Бесплатный фрагмент - НИКТО, НЕКТО и ВСЁ

ПРЕДИСЛОВИЕ (которого не было в 1978 году).

Первоначально мой забавный черновик предполагалось разместить под одной обложкой в сорок авторских листов, что в пересчёте на книжный формат составляет 800 (+ -) страниц, по объёму не больше Библии. Сегодня представить публике таких размеров текст — это перебор. Поэтому «НИКТО, НЕКТО и ВСЁ» трансформировался, разделившись по границам семи частей, на семь книжек под разными обложками.

«Дантес не стоил выеденного яйца Пушкина…» (Из сочинений учеников средней школы в капиталистической РФ).

Вопрос: а надо ли писать ПРЕДИСЛОВИЕ перед каждой частью? Я подумал, что это не только уместно, но и должно стать обязательным элементом в новой архитектуре старой рукописи, которая пребывала в анабиозе сорок лет. Закончился анабиоз — это вызвало изменения, вполне логические и объяснимые.

А если посмотреть ещё шире? Предположим, что убираем мы одно-единственное звено из цепочки взаимосвязанных между собой событий — мiр непременно изменится; если восстановим это (или другое) звено — изменения вновь не заставят себя долго ждать. К слову, это является одной из причин выведения из состояния летаргии «НИКТО…» (о других причинах я расскажу подробнее позже).

«Герасим поставил на пол блюдечко, и стал тыкать в него мордочкой…»

Теперь ближе к летописи об Алма-Ате и алма-атинцах, которые жили во времёна БИТЛЗ и зловещего брежневского ЗАСТОЯ.

Как значится в тексте «НИКТО…», «все сценарии расписаны, как для всего человечества в целом, так и для каждого человека в отдельности, от А до Я…», также расписано и развитие событий в моём черновике.

Первая часть (которую будем считать увертюрой под цифрой 1) закончилась тем, что НИКТО, Пат, НЕКТО, Йоко, ВСЁ нашли друг друга, в результате очевидных и курьёзно-«неправдоподобных» происшествий.

Вторая часть — это увертюра под цифрой 2, когда в их компании появится последний главный персонаж — это Мари, когда будет сделана попытка ответить на сакрально-несакральный вопрос («Почему «БИТЛЗ — это, как Библия: у всех они на слуху, но мало кто знает, какие тайные интересности в них есть, скрыты?..»), когда за четыре месяца после 32 августа НИКТО, НЕКТО и ВСЁ, околдованные музыкой, будут жить, как во сне, от репетиции к репетиции, и произведут на свет около тридцати композиций, и состоится их первый концерт, закончившийся непредполагаемым триумфом и последующим за ним вереницей невероятных событий, и кульминационным итогом их станет покупка легендарной гитары «Гибсон» (инструмента, на котором играли все мировые музыкальные знаменитости 1970-х годов).

«Петр Первый соскочил с пьедестала и побежал за Евгением, громко цокая копытами…»

И последнее. Логическое завершение увертюры №2 — то, что было в самом начале первой части — это страшилки, происшедшие на железнодорожной станции Алма-Аты, где наши герои разгрузили вагон со шпоном, чтобы добыть недостающие деньги для покупки «Гибсона».

«Раскольников проснулся и сладко потянулся за топором. Hа полу лежал и еле дышал труп, рядом сидела жена трупа, а брат трупа лежал в другой комнате без сознания…»

Думаю, этого достаточно для ПРЕДИСЛОВИЯ (которого не было в 1978 году).

РФ, 2020.

Часть вторая

Если жизнь тебя обманет,

Не печалься, не сердись!

В день уныния смирись:

День веселья, верь, настанет.

А. Пушкин, 1825.

Несмотря на эйфорию, в которой пребывали трое друзей от получения ключей к сейфам с музыкально-аппаратурным добром НИИ, у них случился комично-некомичный скандальчик. Таким образом, в летописи о «НИКТО, НЕКТО и ВСЁ» появилась следующая запись:

12. Первая репетиция не состоялась.

Родившихся 12 числа раздирают две противоположности — стабильная и определённая натура «единиц» и постоянная перемена мнений «двоек». Они сами не уверены,

действительно ли поддерживают то, с чем соглашаются. Символика числа 12 — беспокойство ума.

В шумерской традиции двенадцать дней продолжался поединок между хаосом и ладом.

К 17.00, когда сотрудники института приостанавливали до следующего дня свои изыскания в высоких научных сферах, на сцене актового зала уже стояли готовые к работе колонки, усилители, инструменты и всё прочее.

ВСЁ закрыл входную дверь и положил ключ в карман.

НИКТО достался потрёпанный отечественный бас «Аккорд», который, благодаря искажениям на «Кинапе», звучал глубоко и мощно, а на высоких нотах угрожающе рычал. ВСЁ — стандартная установка из барабанов и тарелок. НЕКТО держал в руках бело-красную гитару «Стар».

— Да уж, да уж… — поморщился он, осматривая чешский инструмент.

Играли сначала «Прикрытый лаврами разбой…», и пытались сделать это как-то необычно, так, чтобы сразить наповал обворожительную девочку с каштановым хвостиком на голове — главную виновницу их волшебного обретения закрытого от влияний извне пространства-территории для репетиций, где можно было полноценно творить (а, возможно, и выступать перед публикой НИИ).

— Нам нельзя ударить в грязь лицом перед Патти! — предупредил друзей ВСЁ.

НИКТО поправил его, что отныне она — Пат.

Предполагалось начало сделать из солирующего баса, ритмичной аккорд-партии на пианино, которую должен был взять на себя ВСЁ, и фантасмагоричных звуков НЕКТО на «Старе». Далее — мягкая акустическая гитара НЕКТО, мягкий бас НИКТО, прозрачные рисунки тарелочек и барабанов ВСЁ, под его же вокал. И тут взорвался несогласием НЕКТО:

— Ни у битлов, ни у «Диппа» нет, и никогда не было, солирующего баса! И такого дебильного начала!

— А кто — или что? — нам мешает сделать не так, как у битлов? — спросил НИКТО.

— Это курам на смех! Нас закидают тухлыми яйцами!

— Сейчас нас вроде некому закидывать, — заметил ВСЁ примирительно. — Поэтому можно попробовать.

Попробовали. Как прозвучали пробы? Это некому было оценить. Зал был пуст. Решили пробы в том виде, в котором они состоялись, оставить до следующей репетиции: появятся новые идеи — исправят огрехи.

— У меня идея! — воскликнул ВСЁ, как ошпаренный,

— Сделать наш великий и непризнанный хит на слова никому не известного Бёрнса на основе солирующих барабанов?

— Интуиция тебя подвела, если она, вообще, у тебя есть! Моя гениальная идея насчёт будущих концертов: нашему алма-атинскому Леннону предлагаю вложить в уста ленноновские слова, которые он скажет между песнями или когда он сам захочет это сказать: «ТЕХ, КТО СИДИТ НА ДЕШЁВЫХ МЕСТАХ, ПРОСИМ НЕ ЖАЛЕТЬ ЛАДОНЕЙ ДЛЯ АПЛОДИСМЕНТОВ. ОСТАЛЬНЫЕ МОГУТ ОГРАНИЧИТЬСЯ ПОЗВЯКИВАНИЕМ СВОИХ УКРАШЕНИЙ»…

На короткое время установилась тишина, как в Космосе, в абсолютном вакууме, после чего НЕКТО категорически заявил:

— Я это говорить не буду! Я не хочу выглядеть чучелом огородным! Люди что подумают? Что мы поставили себя на одну ступеньку с битлами? Я не хочу выглядеть идиотом! Понятно?

— Нам не надо стоять на одной ступеньке ни с кем, — заметил НИКТО. — Мы все стоим на своих ступеньках.

— Не хочешь — не надо, — не стал настаивать ВСЁ. — Я сам об этом могу сказать: улыбка — не минус, улыбка — это всегда плюс.

— Говори, что хочешь! Всё это без меня! Я в этом балагане, который вы предлагаете устроить, участвовать не буду! Понятно?

Устроили перекур, во время которого решили, что начинать с распрей негоже, совсем негоже…

(НИКТО вспомнилось, как после получения заветных ключей от сейфов с аппаратурой он, по приезду домой, позвонил Пат, чтобы рассказать, что предшествовало этому. Её развеселил забавный эпизод с маршруткой, набитой, как бочка селёдкой — которую хотел штурмовать НЕКТО! — когда пассажир, следующий за вышедшей в дверь бабушкой, несколько раз получил в лоб.

— Это плохой знак, — сказала она.

— Для кого?

— Для НЕКТО: зачем лезть в переполненный транспорт, где все места заняты?

— Наверное, для того, чтобы доехать до предполагаемого пункта назначения.

— Зачем лезть туда, где все? Разумнее двигаться к предполагаемой цели, не расталкивая окружающих локтями.

— Пешком?

— Хоть по-пластунски, но своим путём, — ответила она…)

(«МЫ ВСЕГДА НЕМНОГО НЕРВНИЧАЛИ ПЕРЕД КАЖДЫМ НОВЫМ ШАГОМ НАВЕРХ. И нас здорово спасало то, что мы были вместе…» Джордж Харрисон.)

Далее по плану был «Старый мiр», и тут страсти разгорелись с новой силой. Суть раздора свелась к прежним претензиям: так нельзя, потому что нельзя.

— С такой аранжировкой нас засмеют! — возмущению НЕКТО не было предела. — Давайте без фокусов! Все велосипеды давно изобретены! Изобретать их — это полнейший тупизм!

— Мы, наоборот, будем выглядеть смешными, если станем суррогатом битлов или «Пинк Флойд», — сказал НИКТО. — И текст, и композиция, и аранжировка, и звучание должны быть без кальки. Если, конечно, у нас получится. ЭТО РЕШЕНО. Если не получится — не стоит и огород городить. И мирно разойдёмся, и навсегда забудем, что было 32 августа.

— А, может, хватит бузить? — предложил решение всех проблем ВСЁ. — Давайте радоваться жизни! НЕКТО, ты почему не хочешь радоваться жизни? Или твоя радость возможна только по лекалам?..

И так продолжалось до бесконечности.

В итоге НЕКТО вытащил из разъёма усилителя штекер микрофона и начал методично-долго сматывать шнур (это был его личный микрофон). Потом сказал:

— НИКТО — ты и есть НИКТО: диктатор! И тиран! Понятно? Больше моей ноги здесь не будет!

— Иди, — ответил ВСЁ. Ключ от входной двери лежал у него в кармане.

Но это не остановило НЕКТО. Он открыл окно, взобрался на подоконник. Этаж, на котором находился актовый зал, был первым, и НЕКТО не составило особого труда аккуратно, по выступу, добраться до козырька над черным входом в НИИ, а с него благополучно спрыгнуть на землю.

— «Лиха беда — начало, на всё лишь первый труден шаг. Летишь ли вверх, иль катишься ты в бездны…» — сказал НИКТО.

— Шагнул — оглядки бесполезны, — закончил уныло ВСЁ, и принялся убирать аппаратуру в сейфы.

Так, с лёгкой руки НЕКТО, над НИКТО повис ореол диктатора и тирана.

НЕКТО поставил свою жирную точку над i, которая была очень похожа на точки, которые в своё время расставляла Йоко, объявив НИКТО врагом №1: прошлое изменило настоящее…

13. Дверь, которую подпирают шваброй.

Если 12 — число Солнечного Зодиака, то 13 — это число, выходящее за пределы Солнечной системы. Это число соединения со Всевышним (12+1). 13 на Руси издавна считалось счастливым. Тринадцать благоприятно в раскладе 10+3, когда число цельности соединяется с развитием. 5+8 — человек может достигнуть высшей степени духовного совершенства, если будет обладать здоровым телом и стремиться к свету и Солнцу (6+7).

Вещественное мировоззрение в контакте с числом 13 терпит крах: оно, раскладываясь на 9+4, означает

лишение приземлённых благ, а при раскладе на 11+2 (числа Тьмы и Нави) приносит наказание

корыстолюбивым, завистливым и неискренним людям.

НИКТО жил в доме №125/7 на улице Розыбакиева. Входные двери его квартиры №21 всегда были открыты, с утра до ночи. Они никогда не запирались на ключ.

— Это как? — спросил ВСЁ. — А как же воры?

— В открытую дверь вор не пойдёт, — ответил НИКТО. — Так говорит моя матушка.

— А на ночь?

— На ночь мы подпираем дверь шваброй.

— И помогает?

— Пока проблем не было: лучшего замка, чем швабра, нет.

— Чудеса, да и только!

— Чудеса случаются, и не редко. Редко их замечают…

К этой странности (держать двери открытыми!) этой странной семейки, не так давно поселившейся в квартире №21, соседи по подъезду поначалу отнеслись с подозрением. Потом, когда родители НИКТО, только-только ставшие пенсионерами МО, перезнакомились со всеми жильцами дома №125/7, соседи стали воспринимать это, как недоразумение, которого в жизни быть не может, но которое есть. Как некое исключение из правил. И это было не единственным исключением.

В принципе, было не принято, чтобы всякого гостя, званого и незваного, в не зависимости от его статуса и положения, в любое время дня должны были обогреть добрым словом и обязательно накормить. На практике, у матери НИКТО всегда, как на скатерти-самобранке, было готово угощение для всех.

Недоразумением воспринималась способность родителей НИКТО слушать собеседников, а также — открыто говорить негазетным языком обо всём, что, казалось бы, не могло быть возможным по определению. Например, о Брежневе или о Кунаеве. Или о Хрущеве-кукурузнике. Или о Сталине, которого они не представляли злодеем из злодеев, как представляли его все: и СМИ, и люди, потребляющие эти СМИ.

Мало того. Мать НИКТО могла — между делом! — рассказать о своём знакомстве с маршалом Жуковым, когда они жили в Польше: как запросто она обсуждала с великим полководцем особенности питания при диабете, которым тот страдал. Как она имела беседы о том о сём с министром обороны Гречко или с генералом Ярузельским.

О том, сколько они сменили военных городков, она вообще могла говорить бесконечно, потому что побасенкам о серьёзно-курьёзных буднях службы в Советской армии не было ни конца, ни края.

Недоразумением также была новая «Волга», которую родители НИКТО купили тут же, по приезду в Алма-Ату. И объяснение, что в этом отцу НИКТО, как военному пенсионеру, оказал содействие обыкновенный районный военкомат, воспринималось, как что-то неправдоподобное. Неправдоподобное неправдоподобным, но «Волга», которую можно было потрогать руками, стояла у дома №125/7.

НИКТО был третьим и поздним ребёнком. И рос он так, как принято в семье военных: в спартанской строгости. Каждый его день был расписан по минутам, и расписанное должно было выполнено по полной программе. Ранняя самостоятельность НИКТО отразилась на отношениях с родителями: он жил своими интересами, словно параллельно с домашними. Родители никогда не вмешивались в его школьные дела.

С особенным пиететом он учился с первого по третий класс. Потом, по непонятным никому причинам, охладел к школе, но на оценках в дневнике это не отразилось. Потом с шестого по девятый класс у него вновь открылся некоторый интерес к школьным занятиям, а в девятом — опять полное равнодушие. Это никак не скрывалось, и не было тайной для родителей. Отец НИКТО готов был применить своё законное право взять в руки ремень за подобное пренебрежение к учебе, но оценки в дневнике были прежними. Четвёрки стали появляться, но не так часто, поэтому наказывать любимого сынулю предпосылок не было никаких.

— «Мы все учились понемногу», — говорил НИКТО родителям, — по-пушкински.

— Ну-ну, — сурово отвечал отец, — смотри, чтобы на выходе «вы все» написали «Горе от ума».

— Это уже Грибоедов.

— Да, какая разница?..

Но ситуация, формально, была под контролем, и нештатные моменты не обнаруживались никак. Это, с одной стороны, устраивало родителей, с другой — настораживало.

Таким образом, в девятом классе НИКТО учился совсем мало. Чуть лучше учился ВСЁ. Лучше НИКТО и ВСЁ учился НЕКТО: он даже прилежно выполнял домашние работы, которые задавали учителя.

— И это хорошо, — говорил НИКТО. — Но…

— Что это за «НО» такое загадочное? — спрашивал НЕКТО, с нескрываемой издёвкой. — Опять какая-нибудь мистика?

— Нет, не мистика. «НО» — В ПРИРОДЕ НЕТ ПРЯМЫХ ЛИНИЙ. ОНИ ЕСТЬ ТОЛЬКО В НАУКЕ, КАК ПЯТЫЙ ПОСТУЛАТ ЕВКЛИДОВОЙ ГЕОМЕТРИИ, где говорится о прямых, плюс ко всему — параллельных.

— Понял! Это, как в анекдоте: у поручика Ржевского было две новости — плохая и хорошая. Начнём с плохой, которая является, по-твоему, таковой.

— Начнём. Утверждение, что параллельные не пересекаются — это миф!

— Хорошенькая ПЛОХАЯ новость! А ХОРОШАЯ, видимо, будет с ещё более кучерявым знаком минус?

— Для кого — как. Излагаю коротко: если не тупить, думая, что Космос ограничен в параметрах длины, ширины, высоты и времени, и не забывать, что он живой, что он всегда движется или вращается (кому, как больше нравится), то прямых линий нет и быть не может; как нет и параллельных («параллельные» во Вселенной не могут существовать по определению). Читайте Лобачевского и… Пушкина, — ответил поручик Ржевский…

Следующей в летописи о «НИКТО, НЕКТО и ВСЁ» образовалась запись:

14. SOS! Все люки задраить! Приготовиться к погружению!

Число 14 представляет гремучую смесь энергий «единицы» и «четвёрки».

После несостоявшейся первой репетиции и после того, как НИКТО и ВСЁ убрали аппаратуру в сейфы, они отправились слушать, добытый по случаю, альбом «Таркус» Эмерсона, Лейка и Палмера. Вариантов для прослушивания было два: первый — дома у НИКТО, в его отдельной комнате, без портвейна, второй — вне дома, но с портвейном.

Они остановились на втором варианте.

— Кто не пьёт «Талас» — тот не друг для нас! — блеснул остроумием ВСЁ.

— Славяно-арийская народная мудрость, — сообщил о первоисточнике цитаты НИКТО.

Давно стемнело. И они устроились на деревянных перилах уютного крылечка перед дверью в магазинчик, торгующего днём нитками, фурнитурой и всякой всячиной. Этот неприметный, словно забытый цивилизацией и властями, магазинчик был в торце дома, где жил НИКТО. Любители вечерних прогулок сюда не захаживали, поскольку никому не хотелось пробираться впотьмах — единственным источником света здесь был далёкий и тусклый фонарь, который стоял на обочине ул. Розыбакиева.

— Идеальное место для неспешного разговора… — оценил обстановку ВСЁ. — Похоже — время здесь остановилось, как это случилось 32 августа на школьном плацу, когда я спрашивал: какой сегодня день…

— Похоже, — согласился НИКТО.

Из портативного магнитофона «Романтик», который они прихватили с собой, в вечерней тишине негромко звучал «Таркус» — музыка, далёкая от «Аббы», «Слейд», и всего того, что было на слуху у всех меломанов Советского Союза и что было признано мiром лучшими песнями 1974 года. Рядом с магнитофоном на полу стояла бутылка 0,5 портвейна.

— В сравнении с Эмерсоном, «Абба» — это школьная самодеятельность… — в задумчивости произнёс ВСЁ.

— Дошкольная, — уточнил НИКТО.

— Однако «Абба» наверху.

— На самом верху.

— Потому, что нравится большинству?

— Не меньшинству — ежу понятно.

— Почему?

— Потому… — В голосе НИКТО не было ни интонаций, ни эмоций, ничего.

Образовался НИИ, подумал ВСЁ, аппаратура, инструменты, о которых они и не мечтали, образовались: и что — впереди тупик?

— Нам, знаешь, чего не хватает? — спросил НИКТО.

— Знаю! Сигаретки с марихуанкой к нашему «Таласевичу»!

— Или, на худой конец, косячок плана, чтобы улететь в небеса.

— Согласен — чтобы улёт состоялся стопроцентно!

— «Стакан вина и честный друг — чего ещё нам, братцы…»

Но особого желания подтвердить на практике крылатые слова шотландского Пушкина не наблюдалось ни у одного, ни у другого. Однако портвейн — как проверенное фанатами Запада лекарство от тоски зелёной! — был куплен, и они отхлебнули по глотку из бутылки.

— А, может, мы — творческие импотенты, не способные копировать «Аббу»? — спросил ВСЁ. — Копировать — это же так «сложно»!

— Возможно…

— А, может, всё наоборот: творческие импотенты — те, кто только и способен копировать «Аббу»?

Из «Романтика» продолжал звучать «Таркус»: глубоко, объёмно…

(«Я АРТИСТ. Дайте мне долбаную тубу, И Я ИЗ НЕЕ ЧТО-НИБУДЬ ВЫЖМУ». Джон Леннон.)

— Тогда ответь серьёзно: в чём фокус? — спросил ВСЁ. — Не было бы фокуса — не было бы сегодняшнего спектакля, где главную роль неотразимо исполнил НЕКТО, а мы ему неотразимо ассистировали.

— По-моему, главную роль сыграл ты.

— Серьёзно?

— Серьёзно.

— А если без клоунады?

— Без клоунады клоунам — нельзя.

— В каждом правиле есть исключение, если это правильное правило.

— Фокус — в выпивке… — ответил многозначительно НИКТО. — Вот, как увидим дно бутылки — и мiр точно преобразится, и воцарится божественная гармония во всём: подтверждено наукой, и целым поколением хиппи 60-х, а также — наркошами всех предыдущих времён и народов…

— Смеёшься?

— Нет, констатирую…

— Шикарно — шикарно! Будем здравы, бояре?!

— Будем! Да пребудет с нами сила!

— Гармония и лад! — добавил ВСЁ.

Они сделали по большому глотку из бутылки, и ещё по глотку.

Через короткое время смешным до невозможности стал казаться уход с репетиции НЕКТО: ну, ему никак нельзя было уйти иначе, как именно через окно — эффектно, блистательно, ярко! Дверь, видите ли, закрыли на ключ? Эх, клоуны-клоуны…

— Ладно, я расскажу про этот фокус, — произнёс с металлом в голосе НИКТО. — Итак, серьёзно о серьёзном: УСЛОВНО ВЫДЕЛИМ ДВА ТИПА ПСИХИКИ — ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ И ЖИВОТНЫЙ. Первый — это человеческий тип.

— Человеческий, — повторил ВСЁ.

— ПРИ ВТОРОМ ТИПЕ, ЧЕЛОВЕК ВНЕШНЕ, ПО ФОРМЕ — ЧЕЛОВЕК, ПО СУТИ — ЖИВОТНОЕ.

— Животное.

НИКТО придал своему виду максимум важности:

— Теперь вопрос: какому типу психики будет близок Бородин или Мусоргский, а какому — «Абба»?

— Приплыли: значит, творчество Эмерсона с компанией не имеет права на успех?

— У большинства — нет! Хотя Эмерсон, по-моему неправильному мнению, лучший на сегодня клавишник, Лейк — великолепный вокалист, а Палмер — отличный барабанщик.

— Тем не менее, для большинства они — никто, и звать их — никак?

— Так устроена система… И в этой системе «аббы» доминируют над «эмерсонами»… — НИКТО убавил громкость магнитофона. — Если сделано для всех — пусть даже серо и бездарно — это норма. Если сделано не для всех, это вызывает агрессию, иногда — ненависть…

— Без бутылки здесь, точно, не разобраться!

Они сделали ещё по глотку…

(«ЭТО ТРЁП, ЧТО „БИТЛЗ“, дескать, ВЕЛИ ЛЮДЕЙ ШЕСТИДЕСЯТЫХ ЗА СОБОЙ…» Джон Леннон.)

— Тогда вернёмся к нашим баранам, — предложил ВСЁ.

— Зачем обижать баранов? — спросил НИКТО. — Что они плохого сделали людям?

— Тогда вернёмся к НЕКТО.

— НЕКТО — человек системы. Отсюда агрессия. Человек системы не способен к диалогу. Ему органично уходить через окно. Это норма. Это эффектный такой эпатаж. И ещё — это вызов. Диалог в данном случае невозможен. Срабатывает механизм самосохранения системы: аргументы, даже если разумность их неоспорима, могут разрушить систему, в координатах которой привычно и комфортно большинству. Поэтому мозги сигнализируют: SOS! опасность! все люки задраить! приготовиться к погружению! к «гармонии» системного мiропорядка подкралась угроза.

— Про подводную лодку — это хорошо: как у Битлз!.. Только наоборот!.. Получается, что всё человечество — на подводной лодке?.. А если бы на перилах сейчас сидел НЕКТО?

— Я говорил бы тоже самое, поскольку фраза «человек системы» — это не обвинение… Это диагноз.

— Диагноз заболевания, которое излечимо?.. Или это рак?

— Условно выделим два типа заболевания: первое излечимо, второе — нет. НЕКТО сам выберет одно из двух… Помнишь юное увлечение Леннона скиффлом? Из гитары, гармоники и стиральной доски можно сделать нечто такое, достойное музыки, или — нечто такое, достойное какофонии. Леннон сделал достойное музыки…

По улице проезжали редкие легковушки, троллейбусы и автобусы.

НИКТО взял в руку портвейн, посмотрел на этикетку и пить не стал, поставив «Талас» на пол. Потом сказал:

— Я думаю, всё, что было сказано здесь… на этом крыльце, потерявшемся во времени, которое остановилось… о мягкой — недиктаторской! — жёсткости НЕКТО…

— И о жёсткой — диктаторской! — мягкости НИКТО! — уточнил ВСЁ.

— …всё это для постороннего уха прозвучит, наверное, как размышления на уровне бреда придурков…

Послышался шорох в кустах.

— И завтра нам самим — возможно — они покажутся нелепостью…

Из темноты выскочила маленькая собачонка, и, с вызовом, деловито тявкнув, умчалась в сторону соседнего дома.

НИКТО добавил:

— Или призрачным сновидением, которое вмиг исчезнет из памяти, как только мы откроем глаза…

(Утраченные страницы рукописи. Мышки полакомились. А, может, крыски.)

Портвейн в тот вечер они так не осилили и до половины, оставив бутылку на полу крыльца, чтобы на утро она стала приятной находкой для вечных страдальцев срочно опохмелиться.

— Ваше здоровье, господа алкоголики и тунеядцы! — сказал ВСЁ.

— Утро вечера мудренее… — заметил НИКТО, — надеюсь…

(«Я НЕ МОГУ ТЕБЯ ИСЦЕЛИТЬ. Всё в твоих руках…» Джон Леннон.)

15. Какую цену имеет поцелуй Пат.

Число 15 отожествляется с вихрем, который имеет двойственную

природу. 1 +5 = 6, где «шестёрка» символизирует день и ночь.

Через пару дней НИКТО, НЕКТО и ВСЁ сыграли бёрнсоновский «Разбой» в первоначальном варианте, со сцены НИИ.

ВСЁ спел фантастически. И ещё он сказал знаменитую ленноновскую фразу про позвякивание украшениями. В зале находился один слушатель, им была Пат.

— Я в восхищении: у вас действительно получился не Бёрнс, а шотландский Пушкин! — сказала она, и через паузу добавила: — Вы так специально расположились на сцене, как в «О, счастливчике» с Аланом Прайсом?

— Ты меня убиваешь наповал, — ответил кротко ВСЁ. — И думать не думали. Просто нечаянно как-то расселись в кружок, колонки по периметру и мы сами внутри периметра: и друг друга хорошо видно, и есть возможность — если потребуется! — закатать в ухо, кому надо (я имею в виду НЕКТО) — шутка!

— Я не говорю про похожесть, — объяснила то, что она хотела сказать, Пат. — Я — про репетиционную атмосферу — это получилось, как в фильме: очень мягко, очень тонко, очень уютно, очень, очень, очень!

ВСЁ соскочил со сцены и, обернувшись, спросил у НИКТО:

— Можно я Пат расцелую с ног до головы, и обратно?

— Нет! — строго ответил НИКТО. — Я, как признанный диктатор, налагаю вечный запрет на подобные действия. Это распространяется на всех живущих в Алма-Ате, и за её пределами!

— А тем, кто находится за пределами СССР, можно? — вкрадчиво поинтересовался НЕКТО.

— За пределами Союза — тем более: они подвергаются кастрации, сиюминутной, без суда и следствия! Апелляции не рассматриваются.

— Сурово! — покачал головой ВСЁ. — Но… справедливо, я так думаю. Кастрация — отличное наказание! Интересно, хоть в одном Уголовном Кодексе на Земле есть такая статья?

— Уверен, что нет, — ответил, как завзятый адвокат, НЕКТО. — В цивилизованном мiре — это невозможно!

В зале не было Йоко, но казалось, что она незримо присутствует здесь, или говорит устами НЕКТО.

— А почему это с таким тоном издёвки? — спросил ВСЁ.

— Тебе показалось, — заметил сухо НЕКТО.

— «Наступит день и час пробьёт, когда уму и чести, на всей Земле придёт черёд, стоять на первом месте», — сказал НИКТО.

— О, как я сожалею, что рядом со мной нет сейчас моей мамки! — сказала Пат с пафосом, который она не скрывала, напротив — подчёркивала.

— Я тоже сожалею… — признался НИКТО с досадой.

— Ты точно — диктатор! — подчеркнул ВСЁ и с досадой, и с хорошим пафосом. — Целовать — выходит! — я никого не могу: ни-ко-го? Какой позор на мою голову!

— Так, глядишь — нецелованным и помрёшь… — просиял НЕКТО.

— Ему это не грозит! — сказал НИКТО. — Вы забыли про Мэри-Барбару.

(Первую жену Ринго Старра звали Мэри (Морин) Кокс, вторую — Барбарой Бах.)

— Ну, и имечки же были у жён Ринго! — возмутился по-клоунски ВСЁ. — Предлагаю мою девушку, которую я смогу законно целовать, назвать Мари. Договорились?

— Какие ещё будут указания? — спросил тоже по-клоунски НЕКТО.

— В списке два пункта, — ответил без клоунады НИКТО. — Первый — ни дня без новых идей. Второй — ни одной мысли о деньгах в результате нашего волшебного музицирования…

(«РАБ НЕ ЖЕЛАЕТ СВОБОДЫ, раб желает иметь своего раба». Цицерон.)

— Как это: ни об одной копейке? — удручённо поморщился НЕКТО.

— Об одной — можно, чтобы хватило на молочный коктейль, новые струны и прочие приятные мелочи. О двух — нельзя. Формула проста: дело делать + работу работать = успешный успех (о котором изначально — да, и всегда тоже! — думать глупо, и не надо). Творчество и деньги — понятия несовместимые.

— Это, как в раздельном питании — мухи отдельно, котлеты отдельно, — пояснил ВСЁ.

— А как же… стимул? — печально вздохнул НЕКТО.

— Ты думаешь, что Пушкин строчил «Евгения Онегина», вдохновлённый мыслью, что на гонорар от публикации он легко купит «Жигули? Про Бруно, Рахманинова, Гёте, Менделеева говорить надо?

— Нет, не надо: казуистика это! фарисейство! чёрте чё и с боку бантик! Всё должно иметь свою цену — книжка, симфония, научная теория, шлягер «Смоки» или «Спейс»: так было, так есть и так будет. Потому что так должно быть!

— А если сейчас Пат подарит мне поцелуй: какую цену он будет иметь? — спросил НИКТО.

— Поцелуй Пат бесценен, — ответил ВСЁ.

— Ну, это алхимия какая-то! — раздражённо заявил НЕКТО.

— Аль-кимия с арабского означает «искусство делать золото»…

Фраза «Какую цену имеет поцелуй Пат» стала поводом для веселья, а также 15-ой записью в летописи о «НИКТО, НЕКТО и ВСЁ».

(«ЕСЛИ ТЕБЕ ПОНАДОБИТСЯ РУКА ПОМОЩИ, ЗНАЙ — ОНА У ТЕБЯ ЕСТЬ — твоя собственная». Одри Хепбёрн.)

.

Больше других веселилась Пат.

Улучшив момент, когда можно было перекинуться с ней парой слов тет-а-тет, НИКТО сказал:

— Я «Разбой» сотворил, а ты обои в своей комнате разрисовала, как это было в детстве?

— Не поверишь, но это случилось! — ответила Пат. — Мама и папа этого — правда — не увидели, пока не увидели, но разве это главное?

— Главное, что это стало возможным…

Троица новоиспечённых музыкантов оглянуться не успела, как прошёл сентябрь. Потом также стремительно пронеслись октябрь, ноябрь и декабрь.

Четыре месяца мелькнули, как мгновение.

В следующей строчке летописи о «НИКТО, НЕКТО и ВСЁ» значилось:

16. 31 декабря 1974 года, предновогодний концерт.

Число 16 — это космический порядок, когда любая информация

проходит полный цикл развития и сжатия до состояния точки.

Формально основой выступления должна была стать та репетиционная атмосфера, которая спонтанно реализовалась, когда шотландского Пушкина они пели для Пат.

Но было одно «но»: НИКТО сказал, что они — три «великих» исполнителя всех времён и народов! — должны переместиться со сцены в центр зала! И пусть все танцующие и слушающие научно-повёрнутые сотрудники и сотрудницы НИИ будут вокруг них. Единственное, что запрещалось — это входить в круг, обозначенный выставленными акустическими колонками, где находятся музыканты. Суть идеи — отсутствие границ между НИКТО, НЕКТО и ВСЁ и веселящейся публикой: никаких сцен, никаких возвышений, все равны.

НИИ, как известно, слухами полнится, поэтому неудивительно, что на репетицию после 18.00 пожаловал директор института.

— Зачем вы задумали убирать кресла? — спросил он без предисловий.

НИКТО объяснил главную изюминку готовящегося волшебного действа. Директор выслушал и, не сказав ни слова, ушёл.

На следующий день в актовый зал пожаловал хмурый завхоз с ещё более хмурыми помощниками, и они свирепо принялись откручивать намертво закрученные шурупы, благодаря которым ряды кресел крепились к полу. Без чертыханий не обошлось, поскольку эти шурупы в своё время они прикручивали собственными руками, и прикручивали на совесть: кто знал, что когда-нибудь объявятся эти юнцы, изощрённые на гениальные выдумки, и категорически потребуют освободить зал? К обеденному перерыву с выносом кресел было покончено.

— Всё? — угрюмо спросил завхоз. — Надеюсь.

— Почти, — ответил НИКТО. — Со сцены надо ещё перенести пианино в центр зала и тогда… точно всё.

— Жаль, что пианино, а не рояль, — опечалился один из помощников завхоза. — Роялю мы были бы более рады!.. — После чего трёхмерное пространство актового зала сотрясла беглая канонада четырёхэтажных нелитературных выражений, очень точно выражающих «приподнятое» настроение всей бригады.

— Сцену, надеюсь, разбирать не потребуется? — дотошным тоном обмолвился другой помощник, когда инструмент был перенесён на новое место.

— Потребуется, но не сегодня, — тон в тон, как сказал рабочий, ответил ВСЁ.

— Жалко, очень жалко! Но и на том спасибо, — вздохнул с облегчением третий помощник. Через мгновенье вся бригада быстро ретировалась, дабы не услышать новые и непредсказуемые идеи по изменению интерьера, которые могли бы — чем чёрт не шутит! — осенить умы этих дерзких мальчишек.

НИКТО, НЕКТО и ВСЁ остались, чтобы расписать подробный сценарий предновогоднего концерта, самые важные моменты — так называемый скелет будущего представления, чтобы потом, на его основе, получилось то, что реализуется в реальности.

Во-первых, предполагалось, что пару песен должны спеть сами сотрудники НИИ. Первая — это «Сувениры». На репетиции к музыкантам не однажды заглядывал молодой лаборант и обещал исполнить этот шлягер не хуже самого Руссоса. Вторая песня (из написанного НИКТО, НЕКТО и ВСЁ) должна была состояться при подпевках активистов ученого сообщества, когда они подхватывают припев, призывая присоединиться к этому весь зал. Задача дерзкая, но, по мнению НИКТО, вполне выполнимая. Вот они и проверят: сможет ли никому неизвестный не-хит попасть в категорию хитов, когда поющие образуют пусть нестройный, но горланящий во всё горло хор.

Образовалось ещё миллион сложностей, которые необходимо было решить. Переноска пианино, в сравнении с ними, представлялась сущим пустяком, детской шалостью. Например, чтобы микрофоны не фонили в круговой акустике, чтобы гармонично звучали инструменты и вокал: микшера, за которым бы сидел звукорежиссёр, не было, и всё пришлось выставлять методом проб и ошибок.

Главное. Новых творческих непониманий между мальчишками не образовывалось. (Пока не образовывалось.) НЕКТО больше не заикался о том, что есть правильно, а что неправильно в аранжировке, в исполнении, в звучании…

(«ДЛЯ КАЖДОГО МУЖЧИНЫ ДВИЖУЩАЯ СИЛА — ЭТО ЖЕНЩИНА. Без женщины даже Наполеон был бы простым идиотом». Джон Леннон.)

За четыре месяца совместного музицирования они произвели на свет около тридцати композиций. Стихи сочинял НЕКТО. Треть песен написал ВСЁ. Две третьих — они сделали общими стараниями.

Околдованные музыкой, они жили, как во сне, от репетиции к репетиции. И если бы была возможность, они поселились в НИИ, чтобы не тратить время на автобусные поездки из дома и домой, а также — на посещение школы, занятие обязательное, но частенько ими игнорируемое: и так забот выше головы — не до уроков.

Йоко стала для НЕКТО Йоко, что заметно стимулировало его к творчеству, и что не стимулировало к творчеству ВСЁ и НИКТО. При каждом удобном и неудобном случае она присутствовала на репетициях. При каждом удобном и неудобном случае она пыталась принимать участие в их музыкальных опытах…

(Интервью с Битлз. Репортёр: Вот вы сочинили новую песню. Как вы решаете, кому ее петь? Джон: МЫ ПРОСТО СОБИРАЕМСЯ ВМЕСТЕ, И КТО БОЛЬШЕ СЛОВ ПОМНИТ, ТОТ И ПОЕТ…)

ВСЁ как-то вспылил:

— Йоко — пиявка, от которой не отвязаться, что очень устраивает НЕКТО! И что очень устраивает Йоко, которая чертовски хорошо знает, как это чертовски сильно устраивает НЕКТО!

— Каждый способен пойматься на это, — объяснил феномен, которого нет, НИКТО.

— А почему Пат не просиживает с нами вечера напролёт?.. Почему Мари здесь нет?..

Мари, к тому времени, в их компании уже образовалась. И стала для ВСЁ его половинкой.

— Потому! Что ты завёлся? Йоко для НЕКТО — это Йоко (а ещё — Терпсихора, Эрато и так далее по списку)! Неужели не ясно и не видно?

— Видно! Вопрос в том, что думает на этот счёт сама Йоко.

— И что же она, по-твоему, думает?

— Она думает, что её мозги, которые находятся понятно где, не могут быть сравнимы с тем, что есть у всех!

— Об этом НЕКТО лучше не знать, — улыбнулся НИКТО. — Страшно представить, что будет, если он об этом узнает.

— Тем хуже для него! — рассмеялся от души ВСЁ…

(«МНЕ ПОВЕЗЛО. ВОЗМОЖНОСТИ САМИ НЕ ПРИХОДЯТ, но они иногда создают условия ими воспользоваться». Одри Хепбёрн.)

На следующей репетиции, когда по обыкновению за НЕКТО тенью стояла Йоко, ВСЁ не смеялся от души:

— Йоко — САМЫЙ БОГАТЫЙ ЧЕЛОВЕК НА ЗЕМЛЕ…

— Богатый? — переспросил НЕКТО.

— Богатый!.. Она даже голая может что-то дать!..

Лицо Йоко стало пунцовым. Лицо НЕКТО пунцовым не стало. Йоко ничего не сказала. НЕКТО тоже не произнёс ни слова. Репетиция продолжилась…

(«ДЕВИЦЫ ВООБЩЕ ПОДОБНЫ ШАШКАМ: не всякой удаётся, но всякой желается попасть в дамки». Козьма Прутков.)

Все обязательные песни — такие, как «Сувениры» и другие модности! — они играли следующим образом: основной вокал и барабаны — ВСЁ, гитара, гитарные соло, а также вокал — НЕКТО, бас-гитара — НИКТО. Всё без особенных изысков и новшеств.

Что касается своих и несвоих композиций (например, Эмерсона) они играли иначе. На клавишах, вместе с гитарной импровизацией НЕКТО, мог начать играть НИКТО, а потом пересесть за барабаны. В это время за пианино садился ВСЁ, а бас в руки брал НЕКТО. Так они легко менялись инструментами, что не портило звучания, наоборот — делало его живее, разнообразнее, а визуально — зрелищнее. И это ещё не все придумки: на половине любой песни музыка могла — вдруг! — оборваться, и НИКТО, НЕКТО и ВСЁ о чём-то обыденно, запальчиво или уныло говорили — что приходило сию секунду им на ум и к слову! — предполагая, что вот таким может на предстоящем концерте стать диалог с веселящейся аудиторией! (Эта безумная тарабарщина потом выстрелила, и попала точно в десятку.) Про хронометраж: для одной песни он мог равняться и десяти, и пятнадцати минутам, до тех пор, пока тема не исчерпывалась до конца, до самого донышка: и в композиции, и в содержании текста.

— А кто у нас будет определять эту исчерпанность? — поставила вопрос ребром Йоко.

— У меня, в принципе, тот же вопрос: кто? — форте ударил по струнам НЕКТО.

— Мы! — ответил ВСЁ. — Кто же ещё?

— Кто конкретно? — настаивала на прямом ответе на прямой вопрос Йоко.

— Никто, — сказал НИКТО.

— Намёк понят… — НЕКТО потянулся рукой к своему микрофону…

(«ПОЧЕМУ все дуры ТАКИЕ ЖЕНЩИНЫ?!.» Ф. Раневская.)

— Объясняю для особо понятливых… — спокойным голосом, но через акустику, произнёс ВСЁ, — в «НИКТО, НЕКТО И ВСЁ» нет главных! Мы не симфонический оркестр, где главный дирижер — царь и бог.

— Дорогуша, такого не бывает! — встала на дыбы Йоко. — Главный должен быть главным!.. ВСЁ должен быть ВСЁ! НИКТО должен быть НИКТО! НЕКТО должен быть НЕКТО!

— Всё должно быть по правилам, — согласился ласково НЕКТО.

— Всё, что творится здесь, творится не по правилам, — сказал НИКТО.

— Значит, и итог будет соответствующим! — Йоко скомкала листок партитуры и яростно швырнула его в угол.

— Я и говорю: зачем изобретать велосипеды? — спросил НЕКТО. — Все они давно изобретены.

— Если мы пойдём по пути «велосипеда»… — НИКТО подождал, пока в репетиционной не установится тишина, — то проект «НИКТО, НЕКТО и ВСЁ» можно завершить: смело, без обсуждений. И предновогоднего концерта не будет, и не будет ничего.

— Я — против! — заявила категорично Йоко. — Концерту быть!

— Быть или не быть — вот в чём вопрос! — сострил ВСЁ.

— К лешему твоего Шекспира, — уклончиво произнёс НЕКТО. — Я — за то, чтобы мы — как это выразиться? — звучали…

— А сейчас мы звучали? — спросил НИКТО.

— Ну, вроде бы… И что?

— Звучали не как все?

— Ну, не как все… — ответил осторожно НЕКТО. — И что?

— Или это выглядело жутко плохо?

— Не плохо… И не жутко…

— Тогда включаем мозги и отвечаем: если состоялось звучание — значит, состоялись в этом звучании и мы?

— Вроде бы… — согласился неуверенно НЕКТО. — Как будто всё состоялось…

— А я вот этого не вижу! — ответила твёрдо Йоко.

И репетиция продолжилась.

Были улажены последние шероховатости с техникой, когда и в каких моментах звук должен быть громче, а когда — глубже, а когда надо было дать ему больше воздуха, чтобы слышалось дыхание музыки.

Через пару дней они впервые выступили для публики….

17. Послевкусие праздника, который не должен был состояться.

17 — 1 +7, где «единица» — это олицетворение нового цикла, мотивация, прогресс,

стремление к цели и успеху; «семёрка» — это открытие, пробуждение сверхспособностей.

Планировалось, что концерт 31 декабря начнётся в 18.00, и закончится в 19.00.

Закончился он в 22.00. Причём, учёное сообщество, войдя во вкус веселья, потребовало продолжения банкета, и потребовало твёрдо и упрямо. Директор НИИ, взяв в руку микрофон, объявил, как на партсобрании, что праздник закончен, потому что он и так «затянулся» на целых три часа лишнего времени.

— Вы что забыли, что в полночь мы всё должны сидеть за домашним столом? — сказал он в завершении своей речи. — Что с вами: вы все с ума посходили?..

(Пресс-конференция с Битлз. Репортёр: Какова ваша реакция на психиатра из Сиэтла, который сказал, что Битлз — это угроза? Джордж: ЭТО ПСИХИАТРЫ — УГРОЗА…)

Кто-то из сотрудников крикнул в ответ:

— А мы не хотим дома! Мы хотим здесь!

Перечащего директору поддержали, но не очень громогласно. И скоро зал опустел.

Последней ушла улыбчивая, миловидная зампредпрофкома НИИ в модном джинсовом платье, которая напоследок, без комментариев, вручила НЕКТО простой почтовый конвертик с надписью от руки «Гонорар музыкантам». Йоко обнаружила в нём семьдесят рублей.

— Эта дамочка тоже не сильно спешила к семейному очагу, — улыбнулся НЕКТО. — Это было заметно.

— Если бы не наши девчонки, она бы точно ещё задержалась! — заметил ВСЁ, и получил звонкую затрещину от Мари.

Пат, Йоко и Мари были здесь, с начала и до конца концерта.

Ещё зампредпрофкома перед уходом сообщила, что НИКТО, НЕКТО и ВСЁ могут здесь пировать, хоть до утра: заслуженно! И принять это, как маленький знак внимания от НИИ: директор в курсе, и охрана — тоже.

Из сейфа для аппаратуры ВСЁ принёс, закупленные заранее, минералку, сок и пару бутылок «Таласа».

Салатики и фрукты, которые были приготовлены благодарными сотрудниками НИИ, они расставили на акустических колонках.

— Ну, и будем пировать до утра! — ВСЁ подбросил барабанные палочки вверх: одна из них застряла между стекляшками в люстре под потолком, вторая — угодила прямиком в Йоко. — Потому что праздник состоялся!

— Который не должен был состояться… — сказал НИКТО.

— Почему? — спросила Мари. — Потому что не должен был состояться никогда?..

(«САМО НАШЕ существование ПРОХОДИТ В АТМОСФЕРЕ НЕСУЩЕСТВОВАНИЯ…» Бхагават Гита.)

В зале, когда они остались одни, стало пронзительно тихо, как бывает после грозы: стихия утихла — наступило волшебное умиротворение и покой во всём.

За гранью настоящего остались экспрессивные импровизации НЕКТО в сопровождении барабанов ВСЁ и мощной основы баса НИКТО. За гранью настоящего остались хулигански-жёсткие басовые соло НИКТО в сопровождении ударных и гитары НЕКТО. За гранью настоящего остались импровизации ударных ВСЁ с непредсказуемыми штрихами–вставками гитары НЕКТО. Гроза прекратилась, и в зале ощущался запах озона, которым хотелось дышать и дышать, и которым нельзя было надышаться.

НИКТО покопался в своем портфеле, достал «Фиесту» Хемингуэя, полистал книжку и, найдя нужную страничку, процитировал:

— « — Выпейте ещё коньяку, — сказал граф.

— Там выпьем, — сказала Брет.

— Нет. Выпьем здесь, здесь тихо.

— Подите вы с вашей тишиной… Что это мужчины вечно ищут тишину?

— Мы любим тишину, — сказал граф, — как вы, дорогая, любите шум…»

— И к чему здесь сей глубокоумный диалог? — с насмешкой спросила Йоко. — Про тишину — прямо-таки оглушающая мудрость: мудрее не придумать! Вот тоже мне — проблема на пустом месте.

— А «вы, дорогая, любите шум»? — спросил ВСЁ, обращаясь к Йоко.

— Да, я люблю шум! И веселье! И праздник!..

НЕКТО суетился с наполнением стаканов портвейном.

Когда все выпили, кто — по глотку, а кто — до дна, и ажиотаж прошёл, НИКТО сказал:

— А он, праздник, точно состоялся?.. Может, это была иллюзия?.. Мираж?.. Сумасшествие сумасшедших?

— Состоялся! — ответила Йоко.

— Без вопросов, — подтвердил НЕКТО.

— Я в восторге! — захлопала в ладоши Мари. — От сумасшествия сумасшедших.

Пат не сказала ничего. Она сидела на коленях НИКТО, обняв его одной рукой, во второй руке она держала большое красное яблоко, и была похожа на домашнего котёнка. Критически короткое платьице тигровой расцветки и светло-коричневые ботфорты органично дополняли этот образ.

НИКТО на ухо шепнул Пат:

— А твой наряд мог быть и подлиннее.

Пат — тоже на ухо НИКТО — ответила:

— Короткими должны быть две вещи на свете: юбки и… афоризмы! Зачем моему платью быть длиннее? Нет, оно никак не может быть другим.

— Почему?

— Потому что такая длина, какая есть, нравится тебе — это главное. Что подумают обо мне другие, меня не интересует. Эту тигровую шкурку… — Пат одёрнула платье, — мамка к этому концерту специально подарила мне.

— Я думаю, что больше — мне.

— Я ей это тоже сказала.

— А она?

— Она согласилась… — Пат рассмеялась. — И потом — если я с тобой, то мне позволена любая длина моих юбок и платьев…

(«СЧАСТЬЕ СИДЕЛО В НЕЙ пушистым КОТЕНКОМ…» А. Грин.)

— Опять двадцать пять! — гневно выговорил ВСЁ. — Пат и НИКТО, кажется, категорически игнорируют нашу компанию. Может, мы мешаем им на этом празднике жизни? Мы здесь, часом, не лишние?

— Что ты говоришь? — сказала Пат. — Вы не можете быть лишними. А нам разве нельзя посекретничать: чуть-чуть?

— Только чуть-чуть! — предупредила сурово Мари.

— Я буду за этим строго следить, — добавила Йоко.

НЕКТО, тем временем, обнаружил почти полную бутылку армянского коньяка, стоявшую около акустической колонки, забытую по недоразумению ученой публикой.

— Приятный сюрприз! — сообщил ликующе он, разглядывая этикетку на бутылке. — Для каждого приличного пьяницы!

— А ты пьяница — приличный? — спросила Мари.

— Более чем! — ответила Йоко. — Хотя он и коньяк такой никогда не пил. Это я знаю.

— Да, не пил. И что? Это не мешает мне быть приличным пьяницей! Все музыканты — немного пьяницы.

— Все ли? — спросила Пат.

— Все до одного! — подтвердила Йоко. — Как и художники. Это я вам говорю.

— Всё великолепно, только наливать коньяк куда: в гранёные стаканы? — потешно нахмурил брови ВСЁ.

Ни одной рюмки под рукой не было. Решили пить по очереди из горлышка. Начала Йоко, за ней — остальные.

— Прайс отдыхает, — сказала Пат.

— Точно-точно! — согласилась Мари. — Вторую серию «О, счастливчика» я сегодня увидела воочию. Слушайте, а как здорово ВСЁ сказал про брюлики, которыми пусть трясут те, у кого они есть! Я знаю — это слова Леннона, но, судя по реакции зала, многие об этом вряд ли догадались. А как здорово вы придумали прерываться на полуфразе и говорить с залом, и потом продолжать играть!

— Я думаю — искушённый Запад был бы в шоке — приятном! — если бы увидел такое! — тоном знатока шоу-бизнеса проговорила Йоко. — Без вопросов!

— Да уж, да уж, — степенно произнёс НЕКТО, — НИКТО сегодня отличился…

— Отличился! — подхватила Йоко. — И не отличился… Его хлебом не корми — дай только вволю позабавиться в логично-алогичном трёпе по любому поводу: ему нужны уши, сотни ушей, направленных в его сторону! Он их нашёл.

— А мне понравилось про интервью битлов, — заметила Мари. — И зал был в полном отпаде: «Музыка не была для нас работой. Мы стали музыкантами как раз для того, чтобы не работать»! А эта цитата от битлов: «ЕСЛИ БЫ НА МЯСОКОМБИНАТАХ БЫЛИ СТЕКЛЯННЫЕ СТЕНЫ, ВСЕ СТАЛИ БЫ ВЕГЕТАРИАНЦАМИ»!

— Конечно, Битлз — это Битлз! — просиял ВСЁ. — «МЫ НИКОГДА НЕ ИСЧЕЗАЛИ ИЗ ПРЕССЫ, но интересное дело: КОГДА МЫ НЕ ДАВАЛИ ИНТЕРВЬЮ, О НАС ПИСАЛИ БОЛЬШЕ, ЧЕМ КОГДА ДАВАЛИ…» Джон Леннон. Было бы ещё неплохо (плюс ко всем плюсам!), если бы то, что они говорили, было услышано.

— Это было бы славно, — сказала Пат.