Бесплатный фрагмент - Невеста лешего

ГЛАВА 1. Подснежники

Март 2016 года, Подмосковье

Сразу же после приезда в пансионат Элька и Денис решили идти в сауну — это был редкий случай, когда супруги Петровы совпали в желаниях без споров.

— Хорошо, что сейчас будни, свободно! Приехали бы на выходные — фиг бы попали без брони! — радовалась Элька, энергично складывая в отдельный пакет нужные для бани вещи.

— Ага! Вот прямо сейчас пойдем и забьемся в парную! А потом в бассейн… — Денис улыбнулся в предвкушении удовольствия, но на всякий случай состроил страдальческую гримасу и потер поясницу:

— Два с половиной часа за рулем, у меня спина отваливается… Эх, старость не радость!

Жена не проявила особого сочувствия, хмыкнула с оттенком презрения — мол, да уж, старый пень есть старый пень — и повернулась к Алёне, тихо сидевшей в кресле:

— А ты что расселась, как барыня?

— А что, нельзя? Сижу, никого не трогаю, примус починяю…

— Ой, хватит! Давай, достань мой гель для душа с орхидеей — он в твоей сумке — и тоже собирайся!

— Я не хочу сейчас в сауну, лучше погуляю немного по территории… осмотрюсь.

— Подумаешь, не хочет она! — брови сестры, приведенные косметологом к идеальной форме, модной в текущем сезоне, сошлись в грозную прямую линию. — Тебя никто не спрашивает! И вообще не забывай, кто тебе отдых оплачивает…

— Ты не позволишь забыть.

— Так, ты еще и огрызаться будешь на каждое слово? После всего, что мы для тебя сделали!

— Эля… — укоризненно протянул Денис, но нарвался только на еще более агрессивное:

— Что — Эля?! Со мной вообще кто-нибудь собирается считаться в этой семье?

Прекрасно понимая, что сопротивление бесполезно, и меньше всего желая втягивать свояка в очередную свару с сестрой, Алёна подняла вверх ладони и примирительно сказала:

— Ладно-ладно. Не нервничай. Я иду с вами, только отыщу твой гель.

— Вот и давно бы так! — Элька никогда не остывала сразу и считала необходимым оставить за собой последнее слово. — Обязательно ей надо поспорить, повыпендриваться, испортить настроение…

Алёна поймала сочувственный взгляд Дениса и ответила ему коротким «масонским знаком»:

«Все окей!»

На самом деле все было отнюдь не окей, на душе скребла целая стая черных кошек, скребла качественно, со знанием дела — но свояк за это не отвечал. Ему самому доставалось от Эльки по первое число, на протяжении пяти лет брака, а за последний год особенно часто.

Закончив со сборами, они вышли из апартаментов, обозначенных в прайсе как «двухкомнатный сьют Киото», и сразу же окунулись в волны загородного воздуха — морозного, стылого, но уже остро пахнущего близкой весной. Алёна жадно впитывала его и, казалось, различала все оттенки, намешанные в мартовском коктейле. Сосновая хвоя, шишки со смолой, мокрая кора, печной дымок, подтаявший снег, перепревшие под ним прошлогодние листья… и тонкая струйка клубничной ванили — от Элькиного вейпа.

Голубоватый свет парковых фонарей и красно-оранжевое мерцание гирлянд над окнами ресторана удлиняли тени, заставляли их танцевать на оседающих сугробах и добавляли в идиллический пейзаж ноты сюрреализма.

Вокруг стеной стоял берендеев лес — густой, темный, с вершинами в снеговых шапках и пышными кронами, словно одетыми в прозрачные кружева. Как обычно, Алёна залюбовалась им, но сердце обожгло душной тоской: зима в этом году выдалась лютой. И долгой, бесконечно долгой… и не собиралась уходить, хотя на календаре март перешагнул за середину.

«Интересно, подснежники скоро расцветут?.. А может, уже расцвели?»

— Ты что, с ума сошла? Какие еще подснежники? Ну хочешь — иди ищи!

— Ой, ты что ж творишь!.. — от Элькиного чувствительного тычка в бок Алёна потеряла равновесие и едва не рухнула в ближайший сугроб:

— Вот корова! — сестра заливисто захохотала, очень довольная своей шуткой.

Денис успел среагировать, ухватил свояченицу за руку и кое-как удержал:

— Тихо, стоять! Не хватало нам еще вывихов… мне жутко даже представить себе местный травмпункт!

— Вот и не хватай… — проворчала Алёна, потирая запястье; она проклинала свою дурацкую способность забываться, впадать в сон наяву — и проговаривать мысли вслух.

— Ну извини, чем смог — тем помог!

— Ой, Дэн, вот только не жди, чтобы эта тварь неблагодарная тебе «спасибо» сказала! — фыркнула Эля и демонстративно выпустила в сторону сестры очередной клуб душистого вейпового пара…

— Спасибо. А то я и правда могла что-нибудь сломать.

— Да ладно… прости, если больно сделал.

— Ничего, ерунда. — Алена улыбнулась и прошла на несколько шагов вперед, чтобы прервать диалог — иначе Денис на автомате мог ляпнуть свое любимое «до свадьбы заживет».

Пальцы у мастера спорта международного класса по пауэрлифтингу были железные. Она не сомневалась, что на запястье теперь расцветут красивые синяки, но не по вине Дениса. Это ведь не он толкнул ее в сугроб, а веселящаяся рыжеволосая красотка с вейпом.

****

Банный комплекс — «жемчужина пансионата «Пленэр», как значилось в рекламном проспекте — представлял собой несколько одноэтажных деревянных домиков, стоящих впритык друг другу, чуть в стороне от главной аллеи. Снаружи они выглядели не слишком презентабельно: треугольные крыши из металлочерепицы, стены невнятного цвета, крохотные оконца со ставнями, тесное крыльцо…

На крыльце их с любезной улыбкой встретила молоденькая работница в элегантной униформе. Отперев входную дверь, она пропустила клиентов в просторную прихожую, где было тепло и приятно пахло смолистым деревом, включила свет и стала возиться с замком второй двери, ведущей в основное помещение.

Денис, помогая дамам снять верхнюю одежду и разместить на вешалке Элькину шубу и Алёнину курточку, посмеивался:

— Ну кто так строит, кто так строит! Не знаю, как там внутри, но готов пари держать, это вам не Лапландия с Анталией, а наш родимый российский сервис… ненавязчивый…

Эля наконец-то выключила вейп и охотно поддержала супруга:

— Тут и пари никакого не надо! Я вот ни капельки не строю иллюзий насчет этой бани бабы-яги и хаммама кикиморы!

— Мы же не в хаммам, а в сауну собираемся… — заметила Алёна.

— Подумаешь! Ну, значит, сауны лешего — невелика разница!

— Вообще-то велика. Леший с кикиморой даже не родственники.

Эля бросила на сестру убийственный взгляд и процедила:

— Вот же зануда! Культуролог хренов! Вспомнила про свое никому не нужное незаконченное образование, да?

— Да нет. Просто вы еще в предбанник войти не успели, а уже критикуете.

— «Но леший поганил своими ногами, и их попросили оттель!» — снова засмеялся Дэн, но Эля на сей раз не оценила юмора и угрожающе сдвинула брови:

— Ох, надеюсь, тут хотя бы хорошо помыто и продезинфицировано после всякой нечисти!

Алёна на сей раз не стала вмешиваться — только вздохнула, но Денис и сам понял, что пересолил. Молоденькой банщице наверняка было неприятно слушать издевки по поводу еще не оказанной услуги… Он повернулся к девушке, улыбнулся и постарался смягчить сказанное:

— Ладно-ладно, вы не обращайте внимания, мы так, для порядка…

— Ничего не для порядка! — возмущенно возразила Эля и, как торпедный катер, вклинилась в зазор между дорогим супругом и банщицей. В ее картине мира социальный ранг представительницы пансионатной обслуги был где-то на уровне дворовой девки времен крепостного права.

— Вот что, милочка моя… Если вода в бассейне грязная, или я в душевой кабине хоть один волосок увижу — пеняйте на себя! Я вам таких отзывов во всех соцсетях напишу, таких минусов понаставлю, что к вам ни одна приличная семья больше не приедет!

Персонал пансионата «Пленэр» обучали хорошо. Банщица — точнее, «менеджер Марина», согласно надписи на бейджике — ответила со спокойной любезностью:

— Ну что вы. Не волнуйтесь. У нас всегда очень чисто, все санитарные нормы строго соблюдены. Бассейн регулярно моют, фильтры меняют, вода озонируется…

Алёна искренне позавидовала Марининой стрессоустойчивости. На ее памяти, мало кто из администраторов, продавцов официантов, уборщиц, курьеров и прочих специалистов сферы обслуживания сумел сохранить такое олимпийское спокойствие в присутствии недовольной Эльки. А девушка в зеленой униформе, с вышитой на пиджачке серебряной эмблемой пансионата, даже улыбаться не перестала!

Распахнула заветную дверь и с полупоклоном пригласила, как дорогих гостей:

— Прошу вас, располагайтесь, отдыхайте! Если захотите сделать заказ из ресторана — меню и телефон на столе в рекреационной зоне.

— Мы сами разберемся! — Эля в свою очередь изобразила улыбку, больше похожую на оскал голодной пумы, и твердой рукой отстранила банщицу от порожка:

— Хотелось бы уже начать отдыхать… без вас!

— Да-да. Ухожу. У вас оплачено до девятнадцати тридцати, если решите продлевать — пожалуйста, сообщите за полчаса до окончания сеанса.

— Спасибо, Марина! Большое вам спасибо! — Алёна постаралась вложить в свой тон все мыслимые извинения, хотя она-то и не сказала банщице ни одного грубого слова. Не сказала — но позволила сестре хамить и грубить в привычной манере… и теперь ей было до того неловко перед милой девушкой, что хотелось сквозь землю провалиться.

Только Марина не выглядела ни капельки расстроенной — наоборот, смотрела на нее с понимающим сочувствием… как будто они были давними подругами. Как будто банщица знала про все семейные перипетии и злосчастные обстоятельства, вынуждавшие двух сестер жить вместе и день за днем преодолевать взаимную неприязнь.

Прежде чем уйти, Марина вдруг заговорщически подмигнула Алёне и прошептала:

— Ты-то наверняка знаешь, что и как… но сестрице своей скажи — в бане ругаться нельзя. Кто в бане ругается, с тем худо будет. Очень худо!

Алёна знала… и теперь ее тоже не удивило, что Марина знает: в груди потек знакомый холодок, стало страшно и весело.

«Значит, не показалось…»

Хорошенькая банщица была из ведающих, и, встретив подобную себе, честно предупредила.

Алёна дотронулась до нательного золотого крестика, висящего на золотой цепочке — единственной ценности, до которой не дотянулись жадные руки судебных приставов — и, переступая порог бани, трижды прошептала:

— Хозяин с хозяюшкой, пустите попариться!

Ее услышали… как всегда, Алёна не могла бы точно ответить, как она это поняла, по каким знакам определила, но сомнений не было: ее услышали.

Дэн и Эля, беспечные и прагматичные, не желавшие попусту тратить оплаченное время, успели раздеться догола и весело плескались под душем. Присутствие Алёны их не смущало: супруги Петровы считали наготу естественным состоянием человека и были адептами «ограниченного нудизма».

Эля не упускала случая прочесть лекцию о культе человеческого тела в прекрасном античном мире, в противовес христианскому аскетизму… И еще никогда не забывала упомянуть разгульные славянские ритуалы, связанные с плодородием, обозвать сестру пообидней: ханжой с «православием головного мозга», «засушенной богомолкой» или «культурологом-недоучкой», подшутить над стремлением «жертвы клерикализма» всегда ходить «в трусах и с крестом». Возражения Алёны, что она не ханжа, просто не хочет крутить голым задом перед чужим мужем, как и перед любым другим посторонним человеком, во внимание не принимались. Напоследок Эля стремилась нанести удар под дых и со смехом припечатывала:

— Думаешь, если ты купальник снимешь, Дэн прямо сразу возбудится, поведется на твою красу неземную?.. Не обольщайся! У него слишком хороший вкус! — и добавляла что-нибудь еще в том же духе. Например, в сотый раз вспоминала, как ее приглашали стать лицом косметического бренда, звали сниматься на обложку Elle, и она отказалась «только из-за свадебных хлопот».

Все это моральное надругательство входило в обязательную программу семейного досуга, но сегодня Алёна твердо решила сократить ее до минимума. Намек сестры, что они с Дэном хотят уединиться в сауне «минут на пятнадцать», пришелся очень кстати. Алёна дождалась, пока за парочкой закроется дверь парной, быстро приняла душ, надела купальник и прыгнула в голубую чашу бассейна…

Вода, красиво подсвеченная прожекторами, бурлящая, как в гейзере, оказалась одновременно теплой и свежей, как в лесном озере, до самого дна прогретом июльским солнцем. И пахла она лесом и летом… совсем как пять лет назад — даже чуть больше, пять с половиной — когда под Звенигородом гуляли свадьбу Эли и Дениса. Клубочек воспоминаний покатился и стал разматываться, серебристая нить уводила все дальше, сквозь светлую дубовую рощу, на поляну, заросшую колокольчиками, клевером и фиалками, в невозвратную, единственную и самую сладкую ночь в Алёниной несуразной жизни.

Это было опасно, потому что упоение миражами не приводило ни к чему, кроме горького похмелья; и чтобы остановить клубочек, прервать заговоренную нить, Алёна вдохнула поглубже, закрыла глаза и нырнула…

Глубины в бассейне было от силы метра полтора, но работающий противоток создавал нужную иллюзию открытого водоема.

«Ах, до чего хорошо…»

Вдруг что-то коснулось ее шеи — скользнуло, царапнуло, сразу и не понять, живое или неживое; от неожиданности она едва не хлебнула воды, оттолкнулась от дна и резко выскочила на поверхность… Кое-как отдышавшись и проморгавшись, уцепилась за лесенку, огляделась по сторонам, но, к счастью, не заметила в бассейне ничего подозрительного. Шумела вода, негромко гудел насос, со стороны парилки доносились приглушенные «охи-вздохи», в музыкальной колонке, замаскированной где-то под потолком, плескался ненавязчивый джаз.

«Показалось… надо нервы лечить. Пустырника, что ли, попить на ночь!» — Алёна отпустила лесенку и переплыла к противоположному бортику, поближе к форсункам для гидромассажа. И тут ей на глаза попалась странная черная щепочка, длинная и тонкая, расплющенная с одного конца, а с другого — изогнутая и заостренная, на манер стилоса. (1)

«Это еще что такое?.. Откуда здесь?» — Алёна поймала щепочку и сообразила, что именно эта злосчастная деревяшка, неведомо как попавшая в бассейн, закружилась в противотоке и царапнула ее по шее.

«Надо убрать… и спрятать, не дай Бог — Элька увидит, она ж этого и ждала, чтобы с бедной Марины, а заодно и с администратора, мелкую стружку снять… Скажу, что на прогулке нашла — пусть лучше на меня ворчит, что я вечно собираю и тащу домой всякий мусор… а это и не мусор совсем, да, щепочка?..»

Она и впрямь мгновенно придумала, куда и как пристроить подарочек от баенника (2) — можно было и не сомневаться, что это его выходка. Относительно безобидная… но рисковать не стоило, и Алёна поспешила поблагодарить:

— Ай, спасибо, хозяин! Ну какая деревяшечка мне досталась, просто чудо! Пригодится для коси-баны. (3)

Где-то поблизости скрипнула половица и раздался шлепающий звук — как будто очень крупная капля упала на кафель… но разумеется, это было чистым совпадением. Алёна усмехнулась, положила щепочку на временное хранение в свой шлепанец и собралась снова нырнуть… однако из парилки донесся такой вопль сестры, как будто с нее заживо сдирали кожу! — и сейчас же встревоженно загудел баритон Дэна:

— Алька, Алька! Помоги! У нас тут дверь заклинило!

****

Происшествие в сауне было пустяковым, а через полчаса стало казаться Алёне и Денису забавным. Ну, подумаешь, слегка дурканул замок… «Заточение» продлилось от силы минуты три. Никто не пострадал, а Денис раз двадцать назвал себя дебилом и дураком, за то, что слишком плотно закрыл дверцу парилки и не сразу сообразил, что нужно толкнуть ее посильнее от себя, а не дергать к себе. Алёна же снова и снова убеждала Элю, что никто на нее кипятком не плескал. Для нравоучений — насчет того, что в бане нельзя ругаться и очень нежелательно заниматься сексом в парной — момент тоже был совсем не подходящим.

— Откуда бы кипятку вообще взяться в сухой финской бане?

— Я что по-твоему — совсем дура?! Плескал, я тебе говорю, плескал! Прямо на спину! У-у-у, это все твоя нечисть болотная, как я это все ненавижу!..

В глубине души Алёна, конечно, была согласна с Элей; она догадывалась, что произошло, и понимала — почему, но сестру требовалось успокоить, а не пугать до потери пульса:

— Да ты просто перегрелась, сильно вспотела, а когда дверь сразу не открылась, еще и запаниковала! Вот тебе и показалось, что по спине кипяток течет…

— Ага, «показалась»! Вот я завтра к директору загляну, расскажу, как у них тут чудесно за безопасностью следят — они у меня еще не так потекут! И не только кипятком!

Элькино «кипение и бурление» продолжалось до самого ужина, но отменная трапеза все же помогла ей не то чтобы подобреть, но придти в сносное расположение духа. К разнообразию, сервировке и вкусу блюд на шведском столе не смог бы придраться самый строгий ресторанный критик. Кофе с ликером, чуть позже выпитый в баре, и финальная прогулка до корпуса, по заснеженной аллее, романтически освещенной оранжевыми и голубыми фонарями, окончательно восстановили мир в семействе Петровых… и примкнувшей к ним Куропаткиной.

Несмотря на бытовые эксцессы, неизбежные из-за характера сестры, Алёна осталась очень довольна началом отдыха. Она жалела только о том, что прогулку по лесу придется отложить до утра; час был уже слишком поздним для изучения местной глуши и поиска нехоженых троп.

«Значит, завтра встану пораньше… даже совсем рано, и сбегу, когда родственнички еще глаза не продерут…»

Приняв это решение, Алёна отказалась от щедрого предложения Дениса вместе разорить мини-бар и посмотреть на сон грядущий «Камеди Клаб», а Элька, понятно, настаивать не стала.

Алёна пожелала сестре и зятю спокойной ночи и ушла в свою половину апартаментов. В светлой и теплой комнате, обставленной просто и с большим вкусом, в стиле японского минимализма, было два окна — оба выходили на лес… Она преодолела искушение включить плеер с любимыми треками и устроиться на подоконнике, чтобы спокойно подумать о самых разных вещах… или даже немного помечтать о будущем.

«Нет, так я опять домедитируюсь до трех ночи… и потом меня до обеда ни пушками не разбудят, ни розгами не поднимут…» — Алёна опустила жалюзи, плотно задернула шторы, разрисованные хризантемами, и забралась в пышную белоснежную постель, как медведица в берлогу… или лесовичиха (4) на зимовку.

Последнее, что она успела сделать, прежде чем провалиться в глубокий сон — поставить щепочку, найденную в бассейне, в пустой стакан.

А первое, что увидела, когда несколько часов спустя открыла глаза, разбуженная горячими, совсем весенними солнечными лучами — букет подснежников, стоящий в стакане, наполненном чистой прозрачной водой.

Примечания:

1) Стилос (стило, писало) — известная с древних времен письменная принадлежность, инструмент для письма по бересте или цере, дощечке, покрытой воском.

2) Баенник, он же банник — демонологический персонаж в поверьях восточных славян, особый род домовых, нередко недобрый дух. Обитает в бане; обычно невидим, иногда принимает вид голого старика, покрытого грязью и листьями от веника, или человека с длинными волосами, а также превращается в вепря, собаку, кошку, лягушку, в белого зайца. Живёт за каменкой или под полком.

3) Коси-бана (казибана) — разновидность декоративного колокольчика «музыка ветра», собирается из разнообразных природных материалов, по принципу «что найдешь». Элементы коси-баны подвешиваются ярусами на горизонтальные палочки на длинных нитях, при этом все элементы конструкции должны находиться в равновесии и не цепляться друг за друга. Процесс создания коси-баны очень медитативный, помогает снять стресс и восстановить внутреннее равновесие.

4) Лесовичиха, лешачиха — дух леса в женском образе, подруга или жена лешего.

ГЛАВА 2. Михаил Иванович

Шалость с побегом удалась. Алена привела себя в порядок и полностью экипировалась для долгой прогулки минут за пятнадцать. Еще школьницей, во времена жизни с мачехой, она научилась передвигаться бесшумно по любому помещению, в любой ситуации собираться молниеносно, а исчезать — мгновенно. Вот и сейчас выскользнула за дверь, никем не замеченная и не услышанная. Из комнаты Эли и Дениса не донеслось ни звука, ни движения (вероятно, их налет на мини-бар в самом деле был основательным и не остался без последствий…)

Алёне было все равно. Сбегая с крыльца прямо в прозрачную мартовскую лазурь, в острую, холодноватую прелесть ясного утра, она засмеялась, впервые за долгие-долгие месяцы ощутив себя свободной и счастливой. Она могла пойти куда угодно, делать что угодно… и, слава Богу, без постороннего надзора. Без ежеминутных оговоров, что она не так посмотрела, не так ступила, и вообще даром тратит драгоценное время — или, не дай Бог, семейные деньги спускает на всякую ерунду, вроде аюрведического мороженого.

Мороженого по утреннему морозцу совсем не хотелось, даже аюрведического, а вот чашка кофе очень не помешала бы. Да и пускаться в дальний путь совсем на голодный желудок и ни разу не взглянув если не на карту, то хотя бы на общий план местности, было не очень-то разумно. К тому же мимо Алёны очень бодро пробегали и проезжали на санках и «ватрушках» отдыхающие разных возрастов: маршрут их определенно лежал в сторону ресторана, где как раз накрывали столы к завтраку. По воздуху плыл аромат свежей выпечки… устоять перед таким соблазном Алёна не смогла и повернула туда же:

«Пожалуй, зайду выпить кофе… или с собой возьму, с какой-нибудь булочкой… До полудня мне хватит».

«Коготок увяз — всей птичке пропасть».

Поговорку она вспомнила, едва зашла в ресторанный корпус и заглянула в нижний зал — со светлым паркетным полом, высокими стульями с резными спинками и столами, покрытыми крахмальными скатертями в кофейно-кремовых тонах… и самое главное, с громадными панорамными окнами, выходящими на небольшой пруд, беседку, окруженную декоративными сосенками, и березовую рощу.

Длинная «шведская линия», сплошь заставленная блестящими подносами с разнообразной утренней едой и полочками с красивой посудой, казалась всего лишь приятным дополнением к развешанным по стенам картинам в разных жанрах и вазам с цветами на всех свободных поверхностях.

Уходить отсюда быстро хотелось еще меньше, чем лишать себя ежеутреннего кофейного ритуала. Алёна оставила в гардеробе старенький полушубок и роскошный пунцовый шарф (когда-то, в другой жизни, привезенный из Парижа, и уже много лет служивший ей верой и правдой) и присоединилась к стайке голодных ранних пташек. На часах пятнадцать минут девятого, встреча с лесом могла и подождать… Эля и Денис сегодня проспали, но кто знает, повезет ли ей снова еще хоть разок позавтракать в одиночестве?..

Она положила на тарелку парочку тонких блинчиков «без ничего» и две пышные золотистые булочки, только что вынутые из печи — они пахли детством и сказкой — налила кофе в самую большую чашку из числа имеющихся в наличии и села за столик возле окна.

Первый же глоток горячего мокко, с горьковатым и мягким вкусом, отправил ее в прямиком в нирвану… увы, момент полного счастья оказался столь же ярким, сколь и недолгим.

— Доброе утро! Простите, дорогая моя, вы не против, если мы к вам присоединимся?

Алёна нехотя оторвала взгляд от созерцания идиллического пейзажа, повернулась на голос и увидела благообразную седую даму лет семидесяти пяти, а рядом с ней — черноволосого улыбчивого мальчишку, не старше шести, с живым и сообразительным взглядом. Она терпеть не могла, когда к ней подсаживались незнакомые люди, сегодня же навязанная компания казалась попросту невыносимой. Стоило ли с таким трудом сбегать от сестры и зятя, чтобы разом лишиться желанного уединения за чашкой кофе!

— Доброе утро… — поздоровавшись на автомате, Алёна хотела обратить внимание дамы, что вокруг полным-полно свободных мест… но старушка выглядела такой милой и безобидной, а мальчишка улыбался так обаятельно (и при этом не делал попыток плюхнуться на ближайший стул без разрешения), что у нее язык не повернулся отказать:

— Да, конечно… садитесь.

— Вот спасибо! — обрадовалась дама, села и обратилась к внуку:

— Алёшенька, ну беги, возьми чего хочешь, а мне только кашку принеси и чашечку кофе!

— Хорошо, бабушка! — живо откликнулся Алёша и чуть ли не вприпрыжку поскакал к шведскому столу: можно было не сомневаться, что он справится с заданием. Бабушка проводила его любящей улыбкой — настолько теплой, что и Алёне сразу стало уютней — и представилась:

— Ираида Никитична.

— Алёна… просто Алёна.

— Алёнушка, надо же! Какое чудесное имя! Значит, познакомились! — Ираида Никитична обладала чудесной способностью произносить вежливые банальности так, что они звучали приятно и совсем не раздражали.

— Познакомились. — Алена, чтобы не выглядеть совсем уж букой, заставила себя улыбнуться в ответ и снова уткнулась в свою чашку.

— Вы уж простите, дорогая, что мы с Алексеем к вам навязались… просто мы здесь вторую неделю, и он, знаете, как-то привык именно за этим столиком.

— Очень его понимаю… если так, я могу пересесть. — Алёна обрадовалась благовидному предлогу выйти из контакта, даже ценой потери «зрительской ложи», но Ираида Никитична не позволила ей дезертировать:

— Что вы, Алёнушка, что вы! И не думайте даже! Вам здесь удобно, вот здесь и сидите! Мы с Алексеем быстренько поклюём и побежим, у нас командная игра на поляне, около домика Бабы Яги, а потом бассейн… Вы ведь уже были в бассейне?

— Нет, мы только вчера приехали…

— А, значит, вы здесь не одна!.. Это хорошо, в компании всегда веселее, особенно в ваши годы. Мы с Алёшенькой вот тоже не скучаем, хотя он, конечно, все с детьми бегает, а я с другими старыми перечницами тусуюсь — как молодежь говорит… Вообще мы третий год подряд сюда ездим, зимой и летом, уж и компания сложилась, но вот сейчас попали в межсезонье, никто из моих подружек не смог.

Алёна сдержанно улыбнулась и кивнула, понимая, что Ираида Никитична, приставленная нянькой к шестилетнему пацану, страдает от вакуума общения и радуется любым свободным ушам.

Вернулся Алёшенька — пыхтя от натуги, притащил тяжеленный поднос со множеством тарелок и чашек, и водрузил его на середину стола:

— Во! Тут на всех хватит!

— Ну надо же, какой галантный кавалер подрастает! — поощрила бабушка и стала разбирать угощения и подробно комментировать внешний вид и состав каждого блюда:

— А вот и кашка рисовая — она здесь просто чудесная, пальчики оближешь! Запеканочка… манная с морковью… больше на суфле похожа, вы попробуйте, Алёна, и вкусно, и полезно очень! Салатик… с майонезом, конечно, но знаете, они его сами делают, без добавок, без химии, из фермерских яиц! Ой, а это что за цветы, Алексей? Подснежники? Откуда здесь подснежники?!

Между мисочкой с кашей и тарелкой с суфле действительно лежал миниатюрный букетик первоцветов — подозрительно похожий на тот, что Алёна обнаружила утром в пустом стакане… и теперь покоившийся у нее на груди, в холщовом мешочке с ароматическими травами.

— И правда, Алёша — где ты их взял? — невольно сорвалось с губ, и мальчишка охотно и без запинки ответил, как будто только и ждал наводящего вопроса:

— Я не взял! Мне Михаил Иванович их дал!

— Какой Михаил Иванович?..

— Это мой друг! Вон он… вон стоит, около самовара! И сюда глядит!

Алёна покраснела и обернулась, сама толком не зная или боясь признаться себе, кого ожидает увидеть… но уж конечно, не Мишку. Мишка в пансионате «Пленэр» не мог оказаться никаким образом, ни практически, ни теоретически. Просто она за тринадцать лет так и не научилась спокойно реагировать на имя «Михаил», да еще в сочетании с подснежниками.

«Около самовара», точнее, возле красиво оформленной стойки с чайно-кофейными принадлежностями и десертами, стояли три молодца, не одинаковых с лица — как говорится, выбирай на вкус… Элегантный седобородый кавказец придирчиво изучал поднос с пахлавой; кругленький толстячок в свитере с оленями разорял этажерку с бананами и киви; а строгий сухощавый старик в пиджаке, похожий на бывшего институтского преподавателя, сражался с кофемашиной. Ни один из них не смотрел в сторону Алёны, ни один не был похож на романтика, пославшего незнакомке привет с белыми лепестками.

— Так кто из них… Михаил Иванович?

— Ты не туда смотришь! — детская рука взметнулась, как веточка, и четко указала на стенную нишу… где не было ничего, кроме «природного» дизайна из переплетенных веток.

— Алексей! — бабушка сдвинула брови и сурово покачала головой. — Ты опять за свое? Снова эти выдумки насчет Михаила Ивановича!.. Мы же с тобой договаривались… извините, Алёнушка, он у нас такой выдумщик!

— И ничего не выдумщик! Михаил Иванович приходил! И сказал взять цветы в вазочке на полке… и отдать девушке с длинной косой!

— Так ты еще и в вазочку без спроса залез! — ахнула Ираида Никитична. — Ну, что мне с этим неслухом делать, скажите на милость?

— Не знаю! — честно ответила Алёна и попыталась разрядить ситуацию:

— А цветы… цветы предлагаю на место вернуть. То есть в вазочку.

Алёша смешно оттопырил нижнюю губу, сморщил нос и сел, скрестив на груди руки — обиделся. Алёне очень хотелось расспросить его подробней — и про подснежники, и про Михаила Ивановича, занятного невидимого друга. Уж ей-то было известно, как дети часто видят то, что недоступно глазам взрослых, но делать это при бабушке не представлялось возможным. Ираида Никитична была явно не настроена поощрять буйную фантазию внука.

— Ну что ж, приятного аппетита… и спасибо за компанию. Я пойду, пожалуй. — Алёна собралась встать из-за стола, однако мальчик и пожилая дама одновременно схватились за нее с обеих сторон.

— Нет-нет-нет! -скороговоркой повторял Алёша, а Ираида Никитична, чуть не плача, шептала:

— Девушка, милая, подождите, не уходите! Он вами заинтересовался… даже цветы принес… если вы сейчас уйдете, слез будет на целый день… а ему нельзя так расстраиваться, врач запретил!

«О Боже мой, вот я попала!..» — как и вчера в бане, Алёна опять готова была провалиться сквозь землю от мучительной неловкости, но на сей раз ситуация выглядела намного хуже. Вчера ей было стыдно перед Мариной за поведение сестры, а сейчас она стала невольной свидетельницей чужой семейной драмы — как будто подглядела в замочную скважину. Сердце дрогнуло, и это Алёне совсем не понравилось. Она никогда не любила чужие тайны, а в последнее время у нее просто не было сил для активного сочувствия, ни физических, ни душевных.

Внук и бабушка по-прежнему цеплялись за нее, смотрели жалобно — ну в точности как олененок с оленихой — и Алена сдалась:

— Хорошо… хорошо, я посижу с вами еще немного. И подснежники возьму, раз ты уверен, что это для меня подарок! — она ободряюще улыбнулась Алёшке.

— Для тебя, точно для тебя! — мордашка мальчика мгновенно просветлела, как небо после дождя, и он настойчиво вложил букетик в Алёнины пальцы:

— Вот… бери… а то дядя Михаил обидится!

Белые бутоны источали слабый аромат талой воды и весеннего леса, хотя до настоящей весны было еще далеко, и цвести подснежникам — рано… Такое с ней уже случилось однажды, много лет назад, только в ту ночь раньше времени расцвели не подснежники, а фиалки…

«А может быть, я сплю и вижу сон?.. Длинный, связный, реалистичный до ужаса — но все-таки сон…»

Щипать себя за руку она не стала, по опыту зная, что это не всегда помогает.

— Я вам сейчас все объясню… — тихо сказала Ираида Никитична и ласково обратилась к внуку:

— Алёшенька, будь добр, принеси мне чашечку кофе! Ты знаешь, какой я люблю — попроси официанта, он сделает.

— Хорошо, бабушка! — мальчик поддался на уловку и убежал, словно котенок за клубком, Алена же снова попыталась поставить преграду потоку чужой откровенности:

— Ираида Никитична, я все понимаю, не надо ничего…

— Нет, не понимаете!.. Послушайте… Это случилось полтора года назад, осенью. Алёшенька отдыхал здесь с мамой и потерялся в лесу.

— Как же так вышло?..

— Ох, мы сами не знаем до сих пор… Ему едва пять лет исполнилось, еще совсем малышом был… И пропал на обычной прогулке, пропал — как в воду канул! Искали мы его трое суток, с милицией, со спасателями… всю округу прочесали тогда, все подлески, все овраги осмотрели, все канавы промерили… — голос женщины сорвался, -она приложила к глазам салфетку, проглотила слезы и продолжила:

— А на четвертое утро его вывел из лесу… Михаил Иванович…

— Михаил Иванович?.. Так, значит, он существует на самом деле?

— Существует.

— И… кто же он такой?..

— Да… я и не знаю толком! Не выясняла. Какой-то местный дядька… то ли пастух, то ли лесник, то ли вообще истопником здесь в пансионате работает… Нашел он нашего мальчика где-то в самой глуши, на заимке, что ли, в сторожке охотничьей — тут же охотничье хозяйство, рыбалка всякая… Алёшенька туда забрел, спрятался, там и сидел, пока этот дядька его не обнаружил и не вывел.

— Господи, какая жуткая история!.. — Алёна ни капли не кривила душой, а Ираида Никитична, всхлипнув, горячо подхватила:

— Еще какая жуткая!.. Мы такое пережили, пока его искали… а когда нашли… мальчик наш… он от усталости и с перепугу как будто слегка в уме повредился! Врачи сказали — нервный срыв, и как следствие, посттравматическое стрессовое расстройство.

Алёна сочувственно кивнула. Она могла представить, что испытал домашний ребенок, потерявшийся в темной чащобе, и на целых три дня — бесконечное время! — застрявший без света, без пищи в подозрительном домишке… наверняка похожем на избу Бабы Яги из страшных сказок. От такого испытания и взрослый человек рассудком подвинется, не то что малыш. Лес никого зря не обижает, дает и кров, и приют, и пищу, но нужно знать, как вести себя, как и о чем просить… Городским трезвомыслящим жителям подобная наука обычно неведома, и детей они в лучшем случае учат пользоваться навигатором на смартфоне, вот и все.

— Алёша, наверное, сильно плакал, когда вы его нашли…

— Нет, как раз не плакал совсем, был веселый, довольный! Вот только всем подряд рассказывал разную ерунду… что будто у лешего жил!

— У кого?… — Алёна не поверила своим ушам; Ираида Никитична, по своему поняв ее реакцию, горестно запричитала:

— Да, Алёнушка, да! У лешего — так и говорил! И такие подробности… Что леший его не обижал, разрешал играть с белочками и зайчиками, и что белочки орехи и ягоды приносили, а леший его шишками сосновыми угощал, которые в пирожки и булочки превращались… Мы думали сначала — само пройдет, но становилось только хуже. Повели к неврологу, к психиатру… вот и определили ПТСР… с тех пор и лечим…

— Помогает?

— Помогает… В городе все как рукой снимает, хотя он и там выдумывает, но про другое… а вот как сюда приезжаем, на отдых, поближе к лесу — так все по-новой… опять рассказы про лешего, про кикимор, и еще вот про Михаила Ивановича… как прознал, что он здесь, в пансионате, работает, так и про него начал сочинять: то он у него — леший, то вообще лесной царь, который всеми зверями командует… а на самом деле, он этого Михаила Ивановича и не видел больше ни разу! Врач говорит — это ничего, просто вплетает в фантазии разных людей, приписывает им сказочные свойства…

— У врачей всегда хорошие объяснения…

— Ну вот вы меня понимаете, Алёнушка! — Ираида Никитична положила руку ей на запястье и с чувством пожала. -Скажу вам как на духу — ни мать, ни отец с ним особо не занимаются, так уж у нас получилось в семье… После того случая он и живет постоянно со мной, а не с ними… и все бы ничего, я справляюсь, но вот как начинаются опять эти выдумки про леших, так прямо холодею! Вы простите, простите, что навязываюсь к вам со своей бедой… Алёшеньку ни волновать нельзя, ни ругать — врач строго запретил, но и поощрять его фантазии, подыгрывать — тоже нельзя! Да и перед персоналом неудобно, он вечно к ним с разговорами на эти темы пристает… Вот и прыгаю с ноги на ногу!

— Я понимаю… — Алёна и в самом деле начала намного лучше понимать, что случилось полтора года назад, и как пятилетнего ребенка угораздило пропасть в лесу.

Разговор, однако, пришлось прервать, потому что вернулся Алёшка с заказанным кофе. Он торжественно вручил бабушке высокую кружку, с шапкой взбитых сливок и легким пеплом корицы — а затем со строгостью ревизора проверил, не избавилась ли «девушка с косой» от первоцветов, подаренных ей местным лешим:

— Смотри, не выбрасывай, и никому не отдавай! А то как Михаил Иванович тебя потом узнает?

На подобный вопрос из уст взрослого можно было ответить резко — дескать, кто захочет, тот узнает и без цветов — но с чувствительным чужим ребенком следовало обходиться бережно.

Алёне пришлось собрать все свои небогатые знания по психологии дошкольников и проявить чудеса дипломатии, чтобы распрощаться с новыми знакомыми и все-таки сбежать из ресторана раньше, чем туда придут протрезвевшие и выспавшиеся Эля с Денисом.

Ее ждал лес… Местное царство-государство, где, как положено, был свой правитель, повелевающий деревьями, птицами и зверями, и разнообразными дикими тварями лесными. Алёна знала законы этого царства и старалась их соблюдать, а взамен лес делился с ней своей силой. Помогал снова начать дышать.

Лешего она совсем не боялась, по горькому опыту зная, что бояться на этом свете стоит только людей.

ГЛАВА 3. Лешаки из артели

Серый мир в Яви. Подворье лесовиков Верейских

— Ну что, большак, повидал ты отсуленную-то, аль нет? — вопросила бабка-лешачиха, ставя на стол дымящийся горшок с грибной похлебкой.

Михайло Верейский, здешних мест хозяин, совсем еще молодой по лешачьим меркам, уже носил почетное прозвание большака лесной артели. Разговоров лишних он не любил, а не в меру любопытных, бывало, заводил на болото или в бурелом; но бабка-лешачиха — не то, что глупая деревенская сплетница. Своя. С нею можно было и поделиться, даже и совета спросить.

Пниха сложила руки на животе, ждала с деланным смирением — что скажет хозяин…

Михайло сверкнул свинцово-серыми глазами из-под густых бровей и ответствовал:

— Повидал.

— А она-то тебя видала, признала?

— Не видала, а если б и видала — не признала бы.

— Первоцветы-то хоть взяла?

— Взяла, да сперва брать не хотела…

— Да с чего ж так-то?

— Да уж вот так вот. Малец наш, найденыш, ее насилу уговорил. Только все равно без толку… не внятно ей.

— Эвона как! — бабка Пниха сочувственно кивнула и принялась разливать похлебку по деревянным мискам — ни капельки мимо не проронила, как всегда.

Трое взрослых лешаков из Верейской артели, и пара лешачат, по малолетству ни к людям, ни на лесные работы не ходивших, но помогавших Пнихе по хозяйству, жадно смотрели на еду; но никто порядка не нарушал: дождались, пока Михайло-большак снимет пробу да стукнет по горшку ложкой. Тогда и взрослые, и малые сразу накинулись, и сами весело застучали ложками, на разговоры больше не отвлекались. К чему досужая болтовня о суетных людских делах, о далекой еще свадьбе большака, когда на столе бабкина вкуснотища из лесных грибов, вкусных кореньев да пряных трав!

А все ж таки, когда миски опустели наполовину, уши лешаковские навострились заново, и языки зачесались.

— Дозволь слово молвить, старшой… — прохрипел Аук, путаник лесной и первый проказник в артели, у людей в теремах подвизавшийся «проводником-экскурсоводом».

— Говори, — разрешил Михайло.

— Знаю я, чего невеста твоя фордыбачит… Мне Маринка-Ягодница напела: ее баенник, тварь ушастая, с толку сбил! Щепочку-зацепочку в купальню подложил, та подарочек приняла — а щепочка, как водится, с утра и зацвела! Вот и попали к ней подснежники прежде твоих… она и решила, невеста-то, что чертов подвох, али шутка чья.

— Баенник… опять за свое, стало быть. Воду мутит, дело портит, чужим девкам косицы крутит… Мокрица клятая! — Пниха чуть не плюнула с досады.

Михайло ничего не ответил, но и самый маленький лешачонок понял бы, что большак услышанное на ус намотал. И баеннику лучше бы поостеречься, даже носа не казать из своего мокрого царства… и девку, высшим законом другому назначенную, за три версты обходить.

— Ты не кручинься, хозяин! — вмешался Подкоряжный, лешак угрюмый, да умный:

— Куда девка денется? Она ж отсуленная тебе. Никто этого изменить не в силах.

Ручища хозяина захватила встрепанные рыжие кудри, сердито пригладила на левую сторону; зычный голос прогудел медным колоколом:

— Отсуленная она, а сама того не ведает. Город ей зрение затуманил, да и сестра, ведьмино отродье, много крови поперепортила. Вот и живет, как во сне: чуять — чует, а ведать — не ведает.

— Ну можа, тогда все к ней наведаемся — артельно? Заодно и баенника пуганем, и всю его семейку мокрую, а то, вишь, уважение совсем забыли! — деловито предложил Аук.

— На чужую грядку лезут! — поддакнула Пниха и подала пироги.

— Не надо артельно! Ежели она большака сразу не признала, так нас тем более не признает… Напужается, да и все, какая уж тут сватьба! — возразил Подкоряжный, и брат его, молчаливый Моховой, согласно кивнул: дескать, без толку артелью соваться в чужие сердечные дела.

— Да хоть бы и напужается! — не отступал Аук, подмечая, что Михайло-большак, хоть и молчит насупленно, слушает ох как внимательно. — Кто треску боится — пущай в лес и не ходит!

Облизал ложку, потянулся за пирогом с крапивой и яйцами, откусил сразу половину, чинно прожевал и только потом снова повел речь:

— Вот, допустим, сберётся она в лесу погулять…

— Да уж собралась… — усмехнулся Михайло-большак, глаза на миг полыхнули огнем болотным. — Слышу — до ближней просеки дошла.

— Ну так и чего ж мы высиживаем-выжидаем? — Аук аж зашелся от возмущения, затряс зеленоватыми лохмами, замахал костистой рукой с широкой ладонью. — Встренули бы мы ее, значит, на самой опушке, с шумом и громом, по-нашему… с горочки прокатили… на деревцах покачали… так, глядишь, у нее глазоньки и откроются!

— А и впрямь… — на сей раз поддержал Подкоряжный, отвесил по подзатыльнику лешачатам, чтоб вперед взрослых не совались за пирогами, и хохотнул:

— Большак, отпусти погулять! Зима-то долгая, до Зимобора (1) еще подождать придется, а попроказить охота! Сватовство так сватовство!

— Эй, шалые, ну-тко, охолоните! — Михайло нахмурился, чуть приподнял палец — погрозил, и лешаки, взрослые и малые, тотчас притихли. — Сам знаю, что и когда мне делать, советовать вас не просил… И чтоб без спросу да без разрешения моего, никто из вас не совался ни в терема, ни в баню! К девке ж и близко не подходить, не баловать, напужаете зазря — не пожалею! Все уразумели?

Артельные переглянулись, лешачата на всякий случай нырнули под стол, и Подкоряжный ответил за всех:

— Уразумели, большак. Не сумлевайся, Михайло Буянович.

— Ну, то-то же! И полно болтать: пироги простынут, и малым пожевать охота, а у вас зубья, как в смоле, в сплетнях завязли…

Возражать лешаки не посмели, да и ни к чему вовсе возражать старшому: он завсегда лучше знает, как дело повернуть. Потому правит и подворьем, и артелью, и всеми лесами Верейскими на много вёрст вокруг, от Можайска до Боровска…

Правит твердою рукой, мудро и справедливо; со своих спрашивает строго, но зазря не обижает и чужим в обиду никогда не дает — да чужакам к Верейским лучше и вовсе не соваться, если жизнь дорога. И с людьми окрестными Михайло Буянович живет в ладу и мире, как предками заповедано, и названным отцом — Буяном Косматовичем — завещано.

****

Мир людей в Яви.

Подмосковье. Пансионат «Пленэр» и окрестности.

Мечта Алёны в одиночестве побродить в местной глуши так и не сбылась.

Выбравшись за территорию пансионата, она хотела пойти по указателю“Экотропа: прогулочный маршрут 3,5 км»; но едва успела с должным почтением вступить под сень могучих вековых дубов и корабельных сосен, как у нее образовалась компания.

Для начала кто-то позвал веселым голосом:

— Ау! Ау! — и не понять, откуда: то ли сзади, то ли сбоку.

Алёна не спешила откликаться, наоборот, ускорила шаг в надежде обогнать «аукальщика» раньше, чем он (или она) покажется на тропинке… но не тут-то было. Лес начал свою игру с ней. С еловой верхушки свалился ком снега, осыпал голову и плечи холодным конфетти, запорошил глаза.

— Ох, ну зачем, хозяин… зачем… за что… Я же ничего не сделала, ни веточки не тронула, только вошла! — пробормотала Алёна, проморгавшись, но ответом стал второй снежок, прилетевший в спину. И пустила его человеческая рука.

Голос снова позвал:

— Эй, барышня! Барышня в красном шарфике!

Алёна оглянулась и увидела «диво дивное»: две молодых сосны срослись стволами и выгнулись так причудливо, что образовали подобие перголы или калитки… или прохода в параллельный мир… Насладиться зрелищем она не успела — прямо перед ней, откуда ни возьмись, выскочила Марина, вчерашняя банщица, и замахала рукой:

— Постой, Алёнка, подожди меня! Пойдем вместе…

На фамильярное «Алёнка» от едва знакомой девицы можно было и рассердиться, но сердиться почему-то не хотелось. Не долго думая, она кивнула в знак согласия и уточнила:

— А куда мы пойдем?..

— На Кудыкину гору! Ты же на ближнюю просеку путь держишь, а потом — к оврагу?

— Не знаю… наверное… если туда ведет экотропа.

— Туда, туда! — засмеялась Марина. Преодолела преграду в виде небольшого сугроба, подошла поближе и по-свойски подхватила «барышню» под руку:

— Экотропа, конечно, и до Лукоморья доведет, и до Тридевятого царства, но лучше я тебя провожу… Со мной надежнее! Ты же ведь не против?

— Да нет…

Будь на месте Алёны ее сестра — без обиняков заявила бы, что против. Пообещала бы, что пожалуется администратору на хамский персонал, не умеющий держать дистанцию с гостями. А чтобы урок этикета получше усвоился, Эля не преминула бы добавить, что с нищебродами не общалась даже в детстве. На сладенькое же — высмеяла бы Маринин зеленый пуховик типа «гигантская гусеница», громадные серые валенки, пуховый «бабушкин» платок — и самое главное, объемистую плетеную корзинку…

Дескать, «куда это ты собралась, недотепа деревенская? За подснежниками или за мухоморами? Наверное, таблетки психиатрические принять забыла!»

Да, Эльмира поступила бы именно так, и, пожалуй, заставила бы Марину ретироваться с позором… но то — Эльмира. Сестры Куропаткины отличались, как день и ночь, даром, что были сводными, а не родными. Эля о чужих чувствах не радела, правду-матку рубила сплеча, Алёну же считала рохлей, «нежной фиалкой», которая деликатничает где не надо.

Это было отчасти справедливо. От чужой напористости Алёна терялась, а нахамить человеку в лицо или оскорбить могла только в самых крайных случаях, когда грозила настоящая опасность… К счастью, нынешняя ситуация была мирной и не требовала радикальных мер. Алёне нравилась Марина. Некоторое нахальство резвой банщицы скорее веселило, чем раздражало. В глубине груди опять возникло чувство, что они — давние подруги, и от него становилось тепло и уютно, как в кресле у печки.

Марина, потянув за рукав, прервала ее размышления:

— Эй, Алёнка, ты что, спишь наяву?

— Нет… просто задумалась, прости.

— Так ты на ходу думай! Пойдем скорее, а то к обеду не успеем вернуться…

— Ладно, только давай не бегом… Тропинка скользкая, как бы не шлепнуться!

— Ничего, дальше земли не упадешь! — хихикнула новая подруга.

Пару минут они молча шли рядом, пока с языка Алёны все-таки не сорвался вопрос:

— А зачем тебе корзинка?.. Для грибов и ягод вроде не сезон еще!

— А для подснежников!..

«Боже мой, и она туда же!.. Тут все сговорились, что ли?.. Или помешались?» — Алёна даже огляделась исподтишка: не видно ли где скрытой камеры? Может, у местных аниматоров принято разыгрывать гостей, изображая леших, водяных и русалок, и прятать в зимнем лесу волшебные подарочки? — однако ничего подозрительного она не заметила.

Марина как будто прочитала ее мысли и развеселилась еще больше:

— А что ты так удивляешься? Места тут волшебные, заговоренные… В лесу много всего интересного хозяева пораскидали да поразвели… Вот и подснежники имеются, чуть ли не круглый год цветут! Только места знать надо! Я, значит, под пеньками цветочки собираю, да на ресепшн отношу… а там уж мы всей ночной сменой перебираем, букетики составляем и за денежку продаем… Думаешь, откуда кавалеры свои букетики берут, чтобы романтичных дамочек очаровывать?

— Да я-то уж размечталась о Лесном царе… — Алена добавила своему голосу достаточно иронии, чтобы Марина не подумала, что городская барышня купилась на ее побасенку.

Попутчица же упоминанию о Лесном царе как будто и не удивилась вовсе:

— Ну да… этот может, если захочет, и цветами осыпать в самый мороз, а то и жемчугами да самоцветами одарить. Если кто приглянется…

— Жемчугами и самоцветами? Вот мне бы они пригодились… если честно — побольше, чем цветы, — вздохнула Алёна и ничуть не покривила душой. — Хорошая история, Марин. Жалко, что я в сказки волшебные больше не верю.

— А вот и зря! Кто ни во что не верит — тот живет от печки до двери…

— Значит, мне не повезло. Я ведь примерно так и живу в последнее время.

— А почему?

— Так получилось… это долгая история.

— Расскажи!

— Сначала ты — про подснежники. Откуда вы их все-таки берете в такое время?.. Мне вот мальчишка сегодня за завтраком притащил персональный букетик от некоего Михаила Ивановича, но так и не смог объяснить, кто это такой… Он из ваших?..

Марина неопределенно пожала плечами и, не дав ответа ни на один вопрос, пропела:

— Для тебяаа рассветы и туманы, для тебяаа цветочные поляны!..

Алёна поняла, что настаивать нет смысла: прямо сейчас Маринка ничего ей не расскажет про сентиментально настроенного Михаила Ивановича — то ли егеря, то ли истопника, то ли мастерового иной специальности. А вызнать про него подробнее все-таки хотелось: хотя бы ради того, чтобы остудить неподобающий пыл… и попросить больше никогда так не делать. Не дарить весенних цветов посреди зимней стужи, не подсылать почтовыми голубями трогательных мальчишек, что от тоски по родителям буйно фантазируют, верят в сказки и первому встречному.

— Ладно, допустим, подснежники из оранжереи, или вам на заказ привозят… ну а все-таки, куда ты с корзинкой собралась?

— К бабушке за пирожками! — Марина веселилась вовсю, и Алёна, как ни старалась сохранить серьезность, не справлялась: улыбка сама собой ползла на губы.

— Опять разыгрываешь…

— Да вот ни разу! Правда к бабушке — и правда за пирожками! У нас, Алёнка, кондитер недавно сбежал… Нового еще не наняли, а шеф-повар у нас больше по мясным да банкетным блюдам, так что поварята с заказами на выпечку едва справляются… Вот и приходится кое-что на подряд отдавать.

Девушки тем временем довольно сильно углубились в лес — пансионат давно исчез из виду, и дороги не было слышно; и Алёна с сомнением спросила:

— Что же это, ваша бабушка-пирожница в самой глуши живет?

— Ну, не в такой уж глуши… и не на краю болота! За ближней просекой, где тропа заканчивается, начинается бор сосновый, там ягод, грибов — видимо-невидимо, вот бабушка среди всего этого богатства домик себе и обустроила. Живет себе и живет, пирожки печет, кисели варит…

— А как ее зовут?

— Древляна Грибовна…

— Как?!

— Ой, ну если сложно запомнить, то можно и попроще — Дарья Григорьевна! Она не обижается.

Необычное имя бабушки-пирожницы, вкупе с местом ее проживания, было, несомненно, интересным поворотом сюжета, и в другое время Алёна непременно продолжила бы расспросы… однако путы материального мира держали цепко. И сознание зацепилось совсем за другую деталь, упомянутую спутницей:

— Значит, вы кондитера ищете? Бабушке вашей ведь наверняка трудно на весь пансионат печь…

— Ищем, ищем, но найти пока никого не можем. — Марина развела руками. — Директору никто не нравится… если первый этап — собеседование — и проходят, то на «полевых испытаниях» заваливаются.

— А почему? — интерес Алёны был отнюдь не праздным, у нее даже сердце забилось гораздо сильней, чем при нежданном появлении первоцветов.

— А потому, подруга, что работать на кухне нашей — это не для слабонервных! Смены долгие, блюда сложные, и по спецзаказам надо изворачиваться, если клиент какой-нибудь трехэтажный каравай или торт в виде Спасской башни возжелает, и в неделю — всего один обязательный выходной, второй -«плавающий», значит, как повезет… ну а если теремок наш забит под завязку, то никакого отдыха, пока гости малость не разъедутся! В сезон и под праздники что шеф-повар, что поварята, что кондитер — в мыле с ног до головы, даже если бабушка Пниха… Древляна Грибовна… с готовкой подсобляет!

— Да, весело тут у вас… — улыбнулась Алёна, с удовольствием представив милую ее сердцу ресторанную кухню и «дым коромыслом». На лице Марины проступила смесь удивления и одобрения:

— Что, неужели не испугалась?

— А чего бояться? Нормальная работа для ресторана в пансионате такого класса, как «Пленэр»…

— Ага, ага… ну так я тебя попугаю еще: знаешь, у нас люди-то работают тоже не совсем обычные… к ним привыкнуть надо, подход найти… Если не сладишь, то худо будет… думаешь, просто так от нас кондитер сбежал?

— Да я уж поняла, что непростое у вас местечко…

— И не боишься все равно?

— Нет. Я с детства работы не боюсь. У меня с бывшим мужем пару лет была своя кондитерская… кафе… И все это время я роздыху не знала, но знаешь, мне в радость было… не то, что сейчас.

— Эвона как… У тебя, значит, и муж имелся?

— Имелся…

— И куда ж подевался?

Алёну снова покоробила Маринкина настырность, она уж набрала воздуха, чтобы все-таки дать новой подружке от ворот поворот… но натолкнулась на сочувственный и по-настоящему теплый взгляд. На душе будто просветлело, стало легче дышать. Маринка не праздно любопыствовала, а лечила ее, как ведунья, заранее зная, где болит, и какое снадобье потребно для душевной раны. Давным-давно забытое чувство — что тебя не просто слушают, но и слышат.

— Ну, куда мужья деваются?.. Растворился, как сахар. Бросил с долгами и сбежал.

— Хорош барин!.. Чего ж ты сразу не рассмотрела, что он с гнильцой?.. Ты ведь видящая, как и я… знаю, что так, не отмазывайся…

— Я и не отмазываюсь, — вздохнула Алёна, и с удивлением ощутила, что ей легко рассказывать — как будто не про себя, не про свою несчастливую женскую долюшку, а про героиню сериала или книжки:

— Наверное, я не на то смотрела. Поженились мы с Олегом быстро — и месяца не повстречались, как он меня в ЗАГС позвал. И все так романтично обставил, в любви клялся, обещал беречь и заботиться, и все такое…

— Известное дело, обещать они все мастера… ты и поверила, потому что хотела, да?

— Ну что-то вроде того… Мне всего двадцать лет было. Нет, Олег мне нравился, конечно, очень нравился — парень был красивый, видный, с характером… язык хорошо подвешен, и такие планы грандиозные строил, такие перспективы рисовал! Если б все получилось, как Олежа рассказывал, у нас, наверное, уже ресторан был в центре Москвы, или отель, не хуже «Пленэра», где-нибудь под Звенигородом… Вот только не получилось. Поженились, переехали ко мне — у меня квартира была, однушечка, мама в наследство оставила — и…

— Понятно… уговорил тебя твой Олежа однушечку заложить, и денежки ему отдать, да?

— Ну не совсем так — в общий бизнес вложить… а я и не против была, очень мне хотелось свое кафе. Университет даже бросила, на последнем курсе… и в работу впряглась, как бурлак в лямку. Так и тянула целых три года, пока кризис не грянул, и все прахом не пошло.

— А Олежа твой что?

— Ну что? Полгода ругались, однажды он в сердцах чуть не убил меня… Разъехались, тем более, что мою квартиру банк забрал. Развелись по суду, хоть делить было особенно нечего, кредиторы все загребли… но он даже в суд не явился, разводился по доверенности. Кредиты все на мне висели, а он боялся, что его все равно притянут…

— И надо было притянуть, скотину такую! — зло сказала Марина и так взмахнула корзинкой, словно готовилась гранату метнуть.

— А я б на него порчу навела… заговор бы такой наложила, что никогда ничего больше не встало… даже не шевельнулось! В общем-то, еще и не поздно, если хочешь… могу помочь! Поворожу на полную луну — мало твоему Олеже не покажется!

— Да ты что такое мелешь!.. Типун тебе на язык! — темный страх и гнев поднялись у Алёны из самого нутра, как болотная вода, обожгли горло… она закашлялась, прижала ладонь туда, где таился спасительный крестик, надетый на шею еще покойной матерью:

— Никогда мне подобного не предлагай!..

— Ладно, ладно… Чего ты отшатнулась-то, обмерла вся? Я ж так, в шутку…

— Ничего себе шуточки — порча… Грех это, тяжелый грех перед Богом! И поверь, я не понаслышке знаю…

— Ну, ну, остынь, я тоже слыхала кое-чего! А видала еще больше! — пробурчала собеседница и усмехнулась.

— Очень рада за тебя! — Алёна сделала шаг в сторону с тропы, но Марина снова ухватила ее за рукав и удержала:

— Эй, стой, не надо, заплутаешь!.. А мне потом за тебя перед большаком отвечать…

— Перед кем?..

— Потом расскажу… сперва давай помиримся! — Маринка потрясла Алёну за руку, как в детстве, и ладонь, пальцы налились теплой тяжестью — ни поднять, ни сжать, ни пошевелить…

Усталость вдруг навалилась на плечи, словно в пути прошло много часов, но страха не было. Она стояла посреди заснеженной поляны, в окружении дубов и сосен, и словно во сне — слушала, что говорит попутчица:

— Я не какая-нибудь ведьмака черная, ты не думай! Обычная лесовичка, из местной артели… по прозванию Ягодница… зла я вашему брату и сестре не делаю, но если кто плохо себя ведет — могу и наказать! Мы тут, Верейские, все такие: за добро и справедливость стоим, но знаешь, к кому жалостные, а кому и безжалостные… ну, чего ты обмерла-то опять? Неужели не знала, куда приехала?

Примечание:

1) Зимобор — народное название Благовещения, 25 марта по старому стилю — 7 апреля по новому. Согласно поверьям, накануне (6 апреля) лешие выходят из-под земли, просыпаются от спячки и начинают снова проказить в лесу.

ГЛАВА 4. Разбор полетов

«Говорю же вам, что за всякое праздное слово,

какое скажут люди, дадут они ответ в день суда:

ибо от слов своих оправдаешься и от слов своих осудишься».

(Евангелие от Матфея, 12:36)

Элька, должно быть, в окно увидела, что Алёна подходит к корпусу — потому что встретила сестру на пороге номера, уперев руки в боки, и с фирменным выражением лица «умри все живое». Денис отсутствовал: он не любил быть ни свидетелем, ни тем более участником сестринских «разборов полетов», и благоразумно смылся в бильярдную или в тир.

— Привет… — Алёна знала, что улыбка и доброе слово творят чудеса, и попробовала подступиться к своему семейному церберу с налета — протянула Эльке аппетитно пахнущий сверток:

— Тут места в округе обалденные, я загулялась немного… забыла о времени… зато пирожков принесла, смотри, какие!

Попытка засчитана не была.

— Ах, пирожкииии!.. Я тебе сейчас эти пирожки знаешь куда засуну? — прошипела Эля, втолкнула сестру в комнату, и, не успев толком притворить дверь, не дав и слова сказать в оправдание, начала орать:

— Ты в своем уме, стерва?! Ты что творишь вообще?! Сваливаешь с утра по-тихому, как крыса, пользуясь тем, что мы проспали — и ни ответа, ни минета! На звонки не отвечаешь… как будто так и надо!

— Я не слышала звонков… там, где я гуляла, плохо ловит сеть…

— Не слышала ты, как же! Мозги у тебя плохо ловят, а не сеть, корова! — Эльмира закатила глаза и состроила гримасу, словно ей под нос подсунули коровью лепешку или шлепок болотной жижи:

— За каким хреном, скажи, я тебе новый телефон купила вместо твоего допотопного старья?! Еще модель хорошую выбирала… Тварь ты нищая и неблагодарная! И почему, объясните, мадам Куропаткина, мы с Дэном вместо нормального отдыха должны тебя с собаками разыскивать, пока ты с каким-то бомжом очередным по закоулкам отираешься?! Цветы он ей, видите ли, дарит… Позорище… Да что удивляться-то — на тебя теперь только бомж и позарится! А колбаски копченой он тебе не предложил, нет? Водочкой запить где-нибудь под сосенкой?

Алёна, хоть и готовилась к семейному скандалу, не ожидала, что на нее обрушится такой шквал унизительных попреков… Эльмира не выбирала слов — наоборот, нажимала на все известные ей болевые точки. Оставалось только удивляться, где бдительная сестрица, мнящая себя столбовой дворянкой, успела раздобыть сведения.

Алёна села на кровать и снова ощутила на шее тяжелое ярмо, свинцовый груз, о котором сумела ненадолго позабыть, пока гуляла с Маринкой-Ягодницей по вотчине лешаков Верейских. Сладкое чувство свободы, посетившее ее там, было иллюзией. Стоило вернуться — и цепкий капкан неприглядной реальности напомнил о себе. Острые зубья еще больней впились в ошметки души. В самой глубине существа, как в трясине, заворочался и стал закипать безудержный гнев… хотелось высказаться по полной, и тоже -заорать в ответ, или даже встряхнуть сестрицу за плечи, отвесить ей знатного леща!

Вот только не было у нее пока что права так поступать. Не хотелось оказаться «тварью неблагодарной и нищей», что берет еду — но кусает кормящую руку.

Алёна закрыла глаза, представила себе реку… холодную, спокойную реку, что катит и катит свои волны по руслу, катит в сторону моря, и никакие пороги, никакие ветры и бури не собьют ее с пути… Вдохнула, выдохнула и сказала как можно спокойнее:

— Ты, кажется, больше меня знаешь, где я гуляла и с кем. Про какого «бомжа» ты говоришь, что за дикие выдумки?

— Ах, ты еще и огрызаться вздумала, отговариваться?! Выдумки — это по твоей части! С самого детства такая была — врунья, да еще и дура впридачу!

— Ты не ответила на вопрос… откуда ты взяла, что я гуляла с бомжом?

— Да уж осведомили добрые люди! Поболтала кое с кем в столовой, потом к администратору пошла… Они мне все и рассказали, как миленькие! И про подснежники, и про Михал Иваныча… Ты что, не знаешь, как я умею с персоналом работать?

— Знаю… у тебя на фирме больше года мало кто задерживается.

— Ой-ой-ой, вы посмотрите! Ты, может, меня вздумала бизнесу учить? За собой следи, что ты творишь, предпринимательница хренова! Сперва жулика и альфонса себе нашла, все деньги спустила, квартиру пролюбила… а теперь того хлеще, на сельский пролетариат перешла! Идиотка поганая! Смотри, если подцепишь чего-нибудь после своих похождений — я тебе ни врачей, ни аборт оплачивать не буду!

— Я у тебя и не прошу ничего… но и отчитываться не собираюсь! — Алёна подняла голову, и Эля вдруг смешалась под ее взглядом, умолкла и отступила… но передышка была недолгой. Сестра тоже вдохнула и выдохнула, потрясла головой, как боксер, пропустивший удар, и снова ринулась в бой:

— Вот начнешь опять зарабатывать, наскребешь на съемную конуру — тогда и перестанешь отчитываться! А пока я плачу по твоим счетам, и еду, и шмотки тебе покупаю, и на отдых вожу — будешь, как миленькая! Мой дом- мои правила! Ты забыла, о чем мы с тобой договаривались, когда ты ко мне переезжала?

— Я все помню, Элечка… помню все твои условия. Ты меня даже заставила бумагу подписать. Только знаешь что? Наш контракт заканчивается.

— В смысле?..

Алёне очень хотелось ответить: «В коромысле!» — но она заставила себя прикусить язык. Тушить костер керосином — плохая идея, и для морального удовлетворения вполне хватило обескураженного выражения на красивом сестрином лице.

— Можешь меня поздравить: я нашла нормальную работу и жилье. Так что твои мучения скоро закончатся, вместе с расходами на мое содержание. А я понемногу начну выплачивать тебе долг.

Эльмира явно не ожидала такого афронта, но попыталась парировать и обесценить услышанное:

— Где ты нашла работу и жилье?.. В лесу под корягой — или в штанах у своего бомжа?.. И сколько ж он тебе пообещал за отсосы перед сном… и за право бесплатно жить у него в бытовке?

— Я… — больше Алёна ничего не успела сказать: здоровенный изогнутый кусок коряги, висевший под потолком в качестве элемента природного дизайна, каким-то волшебным образом освободился от крепления — и прилетел сестре точно в макушку. Эля охнула и кулем осела на пол… схватилась за голову и открыла рот.

— Тише, молчи!.. Молчи! — Алёну бросило одновременно в жар и в холод — стоило представить, что произойдет, если изо рта сестры, вместо слов раскаяния, польется отменная брань. Она ощущала кожей, что в игру снова вмешались местные соседи — потому что здесь, в тихом патриархальном местечке, в вотчине Верейских, действовали свои законы и правила. Незнание правил не освобождало от ответственности, и нарушители быстренько получали по голове, чаще всего в прямом смысле слова.

— Оййй, дуууура… вот же ты дура… -тоненько провыла сестра, на время превратившись из взрослой мегеры в обиженную маленькую девочку, у которой «вава» от злой коряги.

— Кто из нас дура — мы еще обсудим… -Алёна обхватила Эльмиру за плечи и бегло осмотрела «место прилета»: крови не было, но в гуще светло-рыжих волос набухала шишка.

— Ты как себя чувствуешь? Голова не кружится?