишь те же звезды, что и я, тот же лунный свет освещает тебе путь. Вот уже почти три года нас соединяет лишь одно небо над головой и разные сочетания букв на бумаге. Если бы ты знал, как хочется мне прижаться к твоей груди! Как хочется, чтобы ты обнял меня и сказал: «ничего не бойся, я с тобой»! Я так больше не могу… Мне так страшно…

Лунный свет расплылся в моих глазах, слезы большими каплями падали мне на руки, невидящим взглядом я смотрела в темноту. Чем глубже проникал мой взгляд в черное усеянное звездами небо, тем глубже я погружалась в себя.

— Полярная звезда… — пронеслось у меня в голове, — она ведет заблудших путников…

Мой мозг работал без моего желания и анализировал то, на что я смотрела, но не видела.

— Полярная звезда! — воскликнула я, сбросила плед и выбежала на крышу. — Мне нужна моя звезда, которая будет освещать мой жизненный путь! У Киры есть эта звезда — ее ребенок, поэтому она не боится, у нее есть цель, у нее есть то самое важное, ради чего она будет жить. Мне нужна такая же! Что будет моей звездой?

«Люби его так сильно, чтобы за тысячи километров он это чувствовал, и тогда он вернется» — вспомнила я слова мамы, которые она мне сказала, когда я рассказала ей, как сильно я боюсь, что Ян может не вернуться с фронта.

— Любовь будет моей путеводной звездой! — прошептала я, смахивая слезы со щек. — Любовь!

Я глубоко вдохнула ночной воздух и с чувством удовлетворения, как будто я нашла нечто очень важное, вернулась на чердак. Время остановилось, по крайней мере, мне так казалось. Я думала, что сижу на крыше уже несколько часов, но часы говорили о том, что прошло не более получаса. Я укуталась в плед с твердым намерением несколько часов внимательно смотреть на крышу. Через какое-то время крыша превратилась в железнодорожные пути, я видела перед собой огромные движущиеся колеса паровоза, а где-то вдали, между колесами, мелькало синее в белый цветочек платье и говорило мне маминым голосом: «Лиза, проснись».

Я открыла глаза и увидела перед собой маму, в первые секунды я не могла понять, где я.

— Лиза, ты заснула на боевом посту, — констатировала факт мама.

— Я уснула? — переспросила я. — Сколько сейчас времени?

— Три часа ночи. — ответила мама. — Иди домой.

Я тихо, чтобы не разбудить Лиду, вернулась домой, легла в свою постель и тут же уснула. Утро настало быстрее, чем мне хотелось. Выключив будильник, я медленно встала и пошла на кухню, чтобы поставить на плиту чайник. На кухне я встретила маму, она пила чай.

— Доброе утро! — улыбнулась она.

— Доброе утро, мамочка! — я обнала маму за плечи. — Ты уже вернулась? Как ты? Устала наверно.

— Устала от борьбы со сном, — ответила она.

— А я вот в этой борьбе проиграла, — засмеялась я, — никудышный из меня ночной сторож вышел.

— Я тоже несколько раз засыпала, — призналась мама.

— Чайник еще горячий? — спросила я, направляясь в ванную.

— Да, — ответила мама, — тебе что приготовить?

— Бутерброд с маслом и клубничным вареньем, — улыбнулась я и скрылась за дверью.

Утро выдалось хмурое, собирался дождь. Мы с мамой, подгоняемые ветром, быстро дошли до больницы. Не успели мы переодеться, как привезли нового пациента.

— Почему с травмой сюда? — услышали мы разговор.

— А больше некуда!

— В операционную его!

И мне тоже нужно было идти в операционную. Я вымыла руки, надела маску, халат и вошла в освещенную ярким светом комнату. Это был первый раз, когда меня потребовали на операцию.

На столе лежало тело с неестественно вывернутой ногой, из бедра которой торчала сломанная кость, из головы тонкой струйкой текла кровь, окрашивая белую простыню. Я вдруг почувствовала во рту вкус бутерброда с клубничным вареньем, которой недавно съела, невидимые тиски сжали мою голову, свет стал меркнуть, а земля уходить из-под ног. Через секунду все вокруг исчезло.

Я открыла глаза и увидела Наташу, она склонилась надо мной и пыталась привести меня в чувства. Я почувствовала всем телом холодный пол и услышала голос старшей сестры:

— Наташа, уведи ее… Рано мы девочку позвали в операционную…

Наташа помогла мне дойти до раздевалки и уложила меня на кушетку.

— Полежи немного, а потом выпей чаю с чем-нибудь сладким.

— Ни ночной сторож из меня не получился, ни медсестра… — подумала я и начала растирать ладонью болевшую левую руку, видимо на нее я упала.

— С боевым крещением, Елизавета! — улыбаясь, сказала Екатерина Александровна, входя в раздевалку.

— Мне так стыдно… — смущенно проговорила я, медленно поднимаясь с кушетки.

— Не переживай, со всеми такое случается в первый раз. Давай чаю попьем.

Пока Екатерина Александровна заваривала чай, я умылась и поправила прическу.

— С Вами тоже такое было? — спросила я, садясь за стол.

— Было! — смеясь, ответила она, наливая в заварочный чайник кипяток. — Я еще и столик с инструментами перевернула при падении… Да и грохота было больше, чем от тебя, учитывая мой вес.

— Как этот ребенок? Он… Он выживет? — спросила я.

— Мальчик, пятнадцать лет. Упал с крыши…

— На ночном дежурстве?

— Видимо, да. Придет в себя — расскажет! Выживет он, не волнуйся. Голова несильно разбита, а ногу вправят, — уверенно ответила Екатерина Александровна.

— У нас же ни одного хирурга нет! — воскликнула я.

— Зато у нас опытные медсестры есть, они столько за свою жизнь видели, что сами уже почти хирурги!

После чая с конфетами мне стало лучше. Я решила выйти подышать свежим воздухом, накинула на плечи кофту, переодела туфли и вышла во двор.

— Валя?! — удивилась я, увидев там подругу.

— Как там мой брат? — взволнованно произнесла Валя, подбегая ко мне.

— Брат? — не поняла я.

— Женя утром упал с крыши! — заламывая пальцы, со слезами в голосе ответила Валя.

— Так это Женя! — с ужасом воскликнула я.

— Ты его видела? Он жив? Как он? — забросала меня вопросами подруга.

— Он сейчас на операции, — взяв себя в руки, уже спокойнее произнесла я, — не надо сильно волноваться, помни о своем ребенке.

— Жив… — выдохнула Валя и положила руку на едва заметный животик.

— У него повреждена нога и он стукнулся головой, — тоном незнакомого врача произнесла я, — все будет хорошо.

Я взяла Валю под руку и посадила на скамейку, стоящую под кроной высокого клена.

— Ты тоже участвовала в операции? — немного успокоившись, спросила Валя.

— В течение одной секунды, — едва улыбнувшись, ответила я, — потом я упала в обморок.

— Ох! — встрепенулась Валя и с сочувствием посмотрела на меня. — Ты не ушиблась?

— Не сильно. — ответила я. — Мне нужно вернуться в больницу.

— Я буду ждать здесь, прошу тебя, когда операция закончится, сообщи мне! — попросила Валя.

— Хорошо! Если замерзнешь, заходи в приемную, — ответила я и направилась в здание.

Поднявшись на крыльцо, я обернулась. На краю скамейки, будто на краю пропасти, в скромном светлом платье и старенькой кофточке, опустив голову, сидела Валя. Ее переплетенные пальцы дрожали от напряжения.

— Будущая мать в условиях войны, — подумала я, глядя на подругу, — муж на фронте, бабушка со сломанной рукой, отец-тиран, да еще и брат разбился… Я со своими страхами просто смешна!

Глава 28

— Я смогу пойти на фронт? — первое, что спросил меня Женя, когда очнулся.

— Пока твоя нога не заживет, ты далеко не уйдешь! — ответила я. — Как ты себя чувствуешь?

— Мутит меня… — ответил Женя, зажмуривая глаза.

— Скоро будешь себя чувствовать лучше. У тебя легкое сотрясение мозга, так что пока будет мутить, потерпи.

— Меня домой когда отправят?

— Хочешь домой?

— Как раз не хочу…

— Я не знаю, сколько ты здесь пробудешь, думаю, что не меньше недели, — неуверенно ответила я.

— Отлично! — с облегчением выдохнул Женя. — Отдохну хоть. Давно надо было себе что-нибудь сломать!

— От чего отдохнешь? — спросила я, хотя предполагала ответ.

— Отец лишился работы, новую искать не хочет, сидит дома и превращает нашу жизнь в ад. — со злостью ответил Женя. — Я хотел пойти на фронт, но меня не взяли по возрасту.

— Ты ведь не специально упал с крыши? — озвучила я внезапно мелькнувшую мысль.

— Я запнулся… — ответил Женя, внимательно посмотрев в мои глаза.

— Сынок! — в палату вошла Тамара Сергеевна и бросилась к сыну. — Как ты?

— Все нормально, мама, — спокойно ответил Женя.

— Здравствуйте, Тамара Сергеевна! — поздоровалась я.

— Здравствуй, Лиза! — ответила Тамара Сергеевна, только что увидев меня. — Спасибо тебе, что помогаешь Жене!

— Я же теперь медсестра, всем помогаю. — улыбнулась я и направилась к двери. — Я вас оставлю.

В коридоре я увидела Валю и Диму.

— Как же Валя похожа на свою маму, — подумала я, — только седых волос нет… Пока…

— Лиза! — поднялась со стула мне навстречу Валя.

— Валя, здравствуй! Привет, Дима! — улыбнулась я подруге и взлохматила черную густую шевелюру ее брата.

— Здравствуйте… — пробубнил он в ответ.

— Мы не решились все вместе войти в палату… — сказала Валя, — бабушка на улице, у нее закружилась голова.

— Идите в палату, а я найду бабу Клаву, — ответила я и направилась к выходу.

— Здравствуй, Лизонька! — бабушка обняла меня здоровой рукой.

— Здравствуйте! — я крепко с любовью прижала к себе эту маленькую худенькую старушку. — Как Вы?

— Как я могу быть? — вздохнула бабушка. — Домой мне надо возвращаться…

— Да что Вы?! — испуганно воскликнула я. — Люди из области бегут в Ленинград, а Вы домой хотите!

— Ох, милая, что бы ни происходило вокруг, но, когда ты дома, от этого легче. Родные стены помогают.

— Вы сейчас нужны здесь, будете помогать ухаживать за Женей, — пыталась ободрить я старушку.

Она лишь улыбнулась в ответ и погладила меня по щеке.

— Какая же ты красивая! — тихо сказала она.

— Вам чем-нибудь помочь? — спохватилась я. — Валя сказала, Вы плохо себя чувствуете. Лекарство, может быть, или чаю?

— Мне уже лучше, — ответила бабушка, поднимаясь со скамейки, — проводи меня к внуку.

— Конечно! — ответила я, взяла бабушку под руку, и мы направились в здание.

За время моей работы в больнице я видела много пациентов, маленьких и побольше, с разными болезнями, с разными страданиями, но они меня не трогали до глубины души. С близкими людьми было иначе. Я любила Валю и ее семью (за исключением отца, конечно), и сама того не осознавая, уделяла гораздо больше времени Жене, чем остальным детям.

— Лиза, у тебя кроме парня Ли есть и другие пациенты! — как-то сказала мне Екатерина Александровна. — Ты не проследила за капельницей мальчика в послеоперационной.

— Ах! — воскликнула я и бросилась бежать в палату.

— Я все сделала, — остановила меня Екатерина Александровна, — просто будь внимательнее.

— Спасибо! — виновато проговорила я.

Я действительно забыла про того мальчика, и совесть меня грызла за это несколько дней.

— А если бы он умер по моей вине?! — поделилась я своими переживаниями с мамой.

— В больнице всякое случается, — уклончиво ответила мама.

— Вот поэтому я хотела быть бухгалтером! — воскликнула я. — Я не перенесу, если из-за меня кто-нибудь пострадает!

— Все переживают, — сказала мама, — мы же люди.

— Нарядное платье надеть? — сменила я тему. — У тети Веры много гостей будет?

— Гостей будет немного, но это не должно тебя останавливать, — улыбнулась мама, — надень нарядное, порадуй нас.

— Хорошо! — тряхнув золотыми кудряшками, ответила я и направилась в свою комнату.

Мы собирались на день рождения к Вере. Я уже забыла, когда последний раз завивала волосы и надевала нарядное платье. Розовое или голубое? Выбор у меня был не велик.

— Розовое! — сказала я, доставая платье из шкафа. — Интересно, Ян еще хранит нашу с Кирой фотографию? В этом платье я фотографировалась в день свадьбы Вали и Гриши…

— Ну как? — спросила я у мамы, когда уже одетая и с прической вышла из комнаты.

— Красавица! — ответила мама, с любовью глядя на меня.

— Так давно не чувствовала себя красавицей! — ответила я и глянула в зеркало, чтобы еще раз полюбоваться своим отражением.

Кроме нас с мамой в гости к Вере еще пришла ее подруга Анна с мужем Иваном. Они немного опоздали, мы уже сидели за столом, когда они пришли.

— Вот, мы принесли пирог и немного сахара, — сказала Анна, ставя на стол баночку с сахаром и пирог, завернутый в полотенце.

— Да что вы, не надо было! — смутилась Вера.

— Сейчас у людей каждый кусочек сахара на счету, — ответил Иван, — кто знает, сколько эта ситуация продлится… Так что мы решили внести свою лепту на праздничный стол.

— Спасибо, — сказала Вера, разворачивая полотенце и доставая картофельный пирог.

Мы с мамой переглянулись, мы-то ничего не принесли! Я опустила взгляд на кусок ягодного пирога на моей тарелке, часть которого минуту назад я с удовольствием отправила в рот, и почувствовала, как румянец заливает мои щеки. В моей ложке уже лежала новая порция пирога с большой клубничкой, которую я тщательно отрезала, чтобы не поранить ягодку, но желание ее съесть у меня пропало. Я тихонько положила ложку на тарелку.

— Друзья, у нас не было мысли о том, чтобы вы приносили еду с собой. — сказала Вера, видимо заметив, что мое лицо приблизилось к цвету моего платья. — Аня, у тебя самые вкусные пироги, спасибо вам, что принесли, но, пожалуйста, берите угощение с нашего скромного стола, это все для вас, от души!

— Видели на оборонной стойке новый номер «Ленинградской правды»? — спросил Иван, принимая от жены на свою тарелку кусок сочного картофельного пирога.

— Да, — ответил Алексей, — защита Ленинграда — святой долг каждого Ленинградца.

— Я полностью с этим согласен! — сказал Иван. — Мы все должны сделать, чтобы защитить наш город!

— Мы так и делаем, — заметила Вера, — каждый на своем месте: ты на Кировском заводе, мы с Аней на хлебозаводе, Жанна и Лиза в больнице, а Алексей через два дня уезжает рыть окопы.

— Это надолго? — спросила мама.

— Пока сказали, что на две недели, — ответил Алексей.

— Сейчас от всех предприятий берут людей на окопы, — добавил Иван, откусывая пирог.

— С собой надо взять продукты на пять дней, деньги, теплую одежду, ложку, кружку, котелок. — сказала Вера. — С котелком у нас проблема, у нас нет, а где достать, не знаем.

— У нас дедушкин есть! — радуясь возможности чем-то отплатить за угощение, сказала я.

— Одолжите нам? — спросила Вера.

— Конечно! — ответила мама.

Дальше были обсуждения нового распоряжения о том, что нужно держать окна открытыми на случай бомбежки, бумажные полосы оказались не совершенной защитой. А если на улице будет холодно, август уже начался… Потом Иван рассказал, что видел совершивший вынужденную посадку немецкий самолет, который поставили недалеко от Кировского завода. Что стало с летчиком этого самолета? Всем хотелось бы, чтобы он больше никогда не летал и не ходил по этой планете… Потом перешли к более приятным темам: Вера рассказала, как они с Алексеем недавно ходили на спектакль в театр драмы, а Анна рассказывала про свою маленькую племянницу.

Разговоры переплетались с пирогами и с ароматными дымящимся чашками. Я со спокойной совестью доедала кусок пирога на своей тарелке, мама пошла на кухню, помочь что-то принести. Я услышала стук в дверь, голос мамы и нашего почтальона, потом в комнату вошла мама, передала Вере письмо и вернулась на кухню. Вера глянула на конверт и застыла. Никто не заметил, что что-то изменилось, все были заняты разговорами, а я смотрела на Веру. Глядя в ее глаза, я вспомнила сказку «Снежная королева», я увидела, как она превращается в эту ледяную героиню. Острый осколок льда вонзился в ее сердце, холод бежал по венам и в них застывала кровь; стеклянный взгляд, еще мгновение, и все ее тело превратилось в хрупкий прозрачный лед, стукни его слегка чем-то острым, и оно рассыплется по полу, звеня миллионами крохотных льдинок.

— Милая? — обратился к Вере Алексей, оборачиваясь, видимо, почувствовал ледяную волну.

Вера не ответила, все замолчали, Алексей подошел к своей жене и взял из ее рук письмо.

— Вернулось… Наше письмо сыну на фронт… — с трудом произнес он.

Глава 29

Пришел почтальон, и праздник закончился, все смутились и растерялись. Алексей увел Веру в другую комнату. Мы с мамой и Анной быстро прибрали на столе и вымыли посуду. Алексей вернулся, чтобы нас проводить.

— Это еще ничего не значит! — сказал Иван, кладя руку Алексею на плечо. — Мало ли какие могли быть причины, почему Максим не получил письмо… Не отчаивайтесь раньше времени!

— Максима убили? — спросила я маму, когда мы вернулись домой.

— Надеюсь, что нет, — ответила она, — может и правда были какие-то причины…

Прибежала Лида и радостно начала рассказывать какую-то историю, но у меня было не то настроение, чтобы слушать ее, и я ушла к себе в комнату. Я надела домашнее платье, а нарядное повесила в шкаф.

— Будет ли еще повод тебя надеть? — прошептала я.

В открытое окно ворвался порыв ветра и скинул на пол листы бумаги со стола. Я собрала бумагу и прикрыла окно. В моих руках были варианты письма Яну, я утром пыталась сочинить что-то интересное и не очень грустное. Я посмотрела на них, разорвала и выкинула в корзину.

— Все это ложь! Не хочу ничего придумывать!

В мирное время мы писали друг другу длинные письма, рассказывали разные случаи, делились мыслями, мечтами. Сейчас нет смысла делать тоже самое, потому что это невозможно, ситуация другая, и все мои красивые истории звучат фальшиво. Сейчас письмо — это средство сообщить, что мы живы. Каждый приход почтальона для меня стал жизненно важным, потому что он приносил мне письмо от Яна, и мне не так было интересно, что в нем написано, гораздо важнее было то, что оно написано, а значит Ян жив! Однако сегодня я увидела, что приход почтальона несет и другие вести…

«Дорогой Ян! У нас все хорошо, в городе спокойно. Я люблю тебя и жду твоего возвращения!». Я запечатала конверт.

— Я больше не буду терять время на сочинения, — сказала я конверту, — главное передать скорее весточку Яну, чтобы он знал, что у меня все хорошо!

А у меня действительно было все хорошо: непосредственной угрозы моей жизни и жизни нашей семьи не было, у нас дома была еда, вода, чистая одежда, я привыкла к работе медсестры и мои маленькие пациенты меня любили. Основные мои страхи были от неизвестности, правильно сказала Кира, переживать надо тогда, когда проблема придет, а не как я, придумывать проблемы в голове.

И я создала в своей голове мир, в котором с нашей семьей ничего плохого не случится, а новости о войне я знать не хочу. Однако я все равно слышала разговоры о том, что началась очередная мобилизация, о том, что враг занял несколько городов недалеко от Ленинграда, о том, что пал Чудово, а значит, перерезана железная дорога между Ленинградом и Москвой.

— На фронт уже берут женщин! — воскликнула Наташа, когда мы с медсестрами сели за стол обедать.

— Как я поняла, только тех, кто хочет, — ответила Екатерина Александровна.

— И кто-то хочет? — подала голос из дальнего угла комнаты санитарка Варя.

— Я думаю, что много женщин пойдет, — сказала Екатерина Александровна, — по разным причинам… Кто-то помочь мужу, кто-то отомстить…

— А ты бы пошла? — спросила меня Варя, присаживаясь за стол с тарелкой гречки.

— Я?! — откликнулась я, злясь на то, то меня втягивают в этот разговор.

— Ты, Лиза, — Варя внимательно посмотрела в мои глаза.

— Нет! — ответила я и встала из-за стола.

Но были женщины, которые пошли.

— Лиза, ты не представляешь!!! — размахивала руками Кира, стоя в моей комнате вечером того же дня.

— Что у вас тут? — спросила Лида, приоткрыв дверь в комнату и просунув в щель голову.

— Лида, исчезни! — тем же тоном ответила Кира, резко повернувшись в сторону двери и тут же отвернувшись обратно.

— Ну и ладно! — Лида показала язык стоящей к ней спиной Кире и закрыла дверь.

— А когда-то ты мою сестру обожала, из рук не выпускала, — подразнила я подругу.

— Когда она была карапузом, конечно! И кто просил ее вырастать?! — Кира обернулась на дверь, но Лиды там уже не было.

— Что за новости ты принесла, рассказывай, — напомнила я подруге о цели ее визита.

— Новости! У меня слов нет! — ответила Кира и присела рядом со мной на кровать. — Утром ко мне приходила Ольга Стерх, мама Гера, сказала, что уходит вслед за мужем на фронт!

— На фронт?! — воскликнула я, не поверив своим ушам. — Мама Гера?!

— Да! — Кира опять вскочила на ноги, ее тяжелые черные кудри подпрыгнули и рассыпались по плечам. — Она пришла попрощаться, отдала мне несколько фотографий Гера…

— Зачем она туда идет? — недоумевала я.

— Сказала, что не видит смысла просто жить… — уже спокойнее ответила Кира, — она так похудела… Так постарела за эти два месяца…

— Не может пережить смерть сына? — спросила я.

— А кто бы смог? — вскинула брови Кира.

— Но ведь есть надежда, что муж ее вернется… Он давно ушел на фронт? — спросила я.

— Нет, несколько дней назад… Она ему ничего не сказала, — ответила Кира.

— Пошла мстить за сына… — задумчиво произнесла я, вспомнив разговор за обедом.

— Или просто умереть… — добавила Кира, села рядом и взяла меня за руку.

— Возможно и так, — согласилась я.

— Я попробую эвакуироваться, — после небольшой паузы тихо сказала Кира.

— Эвакуироваться?! — радостно воскликнула я.

— Ольга договорилась со своим другом из консерватории, — ответила Кира, — их эвакуируют скоро… Меня примут на работу в консерваторию, и я смогу уехать…

— Кира, я так рада за тебя! — искренне обрадовалась я.

— Ты никому не говори пока ничего, — предупредила Кира.

— Хорошо, не буду… Но я так за тебя рада! — я обняла подругу.

— Я тоже рада, что я с малышом смогу переехать в безопасное место… Но мне… Я о тебе беспокоюсь… И об этой приставучей Лиде, — с улыбкой добавила Кира.

— Кира, да что ты! Не грусти! — возразила я. — Если есть возможность, нужно ехать!

— Пока это тайна, — напомнила мне подруга.

— Я никому не скажу! — заверила я Киру.

Через несколько дней в магазинах появились свежие овощи, мы с мамой набрали много картошки и капусты, а потом я с Кирой занималась засолкой этой капусты. Кира была уже в другом настроении, наверно поэтому капуста получилась кислая. Уехать она не успела, эвакуация стала невозможной.

Был взят Тосно, что больно резануло мое сердце — милый домик бабушки Клавы оказался у врага, возвращаться ей было уже некуда.

Листва на деревьях начала желтеть, в окно задувал холодный ветер и шептал о том, что лето закончилось.

Я сорвала с календаря 31-е августа и закрыла окно.

Ольга не доехала до места назначения, поезд разбомбили, никто не выжил. Ее муж об этом не узнал, в первом бою снайперская пуля попала ему прямо в сердце.

Глава 30

— Почему я не иду в школу?! — билась в истерике Лида. — Я хочу в школу!!!

— Доченька, успокойся, школы откроются позже, — пыталась ее успокоить мама.

— Когда?! — кричала Лида. — Все всегда ходили в школу 1-го сентября, почему я не могу?! Я хочу в школу!

— Сейчас в школах госпитали, там лечат раненых, вам пока негде учиться, — продолжала мама.

— Лида, не только ты не пошла в школу, — сказала я, входя в мамину комнату, где развернулась эта драма, — туда никто не пошел! Тебе будет чем заняться и без школы! Прекрати истерику!

— Я весь год ждала, когда пойду в первый класс!!! — не сбавляла обороты моя сестра.

— Ты можешь кричать хоть весь день, школы от этого не откроются! — резко ответила я и добавила, выходя из комнаты: — И, видимо, обедать ты не будешь.

— Почему не буду?! — крикнула мне вслед Лида.

— А как ты будешь одновременно кричать и есть?! — ответила я ей из кухни.

— Я буду обедать… — обиженным тоном ответила Лида, прибегая на кухню.

— Иди умойся, — тихо сказала мама, подходя к Лиде и разворачивая ее в сторону ванной комнаты.

Я смотрела на свою сестру, шмыгающую носом, на ее растрепанные волосы, на красные от слез глаза, на бессильную злость в этом маленьком теле и думала о том, что я была бы счастлива, если бы у меня вообще не было сестры. Как она меня иногда раздражала! А после приключений во время неудавшейся эвакуации, Лида временами была просто невыносима. По ночам ей снились кошмары, она кричала во сне. Она стала спать с мамой, потому что одна уснуть не могла, а когда мама была на ночном дежурстве, приходила спать ко мне, чем выводила меня из себя.

— Картошку будем есть картошкой или сделать пюре? — спросила я у мамы, выключая плиту и открывая кастрюлю, пышущую паром.

— Давай сделаем пюре, Лидочка пюре больше любит, — ответила мама.

— Хорошо, но я оставлю несколько целых, а то, кто знает, придет и закричит: «хочу недавленую картошку!» — подражая капризному тону сестры, сказала я.

— Лиза, пожалуйста, будь терпеливее к малышке, — сказала мама, подходя ко мне, — ей сейчас тяжело.

— А мне нет? А тебе?

— Она же маленькая еще, — умоляющим голосом проговорила мама, — ничего не понимает.

— Счастливая… — ответила я, переливая горячий картофельный отвар из кастрюли в миску.

Я сделала пюре и разложила по тарелкам, мама достала хлеб.

— Там еще несколько кусков было, — сказала я, показывая маме на дальний угол полки.

— Да, есть… — ответила мама, — но тут уже плесень…

— Старый надо было сначала съесть, а мы за свежий принялись, — сказала я, взяла из маминых рук испорченный хлеб и бросила в мусорное ведро.

— А где котлета? — спросила Лида, садясь за стол.

— Нет котлеты! — ответила я.

— Я с котлетой хочу! — сказала Лида и отодвинула тарелку.

— Лида, в магазинах пока нет котлет, — начала объяснять мама, — когда привезут, мы купим.

— Я не хочу просто картошку! — надула губы моя сестра.

— Вот, с хлебом, — ответила я, подавая Лиде кусок.

— А масло?!

— Лида, масла тоже нет! — ответила я и положила хлеб обратно на тарелку.

— Хочешь соленый огурчик? — спросила мама у Лиды, пытаясь ее успокоить.

— Не хочет, пусть не ест! — вмешалась я. — Мама, огурцы совсем недавно засолили, они еще не готовы.

— Ничего, они малосольные тоже вкусные. Лидочка, будешь огурец? — спросила мама, вставая.

— Да! — ответила Лида и взяла ложку с готовностью поглощать пюре.

Мама открыла банку, вонзила вилку в еще хрустящий огурец, очистила его от прилипших веточек укропа и положила на тарелку Лиде.

— Лиза, тебе достать огурчик? — спросила мама, держа вилку наготове.

— Нет, — ответила я, откусила большой кусок хлеба и принялась сосредоточенно его жевать.

Большой кусок, чтобы не было возможности сказать! Мы засолили огурцы, чтобы сохранить, кто знает, когда продукты появятся в магазинах, они бы нам помогли продержаться пару дней в случае отсутствия еды. А сейчас эта банка, можно сказать, пропала, их надо есть сейчас, иначе они испортятся. Ну почему мама это сделала?! Ведь она понимает, что продуктов ни дома, ни в магазинах почти нет!

— Лиза, у тебя скоро день рождения, ты будешь приглашать гостей? — спросила мама.

— Хотела бы, — ответила я, — да только чем мы будем их угощать?

— Просто чаю попьем… — улыбнулась мама.

— Хочу Киру с Валей позвать, еще бабушку Клаву и Веру.

— Можно и Наташу с Викой пригласить, — добавила мама.

— Нет! — резко ответила я.

— Почему? — удивилась мама.

— Я хочу, чтобы Вика пришла! — с полным ртом пюре, еле проговаривая слова, добавила Лида.

— Это мой день рождения, — вставая из-за стола и забирая у мамы пустую тарелку, сказала я, — кого хочу, того и приглашаю.

— Я вымою посуду, — сказала мама.

— Хорошо, — ответила я и направилась в свою комнату.

— Ты наелась? — услышала я за спиной вопрос мамы, обращенный к Лиде.

— Да! — довольным тоном ответила сестра.

Я тоже была сыта, я приняла горячую ванну, надела чистое домашнее платье и, пока высыхали волосы, села за мольберт порисовать. Картину я начала писать еще в начале лета, на ней была нарисована девочка в голубом платье, которая на зеленой лужайке плела венок из одуванчиков. Мне показалось, что небо получилось слишком светлым и я добавила немного ультрамарина. Небо уже стало насыщенного синего цвета, а моя рука с кистью не останавливалась, еще немного и небо превратилось в черно-синее. На фоне темного цвета желтые одуванчики засияли, как звезды на черном небе. Я махнула кистью по самому большому, будто желая его погасить, и темно-синяя полоса поглотила одуванчик. Я подцепила кистью всю синюю краску с палитры и со злостью беспорядочными размашистыми мазками начала закрашивать улыбающееся лицо девочки. Мольберт пошатнулся, его ноги разъехались, и вся конструкция вместе с картиной упала на пол. Я бросила кисть и заплакала.

Глава 31

Женя Ли все еще был в больнице, и я его навещала при каждой возможности. Мы разговаривали, обсуждали разные темы, и постепенно он превратился для меня из брата подруги в друга. Женя оказался добрым здравомыслящим парнем, который мечтал строить корабли и плавать на них.

— Мой жених окончил кораблестроительный институт, — улыбнулась я.

— А где он сейчас? — спросил Женя.

— На фронте…

— Он ушел вместе с Гришей?

— Нет, он не возвращался из армии.

— Когда же ты видела его последний раз? — спросил Женя, приподнимаясь на локте.

— Давно… — ответила я и задумалась.