Бесплатный фрагмент - Нижегородская навь

НАЧАЛО

Тёплая летняя ночь в мегаполисе особенно приятна в старинных маленьких двориках над оврагами. Многоэтажные каменные новостройки, поблёскивая окнами, смотрят с высоты правого берега на Заречье, где, как на ладони, лежит Новый Нижний город заводов и широких проспектов. А в Верхнем Старом городе, за спинами высоток, по карманам оврагов и переулков Нижний Новгород хранит свои вековые тайны.

Лишь несколько шагов сделает путник от широкой дороги шумной Покровки и окажется в потусторонней зелени Почаинского оврага. Здесь, в густых зарослях, отдыхают от городского шума духи холмов и рек. Роятся назойливой мошкарой тревожные суетливые мысли, карауля прохожих жертв. Благоухают свежим разнотравьем предвкушения и ожидания мечтательных пар, гуляющих под покровом одичавшей зелени. Они и не догадываются, сколько свидетелей их свиданий остаются невидимыми здесь.

Город больших рек и забытых речушек, город холмов и оврагов. Своенравный и упрямый. Деревянный, каменный. Суеверный, учёный. Он так и не захотел стать столицей, но все столицы мира шли к нему.

Здесь среди людей живут творения их воображения, продолжают жить те, кого не хотят или не могут забыть. Веками среди людей живут оборотни, вампиры, лешие, домовые, русалки, кикиморы. Местные духи и пришлые переплелись в этом мятежном пограничном городе с иноземцами.

ПЕТЕР ПАТРОЛЛЬ

Нижний Новгород уже давно вызывал во мне такое непреодолимое влечение. Никакая мелодия так сладко не отдавалась в моих ушах, как это далёкое и неопределённое название. Я повторял его, словно молитву, почти не отдавая себе в этом отчёта, и с чувством несказанного удовольствия высматривал город на картах.

Теофиль Готье (1811—1872)

На краю оврага в Плотничном переулке в окно с деревянного крыльца заглядывал крепкий румяный юноша. В комнате босиком по восточному ковру с тетрадью в руках ходила хозяйка. Иногда она останавливалась, наклонялась к столу. Делала пометки карандашом и отстранялась от листов, будто любовалась новыми словами. Она поправляла чёрные пряди, иногда собирала их в узел и продолжала ходить из одного угла ковра в другой. Воображая себя перед аудиторией студентов, она репетировала речь.

— Согласно этой теории, структура волшебной сказки такова: рай, потеря рая, испытания и возвращение потери с повышением статуса героя. Возьмём для примера сказку о Царевне-Лягушке. Царевич сжёг шкурку своей заколдованной супруги. Ну, хорошо же всё было! Всего три дня подождать, и злые чары пали бы. Но нет. Нужен потерянный рай. И Иван Царевич, он же дурачок, всё организует. Он совершает проступок и вынужден исправлять его последствия.

Так готовилась к новой встрече со студентами Аделаида Николаевна Тесла. Она всегда готовилась, хоть и преподавала более шестидесяти лет морфологию волшебной сказки и мифотворчество в Нижегородском гностиариуме утопий имени Неевклида. Студенты прозвали её лириком-ядерщиком за неосторожные эксперименты со смыслами. Аделаиде Николаевне было несколько сотен лет, однако, в силу того, что она была русалкой, студенты относились к ней с известной долей легкомыслия.

Лука — юноша, что стоял на крыльце, в этот дом привык приходить без стука: за водой, перекусить, подождать сестру, которая дружила с Аделаидой и частенько оставляла брата, когда он был совсем ещё волчонком, под присмотром подруги. Много лет он видел это крыльцо, это окно и русалку, которая никогда не закрывала дверей, чтобы волчонок, прибегая из оврага попить или за игрушками, не отвлекал её от чтения. Но в этот раз Лука медлил перед незапертой дверью. Наконец решился и дёрнул звонок.

— Привет, — пропела хозяйка, — разве ты не отмечаешь свой День рождения?

— Я думал, что ты захочешь меня поздравить. Ты не пришла.

— Не хотела смущать твоих друзей. У вас своя манера веселиться. И к чему тебе было бы объясняться перед друзьями за такие «расово неверные» знакомства.

Глаза Луки сверкнули зелёным огоньком. Адель избегала общества его друзей-оборотней с тех пор, как выслушала от них град насмешек и неприличных шуток о русалках в благодарность за корзинку с едой, принесённую в овраг. Щенки, что прежде радостной гурьбой бежали выхватить свой пирог один вперёд другого, выросли и принялись похваляться друг перед другом, кто больше презирает нежить вообще и русалок в частности. Лука не участвовал в безобразной травле, но и не остановил её. Даже День рождения его не стал поводом для того, чтобы Аделаида забыла об этом. И впервые за много лет она не принесла в овраг сладкий «Каравай» имениннику.

Хозяйка подошла к дубовой горке и достала свёрток. Небольшой, но увесистый.

— Это подарок.

Лука помедлил ещё секунду. Он размышлял, что сильнее: досада или желание остаться. Выдохнул, улыбнулся и протянул руки, чтобы принять презент. Только он открыл сверток, обида мигом выветрилась из его головы.

— Компас? Тот самый?

Лука осторожно положил подарок на стол и, с жаром обняв Аделаиду, замер. Он размышлял, может ли прижать её к себе или и без того уже позволил себе лишнего. Секунды побежали одна за другой.

— «Какое неловкое положение», — подумала Адель. Она близоруко наблюдала за происходящим в зеркало оконного стекла, пока в нём не появилась радостная физиономия ещё одного гостя. Он постучал тростью о деревянную раму.

— Петенька! — воскликнула Адель, мысленно благодаря позднего визитёра. Она высвободилась из объятий Луки и бросилась открывать дверь. Комната, в которой ещё минуту назад висела тишина, наполнилась весёлым суетливым щебетанием хозяйки. Лука насупился.

— Проходи, — радушничала Аделаида. — Чай, кофе?

Она засуетилась по комнате в поиске чашек.

— Остановись, — Петер поймал её руки и поцеловал тонкие пальчики. По всему было видно, что у него грандиозные новости. Из кармана пиджака появилась бутыль коньяка почтенного возраста. Та самая, что Петер поставил на полку своей мастерской со словами «Открою, когда всё получится». С тех пор бутылка пылилась более ста лет.

За эти годы Явь, мир смертных людей, изменился до неузнаваемости, но Навь, мир духов, только-только неспешно начал примерять образы XX века. Старый город, так называли навьи Нижний на том свете, был таким, каким помнили его люди. И прежние улицы уступали место новым, когда уходила память о них вместе с последним смертным, кто видел их своими глазами. Навьи жили в обоих мирах, и частенько бывало, что ямщик или извозчик путал адреса. Бывало, что после вечера в трактире иной чёрт захаживал как к себе домой в дома смертных Наяву и делал много шума. Впрочем, порой и в здравом уме и трезвой памяти, не зная точной дороги, найти нужный дом в Старом городе было сложно. Свернул не тем переулком и вышел хоть к правильному месту, а нужного тебе адреса и нет. Вместо, к слову, одного дома другой. И жильцы другие. Вот видны уж нужные ворота, а чтобы проехать к ним, ещё не один кружочек навернёт извозчик по улочкам мимо то деревянных, то каменных усадеб на одном и том же углу. Так многие старожилы могли с уверенностью сказать, что короткими путями плутать по городу дольше. Впрочем, и Наяву навьи своим привычкам не изменяли. Потому удивляли смертных горожан, что ходили от Покровской до Ильинской такими мудрёными путями, будто их леший водил.

Недалека от истины была эта мысль. Порой приезжие леших нанимали, чтобы те провожали к нужному адресу на противоположной стороне улицы. Потому многие лешие летом, в дни Ярмарки, приезжали в город на заработки водить приезжих купцов да гостей по закоулкам Старого города, отбивая хлеб у местных духов холмов и оврагов.

В мир людей навьи ходили через Двери. Веками они были открыты у родников, камней, священных деревьев. Там и построили навьи и люди где храмы, где дома, где арки, лестницы в никуда или совсем странные сооружения.

— Получилось?! — подпрыгнула Адель и, будто не веря, потёрла пальцем по столетней этикетке. Петер широко улыбнулся и кивнул.

— Мои поздравления, — глухо, почти улыбаясь, произнёс Лука, протягивая руку одновременно для приветствия и поздравления. Он понимал, что ему не в чем упрекнуть Петера, но под рёбрами неприятно кололо раздражение, которое отчётливо читалось в глазах юноши. Петер не замечал этого. Он был доволен собой и слишком счастлив.

Он не хотел ждать ни минуты, чтобы поделиться своим успехом.

— Столько лет, столько попыток…

Петер говорил сам с собой, то садясь, то вставая с кресла и потирая руки. Его серо-голубые глаза блестели и осматривали всё вокруг, будто изучали новый мир, в котором теперь всё должно было перемениться.

Лука не вникал в подробности растянувшегося на целый век проекта Петера, хотя Адель постоянно твердила о том, что «Петенька умница». Петер Патролль уже много лет мечтал создать машину, которая перевозила бы своих пассажиров и по городским улицам, и между Навью и Явью одновременно. Так, чтобы навьи могли приходить из своего мира в мир людей не только в строго отведённых для этого природой местах, а повсюду, где им будет удобно. Идея пришла ему в голову в год открытия Нижегородского трамвайного депо, а потому машину свою представлял непременно трамваем. Впрочем, это быть может ещё и потому, что Петера невероятно увлекало электричество.

По звонку Петера спешно приехала Татьяна Строганова — давняя его подруга. Она была журналистом и «высиживала» новость об инженерной сенсации много лет.

— Ты молодец! — восхитилась Татьяна. Крепко обняла триумфатора, но сразу отстранила и деловито спросила:

— Когда же мы его испытаем все вместе?

— Хоть сейчас! — воскликнул Петер.

— Неправильно это делать без Трофима Владеленовича. Он оказал огромную помощь твоему прожекту. И напомню, что, всё-таки это его вагон.

— И правда, — смутился Петер. — Я должен был об этом подумать. Тогда я завтра, нет, сейчас же телефонирую Трофиму. Я хочу сказать ему сам. Ты не против, Танюша?

Татьяна пожала плечами. На секунду запнувшись, она уступила.

— Конечно, справедливо, что ты сам скажешь ему. Да, кстати, какой интерес испытывать трамвай вокруг мастерской? Трофиму как владельцу трамвайных линий не составит труда поставить эту машину на общегородские рельсы. Скажи ему, что я хочу прокатиться по всему городу. Он не откажет.

Быстро приближалась летняя полночь. Петер припоминал, что от радости забыл о чём-то важном. Вздрогнул и посмотрел на часы:

— Лука! С Днём рождения тебя! Чёрт знает, что такое! Совсем потерял счёт дням в своей мастерской. Я смотрю, Аделаида уже вручила свой подарок. Каждый день справлялась, успею ли я.

Инженер привычно взял компас, над которым работал много дней, легко открыл золотую створку, как вдруг под ней заплясали тонкие стрелочки. Лука, который уже считал вещь своей, недовольно дёрнул плечом, но увлечённый Петер этого не заметил. Он продолжал:

— Вот смотри, это всё, как обычно: запад, восток. А вот это Путеводная Навья. С ней даже в болоте с огнями не заблудишься. А вот это Адель не просила меня, но я сделал. Пусть будет от меня лично подарок! Вот эта стрелочка, видишь? Едва заметная. Эта стрелочка укажет путь в любое место, куда тебе нужно дойти. Владей!

Петер торжественно протянул компас Луке. О таком подарке волчонок и не мечтал. Его подкупало, что Аделаида заказала для него такую роскошь. Радовало, что Петер добавил такие невероятные возможности. Но более всего ему были важны слова о том, что Адель лично каждый день торопила мастера. Лука взял компас и, смущённо поджав улыбку, поблагодарил.

Вещица была изящна. Стрелки аккуратно нанизаны мастером на тонкую, словно волос, спицу Земной оси. Механизм закрывался лепестками затвора, и на замке красовалось фамильное клеймо мастеров Патроллей.

Петер родился в семье голландского тролля — Бенедикта Патролля, что прибыл в Россию с инженерами и мастерами, приглашёнными Петром Великим. Воодушевлённый возможностью работать на многочисленных стройках царя Петра, Бенедикт Патролль в российской Яви стал зваться Веденей Иванович Петров. И первенца назвал в честь российского государя Петером. В Нижнем Новгороде семья Патроллей обосновалась во время постройки Нижегородских верфей, где Веденей Иванович смог совместить свой инженерный талант и страсть к судостроению. Однако Петер не разделял страсти отца и отправился на строительство электростанций, как только наступил век электричества.

Утром трамвай Петера доставили к рельсам электростанции Благовещенской слободы у Похвалинского съезда. Рабочие были удивлены, что столетний, притащенный из мира людей, трамвай поставили на рельсы, ведь было так много новеньких вагонов, и столпились посмотреть, что же такое делается.

Когда хозяин трамвайного депо, Трофим Владеленович Строгаль, подъехал на место, у электростанции уже ждала Татьяна. Посреди пыли и высохших брызг Благовещенской площади её «Ситроен» образца 1939 года блистал нарочитой чистотой. Будто подчёркивая это, Татьяна стояла, прислонившись к изумрудному крылу своего автомобиля бедром в белоснежных матросских брюках.

Трофим, хоть и не одобрял новомодных причуд Татьяны, привык к ним за уже не одно столетие. Он больше не жалел остриженной золотой косы и узнавал Татьяну издалека по свободным кудрям.

Яркое солнце июня обжигало вампира, и он медлил выходить из тени крыши своего ландо. Трофим надел перчатки и шляпу с полями, настолько широкими, что позволяли ему приличия и, наконец, покинул укрытие.

Адель же отправилась на испытания пешком после прогулки вдоль реки. Она шла, неловко подхватив рукой синий шелковый подол, короткими шагами, проваливаясь каблуками в песок. Наяву набережная давно была закована в камень, а в Старом городе навий песчаный берег пригодным для женских туфелек делали только деревянные помосты-переходы. Любимое кружевное пальто Аделаиды, которое сплели для неё балахнинские мастерицы, было весьма кстати. Летнее утро было ещё свежим. Лёгкий, но прохладный ветерок старался выдернуть локоны из аккуратной причёски под маленькой шляпкой. Это немного огорчало Адель, и она время от времени проверяла, крепко ли держится гребень в чёрном узле.

Между лодок она заметила Луку. Он стоял по колено в воде, ловил мелких рыбёшек и, снимая их с крючка, бросал обратно в воду. Лука предпочитал удобную одежду Яви и своим видом вызывал неодобрительные причитания прохожих. Старый город не готов был ещё к джинсам и бесстыдно обнажённому торсу, что Наяву — в Новом городе, где предпочитал жить волчонок, было делом давно привычным.

— Это твои важные дела? — окликнула Аделаида. Уходя ночью, Лука наотрез отказался от приглашения Петера, сообщив, что будет занят весь день с самого утра очень-очень важным делами.

В ответ на язвительный оклик Лука тряхнул шапкой жёстких волос, отмахнулся от большого овода и вышел из воды.

— Хочешь, пойдём со мной? Или тебя дела не пускают? — подначивала Адель.

В руке Луки всё ещё трепыхался окунь. Волчонок аккуратно вернул рыбу в реку и ответил:

— Я закончил.

Он раскатал джинсы, накинул на плечи рубашку и пошёл вслед за Аделаидой. Повернув за угол гостиницы «Петербург», в открытых окнах электростанции зоркий Волчонок увидел мечущуюся фигуру героя дня. Петер, сняв пиджак от жары и волнения, что-то объяснял рабочему. Заметив ландо Трофима, инженер помахал рукой всем собравшимся и поспешил выйти.

Трамвай загремел своим обычным путём по Старому городу, но стоило ему остановиться, в одной из дверей трамвая показывался Новый город — Явь.

Наяву по своим делам спешили через обновлённый сквер на Чёрном пруду офисные работники и гуляли мамы с колясками, на лавочках сидели студенты с грустными думами об экзаменах. Но в соседней двери было видно, как скользят лодки по воде Чёрного пруда. Вот за окном плоты и пароходы, бесконечные пристани, за которыми не видно Оки. Суетились на песчаном берегу грузчики и босяки в поисках работы. А в проёме другой двери открывалась свободная река, поблёскивающая в утреннем солнце и легко летящие белые паруса малочисленных яхт. Нижегородцы беспечно прогуливались по чистой каменной набережной. Большая Покровская улица всё так же пестрила прохожими. Наяву трамвай виден не был, но можно было улучить минуту, когда в шумной толпе на главной пешеходной улице никто и не заметил бы в суетливом движении, как из ниоткуда появились фигуры навий.

Прокатившись на трамвае по доступным маршрутам, навьи на том решили, что испытания прошли успешно. Трофим распорядился оставить трамвай в своём депо. У Гостиного двора Петер передал рабочим приказ: «Забрать вагон и беречь его «пуще глаз своих».

Отметить застольем прекрасное событие было решено Наяву, так как запахи, несущиеся на Рождественскую не то от рыбных рядов, не то с пристаней, аппетита не вызывали, даже напротив. Пройдя через трамвай из Нави в Явь, навьи почувствовали другой воздух. Воздух, полный продуктов горения топлива сотен тысяч автомобилей. Но всё же это не рыба на солнцепёке и не смрад Миллионки.

В ресторане, что располагался Наяву на первом этаже дома купцов Пятовых, официанты в павловопосадских жилетах «под старину» расторопно принесли обед и игристое.

Трофим с вампирским аппетитом придвинул ближе алый густой борщ и переставил чашечку с чесноком на край стола. Петер потёр ладони и длинными пальцами убрал густую пепельно-русую чёлку со лба и, игнорируя горшок с пельменями и густой сметаной, заговорил:

— Что, Трофим, а? Наконец-то твои вложения окупятся. Завтра же отпишу, что намерен патентовать «Мобильные двери Патролля». Или нет. Пусть будет «Трамвай Патролля». Или лучше «вагон»?

— Ну, ты, Петя, из меня венчурного, прости Господи, капиталиста не делай. Чай не бизнес-ангел, даже не близко.

Татьяна улыбкой оценила каламбур. Трофим продолжал:

— Не время сейчас такими козырями кидаться. Снова Двери закрылись сегодня.

— Где на этот раз?

— Кидекша и Карачарово. Там больше нет ни единого портала.

— Власти не принимают меры?! — воскликнул Петер. — Пророки и оракулы предрекают смертным огромную войну, эпидемии и смуту, а мы… мы, неровен час, потеряем всякую с ними связь. Тогда наш трамвай — спасение. Подумай только, Трофим!.. Как завтра взорвутся газеты во всём мире. Как ко времени наш вагон!

— Саблю положь, не то порежешься. Меры. Так вот скажи, учёный, Двери сами исчезают, или их намеренно закрывают? Полбеды, если сами. Тогда твоя «чертовская таратайка» озолотит и меня, и тебя. А если кто-то их закрывает? Потому ты, Петя, обожди с патентами. И давай, вот кроме нас, о трамвае твоём пока никто знать не будет.

— Есть мнение, что Двери не исчезают, а перемещаются, — вмешалась Татьяна. Ей, так же как и Петеру, не терпелось сообщить миру о трамвае. Тем более что её эксклюзивное преимущество над прочими журналистами тут было неоспоримо. — Гностиариум отправил несколько экспедиций на поиски. Есть ещё надежда, что мы найдём Двери в других местах.

— Я знаю, — мрачно усмехнулся Трофим Владеленович. — У меня на эти их изыскания просили денег. Дал. А толку?

— Не веришь, что обошлось без ваших кровопийц?

— Не без наших, — показал вампирские клыки Трофим. — И на одно только надеюсь, что они это всё только ради наживы затеяли.

— А ради чего ещё вампиры могут напрягаться? — съязвил Лука.

— Даже для вампиров есть вещи поважнее наживы. Петя, как друга прошу, обожди. Настанет время, и мы всё получим: ты славу учёную свою, я доход и почёт. Но сейчас не время. Войны людей мы переживали и переживём их немало. А ещё одну войну навий не переживём ни мы, ни люди.

— Осторожно, двери закрываются, — злобно пошутил Лука, передразнивая голос диктора метро Нового города.

Адель и Татьяна мысленно дали ему по подзатыльнику.

НИЖЕГОРОДСКИЙ ГНОСТИАРИУМ УТОПИЙ

— У мужика в соседях леший живёт, под печью — домовой, а мы его, мужика, телефоном по башке. Примите в расчёт вот что: трудно понять, кое место — правда, кое — выдумка? Когда выдумка-то издаля идёт, из древности, — так она ведь тоже силу правды имеет! Так что — пожалуй, леший, домовой — боле правда, чем телефон, фокус сего дня…

Реплика Н. А. Бугрова. В очерке

М. Горького «Бугров».

В высокие окна аудитории бил яркий солнечный свет. Студенты внимательно следили за фигуркой Аделаиды Николаевны у доски. Говорила она негромко, поэтому никто не позволял себе шептаться. Разве что шелестели, переворачиваясь, страницы конспектов. Лука снова прогуливал лекции по ликантропологии и лекции по мифотворчеству. Он сидел наверху амфитеатра, на самом дальнем ряду и ловил каждый жест лектора, но вряд ли вникал в смысл слов. Аделаида Николаевна вещала:

— Согласно ведущей теории происхождения мира навий, источником нашей жизни и бессмертия является созидающее воображение смертных людей. Их страхи, надежды, фантазии питают Навь. Материя, из которой состоит Навь, есть продукт духовной, умственной жизни людей. А потому качество материи Нави и само её бытие напрямую зависят от культурного, духовного и нравственного статуса человечества. Вот почему нам так важно понимать ценности, идеалы и мифы, которыми живут люди. Это открытие позволило навьям научиться влиять на мир людей, с тем чтобы обеспечивать прогресс и благополучие Нави. От идеалов и ценностей человеческого мира напрямую зависит то, как развивается Навь, укрепляются, или напротив, приходят в упадок те или иные сообщества. Первые зачатки мифологического мышления человек обнаружил много тысяч лет назад. Именно тогда человек начал отождествлять себя с животным-покровителем. Так начали появляться предки оборотней, тотемные животные — покровители племён. Долгое время человек жил в гармонии с природой. Прогрессируя, он познал и переосмыслил стыд и страх. А стыд и страх породили злых духов, на которых люди перекладывали ответственность за свои собственные дурные поступки. Человеческий страх расплаты за свои грехи вдохнул жизнь в кровожадных и жестоких духов, которые в наши дни, к нашему всеобщему благу, эволюционировали. Так, например, вампиры уже не охотятся на своих жертв, как в дикие тёмные времена, а заключают договор с людьми и даже приносят пользу, финансируя медицинские учреждения Наяву, вкладывая в научные исследования, благодаря которым теперь излечимы многие прежде неизлечимые болезни.

Один из студентов поднял руку. Вампир, стараясь скрыть юношеское негодование, под вопросительным взглядом лектора, произнёс:

— Допустимо ли теперь такими словами, как «жестокие» и «кровожадные», характеризовать целый народ, представители которого служат благу нашего общества?

— Уважение к вашему народу, как и всякому другому, состоит в том, чтобы признавать заслуги в наши дни, а не отрицать неприглядной правды о прошлом. Разве станете вы отрицать, что в основе мифа о вампирах лежит страх?

— При всём уважении и русалок тоже. Разве не страх — основной мотив всех поступков человека?

— К счастью, нет. Когда-то оборотни были друзьями и помощниками человека. Духи лесов и рек тоже. Однако человечество погрузилось во мрак алчности, войн, чумы, страха. И с вашего позволения русалок, столь опасных для людей, породил другой порок человечества — похоть.

— Люди больше не верят в то, что волки и медведи их предки. Но те, кто верят в оборотней, боятся их. Можно ли вернуться к таким примитивным отношениям с людьми, как предок-потомок? Что тогда станет с другими народами Нави? Народами, возникшими из страха.

— Подобно тому, как вы, вампиры, научились без средневекового варварства добывать кровь для пропитания, мифотворцы учатся вдохновлять людей образами без страха. В последние сто-двести лет мы значительно продвинулись в моделировании массового сознания и верований смертных. Мы развиваем искусство как метод познания. Ведь теперь люди способны поворачивать реки вспять, самостоятельно влиять на урожай, погоду. Даже летали в космос и убедились, что там, на небе, никто не сидит, и не ангелы двигают звёзды по небесной тверди. Именно такие люди жаждут искусства. А тут-то есть, где развернуться. Это и литература, и живопись, и кинематограф. Волшебные сказки и тома энциклопедий мифов народов мира. Сюда можно завернуть всё, что мы захотим положить в основу благополучия всех навьих народов и рас, и даже самого человечества.

— Вы считаете, что противоречия между нами можно разрешить?

— Я уверена в этом. Вы сами видите, какого прогресса мы достигли с тех пор, как посыпали Балахнинской солью землю от ваших предков три-четыре сотни лет назад. А сейчас вас не только не гонят, но отдают должное в областях, где вы преуспели. Разве не так? Каких-то пять сотен лет назад вас здесь ждал только осиновый кол, а теперь мы беседуем в этой светлой аудитории.

— Мы все знаем, что уважать нас многих заставляет закон.

— А что же вам больше, кроме закона? Благодати? Правь — закон непреодолимой силы, который никто из нас не может преступить, даже если бы и захотел. Что может быть надёжнее, чем гарантии справедливости, которые дала нам всем Правь? Подробнее обо всём этом вы можете узнать на лекциях по Основам справедливости. О событийном отношении Яви, Нави и Прави, расспросить Петра Веденеевича на факультативе по Теории невероятности. А наше с вами время на сегодня истекло. К следующему занятию самостоятельно разобрать степень и факторы искажения реальности при художественном осмыслении событий на примере произведения Алексея Константиновича Толстого «Князь Серебряный».

Лекция подошла к концу. Лука, как обычно, ждал Аделаиду, чтобы проводить домой. Он дождался, пока аудитория опустеет, и спустился к кафедре, где Аделаида складывала стопкой конспекты и книги.

— Опять прогуливаешь? — пожурила она Луку.

— Ой, да что леший может оборотню рассказать про оборотня?

Адель тяжело вздохнула и направилась к выходу. Лука подхватил стопку книг из её рук. Сверху лежала потрёпанная рукопись «Соляные прииски и чёрные сотни Минина в Смутные времена». Пора было поторопиться. Сегодня в доме Аделаиды был запланирован обед по случаю публикации её монографии «Отношение материального и идеального в контексте отношения Яви и Нави».

— Аделаида Николаевна, — уже на ступенях учебного корпуса окликнул её студент-вампир. Он подбежал и, неловко пряча край монографии Адель глубже в сумку, искал слова. — Я всё же хотел спросить, Вы находите справедливым упадок и гибель целого народа только потому, что считаете страх злом?

— Я считаю, что все мы должны искать возможность жить без страха и ненависти.

— А если не найдём? Если для нас нет альтернативы ужасу? Что станет с нами, когда для людей вампиры станут, с вашей руки в том числе, героями романтических историй для гимназисток и глупых анекдотов? Что вы в таком случае предполагаете для нас?

— Мы — это кто?

— Вы лично. Должен ли я, например, умереть, чтобы ваш прекрасный мир был таким, каким вы его хотите видеть?

Адель посмотрела на студента внимательнее. Очень красивый. И правда, ведь если со временем уродливые кровопийцы превратились в такой красивый народ, значит, Правь даёт им шанс. Красота не может ошибаться. Адель верила в это, но аргументированного ответа у неё не было.

— Друг мой, давайте-ка я в знак моего доброго к вам отношения приглашу отметить выход в свет книжицы, которую вы, я смотрю, уже изучили.

Ладонью в шёлковой перчатке она махнула в сторону студенческой сумки. Лука не любил вампиров, но общество Адель не позволяло ему демонстрировать этого открыто. Он протянул руку нечаянному знакомцу:

— Лука.

— Роман. С удовольствием приму ваше приглашение. Надеюсь, что не навязался. Я за рулём. Куда едем? Располагайте.

Респектабельный автомобиль Романа, цепляя ветви густого кустарника, пробрался к домику на противоположном краю Почаинского оврага.

На деревянном крыльце, прислонившись к косяку, стояла высокая рыжая девушка. Лука бросился к сестре, которую не видел долгие месяцы. Её-то он не боялся помять в объятьях. Подбрасывая и снова обнимая её, Лука даже слова не сказал, только едва уловимое «Иди ты…», которое тут же потерялось в смехе и бессмысленных восклицаниях. Подросший братик давно уже был едва ли не на голову выше старшей сестры, а с последней встречи изрядно окреп. Неосторожно Лука разорвал жемчужную нить, и крупные перламутровые градины шумно посыпались вниз по деревянным ступеням. Мальчишка было бросился собирать бусины, но Ксеневра скомандовала:

— Брось! Чай никуда не денутся. Потом, — небрежно махнула рукой на жемчуг и обняла Аделаиду.

Ксеневра частенько исчезала без предупреждения. Уезжала колесить по миру. В этот раз её не было в родном городе особенно долго. Однако решила всё же приехать и поздравить подругу с публикацией.

Вскоре приехали Татьяна, Трофим Владеленович и Петер. Роман неловко ждал, когда его представят Трофиму, которого он знал с детства как делового партнёра своего отца. Трофим же с огромным букетом лилий и роз поздравлял виновницу торжества:

— Прочитал. От корки до корки. Поздравляю, милая. Приложила ты нас, кровопийц, конечно. Но на правду не обижаются.

Адель нашла взглядом Романа и представила его Трофиму.

— Обижаются. Вот, вверяю вам пример. Быть может, вы разрешите его опасения.

Гости расселись вокруг уже накрытого стола. Домашняя помощница Аделаиды, кикимора Сонечка, спешно добавила дополнительные приборы для нежданных Романа и Ксеневры.

— Острополитическое, конечно, получилось чтиво, — начала Татьяна обсуждение объекта торжества. — Может, и напечатали так спешно, потому как актуально. Сейчас каждый извозчик на Казанском вокзале желает знать ответ на основной вопрос философии. Но, конечно, местами слишком смело. Сейчас на тебя оскалятся и вампиры, и оборотни. Моё мнение: иногда лучше некоторых тем не трогать. Особенно, когда ты для тех и других — русалка.

— Напечатали, потому что Трофим Владеленович оплатил тираж, — кокетничала Адель. — А то, что так остро получится, не думала. Это всё истерия с Дверями.

— Что за чёрт, кстати, — вступила в разговор Ксеневра, — во Владимире и Гороховце были закрыты Двери.

— У нас тоже осталось всего несколько исправных. Всегда открывается только та, что на Пискунова, на Осыпной, — не утешила её Татьяна.

— Двери исчезают, — подтвердила Адель.

— В смысле? Куда? Совсем?

— Пока не ясно. Просто не открываются, и всё. Ни из Нави, ни из Яви.

— Какая причина?

— Да ни черта они сказать не могут, — перебил Лука. Он радовался сестре и не хотел всех этих скучных разговоров. — Тебе ещё курочку?

— Да, пожалуй.

Аппетит у Ксеневры не пропал. Однако её совсем не радовала перспектива оказаться перед обязательным выбором между Навью и Явью. Или того хуже — отсутствием выбора.

— Есть две новости, — строго глядя на Луку, сказала Татьяна. — Первая: правительство подтверждает факт закрытия порталов по всей стране и сообщения о такой же ситуации за рубежом. Сегодня зачитывали доклад. И вторая: готовят законопроект о передаче порталов в частные руки и введении платы за переход. Ах, да. Специальные пропуска для тех, кто обитает Наяву по рабочей необходимости.

— Как это возможно?! Бред какой-то! Это никогда не пройдёт, — заявил Петер.

— Да? — засмеялась Татьяна. — Ты про отмену обязательного образования так же говорил.

— Кто предложил?

— О! А вот это самое интересное, — с азартом ответила Татьяна. — Судя по тому, что я видела сегодня, основанием для рассмотрения этого, как ты выразился, бреда будет обращение граждан. «В связи с порчей и разрушением порталов просим принять меры, взять под контроль, назначить хозяина. Допускаем, что в условиях, когда сохранение и содержание порталов требует значительных средств, будет введена плата, считаем целесообразным передать порталы в частные руки на основании конкурса, под контролем городских властей».

— «Под контролем городских властей»?! — рассмеялся Трофим. — Да вот и шут бы с ним. Я бы прикупил себе десяток Дверей «под контролем городских властей», — на этих словах Трофим криво улыбнулся, — но что-то мне подсказывает, что этот товар не про меня.

— Почему же, — решился высказаться Роман, — отец, например, готовится к покупке Дверей. Правда, он говорит, что это вложение не принесёт дохода. Но кто-то должен позаботиться о Дверях. Это наш долг.

Трофим поперхнулся.

— У Аркадия Эдуардовича есть долги?

Роман смутился. Трофим заметил смущение, подбадривающе улыбнулся и снял вопрос:

— Батюшке передавайте поклон. Давно мы с ним не видались. Неожиданно и приятно видеть его сына среди студентов Аделаиды Николаевны. Признаться, я думал, вы учитесь не в Нижнем и уж точно не мифотворчеству.

— Стереотипы, — осмелел Роман. — Я обязательно передам отцу ваш поклон, как только он вернётся из Смоленска.

В сказках и выдумках Нижегородчины своих кровопийц не было. Однако в городе навий этот народ играл свою заметную роль. Вампиры прибыли на Нижегородскую землю с поляками и литовцами, что привезли сюда западные суеверия и, конечно, страшные легенды о вампирах, которые распространялись из Сербии и Румынии по всей католической и протестантской Европе. Здесь, в Нижнем, окрепшие в душах жителей Панской слободы уже в Смутные времена вампиры оспаривали влияние у местной родовой знати — оборотней. Теперь прежние кровавые распри утихли, но забыты не были.

Навьи, что не относились ни к тому, ни к другому народу, находились в совсем незавидном положении. Несмотря на провозглашённое равенство, ни вампиры, ни оборотни этого равенства не признавали. Считая друг друга соперниками, эти два народа с прочими — домовыми, лешими, русалками, чертями и бесами — считались лишь из необходимости соблюдать принятые приличия или в случае неоспоримых полезных достоинств представителя того или иного навского народа. Таким неоспоримо полезным был инженерный талант, например, тролля Петера Патролля. За этот талант и вампиры, и оборотни считали его равным и даже где-то своим.

Пока кикимора Сонечка накрывала постолье, Трофим пригласил Петера выйти во двор.

— Мда-с, Петя, давай-ка ты бумаги свои спрячешь и никому показывать не станешь. А то дела у нас таковы, что даже мой банковский сейф не самое надёжное место. Чую, не время сейчас. Трамвай спрячу. И заклинаю тебя ихним Богом, будь осторожен.

С колокольни Мироносицкой церкви полился перезвон, который очень нравился вампиру Трофиму. Первый удар колокола всякий раз будил в нём первое воспоминание, как стоял он много лет назад босыми непослушными ногами на траве откоса, держась за льняную юбку матери.

Грёзы прервала Татьяна. Она вышла во двор и не успела спуститься с крыльца, как попала под допрос Трофима:

— Видел с утра газеты. Статья Искандера. Чтобы этот отшельник согласился писать для стервятников из «Козьмы Минина»? Хотел бы я знать, как ваши его уговорили?

— Сама удивилась, — ответила Татьяна. Небрежно брошенное «ваши» оскорбило её. Она никогда не работала с этим изданием и не считала всех журналистов «своими». — Если честно, хотела просить тебя с ним поговорить. Одно дело вечерком за шахматами с коньячком с тобой о черносотенцах трепаться, и совсем другое печатать в газете. Да в такой момент. Что люди скажут?!

— Не думаю, что он боится общественного мнения. Но то, что он согласился иметь дело с «Козьмой», меня беспокоит. Он просил меня организовать встречу с Ксеневрой. Очень кстати она приехала. Да и Адель давно не навещала старика.

АНЮТА

Если бы Бог назначил женщину быть госпожой мужчины, он сотворил бы её из головы, если бы рабой, то сотворил бы из ноги; но так как он назначил ей быть подругой и равной мужчине, то сотворил из ребра.

Аврелий Августин (354 — 430)

Трофим, проговорив что-то в голове, будто репетируя, зашагал в дом.

— Аделаида Николаевна, я тут Искандеру Ибрагимовичу книги вашей экземпляр припас. Удостойте старика подписью авторской.

— Неловко как, Трофим. Быстро ты меня в зазнайки записал! И подпишу, и сама прямо сейчас отнесу.

Лука встрепенулся:

— К Анатышу?

— Да, тут два шага до его усадьбы.

— Зачем же прямо сейчас? — Трофим посмотрел на часы. — Вот к ужину сегодня и зайдём к нему. Кстати, Ксеневра, он хотел и с тобой познакомиться. Составишь компанию?

— А я? — неожиданно растерянно спросил Лука.

— И ты. Кто-то же должен сопровождать сестру, — рассмеялся вампир, обнажая клыки.

Ксеневра потянула брата за рукав и зашипела ему на ухо:

— Ты совсем стыд потерял? За ней хвостом ходишь. Не ребёнок уже. Хватит. Стыдно.

Но в этот раз причина была совсем не в русалке.

Лука много слышал об Искандере Анатыше — Белом Богатыре. Рассказывали, что тысячу лет назад на берега Волги-Итиль пришли воины с далёкого Севера. Их хана, которого называли конунгом, в неравной схватке одолели черемисы. И, восхищённые мощью поверженного врага, принесли его тело в дар своим богам с просьбой возродить богатыря среди их народа. Спустя годы великий воин родился на берегах Волги и получил имя Искандера в знак принадлежности к новому роду и прозвище Төньяк — Северянин, в память о первой северной Родине. О нём слагали легенды и песни. Но вот уже много столетий, как воин покинул поля сражений и ушел прочь от людей.

Лука не мог упустить шанса увидеть хоть глазком легендарного Искандера Анатыша, а уж тем белее побывать в его доме.

Четверть века назад Искандер поселился совсем близко от дома, где жила Аделаида, на улице Ильинской близ церкви Вознесения в доме, который купил у привидения купчихи Рябининой. Недолгое время Наяву в усадьбе располагалась скорая медицинская помощь, и Искандера навещали лихорадки, что от усталости засыпали в машинах и пользовались любезностью хозяина, который разрешал ходить через дверь между Навью и Явью, что была спрятана в дворовых постройках, выходящих к оврагу.

От лихорадок Искандер узнавал многое о жизни, смерти и бессмертии. Лихорадки, хоть смертные их считают злыми духами, спасли не одну жизнь. Жестокие и недобрые на язык, изгоняя болезнь, они не считались с тем, что человек страдал от жара и боли. И проклинали знахарей, что сбивали жар, мешая им работать. Лихорадки посвящали себя спасению жизней смертных, но не были замечены в проявлении любви к ним. Редко кто из этих врачевателей становился лекарем навий, что жаль. Ведь тут они могли принести немало пользы. Об этом Искандер думал частенько.

Наступали вечерние молочные сумерки. Солнце, садясь за реку в долину, на прощание позолотило холмы и крыши Започаинья. Окна ярко вспыхнули на несколько минут, отражая Светило, и погасли до поры, пока хозяева не посчитают нужным зажечь свет.

Трофим постучал дверным молотком. Пришлось подождать. Трофим постучал ещё раз. Лев продолжал показывать свой латунный язык, будто показывая пренебрежение гостям. Наконец на пороге появилась миловидная девушка.

— Вы к Саше? Он предупреждал.

Ксеневра с удивлением осмотрела девушку. К чему гостям знать, о чём хозяин предупреждал прислугу? И уж совсем недопустимая вольность — называть Искандера Ибрагимовича Сашей.

Визитёры прошли в дом. Девушка спешно поднялась наверх по лестнице. Зашумел лифт. Волчонок невольно взглянул на его двери и увидел на латунных ручках подъёмника клеймо Патроллей. То же самое, что красовалось на его компасе. И тут приложил свою руку Петер. Через минуту из лифта явился хозяин в кресле со стёганым шёлковым покрывалом на коленях. Кресло-коляску толкала та же расторопная экономка.

— Наконец-то, Трофим! Я уж думал, не дождусь тебя до Солнцестояния, — старик в кресле протянул руку для приветствия. Трофим с жаром и радостью пожал её.

— Как и обещал. Представляю тебе: Ксеневра и Лука. Дети Люта.

Ксеневра подала руку старику, а Лука всё ещё осматривался по сторонам. Он ждал, когда же появится Белый Богатырь, Искандер Анатыш.

— Я помню вас, — сказала Ксеневра. — Вы были частым гостем отца, Искандер Ибрагимович.

Лука не смог скрыть изумления. Вот этот вот калека?! Вот этот вот немощный старик и есть легендарный бессмертный Белый Богатырь Севера? А Искандер продолжал приветствовать гостей:

— Душа моя, Аделаида Николаевна! — воскликнул он, — мои поздравления с изданием. Прости старика, не поздравил письмом.

— Пришлось идти к вам за вашими поздравлениями! Вы хитрец, — рассмеялась Аделаида.

— Анюта приготовила роскошный стол, как всегда. Одному мне с ним не справиться. Наконец-то её хлопоты не пропадут напрасно.

Девушка смущённо улыбнулась и крепко взялась за рукояти коляски, направляя её в сторону столовой. Стол был накрыт не для одного хозяина, даже если и с его экономкой.

— Саша ждал вас каждый день, — пояснила Анна. — И каждый день я готовилась. Вот радость! Дождались!

Стол девушка собрала в минуты. На любой вкус. Рыба морская и речная. Зрелая говядина, как Трофим любит, с пряным густым соком. Блюдо с жареными цыплятами на вертешках. Знаменитые огурцы солёные из Подновья. Недавно Анна научилась делать паштеты из черевицы на французский манер, а потому похвалилась и ими, разложив их по причудливым паштетницам. И напитки она расстаралась принести на выбор. Для Луки квас и пшеничное пиво, для Аделаиды зект, для Ксеневры красное вино, что выписали из Италии в хороший год. И самое главное, чем гордилась хозяюшка, — бутыль свежайшей молодой крови для Трофима. Ежедневно поставщик привозил с утра новую бутыль. Так как Трофим не спешил с визитом, предыдущую вчерашнюю Анна возвращала продавцу с просьбой отдать нуждающимся. На своей же кухне для долгожданного гостя держала только «сегодняшнюю».

— Простите мне стариковское любопытство, — обратился хозяин дома к Ксеневре. — Я слышал, вы помолвлены с Глебом Залесским. Но о помолвке не было объявлено в газетах. Люди врут?

— Люди всегда врут, — Ксеневра раздраженно дёрнула губой, но всё же ответила. — Да, Глеб просил моей руки. А газетчики растрезвонили об этом и без платных объявлений. Ещё бы! Какой скандал! Волк женится на лисе. Какой мезальянс! О Боже!.. Срочно в номер.

— Прошу прощения, я не хотел вас обидеть, милая. Хотел лишь сказать, что удивительно говорит за себя жизнь. Вожак женится на дочери вожака. Так и должно быть. Я рад. И, думаю, ваш отец был бы тоже этому рад, несмотря на его разногласия с Глебом Георгиевичем.

Лука навострил уши. Он по-мальчишески ревновал сестру к её жениху, хотя и понимал, что Глеб первый из первых среди оборотней. Лучшая для неё партия.

— А Вы, юноша, — обратился хозяин дома к Луке, — чем занимаетесь вы?

Лука на время оторопел. По пути он придумывал столько слов на случай, если Искандер заметит его, но теперь все они оказались некстати.

— Ничего такого интересного, — он запинался и ругал себя за растерянность.

— Мне интересно решительно всё о детях Люта.

Трофим, видя смущение юноши, решил перейти к истинной причине визита. Он откинулся на стуле и достал из внутреннего кармана сюртука номер «Козьмы Минина».

— Читали твою статью, Искандер Ибрагимович, — Трофим испытующе посмотрел на хозяина. Тот скривился, увидев газету:

— Только ради всех богов и святых, Трофим, не вздумай класть эту гадость на стол! — его брезгливость была неподдельной. — Какую статью?

Искандер преодолел отвращение и взял у Трофима газету. Уважая тишину, которая нужна для чтения, Анна жестами предлагала гостям то или иное. Наконец Искандер дочитал и напряжённо прищурился. Нет, простого возмущения тут было мало. Он уставился на Трофима:

— Откуда?

— Вот и я думаю, откуда. Твои откровенные воспоминания про ополчение Пожарского на целый разворот. Дела прошлые. Только героические повести твои вдруг печатает издание черносотенцев. Отчего это? К какой такой памятной дате внезапный интерес издания спустя четыре века?

Искандер помрачнел. Анна посмотрела на него с заботой и нежностью.

— Но полно вам. Саша, покушайте, а потом наводите друг на друга тоску. Разве я зря старалась? Я всё утро и день на кухне хлопотала, чтобы тебя порадовать, а вот он «антихрист», — Анна добродушно улыбнулась Трофиму, — за две минуты тебя расстроил.

Искандер поцеловал её руки.

— Ты права. Господа, поедим же спокойно.

Далее ужин продолжился за приятным словоблудием. В окна повеяло вечерней прохладой. Постолье Анна собрала на балконе.

Вознесенская церковь белела на фоне уже потемневшего неба. По пыльной Ильинской улице торопились люди. Откуда-то с Успенского съезда доносилась мужицкая брань вперемешку с женскими причитаниями. Лаяли собаки на проезжающий экипаж. И все эти звуки были сплетены в единый голос уставшего к вечеру и разомлевшего за день на солнце города.

Искандер заметил взгляд Луки. Волчонок не мог даже ради приличия скрыть своего разочарования.

— Вижу, юноша, вы хотите меня спросить о чём-то?

Лука от волнения вовсе забыл о вежливости.

— Как это с вами случилось?

Ксеневра вспыхнула стыдом и гневом, и только уважение к хозяину дома помешало ей ударить брата. Искандер заметил и это:

— О, не смущайтесь, Ксеневра Лютовна. Я и сам рассказал бы вам эту историю. Тем более что она связана с вашим батюшкой.

Анна нахмурилась и скрылась в комнатах.

— Она не любит этого слышать, — пояснил Искандер. — Моя парадная история, как я понимаю, вам известна, а вот её бесславный итог нет. Уж коли вы сами спросили. Я ушёл из своей смертной жизни с честью, как и полагалось такому, как я, в неравном бою. Однако не попал в чертоги Северных богов, которые мне были обещаны, а был возрождён быть защитой народу, просившего об этом. Родившись спустя много лет в роду своих убийц, я стал Искандером, сыном Ибрагима. Но пришла беда, и брат стал убивать брата, и каждый брат звал меня на свою сторону. Я не мог ни предать, ни помочь, ни остановить кровь. Я стал кривдой, ошибкой. И, конечно, за мной пришли охотники. Охотники имеют силу и право убивать бессмертных, потерявших смысл бытия или противоречащих ему. Я не спорил и не сопротивлялся на этот раз. Я хотел скорее перестать видеть, как братья убивают друг друга, и чужие без боя забирают их жен и детей. Не мог слышать мольбы о помощи и упрёки. Но я не мог поднять руки на того, в ком течёт хоть капля крови священного для меня рода. Когда пришли охотники, всё, что я попросил для себя, — умереть смертью достойных и уйти с честью. В те времена там, где я жил, достойнейшей считалась смерть без кровопролития. Мне оказали честь. По традициям великих ханов мне сломали спину и оставили умирать. В степи это считалось почётным. Так бы и исполнился приговор Прави, если бы не ваш отец.

Лука слушал и пристально глядел на Искандера. Старик продолжал:

— Когда жизнь уже едва теплилась во мне, на становище, где меня собирались снова похоронить с почестями, напала ватага оборотней. Охотники отбыли до того. Они были уверены, что со мной кончено. Однако одному из нападавших русов взбрело в голову забрать меня. Какой бес им тогда правил, он не смог мне рассказать и спустя много лет. Однако посреди той резни, что была на моей несостоявшейся тризне, ваш отец завернул меня в ковёр, на котором я лежал, и увёз с собой. То ли ради смеха, то ли на зло противнику, думаю, что он и сам не знал. Так вот я и остался живым да безногим. Его жена выходила меня. Ваша матушка.

— А охотники не пришли за вами снова? — спросила Ксеневра.

— Казнить по два раза Бог не велит. Да и кто бы из моего народа стал просить помощи и защиты у калеки? Охотникам я такой не нужен. Так что батюшке вашему и родовой вашей непредсказуемости я обязан жизнью. А Аделаиде Николаевне долголетием.

— Как это? — удивился Лука. На секунду ему показалось даже оскорбительным, что Аделаида с её книжками и безделушками, бесконечно далёкая от ратного дела, оказалась не просто знакома с его кумиром, но тот ещё и считает себя обязанным ей.

— Очень просто, юноша. Вы помните, от кого узнали обо мне?

— О вас все знают. Все мои друзья с самого детства. Мы играли, дрались, кто будет вами…

— Но всё же. Припомните, откуда вы знали, как в меня играть? Какой я?

Лука покраснел:

— Аделаида Николаевна рассказала.

— Вот так как-то. И не только ваши друзья, но и смертные не забывают моей парадной истории благодаря мифотворцам. Тем и жив.

В наступившей тишине слышался грохот трамвая. Трофим воспользовался паузой и снова достал газету.

— Да, дела прежние. Только зачем же ты, друг мой, об этом разговариваешь с подлым народцем-то, борзописаками? Зачем же такие вот статьи?

— Уж не думаешь ли ты, что я и впрямь это написал?

— Так кто? Кто знал про Лютов двор? Ты, я да Лют. Лют мертв…

— Ты смеешь мне в моём доме говорить, что я лгу?!

Заслышав крик, Анна вспорхнула. Выбежала на балкон и встала у Искандера за спиной, положила руки ему на плечи и посмотрела на Трофима с осуждением.

— Саша, гостям уже пора?

Искандер остыл так же быстро, как вспыхнул.

— Аня, что ты! Трофим меня не обидел. Просто тут… — он поднял с колен смятую газету. — Но если ты устала.

— Да, я устала, — твердо повторила Анна, — Но, разумеется, я буду рада видеть вас ещё, — обратилась она уже к гостям с вежливой, но разочарованной улыбкой.

Искандер сам проводил друзей до ворот и виновато попрощался.

— Молодой человек, — обратился Трофим к Луке, едва ворота закрылись за ними, — я попрошу вас об услуге: завтра с утра доставить презент Анне и письмо Искандеру Ибрагимовичу. Всякую некрасивую ситуацию следует красиво завершать.

Утром Лука отправился с поручением Трофима. Всего-то отнести письмо и кружевную перелину для Аннушки. Отдать и покинуть дом. Но Лука, который всю ночь размышлял об этой встрече, искал повода для разговора. И повод нашёл его сам.

Волчонок застал Искандера в саду за чтением Куприна. Скептически удивлённый взгляд заметил Искандер:

— Вы не любите Куприна?

— Признаться, я не осилил дочитать даже «Поединок». Чтиво для женщин, — безапелляционно заявил Лука.

— Вы полагаете? — теперь Искандер внимательно смотрел на гостя поверх очков. — Мне думается, что в вашем возрасте юноши уже знакомы с нежными страстями.

Лука опешил. Он никак не думал, что почти невозможный разговор с самим Искандером пойдёт о «нежных страстях», но всё же ответил.

— Даже если и знаком, то они ничего общего не имеют с этой приторной тошнотой, — он махнул рукой в сторону томика Куприна.

— Так почему вы полагаете, что эта «приторная тошнота» устраивает женщин?

— Вероятно, они не замечают подделки.

— Почему же?

— Потому что они читают в книгах о том, чего не могут испытать в жизни.

— Напрасно. Женщины разве что более неравнодушны к искусству.

— К искусству, — Лука хищно улыбнулся, видимо, не озвученной остроте. — Да, пожалуй.