Бесплатный фрагмент - Незаконченный урок

Всем родителям посвящается

Длинное здание с бесконечными коридорами, переходящими друг в друга, напоминало законченный пару лет тому назад Университет, который поначалу отремонтировали для Фонда, созданного под весьма влиятельное (если не сказать — первое в стране) лицо. Фонд просуществовал недолго и быстро почил в бозе ввиду своей полной бесполезности, а вот здание сохранилось и теперь служило науке, удачно сочетавшейся с образовательным процессом, где новое поколение постигало азы государственной и финансовой грамоты, а заодно и иностранные языки, неожиданно превратившиеся для многих в средство зарабатывания на жизнь.

Татьяна (так назовём нашу героиню) долго плутала по лабиринту ставших чужими аудиторий, пытаясь найти выход из здания, но конца анфиладе комнат, в которые неожиданно превратились коридоры, не было видно. Спохватилась: документы и телефон куда-то запропастились. Оглянулась, поискав глазами утраченное — есть, лежит на цоколе у колонны, подпирающей потолок, помалкивает. Странно, как они могли сюда попасть — вроде бы здесь не проходила: может быть когда-то, давно, но не сегодня, точно не сегодня. Пора выбираться — стояла духота (на кондиционировании, как всегда, сэкономили), голова слегка побаливала, в глазах начинало темнеть.

Сообразила: есть I-phone, новенький, недавно подаренный, с картой памяти, фотоаппаратом, разнообразными приложениями, калькулятором и ещё чёрт знает с чем — она так и не разобралась до конца, всё недосуг. Порой такое небрежение современным гаджетом её здорово подводило: то забудет отключить чудо высоких технологий, то не может найти нужный адрес, а он иногда возьмёт и заявит о себе, позвонив кому-то, и не раз, не два — извиняйся потом. Вдруг андроид превратился в I-часы, о которых когда-то так мечтала. Непонятно, куда всё-таки делся I-phone и как теперь позвонить: все адреса и номера забиты в память, с фотками — традиционные записные книжицы ушли в прошлое, да и несовременно теперь, засмеют.

Что-то здесь не так, подумала Татьяна и подняла глаза: навстречу шла покойная мама. Она замахала на видение руками, испуганно-остервенело — и… проснулась. Стояло хмурое утро, за окном таял снег, весенняя капель барабанила по подоконнику. В спальню ворвался отец.

— – Доченька, что случилось — ты так кричала!

— Приснилось, пап, ничего, сейчас очухаюсь, ты иди.

Пора вставать — впереди обычный круговорот дел: сначала завтрак, потом звонки, просмотр почты и новостей, магазин, за ними следует уборка квартиры (под еженедельное испытание нервной системы, своей и отца, выделялся вторник).

Ну что ж, пожалуй начнём.

***

За весь период своей недолгой и, скажем откровенно, — не очень успешной предпринимательской деятельности, которой она решила заняться после окончания Университета, Татьяна столкнулась с тремя типами российских бизнесменов. Первый она определила для себя как бретёров, берущихся за всё без исключения, с невероятным апломбом расписывающих свои многочисленные возможности и головокружительные перспективы. Такая вот своеобразная карусель, залихватство в сочетании с фанаберией, чем характеризовался подобный стиль. В голове дятлом стучало palaver — пустая болтовня, благо английским языком владела неплохо, а главное — любила им заниматься. Дело с подобными бизнесменами склеить оказывалось невозможно в принципе: после бурных словоизвержений и изложения многообещающих проектов они вдруг куда–то исчезали, переставали отвечать на СМС-сообщения, игнорировали электронные письма, а мобильники если и брали, то разговаривали уклончиво и неохотно.

Второй подвид классифицировался кратко — краснобаи, или по-простому трепачи, умевшие долго и очень подробно рассуждать о разнообразных проектах, весьма многообещающих, множившихся после распада страны и обретения самостоятельности бывшими союзными республиками, что, как считалось, таит великое благо для нашей будущности ввиду колоссальных ресурсов, скрытых в бескрайних просторах теперь одной седьмой части земной тверди. Здесь до конкретики дело не доходило (да и не могло в принципе), а если и появлялось нечто, сулившее прорыв, явно не соответствовало первоначально нарисованной картине, как в неудачной музыкальной композиции, где музыка само по себе, а исполнение солистом — мимо нот.

Но больше всего возмущал новоявленную бизнес-леди третий тип, весьма нередкий ввиду своей врождённой беспринципности, которая была видна сразу. Назовём их забытым русским словом резонёры. Этот генотип бизнес–особей чаще всего заводил разговор на какую-нибудь отвлечённую тему, отводя безжизненный взгляд в сторону от собеседницы и оправдывая впоследствии отказ от своих слов ссылками на очевидное «неправильное понимание» всего ранее оговорённого и многократно подтверждённого.

Дабы упростить свой квалификационный перечень, Татьяна поступила до смешного просто и мудро: все категории красноречивых партнёров пронумеровала в соответствии с порядком, задаваемым последовательностью простых чисел (кстати, почему они «простые» — она так и не смогла понять из школьной программы). На эту плодотворную мысль её натолкнули уроки по физике в родной школе, где у бесшабашной и немного разбитной преподавательницы физики были наработаны стандартные присказки на все случаи образовательного процесса, обретшие в результате длительной практики общения с непоседливым ученическим народцем видимость устойчивых выражений. В свою очередь, ушлые одноклассники, не лишённые интеллектуальных способностей, а следовательно, и чувства юмора, решили систематизировать прибаутки весёлой преподавательницы и в преддверии очередного словоизлияния пускали по рядам в зависимости от складывавшейся ситуации прогнозируемый вариант. Предполагавшийся номер произносился громким театральным шёпотом и звучал примерно так:

— Внимание, сейчас третий пойдёт (или четвёртый, либо седьмой и так далее.)

Ошибок практически не бывало — физика всё-таки наука точная. Единственное сочетание, которое долго не поддавалось расшифровке — некое КГЦ. Аббревиатура регулярно озвучивалась физичкой с явным намёком на неведомую единицу измерения, но идентифицировать её долгое время не удавалось, так как в справочниках она отсутствовала напрочь. Измученные неизвестностью, одноклассники решили заслать на разбор саму Татьяну, слывшую примером для всех будущих поколений учеников, к самому источнику загадочной производной. Прозвучавшее объяснение было элементарным — физичка расхохоталась и призналась, что таким образом она в целях экономии времени на уроке озвучивала общеизвестный трюизм — «как говорицца».

Смешно.

Но вот теперь, во взрослой жизни, было не до смеха: дела явно стояли на месте, причём от разработанной методики категоризации проку никакого. Всё запуталось окончательно, когда выделенные подвиды начали перетекать один в другой, создавая невнятную мешанину, не дававшую по ночам покоя. Больше всего волновало не отсутствие видимого результата, а невозможность спрогнозировать развитие ситуации и поведение доморощенных предпринимателей, рассыпавшихся в любезностях перед эффектной девушкой и расточавших бессмысленный елей, лишённый материальной сущности (Татьяна любила хорошо и стильно одеваться, чтобы соответствовать моде и природе, давшей ей всё то, что так тревожит и привлекает взгляд случайных прохожих).

Невесёлые размышления периодически прерывались всплесками надежды, подпитывавшимися новыми и всё более причудливыми, а порой экзотическими идеями. Например, поехать поработать на коллайдере в Швейцарии и открыть новую элементарную частицу, назвав её своим именем (чем мы хуже Бозона), или пополнить таблицу Менделеева (с тем же результатом), либо написать продолжение какого–нибудь известного произведения, например: «Гамлет. Возрождение». А можно и «Анна Каренина. Часть вторая». Также неплохо завершить незаконченный «Вадим» Лермонтова, либо диккенсовскую «Тайну Эдвина Друда» — делались же попытки, правда, в большинстве своём неудачные. Навевали желание фантасмагорические задумки и изыски современных киносценаристов и драматургов (не говоря о литераторах), с завидной регулярностью представлявших изумлённой публике канувших в небытие героев. Вспоминалась пьеса Томаса Стоппарда, подыгравшего Шекспиру, и сиквел «Унесённых ветром», а также неожиданным образом воскресший пират Джек Воробей. Про бессмертного Агента 007 и говорить не приходится.

А вот в музей пойти можно было бы — чего только не увидишь, на какие неожиданные размышления не натолкнёт седая старина. Прошлое в настоящем — так это, кажется, называется, думала Татьяна, вспоминая последнюю поездку в Александровскую Слободу, почти в гости к Ивану Грозному. Вот где собрались энтузиасты — не анкетные, настоящие, делом своим увлечённые. Завели в подклет Покровской церкви, фактически подземелье, двери старинные, дубовые похоже, за ними закрыли — заперли, свечи зажгли (свет загодя вырубили), и зазвучали в жути этой стихари кровопийцы великого. Страшно стало, невыносимо просто, мураши аж до пят пробрали: казалось, ещё чуть-чуть — и сам самодержец явится, глазами безумными зыркнет, посохом оземь шарахнет — и поминай, как звали. Но всё чинно сорганизовалось — на полати рассадили, рассказали, как было и чего быть не могло, а потом вроде иммерсионного представления устроили (и слов таких не знали, а сделали), то есть с участием самих экскурсантов и погружением в мрачное прошлое наше. И отказаться никто не посмел почему–то.

В-общем, получилось здорово, но как представила себе каждый день такое, да по нескольку раз, так и задумалась — с ума сойдёшь, не состарившись. Можно, конечно, шоу сделать с новым сценарием — ни один квест не сравнится. Предложила своё — и, как водится, послали по кругу: заместитель, потом директор, комиссия и так далее. То ли не поняли, в чём суть современного подхода («новая нормальность» теперь называется, как довелось позже увидеть на афише одного из театров), а, может, и испугались креативности, но дело не пошло — видимо, прикипели к старине.

А ведь как складывалось поначалу: диплом «с отличием», и ребята вокруг гарцевали-кружили, и предложения делались, в разные фирмы–институты звали, но всё выбирала, думала, как бы не прогадать. И здесь не так, как хотелось бы, и работа не такая — тягомотина сплошная с режимом жёстким («у нас не опаздывают, нас не поймут»). Кто не поймёт, почему? Смешные её будущие (да так и не состоявшиеся) начальники — все как один с брюшком, сальными глазками посверкивали, а если возникали дамы бальзаковского возраста — сначала фигуру изучающе оценивали перед тем, как к сути перейти, но только сути было не больше, чем яда в спичке. За умными рассуждениями отчётливо проступала сплошная пустота и бесперспективность, и становилось понятно, какие мысли возбуждала молодая девушка у не реализовавших свои мечты–надежды, стареющих морализаторов.

Так что дело дошло до триариев (вспоминалось древнеримское изречение), то есть надо было сделать последнюю ставку. Конечно, можно проштудировать газеты типа «Из рук в руки», или «Работа для Вас», но заниматься дегустацией кофе, как предлагалось крупным шрифтом в одной из них, либо поехать куда–то на «консумацию» не хотелось (интересно, что за этим кроется, мелькнула задорная мысль, но тут же была благоразумно отвергнута). Иногда предложение звучало серьёзно, но потом оказывалось, что сначала надо пройти некие курсы, повысить свою квалификацию или получить дополнительное образование, например новомодного визажиста, заплатив немалые деньги, и только потом следовало решающее собеседование, вроде экзамена. Причём с почти гарантированным трудоустройством, почти. Ибо связи у данного HR–агентства с предполагаемым работодателем прочные, сбоев не наблюдалось, разве только: «зависит многое от Вас, девушка, сами понимаете». Понимаем, думала Татьяна: походит на мелкое мошенничество или вымогательство, либо на очередную «кадровую работу», а на деле нечто вроде пирамиды: «привлеките как можно больше соискателей, тогда станете их руководителем, и так далее, по нарастающей». Логического конца этой цепочки не просматривалось.

Между тем, весна наконец–то пробила стену зимнего уныния, разрушила казавшиеся незыблемыми барьеры на пути солнечного будущего, разорвала путы рефлексии коротких дней и тревожных ночей. Морозы отступили разом, опровергая все противоречивые прогнозы, деревья оперились одномоментно — смена картин, предлагавшаяся природой, поражала своей масштабностью. Раздражение постепенно уходило, отец, слава Богу, помалкивал, понимая причины тревоги, отпечатывавшейся на всём облике дочери. С советами не лез, деликатно выслушивал историю очередного собеседования в Фонде или Банке, или Ассоциации, или…

— Представляешь, — со смехом рассказывала отцу повеселевшая дочь, — я ему пытаюсь изложить свой бэкграунд (образование и послужной список — кто не знает), а он мне:

— Лучше расскажите, что за Институт такой Вы закончили на самом деле — ведь не существует такого, о котором говорите!

Я ему тогда диплом вытащила, но он и смотреть не захотел, говорит:

— Меня Ваши компетенции и языки не интересуют — вот завтра сможете организовать по Скайпу с партнёрами видео–конференцию? Я говорю — завтра, потому что добрый, а был бы злой — сказал бы сегодня и через час. Понятно?

— Ну а ты что? — робко поинтересовался отец, всегда встававший на сторону дочери, даже когда не соглашался с ней (но не в этот раз).

— Ну, я ответила, что подумаю, а потом позвонила и отказалась. Послала, короче — знаю таких милосердных, видала виды на «картошке» в Универе.

Даже небольшой жизненный опыт позволял дочке чётко отделять заявленное от реального, сущего, так сказать. Тем временем Татьяна продолжала:

— Да не станет нормальный мужик сам себя расхваливать, да ещё с такими заходами. Умный либо с тыла зайдёт, подбросив пару историй о своей добродетельности, или наоборот — монстром себя выставит, чтобы потом от противного плясать. Я же психолог, да и семиотику знаю, науку знаков. Здесь все знаки про одно, то самое: на физиономии заглавными буквами написано, и главное — всё и сразу подавай.

Вспоминался уже нацелившийся уходить на заслуженный отдых кадровик, в противоположность предпоследнему работодателю внимательно ознакомившийся с резюме Татьяны и вполне уверенно заявивший:

— Да, с такими квалификациями и данными Вам без дела не остаться. Главное — не спешите и не волнуйтесь: к Вам всё придёт. Вот только я ухожу, меня здесь уже не слышат, а жаль.

Но не приходило.

В другой фирме почти сложилось, но уже на выходе случайно услышала обрывок разговора двух длинноногих соискательниц, обсуждавших, как оказалось, её кандидатуру, новую соперницу, на которую сразу положил глаз предполагавшийся руководитель. Из разговора стало понятно, что она будущая и очередная жертва любвеобильного шефа, причём ненадолго: как раз на период испытательного срока. Здесь красивые девушки не задерживались — у месье, как говорят французы, большое сердце.

К середине лета чувство беспокойства усилилось — время уходило, утекало безвозвратно, монотонная безысходность происходящего убивала, однообразие замашек похожих друг на друга предпринимателей обескураживало. Стайки таких же страждущих носились по городу почти организованными колоннами (некоторые подавали себя только группами), причём отдельные лица стали узнаваемыми — почти профсоюз лузеров, горько усмехалась Татьяна.

Тем временем страна, очнувшаяся после многих лет самостийной ненормативной исключительности, выходила наконец «в свет»: множились банки и агентства, открывались представительства инофирм и создавались СП, просто объединения заменялись ФПГ (Финансово–Промышленные группы, не путать с ОПГ), призывно горели вывески секс-шопов и торговых домов, по Москве носились диковинные иномарки, телевещатели взахлёб рисовали картины счастливого будущего и всеобщего процветания. Пёстро, гламурно, разнообразно, неожиданно.

О недавнем славном прошлом рассуждали повсюду: в метро, магазинах, бассейнах, автобусах, в основном осуждали, хотя совсем недавно… Оказалось, строили-строили, а что в итоге получилось — никому не понять. То ли империю, то ли коммуну, то ли ещё нечто неведомое историкам-социологам-экономистам-политикам и непостижимое для человеческого разума. Возникавшие порой бурные дискуссии в разных точках быстро достигали апогея, чтобы так же скоротечно затихнуть. Смертельных исходов, к счастью, не наблюдалось, только через какое-то время интерес к теме угас полностью: перед населением стояла одна задача: выжить. В Центре (таким эвфемизмом теперь именовалась столица) ещё каким-то образом жизнедеятельность поддерживалась новой властью, а вот на окраинах когда-то великой державы дела шли совсем плохо, причём не только из-за сложностей «переходного этапа», но скорее — в результате простого небрежения.

Инфляция ушла в космические дали, легко пробив все прогнозные границы, заработная плата в сохранившихся очагах социального патернализма (министерствах, учреждениях, ЖЭКах, конструкторских бюро, НИИ и прочая) никак не могла угнаться за её динамичной поступью. Некоторые предприятия успешно осваивали методику натурального хозяйства, выдавая сотрудником их «кровные» наработанной продукцией, ассортимент которой оказался на удивление широким (производили же когда-то такое). Здесь были и детские игрушки, и обувка, бельё женское и чулочно-носочные изделия в категории унисекс (правда, слова этого не использовали, рановато ещё), спортивные принадлежности и купальники, очки солнечные и простые, маски медицинские, футболочки и трусики, распредвалы жигулёвские и иные запчасти, и даже.. шланги для полива, за счёт чего многие и выживали.

Несколько смущали расплодившиеся рынки, большие и малые, у метро и в переходах, в пансионатах и рядом с магазинами, на бульварах и в парках, у водоёмов и рядом с торговыми домами, на набережных и стадионах. Торговали всем, что можно увидеть на антресолях отживавших свой век пятиэтажек — здесь можно купить и французские духи, сохранившиеся с незапамятных времён (такой флакон когда-то хранили и родители Татьяны, иногда доставая его как музейную ценность из старого секретера), застёжки, пуговицы, косыночки и шарфы, кремы и батарейки (КБС-ки и Кроны), радиоприёмники марки «Сокол» или «Спидола», электробритвы «Агидель», носочки бабушкиной вязки, а также шампуни, удлинители, тройнички, молнии вставные, коробочки из-под монпансье, настольные лампы и просто лампочки, презервативы, варежки, сковородки и кастрюльки, кремы и шапки меховые, ручки дверные, замки врезные и висячие, чайники и чайнички с гжелевской либо жостовской росписью, а также Бог его знает что ещё. Встретить продающих своё добро можно было даже в центре города, не говоря уже о знаменитой Луже — Лужниках, где старались занять свои новые рабочие места спозаранку. Руководители крупных торговых сетей только диву давались: ну как так можно — купить в магазине и тут же рядом встать со своим столиком, прямо у входа. Поговаривали, что некоторые даже попробовали повторить свой опыт за рубежом, но не тут то было: законы у бывших друзей по соцлагерю работали. Процветал видеопрокат: открывшаяся отдушина в другой мир давала возможность немного помечтать, фабрики целлулоидных снов предлагали продукцию на любые вкусы.

Реакция в кабинетах реформаторов на происходившие перемены оказалась на удивление благожелательной: да, именно так капитализм нарождается, называется первоначальным накоплением капитала.

Главное не сдаваться, проявить себя, благополучие всех — в руках каждого из нас, а мы поддержим, и запретам в нашей жизни места больше нет, с прошлым покончено навсегда! Развиваться будем по-новому, конкурсы станут обычным явлением, справедливые, без блата, по достоинствам и компетентности заявителя. И будет всем счастье!

Сомнения в их компетентности не возникали: всё-таки выпускники зарубежных вузов. Ну а инфляция, ну что ж поделать — реформы, сами понимаете.. А если денег на жизнь не хватает — учитесь жить без опекунства со стороны государства, патернализм закончился, перестраиваться надо, всё-таки рынок, понимаешь! Психологи и целители заполонили все газетные полосы, рекламировалась польза сокотерапии, уринотерапии (то есть если пьёшь свежевыжатый сок натощак либо свою мочу), расцвёл бурным цветом Гербалайф, для России разрабатывались якобы специально адаптированные под местные условия методики ведения бизнеса, от преследования за веру перешли к строительству новых храмов. Модным стало стояние в приходах со свечами — остроумцы их именовали подсвечниками — и истовым молением. Тон задавали сами реформаторы.

Примерами успешного движения в нужном направлении считались не только рынки, но и киоски со Сникерсами, спиртом Royal, отвратительным коньяком из Греции, шампанским и иными напитками; радовали глаз и душу ставшие вдруг доступными рестораны, во множестве расплодившиеся палатки розничной торговли, а также неожиданно изданный на русском языке журнал «Бурда», с которым успешно соревновались бывшие кружки кройки и шитья, которые также не унывали, выдавая на гора новомодные джинсы-варёнки и соревнуясь в моделировании изощрённых образцов одежды, пополнявших молодёжный гардероб. Новое и весьма неожиданное значение приобрело подзабытое слово «челнок»; телеканалы полнились экстрасенсами, обнажёнкой, говорящими головами и музыкальными изысками в исполнении кривляющихся эстрадных див, появление которых походило на пир во время чумы, теперь уже почти реальной.

Про кооперативы и говорить нечего — на пару таких нарвалась сама Татьяна, но там сразу брали в оборот: вноси свой пай, подпишем Договор, наличные с собой? От таких уходила не прощаясь, либо обещая вернуться с необходимой суммой через час, через два…

Однажды нарвалась на энергичного менеджера футбольной команды, такого бодрячка-мудачка, с ходу предложившего ей «задвинуть» (лексика сохранена) куда-нибудь на Восток пару молодых футболистов штук за семьдесят «зелёных» и пропорционально поделить полученную от сделки сумму: нам — по тридцатнику, им — десятку. И все будем в «шоколаде», заявил специалист по торговле живым товаром. На изумлённый вопрос Татьяны «В чём-чём?» реагировал уверенно: «В шоколаде»! Ушла сразу.

Вывод напрашивался сам собой: завести своё дело, причём не просто фирму, а что-нибудь необычное, с изюминкой, что не подлежит узаконенной экспроприации, а уж если и дойдёт до этого — так вместе со всей начинкой пусть забирают, с потрохами, то есть с тобой самой.

Мысль посетила измученную бессонницей Татьяну во время ставших уже привычными ночных бдений и казалась очень простой и естественной, а главное — соответствовавшей возможностям и призванию: заниматься консультациями и не просто консультировать, но и сопровождать клиентуру, причём индивидуально, благо два иностранных языка она знала превосходно, один из которых — редкий. Имелся и опыт — небольшой, накопленный за время поездок по офисам и деловым центрам с горделивыми и звучными вывесками, но как бы осознанный, пропитавший всё нутро благодаря природной наблюдательности и умению видеть скрытое и недосказанное. Сопровождать планировалось всю цепочку, отслеживая звенья на каждом этапе, таившем неожиданные повороты и конфликты.

Окрылённая новыми соображениями, да так, что даже отец перестал узнавать вечно хмурую дочку, Татьяна взялась за дело. Первым — наперво дала рекламное объявление, но что ей одной не справиться, было ясно: требовалось плечо с накопленным опытом и желательно с уже наработанными контактами, а потом, глядишь и свой офис откроем. Такой виделась ситуация.

Выстраданной идеей консалтинга, причём исключительно для нерезидентов (так стали называть наивных иностранцев, приезжавших из-за рубежа в надежде честно заработать миллионы), Татьяна поделилась со своей бывшей одноклассницей — Мариной. Они встретились на Дне открытых дверей в ставшей уже знаменитой стараниями их бывшей классной руководительницы школе. И хотя дружбы особой не сложилось, как, впрочем, среди большинства заканчивающих учебные заведения такого ранга, в данной ситуации притяжение было взаимным и диктовалось суровой действительностью отсутствия реального дела.

Надо сказать, что класс их особой сплочённостью не отличался: дружили больше «по чинам», группами. Дистанция выдерживалась интеллигентно и бесконфликтно (во всяком случае, к тому стремились). Перейти черту «оседлости», своеобразный водораздел данной клановости, не удавалось никому: куда тебя определили изначально соответственно социальному статусу в зависимости от происхождения и занимаемого родителями положения — там тебе и куковать. И ничего, никто не обижался, не паниковал. Торжествовал режим негативного консенсуса, как позже его определят политологи, правда в иной ипостаси, который школа жизни успешно опережала. Ощущения ущербности подобная градация у Татьяны не вызывала, смотрела на происходящее самостийное разграничение снисходительно, с иронией: пускай одноклассники потешатся, рановато мне ввязываться в эти игры.

Теперь, через годы, подтверждалась до слёз обидная и жалящая сознание мысль: послевкусие десятилетнего общения разных и совершенно чужих друг другу людей, разбежавшихся по разным углам после традиционного (и совсем не грустного, как оказалось) последнего звонка отсутствовало напрочь. Понятие alumni, существующее в зарубежных колледжах и университетах, когда взаимная поддержка выпускников формирует основу деловых отношений до конца жизненного пути, здесь прижиться не могло в принципе.

Между тем, поводом для всеобщего краткого единения оказались задуманные директором помпезные торжества по поводу 150-летия школы с приглашением множества значительных людей. Правда, к данному заведению они не имели никакого отношения, но задумка была почти гениальная: протянуть шлейф от бывшей гимназии, некогда занимавшей то же самое здание, до современного просветительского учреждения, которое пару лет тому назад уже отмечало своё 30-летие. Таким образом подчёркивались связь времён и роль педагогики в стране, вставшей на новые рельсы и при этом вроде не изменявшей своим вековым образовательным традициям. О подмене знали только настоящие питомцы сего гнезда, тихо посмеивавшиеся под звонкие трели окологосударственных деятелей и партийных бонз, с недоумением обращавших свои взоры на давящихся от смеха бывших выпускников.

Хотя, как уже сказано, от встречи особой радости Татьяна не испытывала, схожесть ситуации сблизила бывших одноклассниц, ибо интеллектом и квалификацией они гармонично дополняли друг друга (Марина занималась внешними связями и экономикой). Так что решение пойти по жизни вместе напрашивалось само собой, хотя некоторые опасения насчёт характера Марины имелись. Её высокомерие и замкнутость были притчей во языцех, но и особой конфликтностью никогда не отличалась: просто уходила в себя, не достучаться.

Истинное лицо Марины сразу не распознать — за внешней скромностью и даже податливостью крылись сила духа и твёрдость характера: она не боялась идти на обострение в случае необходимости и чаще всего оказывалась в выигрыше. Данные для ведения переговоров что надо, но вот в личном общении могли возникать сложности. Как известно, такие черты с возрастом только укрепляются, становятся подобны монолиту, но думать об этом пока не хотелось: как-нибудь разберёмся, да и делить нам нечего, думала Татьяна. Уж очень хотелось забыть всё, связывавшее наших героинь с когда–то взрастившим их заведением, и им это удалось. Ни ностальгии, ни душевного трепета от пережитого в священных стенах они не испытывали.

Итак решено: никаких офисов на первых порах не арендовать. Просто стали ждать реакцию на объявление о новом появившемся направлении в бизнес–сообществе, которое, как предполагалось, станет абсолютно уникальным и приведёт к немедленному успеху. И действительно, через пару недель раздался звонок, откуда–то издалека: говоривший с акцентом человек с трудом связывал воедино русские слова. Но понять можно.

— Памагаешь с контактами, да–а? — говорок вопрошавшего явно свидетельствовал о его нерусском происхождении.

— Да, мы консалтингом занимаемся. А что Вас конкретно интересует, какая сфера?

Но южанин явно не услышал уточняющего вопроса или не хотел входить в детали.

— Всем промышляю понемногу, товар есть, всё есть, никто не знает, как продать за рубеж. Я в Иран хочу продать, мы тут рядом живём, три Корана уже заслал, а они молчат и молчат, что делать будем, а-а-а?

Становилось понятно, что звонивший жил, скорее всего, в Азербайджане и не знал, как избавиться от привалившего счастья — с распадом Союза сложностей у торгашей возникало выше крыши. Татьяна начала обстоятельно.

— – Во-первых, хотелось бы понять, чем Вы занимаетесь конкретно, что предлагаете, есть ли лицензия, опыт работы на внешнем рынке, какая форма организации предприятия.

Договорить не удалось.

— – Что тут за допрос такой — я куда, в милицию звоню? Всем занимаюсь, понятно? И мебелью, и фруктами, всё делаем.

— – Да поймите же, — не теряла надежды вразумить звонившего Татьяна, — я не из праздного любопытства спрашиваю, не для протокола, так сказать: нам надо знать, кто Вы, потом заключаем Договор об оказании услуг, потом начинаем поиск партнёров. Коран Вы можете не посылать больше — у них там своих хватает!

— – Ва–а, откликнулся южанин, — что хочешь, денег, да? Ты мне адрес дай, а я сам разберусь, с кем твой Договор заключать, понимаешь, да — а? Скажи кому?

Татьяна не выдержала:

— – Так это не работает! Если хотите — приезжайте с бумагами учредительными, прайс–лист привозите, сертификаты безопасности, коммерческое предложение, если это фрукты — фитоконтроль нужен. И про опыт свой расскажете.

— – Слушай, какой лист, что за контроль. Не хочешь — так и скажи, а голову не морочь, — заорал первый клиент и бросил трубку.

Опыт явно не удался, надо было менять подход, продумать стиль общения, выработать тактику и тональность разговора на будущее. Поделилась с подругой, та согласилась, решили встретиться в кафе, обсудить ситуацию. Новых мыслей не приходило, но и отказываться от казавшейся плодотворной идеи не хотелось. Вдруг Марину осенило.

— – Знаешь, а давай рискнём сюда что-нибудь завезти, импортом займёмся. Пусть пока к нам едут, а потом раскрутимся, сможем и на просторы дальнего зарубежья, как сейчас пишут, выйти. Страна огромная, рынок есть.

Идея понравилась.

— – Давай попробуем как посредники, только кому и что будем предлагать? Ты газеты читаешь — сколько таких, да и пули свистят вокруг.

— – Насчёт этого можешь не беспокоиться, есть один товарищ на примете, очень деятельный, знакомы с детства, Чем занимается, точно не знаю, не работали, но я выясню. Ходит гоголем, вроде всё у него тип–топ, бодренький такой, весёлый всегда.

— – Давай, — оживилась Татьяна, — как появится конкретика — сразу подумаем о формате и условиях, а ты с ним созвонись. Так, глядишь, и опыт наработаем, паблисити себе сделаем. А потом представляешь — вывеска такая: «Торговый Дом» и наши имена на логотипе, помечтала Татьяна. Прикольно будет.

Прошла ещё неделя, новых звонков не поступало, знакомый Марины обещал прислать описание своей фирмы, но, видимо, был сильно занят. Татьяна опять не выдержала, связалась с Мариной:

— – Ну и где твой суженый-ряженый хренов, сколько ждать можно? Всё сидим, время теряем.

— – Да, дёрну сейчас, он вчера обещал факсом заслать, да видимо не заладилось.

— – Вот что, приглашай его на встречу сегодня же. Посмотрим, что за человек, что может.

Вечером собрались в кафе, теперь уже втроём. Друг Марины пришёл под лёгким градусом, опоздал ненадолго: всего на час, объяснил так:

— – Знаете, у нас на работе — братство, отмечали одно событие: сами понимаете, не уйдёшь. Ну а факс, извините, не проходит, я его неделю пытался Вам переслать. Аппарат глючит, но я отправлю, не переживайте!

Речь будущего партнёра текла гладко, говорил напористо — сама харизма и уверенность, правда, всё слегка походило на ноздрёвщину. Надо держаться, хотя неделю отправлять стандартную рекламу — это, конечно, многовато. И решилась:

— – А что у Вас за предприятие такое, что производите?

— – У нас — фасовка, есть свободная линия, можем что угодно запаковать, если надо — закажем этикетки, всё в лучшем виде.

Сразу вспомнилась реклама с последней продовольственной выставки в Сокольниках. Предлагались специи, на которые тогда она особого внимания не обратила, но пару образцов всё–таки прихватила вместе с адресом производителя, находившемся где-то на Северном Кавказе. Теперь же, учитывая постоянно меняющуюся ситуацию, возникла идея полностью переключиться на внутренний рынок — тогда и проблем с доставкой не возникнет. Поэтому следующий вопрос звучал вполне логично:

— – А специи сможете запаковать?

— – Да легко, и дистрибьютерами можем — любая фантазия за Ваш счёт!

О конкретике говорить было явно преждевременно, так что всю последовавшую неделю ждали нового рекламного буклета под предложенные Татьяной специи вместе с образцами этикеток. Обещанная цветовая гамма с логотипом предприятия волновала, вызывая разнообразные ассоциации с рисовавшимися картинами последующей презентации, с напитками, разносимыми услужливыми официантами, звучащими тостами, шумной толпа гостей с закулисными разговорами и лёгким флиртом..

Однако с буклетом опять не заладилось: видимо, факс решил объявить забастовку, либо отправился на плановую диспансеризацию. Надежда таяла постепенно, но подруга не унывала и оптимизма не теряла.

— – Не стоит торопиться, понимаешь — он такой, просто у него бывают моменты…

Какие моменты, с чем они связаны — не уточнялось. И вот настал день, когда слово задуманное отлилось в типографский свинец, обозначив перспективу будущего великого начинания. Из аппарата выползла замятая бумага, ещё тёплая от соприкосновения с таинственной внутренней механикой чудодейственного изобретения. В колонтитулах сверху и снизу гордо отливались логотипы будущего предприятия, каждая строка рекламного текста начиналась с буквицы, ощерившейся витиеватыми закорючками — очевидно, таким образом автор хотел придать тексту лёгкий флёр ароматов Востока.

Татьяна взяла рекламу, взглянула на сопроводительное письмо, где отбивалась дата отправки (если кто не помнит — на каждом факсе пропечатывалось To и From). В строке From стояла давнишняя дата. Итак, первое враньё, даст Бог — последнее, мелькнула робкая надежда: возможность диалога всё ещё сохранялась.

Татьяна начала читать.

«Наш продукт создан на основе рецептов древнего восточного эпоса — сказок „Тысячи и одной ночи“, уже не первое столетие будоражащих умы современников». Интересно, есть ли рецепты в «Тысяче и одной ночи», да и можно ли назвать сказки эпосом? Надо посоветоваться с литературоведами, подумала Татьяна и попыталась продолжить чтение. Текст изобиловал невероятными фантазийными поворотами и умозаключениями, богатейшими эпитетами, открывавшими невиданные горизонты в русской словесности и истории Древнего мира — везде, куда вела креативная мысль автора. Связь времён становилась настолько очевидной, что затмевались все иные соображения, когда–либо высказанные историками, а озвученная ранее некими медиевистами мысль о том, что «прошлое обязательно возвращается и воплощается в настоящем», становилась буквально осязаемой, не требуя подтверждения какими–либо иными действиями, например — покупкой рекламируемого продукта. В общем, текст претендовал на вечность.

Татьяна обернулась к подруге.

— – Ты видела, что настрочил твой друг?

— – Нет пока, у меня дел по горло дома, труба течёт, едва пол–дома не затопила.

— – Ну так посмотри, хотя скажу сразу: это — не реклама и не коммерция. Из рубрики «ржунемогу». Он вообще кто по образованию?

— – Да сама точно не знаю: каждый раз по-разному объясняет, даже стихи пишет.

— – Лучше бы сказки. А в бизнесе давно?

— – Да не очень.

— – И что он там делает, только конкретно?

— – Вроде по снабжению что-то, называет логистикой.

Больше вопросов не возникало. Можно конечно поискать и другого «логиста», но возникла новая проблема — на сей раз с планировавшимся источником– поставщиком. Общительный представитель Северного Кавказа, расточавший любезности и улыбки на выставке пищевых продуктов в Сокольниках, вдруг полностью исключил все возможности обратной связи с ним без объяснения причин. Так что переговорный процесс зашёл в тупик, вернее — в два тупика (если такое бывает). Через много лет она случайно узнает (причём там же, на аналогичной выставке), что обаятельный представитель нашей южной окраины, представлявший на деле какой–то влиятельный местный клан, давно уволен.

Так завершился первый опыт новоиспечённых бизнес–леди. Посмеиваясь над самими собой — лучшей самооценки и не придумать — подруги решили хорошенько отметить провальную операцию, оставалось найти подходящее место. На дорогой ресторан они явно не наработали, идти в только–только открывшуюся сеть Макдональдс, кишевшую прыщавыми подростками и их рано повзрослевшими подругами, кайфовавшими от сознания своей причастности к забугорной жизни, тоже не хотелось. Решили отметить по старой советской традиции: бутылкой портвейна и наспех сконструированной закуской. Место — полузаброшенный рынок у Пятницкой, на облезлых прилавках, пустовавших по вечерам. Бутерброды разложили на скамейке, пили прямо из горла.

Разомлев, Марина вдруг открылась с неожиданной стороны — демонстрировавшая какую–то отстранённость от действительности, как бы взлетев «над суетой», она оказалась неплохим собеседником, даже психологом.

— – Представляешь, как жалко не нашедших себя (видимо, имелся в виду резонёр от логистики) или считающих, что чего–то добились, а как начнут рассказывать о своих достижениях — уши вянут. И вспомнить им, как оказывается, нечего: итоги если не сомнительные, то ничтожные. Один мне рассказывал про свой отчёт, которым начальник восхищался, другой — про какую-то справку, которую он за два часа написал, прикинь — достижение! А самый балдёж — от учёного услышала, как он в волейбол играл и мяч на сторону противника влёт добил, в одно касание говорит, никто не смог взять! Вот как — всё время наукой занимался, а впечатление за всю жизнь одно-единственное!

Странно. И печально. Было о чём задуматься (раньше Татьяне не приходило в голову, к чему можно прийти в конце пути).

Домой возвращались порознь, соображения у каждой свои, настроение походило на русские горки: резкий спуск с ожиданием подъёма сменялся новым головокружительным падением, от которого захватывает дух и ртом судорожно хватаешь воздух, выходя на новый виток, на плато, и знаешь, что сейчас всё повторится.

Вскоре в жизни наших предпринимателей (или предпринимательниц) появился мужчина, причём один на двоих. И с этим событием многое окажется связано в нашем последующем нарративе (почему нарративе, а не просто повествовании — не знаю, но отдать дань моде считаю себя обязанным).

Выдуманная реальность заставляла задуматься о своём будущем, и становилось очевидным, что без поддержки, желательно мужской, вряд ли получится осуществить задуманное: на парочку самостийных предпринимательниц смотрели снисходительно, если не сказать — с усмешкой и недоверием. В глазах так и сквозил вопрос:

— – Девчата, вы чьи?

Ветер за окном играл остатками прошлогодней листвы (осень в весне), на обочинах загородных дорог, освобождавшихся от снежного плена, валялись дохлые собаки (интересно, почему не кошки), а мысли у девушек были невесёлые — потерян ещё один год. Горечь неудач сквозила в каждом движении, просматривалась сквозь натянутые улыбки и неуклюжие движения рук, неуместные и несмешные шутки.

Звонок из Германии оказался как нельзя кстати. Предлагалась постоянная аналитическая работа — с обзорами, по заказам крупных компаний, с хорошей оплатой. Звали благодетеля (или работодателя) Андреем: русский, осевший в Германии

Его приезд в Москву был неожиданным. Встреча прошла в простеньком кафетерии, причём узнали друг друга сразу, без фотографии (электронная почта появится позже). Андрей — видимо психолог — быстро оценил ситуацию и сразу перешёл к делу, не предложив даже визитки. Татьяна пыталась вручить буклет с описанием фирмы — последовал отказ.

— – Мы и так познакомились, мне эта макулатура ни к чему.

Почти светский лев, ещё не утративший былого шарма, с сединой на висках, выглядел несколько помпезно, но без рисовки. Идеально сидящий костюм, без лоска дорогого бренда. Видимость элегантности усиливалась сухопаростью, в безукоризненно отглаженной рубашке, при галстуке и только начинавших входить в моду часах «Скелетон» (это когда механизм просматривается через прозрачный корпус). Воплощение такта и профессионализма, внешне он сильно смахивал на бюсты древнеримских патрициев, когда не сразу можешь точно определить пол и требуется подсказка в виде таблички на пьедестале. Нос с горбинкой, густые чёрные волосы, жгучий взгляд бонвиана.

Свою историю, довольно занятную, рассказывал легко и непринуждённо, закинув нога на ногу как бы по-американски, что всегда удивляло Татьяну (не с этической, а чисто физиологической точки зрения). Ребёнком Андрей попал в Восточную Германию, где отец служил в группе советских войск. Когда войска поспешно выводили на родину, он решил остаться нелегально, невзирая на все аргументы родителей, Какое-то время обитал в опустевших казармах военного городка — поначалу немцы закрывали глаза на таких обитателей и даже проявляли неожиданное сочувствие к молодому полу-беженцу, полу-гастарбайтеру, но с течением времени помещение, естественно, попросили освободить, что было вполне ожидаемо. Нелегальное существование оказалось делом нелёгким — спасало знание немецкого языка, который он худо–бедно успел освоить в гарнизонной школе, плюс основы аудита, изложенные энтузиастом из вольнонаёмных. Именно последнее и помогло найти работу — сливавшиеся воедино две половинки страны испытывали острую необходимость в экономистах, способных произвести оценку поспешно брошенного имущества, а заодно и результатов периода социалистического

хозяйствования. Но оставалась проблема гражданства: отсутствие местного вида на жительство серьёзно ограничивало возможности полноценной оплаты своей работы, столь необходимой для встававшей из руин догматического бытия стране. Именно в этот момент в жизни Андрея появилась Марта — как они познакомились, рассказывать не стал, да и не было в том необходимости. Условия брака оговаривались заранее и закреплялись брачным договором, больше напоминавшим сделку: всё имущество, в первую очередь — жильё, закреплялось за супругой, в случае развода Андрей не мог претендовать ни на что, кроме гражданства. Однако возникавшие преимущества перевешивали все соображения (в том числе моральные), включая крышу над головой и возможность поддерживать оставшуюся вместе с ним в Германии сестрёнку, что явно не нравилось Марте. Но в конечном итоге договорились, что жить она будет с ними вместе, а платить за нахождение в квартире новоявленной семьи придётся Андрею. Такой вот складывался семейно–деловой симбиоз (здесь надо отдать должное Андрею, проявившему характер), во многом копировавший процесс объединения двух Германий.

Со временем об Андрее заговорили, чему помогло и владение русским языком, на котором велась вся брошенная второпях документация. Через несколько лет, устав от коротких трудовых контрактов (устроиться на постоянную работу так и не удалось — видимо, генетическая память второго и даже третьего послевоенного поколения немцев хранила отзвуки другой несостоятельной национальной идеи, порождая, кстати, взаимное отчуждение). Русский специалист воспринимался как чужак, пытающийся встроиться в систему иных ценностей, которые ему были недоступны. Результаты войны для многих считались великой трагедией, хотя звучали и иные голоса в пользу избавления. И тогда Андрей решил открыть своё дело самостоятельно, и вскоре нашёлся постоянный заказчик, а точнее — заказчики в лице укреплявшейся банковской системы. Для свободного плавания нужна команда, и вполне естественным образом свои взоры он обратил на историческую родину, где и нашёл двух попутчиц.

Перспектива открывалась неплохая: делать обзоры на заказ для банков и бизнесменов из Германии, где Андрей станет тем самым связующим звеном, путеводной звёздочкой, которой так и не удалось найти дома. Холодный проницательный взгляд становился неожиданно тёплым, когда в ходе беседы он пересекался с глазами Татьяны, или показалось? Напряжение явно спадало, от чопорности не осталось и следа. Всё-таки главный stake-holder — она, и идея её, и вообще — потом, глядишь, звено в колечко превратится, в роскошный особняк в Ванзее, у озера, утренняя пробежка по аллеям (а там есть аллеи, тенистые?), бассейн, потом вечерняя прогулка, чтобы крепче спалось Или выездка на лошадях днём, выгул пятнистого далматинца (можно дога утром), вечером — органная музыка в соборе, либо задушевная беседа у пышущего жаром камина в уютной sitting room.

Да о чём это я, подумала Татьяна — инопланетянин из мира процветания и благополучия, и вообще, где он, и где мы?

От приятных мечтаний оторвал встревоженный голос подруги:

— – Ты чего, не слышишь, что спрашивают — второй раз: мы на немецком сможем работать?

— – На каком ещё немецком, — с трудом вышла из транса Татьяна. — У меня английский основной, я же писала Вам: на немецком точно не сможем, только на английском!

— – Ладно, давайте попробуем, — неожиданно быстро согласился Андрей, — там видно будет: многие немцы вообще на русском говорят, в школах раньше едва не обязательный предмет был, поэтому, думаю, справимся. Договорились, так?

Обменялись адресами, оставалось ждать, ждать… И всё-таки положительный эффект от встречи ощущался, несмотря на непредсказуемость её результатов: девушки (в первую очередь Татьяна) почувствовали не то чтобы прилив новых сил, но возникало некое чувство уверенности в себе, здорово подорванное, а главное — появилось осознание правильности выбранного пути, возможность сказать о важном без оглядки на прошлое, глубоко засевшее в подсознании, не отпускавшее и тревожащее («как бы чего не вышло, или кто–то не подумал.»).

Дело в том, что уже на закате существования великой державы Татьяне довелось стать свидетелем (к счастью, не участницей) одного институтского аутодафе — результате доведенной до абсурда антиалкогольной кампании. Тогда из магазинов разом исчезли почти все алкогольные напитки, люди выстраивались в огромные очереди, чтобы купить к празднику хотя бы бутылку шампанского, а про более крепкие напитки и говорить нечего: за ними разворачивались настоящие баталии. Обязательное условие — сдать пустую бутылку в обмен на заветный напиток, иначе никак!