Бесплатный фрагмент - НИКТО, НЕКТО и ВСЁ

Посвящается Н. Я. и Е.Л., а также всем,

кто жил в зловещие времена БИТЛЗ и брежневского ЗАСТОЯ.

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ.

Предполагаю очевидное недоумение Читателя (если таковой, вопреки всем технократическим напастям ХХI века, образуется!), который с понятным пристрастием непременно полюбопытствует: почему жанр «НИКТО, НЕКТО и ВСЁ» определён, как «черновик»? Почему не «роман», не «повесть» (или ещё что-нибудь другое и привычное)?

И почему «черновик» именно «забавный», а не курьёзный или какой-то иной (синонимов-то кругом изрядно, навалом, прорва)?..

Вопросы справедливые.

В 1978 году, в несуществующем сегодня городе Алма-Ате, когда галопом были написаны «НИКТО, НЕКТО и ВСЁ», этот рабочий подзаголовок подразумевал, что рукопись — только скелет, который потом предполагается доработать, чтобы он оброс гармоничной мышечной тканью, и рукопись в окончательном варианте получила бы более совершенное физическое тело.

После 1978-го прошло четыре десятилетия, однако ничего не наросло.

До «забавного черновика» — по «забавному» стечению обстоятельств! — не дошли руки у автора. И рукопись благополучно пребывала все эти годы в анабиозе, затерявшись в моём архиве среди других бумаг, скопившихся в суете сует за это время.

Хотя… что есть эти сорок лет? (В сравнении, скажем, с продолжительностью жизни дуба (1500 лет), привычного земного нашего соседа?) Это ничто!.. Тем более в нашем случае, когда с 1990-х — за менее, чем три десятилетия! — отношение человечества к бумажным носителям информации изменилось кардинально, на 180 градусов.

Среди современных анекдотов мне понравился такой: девушка предлагает знакомому… переписываться с помощью настоящих бумажных писем: мол, романтично и всё такое… Он долго молчит, потом спрашивает: «Натаха!.. Ты — в тюрьме?..» Смешно.

«Тарас сел на коня. Конь согнулся, а потом засмеялся…» (Из сочинений учеников средней школы в капиталистической РФ).

«Переписка Льва Толстого занимает не один том, — заметил Сергей Капица, и с грустью спросил: А ЧТО ОСТАНЕТСЯ ПОСЛЕ НЫНЕШНЕГО ПОКОЛЕНИЯ? Их эСэМэСки будут издавать в назидание потомкам?»

Исходя из этого, логичен следующий вопрос: зачем людям нужны книжки — как некий пережиток прошлого! — когда есть интернет?

В качестве аргументации приведу простой, как три советских рубля, пример: застряли Вы, скажем, в автомобильной пробке, а Вам вдруг позарез — ну, мочи терпеть больше нет! — понадобилось «Государство» Платона или «Домик в Коломне» Пушкина — не проблема. Несколько привычных — на автомате! — манипуляций с мобильником и Вы уже слушаете (или — читаете) нужный текст.

«Онегину нравился Байрон, поэтому он и повесил его над кроватью…»

А вот — для пущей убедительности! — ещё одна интересность, в стиле тех же «трёх рублей». На «Авито» мне на глаза попалось объявление: продам Библиотеку Всемирной Литературы, нечитанную, нецелованную, в суперобложке, как только что из типографии, 100 руб. (!?) за том. Не мог пройти мимо, позвонил, чтобы поинтересоваться, как далеко от меня находится БВЛ: может, съездить и купить в подарок для внуков? Мне ответили, что продавец готов сам доставить товар — был бы покупатель. Я сказал, что предложение заманчивое, издание великолепное, но надо… подумать. Мне с угрозой ответили, что торг уместен. Я поблагодарил… В течении следующей недели меня настойчиво — настырно! — атаковал продавец БВЛ: когда и куда, наконец, ему везти этот хлам, пока он не выкинул его в мусоропровод?.. Вот такая история! Вот такой «балдёж!», как скажет юное поколение.

Вероятно, сегодня не очень нужны старые бумажные книжки. Нет потребности в классическом чтении. Есть только редкие предложения на бесплатных досках, подобных «Авито», как сигналы SOS: ПОМОГИТЕ!.. ИЗБАВИТЬСЯ ОТ МАКУЛАТУРЫ!

«Hа поле раздавались стоны раненых и мертвых…»

Всего-то полвека назад люди пишущие и публикующиеся были читаемы в народе и, в пределах здравого смысла, почитаемы. Их количество нельзя было назвать тьмой. Сейчас пишущих во Всемирной паутине и публикующих себя сами — тьма, а читателей — раз, два и обчёлся. Почему?

Если раскручивать тему дальше — напрашивается другой каверзный вопрос: а покажите мне сегодня те книжки, которые бы — как прежде! — передавали из рук в руки? На неделю, на день, на ночь? Их нет.

Дайте мне ссылку на источник в Сети, где бы Президент РФ (премьер, сенатор, депутат и т.д.) трепетно обсуждали новую книжку современного Булгакова… Отсюда следует вывод, банальный (и до зевоты скучный): зачем тогда древние — из прошлого века — рукописи превращать в книжки? Не-за-чем. Нет причин.

«Хлестаков сел в бричку и крикнул: «Гони, голубчик, в аэропорт!..»

Безвыходных ситуаций, однако, не бывает. И я нашёл лучшее, по-моему, применение своему архиву. Суть его проста, как всё гениальное: когда в саду надо развести костер, чтобы сжечь сухие сучья и ветки, бумага, как нельзя, кстати. А наблюдать, как горят рукописи, зная, что рукописи не горят, одно удовольствие.

Алгоритм предания огню негорящего прост. Сначала — как получится, на удачу — берётся охапка бумаги. Потом происходит беглое «знакомство» со знакомым: что же там попалось в руки на этот раз? О, это любопытно, отмечаю я. «Любопытное» сопровождается душещипательным (шутка!) воспоминанием о времени и месте написания. Всё, ритуал закончен. Слёзного прощания не предусмотрено (рукописи не горят! проверено автором, поскольку, если некая комбинация мыслей улетела в Космос — при определённых условиях эти мысли, звено за звеном, не трудно вытащить обратно и превратить в привычные закорючки на бумаге.) А уж потом можно чиркать спичкой.

«Умер М. Ю. Лермонтов на Кавказе, но любил он его не поэтому!..»

Когда в охапке оказалась «НИКТО, НЕКТО и ВСЁ», руки мои не поднялись развести рукописью костёр. Наоборот — захотелось, против обыкновения, очистить её от пыли, прогладить помятые временем странички утюжком, пыхтящем на углях, и даже, может быть — восстановить то, что было погрызано мышками, которые полакомились — странное дело! — самыми вкусными, на мой взгляд, кусками текста. Как они это различают — не ясно. На уровне интуиции, генетической памяти или по каким-то другим признакам?..

Дальнейшее выглядело так. Моя природная леность оказала мне добрую услугу. Я подумал: а смысл городить огород? Зачем привносить отсебятину через столько лет? Пусть написанное давным-давно выглядит сейчас в чём-то косо, а в чем-то криво, но пусть всё останется, как есть. И потом: содержание «забавного черновика» — где-то романтическое, а где-то наивное — продиктовало особую его форму. Поэтому и было решено — перепечатать остатки сохранившегося текста и все дела.

«Глухонемой Герасим не любил сплетен и говорил только правду…»

Была ещё одна веская причина не трогать написанное сорок лет назад, чтобы ненароком не разрушить те тонкие и хрупкие конструкции прошлого, которые состоялись, как реальность. Товарищ жены по работе, живущий сегодня в Калгари, рассказал о своих впечатлениях после посещения Алма-Аты: несмотря на новомодные архитектурные изыски, которыми «преобразился» город, своё лицо, органичное и ни на что не похожее, он утратил: прежней Алма-Аты больше нет. На ней, по его словам, печать типичного мамбетского аула с… неказахскими небоскрёбами и всеми признаками современной цивилизации: сотни тысяч иномарок, движущиеся по улицам и припаркованные на обочинах, и, соответственно — пробки в часы пик; всюду — куда не глянь! — магазины, магазины, магазины; всюду — реклама, реклама, реклама; все — продавцы, производителей — раз-два и обчёлся…

Я про себя подумал: если бы кто-то по барской прихоти оплатил мне все накладные расходы (дорогу в Алма-Ату, гостиницу и прочее), я бы отказался отправиться в «прошлое», как это сделал товарищ жены. Пусть Алма-Ата для меня останется такой, какой она осталась в памяти.

«Вдруг Герман услыхал скрип рессор. Это была старая княгиня…»

Какие же сакральные — если таковые есть! — ценности, вокруг которых закручено повествование, кроются между строк в этом «забавном черновике»? «Как молоды мы были? Как искренне любили»?.. Как и чему учились (понемногу и как-нибудь)?.. Как в эйфории взросления, в эйфории познания себя и мiра кутили по барам, забавно многомудрствуя вокруг вечных тем с бокалом «шампань-коблера» в руке?.. Как соблюдали (или не соблюдали) строгие предписания «Кодекса поведения алма-атинцев»?.. Как творили музыкальные гениальности «на коленке», подражая и не подражая Битлз?..

Другими словами: что в «НИКТО, НЕКТО и ВСЁ» есть такого разэтакого?

Главное — по-моему — это ответ на вопрос: что есть БУДУЩЕЕ? И каким оно может стать, если произойдёт определённая трансформация настоящего, которая повлечёт за собой цепную реакцию изменений во взаимоувязанных между собой событиях.

Кроме уже сказанного, добавлю коротко, о чём ещё рукопись. (Одна из сверхзадач!) Она об эволюции и деградации человеческого Я. О том, что есть реальность и что есть иллюзия.

По поводу слова «забавный». Оно знаковое, и характерное для НИКТО, одного из персонажей. Подробнее об этом читатель узнает, если осилит рукопись до конца.

«Отец Чацкого умер в детстве…»

И последнее. Кроме расстановки запятых, в текст были внесены некоторые новые цитаты, ссылки и мои неказистые размышления по поводу давних событий и фактов, которые — по понятным причинам! — не могли быть внесены в 1978 году.

Вот и все мои старания, и участие в забавном черновике, который никогда не будет доработан до чистовика (за исключением этого корявого предисловия).

РФ, 2018.

Часть первая

Да здравствует право читать

Да здравствует право писать!

Правдивой страницы лишь тот боится

Кто вынужден правду скрывать

Р. Бёрнс

…трое шестнадцатилетних мальчишек, еле-еле передвигая ноги, плелись гуськом по мрачному — до тошноты! — коридору административного здания товарной станции Алма-Аты-2 к окошку кассы, чтобы получить заработанные 150 рублей за разгрузку вагона со шпоном.

— Здесь явно попахивает мертвечиной… — сказал один из них.

— Какая здесь может быть мертвечина, если вокруг ни души? — спросил изумлённо второй.

— Значит, мертвечиной попахивает от нас — больше не от кого, — подытожил бесстрастно третий.

Логика была железной: нечего на зеркало пенять — признаки разложения надо искать в самих себе…

Был первый вечерний час воскресенья, 26 октября 1975 года.

(«ВЫ НАСТОЯЩИЙ АЛМА-АТИНЕЦ, если В ЛЮБОМ, САМОМ ПЛОСКОМ ГОРОДЕ МIРА ЛЕГКО РАЗБЕРЁТЕСЬ, ГДЕ ЕСТЬ ВЕРХ УЛИЦЫ, РАЙОНА, МЕГАПОЛИСА (относительно гор, как в Алма-Ате), А ГДЕ — НИЗ…» Из «Кодекса поведения алма-атинцев». )

Если бы им, троим, утром сказал какой-нибудь умник, что за этот день они очистят железнодорожный вагон от шпона, они, вероятно, очень бы захотели в это поверить. Но, вряд ли, в это поверили бы. Между словами «поверить» и «сделать» зияла пропасть. Они эту пропасть перемахнули. Как перемахнули? Это вопрос из категории «не имеющих ответа». Ответа ясного и простого.

Преодоление пропасти — однако! — не переполняло их особенной радостью.

Больше их переполняло полное безразличие ко всему, что происходило, что происходит и что будет происходить вокруг: здесь, на товарной станции, куда их сегодня — почему-то! — занесло, а также в Алма-Ате, где находилась эта станция, а также на всей планете Земля, где маленькой точечкой обозначилась Алма-Ата, а также во всей Вселенной, где затерялась эта голубая планетка с названием Земля.

Они готовы были — тотчас же! — плюхнуться на махрово-пыльный бетонный пол этого длиннющего коридора, ведущего в никуда, и час, другой — а лучше — вечность! — отдохнуть. Было ощущение, что Земля (и, соответственно, Алма-Ата!) подверглась внезапной атаке. С применением фантастического оружия. Всему живому — смерть, а они, трое, в своих физических телах, остались — по нелепому недоразумению! — в целости и сохранности.

Первого звали НИКТО, второго — НЕКТО, третьего — ВСЁ…

Летающие эхом звуки, шаркающих по полу башмаков троих мальчишек больше походили на жуткий сон, чем на реальность.

— Здесь никого нет, — сказал НЕКТО, с явными нотками раздражения, гнева и агрессии: страшный коктейль!

— А мы? — сказал ВСЁ, в голосе — явные нотки сарказма: так и хочется расхохотаться.

— Мы здесь не в счёт, — сказал НИКТО, в голосе — полное безразличие: какая разница, что было, что есть и что будет через мгновение или через минуту?

— Мы — трупы? — спросил ВСЁ.

— Я — труп! — ответил НЕКТО. — Это точно.

— Ты — труп? — спросил НИКТО. — А я, по-твоему, кто? Труп, как и ты?

— Ты, как здесь ни крути, как был, так и остаешься быть прежним НИКТО.

— Хотел бы и я быть тем, кем есть НИКТО, — сказал ВСЁ. — Однако, по всем признакам, я — ещё — не труп, как НЕКТО, но очень близок к тому, чтобы в него превратиться, и им стать.

— Оптимистичное признание! — заметил НЕКТО.

— Да, как на духу…

(«МЁРТВОМУ, КОНЕЧНО, СПОКОЙНЕЙ, да уж больно скучно…» Сухов, «Белое солнце пустыни». )

Они по-прежнему гуськом, из последних сил, продвигались вперёд по коридору, тупо рассматривая таблички с надписями на дверях слева и справа.

— Ну, их на фиг все эти мерзкие деньги — к свиньям собачим! — заявил категорически ВСЁ. — Зачем трупам деньги?

— Ну, уж нет! — ответил твёрдо НЕКТО. — И к каким это — свиньям собачим? Вот уж, сказанул, так сказанул: свинья у тебя оказалась в теле собаки? Или собака в теле свиньи? Браво!.. Не знаю, как кому, а мне — пусть даже и трупу — деньги совсем не помешают!

— Ты, я вижу, очень умный? — спросил НИКТО.

— Нет, я слишком умный!

— Очень хорошо: тогда… если ты — труп, то, как тебя может давить жаба? — спросил удивлённо ВСЁ.

— Это, вероятно, особая жаба — трупная, — предположил НИКТО.

— Сами вы — жабы! — набычился НЕКТО…

(«ПУСТЬ УМИРАЮТ ДУРАКИ, были б целы тюфяки». Козьма Прутков.)

Обстановка накалялась с каждой секундой. Силы были на исходе.

— Ну, да, нам только и остаётся, как устроить маленький мордобойчик — междусобойчик, в аккурат под занавес, по всем законам жанра: найдём главного виновника всех наших проблем и врежем ему по полной! — сказал НИКТО.

— Идея великолепная: я, лично, за, — утомлённо произнёс ВСЁ.

— Да уж — да уж: великолепное завершение этого великолепного дня, — фыркнул НЕКТО, — великолепнее не придумать…

Они остолбенели, когда увидели по левую руку искомо-заветную табличку «КАССА» над окошком с решёткой из арматурных прутьев, откуда доносились еле слышимые звуки присутствия там ещё кого-то, кроме них троих: значит, на Земле-матушке ещё кто-то выжил?

— Трупы потихоньку начинают сходить с ума… — обозначил суть невероятной иллюзии, которая превратилась в реальность, НЕКТО, — это точно.

— Придурок! — возмутился ВСЁ. — Как трупы могут сходить с ума? Они же — трупы…

Они уже не верили ни глазам своим, ни ушам своим. Если даже принять версию о выживших — то какой-такой ненормальный может быть здесь, в кассе, в этот воскресный день и вечерний час, чтобы ожидать их, троих наглых юнцов, для вручения им (если ещё и не трупам, то, явно, существам, уже находящимся на зыбкой грани между жизнью и смертью!) вымученных несчастных денег? Никто! Это двести процентов из ста.

Нет — и не может быть! — здесь никакой «КАССЫ».

Нет — и не может быть! — здесь никаких посторонних звуков.

— Ау! Люди! — крикнул НИКТО, и шарахнул, что было сил, кулаком по решётке.

— Если они — люди… — заметил флегматично ВСЁ.

Окошко «КАССЫ» через паузу, равную вечности, отворилось и обнаружило недовольную — до безобразия! — женскую физиономию без явных национальных и возрастных признаков.

— Киборг… — еле слышно прошептал ВСЁ.

— Сам ты — киборг! — ощерился НЕКТО.

— Киборгша… — уточнил НИКТО.

— Что-о-о? — прорычала Киборгша…

(«СЧАСТЬЕ ДЛЯ ВСЕХ, ДАРОМ, и пусть никто не уйдет обиженный!» Стругацкие, «Пикник на обочине». )

— Где наши деньги? — спросил НИКТО с металлом робота в голосе: с подобными надо говорить голосом подобных.

— Где — где: в Караганде! — огрызнулась Киборгша…

Через паузу, опять равную вечности, она брезгливо швырнула в руки НИКТО платёжную ведомость:

— Закорючку поставь против галочки, умник. Сумму — прописью!

— Двадцать? — НЕКТО, не поверив глазам своим, застыл с открытым ртом — это состояние медики определили бы, как шок, как запредельное психическое потрясение.

— Нет, две-сти! — ответил ВСЁ. — Только без одного нолика.

Шутки шутками, однако, и он, так же, как и НЕКТО, тупо уставился в ведомость: что это — описка? кошмарный сон, который им привиделся наяву?

НИКТО взял дрожащими, никак не желающими слушаться, пальцами, шариковую ручку и, пляшущим почерком, накарябал в платёжке: двадцать руб.

(ЧЕЛОВЕК КАК УСТРОЕН? Он видит надводную часть айсберга, остальные 2/3 ледяной глыбы он дорисовывает в воображении: всё просто…)

— Подпись, умник! — рявкнула Киборгша.

НИКТО поставил подпись и сунул ведомость под решетку. Капельки пота образовались у него на лбу.

Киборгша в ответ кинула на алюминиевое блюдечко, прибитое гвоздём к подоконнику, две красных купюры с профилем вождя мирового пролетариата, и захлопнула — что было сил, как это сделал чуть раньше НИКТО — кассовое окно: всё, баста — не тот случай, чтобы устраивать здесь выяснения и мутный базар!..

(Позже НИКТО предложит внести в «Кодекс поведения алма-атинцев» особый пункт, где обозначится мысль, заимствованная у Германа Гессе: «ВЫ НАСТОЯЩИЙ АЛМА-АТИНЕЦ, если МОЖЕТЕ СДЕЛАТЬ ЧЕЛОВЕКА СЧАСТЛИВЕЙ И ВЕСЕЛЕЕ, ТО СДЕЛАЕТЕ ЭТО В ЛЮБОМ СЛУЧАЕ, ПРОСИТ ОН ВАС О ТОМ ИЛИ НЕТ…»)

До шпона — однако! — НИКТО, НЕКТО и ВСЁ надо было ещё дожить.

Если исходной точкой считать 32 августа 1974 года, то доживать предполагалось одно лето и 55 дней.

(И, вообще, вполне вероятно — сложись что-то не так! — и разгрузка вагона с шпоном могла не состояться вовсе, не случись к ней необходимых предпосылок.

Не произошли бы эти, некоторые, причинно-следственные невероятности и всё тут: никакого шпона не было бы! и ничего не попишешь…)

1. 32 августа.

Цифра «один» означает движение от небытия к полноте,

являясь символом Созидания, Творения.

Школьный плац источал запах свежего асфальта.

Ещё вчера здесь, на улице Каблукова (чуть выше Плодика), был пустырь. Сегодня — как в сказке, мгновенно — образовалась новая школа.

В точности через дорогу от школы находились — очень нужные городу — заведения: диспансер для психов, спецучреждение для малолеток-мальчиков, которых нельзя было посадить по уголовке в зону, и такое же спецучреждение для малолеток-девочек, чуть выше по Каблукова — дом престарелых.

И вот построилась буквой Н новая школа и улица Каблукова в этом удивительном месте непонятным образом гармонизировалась (или, может, наоборот, дегармонизировалась?). Был пустырь — вроде чего-то не хватало. Вырос типовой храм знаний — вроде стало хватать всего. Почти, как это случается на гениальных полотнах гениальных художников: нанесён последний удар кистью и всё встало на свои места.

Почти, как у Малевича…

(«В ИСТОРИИ МИРОВОГО ИСКУССТВА НЕТ, наверное, КАРТИНЫ С БОЛЕЕ ГРОМКОЙ СЛАВОЙ, ЧЕМ «Чёрный квадрат»… «НЕТ АРТЕФАКТА, ОБЛАДАЮЩЕГО подобной непреходящей АКТУАЛЬНОСТЬЮ…» — таковы оценки «Чёрного квадрата» Малевича авторитетных специалистов в области изобразительного искусства).

Школе был присвоен номер 63.

(Позже Пат скажет:

— 63 — это 6 +3. Или — три тройки: шестёрка — две тройки, плюс тройка существующая, которая есть в номере вашей школы.

— А почему не девять единиц? — спросит ВСЁ.

— Или — три в квадрате? — удивится НЕКТО. — И, вообще, есть ли смысл гадать на кофейной гуще и наводить туман при помощи каких-то цифр и чисел?

— Есть, — ответит НИКТО, — мой старый приятель Харрисон сказал, что цифры и числа отражают состояние Вселенной и являются символами космической энергии, а также определяют развитие какого-либо явления или события…)

Итак, на плацу с запахом свежеукатанного асфальта, перед новорождённой СШ №63 должна была состояться первая школьная линейка перед началом учебного года.

Пока она не началась, на плацу стоял галдёж осчастливленных школьников. Ещё немного и все они, переполненные неиссякаемой детско-юношеской энергией, хлынут внутрь храма знаний и усядутся за парты: не забавы для, постижения науки ради…

(«ЕСЛИ БЫ ВЫ ЗНАЛИ ВЕЛИКОЛЕПИЕ ЦИФР 3, 6 и 9, у вас был бы ключ ко Вселенной». Никола Тесла.)

Он стоял в некотором отдалении от этого галдежа.

И, будто, ничего не замечал вокруг. И, будто, ничего не видел.

Он стоял, словно Слепой (назовём пока его так).

Кроме этого странного Слепого, в толпе галдящих школьников выделялся другой мальчишка. Внешне он был точной копией Джона Леннона: очёчки, причёска, манера двигаться — всё, как у ливерпульской знаменитости! не хватало гитары, микрофона и обнажённой Йоко Оно рядом.

Он пристально наблюдал за Слепым: что же это за фрукт такой здесь объявился? Или, на самом деле, слепой, подумал он, или — тупой. После чего он склонился к версии смешанной, что Слепой — это тупой придурок. Или, наоборот — придурочный тупица (что звучало, по его представлению, более привлекательно, а, может, и правильнее). И сама эта замудрённая придумка ему очень понравилась, и как-то особенно согрела.

Почему согрела? И причём здесь тепло?

Гордыня и тщеславие в холоде и неуюте чахнут. А могут, вообще, дать дуба, склеить ласты, откинуть копыта, короче — сыграть в ящик.

Копия Леннона, неспеша — с издевательской ухмылкой на битловском лице! — подошла к Слепому.

Слепой, продолжая смотреть в никуда, хотел было монотонно произнести: «Ты -Леннон?». Но сказал — к собственному (и «ленноновскому» — тоже) удивлению! — другое:

— Ты — поляк?

— Поляк… — Точная копия одного из битлов вдруг стала меньше похожей на точную копию одного из битлов, поскольку от внезапного вопроса Слепого её (его) перекосило.

Теперь она, копия, обескураженно-ошалело рассматривала Слепого поверх своих стёкол с диоптриями: что же это за шизоидная непонятка образовалась перед ним?..

(«ЛЕГКО ЖИТЬ С ЗАКРЫТЫМИ ГЛАЗАМИ, не понимая, что ты видишь». Джон Леннон.)

— Как узнал? — спросила ливерпульская матрица с некоторой растерянностью в голосе, которую не удалось скрыть. И ей стало досадно за эту растерянность, за такой нелепый промах.

— Я жил в Польше, — ответил Слепой. — Прибыл, можно сказать, прямиком из заграниц, и сразу на бал.

Слово «из заграниц» прозвучало — будто нарочно! — с насмешкой. Копия Леннона насторожилась: что это опять за хихоньки, да хаханьки? что это за издевательские фортеля?

— Курица — не птица, Польша — не заграница? — В голосе битловской матрицы уже не было растерянности, в голосе был металл.

— Заграница… — ответил Слепой безучастно, — еще какая заграница — самая заграничная из всех заграниц, вместе взятых.

— И что: не приглянулась Польша?.. не по вкусу пришлась?

— Почему?.. — Пауза. — Приглянулась… — Пауза. — Но больше приглянулись польки.

Слово «польки» прозвучало без иронии. Точную копию Леннона ещё больше переклинило:

— Польки? Причём здесь польки? — И опять в голосе — предательская растерянность.

— Они ничем не отличаются от наших девчонок.

— От кого: от славянок?

— Ну, да, таких, как Маруся Огонёк (Пола Ракса) из «Cztery танкиста i pies»…

(Фильм «Четыре танкиста и собака», снятый в 1966—1970 годах, пользовался грандиозным успехом, как в Польше, так и в других странах советского блока. Пола Ракса — польская актриса, родилась в городе Лида Гродненской области БССР. После войны (ВОВ) поселилась в Леснице под Вроцловом.)

Образовалась пауза, обоюдная.

Слепой продолжал смотреть в никуда.

Копия Леннона продолжала смотреть на Слепого, взвешивая все «за» и «против» их короткого диалога: этот, живший в Польше, в которой он, поляк, никогда не был —

пристукнутый? или прикидывается пристукнутым? а, может, его пристукнуть, чтобы содержание стало соответствовать форме? и тогда он вернётся в настоящее школьного галдежа и перестанет витать где-то в облаках?

— Ты — кто? — прозвучал вопрос, в котором теперь не было и тени растерянности.

— Я — НИКТО, — последовал молниеносный ответ.

— …

— Я — НИКТО, — повторил НИКТО. — А ты — кто?

— Тогда я — ПОЛЯК.

— Это никак не стыкуется: я — НИКТО, а ты — ПОЛЯК.

— Ладно, хватит здесь втирать про стыковки и нестыковки! — пришла в неистовое негодование битловская матрица. — Тогда я, по-твоему, кто?

— Кто ты, чтобы стыковалось?.. — спросил отрешённо НИКТО: он был по-прежнему вот здесь рядом, во плоти, к которой можно прикоснуться, и — в тоже время — словно его здесь не было.

В тот момент хватило ещё одной-единственной искорки и произошла, наверное, маленькая драчка. Маленькая спонтанная потасовка, какая обычно случается среди старшеклассников: кто-то должен доминировать, а кто-то — подчиниться доминированию.

Драчки не случилось.

— Да-да-да! — торопливо и гневно выкрикнула копия Леннона. — Чтобы стыковалось!

— Если я — НИКТО, то ты — НЕКТО…

Пауза.

— Лен-нон… не может быть никем иным, как НЕКТО…

Было видно, как НЕКТО — в момент! — спёкся: потеплело в его глазах, во всём его облике не осталось больше и следа прежней воробьиной агрессивности.

— Леннон — это Леннон, — сказал НИКТО. — Леннон — это НЕКТО! Логично?

— Логично… вроде бы…

(Позже, когда НИКТО будет рассказывать Пат о Битлз, он процитирует слова Харрисона о Ленноне: «НА ВОЙНЕ ЕСТЬ ЛЮДИ, КОТОРЫЕ ВСЕГДА ВЕДУТ В БОЙ ОСТАЛЬНЫХ. Джон был как раз таким…»)

Опять пауза. Пока она длилась, НЕКТО показалось, что школьный галдёж стал теперь каким-то иным, нереальным: раньше он, НЕКТО, был неотделим от него, а сейчас галдёж воспринимался, как нечто, существующее параллельно с ним.

— А зачем ты стоял на отшибе от всех? — спросил он.

— На отшибе?

— Ну, да. На отшибе.

— А, может, на пришибе? — спросил НИКТО.

— Это как? — НЕКТО был не на шутку озадачен коряво-нестандартным — на грани фола! — вопросом с непонятно-издевательским словечком «на пришибе»: что это за новые бесовские фортеля?

— Это… как ПРИШИБЛЕННЫЙ, — ответил НИКТО.

— Как тот, которого из-за угла пустым мешком? — уже радостно произнёс НЕКТО, и тут же, с досадой, отметил: значит, этот «пришибленный» стоял и будто читал его мысли?

— Конечно, пришибленный и должен стоять на отшибе.

— Да, верно, — НЕКТО почесал свою ленноновскую репу: вероятно, это означало его согласие с невероятным видением НИКТО о пришибленных и всех остальных в этом мiре.

Вероятно, это означало согласие с видением НИКТО о гармонии в этом мiре. С видением, которое никак не стыковалось с общепринятыми представлениями: не было бы НИКТО, который есть НИКТО — не было бы НЕКТО, который есть НЕКТО.

Получалось, что НИКТО и НЕКТО — существа взаимосвязанные и взаимообусловленные?

Последний постулат не просто не стыковался ни с чем, привычным слуху, он вдребезги разбивал всё, о чём говорили все… о чём вещали-мусолили газеты и журналы, о чём мусолили-вещали радиоприёмники и телевизоры, как на советской стороне от железного занавеса, так и в зарубежно-капиталистическом раю…

(Согласно второму закону термодинамики, ЛЮБАЯ СИСТЕМА, свойства которой изменяются во времени, СТРЕМИТСЯ К РАВНОВЕСНОМУ СОСТОЯНИЮ, В КОТОРОМ ЭНТРОПИЯ СИСТЕМЫ ПРИНИМАЕТ МАКСИМАЛЬНОЕ ЗНАЧЕНИЕ…)

Неподалеку от НИКТО и НЕКТО были локаторы, в виде шевелящихся ушей.

Эти уши принадлежали крепкого телосложения мальчишке с улыбкой доброго самаритянина. Он услышал странный — непохожий ни на что! — разговор. И ему этот разговор чем-то приглянулся, поэтому он спросил прямо:

— Если ты есть НИКТО, а ты — НЕКТО, можно я буду ВСЁ?

— Ну, да, это может как-то дополнить нас, — ответил НИКТО, — и, может, даже уравновесить неуравновешиваемое.

— Неуравновешиваемое? — поморщился НЕКТО.

— Да, неуравновешиваемое.

— Уравновесить?.. Дополнить?.. Это ящик Пандоры какой-то, а не тема… Хе-хе!.. Интрига на интриге, и интригой погоняет.

— Не будет интриги — не родится на свет ничего живого, — сказал НИКТО, — никакой путной музыки и никакой путной книжки.

— Ага. Значит, мы будем заниматься уравновешиванием неуравновешиваемого? — спросил НЕКТО, раздражённо-агрессивно. — Весёлое занятие!

— Нет интриги — нет ничего… — НИКТО по-прежнему стоял, глядя перед собой в никуда. — Чтобы из «ничего» сотворить что-то, надо сначала сконструировать интригу, или, по крайней мере, попробовать сделать это.

НЕКТО в ответ хотел что-то сказать, но звуки предательски не артикулировались: онемели вдруг — как назло! — голосовые связки, язык, губы.

Такая же реакция была и у ВСЁ: он стоял с лицом человека, которого на мгновение выключили из жизни, и он замер, словно статуя.

— Когда я ем — я глух и нем… — невероятным усилием воли выдавил, наконец, он из себя.

После этого они втроём — одновременно, как по сценарию: наигранно и по-клоунски! — шумно рассмеялись, чем привлекли внимание галдящего 9-б класса, в который они, все трое, были определены завучем новой СШ №63…

(«ОДНА ЧАСТЬ МЕНЯ ПОСТОЯННО ПЕРЕЖИВАЕТ, ЧТО Я ОБЫЧНЫЙ НЕУДАЧНИК, в то время, как другая, мнит себя Господом Богом…» Джон Леннон.)

— А кто-нибудь мне подскажет, какое сегодня число? — обратился к свежеиспечённым одноклассникам ВСЁ. — А то мои золотые что-то заклинило. — Он на самом деле озадаченно смотрел на свои наручные часы, постукивая ногтём указательного пальца по стеклу, они будто перестали тикать, будто кто-то вручную остановил их: замер маятник, замер весь механизм, остановились стрелки на циферблате.

Потом ВСЁ поднял руку вверх, показывая всем свои заклинившие золотые.

Теперь весь 9-б стоял с перекошенными физиономиями от дерзко поставленного вопроса: школьная линейка всегда проходит в последний день лета: ясен пень — здесь никакие золотые с бриллиантами часы не нужны. Чушь какую-то городит этот шут гороховый: время — оно и есть время. Мозги, верно, у него переклинило, а не часы.

— Само собой: сегодня 32 августа, — ответил негромко НИКТО, очень негромко.

Тем не менее, все — весь класс! — услышали этот ответ. Перекошенные физиономии 9-б ещё больше, чем после вопроса ВСЁ, исказились в сторону аномалии. И общешкольный галдёж стал для них совсем неслышимым, как в немом кино: люди вокруг двигались, что-то делали, что-то говорили, а звуков не было.

Центром внимания девятиклашек стала эта странно-диковатая троица: НИКТО, НЕКТО и ВСЁ…

(«ДА, ВСЁ, ЧТО ЕСТЬ В МИРЕ ВЕЛИКОГО, ЖИВЁТ В МОЛЧАНИИ. И говорит тишиною». И. Ильин.)

— Да, сегодня 32 августа, — повторил НИКТО. — Почему? Потому что 32-го не бывает, 32-го числа в календаре нет, как и нет ничего, что мы здесь наблюдаем.

— Значит, всё, что есть вокруг — это нам только кажется? — спросил ВСЁ.

— Интересный поворот! — заметил вкрадчиво-издевательски НЕКТО. Как он не старался, как не хотел, но прозвучало это именно так, а не иначе: вкрадчиво-издевательски.

— И школы?.. — спросил ВСЁ. — Её тоже нет?

— И школы…

— А что же всё-таки здесь есть? — хихикнула одна из девчонок.

— Есть пустырь с разбросанными селем валунами и камнями… — ответил НИКТО с прежним лицом провидца, прорицателя: ему самому потребовались немалые усилия, чтобы не расхохотаться перед онемевшим классом, но этого никто не заметил, — больше ничего нет.

— А мы? — возмутился НЕКТО. — Как с нами быть?

— Мы есть, пока есть…

Класс облегчённо выдохнул.

— Мы есть, как некое недоразумение, — объяснил необъяснимое НИКТО, — как то, чего не должно быть… Как случайное вкрапление в реальность 31 августа по форме, но не по несовместимому содержанию.

— Интересный поворот!

— Совместимость несовместимого какое даёт число?

— Какое? — спросил ВСЁ.

— Правильно! — ответил НИКТО. — Ответ засчитывается, как правильный: 32-е…

9-б — с перекошенными физиономиями — стоял по-прежнему перекошенным.

— Или — 33! — подвёл итог ВСЁ: потеху надо воспринимать, как потеху, а не стоять баранами с раскрытыми ртами. Он сиял своей неподражаемой, ослепительной улыбкой, от которой становилось «всем светлей» и теплей. — Теперь всё ясно и понятно…

Физиономии девятиклашек перестали быть перекошенными и стали изменяться в направлении к улыбке, подобной той, которая сияла на лице ВСЁ.

— А мне понятно, что среди нас есть один реальный придурок… — произнёс НЕКТО многозначительно, как мог произнести только НЕКТО.

Галдёж, как по команде, опять прекратился. И установилась тишина, какая бывает в космосе, в абсолютном вакууме…

(«ВСЕ ВЫ ГЕНИАЛЬНЫ И КРАСИВЫ. Вам не нужен кто-либо, кто рассказывал бы вам, кто вы и какие вы. Вы — те, кто вы есть». Джон Леннон.)

— А ещё мне сдаётся — все догадываются: кто есть этот придурок.

— Это является лишним аргументом… — заметил негромко НИКТО, — реальности такого феноменального явления, как совместимость несовместимого, а также ответом на вопрос: какое сегодня число — 31-е или 32-е.

— Или — 33-е, — вновь напомнил о своей версии ВСЁ.

После этого галдёж на плацу новой школы (которой не было!) возобновился с новой силой…

Таким образом, в летописи о «НИКТО, НЕКТО и ВСЁ» появилась первая запись: 32 августа.

Во второй записи летописи значилось:

2. ВСЁ — Ринго, НЕКТО — Джон, НИКТО — Джордж.

Цифра «два» характеризует двойственность мира. Свет и Тьма.

Если 1– это небесное Созидание, то 2 (1+1) — активизация нижнего мира.

Было бы странно, если бы после школьной линейки в тот день, 32 августа, ничего больше не произошло. И подобной странности не случилось.

НИКТО, НЕКТО и ВСЁ условились продолжить — совместимо-несовместимый! — диалог среди более приятных глазу декораций. Они заскочили домой, чтобы облачиться в нешкольную форму и выхлопотать у родителей карманные деньги. И через полчаса встретились на углу улиц Розыбакиева и Тимирязева, на той стороне, где была остановка троллейбусов в направлении к центру города.

На НЕКТО красовались очень модные расклешенные брюки темно-оливкового цвета и не менее модная приталенная оливкового цвета рубашка.

На НИКТО, конечно, были польские модности: джинсы «Одра» и простая белая, без рисунков и надписей, майка.

ВСЁ был одет в светлые коттоновые брюки и коттоновую рубашку такого же цвета.

— Логичнее, если бы моя одежда была на НЕКТО, — сказал НИКТО, — кто, в конце концов, среди нас поляк?

— Я — поляк, — ответил НЕКТО.

ВСЁ презабавно повернул свою голову так, как это делают собаки, пребывая в состоянии крайнего удивления:

— Точно?

НЕКТО хотел было набычиться, но потом заставил себя расплыться в улыбке: на шутку надо реагировать шуткой.

— Точнее некуда! — твёрдо ответил он.

— Тогда — хочешь-не хочешь — а тебе придётся перекинуться одёжкой с НИКТО, чтобы форма соответствовала содержанию.

— А меня — пока что — и моя одежда вполне устраивает!

— Иди ты? — ВСЁ опять уморительно изобразил поворотом головы собачье удивление.

— В натуре! — ответил НЕКТО ещё твёрже.

— Хотелось бы поверить, — продолжал подначивать ВСЁ, — но верится с трудом.

НЕКТО перестал улыбаться, в отместку: он, мол, тоже не лыком шит — ишь выискались тут умники, видали мы таких, видали и похлеще. И прокурорским тоном спросил:

— Ну, и каково же там, в Польше, в «самой заграничной из всех заграниц, вместе взятых»? Классно, наверное? Только про Полу Раксу больше втирать не надо: о ней мы уже слышали.

— В Польше? Это на твоей исторической родине? — ровно, с протокольным безразличием полюбопытствовал ВСЁ.

— Каково — на твоей, мы и так прекрасно знаем, — парировал НЕКТО, и, взглянув на ВСЁ поверх очков, ухмыльнулся.

— Польша, как Польша, — ответил НИКТО, в словах — ни эмоций, ничего…

(«ВЫ НАСТОЯЩИЙ АЛМА-АТИНЕЦ, если… «И ДЫМ ОТЕЧЕСТВА ВАМ СЛАДОК И ПРИЯТЕН…» Из «Кодекса поведения алма-атинцев». )

Теперь НЕКТО и ВСЁ, вдвоём, с подозрением стали рассматривать НИКТО. Они видели перед собой забавную и, одновременно, дикую нелепость, не имеющую объяснений: такого не может быть, потому что такого не может быть никогда. Им было не понятно, почему не было восторга у НИКТО от пребывания по ту сторону железного занавеса (как это должно быть у всех). Правильнее было бы наоборот: беспредельные восхищения несоветским раем, где есть всё: джинсы, кока-кола, виски и эротика на страницах глянцевых журналов, доступных всем, а также — ослепительные и доступные девушки в реальной жизни; и где есть, в конце концов, живые «Битлз».

— И что: совсем никаких впечатлений? — спросил НЕКТО.

— Ну, почему же? Никаких — масса, и каких — хоть отбавляй, — ответил НИКТО.

— Ладно… — ВСЁ сорвал самый крупный по размеру и аппетитный, кроваво-красный плод Crataégus, боярышника, и отправил его в рот. — А самое яркое из них — это какое?

— Самое яркое?.. — НИКТО задумался так, словно ему предстояло изложить решение теоремы Пуанкаре. — Самое яркое, пожалуй… — это когда на поезде подъезжаешь к Бресту и начинаешь понимать, что скоро ты услышишь, как все кругом говорят по-руски…

(Почему в тексте слово «по-руски» написано с одной «с»? По мнению В. Даля правильнее писать слово «руский» с одной «с» (Рускiй человек… Рускiй мороз… Здесь руским духом пахнет… Рускiй ум… Рускiй Бог… Руское спасибо. Руская рубаха… Правда Руская; только Польша прозвала нас Россiей, россiянами, россiйскими, по правописанiю латинскому, а мы переняли это, перенесли в кирилицу свою и пишем русскiй! (Толковый словарь живаго великорускаго языка Владимира Даля. С. Петербург, Издание книгопродавца-типографа М. О. Вольфа, 1882, том четвертый, стр. 114.)

НЕКТО и ВСЁ продолжали рассматривать прибывшего из заграниц.

— И это всё?

— Всё, — ответил НИКТО. — А что: надо огласить весь список?

— Ну, хотя бы часть.

— Жвачка стоит 2 злотых, виниловый диск — 60.

— О-го-го! Эдак и разориться можно.

— 15 злотых — это 1 рубль. Соответственно, 60 злотых — это 4 рубля.

— Всего-то? — НЕКТО почесал ленноновскую репу. — У тебя, видать, куча винила?

— Кучка, из двух дисков — «Кристи» и «Тремолс», плюс пара миньонов — «Облади-облада» и «Гёрлз».

— Богач! — заметил ВСЁ.

— Не густо… — согласился НЕКТО.

— Уж сколько есть.

— Солнышко — однако — жарит по полной…

Солнце было в зените, и, действительно, припекало нещадно, по-настоящему, по-летнему.

— Конечно, жарит, — сказал НИКТО, — потому что на дворе август, ещё август, и потому что число сегодня — 32-е.

— Даже не верится, что завтра — осень… — НЕКТО застегнул предпоследнюю пуговицу на рубашке.

— Осень будет завтра. И завтра будет всё другому.

— А сегодня есть сегодня! — заявил задорно ВСЁ. — И пусть жара! Всё равно, сегодня — замечательно и хорошо!

— Хорошо, — повторил НЕКТО.

— Замечательно… — добавил НИКТО.

— В теньке — однако! — будет не менее замечательно и хорошо!

— Резонно! — согласился НЕКТО. — И — поскольку в ногах правды нет! — не помешало бы присесть.

— Точно, присесть не помешало бы.

На остановке была деревянная скамеечка под навесом в окружении боярышника. Они, втроём, вальяжно расположились на ней…

(«САМОЕ СТРАШНОЕ, братья, — ЭТО ВРЕМЯ. Время. Мгновение, которое мы переживаем и которым всё-таки никогда не владеем…» Э. М. Ремарк, «Три товарища». )

Здесь можно было бы всю оставшуюся жизнь сидеть и сидеть, глазея по сторонам. И никуда не ехать. Зачем куда-то ехать и мчаться, когда так спокойно никуда не ехать и не мчаться? А голод можно утолить тем же боярышником, жажду — водой из арыка, который был тут же, рядом.

(«ТОБОЙ УПРАВЛЯЕТ, КТО тебя злит». Лао Цзы.)

— Мы, кроме одежды, не устранили ещё одну очень важную нестыковочку! — проговорил задумчиво ВСЁ. — До сих пор…

— И что же нам мешает это сделать? — еле заметная издёвка услышалась в словах матрицы Леннона.

— Может, то, что звёзды как-то не так выстроились? — спросил НИКТО.

— Ага, звёзды! — ответил ВСЁ. — На клешах НЕКТО.

— И чем тебе помешали мои клеши? — огрызнулся НЕКТО.

— Всем! — огрызнулся в ответ ВСЁ. — НЕКТО — так получается! — у нас кто? Леннон!.. Так? Так!.. А мы — кто?.. А я — кто?

— А ты — кто? — спросил НИКТО.

— Я?.. — ВСЁ немного поразмышлял. — Я буду Ринго! Если никто не против.

— Я не против, — сказал НЕКТО…

(«МУЗЫКА НЕ БЫЛА ДЛЯ НАС РАБОТОЙ. Мы стали музыкантами как раз для того, чтобы не работать». Пол Маккартни.)

— О, так вы, оказывается, решили поиграть в игру под названием «Битлз»? — спросил НИКТО.

— Решили! — ответил ВСЁ. — В соответствии со сложившимися обстоятельства.

— «Нет ничего более умного, чем заставить колёса собственного ума вращаться вместе с колесом фортуны», — сказал НИКТО.

— Именно! — подтвердил НЕКТО.

— Среди нас уже есть Леннон? — спросил ВСЁ, и сам же ответил: — Есть! Значит, следует обозначить и других битлов.

— Логично, — согласился НИКТО.

— Логично… — улыбнулся НЕКТО: он уже пробовал наигрывать битловские мелодии — и не только битловские — и такие партнёры, как Маккартни, Харрисон и Ринго Старр ему были нужны позарез, прямо сейчас, а лучше бы вчера. Вчера их не было.

— Все предпосылки для битловского старта у нас в наличии. Музыкальным образованием мы обременены? Нет, не обременены! И это не первое совпадение с битлами, и не последнее. Желание покорить весь мiр у нас есть? Есть!

— И всех девчонок? — поинтересовался НИКТО.

— И всех девчонок! Итак: чего нам ещё не хватает?

— Нам не хватает четвёртого в компании, — заметил НЕКТО, — не то весь проект — коту под хвост.

— Это тебя под хвост! — ответил ВСЁ. — Обойдёмся без четвёртого!

— Ну, это не серьёзно: битлы — квартет!

— Не серьёзно будет застрять на этой скамейке навсегда! Вот это точно будет не серьёзно…

(«ДАЖЕ „ЗДРАВСТВУЙ“ МОЖНО СКАЗАТЬ ТАК, чтобы оскорбить человека». В. Высоцкий.)

Журчание воды в арыке убаюкивало и располагало к благостной дремоте в тени навеса.

— А здесь хорошо… — произнёс НЕКТО мечтательно. — Сиди себе и сиди… и глазей по сторонам: вон, какая красоточка продефилировала по тротуару в сторону ВДНХ: у-ух!

— Ну, уж нет! — ответил ВСЁ. — Так не пойдёт: двигаемся дальше!

— Движение — это жизнь, — сказал НИКТО. — Остановка — смерть.

— Именно!

— Твои предложения! — деловито заявил НЕКТО. — Только давай, чтобы были не в бровь.

— В глаз, так в глаз, — согласился ВСЁ. — НИКТО — увы! — выбирать не приходится: он будет на басе. Как нам без баса? Выходит, он будет Маккартни.

— Маккартни? — спросил НИКТО.

— Маккартни, — ответил НЕКТО.

— Нет, я буду Харрисоном, который будет играть на басе.

— Ну, это не серьёзно: сначала из битлов мы сделали трио. Потом за бас усадили Харрисона. Нас тухлыми яйцами закидают! Это курам на смех!

— Не серьёзно будет, если тебя разжалуют из Леннонов, — предупредил ВСЁ.

— Разжалует?.. Кто?

— Конь в пальто!..

(«ЖИЗНЬ — ЭТО ТО, ЧТО ПРОИСХОДИТ С ТОБОЙ, ПОКА ТЫ ОЖИВЛЁННО СТРОИШЬ совсем другие планы…» Джон Леннон.)

Итак, Харрисон — самый тихий из битлов, рассуждали они. Вопрос: правильно ли будет, если Харрисона усадить за бас?

Это стало предметом тщательного анализа НИКТО, НЕКТО и ВСЁ. Здесь, по их мнению, нельзя было промахнуться: изначально повреждённая матрица ничего хорошего не сулит! Получается, что НИКТО категорически против быть Маккартни. Причина? Маккартни стоит на одной ступеньке с Ленноном и никак не может быть НИКТО. Он скорее — НЕКТО, как и Леннон. Верно? Ну, куда уж вернее. И в данном, конкретном их случае, разумнее — в отличие от битлов! — если у них будет один НЕКТО, один лидер, а не два, как у ливерпульского квартета.

С Джоном и Полом разобрались.

Теперь надо было разобраться с Харрисоном.

Он, в их звёздной битловской компашке, которая формально — для всех! — была в стильных костюмчиках и привлекательном имидже, а неформально, за кулисами гастролей — вела беспорядочную жизнь, пресыщенную чёрте чем, всегда был в тени. Харрисон вроде и был, и его вроде и не было, он не выпячивался, и никто его не выпячивал. Значит, в сравнении с Ленноном и Маккартни, он и есть ни кто иной, как НИКТО: здесь семи пядей во лбу иметь не надо, чтобы это — явное и очевидное! — увидеть.

Значит, противоречий здесь нет, решили они единогласно: НИКТО будет Харрисоном…

(«ВЫ НАСТОЯЩИЙ АЛМА-АТИНЕЦ, если ТАКИМ ЛОЗУНГАМ, КАК „Халык пен партия бiртутас!“ (Народ и партия едины! (каз.), У ВАС БЫЛО ОСОБОЕ МНЕНИЕ — НЕ ЧЁРНО-БЕЛОЕ…» Из «Кодекса поведения алма-атинцев». )

— Конечно, противоречий здесь нет никаких, — сказал НИКТО. — Почему? Потому что все сценарии будущего уже написаны.

— Все? — спросил НЕКТО с беспокойством. — Ошибки здесь нет?.. А поправки на погрешность?

— Ошибки нет, и поправки учтены. Успокойся!

— И в этих сценариях есть МЫ?.. — НЕКТО замолчал, размышляя. — И есть сценарий для каждого из нас?

— Есть. Что в этом тебя так смущает?

— Наоборот — не смущает! — живо, без тени растерянности ответил НЕКТО. — Меня это очень даже устраивает… А сценарии для всего человечества? Они что: тоже расписаны, от А до Я?

— Тоже, от А до Я…

СЦЕНАРИИ РАСПИСАНЫ, КАК ДЛЯ ВСЕГО ЧЕЛОВЕЧЕСТВА В ЦЕЛОМ, ТАК И ДЛЯ КАЖДОГО ЧЕЛОВЕКА В ОТДЕЛЬНОСТИ.

— Сценарий для НЕКТО — например! — был расписан практически в тот момент, когда он впервые заорал на весь родильный зал.

— Точно? — нахмурился потешно ВСЁ.

— Точнее и быть не может. Далее?

— Конечно, далее! — восторженно ответил НЕКТО, и, спохватившись, добавил: — а что может быть далее?

— А далее начинается самое интересное.

— Что: раз всё определено?

— Далее встаёт вопрос: а разве не могут эти сценарии быть искажены?.. исковерканы?.. или изменены со знаком минус?

— Кем это: нами?.. кем-то другим?.. злодеями?.. обстоятельствами?.. Получается, что не могут: ты же сам сказал, что всё уже зафиксировано, от А до Я!

— Что написано колом — не вырубить топором, — подтвердил ВСЁ, — народная мудрость.

— Нет, могут, — ответил НИКТО, — и не только искажены, а искромсаны в хлам.

— В хлам? — возмутился НЕКТО. — Нет, я не согласен. Это как же: несмотря на уже написанное?

— Ну, да, несмотря на уже написанное. Или, говоря другими словами — и пользуясь харрисоновской терминологией! — сведены к викарме.

— Что же это за страшилка такая ненашенская — викарма? — спросил раздражённо НЕКТО. — Попроще — никак нельзя?

— Куда уж проще? Викарма — никакая это не страшилка, а понятие вполне нашенское, если оно харрисоновское. Викарма — это проще пареной репы…

ВИКАРМА — ЭТО РАЗРУШЕНИЕ ПРЕДНАЧЕРТАННОГО.

— Да уж: проще некуда… — развёл руками НЕКТО.

— Издеваешься? — свирепо спросил ВСЁ. — И ты туда же? Какой — однако! — ещё один изощрённый издевательщик нашелся.

— Да, какой я изощрённый? — с ухмылкой ответил НЕКТО. — Я ж в заграницах не живал и сокровенных манускриптов, как НИКТО, не читывал, с меня и взятки гладки: так, погулять вышел.

— Смотри, простодушный гуляка: не въехать бы тебе, гуляючи, в косяк!

— Да уж, теперь буду стараться, что есть мочи… — НЕКТО изобразил смиренный вид грешника, кающегося перед строгим священником, посредником Божиим, — чтобы больше не огорчать нашего НИКТО-Харрисона, и не омрачать его… слух! Я, ничтоже сумняшеся, послушно извиняюсь: «викарма — это проще пареной репы, это разрушение предначертанного»! Хренакс — и всё предначертанное раздербанено в хлам: что здесь непонятного?

— Вот это — другое дело, — сказал НИКТО. — Итак, на чём мы застряли? На викарме. Викарма — это когда человек, вместо того, чтобы тупо делать то, что ему следует, как в паранойе, начинает крушить всё и вся, впадая в тамас.

— Во что — во что?

— В полное невежество.

— В полное — преполное? — спросил ВСЁ.

— В полнейшее!

НЕКТО ничего не сказал.

— Желаете наглядный пример викармы?

— Да уж, хотелось бы, — ответил ВСЁ.

— Пожалуйста, вот вам пример, который мы уже обсосали со всех сторон: когда меня, НИКТО, хотели сделать Маккартни. Это и является разрушением предначертанного. Нельзя НИКТО превратить в НЕКТО, которым является Пол (как, собственно, и Джон). Это и есть полный абсурд.

— Логика железная, — согласился НЕКТО, — Харрисон — это НИКТО.

— Очень и очень хорошо, — с облегчением вздохнул ВСЁ, — с викармой, наконец-то, покончено. Против ветра не плюем и на грабли не наступаем. А теперь — пожалуй! — попрошу-ка я, чтобы НИКТО поподробнее растолковал нам об обратной трансформации: что надо сделать, ЧТОБЫ БУДУЩЕЕ ИЗМЕНИТЬ В СТОРОНУ УЛУЧШЕНИЯ ПРЕДНАЧЕРТАННОГО?.. Такой приятный сюрприз — в харрисоновской парадигме! — предусматривается или нет?.. А то — всё по башке, да по башке.

— На фига тебе это? — поморщился НЕКТО. — Уже во всём разобрались. Может, хватит разборок? И так голова кругом идёт.

— Как на фига? — возмутился ВСЁ. — Если имеет место быть разрушение предначертанного, значит, должна быть изменение предначертанного со знаком плюс, к звёздам. Citius, аltius, fortius!

— В сторону акармы? — спросил НИКТО. — Почему бы и нет? Это возможно…

ЕСЛИ ЕСТЬ РАЗРУШЕНИЕ, ЗНАЧИТ, ДОЛЖНО БЫТЬ И СОЗИДАНИЕ. ВСЁ В СООТВЕТСТВИИ С КОСМИЧЕСКИМИ ЗАКОНАМИ.

— И что же это за новая страшилка-то такая — акарма? — НЕКТО устало поднялся, подошёл к арыку, зачерпнул ладонью ледяную воду, умыл лицо. — Очень хотелось бы просветиться.

— Акарма — опять же, по харрисоновской терминологии! — это деятельность, выводящая нас из под влияния законов причинно-следственных связей, благодаря которой каждый может полностью освободиться от всех своих косяков за одну жизнь.

— Ну, это вряд ли: чтобы за одну! — с облегчением выдохнул НЕКТО. — Нам это не грозит.

— Вам? — дотошным тоном обмолвился ВСЁ.

— Ну, мне. А тебе, думаешь, грозит? Экий самонадеянный нашёлся!

— Не знаю, может, и не грозит, а вдруг… грозит: чем чёрт не шутит?

— Ладно… — НЕКТО утомлённо устремил взгляд в небо, — а хотим ли мы этого: ну, этой акармы?.. Ну, допустим, что хотим. Вопрос: как ЭТО сделать?

— Так вот и познаётся: кто есть кто! — подлил масла в огонь ВСЁ. — Кто — так, погулять вышел, а кто — ну, очень умный! Умнее всех.

— Я что должен сейчас сделать? — спросил НИКТО. — Представить подробный план, как запустить процесс акармы? И не только запустить, а как — пошагово! — это осуществить: сегодня — делаешь одно, через год — другое и так далее?..

(«ВЫ НАСТОЯЩИЙ АЛМА-АТИНЕЦ, если (ПОМИМО ОБОЖАЕМЫХ ПУШКИНА И ГОГОЛЯ, НОСОВА И ЕФРЕМОВА И Т.Д.) ВЫ НЕПРЕМЕННО ЧИТАЛИ РЕМАРКА И ХЕМИНГУЭЯ, КУПЕРА И ОРУЭЛЛА: «кто контролирует прошлое — контролирует будущее, кто контролирует настоящее — контролирует прошлое…» Из «Кодекса поведения алма-атинцев». )

От журчания воды в арыке создавалась иллюзия прохлады, и комфорта.

НЕКТО и ВСЁ испытывающе смотрели на НИКТО, сидящего рядом с ними на скамейке троллейбусной остановки, и ждали харрисоновского ответа…

(«ВСЯ РЕКЛАМА МIРА ОСНОВАНА НА ТРЁХ ПРИНЦИПАХ: ХОРОШО, МНОГО И ДАРОМ! поэтому можно давать: скверно, мало и дорого…» А. Грин.)

НИКТО ничего на этот счёт не сказал.

Он сам толком не знает, что и как, подумал НЕКТО, зато напустить тумана таинственности — горазд, ох, горазд!

Не последний день живём, подумал ВСЁ, раскусим мы ещё эту акарму, никуда она от нас не денется…

(Радиоинтервью с Beatles в Париже, 1964 г. Репортер: Французы еще не решили, ЛЮБЯТ они «БИТЛЗ» или нет. Что вы о них думаете? Пол: О «Битлз»?.. Они КЛЁВЫЕ, они нам нравятся…)

— А знаете, что подумал бы нормальный человек, если бы услышал, о чём мы здесь толкуем? — произнёс с задумчивостью НЕКТО. Задумчивость была наигранной, и нескрываемой.

— И что же? — ВСЁ по-шутовски-свирепо повернулся к НЕКТО. — Интересненько!

— Он бы подумал: сидят здесь, вот на этой скамеечке, три идиота и, используя клоуновски-идиотскую терминологию (пусть даже схожую с терминологией Харрисона, о чём, я так понимаю, НИКТО лекции нам может читать часами), занимаются любимым делом умалишенных — распределением своих ролей поведения в дурдоме. И в каком же это дурдоме? В дурдоме их настоящего и в дурдоме их будущего. Будущего! И не только своего дурдомовского будущего.

— А какого ещё?

— Глобального. Всего человечества! Не круто ли мы завалили штурвал? В штопор не уйдём?

— В штопоре тот самый «нормальный человек», который рассуждает так, как он сейчас рассуждает, — ответил НИКТО.

— Ты намекаешь на меня? Ну, признайся честно: не выглядим ли мы на самом деле дебилами, ведя все эти шуры-муры: карма — акарма — викарма?

— А как могут выглядеть настоящие идиоты? — спросил задорно ВСЁ. — Только по-идиотски!

— Тоже верно: только по-идиотски. — согласился НЕКТО.

— Решение принято: ВСЁ — Ринго, НЕКТО — Джон, НИКТО — Джордж! В том числе, и тобой. И оно вступило в законную силу. Значит, ты сейчас сделал что? Плюнул против ветра!

— Опять оскорбления? — взорвался НЕКТО.

— Никаких оскорблений! Остынь, и принимайся за дело.

Отступать некуда, подумал НЕКТО:

— Ладно, за дело, так за дело. Не плевать же против ветра?..

(«ДАЖЕ „СВОЛОЧЬ“ МОЖНО СКАЗАТЬ ТАК, что человек растает от удовольствия». В. Высоцкий.)

К остановке подкатил троллейбус. Лязгнули открывшиеся двери.

Водитель посмотрел на троих мальчишек, не двинувшихся с места.

Лязгнули закрывшиеся двери, и троллейбус покатил дальше, по маршруту.

(«ЕСЛИ ДУША ЧЕЛОВЕКА ЖАЖДЕТ ЧУДА — СДЕЛАЙТЕ ДЛЯ НЕГО ЭТО ЧУДО. Новая душа будет и у него, и у тебя…» А. Грин, «Алые паруса». )

— А, может, хватит гадать на кофейной гуще? — спросил мягко НЕКТО. — Что плохого в том, что мы — НИКТО, НЕКТО и ВСЁ! — примем предначертанное, как данность: не вмешиваясь ни во что и не нарушая ничего? Ничего плохого. И тупо исполним это предначертанное. Без изысков! А то у меня от этих акарм и викарм уже мозги начинают плавиться и из ушей скоро пар пойдёт. Нам бы было достаточно малого — получить в распечатанном виде эти самые сценарии, которые написаны! Больше ничего не надо.

— Хотелось бы… — с участием произнёс ВСЁ, — хоть одним глазком увидеть наше завтра: каким оно будет — кучерявым и сладким?.. или корявым и страшным, как раковые метастазы.

— А ВАМ ХОТЕЛОСЬ БЫ УЗНАТЬ СВОЙ СМЕРТНЫЙ ДЕНЬ И ЧАС?.. — НИКТО поднял с земли переспелый плод боярышника, очистил его от пыли. — Уж это точно в сценариях есть!

(Латинское название боярышника Crataégus происходит от греч. κραθαιος («крепкий»), что отражает 1. свойство древесины — крепкой и твёрдой, 2. способность растения жить долго: возраст боярышника может достигать 200-300-400 лет…)

— Мне?.. — ВСЁ задумался. — Да, что-то не очень…

— Боюсь, что мне тоже, — без промедлений ответил НЕКТО.

В итоге все согласились с компромиссом, сформулированным НИКТО:

— Не буди лихо, пока оно тихо: если мы по своей воле не въедем в конкретный косяк — коварное лихо не активизируется, без причин…

(«ЧЕМ БОЛЬШЕ Я УЗНАЮ, ТЕМ БОЛЬШЕ Я ЗНАЮ, насколько мало я знаю». Сократ.)

— На этом сходка в честь рождения «НИКТО, НЕКТО и ВСЁ» закончена! — торжественно, как на партсобрании, объявил ВСЁ.

— Ура! — с комсомольским запалом ответил НЕКТО. — День рожденья — радостный день! Пусть исчезнет ссор наших тень…

(Пресс-конференция с Beatles в Торонто, 1965 г. Репортер: Ринго, вы связаны с какой-нибудь политической силой? Ринго: Нет, Я ДАЖЕ НЕ КУРЮ…)

В летописи о «НИКТО, НЕКТО и ВСЁ» появилась следующая запись:

3. Про волшебную реальность.

«Три» — это первая из сакральных цифр (чисел).

Означает Первоначало, Движение, Развитие; формирование идеи, явления, события.

Это символ Триглава (Род Всевышний, Сварог, Лада).

Также характеризует Вселенную, которая наполнена тремя состояниями: создание, сохранение, разрушение.

Оставалось дело за малым — начать производство шлягеров на все времена.

— Я готов! — отреагировал оглушительно ВСЁ.

— Я, в принципе, тоже, — ответил скромно — как никогда — НЕКТО.

— Let it bе — неплохая песня, — сказал НИКТО, — о чём это говорит?

— О чём?

— Если это сделали Битлз, значит, нечто подобное сможем сделать и мы. И не хуже! Возможно, что и лучше…

(«Я НИКОГДА НЕ ДУМАЛ ПИСАТЬ ВЕЛИКИЕ ВЕЩИ, я просто пошёл и написал их». Джон Леннон.)

— Спорно всё это… а скорее — невозможно… — возразил НЕКТО. Несмотря на своё тайное творчество, он меньше других верил, что они — втроём — смогут завоевать мiр: как это — из ничего сделать что-то? У них же нет ни шиша: ни инструментов, ни аппаратуры. Единственное, что у них есть — это серые совдеповские будни. — Таких, как мы, в эс-эс-эс-эре… валом, и все хотят походить на битлов… Очень, очень спорно всё это.

— Бесспорно — все хотят, только не все могут! — решительно ответил ВСЁ.

— А мы типа такие-растакие-разъэтакие!.. Да?

— Мы — да!

— Не знаю — не знаю: спорно всё это…

— А КАК БЫТЬ С ВОЛШЕБНОЙ РЕАЛЬНОСТЬЮ? — спросил НИКТО. — Её никто не отменял, пока. Как не отменял сегодняшнее 32-е число.

— Вот это в десятку! — заметил ВСЁ. — Я за волшебную реальность! КАКОВА, кстати, ЕЁ ПРОТИВОПОЛОЖНОСТЬ?

— ИЛЛЮЗОРНАЯ ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ. И 31 ЧИСЛО В АВГУСТЕ

— Лихо-лихо: действительность, погрязшая в иллюзиях! Мне нравится.

— Забавный поворот! — заметил НЕКТО мягко, но с чёткими нотками издёвки.

— То, что ты появился на свет пятнадцать лет назад — тоже забавный поворот? — спросил НИКТО. — Тогда кто тебе мешает позабавиться и родить забавного и милого детёныша в виде новой Let it bе?

— Так, займёмся производством таких детей! — отреагировал с готовностью ВСЁ. — Я согласен.

— Забавно всё это… — отметил НЕКТО, без особого восторга.

— ТОЛЬКО ТАКУЮ ЗАБАВУ НАДО ДЕЛАТЬ ОТЛИЧНО, — предупредил НИКТО.

— Как? Поделись! Чем чёрт не шутит: может, и мне — несчастному! — откроется тайна, которой нет?

— Нет ни одного ребёнка, появившегося на свет, похожего на другого: они все отличны. Правильно?

— Правильно! — ответил ВСЁ, с энтузиазмом.

— Забавно… — ответил НЕКТО, без энтузиазма. — И что?

— Значит, и твой песенный детёныш — по определению! — не может быть похожим ни на что другое. Тогда и Леннон с Маккартни прослезятся, услышав твой шедевр.

— Ну, это вряд ли! — усмехнулся НЕКТО. — Хотя — забавно…

— Ещё как забавно! — сказал НИКТО.

— Да, очень потешное лясоточение у нас получается: всё это шутки, я понимаю. Забавные получились шутки: улётные, кайфовые, балдёжные!

— Очень!.. — согласился без задней мысли ВСЁ. — Нам шутки строить и жить помогают!

— Только в каждой шутке — лишь доля шутки…

(«ПОЛНЫЙ БРЕД, КОГДА ГОВОРЯТ, ЧТО Я ВДРУГ ОТКРЫЛ В СЕБЕ ДАРОВАНИЕ. Я просто работал». Джон Леннон.

Мимо проносились и проносились легковушки, автобусы, грузовики.

На деревянной скамеечке, в тени под навесом, можно было всю оставшуюся жизнь комфортно сидеть и сидеть, и никуда не ехать. Зачем куда-то мчаться, когда можно спокойно и так, на месте, радоваться жизни, и продолжать зубоскалить и зубоскалить.

Пара троллейбусов, которые останавливались на ул. Розыбакиева, уехали по своим маршрутам без НИКТО, НЕКТО и ВСЁ.

(«ЛЮБОВЬ И МИР ВЕЧНЫ». Джон Леннон.)

— «Во власти идущего давать направление стопам своим»?

— Во власти! — ответил категорически ВСЁ.

— И куда же мы их направим? — спросил пристрастно НЕКТО.

— В никуда… — ответил НИКТО.

— Я думаю — нас ждёт захватывающее путешествие! — ВСЁ сиял своей ослепительной улыбкой.

— И полное сюрпризов, — улыбнулся НЕКТО, — уверен, что неожиданных.

— Будет забавно — это я обещаю, — добавил без пафоса НИКТО.

— Я почему-то в этом не сомневаюсь, ни капельки… — ВСЁ присел у арыка, и, зачерпнув ладонями воду, окропил ей друзей, — хотя не сомневается ни в чём только полный дебил…

(«ПОЗНАЙ СЕБЯ — ПОЗНАЕШЬ МИР». Надпись на храме Аполлона в Дельфах.)

К остановке подкатил троллейбус №11. Они втроём вбежали через переднюю дверь, бросили двенадцать копеек в кассу, оторвали билетики, не стали устраиваться на свободных сиденьях, а прошли через весь троллейбус и расположились на задней площадке, где им было комфортно стоять, облокотившись о тёплый, нагретый солнцем, металлический поручень.

Кроме них в салоне, ближе к водительской кабине, сидели только благообразного вида бабушки и дедушки: самый разгар дня — кому ещё было быть здесь?..

(«ВЫ НАСТОЯЩИЙ АЛМА-АТИНЕЦ, если ВСЕГДА УСТУПАЕТЕ МЕСТО В ОБЩЕСТВЕННОМ ТРАНСПОРТЕ СТАРШИМ, А ТАКЖЕ — ДЕВУШКАМ И ЖЕНЩИНАМ…» Из «Кодекса поведения алма-атинцев». )

Странно, подумал НИКТО, три месяца назад на поезде «Легница — Москва» я пересекал польско-советскую границу, подъезжая к Бресту, и было чудное ощущение счастья. Потом произошла следующая странность: из Европы случилось перемещение прямиком в Азию, от поляков к казахам, почти опять за границу. Но Алма-Ата, утопающая в зелени садов, пирамидальных тополей и кустарников, не выглядела чужой. Наоборот, она — как раз — выглядела городом руским, без всяких там азиатских признаков, и было ощущение, что он здесь как будто уже бывал раньше: очередная волшебная необъяснимость. Немного, правда, шутейным, как в детской игре, показалось название города: Отец Яблок! Город Верный, как изначально его назвали — вот это звучало по-взрослому… А потом произошла другая странность: среди первых знакомств — НЕКТО, поляк…

(Через три года НИКТО скажет:

— ВЫ НАСТОЯЩИЙ АЛМА-АТИНЕЦ, если СТАВИТЕ НАД СОМНЕНИЕ УТВЕРЖДЕНИЕ, ЧТО АЛМА-АТА — ЭТО РУСКИЙ ГОРОД…

Это было в «Туристе», баре, находившемся в гостинице «Алатау» на первом этаже. На столе стояло шампанское, на двух тарелочках — шоколад и сухофрукты. Коктейли «шампань-коблер» ещё не заказали…)

НЕКТО — с осторожностью, непонятной ему самому! — перебирал детали состоявшегося сумбурного разговора.

С одной стороны, всё, что говорил НИКТО, выглядело симпатичным. И, вообще, НИКТО чем-то притягивал к себе. ВСЁ тоже выглядел не хуже, несмотря на его солдафонский юмор…

(«МНОГИЕ ЗАБОЛЕВАНИЯ, РАЗВИВАЮЩИЕСЯ В ГОЛОВНОМ МОЗГЕ И ЕГО КОРЕ, ЕЩЁ НЕ ИЗУЧЕНЫ…» — эта фраза НИКТО ослепительной молнией блеснула среди разговора: с каким подтекстом он её сказал?..)

ВСЁ не думал ни о чём. Ему было просто комфортно быть вместе с НИКТО и НЕКТО.

— Ну, и что: будем играть в молчанку? — сурово спросил он.

— Я могу рассказать о своих клешах, которые так заинтриговали всех… — ответил НЕКТО.

Оказалось, что моднючие эти клеши — это подарок с барского плеча его двоюродного брата Витольда, который старше НЕКТО на семь лет. И Витольда он боготворит, конечно, не за эти подштанники, а за то, что он классный гитарист и что он в авторитете среди городских музыкантов, которые лабают в лучших ресторанах Алма-Аты. Сам Витольд играет в «Салюте», кафе САВО, что располагается на проспекте Абая, угол улицы Гагарина.

— Говорят, туда просто так не попадёшь, — сказал НИКТО.

— Конечно, там аншлаг даже в будни! — НЕКТО уже не надо было заставлять себя улыбаться. Его улыбка была натуральной, невымученной.

На ВДНХ троица мальчишек выскочила из троллейбуса, чтобы пересесть на другой троллейбус, №6, который шёл вниз по улице Ауэзова, потом — направо по проспекту Абая, далее — до улицы Коммунистической и по нему — до конечной остановки на вокзале Алма-Аты-2. Они опять стояли на задней площадке и глазели по сторонам.

Когда троллейбус проехал по пр. Абая пересечение с улицей Гагарина, НЕКТО сообщил важно:

— А вот и «Салют» Витольда.

С левой стороны проплыло мимо кафе САВО.

— Его надо срочно переименовать, и назвать — «САЛЮТ ВИТОЛЬДУ»! — предложил ВСЁ.

— А если по соплям? — НЕКТО напрягла безобидная реплика ВСЁ, будто было сказано что-то очень оскорбительное; оскорбительное вообще, и оскорбительное в его адрес, в частности.

— А если шутку воспринимать, как шутку? — спросил НИКТО.

— Вот именно, — заметил ВСЁ.

На остановке перед цирком, в простонародье именуемой, как «тёщин язык», друзья вышли, перебежали между машинами через проспект Абая и оказались в малепуське-забегаловке, где можно было купить стакан молочного коктейля за десять копеек и румяный рогалик — за пять…

(«СЧАСТЬЕ НЕ ПРИХОДИТ В ВАШУ ЖИЗНЬ С ФАНФАРАМИ. САМЫЕ КРАСИВЫЕ ВЕЩИ, ТЕ, ЧТО ДАЮТ ВАМ ИСТИННОЕ СЧАСТЬЕ, ПРИХОДЯТ НА ЦЫПОЧКАХ, ТИХО… И ждут, когда вы их заметите». Одри Хепбёрн.)

В кафе «Салют» по вечерам собирались юнцы-мажоры с папиными деньгами в карманах, фанаты «Битлз», «Смоки», «Роллинг Стоунз», лейтенантики и не только, контингент к тридцати и за тридцать, бывали здесь и солидные чиновники, которые приходили сюда с молодыми любовницами, а также — торгаши и проститутки. Пару столиков обязательно занимали представители воровского мiра Алма-Аты, поскольку и среди них были любители музыки загнивающего Запада, которая звучала по городу из каждого окна: «Пусть будет так», «Лестница в небо», Сувениры».

В кафешке САВО были престижная несоветская акустика и усилители, престижные несоветские инструменты у музыкантов.

Пожалуй, лучше, чем в «Салюте», зарубежную музыку никто на тот момент в городе не играл.

Музыканты, которые были родом из СССР, выглядели так, словно они переместились на сцену «Салюта» со страниц несоветских глянцевых журналов: в джинсовых костюмах с лейблами «Левис», «Ли», «Вранглер» и со всём прочем несоветском, вплоть до нижнего белья.

Заведения моднее «Салюта» в 1974 году в Алма-Ате не было. Заказ песни стоил пятерик, червонец, бывало — и больше. Завсегдатаи «Салюта» не бедствовали, а, значит, не бедствовали и музыканты «Салюта».

В 23.00 кафешка закрывалась.

Довольные пьяненькие и полупьяненькие посетители недовольно покидали его: кто же это установил, что веселиться можно только до одиннадцати? Какая каналья это сделала? Почему не до утра? Почему нельзя наслаждаться и наслаждаться без границ, как наслаждается все (кроме СССР)? Почему весь мiр так сладко погрузился в сексуальную революцию и хипповские парадигмы («ЗАНИМАЙТЕСЬ ЛЮБОВЬЮ, А НЕ ВОЙНОЙ!», «ЧЕЛОВЕК ДОЛЖЕН БЫТЬ СВОБОДНЫМ», «ВСЕ, ДУМАЮЩИЕ ИНАЧЕ, ЗАБЛУЖДАЮТСЯ» и пр.) стали нормой — поскольку были желаемыми и востребованными! — а советскому человеку эти нормы были не позволены? Почему?..

Ближе к полуночи разъезжался по домам и персонал «Салюта», на скорую руку наведя относительный порядок в помещении. В это же время покидали кафе и музыканты, успев пропустить по рюмочке и честно разделив честно заработанное. Они вываливали всей гурьбой на пр. Абая и ловили попутки. Проезд в любой конец города стоил 1 рубль.

В ту — сенсационно-памятную для всех! — полночь «салютовцы» как-то удачно и быстро укатили восвояси на разных такси, а Витольду попутка всё не подвёртывалась и не подвёртывалась. Так он остался стоять один на обочине дороги, продолжая голосовать. В правой руке у него был кофр с «Гибсоном», с которым лучше было бы не отправляться домой в столь поздний час.

(Электрогитара «Гибсон», производимая американской компанией, считалась одним из лучших инструментов, который предпочитали «Битлз», «Дип Пёпл», Эрик Клэптон и другие знаменитости 1960-70-х годов…)

(«ВЕЛИКАЯ НАУКА ЖИТЬ СЧАСТЛИВО СОСТОИТ В ТОМ, чтобы жить только в Настоящем». Пифагор.)

Здесь самое время рассказать о «тёщином языке», который вытянулся практически на всю длину пр. Абая, разделив его на две части: движение транспорта в одну сторону и движение в противоположную. Таким образом, «тёщин язык» находился ровно в середине самого длинного в городе проспекта. Где-то он был подстриженным газоном с клумбами, где-то — засаженным декоративным кустарником, а где-то — узким сквериком, где стояли скамеечки для отдыха под деревьями. В районе пр. Абая и ул. Гагарина был как раз такой скверик, уютно-зелёный и тихий. Был здесь и кустарник по обочинам дороги, и буйно разросшиеся деревья.

Витольд один простоял недолго. Высматривая такси, он не заметил, как сзади подошли двое и взяли его, в районе почек, на ножи.

— Давай-ка, касатик, поспеши, — приказал один из них и указал, куда надо поспешить: на тихую и закрытую от посторонних глаз территорию «тёщиного языка».

Куда деваться? Деваться было некуда: Витольд послушно пересёк проезжую часть, нашёл прогал среди кустарника и скоро очутился в тени деревьев, которые образовывали туннель в середине «тёщиного языка».

Витольду не угрожали, его не били, он сам, молча, отдал «Гибсон», купленный накануне, почти за две тысячи рублей: всё ясно было без лишних слов — либо его почикают ножичками и заберут гитару, либо не почикают, но с инструментом в любом случае можно попрощаться.

— А теперь — лопатник! — скомандовал тот, что выглядел, как старший. — И прикид!

Витольд отдал портмоне, снял джинсовую куртку (300 рублей), джинсы (250 рублей), фирменную майку (30 рублей), гэдээровские туфли (70 рублей), оставшись в одних белых фирменных трусах и белых носках, но с часами на руке. Часы орёликам не приглянулись: зачем человека лишать такой дешёвки стоимостью в десять рублей — они люди добрые, лишнего не берут.

— Пшёл вон… — брезгливо бросил на прощание тот, что помоложе.

Витольд, не произнеся ни слова, проследовал по обратному маршруту, на то место, где минутами раньше ловил попутку, и опять стал голосовать.

Машины пролетали мимо. Некоторые чуть притормаживали, вероятно, чтобы внимательнее рассмотреть редкого и оригинального клиента, после чего поддавали газку: или алкаш, или больной! и где он держит деньги — в трусах, по-видимому.

Витольду повезло, когда одно из зеленоглазых такси остановилось рядом с ним. Он, как можно спокойнее, сообщил, что денег нет и что он расплатится — с обязательными чаевыми! — по прибытию домой, в 8 микрорайон — ехать всего ничего.

— Трёха! — назначил цену поездки таксист. — От любовницы свинтил? Или раскулачили?

— Пожертвовал голодающим Поволжья, — ответил Витольд. Торговаться ему не имело смысла: прокатиться за три рубля на расстояние, равное пяти автобусным остановкам — это было даже весело.

— А сколько денег было с собой до того, как? — поинтересовался сухо таксист.

— На пару-тройку дней тебе хватило бы, чтобы возить меня с утра до ночи, — без особого желания произнёс Витольд: ему тошно было и без того.

— Хорошо живём, однако!

— Хорошо…

Домчавшись до пятиэтажки, где жила гражданская жена Витольда с экзотическим для СССР именем Ханна, таксист, поразмышляв секунду, отправился вместе с пассажиром, чтобы гарантированно забрать свою трёху. Может, и обещанные чаевые ещё перепадут.

На часах был второй час ночи.

Ханна — в чём мать родила, если не считать прозрачный пеньюар! — открыла дверь сразу, будто стояла и ждала, когда нажмут кнопку звонка, и тут же захлопнула её.

Таксист озадаченно посмотрел на Витольда, стоявшего рядом с ним при всём параде: в трусах и носках. И опять надавил на звонок.

Дверь мгновенно открылась и Ханна лениво процедила сквозь зубы:

— Откуда попёрли — туда и катись!..

Таксист, улыбаясь, закурил сигарету и сел на ступеньку лестницы.

Через час, в течение которого Витольд через дверь безуспешно пытался объясниться с женой относительно своего вида и позднего появления, таксист объявил:

— С тебя уже пятёра!

— Я отдам тебе чирик, если домой попаду, — пообещал Витольд.

Так как таксист уже в мельчайших подробностях знал, что произошло у «Салюта», он взял инициативу на себя: очень ему хотелось получить свои десять рублей, поскольку клиентов в это время всё одно — ноль.

Ещё через полчаса весь подъезд знал о злосчастье Витольда. Все, кроме Ханны: дверь она больше не открыла и за дверью — судя по всему! — её не было, а, значит, ничего услышать не могла. Зато поочерёдно открывались двери на разных этажах и соседи, бодрствующие в третьем часу ночи, грозились вызвать милицию, если ор не прекратится.

— Видно, брат, на плохом счету ты у жены, — подначил — не без насмешки — таксист, — видно, это не первый твой залёт…

— Первый, последний — какая разница?

Витольду зябковато было стоять в носках на бетонном полу, поэтому он слегка подтанцовывал с ноги на ногу: музычки, разве что, сейчас не хватало, всё было бы теплее.

Неожиданно дверь распахнулась.

По лицу Ханны нельзя было определить: или она прониклась правдивостью алиби Витольда? или попросту сменила гнев на милость?

— Заходи, — процедила она сквозь зубы…

(«ЛЮДИ АССОЦИИРУЮТ МЕНЯ С ТЕМ ВРЕМЕНЕМ, КОГДА ФИЛЬМЫ БЫЛИ ПРИЯТНЫ, когда женщины в кино носили красивые платья, и играла прекрасная музыка». Одри Хепбёрн.)

Допив второй стакан молочного коктейля в закуску с рогаликами и красочным повествованием НЕКТО о Витольде, троица мальчишек выпорхнула на главный проспект Алма-Аты и, лавируя между автомобилями, перебежками вернулась на троллейбусную остановку, где они вышли десятью минутами раньше.

— Куда? — спросил ВСЁ.

— В никуда… — ответил НИКТО.

Скоро подкатил №6 троллейбуса и они вновь устроились в салоне на задней площадке, чтобы доехать до ТЮЗа, потом спуститься по ул. Коммунистической до ул. Кирова, повернуть направо и через 200 метров слева от них должно было образоваться кафе «Акку», на перекрестке с ул. Панфилова.

Почему они двинулись в «Акку»? Никто из них раньше не бывал там, но все были наслышаны, что там, на летней террасе, отдыхает алма-атинский бомонд, и где запросто можно было вживую увидеть Ермека Серкебаева и Олжаса Сулейменова. Ещё ходили слухи, что туда стекаются лучшие девчонки города, самые джинсово-модные, и самые доступные…

(«У НАС ЕСТЬ ДАР ЛЮБВИ, НО ЛЮБОВЬ — КАК ДРАГОЦЕННОЕ РАСТЕНИЕ. Вы не можете просто принять её и оставить в чулане или думать, что всё происходит само по себе. ВЫ ДОЛЖНЫ ПРОДОЛЖАТЬ ПОЛИВАТЬ ЕЁ. Вы должны по-настоящему заботиться о ней и развивать её…» Джон Леннон.)

Увидев впервые собственными глазами «Аккушку», они ахнули: всё соответствовало слухам!

Вероятно, там точно были и Сулейменов с Серкебаевым, только вот… не знали они их, великого казахского поэта и великого певца, в лицо. Согласившись между собой, что это беда небольшая, они изучили меню элитного заведения на открытом воздухе и поняли — их карманные капиталы никак не тянут на шампанское, а шампанского очень хотелось. Бутылки с игристым красовались почти на каждом столике.

— Может, нам что-нибудь прикупить в магазине и с прикупленным вернуться сюда? — предложил НЕКТО. В части «прикупить» он был дока, а НИКТО и ВСЁ — полные лопухи.

Так и решили: прикупить. Проследовав по обратному маршруту до ТЮЗа, они по подземному переходу прошли под ул. Коммунистической и очутились в ЦГ.

— «Талас»? — спросил НЕКТО.

«Талас» был знаменитым портвейном у пьяниц, у возможных кандидатов в пьяницы, а также у студентов и других вполне добропорядочных комсомольцев. НИКТО, НЕКТО и ВСЁ были комсомольцами. На портвейн денег у них хватало, но в обрез, и тогда не на что было бы купить даже мороженое в «Аккушке». Выход из безвыходного положения нашёл НЕКТО:

— «Иссыкское»?

— Говорят — это кисляк редкий, — ответил ВСЁ.

— Зато — меткий!

Они купили бутылку белого сухого стоимостью 98 копеек. А по пути в «Акку» взяли напрокат — только попользоваться! — гранёный стакан из автомата газированной воды.

— Воровство — не наш стиль, — заметил ВСЁ.

— Вернём гранёный на место на обратном пути — априори, — согласился НИКТО.

Оставшихся денег им как раз хватало и на кофе, и на мороженое.

— Надо было хоть сырок прикупить в ЦГ! — хлопнул себя по лбу НЕКТО.

— Тот, что за 19 копеек? — полюбопытствовал ВСЁ.

— Тот самый.

— «Дружба»? — спросил НИКТО.

— А без издёвок — никак? — спросил НЕКТО.

— Без «Дружбы» в жизни никак! — ответил ВСЁ, и тут же добавил: — Да, расслабься ты: шутка!

— В моём обществе я попрошу больше так не выражаться!.. — тоже шутейно парировал в свою очередь НЕКТО. — «Эта роль ругательная!.. Боже, ну и домик у нас! То обворовывают, то обзывают… а еще боремся за почетное звание „дома высокой культуры быта“, — это же кошмар, кошмар». Товарищ Шпак (Владимир Этуш), «Иван Васильевич меняет профессию».

В «Акку» бурлила своя, особая жизнь: жизнь вечного праздника! Это за пределами кафешки — серые будни и серые лица несчастных людей. Здесь всё было ярко, всё было пропитано счастьем…

(«Мы живём в мiре, где должны прятаться, чтобы заняться любовью, В ТО ВРЕМЯ, КАК НАСИЛИЕ, ПРАКТИКУЕТСЯ СРЕДИ БЕЛА ДНЯ». Джон Леннон.)

— А, правда, что в этом водоёме жили два лебедя, почти сказочных? — спросил НИКТО. — Или история о них — это легенда… рукотворная?

Около «Акку» в тени плакучих ив, почти вплотную со столиками, в водоёме с застоявшейся, мутной водой дрейфовали пробки от шампанского, огрызки яблок и другой плавучий мусор.

— Это правда, — ответил ВСЁ, — здесь раньше жили два лебедя. Они были совсем ручными. Мамаши с детьми специально приходили сюда, чтобы покормить их. И, вообще, эти лебеди были достопримечательностью Алма-Аты. Потом одного из них убили. Понятно почему: время у нас голодное, есть нечего! Приготовили жаркое — насытились… Второй (вторая) лебедь, оставшись в одиночестве, через какой-то срок тоже погиб (погибла). Нет, его (её) не поджарили. Он (она) покинула сей мiр по причине как раз того самого одиночества: в лебединой паре, если погибает один — вскоре погибает и другой. «Вечерняя Алма-Ата» писала об этом, я сам читал.

— Судя по всему, это не сильно подмочило репутацию «Аккушки», — сказал НИКТО.

(Синонимы слова «невежество» — темнота, тьма, агнозия, серость, дикость, амафия… всего более 30-ти слов. От себя я бы добавил ещё два — «ложь, «иллюзия». )

НЕКТО занимали более прагматичные вопросы:

— А где бы нам присесть — вот в чём вопрос, как любил говаривать Вильям, незабвенный наш Шекспир!

Они устроились в самом дальнем углу кафе, чтобы можно было втихаря разливать под столом «Иссыкское»: застукают — докажи потом, что ты не верблюд, а самый верный партии Ленина (и Леннона!) комсомолец. А здесь, в углу, не должны были застукать.

Сделав глоток турецкого кофе и томно, рассеянно и лениво оглядев почтенную публику, НЕКТО продолжил повествование о злоключениях своего братца…

В результате двух весёлых часов, потраченных на «весёлого» клиента, таксист получил обещанный червонец, а Витольд, после попадания домой, получил взбучку, не обещанную, но очень-очень предполагаемую.

— За что? — спросил он.

— Было бы за что, вообще, убила бы! — ответила Ханна.

Что она могла подумать, увидев супружника в столь деликатно-привлекательном виде? Понятно что: так заканчиваются классические походы понятно к кому, когда входят через дверь, а уходят — по понятным причинам! — через окно или балкон. Причём, уходят спешно, дабы не навредить безупречной репутации понятно кого, а у «понятно кого» — как часто выясняется в самый последний момент! — ревнивец-муж, возвратившийся домой не вовремя.

Однако оставалась ещё одна проблема, не менее актуальная.

Шут с ними, с заграничными тряпками, которые достались бандюганам. Хотя и это обстоятельство не оставляло сладкого послевкусия: пятьсот-шестьсот рубликов на дороге не валяются. Но главное — это «Гибсон», купленный накануне на деньги, которые у них были, и ещё на те, которые пришлось перехватить у друзей, и которые — в любом случаё — придётся отдавать.

Витольд, по-прежнему в одних трусах и носках, и Ханна, по-прежнему в одном пеньюаре, сидели на кухне. На столе стояла початая бутылка «Плиски». Коньяк не пьянил и не бодрил. Он пился, как вода.

Ситуация получалась потешной до невозможности. Наутро можно было пойти в милицию и написать заявление, изложив всё, как было. И у славной милиции возникло бы два логичных вопроса: 1. откуда «деньги Зин» на такой «скромный» инструмент? 2. в каком-таком магазине «Культтоваров» он был куплен?

Витольд и Ханна выпили ещё по одной рюмочке и отправились спать: правильные ответы на правильные вопросы никак не находились сами собой, утро ночи мудренее — это было очевидно.

Очевидным было и то, что следующий вечер в «Салюте» никто не отменял.

Слух о занятном происшествии с Витольдом молниеносно распространился среди персонала кафе, и не только среди персонала. Завсегдатаи тоже — не без удовольствия! — мусолили его.

Не обошла стороной новость и столик, где заседали местные уголовники.

Через пару дней в «Салют» пришёл вежливый паренёк с «Гибсоном» в руке. Кроме гитары, он принёс аккуратно сложенный джинсовый костюм Витольда, гэдээровские туфли и портмоне, из которого не пропало ни копейки…

Когда прогремел последний сокрушительный аккорд в симфо-рассказе о Витольде, НЕКТО сиял, как медный таз.

— То, что невозможно было сделать с помощью ментуры, которая нас — типа — бережёт, на раз, два было сделано воровскими авторитетами — так, что ли? — спросил ВСЁ.

— Получается, что так, — ответил НЕКТО.

— Хороша справедливость!

— Ты совсем ку-ку? Да, причём здесь справедливость? Дело в музыке! Музыка — это сила!

Было видно, что НЕКТО горд своей причастностью к истории с возвращением «Гибсона». Он был горд своей причастностью к брату Витольду. Он был горд своей причастностью к известности Витольда, и к музыке, которую брат играл в кафе «Салют» и которая очаровывала посетителей (и не меньше — посетительниц!) франтового заведения.

Короче, НЕКТО выглядел не просто гордым, он выглядел очень гордым. И очень по душе ему было находиться сейчас в «Аккушке» среди не по возрасту чопорных завсегдатаев, ведущих умные беседы о зловещих брежневских временах и о сладких свободах, которые бьют ключом там, за железным занавесом. Он ощущал себя неотъемлемой частью антуража «Акку»: запаха дымящегося кофе, негромкой музыки, льющейся из акустических колонок, ароматов французских духов, исходящих от недоступных и доступных дам за соседними столиками.

— Мы говорим «НЕКТО» — подразумеваем «Акку»! — продекламировал ВСЁ. — Мы говорим «Акку» — подразумеваем «НЕКТО»!

— На Маяковского похоже.

— И что в этом плохого? — пожал плечами в недоумении НЕКТО.

— Ничего плохого, а что хорошего? — спросил НИКТО

Меньше, чем НЕКТО, нравилось находиться здесь ВСЁ.

— Ненастоящее здесь всё какое-то, — сказал он.

Совсем не нравилось быть здесь НИКТО:

— Уровень интеллигентности здесь сильно зашкаливает!

— И что в этом плохого? — спросил НЕКТО.

— А что хорошего?..

ТЕМА «ИНТЕЛЛИГЕНТНОСТИ» в «Акку» РАЗВИТИЯ НЕ ПОЛУЧИЛА, пока не получила…

Несколько конфузливо НЕКТО было лишь от того, что все кругом вальяжно пили шампанское, а они припёрлись сюда с «Иссыкским», которое стояло под столом. С одной стороны, ему не хотелось и прикасаться к нему, с другой — хотелось пить, как пили все, и делать вид, что в его бокале — настоящее шампанское, а не какая-то дешёвка за 98 копеек!..

(«ВЫ НАСТОЯЩИЙ АЛМА-АТИНЕЦ, если В МОЛОДОСТИ ЛЕТНИМИ ВЕЧЕРАМИ СЛУШАЛИ ВО ДВОРАХ ГИТАРУ, ПРОБОВАЛИ (хотя бы однажды!) ПЛАН, БАЛОВАЛИСЬ ПОРТВЕЙНОМ, ДРАЛИСЬ С МАЛЬЧИШКАМИ СОСЕДНИХ ШКОЛ И РАЙОНОВ…» Из «Кодекса поведения алма-атинцев». )

Менее хотелось пить ВСЁ.

Совсем не хотелось пить НИКТО.

Тем не менее, НЕКТО взял инициативу на себя и быстро наполнил до краёв гранёный стакан вином.

— Ты просто профи по части разлива под столом, — сказал НИКТО.

— А то?! — НЕКТО продолжал сиять, как медный таз.

НИКТО выпил треть стакана:

— Точно — это кисляк.

— Сам ты — кисляк! Пить не умеешь! Я тебя научу.

НЕКТО оказался дока не только по части прикупить и разлить под столом, но и по части пития за столом:

— Чтобы вкусно попользоваться сухим белым, надо…

— Сырок «Дружба»? — спросил ВСЁ.

НЕКТО перестал сиять.

— Баран! — ответил он. — Закуска — важная составляющая любой выпивки. К сухому белому не помешало бы подать белое мясо или копченую рыбку. Можно — омары, креветки, ветчина и сыр — тоже хорошо… А ещё после второго бокала вина надо немного подождать.

— Когда оно долбанёт по голове?

— Ну, ты точно — баран…

НЕКТО оказался прав: когда они наполовину опустошили бутылку, им стало вдруг легко и весело, беспричинно весело. Ещё симпатичнее стали девчонки, сидевшие за соседними столиками. Ещё симпатичнее стали баловни алма-атинского бомонда, сидевшие с этими девчонками. И никто уже не помнил, что кто-то из тех же самых избранных — как гласила легенда и как писала об этом «Вечёрка»! — изловил одного из «аккушкиных» лебедей и сварганил из него жаркое…

ЧЕРЕЗ месяц НЕКТО НАПИШЕТ КОМПОЗИЦИЮ «СТАРЫЙ МIР», буквально «на коленке», И БУКВАЛЬНО ЗА МИНУТЫ…

— По сути, вся эта возня, называемая настоящим, не имеет никакого смысла, — сказал НИКТО: что он имел в виду — только бомондное «Акку» или весь мiр — было не ясно.

— О, я вижу одного из нас уже долбануло по голове «Иссыкским»! — заметил ВСЁ.

НЕКТО, в отличие от ВСЁ, слушал внимательно.

— Правда? — спросил он.

— Кривда! — ответил ВСЁ.

— Повторенье — мать учения, — сказал НИКТО. — Повторим уже пройденное?

— Работа над ошибками? Почему бы и нет?

— СЦЕНАРИЙ НАСТОЯЩЕГО ДАВНО НАПИСАН. ВСЁ, ЧТО ПРОИСХОДИТ, ПРОИСХОДИТ СОГЛАСНО ЕМУ.

— И что: никаких сюрпризов не будет? — спросил НЕКТО. — Они не предполагаются по определению?

— Почему же? Сюрпризов будет полно. Сюрпризов будет, хоть отбавляй. Только они ничего не меняют. И не изменят.

— Ничего?.. Ничего не понимаю.

— Обоснуйте примером! — съюродствовал ВСЁ.

— Одним?

— Нет, миллионом! — продолжил в том же духе НЕКТО.

— Одним из миллиона можно? — спросил НИКТО.

— Валяй! — разрешил ВСЁ.

— Пожалуйста, одним так одним — это сегодняшний день.

— То есть? — спросил НЕКТО.

— То и есть — это 32 августа.

— То есть?

— 32 августа ничего не изменит в настоящем, которое будет завтра, и которое уже станет будущим. Всё состоится по ранее написанному сценарию.

— И что: никаких шансов на чудо? Даже, несмотря на то, что случился 32 день в августе?

— Как же всё запутано! — покачал головой НЕКТО. — А могло что-то измениться: вопреки, а не благодаря?

— Могло… — ответил НИКТО, безучастно.

— И отчего же эта несправедливая чертовщина зависит?

— Это зависит от персонажей, связанных с 32 августа: никакой путаницы нет.

— И что же? Они, пер-со-на-жи, связанные с 32 августа, оказались столь ничтожными, что были не способны что-то изменить?

— А кто скажет, что они знали, что изменения эти были возможны?

— Интересный поворот! — НЕКТО почесал свою ленноновскую репу…

На этом мистический разговор о несправедливой реальности оборвался, поскольку к их столику подошла официантка, чтобы забрать пустые вазочки из-под мороженого и пустые кофейные чашки.

ВСЁ вовремя заметил её приближение и спрятал гранёный стакан в карман.

— Пронесло, — сказал он…

(Интервью с Beatles в Вашингтоне, 1964 г. Репортер: Песня «Day tripper» о проститутке, а «Norwegian wood» о лесбиянке. ЧТО ВЫ ХОТЕЛИ СКАЗАТЬ этими песнями? Пол: МЫ ПРОСТО СТАРАЕМСЯ ПИСАТЬ ПЕСНИ О ПРОСТИТУТКАХ И ЛЕСБИЯНКАХ, только и всего…)

До и после 32 августа.

До этого дня жизнь НИКТО, НЕКТО и ВСЁ была какой-то уныло-скучной. После — она стала — вдруг! — многоцветной и фантастической…

Случилась непостижимая метаморфоза: раньше они были будто бы благополучно сыты и довольны всем, теперь они всем своим существом ощутили голод по новым идеям, по новым приключениям, по новым запахам и вкусам.

4. «Старый мiр».

«Четыре» — символ материи, Земли. Помимо своего знака «земли»

4 находится в окружении ещё трех элементов — «огня», «воды» и «воздуха».

После уроков в школе НИКТО, НЕКТО и ВСЁ неслись со всех ног домой к ВСЁ, пока его мать была на работе, чтобы сконструировать очередной музыкальный шедевр.

У ВСЁ имелось старенькое пианино. Кроме того, у него в комнате, где стоял этот ретро-инструмент, было громадное окно, через которое послеполуденное солнце наполняло апартаменты особенным осенним теплом. Кроме того, на пианино около бутылки «Таласа» стояли три разнокалиберных стакана. Где им было ещё собираться, чтобы по крупицам накапливать волшебный опыт музицирования, как не здесь? У НЕКТО и НИКТО таких условий в их квартирах не было.

— Я создал вам — извиняюсь — нам! — всё для творчества! — говорил ВСЁ, ослепляя друзей своей улыбкой. — Не хватает, разве что, наркоты.

— А не думал ещё сдавать свои апартаменты «Пинк Флоид» или «Дипп Пёпл» под творческий роддом? — НЕКТО резво пробежал пальцами по клавишам.

— Я же толкую — с наркотой пока напряжёнка. Вот решим эту проблему и «Пинк» с «Диппом» подтянутся. Всё давно обдумано и решено.

В ОДНУ ИЗ ТАКИХ ПОСИДЕЛОК РОДИЛСЯ «Старый мiр»…

НИКТО и НЕКТО сидели за ретро-пианино рядом, на двух стульях. ВСЁ сидел на полу, на цветастом узбекском ковре, за импровизированной барабанной установкой, состоящей из перевёрнутых кастрюль, пластмассового тазика, нескольких ваз (без цветов в них), хрустального бокала и стопки из книг. В руках у него были настоящие барабанные палочки. Соседи иногда помогали ВСЁ, постукивая вместе с ним в такт по батареям и трубам отопления…

Первое четверостишие, которое произвёл на свет НЕКТО, звучало так:

«Старый мiр… вот и окончен пир:

Все разошлись давно —

Скучно и чинно.

Зря мы явились в него…»

— Как тебя сподобило сотворить такое? — спросил НИКТО.

— Что ты имеешь в виду?

— Такие слова пишут, по-моему, сорокалетние старики, умудрённые жизнью: «зря мы явились в него»! Такое выдают только шаловэки в преклонных летах.

— Старпёры и старые калоши? — спросил НЕКТО.

— Ну, да: леопёрды и пескоструйщики, — ответил ВСЁ.

— Старые хрены и допотопные развалины, — добавил НИКТО.

ВСЁ изобразил торжественную дробь на своей барабанной «установке».

— А не безусые юнцы, вроде НЕКТО! — уточнил он.

Это не обидело НЕКТО: он словно не услышал то, что было сказано.

— Я не знаю, как меня сподобило сотворить такое… — ответил он.

«Старый мiр» стал одним из первых хитов, который покорил мiр, в котором жили НИКТО, НЕКТО и ВСЁ…

(Интервью с Джоном Ленноном. Репортёр: ВЫ ИМЕЕТЕ ВЕСЬ МIР. Каковы ваши ощущения? Джон: А КАКОВЫ ВАШИ ОЩУЩЕНИЯ, что вас поимели?..)

Покорение мiра не обошлось без проблем, явных и нешуточных, почти ракового свойства: с метастазами и удушением — в итоге — всего живого.

Проблемы эти имели ярко выраженную симптоматику: мания величия; пристрастие к «Таласу», который уважали все, кому по вкусу пришлось творчество НИКТО, НЕКТО и ВСЁ; пристрастие к девчонкам, которые цеплялись, как репейники: как не осторожничай — всё равно! — они непременно прицепятся к тебе…

5. Космический архив.

«Пять» символизирует гармонию человека, рождённого от союза Сварога-Отца и Матери-Земли (1+4=5), 5 — его мерность.

Пять пальцев на руках и ногах, пять органов чувств, посредством которых он познаёт мiр: зрение, слух, вкус, обоняние, осязание.

«Пять» — это духовная целостность, способность к совершенствованию.

Человек достигнет успеха, если реализует физические и духовные способности, заложенные в него Землёй и Небом.

Тёмные «навьи» силы можно преодолеть лишь посредством Движения и Развития (2+3).

Когда написался «Старый мiр», по-хорошему, как полагается, следовало положить его на ноты, расписать аранжировку: как-никак азы музыкальной грамоты на уроках пения в школе все проходили, и записать композицию на бумаге не составило бы особого труда.

— На фиг нужно — скажем дружно? — спросил ВСЁ.

— А если мелодия, как и взялась из ниоткуда, так и канет в никуда… — прагматично предрёк НЕКТО, — завтра, к примеру.

— Не канет… — ответил безучастно НИКТО, — Космос её уже намотал себе на ус. Она давно уже там: в гигантском информационном хранилище. Если завтра не вспомним её, пошлём в этот архив НЕКТО.

— А почему не НИКТО?

— Потому! — объяснил доходчиво ВСЁ. — Твоё дело — стругать шлягеры, а не брюзжать не по делу! А стругать-то нам осталось всего ничего — 210 песен…

(С 1963 по 1970 год «Битлз» записали 211 песен.)

— Какие-то две с лишним сотни композиций — это сущий пустяк, — сказал НИКТО, — напишем их и дело в шляпе: можно со спокойной совестью отправляться в Кришналоку.

— Со спокойной? — переспросил НЕКТО, не без иронии.

— Со спокойной — преспокойной, — ответил ВСЁ походя: что есть Кришналока, его тогда интересовало мало…

(«МУЗЫКА ПРИНАДЛЕЖИТ ВСЕМ. Только фирмы звукозаписи еще верят, что её владельцы — они». Джон Леннон.)

6. Чудной НИИ.

«Шесть» — символ дня и ночи.

Через пару дней после появления на свет «Старого мiра» у НИКТО, НЕКТО и ВСЁ открылась возможность озвучить его самым натуральным образом: взять в руки настоящие инструменты и сыграть свой шедевр. Где сыграть? На сцене актового зала на 200-ти мест в одном из многочисленных НИИ Алма-Аты.

— Для начала — это не так уж и плохо, — сказал НИКТО.

— Прямо-таки оторопь берёт, и глазам не верится! — заворожено произнёс НЕКТО.

— Глаза боятся — руки делают! — заметил жёстко ВСЁ.

Они втроём слегка заторможено, но с чувством и с толком, разбирались с музыкальной аппаратурой, которая свалилась им в руки, как манна небесная: инструменты, шнуры, подставки под микрофоны, усилители, колонки — всё это теперь было в круглосуточном распоряжении НИКТО, НЕКТО и ВСЁ. Они экспериментировали: как и какой инструмент, куда лучше подключить. Акустические 50-ти ваттные колонки «Регент» можно было пустить на голос и через них же подключить гитару НЕКТО. Бас НИКТО (за неимением нормального усилителя для «низов») можно было задействовать на киношном ламповом «Кинапе» с неприглядными узкими колонками, зато их было аж десять штук. Барабаны ВСЁ не нуждались в усилении по звуку — выступать на стадионах пока не планировалось. Ещё оставались незадействованными 10-ти ваттный непредсказуемый «Электрон-10», извергающий из себя чудовищные искажения по звуку, и 20-ти ваттная нежная недотрога «Электроника», имеющая обыкновение часто хворать и выходить из строя ни с того ни с сего.

НЕКТО испытывающе смотрел на НИКТО.

— И что? — спросил он. — Всё это добро тоже из области «чего не должно быть»?

— Из неё самой.

— Но оно же есть?

— Есть… — согласился НИКТО, — но быть ЭТО не должно.

НЕКТО продолжал тупо смотреть на НИКТО: где логика? Логики он здесь не усматривал.

— Да, ладно вам! — решил, что надо одной фразой прекратить пустую перебранку ВСЁ. — Что наводить тень на плетень: всё это подарок нам от Патти Бойд!..

(Харрисон был женат дважды: на Патти Бойд и на Оливии Тринидад Ариас.)

7. Патти.

«Семь» — это Свет. Из семи цветов

состоит радуга, в музыке — семь нот.

«Семёрка» символизирует порядок, гармонию.

Патти (назовём её пока так), которую упомянул ВСЁ — это отдельная история, неотделимая от НИКТО, как неотделим НИКТО от НЕКТО и ВСЁ.

Поскольку НИКТО был Харрисоном (согласно распределению ролей 32 августа), среди девчонок-фанаток он пользовался чуть большей популярностью в сравнении с НЕКТО и ВСЁ.

На посиделки у ВСЁ после уроков часто заглядывали новые знакомые, а также — знакомые их знакомых, и, конечно, вовсе незнакомые им школьники и школьницы, которые блестяще выполняли функцию восторженной публики.

— Если бы наши почитатели не обнаружились, это значило, что всё наше песне-писательство — полный вздор! — сказал НИКТО.

— Почитатели — обожатели? — переспросил НЕКТО.

На таких посиделках — случайно! а как же иначе, если не случайно? — побывала Патти.

Правда, НИКТО её в тот день не увидел. И мог ли он её увидеть? Они же, потеряв ориентацию в пространстве и времени, творили-музицировали, а не пялились по сторонам на девчонок: не до того было. Поэтому и не мог НИКТО узреть, что среди их прошенных и непрошенных гостей была ОНА.