Бесплатный фрагмент - О войне — с любовью

Соотечественникам

Наши мертвые нас не оставят в беде

Наши павшие как часовые…

Владимир Высоцкий

«Он не вернулся из боя»

1941

Над нашим небом вновь нависли

Гарь и копоть.

Напротив враг — и руки у него

В крови по локоть.

В окопе двое нас с тобой-

Иван с Ильясом

Страну закрыли от врага

Солдатским мясом.

Вновь движется на нас с тобой

Железа груда. Не спрятаться нам, не уйти

С тобой отсюда.

Ах, что же будет, мне скажи,

Отныне с нами?

Нельзя отсюда нам с тобой —

Москва за нами.

Сквозь грохот что — то ты кричишь —

Мне непонятно.

Нельзя нам время повернуть

С тобой обратно.

На свете мало так с тобою

Мы пожили

Недострадали мы с тобой,

Недолюбили.

Пускай от взрыва у врага

Заклинит башню.

Поверь, за правду умирать

Совсем не страшно.

Какие быть у нас с тобой

Могли бы дети… Отныне вместе нам с тобой

Шагать в бессмертье.

Обидно рано умирать,

Скажи мне честно?

Настанет время — и о нас

Напишут песни.

Последний взгляд перед броском —

К небесной сини.

Ну все. Пора идти на смерть.

Прости, Россия.

Пусть немецкий пулемёт

Сердце в клочья разорвёт

Будет безутешно мать

Вести от сыночка ждать

Разве можно рассказать,

То, как ждёт сыночка мать?

4.05. — 6.05.2010

Мы все выросли на фильмах о войне. Смотря эти фильмы, каждый из нас, наверное, задавался вопросом: а ведь страшно, наверное… Особенно когда в лицо тебе хлещет, как принято говорить, «свинцовый дождь», но здесь именно это ставшее таким привычным расхожее выражение является очень точным. Наверное безумно страшно — поднять, швырнуть себя в атаку, броситься навстречу смерти… что там еще — какие бы слова ты не подбирал — они не будут слишком сильными, поскольку все равно не передадут, пожалуй, того накала, того чувства, которое испытывал, наверное, каждый из нас — далеко уже послевоенных пацанов — детей детей войны, задумывавшихся о той, Великой битве… и только главная мысль, пожалуй, была одна: а я — смог бы?

Поэтому я был так потрясен, когда в ответ на мой наивный вопрос мой хороший знакомый (не рискну сказать — друг,

поскольку все-таки я всегда прекрасно понимал разницу между нами), задумавшись, твердо ответил: «Нет. Ты знаешь — за правду — не страшно». Он даже не сделал никаких оговорок — «пожалуй», «наверное». Нет — и все, и это, как и пауза перед ответом, подчеркивали категоричность, я бы даже сказал — безапелляционность его слов.

Я слишком хорошо знал этого человека, чтобы сомневаться в его искренности. Звали его Федор (он просил, чтобы к нему обращались именно так — по имени), и прихожане храмов Всех Святых, в Земле Российской просиявших, Казанской и ряда других должны хорошо его помнить. Колоритный такой дедок — невысокого роста, худенький, постоянно ходил в расшитой петухами косоворотке, брюках, которые заправлял в юфтевые солдатские сапоги и подпоясывался пояском, на котором была вышита Иисусова молитва — «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного». Такого на всю жизнь запомнишь и встретишь — ни с кем не спутаешь.

Молитву на поясе, по моему, он вышил сам, поскольку был на все руки мастер. В этом я смог убедиться на собственном опыте. Когда у матери сломалась швейная машинка, доставшаяся ей в наследство от одной прихожанки Казанского храма — музейного работника, перешившего на этой машинке, пожалуй, большую часть экспозиции, Федор в воскресенье после службы пришел к нам ее делать. Сам я, как законченный гуманитарий, на такой подвиг в принципе не способен, поэтому ограничился тем, что подавал Федору инструменты.

Вы ходите в церковь? Знаете, как чувствует себя прихожанин после воскресной службы? Молиться на самом деле очень тяжело — если только, конечно, не просто важно прийти в церковь, воткнуть свечку и гордо уйти с чувством собственного достоинства и осознания выполненного долга.

Тяжело полтора часа стоять на литургии, внимательно вслушиваясь в слова молитвы. А кроме этого и свои проблемы тоже есть, и о них тоже надо не забыть Богу сказать. Потому что часто, выходя из храма, ловишь себя на мысли, что о самом главном, пожалуй, как раз попросить и забыл. И только спустя некоторое — необходимое для понимания — время понимаешь, что это и есть как раз показатель того, что ты на верном пути: главное — просто прийти к Богу, а самое главное, как, впрочем, и все остальное, Он решит за тебя…

…После воскресной службы многие прихожане предпочитают отсыпаться. Хотя бы прикорнуть на полчасика — иначе не хватит сил на весь остаток воскресного дня. Особенно если учесть, что после службы тебя ждет праздничная трапеза — как правило, довольно обильная. Исключение составляют работники храмов, которым прикорнуть чаще всего просто нет возможности, но там — «молитва держит». Благодать…

Поэтому я просто засыпал с инструментами в руках, в отличие от Федора, который после обедни сумел еще и переделать массу дел по дому. Моему дому — и это на девятом десятке лет! Его лет. «Эх, ребенок глупый!» — и он потрепал меня по макушке. Ребенок, подходящий в то время к сорокалетнему рубежу — или около того — действительно впервые за столько лет испытал к мужчине давно забытые сыновние чувства.

Иной скептически настроенный читатель усмехнется: чудит, мол, брат-писатель, мажет и мажет краски для придуманной им лубочной картины. Пожалуй, что чересчур… А я как перед Богом клянусь: именно так оно все и было. Больше того: машинка, подаренная матери в храме и сделанная с молитвой, с тех пор по воскресным и праздничным дням не шьет (имеются в виду именно церковные праздники) — то нитку заест, то еще что-нибудь… В будние дни — пожалуйста. Хотите — отнесите сей факт за счет моей неуемной фантазии. А лучше просто поверьте. Поверьте — потому что места не хватит, чтобы рассказать все, что я знаю об этих замечательных людях, победивших в Той войне. По крайней мере — здесь и сейчас. Бог даст — обязательно расскажу.

Так вот, этот глубоко уважаемый мной человек сказал, что на смерть было идти — не страшно. Когда за правду.

Что интересно: по настоящему верующим, по его словам, Федор тогда еще не был — таковым он стал значительно позже — после войны. Но, видимо, бывают в жизни как отдельного человека, так и целого народа — те Моменты истины, когда высвечивается и проверяется его Главная сущность. То, ради чего жизнь отдать не жалко. Которая сама по себе — Жизнь — имеет смысл только тогда, когда посвящена какой-то великой цели — той, которая больше самой жизни и озаряет ее смыслом. Иначе — зачем это все?

Я часто думаю: кем мог стать в мирной жизни, например, наш земляк политрук Клочков? То, что был он человеком явно незаурядным — несомненно. Это надо же — найти слова, которые вошли во все учебники истории: «Велика Россия, а отступать некуда. Позади Москва». России не будет — а эти слова останутся. Как слова того безымянного грека — первого марафонца, принесшего соплеменникам благую весть: «Радуйтесь, афиняне, мы победили!» Сказал — и упал замертво. Ушел в Бессмертие. Смертью смерть поправ…

Очень по христиански, кстати. Потому что для христианина главное — не достойная жизнь, а достойная смерть. И вся жизнь, по сути — ни что иное, как подготовка к этому самому важному в жизни событию. Которая и имеет смысл только тогда, когда совершается ради Любви. Любви к чему-то большему, чем ты сам — семье, Родине, человечеству, Богу… И тогда отблески этой любви озаряют всю твою жизнь. Без которой сама эта жизнь и не жизнь вовсе, а так — просто существование без цели и смысла.

Иной резвый критик, пожалуй, скажет, что, может, и не было никаких таких слов, вернее Клочков их не говорил. Откуда у простого рабочего, ставшему вдруг политруком, да такое красноречие! А произнес их за него какой-нибудь резвый борзописец — фронтовой или дивизионный журналист — советский интеллигент, одевший в годы войны офицерскую форму. Встречался мне один такой критик — в годы моей учебы на историческом факультете. Сейчас преподает историю в одном престижном вузе, готовящем кадры будущих чиновников для молодой российской демократии и, по моему, что-то даже там возглавляет. Знаменательно, согласитесь…

Этому давнему моему критику я надеюсь чуть ниже ответить: могли, могли сказать наши отцы и деды эти слова, поскольку были людьми весьма и весьма недюжинными: богатыри — не мы — во всем, в том числе и в том, что касалось слова. Об этом — Бог даст — чуть ниже. Но даже если — на минуту — допустить правоту моего оппонента, лично у меня это не вызывает ничего, кроме огромного — исключительного — уважения. В том числе и к моему фронтовому коллеге, вложившему эти гениальные слова в уста нашего земляка героя — так, как — безо всякого ропота — делился убитый друг своим оружием или одеждой: возьми, браток, и держи крепко. Тебе — нужнее… Ах, какие же люди, какие люди отдали за нас жизни, что даже память о них делает нас лучше и заставляет — хотя бы в мыслях — на них равняться!

Я уже писал, что нынешнему поколению очень повезло — они застали в живых ветеранов той Великой войны. Когда я вспоминаю знакомых мне участников Великой Отечественной, первая врезавшаяся в память отличительная черта — у них всех этот смысл безусловно был. Вернее — они умели этот смысл в эту самую жизнь привносить, просто серьезно относясь к тому делу, которое они исполняли.

Я вспоминаю духовника Саратовской епархии, настоятеля первого военного храма на территории России, открытого после советской власти, протоиерея Николая Архангельского, бывшего в годы войны командиром «Катюши». Он ни разу не сказал никому из прихожан — нет, даже не резкое слово, просто — «я не могу», никому никогда не отказывая в беседе, хотя к концу жизни почти ослеп и с трудом доходил до машины, которая ждала его у ворот храма.

Когда я в один из сложнейших периодов своей и так достаточно непростой жизни находился в очень сложном духовном состоянии, он очень здорово меня выручил. В какой — то степени — спас. Его молитвы, как и многих других, помогли мне выстоять и победить. Потому что публикация этого текста, как и других — это победа. Которая далась — уж поверь, читатель — весьма и весьма непросто.

Сейчас я думаю: а мог кто-то из священников, кроме него, тогда мне помочь? Возможно, что и нет. По крайней мере, в Саратовской епархии я таковых тогда не знал, а я знал — даже тогда — достаточно многих. Неудивительно, что человек, отличившийся в брани военной, был так искусен в брани духовной. А вообще-то — если по-простому: он просто относился к людям с состраданием и любовью. Неудивительно, что святые так часто повторяли, что Бог — это простота.

Я вспоминаю одного из ветеранов журналистики — ветерана последнего военного призыва Юрия Пятницкого. Это сейчас я вспоминаю его с теплотой, а тогда он, что называется, у меня «в печенках сидел». Особенно когда я был дежурным редактором по главной областной газете и шла какая-нибудь его статья. Тогда все дежурные сотрудники, особенно корректора, от него просто стонали, поскольку каждую свою строчку он проверял и перепроверял по нескольку раз и до самого последнего момента вносил правку. Его нещадно «резали», кромсали, иногда, как я сейчас понимаю, вовсе не по необходимости, а чтобы «сэкономить место» или просто от усталости и раздражения, он относился к этому в общем-то достаточно благодушно, вздыхая об «издержках профессии» и внося в текст новые изменения.

Компьютеров тогда не было, свинцовые буковки методом «высокой печати» набирали вручную (видите, какой автор древний) и процесс правки был технически достаточно сложным. При этом — что удивительно: процесс был очень громоздким, количество шрифтов было на порядок меньше, но при этом у каждой газеты было свое лицо.

Я даже не ставлю это слово в кавычки — оно действительно было. Я мог случайно увидеть обрывок газеты или газетный сверток на улице (в стране был дефицит упаковки и в газеты люди тогда завертывали все не очень ценное — пакет мусора, например) и буквально по клочку бумаги с уверенностью сказать, что это — официозная «Правда» или «Комсомолка» с ее хаотичной версткой и такими же взбудораженными и непричесанными, но казавшимися тогда такими искренними и милыми взглядами на жизнь.

Оговорюсь для сегодняшнего читателя — я пишу именно о той — настоящей «Комсомолке», а не о сегодняшнем — цитирую руководство газеты — «коммерческом проекте», контрольный пакет которого принадлежит американскому, что ли, капиталу и который, несмотря на это, то же самое руководство упрямо продолжает именовать «чисто российским продуктом». Уж тогда точнее будет — русскоязычным…

Сегодня, когда процесс изготовления упрощен до предела и в арсенале столько технических средств, почти все газеты как близнецы — похожи одна на другую. Ну, за исключением разве что «Завтра» — ее, в отличие от других, весьма и весьма часто — можно читать. Большинство остальных не то что просматривать — по моему, даже в качестве туалетной бумаги использовать неприлично. Не «лицо» просится на язык, а, простите, «харя». Может, потому так любят наши «политтехнологи» словечко «харизма», что уж больно слова-то родственные?

Продвинутый либеральный читатель, пожалуй, упрекнет меня в любви к проклятому тоталитарному (или уж — перестроечному — перекроечному) прошлому и даже, возможно, съязвит, что тогда и корректора, пожалуй, были значительно моложе и симпатичнее… Нет, думаю, дело все же не в этом. Попробую объяснить.

Так вот, тогда меня, начинающего репортера, с раздражением исполняющего обязанности дежурного редактора (творить надо, а приходится этой вот рутиной заниматься), ветеран — журналист сразил одной фразой: «Журналист начинается со способности удивляться. Самым простым и обыденным вещам. Кончилось удивление — кончился журналист». То есть к окружающему миру следует относиться если не с любовью, то хотя бы по крайней мере — с интересом. С интересом не к себе, любимому, а к окружающему миру.

Недавно мне попала в руки его статья про саратовский мост — «Устал, бедняга?». Такое впечатление, что написано сегодня. Этим настоящая журналистика, как, впрочем, и любое настоящее искусство и отличается — оно от времени становится лишь актуальнее. Недавно мне попал в руки пушкинский «Современник» — он гораздо актуальнее, чем «Наш современник» и наш «Новый мир» вместе взятые. Александра Сергеевича было за что убивать. Посмотрите и убедитесь сами.

Не открою секрета, что наше время характерно нарастанием апатии — падения интереса не только к окружающему миру, но даже собственной жизни. Пожалуй, сегодня все уже чувствуют, как время все более сгущается, спутываясь в злобный клубок отрицательных пустых энергий. Мир, в котором все меньше остается места для искренности и любви.

И об этом свидетельствует не только рост психических заболеваний (как блестяще определил один психологов: состояние невроза — это нормальная реакция на ненормальное существование) и самоубийств, но и количество окружающей нас пустоты в «культурном пространстве». В том числе и средствах массовой информации.

Как упрекнул меня один из редакторов нашего «продвинутого» «патриотического» еженедельника: «У тебя каждая статья — как флаг. Мимо него не пройдешь». Ничего себе — упрек журналисту, да? Посмотрите какую — нибудь из современных газет — большинство из них настолько «ни о чем», что, отложив текст в сторону, хочется раздраженно спросить: о чем эта газета?

Как и количество пустых телепередач, бездарных фильмов и стихов, никому, кроме авторов, не нужных литературных произведений. Как проговорился один из таких авторов — один из классиков современного местечкового постмодернизма: «Сегодня автор не интересен не только кучке своих поклонников, но даже самому себе…» Пожалуй, самый яркий пример все более усиливающейся бессмысленности существования. «Мир, в котором нет любви — пустой и равнодушный мир…»

Как призналась одна моя знакомая жена священника: «Твои тексты тяжело читать…». Я удивился и слегка расстроился: неужели настолько тяжело пишу? Вроде стараюсь излагать мысли простым русским языком. Который, на мой взгляд, вполне в состоянии освоить любой умеющий читать человек, более-менее успешно освоивший среднюю школу… Приятельница пояснила: над каждой мыслью приходится думать, а она, как неожиданно открыла для себя самой, за последнее время просто отвыкла это делать. Научный работник, между прочим…

Кстати, по поводу корректоров. Самый большой комплимент в моей жизни мне сделала одна из них, сказав: «Вас двое в редакции таких сумасшедших — вы и Пятницкий». В смысле — такой же настырный и надоедливый. Слава Богу! Что-то хорошее от окружающих меня людей я, наверное, все-таки взял. Я об отношении к своему делу если и не с любовью, то по крайней мере — с интересом.

Помните эпизод из фильма «В бой идут одни старики», когда за дружеским фронтовым застольем молоденький лейтенантик — интелектуал делится с фронтовыми друзьями выстраданным: «Ну как люди не поймут, что что-то великое можно совершить только — с любовью»? Безусловно. От пустоты душевной, по моему, под вражеский танк с гранатами не полезешь.

Это если бойцу повезло и гранаты у него были: тогда он мог бросить их под гусеницу подходящего танка и так остановить стальное чудовище. От взрыва гусеницу срывало и танк начинал кружиться на месте. Если у солдата находилась вторая граната и не отказывали при этом нервы — он успевал бросить ее в заднюю часть танка, где находились бензобаки, пока танк делал оборот вокруг своей оси. Тогда двигатель взрывался. Танк фактически был уничтожен. Если нет — танк превращался в неподвижную стреляющую крепость — до тех пор, пока хорошо обученные и прекрасно снабженные немецкие ремонтные бригады не чинили повреждённые траки и танк вновь вступал в строй.

Да что там с гранатами: в начале войны не то что гранат — бутылок с бензином на всех не хватало. Нет, я не про знаменитый «коктейль Молотова» — бутылку с зажигательной смесью, которая при ударе детонировала и самовозгоралась. Сегодня рецепт их создания, как и впрочем, и многого другого, можно совершенно свободно найти в Интернете. А в начале войны их еще не было. Их, как и Шостакович свою знаменитую симфонию, создали ученые ленинградского университета во время блокады, и технически это было достаточно сложным: нужно было найти такую смесь, которая бы детонировала лишь при сильном ударе, когда бутылка разбивалась о броню.

А в начале войны солдаты часто пользовались обычными бутылками с бензином, обмотанными тряпками. Видели большие «хозяйственные» спички? Вот такая спичка вставлялась в пробку головкой вверх, а боец клал в карман спичечный коробок. Время было осеннее, коробки отсыревали, да и пот, наверное, прошибал от такой работы нешуточный, поэтому если была возможность — человек брал с собой запасной.

Вот об такой коробок солдат чиркал спичкой, если она зажигалась — он давал ей слегка разгореться — и бросал в заднюю часть стремительно уползавшего танка, где находился мотор. Если бросок был удачным, бензин растекался по броне и загорался. Тогда пламя перекрывало доступ воздуха в скрытый под броней двигатель и танк останавливался. Если удавалось бросить вторую бутылку — пламя могло протечь прямо внутрь, и мотор взрывался. Замечательные авиационные двигатели, установленные на германских машинах, так же замечательно горели, поскольку работали на бензине. Видели, как фильмах про войну дымятся фашистские танки и ни одного нашего? Это потому, что на наших танках стояли «дизели» — те, которые и сегодня прекрасно используются в тракторах, трудящихся в бывшем народном хозяйстве.

Знаете, какой толщины броня была у танков времен Второй мировой? Ровно дециметр. Десять сантиметров. Ну, впрочем, это у более поздних «тигров», а у более ранних модификаций начала войны — сантиметров восемьдесят. Пробить их «в лоб» было почти невозможно — наши противотанковые пушки простреливали их лобовую броню где-то с расстояния пятисот метров.

Скорость танка, кстати, составляла около сорока километров в час. За сколько он преодолеет полкилометра — попробуйте сосчитать сами, у автора, если честно, с математикой неважно. Скорострельность пушки — при условии, что расчет полный и есть кому вовремя подтаскивать снаряды, заряжать и наводить на цель, составляет пять — шесть выстрелов в минуту, поэтому большинство орудий успевали сделать в лучшем случае два — три результативных выстрела.

Но пушек, танков, да что там — гранат и винтовок, как и всего остального, катастрофически не хватало. Историки пишут, как батальонам военного ополчения выдавали одну винтовку на десятерых: «Убьют товарища — возьмешь оружие». Сколько их, безвестных, погибло в окопах, даже не успев взять в руки оружие… Обычную «трехлинейку» Мосина против немецких автоматов — с запасом из четырех патронов, затвор которой надо было передергивать после каждого выстрела, а потом заряжать заново. Были, правда, ещё и винтовки усовершенствованной модели, патроны в которые вставлялись целой обоймой из пяти штук, но они, как вы понимаете, погоды не делали.

Но кроме пехоты, на Москву шли еще и танки. Замечательные немецкие танки, покорившие такие европейские державы, как Франция, Чехия и Польша, за две — три недели. Прошедшие великие европейские державы, как выражались штатные летописцы Геббельса, «победным маршем». И это совсем не было преувеличением.

Поэтому когда в советских и русских фильмах высокомерные немецкие офицеры небрежно бросают пленным русским бойцам: «Вы даже представить себе не можете всю мощь немецкой военной машины», это действительно очень похоже на правду. Так оно и было. У Германии была одна из лучших армий в мире. Пожалуй — лучшая, если не считать советской.

Но это стало ясно уже потом, после Курской дуги и Сталинграда, положивших, как в нас, слава Богу, вдолбили в школе, «начало перелому в Великой Отечественной войне». А пока советский мальчишка сидел в окопе и ждал, когда к нему приблизиться грохочущее, чадящее, плюющееся железом тридцати-сорокатонное чудище. Чудище надо было пропустить через себя.

Помните, как в фильмах про войну наш солдат сидит в яме и ждет, когда пройдут танки? Громыхая гусеницами и плюясь железом, проползают стальные гиганты, яму засыпает, и он, с трудом раскапывая эту могилу, с кровью из ушей от лопнувших от огромного давления барабанных перепонок, выбирается из ямы по пояс и успевает — таки бросить связку гранат прямо в мотор ползущего к Москве бронтозавра, прежде чем эффектно потерять сознание?

Так вот, это ложь. Вернее — фантазия автора. Такого быть попросту не могло. По одной простой причине — сорок тонн стали давили все живое на глубине как минимум метра напрочь. У человека была только одна возможность спастись — если он находился в окопе полного профиля глубиной не менее двух метров. Тогда он вжимался в чрево окопа и танк, громыхая, проползал над ним.

Хорошо, если такие окопы успевало выкопать мобилизованное для этих работ гражданское население. У солдат, которых бросали в бой зачастую за два часа, а то и за сорок минут до наступления противника, такого времени попросту не было.

Тогда он действительно вставал из окопа и бросал связку гранат — если они были — в менее защищенный тыл вражеской машины. Это если у него не сдали нервы и он не бросился убегать от танка, как заяц. Такие случаи, когда разум просто отказывал, действительно были, и тогда танки просто давили потерявшего разум, обезумевшего от вполне понятного страха человека.

Поэтому был приказ: не выпускать части в бой без «обкатки» их нашими танками, когда боец сидел в окопе, а мерзкое, пахнущее перегаром громоздкое чудовище, осыпая песком, громыхало прямо над ним. Но из-за сложного положения, как вы понимаете, он далеко не всегда исполнялся. Требовался действительно настоящий героизм, чтобы остановить гигантскую немецкую машину — какие эпитеты не подбери, опять-таки они не будут слишком сильными. Стального немецкого зверя действительно остановили солдатской плотью. Наших с вами дедов — прадедов. Как шестьсот лет назад, так и шестьдесят. И это, пожалуй, главный подвиг нашего народа в истории. Хотя далеко не единственный.

Читатель, у тебя возникло законное чувство гордости? Горячая волна благодарности и любви к предкам поднялась в сердце и комом застыла в горле? Тебе хочется быть достойным величия своей Родины и славы прадедов и то же чувство передать своим детям? Нет? Возможно, вы тоже считаете, что не стоила овчинка выделки и «лучше бы мы сейчас пили баварское пиво»? Сочувствую. Могу высказать осторожное предположение, что вы человек духовно больной и твердое, абсолютное убеждение в том, что этот текст — не для вас.

Мне всегда хотелось написать историческое научно-популярное исследование о военном противостоянии России и Германии на всем протяжении их существования. По моему, ничто так не говорит о характере народа, как его отношение к военному делу. Если память мне не изменяет, сам Цезарь с удивлением говорил о германцах, что у них грабеж, совершаемый за пределами государства, отнюдь не считается поступком предосудительным. Поэтому неудивительно, что лозунг «дранг нах остен» («вперед на восток») всегда находила в немецком народе такой живой отклик.

«Великая нация нуждается в великих пространствах!» Гигантское немецкое самолюбие, помноженное на замешанных на немецких аккуратности и педантизме, как и презрении к «восточным варварам», требовали выхода, так что завоевательные походы были фактически неизбежны — они диктовались «воинственным прусским духом». Коктейль поистине взрывоопасный, тем более что основания для осознания величия собственной нации действительно были — слова о великой германской культуре отнюдь не являются пустым звуком. Другое дело, что у английской, французской или русской наций таких оснований было никак не меньше…

На протяжении всей старой истории воинственность немецкого народа сдерживалась из-за его раздробленности на прусскую и австрийскую (австро-венгерскую) империи, что для старушки — Европы было несомненным благом. Да вероятно не только для нее — новейшая история это прекрасно показала. Да пожалуй, не только новейшая — костяк тевтонского ордена составляли именно немецкие, как их называли на Руси, «псы — рыцари».

«Новейшие» критики российской истории типа Александра Бушкова — автора зубодробильного боевика «Охоты на пиранью» — последыши «альтернативной истории» Фоменко и Марченко немало пролили ехидного яда по поводу сомнений в реальности героизма нашего народа в годы войны. Как Той Великой, так и любой другой — ну, впрочем, похоже, что у некоторых авторов любое упоминание России в положительном контексте вызывает оскомину.

Ну надо же — иронизируют критики — во время знаменитого Ледового побоища было «побито» всего-то полсотни рыцарей. Это согласно нашим летописям. Если быть предельно точным — немецкие хроники говорят о пяти…

Можно, конечно, сказать, что для летописцев всех времен и народов свойственно преувеличивать свои потери и преуменьшать чужие. Скорее всего, что-то подобное могло иметь место и здесь. Но главное безусловно не это.

Знаете, сколько весил тогдашний рыцарь — крестоносец в полном вооружении и на коне? Тонну! Он весил тонну. И это при том, что средний рост тогдашнего богатыря составлял где-то полтора метра. Так что Илья — Муромец, рост которого, как вычислили ученые благодаря его мощам, покоящимся в Киево — Печерской лавре, составлял 174 сантиметра, был среди своих современников настоящим гигантом. Именно для того, чтобы возить эту груду железа на себе, и были выращены знаменитые немецкие тяжеловозы. Мало того — это было чудо тогдашней военной техники.

Чтобы остановить эту чудовищную стальную лавину, позади линии русской обороны были установлены обоз с санями, полозья которых поливали водой, чтобы они вмерзли в лед. Ну, а русские мастера всю ночь ковали большие железные крючья, которые насаживали на большие пики. Ими русские мужики стаскивали тевтонских рыцарей с седел, в то время как пехотинцы, вылезая из-под саней, вспарывали брюхо чудесным немецким тяжеловозам — точно так же, как их правнуки, вылезая из окопов, вручную будут громить хваленые немецкие танки. Богатыри… именно в традиционном значении этого русского слова — несущие в себе Бога. Остановившие собой страшного стального зверя, «ищущего» поработить их Родину. И традиционно использовавшего для этого самые совершенные разработки современной военной техники.

Это нам только кажется, что в древности военная мысль стояла на месте или, уж во всяком случае, двигалась крайне медленно. На самом деле, как утверждают военные историки, системы вооружений в древнем мире обновлялись каждые десять-пятнадцать лет. Приблизительно так же, как и сегодня.

Знаете, почему были так популярны знаменитые рыцарские турниры? Нет, не только потому, что других развлечений не было, не из-за молодецкой удали и даже не из-за прекрасных дам. Просто победитель, согласно правилам, чаще всего получал доспехи побежденного.

И сразу становится понятным, почему были так популярны схватки с затупленным оружием, как у современных «исторических фехтовальщиков»: касаясь противника тупым концом копья, победитель рассчитывал получить доспехи побежденного, не рискуя при этом своей жизнью.

Впрочем, тут уж как повезет. Помните, как в «Скупом рыцаре» Пушкина Альбер признается, что причиной его славного удара была всего лишь обида за испорченные доспехи. «О бедность, бедность! Как унижает сердце нам она! … Геройству что виною было? — скупость».

Оружие в то время, впрочем как и всегда, стоило очень дорого. Позволить себе доспехи мог только или весьма зажиточный человек или профессиональный военный, которому они достались в качестве трофея. Доспехи хранились в родовом замке как наследственная реликвия и передавались от отца к сыну.

Многие воины доспехи себе позволить просто не могли, пока не снимали их с убитого противника. Они зачастую просто носили на себе «стеганку» — ватную куртку, на которую нашивали металлические бляхи и полосы, которые не очень грамотные археологи — допустим, студенты- практиканты — частенько принимали за какие-либо детали или украшения.

Да, конечно, Господин Великий Новгород был мини-государством по тем временам весьма и весьма зажиточным — «тароватым», так что и население-то, как выясняется, было почти поголовно грамотным, и доспехи себе мог позволить, наверное, не только купец, и все же… основу переднего полка иже во святых отца нашего Александра составляли простые лучники — «смерды», вооружение которых, понятно, все же значительно уступало немецкому…

А вот участники крестовых походов доспехи позволить себе могли. Это были, как сказали бы сегодня, «настоящие профессионалы» — они жили только войной и ничего другого делать не умели, да скорее всего и не хотели. Не только религиозное рвение за «Гроб Господень» двигала участниками крестовых походов, но и банальная алчность.

Каждое десятилетие оружейники придумывали для них что-то новое. Или заимствовали — что также могло иметь решающее значение. Как в случае с монголо-татарским войском, которое перед завоеванием Руси покорило такую по тем временам развитую в военном и промышленном отношении державу, как Китай.

Помимо огромных ресурсов, которые удалось выкачать из Поднебесной, Орда взяла на вооружение многие технические новшества, которых у нее до этого не было. Стенобитные машины, например, которые так помогали завоевывать богатые русские города. Или кожаные доспехи, которые китайские мастера склепывали из нескольких слоев буйволовой или воловьей кожи. Такие доспехи по прочности ненамного уступали железным, но были значительно легче, и воевать в них было несравненно удобнее. Тем более что по кожаным лакированным доспехам удар по касательной скользил, как санки по льду…

Так что монголо — татары покорили Русь не только потому, что значительно превосходили нас количественно, и им было несложно разбить поодиночке разобщенные русские города. Они чаще всего и вооружены были намного лучше! Так что раздробленная Россия обливалась кровью под чужеземным игом, отбросившим нашу страну на несколько столетий назад, в то время как Европа создавала свои первые университеты.

Университеты, возникшие впервые именно в православной греческой Византии, созданные на основе тех в основном награбленных интеллектуальных и материальных богатств, которые были получены Европой благодаря Византии, идейной наследницей которой предстояло стать будущей России, и крестовым походам. Университеты, которые дали миру целую плеяду великих немецких ученых и которыми так гордились наследники воинственных тевтонских рыцарей. Университеты, выпускников которых наши великие императоры — реформаторы приглашали «двигать» вперед русскую науку и которых так удачно громил русский мужик Ломоносов.

Громил — в прямом и переносном смысле. Под стать фамилии. Один из приглашенных немецких гениев подавал жалобу на основателя русской научной школы, за то, что тот сломал ему… нос. Так высок был градус тогдашних научных споров.

И виной тому — справедливости ради — был не только горячий темперамент основателя первого российского университета, но и взгляды его научных оппонентов, в прямом смысле слова люто ненавидящих «эту страну» и немало сделавших для того, чтобы в будущем посеять семена тех «научных» теорий, способствующих падению авторитета зарождающемуся величию державы.

Достаточно сказать, что история «норманнской» теории — именно как научной теории, а не летописного сказания — призвания варяг править нашей обильной державой, в которой традиционно «нет порядка» — идет именно от немецких ученых, которые, как пишут некоторые авторы, даже русское слово «князь» считали производным от немецкого «кнехт» — «холоп» и соответствующим образом проповедовали с научных кафедр. «Холодная» или «психологическая» война отнюдь не была изобретением двадцатого века… За отвлеченными научными и литературными спорами всегда скрываются чьи — то вполне реальные интересы.

История, как и литература — совсем не второстепенный и далеко не отвлеченный предмет! Если мы сегодня этого не поймем — эту войну мы обязательно проиграем.

Так что когда святой князь Александр Невский готовил свою дружину для боев с псами — рыцарями, он сражался в том числе и за русскую культуру. За будущие российские университеты. Или, как сегодня стало принято выражаться, «культурную идентичность». И не только русскую, но и всего славянского мира, защитницей которой предстояло стать будущей России.

То, что без России существование самого славянского мира не только безусловно было бы иным, но могло просто не состояться, особенно хорошо видно на истории славянских стран, традиционно считающих себя частью «цивилизованной Европы». Входящих в лоно католической церкви. Чехии, например, или Польши.

По моему, Патриарх Всея Руси Кирилл сказал замечательную фразу: для России 1612 год стал испытанием на сохранение ее культурной и духовной идентичности. И она это испытание выдержала — осталась православной. Для Польши тоже тогда стоял выбор — стать католической или православной. Она, как и Чехия, предпочла стать частью «цивилизованной Европы». Что в последующем стало причиной огромных бед в ее истории.

Ибо для Запада значение не только «Великой Польши», но славянских стран вообще всегда сводилось, в сущности, к одному — служить буфером между «цивилизованным» Западом и «варварской» Россией. Как в начале семнадцатого, так и в начале двадцать первого… Россия же всегда выступала защитницей и выразительницей интересов как славянских стран, так и Православия.

В одном из фильмов о послевоенной истории Польши какой-то поляк произносит, как сейчас принято выражаться, поистине «знаковую» фразу: «Ушли русские, пришли немцы. Ушли немцы, пришли русские. А Польша — где? Где, я вас спрашиваю?»

Где, где,…, — русский историк повторяет этот вопрос с раздражением. К чему это я? Да о том, что задать этот вопрос стоило бы несколько раньше, как минимум несколько столетий назад. Прими Польша или Чехия Православие — и ее история, как и история всего остального мира, безусловно сложилась бы несколько иначе. Возможно — не столь трагично. Да что там — возможно…

Всем с детства памятен «Полонез Огинского» — вероятно, самого известного поляка в мире, на котором, пожалуй, для подавляющего большинства человечества, знакомство с «великой польской культурой» и заканчивается. Простая, незамысловатая мелодия, ежели исполнена с душой, то, как тот ихний Августин, хватает за сердце, давит непрошенную слезу.

Не всем известно, что польский дворянин (по ихнему — шляхтич) Огинский — участник польского антироссийского восстания не помню уже какого года — было их несколько, и на России эти восстания никак не отразились, хотя и принимал участие в их подавлении самый известный русский полководец… Так вот, тот Огинский на свои деньги вооружил и организовал полк для борьбы с «иностранными интервентами».

После очередного поражения очередного восстания он уехал в проклятую Россию, где подвизался… кем бы вы думали? — российским сенатором. То есть принимал самое деятельное участие в управлении той самой империи, с которой так активно боролся. Много вы знаете в истории подобных примеров? И у вас наглости хватает после этого говорить о «российском империализме»?

В интервью господину Познеру на Первом канале какой-то там высокопоставленный чиновник польского посольства — то ли сам посол, то ли кто-то из его первых заместителей — высокомерно бросил фразу: дескать, я, конечно, не согласен с тем, что умом Россию не понять — это, конечно, глупость…

Так и сказал — глупость — или мне послышалось? Попробуй кто-то из русских сказать что-то подобное о поляках — вони было бы на всю Европу…

Любопытно, что это интервью прошло сразу же после известной авиакатастрофы, где погибло все польское руководство и после которой все так активно выражали сочувствие бедным полякам, вовсю ублажая их величие… Приблизительно в это же время в Саратове побывала какая-то польская делегация вместе с маршалом какого-то ихнего «великого воеводства…». Там все воеводство небось — меньше района нашей области, а туда же — «великое»! Да еще и с маршалом…

Что я могу сказать — чувства юмора вам не хватает… Не то чтобы его совсем нет — такого, наверное, не бывает, и у каждого народа свои поводы для смеха, просто у поляков оно ну больно уж специфическое. Любимая тема польских анекдотов — свой вариант «про троицу»: русский, поляк и европеец. Причем из всей этой троицы поляк, как заметила героиня известного фильма, разумеется, самый умный. Ну, кто бы сомневался…

Они, как видите, тоже всерьез считают себя великими. Так вот, все беды Польши, на мой взгляд, от одной застарелой болезни — мании величия европейского масштаба. Как говорил великий русский святой преподобный Серафим Саровский: убери грех — и болезнь исчезнет. По моему — весьма и весьма актуально.

Это я — и для некоторых не в меру ретивых представителей братского украинского народа, готовых до смерти защищать «незалэжность» «ридной неньки — Украины». Напомнить, что для Украины ее « незалэжность» может обернуться тильки одним — возможностью встать на место Польши. Ну да, в то самое место. Куда наших бывших соотечественников — славян так активно толкают наши либеральные друзья и соседи. С соответствующими, как вы понимаете, последствиями и отношением. Братья — славяне, оно вам это надо? Неужели пример западных соседей — за весь период совместной истории — так ничему Вас и не научил?

Хотелось бы только сказать, чтобы читатель запомнил: для Украины совместная жизнь со «старшим братом» — необходимое условие существования, без которого украинская нация давно бы растворилась в семье «братских» европейских народов. В плане сакральном это выливается в отпадении от Православной Церкви, а значит — от Самого Христа. Старший брат, говорите, не нравится? Неказистый, дескать, такой? Вам, красивым таким, для смирения.

Найдутся, пожалуй, сторонники либеральных ценностей, которые в ответ на вышеприведенные слова начнут вопить об истинном величии и ущемленном национальном достоинстве… Читатель, вглядись в их лица… как ты думаешь, они это делают от великой любви к России… к нашим братьям — славянам? Лично для меня ответ очевиден, и я оставляю его на усмотрение читателя. Пусть он решает, кому там, что и каким таким образом ущемили.

Вообще за свою не очень долгую жизнь мне сполна пришлось убедиться в банальной истине, которая для большинства русских людей ну никак не будет открытием: самомнение нации обратно пропорционально ее истинному величию. Взять хоть американцев, хоть наших соседей по кавказскому региону, которые тоже считают себя великими, забыв, что не только «величием», но самих их существованием они обязаны северному соседу. Не будь России — где была бы ваша Грузия? Если была бы вообще.

Сегодня у наших грузинских друзей появилась реальная возможность почувствовать и даже — в чем-то — действительно побыть независимыми. Ну и как вам — без России? Дошло наконец, что вы из себя — реально — без Нее представляете?

Среди грузинской общественности, в том числе и живущей в России, не раздалось ни одного сколько-нибудь внятного голоса, осуждающего «авантюру Саакашвили». Более того — были хамские высказывания, в том числе, и — как ни больно — среди тех, кто абсолютно всем России обязан и у кого здесь до сих пор живут — и весьма и весьма неплохо — ближайшие родственники… И из этого можно сделать безошибочный вывод, что «грузино-русская война», о которой так много говорили иные не в меру ретивые защитники национальных интересов — на мой взгляд, не только трагедия, но и вина всего грузинского народа. Грузия, у тебя еще есть возможность покаяться — пока не поздно. Если не поздно…

Чувство благодарности, кстати — признак истинного величия души. «Чти отца твоего и матерь твою» — это заповедь прежде всего о благодарности. Так о «нравственном состоянии» «малых народов», сгруппировавшихся вокруг России, можно безошибочно судить об их отношении к так называемой «титульной нации».

Россияне, ездившие отдыхать в Абхазию после известных августовских событий, рассказывают, что предпочли нашего ближнего соседа не только потому, что дешевле. В частности, и потому, что, осматривая местные достопримечательности, им на каждом шагу приходилось слышать: «Все это нам удалось сохранить благодаря Великой России». В Турции и сегодня даже, увы, Египте, на такое, понятно, рассчитывать не приходится. В Абхазии плохо относятся к русским? Это, мягко говоря, плохо соотносится с фактами. «Русских выдавливают из Абхазии»? Ляпнуть такое, по моему, мог лишь сознательный провокатор.

Кстати, по поводу Турции. В Армении, например, в отличие от Грузии, подробности их отношений с близким соседом помнят до сих пор. Как и то, кто спас армянскую нацию от окончательного уничтожения. И при личном общении это очень даже хорошо чувствуется. Как человек, прошедший еще ту — Советскую армию, могу засвидетельствовать: я убедился в этом на собственном опыте. И не только при близком общении с армянами, приезжающими на жительство в Россию…

Девчонки — выпускницы филфака, традиционно выходящие (точнее — ранее выходившие. Уж теперь не знаю) замуж за офицеров и уезжавшие с ними по распределению в Армению, рассказывали, что в период развала Союза и последовавшего за этим страшного голода выжить им помогли именно местные жители, приносившие семьям оставшихся без зарплаты офицеров еду. Самую простую — зелень и лепешки. Но именно это помогло им выжить — в самом банальном прямом — «животном» (от слова «живот» — жизнь) смысле слова.

Молодежь, наверное, и не знает, что не только прошедшие войну ветераны, но и журналисты вполне официальных газет тогда писали, что в Великую отечественную было намного — намного легче, чем в период так называемой «перестройки- перекройки». И не только — морально, о чем безусловно стоит рассказать отдельно, но и в чисто материальном аспекте. Не сомневаюсь, что эти девчонки эти лепешки запомнят и расскажут об этом своим внукам. Так же, как бабушки тех армянок рассказывали им, кто спас их народ от турецкого геноцида.

Ах, если бы мы чаще прислушивались к своим предкам… Пишу эти слова без кавычек, поскольку, в отличие от молодежи, говорю об этом безо всякой иронии. И не только в общем, философском смысле — автор ведь все-таки по образованию историк, но и прежде всего о себе, грешном, увы, прежде всего о себе… Прислушивайся я к словам своей бабушки — глядишь, до многих произошедших в нашей стране событий мог бы «дойти» своим умом гораздо раньше… До того, как они в виде газетных откровений «будоражили» наши умы, заставляя вместо учебников изучать отечественную историю по газетным публикациям.

Моя студенческая юность как раз выпала на перестройку, и это отложило на мое образование свой отпечаток… Увы, как многие из нас уже значительно позднее поняли, это далеко не всегда было хорошо, хотя далеко и не всегда так уж однозначно плохо. По крайней мере на заре нашей розовощекой глупой перестроечной юности были хоть какие-то, пусть зачастую детские и наивные, но все же искренние попытки поиска истины.

Наши коллеги, поступившие на истфак позже, на вопрос о том, как идет преподавание общественных дисциплин, отвечали однозначно: «При коммунистах все было плохо, при демократах все стало хорошо». И по одной этой фразе все было ясно: и то, как стало хорошо, и то, каких учат… тоже однозначно хорошо. Так же, как нашу «Историю КПСС» сразу «перекрестили» в «СПИД» — «социально- политическую историю двадцатого века» и уж только потом в ихнюю «политологию».

Ставя кавычки в слове «политология», я хочу, чтобы было понятно, какую именно политологию я имею в виду. Ихних, …, «демократических ценностей». Надеюсь, теперь понятно.

Если нет — обратитесь к господам, живущим на зарплату. Они объяснят. Скажу честно: мне их «стихийное» понимание истории зачастую гораздо ближе, чем «высокоумные» откровения иного профессора, с самым серьезным видом объясняющего, как много истинно великого принесли так всем нам необходимые «демократические» завоевания и почему для их утверждения было ну совершенно необходимо дотла разорить самую богатую и прекрасную страну в мире, из которой мы все родом…

Потрясающе, как разрушение великой империи показало — в первую очередь именно для нас — значение истории как важнейшей из наук. Как все «демократические» прозападные режимы в качестве главной задачи в борьбе с собственным народом поставили борьбу с его прошлым.

Война, как говорил великий русский полководец Суворов, не окончена до тех пор, пока не похоронен последний павший солдат. Сегодня можно сказать: она не окончена потому, что с ними, даже павшими, до сих пор продолжают сражаться.

«Мало убить русских, их надо еще закопать в землю», — говорили хваленые немецкие генералы. Нет, и закопать мало — надо еще и могилу сравнять с землей, а если не выйдет — вывалить на нее кучу грязи…

Третья мировая показала нам, как много значат для нас наши ветераны: их пытались убить дважды. И опять — неудачно. Хотя наши враги — надо отдать должное — весьма и весьма старались. Сначала руками ихних «историков» и политиков, поставивших знак равенства между советским и фашистским режимом. Разделить, так сказать, вину поровну…

Затем — как и во время Отечественной — руками предателей, пытавшихся убить нашу память. Именно убить — взорвать, расстрелять, уничтожить, как это делали и делают преступные режимы Саакашвили и Ющенко. Как выяснилось, дети тех самых предателей, которые уничтожали наших дедов и прадедов.

Если уж нас история и в этот раз ничему не научит — то поистине, как говорил святой князь Александр Невский в известном фильме, быть нам новыми иудами — иудами Земли Русской. Как кому-то просто — быть. Мертвые, как известно, сраму не имут. История нынешнего скорбного тысячелетия это лишний раз показала.

Не случайно в книгах о героях той великой войны постоянно присутствовала тема бессмертия. Авторы — при всем своем атеистическом воспитании — просто не могли ее обойти. Одна из них, помню, так и называлась: «Смертью смерть поправ». Как в том знаменитом фильме Леонида Быкова «В бой идут одни старики» в восторге кричит свои последние в этой жизни слова летчик, идущий на таран: «Ребята, будем жить!». Действительно — будут. Перед смертью, как известно, не лгут…

На одном из ихних ток — шоу, посвященных истории, ведущий — изрядно постаревший «перестроечный мальчик», делавший в конце прошлого тысячелетия «новое телевидение» — «демократическое», сказал поистине «знаковую» фразу: «Все „героические фильмы“ делаются по одному сценарию. Герой проходит все испытания и побеждает».

Чушь-то какая! Такое и ляпнуть-то мог только «герой», жизнь положивший на утверждение «демократических ценностей»! И изрядно, как выражается современная молодежь, на этом «поднявшийся».

Мы исповедовали иные идеалы. В детстве мы смотрели фильм «Звезда» — тот, старый, хотя и новый получился очень даже приличным, и это как раз тот крайне редкий случай, когда копия вышла совсем не хуже оригинала. Как и положено мальчишкам, ставили себя на место героя, вернее — героев, которые красиво погибали за свою Родину.

И это было гораздо ближе к Той, настоящей Истине, которая для христианина — Господь наш Иисус Христос. Ибо для верующего человека безусловно главное — не достойная жизнь, а достойная смерть. Которая и является началом Той, настоящей Жизни, и крайне важно, как тебя в Той будущей жизни встретят. По заслугам. В зависимости от того, как ты прожил жизнь эту.

Если не так — то «станем есть и пить, ибо завтра умрем». Тогда главное — спасти свою шкуру, ибо загробной жизни, «как доказано», не существует…

Нет, конечно, и тогда были люди очень и очень разные. Даже среди школьников. Кто-то смахивал набежавшую некстати слезу, кто-то острил и ерничал: жалко, дескать, птичку… И вот диво: сейчас, спустя полжизни, понимаю, что именно они — спились, стали уголовниками, «пошли» по «расстрельным» статьям… или стали новыми русскими. Или и то и другое вместе: как выражались наши мамы, по крайней мере — лучшие из них, «ничего порядочного из них не вышло». «Порядочный» — значит соблюдающий в жизни определенный порядок, прежде всего нравственный.

Иногда еще говорили — «ничего приличного». «Приличный» — тот, кого можно представить в порядочном обществе и ввести в свой дом. Приличный человек, приличный фильм, приличная книга. При этом надо учесть, что ту гадость, что крутят сегодня по телевизору, раньше даже в голливудских фильмах ужасов не показывали. Других «ужастиков» тогда попросту не было…

Старшее поколение, как изрядно пожившее, зачастую выражается очень и очень точно. Зря наши «звезды» так возмущаются, когда им говорят, что самые дорогие для нас люди — наши мамы и бабушки — очень их любят. Когда в храме случайно подошедший ко мне молодой человек говорит: «Моей маме ваши статьи очень нравятся» — я понимаю, что парень делает наибольший мне комплимент, на который в принципе он способен.

«Бедные русские, о чем бы они снимали фильмы, если бы не война!», — сказал какой-то режиссер — вроде как даже классик ихнего американского кино. Посочувствовал, значит, ага… Ничто так точно не выражает характер народа, как его философское осмысление жизни. Представляете: проблема у людей — о чем кино снимать!

О чем, говорите? Наверное, так же, как и «продвинутые» на всю планету американцы — спасали мир. Наш русский Ваня — богатырь вместе с Али — Бабой помогал бы ихним Брюсу Уиллюсу и Александру, мать их, ихнему «невскому», который и псевдоним-то, видать, взял лишь от заоблачной скромности, спасать мир от остатков проклятых тоталитарных режимов в какой-нибудь ближневосточной стране, а Василиса Премудрая, вероятно, помогала бы бравым американским солдатам бомбить Садама Хусейна, а затем танцевала стриптиз, красиво обернувшись американским флагом…

Утрирую, скажете? Тогда позвольте несколько примеров — в тему.

…Когда по американскому радио — еще до Второй Мировой — была передана радиопостановка романа Герберта Уэллса, это вызвало самую настоящую панику среди американцев — они приняли литературное вторжение инопланетян за реальное. Может, потому они так слабо реагируют на «реальные раздражители», что в жизни самой американской нации трагедий было очень мало — если не считать того, что пережили жители Ирака и Вьетнама.

Мне всегда было интересно, отреагировал ли ихний хваленый Голливуд хоть как-то на тему Второй мировой, не считая абсолютно лубочных, на мой взгляд, фильмов типа оды о Перл-Харборе. Ведь и американские солдаты высаживались десантом в Европе и по сути, наверное, должны были принимать участие хоть в каких-то боевых действиях.

По моей просьбе мой более «продвинутый» знакомый-«технарь» (ну куда мы, неуклюжие гуманитарии, без них?) порылся в своих интернетовских закромах и нашел фильм американского аналога агитпропа сороковых годов — то ли «Спасти рядового Райана», то ли еще — что-то подобное, в которой геройские американские вояки штурмуют глубокоэшелонированную линию американской обороны, построенную по всем правилам фортификационных сооружений — с многочисленными огневыми точками — дзотами, дотами и всей остальной столь хорошо знакомой советскому зрителю военной атрибутикой. И они тоже, как и наши ребята, в фильме о войне пытаются подавить огонь вражеских дотов. Но как они это делают!

Вражеский немецкий дот злобно плюется свинцом. (Хотя точнее уж будет — сталью. Свинцом плюется именно американское оружие, которое именно за это наши и называли презрительно «оружием для бандитов». Пуля со свинцовым сердечником, выплюнутого из такого пистолета, растекается по бронежилету, тогда как стальная чаще всего его пробивает). Бравый американский сержант подползает к немецкому дзоту на расстояние броска гранаты… и просовывает в амбразуру — даже не найду подходящее слово — многометровую трубу? — какое-то чудовищное приспособление (гранатомет?), в другой конец которого американский воин засовывает гранату. Из амбразуры вырывается клуб дыма — путь свободен!

Время действия, напомню, середина сороковых годов. Дело даже не в том, имела ли американская армия действительно что-то подобное на своем вооружении или это изобретение было запатентовано лишь в Голливуде. Дело, повторюсь, именно в образе мышления и мировосприятия.

То есть в том, что американскому зрителю, воспитанному на подобных фильмах, история про нашего Александра Матросова, грудью закрывшего амбразуру с пулеметом, чтобы освободить товарищам путь для наступления, показалась бы не более чем красивой легендой. Пулемет, захлебнувшийся в крови героя, для американца гораздо менее реален, чем Брюс Уиллис или тот их киношный Кинг Конг– этих он хотя бы видел. А про Александра Матросова, и расскажи — ни за что не поверит.

Не случайно начало «перестройки — перекройки» ознаменовалось огромным количеством грязи, которую вывалили в «демократической» прессе на национальное достояние России.