Бесплатный фрагмент - Новые русские мифы

Предуведомление

В детстве, часто болея, я любил читать — а что еще оставалось делать-то? Любимым писателем моим в ту пору был старина Кун со своими «Легендами и мифами Древней Греции». По младости лет голые тетеньки на картинках меня не очень интересовали, а вот сюжеты — увлекали.

А как подрос — выяснилось, что мифы порой уверенно воплощаются в реальность.

И я решил написать про это книжку — про то, как совершенно неожиданно (но предсказуемо) древнегреческие боги спустились с Олимпа — и оказались прямиком в наших 90-х…

По-моему, им там довольно комфортно.

Похищение Европы

Улица, на которой она провела свое детство и юность, вернее, всю сознательную пору того состояния, которое детством называть уже поздно, а зрелостью — еще рано (даже несмотря на то, что созрела она, по меркам всех своих родственников, — рановато, а на самом-то деле — ничуть не позже одноклассниц), улица с узким сквером посередине, соединявшая собой Ленинский проспект и не менее длинную, чем этот самый проспект, Профсоюзную улицу, узкая улица в московских Черемушках — эта улица носило имя Джузеппе Гарибальди. Мятежному революционеру, спавшему вечным сном в далеком зарубежье, наверное, было лестно, что его именем в московских Черемушках назвали улицу, а ей было все равно, в честь кого назван вытянутый кусок московской земли, на котором стоит ее панельная пятиэтажек. Да и Гарибальди, сказать по секрету, она упорно путала с Ганнибалом.

Дом ее помещался напротив кинотеатра, названного в честь района — «Черемушки». Сперва, в детстве, она думала, что это район назвали так в честь самого значительного строения во всей округе: коричневый параллелепипед кинотеатра заставлял стекаться к себе огромное количество народа. Это означало одно: либо в кинотеатре показывают французский фильм об Анжелике (тогда стекавшийся народ состоял в основном из женщин разных возрастов), либо вечером в программе стоит польский, индийский или — что случалось редко, но все-таки случалось! — американский фильм (на такое шли семьями, особенно на «Кинг-Конга», жуткую картину про гигантскую обезьяну, разметавшую в гневе пол-Америки). «Кинг-Конга» она видела дважды, фильм ей почти понравился, за исключением главной героини, на долю которой выпала тройная любовь — и главного героя, мускулистого обаятельного бородача, и главного злодея, неприятного типа с набриолиненными волосами, и собственно гигантской обезьяны. Главная героиня была, подобно ей, блондинкой, но не натуральной, а нагло крашенной то ли пергидролем то ли какой-то специальной заморской гадостью. Но грудь и прочие физические пропорции блондинки значительно уступали развитому подростковому телу, но ее не снимали в кино с гигантской обезьяной, а вот блондинку почему-то — снимали. Она потом увидела эту блондинку еще в одном фильме — «Тутси», про мужика, переодевшегося женщиной. Это была комедия, но блондинка там все так же закатывала глаза и играла в любовь с главным героем. Наверное, блондинка имела крепкие связи в зарубежных киностудиях, решила она и несколько успокоилась — ведь на каждой киностудии директором сидит волосатый негр, похожий на ту самую гигантскую обезьяну, и, чтобы получить главную роль, просто необходимо сделать с этим негром все, что он, негр, захочет, а она на это не согласна — для этого есть блондинки, уже поднаторевшие в вопросах ублажения гигантских обезьян.

Время было сложное и прекрасное — мускулистые герои фильмов словно сошли с киноэкранов, облаченные в строгие спортивные костюмы, со свинчатками и ножами в карманах, с низкими покатыми лбами, короткими стрижками и железными мускулами — античные боги с рельефной грудью молча курили около кинотеатра, держали ларьки и автосервисы, их боялись и уважали, как боятся и уважают богов, бродящих между людей в дикие рабовладельческие времена: людей продавали за засаленные бумажки с меняющимся количеством нулей и только зеленая валюта оставалась неизменной и самоценной.

Бык был одним из античных богов, но она не знала об этом. Он держал автомойку и лавочку с автозапчастями, именуемую «фирмой», а маленькие цыганята, трущие грязными тряпками машины в пробках на улице, тоже отдавали процент своего дохода мрачному быку и его прислужникам — тоже античным богам, но более мелкого ранга: они, вероятно, отвечали за торговлю и войну между такими же богами, как бык — эти Гермес и Арес при быке были и его неизменными спутниками, хранителями и подельниками.

Бык заметил ее утром воскресенья, присвистнул и сказал что-то неразборчиво — античные боги всегда говорят неразборчиво, только избранным дано проникнуть в самую суть их слов, — но это касалось, видимо, ее джинсовой мини-юбки. Бык распахнул дверцу колесницы — новой «девятки» вишневого цвета — и она расценила этот поступок как приглашение.

Отказываться было глупо: античные боги никогда ничего не делали просто так, а отказаться означало навлечь на себя гнев богов. В гневе боги были страшны и метали громы и молнии из самопальных и купленных по случаю на черемушкинском рынке «стволов». Он одернула юбку и села на переднее сиденье. Гермес с Аресом мгновенно скакнули назад, а бык устроился за рулем.

Она не помнила, как выехали за город, бык молчал, орала кассета в автомагнитоле, а Гермес с Аресом перешептывались и хихикали на заднем сидении. Она любовалась каменным профилем быка, он вел машину резко, но уверенно, чуть наклонившись вперед и вцепившись обеими руками в руль. Лицо его не выражало никаких эмоций — это поначалу пугало, но потом даже нравилось, и он к концу поездки уже почти любила его — любила даже тогда, когда он резко свернул на проселок, еще резче остановился, кивнул Гермесу с Аресом — и те мгновенно вылетели из машины, встав на стреме, а он повернулся к ней — и случилось то, что должно было случиться, ведь античным богам простые смертные не могут возразить.

Она не плакала, а бык стал возить ее за город каждое воскресенье, и сцена повторялась до идентичности. Через два месяца бык заговорил, но она не поняла его. Зато поняли родители — и свадьбу сыграли скорострельно, в кафе рядом с метро, где заправлял дагестанец Чингиз, до полусмерти боявшийся Гермеса с Аресом, и до смерти — самого быка-громовержца: пришли гости с ее стороны и античные боги — со стороны быка, а дядя Сева из Химок напился вместе с Гермесом и Аресом до зеленых чертей и в подсобке избил Чингиза чугунной сковородой.

Бык будет свергнут вскоре: быстро и почти безболезненно, как и все античные боги. Варвары, пришедшие с запада, вооруженные европейскими языками и кожаными портфелями с дипломами европейских университетов, внешне ничем не отличавшиеся от прежних античных богов, даже высота лба и стрижки у них были идентичными, — эти варвары узурпируют фирму и авторемонтную мастерскую быка, а сам он, погрязший в долгах перед богами-подельниками, сгинет мартовским утром вместе с новой девяткой. Девятку найдут через месяц притопленной в одном из болот Лосиного острова, а поруразложившийся труп быка — значительно позже, в сентябре, и почему-то в окрестностях подмосковной Щербинки.

Она выйдет замуж за одного из варваров, родит ему маленького сына, но все время, вместо забот о доме и ребенке, посвятит фитнесс-центрам и салонам красоты. Борьба за красоту с каждой морщинкой, превращенная в самоцель — все это сотрет из ее памяти те далекие времена, когда античные боги были так близки и могли принимать любые образы, пусть даже животных, которые сегодня, с высоты ее нынешнего положения, кажутся ей пускай и полезными, но все же грязными и несколько туповатыми.

Рождение Афины

В Пушкинский музей привезли импрессионистов.

Импрессионистов в Пушкинском музее, надо сказать, и своих хватало: бедные французские художники заполонили в свое время Монмартр картинами в оригинальном стиле и готовы были продать свои творения любому меценату, предлагающему за картину больше десяти франков. Меценатов было много, и русские в том числе. Вот и наводнился Пушкинский музей полотнами импрессионистов, чем и по сей день вызывает восторженные охи и ахи ценителей высокого искусства в возрасте от пяти до девяноста пяти.

Однако, и в других мировых музеях картин импрессионистов тоже достаточно. В результате укрепления внешнеполитических отношений, Президент, подогретый министром культуры, посетил несколько европейских музеев и договорился о проведении в Пушкинском музее большой выставки импрессионистов. Как галеристы и Президент решили поделить деньги от этого мероприятия — знали только они сами, да министр культуры. Но — импрессионисты оказались в Пушкинском музее, и в первый же день работы выставки за три часа до открытия у дверей музея выросла гигантская очередь.

Митяй Баклушин, по прозвищу Зевс, искусством интересовался постольку-поскольку: «Эммануэль» смотрел и, будучи на отдыхе на Кипре, даже ездил к каким-то скалам, откуда, по словам плохо говорящего по-русски гида, вышла из воды местная богиня — то ли Гонорея, то ли Триппера, Митяй точно не помнил, но что-то в ее имени было связано с венерическими заболеваниями. Устав от постоянной болтовни гида, Митяй достал из кармана «ТТ», который ухитрялся пронести с собой даже в самолет (пограничники Митяя не досматривали, опасливо косясь на выражение его лица), и положил туземца в те самые волны, откуда тысячелетия назад вышла голая божественная тетка с неприличной фамилией. Братва шутку оценила и дала Митяю погоняло «Зевс-громовержец». «Громовержец» из погоняла отвалился как-то сам собой, и Митяй в дальнейшем стал именоваться коротко — Зевс.

— Импрессионистов привезли, — сказала Зевсу его секретарша Юнка (полное имя — Юнона). — В Пушкинском выставляют завтра. Все важные на открытие придут.

— Каких еще импрессионистов? — Зевс с утра был мрачен, давило похмелье.

— Французских художников, — Юнона была умная девочка, закончившая литературный институт, но славы на почве литературной критики и писательства не снискавшая, потому стала подрабатывать в стриптизе. Там-то ее и заприметил Зевс, заказал приват-танец, трахнул, как водится, а потом взял к себе в секретарши. Юнона не жаловалась.

— Бабы голые есть? — поинтересовался Зевс, пытаясь найти в выставке импрессионистов, помимо присутствия на ней важных лиц, еще хоть какой-то эстетический резон.

— До фига, — коротко сказала Юнона. — Может, водки с альказельцером, Дмитрий Иванович?

— Можно и водки, — подумав, сказал Зевс. — Только альказельцера не надо, перебьюсь. Заказывай приглашение.

Утром выстроившийся людской хвост у входа в музей обогнули шестнадцать черных автомобилей, из которых вышли Президент, министр культуры, послы некоторых заинтересованных государств, а также Зевс и его закадычный друг и партнер по бизнесу Вова Корнейко по прозвищу Вулкан. Прозвище свое Вова получил не за бурный нрав (хотя и тот тоже присутствовал — однажды Корнейко одним ударом кулака в лоб прикончил молоденького официанта в ресторане «Прага» за то, что тот не долил ему рюмку текилы), а за то, что владел большим одноименным московским казино.

Зевс с Вулканом встали в толпе почетных гостей и, глядя, как разрезают красную ленточку, обсуждали важные вопросы.

— Казино бы новое открыть, — сказал Вулкан, — на Ленинградке. Я там новостроечку прикупил, квартиры уже все рассовал, а первый этаж пустует.

— Маза, — кивнул Зевс. — Название только надо бойкое. «Титьки-Митьки» — пойдет?

— Херня, — отрезал Вулкан, — все скажут, что у нас сдвиг по фазе на почве голых титек.

— А чо, не сдвиг, что ли? — поинтересовался Зевс. — То-то я смотрю, как ты мою Юнонку глазенками своими жрешь…

— Кто жрет? — обиделся Вулкан. — Да я таких Юнонок…

Но дискуссию закончить им не удалось, потому что ленточку наконец-то перерезали, и под вспышки фотокамер почетные гости стали проходить на выставку. Туда же направились и Зевс с Вулканом.

Обилие голых титек впечатляло. Задержавшись около статуи Давида («И это, нах, греческий герой? — подумал Зевс удрученно. — Да у нас в бане таких героев…»), полюбовались на мраморную копию Венеры Милосской («Жирновата, но ж*па ничего,» — про себя решил Вулкан), перешли собственно к выставке.

Зевса очаровал Дега — танцовщицы с мощными ляжками поразили его впечатление, в то время как Вулкана, по его словам, «вширил» Ван Гог.

— Винтовой, мать твою, винтовой, отвечаю! — восклицал он. — Я один раз по малолетке вмазался, все такое же было, яркое, красивое. Отвечаю, винтовой!

Зевс понимающе кивал, не завидуя опыту друга: наркотики он презирал принципиально. Мог покурить кальян с марокканским гашишем, но не более того: осторожничал. «В нашей работе чуть передознулся — спалишься нах», — любил повторять он, ни на секунду не сомневаясь в собственной правоте.

Но перед одной из картин Зевс и Вулкан оба застыли как вкопанные.

— Во баба! — ахнул Корнейко, а Зевс только кивнул согласно.

Баба на полотне, действительно, была что надо. Розовое широкобедрое тело, томный взор и рыжие волосы. Художника звали Ренуар, но это было не важно — в глазах Зевса зажегся алчный огонек, и он за лацкан подтащил к полотну бабушку-смотрительницу.

— Сколько? — тыкнул он в картину пальцем со следами сведенной татуировки.

— Что вы имеете в виду? — робко спросила бабушка.

— Что имею, то и введу! — хохотнул Зевс. — Сколько стоит эта?

— Вы о картине?

— Нет, блин, о бабе! — заржал Зевс. — Конечно, о картине, кошелка ты тупая! Сколько стоит?

— Это же Ренуар… «Купальщица»…

— Да по мне хоть Пикассо, — блеснул интеллектом Зевс. Про Пикассо он слышал как-то то ли в телепередаче, то ли читал в каком-то журнале. Запомнились странные кубические фигуры, и еще какая-то картина с евреем. Евреев Зевс уважал, но не любил, а фамилия художника въелась в память. — Картина сколько стоит?

— Молодой человек, — вздохнула старушка, — есть вещи, которые бесценны… Боюсь, у этой картины нет цены.

— Вот дура, — вмешался в разговор Вулкан. — Это же Зевс! Смотрящий твоего музея сраного. Он, если захочет, всю эту лавочку купит и продаст, а на вырученные деньги сам у себя в казино фишек наберет… Ты цену назови. Или старшему скажи. Покупатель серьезный, лавэ готов большое отвалить.

Старушка смекнула, что разговор зашел в тупик, проверещала что-то насчет директора, вывернулась из лап Зевса — и через пару секунд уже тащила к компаньонам лысоватого человека в очках.

— Это Михаил Израилевич, наш коммерческий директор, — сказала она. — Думаю, что планируемую сделку вы вполне можете обсудить с ним, — и с этими словами старушка ретировалась.

— Вы, как я понял, желаете купить Ренуара? — спросил коммерческий директор, слегка картавя.

— Ну, типа того, — сказал Зевс, понимая, что перед ним — настоящий зубр сбыта художественных ценностей, облапошить которого — штука не из легких.

— Я могу предложить компромиссный вариант, — бойко проговорил коммерческий директор. — Копию. Идеальную копию «Купальщицы». Отдам недорого.

— Фуфло толкнуть хочешь, падло? — сквозь зубы проговорил Вулкан.

— Упаси Господь! — замахал руками коммерческий директор. — Хочу соблюсти приличия. Да будет вам известно, что половина экспонатов в нашем музее — те же самые копии.

— Не понял? — переспросил Вулкан. — Вы чо, народ бакланить вздумали? Зевс, ты слыхал, они на твоей территории людям фуфляк впаривают!

— Не фуфляк, а копии шедевров, — сказал коммерческий директор. — Сами посудите, станем ли мы тащить из Флоренции оригинал «Давида», если можем легко приобрести его копию?

— Ты хвостом не верти, — отрезал Зевс, — ты о картине давай. Где копия? Показывай. Нормальная вещь — возьмем.

— Прошу вас, господа, проследовать за мной, — коммерческий директор сделал приглашающий жест, и они стройной короткой цепочкой — коммерческий директор впереди, Зевс — следом за ним, а Вулкан замыкал шествие, нервно оглядываясь по сторонам, — направились в подсобные помещения.

Копия была весьма похожа на оригинал, да и денег стоила немного. Ударили по рукам — и через пятнадцать минут Зевс, под неодобрительный ропот еще более увеличивающейся очереди, уже грузил в машину большую картину в золоченой раме.

— Вот гады! — проскрежетал кто-то из толпы. — И так страну разворовали, так и чужие богатства им подавай!

Вулкан хмуро оглядел толпу, сунув руку за пазуху, и возмущения стихли.

«Купальщицу» решили повесить в кабинете Зевса, прямо над столом. Митяй лично взял в руки молоток и, аккуратно наметив карандашиком место, приступил к вколачиванию гвоздя. Справился он удивительно быстро — и минуты через три «купальщица» уже висела на стене.

— Красота! — умилился Зевс.

— Шик, — подтвердил Вулкан. — Ну что, теперь и о делах поговорим?

— Давай, — Зевс выудил из ящика стола бутылку черноэтикеточного «Джонни Уолкера» и два граненых стакана. Наполнив емкости до половины, друзья чокнулись и молча выпили.

— Значит «Титьки-Митьки» тебе не подходят? — вкрадчиво спросил Зевс. — А твой вариант какой?

— «Афина», — гордо сказал Вулкан. — Громко звучит, солидно. И на столицу Греции похоже, там скоро Олимпиада будет. Реклама. А что твои «Титьки-Митьки» — на «Митяя» похоже. Решил распиариться, сучок?

— Не борзей, — строго сказал Зевс. — Я соучредитель. На хрен мне твоя «Афина». Давай, предлагай другое название.

— Сам не борзей! — Вулкан набычился.

У Зевса заиграли желваки, и он слегка откинулся в кресле назад, потянувшись к правому ящику стола. Вулкан мгновенно вспомнил страшные байки о коварстве Зевса — что, якобы, в левом ящике стола у него бутылка вискаря, а в правом — верный «ТТ».

«Положит,» — подумал Вулкан. — «Как Бог свят, положит!»

Мысль сработала еще быстрее: молоток, которым Зевс приколотил гвоздь для «Купальщицы», лежал рядом, на столе — Вулкан рванулся и через секунду огрел Зевса по макушке орудием пролетариата. Тот икнул и рухнул, обливаясь кровью, прямо на стол, лицом вниз…

…Договор о намерениях подписали уже в больнице — перебинтованный Зевс, переживший трепанацию черепа, не возражал против предложенного Вулканом названия. Новое казино открыли через неделю, а закрылось оно много позже, когда Зевс, памятуя старую обиду и серию шрамов на черепе, взорвал «Афину» из гранатомета вместе с тусовавшимся в ней Вулканом…