Бесплатный фрагмент - Ни ума, ни совести, ни чести

Если Вы имеете совесть,

то Вас имеют те, кто ее не имеет

1

Облака на горизонте были очень похожи на горы. В розоватом свете восходящего солнца мнились опасные голые скалы, огромные валуны, снежные шапки на них. Красота-то, какая! Обязательно надо съездить в горы.

Я пришел на работу раньше других. Любуюсь восходом, жду новостей. Жду расспросов — как там, на Кубе?

В коридоре послышались чьи-то шаги. Я улыбнулся и подумал — ну, началось!

Любовь Ивановна вошла. Как обычно — строго и неброско одета.

— Ну что, отдохнул? А у нас новости. Пал Иваныч уехал учиться в Высшую Партийную Школу. Так что вакансия свободна. Хочешь стать нашим начальником? Иди к Деминой, попросись.

— Давно?

— Да уж две недели заведующего не назначают — тебя ждут.

Конечно, это был прикол.

Впрочем, почему бы меня ни назначить? Еще вчера об эту пору я был кандидатом в заведующие отделом Троицкого райкома партии.

— Как отдохнул-то? Жену не нашел?

— Холост пока и готов работать.

— Во вторник будет бюро — там тебя и назначат.

Язвительная ухмылка передернула лицо Люкшиной.

— А к Деминой не ходи — она Белоусова проталкивает.

А у вас заступников нет? — хотелось спросить, но понимал, как это расстроит Любовь Ивановну, поэтому говорить ничего не стал.

Пришел Белоусов, улыбнулся, руку пожал:

— Отпускникам привет! Вовремя ты явился.

— И я говорю — чуть не проездил кабинет, — это Люкшина сказала.

— Да нет, Любовь Ивановна, вы у нас первый кандидат в начальство: стаж работы, опыт, образование — все в вашу пользу, — это Владимир Викторович пикирнулся.

— Я у Деминой не в почете, а вот ты в самый раз….

— Пашков будет решать и бюро.

— Пашкову будет кто-то подсказывать.

— Ну, типа того. Давай лучше Анатолия Егоровича послушаем — как там Куба без нас поживает? Много красивых женщин?

— Да почти все!

— Вот повезло человеку! Есть что вспомнить?

— Небезгрешен.

Люкшина:

— Гадость какую-нибудь не подхватил? Газеты пишут: все западное полушарие СПИДом болеет — неизлечимая, кстати, штука, и только половым путем переходит.

Белоусов:

— И какой срок инкубации? Что об этом газеты пишут? Мы Анатолия посадим на карантин — не целуемся с ним целый месяц.

— Сходи руки помой, — обиделся я.

— Дельный совет, — Владимир встал и ушел.

— К Деминой пошел, — прокомментировала его уход Люкшина. — Он у нее каждое утро бывает. Все планы строят — как бы его в завотделы поставить.

— А вы бы хотели?

— Конечно. Сколько можно в инструкторах париться? Пятый год на одном месте. Тоска.

— И что-нибудь можно сделать? К Пашкову, например, сходить….

— Как самой-то? Вот если б Демина…. Но ее симпатии на стороне Белоусова.

— Однако сидеть, сложа руки, тоже негоже. Надо подумать…. надо придумать чрезвычайную ситуацию, чтобы на вас обратили внимание.

— О себе беспокойтесь. Вы-то не против повышения?

— Да нет, конечно, всегда — за.

— Вот видите, но у нас с вами нет протеже за спиной. Вот если бы не было Белоусова в соперниках, тогда шансы увеличились у меня и у вас.

— Вот для чего и нужна чрезвычайная ситуация.

— Вы хотите подстроить коллеге гадость?

— Нет, конечно, но пожелать — да. Все как в футболе — кто-то проигрывает, кто-то побеждает. Болеем за наших.

Люкшина улыбнулась:

— Стратег!

Пришли ребята из орготдела.

— Как там Куба? Подарки привез? Свалил без отвальной — теперь не отвертишься.

Я вручил им сигару кубинскую, предназначенную Пал Иванычу — одну на всех.

Итак, в голове засела мысль, которая не дает успокоиться — ни днем, ни ночью, ни на работе, ни дома….

На Кубе дал себе зарок — все силы на карьерный рост. Приезжаю, а тут как на блюдечке вакансию Судьба подносит. Теперь надо думать, как эту должность заполучить. Соперников много, соперники шустрые. Да еще неизвестно, что у Пашкова на уме. Две недели кабинет пустует. Любовь Ивановна шутит — меня поджидает. Ну, вот я и приехал: повышайте — давайте.

Демина вызвала:

— Хорошо отдохнули? Можно вас задействовать в полную силу?

— Да, конечно.

— На вечер сегодняшний планов нет? Тогда возьмете наш «бобик» отделовский и съездите в Дуванкуль на вечернюю дойку. Ее начало в 20—00. Ваша задача — записать проверяющих, которые будут. А должны быть….

Людмила Александровна взяла список в руки, зачитала фамилии:

— Из райисполкома, из сельхозупраления, из РОВД… Вы четвертый. Всех запишите, завтра доложите. Задача ясна?

— Не в первый раз.

— Вот и я о том же. Отнеситесь серьезно.

Пожал плечами — разве когда от дела отлынивал? Другое дело — будет ли польза от этой поездки? Вы представьте — одна тетя Мотя дергает сиськи коровам, а четыре верхнеобразованных начальника с хорошей зарплатой на служебных авто приедут ее контролировать. Это называется организация труда развитого социализма. Черте что в стране дураков.

Я машину из райкомовского гаража забрал сразу после работы и поехал домой отдохнуть и поужинать перед поездкой в Дуванкуль. В сотый раз за два дня рассказать маме с папой, как замечательно было на Кубе.

— Со всего света съезжаются люди, чтобы потратиться — повеселиться, напиться, загореть, накупаться, чудеса экзотические посмотреть. Мне подфартило сократить зиму на целый месяц. Не остров — сплошной карнавал! Новый куплет в старой песне «Куба — любовь моя». Двадцать дней пронеслись на одном дыхании. Рестораны, пещеры, пляжи — всякое там…. Стоит овчинка выделки. Так-то!

К рассказу присовокупил рекламный проспект с полуголыми красотками «Тропиканы».

Отец листал, головой качал:

— Ты только посмотри, какая галиматья! Вон и люди сидят, глазеют на них.

В ответ мама только улыбалась. Свое поведала:

— Твой начальник, пока тебя не было, привозил нам по пятницам пакеты с продуктами — мясо, колбасу, рыбу, сыр, консервы. А потом перестал. Ты, почему никогда не привозишь?

— Не в курсе, но разберусь. А Пал Иваныч уехал учиться.

— Он говорил, пайки райкомовские через буфет, — сказал отец, любуясь красотками.

— Может быть. Наши магазины по сравнению с московскими совсем пустые.

— Хорошо в Москве-то? Люся, когда ездила с Андрюшкой, говорила — в московских квартирах нет холодильников: хранить что-то незачем, все и всегда есть у них в магазинах.

— Действительно так.

Пришла соседка Любаша. Увидела машину знакомую у ворот и бегом к нам. Отлично выглядит и в глазах радость. Даже не хочется ее огорчать. Никто не заставляет поступать по-свински, но лучше сразу расставить все точки в наших теперешних отношениях. Чтобы мы ни делали, это всегда наш выбор. Она, конечно, мне нравилась, но это все в прошлом. Теперь я люблю совершенно другую, и все остальное уже не важно.

Люба тоже полистала журнал, поговорили о Кубе.

Я начал собираться в Дуванкуль. Люба вышла вместе со мной. Сели в «УАЗик», я включил двигатель и обогрев. А потом сказал, что на Кубе встретил другую женщину.

Какое-то время она просто молча смотрела на меня, размышляла. Я уж было решил, что слез не миновать.

— Ты вернешься на Кубу? — спросила она, наконец.

Я поморщился.

— Она туристкой была из Ульяновска.

Люба кивнула. Похоже, ей удастся сдержать слезы.

— Я смотрю, ты не очень счастлив.

— Надо ехать к ней, а у меня заморочки в райкоме.

— Начальство жучит?

— Вакансия освободилась — не хочется упустить портфель.

Люба сдержала слезы, надрывно вздохнула и собралась уходить.

— Хочешь, скажу, что я думаю?

— По поводу работы или невесты?

Она кивнула.

— Ну и?

— Я думаю, что тебе не светит ни то и ни это.

Любаша фыркнула и покинула машину.

Ох, и не понравился мне такой ответ.

На ходу долго шарил рукой по карманам, пока нашел носовой платок. Не сбавляя скорости, вытер пот со лба, высморкался, развернул платок, чтобы оценить результаты, и только потом спрятал его обратно в карман.

Странно, к Любаше ни злости, ни жалости не испытывал — скорее благодарен был за проведенное вместе время. Раздражала совсем другая женщина. Глиста в обмороке! Должно быть, ни разу в жизни удовольствия не получала от секса.

Накручивая баранку по дороге в Дуванкуль, попытался сосредоточиться. Надо было придумать, как подобраться к Деминой. Чем умаслить, чтобы потеснить в ее выборе на должность заведующего отделом Белоусова? Одно можно сказать точно — как мужчина я ей не интересен: проверено временем.

Не исключено, правда, что сработает запасной вариант — бюро меня рекомендовало резервом на должность редактора газеты «Ленинское знамя». Однако, если есть вакансия, почему бы не попытаться ее занять? Я почему-то уверен в своих способностях.

Вытер пот со лба рукавом куртки. Что же я так потею? От волнения, должно быть.

Тут в голове промелькнула интересная мысль — через газету конкурс объявить на замещение вакантной должности, как это делается в цивильном обществе. В открытом состязании, какие у меня есть преимущества перед коллегами? Да по всем статьям пропаганды и агитации! Проще назвать, в чем я проигрываю. Не знаю школьного дела, как Люкшина. А что там особенного? Не знаком лично с большинством руководителей производственных предприятий района, как Белоусов. Зато знаком со всеми секретарями, которые уже почувствовали на своей шкуре твердую руку моего контроля. В голове завертелись сотни звонков по телефону — а что вы сделали по вопросу…? И глазом моргнуть на местах не успели, как это стало моим основным занятием, на котором я сколотил определенный имидж.

Заниматься всем этим я стал не случайно. Цель была: контроль — как инструмент власти. И я ее достиг. Правда, власть эта была неформальной. Можно сказать, заработанный авторитет. Как теперь этот дивиденд превратить в реальное кресло заведующего отделом? И все по-деловому, все по-тихому — без лишних эмоций. Я и Троицкий район планировал таким же сапом под себя подмять. Почему же я раньше не подумал о том, что придется бороться за кресло заведующего отделом? От того, наверное, что очень уютно было работать с Пал Иванычем.

На этой мысли мой путь закончился — я приехал на молочный комплекс села Дуванкуль совхоза «Рождественский». Судорожно сглотнул, покачал головой, увидев три легковые машины — в одной даже водитель сидел.

«Красный уголок» молочного комплекса показался уютным местом, несмотря на специфический запах и стервозных гостей.

— Вот и райком подъехал — пора забивать «козла».

И что самое интересное, больше и делать-то здесь было ничего — ну, не ходить же за тетей Мотей по коровнику. Может, есть смысл развернуться и сразу обратно — все на месте проверяющие, все присутствуют согласно списку. Фамилии я запомнил, какого рожна еще здесь торчать?

Для этого надо просто выйти за дверь. Но я сажусь и стучу костяшками. Черте что!

Впрочем, стоит послушать увельские сплетни — чем район дышит? Чем черт не шутит, может, мыслишку какую подкинут, как стать заведующим пропагандой.

— Как отдохнули, Анатолий Егорович?

— Что у вас нового, Александр Николаевич?

Главный агроном райсельхозуправления посмотрел на меня в упор.

— Стало быть, расклад такой, — сказал он, улыбаясь, — фермерство нам партия насаждает. Мол, землю берите и обрабатывайте, налоги платите — остальное ваше.

— Это как?

— А вот так — семейный подряд на селе.

— В чем отличие от колхоза?

Бочарова передернуло.

— Воровство это все.

— Но кто-то же должен выполнять Продовольственную программу партии, раз совхозы не в состоянии.

Вошла доярка — румяная, полная — как с картинки, в белом халате.

— Молочка не хотите, товарищи приезжие? Парного, процеженного. Ну, как хотите, только нам переодеться надо. Дойка закончилась.

Мы на выход. На дворе темная ночь. Мы попрощались душевными голосами. Четыре машины одна за другой выехали на дорогу.

На утро докладывал лучезарно улыбающейся Деминой результаты своей проверки.

— И это все?

— Если позволите, личное впечатление.

— Ну, давай, — стало заметно, как она нервничает.

— Смеются над нами — говорят, райком на большее не способен.

Людмила Александровна плавно перешла от улыбки к выражению на лице крайней озабоченности. Актрисой, надо сказать, была она классной.

— Не нами придумано.

— Если думать не будем, ждет нас трагедия хуже гамлетовской.

— Вы какой-то не такой приехали с Кубы.

— Хотите, расскажу, как они по два яйца в день умудряются получать от несушек?

С лица Деминой медленно сползло похоронное выражение — его место заняла всегдашняя масляная улыбочка.

— Может организовать вам творческий отчет о поездке перед аппаратом? Никто из нас на Кубе не был.

— Я бы с удовольствием — впечатлений масса.

— Я подумаю.

Потом покосилась на меня, явно давая понять, что пора отчаливать. Но я продолжал сидеть.

— Что-то еще?

— Я вот подумал, раз без проверок не обойтись, может к этому делу подключить коммунистов на местах? Проверят — доложат по телефону. На негативную информацию реагируем. А так — сколько бензину спалим и времени…. Опять же авторитет в глазах районных специалистов теряем.

Руки Деминой на столе начали непроизвольно подергиваться, и она убрала их на колени.

Ага, — подумал, — лицо-то мы можем контролировать, а руки никак!

Задачей этого демарша было показать Деминой, что я по-прежнему полон идей, которые раньше выплескивал на Кожевникова, а теперь готов пойти к первому, если с ней не договорюсь.

Кажется, она поняла, начала осторожно:

— Есть постановление бюро, где ясно сказано, кто проверяет, а кто контролирует. Ваше предложение притянуто за уши и может наделать ненужного шума.

— А вот шума как раз и не хватает. Журналисты у нас, чем занимаются?

— У вас отличный загар, — вдруг очень мягко сказала Демина.

Пожал плечами:

— Так я же с субтропиков приехал.

— Приехали, не разобрались и уже предлагаете сломать то, что отлажено.

Руки Деминой вернулись на стол. Похоже, она успокоилась.

— Одну поездку отмените, другую, и пошло-поехало — как снежный ком. А мы год начали с сильным отставанием от госплана по поставкам молока. Просто кошмар!

— А вы уверены, что эти поездки повышают надои?

— А как же! В Новый Год убийство в Рождественке произошло. Неделю в селе работала выездная следственная бригада. Суточные надои подскочили на сорок процентов.

— Коровы прониклись уважением к моменту?

— Да полно те! Просто люди боятся воровать на глазах у милиции. Корабельников вчера в форме был?

— Да, конечно, и на служебной машине с мигалками.

— Ну, что, все вопросы обсудили? — почти по-приятельски спросила Демина.

У дверей окликнула:

— Анатолий Егорович, знаю, как вам не хватает Кожевникова. Он всегда нахваливал вас — мол, не инструктор, а настоящий генератор идей. Вы ко мне заходите — я всегда вас выслушаю, подскажу, направлю. И уверена — не всегда буду против ваших идей.

— Да это так, просто мысли вслух. Настоящую тему надо разрабатывать — все извилины напрягать и не один час.

Она улыбнулась мне на прощанье.

Вроде прошло удачно. Я ведь хотел Деминой показать, что по-прежнему полон идей. И, раз нет Кожевникова, готов изливать их ей. Если она не готова к такому сотрудничеству, пойду дальше — ко второму секретарю, первому. Со вторым-то быстро общий язык найду — как-никак родственник.

И Демина дала понять, что будет меня принимать со всеми моими новациями. А если почувствует с них прибыток, задумается — стоит ли меня Белоусову отдавать? То есть, того ли она инструктора в завотделы толкает?

Хотя Пал Иваныч тропку проложил к Пашкову, минуя ее. Кто мне помешает в должности заведующего отделом повторить его опыт?

Только две вещи:

— если мы станем единомышленниками;

— мы вообще можем стать любовниками, ведь оба холосты.

В отделе.

— Расскажите мне, Любовь Ивановна, какие пайки Пал Иваныч по пятницам возил моим родителям.

— С Нового Года аппарат поставили на довольствие с базы райпотребсоюза. В магазинах дефицит продуктов и все по талонам.

— Две недели шефа нет и пайков нет — где они?

— А это у буфетчицы спросите.

Я в буфет.

Буфетчица Алла:

— Простите, товарищ инструктор, но рассуждаете вы очень наивно — паек для вас, а не вашим родителям. Вы на курорте — какие вопросы? А что Кожевников? Он расписывался за вас. А росписи нет — продукты списываются.

— Как это? Кому достанется?

— Можно и так сказать. Назад не увозим.

— Ну, хорошо, если вы брали или другие технические работники, не напрягает. А может, кто из портфеленосцев себе подписывал? — вы расскажите, мне весьма интересно.

— Раз Алексей Степаныч (водитель первого) взял ваш пакет, другой — Чудаков….

Этот крещеный татарин еще в редакции меня обкрадывал — да воздастся по заслугам его!

В отделе шла перепалка.

Белоусов:

— Простите, Любовь Ивановна, но вы рассуждаете очень наивно. В аппарате нельзя существовать, не думая о карьере. Инструкторский корпус — это вообще кузница кадров. К нам приглядываются — кто на что способен. Вон про Анатолия Егоровича решили, что он готовый редактор районной газеты. У Семисынова пятки горят — не будет расти, вернется в гараж машиной командовать.

— Расти или угождать?

— Одно другому не помеха.

— А классики говорят — служить бы рад, прислуживаться тошно.

— Вы литературу оставьте школе. Здесь жизнь, здесь работая, думать надо. Не пойму, чего вам неймется — сидите в тепле с зарплатой горного инженера. А сунетесь в должность да напортачите — дорого обойдется вам ваша ошибка.

— Белоусов, ну, чем ты умней меня? Я уже пятый год здесь, мне по выслуге лет положено повышение. А ты…?

— А я не виноват, что меня Демина выбрала. Я и не рвусь совсем.

— Ну, так откажись!

— А партийная дисциплина? Сказали, значит, надо — за бортом не хочется оказаться.

— Все равно решать будет Пашков, а не Демина.

— Вот видите! Стало быть, у вас еще не все потеряно — целая жизнь впереди и большая карьера. Вам нельзя совершать опрометчивые поступки. Надо вести себя потише, чтобы стукачам на вас не было чего доносить.

— А ты не стукач, Владимир Викторович?

Белоусов сверкнул неотразимой улыбкой:

— Обижаете, Любовь Ивановна.

Она не удержалась и улыбнулась ему в ответ — обаятельный черт!

— Вон Анатолий Егорович, — Владимир переключил на меня свое внимание, — безмятежен, так как уверен: с его карьерой все будет в полном порядке. Трудно устоять на его пути.

— А ты знаешь, Владимир Викторович, парадокс — руководителем нашей группы туристов на Кубе был второй секретарь Троицкого райкома партии Назаров Николай Иванович. И поскольку первый уже ходит под себя, по его словам, он мне сходу предложил кресло заведующего отделом пропаганды и агитации в своем райкоме.

— И что? — коллеги в изумлении повернулись ко мне.

— Пока купались и загорали, первый Троицкого райкома в отставку подал — на его место обком прислал другого. Пролетел Николай Иванович….

Снова вызвала Демина.

— Комсомол прислал приглашение — у них сегодня мероприятие в ДК. Сможете принять участие от лица райкома?

— Да, конечно.

Вечером я в ДК. Пристроился скромно у буфета. Мимо проходили десятки людей — гуляли, радовались общению и лившейся музыке. Я посидел на торжественной части в президиуме и остался на дискотеку. Выбора, в общем-то, не было — либо домой к телевизору, либо здесь.

Выбрал девушку помилей, поскромней — пригласил пару раз на танец. Познакомился — Галей зовут, ученица выпускного класса. Напросился в провожатые.

Серьезная такая — сразу спросила:

— О чем будем разговаривать?

Ну, ясное дело, мне хотелось очаровать ее рассказами о Кубе. Но вдруг ляпнул:

— А давайте, посплетничаем.

Она даже приостановилась, повернулась, взглянула серьезно и спросила:

— Разве мужчины сплетничают?

Действительно. О чем это я?

Возвращаясь домой, вспомнил свою Галину, и будто жаром обдало.

— Любовь не простая штука, — буркнул себе под нос.

Все ждали вторника, ждали бюро. Огласит ли Пашков публично нового заведующего отделом райкома партии или еще подождет? Чьи надежды он оправдает, а чьи закатает?

Эту неделю я думал думу — как же мне выйти на Пашкова? Знал бы заранее, что так случится, купил бы в подарок Александру Максимовичу кубинский сувенир — был бы предлог приватной беседе. Наглость — второе счастье. Свой самый главный вопрос к нему давно уже приготовил — сейчас, похоже, время его задать. А то, как бы поздно не стало!

Желваки так и ходили ходуном в день бюро. Вот сейчас за тремя стенами от нашего кабинета все и решится. Если действительно Пашков метит меня, то пригласили бы. Значит, пролет!

Ни Белоусова не пригласили, ни Люкшину — сидим втроем в одном кабинете, как на иголках.

Стал обдумывать сложившуюся ситуацию. Напрашивались два варианта:

— сегодня Пашков не озвучит имя нового хозяина кабинета Пал Иваныча;

— либо это не кто-то из нас.

С надеждой на первое — за Белоусова Демина, у Люкшиной большой стаж. В инструкторах ходят обычно два года, а потом куда-нибудь переводят — либо на повышение в аппарате, либо на хозяйственную работу. Любовь Ивановна пятый год в инструкторах, так что самое время.

Только я сижу с голой задницей — ни протеже, ни стажа в активе. Славненько-славно. Самое время импровизировать.

А душе хотелось вернуться в Варадеро, в кровать рядом с Галкой в «Гран Карибе». Вернуться в курортную жизнь. Сейчас же чувствовал себя бойцом в окопе на передовой — откуда, неведомо, прилетит снаряд — да еще надо в атаку бросаться. Мрак!

Люди входили и выходили из приемной — один вопрос сменялся другим.

Время к вечеру — можно домой слинять, как это сделали инструкторы орготдела, отстрелявшись по своему вопросу. Но мы продолжаем выжидать, как кролики в норе, которую сторожит волк.

На моем столе зазвонил телефон.

Все разом вздрогнули и напряглись.

Вот сейчас сниму трубку и голос секретарши в приемной — Анатолий Егорович, вас просят зайти на бюро…. И там все решится!

Беру трубку, с трудом удержавшись, чтобы не подмигнуть коллегам — пусть переживают.

Бодрый мужской голос:

— Анатолий Егорович? Вас беспокоят из районного комиссариата. Неделю назад вам была выдана под роспись повестка на сборы…

— Неделю назад меня не было дома.

— Значит, за вас расписались родные. Мы с понедельника занятия начали — вы рискуете сильно отстать. Завтра чтоб были в девять часов.

Телефон отключился.

Я набрал домашний номер:

— Пап, повестка мне из военкомата была?

— Была, я за нее расписался. Забыл сказать.

— Не потерялась?

— Да не должна. Сейчас найду.

Белоусов:

— Призывают на сборы? Вот повезло!

— Да, просто вовремя. Любовь Ивановна, не могли бы вы мне помочь? — я завтра с утречка заскочу и вот здесь на столе оставлю повестку. Вы занесете ее секретарю в приемную, чтоб меня не теряли и приказ оформили.

В глазах Люкшиной блеснул огонек:

— Конечно-конечно…

— Значит, покидаете нас, — сказал Белоусов. — В самый разгар предвыборной борьбы.

— Никаких выборов не намечается — назначение будет, и командировка делу не помеха.

Я изо всех сил старался выглядеть этаким лихим инструктором, не потерявшим еще надежды. Хотя в моем состоянии было это нелегко.

Ждать окончания бюро нет больше смысла.

Одетым в дверях обернулся:

— Ариведерче!

Люкшина просияла:

— Надо же, как везет человеку!

Я устало улыбнулся.

— Да, Анатолий, отслужив, вернешься, а у тебя новая начальница, — сказал Белоусов.

— Было бы здорово.

— Или начальник, — поправила его Люкшина. — Вот удивишься.

— Вы даже не представляете себе как….

С паспортом и военным билетом прибыл утром в военкомат. Там меня еще с одним товарищем в штатском посадили в «уазик» и повезли на Пласт. Мне совершенно необходимо было знать — чему посвящены эти сборы и долго ли они продлятся?

Сопровождающий нас майор рассказал. На этих сборах, если все пройдет удачно мне поменяют ВУС — военно-учетную специальность. Был командиром ракетно-технического взвода, стану заместителем начальника первого отдела облвоенкомата. Правда, в режиме «дубль». То есть, есть основной областной комиссариат, который в случае войны ведет мобилизацию сил и средств, находясь в бункере под землей где-то в Копейске. И есть дублирующий, который в случае гибели основного, принимает на себя, его функции в бункере на Пласту.

Должность новая — майорская. Но это звание офицеру запаса не дают без специальных курсов «Выстрел». А капитана очень даже запросто. И уже сегодня у меня забрали военный билет, чтобы вписать в него новое звание — старший лейтенант.

На Пласту собралось десятка два «партизан» со всей области — так называют в простонародье призванных на сборы. Нас учили секретным кодам, работе на электронных пультах связи и управления. Вобщем две недели, десять рабочих дней, два из которых я пропустил, но по ходу нагнал — умри, но дай…. Утром на Пласт, вечером домой. И так каждый день. Выматывает.

Однажды едва добрался до дома, плюхнулся на спину в кровать, и тут зазвонил телефон.

— Привет, Анатолий, это я. Узнаешь? Назаров Николай Иванович.

Я поздоровался и поудобней устроился в кресле, нацеливаясь на долгий разговор.

— Угадай, откуда я звоню.

— С обкома.

— Почти. Я сейчас директором Троицкого учхоза, собираю команду — ко мне поедешь?

— Очень рад за вас, если это не понижение.

— Ни какого понижения — собственный обдуманный шаг. В обкоме мне объяснили, почему не поставили первым — нет стажа руководящей хозяйственной деятельности. Я им тут же заявление на стол — прошу направить меня из райкома директором в учхоз. Слушай, я вообще-то по делу. Ты инженер? Пойдешь ко мне главным инженером?

— Как вы себе это представляете? Я выпускник ДПА. В ракетных двигателях ориентируюсь, но в тракторах и комбайнах полный профан.

— Погоди-ка. Тут один человек хочет с тобой поздороваться.

Голос Столбова:

— Привет, Анатолий, это Коля Столбов. Я могу быть инженером, если ты приедешь на мое место.

Мне не хотелось с ним говорить.

— Передай трубку Назарову.

Слышу голос Николая Ивановича:

— В Ульяновск ездил? Отправлю туда в командировку. Невесту привезешь, квартиру дам.

— Как-то все неожиданно.

— Может, нам встретиться и все обсудить?

Мне не хотелось парторгом в учхоз.

— Понимаете, Николай Иванович, шеф мой уехал учиться, освободилась вакансия, я на нее первый кандидат. Так что, поймите правильно. Лучше довольствоваться тем, что есть, чем начинать с нуля в другом месте.

— А жаль. Мы бы неплохо сработались — стаж заработали и вверх побежали. Ну и когда рулишь, средствами ворочаешь, бедным не будешь. Ты меня понял?

— Я в этом деле не из-за денег.

Назаров выдохнул в трубку, а может, вдохнул.

— Не будь наивным. В этом мире все, о чем умеют думать люди — это деньги. Возьми кого хочешь, галстук надень, обучи партийной риторике — снаружи будет парторгом, а внутри гниль и только деньги на уме. Уж поверь мне — я в этом деле собаку съел. Или ваш аппарат не такой, как наш?

Что правда, то правда. Я Чудакова вспомнил — заносчивость барина, а культура холопа.

— По голосу слышу — неделя из отпуска, а уже умотанный вдрызг.

— Да на сборы призвали — мотаюсь на Пласт каждый день.

— Похоже говенная у тебя жизнь в Увелке. Перебирайся к нам — натворим делов!

Мне приятна была его настойчивость.

— Хорошего в жизни и правда мало, но ведь бывает же….

Вобщем, не договорились.

Раздумывая над звонком Назарова, я пожалел, что, вернувшись с Кубы, отказался от правила непротивления Случаю. Сейчас бы как могло получиться: хлоп заявление на стол — ухожу, мол, парторгом в Троицкий учхоз. Пашков встречным движением — хлоп приказ о назначении меня заведующим отделом.

Теперь во всей этой мясорубке придется изрядно попотеть и крепко подумать, чтобы добиться того, чего хочешь. Ясно одно — суетиться не буду, ничего не добьюсь.

Еще одна мыслишка засвербела — нельзя ли из дублеров перейти в главные герои, то есть сделать военную карьеру. Я уже старший лейтенант, пройду сборы — кандидат в капитаны. На «Выстрел» смотаюсь — уже майор. Чем черт не шутит — может, это мое.

Военные всегда казались мне туповатыми. Умному человеку среди них раздолье.

Почувствовав прилив глубокой нежности к людям в погонах, вспомнил свою любовь в десятом классе. Как она мечтала стать женой офицера! Если бы, исполняя ее желание, я поступил в военное училище, мы бы создали дружную семью и мотались по городам и гарнизонам Союза, пока не осели в Москве — я генералом, она генеральшей.

Короче, не жизнь у меня, а вечное движение вперед по дороге в никуда.

А когда начинаю погонять себя, ситуация развивается от плохого к худшему.

В этой жизни я себя чувствую страшно одиноким.

Что же в этом хорошего?

Битый час сидел в кресле у телефона, размышляя о Судьбе и себе. Коленный сустав хрустнул, когда я встал. Блин, всегда лучше думается на ногах. А подумать хотелось сильно. Зашел в свою комнату, притиснул к стеклу окна лоб — как там погода? даст погулять? Когда с Пласта ехали, немного вьюжило. Сейчас не видно — темно за окном.

Совсем уж решился сходить прогуляться, опять телефон звонит.

— Анатолий, привет! Яковенко Валерий. Узнал?

— Ты Галку нашел?!

— И не искал. Такие дела мужчина сам должен делать. У меня к тебе предложение. Хочешь на Кубу снова вернуться? Я серьезно. Группа специалистов на днях уезжает монтировать аэронавигационную аппаратуру на станцию слежения. Ты же ДПА кончал — должен мекитить в этих приборах.

— Я двигатели реактивные изучал.

— А я знаю, что в группе есть специалист с ДПА.

— Может быть, он с кафедры наземного оборудования?

— Да какая разница! Давай соглашайся. Контракт на два года. После года работы отпуск на Родину с оплачиваемым проездом.

— Слушай, мне надо Галку найти.

— Сейчас в Челябинске соберемся, потом в Москве что-то там…. Время выкроем, я отпущу тебя смотаться в Ульяновск на денек.

— Не знаю я. Все так неожиданно. Надо подумать.

— Мне тебя уговаривать некогда. Давай так — запиши телефон; ночь на раздумья, а утром позвонишь. И чтоб завтра уже был в Челябинске. Не позвонишь — будем считать, тема закрыта.

— Ладно, — сказал я, а Валера положил трубку.

2

Угадайте, кто стал заведующим отделом пропаганды и агитации Увельского райкома партии? Человек, о котором мы даже подумать не могли. Хотя, если прикинуть да взвесить — вывод напрашивался. Я намекну, а вы попробуйте угадать.

Перед моим приходом в аппарат в колоде власти перетасовали основные карты — Шашков ушел в область на хозяйственную работу, а джокером стал бывший второй секретарь Пашков.

Уже недоумеваете — причем здесь пропагация? Но слушайте дальше. Шашков был затейливейшим человеком — любил забавы над людьми. Помните, я рассказывал, как он не начинал аппаратного совещания, покуда мэр поселка Иван Иосифович Самко не выходил поливать клумбы? Можете себе представить, как доставалось от него аппарату? И секретарям в том числе. Но скорее второму, третьим была женщина — Людмила Александровна Демина. Не каждый циник рискнет прикалываться над женщиной.

И вот второй становится первым. Что он делает в первую очередь? Правильно, убирает подальше свидетелей своих унижений. Как бы Людмила Александровна ни гнулась, как бы ни клялась хранить тайны, коим свидетелем была — она должна уйти. Лучше из жизни. Но можно и из аппарата.

Для этого нужен человек, который сможет доказать, что существование Деминой на посту идеологического секретаря не продуктивно. Пал Иваныч не смог. Да и Людмила Александровна приняла меры, чтобы обезопасить себя с этой стороны. Например, в характеристике его написала, что человек он малограмотный. Как на такую кандидатуру посмотрит бюро? А без бюро не снять!

Кожевников уехал повышать образование. На его место Пашков поставил….

Ладно, не буду вас утомлять загадками — новым моим начальником стал Дмитрий Андреевич Чемякин, до того первый секретарь Увельского райкома комсомола.

Дима Чемякин. Баянист, певец, душа компаний, комсомольский вожак с высшим педагогическим образованием — да к тому же, член бюро Увельского райкома партии. Вот такое человечище было поднято с первого этажа на второй, чтобы изжить из аппарата ненужного свидетеля.

Думаю, Деминой хватило ума реально оценить обстановку, и она наверняка после утверждения Чемякина на бюро стала готовить себе пути отхода — скажем, если не заведующей всем образованием, то директором в одну из школ района. Но и без борьбы — черт возьми! — сдаваться она не желала: не тот характер! Она вышла на тропу войны.

Вобщем жизнь наша стала интересней.

Понятно, что к Пашкову Чемякин ходил чаще, чем к Деминой. Да, сдается мне, он к ней вообще не ходил по своей воле — только когда вызывала.

Понятно, что Людмила Александровна всеми путями пыталась доказать несостоятельность нового завотдела. Но об этом мы еще поговорим.

Отдел по-разному отнесся к новому начальнику.

Белоусов как ходил по любому вопросу к Деминой, так и продолжал ходить. Получив задание от непосредственного начальника, он шел сначала к Людмиле Александровне — я полагаю, они обсуждали заданную тему на предмет: нельзя ли, выполняя ее, подставить Чемякина под Пашкова?

Любовь Ивановна восприняла назначение Дмитрия Андреевича недоразумением. Она говорила ему «ты». Чаще называла «Димой», редко «Дмитрий Андреевич». И вообще, получая задание — напомню: она курировала образование — моментально находила десятки причин, предлогов, изъянов и в самом поручении, и в возможности его исполнения. По ее выражению — делала все, чтобы выскочкам жизнь не казалась медом.

Единственным сотрудником отдела, на которого новый заведующий мог рассчитывать, оставался я. Пролетев на портфель, не шибко расстроился. Услышав новость о назначении Чемякина, сказал про себя — отличная работа, Александр Максимович!

Первая засада из всех известных мне для Дмитрия Андреевича была характеристика на прокурора. Согласитесь, прокурор района — не простая пешка на шахматной доске. Писать служебно-партийную характеристику на него дело рук секретаря идеологии. Впрочем, Кожевников мог. А вот Чемякин….

Вызывает его Демина к себе, вручает отжившую срок характеристику и поручает написать новую для утверждения на бюро. В принципе, можно тупо переписать старую. Ребята из орготдела так и делают. Но ведь прокурор же! Кто-нибудь вчитается на бюро, вспомнит старую и… — дорогой Петр Иванович, вы что, не работаете над собой? Будет скандал районного масштаба!

А характеристика для того пишется и утверждается, чтобы подвести итог пяти лет работы над повышением своего внутреннего содержания — образования, культуры, политпросвещения и т. д. Может, не все аппаратчики это знают, но я-то знал.

И когда Чемякин вызвал к себе и поручил написать характеристику на прокурора, у меня на руках были все козыри. Я мог отказаться, сославшись, что прокурор района это не уровень инструктора. Я мог бы пойти к Деминой — и Людмила Александровна раздула бы скандал до высот бюро: зачем раздаете портфели неподготовленным профанам? Но я просто сказал: «Хорошо», взял старую характеристику на Кураева и пошел писать новую.

Не собирался переписывать — старая была отправной точкой. Прочитал, пометил несколько пунктов и позвонил в прокуратуру.

— Петр Иванович, инструктор райкома партии Агарков, здравствуйте! Удобно говорить? Я готовлю для утверждения на бюро вашу партийно-служебную характеристику. Как бы нам встретиться и обсудить несколько пунктов. Хорошо, спасибо, уже иду.

В кабинете районного прокурора меня ждал чай с конфетами и дольками лимона.

Попили, посплетничали, принялись за дело.

Я достал блокнот и погнал по пунктам.

Мне нужны были не правдивые ответы, а утвердительные.

С Божьей помощью и моей подсказкой мы их нашли.

Вернувшись в райком на рабочее место, пробежался взглядом по записям. По всем пунктам интеллектуального роста в моей версии Петр Иванович весьма преуспел. Муза водила пером — характеристика сложилась одой.

Отнес рукописный вариант к Чемякину:

— Готово. Но к Чудакову не пойду.

Дмитрий Андреевич из-за стола подскочил, руку пожал, не читая, сказал:

— Все нормально. С общим отделом договорюсь.

На бюро — Чемякин после рассказал — все были ужасно довольны характеристикой на прокурора: поздравляли Кураева, а Саталкин аж в ладоши хлопнул.

На аппаратном Пашков сказал:

— Поздравляю, Дмитрий Андреевич, первый блин не комом.

И обвел аппарат строгим взглядом:

— А вы учитесь все, как надо писать партийно-служебные характеристики.

Даже в пятницу в гараже Дима не внес ясность в вопрос — поправ справедливость, незаслуженно принимал поздравления от коллег. Бог ему судья!

Меня поблагодарил Кураев — и руку жал, и говорил: звони, если что, называя меня своим другом. Таких бы друзей…. Нет, не в музей, а побольше. Тогда можно было бы начать прибирать район к рукам. Устойчивая мечта идиота!

Меня так и подмывало Чемякина спросить — он-то думает меня благодарить или хочет нахаляву чужими пользоваться талантами? Но промолчал. А Дима вдохновился и на большое.

По моему мнению, Демина была хоть небольшого ума, но добросовестна в делах и исполнительна. Приступив едва к обязанностям третьего секретаря, она сразу взяла под личный контроль организацию проведения единого политдня в районе. Оно понятно — в обкоме строго спрашивают, да и понаезживают амбициозные товарищи нередко в наши палестины.

Помните, рассказывал, как был у нас с лекцией секретарь обкома партии Сонов?

Так вот. Чтобы политдень для всего района прошел нормально, надо переделать кучу дел:

— получить из дома политпросвещения материал лекции;

— внимательного его вычитать;

Отвлекусь с примером по вопросу. Давно это было — в дни Сталинградской битвы. Редактор газеты «Слово колхозника» (нынешнее «Ленинское знамя») Рощин проездил где-то, номер к выпуску не подписал и вернулся к уже упакованному тиражу. Достал газетку, сел читать и обнаружил опечатку, пропущенную корректором. В названии города, где развернулось ожесточенное сражение за контроль над Волгой, была пропущена буква «р». Получилось — «Сталингад». Ни на мгновение не усомнившись в своих действиях, Рощин сжег весь тираж, а с рассветом отправился в военкомат и был отправлен в действующую армию. Эту историю он рассказал лично сам за рюмкой водки, когда мы делегацией из редакции (Семисынов, Акулич и я) пришли поздравить его с Днем Победы. Сейчас, конечно, Колыма с расстрелом за опечатку не грозят, но хохоту на весь район не оберешься.

— в машотделе раскатать каждый листок соответственно с количеством лекторов;

— разложить листочки в лекции согласно нумерации страниц;

— оповестить лекторов;

— раздать лекции лекторам (уважаемым лично занести);

— оповестить парторгов, в чьи коллективы едут уважаемые, чтобы явочка слушателей была на высоте

— ну и так далее.

Конечно, все это дело рук разных исполнителей, но результаты Демина контролировала лично. Теперь этой канителью она решила «наградить» Чемякина. Ее решение Дмитрия Андреевича сильно расстроило. Третий секретарь говорила так, будто все это касается только его. Он даже попытался возразить:

— С чего вдруг я должен все делать именно так? Нельзя разве по-другому?

Людмила Александровна ухмыльнулась:

— Если вы придумаете, как это сделать лучше — пожалуйста. Но спрос за конечный результат с вас.

— А почему я не могу поручить это кому-нибудь из инструкторов? Они — безответственные люди?

Демина бросила на Чемякина злобный взгляд:

— Потому что я сказала!

Потом смягчилась:

— Поверьте, Дмитрий Андреевич, вопрос настолько серьезный, что малейшее упущение грозит серьезными последствиями.

В душу Чемякина закралось сомнение:

— А может, это уровень ответственности секретаря идеологии?

Демина широко улыбнулась и стала похожа на добрую тетушку.

— Вот и входите в курс дел, вас же с прицелом сюда взяли.

Возразить было нечего.

Вернувшись к себе, Чемякин вызвал меня — дословно рассказал свою беседу с Деминой. Добавил:

— Если ничего не придумаем, придется делать, как она сказала.

А что можно придумать? — все отработано до мелочей. И смысл возни понятен — Демина спихивает свои заботы на Чемякина, тот на меня. Мне на кого?

Задумался. Попробовать организовать дело по-другому? Прикинул — на кого можно спихнуть? Припомнил, как свалил удачно со своих плеч вопрос соцсоревнования между сельскохозяйственными коллективами на могучие плечищи райкома профсоюза работников сельского хозяйства в лице Лычагина А. В.

Кстати, я тоже лектор единого политдня, но не беру распечатки Дома Политпросвещения — у меня лекция одна, посвященная контрпропаганде. И зарегистрирована она в обществе «Знание». Соображалка тут же подсказала: общество «Знание» — вот решение проблемы. Но почему-то его курирует райком профсоюза работников сельского хозяйства. Версий три:

— от ленинской мысли: профсоюз — это школа коммунизма;

— председатель районного общества «Знание» Ф. С. Фомин — областной инспектор по заготовкам сельхозпродуктов;

— кабинеты Лычагина и Фомина расположены по соседству.

Кого первого навестить? Решил начать с Лычагина.

— Приходи, — ответил на мой звонок Александр Васильевич. — Я на месте.

К моему приходу у него на столе все было готово для кофейной церемонии. Ему интересно было послушать из первых уст — как справляется Чемякин с новыми обязанностями? Поговорили.

— С чем пришел?

— Хочу долг вернуть. Помнишь, на тебя спихнул заботы о соцсоревновании между хозяйствами? Теперь хочу забрать от тебя общество «Знание». Здорово, да? Долг платежом красен.

— Да оно меня особо и не напрягает.

— А ты разве не курируешь Фомина?

Лычагин улыбнулся:

— А что его курировать?

Я вздохнул:

— Проблему надо мне одну решить — Чемякин поручил.

— Говори.

— Я тут подумал и решил объединить общество «Знание» и единый политдень в одни руки — тогда дела и там, и тут пойдут как по маслу.

— Никуда они не пойдут. Ты снова хочешь спихнуть нам свои заботы.

— Могу поспорить, что это не так. Скорее даже наоборот — мы заберем общество «Знание» под крышу райкома. Посадим женщину — ответственного секретаря — она будет заниматься тем и тем. Ты ставочку организуешь поприличней. Федор Семенович будет подписывать ей финансовые документы. А руководить, как всегда, будем мы. И отвечать тоже. Договорились?

— Нет. Мне это зачем? — Лычагин тут же отвел глаза и стал разглядывать какую-то брошюрку на столе.

Потом у него зазвонил телефон — он увлекся разговором и отвернулся от меня.

— Ну и зря, — сказал я, уходя. — Все равно будет по-моему.

Зашел к Фомину, объяснил идею. Федор Семенович молчал — ни отрицал, ни одобрял.

— Вам финансовую отчетность ведет бухгалтерия райкома профсоюза?

Фомин кивнул, и тогда мне стало ясно нежелание Лычагина, да и самого председателя районного общества «Знание» что-то менять в сложившейся системе.

В любом подтексте ищите смысл — кому это выгодно?

Не буду озвучивать догадки — люди мною уважаемые, вопрос не принципа — так что, ни к чему.

К Чемякину пошел, чувствуя неодолимую для себя преграду.

Дмитрию Андреевичу моя идея объединения забот районного общества «Знание» и единого политдня в одних руках весьма понравилась. То, что для меня было неодолимой преградой, он решил быстро и весьма успешно. Может быть, у Пашкова, может, на уровне обкома партии по линии отдела — он никогда не доводил до меня секреты своих успехов.

Вскоре на первом этаже райкома партии появился уютный кабинет районного общества «Знание» и симпатичный освобожденный ответственный секретарь в нем. Кадры Дмитрий Андреевич умел подбирать толковые.

Наталья Ивановна прежде работала завучем по воспитательной работе в школе №2. Белый Дом, туда-сюда — смутили сердце офицерской жены. Она была красива, шикарно одевалась и тут же стала украшением райкома. За это ли или за то, что вопрос ее с долбанным политднем был разрешен так эффектно и скоро, Демина с первого дня невзлюбила ответственного секретаря общества «Знание». Все команды для нее она передавала через меня.

Попробовал Дмитрий Андреевич приглашать Наталью Ивановну на аппаратные совещания — Демина встала на дыбы:

— Это еще что такое?

Быстро же она забыла про единый политдень. Впрочем, про него забыли все. Я имею ввиду — как проблему. Наталья Ивановна взяла его в свои прекрасные руки, и система сбоев уже не давала.

У нас с ответственным секретарем общества «Знание» сложились служебно-доверительные отношения. Я был несказанно рад, что Наталья Ивановна не только красивая и хорошо воспитанная женщина, но и толковый исполнительный сотрудник. Мы много общались. Я искал пути дальнейшего совершенствования просветительской работы в массах — не без корысти, конечно, а для усиления своего личного влияния на дела района. Наталья Ивановна во всех начинаниях шла мне навстречу.

Наши отношения стали предметом зависти и шуток аппарата. Мне это не вредило — я холост. Наталья Ивановна была на высоте: «Я с горя утоплюсь, — говорила она — если не увижу мужчину, которого захочу, у своих ног». Думаю, комментарии излишни.

И еще — она единственная женщина, которая не пыталась меня женить на своих многочисленных подругах. Говорила мне: «Так и надо жить — свободно и счастливо!»

Наверное, скажите — ну, хватит самого себя нахваливать.

Но, погодите, это ведь еще не все мои подвиги в райкоме партии. Далее я вам расскажу, как по заданию Чемякина организовал Районное Общество Борьбы за Трезвость. Постановление ЦК КПСС об организации на местах этого дела вышло еще в 1985 году. До наших палестин докатилось к весне 1986-го.

Задумка Горбачева М. С., исполнение мое, но главную роль сыграл Чемякин своей удивительной способностью подбирать нужные кадры.

Девушку звали Таня. Она работала мастером по аспирации и была комсоргом на элеваторе. Когда мы с Дмитрием Андреевичем приехали агитировать ее, Таня вышла к нам из мукомольных производств в фуфайке, мукой припорошенной. Белые пушинки молотого злака подкрашивали ее брови и ресницы.

Чемякин рассказывал, Чемякин убеждал, Чемякин уговаривал, а я молчал как рыба об лед. Когда Татьяне о будущей работе все ясно стало, она кивнула на меня:

— Это мой будущий начальник? Он так и будет всю жизнь молчать?

Дмитрий оглянулся на меня:

— Он будет куратором проекта. Прямым вашим начальником будет неосвобожденный председатель общества борьбы за трезвость, которого предстоит еще избрать.

Я вам сейчас описал картину сотворения ответственного секретаря Увельского районного общества борьбы за трезвость.

Слушайте дальше.

Вы помните, как все начиналось? — фуфайка, мука на ресницах, мое почти брезгливое отчуждение…. На следующий день Чемякин привел на аппаратное совещание чудное видение — Таня была восхитительно хороша в роскошном платье бордового шелка, на тончайших длиннющих шпильках, подчеркивающих удивительную стройность ее ног. Аппарат просто обалдел.

Таня села рядом со мной — тонкий запах ее духов с теплым чистым ароматом кожи щекотал мои ноздри. Пашков сбился с речи, открывая совещание, и, когда бы я ни поднял на него взгляд, он смотрел в нашу сторону. Хотя, похоже, Таню это внимание обличенных властью людей ничуть не смущало.

Когда Чемякин представил ее, она встала и улыбнулась. По лицам, восседавших за столом совещаний прокатилась волна удивления, ужаса и восхищения. Ужаснулись, понятно, дамы. Удивились, знамо дело, люди постарше. Ну, а те, в ком кровь бурлила, пришли в полный восторг.

Демина удостоила ответственного секретаря районного общества борьбы за трезвость напряженной улыбкой и приветственным кивком.

Все совещание я ощущал тепло и материальность ее тела.

Жизнь полна сюрпризов!

Натальи Ивановны не было на рабочем месте. Мы расположились в ее кабинете (теперь это и штаб боевых действий за трезвость района): Таня за своим столом, чтобы ознакомиться с основополагающей документацией, я за пустующим напротив — намереваясь с головой уйти в изучение соответствующего Постановления ЦК КПСС о борьбе с пьянством и алкоголизмом.

Не прошло и пяти минут, как я воскликнул: «Ха!»

Таня подняла на меня взгляд, выразив свое желание услышать подробности вопросительным: «Хм?»

— Я только что сообразил: если мы подберем председателя общества формально — то есть как бы непьющего (а непьющих людей не бывает в принципе) вся идея твоей работы пойдет насмарку. Это как быть немножко беременной.

Я позволил себе это не совсем этичное выражение, чтобы проверить — насколько мною курируемый секретарь позволяет отклоняться в беседе от правил приличия.

— Будем искать совершенно непьющего, — Таня пожала плечами.

Подковырнул:

— С врачебными предписаниями подойдет?

Таня просветлела на полном серьезе:

— О да, конечно!

Я возвратился к Постановлению ЦК с неприятной уверенностью, что Таня очень серьезна в делах.

Следующий раз, когда мы толпой выходили из кабинета Пашкова после аппаратного совещания, Таня остановила меня в коридоре.

— Позволь я поправлю воротничок.

Прохладные ее пальцы деловито скользнули по моей шее, а по спине пробежала дрожь.

— В зеркало надо смотреться, Анатолий Егорович, — запустила шпильку Любовь Ивановна. — Инструктора делает одежда.

Таня отступила назад, оглядела меня с ног до головы и сказала:

— Инструктор готов!

Наедине спросил:

— Как тебе аппаратные совещания наши?

— Как будто в «жмурки» играем — все одного боятся, — был ответ.

Наблюдательности не занимать! И была она среди нас интересным исключением.

— Итак, аппарат повергнут ниц, секретари уже в тебя влюблены — что мы сделаем на бис? Может, супруга твоего изберем председателем общества? Нам важно не потерять инициативы в этом вопросе.

— Нет, он безвестная личность в районе и к тому же делает карьеру на элеваторе. Нам нужен человек, к которому все бы прислушивались.

— И к тому же непьющий.

— Кто-нибудь из аппарата? Людмила Александровна, например?

— А похоже на то, что здесь есть непьющие? Благодарение всем богам за это. Партийный интеллект — ничто по сравнению с партийной тупостью. Единственное, на что они способны — вовремя остановиться, скатываясь к состоянию зеленых соплей. По крайней мере, те, кто совсем теряет контроль за столом, в аппарате не задерживается.

— Значит, выбор у нас не особо богатый?

— Может, бросим монетку?

Повисло молчание.

Я украдкой покосился на Таню. В красной блузке и узких черных брюках она выглядела очень статно и потрясающе эффектно. Волосы ее были закручены в замысловатую прическу.

Одежда творит чудесные вещи с хорошо развитой женской фигурой, но я решил, что пока лучше воздержаться от комплиментов. Улыбка моя застыла — оставалась лишь надеяться, что она сумеет скрыть мое восхищение.

Чисто личный аспект всей ситуации промелькнул в мозгу — по всей видимости, ответственный секретарь начинает мне нравиться и как женщина. Вряд ли мне удастся организовать с ней чисто платонические отношения, например, как с Натальей Ивановной.

Отблеск безбожно гадкого юмора вспыхнул в моих глазах. Почувствовав это, отвел взгляд. Когда снова взглянул на Таню, она настолько была увлечена изучением документов, что просто забыла быть оживленной — ее бесстрастное лицо, словно высеченной из слоновой кости по классической графике древних эллинов, внешне походило на аристократическое самообладание.

Мне очень хотелось на должность председателя общества борьбы за трезвость поставить своего человека. Но дело все в том, что своих людей, как таковых, у меня нет. Стало быть, речь можно вести только о человеке, который будет мне подконтролен. В этом вопросе мне хотелось доверять Тане — я поделился с ней мыслью.

Но мы с ней ломали голову зря. Председатель общества трезвости нашелся сам. Он пришел к Тане, заявил, что хочет возглавить борьбу за трезвость. Ответственный секретарь позвонила мне. Я спустился в ее кабинет.

Это был Винокуров — бывший инструктор районного Комитета Народного Контроля, а теперь председатель Увельского Народного Суда. А что? — образование у Александра Васильевича юридическое, репутация — безупречная. Заявился — и выбрали.

Вот как я мог забыть о таком человеке?!

Сколько мы ни приглашали его по пятницам в гараж, он всегда отказывался. А в разговорах тет-а-тет стыдил меня за употребления алкоголя и клял зеленого змия. Став председателем суда, принялся рекламировать здоровый образ жизни — бегал по утрам, громко топая плоскими подошвами по пустынным улицам. Через год, через два грозился вызвать меня на соревнование в марафонском забеге.

Вот такой самоотверженный человек и был нужен нам.

Я предложил такой план:

— собираем районную конференцию представителей трудовых коллективов;

— учреждаем общество борьбы за трезвость;

— избираем председателя.

И никаких юридических заморочек!

Винокуров с места в карьер взялся за агитацию:

— Анатолий Егорович, как куратор проекта от райкома партии, ты думаешь бросить пить?

— Знаешь, Александр Васильевич, все мы стремимся к совершенству, и здоровый образ жизни не последняя в этом ступень. Только я хочу сделать это честно. Я не могу дать тебе ложную клятву, или предложить компромисс. Наши пятничные возлияния не просто снятие стресса — вся политика аппарата делается в гараже: все тайны всплывают. Так что пока никак.

— А без интриг вы жить не умеете?

Я откинулся в кресле назад и прикусил костяшки пальцев.

— Александр Васильевич, ты хочешь дело сделать или только прославить свое имя? Тебе нужен свой человек в райкоме? Так не заставляй меня быть белой вороной! Власть оказалась более странной штукой, чем я предполагал, поступая сюда. Казалось бы, чем больше власти — тем больше должно быть свободы, но я обнаружил, что ее у меня, наоборот, стало меньше. Любой поступок, любое слово из моих уст обладают гораздо большим весом, чем было прежде, когда я работал в газете. Мне раньше никогда не приходилось так усердно следить за своей речью. Ейбо, в Белом Доме порой себя чувствую, как Штирлиц в гестапо.

— А я думал, вам всем тут нравится находиться.

— Я тоже так думал.

Винокуров тоже откинулся назад, сбавляя напряжение. Он не будет продолжать настаивать на своей просьбе — по крайней мере, в ближайшее время. А потом забарабанил пальцами по поверхности стола, мусоля в голове новую мысль.

— Прежде, чем подниматься на трибуну районной конференции учредителей, мне необходимо выступить перед простой аудиторией — посмотреть, как воспринимают и прочее…

— Не вопрос. Перед кем ты хочешь выступить?

— На дискотеке перед молодежью. Сможешь устроить?

Я колебался.

— Оно тебе надо? Публика еще та… освистают или на пинках выставят.

— Обеспечь охрану.

Я недоуменно уставился на него.

— Ты серьезно?

— Ну, хорошо, я обращусь в РОВД, как судья….

— Я не о том, и рядом со мной на танцах тебе безопаснее, чем с ротой ментов. Я играю в футбол с теми, кто зажигает там, так что…. Если хочешь, в субботу пойдем — микрофон с меня, речи твои… и храни нас Господь!

Таня выразила желание прийти на дискотеку в ДК с мужем и друзьями.

— Ты о чем говорить будешь?

— О вредном воздействии курения и пьянства на молодой организм.

— По бумажке или своими словами?

— Кто же мне там позволит читать: нужен контакт — глаза в глаза.

— А ты подумай насчет завязки, — сказал Винокуров, прощаясь. — В этом спасение не только телу, но и рассудку — отпустить прошлое и отправиться дальше.

— Если, конечно, прошлое отпустит меня.

— Как тебе шеф? — спросил Таню, когда Александр Васильевич ушел.

— Ну, если вы о нем лестно отзываетесь, мне-то его за что хаять?

— Педант порядочный, как, впрочем, и во всем остальном тоже порядочный.

— Сработаемся, — сказала Таня.

В субботу мы встретились у входа в ДК — дискотеку уже шла, но мы так и планировали. Полно было выпившей молодежи, стаи курящих на крыльце…

Словом, обстановочка была еще та.

Я считал себя опытнее Винокурова во всем — начиная с рукопашной и заканчивая диалогами с подвыпившими парнями. Главное, чтобы председатель суда держался за мной и не вляпался в неприятность, совершив по незнанию какой-нибудь промах.

— Ну, ладно. Готов? Пойдем!

Объяснив контролеру у входа, кто мы такие, вошли в грохочущий музыкой зал.

Я поднялся на сцену, где два дискжокея в сверкающих смокингах крутились вокруг своей электроники. Попросил сделать перерыв в программе и предоставить включенный микрофон — мол, перед молодежью выступит кандидат в председатели районного общества борьбы за трезвость. Для вящей убедительности предъявил свое удостоверение инструктора райкома партии.

Творец музыки был настолько потрясен необычным явлением, что немедленно исполнил все, о чем попросил. А я, взяв микрофон, вспомнил свою бестолковую юность.

Когда сделал объявление, из зала смотрели на меня с ужасом и отвращением, словно на ядовитую змею.

— Благодарю, — сказал Винокуров и отказался от предложенного микрофона, замахал руками. — Подходите! Подходите сюда! Поговорим в кругу.

Я присел на стульчик дискжокея, озирая поляну. Вокруг Винокурова собрались в кружок десятка три-четыре девчонок. Только девчонки — парни дружно покинули зал с криками: «Баста, девочки, кончились танцы! А мы не хотим участвовать в этом идиотизме!» Казалось, они уходят совсем, оставив подружек без провожатых.

Когда тебе от пятнадцати, решения принимаются кардинально и быстро. Безрассудные молодые люди совершают поступки, руководствуясь лишь сиюминутными побуждениями.

Я почувствовал, что ничего хорошего из нашей затеи не выйдет.

Однако девчонки вокруг Винокурова то молча слушали, то весело ржали над его шутками. Кандидат в председатели общества трезвости еще более вырос в моих глазах.

Увы, отсутствие юношей в зале нельзя было назвать морально двусмысленным. Хуже того, оно не было двусмысленным даже с точки зрения закона, который запрещает пить до восемнадцати лет. Было предельно ясно, на чьей стороне правота — только она не наша, черт побери.

Не беспокоясь больше о Винокурове, я вышел на крыльцо ДК. Все они были здесь — никто никуда не уходил. Пожал руки знакомым футболистам и громко объявил:

— Вот вы здесь покуриваете, а в зале председатель суда пудрит вашим подругам мозги — на предмет, как вас лучше и крепче охомутать.

Мне парни поверили — один за другим потекли в зал.

А я нарочно про судью сказал, чтобы кто-нибудь сгоряча не поставил ему фингал.

Я вернулся в зал с крыльца, наверное, самым последним. К Винокурову не протиснуться. Взглянул на часы — вместо запрошенных десяти беседа о трезвости и здоровом образе жизни длилась уже двадцать минут.

Поразмыслил над этим. Может, стоит разбавлять дискотеку такими вот встречами? Надо подсказать Натальи Ивановне. И вызваться с лекцией о контрпропаганде.

Подошла Таня в комбинезоне серо-голубого цвета, собранном у запястий и лодыжек в манжеты — последний писк молодежной моды.

— Это что-то новое, — одобрительно кивнул на ее наряд. — Познакомишь с мужем?

— Пусть слушает, чтобы не приставать дома с расспросами, — Таня кивнула на толпу.

Я похрустел шейными позвонками, повел плечами, разминая мышцы.

— Народ, наверное, уже танцевать хочет.

— Успеется. Пока интерес есть, пусть слушают. Вы останетесь?

— Как Винокуров. Вместе пришли, вместе уйдем.

— А я думаю, если молодежь вас увидит танцующими — разве мало в этом плюсов с точки зрения пропаганды?

— Кандидат в председатели так очаровал девчонок — боюсь, они его не поделят для танца и разорвут на части.

— Если ты благожелателен к людям, им трудно не ответить тебе тем же. Если ты дашь людям понять, что они тебе симпатичны, им будет трудно не ответить тем же. А молодежь на танцах, зная, что их все — от родителей до комсомола — порицают, чувствует себя сиротами и на ласку очень отзывчива.

— О-о! — встрепенулся я. — Интересный вывод. Враждебная среда становится нашей?

— Враждебной мы ее делаем сами.

От упрека ощутил себя в шкуре занудного папаши, читающего нотации мятежному подростку — но Таня ведь не ребенок! Жаль, не поинтересовался — сколько ей лет? Может, ее грация и уверенность в движениях — это приобретенное, а не возрастное.

Тут я вспомнил, где мы находимся, и попытался поправить свой растерянный вид запоздалой улыбкой.

— Кажется, представление закончилось, — сказала Таня.

Плотная толпа вокруг Винокурова действительно начала распадаться.

Свет потускнел, гомон возрос, потекли первые аккорды «медляка». Народ начал «спариваться». Однако к привычной атмосфере танца добавилось наэлектризованное напряжение воздуха — странная смесь надежды и страха, сопровождающее любое живое выступление на публике, в котором таится и опасность несовершенства, и шанс на величие. Ай да Александр Васильевич!

Воздух пульсировал ритмом ударника. Огни цветомузыки плясали. Пары кружились. У такого времяпровождения нет, и не может быть никакого разумного экономического оправдания. Подобное делается лишь для души — ради радости быть человеком.

— Не хочешь остаться? — спросил я Винокурова.

Он рассмеялся:

— Мечтать не вредно — вредно не мечтать!

Ему показалось, что беседа с народом окончилась слишком быстро. Но я напомнил, что заказанные десять минут внимания, он растянул на двадцать пять.

Согласовал кандидатуру Винокурова на пост председателя общества борьбы за трезвость с Чемякиным — с ним согласился Пашков. Не знаю — ставили Демину в известность или нет? Стали готовить с Таней районную конференцию представителей.

Разработали:

— положение о порядке выдвижения представителей;

— регламент конференции;

— списочный состав президиума.

Подразумевали, что с приветственным словом к участникам конференции обратится Демина. Но выступил Пашков — заслуга Чемякина.

На мой взгляд, Людмила Александровна вообще потерялась в последнее время и жила по принципу обезьянки, запустившей руку в банку с орехами — вытащить орехи нельзя, а выпустить жалко. Я имею в виду ее противостояние с Чемякиным — она все еще пыталась его осадить, а он успешно решал все проблемы. Не без моей помощи, конечно.

Я почему-то ждал от нее человеческие мотивы. Все-таки дел переделано немало за совсем короткий срок — моими стараниями и талантами Дмитрия Андреевича. Если ты патриот района, а идеологический секретарь райкома обязан таковым быть, так порадуйся за его успехи. У нас самых первых в области создана районная организация Всесоюзного добровольного общества борьбы за трезвость против пьянства и алкоголизма. Мы дали новый толчок для развития общества «Знание» и обезопасили единый политдень от возможных срывов.

Так что, Людмила Александровна, каково будет ваше мнение?

Сверлить нам с Чемякиным дырки на френчах?

Или отделаетесь? — спасибо, ребята!

Не услышали и «спасибо».

Деградация называется.

3

На следующий день после учредительной конференции мы разбирали с Таней «полеты» в ее кабинете.

— Кстати, Винокуров зауважал тебя — ты произвела на него впечатление.

— Да неужели? Он определенно сумел сохранить от меня это в тайне, — Таня сверкнула белозубой улыбкой.

— Он сказал, что ты ему кажешься целеустремленной. Для деловой женщины это похвала.

Уголки ее рта теперь изогнулись в язвительной усмешке.

— Он будет ухаживать за мной?

— Думаю, что нет. Необязательно ухаживать за всеми, кто нравится.

Таня осмыслила все, что сказано было, и вернулась к деловому настрою.

— Для организации первичных ячеек мне надо бывать на местах.

— Подсаживайся ко всем, кто едет в хозяйства, но больше напрягай телефон.

Таня грустно покачала головой:

— Не скоро нам с Вовкой удастся приобрести свое авто.

— А права есть?

— А то! — Таня гордо вскинула голову.

— Я поговорю с Деминой — может она разрешит тебе брать отделовскую машину.

В тот же день.

— Еще чего! — Людмила Александровна поджала губы.

Вопрос был исчерпан.

С другими у Тани получалось лучше. Еще бы! — старались во всю. Ведь их пассажиркой была красивая и утонченная девушка — настоящее дыхание любви — которая боролась с главным пороком русского человека. Ну, как тут не поговорить за жизнь?

Ха, страдайте, мальчики!

И мальчики страдали….

Такой был инцидент — возможно из-за Тани.

Пригласил меня комсомол представителем райкома партии на акцию «Лыжный пробег, посвященный….» чему-то там. Ну, а я Таню.

Организован был так — все ехали в автобусе: комсомольцы, спортсмены. Метров за пятьсот до пункта назначения — это, как правило, село, в котором есть сельсовет — автобус останавливался, спортсмены выходили, на лыжи становились и вереницей в населенный пункт. А там, на площадь, где уже толпился народ — комсомольцы и неорганизованные зеваки. Автобус следом. И начинался митинг.

Мы с Таней делали свои дела — находили парторга и заводили разговоры об организации в хозяйстве общества борьбы за трезвость.

В первом же селе — то было Песчаное — случился инцидент. Мы зашли в контору, спросили Шумакова — здешнего парторга. Обнаружив отсутствие такового, решили переговорить с местным комсомолом. Выходим из конторы — навстречу Васька Пивоваров, водитель автобуса, который, кстати, приписан районному отделу культуры. Ставит предо мною ведро и, нагло улыбаясь, заявляет:

— Начальник, горючки ноль — беги на нефтебазу.

Я поначалу ошалел — краска кинулась в лицо, кулаки сжались. Сделал полшага вперед и плечо выставил — думал, как Пивке (уличная кличка) жахну сейчас снизу в челюсть: ноги взлетят выше головы. Да вовремя на Таню оглянулся. Подопечная моя, широко раскрыв глаза, с любопытством наблюдала, как выкручусь я из сложившейся ситуации? Ну, не кулаками же, право дело!

— Бензина нет? Сейчас устроим.

Разворачиваясь к конторе, заметил Васькин взгляд — в глазах светилась жажда крови. Мы с Таней поднялись в кабинет председателя колхоза, которого знал лично.

— Володя, — говорю, — у нас проблемы с автотранспортом. Автобус дали, но забыли заправить. Поможешь?

Волосенков, слова не сказав, трубку к уху и нефтебазе:

— Заправьте автобус, запишите на райком партии.

Вообще-то мероприятие комсомола, да Бог с ними — разберемся.

Выходим. Васька в той же позе у ведра стоит и говорит:

— Ну, так схватил тару и за бензином.

Хамит пролетарий! Но я в ударе.

— Проблема только в этом? Сейчас решим.

Пошли на площадь. Митинг уже расходился. Наташе Захаровой, руководителю пробега, заворготделом РК ВЛКСМ, а ныне исполняющей обязанности второго секретаря, говорю:

— Водитель вам шибко гонореистый попался — бензина нет, бежать не хочет. Я бы с удовольствием ему расквасил нос, но боюсь мероприятие сорвать. Ты уж разберись сама.

Наташе смелости и силы не занимать стать — сама здоровущая как бык; в школьные годы, говорила, борьбой и боксом занималась; в студенчестве — армрестлингом.

К Ваське подошла и говорит ужасно страшно низким голосом:

— Если я тебя стукну кулаком, будет больно и стыдно. Так что, прости….

Она притиснула Васькину спину к автобусу и так даванула грудью в грудь, что он то ли пукнул, то ли хрюкнул. А когда отпущен был, схватил ведро, запрыгнул в свой автобус, завел и помчался на заправку.

Таня зашлась в счастливом хохоте.

А я, склонив голову набок, изогнул губы в самодовольной ухмылке.

У нас таких водителей, как Васька Пивоваров, в райкоме нет — другая категория.

Вот, например….

Наша Танечка приболела — легла в хирургический стационар. Мы с Натальей Ивановной собрались уже навестить ее — летит приказ: срочно отбыть в Дом Политпросвещения обкома партии по вопросам общества «Знание» и единого политдня.

Я пробежался по кабинетам — кто-то едет в областной центр? Комсомол едет в лице все той же Наташи Захаровой. Быстренько присоседились и поехали.

В Челябинске говорю водителю Журавлеву:

— Михал Дмитрич, будет время, заскочи в магазин «Спорттовары», купи мне спортивную сумку.

Подаю ему четвертную — меньше купюры не нашлось.

— И на рынок, — говорит Наталья Ивановна, — купите грецких орехов. Мы на обратном пути заедем в южноуральскую больницу попроведовать нашу сотрудницу. Она их любит.

И что вы думаете?

Журавлев исполнил, как просили — купил спортивную сумку и набил ее орехами под завязку — весь четвертак истратил. Мы посмеялись у Тани в палате.

Но какова школа!

От грецких орехов Таня быстренько поправилась и приступила к работе, делясь впечатлениями:

— Как народ-то встревожен! Спрашивают — будут ли заставлять вступать? будут ли выгонять с работы, если не вступишь?

— И что отвечаешь?

— Что общество добровольное. Что желание бросить пить должно от души исходить, а не от страха быть уволенным.

— А было бы неплохо. Как думаешь?

Она кивнула.

Таня научилась звонить мне домой. А я признался, что видел ее во сне однажды, вызвав чарующую и загадочную улыбку. Надо глупее быть, чем был на самом деле, чтобы не понять, что я девушке тоже нравлюсь. Но не стоит сейчас прыгать и вопить «ура!» — твердо сказал себе. — Победа будет только тогда, когда она сама кинется мне на шею. А потом подумал: это, наверное, судьба моя — воровать куски с чужого стола, не обретя личной жизни и счастья.

Но адюльтер в аппарате райкома партии — это, конечно же, нонсенс. Размышляя о том, с трудом подавил приступ вины и беспокойства. Но я ведь шустер, хитер и опытен — я справлюсь. Я всегда справлялся. Хотя понимал: даже та удача, которую для себя приручил, однажды может подвести….

А взять моральную сторону дела. Совращать сотрудницу от тебя зависимую не очень-то хорошая затея. Почти так же плоха, как блевать в скафандре космонавта — ни глаз утереть, ни просморкаться.

Еще один служебный диалог.

— Ты так рьяно взялась за дело — к майским праздникам весь район пить заставишь бросить.

— Промедление мне не друг.

— Но свободная минута — драгоценный дар. Кстати, который час? Женский рабочий день уже закончился — давай домой отвезу тебя.

В машине по дороге к Тане домой.

— Я…. Прости меня. Ты очень красива — мне трудно рядом с тобой думать о деле. Я не хочу тебя подставлять и не могу совладать с собой. Что делать?

— Прекратить этот лепет!

— Э-э…. Что?

Ее голос зазвучал резче:

— Если ты будешь сюсюкать, ухаживая за мной, я буду не улыбаться, а беситься. У меня воздыхатель дома в постели — мне нужен мужчина, которым бы я восхищалась. Вкалывай, обыгрывай своих врагов, делай карьеру и свое дело — я не разрешаю тебе унижаться. Так что перестань на меня пялиться, и я стану твоей даже гораздо раньше, чем ты сейчас думаешь. Ты слышишь меня, Анатолий? Не смей унижать себя в моих глазах. Я тебе запрещаю!

Вот это женщина! Я о таких отродясь не слыхал.

— Да, милая, — смиренно сказал.

Мне вспомнилась историческая картина — прекрасная женщина с обнаженной грудью на баррикаде Парижа 1792 года. Такая вот ассоциация в голове возникла после ее отповеди.

— Прекращай ухаживать за мной и берись за дело. Понял? — сказала она, выйдя из машины.

Это не было похоже на свободное падение в будущее.

— Тогда защищай свою честь, любимая, — выдохнул со всей нежностью, на какую был способен.

— Всегда, — было слышно, как она сглотнула. — Мне пора.

И мне пора — промедление никому не друг. Возвращаясь в райком, думал — что бы такое сотворить, чтобы разом чего-то добиться. Чтобы можно было Тане сказать — все, дело сделано; пожалуйста, можно мне тебя любить? И не хочется думать о чем-то другом, кроме как об удачном карьерном ходе, для которого так нужны хладнокровие, самообладание и сдержанная ирония, чтобы не спалить себе мозги.

Время тикало у меня в голове. Иногда лучше не думать, а просто действовать. Но, не зная, что делать, ходил с таким неестественно веселым видом, что меня освистали бы на любой сцене. Таня по-прежнему со мной держалась приязненно и оживленно — с удовольствием болтала о своих делах.

У нее дома муж. А кто и где ждет меня? Нельзя сказать, что сердце радостно бьется в предвкушении завтрашнего дня. Далеко не так. Не покидает горькое чувство утраты. Не об этом мечтал. Она запретила за собой ухаживать — мол, сама решу, когда ты будешь достоин. Просто какая-то уловка — держать меня в напряжении. Девушка не старше Галки Худяковой переиграла по всем статьям. Кто мог бы подумать? М-дя….

Вспомнив об ульяновской деве, попытался вызвать в воображении ее образ, но поспешил отказаться от этой попытки, прежде чем удалось. Чувство очень похожее на грусть сдавило сердце. Как странно из случайностей складывается наша жизнь. Очень часто мы тратим время на поиски того, что уже имеем.

Если я мог бы позволить себе слабость, то напился вдрызг и оплакал нашу любовь с Галей, которую никогда больше не увижу, и которая навсегда останется в сердце моем. Оплакал бы утрату любви и человека, которого случайно встретил и так бездарно потерял.

Стал загибать пальцы в уме, считая месяцы разлуки. В январе мы расстались — февраль, март, апрель…. Неполных три месяца. А четыре месяца назад я и ведать не ведал ни о какой Гале Худяковой из Ульяновска. Теперь прощаюсь с ней навсегда. Этого ли хотели она и я, заключая дурацкое пари?

Впрочем, Куба казалась нам чудесным, удивительным и нескончаемым миром удовольствий и развлечений. Там все влюблялись и любили. Хотя….

Почему люди думают, что близость в постели это любовь? Это просто взаимное удовольствие. Хотя женщины, хитрые бестии, превратили секс в инструмент достижения своекорыстных целей. А мужики-то, дураки, изо всех сил стараются доставить им наслаждение. Но женщины чаще всего имитируют оргазм, думая, что это совсем не заметно. Но настоящий оргазм у них получается лишь тогда, когда они достигают поставленной цели.

Ну, скажем, Галка хотела выйти замуж. Чего хочет Таня?

Любовь не должна ограничиваться только сексом — под ней подразумевается нечто большее. Что? Да, что такое любовь? Не помню, чтобы испытывал это чувство. Мои страсти по Ляльке? Надо честно признать: сначала было привыкание, а потом обида. И женился на ней из чувства долга: стараюсь всегда возвращать долги. С Галкой был бесконечный секс — с утра до вечера и ночи напролет. Теперь мое тело ее больше помнит, чем память души. Если она позвонит, что у нас будет ребенок, женюсь и на ней. Женюсь с удовольствием….

Черт! Куда же она позвонит? Сюрприз с телефонами — это был блеф.

Вывод напрашивается — нет любви, есть какие-то порывы и условности. Пусть женщины щебечут о ней, а мужчинам при этом стоит сохранять высокомерный вид хорошо воспитанных людей. Быть разумным и рассудительным — это основа основ поведения в обществе, в котором не стоит прыгать от радости по каждому пустяку. А нежные чувства лучше загонять в самые потаенные уголки сердца и доставать лишь в крайней необходимости.

Нет, все верно: любовь — всего лишь слово, которое даже нельзя объяснить, если за ним нет поступков.

Выяснив все эти условности, почувствовал, как легко стало на сердце — будто у школьника, сбежавшего с уроков. Почему вдруг легко? Не стал ли я циником? Циником, никогда не знавшим любви и нежелающим ее познать. Циником, для которого женщины — это физиологическая потребность и не более того. Они специально созданы для удовольствия и удовлетворения мужского желания. Их можно брать, использовать и бросать, навсегда забыв. Так поступают со всеми женщинами за исключением родных….

В крайнем случае — чуть-чуть привязанности. Главное — никогда никому не отдавать себя! Никогда. В основе отношений плотская любовь — а ухаживание, как прелюдия к ней, своего рода искусство, которое требует жертв.

Вот если бы все было так просто!

В ближайший выходной отправился погулять на природу.

День выдался ясным и солнечным. Поляна просохла до самой опушки. Солнце достаточно высоко и греет прилично. Теплый ветерок ласково трепал волосы. Давным-давно не было так хорошо.

Прислушиваясь к несмолкаемому шелесту лопающихся почек и току сока в стволах берез, думал, что лес узнает меня. Птицы только что вернувшиеся с юга встречали ликующим гомоном. С каждым шагом на душе становилось все легче и легче, словно встречный ветер сдувал с меня заботы одну за другой, даруя долгожданное ощущение покоя и свободы. После Кубы я здесь впервые!

Я собирался посидеть у заветной лиственницы, чтобы лесная тишь и благодать привели в порядок мои мысли — избавиться от беспорядочных, набраться разумных. Хочу избавиться от чувства вины перед Галей. Нам было хорошо на Кубе. В любви я ей признался. Если бы она хотела видеть меня мужем, то так бы и сказала, но она промолчала. Больше не было причин чувствовать ответственность за ее судьбу.

Как называется чувство противоположное надежде? Отчаяние? Если некий высший смысл в том, что мы с Галей не стали супружеской парой? Ради чего все происходит именно так? Почему тело мое тоскует по Гале, а мысли все с Таней?

Столько вопросов, но ничего путного для ответов не приходит в голову!

Что за бездарный день!

Мир и красота, царившие вокруг, куда-то будто отлетели.

Что свершено, то свершено. Как это верно! Я не могу повернуть время вспять. Не в состоянии вычеркнуть из жизни те дни, что провел с Галкой на Кубе, когда мы болтали, смеялись, любили, и когда я готов был следовать за ней хоть на край света.

Я не мог вернуть прошлое и что-нибудь изменить.

Я влюбился в Галку Худякову. Вынужден признать — мной владела не просто страсть, а чувство более глубокое. Я расстался с Галкой Худяковой. Так захотела и она. В чем же цинизм? Как объяснить мое чувство к Тане? С глаз долой — из сердца вон, а сердце требует любви. Этому было одно название…. Природа. А я просто живой организм….

Я могу себе это сказать, потому что так оно и есть. А другие мнят себя людьми и судачат о любви, поступая, между тем, по-скотски. Врать самому себе — не это ли самый тяжкий из всех грехов? Тогда такая мысль: любовь — это не заблуждение (прихоть?) души, а составляющая вечного цикла жизни и смерти на Земле, служащая для обновления и продолжения рода человеческого.

Мысли, как обычно, метались из одной крайности в другую.

А хотелось порядка в голове!

На День Печати Южноуральский горком партии решил провести смотр конкурс стенных газет трудовых коллективов. Пригласили редакцию газеты «Ленинское знамя» в жюри, а меня с ними послала Демина.

Газеты развесили в фойе ДК «Энергетик». Их было так много, что я заблудился, читая и разглядывая. Меня разыскали и представили шефу горкомовской идеологии Пресняковой.

— А где Демина? — спросила Муза Даниловна.

— Меня послала.

— Вы инструктор Агарков? — она критически осмотрела меня, как раба на невольничьем рынке, и по-моему не осталась довольной.

Потом был банкет в ресторане «Солнечный».

Какая-то фурия из аппарата южноуральского горкома партии с претензией на популярность, но глазами птеродактиля, налетела на меня:

— Вы почему не пьете?

Торжественно и не без бравады предъявил ей удостоверение участника Увельского районного общества по борьбе за трезвость под номером три. Таня прочила мне первый номер, но природная скромность взяла верх — первый у председателя, второй у ответственного секретаря — согласен на третий.

— Какие мы правильные!

Потом пригласила на медленный танец.

— Почему, — спрашиваю, — музыканты оркестра так на нас пялятся?

— А там мой муж играет.

— Прямо сейчас?

— Нет. Сегодня его в городе нет.

— И вы незамужняя женщина на сегодняшний вечер?

Она расхохоталась:

— Для кого как!

Начали собираться домой.

Моя преследовательница схватила недопитую бутылку водки со стола:

— Семисынов, я с вами!

В Увелку ехать мне да редактору — да вот веселая бабенка затесалась в наш мужской коллектив. В свой кабинет Александр Геннадьевич не повел — принес стаканы в пресс-клуб. Гостья к водке достала сверток бутербродов из ресторана. На троих разлила.

— Зря колготитесь — я не пью, — сказал и отошел к окну.

Настырная горожанка поджала губы. Семисынов разлил мою порцию по стаканам — они выпили и закусили. Веселье иссякло.

— Отвезите меня домой! — требует гостья.

— А я сам дойду, — говорю редактору.

— Нет уж, нет уж, — Александр Геннадьевич против. — Вместе привезли, вместе проводим. Дезертирство сейчас просто некрасиво.

Я как забился в уголок заднего сидения двухдверчатой «Нивы», так и не стал пересаживаться, когда наша гостья, у своего подъезда попрощавшись, покинула салон.

На обратном пути на автобусной остановке «Плановый» Семисынов подобрал попутчицу — какая-то девушка, отчаянно размахивая руками, чуть не бросилась под колеса. Да и понятно — время позднее, как из города еще выбираться?

— Не боитесь ночью одна? — спрашивает Семисынов.

— А вы насильник? — она кокетливо улыбнулась, потом оглянулась и увидела меня в уголке на заднем сидении; тут она действительно перетрусила. — Остановите! Остановите машину! Я с вами не поеду!

Машина сама остановилась.

— Да твою же мать! — на чем свет Семисынов ругался. — Горючка кончилась. Что будем делать?

— Отпустите, мальчики — а то в тюрьму пассажу.

— Заткнись, дура, или проваливай! — с Александра Геннадьевича слетел весь редакторский лоск.