Бесплатный фрагмент - Обретение святых — 2022

Мусихин А. Л. СЕМЕН ПОПОВЫХ: НОВЫЕ СВЕДЕНИЯ О БИОГРАФИИ И РОДОСЛОВНОЙ ВЯТСКОГО КНИЖНИКА XVII — НАЧАЛА XVIII ВВ.

Актуальность вопроса

Биография вятского книжника XVII — начала XVIII веков Семена Федоровича Поповых неоднократно привлекала внимание исследователей. Первую информацию о нем собрал А. С. Верещагин по доступным в начале XX в. источникам, среди которых оказались переписные книги г. Хлынова 1678, 1710 и 1717 гг., синодики вятских церквей, записи (маргиналии) на рукописях, принадлежавших ранее С. Ф. Поповых, и некоторые другие [1, С. 90–96]. В результате рассмотрения этих документов относительно семьи Поповых у Верещагина сложился образ «скромных Богоявленских дьячков», и даже проживали они «в скромном домике» [1, С. 93, 96].

Столетие спустя Д. К. Уо. признал, что о жизни Семена Поповых «большинство фактов уже собрано в исследовании А. С. Верещагина» [2, С. 223]. Поэтому он использовал те же источники, заново интерпретируя их сведения. Большим шагом в разработке биографии и личности С. Ф. Поповых стало изучение и использование Уо сборника-конволюта, принадлежавшего Поповых (так называемого Анатолиевского сборника) [2, С. 223–261].

В отличие от Верещагина, Уо считает, что еще до избрания вятским бурмистром в 1700 г. Семен Поповых уже «был одним из видных и состоятельных граждан города» [2, С. 228]. Это видно из содержания сборника, где отложились копии документов и писем, приходивших в Вятскую провинциальную канцелярию. С большим основанием именно этого Семена Поповых Уо считает вятским бурмистром в 1700 и 1704 гг. [2, С. 228–229] (см. Примечание 1). В составе сборника сохранилось одно письмо 1714 г., адресованное «его милости Поповых» [2, С. 307–308]. «Его милость» — это почтительное обращение низшего к высшему [3, С. 155–156]. Таким образом, представление о Семене Поповых, как о бедном скромном дьячке, начало меняться.

Еще больше это положение стало укрепляться в связи с введением в научный оборот ранее неизвестных документов, некоторых купчих грамот конца XVII в. и переписи Хлыновского уезда 1710 г. А. С. Верещагин отметил, что в 1696 г. при сборе средств на строительство каменного Богоявленского собора Семен Поповых пожертвовал восемь рублей, «сумму по тогдашнему времени весьма значительную, выше которой жертвовали только немногие богатые люди» [1, С. 92]. Однако, он не задался вопросом, откуда у «скромного» дьячка могли быть такие деньги.

Вновь использованные документы частично позволили ответить на этот вопрос — С. Ф. Поповых был достаточно крупным землевладельцем. Во время проведения переписи 1710 г. он владел пятью деревнями и двумя дворами половников в оброчном Чепецком стане и новой слободе Филипповке [4, С. 193–194]. Однако на момент проведения исследования (в 2007 г.) были известны тексты всего нескольких купчих грамот, причем только фрагментарно. Поэтому было высказано предположение, что это еще не все земельные приобретения Семена Поповых.

В свете новых источников

В настоящее время ситуация кардинально изменилась. Благодаря неоценимой работе А. А. Гагаринова (г. Киров) и И. С. Худякова (г. Кушва Свердловской обл.) стали доступны тексты вятских частных договорных актов 1625, 1662–1780 гг. (за исключением некоторых лет) — огромный объем самой разноплановой информации, ценнейший массовый исторический источник. Это позволяет с максимальной полнотой отследить частную договорную деятельность Семена Поповых.

В общей сложности было выявлено 66 актов с 1680 по 1746 г., где упоминается С. Ф. Поповых и его деятельность с 1672 по 1711 г. Разница во временных рамках объясняется упоминанием Поповых и актов, с ним связанных, в более поздних документах ретроспективно. Все акты, имеющие отношение к Семену Поповых, можно разделить на несколько групп. Самая крупная из них (32 акта) связана с приобретением им недвижимости: деревень, домов, огородов, сенокосных угодий (пожен), мельниц и тому подобного [5].

Первое приобретение было совершено в 7180 (1671/72) г. — мельница на речке Сыкчинке (в настоящее время Сырчанка) в оброчном Чепецком стане [РГАДА. Ф. 615. Оп. 1. Д. 2333. Л. 11]. В акте сказано, что Семен Поповых получил ее во владение по «Хлыновской приказной избы владеному указу». Из этой фразы непонятно, пришлось ли ему за нее заплатить какие-то деньги. Перепись 1678 г. зафиксировала, что на речке Сыкчинке возник починок хлыновца Сенки Федорова сына Поповых, в котором проживали его половники [РГАДА. Ф. 1209. Оп. 1. Д. 520. Л. 931]. Последнее приобретение, оброчный починок Поскребышевский в Бритовской волости Спенцынского стана, было совершено 26 февраля 1711 г. [РГАДА. Ф. 615. Оп. 1. Д. 2157. Л. 58]. Плодородные земли в Бритовской волости по речке Люльченке в непосредственной близости от центра Вятской земли города Хлынова очень ценились уже со второй половины XV в., и в последующие века их стремились приобретать крупные землевладельцы [7, С. 99–108]. По этим актам известно, что на приобретение недвижимости Семен Поповых потратил 300 руб. 20 алтын.

Вторая большая группа (14 актов) связана с выдачей С. Ф. Поповых денег в долг [6]. Эти денежные займы были совершены в период с 1689 по 1711 г. Всего за этот период он выдал в долг 279 руб. 23 алтына 2 деньги. Деньги выдавались под залог недвижимости (кроме трех последних операций, где деньги были выданы под поручительство). Важно отметить, что деньги выдавались тем крестьянам, которые владели землями, граничащими с владениями Поповых. Таким образом, он стремился прирастить свои владения, если денежный долг по какой-то причине не мог быть возвращен.

Покупки недвижимости также проводились не хаотично, а в определенных местностях Вятской земли. В результате Семен Поповых смог сконцентрировать свои земельные владения в основном в четырех местностях: в Чепецком стане в приходе церкви села Ильинского и в новой Филипповой слободке (15 актов покупки и 8 актов выдачи займов), в Березовском стане около речки Якимчевки (5 актов покупки и 1 акт выдачи займа), пожни на правом берегу Вятки ниже Дымково (4 акта покупки и 1 акт выдачи займа), дома и огороды в Хлынове (в основном около его дома и огорода) (4 акта покупки и 1 акт выдачи займа).

Важно отметить, что подавляющее большинство приобретенной С. Ф. Поповых недвижимости находилось в оброчных станах. Причина этого достаточно проста — совокупность государственных налогов на оброчные земли была ниже, чем на тяглые [8, С. 42–45]. При этом оброчные угодья можно было точно так же продавать и покупать, как и тяглые, несмотря на некоторое первоначальное противодействие государства. Изучение частных договорных актов крестьянской семьи Прозоровых, ставшей впоследствии одной из крупнейших купеческих династий Вятки, показывает, что свой первоначальный капитал они приобрели таким же способом — покупкой недвижимости и выдачей денежных займов под залог недвижимости [9].

Четыре акта (так называемые порядные) представляют собой договоры подряда, по которым к Семену Поповых нанимались в половники на один год с весны 1702 г. до весны 1703 г. четверо работников за половину собранного урожая [РГАДА. Ф. 615. Оп. 1. Д. 2151. Л. 158, 160–160об., 205–205об.]. Интересно, что половники должны были иметь собственных лошадей и свой сельскохозяйственный инструмент. Семен Поповых дал каждому из них по одному рублю «в подмогу», которые должны были войти в оплату по окончанию срока найма.

В пяти актах купли-продажи Семен Поповых указан в качестве соседа тех земельных владений, с которыми совершались операции [10]. Остальные акты единичны (о некоторых будет сказано ниже). Это два акта о продаже Семеном Поповых огородов в Хлынове [РГАДА. Ф. 615. Оп. 1. Д. 2144. Л. 295–295об.; Д. 2337. Л. 21–22], один акт о займе денег им самим (9 рублей) [РГАДА. Ф. 615. Оп. 1. Д. 2142. Л. 522об.–523], в двух актах он выступил поручителем при сделке [РГАДА. Ф. 615. Оп. 1. Д. 2145. Л. 3–3об.; Д. 2148. Л. 40об.–41об.], в одном подписался вместо неграмотного поручителя [РГАДА. Ф. 615. Оп. 1. Д. 2147. Л. 349об.–351].

Один акт представляет собой так называемое «отпускное письмо», в котором хлыновец Иван Михайлович Клобуков сообщал, что в прежние годы жил вместе со своей женой в доме Семена Поповых и выполнял всякую работу (то есть был дворовым), а 18 августа 1711 г. Семен отпустил его с женой на волю [РГАДА. Ф. 615. Оп. 1. Д. 2158. Л. 147].

Действительно, в переписи 1710 г. указано, что в доме дьячка Богоявленской церкви Семена Федорова сына Поповых проживал работник Иван Михайлов сын Клобуков 26 лет, у него жена Меланья Фомина дочь 20 лет и сын Сергей 5 лет [11, С. 74]. Интересно, что несколько лет спустя, в 1716 и 1717 гг. в ландратских переписных книгах Иван Клобуков вновь значится работником семьи Поповых, только уже младшего брата Семена Павла Федоровича, и проживает в собственном дворе [РГАДА. Ф. 214. Оп. 1. Д. 1595. Ч. 1. Л. 41; 11, С. 107]. Несколько позднее он смог повысить свой социальный статус, и в первой ревизской сказке 1721 г. уже значится как таможенный подьячий города Хлынова [11, С. 120].

В будущем важно выяснить, приходится ли Яков Ильич Клобуков, проживавший в Хлынове в последней трети XVIII — начале XIX вв., переписавший собственной рукой литературно-исторический сборник, в составе которого имеется «Повесть о стране Вятской» (Клобуковский список) [12, С. 122–123; 13, С. 456–458, 574–576], родственником Ивану Михайловичу Клобукову. Если такая связь имеется, можно было бы предполагать, что Яков Клобуков мог переписать все эти произведения из рукописей своего предка, а тот, в свою очередь, мог их позаимствовать у Семена Поповых.

О личности С. Ф. Поповых

Анализ всех этих актов с еще большей необходимостью заставляет поставить вопрос — мог ли скромный вятский дьячок совершить все эти сделки? Ни в одном из исследованных актов Семен Федорович Поповых не назван дьячком! Чаще всего его называли просто «хлыновец». Несколько раз он назван «хлыновцем посадским человеком»: трижды в 1692 г., один раз в 1696 г., один раз в 1701 г. Один раз в 1694 г. он назван «тяглым человеком хлыновцем». Иногда он просто назван по имени-фамилии без всяких эпитетов. Так кем же был Семен Федорович Поповых на самом деле, какие должности занимал?

Термин «посадские люди» со второй половины XVII в. означал не место проживания (на посаде), а определял одно из сословий — торгово-промышленное городское население, несшее государственное тягло. Из среды посадских людей избирались земские старосты и целовальники. Для сбора торговых и винных доходов из этой же среды избирались таможенные и кабацкие головы и целовальники.

В одной из копий купчей грамоты 1694 г. имеется следующая запись: «На подлинной купчей писано тако: 208-го (1699. — А. М.) году декабря в 28 день записать в книги в Хлынове в таможне вятцкому таможенному голове Семену Поповых с товарыщи. Сия купчая явлена, и в книги записана, и пошлины по указу взяты, и в приход записаны сего ж числа. Помета на купчей таможенного головы Семена Поповых» [РГАДА. Ф. 615. Оп. 1. Д. 2166. Л. 11–11об.]. К сожалению, отчество Семена здесь не указано, поэтому приходится привлекать другие источники.

В 1757 г. Иван Филатович Лянгусов, сын известного вятского купца, для подтверждения своей собственности на деревню предоставил в Вятскую межевую канцелярию грамоты, с которых были сняты копии. В конце одной из копий имеется запись: «У подлинной писано тако: 203 (1695. — А. М.) году июля 31 день записать в книги в Хлынове в таможне. Сия закладная явлена, и в книги записана, и пошлины по указу взяты, и в приход вписаны сего ж числа. Помета на сей закладной таможенного головы Семена Поповых» [РГАДА. Ф. 1372. Оп. 2. Д. 4. Л. 15–15об.]. Здесь отчество Семена также не указано, но становится понятно, что какой-то Семен Поповых на протяжении, по крайней мере, сентября 1694 — августа 1699 гг. исполнял должность вятского таможенного головы г. Хлынова, возможно, с пропусками, т. к. они обычно избирались на один сентябрьский год.

Наконец, в книге записи судных (судебных) дел 7186 (1677/78) г. имеется следующая запись: «Майя в 1 день подал явочную челобитную хлыновец Сенка Попов на хлыновского земского старосту на Ивана Куртеева в отказе от таможенного дела, и впредь вместо Ивана Счасливцова в таможне в подьячих быть ему не велел. Явчих пошлин 4 денги взято» [РГАДА. Ф. 137. Оп. 1. Вятка. №9. Л. 65]. Здесь отчество также не указано. Кроме того, фамилия Семена записана без окончания –ых. Но, тем не менее, эта запись является ключевой для идентификации данного Семена.

Для этого необходимо вновь обратиться к уже рассмотренным частным деловым актам. Такие акты, кроме всего прочего, являются важным источником для составления родословных. В них гораздо чаще упоминаются женщины и их родственные связи, подробно указываются степени родства участников сделок, полностью указываются их имена, и т. п.

В акте от 27 декабря 1687 г., когда «хлыновец Семен Федоров сын Поповых» занял девять рублей у Павла Григорьева сына Пономарева, указано, что закладом за эти деньги является «дворовое порозжее место…, что бывало то дворовое место и огородчик тестя моего Семенова Якова Михайлова сына Счасливцова, а то дворовое место и огородчик в Хлынове на посаде в Московской улице идучи от базару на левой стороне» [РГАДА. Ф. 615. Оп. 1. Д. 2142. Л. 522об.–523]. В конце закладной была сделана помета, что Семен Поповых деньги вернул и закладную забрал, то есть бывшее владение его тестя осталось за ним. Здесь мы узнаем важную информацию, которой не владели ранее — становится известна девичья фамилия жены Семена Поповых Ксении Яковлевны — Счастливцева, и имя ее отца.

Обращает на себя внимание фамилия — точно такая же в судном деле указана у таможенного подьячего, вместо которого должен был служить Семен Попов. Важно понять, были ли родственниками Яков Михайлович Счастливцев и таможенник Иван Счастливцев. В переписи 1678 г. в Хлынове на посаде указаны «дворы салдацкие и приставьские», среди них во дворе «Агеева полку Шепелева писарь Ивашко Федоров сын Счасливцов, у него племянники Савка 13 лет, Фетка 10 лет Ивановы ж дети», а через двор от него во дворе «салдат Якушко Михайлов сын Счасливцов» [11, С. 54]. Другие Иван и Яков Счастливцевы в городе не отмечаются, поэтому с полным основанием можно считать, что это и есть искомые Счастливцевы. Но из этих записей неясны их родственные связи.

Помочь это выяснить позволяет переписная книга 1646 г. В это время Счастливцевы проживали еще не в Хлынове, а в Спенцынском стане, прилегавшем к городу, в деревне Овдеевской: «Во дворе Фетка Семенов сын Счасливцов з детьми с Феткою да с Ивашком да с Ивашком ж. Фетка женат, Ивашко большей 8 лет, Ивашко меньшей 5 лет. Да у Фетки ж племянники Савка да Ситка да Харка Ярофеевы дети. Савка 10 лет, Ситка 5 лет, Харка 3 лет. У нево ж племянник Якунка Михайлов сын Счасливцов [РГАДА. Ф.. 1209. Оп. 1. Д. 518. Л. 149–149об.].

Таким образом, тесть Семена Поповых Яков (Якунка) Михайлович Счастливцев приходился двоюродным братом писарю (таможеннику) Ивану Федоровичу Счастливцеву. Кроме того, в одном из актов 1680 г. сообщалось, что «Слободцкого города городничей Иван Федоров сын Счасливцов да я ж племянник его Сава Иванов сын Счасливцов же продали есми хлыновцу Семену Федорову сыну Поповых пожню свою оброчную за Вяткою рекою за Дымковым против Луковцова в Пихотках» [РГАДА. Ф. 615. Оп. 1. Д. 2139. Л. 247об.–248].

Таким образом, устанавливается прямая связь между С. Ф. Поповых и И. Ф. Счастливцевым. Вероятно, до 1 мая 1678 г. последний оставил свою должность хлыновского таможенного подьячего и получил должность городничего г. Слободского. На оставленную должность по родственному и претендовал Семен Поповых, но хлыновский земский староста Иван Афанасьевич Куртеев по какой-то причине этому воспротивился. Возможно, хотел поставить кого-то из своих близких. Однако земские старосты избирались всего на один год, осенью 1678 г. в Хлынове старостой стал Иван Сергеевич Репин, а следом за ним Семен Евдокимович Левашев. Поэтому помех со стороны Куртеева уже не было. По крайней мере, как указывалось, в 1694–1699 гг. Семен Поповых был таможенным головой в Хлынове. Но сразу головой он стать не мог, поэтому, очевидно, ранее служил таможенным подьячим.

В 1689–1694 гг. отмечается высокая активность С. Ф. Поповых по приобретению недвижимости и раздаче займов (в среднем по 4 операции в год), поэтому можно предполагать, что в это время он уже служил в хлыновской таможне, что стало источником его более высокого денежного дохода. Подтвердить или опровергнуть это положение, возможно, помогут сохранившиеся приходные книги таможенных сборов Хлыновской таможни за 1696 и 1699 гг. [РГАДА. Ф. 1408. Оп. 1. Д. 463, 464] и таможенные выписи 1696 г. [РГАДА. Ф. 829. Оп. 1. Д. 2043]. Кстати, вероятно, не случайно бывший дворовый человек С. Ф. Поповых И. М. Клобуков позднее стал хлыновским таможенным подьячим. Вполне возможно, что этой профессии Клобукова обучил его бывший хозяин Семен Поповых.

30 января 1699 г. Петр I издал два указа, знаменующие начало городской административной реформы [14, С. 598–601 (№1674, 1675)]. По этой реформе отменялось воеводское управление городов, которое должно было перейти к выборным бурмистрам. С 7 декабря 1699 г. «на Вятке начали бурмистры судить и всякую управу чинить» [15, С. 628]. Одним из двух выбранных в 1699 г. бурмистров А. И. Вештомов назвал Семена Попова [16, С. 117]. Его деятельность в 1700 г. зафиксирована в нескольких документах, хранившихся в 1730-х гг. в воеводской канцелярии. В росписном списке 1731 г. при передаче дел от товарища воеводы князя Никиты Богдановича Мещерского к воеводе Григорию Семеновичу Любовникову записаны:

«Столп о пожарном случае 700-го году, за закрепою бурмистра Семена Поповых.

Столп мировым челобитным того ж 700-го году, за ево ж закрепою.

Столп челобитным того ж 700-го году пришлым людем, которые, приходя, явились и подавали челобитные, чтоб им жить на Вятке для прекормления, за закрепою бурмистров Ивана Вершинина, Семена Поповых на столбцах.

Книга приходная десятой деньги доимочная 203-го (1694/95. — А. М.) году, за закрепою бурмистра Семена Поповых на одной дестевой тетрате» [РГАДА. Ф. 248. Оп. 109. Д. 233. Л. 10] (см. Примечание 2).

Те же документы зафиксированы в росписном списке 1733 г. при передаче дел от воеводы Г. С. Любовникова к воеводе Кузьме Ивановичу Чернавскому [РГАДА. Ф. 425. Оп. 2. Д. 47. Л. 9–9об.]. Для идентификации этого бурмистра важна запись фамилии — она везде указана в форме «Поповых». Фамилия проживавшего в Хлынове Семена Борисовича во всех известных документах, где указано его полное имя, записана в форме «Попов» без окончания –ых. Фамилия же Семена Федоровича и его родственников в большинстве случаев, напротив, записана в форме «Поповых».

Важно отметить, что по частным договорным актам наибольшая активность по приобретению недвижимости и выдаче займов у Семена Федоровича Поповых фиксируется в 1701 г. — 10 операций. Вероятно, это может служить дополнительным доказательством того, что именно Семен Федорович Поповых в 1700 г. был вятским бурмистром. Последняя активность в данном направлении зафиксирована в 1711 г. — шесть операций. Объяснения этому факту пока нет.

А. И. Вештомов отметил, что в 1704 г. Семен Попов вновь был вятским бурмистром [16, С. 119]. Действительно, эта его деятельность также зафиксирована двумя документами. В росписном списке 1733 г. кроме указанных выше дел указано «1704-го году. Хлыновских 165 тетратей да уездных 17 тетратей. Итого 182 тетрати за руками бурмистров Семена Попова с товарыщи» [РГАДА. Ф. 425. Оп. 2. Д. 47. Л. 23]. А в Российской государственной библиотеке (г. Москва) хранится дело, на первом листе которого следующее заглавие: «Отписки черные с Вятки к Москве вятских земских дел бурмистров Ивана Хохрякова, Семена Поповых … (пятно), 1704 году». По листам имеются скрепы: «Бурмистр Семен Поповых и бурмистр Иван Хохряков» [17].

Уже приходилось упоминать, что в 1706 г. переписчиком податного населения в Слободском уезде также был Семен Поповых [РГАДА. Ф. 1209. Оп. 1. Д. 1079. Л. 48, 162. См.: 13, С. 523]. Но о каком Семене в данном случае идет речь, сказать пока невозможно. Справедливости ради необходимо отметить, что почерк этого Семена Поповых не похож на почерк «нашего» Семена.

После всего сказанного возникает вопрос — действительно ли Семен Федорович Поповых был еще и дьячком Хлыновского Богоявленского собора? Пока удалось установить всего два источника (!), где Семен Поповых явно назван дьячком. Это уже упомянутая перепись 1710 г. и синодик Богоявленского собора, хранящийся в Кировском областном краеведческом музее. Интересно, что в обоих случаях он назван дьячком во множественном числе вместе с младшим братом. В переписи: «Во дворе Богоявленского собора дьячки Семен Федоров сын Поповых 54 лет, у него жена Ксения Яковлева дочь 53 лет, у него брат Павел 48 лет…» [11, С. 74]. В синодике: «Род Богоявленского собора церковных дьячков Семена, Павла Федоровых детей Поповых» [18]. Синодик был написан предположительно в период 1700–1711 гг. [19, С. 342, 344]. Но учитывая, что в 1704 г. Семен Поповых, вероятно, вновь был избран вятским бурмистром, возможно, синодик составлялся после этой даты, ближе к 1711 г. В таком случае дьячком Богоявленского собора С. Ф. Поповых мог стать незадолго до 1710 г.

О родословной С. Ф. Поповых

Кроме сведений о тесте Семена Поповых частные акты содержат много важной информации о нем самом и близких родственниках. В нескольких актах 1672 г. упоминается отец Семена Федор Поповых [20]. В двух из них он называется богоявленским дьячком, что соответствовало действительности. Известно, что с 7175 (1666/67) г. «велено быть у Богоявленской церкви во дьячкох Федору Попову» [РГАДА. Ф. 237. Оп. 1. Д. 55. Л. 20об., 139; 11, С. 522].

Из одного из актов узнаем, что у Федора Поповых имелась собственная пожня «за Вяткою рекою в Лименском острову». Вероятно, может оказаться важной информация одной из закладных, предъявленных в 1691 г. В конце нее имеется следующая запись: «Кабалу писал ильинской дьячек Федор Поповых лета 7175-го (1667. — А. М.) апреля в 13 день» [РГАДА. Ф. 615. Оп. 1. Д. 2145. Л. 84–84об.]. Вполне возможно, здесь упоминается отец Семена Поповых, который в том же 1667 г. стал дьячком Хлыновского Богоявленского собора. На Вятской земле существовало несколько церквей, посвященных Илье пророку, например, в селах Волково, Медяны, Ильинском, Истобенске, Холунице, в Святицком монастыре, не говоря о придельных церквях. Но если вспомнить, что Семен Поповых приобретал земли в приходе села Ильинского на Чепце, можно предположить, что его отец был выходцем из этой местности.

До настоящего времени, к сожалению, не известны более ранние предки С. Ф. Поповых кроме его отца. Нам только точно известно имя его деда Исаака. Поэтому указание на местность прежнего проживания его отца может иметь важное значение для дальнейшего поиска предков Семена. Необходимо признать, что выстроенная А. С. Верещагиным и принятая Д. К. Уо и мной родословная предков Семена Поповых по сведениям синодиков является достаточно умозрительной [1, С. 92 (Примеч. 1); 2, С. 223, 231; 4, С. 194–195, 351].

Несколько актов содержат сведения о старшем брате Семена Осипе Федоровиче [21]. Из переписи 1710 г. известно, что он был архиерейским певчим [11, С. 74]. Однако в акте от 21 августа 1686 г. он назван кстининцем, а в акте от 15 мая 1691 г. его вдова названа женой «Кстининского Архангельского церковного бывшего дьячка Осипа Федорова сына Поповых». Очевидно, что первоначально Осип был архиерейским певчим, в 1683 г. купил двор с постройками в Хлынове, а затем по какой-то причине был переведен дьячком в Архангельскую церковь села Кстинино, где прожил до смерти. В 1691 г. его жена продала всю недвижимость в Кстинино и вернулась в Хлынов.

Известно, что Кстинино входило в Березовский стан, рядом с этим селом протекает речка Якимчевка. Интересно, что именно в 1686 г., когда Осип назван кстининцем, Семен Поповых впервые (очевидно, неслучайно) приобрел оброчную пожню в Березовском стане «подле Якимчевское озеро» [РГАДА. Ф. 615. Оп. 1. Д. 2141. Л. 418об.–419]. Неоднократно в актах XVIII в. отмечаются сыновья Осипа Василий, Яков и Андреан (Андриян), в основном в качестве свидетелей при сделках. Ранее был известен только последний из них.

Рассматривая родословную С. Ф. Поповых, Д. К. Уо отметил проживавшего в Хлынове священника Михаила Семеновича Поповых, который в переписи 1678 г. записан попом Всехсвятской церкви, «что за городом», а в переписи 1710 г. — попом женского Преображенского монастыря. Он решил, что Михаил Поповых приходился двоюродным братом Семену Поповых, а его отец Семен — родным братом Федору Поповых [2, С. 224, 231].

На самом деле оснований для этого никаких нет кроме одной из записей в синодиках, которую нельзя интерпретировать однозначно. В синодиках в записях поминания рода Поповых встречается имя Михаила, но сделать вывод о его степени родства с С. Ф. Поповых не представляется возможным [4, С. 197–198]. Один из частных актов устанавливает эту степень однозначно. Как уже сообщалось, в 1711 г. Семен Поповых приобрел оброчный починок в Бритовской волости. Начинается запись о купчей следующими словами: «Хлынова города Преображенского Новодевича монастыря поп Михаил Семенов сын Поповых продал племяннику своему Семену Федорову сыну Поповых же оброчной свой починок» [РГАДА. Ф. 615. Оп. 1. Д. 2157. Л. 58]. Судя по тому, что отчества у попа Михаила и дьячка Федора, отца Семена, разные, скорее всего они были двоюродными братьями. А значит, Семен приходился Михаилу двоюродным племянником.

Ранее в переписях, ревизских сказках и других документах не было найдено никакой информации о детях Семена Поповых. В историографии только бытовало мнение, что у него был, по крайней мере, один сын. При исследовании частных актов был найден, наконец, самый важный акт, позволяющий открыть завесу тайны о его детях. 26 августа 1764 г. хлыновский купец Григорий Иванович Швецов продал слободскому крестьянину Тимофею Ефимовичу Метелеву мельницу и двор в деревне Сыкчинской на речке Сыкчинке, доставшиеся ему «во владение по наследству с матернюю сторону от деда своего хлыновца Семена Федорова сына Поповых, у которого мужеска полу наследников не имелось» [РГАДА. Ф. 615. Оп. 1. Д. 2333. Л. 11–11об.] (см. Приложение 1).

Это сообщение полностью перечеркивает наши представления о наличии у С. Ф. Поповых сыновей. Отсюда становится понятно, что у него имелась, по крайней мере, одна дочь, вышедшая замуж за Ивана Швецова. Действительно, перепись 1710 г. показывает, что в хлыновском посаде на улице Никитской проживали братья Василий, Феоктист и Иван Алексеевичи Швецовы со своими семьями. У Ивана, которому тогда было 28 лет, записаны «жена Анна Семенова дочь 25 лет, у них сын Григорей году, дочь Евдокия 3 лет» [11, С. 78]. В 1716 г. у них было уже четверо детей: «Григорей 6 лет, Иван полугоду, дочь Евдокея 8 лет, Васса году» [РГАДА. Ф. 214. Оп. 1. Д. 1595. Ч. 1. Л. 59об.–60], а через год появился еще один сын Михаил [11, С. 113].

Отсюда следует еще один дополнительный аргумент в пользу того, что именно Семен Федорович Поповых был избран бурмистром в 1699 г. Дело в том, что вторым бурмистром, как указал А. И. Вештомов, тогда был избран Алексей Швецов [16, С. 117] (см. Примечание 3). А это не кто иной, как сват Семена Федоровича Алексей Матвеевич Швецов.

Важно отметить, что он, по крайней мере, дважды до этого избирался хлыновским земским старостой, в 1685/86 и 1695/96 гг. [22; 23, С. 269–273 (№438–443)]. Как показывают наблюдения, чаще всего в бурмистры выбирали людей, которые прежде избирались в земские старосты или таможенные и кабацкие головы. П. Н. Милюков писал даже, что Петр I просто переименовал «земских старост и таможенных и кабацких голов в земских бурмистров и таможенных и кабацких бурмистров» [24, С. 118]. Но на деле это было не так. По крайней мере, в декабре 1699 г. на Вятке одновременно фигурировали земский староста и вятские бурмистры [РГАДА. Ф. 141. 1699 г. Д. 325]. Таким образом, вполне вероятно, что первыми бурмистерское управление Вятской землей возглавили родственные друг другу бывший ранее земским старостой А. М. Швецов и бывший таможенный голова С. Ф. Поповых.

О наследниках С. Ф. Поповых

Возникает закономерный вопрос: как появилось мнение о наличии у С. Ф. Поповых сыновей? В послесловии к публикации «Вятского временника» (далее — ВВ) А. С. Верещагин отметил, что на первом листе рукописного сборника, в котором находился ВВ, были сделаны две записи. Первая гласила: «Сия книга хлыновца Семена Попова. Подписано в 710-м году». Под этой записью вторая запись, как отметил Верещагин, сделанная рукой протоиерея Луки Юферева: «Отдал за цену Святотроицкаго собора протоиерею Луке Юфереву канцелярист Иван Попов 1768 года». Подаривший этот сборник в Вятскую епархиальную библиотеку протоиерей Павел Петрович Анисимов указывал, что часть листов ВВ была написана рукой Семена Поповых, а некоторые листы «написаны рукою его сына Ивана Семенова Попова». То есть он считал, что указанный во второй записи канцелярист Иван Попов был сыном Семена Поповых [1, С. 72].

В том же послесловии Верещагин отметил, что в рукописи Спасского собора о Нерукотворенном образе Христа Спасителя (см. Примечание 4) по листам имеется владельческая запись: «Книга хлыновца Семена Федорова сына Поповых, подписана 1751 году сентября в 21 день, то есть в четверток, а подписал предреченъного Семена Попова вънук ево Иван Попов же». Из этой записи он заключил, что рукопись, в которой находился ВВ, продал Луке Юфереву не сын Семена Поповых, а его внук Иван Попов [1, С. 94 (Примеч. 3)].

Верещагин не упомянул, что в этой рукописи имеется еще одна запись по листам: «Сия книга при [на] длежит Вятскаго Воскресенскаго собора иерею Иоану Юфереву, которая досталась ему от отца, которым куплена была у канцеляриста Попова». Стало быть, скорее всего, это тот же канцелярист Иван Попов, который продал Луке Юфереву сборник, содержащий ВВ.

И еще одну владельческую запись отметил Верещагин на рукописном Хронографе, хранящемся ныне в библиотеке Казанского университета, который ранее также принадлежал С. Ф. Поповых: «Сия книга хлыновца Иакова Попова, подписал… (седьмой лист вырван) ево Иван 1753 году декабря в 6 день на память иже во святых отца нашего Николая архиепископа Мир Ликийских чудотворца и по приязни отдал брату своему (двоюродному) (см. Примечание 5) Михаилу Иванову сыну» [1, С. 95]. Здесь также фигурирует Иван, и, можно полагать, во всех трех записях упоминается одно лицо. Сейчас остается только сожалеть, что в казанской рукописи оказался вырванным седьмой лист, это могло бы многое разъяснить.

Кто же такой канцелярист Иван Попов, кем он приходился Семену Поповых? Поскольку прямых наследников мужского пола у Семена не было, только небольшая часть его наследства выделялась его дочери/дочерям, а основная часть наследовалась близкими родственниками-мужчинами. В нашем случае это родные братья Семена и их сыновья.

Поскольку старший брат Осип умер раньше Семена, наследство получил младший брат Павел и его сыновья Яков и Филипп. Это видно уже из ландратской переписи 1716 г., когда Семен Поповых уже умер. Например, в Чепецком оброчном стане деревня Востриковская, две деревни, что были починки над речкой Сырчинкою (Сыкчинкою), которые по переписи 1710 г. принадлежали С. Ф. Поповых [РГАДА. Ф. 1209. Оп. 1. Д. 1098. Л. 434об.–435об., 468об.–469], в 1716 г. уже записаны за подьячим Яковом Поповым [РГАДА. Ф. 214. Оп. 1. Д. 1595. Ч. 1. Л. 386об.–387, 393об.].

Это же видно из некоторых актов. В 1746 г. бывший канцелярист Вятской провинциальной канцелярии Яков Павлович Попов продал покос на левой стороне реки Вятки в Миронове (Неронове) лугу. При этом он отдал покупателю купчую, «которая писана в прошлом 7194-го (1686. — А. М.) году марта в осмый день от Ивана Михайлова сына Загребина на имя Семена Федорова сына Попова» [РГАДА. Ф. 615. Оп. 1. Д. 2214. Л. 47–48; Д. 2215. Л. 85–86]. В 1739 г. Филипп Павлович Поповых продал две деревни в Чепецком оброчном стане Ветошкинскую и Мальцовскую, о которых в акте сказано: «О том о всем вышеписанном недвижимом имении, как о деревнях, так и о сенных покосах, написано в прежних крепостях имянно, которые писаны на имя дяди моего Семена Попова, также и по разделу брата моего Якова Попова ж» [РГАДА. Ф. 615. Оп. 1. Д. 2178. Л. 89–89об.; Д. 2182. Л. 70об.–71].

Таким же образом племянникам Семена Поповых должна была достаться его библиотека, которая в то время стоила немалых денег. Между прочим, точно так же уже во второй половине XVIII века личная библиотека вятского купца-книжника Петра Сидоровича Рязанцева, у которого не было сыновей, досталась его двоюродному племяннику крупному вятскому купцу Филату Михайловичу Рязанцеву и его сыновьям [25]. Поэтому, скорее всего, Ивана Попова необходимо искать среди сыновей Якова или Филиппа Поповых.

Благодаря частным актам таковой действительно обнаруживается. 6 февраля 1740 г. «Вяцкой правинцыалной канцелярии копеист, а ныне определенной в Крепостную кантору писцом Иван Попов» поручился, что будет исправно выполнять свою работу в новой должности («о содержании крепостного интересу»), за что поручились сразу шесть человек, среди которых «Яков Павлов сын Попов по сыне своем Иване Попове ручаюсь» [РГАДА. Ф. 615. Оп. 1. Д. 2186. Л. 1–1об.].

Акты позволяют достаточно подробно проследить карьеру Ивана Яковлевича Попова. Впервые он встречается 31 июля 1739 г. в качестве копииста Вятской провинциальной канцелярии (далее ВПК). Затем, как говорилось выше, был определен на должность писца Хлыновской крепостной конторы. 28 мая 1752 г. Иван указан как копиист подушного сбора ВПК. 2 июля 1755 г. он отмечен в качестве подканцеляриста ВПК. И, наконец, 23 апреля 1756 г. Иван впервые указан канцеляристом ВПК. В этой должности он отмечается вплоть до 8 июля 1775 г. И в последний раз среди имеющихся актов Иван Яковлев сын Попов встречается 12 августа 1779 г. в качестве надсмотрщика канцеляриста [26].

Более сорока лет работы чиновником местной администрации! Почти не остается никаких сомнений, что это именно тот самый канцелярист Иван Попов, который упоминается во всех трех рукописях, принадлежавших ранее С. Ф. Поповых. Таким образом, этот Иван Яковлевич Попов приходился внучатым племянником Семену Поповых, в некотором роде действительно внуком. И становится понятно, какое слово было написано на утраченном седьмом листе из казанского Хронографа — «сын», то есть «Сия книга хлыновца Иакова Попова, подписал сын ево Иван».

Чтобы образ Семена Поповых стал еще ближе и живее, приведем два бытовых случая из его жизни. В уже упомянутой книге записи судных дел имеются две записи явочных челобитных, поданных Семеном Поповых. Строго говоря, неизвестно, о каком Сенке Попове (именно так записана его фамилия) идет речь в первой записи, но она весьма любопытна. Он пожаловался, что 22 декабря 1677 г. «у нево унесли воровские люди ис торговой бани платья кафтан шубной да рубашку пестрединую, 10 алтын денег, сапоги телятинные, всего на 2 рубли на 10 алтын» [РГАДА. Ф. 137. Оп. 1. Вятка. №9. Л. 24об.]. Вот такое неприятное происшествие с ним случилось.

Но следующее происшествие, которое точно произошло с нашим хлыновцем Сенкою Поповых, стало еще неприятнее, так как принесло гораздо большие убытки и было связано с родственниками его жены. 28 февраля 1679 г. он заявил, что в феврале, вероятно, вскоре после смерти тестя Якова Михайловича Счастливцева, ночью в дом покойного приехали сестра его жены Фетинья и ее муж Нефед Данилович Толмачев и тайно вывезли со двора множество имущества и документов [РГАДА. Ф. 137. Оп. 1. Вятка. №9. Л. 328об.–329] (см. Приложение 2). Неизвестно, чем закончилось это дело, но, вероятно, Семену удалось вернуть имущество и документы, так как позднее мы видим, что он закладывал дом своего тестя со всеми постройками в залог за взятые взаймы деньги. То есть он сумел доказать, что дом принадлежит ему.

Выводы

Таким образом, изученные документы заставляют нас кардинально пересмотреть взгляды на личность и биографию Семена Федоровича Поповых. Скромный дьячок исчезает и появляется высокопоставленный чиновник местной вятской администрации. Статус и должности позволяли ему заниматься приобретением недвижимости в наиболее плодородных регионах Вятской земли, тем самым преумножая капитал. Это же положение позволяло Семену более свободно собирать свою библиотеку и самому заниматься литературно-исторической деятельностью.

Отсутствие у него сыновей вынуждает пересмотреть интерпретацию некоторых записей Семена. Так, Д. К. Уо считал, что сын Поповых отсутствовал в переписи 1710 г., так как был в это время на службе. И поэтому Семен Поповых в своем рукописном сборнике высказал недовольство политикой государства относительно «лишних» церковников, которых отправляли на военную службу [2, С. 108–109, 222, 229, 231, 240, 308; 27, С. 9–10].

Необходимо отвергнуть все гипотезы о том, что некоторые записи и приписки в рукописях Семена были сделаны его сыном [См., например: 13, С. 525]. В соответствии с новыми полученными данными о родословии Семена Поповых необходимо внести корректировки в родословную роспись Поповых. Несмотря на большой объем выявленных сведений, остается неизвестной ранняя родословная С. Ф. Поповых, поэтому поиски должны быть продолжены.

Примечания

1. В известных документах отчество бурмистра Семена Поповых не указано. В конце XVII — начале XVIII вв. в Хлынове проживал еще Семен Борисович Попов.

2. В. П. Юрьев в своей неполной публикации этого росписного списка почему-то указал только два из этих документов [28, С. 23].

3. В издании ошибочно напечатано Шведов вместо Швецов. Это объясняется особенностями почерка списка «Истории вятчан» краеведческого музея, где букву «ц» можно прочитать как «д». С этого списка подготавливалась публикация труда Вештомова. В других списках фамилия совершенно четко читается как Швецов. [См.: КОКМ. №5577, С. 83; КОУНБ №27, С. 245; ЦГАКО. Ф. 170. Оп. 1-оц. Д. 72а-оц. Л. 18]. О списках «Истории вятчан» см.: [29].

4. В настоящее время хранится в краеведческом музее: [КОКМ, №3883].

5. Это примечание, вероятно, сделал А. С. Верещагин.

Приложение 1

[Л. 11]

№14. Лета 1764-го августа двадесять шестаго дня Вятской правинцы [и] города Хлынова купец Григорей Иванов сын Швецов в роде своем не последней продал Слободского уезда Чепецкого оброчного стана Ильинской волости государьственному ж черносошному крестьянину Тимофею Ефимову сыну Метелеву, жене ево и детям недвижимого имения, доставшагося во владение по наследству с матернюю сторону от деда своего хлыновца Семена Федорова сына Поповых, у которого мужеска полу наследников не имелось, а ему по данному 7180-м году из Хлыновской приказной избы владеному указу, мелницу, состоящую в Слободском уезде в Чепецком оброчном стану на речке Сыкчинке при деревне Сыкчинской о дву онбарах, в одном два наливные, а в другом один

[Л. 11 об.] подшвенной, колесчатые подставы, со всяков железною и деревянною мелнишною снастми, з жерновным каменьем, со спрудною водою, с сыпями и з берегами, что в потоплении под тою водою есть и с оброком, да з дворными и хоромным строением и с подворным местом и с колод [ц] ем, которой двор во оной деревне Сыкчинской собственной мой с огородчиком. А мерою под тем дворным строением и огородчиком длиною 42, поперег 34 сажени. А взял он Григорей Швецов у него Тимофея Метелева за оной свое недвижимое имение по торгу денег 50 рублев. К той купчей города Хлынова купец Григорей Иванов сын Швецов, да свидетели Вятской правинцыалной канцелярии пищики Михайло Тимофеев сын Дуров, Федор Дорофеев сын Симанов руки приложили. Писал и записал Крепостной канторы писец Харитон Кекин. Пошлин 5 рублев, от писма 10, от записки 3, вновь положенных 10 копеек, на росход 2 копейки 3 четверти взяты. Принял и соверщил надсмотрщик Василей Рылов.

К сей записке города Хлынова купец Григорей Иванов сын Швецов руку приложил и купчую крепость к себе взял того ж числа.

К сей записке Вятской правинцыальной канцелярии пищик Федор Дорофеев сын Симанов вместо крестьянина Тимофея Ефимова сына Метелева руку приложил.

Оригинал: РГАДА. Ф. 615. Оп. 1. Д. 2333. Л. 11–11 об. Писарская копия.

Приложение 2

[Л. 328 об.]

Февраля в 28 день подал явочную челобитъную хлыновец Сенка Поповых, в нынешнем де во 187-м году в феврале месяце ночною порою непосдно (!) время приезжал хлыновец Нефед Данилов сын Толмачев во двор покойного тестя моево Якова Счасливцова и с женою своею Фетиньею, а ево тестя моево з дочерью, и вывез из двора тайно божие милосердие иконы, и всякой домашней завод, и посуду медную и деревянную, и платье ношебное мужское и женъское, и две шапки мужских, одна красная с куницею, а у другой полки бобровые, и хлеб сухой всякой, да кузничную снасть наковально и мехи, клещи и молоты и всякие заводы, да коробку //

[Л. 329] деревянную з замком, а в ней крепости: закладная на двор ево Яковлев покойного, что в Хлынове на посаде в Московской улице, да купчая на кузницу от Поздея Клюкина, да кабала Чепетцкого стану на Клементья Зорина в семи рублех, да кабала ж на хлыновца на Козьму Хгрехова (!) в тритцети алтынех, да кабала ж Волковского стану на Левку Сокерина с товарыщи в трех рублех, да закладная кабала на хлыновца на Луку Шиклина, а в той закладной подписан двор ево Лукин, да росписка от нево Сенки ему Сенки тестю Якову Счасливцову дана была ево Сенкина письма за рукою в том, сколько он ему з дочерью своею приданого дал, да иные всякие письма. Да свел он Нефед корову белую, уши редры, да иные всякие житейские домовые припасы свозил и переносил, и не сказав и сродичам тестя моево покойного и ему Сенке. И тем Нефед хочет ево Сенку изгонить и потеснить и статки тестя моево покойного изовладеть напрасно. А у нево Сенки тем остаткам по приказу ево покойного тестя ево написана всему роспись, и по той ево росписи статков ценою рублев на шестьдесят. И с той явочной челобитной пошлин четыре деньги взято.

Оригинал: РГАДА. Ф. 137. Оп. 1. Вятка. №9. Л. 328 об.–329. Подлинник.

Список источников

1. Верещагин А. С. Времянник еже нарицается Летописец Российских Князей, како начася в Российской земли княжение и грады утвердишася. Вкратце написано. Необходимые сведения о напечатанном здесь «Временнике» // Тр. ВУАК. Вятка, 1905. Вып. II. Отд. II. С. 68–96.

2. Уо Д. К. История одной книги: Вятка и «не-современность» в русской культуре Петровского времени. СПб., 2003. 396 с.

3. Словарь русского языка XI–XVII вв. М., 1982. Вып. 9 (М) / гл. ред. Ф. П. Филин. 361 с.

4. Мусихин А. Л. Штрихи к биографии вятского книжника Семена Попова // Мусихин А. Л. Вятка: символы и смыслы: в 2 т. Н. Новгород, 2019. С. 193–199.

5. Российский государственный архив древних актов (РГАДА). Ф. 615. Оп. 1. Д. 2139. Л. 247об.–248; Д. 2141. Л. 215–216, 418об.–419; Д. 2142, Л. 158об.–159; Д. 2143. Л. 425об.–426об., 430об.–432об.; Д. 2145. Л. 85об.–86об., 362об.–363об.; Д. 2146. Л. 209–210, 607об.–608об., 647об.–648об.; Д. 2147. Л. 56–56об., 72об.–73, 306об.–307; Д. 2148. Л. 107–108, 284–285, 346об.–347об.; Д. 2149. Л. 334об.–335об.; Д. 2150. Л. 230–230об., 395–398, 415–415об., 437–437об., 543–543об., 657–657об, 691–691об., 699–699об.; Д. 2157. Л. 58; Д. 2333. Л. 11–11об.

6. РГАДА. Ф. 615. Оп. 1. Д. 2143. Л. 300–301; Д. 2145. Л. 241–242об.; Д. 2146. Л. 129об.–130; Д. 2147. Л. 307об.–309; Д. 2149. Л. 130–131; Д. 2150. Л. 394об.–395, 695–696; Д. 2151. Л. 147об.; Д. 2158. Л. 66–66об., 107об.–108, 155об.–156, 180–181, 240об.–241об.

7. Мусихин А. Л. Земельные владения вятчан периода независимости (конец XV в.) // Мусихин А. Л. Вятка: символы и смыслы: в 2 т. Н. Новгород, 2019. С. 99–108.

8. Ряпухина Т. А. Оброчные земли на Вятке в XVII в. // Русское государство в XVII веке: новые явления в социально-экономической, политической и культурной жизни: сб. ст. М., 1961. С. 39–49.

9. Мусихин А. Л. Вятские крестьяне Прозоровы: предыстория купеческой династии и формирование капитала в первой половине XVIII в. // Из прошлого Вятки: купеческие фамилии, семьи, лица: материалы Всерос. науч. конф. (Киров, 20 октября 2022 года) / сост., науч. ред. М. С. Судовиков. Киров, 2022. (Конференции. Симпозиумы. Чтения). С. 53–61.

10. РГАДА. Ф. 615. Оп. 1. Д. 2146. Л. 282–283об.; Д. 2148. Л. 92об.–93об.; Д. 2150. Л. 27–28, 646–647об.; Д. 2178. Л. 107об.–108.

11. Вятка: Материалы для истории города XVII и XVIII столетий. М., 1887. 311 С.

12. Мосин А. Г. Круг чтения крестьян, горожан и мастеровых Вятского края XVII — первой половины XIX вв.: общие и специфические черты // Деревня и город Урала в эпоху феодализма: проблема взаимодействия: сб. науч. ст. Свердловск, 1986. С. 117–130.

13. Мусихин А. Л. Вятка: символы и смыслы: в 2 т. Н. Новгород, 2019. 800 с.

14. Полное собрание законов Российской империи, с 1649 года. СПб., 1830. Т. 3. 1689–1699. 691 с.

15. Вятский временник // Мусихин А. Л. Вятка: символы и смыслы: в 2 т. Н. Новгород, 2019. С. 599–628.

16. Вештомов А. И. История вятчан со времени поселения их при реке Вятке до открытия в сей стране наместничества, или с 1181 по 1781-й год чрез 600 лет, сочиненная главного народного училища учителем исторических наук титулярным советником Александром Вештомовым в 1807 и 808-м годах. Казань, 1907. 212+VIII с.

17. Научно-исследовательский отдел рукописей Российской государственной библиотеки (НИОР РГБ). Ф. 178. Т. 7. №10968.

18. Кировский областной краеведческий музей (КОКМ). №3780. Л. 35.

19. Мусихин А. Л. Синодик Вятского Богоявленского собора в рукописном фонде Кировского областного краеведческого музея // Мусихин А. Л. Вятка: символы и смыслы: в 2 т. Н. Новгород, 2019. С. 341–345.

20. РГАДА. Ф. 615. Оп. 1. Д. 2138. Л. 89–90, 214–215, 342–343об.; Д. 2140. Л. 91–91об.

21. РГАДА. Ф. 615. Оп. 1. Д. 2140. Л. 64об.–65об.; Д. 2145. Л. 345–345об.; Д. 2146. Л. 347об.–348об.; Д. 2148. Л. 335об.–336; Д. 2150. Л. 702об.–703.

22. РГАДА. Ф. 159. Оп. 3.2. Д. 2233. Л. 197–202; Д. 4644; Ф. 141. 1686 г. Д. 68; 1696 г.. Д. 8; Д. 299; 301;

23. Грамотки XVII — начала XVIII века / Изд. подгот. Н. И. Тарабасова, Н. П. Панкратова; под ред. С. И. Коткова. М., 1969. 415 с.

24. Милюков П. Н. Государственное хозяйство России в первой четверти XVIII столетия и реформа Петра Великого. СПб., 1892. XVI+736+156 с.

25. Мусихин А. Л. Петр Сидорович Рязанцев — купец-книжник XVIII в. // Мусихин А. Л. Вятка: символы и смыслы: в 2 т. Н. Новгород, 2019. С. 228–235.

26. РГАДА. Ф. 615. Оп. 1. Д. 2180. Л. 15об.; Д. 2255. Л. 121об.; Д. 2291. Л. 3; Д. 2300. Л. 9; Д. 2367. Л. 9; Д. 2375. Л. 2

27. Уо Д. К. Доклад на презентации книги «История одной книги: Вятка и „не-современность“ в русской культуре Петровского времени». СПб.: «Дмитрий Буланин», 2003. Киров, 2003. 3 июля. Машинопись.

28. Юрьев В. П. Вятка в рукописных памятниках старины. Вятка, 1885. IV+48 с.

29. Мусихин А. Л. Рукописные списки «Истории вятчан» А. И. Вештомова: проблемы выявления и идентификации // Одиннадцатые Герценовские чтения: материалы Всерос. науч. конф. (Киров, 11–12 апр. 2017 г.) / науч. ред. М. С. Судовиков. Киров, 2017. С. 67–82.

Мусихин А. Л. СТАВЛЕНАЯ ГРАМОТА 1594 Г. МИТРОФАНУ ИВАНОВУ В ПОПЫ НА ВЯТКУ ИССЛЕДОВАНИЕ И ПУБЛИКАЦИЯ ТЕКСТА

В настоящее время насчитывается всего несколько десятков актов, относящихся к вятской истории XVI в. Поэтому нахождение каждого нового акта становится научным событием. Много лет Свято-Троицкая Сергиева Лавра занимается созданием электронных копий рукописей Российской государственной библиотеки (далее — РГБ) и других архивохранилищ. На сайте, где размещаются данные копии, была обнаружена ставленая грамота Митрофану Иванову сыну в попы на Вятку от 7 апреля 1594 г. [1], изучению которой посвящена настоящая статья.

Оригинал грамоты находится в РГБ в собрании рукописных книг В. М. Ундольского [2, Ф. 310. №1372.007]. Рукопись написана скорописью коричневыми чернилами на одном листе. Внизу подпись патриарха Иова. На оборотной стороне подтвердительные подписи патриархов Игнатия, Гермогена и Филарета. На рукописи имеются поздние записи: на лицевой стороне в левом верхнем углу поверх зачищенного нечитаемого слова черными чернилами написано «Ундольский»; на обороте внизу темно-коричневыми чернилами надпись в три строки «Принадлежит почетному // гражданину Александру // Медынцову». На оборотной стороне имеются две круглые печати: «Российская государственная библиотека. Рукописный отдел»; «М.П. М. Отд. старопеч. кн. и рукоп.». Впервые эта рукопись упоминается в отчете Московского публичного и Румянцевского музеев (ныне РГБ) за 1867–1869 гг. в качестве экспоната выставки автографов русских исторических деятелей, которым и открывалась данная выставка [3, С. 67].

В 2015 г. в своей монографии о патриархе Гермогене Д. М. Володихин упомянул эту ставленую грамоту [4], но указал шифр другой рукописи, также хранящейся в РГБ в коллекции документов XVI–XIX вв. Общества истории и древностей российских [2, Ф. 204. №22.23]. Судя по описанию этой рукописи, она также выполнена скорописью на одном листе и на обороте имеет подписи трех указанных выше патриархов. Не видя оригиналы этих двух рукописей, невозможно определить, какая из них является подлинником, а какая — списком. Также в РГБ имеется список этой грамоты середины (?) XIX в., входящий в состав «Книги, глаголемой Архиерейский служебник» [2, Ф. 247. №912. Л. 158–158об.]. Возможно, в других хранилищах также имеются списки данной ставленой грамоты.

В грамоте сообщается о посвящении Митрофана Ивановича в сан священника и назначении его на службу на Вятскую землю в церковь Происхождения Честного и Животворящего Креста Господня, стоявшую на торговой площади хлыновского посада. Необходимо отметить, что до обнаружения этой ставленой грамоты самым ранним документом, в котором упоминается церковь Происхождения Креста Господня, являлась тяглая дозорная книга Вятской земли 1615 г. [5, С. 195].

Из грамоты становятся известны некоторые биографические данные Митрофана Ивановича. Он, будучи церковным причетником (см. Примечение 1), был направлен патриархом Иовом к архиепископу Арсению Элассонскому, который рукоположил его последовательно в чтецы, подьяконы, дьяконы и, наконец, в священники на Вятку. Можно установить примерный отрезок времени, в который произошел указанный карьерный рост Митрофана. Для этого необходимо рассмотреть некоторые факты биографии архиепископа Арсения Элассонского.

Архиепископ Арсений содействовал учреждению в России Патриаршества и 23 января 1589 г. в Успенском соборе московского кремля принял участие в избрании первого патриарха всея Руси. В мае того же года патриарх Константинопольский Иеремия, рукоположивший митрополита Московского Иону в патриархи, покинул Москву. Но архиепископ Арсений, участвовавший во всех этих церемониях, испросил у царя Федора Ивановича разрешение остаться в Москве [7]. Следовательно, все служебные перемещения Митрофана с участием архиепископа Арсения Элассонского произошли в короткий промежуток времени, между маем 1589 г. и апрелем 1594 г.

Поскольку грамота была подтверждена следующими тремя патриархами, Митрофан должен был служить на Вятке как минимум до 1619 г., года поставления в патриархи Филарета. Поэтому информация о Митрофане могла отложиться в вятских документах начала XVII в. Но в дозорной книге 1615 г. причт церкви Происхождения Креста Господня вообще не указан. Вероятно, это может объясняться тем, что относящаяся к этому же приходу холодная (студеная) Троицкая церковь в 1615 г. строилась заново: «заложена на прежнем на церковном месте» [5, С. 195]. В таком случае причт этого прихода мог быть временно распределен по другим приходам.

Во всей Вятской земле по дозору 1615 г. обнаруживается только один Митрофан Иванов — поп Хлыновской Никольской церкви [5, С. 195]. Есть все основания полагать, что это именно тот священнослужитель, которому была выдана рассматриваемая ставленая грамота. Уже в самом раннем вятском документе, где отмечается этот Митрофан, вятской оброчной книге 1593–1605 гг., записана его фамилия — «никольской поп Митрофан Лопатин». Тогда он выступил поручителем по крестьянине Волковского стана Афанасии Семеновиче Аникееве при отдаче последнему на оброк деревни [8, Ф. 1113. Оп. 1. Д. 4. Л. 42]. Указание на то, что Митрофан уже тогда являлся священником Хлыновской Никольской церкви, дает основание полагать, что причиной его перехода на службу в эту церковь послужило какое-то другое событие, не связанное со строительством новой Троицкой церкви.

Самым важным событием в жизни никольского попа Митрофана стало его участие в сопровождении в Москву и обратно чудотворного Великорецкого образа святителя Николая Мирликийского. 1 сентября 1614 г. «попы и диаконы, которые у того чюдотворного Николина образа служат», отправились в Москву. А вернулись назад в Хлынов 30 августа 1615 г. «А к Москве ездили с чюдотворным сим образом протопоп Стефан Соффониев сын Юферев да поп Митрофан Лопатин, диякон Гаврило Малцов, церковной староста Козма Трофимов, псаломшик Никита Балезин, пономарь Стефан Морозов» [9, С. 261–262, 270; 10, С. 91]. В Москве 17 марта 1615 г. причт Хлыновской Никольской церкви («пожаловали есмя Николы чудотворца Великорецкого вятского протопопа Стефана, да попа Митрофана, да дьякона Гаврила с братьею») получил обновленную, ранее выданную еще царем Иваном IV Васильевичем Грозным, жалованную несудимую грамоту нового царя Михаила Федоровича. Грамота освобождала никольский причт от всех государственных и церковных налогов и повинностей, а также от суда местных органов власти кроме случаев убийства и разбоя [11, С. 104–105; 12, С. 107–108 (№98)].

А. С. Верещагин, рассматривая некоторые факты биографий тех священнослужителей, которые ездили в Москву, отмечал, что, согласно «Житию преп. Трифона Вятского», архимандрит Вятского Успенского монастыря Иона Мамин, не пускавший в 1612 г. умирающего Трифона в основанный им монастырь, только по просьбе соборных протопопов и священников («стало быть — протопопа Стефана и попа Митрофана») принял его в обитель за две недели до кончины [13, С. 30–31. См.: 14, С. 112–113]. В «Житии» имена соборных церковнослужителей не названы, однако, поскольку в указанное время соборной в Хлынове считалась только Богоявленская церковь, утверждение Верещагина может вызывать сомнение. Но, учитывая, что после возвращения в Хлынов из Соловецкого монастыря преп. Трифон проживал в доме никольского дьякона Максима Мальцева [14, С. 111], можно полагать, что священнослужители Никольской церкви также принимали участие в судьбе Трифона. В таком случае «собор» в «Житии» можно понимать как собрание священнослужителей, тем более что протопопы указаны там во множественном числе, а таковых в Хлынове было два — протопоп Богоявленского собора Павел Морозов и протопоп Никольской церкви Стефан Юферев.

Еще один интересный факт деятельности священника Митрофана Лопатина сообщает книга записи различных «крепостей» 1625/26 г. 8 января 1626 г. крестьяне Архангельского прихода Кстининской волости предъявили отпись, в которой в частности, указывалось, что колокол, принадлежавший Михаило-Архангельской церкви погоста Кстинино, ранее «взят был в Казани никольской поп Митрофан да диакон Гаврило Максимов» [8, Ф. 615. Оп. 1. Д. 2136. Л. 145 об.] (см. Примечание 2). То есть, колокол или был куплен ими в Казани, или пожертвован кем-то из казанских жителей, возможно, во время путешествия чудотворной Великорецкой иконы, и затем привезен на Вятку.

В черновом списке оброчной дозорной книги 1615 г. после перечисления деревень и починков, принадлежавших Хлыновской Никольской церкви, указано, что «дают тех деревень крестьяне никольскому протопопу Стефану, да попу Митрофану, да дьякону Гаврилу с крылошаны годовой оброк» [15, ОСРК, Q. IV.256. Л. 527об.–528, 549 об.; 16, С. 200]. Из чистового экземпляра дозорной книги эти фразы были исключены.

Источники зафиксировали и некоторые личные земельные владения Митрофана Лопатина. В оброчной книге 1610/11 г. упоминается сенной покос на левом берегу реки Вятки напротив Борисоглебской церкви погоста Никулицына, который ранее был починком, называвшимся Митрофановской попов [8, Ф. 1113. Оп. 1. Д. 4. Л. 156–156об.]. То есть этот починок принадлежал попу Митрофану. Погост Никулицын относился к Волковскому стану, поэтому становится понятно, почему в более ранней оброчной книге Митрофан Лопатин выступил поручителем по крестьянине-волковитине (см. выше). Так же назван этот починок в 1615 г., а в оброчной книге 1629 г. он уже называется просто Митрофановским [8, Ф. 1209. Оп. 1. Д. 903. Л. 278об.–279; 15, ОСРК, Q. IV.256. Л. 190]. Оброчная книга 1622 г. указывает угодья никольского попа Митрофана в Хлынове на посаде — сенной покос и «огородчик… у Здерихина врага» [8, Ф. 1209. Оп. 1. Д. 1031. Л. 5 об., 14] (см. Примечание 3). Огородчик отмечается и позднее, в 1629 г. [16, С. 127].

Сам никольский поп Митрофан Лопатин в последний раз в известных документах записан в писцовой книге 1629 г. в своем дворе на посаде Хлынова [17, С. 8], что отметил еще А. С. Верещагин [13, С. 31]. Несколько позднее становятся известны его сыновья. В судебном деле 1637 г. упоминается поп Никита Лопатин [8, Ф. 214. Оп. 3. Д. 173. Л. 6], который в переписи 1646 г. называется полностью — «поп Никита Митрофанов сын Лопатин», служивший (интересный факт!) в Борисоглебской церкви погоста Никулицкого и проживавший там с двумя сыновьями Никитой и Алексеем [8, Ф. 1209. Оп. 1. Д. 518. Л. 556]. 29 апреля того же 1646 г. он, как духовный отец одного из местных крестьян, выступил свидетелем при составлении его духовной памяти (завещания) и собственноручно подписал ее [18, Ф. 373. Оп. 1. Д. 1а. Л. 6–6об.].

В той же переписи 1646 г. в Хлынове «подле посаду за острогом» были переписаны дворы Петрушки Митрофанова сына Лопатина с детьми Мишкою да с Ивашком и Савки Митрофанова сына Лопатина с детьми Микиткою да с Петрушкою [17, С. 33]. Род Петра Митрофанова сына Лопатина поминается в синодике Успенского Трифонова монастыря. Там записаны всего два имени — иноки Акилины схимонахини и иноки Пелагии схимонахини [19, №3789. Л. 395]. Возможно, одна из них была матерью Петра, а значит женой Митрофана Лопатина.

Таким образом, у священника Митрофана Ивановича Лопатина было, по крайней мере, трое сыновей (см. Примечание 4): Никита, Петр и Савва. Никита и некоторые его потомки пошли по стопам Митрофана. Н. М. Михайлова подробно проследила родословную внука Митрофана Алексея Никитича Лопатина. Среди его потомков оказались священнослужители, чиновники, политические и общественные деятели. Самый известный из них — революционер, переводчик и публицист Герман Александрович Лопатин, проживавший в Нижнем Новгороде [20] (см. Примечание 5).

Ставленая грамота не дает информации о месте рождения Митрофана Лопатина. Поскольку его направили служить на Вятку, можно предположить, что Митрофан был родом оттуда. Как показано выше, некоторые документы указывают на его связь с погостом Никулицыным. Возможно, там была его малая родина. Поэтому не случайно его сын Никита служил в Борисоглебской церкви этого погоста. В годы жизни Митрофана Ивановича Лопатина на Вятке проживали два Лопатина с отчеством Иванович — Василий и Максим. Оба они жили в погосте Никольском (будущее село Усть-Чепецкое, нынешний город Кирово-Чепецк), Василий служил в церкви Николая Чудотворца пономарем, а Максим являлся бобылем. Несомненно, между собой они были братьями. Максим умер в 1614/15 г., а Василий в последний раз упоминается в 1629 г. [8, Ф. 1113. Оп. 1. Д. 4. Л. 58об., 129об.–130; Там же, Ф. 1209. Оп. 1. Д. 903. Л. 138, 229; Там же, Д. 1031. Л. 163об.; 21, С. 457]. Вполне вероятно, Василий и Максим Ивановичи Лопатины были родными братьями Митрофана.

Таким образом, ставленая грамота 1594 г. Митрофану Ивановичу Лопатину в попы на Вятку является важным источником по истории взаимоотношений церковного центра с отдаленной Вятской патриаршей областью, сообщает об отношениях патриарха Иова с архиепископом Арсением Элассонским, дает значимые и интересные сведения об одном из церковнослужителей Вятской земли и некоторую информацию о церковной истории Вятки конца XVI — первой трети XVII вв.

Примечания

— В грамоте Митрофан назван дьяком. Одно из значений этого слова «причетник, церковный чтец или певец, дьячок» [6, С. 398]. Так как первоначально Арсений поставил его в чтецы, до этого Митрофан, скорее всего, был пономарем.

— Здесь Максимов — это отчество дьякона Гаврилы Мальцева.

— Между прочим, это первое известное упоминание топонима «Здерихин враг».

— В одном из списков оброчной писцовой книги 1629 г. отмечается сенной покос Митки Митрофанова Лопатина «повыше Осиповские Гарские на яру» [8, Ф. 1209. Оп. 1.3. Д. 39. Л. 354об.]. Однако в другом списке этой же книги он назван Никиткой Трофимовым сыном Лопатиным [8, Ф. 1209. Оп. 1. Д. 903. Л. 208], а в оброчной книге 1622 г. — Миткой Трофимовым сыном Лопатиным [8, Ф. 1209. Оп. 1. Д. 1031. Л. 106об.]. Действительно в конце XVI — начале XVII вв. в Чепецком стане проживал Трофим Лопатин и несколько его сыновей. Так что этого Митку (Никитку) Лопатина нельзя считать сыном священника Митрофана Лопатина.

— По иронии судьбы я более 20-ти лет проживаю в Нижнем Новгороде на улице, названной в честь Германа Лопатина.

Приложение

[Л. 1] Божиею милостию се яз смиреныи Иев, патриарх царьствующаго града Москвы и всея Росии по благодати Господа Бога и Спаса Нашего Исуса Христа, даннеи нам от Пресвятаго и Животворящаго Духа, благословил есми дияка Митрофана Иванова сына и послал его о Святем Дусе сыноу и сослужебнику нашего смирения архиепископу Арсению Еласонскому. Он же его поставил в чтецы, и в поддияконы, и во дияконы, и совершил его в попы к церкве Происхожению Честнаго и Животворящаго креста на Вятку в Хлынов городок на площади в наше патриаршество. Он же по благословению нашего смирения священническая да деиствует во святеи божии церкви невозбранно. Аще кто к нему приходит детеи его духовных, и он их да разсужает по правилом святых апостол и святых отец, имея власть вязати и решати, и совет имея от нашего смирения во всем. Да не преходит от церкви к церкве без нашего благословения или не явя нашему намеснику ил [и] десятиннику. Аще ли преидет не явясь, и он священическая да не деиствует по сеи нашеи грамоте. И сего ради дана бысть ему сия наша ставленая грамота на утвержение его.

В царствующем граде Москве лета 7000 сто втораго апреля в 7 день.

Смиренный Иев, Божиею милостию патриарх Московскии и всея Росии. // [Л. 1об.]

Смиренный Игнатий

Ермоген

Филарет патриярх

Оригинал: ОР РГБ. Ф. 310 (Собр. рукописн. книг В. М. Ундольского). №1372.007. Для публикации использована цифровая копия рукописи: Собрание рукописей и старопечатных книг // Свято-Троицкая Сергиева Лавра // URL: https://lib-fond.ru/lib-rgb/310/f-310-1372-007/

Список источников

1. Собрание рукописей и старопечатных книг // Свято-Троицкая Сергиева Лавра. URL: https://lib-fond.ru/lib-rgb/310/f-310-1372-007/

2. Научно-исследовательский отдел рукописей Российской государственной библиотеки (НИОР РГБ)

3. Отчет Московского публичного и Румянцевского музеев за 1867–1869 гг. М., 1871. 247 с.

4. Володихин Д. М. Патриарх Гермоген. М., 2015. 300 [4] с.: ил. (Жизнь замечательных людей: сер. биогр.; вып. 1509).

5. Дозорная книга посадов и тяглых деревень вятских городов и уездов… 1615 г. (последние фрагменты) [г. Хлынов, Слободской уезд, г. Шестаков с уездом] // Любимов В. А. Старая Вятка. Поминая кварталы / Имена, даты, судьбы… / ред. И. А. Любимова; ред. публикации «Дозорная книга…» 1615 г. А. Л. Мусихин. Вятка, 2020. С. 193–282.

6. Словарь русского языка XI–XVII вв. М., 1977. Вып. 4 (Г–Д) / гл. ред. С. Г. Бархударов. 405 с.

7. Вахрина В. И., Маштафаров А. В., Флоря Б. Н. Арсений Элассонский // Православная энциклопедия. М., 2001. Т. III: «Анфимий–Афанасий». С. 442–446. URL: https://www.pravenc.ru/text/76326.html

8. Российский государственный архив древних актов (РГАДА)

9. Повесть о Великорецкой иконе святителя Николая и чудеса за 1551–1647 гг. / публ. прот. А. Г. Балыбердина // Обретение святых — 2014: сб. материалов VI Межрегион. церк.-науч. конф.: (г. Киров [Вятка], 18–19 окт. 2014 г.) / отв. ред. прот. А. Г. Балыбердин. Киров, 2015. С. 244–280.

10. Верещагин А. С. Повести о Великорецкой иконе святителя Николая. Послесловие к Повестям (издателя) // Тр. ВУАК. Вятка, 1905. Вып. IV. Отд. II. С. 85–102.

11. Акты, собранные в библиотеках и архивах Российской империи Археографическою экспедициею имп. АН. СПб., 1838. Т. 3. 1613–1645. 496+21 с.

12. Древние акты, относящиеся к истории Вятского края. Приложение к 2 т. сборника «Столетие Вятской губернии». Вятка, 1881. 245+XXV с.

13. Город Хлынов в 1615 году по Дозорной книге кн. Ф. А. Звенигородского / послесл. А. С. Верещагина // Тр. ВУАК. Вятка, 1906. Вып. III–IV. Отд. III. С. 1–34.

14. Житие преподобного отца нашего Трифона, Вятского чудотворца / публ. П. Д. Шестакова. Казань, 1868. 161 с.

15. Отдел рукописей Российской национальной библиотеки (ОР РНБ)

16. Церковные и монастырские земли на Вятке по Дозорной книге князя Ф. А. Звенигородского 1615 г. // Тр. ВУАК. Вятка, 1905. Вып. V–VI. Отд. III. С. 197–210.

16. Писцовая книга 1629 года Хлыновского уезда. Письма и меры Оф. Толочанова да подъячего Андр. Иевлева / сообщ. А. А. Спицын // Тр. ВУАК. Вятка, 1914. Вып. I. Отд. II. С. I–II, 1–216.

17. Вятка: Материалы для истории города XVII и XVIII столетий. М., 1887. 311 с.

18. Центральный государственный архив Кировской области (ЦГАКО)

19. Кировский областной краеведческий музей (КОКМ)

20. Род Лопатиных — из крестьян и попов Вятской губ. // Домашний архив. История в документах семьи. URL: http://www.domarchive.ru/archive/fonds/1_rod/1037

21. Дозорная книга посадов и тяглых деревень вятских городов и уездов… 1614/15 г. (фрагменты) [Березовский и Чепецкий станы Хлыновского уезда, г. Слободской] // Любимов В. А. Старая Вятка. Квартал за кварталом. Первая часть. Начало (От Засоры до Раздерихинской) / 2-е изд., доп. и перераб. Киров (Вятка), 2007. С. 433–480.

Балыбердин А., прот. НОВЫЙ ВЗГЛЯД НА ДРЕВНИЕ ТРАДИЦИИ ПРАВОСЛАВНОЙ ВЯТКИ

5 декабря 2022 г. Вятской епархии Русской Православной Церкви исполнилось 365 лет. Хотя, в строгом смысле, эта дата не является юбилейной, но она обращает внимание на исторический путь Православной Вятки, который подробно описан в «Очерках истории Вятской епархии», изданных в 2007 г., когда она отмечала 350-летие. Тогда же краткий обзор этого пути был представлен в статье священников Сергия Гомаюнова и Александра Балыбердина «Вятская епархия в прошлом и настоящем», опубликованной в «Журнале Московской Патриархии» (2007, №8) и сети интернет.

За пятнадцать лет, что прошли с момента выхода этой статьи, в жизни Вятской епархии произошло немало важных событий. В 2012 г., десять лет назад, она стала митрополией и ныне состоит из трех епархий — Вятской и Слободской, Яранской и Лузской, Уржумской и Омутнинской. В 2017 г., в дни Великорецких торжеств, Вятскую митрополию с Первосвятительским визитом посетил Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл. Построены новые храмы, возрождаются исторические святыни, развивается жизнь приходов и монастырей.

Опубликованные прежде материалы по истории православной Вятки в целом не утратили своей актуальности. Пересказывать их содержание нет необходимости и более уместно сосредоточиться на тех аспектах, темах, проблемах и вопросах, в изучении которых историческая наука наиболее продвинулась. Особенно, если с ними связаны традиции почитания святых, чудотворных икон и святых мест, совершения крестных ходов и паломничеств, которые в последние годы получили широкую известность. Открытия последних лет заставляют внести в них ряд дополнений, уточнений и исправлений, в части в понимание двух наиболее древних религиозной культурных традиций православной Вятки — Никулицкой и Великорецкой, которые на рубеже 1980–1990-х гг. были возрождены и ныне активно развиваются.

Никулицкая традиция почитания святых Бориса и Глеба

Наиболее древней религиозно-культурной традицией православной Вятки принято считать культ святых князей Бориса и Глеба, небесных покровителей выходцев из Новгорода Великого, которые, согласно вятским летописцам, летом 1181 г. пришли в среднее течение реки Вятки, взяли штурмом Болванский городок вотяков и заселили земли между устьями Чепцы и Моломы, основали первые русские поселения. Они же построили первые храмы, учредили первые крестные ходы, написали первые иконы, в том числе образ святых Бориса и Глеба, который автор «Времянника» называет «начальной» вятской иконой. Этот образ хранился в церкви села Никульчино и с незапамятных времен приносился в Хлынов особым крестным ходом, сама форма которого напоминала военный поход новгородцев.

После того, как в середине XVI века главной святыней Православной Вятки стал Великорецкий образ святителя Николая, культ святых Бориса и Глеба оказался в тени новой традиции, благодаря которой Хлынов стал известен столице, а Православная Вятка оказалась вовлечена в жизнь Московского Царства. Это не могло не сказаться на судьбах древнего культа, который к концу XIX века, фактически, исчез. Из периодической печати тех лет известно, что даже паломники — участники крестного хода не могли объяснить его происхождения и смысла. Однако после того как в 1995 г. крестный ход был возрожден, с ним также возродился интерес к тому, что произошло в Никульчино, кем были предки вятчан и зачем они пришли в наш край? При этом очевидно, что эти события, произошедшие на заре вятской истории, не могли не повлиять на весь ход дальнейших событий. В том числе на отношения с местным населением, возмущенным яростным «находом» новгородцев, и основание г. Хлынова (Вятки, Кирова), которому со временем было суждено стать столицей православной Вятки.

В поисках ответов на эти вопросы исследователи обратились к устному преданию и памятникам местного летописания, в том числе к «Повести о стране Вятской», в изучении которой за прошедшие годы был сделан значительный шаг вперед. В первую очередь, благодаря открытию полного текста «Сказания о вятчанах», который был обнаружен Даниэлем Кларком Уо в Национальной библиотеке Республики Узбекистан и впоследствии описан в монографии «История одной книги: Вятка и «не-современность в русской культуре петровского времени», увидевшей свет в Санкт-Петербурге в 2003 г. [1]

Открытие «Сказания о вятчанах» всколыхнуло интерес к вопросам русской колонизации Вятского края. Ответом на этот вызов стала монография А. Л. Мусихина «Вятка: Символы и смыслы» [2], которая, по представлению Вятской епархии, была номинирована на премию Кировской области. Причем, неслучайно, так как во время работы исследователя с памятниками вятской письменности, хранящимися в центральных архивах, епархия оказывала посильную помощь в приобретении их электронных копий, которые позже были переданы в фонды Вятского Духовного училища.

Посильное участие в этих исследованиях также принимал автор этой статьи, которому посчастливилось не только исследовать памятники вятского летописания, но также нести послушание настоятеля Борисоглебской церкви села Никульчино и одного из организаторов Никулицкого крестного хода, многократно бывать в местах, ставших колыбелью православной Вятки и наблюдать их, что называется, в полевых условиях. Результаты этих наблюдений не раз были представлены на конференции «Обретение святых», в статьях, опубликованных по итогам работы [3, 4], а также в книге «Начало Страны Вятской», изданной приходом Никулицкой церкви и опубликованной в сети интернет [5].

Итоги всей этой большой работы по изучению Никулицкой традиции можно представить в виде следующих тезисов.

Впервые известие о походе новгородцев, взятии Болванского городка и основании Никулицына, появилось в вятских статьях «Летописца старых лет», написанных между 1666 и 1674 гг. [6], после возвращения первого вятского епископа Александра с Большого Московского собора 1666–1667 гг. и до его отъезда из Хлынова в январе 1674 г. Откуда это известие попало в «Сказание о вятчанах» и «Повесть о стране Вятской», составители которых его значительно дополнили и раскрасили различными подробностями. Опираясь на известные им источники, в соответствии с историческим моментом и собственными представлениями об участниках похода 1181 г., которых автор «Сказания о вятчанах» называет беглыми холопами, а автор «Повести о стране Вятской», оспаривая это мнение, «самовласцами», то есть полноправными новгородскими гражданами.

О том, насколько это соответствует истине, известные нам источники судить не позволяют. Важно другое — критика в адрес «Повести о стране Вятской», причем, часто обоснованная, не отменяет факта первого упоминания о походе 1181 г. в «Летописце старых лет», что делает особенно актуальным исследование именно этого источника и заставляет с вниманием отнестись к событию, с которого когда-то началась история русской Вятки.

По мнению А. Л. Мусихина, это позволяет сделать вывод о том, что «в более раннем вятском летописании существовала только одна дата — 1181 г., которая никак не соотносится с датой похода через Вятку ушкуйников в 1374 г.» [4, C. 20]. Все попытки отождествить эти два события на основании того, что их даты подозрительно похожи, следует признать несостоятельными. Напомним, что первым это мнение высказал А. С. Верещагин (1835–1908), предположивший, что автор «Повести» намеренно состарил историю Вятской земли на два века, чтобы «воспрославить своих вятских праотцев и связать их начальную историю с историей знаменитых новгородских древних славян», и «по тем побуждениям букву летописного известия (6882–1374 г.), обозначающую 800, заменил буквой, обозначающей 600 (6682–1174 г.), и такой ничтожной, по-видимому, „поправкой“ поход новгородцев на Вятку отнес ко времени более раннему, чем он был, ровно на двести лет» [7, С. 90—91]. При этом вопрос о происхождении дат начала русской колонизации Вятки и времени основания г. Хлынова по-прежнему остается дискуссионным [4].

Что касается нравственного облика пришедших на Вятку новгородцев, то обстоятельства их похода, центральным событием которого стало взятие Болванского городка и Кокшарова, сами по себе, свидетельствуют о том, что их поход носил захватнический характер. На что, среди прочего, указывает тот факт, что новгородцы вторглись в земли вотяков во время жатвы, когда те не могли дать им организованный отпор и позволили пришельцам овладеть землями центральной Вятки, расположенными между устьями Чепцы и Моломы, точь-в-точь на широте Новгорода Великого 58°31» с. ш. (для сравнения: координаты Хлынова — 58°36», Никульчино — 58°34», Орлова — 58°31», Котельнича — 58°17» с. ш.). Что позволило переселенцам применить на новом месте известные им сельскохозяйственные технологии и выращивать знакомые культуры, в первую очередь, хлеб.

При этом новгородцы не просто заняли свободные места, но заставили вотяков оставить их городища, расположенные так, что их жители могли наблюдать за движением солнца и согласовывать с ним этапы сельскохозяйственных работ. Все это решительным образом настроило местные народы, как против самих русских, так и против «русской веры» — православия и, как результат, препятствовало распространению христианства среди коренных жителей Вятской земли, которые стали массово принимать крещение только спустя несколько веков, когда нанесенные им обиды были, хотя бы отчасти, забыты.

В свете этих выводов, восторженное отношение автора «Повести о стране Вятской» к своим праотцам, воспевание их подвигов и побед над местными народами, представляется спорным и даже неуместным. Хотя и вполне органичным для первой четверти XVIII века — времени создания Российской Империи, когда эта «Повесть» была написана. Однако, при более беспристрастном отношении, очевидно, что подобный, идеологически мотивированный взгляд на русскую колонизацию Вятки отнюдь не способствует объективному пониманию всей сложности и противоречивости этого процесса, а также его влияния на судьбы местной Церкви.

В практической плоскости это означает, что возрожденная традиция Никулицкого крестного хода требует переосмысления. Как и празднование Дня Страны Вятской на приходе села Никульчино, которое в наши дни активно развивается. В том числе требует не превозноситься, подобно фарисеям, над другими народами, искони населяющими Вятский край, но увидеть в них своих ближних, братьев и сестер. В том числе по православной вере, к которой сегодня принадлежит абсолютное большинство потомков тех «чуди и вотяков», которых когда-то обидели своим «находом» новгородцы.

Великорецкая традиция почитания святителя Николая

Важнейшее значение для развития Православной Вятки и оживления ее связей с митрополией имело принесение в Москву чудотворного Великорецкого образа Святителя Николая. Первый раз в 1555–1556 гг., при святителе Макарии и царе Иване IV, и второй раз в 1614–1615 гг. при царе Михаиле Федоровиче, первом из династии Романовых. Эти путешествия Великорецкого образа закрепили за ним славу главной святыни Вятской земли и послужили примером для его более широкого почитания, которое ныне совершается в виде Всероссийского Великорецкого крестного хода.

Возрожденный в 1989 г, этот крестный ход ныне собирает несколько десятков тысяч паломников со всех уголков Вятской земли, ближнего и дальнего Зарубежья. Сегодня это одно из центральных событий в жизни Вятской митрополии, история которого уходит корнями вглубь веков и подробно запечатлена в письменных источниках. При этом особую ценность для изучения Великорецкой традиции представляют сообщения о чудесах, как правило, записанные клириками Никольского собора г. Хлынова, в котором пребывал чудотворный образ. Ныне они опубликованы и доступны исследователям [8].

Все это помогло дополнить и скорректировать представления о генезисе Великорецкой традиции, которые могут быть представлены в виде следующих тезисов.

Несмотря на укоренившиеся в общественном сознании представления о том, что чудотворный образ был обретен на реке Великой в 1383 г. и около 1400 г. перенесен в г. Хлынов, подтверждений этим фактам в наиболее древних и заслуживающих уважения источниках обнаружить пока не удалось. В самой «Повести» сказано, что икона была обретена «во дни великих князей», «а в коя лета принесена бысть во град Хлынов… писания не обретохом» [8, С. 244, 246].

Также по-прежнему дискуссионным остается вопрос, имел ли первоначальный образ житийные клейма, или же на Великой реке был обретен только средник с изображением святителя Николая?

Что касается сообщения о том, что в 1522 г., при великом князе Василии Ивановиче и митрополите Варлааме, великорецкий образ был «обложен», т. е. украшен новым окладом [8, С. 244, 246], подтверждения ему, в других источниках, также пока не обнаружено. Равно как сведений о том, где в это время пребывал чудотворный образ — на Великой реке или в Хлынове? Вместе с тем, не вызывает сомнений, что в свое первое путешествие в Москву в феврале 1555 г. чудотворный образ отправился уже из Хлынова и выглядел таким, каким мы привыкли видеть его сегодня.

С вопросом о времени перенесения иконы в Хлынов неразрывно связан вопрос о времени возникновения Великорецкого крестного хода. Точнее — паломничества. Поскольку более шести веков вятчане ходили на Великую реку не организованным крестным ходом, а самостоятельно, небольшими группами. Вплоть до 1989 г., когда, после тридцати лет запрета паломничества, по требованию властей, им пришлось построиться в одну колонну и организованно прийти в Великорецкое. Сначала, из соседнего с. Чудиново, а затем, когда эта практика себя оправдала, из г. Кирова. Ни в начале XX века, ни раньше ничего подобного не было. В том числе потому, в это время в нашем северном краю «один день год кормит», и, пропустив неделю в мае, зимой можно было остаться без хлеба.

Более того, сами хлыновцы на Великую реку всем городом не ходили. Описанная в источниках традиция была другой. Горожане провожали чудотворный образ до реки Вятки, служившей естественной границей города, где с ним прощались, как с самим святителем Николаем. После чего с иконой оставались только священники и «избранные горожане», помогавшие доставить чудотворный образ в с. Великорецкое. До последней четверти XVIII века — по реке, затем по суше, через села Бобинского и Великорецкого станов. Спустя несколько дней, когда икона возвращалась с Великой реки, жители Хлынова снова встречали святыню у с. Филейского и, обойдя крестным ходом город, торжественно вносили ее в Кремль и ставили в Кафедральном соборе, где она пребывала до следующего паломничества.

Таким образом, хлыновцы, за исключением «избранных горожан», икону лишь провожали и встречали. На что была веская причина — именно так было в старину, при первом перенесении чудотворного образа с реки Великой, и именно такую форму почитания святыни сохранила эта традиция. Впрочем, в большем не было необходимости, так как в течение большей части года чудотворная икона пребывала в Хлынове, и его жители всегда могли прибегнуть к помощи святителя, придя в Никольский собор.

Возможно, узнав об этом, кто-то спросит: «А как же древний обет? Разве хлыновцы не обещали ежегодно ходить на Великую реку?». И будет удивлен, услышав: «Нет, не обещали». Точнее, обещали не ходить, а «ездить», о чем в созданном около 1660 г. Музейском списке «Повести о Великорецкой иконе» сказано: «А идеже проявися святая сия икона, обещашася ездити с чюдотворным образом по вся лета непременно, после праздника принесения честных мощей его к недельному дни» [9, Л. 7].

На языке старинных летописцев, «ездить» означает «плавать». Если же учесть, что в те времена реки были, порой, единственными дорогами, а лодки — средством передвижения, то обещание «ездить» можно понимать буквально — приезжать с иконой на то самое место, где она прославилась первыми чудесами.

В свете такого видения этой традиции данное вятчанами обещание представляется обетом не «хождения», а братской любви [10]. На что указывает рассказ о перенесении чудотворного образа, из которого мы узнаем, что ни служившему на Великой реке священнику, ни его собратьям из Хлынова не удалось сдвинуть икону с места. До тех пор пока жители Великой реки, которым была дана эта святыня, добровольно и соборно не согласились уступить ее хлыновцам в обмен на обещание ежегодно приносить икону на «прежнее чудотворное место». Как именно доставлять святой образ — на лодках или пешком — было не важно. Главное, помнить о тех, кому эта икона была дана — Великорецких жителях, и видеть в них своих братьев и сестер.

Вскоре после возвращения чудотворного образа из Москвы сложилась традиция его путешествий в вятские города Слободской и Шестаков, Орлов и Котельнич, из которых икона неизменно возвращалась в Хлынов. Подобно тому, как сами хлыновцы ежегодно приносили ее на Великую реку. Это способствовало более широкому почитанию святыни вятчанами, а также возвышению Хлынова и превращению его в столицу Православной Вятки. Тем не менее, традиция паломничества на «прежнее чудотворное место» не пресеклась, и икону не стали именовать «Хлыновской», она так и осталась «Великорецкой». Что свидетельствует о верности жителей Хлынова обещанию своих предков и пониманию его как «обета братолюбия».

Вплоть до начала XVIII века, когда умножившееся числом паломничество, образно говоря, «вышло из воды на сушу» и превратилось из плавания относительно небольшой группы священников и «избранных горожан» в «хождением со множеством народа» [11, Л. 77об.], как об этом сказано в «Повести о стране Вятской». Тогда же, в соответствии с новой реальностью, были отредактированы древние списки «Повести о Великорецкой иконе», в которых вместо обещания «ездити» появилось «ходити», а также был отредактирован рассказ о чуде 1551 г., чтобы побудить вятчан более усердно исполнять обет хождения на реку Великую, который в том году они будто бы дерзнули нарушить, за что поплатились морозами, неожиданно ударившими в начале лета и чуть было не погубившими все посевы [12]. Примечательно, что в более древних списках «Повести» эта история пересказана иначе, не столь нравоучительно и сурово.

Окончательно понимание Великорецкого обета, как обета хождения, закрепилось в годы советской власти, когда паломничество совершалось в атмосфере гонений, а в 1959 г. было и вовсе запрещено. В этой ситуации для всех, кто решался принять в нем участие, главным смыслом стало «пойти и дойти», несмотря на все препятствия, которые чинила власть. Когда же в 1989 г. пробил час его возрождения, то, по воле тех же властей, опасавшихся разного рода эксцессов и нестроений, это удалось сделать в единственно возможной на тот момент форме организованного шествия — крестного хода. Многодневного и многотрудного, полного множества испытаний, которые заставляли паломников — особенно, горожан, не всегда готовых к такого рода путешествиям — из всех смыслов паломничества сосредоточиться именно на «хождении». Что нашло особенно яркое воплощение в талантливом и искреннем фильме режиссера Марины Дохматской «Обет», рисующем впечатляющие картины многолюдного шествия на Великую реку во исполнение древнего обета, данного предками вятчан.

Начиная с буклета «Великорецкому крестному ходу 600 лет», увидевшему свет в 2000 г. и, фактически, в течение двух десятилетий, которые, образно говоря, можно было бы назвать «временем очарования» великорецкой традицией, все посвященные ей книги и буклеты, статьи и телерепортажи, стремились ее представить, исключительно, в форме крестного хода. Причем «самого» — самого древнего, протяженного, многолюдного и многотрудного. Перенося реалии сегодняшнего дня на седую древность и потому, вольно или невольно, допуская искажение исторической правды.

Тем не менее, обет братолюбия забыт не был, и все это время, год за годом, подобно маленькому ручейку пробивал себе дорогу, возвращая участников паломничества к его более глубоким смыслам. Чему, в первую очередь, способствовало само участие вятчан в крестном ходе, невозможное без братолюбия и смирения, обесценивающих любые пафосные речи и мифы.

Другим важным направлением стало изучение Великорецкой традиции, важными вехами в котором стал выход в 2008 г. коллективной монографии «Великорецкая икона Святителя Николая: История и современность» [13], посвященной 625-летию святыни и отмеченной Всероссийской премией «Просвещение через книгу», а также находка в 2010 г. в Российском государственном архиве древних актов Музейского списка «Повести о Великорецкой иконе» [9], его публикация и изучение [14].

Другой важной вехой стала статья протоиерея Андрея Дудина, вышедшая в 2014 г. под неожиданным и даже провокационным заголовком «Великорецкому крестному ходу 25 лет», в которой автор, многолетний организатор шествия, обобщив путь длиной в четверть века, в итоге, пришел к выводу о том, что «появление в 1989 г. Чудиновского крестного хода в корне изменило всю многовековую традицию Великорецкого паломничества», привнеся в нее «совершенно новую форму, которую мы сегодня знаем как Великорецкий крестный ход».

Можно предположить, что своего пика новая форма Великорецкого паломничества достигла в 2017 г., когда в дни торжеств место явления чудотворного образа посетил Предстоятель Русской Православной Церкви Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл и совершил Божественную литургию в храме на реке Великой. Если до этого времени число паломников росло, едва ли, не в геометрической прогрессии, то с этого времени этот рост замедлился, а затем и вовсе пошел на убыль. Чему, среди прочего, способствовала пандемия коронавируса, по причине которой в 2020 г. крестный ход официально не проводился, но священники с «избранными горожанами» доставляли почитаемый образ в села расположенные на маршруте крестного хода, чтобы их жители могли поклониться святыне.

В общих чертах, это соответствовало бытовавшей в старину традиции проводов и встречи чудотворной иконы, а также способствовало возрождению изначального смысла Великорецкого обета, как обета не «хождения», а «братолюбия». И хотя, после окончания пандемии, число паломников снова умножилось, этот важный опыт не был забыт и по-прежнему животворит Великорецкую традицию.

Подводя итог краткому обзору новаций в изучении наиболее древних традиций православной Вятки, следует заметить, что сам факт их возрождения и динамичного развития убедительно свидетельствует об их актуальности и востребованности в наши дни, по милости Божией, отмеченные интересом к церковной жизни. Что вдохновляет всех, кому дорог Вятский край и его святыни.

Список источников: