Бесплатный фрагмент - Обреченные на сражение

Аннотация: " Обречённые на Сражение»

На рассвете июня 2184 года армии Западного Экономического Блока вероломно пересекли границу и атаковали Россию. Началась Великая Техновойна — суровая эпоха, где города превратились в боевые узлы, а поля сражений заполнили шагоходы — гигантские боевые машины, вооружённые импульсными орудиями.

Под натиском врага российские войска отбивали мегаполисы один за другим, уходя вглубь территории. Но с каждым боем их сопротивление становилось всё ожесточённее, каждый алгоритм — быстрее, каждая атака — точнее.

Даже в этот кибернетический ад русские людей не покидала вера в победу. Уже в первые месяцы войны тщательно продуманный план блиц-краша — молниеносного уничтожения систем обороны — был сорван. Героический отпор русских шагоходов и их мехводов, которые боролись, не щадя себя стал символом стойкости.

Это хроника нового века, где машины и технологии не смогли сломить дух тех, кто не покорился. История о стойкости и вере в будущее, которая светила ярче импульсных зарядов.

1 глава

Сентябрьское утро 2181 года навалилось на Дублин свинцовой тяжестью предгрозового неба. Город, обычно искрящийся жизнерадостностью, словно съёжился под гнетом надвигающихся событий. Мелкий, пронизывающий до костей дождь безжалостно хлестал по брусчатке старинных улиц, превращая их в зеркальное полотно, в котором отражались искаженные силуэты готических шпилей и барочных фасадов. Казалось, даже древние горгульи на карнизах средневековых зданий сегодня скалились особенно зловеще, предчувствуя надвигающуюся катастрофу континентального масштаба.

В массивном здании конференц-центра, где каждый камень дышал историей, царила атмосфера напряженного ожидания. Тяжелые бархатные портьеры на высоких окнах были плотно задернуты, словно пытаясь отгородить собравшихся здесь людей от внешнего мира. Величественные хрустальные люстры, спускающиеся с лепного потолка, заливали помещение холодным, неестественным светом, превращая лица присутствующих в застывшие маски из театра теней.

Максен, облаченный в безупречно скроенный черный костюм, который, казалось, поглощал свет, медленно поднялся на трибуну. Его фигура отбрасывала гигантскую тень на стену позади, словно зловещее предзнаменование грядущих событий. Глаза Канцлер-Прайма лихорадочно блестели, как осколки льда, в них плясали отблески электрического света, создавая пугающий эффект внутреннего огня.

— Господа, — его голос, резкий и пронзительный, как удар хлыста, разрезал густую тишину зала. — После того, как судетский вопрос будет урегулирован, — он сделал многозначительную паузу, обводя взглядом застывших в напряжении дипломатов, — Западный Экономический Блок торжественно заявляет об отсутствии каких-либо территориальных претензий внутри Европы.

Тейлор, сидевший в первом ряду, нервно теребил цепочку карманных часов, которые, казалось, тикали неестественно громко в гнетущей тишине зала. Его бледное лицо покрылось мелкими капельками пота, а пальцы, сжимавшие край стола, побелели от напряжения. Рядом с ним Эдуард Ольф, Прайм-министр, застыл, словно восковая фигура, только едва заметное подергивание уголка рта выдавало его внутреннее смятение.

— Мы должны сохранить мир любой ценой, — прошептал Тейлор, склонившись к своему французскому коллеге. Его голос дрожал, как осенний лист на ветру. — Любой ценой…

Феррари, восседавший справа от трибуны, словно римский император на троне, с плохо скрываемым презрением наблюдал за происходящим. Его хищный профиль, резко очерченный падающим сверху светом, напоминал древнюю камею с изображением жестокого цезаря. Тонкие губы изгибались в едва заметной усмешке, а в темных глазах плясали огоньки злорадного удовлетворения.

Воздух в зале становился все более спертым, несмотря на работающую вентиляцию. Казалось, само время сгустилось и потяжелело, как ртуть в барометре перед бурей. Секретари, склонившиеся над своими блокнотами, строчили с такой скоростью, будто от этого зависела их жизнь. Шорох перьев по бумаге напоминал шепот опавших листьев, гонимых осенним ветром по пустынным улицам.

Когда соглашение было подписано, Тейлор поднялся со своего места. Его высокая фигура казалась необычайно хрупкой в свете безжалостных электрических ламп.

— Мир… — произнес он, и его голос предательски дрогнул. — Мир в наше время. Ненадежен, как и солнце. Но мы достигли взаимопонимания.

Мир, полагавшийся на спутниковую связь и глобальные системы навигации, был хрупким, как стекло. После мощнейшей солнечной вспышки 2080 года, выведшей из строя электронику всех спутников, они стали неуправляемыми кусками металла, падающими на землю. Тысячи обломков обрушились на города, превращая мегаполисы в руины, а технологическую цивилизацию в хаос. С тех пор человечество, наученное горьким опытом, с опаской относилось к любым орбитальным аппаратам, предпочитая полагаться на наземные системы связи и навигации.

Промозглым мартовским утром 2181 года тишину южноевропейских городов разорвал лязг гусениц зэбовских шагоходов и рев сервомоторов. Обещания растаяли, как утренний туман, унесенные ледяным ветром новой эпохи.

Европа застыла в оцепенении, как кролик перед удавом. Каждый восход солнца приближал континент к краю пропасти. Словно в кошмарном калейдоскопе, одна за другой падали жертвы агрессии: Польша, содрогнувшаяся под ударом блицкрига; Дания и Норвегия, захваченные молниеносной операцией; Бельгия, Голландия и Люксембург, чей нейтралитет был растоптан подошвами ботинок ЗЭБ.

А потом пал Париж. Город света погрузился во тьму оккупации, его широкие бульвары опустели, а в зеркальных водах Сены теперь отражались силуэты чужих знамен с чёрными копьями в центре. В 2183 году в том же самом вагоне в Компьенском лесу, где двести шестьдесят три года назад была подписана капитуляция кайзеровской Германии, история совершила свой жестокий поворот — Франция склонила голову перед победителем.

Дублинская конференция осталась в анналах истории как символ трагической близорукости и предательства, как момент, когда можно было остановить чудовище, но вместо этого его накормили досыта, надеясь на его благодарность. Политика умиротворения агрессора обернулась катастрофой невиданного масштаба, цену которой предстояло заплатить миллионам невинных жизней в горниле самой страшной войны, какую только знало человечество.

В тот сентябрьский день 2181 года в Дублине тикали не только карманные часы Тейлора — тикал чудовищный механизм войны, отсчитывающий последние мгновения мира в Европе. И лишь немногие понимали тогда, что стрелки этих часов уже невозможно повернуть вспять.

В последний день июля 2183 года закатное солнце медленно тонуло в горизонте, окрашивая величественные горные пики в сюрреалистическую палитру пурпурного золота и кроваво-красных отблесков. Атмосферные фильтры создавали в небе причудливую игру света, преломляя солнечные лучи через призму очищающих воздух частиц, отчего казалось, будто сами небеса охвачены призрачным северным сиянием.

Бергхоф — это величественное сооружение, воплощающее в себе симбиоз исторического наследия и технологий будущего — царственно возвышался над живописной долиной, где на сочных альпийских лугах паслись коровы.

Трехэтажное здание представляло собой настоящий шедевр архитектурной мысли XXII века. Древние каменные стены, хранящие память веков, были искусно интегрированы с самыми современными материалами. Самовосстанавливающийся нанобетон соседствовал с традиционным альпийским гранитом, а по поверхности стен, словно светящиеся вены, пульсировали линии квантовых коммуникаций, передающие петабайты данных каждую секунду. Старинные витражные окна, созданные еще мастерами прошлого, были дополнены слоем интеллектуального стекла с функцией мгновенной перестройки молекулярной структуры, позволяющей менять прозрачность или проецировать любую информацию прямо на стеклянную поверхность.

Внутреннее убранство дома поражало воображение даже искушенных гостей. Каждая комната представляла собой идеальный баланс между уютной традиционностью и ультрасовременными технологиями. Старинная деревянная мебель была оснащена встроенными проекторами, а потолочные фрески соседствовали с динамическими световыми инсталляциями, реагирующими на настроение присутствующих благодаря продвинутым системам считывания эмоций.

В просторном зале совещаний, где столетняя дубовая обшивка причудливо контрастировала с дисплеями и квантовыми терминалами, собрался военный совет новой эпохи. Двенадцать человек, каждый из которых был живым воплощением симбиоза человека и технологий, расположились вокруг массивного стола из цельного куска янтарного дуба, инкрустированного сетью микропроцессоров и тактильных сенсоров.

Максен — высокий, атлетически сложенный мужчина с военной выправкой и едва заметными шрамами от боевых кибернетических улучшений — властвовал над пространством у тактической карты. Его движения были отточены до механической точности, каждый жест вызывал каскады проекций, развертывающихся в воздухе подобно светящимся цветам.

— За последние военные кампании, — его голос, усиленный вживленным ларингеальным модулятором, разносился по залу с кристальной четкостью, — мы достигли такого уровня военного и технологического превосходства, о котором не могли мечтать даже самые смелые футурологи прошлого.

Десять человек в элегантных костюмах внимательно следили за каждым его движением. Их глаза фиксировали мельчайшие детали презентации, а нейроинтерфейсы непрерывно анализировали поступающую информацию.

Двое генералов, облаченные в церемониальные мундиры с интегрированными системами боевого управления и знаками различия, занимали особое положение у проекционной карты. Их кибернетические импланты тихо гудели, синхронизируясь с тактической сетью командования.

— Наши военные трофеи превзошли самые смелые ожидания, — продолжал Максен, элегантным жестом активируя каскад таблиц и диаграмм. — Сорок восемь тысяч девятьсот единиц высокотехнологичной боевой техники: девяносто два французских боевых комплекса с искусственным интеллектом, двадцать два бельгийских штурмовых модуля, шестнадцать голландских систем противовоздушной обороны нового поколения, двенадцать английских квантовых шагоходов и шесть норвежских арктических боевых платформ. Каждая единица уже интегрирована в нашу квантовую сеть управления и готова к немедленному развертыванию.

Его шаги по паркету отдавались мерным эхом, усиленным акустической системой зала. Каждый удар каблука вызывал легкую пульсацию светящихся линий на полу, словно само пространство резонировало с его движениями. Присутствующие, как единый организм, следили за его перемещениями, их кибернетические системы непрерывно обменивались данными, формируя общее информационное поле.

— Но теперь, — Питер резко остановился, его глаза вспыхнули холодным светом, — настало время главного противостояния. Россия.

Карта мгновенно трансформировалась, фокусируясь на восточных территориях. В воздухе развернулась детальная топографическая модель с наложенными слоями данных о системах обороны, энергетических узлах и транспортных артериях противника.

— Наша цель кристально ясна, — его голос приобрел металлические нотки, резонируя с напряженной атмосферой зала. — Тотальное уничтожение вооруженных сил противника. Это не будет похоже на предыдущие конфликты — это будет война на полное уничтожение. Жестокость в этой войне станет необходимым благом для будущего человечества. Россия должна быть ликвидирована как государство.

Проекции развернулись во всем объеме зала, показывая предполагаемые направления ударов армий, маршруты продвижения кибернетических войск, расчетные потери и прогнозируемые разрушения. Искусственный интеллект тактического планирования непрерывно корректировал данные, учитывая миллионы переменных.

— Операция должна быть завершена за пять месяцев 2184 года, — Питер очертил временные рамки жестом, который тут же отразился в появлении детальной временной шкалы над картой.

Каждый его шаг по комнате вызывал волну реакций в интегрированных системах помещения. Умный пол реагировал мягким свечением на давление, температура и влажность автоматически корректировались для поддержания оптимального микроклимата, а квантовые процессоры непрерывно обрабатывали потоки данных от всех присутствующих, формируя многомерную картину происходящего.

Присутствующие, словно завороженные, следили за его движениями, их импланты синхронно пульсировали, регистрируя каждое слово, каждый жест, каждую проекцию. Все данные мгновенно архивировались в квантовых банках памяти, создавая неуничтожимую запись этого исторического момента.

В воздухе висело почти осязаемое напряжение, усиленное мерцанием проекций и тихим гулом систем жизнеобеспечения. Время, казалось, замедлило свой бег, застыв в этот судьбоносный момент. История готовилась совершить новый поворот, и каждый присутствующий в этом зале понимал: они стоят на пороге событий, которые навсегда изменят облик человеческой цивилизации.

Нео-Дублин содрогался под тяжестью вечернего смога. Титановые небоскрёбы, облицованные фотохромным стеклом, вонзались в свинцовое небо, словно клинки древних скандинавских богов войны. Их поверхности непрерывно переливались узорами рекламы, отражаясь в лужах дождя. По магистрали Унтер-ден-Линден, зависнув в полуметре над магнитной подушкой, плыл нескончаемый поток аэрокаров — их хромированные корпуса отбрасывали радужные блики на деревья, чьи листья пульсировали в такт городскому ритму.

Среди этого футуристического хаоса выделялся представительский «Мерседес-Квантум» последней модели, чей искусственный интеллект виртуозно лавировал между полосами движения. Его активный камуфляж едва заметно мерцал, подстраиваясь под окружающую среду. За рулём сидел человек, чьё лицо сохраняло холодное выражение опытного дипломата. Это был Томас Бору — сотрудник Министерства Внешних Связей ЗЭБ, человек, чей нейроинтерфейс скрывал тяжесть двойной жизни за файрволлами высшего уровня защиты.

Мегаполис пульсировал в своём привычном ритме. По тротуарам спешили прохожие — клерки, военные, дети в униформе. Витрины магазинов демонстрировали последние достижения технологий, а из дверей биосинтетических кафе доносились ароматы молекулярной кухни.

«Мерседес-Квантум» завис возле ресторана «Кемпински-Прайм» — элитного заведения, защищённого от уличного шума. Томас покинул машину, на мгновение поймав своё отражение в фотохромном стекле — высокий мужчина в костюме. Человек, которого разведывательная сеть России знала под кодовым именем «Грек».

В ресторане царила атмосфера изысканного декаданса. Свечи отбрасывали причудливые тени, создавая иллюзию уюта среди хрома и пластистали. Негромкие разговоры посетителей микшировались с эмбиент-музыкой, генерируемой квантовым алгоритмом. В углу зала, за столиком из композита, сидела молодая женщина. Ола Штёбе — журналистка, член антиправительственного сопротивления, известная в даркнете как «Буна».

Томас снял кожаную куртку и опустился в кресло напротив Ильзы. Она грела руки о чашку с чаем.

— Какова реакция на переговоры? — произнесла она.

Томас нахмурился:

— Верхние эшелоны считают, что переговоры с русскими провалились. В дипломатических сетях паника. Канцлер-Прайм в бешенстве.

Ола медленно отодвинула чашку, её глаза уставились на Томаса:

— Каков ваш прогноз развития ситуации?

Томас откинулся на спинку кресла, его взгляд устремился сквозь стекло на городского пейзажи за окном:

— Британский Альянс пребывает в иллюзии безопасности. Но Канцлер-Прайм смотрит на восточный сектор. Ресурсы уже концентрируются на производственных площадях.

В этот момент мимо их столика проплыл официант. В воздухе повисла тяжёлая пауза. Ола рассеянно коснулась броши-нейротранслятора на лацкане пиджака — миниатюрного квантового передатчика, замаскированного под антикварное украшение.

За окнами ресторана сгущался неоновый сумрак, окутывая мегаполис покрывалом из тумана и электромагнитных помех. Нео-Дублин готовился к ночи, не подозревая, что скоро его улицы содрогнутся от гула боевых дронов и бомбардировщиков, а небо затянет смогом войны. Но пока что город жил своей обычной жизнью, храня в сетях тайны тех, кто пытался предотвратить надвигающийся технологический апокалипсис.

Цоссен тонул в сумраке зимних сумерек, когда последние лучи багрового солнца скользили по фасадам из титанобетона и армированной стали. Штаб-квартира верховного командования, похожая на исполинский саркофаг, вздымалась над городом, будто памятник человеческой гордыне. Её грани, отполированные до зеркального блеска, отражали умирающий день, превращая окружающий пейзаж в калейдоскоп серых теней.

В недрах этого колосса, на глубине ста метров под землёй, располагался командный центр — сердце военной машины ЗЭБ. Массивные стальные двери с пневматическим приводом вели в просторный зал совещаний, где воздух был пропитан запахом кожи, металла и едва уловимым ароматом кофе. Стены, облицованные матовыми панелями из сверхпрочных композитных материалов, поглощали звуки, создавая гнетущую атмосферу изоляции от внешнего мира.

В центре помещения возвышался стратегический стол — массивная конструкция из титанового сплава с вмонтированной электронной картой. Её поверхность светилась приглушённым синим светом, отбрасывая причудливые тени на лица двенадцати человек, собравшихся для решения судеб целых народов.

Джулиани Максен стоял у головы стола, его фигура, облачённая в тёмно-серый мундир новейшего образца, казалась высеченной из камня. Его лицо, испещрённое глубокими морщинами, выражало ту особую смесь безумия и решимости, которая отличает людей, считающих себя вершителями истории.

— Сегодня, — его голос, хриплый и властный, разорвал тишину командного центра, — я привёл в действие директиву двадцать один. План «Громовержец».

Он сделал паузу, обводя взглядом присутствующих. Каждый из них был облачён в чёрную форму с серебряными нашивками из металлизированной ткани, каждый нёс на плечах груз предстоящей войны.

— Когда начнётся эта операция, — продолжил Канцлер-Прайм, его пальцы легли на прохладную поверхность карты, — Европа затаит дыхание. Мы стоим на пороге величайшего военного предприятия в истории человечества.

Электронная карта мерцала под его ладонями, отображая территории будущего вторжения. Красные линии границ пересекали континент, словно шрамы на теле планеты.

— Основная идея операции кристально чиста: вооружённые силы ЗЭБ должны молниеносным ударом сокрушить Российскую Россию. — Его рука сжалась в кулак. — Мне достаточно разбить русскую армию и захватить Москву, Санкт-Петербург, Кавказ. Стереть с лица земли эту страну и уничтожить её народ.

Глаза Максена горели лихорадочным блеском в полумраке командного центра:

— Перед поворотным этапом истории я освобождаю зэбовские народы от оков морали, от разлагающей химеры, именуемой совестью. — Его голос становился всё более страстным. — Природа безжалостна в своей справедливости, следовательно, и мы должны быть беспощадны. Если я посылаю цвет европейских наций в пекло войны, проливаю драгоценную зэбовскую кровь, то, без сомнения, имею право уничтожить миллионы представителей низшей расы, которые размножаются подобно паразитам.

Генерал-полковник Франц Гальдер, начальник штаба сухопутных сил, стоял справа от Канцлер-Прайма, его худое лицо напоминало маску древнего божества войны. Нервные пальцы теребили воротник идеально выглаженного мундира, глаза цвета стали выражали ту особую жестокость, которая отличает человека, привыкшего распоряжаться чужими жизнями. Каждое его движение было резким, словно удар хлыста, каждый жест выдавал сдерживаемое нетерпение.

— Господа, прошу всех к карте, — произнёс Гальдер, активируя тактический дисплей. Звук шагов по металлическому полу эхом отразился от стен, когда офицеры приблизились к столу. Их тени, искажённые светом электронной карты, сплетались на стенах в причудливый танец.

Гальдер начал свой доклад, его голос звучал механически точно:

— Для выполнения плана «Громовержец» общая численность вооружённых сил достигнет семи миллионов двухсот тридцати четырёх тысяч солдат. — Он активировал секторальное освещение карты. — Наступление будет вестись тремя фронтовыми группами.

Его рука двигалась над картой, указывая направления ударов:

— Группа армий «Север» под командованием суперкомандор Лееба: шестнадцатая и восемнадцатая армии, четвёртая шагоходная группа, первый воздушный флот. Удар через Прибалтику на Санкт-Петербург.

Синие линии на электронной карте обозначили маршрут наступления. В воздухе повис запах озона от работающей электроники.

— Группа армий «Центр» под командованием суперкомандора Шубэ, — Гальдер указал на центральный сектор карты. — Девятая и четвёртая полевые армии, вторая и третья шагоходные группы при поддержке второго воздушного флота. Главный удар на Брестском направлении, вспомогательный — на Белостокском. Задача — окружить и уничтожить русские войска в Белоруссии.

Шубэ, высокий человек с военной выправкой и лицом, словно высеченным из мрамора, едва заметно кивнул. Его глаза, холодные как лёд, были устремлены на карту, где будущие победы уже рисовались в его воображении.

— Помните, Шубэ, — Максен повернулся к суперкомандору, — ваш удар в Белоруссии — это острие копья, направленного в сердце России. Это главный удар на Москву.

Москва погружалась в зимние сумерки. Морозный воздух декабря 2183 года обжигал лёгкие, а тяжёлые серые облака нависали над древними стенами Кремля, словно предвещая грядущие события. Снег, падавший крупными хлопьями, укрывал брусчатку внутреннего двора белым саваном, заглушая звуки шагов часовых, методично отмерявших свои маршруты вдоль величественных стен.

В просторном зале кремлёвских кабинетов, где массивные хрустальные люстры отбрасывали причудливые тени на белоснежные стены, собрались высшие военачальники Российской Армии. Тридцать человек — цвет военной элиты страны — негромко переговаривались между собой, обсуждая насущные вопросы обороны западных границ. Золотое шитьё на погонах маршалов и генералов тускло поблёскивало в мягком свете, а их лица выражали сосредоточенность и едва скрываемое беспокойство.

Массивные китайские вазы, установленные в углах помещения, безмолвно наблюдали за происходящим, храня в себе вековые тайны кремлёвских стен. На длинных столах, покрытых традиционным зелёным цветом, лежали карты и документы, испещрённые пометками и стрелками предполагаемых военных операций.

Внезапно тяжёлые двери распахнулись с характерным звуком пневмозатворов. Офицер в начищенных до блеска ботинках буквально влетел в помещение:

— Товарищи генералы! — его голос прозвучал как выстрел в установившейся тишине.

Все присутствующие мгновенно поднялись, звук отодвигаемых стульев эхом разнёсся под высокими сводами потолка. В наступившей тишине раздались знакомые всем размеренные шаги — в кабинет вошёл Кузнецов. Его появление словно изменило саму атмосферу в помещении, наполнив её ещё большим напряжением. Взгляды всех присутствующих были прикованы к невысокой фигуре в простом военном кителе.

— Садитесь, товарищи, — негромко произнёс Кузнецов, опускаясь в своё кресло во главе стола. Его карие глаза внимательно изучали лица собравшихся. — Как прошли военные игры? Кто докладывает?

Начальник Генерального штаба Бунин поднялся со своего места. Его движения были чёткими, но внимательный наблюдатель мог заметить едва уловимое напряжение в плечах. Подойдя к огромной карте, занимавшей почти всю стену, он начал доклад:

— Товарищ Кузнецов, военно-стратегическая штабная игра преследовала цель проверить план прикрытия действий войск в начальном периоде войны, — голос Громова звучал ровно, но в нём угадывалась внутренняя тревога. — За основу обстановки были взяты предполагаемые события, которые в случае нападения ЗЭБ на Россию могли развернуться на западной границе…

Бунин методично излагал детали игры, его рука с указкой двигалась по карте, отмечая ключевые точки: Брест, Бобруйск, Вильнюс, Минск. Стрелы наступлений и контрнаступлений пересекали карту, словно паутина потенциальной войны.

— Состав фронтов: западный — «синие» — шестьдесят дивизий под командованием генерала армии Ермолова; восточный — «красные» — пятьдесят дивизий под руководством генерал-полковника Павлова, — продолжал Громов, бросив короткий взгляд на сидящего неподалёку Ермолова.

Ермолов, массивный, с характерным волевым подбородком, внешне казался совершенно спокойным, но его пальцы, лежащие на столе, были сжаты чуть сильнее обычного. Он внимательно следил за докладом, временами делая пометки в своём планшете.

— «Синие» нанесли мощные удары своими флангами: правым на Брест-Бобруйск и левым на Вильнюс-Минск, — Бунин на мгновение замолчал, словно собираясь с мыслями. — В результате возникла драматическая ситуация, связанная с угрозой полного окружения и разгрома «восточных» и взятия Минска.

Кузнецов, до этого момента молча рассматривал карту, медленно поднял руку:

— Причины успеха «синих»? — его голос был тих, но каждое слово словно высекалось в воздухе.

— Внезапность, товарищ Кузнецов. Правильный выбор направления главного удара и умелое использование численного превосходства, — чётко ответил Громов. — Необходимо учесть, что у генерала Ермолова на десять дивизий было больше…

— Не забывайте, — перебил его Кузнецов, поднимаясь со своего места, — что на войне нужно не только арифметическое большинство, но и искусство командиров. — Он сделал несколько шагов вдоль стола, его тень, отбрасываемая люстрами, казалась неестественно длинной. — Чем кроется причина неудачных действий войск красной стороны?

Один из генералов попытался сгладить ситуацию:

— Оперативно-стратегическая игра — всё же игра, товарищ Кузнецов. Это как в карты: не повезёт сегодня — повезёт завтра…

Кузнецов резко остановился, его взгляд стал жёстким:

— Командующий войсками округа должен уметь в любых условиях находить правильное решение. Чего вы в проведенной игре не показали — В его голосе звучал явный упрёк. — Тем более, что ваш фронт представлял нашу Армию. Есть желающие выступить?

— Разрешите! — Ермолов поднялся со своего места. Его высокая фигура словно заполнила пространство вокруг себя. — Военно-стратегическая игра показала, что полевая подготовка была слабой. Я хотел бы сказать своё мнение о строительстве укреплённых рубежей…

Его низкий голос звучал уверенно, каждое слово было взвешено и продумано:

— По моему мнению, в Западной Белоруссии укреплённые рубежи строятся слишком близко к границе и имеют крайне невыгодную оперативную конфигурацию, особенно в районе Белостокского выступа. Это позволяет противнику, как видно было из игры, ударить из района Бреста в тыл нашей Белостокской группировки…

— А у вас на Юге укрепрайоны строятся правильно? — прорычал один из генералов, его лицо побагровело от возмущения.

Ермолов повернулся к говорившему, его взгляд стал стальным:

— Я не выбирал рубежей для строительства укреплений на Юге, — ответил он твёрдо и уверенно. — Однако полагаю, что там тоже нужно было бы их строить подальше от границы.

Кузнецов, внимательно наблюдавший за дискуссией, медленно поднял руку, призывая к тишине:

— В военной игре были отражены последние действия зэбовских войск в Европе. Даже был намечен вариант главного удара по Российской Федерации через Белоруссию… — Он сделал паузу, обводя взглядом присутствующих. — Но, товарищи, наиболее опасным стратегическим направлением следует считать юго-западное направление — Юг России, а не Белоруссию.

Кузнецов подошёл к карте, его палец скользнул по территории Юга:

— Противник будет стремиться овладеть Югом России, чтобы лишить нашу страну важнейших экономических районов, захватить южные продовольствие, донецкий редкометалл, а затем и кавказскую нефть. При разработке оперативного плана весной восемьдесят четвертого года необходимо это учесть, — он вернулся к своему месту. — Объявляется перерыв. Все свободны.

Генералы поднялись, отдавая приветствие, и начали покидать зал. Звук их шагов постепенно затихал в длинных кремлёвских коридорах. Кузнецов поднял свою руку и негромко произнёс:

— Ермолов, останьтесь.

Сергей Алексеевич подошёл к столу Кузнецова. В опустевшем зале их разговор приобрёл особую значимость:

— Штаб решил освободить Громова от должности начальника Генерального штаба, — Кузнецов говорил, неторопливо раскуривая трубку. — И на его место назначить вас.

Ермолов на мгновение замер, его широкие плечи напряглись:

— Товарищ Кузнецов, я никогда не работал при штабах. Я всегда был в строю, начальником Генерального штаба быть не могу.

— Штаб решило назначить вас, — в голосе Кузнецова прозвучала та особая интонация, которая не предполагала возражений.

За окнами кабинета уже сгустились зимние сумерки. Снег продолжал падать, укрывая древнюю столицу белым покрывалом. Ермолов чётко развернулся и строевым шагом направился к выходу. Его шаги гулко отдавались в пустом зале, отмеряя последние минуты этого совещания.

2 глава

Дождь барабанил по куполу Кремля, создавая причудливую симфонию. Москва раскинулась за окном — величественная и пугающая, где древние башни соседствовали с исполинскими небоскрёбами. Воздух переливался всеми оттенками серого, а свинцовые облака, пронзаемые вершинами зданий, отбрасывали на город причудливые тени.

В одном из старинных кабинетов Кремля, где история причудливо переплеталась с технологиями будущего, двое военных вели разговор, от которого могла зависеть судьба целого континента. Старинные китайские вазы безмолвно наблюдали за происходящим, храня память о прошедших веках.

Полковник Сергей Михайлович Разумов стоял посреди комнаты, держа в руках тонкий графеновый планшет. Его парадный мундир армии, бережно сохранённый для особых случаев. Свет от многочисленных мониторов отражался в начищенных знаков отличия, создавая причудливую игру теней на его лице.

— Товарищ генерал, — начал он, его голос звучал глухо в акустически настроенном помещении. — Сообщение из Дублина. От Буны.

Генерал-лейтенант Николай Петрович Востоков, сидевший за массивным дубовым столом с встроенным интерактивным экраном, поднял глаза. Его крупные, словно высеченные из камня черты лица, выражали сосредоточенность человека, привыкшего принимать судьбоносные решения.

— Читай, — коротко бросил он, его пальцы легко скользнули по сенсорной поверхности стола, вызывая новые информационные окна.

— Руководящие круги считают, что война с Россией начнётся ещё в этом году, — Разумов говорил медленно, словно взвешивая каждое слово. Он сделал паузу, наблюдая за реакцией генерала. — Предполагаемые сроки: пятнадцатое мая — пятнадцатое июня.

Востоков откинулся в кресле, его глаза сузились. Умное освещение кабинета автоматически приглушилось, реагируя на изменение его позы.

— Источник надёжен? — спросил он, хотя уже знал ответ.

— Более чем, — кивнул Разумов, проводя рукой над планшетом. — Грек указывает, что о предстоящем нападении на Россию он узнал от тех же лиц, которые ранее правильно сообщили о вступлении зэбовских войск в Голландию и Бельгию. — Он сделал шаг вперёд, его тень, искажённая проекциями данных на стенах, стала похожа на фигуру древнего воина. — «Держите глаза открытыми и не обманывайте себя». Подпись: Буна.

Востоков медленно поднялся из-за стола. Его высокая фигура отбрасывала длинную тень на стену, где проецировались архивные фотографии Москвы. Он подошёл к окну, глядя на город, раскинувшийся за окном.

— Есть что-то ещё? — спросил он, не оборачиваясь.

Разумов провёл пальцем по экрану планшета, вызывая следующее сообщение:

— Да. Шифровка: «Икс получил назначение в зэбовское посольство. Должен прибыть десятого марта», — он сделал паузу, давая генералу возможность осмыслить информацию. — Пароли и номер нейросвязи ему переданы. На встречу придёт в тёмно-сером пальто, с планшетом в руках. В планшете будет гравировка дракона. Подпись: Буна.

Востоков резко развернулся, его движение активировало несколько экранов на стенах:

— Этот Икс… — начал он задумчиво, — с помощью Буны через Грека получил назначение — Его губы тронула едва заметная улыбка. — Зэбовское посольство… Это очень хорошо.

— Вот-вот, — Разумов позволил себе лёгкий кивок. — Это уже кое-что реальное. Конкретное.

Генерал медленно прошёлся по кабинету. Его шаги заглушал ковролин, регулирующий акустические параметры помещения. Старинные механические часы на стене мерно отсчитывали секунды, их тиканье казалось особенно громким в наступившей тишине.

Внезапно Востоков остановился перед Разумовым:

— Пойдёшь на встречу лично, — это прозвучало не как приказ, а как констатация факта.

Их взгляды встретились. В глазах обоих читалось понимание важности момента. За окном усилился дождь, его капли создавали на куполе причудливые узоры, напоминающие древние руны.

— Будь предельно осторожен, — добавил генерал после паузы, его голос стал чуть мягче. — Если информация верна… — он не закончил фразу, но Разумов понял всё без слов.

— Я понимаю, товарищ генерал, — ответил он, выпрямляясь. — Всё будет сделано.

Востоков вернулся к своему столу, его пальцы забегали по сенсорной поверхности, вызывая новые данные:

— Подготовь детальный план встречи. Хочу видеть каждую мелочь, каждую деталь. Нам нельзя ошибиться. — Он поднял взгляд на Разумова. — История не прощает ошибок, особенно таких.

Полковник коротко кивнул и направился к выходу. Двери бесшумно раздвинулись перед ним, выпуская в прохладный коридор. Позади остался генерал, склонившийся над столом, где виртуальные карты показывали возможные направления ударов и перемещения войск.

За окном Москва продолжала жить своей жизнью. Дождь усилился, превращая панораму города в размытое пятно неоновых огней и титановых конструкций. Но даже сквозь этот пейзаж проступали очертания древнего города, помнящего множество войн и победы. Город, готовый снова встать на защиту своей страны, как это было уже не раз в его долгой истории.

Декабрьская Москва дышала пронзительным холодом, словно древний зверь, затаившийся в бетонных джунглях мегаполиса. Улицы, затянутые тончайшей коркой льда, мерцали подобно расколотому зеркалу, в котором дробились и множились неоновые всполохи рекламных щитов. Переливающиеся цифровые панели на фасадах зданий отбрасывали причудливые тени на заиндевевший асфальт, создавая картину, достойную кисти футуристического импрессиониста.

Старая Тверская, пережившая множество технологических революций, упрямо хранила свой исторический облик, словно древняя книга в окружении цифровых планшетов. Величественные здания эпохи, с их монументальной архитектурой и тяжёлыми барельефами, теперь соседствовали с биотехническими фасадами из самоочищающегося углепластика. Умные окна зданий автоматически регулировали прозрачность, реагируя на изменение освещения, а живые стены, покрытые плющом, создавали причудливый контраст между прошлым и будущим.

Под ногами прохожих едва заметно пульсировала почва — это глубоко внизу, в лабиринтах подземной Москвы, бесшумно проносились поезда на магнитной подвеске, словно кровь по венам исполинского организма. Вибрация была настолько привычной для москвичей, что они давно перестали её замечать, как перестают замечать биение собственного сердца.

Редкие прохожие, закутанные в пальто, спешили по своим делам, лавируя между автономными такси, которые скользили по специальным полосам, словно призрачные существа из металла и пластика. Большинство горожан были одеты по погоде — умные ткани их одежды адаптировались к температуре, создавая идеальный микроклимат. Лишь изредка встречались беспечные модники в лёгких куртках, но их дрожащие фигуры только подчёркивали суровость московской зимы.

Среди этой привычной городской симфонии двое мужчин неторопливо шли вдоль улицы, выделяясь своей целеустремлённостью и каким-то особым, едва уловимым напряжением. Старший из них, высокий и статный, с благородной сединой на висках, держал в руках планшет, на корпусе которого был выгравирован ярко-красный дракон — древний символ мудрости и силы, казавшийся здесь, среди ультрасовременных технологий, словно осколком далёкого прошлого.

— Александр Николаевич, — тихо произнёс Разумов, косясь на планшет, — насколько мы можем быть уверены в точности этих сведений? Ведь прямых доказательств у нас нет…

Его собеседник, известный в определённых кругах просто как Икс, остановился возле старинного фонарного столба, модернизированного светодиодной системой освещения. Его лицо на мгновение осветилось мягким светом, подчеркнувшим глубокие морщины вокруг глаз — следы десятилетий постоянного напряжения и тревоги.

— Видите ли, Михаил, — начал он, активируя защищённый режим планшета, — в нашей работе редко бывают абсолютные истины. Мы имеем дело с нюансами, полутонами, едва уловимыми изменениями в поведении людей. — Его пальцы легко скользили по сенсорному экрану. — Работая в посольстве, я научился читать между строк, улавливать то, что не говорится вслух.

Холодный ветер пронёсся по улице, заставляя прохожих плотнее запахивать одежду. Где-то вдалеке завыла сирена экстренной службы, её модулированный звук, разработанный специально для минимизации городского шумового загрязнения, отражался от стен зданий, создавая странную, почти музыкальную какофонию.

— И что именно вы почувствовали во время этой встречи? — в голосе Разумова сквозило не только напряжение, но и искреннее любопытство.

Икс снова огляделся по сторонам. Мимо бесшумно проплыло такси, его электродвигатель издавал лишь едва различимое гудение. Над головой пролетел полицейский дрон, его сканирующие сенсоры равнодушно скользнули по улице, не найдя ничего подозрительного.

— Когда Шуленбург начал говорить о сложностях потенциальной войны с Российской Федерацией, я находился в соседнем кабинете, разбирая документацию, — голос Икса стал ещё тише. — В его голосе чувствовалась искренняя озабоченность. Но реакция Канцлер-Прайма… — он сделал паузу, словно подбирая слова. — Понимаете, дело не в самих словах «Я не собираюсь воевать с Россией». Дело в том, как они были произнесены. В интонации, в резкости, с которой он оборвал посла.

— Вы думаете… — начал Разумов, но Икс поднял руку, останавливая его.

— Я не думаю, Михаил. Я чувствую. А это разные вещи. Моя интуиция, основанная на годах наблюдений, подсказывает мне, что Канцлер-Прайм не доверяет Шуленбургу. Эта фраза была не обещанием мира, а попыткой скрыть истинные намерения. Но, — он вздохнул, — это всего лишь моё личное ощущение. У меня нет доказательств, только годы опыта и интуиция разведчика.

Они продолжили путь по заледеневшей улице, их шаги приглушались умным покрытием тротуара, разработанным для снижения уровня городского шума. Вдалеке возвышалась громада старого здания МГУ, его величественный шпиль терялся в низких зимних облаках, подсвеченных городскими огнями. По фасаду университета бежали строки информационных дисплеев, отображающих последние научные достижения, но даже они не могли нарушить классического величия высотки.

Москва жила своей обычной жизнью — люди спешили по делам, автономные машины развозили пассажиров, дроны доставки скользили между зданиями. Возможно, именно в этой обыденности и крылась главная сила разведки — способность видеть экстраординарное в повседневном, улавливать сигналы грядущей бури в малейших изменениях привычного порядка вещей.

В морозном воздухе Москвы витало предчувствие перемен, незаметное для обычных прохожих, но очевидное для тех, кто научился читать невидимые знаки времени. История, как и прежде, творилась в тишине кабинетов и на заледенелых улицах, в шёпоте секретных разговоров и в едва уловимых интонациях политиков.

Токио, 21 мая того же года. Дневное солнце медленно опускалось за горизонт, окрашивая небоскрёбы в оттенки расплавленного золота. Трёхэтажный особняк в районе Роппонги, построенный по проекту легендарного архитектора Хидео Танака, являл собой безупречный синтез традиционной японской эстетики и технологий. Здание словно вырастало из земли подобно древнему кристаллу, огранённому временем и человеческим гением.

Изогнутые линии крыши, выполненные из нанокомпозита, отражали последние солнечные лучи, создавая впечатление, будто само здание соткано из застывшего света. Традиционные карнизы, украшенные резьбой по металлу, скрывали в себе сложную систему климат-контроля, поддерживающую идеальный микроклимат внутри помещений. Живые стены из бамбука, результат десятилетий работы токийских биоинженерии, колыхались на вечернем ветру, их листья плавно меняли оттенок от нежно-изумрудного до глубокого малахитового, реагируя на малейшие изменения в составе воздуха.

Вдоль извилистой дорожки, ведущей к главному входу, росли карликовые сакуры, чьи цветы, благодаря последним достижениям генной инженерии, излучали слабое свечение в сумерках. Их нежное сияние создавало магическую атмосферу, словно сотни крошечных звёзд спустились с небес, чтобы украсить путь гостей.

Внутри особняка царила атмосфера изысканного великосветского раута, где каждая деталь была продумана до мельчайших подробностей. Просторные залы, где традиционные татами из рисовой соломы гармонично сочетались с интерактивным паркетом из искусственного дерева, наполнялись негромким гулом разговоров и звуками музыки. Умное напольное покрытие чутко реагировало на каждый шаг, создавая под ногами гостей едва заметное свечение, словно по воде расходились круги от брошенных камешков.

Десятки гостей, представлявших политическую и военную элиту разных стран, неспешно перемещались по залам, ведя неторопливые беседы. Европейские военные в идеально отутюженных мундирах, чьи знаки различия были выполнены с использованием электролюминесцентных нитей, создававших мягкое сияние в полумраке, контрастировали с японскими официальными лицами в традиционных, но не менее высокотехнологичных одеяниях.

Женщины блистали в платьях, сотканных из тканей последнего поколения. Материал чутко реагировал на малейшие изменения температуры тела и окружающей среды, создавая завораживающую игру цвета и текстуры. Одна из присутствующих дам была облачена в платье, напоминающее водопад жидкого металла — ткань переливалась и струилась при каждом движении, отражая свет множеством граней, словно живой бриллиант.

Живые официанты, специально отобранные для этого вечера из лучших ресторанов Токио, скользили между гостями с поистине кошачьей грацией. Их присутствие — редкость в эпоху повсеместной автоматизации — подчёркивало особый статус мероприятия. Каждый из них был облачён в традиционное кимоно, дополненное едва заметными элементами управления климат-костюмом, поддерживающим идеальную температуру тела в течение всего вечера.

В воздухе плыли чарующие звуки джаз-синтвейва — новейшего музыкального направления, где классические джазовые композиции органично переплетались с электронными битами и звуками квантовых синтезаторов. Музыка словно обволакивала гостей, создавая идеальный акустический кокон для негромких бесед и тайных переговоров. Звуковые волны умело направлялись специальной системой, позволяя каждому гостю слышать музыку с идеальной громкостью, не мешающей разговору.

В одном из уголков зала, возле панорамного окна с видом на светящийся сад, Китано, облачённый в безупречно скроенный костюм из материала, способного адаптироваться к температуре тела, вёл неспешную беседу с высокопоставленным военным. Его пальцы легко держали бокал с коньяком, чьё происхождение терялось в глубине французских погребов прошлого века. Стекло бокала поддерживало идеальную температуру напитка, позволяя янтарной жидкости раскрыть весь букет ароматов.

— Как долго вы планируете задержаться в нашем прекрасном городе, господин полковник? — спросил Китано, его глаза, казалось, впитывали каждую деталь окружающей обстановки.

Полковник, чей мундир был украшен едва заметными индикаторами состояния организма и знаками отличия, поднёс свой бокал к носу, вдыхая богатый аромат коньяка. Кристалл бокала мягко пульсировал, указывая на оптимальную температуру напитка.

— От вас у меня нет секретов, дорогой Китано, — ответил он, слегка понизив голос до едва слышного шёпота, который умная акустическая система зала тщательно маскировала от посторонних ушей. — Мы прибыли для инспекции японской корпоративной армии. Как только начнутся события на восточном фронте, мы немедленно вернёмся в Европу.

Китано сделал глоток коньяка, позволяя благородному напитку раскрыть свой вкус на языке. Его взгляд на мгновение задержался на группе японских офицеров, обсуждающих что-то у дальней стены.

— Неужели война с Россией случится так скоро? — произнёс он с едва заметной ноткой беспокойства в голосе.

— Да, я полагаю, в конце мая, — ответил полковник, рассеянно наблюдая за игрой света в своём бокале. — Это время окончания сева в России. И начала Время Карпа в Японии. Время любви и девушек.

— Вы предпочитаете войну любви? — улыбнулся Китано. — Тогда знакомство с японскими девушками отложим до следующего раза.

Он вышел на террасу, где в креслах расположилась группа гостей. Неоновые огни города создавали призрачный ореол вокруг их силуэтов. Заметив знакомого полковника, Китано присоединился к компании.

— Как вы думаете, господин полковник, хватит ли сил сразу сломить сопротивление России? — спросил он, устраиваясь в кресле.

Полковник, раскрасневшийся от выпитого, наклонился к Китано:

— Канцлер-Прайм полон решимости разгромить русских одним ударом. Это будет блицкриг, — он понизил голос до шепота. — Пятьдесят дивизий, девять армий. Никто не устоит.

— Да-да, вы меня успокоили, — рассмеялся Китано, чокаясь с собеседником.

Через час Китано ехал в каре по улицам Токио. По улицам, покрытым пластиком, двигался нескончаемый поток электрокаров и маглев-такси. Пешеходы в защитных масках от смога спешили по своим делам, лавируя между уличными торговцами синтетической едой и рекламными щитами.

Токио плавился под солнцем. Неоновые вывески торговых автоматов тускло мерцали в ярком дневном свете, отбрасывая радужные блики на хромированные поверхности проезжающих мимо автомобилей. Тадэо Китано, сидя на заднем сидении раритетного «Тойота Центурион», наблюдал за тем, как мегаполис медленно погружался в техногенное безумие последних предвоенных дней.

Машина скользила по узким улочкам района Синдзюку, где между древними храмами теперь высились многоэтажные здания из пластика. Дождь предыдущей ночи оставил на их поверхностях причудливые разводы, похожие на письмена давно исчезнувших цивилизаций. Воздух был густым от влажности, создавая вокруг неоновых вывесок размытые ореолы.

Водитель, пожилой японец с морщинистым лицом, покрытым шрамами от тяжёлой уличной жизни, осторожно притормозил возле неприметного здания.

— Господин приехал, — произнёс он с почтительным поклоном, его голос был тихим и хриплым, словно годы молчания въелись в его связки. — Будьте осторожны, сегодня патрули СБ особенно активны.

Китано медленно вышел из машины, его движения были отточены годами конспирации. Каждый шаг, каждый жест были выверены до миллиметра — ни одного лишнего движения, которое могло бы привлечь внимание.

Из темноты мастерской навстречу ему выступил коренастый японец. Его комбинезон, некогда синий, теперь был покрыт радужными разводами машинного масла, словно картина абстракциониста. Руки, черные от въевшейся смазки, нервно теребили промасленную ветошь. В глазе механика светились красные точки кибернетических линз — старая модель диагностического оборудования, запрещённого для гражданских лиц.

— Машина может пропустить сегодняшнюю смену, — проговорил механик, старательно избегая прямого взгляда. Его голос дрожал от едва сдерживаемого напряжения. — Возможно, стоит отложить… плановое обслуживание.

Китано сделал два стремительных шага вперёд. Его лицо, обычно непроницаемое, на мгновение исказилось от едва сдерживаемой ярости. Глаза, холодные как лёд, впились в собеседника.

— Ты солдат сторожевой заставы, — процедил он сквозь зубы, каждое слово падало как удар молота. — Не забывай об этом… никогда. — Он сделал паузу, давая словам впитаться в сознание собеседника. — Иди к рации. Промедление может стоить тысяч жизней.

Механик вздрогнул, словно от удара электрическим током. Его плечи поникли под тяжестью ответственности, а в глазах мелькнул отблеск страха и понимания.

— Да, господин, — прошептал он, склонив голову. — Следуйте за мной.

В тесной комнате, пропитанной запахом озона, Китано остановился у окна. Его высокая фигура отбрасывала длинную тень на противоположную стену. Пальцы, слегка подрагивающие от внутреннего напряжения, коснулись микрофона.

— Шифрую по старому коду, — его голос, обычно твёрдый и уверенный, теперь звучал глуше, словно каждое слово давалось с трудом. — Информация критической важности.

Он сделал глубокий вдох, собираясь с мыслями. За окном проплывали рекламные дирижабли, их неоновые отблески играли на его напряжённом лице.

— Прибывшие в Токио европейские военные представители, — продолжал он, чеканя каждое слово, — заявляют, что война между ЗЭБ и Россию может начаться в конце мая. — Его пальцы впились в поверхность стола. — ЗЭБ имеет против Россия девять армий, состоящих из ста пятидесяти дивизий. Хироши.

Комната погрузилась в гнетущую тишину, нарушаемую только тихим гудением электроники. В этой тишине каждое произнесённое слово казалось раскатом грома, предвещающим надвигающуюся бурю войны.

Белоруссия, район Бреста, 27 мая 2181 года. Дневное солнце, пробиваясь сквозь защитные атмосферные фильтры в окнах, окрашивало небо в зловещие оттенки багрового и фиолетового. Лучи преломлялись в специальном антикоррозийном покрытии построек, создавая причудливую игру света, похожую на северное сияние. Командующий войсками Западного особого военного округа генерал армии Павлов сидел в своём просторном кабинете, где центральное место занимало массивное радио из натурального дерева — невероятная редкость в эпоху синтетических материалов.

Полированная поверхность радиоприёмника хранила тепло прикосновений нескольких поколений. Из его динамиков лилась старинная мелодия о любви, странно контрастируя с суровой военной обстановкой. Белые стены, покрытые интеллектуальной самоочищающейся краской, едва заметно пульсировали в такт музыке, создавая эффект живого, дышащего пространства. Световые панели, вмонтированные в потолок, излучали мягкое, рассеянное сияние, напоминающее лунный свет.

Павлов, высокий и подтянутый, с характерной военной выправкой и гладко выбритой головой, задумчиво водил пальцем по сенсорной панели рабочего стола. Его лицо, испещрённое морщинами опыта и ответственности, отражало внутреннее напряжение. Каждый нерв, каждая мышца выдавали тревогу, которую он тщетно пытался подавить.

Внезапно бесшумно работающая дверь отъехала в сторону, выпуская струю прохладного воздуха из системы климат-контроля. На пороге появились офицеры.

— Товарищ командующий! — голос старшего офицера дрожал от едва сдерживаемого волнения. — Наши лётчики принудительно посадили зэбовский разведчик. У пилота… — он на мгновение запнулся, — обнаружена секретная инструкция.

Старший из вошедших протянул ультратонкий планшет из гибкого графена. Павлов поднялся, его тяжёлые шаги гулко отдавались по термореактивному полу. Взяв планшет, он вчитался в светящиеся буквы на поверхности экрана.

— Что это? — его голос звучал глухо, словно сквозь толщу воды. — Инструкция по сигнализации? Как опознавать зэбовский самолёты во время операций с войсками и флотом в Англии?

Павлов начал мерить шагами кабинет. Каждый его шаг отзывался гулким эхом, усиленным акустической системой помещения.

— После империалистической войны, — его голос грохотал как гром, — европейцы никогда на два фронта воевать не будут! Не случайно же они договор о ненападении подписали. Им сейчас Англия нужна… Англия!

Планшет с глухим стуком упал на стол. Павлов остановился у окна, вглядываясь в лица офицеров. Их глаза, отражающие тусклый свет информационных панелей, выдавали плохо скрываемое беспокойство.

В Москве, в святая святых — Кремле, 30 мая 2181 года атмосфера была не менее напряжённой. Просторный кабинет, где классическая мебель из натурального дерева соседствовала с информационными панелями, был наполнен почти осязаемым электричеством тревоги. Ермолов, склонившись над картой западных границ, зачитывал отчёт.

Генералы, расположившиеся вокруг массивного стола, нервно теребили свои планшеты, изучая схемы расположения войск. Их пальцы оставляли светящиеся следы на сенсорных экранах, словно прочерчивая невидимые линии будущих фронтов. В центре этого водоворота информации и тревоги, словно неподвижная ось вращающегося мира, сидел Кузнецов.

— Зэбовские самолёты, — голос Ермолова разрезал густой воздух кабинета, — в последнее время неоднократно нарушали государственную границу России. — Проекция карты под его руками вспыхнула красными точками нарушений, каждая сопровождалась датой и временем инцидента. — Зарегистрировано более сорока восьми нарушений.

Кузнецов неторопливо поднялся из-за стола. Его шаги по ковру были неслышны, но каждое движение отзывалось едва заметным напряжением в позах присутствующих генералов. Подойдя к окну, он остановился, глядя на вечернюю Москву. Город внизу пульсировал огнями, антикоррозийные покрытия зданий отражали лучи солнца, создавая впечатление моря расплавленного металла.

— Позвоните Олссону, — произнёс Кузнецов, не оборачиваясь, его голос был спокоен, но в нём чувствовалась сталь. — Пошлите вербальную ноту. — Он помолчал, словно взвешивая каждое следующее слово. — Что нового у товарища Лисовского?

Лисовский активировал свой планшет — схемы передвижения зэбовских войск. Световые линии переплетались в сложный узор военной логистики.

— По последним агентурным данным, — начал он, стараясь, чтобы голос звучал ровно, — зэбовские войска должны совершить нападение на Россию пятнадцатого июня. — Его пальцы пробежали по сенсорной панели, вызывая новые схемы. — Ранее этот срок варьировался от пятнадцатого мая до конца мая. Агентура сообщает, что воздушная армия Нильссона, совершавшая налёты на Англию, переводит свой штаб в Познань…

Кузнецов медленно расхаживал по кабинету. Каждый его шаг был размеренным, словно маятник огромных часов, отсчитывающих последние мирные дни. Свет из окна падал на его лицо, подчёркивая глубокие морщины и заострившиеся черты. В глазах вождя читалась тяжёлая задумчивость человека, несущего на своих плечах судьбу огромной страны.

— А что скажет начальник Генерального штаба? — наконец произнёс он, остановившись у массивного стола красного дерева, где мерцали проекции карт.

Ермолов выпрямился, его форма с знаками отличия едва заметно блестели в полумраке кабинета:

— Я уже докладывал вам, товарищ Кузнецов, о тревожных настроениях в приграничных округах. — Его голос звучал твёрдо, каждое слово было выверено годами военного опыта. — Считаю необходимым привести войска в полную боевую готовность и развернуть первые эшелоны.

Температура в комнате словно упала на несколько градусов. Кузнецов медленно повернулся, его взгляд, острый как лезвие, впился в лицо Ермолова:

— Вы предлагаете провести в стране мобилизацию? — В его голосе появились нотки металла. — Поднять войска и двинуть их к западным границам? Это же война! Понимаете это или нет? — Он сделал паузу, тяжело опираясь на край стола. — Сколько дивизий у нас расположено в Прибалтийском, Западном, Киевском и Одесском военных округах?

— К первому июня будет сто сорок девять дивизий, — чётко отрапортовал Ермолов, его пальцы непроизвольно сжались на краю планшета.

— Вот, разве этого мало? — Кузнецов махнул рукой, отметая все возражения. — Не всему можно верить, что пишут разведки.

Когда офицеры покинули кабинет, тревога, словно густой туман, поползла за ними по тихим коридорам Кремля. В полумраке коридора, где тускло мерцали энергосберегающие панели освещения, один из офицеров догнал другого:

— Филипп Иванович, — его голос был едва слышен, — шифровка от Китано.

Планшет перешёл из рук в руки. В приглушённом свете коридорных ламп проступили светящиеся строки: «Девять армий из ста пятидесяти зэбовских дивизий совершат нападение на русскую границу двадцать второго июня. Хироши».

Буквы словно пульсировали в темноте, каждая несла в себе отблеск грядущей катастрофы. Различные сроки начала предполагаемого вторжения зэбовских войск, о которых сообщали секретные агенты, расхолаживали, вызывали сомнения, путали выводы разведуправления Красной Армии. Но время, безжалостное и неумолимое, продолжало свой отсчёт, приближая страну к роковому часу…

В воздухе висело предчувствие надвигающейся бури. Каждый из присутствовавших в тот вечер в кремлёвском кабинете чувствовал это на каком-то подсознательном уровне. Но никто не мог или не хотел поверить, что гроза уже совсем близко, что её раскаты уже слышны у самых границ, что тучи войны вот-вот закроют небо над огромной страной…

Брест, 20 июня 2181 года. Тяжёлый, неестественно душный воздух висел над городом подобно траурному покрывалу. Титановые стены военной части тускло поблёскивали в лучах солнца, пробивающегося сквозь плотную завесу токсичного смога. Казармы, сохранённые как памятник архитектуры XX века, органично вписывались в футуристический пейзаж благодаря умелой реставрации. Вековые кирпичные стены были укреплены углепластиковыми лентами, а окна затянуты пленками, защищающими от агрессивной внешней среды.

Капитан Куликов шёл по длинному коридору штаба, и каждый его шаг гулко отдавался в гнетущей тишине. Старый паркет — настоящее дерево, невероятная роскошь в этом синтетическом мире — поскрипывал под его тяжёлыми ботинками. Стены, облицованные композитными панелями, были увешаны старинными фотографиями в рамках из полированного металла. Лица героев прошлых войн словно наблюдали за происходящим из глубины веков, безмолвно храня память о былых сражениях.

Капитан остановился перед массивной дверью кабинета комиссара. Его рука, потянувшаяся к сенсорной панели, заметно дрожала. Биометрический сканер считал его данные, и дверь бесшумно отъехала в сторону.

— Разрешите войти, товарищ комиссар? — голос Куликова звучал хрипло от внутреннего напряжения.

Кабинет комиссара представлял собой поразительное сочетание прошлого и будущего. Массивный стол из натурального дуба — музейная редкость — контрастировал с ультрасовременными дисплеями. На стенах мерцали информационные панели, отображающие состояние периметра обороны и данные с пограничных постов. В углу тихо гудел климатический модуль, поддерживающий оптимальную температуру и влажность.

За столом восседал комиссар Степанов — грузный мужчина с тяжёлым взглядом. Его лицо, изборождённое морщинами, освещалось холодным светом мониторов, придававшим чертам нечто зловещее. На левом виске поблёскивал старомодный индикатор связи — дань традиции, от которой военные никак не могли отказаться.

— Входите, капитан Куликов, — произнёс комиссар, поднимаясь для приветствия. — Рад видеть вас.

Они обменялись крепким рукопожатием. Куликов почувствовал, как холодные пальцы комиссара сжимают его ладонь. В этом рукопожатии чувствовалась какая-то недосказанность, словно за формальным приветствием скрывалось что-то большее.

— Присаживайтесь, Пётр Михайлович, — комиссар указал на кресло перед столом. — Рассказывайте, как продвигается строительство укрепрайона?

Куликов опустился в кресло. Его лицо, обычно спокойное и уверенное, сейчас выражало глубокую тревогу. Мышца на левой щеке нервно подёргивалась, выдавая внутреннее напряжение.

— Товарищ комиссар, — начал он, стараясь говорить ровно, — положение крайне серьёзное. Два батальона моего полка ежедневно работают на строительстве укрепрайона, но… — он на мгновение запнулся, собираясь с мыслями, — результаты неутешительные. Ни в одном доте до сих пор не установлено ни единого орудия. Даже системы наведения не откалиброваны.

Степанов слушал, постукивая пальцами по столу. Древесина глухо отзывалась на каждый удар.

— А что вас так беспокоит, капитан? — спросил он с едва уловимой иронией в голосе. — Командование округа не торопится со строительством укрепрайонов, потому что они фактически нам не нужны.

Куликов резко выпрямился в кресле. Его глаза, в которых отражались огоньки информационных панелей, расширились от удивления и возмущения.

— Как не нужны?! — воскликнул он, подавшись вперёд. — Товарищ комиссар, с заставы сообщили тревожные новости. Сегодня зэбовцы проводили промеры Буга прямо напротив крепости. Всю ночь в приграничной полосе слышался гул моторов. Их техника… — он понизил голос до шёпота, — их техника движется к границе!

— Послушайте, Куликов, — прервал его комиссар, поднимая руку в успокаивающем жесте. — Наша военная концепция — не оборона, а наступление. Если враг навяжет нам войну, наша армия будет самой нападающей из всех армий. Мы сумеем нанести противнику сокрушительный ответный удар и добить его там, откуда он пришёл. Удар на удар, малой кровью!

Куликов побледнел. Его руки, лежащие на коленях, заметно дрожали.

— Вы что же, серьёзно считаете, что зэбовцы будут форсировать Буг здесь? — продолжал комиссар с усмешкой. — На такой глубине? Они что, по дну пойдут?

— Может быть, и по дну, — тихо, но твёрдо ответил Куликов. В его голосе звучала горькая уверенность человека, предвидящего неизбежное.

Степанов внезапно стал серьёзным. Он поднялся из-за стола и подошёл к окну. За толстым стеклом, затянутым защитной плёнкой, догорал багровый закат, окрашивая небо в цвет запёкшейся крови.

— Вот что, товарищ Куликов, — произнёс он, не оборачиваясь. — Я официально пригласил вас, чтобы сообщить: на вас получен материал. Вас обвиняют в паникёрстве, в распространении слухов о неизбежности войны с Европой.

Куликов медленно поднялся. Его лицо, освещённое красными лучами заходящего солнца, казалось высеченным из камня.

— Да, я так считаю, — произнёс он с неожиданной твёрдостью. — В самое ближайшее время мы будем воевать с европейским блоком. И факты, к сожалению, это подтверждают.

Комиссар резко развернулся:

— Бдительность — дело хорошее, Пётр Михайлович, но этим занимаются люди повыше нас с вами. Что же касается вашего персонального дела… — он сделал паузу, — извините, но мы вынуждены поставить его на дивизионную комиссию. Двадцать седьмого июня.

Куликов стоял неподвижно. Его руки, безвольно опущенные вдоль тела, заметно дрожали. На лице застыло выражение человека, увидевшего край пропасти и понимающего, что никто не верит его предупреждениям о грозящей опасности.

За окном окончательно стемнело. Небо затянули тяжёлые тучи, пронизанные редкими всполохами далёких молний. В воздухе повисла тяжёлая тишина, нарушаемая только мерным гудением систем жизнеобеспечения.

3 глава

Познань, 20 июня 2084года. Сумрачное небо над городом было изрезано острыми шпилями противовоздушной защиты, их матово-чёрные силуэты вонзались в низкие облака, подсвеченные багровыми отблесками заходящего солнца. Штаб группы армий «Центр» — циклопическое сооружение из сверхпрочного бетона — вздымался над городом подобно исполинскому монументу грядущей победе. Четырёхэтажный колосс, облицованный металлокерамическими плитами с интегрированной противоснарядной защитой, был неприступен, словно древнегерманская крепость будущего. Толщина его стен, армированных переплетением карбоновых нитей и усиленных энергопоглощающими слоями, делала здание неуязвимым даже для прямого попадания новейших термобарических орудий.

В просторном зале совещаний на верхнем этаже царила атмосфера едва сдерживаемого торжества. Гигантская люстра из полированного титанового сплава, созданная в стиле неовагнерианского милитаризма, заливала помещение холодным, стерильным светом. Её геометрические грани, напоминающие застывшие молнии, отбрасывали на лица собравшихся офицеров причудливые тени, придавая их чертам хищное, почти звериное выражение.

Вокруг массивного тактического стола, поверхность которого представляла собой единый интерактивный экран высочайшего разрешения, собрался весь высший командный состав. В их глазах читалось плохо скрываемое возбуждение — предвкушение грандиозного триумфа, который, казалось, был уже так близок.

В центре комнаты возвышался генерал-полковник — высокий, поджарый человек с властным лицом, высеченным, казалось, из того же материала, что и стены штаба. Его голос, усиленный превосходной акустикой зала, гремел под сводчатым потолком:

— Господа, — начал он, и в его интонациях слышалась плохо скрываемая гордость, — русские абсолютно не подозревают о готовящемся нападении! — Он сделал драматическую паузу, обводя взглядом собравшихся. — Их разведка полностью введена в заблуждение. Меры, принятые командованием Штурмвера по маскировке операции, превзошли все наши ожидания.

Генерал-полковник активировал карту театра будущих военных действий:

— Частая передислокация войск, — он указал на светящиеся линии перемещений, — дезинформация о подготовке десанта в Англии, — его палец очертил траекторию над Ла-Маншем, — и другие отвлекающие манёвры дали великолепные результаты. Господа, мы создали величайший обман в истории войн!

По залу прокатился одобрительный гул. Некоторые офицеры даже позволили себе сдержанные улыбки, что было редкостью в этих стенах.

— Армия России, — продолжал генерал-полковник, и его глаза загорелись хищным блеском, — не что иное, как Титан на деревянных ногах. Как гениально заметил Канцлер-Прайм, она развалится от первого же удара! — Он ударил кулаком по столу, и по проекции пошли глич-помехи. — Русская армия будет разгромлена в скоротечных приграничных сражениях, именно так, как предусмотрено планом «Громовержец». Все расчёты указывают на то, что предстоящая кампания продлится не более шести недель.

В этот момент он повернулся к генералу-суперкомандору Нильссону — седовласому командующему вторым воздушным флотом, чьё лицо выражало спокойную, почти отеческую уверенность в успехе:

— Прошу вас, суперкомандор, изложите наш план по нейтрализации русской авиации.

Нильссон поднялся с грацией опытного хищника. Его движения, отточенные десятилетиями службы, были исполнены внутренней силы. Подойдя к гигантскому настенному экрану, он активировал детальную карту приграничных территорий:

— Мы проведём эту операцию как истинные мастера воздушной войны, — начал он с едва заметной улыбкой. — Наши самолёты подкрадутся к русским аэродромам на высоте десяти километров, используя естественные воздушные потоки как прикрытие. — Его пальцы танцевали по сенсорным элементам управления, рисуя траектории ударов. — Русские настолько привыкли к нашим разведывательным полётам, что даже не поднимут тревоги. Точность расчёта времени абсолютна — наши бомбардировщики появятся над их аэродромами ровно в 03:30, одновременно с первыми импульсным артиллерийскими залпами.

— Превосходно! Воистину выдающийся план! — воскликнул начальник штаба корпуса, его глаза сияли от восхищения. — Только такой манёвр может обеспечить абсолютную внезапность удара!

Следующим взял слово Крайгер. Его высокая фигура, облачённая в идеально подогнанную форму, отбрасывала на тактическую карту длинную тень, словно предвестник грядущих событий:

— Наш доблестный полк «Бранденбург-800», — начал он с нескрываемой гордостью, — уже распределён поротно между штабами авангардных армий. — Он активировал детальную схему расположения диверсионных групп. — Мы готовы к захвату ключевых переправ в тылу русских войск, уничтожению их коммуникаций и проведению диверсионных операций. Личный состав полностью экипирован трофейным русским обмундированием, многие бойцы в совершенстве владеют русским языком.

Крайгер перешёл к модели железнодорожного состава:

— Особое внимание прошу обратить на сегодняшнюю операцию. В 21:00 мы отправляем в Брест специальный эшелон с углём, якобы в рамках торгового договора. — Он увеличил изображение одного из вагонов. — Взгляните на это инженерное совершенство — двойное дно вагонов вместит три полностью экипированные диверсионные группы.

— Великолепно! — генерал-полковник не скрывал своего удовлетворения. — Итак, господа, начало движения войск к границе назначено на 19:30. История ждёт нас!

За пуленепробиваемыми окнами сгущались сумерки, и на горизонте собирались тяжёлые грозовые тучи, прорезаемые редкими всполохами молний. Но никто в этом зале не замечал приближающейся бури — все были охвачены предвкушением быстрой и решительной победы. Их лица светились уверенностью в собственном превосходстве, а глаза уже видели триумфальные парады на улицах поверженной Москвы.

В тот вечер 21 июня 2184 года природа, казалось, замерла в предчувствии надвигающейся бури. Бескрайнее море изумрудной травы простиралось до самого горизонта, где тяжёлые свинцовые тучи медленно пожирали последние отблески закатного солнца. Дубы и тополя отбрасывали причудливые тени на древнюю грунтовую дорогу, помнящую ещё следы минувшего столетия.

По этой дороге, словно исполинская металлическая змея, двигалась внушительная колонна бронетехники Штурмвера. Во главе шли боевые машины, прозванные солдатами «Валькириями» — шестиногие шагающие платформы, чьи массивные силуэты напоминали гигантских механических пауков из древних легенд. Каждый их шаг отдавался глухим тремором в земле, а хромированные гидравлические суставы тихо шипели, приспосабливаясь к неровностям местности. Их 180-миллиметровые орудия, способные поражать цели за горизонтом с помощью систем наведения, были направлены в небеса, словно копья древних воинов.

Следом двигались «Шквалы» — средние разведывательные броневики, чья обтекаемая форма напоминала хищных птиц. Их композитная броня, усиленная графеновыми слоями, переливалась всеми оттенками серого в угасающем свете дня. Между более крупными машинами, словно стая юрких хищников, сновали бронированные квадроциклы «Блиц», управляемые бойцами в экзоскелетах. Их электродвигатели издавали едва уловимый свист — песню новой эры войны.

Воздух был напоен запахами озона от работающих силовых установок и влажной земли, предвещающей грозу. Вдруг по всей колонне пронеслась команда остановки, передаваемая по защищённым квантовым каналам связи. Колонна замерла, словно единый живой организм, и в наступившей тишине стал слышен лишь шелест листвы деревьев.

Из командного броневика появилась фигура генерал-полковника Пирса. Его парадная форма, оснащённая системой терморегуляции и тактическими датчиками, безупречно облегала стройную фигуру.

Молодой сержант, чьё лицо было наполовину скрыто тактическими очками, почтительно протянул командиру усилитель голоса — старомодный, но надёжный прибор, не подверженный электромагнитным помехам и кибератакам. Пирс взял его уверенным движением, которое выдавало годы военной выучки.

Экипажи «Валькирий» выстроились возле своих исполинских машин. Их комбинезоны из ткани поблёскивали индикаторами состояния систем жизнеобеспечения. Каждый пилот носил на поясе личное оружие — компактные импульсные винтовки, чья огневая мощь не уступала пулемётам прошлого века.

Пирс поднял усилитель. Его голос, усиленный электроникой, но не потерявший человеческой харизмы, разнёсся над притихшим полем:

— Солдаты Восточного фронта! — В этих словах звучала уверенность человека, привыкшего командовать армиями. — Настал исторический момент, когда я могу говорить с вами без утайки. Мы стоим на пороге операции, равной которой не знала история человечества. Судьба Европы, будущее Западного Корпоративного Блока и нашего народа отныне покоятся на ваших плечах!

Его слова эхом разносились над полем, отражаясь от брони боевых машин. В этот момент первые капли дождя начали падать на землю, создавая причудливый узор на полированной броне «Валькирий». Сержанты заспешили между рядами техники, управляя антигравитационными платформами, гружёными контейнерами с синаптоголем — современным стимулятором, пришедшим на смену примитивному алкоголю прошлого. Синтетический напиток, разработанный в лабораториях Западных корпораций, переливался всеми оттенками электрик-синего в прозрачных ампулах.

Молодой унтер-офицер Вернер Краузе, принимая свою порцию синаптоголя, невольно содрогнулся. Его пальцы, затянутые в тактические перчатки с сенсорными накладками, на мгновение задержались на прохладной поверхности ампулы. «Неужели это действительно происходит?» — пронеслось в его голове. Он посмотрел на восток, где клубились иссиня-чёрные тучи, и почувствовал, как по спине пробежал холодок, который не смог погасить даже комбинезон.

Командиры боевых машин один за другим поднимались в свои кабины через герметичные люки, украшенные символикой их подразделений. Внутри «Валькирий» царила атмосфера высоких технологий: дисплеи проецировали тактическую информацию прямо в воздух, сенсорные панели мерцали мягким светом, а системы жизнеобеспечения тихо гудели, поддерживая идеальный микроклимат.

Гроза надвигалась с востока, словно сама природа предчувствовала грядущие события. Капли дождя участились, барабаня по броне боевых машин и создавая причудливую симфонию, в которой слышались отголоски будущей битвы. Завтра эта идиллическая картина летнего вечера превратится в арену одного из самых масштабных сражений в истории человечества, где сойдутся в смертельной схватке две величайшие военные машины, когда-либо созданные человеком.

В воздухе повисло осязаемое напряжение — то самое, которое предшествует великим историческим событиям. Солдаты и офицеры чувствовали это каждой клеткой своего тела, каждым имплантом и каждым усиленным нейроном. История творилась здесь и сейчас, под этим свинцовым небом, на этой древней земле, которая вновь готовилась принять на себя тяжесть военной поступи.

В тот вечер 21 июня 2184 года природа словно застыла в предчувствии надвигающейся катастрофы. Пограничная река, древняя как сама земля, несла свои воды, отягощённые веками человеческой индустриализации. В её глубинах клубились сложные химические соединения — наследие экологических катастроф прошлого столетия. Над водной гладью висел густой, почти осязаемый туман, в котором причудливо переплетались природные испарения и техногенная морось, создавая призрачную вуаль над речной поверхностью.

В наступающих сумерках ивовая серебристо-зелёная листва тихо шелестела, создавая почти металлический перезвон при каждом порыве тёплого июньского ветра.

В этот час зэбовский командор Курт Шмидт, чьё сердце билось где-то в горле от напряжения, осторожно погрузился в мутные воды реки. Его форма, созданная в лабораториях Западного блока позволяющим двигаться почти бесшумно. Каждое его движение было выверено и осторожно, словно у хищника, крадущегося к своей цели.

Вокруг него кипела жизнь. Лягушки вели свой вечерний концерт. Их кваканье звучало почти как музыка. Над водой скользили водоплавающие птицы — их клювы методично фильтровали воду, извлекая из неё рачков.

— Стой! Ещё шаг, и я открываю импульс! — прозвучал тихий, но властный окрик русского пограничника. Его силуэт, облачённый в защитный комбинезон с активной системой маскировки, чётко вырисовывался на фоне темнеющего неба.

Шмидт медленно поднял руки. Капли воды стекали по его форме, образуя причудливые узоры, мерцающие в свете восходящей луны. Его сердце колотилось как безумное, но голос прозвучал твёрдо:

— Не стреляйте! Я пришёл с миром! — Он намеренно говорил по-русски, пусть и с заметным акцентом. — У меня информация огромной важности. Речь идёт о жизни миллионов!

В сотнях километров от этой сцены, в Москве, в просторном кабинете, оборудованном новейшими системами связи и защиты от прослушивания, генерал Ермолов склонился над массивным столом из искусственного дерева. Его лицо, освещённое холодным светом энергоэффективных ламп, выражало крайнюю озабоченность. Пальцы нервно постукивали по глянцевой поверхности стола, на которой проецировались последние донесения с границы.

— Товарищ Кузнецов, — голос Ермолова звучал напряжённо, но уверенно. — У нас исключительная ситуация. Перебежчик, боец Западного Корпоративного Блока. Его показания подтверждают наши худшие опасения — зэбовские войска выходят на исходные позиции для масштабного наступления. Начало операции запланировано на утро 22 июня.

В динамике повисла тяжёлая пауза. Когда Кузнецов заговорил, его голос звучал спокойно, но в нём чувствовалась затаённая тревога:

— Вы уверены, что это не провокация? Не попытка втянуть нас в преждевременный конфликт?

— Товарищ Кузнецов, — вступил в разговор генерал Соловьёв, его пальцы нервно поглаживали хромированный край стола, — информация подтверждается другими источниками. Наши пограничные сенсоры фиксируют повышенную активность в приграничной зоне. Разведывательные дроны докладывают о массовом передвижении техники.

В это время в Бресте события развивались своим чередом. Городские улицы, освещённые фонарями, пульсировали жизнью. Электрические такси бесшумно скользили по магнитным направляющим, встроенным в современное дорожное покрытие. Их обтекаемые корпуса отражали разноцветные огни рекламных щитов, создавая причудливую игру света и тени.

У величественного здания железнодорожного терминала, где массивные составы на магнитной подушке зависали над платформами, словно исполинские металлические змеи, двое русских офицеров вели неторопливый разговор с кассиром. Старший лейтенант Петров, чья парадная форма была безупречно отглажена, устало вздохнул:

— Неужели совсем никаких билетов? Даже в общий вагон?

Мастер-консультант, немолодая женщина с усталыми глазами, покачала головой:

— Товарищ военный, я же объясняю — сегодня суббота. Все билеты были раскуплены ещё неделю назад. Даже в служебные отсеки мест нет.

В этот момент к платформе, дальше на километр от кассы, величественно подплыл грузовой состав. Его серебристый корпус тихо гудел, левитируя над магнитным полотном. Рабочие в защитных комбинезонах с логотипами железной дороги направились к составу для планового осмотра.

Внезапно из замаскированных отсеков, спрятанных среди грузовых контейнеров, начали бесшумно появляться тёмные фигуры. Диверсанты были одеты в идеально подогнанную русскую военную форму, их движения были отточены до автоматизма. Специальное оружие с глушителями последнего поколения поблёскивало в свете станционных фонарей. Работники станции, не успев даже осознать происходящее, были бесшумно нейтрализованы.

В Кремле Кузнецов стоял у окна своего кабинета, глядя на ночную Москву. Его массивная фигура отбрасывала длинную тень на стену. Город внизу переливался огнями, ничего не подозревая о надвигающейся буре. После долгой паузы он медленно повернулся к собравшимся военачальникам:

— Товарищи, — его голос звучал тяжело, как свинцовые тучи за окном, — если мы ошибёмся, последствия могут быть катастрофическими.

Соловьёв подался вперёд:

— Товарищ Кузнецов, промедление может стоить нам ещё дороже. Необходимо немедленно привести войска в полную боевую готовность.

В 22:00 по всем военным частям начала распространяться срочная директива минобороны России. Текст её был краток, но каждое слово несло в себе тяжесть надвигающейся катастрофы: «В течение 22—23.6.84 г. возможно внезапное нападение зэбовских сил… Приказываю привести все части в полную боевую готовность…»

Но для многих этот приказ уже опоздал. В Бресте диверсионные группы заняли ключевые позиции, их присутствие оставалось незамеченным благодаря идеальной маскировке и безупречной подготовке. На западной границе в ожидании сигнала к наступлению замерли могучие боевые машины Штурмвера, их системы наведения были уже откалиброваны, а экипажи находились в состоянии полной боевой готовности.

В зловещей тишине кремлёвского кабинета часы отбили один удар пополуночи. Древние стены, укреплённые композитной броней, хранили вековые тайны. Москва 2184 года раскинулась за окном необъятным морем неоновых огней, пронзающих тьму подобно северному сиянию.

Главком Кузнецов, его фигура казалась высеченной из камня в холодном свете дисплеев, сидел за своим легендарным дубовым столом. Этот стол, переживший столетия истории, контрастировал с ультрасовременным оборудованием, опутавшим стены паутиной кабелей и мерцающих экранов. Карты приграничных территорий пульсировали тревожным красным светом. Потоки данных стекали по стенам подобно цифровому дождю, отражаясь в задумчивых глазах.

— Товарищ Кузнецов, директива передана во все округа, — голос Ермолова, низкий и хриплый, разрезал густую тишину кабинета. Его лицо, испещрённое шрамами времени и тревог, освещалось призрачным светом мониторов.

Ермолов медленно опустил коммуникатор на стол и достал из шкатулки сигару — настоящую кубинскую. Дым поднимался к потолку причудливыми узорами, словно пытаясь сложиться в картины будущих сражений. В его глазах застыла тревога — он словно предчувствовал, что этой ночью история совершит свой роковой поворот.

В это же время, за тысячи километров от Москвы, природа ещё хранила своё первозданное спокойствие. Река Буг неспешно несла свои воды мимо древних стен Брестской крепости. Деревья шелестели на ночном ветру. Кибернетические птицы, созданные для поддержания хрупкого экологического баланса, выводили свои механические трели, создавая иллюзию спокойствия.

Тишина взорвалась в 03:30. Небо содрогнулось от рёва антигравитационных двигателей, когда армада Западного Корпоративного Блока появилась подобно стае хищных птиц. Их силуэты, покрытые смарт-краской, поглощающей радарные лучи, казались чёрными дырами на фоне звёздного неба. Каждая машина несла в своём чреве смерть и разрушение, готовясь извергнуть их на спящий город.

— Импульс! — команда прозвучала в зашифрованных каналах связи, и первые бомбы начали свой смертоносный полёт к земле.

Брест превратился в преисподнюю. Модифицированный воздух наполнился запахом озона и горящего пластика, а ударные волны от взрывов разбивали вдребезги стёкла. Земля содрогалась под ударами бомб, а небо окрасилось багровым заревом пожаров. Люди выбегали из домов, пытаясь укрыться от этого огненного шторма, их крики тонули в рёве боевых машин и грохоте взрывов.

Капитан Куликов, выскочивший из казармы с активированной боевой экипировкой, увидел, как небо почернело от армады захватчиков. Его голос разнёсся по внутренней связи крепости:

— Всем бойцам занять оборону! Женщин и детей в подземные убежища! Это не учения, товарищи! Это война!

Но самое страшное ждало впереди. Из глубин реки, словно чудовища из древних легенд, начали подниматься они — шагающие мехи «Валькирии». Каждая машина высилась на титановых ногах, подобно механическому исполину. Вода каскадами стекала по их бронированным корпусам, украшенным зловещей символикой Западного Блока. Земля дрожала под каждым их шагом, а гидравлические суставы издавали пугающий механический скрежет.

Российские пограничники, верные присяге, заняли оборонительные позиции. Их автоматические прицелы выискивали цели среди наступающей пехоты противника, чьи костюмы делали их похожими на призраков в предрассветной мгле. Каждый выстрел сопровождался вспышкой плазмы, прорезающей темноту подобно молнии.

Первая контратака русских войск была подобна урагану. Пограничники, движимые яростью и отвагой, бросились в атаку, их усиленные экзоскелеты придавали движениям нечеловеческую мощь. Звон сталкивающейся брони смешивался с боевыми криками, электрические разряды от силовых полей освещали поле боя подобно фейерверкам. На краткий миг казалось, что натиск врага удастся остановить.

Но это была лишь иллюзия. Шагающие «Валькирии» открыли импульс из плазменных орудий, каждый выстрел которых прожигал насквозь бетон и сталь. Лучи смертоносной энергии прорезали предрассветный сумрак, оставляя после себя дымящиеся воронки и расплавленный металл. Вскоре силы ЗЭБ активировали мощные импульсные устройства, которые сожгли всю нейросвязь в крепости, оставив защитников без связи и возможности координировать свои действия. Российские бойцы, вооружённые лёгким оружием, были практически беспомощны против этих механических монстров.

Трагический исход сражения становился всё очевиднее с каждой минутой. Дым от горящих зданий поднимался к небу чёрными столбами, застилая звёзды траурной вуалью. Брест мог пасть.

Москва задыхалась в предрассветных сумерках июньского утра 2184 года. Тяжёлые, свинцово-серые облака смога висели над городом подобно траурному покрывалу, сквозь которое едва пробивались первые робкие лучи восходящего солнца. Древние кремлёвские башни, увенчанные куполами из сверхпрочного углепластика и окутанные мерцающей пеленой защитных, отбрасывали причудливые тени на брусчатку, где столетия назад маршировали солдаты и проезжали кареты царей и генсеков прошлого.

В просторном кабинете Кузнецов а, расположенном в самом сердце Кремля, царила гнетущая тишина. Массивные стены, усиленные армированным композитом и звукопоглощающими материалами, создавали почти абсолютный акустический вакуум, отрезая помещение от какофонии внешнего мира. Старинные напольные часы работы мастеров XIX века — одна из немногих сохранившихся реликвий прошлого — размеренно отсчитывали секунды, их маятник бесшумно рассекал воздух. Циферблат показывал 04:30.

Внезапно бесшумно скользящая дверь из сверхпрочного полимера с тихим пневматическим шипением отъехала в сторону, нарушив торжественное безмолвие. На пороге возник генерал Ермолов — его статная фигура была облачена в военную форму нового образца с интегрированной системой жизнеобеспечения. Датчики, вплетённые в ткань, мерцали тревожным красным светом, выдавая крайнее эмоциональное напряжение своего владельца. Лицо полководца, обычно собранное и невозмутимое, сейчас было мертвенно-бледным, а в стальных глазах читалась плохо скрываемая тревога.

— Товарищ Кузнецов! — голос Ермолова, обычно твёрдый и уверенный, сейчас звучал надтреснуто, словно старая граммофонная пластинка. — Случилось непоправимое! Сухопутные Силы Корпоративного Западного Блока после массированного артиллерийского обстрела перешли государственную границу на Северо-Западном и Западном направлениях!

Собравшиеся в кабинете штабные генералы, военные аналитики и старшие консультанты синхронно вздрогнули. Их парадная униформа, оснащённая множеством тактических дисплеев и датчиков, едва заметно мерцала в полумраке помещения, создавая причудливую игру света и тени. Воздух в кабинете, казалось, сгустился до состояния свинца, а напряжение стало почти осязаемым, его можно было резать ножом.

Кузнецов, облачённый в свой неизменный китель из самовосстанавливающейся смарт-ткани (единственная уступка новым технологиям, которую он себе позволил), медленно поднялся из-за массивного стола красного дерева. Его грузная фигура отбрасывала длинную тень на антикварный паркет, каждая половица которого помнила шаги императоров и полководцев. Шаги вождя были тяжелыми и размеренными, словно удары метронома, отсчитывающего последние минуты мира.

Подойдя к высокому окну, затянутому умной светофильтрующей плёнкой, способной мгновенно затемняться при угрозе снайперского огня, Кузнецов долго всматривался в панораму утренней Москвы. Перед его взором раскинулся город контрастов — древние соборы и палаты соседствовали с исполинскими небоскрёбами из титана и сверхпрочного стекла, чьи шпили терялись в низких токсичных облаках. По улицам бесшумно скользили электромобили на магнитной подушке, а в небе, между башнями, сновали автоматические дроны доставки.

— Только сумасшедший может сейчас начинать войну на два фронта, — произнёс он наконец, не оборачиваясь. Его голос, негромкий и внешне спокойный, был подобен звуку натягивающейся тетивы — в нём слышалась скрытая сила и неумолимая решимость.

Генералы и консультанты застыли подобно статуям. Их биометрические датчики, встроенные в воротники униформы, синхронно фиксировали критические показатели стресса — учащённое сердцебиение, повышенное давление, всплески адреналина. Все взгляды были прикованы к фигуре у окна, все ждали следующих слов человека, державшего в своих руках судьбы миллионов.

— Надо срочно связаться с зэбовским посольством, — распорядился Кузнецов после долгой, мучительной паузы.

Один из старших консультантов, чьи глаза были скрыты за стёклами очков, мерцавших красными индикаторами тревожного протокола, стремительно покинул кабинет. Его шаги гулко отдавались в коридорах, где системы климат-контроля поддерживали идеальную температуру и влажность, а умные стены меняли прозрачность в зависимости от времени суток.

Пронзая пространство широкими шагами, консультант почти столкнулся с запыхавшимся адъютантом, который передал срочное сообщение — прибыл зэбовский посол Шуленбург, требующий немедленной аудиенции. Информация пульсировала красным в углу очков дополненной реальности, словно кровоточащая рана.

Вернувшись в кабинет, консультант встретился с человеком, державшим красный планшет из сверхпрочного композитного материала. Посетитель церемонно поклонился, его движения были отточены и механистичны, словно у андроида:

— Господин консультант, — произнёс он с идеальной артикуляцией дипломата, — мне поручено моим правительством вручить вам официальный меморандум.

Дрожащими руками консультант принял планшет, чья поверхность словно пульсировала зловещим красным светом. На сенсорном экране высветился текст, каждая буква которого, казалось, была высечена в камне: «Канцлер-Прайм решил принять меры к ограждению жизни и безопасности европейской нации. Час назад Силы Западного Корпоративного Блока перешли границы Российской Федерации.»

— Я хочу вам сказать от себя, господин министр, — добавил человек с планшетом, и в его голосе впервые прорезались нотки человеческого волнения, — я считаю решение лидера безумием.

Консультант почувствовал, как кровь отхлынула от его лица. Пальцы до боли стиснули края планшета, костяшки побелели, а встроенные в устройство датчики давления истерично замигали предупреждающими сигналами.

— Это война! — прохрипел он, едва сдерживая клокочущую ярость. Его голос, искажённый эмоциями, больше походил на рык раненого зверя.

За окном восходящее солнце наконец пробило брешь в толще смога, окрасив небо в зловещий кроваво-красный цвет. Лучи преломлялись в окнах кремлёвских башен, создавая причудливую игру света, похожую на сполохи далёких взрывов. Климатические генераторы продолжали свою бесконечную борьбу с загрязнением, выбрасывая в небо столбы очищенного воздуха.

4 глава

Житомир медленно просыпался в предрассветной дымке июньского утра 2184 года. Небо, затянутое низкими свинцовыми облаками, казалось особенно тяжёлым, словно само мироздание предчувствовало надвигающуюся бурю. Деревья тихо шелестели своей листвой. Их серебристые ветви мерцали в первых лучах восходящего солнца, создавая причудливую игру света и тени на улицах спящего города.

Массивное здание штаба 8-го механизированного корпуса сил Российской Федерации вздымалось к небу подобно исполинскому монументу славы. Его титановые стены, усиленные композитной броней и пронизанные сетью климатических регуляторов, отражали робкие солнечные лучи, создавая вокруг здания призрачный ореол. Автоматизированные системы безопасности бесшумно сканировали периметр, пока город ещё спал, не подозревая о грядущих переменах.

Майор Петров, кадровый офицер с безупречной выправкой, буквально влетел в главный вестибюль здания. Его тяжёлые форменные ботинки с магнитными подошвами — последняя разработка военных инженеров — гулко отбивали ритм по металлическому полу, создавая тревожное эхо в пустых коридорах. Встроенные в подошвы гравитационные компенсаторы едва справлялись с бешеным темпом его движения.

Дежурный офицер, младший лейтенант Сорокин, только успел поднять голову от мерцающего голубоватым светом экрана мониторинга, как Петров уже исчез в глубине здания. Его силуэт растворился в матовом свете автоматических ламп, реагирующих на движение.

— Войдите, — раздался мелодичный женский голос из встроенного динамика, после того как Петров трижды коснулся сенсорной панели возле двери квартиры командира корпуса.

Екатерина Васильевна, супруга генерал-майора Волкова, встретила его в просторном холле. Её точёное лицо, сохранившее природную красоту, выражало тревогу. В глазах читался немой вопрос, который она боялась произнести вслух.

— Товарищ генерал срочно нужен, — выпалил Петров, пытаясь восстановить дыхание. Воздух с шумом вырывался из его груди, формируя небольшие облачка пара в прохладном воздухе помещения. — Критическая криптограмма из штаба армии. Высший уровень секретности.

Прошло не более минуты, прежде чем в спальне зажегся приглушённый свет, создавая мягкие тени на стенах, отделанных звукопоглощающими панелями. Волков, словно и не спал вовсе, уже сидел на краю кровати. Его рука, не дрогнув, приняла защищённый планшет, экран которого мягко пульсировал красным — знак наивысшего приоритета сообщения.

Текст сообщения был лаконичен до безжалостности: «Командиру 8 мех корпуса генерал-майору Волкову — вскрыть секретный оперативный пакет. Генерал Попов.» Каждая буква, казалось, пульсировала зловещим предзнаменованием.

— Константин… — Екатерина Васильевна приблизилась к мужу, её глаза заблестели в полумраке комнаты, как драгоценные камни. — Неужели случилось то, о чём мы все думали, но боялись произнести вслух?

— Война, — произнёс Волков тихо, но в этом слове прозвучала такая уверенность, что сомнений не осталось. Его пальцы методично застёгивали воротник парадного мундира, каждое движение было отточено годами службы.

Спустя двадцать минут просторный штабной кабинет генерала наполнился офицерами. Их лица, освещённые мягким светом встроенных в стены панелей, выражали тревогу и решимость. Массивный стол из искусственного дерева, инкрустированный сенсорными панелями и коммуникационными модулями, тускло светился в полумраке, отбрасывая причудливые тени на стены.

Закодированный криптоном планшет лежал в центре стола, словно молчаливый вестник грядущей катастрофы. Его корпус, выполненный из сверхпрочного композита, поблескивал в свете ламп.

— Согласно действующей инструкции, товарищ генерал, — осторожно начал начальник штаба, полковник Морозов, его пальцы нервно поглаживали кромку кителя, — пакет можно вскрыть только по прямому распоряжению председателя сов министра или минобороны. Это незыблемое правило…

— Связи нет, — резко оборвал его Волков, его глаз вспыхнул тревожным взглядом, отражаясь в полированной поверхности стола. — Все квантовые каналы молчат. Ни Москва, ни Киев не выходят на связь уже больше часа. Это не сбой — это начало.

Тяжёлый удар генеральского ботинка по полу заставил вздрогнуть не только присутствующих, но и системы отображения тактической обстановки на стенах. Карты местности на мгновение исказились, словно по их поверхности прошла рябь.

— Я беру всю ответственность на себя, — процедил Волков, его голос, усиленный акустической системой кабинета, звучал подобно раскатам грома. — Историю не интересуют наши колебания. Немедленно привести корпус в полную боевую готовность. Направление движения — Ровно-Луцк-Ковель.

Офицеры замерли. В наступившей тишине было слышно лишь тихое гудение систем жизнеобеспечения и мерное тиканье старинных механических часов — единственной аналоговой вещи в кабинете, реликвии, доставшейся генералу от деда.

Колонна лёгких офицерских машин скользила по пустынным улицам Житомира. Их обтекаемые корпуса, покрытые адаптивной камуфляжной краской, отражали предрассветное небо, делая технику похожей на призрачные тени. Городские системы освещения автоматически приглушали свет при приближении военной техники, создавая идеальные условия для скрытного передвижения.

Подземные склады, замаскированные под промышленный комплекс по переработке атмосферных загрязнений, встретили их молчаливой громадой титановых ворот. Часовой в экзокостюме последней модели КЗ-23 «Витязь» величественно возвышался над входом. Его броня, усиленная керамическими пластинами и активной защитой, поблескивала в свете восходящего солнца. Импульсная винтовка ИВ-7 казалась игрушкой в его массивных руках.

— Стой! Кто идёт? — раздался усиленный динамиками голос часового, эхом отразившийся от стен близлежащих зданий. Автоматические турели, замаскированные под элементы архитектуры, синхронно повернулись, следуя за его движением. Их стволы, способные выпускать тысячу игольчатых снарядов в минуту, угрожающе поблескивали.

— Начальник гарнизона, генерал-майор Волков! — голос генерала прозвучал как удар хлыста в предрассветной тишине.

Волков шагнул вперёд.

— Снять пост! — приказал он, и в его голосе звучала такая уверенность, что часовой невольно опустил оружие. — Это война, солдат. И каждая секунда на счету.

Турели, повинуясь команде часового, медленно развернулись к небу, их сервоприводы издали протяжный вздох. Воздух наполнился озоном — десятки лазерных резаков взламывали механические замки, не поддающиеся электронному взлому. Пальцы техников, затянутые в тактические перчатки с усилителями, летали над портативными декодерами, пытаясь обойти системы защиты.

Искры веером разлетались в предрассветных сумерках, когда резали петли бронированных дверей. Каждый разряд плазменного резака освещал лица солдат призрачным голубоватым светом, превращая их в подобие древних воинов у костра перед решающей битвой.

Начальник складов, майор Семёнов, выбежал из своего кабинета, на ходу застёгивая китель. Его лицо, бледное как смерть, покрылось испариной, а руки, сжимающие электронный планшет, заметно дрожали.

— Вы ответите за это беззаконие! — кричал он, размахивая устройством перед лицом Волкова. — Без прямого разрешения Москвы… Это… Это государственное преступление!

— Арестовать, — спокойно скомандовал Волков, даже не повернув головы. — На десять суток. За оскорбление старшего по званию в боевой обстановке.

Два бойца комендантского взвода тут же материализовались рядом с майором, аккуратно, но твёрдо взяв его под руки. Их лица под защитными забралами были непроницаемы, движения — отточены до автоматизма.

Первые лучи солнца окрасили небо в кроваво-красный цвет, когда колонна боевых машин начала выползать из подземных ангаров. Их броня, покрытая активным камуфляжем, переливалась всеми оттенками рассвета. Двигатели урчали как сотни хищных зверей, готовых к прыжку.

Екатерина Васильевна стояла у панорамного окна их квартиры, глядя вслед уходящей технике. Её пальцы нервно теребили старинный кулон. Внутри хранилась настоящая, бумажная фотография их свадьбы — бесценная реликвия ушедшей эпохи. Слёзы катились по её щекам, оставляя влажные дорожки, которые тут же высушивал кондиционированный воздух.

А где-то далеко, за горизонтом, уже поднимались в небо следующие вражеские машины, неся на своих крыльях смерть и разрушение.

22 июня 2184 года, Москва купалась в лучах летнего солнца, которое, пробиваясь сквозь очищенные атмосферными фильтрами слои воздуха, создавало удивительное зрелище — миллионы крошечных световых частиц танцевали в пространстве между величественными зданиями столицы Российской Федерации. Многоуровневые улицы, словно живые артерии гигантского урбанистического организма, пульсировали в едином ритме с дыханием города. Бесшумные электрические такси грациозно лавировали между исполинскими строениями из черного углепластика и серебристого армированного композита, чьи фасады отражали солнечный свет, создавая причудливую игру теней и бликов.

Площадь перед Центром Образования №1945 — массивным сооружением в стиле неосрусского конструктивизма — была наполнена особой, почти осязаемой атмосферой праздника. Группа выпускников, собравшаяся у подножия деревьев, излучала ту неповторимую радость, которая бывает только у людей, преодолевших важный жизненный рубеж. Пять молодых людей стояли, наслаждаясь прохладой в тени растений, чьи листья тихо шелестели, преобразовывая солнечную энергию в кислород.

— Зоя, от всего сердца поздравляю тебя с успешным переходом в десятый класс! — произнес Александр (которого все звали просто Шурик) — высокий, статный юноша, облаченный в темно-синий комбинезон.

Девушка, одетая в воздушное платье, повернулась к нему. Её глаза, цвета летнего неба, сверкнули в лучах утреннего солнца, а на щеках появились очаровательные ямочки:

— Спасибо, Шурик! Я так рада, что мы все здесь, вместе, в этот замечательный день! И тебя поздравляю с твоими успехами!

— А нашего дорогого Филю, — подхватил Максим, небрежным жестом поправляя воротник своей куртки — я поздравляю с поистине героическим завершением средней школы! Хотя твой героизм при сдаче государственных экзаменов был весьма своеобразным!

Воздух звенел от искреннего, заразительного смеха. Над площадью, словно стая серебристых медуз, парили разноцветные шары, их полупрозрачные оболочки переливались всеми цветами радуги в лучах солнца. Они лениво покачивались на теплых воздушных потоках. Повсюду царила атмосфера безграничного счастья и беззаботности — люди обнимались, пожимали руки, совершенно незнакомые прохожие улыбались друг другу и поздравляли выпускников, словно родных.

И вдруг — ровно в 10:00 по московскому времени — городская система оповещения пришла в действие. Тысячи динамиков, искусно вмонтированных в стены зданий, синхронно активировались, наполняя воздух тревожным гулом:

— Внимание! Говорит Москва! Граждане и гражданки Российской Федерации!

Площадь застыла в оцепенении. Шары, будто почувствовав надвигающуюся беду, замерли в воздухе.

— В 04:00 без объявления войны силы Западного Экономического Блока вероломно атаковали наши границы во многих местах и подвергли бомбежке наши города…

Время словно остановило свой бег. Лица людей застыли в выражении неверия и ужаса, как древние фотографии в музее довоенной истории. Зоя судорожно вцепилась в руку Шурика — её тонкие пальцы побелели от напряжения, ногти впились в ладонь юноши, но он, казалось, не замечал боли. Максим, секунду назад улыбавшийся и шутивший, теперь стоял с окаменевшим лицом, его глаза расширились от шока. По площади прокатилась волна шепота, постепенно перераставшая в гул тревоги и страха, словно рой встревоженных пчел.

Незнакомые люди инстинктивно тянулись друг к другу, ища поддержки и утешения в этот страшный момент. Молодая женщина в ярком сарафане, только что беззаботно покупавшая мороженое у передвижного автомата, прижалась к плечу случайного прохожего, её плечи дрожали от рыданий. Седовласый мужчина в строгом деловом костюме тяжело опустился на ближайшую скамейку, его руки, державшие портфель из искусственной кожи, заметно дрожали.

Шестиногие боевые машины Западного Экономического Блока — массивные шагоходы — методично и безжалостно продвигались по улицам приграничья, где еще вчера звенел детский смех и спешили по своим делам горожане. Их тяжелые бронированные конечности, каждая толщиной с дерево, оставляли глубокие следы в композитном покрытии улиц, круша все на своем пути. Древние сосны и березы, пережившие века и бережно сохраняемые как природное наследие, падали под их безжалостными шагами, словно спички.

Один из шагоходов, похожий на гигантского механического паука, внезапно развернул свой зловещий ствол и выстрелил по пустому жилому дому — просто так, словно в жестокой насмешке над человеческим жильем. Осколки композитных панелей и армированного стекла разлетелись во все стороны, словно стая испуганных птиц. Здание, еще недавно бывшее домом для десятков семей, сложилось как карточный домик, погребая под своими обломками воспоминания о мирной жизни.

За этими крупными машинами смерти следовали более легкие боевые единицы — бронированные транспортеры, своими обтекаемыми формами напоминающие механических хищных птиц. Внутри них сидели экипажи в боевых костюмах, натренированные убивать так же легко, как другие люди дышат.

Черный дым от многочисленных пожаров поднимался к некогда чистому небу, затмевая солнечный свет и превращая день в сумерки.

До самого горизонта, куда ни кинь взгляд, простиралась картина тотального разрушения — там, где еще недавно стоял прекрасный город, теперь царил первобытный хаос войны.

Мотопехота на квадроциклах и боевых мотоциклах, похожих на механических гепардов, проносилась мимо величественных памятников героям труда Российской Федерации, мимо опустевших школ и детских садов, оставляя за собой шлейф пыли и разрушения. Они не щадили ничего — ни исторические здания, хранившие память поколений, ни современные экологичные постройки, ни священные символы великого прошлого страны.

Война пришла в мир, напомнив человечеству жестокую истину: даже спустя столетия и тысячелетия, несмотря на все технологические достижения и прогресс, темная сторона человеческой природы остается неизменной, готовой в любой момент превратить рай в ад.

В просторном кабинете Верховного Главнокомандующего Российской Федерации царила гнетущая тишина, нарушаемая лишь мягким гудением систем климат-контроля и едва слышным пощелкиванием информационных панелей. Тактические ботинки генерала Ермолова, изготовленные из сверхпрочного композита с электронной системой амортизации, гулко отбивали ритм по полу, каждый шаг эхом отражался от стен, облицованных звукопоглощающими панелями последнего поколения. Их поверхность, испещренная микроскопическими сенсорами, меняла свой цвет в зависимости от уровня шума в помещении.

Массивная дверь из сверхпрочного полимера, армированного углеволокном, с едва слышным пневматическим шипением закрылась за его спиной. Замки автоматически активировались, создавая герметичный периметр для сверхсекретного разговора. Световые индикаторы на косяке двери сменили цвет с зеленого на красный, сигнализируя о полной изоляции помещения.

Ермолов, чья военная форма была оснащена множеством скрытых сенсоров, отслеживающих состояние окружающей среды и физические показатели владельца, остановился перед массивным столом Кузнецова. Поверхность стола, выполненная из редкого композитного материала, была покрыта сетью тончайших информационных датчиков, создающих проекцию военной обстановки.

— Товарищ Кузнецов, — голос Ермолова звучал твердо и уверенно, несмотря на тяжесть момента.

Кузнецов медленно поднял взгляд от тактического планшета, на экране которого мерцали красные точки вражеских позиций. Его лицо было освещено холодным светом информационных панелей, отчего глубокие морщины казались еще более резкими. В его глазах читалась тревога, которую он пытался скрыть за маской спокойствия.

— Командующие фронтами не имеют достаточного опыта в руководстве боевыми действиями войск и, видимо, несколько растерялись, — его голос, тяжелый и глубокий, словно свинец, заполнил пространство кабинета. Каждое слово падало с весомостью приговора. — Штаб, после тщательного анализа ситуации, приняло решение послать вас, товарищ Ермолов, на Юго-Западный фронт в качестве представителя Ставки. Ситуация критическая. Вылетайте немедленно.

Ермолов коротко кивнул, его лицо осталось непроницаемым, хотя сенсоры в воротнике формы зафиксировали учащение пульса. Он понимал всю тяжесть возложенной на него ответственности.

Минск, 22 июня 2184 года, 16:00. Город, еще недавно бывший жемчужиной архитектуры будущего, превратился в огненный ад. Массивные шагоходы противника, каждый высотой в три метра, методично разрушали здания своими орудиями. Их шестиногие силуэты, зловеще вырисовывающиеся на фоне затянутого дымом неба, напоминали гигантских механических пауков из древних кошмаров человечества.

Черный дым густыми клубами поднимался к небу, закрывая собой очистительные башни — гордость городской экологической системы. Эти исполинские сооружения, обычно поддерживающие идеальный состав воздуха в городе, теперь тщетно пытались справиться с потоками гари и копоти, извергаемыми пожарами и взрывами.

Истребители Западного Экономического Блока, похожие на стремительных механических ястребов с обтекаемыми формами из углепластика и титановых сплавов, с пронзительным свистом рассекали воздух над городом. Их усовершенствованные двигатели издавали характерный вибрирующий гул, от которого дрожали оставшиеся целыми стекла в окнах. Каждый маневр этих смертоносных машин сопровождался шлейфом ионизированного воздуха, создающим в небе причудливые узоры.

В ответ им неслись трассы зенитного огня из автоматических оборонительных систем защитников города, превращая небо в смертоносную паутину из плазменных разрядов и снарядов. Каждое столкновение этих сил сопровождалось яркими вспышками и оглушительным грохотом, от которого содрогался весь город.

Городские улицы, еще вчера представлявшие собой образец урбанистического совершенства с их самоочищающимся покрытием и встроенными системами климат-контроля, превратились в апокалиптическое поле боя. Массивные куски зданий, словно исполинские карты в руках безумного великана, были разбросаны по мостовым. Там, где еще недавно возвышались величественные небоскребы из углепластика и армированного бетона с фотоэлектрическими фасадами, теперь зияли чудовищные раны, обнажая искореженные внутренности строений.

Целые этажи, срезанные точными попаданиями снарядов, громоздились посреди улиц, создавая причудливые лабиринты из обломков некогда прекрасного города. Искореженные остовы электромобилей вперемешку с разбитыми уличными дронами-уборщиками создавали сюрреалистическую картину техногенной катастрофы.

Гражданские, застигнутые врасплох внезапностью нападения, перебегали от укрытия к укрытию, пригибаясь при каждом новом взрыве. Их лица, покрытые серой пылью разрушенных зданий, искажены ужасом и неверием в происходящее. Молодая женщина в разорванном платье прижимала к груди ребенка, укутанного в ткань. Седой старик, опираясь на костыль, с трудом тащил потертый чемодан, спотыкаясь о обломки того, что еще утром было процветающим мегаполисом.

Бесконечная колонна беженцев, словно река человеческого горя, медленно текла по направлению к восточным окраинам города. Их отход прикрывали бойцы пограничных войск и регулярной армии Российской Федерации, облаченные в тактические костюмы с активной защитой. Их бронированные комбинезоны, покрытые слоем адаптивного камуфляжа, были испещрены следами от осколков и забрызганы грязью и кровью, но встроенные системы жизнеобеспечения продолжали работать безотказно.

В подземном штабе обороны города, защищенном метрами армированного бетона и активными системами противодействия, царило контролируемое безумие. Криптографы и связисты, не отрываясь от своих квантовых терминалов, работали на пределе человеческих возможностей. Их пальцы с невероятной скоростью летали над сенсорными панелями, отправляя и принимая потоки зашифрованных сообщений. Экраны мерцали нескончаемыми потоками данных, каждая строчка которых могла означать разницу между жизнью и смертью для тысяч людей.

— Генерал Копец! — молодой офицер в форме ВВС, с потемневшими от пота висками, появился в дверях командного центра. Его голос почти потонул в гуле работающей аппаратуры и приглушенных переговорах операторов. — Генерал Копец!

Никто не обернулся на его зов — каждый был полностью погружен в свою критически важную задачу. Офицеры склонились над тактическими картами, аналитики вглядывались в потоки данных, связисты продолжали передавать сообщения.

Наконец, высокий мужчина в форме с потускневшими знаками различия медленно повернулся. Его лицо, изборожденное морщинами усталости, выражало смертельную усталость:

— Что такое, лейтенант?

— Получена срочная криптограмма от командующего 4-й армией, — голос молодого офицера дрожал от напряжения. — Приказано всем соединениям ВВС Западного фронта немедленно, всеми имеющимися силами, эшелонировано группами нанести удар по шагаходным колоннам и переправам противника на подступах к Гродно.

Лицо Копца, и без того бледное, стало почти белым. В его глазах появилось выражение безысходности:

— Удара не будет, — произнес он едва слышно.

— Как это… не будет? Это же прямой приказ командования!

— Только за сегодняшнее утро, — голос Копца звучал как из могилы, — только на земле, в округе уничтожено пятьсот двадцать восемь самолетов. Вы понимаете? Пятьсот двадцать восемь… Почти все наши современные истребители…

— Но… как это могло случиться? — недоверие в голосе молодого офицера смешивалось с ужасом понимания.

— Потому что ни вы, Владимир Евгеньевич, ни Павлов, никто не сказал ни слова, когда органы СВК, которым были поручены все строительные работы, начали их на всех приграничных аэродромах одновременно, — Копец говорил все тише, словно каждое слово причиняло ему физическую боль. — Тогда никто не задумывался об обстановке… Вся авиация округа была скучена на нескольких площадках, словно мишени в тире. А разведка противника… они все засняли, все координаты…

Генерал медленно поднялся и, словно постаревший на десятилетия, вышел из командного центра. Спустившись по лестнице мимо застывших по стойке «смирно» постовых, он зашел в свой небольшой кабинет и тяжело опустился на край стола. Его взгляд упал на фотографию жены, мерцающую в тусклом свете аварийного освещения.

Блистательный летчик, герой войны в Азии, в тридцать два года достигший вершины военной карьеры и ставший командующим авиацией Западного военного округа, сейчас чувствовал себя абсолютно беспомощным перед лицом разворачивающейся катастрофы. Каждый взрыв, сотрясавший здание штаба, отдавался в его сердце острой болью поражения.

За звуконепроницаемыми стенами бункера продолжали реветь двигатели шагоходов, свистели снаряды, и город, который он поклялся защищать до последней капли крови, медленно превращался в руины под натиском безжалостного врага. В его голове снова и снова звучала страшная цифра: пятьсот двадцать восемь самолетов… пятьсот двадцать восемь…

Москва, Кремль, 22 июня 2184 года, 22:00. В главной ставке, расположенной в самом сердце столицы, где история и современность переплетались в едином архитектурном ансамбле, царила атмосфера, насыщенная тревогой и напряжением. Массивные стены, обитые темным деревом, словно хранили в себе эхо прошедших эпох, а высокие потолки, украшенные изысканными лепными элементами, придавали помещению величественность. Тусклый свет, пробивавшийся сквозь высокие окна, отбрасывал длинные тени на пол, создавая иллюзию движения, как будто сама история наблюдала за происходящим, готовая вмешаться в судьбы людей.

За столом, покрытым зеленым сукном, сидели Кузнецов и его ближайшие консультанты — аналитики, генералы и военные стратеги, каждый из которых понимал, что на кону стоит не только судьба страны, но и судьба миллионов людей. В воздухе витала напряженность, словно натянутая струна, готовая разорваться в любой момент.

Кузнецов, облаченный в строгий темный костюм, с характерной для него суровостью, обводил взглядом присутствующих. Его лицо, освещенное тусклым светом, казалось, было высечено из камня, а глаза, полные решимости и тревоги, искрились, как угли в костре

— Товарищ Соловьёв, — произнес он, его голос звучал низко и властно, как гром, раздающийся в тишине. — Доложите Штабу оперативную сводку Генштаба на 22:00.

Соловьёв, поднявшись с места, ощутил, как в груди сжалось от волнения. Он знал, что каждое его слово будет взвешено и оценено, как на весах судьбы. С тревогой в голосе он начал:

— Регулярные войска ЗЭБ, товарищ Кузнецов, — говорил он, стараясь сохранить спокойствие, — 22 июня вели боевые действия на пограничных заставах Российской Федерации. Имея незначительный успех на отдельных направлениях, во второй половине дня, с подходом передовых частей полевых войск РФ, атаки зэбовских войск на преобладающем протяжении нашей границы были отбиты с потерями противника…

Кузнецов, не дождавшись окончания доклада, резко перебил его:

— Это определенная тенденция, — его голос стал резким, как лезвие ножа, — к сожалению, встречающаяся в нашей идеологической работе. Типичное противоречие между обстановкой, какой ее хотят видеть, и обстановкой, какая складывается на самом деле.

Кузнецов начал ходить по кабинету, его шаги были уверенными, но в них чувствовалась скрытая тревога. Он останавливался у окна, глядя на темное небо, где звезды, казалось, прятались за облаками, как будто предчувствовали надвигающуюся бурю. В его душе разгоралась борьба между надеждой и страхом, между желанием действовать и необходимостью ждать.

— Первая сводка должна быть спокойной, — произнес он, оборачиваясь к Соловьёву. — Доложите, как обстоит дело в действительности.

— Несмотря на самые энергичные меры, товарищ Кузнецов, — продолжал Соловьёв, его лицо побледнело, — Генштаб не смог получить от штабов фронтов точных данных о наших войсках.

— Насколько километров удалось продвинуться противнику? — спросил один из генералов, его голос дрожал от напряжения.

— Сведения о глубине проникновения противника на нашу территорию довольно противоречивы, — продолжал Соловьёв, его голос звучал как предостережение. — Генштаб не смог связаться с командующим Западным фронтом, генералом армии Павловым, который не доложил мне. Уехал куда-то в войска. По данным авиационной разведки, бои ведутся в 15—20 километрах в глубине нашей территории.

Кузнецов, нахмурив брови, вновь подошел к столу, его руки сжались в кулаки, словно он пытался сжать в них всю тяжесть ответственности. Его лицо, обычно спокойное и уверенное, теперь отражало внутреннюю борьбу.

— Товарищ Соловьёв, подготовьте директиву о переходе наших войск к контрнаступательным действиям.

— Но, товарищ Кузнецов, — снова вмешался один из генералов, его голос был полон сомнений, — мы еще не знаем, где и какими силами противник наносит удар. Не лучше ли разобраться до утра, что происходит на фронте, а уж тогда принять нужное решение?

— Как вы могли подумать, — Кузнецов резко обернулся, его глаза сверкали, как острые лезвия, — как это можно, чтобы Русская Армия, воспитанная высоким наступательным духом с первых дней войны, перешла к пассивной обороне, оставив инициативу в руках агрессора? Если мы будем еще отступать и не будем контратаковать, то, где мы тогда остановимся?

В комнате повисла тишина, каждый присутствующий понимал, что слова Кузнецов, а были не просто риторикой, а отражением его внутренней борьбы. Он знал, что на кону стояло не только его собственное будущее, но и будущее всей страны. Внутренние монологи генералов, полные страха и сомнений, пересекались с его решимостью, создавая напряжение, которое можно было резать ножом.

— Товарищ Соловьёв, — продолжал Кузнецов, его голос стал более спокойным, но в нем все еще звучала угроза, — подготовьте директиву о контрнаступлении. Мы не можем позволить себе роскошь ждать. Время на нашей стороне не будет.

Соловьёв, чувствуя, как на него ложится тяжесть ответственности, кивнул, его сердце колотилось в груди. Он понимал, что каждое его решение может стать решающим в этой войне, и, несмотря на страх, в его душе зажглась искра решимости.

— Есть, товарищ Кузнецов, — произнес он, стараясь говорить уверенно, хотя внутри него бушевали противоречивые чувства.

Кузнецов, удовлетворенно кивнув, вернулся к своему месту за столом. В его глазах читалась решимость, но также и тень сомнения. Он знал, что впереди их ждет не только борьба с врагом, но и борьба с самим собой, с теми демонами, которые терзали его мысли.

5 глава

Тернополь, штаб Юго-Западного фронта, 22 июня 2184 года, 00:00. В полумраке кабинета, где тусклый свет ламп, словно уставшие звезды, освещал карты и планы боевых операций, царила атмосфера, насыщенная тревогой и напряжением. В этот момент в комнату вошел полковник Поршнев, начальник оперативного отдела. Его шаги были уверенными, но в глазах читалась усталость, вызванная долгими часами работы и постоянным напряжением. Он держал в руках планшет, на котором были записаны последние донесения со ставки, и, казалось, сам воздух вокруг него был пропитан тревогой.

— Команда Западного фронта, полковник Носов, — произнес он, его голос звучал четко, но с легкой ноткой тревоги, как предвестник грозы. — Вот ваши бодренькие донесения. Хоть выше ничего не сообщили о прорыве двух зэбовские шагоходные группировок.

Носов, глядя в планшет, нахмурил брови. Его лицо, обычно спокойное и уверенное, сейчас отражало внутреннюю борьбу.

— Вы знаете, товарищ командующий, — начал он, его голос дрожал от напряжения, — точные данные мы получаем лишь к концу дня.

— Да, знаю, — ответил Поршнев, его голос стал более серьезным, словно он осознавал всю тяжесть ситуации. — Очень жаль, что в наших первых операциях наблюдается огромная опасность для войск Юго-Западного фронта. Вероятно, такие успокоительные сообщения сделали Москву из других фронтов.

В этот момент в кабинет вошел генерал-лейтенант Давыдов, начальник штаба. Его лицо было искажено тревогой, а глаза, полные решимости, искали поддержки у своих подчиненных. Он знал, что каждое его слово будет взвешено и оценено, как на весах судьбы.

— Войскам Юго-Западного фронта предписывается прочно удерживать государственную границу концентрическими ударами в общем направлении на Люблин силами не менее пяти механизированных корпусов, — прочёл он из криптопланшета, его голос звучал как приговор, от которого зависела судьба многих. — Окружить и уничтожить группировку противника, наступающую на фронте Владимир-Волынский, к исходу 24 июня.

— Это же задача невыполнимая! — воскликнул Давыдов, его голос дрожал от напряжения, словно он пытался сдержать бурю, готовую вырваться наружу. — Нам нужно остановить противника, а от нас требуют послезавтра захватить Люблин!

Носов начал ходить по кабинету, его шаги были быстрыми и нервными, словно он искал выход из безвыходной ситуации. В его голове роились мысли, и каждая из них была полна страха и сомнений.

— Что будем делать? — спросил он, его голос звучал с нотками отчаяния, как крик души, потерянной в бескрайних полях войны.

— Давайте спокойно рассмотрим положение, — ответил другой генерал, его лицо было сосредоточенным, а глаза полны решимости. — На орловском направлении наступают десять шагоходные и пехотных дивизий ЗЭБ. Что мы можем им противопоставить? В лучшем случае — неполные наши семь дивизий. Десять против семи. О каком немедленном наступлении может идти речь? Сейчас мы можем только упорными боями сдерживать продвижение противника.

— Всё, что вы говорите, Максим Алексеевич, с военной точки зрения может быть правильно, — вмешался член Военного совета Лебедев, его голос звучал уверенно, но с легкой иронией, как будто он пытался разрядить обстановку. — Но политически это совершенно неверно. Вы рассуждаете как сугубо военный специалист. Расстановка сил, соотношение и так далее — а моральный фактор вы учитываете. Иногда семь дивизий могут оказаться более значительными, чем десять. Вы что, хотите пустить корпоратов вглубь русской земли?

Лебедев, его лицо было серьезным, смотрел на Носова с недоверием. Он знал, что в такие моменты, когда на кону стоит судьба страны, необходимо учитывать не только военные факторы, но и политические.

— Знаете, Максим Алексеевич, — продолжал он, — друг, вы наш боевой. Если бы я не знал вас как испытанного командира, то я бы подумал, что вы запаниковали.

В этот момент дверь в кабинет отъехала с шипением, и в комнату вошел новый офицер. Это оказался Ермолов, его фигура, облаченная в форму, излучала уверенность и решимость. Он прошел, поправив верхнюю пуговицу на своем кителе, и бесцеремонно отодвинул ногой стул, присев на него.

— Здравствуйте, товарищи, — произнес он, его голос звучал как гром среди ясного неба, наполняя комнату энергией. — Обсуждаем директиву Генштаба?

Офицеры кивнули.

— Хорош обсуждать приказ, — прохрипел Ермолов, его голос был полон раздражения, как будто он пытался скрыть свою растерянность. — Есть приказ, его надо выполнять.

— В такой обстановке, когда фронт рассечен, но выхода нет, только контрудар, — ответил Ермолов, его глаза сверкали решимостью, как меч, готовый к бою. — А если фронту не хватит сил, войска останутся без вооружения.

Лебедев, потерев виски, задумался. Он понимал, что ситуация была критической, и каждое решение могло стать решающим. В его голове крутились мысли о том, как важно сохранить не только войска, но и дух народа.

— Если бы даже контрудар не привел к успеху, — продолжал Ермолов, — он бы отвлек значительную силу противника.

Ермолов смотрел на присутствующих исподлобья, его взгляд был полон уверенности и решимости. Он знал, что впереди их ждет не только борьба с врагом, но и борьба с самими собой, с теми демонами, которые терзали их мысли.

— Ну что ж, ударим всеми механизированными корпусами, — ответил Носов, его голос звучал с новой решимостью, как крик в ночи, призывающий к действию. — Мы не можем позволить себе ждать.

Тернополь, 22 июня 2184 года. Утро разливалось по земле, как густая краска, медленно заполняя каждый уголок, каждую щель. Время было 9 часов, и мир, казалось, затаил дыхание, ожидая, что же принесет этот день. Небо, затянутое серыми облаками, предвещало бурю, а легкий ветерок, шевеливший густую траву, напоминал о том, что даже природа чувствует напряжение, царящее в воздухе. Каждое движение, каждый звук казались предвестниками чего-то страшного, и даже птицы, обычно весело щебечущие, замерли, словно прислушиваясь к зову войны.

В этом мрачном и тревожном времени, где каждый звук мог стать предвестником беды, природа сохраняла свою зеленую красоту. Густая трава, переливавшаяся под легким ветерком, казалась живой, а деревья, стоящие в посадках, словно стражи, охраняли свои тайны. В их тени прятались закамуфлированные мехбригады Российской Федерации, готовые к бою, как хищные звери, ожидающие своего часа.

Командир 8-го механизированного корпуса, генерал-лейтенант Рубцов, пробирался через эту пересеченную местность, его шаги были уверенными, но в глазах читалась усталость. Он двигался, перепрыгивая с кочки на кочку, стараясь не упустить ни одного момента, ни одной детали. За ним следовали младшие офицеры, их лица были искажены напряжением, а мысли — полны тревоги. Они не спали уже двое суток, и каждый из них понимал, что впереди их ждет не только марш, но и битва, которая может стать решающей.

— Мы должны утром 25-го нанести удар в направлении Берестечко, — произнес Рубцов, его голос звучал низко и уверенно, как гул грома, предвещающего бурю. Он обернулся к одному из офицеров, и в его глазах читалась решимость, смешанная с тревогой. — Предстоит марш примерно 120 километров, а мы уже прошли 300.

Офицеры, следовавшие за ним, обменялись взглядами, полными усталости и недовольства. Один из них, поправив форму, произнес с легкой тревогой:

— Мы отстали, заправиться нечем.

— Все горючее слить для передовых отрядов, — добавил другой, его голос звучал как предостережение, но Рубцов, казалось, не заметил этой фразы.

— Второй строй подойдёт заправиться, — произнес он, постукивая ладонью по бронированной ноге шагохода, на корпусе которого гордо красовалась звезда. В этот момент он услышал шум бронированного транспорта и обернулся. Из него вышел офицер с усами — товарищ член Военного совета Лебедев.

— Измена! — прорычал он, его голос звучал как гром среди ясного неба, полное недовольство и гнев.

Рубцов, опустив руку от шлема, которой отдавал приветствие, почувствовал, как внутри него закипает гнев. Он знал, что в такие моменты нужно сохранять спокойствие, но эмоции брали верх.

— Вам приказано выступать в 9:00 выступать, а сейчас 11:00! — кричал Лебедев, его лицо было искажено яростью. — Никто не вышел на рубеж!

— Корпус может закончить перегруппировку только к завтрашнему утру! — ответил Рубцов.

— Приказываю немедленно начать наступление! — почти закричал Лебедев, его глаза сверкали, как острые лезвия. — Если не начнете, отстраню от должности и отдам под суд!

Рубцов, чувствуя, как на него давит груз ответственности, прошептал:

— Ну что ж, приходится принимать самоубийственные решения.

Он понимал, что в такие моменты нужно действовать, и, собравшись с мыслями, произнес:

— По частям вводить корпус в бой. Согласен, создается подвижная группа в составе дивизии Васильева, полка Волкова и мототехнического батальона. Основные силы после перегруппировки вступят в бой завтра утром.

— Давно бы так! — более спокойно ответил Лебедев, его голос стал менее агрессивным. — Выполняйте, а командовать тактической группой будет Морозов. Вы должны к вечеру взять Дубна. Если возьмете — получите награду, — обратился Лебедев к стоящему за спиной Рубцова Морозову.

— Если нет, предупреждаю, — продолжал Лебедев, его голос звучал как приговор, — примите на себя ответственность.

Суровым было начало войны. На Российскую Федерацию обрушился враг, жестокий и коварный, с мощью, превосходящей все ожидания. Общий военно-экономический потенциал противника вдвое превышал то, чем располагал Российская Федерация. На стороне врага было преимущество внезапного нападения, и войска Западного Экономического Блока, как свирепые хищники, наступали на всех направлениях, оставляя за собой лишь разрушение и смерть. В воздухе витала тревога, и каждый звук, каждый шорох казался предвестником беды.

На фронте, удаляясь от границы РФ, разразился настоящий ад. Бои шли не на жизнь, а на смерть. Мощные пушки гремели, разрывая тишину, и в ответ на их оглушительный гул раздавались крики солдат, которые сражались за свою землю, за свою Родину. В воздухе витал запах пороха и горелого металла, а земля, пропитанная кровью, тряслась от мощных взрывов. В небе кружили самолеты Западного Экономического Блока, как стервятники, готовые к атаке, и каждый их налет обрушивался на головы русских солдат, как молния, сжигая все на своем пути.

Командир 6-го механизированного корпуса РФ, генерал-майор Хацкевич, стоял на передовой, его лицо было искажено решимостью и тревогой. Он знал, что от его приказов зависит судьба многих. В этот момент, когда небо затянулось черными порывами сажи, он прокричал в микрофон крипто-связи:

— Слушай мою команду! Вперед! Только вперед! В атаку на шагоходы ЗЭБ! Только это спасет нас от авиации! Обратного билета не будет!

Его голос звучал надрывно, как крик раненого зверя, и в нем чувствовалась вся тяжесть ответственности. В этот момент меткий выстрел снес пехоту связистов, стоявших рядом с ним, и разорвал их на куски. В воздух взметнулась земля, трава и куски человеческих тел.

На фронте шла героическая битва. 6-й механизированный корпус, подвергаясь непрерывным налетам авиации РЭБ, устремился в свою последнюю атаку. У них была лишь одна заправка горючего, и они знали, что это может стать их последним шансом. Шагоходы, словно гигантские насекомые, с грохотом двигались вперед, их бронированные ноги оставляли глубокие следы в земле, а мощные пушки, установленные на их корпусах, были в бою.

В этот момент шёл бой, на поле сражения шагоходы бились с шагоходами, которые, как огромные механические звери, сталкивались друг с другом. Их бронированные ноги, словно мощные дубины, пытались опрокинуть противника. Импульсные пушки гремели, разрывая тишину, и каждый выстрел был как удар молота по наковальне. Огромные 180-миллиметровые пушки стреляли, и в воздухе раздавались оглушительные взрывы, которые сотрясали землю.

Сражение становилось все более интенсивным. Шагоходы, как хищные звери, таранили друг друга, пытаясь сбить с ног, и иногда импульсные сражения переходили в рукопашную, когда экипажи, не желая сдаваться, боролись за свою жизнь. Техника периодически дымилась от попаданий, и иногда она замирала, словно уставшая от борьбы, давая понять, что весь экипаж погиб от мощного импульса. Но даже в такие моменты, когда надежда казалась потерянной, находились те, кто продолжал вести бой, сжимая в руках оружие, готовые сражаться до последнего.

Налеты авиации противника не прекращались. Самолеты ЗЭБ, как стервятники, пикировали на землю, пытаясь взорвать шагоходы Красной Армии или расстрелять пехоту, которая шла за ними. Каждый налет был как удар молота, и природа вокруг сотрясалась от звуков войны. Дымы поднимались в небо, а пожары вспыхивали на земле, где когда-то росла трава. Вокруг царила разруха: земля, пропитанная кровью, горела, а воздух был наполнен запахом горелого металла и крови.

Ландшафт во время этого бронированного сражения напоминал картину ада. Горы обломков, сожженные деревья и разорванные тела создавали атмосферу ужаса и безысходности. Каждый выстрел, каждый взрыв был как крик о помощи, и в этом хаосе, среди огня и дыма, солдаты продолжали сражаться, не желая сдаваться.

Раскаленное солнце июня 2184 года безжалостно палило искореженную землю, затянутую удушливым покрывалом техногенного смога от боя. Воздух над полем, некогда свежий и чистый, превратился в свинцовый купол, под которым догорали последние отблески былой природы и архитектуры. Изуродованные скелеты пятиэтажных зданий, словно молчаливые стражи павшего мира, вздымались над руинами города, храня в своих израненных стенах эхо довоенного времени.

Капитан Алексей Воронов замер у разбитого окна, впившись взглядом в визор боевой оптики. Его натруженные пальцы, защищенные слоем композитного материала, до побелевших костяшек сжимали рукоять прибора наблюдения.

— Множественные контакты в квадрате А-7, — произнес он охрипшим от пыли голосом в микрофон системы связи, встроенной в воротник защитного комбинезона. — Шагоходы противника приближаются плотным строем. Количество… — он на мгновение замолчал, пересчитывая механических монстров, — не менее трех десятков боевых единиц.

В тяжелом, пропитанном гарью воздухе нарастал низкий, вибрирующий гул. Боевые машины сил ЗЭБ, похожие на механических пауков, неумолимо надвигались на позиции русских войск. Их шестиногие силуэты, зловеще вырисовывающиеся на фоне багрового горизонта, казались порождением кошмарного сна. Каждый шаг их титановых конечностей, усиленных сервоприводами, сотрясал землю, отдаваясь глухим эхом в полуразрушенных зданиях и отзываясь дрожью в костях защитников города.

— Всем постам, — прогремел в криптозащищенном канале связи властный голос командующего корпусом, — боевая готовность номер один. Артиллерийским расчетам приготовиться к залпу.

Воронов медленно обернулся к своим бойцам, рассредоточенным по этажам полуразрушенного здания. Их лица, покрытые маской из пыли и копоти, светились неугасимой решимостью. В глазах каждого читалась готовность стоять до конца, защищая родную землю от безжалостного врага.

— Товарищи, — голос капитана звучал твердо и уверенно, эхом отражаясь от обшарпанных стен, — получен приказ фронта. Мы переходим в контрнаступление.

Внезапно воздух разорвался от оглушительного воя импульсных зарядов. Первые залпы русской артиллерии прочертили в свинцовом небе ослепительные линии, словно молнии в грозовую ночь. Шагоходы противника, попавшие под сокрушительный удар, вспыхивали подобно гигантским факелам. Их усиленная броня, не выдерживая колоссальной мощности импульсных разрядов, плавилась и искривлялась, словно воск под палящим солнцем. Раскаленный металл стекал по искореженным конструкциям, оставляя после себя дымящиеся остовы некогда грозных машин.

— Вражеский истребитель! — пронзительный крик сверху разрезал какофонию боя. — Прямо над нами!

Зловещая тень боевой машины промелькнула над головами, заставив сердца защитников сжаться от предчувствия неминуемой беды. Капитан Воронов, чьи инстинкты были отточены годами учёбы, среагировал молниеносно:

— Всем немедленно покинуть здание! — его голос перекрыл грохот канонады. — Бегом, бегом! На улицу!

Бойцы, как один, бросились к выходу, перепрыгивая через обломки и развороченные перекрытия. Их движения были отточены до автоматизма — результат бесконечных тренировок и горького боевого опыта. Едва последний солдат преодолел двадцатиметровую отметку от здания, как небо прочертил ослепительный росчерк импульсного заряда.

Здание, служившее им укрытием, содрогнулось, словно раненый великан. Бетонные перекрытия, не выдержав чудовищной энергии взрыва, начали складываться одно за другим, подобно костяшкам домино. Оглушительный грохот обрушения смешался с шипением плавящегося металла и треском разрываемых конструкций. Гигантское облако пыли взметнулось к небу, на несколько мгновений затмив багровый диск солнца, создавая иллюзию преждевременных сумерек.

В этот момент эфир наполнился решительным приказом, передаваемым по всем защищенным каналам связи:

— Всей артиллерии корпуса — импульс! — голос командующего звенел сталью. — Повторяю: всей артиллерии корпуса — импульс! Не дать им ни метра нашей земли!

Российские шагоходы, эти исполинские боевые машины на шести мощных опорах, двигались вперед с неумолимостью лавины, невзирая на шквальный огонь противника. Их бронированные корпуса, испещренные следами многочисленных попаданий, продолжали нести на себе экипажи, защищенные многослойной композитной броней. Каждый механик-водитель, каждый стрелок и командир знали — отступать некуда, позади была родная земля, которую они поклялись защищать ценой собственной жизни.

Капитан Воронов, укрывшись в глубокой воронке от предыдущего взрыва, наблюдал разворачивающееся сражение. Один за другим падали вражеские шагоходы, подкошенные точными попаданиями русской артиллерии. Земля содрогалась под непрерывными ударами импульсных зарядов, воздух наполнился удушливой смесью озона и испарений расплавленного металла. Каждый выстрел, каждый взрыв приближал момент победы, но цена её становилась всё выше и выше.

— Товарищ капитан! — сквозь грохот сражения пробился голос связиста. — Срочная криптограмма из штаба фронта!

Воронов развернул электронное сообщение на потрескавшемся экране портативного коммуникатора. Строки приказа светились зловещим красным светом: «Удерживать позиции любой ценой. Подкрепление выдвинулось. Стоять насмерть.»

Битва за стратегическую высоту продолжала набирать обороты. Российские шагоходы, преодолевая яростное сопротивление противника, методично выдавливали силы ЗЭБ из разрушенного города. Каждый метр отвоёванной территории был полит кровью и машинными осколками, но защитники не думали об отступлении. Их воля к победе была крепче брони их машин.

В штабе Юго-Западного фронта генерал Ермолов, склонившись над картой боевых действий, внимательно следил за развитием операции. Его изможденное лицо, изборождённое глубокими морщинами, отражало колоссальное напряжение последних дней и бессонных ночей.

— Товарищ Кузнецов, — произнес он в защищенный микрофон криптосвязи, — докладываю: контрудар механизированных корпусов увенчался успехом. План противника по молниеносному прорыву к Киеву полностью сорван. Враг несет тяжелые потери и убедился в несокрушимости наших войск.

В динамике раздался голос Верховного Главнокомандующего:

— Хорошо, Сергей Алексеевич. Однако ситуация на Западном фронте критическая. Противник вплотную подошел к Минску. Немедленно вылетайте в Москву. Нам необходимо обсудить дальнейшие действия.

Связь прервалась, оставив полководца наедине с тяжелыми думами о грядущих сражениях. За бронированным стеклом штабного бункера догорал очередной день войны 2184 года, а в затянутом смогом небе уже зажигались первые звезды, едва пробивающиеся сквозь плотную завесу техногенной мглы.

Древние стены Брестской крепости, молчаливые свидетели бесчисленных войн и сражений, вновь содрогались под испепеляющими ударами импульсных зарядов в этот роковой июнь. Каждый камень, каждая трещина в почерневшей от импульсов кладке, казалось, кричала от боли, когда очередной разряд высокотехнологичного оружия врезался в многовековые укрепления. Беспощадное солнце, пробивающееся сквозь завесу дыма и пыли, безжалостно палило обугленный камень, а воздух был пропитан удушливой смесью запахов горелой проводки, озона и смерти.

В полуразрушенном каземате, где когда-то размещался склад боеприпасов, теперь располагался временный командный пункт. Капитан Петров, человек, чье лицо казалось высеченным из того же камня, что и стены крепости, осторожно приблизился к пролому в стене. Его голова, наспех перевязанная последним относительно чистым бинтом из опустевшего медблока, пульсировала от боли. Кровь, просочившаяся сквозь повязку, смешивалась с потом, оставляя причудливые узоры на покрытом копотью лице.

Каждое движение давалось с трудом — четверо суток без воды превратили некогда крепкого офицера в иссушенную тень. Но в его глазах, запавших от усталости и обезвоживания, все еще горел неукротимый огонь решимости. Этот огонь поддерживал не только его, но и всех защитников древней цитадели.

— Я крепость! Я крепость! — голос молодого связиста Андрея Соловьёва срывался от напряжения и жажды, пока его пальцы лихорадочно работали с передатчиком криптосвязи. — Ведём бой! Противник продолжает массированный обстрел! Ждём распоряжений! Приём!

Эфир отвечал мертвой тишиной, прерываемой лишь тишиной и далеким эхом взрывов. Эта тишина была страшнее самого оглушительного грохота сражения — она означала полную изоляцию, отрезанность от внешнего мира. Капитан, превозмогая боль, положил свою огрубевшую от войны руку на плечо молодого бойца:

— Выключи питание, сынок, — его голос был хриплым от жажды. — Они уже далеко… Нужно беречь каждую каплю энергии. Каждый джоуль может стать решающим.

В этот момент из темноты каземата появился старший лейтенант Соколов. Его некогда безупречная форма превратилась в лохмотья, пропитанные потом и кровью. В дрожащих руках он держал потертую флягу с собранным со стен конденсатом — жалкие капли влаги, за которые теперь шла настоящая борьба за жизнь.

— Товарищ комиссар, — в его голосе слышалась мольба, — хоть глоток. Вы не пили уже больше суток…

Капитан посмотрел на флягу, и его пересохшее горло сжалось в мучительном спазме. Язык, распухший от жажды, казался куском наждачной бумаги во рту. Четверо суток без воды превратились в вечность страданий. Все продовольственные склады были уничтожены в первые часы атаки, медикаменты закончились, а раненые умирали не столько от ран, сколько от невыносимой жажды.

Горькая ирония ситуации не давала покоя измученному разуму капитана — крепость, окруженная водными каналами, превратилась в остров невыносимой жажды. Каждый защитник мог видеть воду, слышать её манящий плеск, но подступы к ней простреливались безжалостными импульсными орудиями противника.

— Отнеси раненым, — произнес капитан, с нечеловеческим усилием отворачиваясь от фляги. Каждое слово царапало пересохшее горло словно битое стекло. — Им сейчас нужнее. Особенно Михайлову с третьего поста — у него сильный жар.

Вокруг командира сидели измождённые бойцы, каждый из которых старательно отводил взгляд от заветной фляги. Их потрескавшиеся, покрытые запекшейся кровью губы, воспаленные глаза и заострившиеся черты лиц рассказывали безмолвную историю нечеловеческих страданий. Но никто — ни один человек — не проронил ни слова жалобы. В этом молчании была та самая сила духа, которую не могли сломить никакие технологии врага.

Когда багровые сумерки окутали израненную крепость своим призрачным покрывалом, капитан собрал добровольцев. Тридцать теней — всё, что осталось от некогда могучего гарнизона — бесшумно скользнули к воде. Река, их последняя надежда, манила своей обманчивой близостью, каждый всплеск её волн был подобен песне сирены для измученных жаждой людей.

— Только под водой, — еле слышно произнес капитан, его пересохшие губы едва шевелились. — Их тепловые сканеры не засекут наши следы в речной прохладе. Помните: главное — доставить воду раненым. Без воды ещё крепость не продержится и дня.

Бойцы один за другим погружались в темную воду. Их импульсные винтовки казались продолжением их измученных тел. Каждый понимал — это, возможно, последняя попытка прорвать смертельное кольцо окружения.

В этот момент древняя цитадель словно ожила, превратившись в единый боевой организм. Все оставшиеся защитники, превозмогая слабость и боль, открыли ураганный огонь по позициям ЗЭБ. Импульсные разряды прочертили ночное небо ослепительными линиями, на мгновение превращая непроглядную тьму в подобие дня. Каждый выстрел был точен — никто не мог позволить себе тратить драгоценные заряды впустую.

Но враг, обладающий превосходящей огневой мощью и неистощимыми ресурсами, был начеку. Берег реки внезапно озарился ослепительными вспышками ответного огня. Вода вскипела от попаданий импульсных зарядов, превращаясь в смертоносный кипяток. Капитан, застывший у пролома в стене, с немым ужасом наблюдал, как один за другим погружались в речную пучину его боевые товарищи. Те немногие, кто сумел добраться до противоположного берега, вступили в отчаянную рукопашную схватку с силами ЗЭБ, но силы были слишком неравны.

Вернувшись в крепость с жалкими остатками отряда — всего десятком бойцами из тридцати — капитан тяжело опустился на свой старый стул, служивший ему постом уже которые сутки. Его воспаленный взгляд блуждал по древним стенам, впитавшим в себя память о сотнях лет сражений. Массивная кладка, почерневшая от новой войны, казалось, молчаливо разделяла скорбь своих защитников.

Капитан Петров, сидя на своем старом стуле, чувствовал, как его тело, истощенное от лишений, начинает терять связь с реальностью. Вокруг него царила атмосфера безысходности, но в то же время — стойкости. Каждый камень, каждая трещина в стенах крепости, казалось, шептали о прошлом, о тех, кто сражался здесь до него, о тех, кто не сдался, даже когда всё казалось потерянным.

В дальнем углу каземата слышались стоны раненых. Медики, сами измождённые до предела, пытались помочь им самодельными перевязочными материалами, собранными из лоскутов одежды и обрывков ткани. Где-то в подвале плакал ребёнок — один из многих гражданских, укрывшихся в подземельях крепости, и его плач, как эхо, разносился по стенам, напоминая всем о том, что они защищают.

— Мы не можем сдаваться, — произнес капитан, обращаясь к оставшимся бойцам, которые, казалось, были погружены в свои мысли. — Мы должны помнить, что мы здесь не просто для себя. Мы защищаем нашу землю, наших близких, наше будущее. Каждый из нас — это часть этой крепости, и пока мы стоим, она не падёт.

Его слова, полные решимости, пробудили в бойцах искру надежды. Они переглянулись, и в их глазах зажглось понимание: они не одни. Каждый из них был частью чего-то большего, чем просто война.

Внезапно, из-за стен крепости раздался оглушительный грохот. Враги снова начали обстрел, и стены, казалось, дрожали от мощи разрывов. Капитан встал, его сердце забилось быстрее. Он знал, что это не просто атака — это была попытка врага сломить их дух.

— На позиции! — закричал он, и его голос, наполненный решимостью, разнесся по каземату. — Мы не отступим! Мы будем сражаться до последнего!

Бойцы, словно пробуждаясь от долгого сна, быстро заняли свои места. Каждый из них знал, что это может быть их последний бой, но в их сердцах горела решимость. Они были готовы сражаться, готовы защищать свою крепость, свою землю, свою жизнь.

Капитан снова взглянул на флягу с конденсатом, оставшуюся на столе. Он знал, что это не просто вода — это символ надежды, символ жизни. Он поднял её и, не задумываясь, отдал её одному из раненых, который, казалось, уже на грани. Вода, струящаяся по его губам, была как бальзам на раны, как свет в темноте.

— Мы выстоим, — произнес капитан, глядя в глаза своим бойцам. — Мы не одни. Мы — крепость. И крепость никогда не сдаётся.

Снаружи раздались новые взрывы, и крепость снова содрогнулась. Капитан Петров, стоя на передовой, чувствовал, как его сердце наполняется гордостью за своих бойцов. Они были не просто солдатами — они были защитниками, хранителями истории, и пока они стояли, крепость не падёт. В их глазах горел огонь, который не погаснет, даже если мир вокруг них рухнет в бездну.

— За Россию! — закричал он, и его крик отозвался эхом в стенах, как заклинание, которое должно было защитить их от всех бед.

— За Родину! — ответили ему бойцы, и их голоса слились в единый мощный хриплый хор, который разнесся по всей крепости.

6 глава

26 июня 2184 года. В штаб-квартире группы армий Центр, расположенной в роскошном кабинете, обставленном предметами старины и драгоценными металлами, царила атмосфера напряженного ожидания. На стенах висели картины, изображающие величественные сражения прошлого, но сейчас они казались лишь мрачными напоминаниями о том, что война не щадит никого. Генералы, собравшиеся вокруг цифровой карты, с тревогой следили за движениями шагоходных соединений, которые, как черные ядовитые змеи, ползли вглубь русской территории.

— Четыре дня войны, — произнес один из генералов, указывая на карту с помощью водяного указателя. Его голос звучал уверенно, но в глазах проскальзывала тень сомнения. — Шагоходные соединения продвинулись на двести километров. В результате двустороннего охвата третьей, четвертой и десятой армии русских, у нас появилась возможность их полного окружения. Передовые отряды Пирса и Дюпона прорвались на подступы к Минску.

В его словах ощущалась не только уверенность, но и тревога, ведь они знали, что русские сражаются фанатично, до последнего человека, и это придавало их словам особую тяжесть. В воздухе витала напряженность, словно предвестие грозы.

— Когда мы возьмем Брестскую крепость? — спросил другой генерал, его голос был полон нетерпения. Он сжимал кулаки, и на его лбу выступили капли пота. — Вы видите, а у вас уже в глубоком тылу, и сковывайте целую дивизию, пятую дивизию, которая первой вступила в Париж.

— Передайте генералу Шлягеру мой выговор, — произнес генерал, которому передали слова недовольства. — Эти русские… они сражаются, как дикие звери.

В этот момент в кабинет вошел генерал Керлинг, его лицо было напряженным, а глаза горели решимостью. Он был человеком действия, и его присутствие наполнило комнату энергией.

— Мы решили применить сверхтяжелые импульсные бомбы по 1800 килограммов, — произнес он, и в его голосе звучала уверенность, которая могла бы вдохновить даже самых пессимистичных генералов. — Брестская крепость будет взята завтра.

Генералы обменялись взглядами, и в воздухе повисло напряжение. Они знали, что это решение может стать поворотным моментом в войне. Генерал Керлинг, заметив их реакцию, продолжил:

— Позвольте рассказать вам об этих бомбах. Сверхтяжелая импульсная бомба (СИБ-1800) — это не просто оружие. Это квантовая машина разрушения.

Он начал перечислять характеристики, и его голос становился все более увлеченным:

— Масса — двенадцать тонн, длина — восемь с половиной метров, диаметр — два с половиной метра. Она использует технологию квантового резонанса для создания направленного гравитационного импульса. При детонации происходит схлопывание квантового поля, что приводит к мощному направленному импульсу.

Генералы слушали, затаив дыхание. В их глазах отражалась смесь страха и восхищения. Они понимали, что это оружие может изменить ход войны.

— Для транспортировки СИБ-1800 используются специально модифицированные стратосферные бомбардировщики ТС-550 «Буря», — продолжал генерал Керлинг. — Их конструкция усилена, а система наведения оснащена искусственным интеллектом. Это не просто бомбы, это — искусство войны.

В этот момент один из генералов, сжав кулаки, произнес:

— И когда же мы начнем сбрасывать эти бомбы на Брестское направление?

— На следующей неделе, — ответил генерал Керлинг, его голос звучал уверенно. — Западный экономический блок при помощи истребителей сбрасывает на Брестскую крепость тонны и тонны этих импульсных бомб. Мы должны быть готовы к последствиям.

В кабинете воцарилась тишина. Генералы понимали, что это — единственный способ сломить сопротивление русских.

Раскаленное июньское солнце медленно поднималось над горизонтом, окрашивая небо Бреста в кроваво-красные тона. Древние стены крепости, укрепленные современными композитными материалами, отбрасывали длинные тени на потрескавшийся асфальт внутреннего двора. Карбоновые панели солнечных батарей тускло поблескивали на крышах отреставрированных казарм, а массивные ионные щиты, установленные по периметру, едва заметно гудели в утреннем бое на легком вооружении.

Первая волна бомбардировщиков ЗЭБ появилась на горизонте в 04:15 по местному времени сразу, как только пехотинцев противник вывели из зоны поражения ВВС. Их темные силуэты, похожие на хищных птиц, закрыли собой восходящее солнце. Майор Андрей Петрович Климов, стоявший на центральном посту управления, успел заметить характерный блеск импульсных установок на их крыльях за секунду до того, как первая бомба разорвалась внутри защитного периметра крепости.

Удар был чудовищным. Импульсная волна, вырвавшаяся из эпицентра взрыва, смела все на своем пути. Композитные укрепления, установленные поверх исторической кладки, рассыпались, словно песок. Древние кирпичи, помнящие еще битвы прошлых веков, взлетали в воздух подобно осенним листьям, подхваченным ураганом.

— Всем укрыться! Боевая тревога! — голос Климова, усиленный тактической системой связи, потонул в реве следующего взрыва.

Вторая волна бомбардировщиков зашла с юга. Их импульсные бомбы, похожие на серебристые капли, падали с математической точностью. Каждый удар порождал сферу ослепительно-белого света, которая на долю секунды замирала в воздухе, прежде чем схлопнуться внутрь себя, высвобождая разрушительную энергию.

Казармы восточного сектора рухнули первыми. Стометровая секция стены сложилась внутрь, погребая под собой оборудование и людей. Искореженные металлические балки, торчащие из руин, дымились от остаточного воздействия импульсной энергии. Воздух наполнился запахом озона и горелого пластика.

— Прямое попадание в командный центр! — кричал кто-то в общий канал связи. — Потеряна связь с северным…

Сообщение оборвалось, когда очередная импульсная бомба разорвалась в центре плаца. Земля вздыбилась, образуя воронку диаметром в тридцать метров. Из провала вырвался столб раскаленного воздуха, насыщенного мельчайшими частицами распыленного бетона и металла.

Третья волна принесла с собой тактические импульсные снаряды. Они были меньше своих предшественников, но били точнее. Каждый взрыв порождал каскад вторичных разрядов, которые прошивали все вокруг подобно электрическим копьям. Люди падали, сраженные невидимыми ударами. У тех, кто находился ближе к эпицентрам взрывов, лопались капилляры в глазах, а из ушей текла кровь.

Небо над крепостью потемнело от армады боевых самолетов противника, сопровождавших бомбардировщики. Их металлические корпуса отражали вспышки взрывов, создавая причудливую игру света и тени. Импульсные разряды прошивали воздух, оставляя за собой шлейф ионизированного газа, который медленно оседал на руины, покрывая их фосфоресцирующей пленкой.

Трехсотлетние стены крепости, видевшие множество войн, не могли противостоять технологиям нового века. Целые секции укреплений обрушивались, погребая под собой последние следы героической обороны прошлых лет. Каждый новый взрыв открывал в древней кладке новые бреши, превращая некогда неприступную цитадель в руины.

— Товарищ майор, восточный сектор… — молодой лейтенант Сорокин запнулся, утирая кровь с лица, — восточный сектор пробит. Противник входит через пролом!

В проломах древних стен появились первые силуэты врага — пехотинцы в тактических костюмах усиленной защиты. Их экзоскелеты тихо жужжали при каждом движении, позволяя нести тяжёлые нагрузки. Они двигались методично, занимая позиции в развалинах, словно муравьи, заполняющие новое гнездо.

Климов видел, как его бойцы, оглушенные импульсными взрывами, пытались подняться. Многие не могли удержать равновесие — последствия близких разрывов импульсных бомб повредили их вестибулярный аппарат. У других из ушей сочилась кровь, в глазах полопались капилляры, придавая взгляду демонический оттенок. Враг действовал методично, без лишней жестокости, но и без милосердия.

— Не сдаваться! Держать позиции! — хрипел в передатчик капитан Михайлов, прежде чем импульсный разряд не разорвал его грудную клетку.

Пленных собирали быстро. Тридцать человек — все, что осталось от гарнизона восточного сектора. Среди них были и те, кто едва держался на ногах, опираясь на товарищей. Окровавленные, с торчащими из тел осколками композитной брони и древнего кирпича, они представляли собой жалкое зрелище.

— Этот… — один из пленных указал дрожащим пальцем на комиссара Евдокимова, — он заставлял нас драться. Не давал сдаться.

— Предатель, — прошипел стоящий рядом сержант Игнатьев, с ненавистью глядя на доносчика.

Офицер сил западного блока молча щелкнул пальцами. Его подчиненные, действуя как хорошо смазанный механизм, вывели комиссара из строя. Звук импульсных винтовок разорвал тишину, и тело Евдокимова осело у бетонной стены, оставляя на ней кровавый след.