Михаил Горевич. Симфония имён
Поэзия Марины Саввиных — явление, более чем значительное в современной русской литературе. Её слово — чувственное, эмоциональное и — одновременно — выверенное логикой и культурой Востока и Запада. Это слово само по себе удивительно и представляет огромную ценность. Но поскольку Марина Саввиных — истинный творец, то и слово её — пророческое, о наиболее важном и существенном. Книга, которая сейчас перед глазами читателя, — это книга о возможности человека противостоять распаду, который поразил наш яблоневый мир, такой прекрасный, с радугой многоцветья и юными надеждами на общую доброту и счастье. Время Апокалипсиса приблизилось, Армагеддон у порога, и все же каждый, имеющий силу, должен выйти на битву.
Первое стихотворение книги — «Люцифер» — сразу же задает ведущий мотив:
Чтоб дышала костром при кресте
Не руин зачумлённых зараза,
А танцующая в темноте
Легендарная Роза Шираза…
Это — цель трагического поединка, единоборства художника и дьявола… Зло не одолеть в одиночку. Это понятно автору. Поэтому возникает необходимость — связи, соединения. Нужно со-единиться. И не только нынешним художникам, но и культурным мирам их, версиям целого судьбы и пространств реальной жизни. Такое единство — опора и суть поэзии Марины Саввиных.
Я бы определил это особенное свойство — как «мифологическое сложение». Так в мифе ни одно из имён не отвергается, но все вместе они создают неделимое. И не только в языческом мифе. Достаточно произнести «Троица».
Можно было бы сравнить такое «сложение» с оркестром. Вот он исполняет партию на два голоса — стихотворений давних и сегодняшних. И эти голоса звучат как один, собственный голос поэта.
Ты прав, Господь, что не вложил мне в руки
Готовых истин круглые плоды.
(из книги «Символ веры» 1991 г.)
и
Он пугается визга и лая,
Озираясь на шорох и скрип.
Первое — об изгнании из Эдема, из мертвых кругов судьбы — к свободе, которая разрешает человеку самому искать путь между святостью и грехом, второе — об Эдипе, рабе рока. А переплетение этих голосов — единая музыка европейской культуры.
Когда в одной из начальных сцен «Игры в бисер» Герман Гессе заставляет Йозефа Кнехта взять в руки скрипку, а мастер музыки усаживается за фортепиано, мы вполне принимаем этот дуэт. У нас не
возникает ни малейшей мысли о его «неправильности». Но, возможно,
более сильным воздействием обладала бы сцена, в которой мастер берет в руки флейту, а Йозеф — лиру. Здесь возник бы ряд подтекстов, которые не всегда ощущаются у Гессе…
Флейта — инструмент Дионисия, лира — Аполлона. Темная и солнечная стороны бытия, ночь и день духа. Единые и нераздельные. Это один из лейтмотивов симфонической поэзии Марины Саввиных.
Для античного человека — слепка античной культуры, — ни Дионисий, ни Аполлон не равны злу и добру, они равны каждый своей собственной партии в общей музыке. Хотя и тот, и другой противостоят хаосу, имеют собственное лицо и величину. Все же речь — о стихах. Они не бывают однозначны, если стихи. А здесь — так, стихи. И мы видим отблеск небес. Это и есть школа Эллады. Самое отвратительное, самое бессмысленное, злобное, случайно-хаотичное она — формой — поднимает до высот, стремится дать как прекрасное. Потому что обязанность искусства — заставить ждать утра, какой бы ни была тьма вокруг. Задача стихотворения, любого, всегда: дать человеку энергию — жить. Жить как человек, а не как дикий зверь. Видеть открытыми глазами свет Аполлона и внимать голосу флейты, чувственному, нагому, вечному зову плоти.
Ах, эти флейты, особенно возбуждающие на пирах, — среди мужчин могло не быть женщин, но флейтистка, держащая в руках свою «дудочку», была всегда…
Здесь для Марины Саввиных нет тайн. Она способна соединить богов Междуречья, Античности, идеи Возрождения в книге, в стихотворении:
И златую Иштар упокоит Феба
На жестоких холмах своих твёрдых персей.
Разумеется, «единство имен» отражено и в сотворенной культурой реальности — стирая имена прошлого, мы вносим разлад и, вместо чудесной музыки, получаем какофонию. Тогда как нужна полифония.
Объединение времен и объединение пространств. Из Владивостока, как некой исходной точки в творческом странствии Марины Саввиных —
Прости, что не завтра к высокой красе
Твоей припаду, как к спасительной чаше:
Мы к отчему небу приписаны все,
Пока ещё живы стремления наши —
пути идут по движению Солнца — в Сибирь, Осетию, Дагестан, Москву, Петербург и на Запад, к вечным камням Венеции…
Одна музыка, играемая разными инструментами. Но мелодия тревожна. Она передает очередное движение, поход Востока на изнемогающий в комфорте Запад. К возможным чумным руинам и «авангардным нотным рядам», к «шарманке постмодерна». И все же свет любви освещает все в мироздании Марины, и оттого битва не завершена. Не вражда религий в её мире
В ту весну — с предгорий вьюжных…
В ту страду — колёс и плах,
где Христос в цепях жемчужных
и рыдающий Аллах!
Здесь «сплетение Имён» для меня важнее даже великолепного соотношения с А. Блоком.
Многие образы этой книги — сложны, изощрённы, не до конца понятны. О чём это? Что это? Но надо же, в конце-то концов, относиться к поэзии не как к занятию «простенькому», а так, как должно обращаться к сложнейшему единству культурных начал и личного света, личного подсознания, личной тьмы поэта… в тёмном мире осмеливается он зажечь свечу и повести «игру в бисер» — партию единых, «лейбницевых» слов общего языка всех дисциплин.
И своих друзей назвала Марина Саввиных, посвятила им стихи, дала каждому важные слова о нём — для того, чтобы стал как можно более сплоченным ряд не сдавшихся, выстоял, победил. Так не сказано, но не сказано и о первенстве, а потому произнесено иное: нужно сомкнуть ряды, стать рядом, плечом к плечу с вечными, и не дать развалиться миру, не позволить человеку превратиться в йеху…
Марине Саввиных удалось высокой мерой таланта, труда и страдания создать не сборник стихотворений, но именно единую книгу — и заиграл оркестр, исполнил симфонию, будем верить, перед большим залом.
Свою книгу-симфонию Марина назвала «Невечерняя». Более точного и более емкого названия для прочитанного мною нет:
Пусть этот день лучом твоим посветит…
Пусть это небо почерк твой запомнит…
Пусть это море голосом твоим
Пифагорейским сферам отзовётся…
И пусть тепло горячих губ твоих
В костре плодоношенья — растворится…
Лампада невечерняя, пылай!
Марина Саввиных — неотъемлемое имя в нашей поэзии.
Москва, август 2013 г.
Люцифер
Не навеки ль отмаялся май
Над оврагами пальцы ломая?
Что ладони к вискам прижимаю —
За раскаянье не принимай!
Мариула ушла — не ищи…
Не взыщи — от седла и престола.
Аки пепел в холодной пещи —
Краснозём одичавшего дола…
И земля не родит, и печать —
Плотоядный оскал извращенца,
Потому что Пречистая мать
Для распятия носит Младенца!
Люцифер! Это — вызов Тебе!
Это значит — Я буду являться!
Значит, в нашей вселенской борьбе
Друг за друга нам вечно цепляться!
Я — Твой горб! Я — Твой гад на песке!
Поруганье Твоё и потеха!
Дребезжит в моём правом виске
Византийское чёрное эхо,
Чтоб дышала костром при кресте
Не руин зачумлённых зараза,
А танцующая в темноте
Легендарная Роза Шираза.
Из книги «Звезда путеводная»
1982 г.
Владивосток
Начало
Я знаю, я помню, где корни мои,
И чьих я, и где моё сердце зарыто,
Откуда те самые токи в крови,
Которыми я от начала прошита!
Вернусь! Но ещё не решила — когда.
Ступаю в туман и надеюсь на случай:
Земля под ногами суха и тверда,
А ветер навстречу — сырой и колючий…
Он рыбою пахнет и мокрым песком.
Он кажется жизни и смерти безмерней.
А мне этот город почти не знаком,
Огнями объятый в истоме вечерней —
На сопках у самого края земли:
Лишь волны да волны увидишь отсюда…
Загадочный город! Твои корабли…
Туманы и ветры… хандра и простуда…
И красные в мёрзлом ведёрке бычки,
И соль на губах, и болячки на пальцах…
Душа на твоих заколдованных пяльцах,
Клади же по ней золотые стежки!
Прости меня, Город, в своей высоте
За что-нибудь тёмное и нежилое!
На синем огне, на кленовом кресте
Моё небывалое тает былое…
Прости, что не завтра к высокой красе
Твоей припаду, как к спасительной чаше:
Мы к отчему небу приписаны все,
Пока ещё живы стремления наши,
Поэтому, видимо, мне и невмочь
Из речек твоих, как из Леты, напиться:
За мною колышется тяжкая ночь
И цокают звёздных оленей копытца…
***
Умейте радоваться солнечному лету,
Его дразнящей и тревожащей поре,
Закату позднему и раннему рассвету,
И синему дождю, и золотой жаре…
Умейте радоваться: лишь удары зноя,
Владыки полудня, рождают вкус воды,
И только ливня полотно льняное
Снимает пыль с души и шевелит сады,
И плотной завязью благословляет ветки,
И чёрный тротуар рассеянно кропит,
Покуда делятся во мгле тугие клетки,
И жизнь незримая клокочет и кипит!
Умейте ликовать! Хоть голосом, хоть взглядом!
Хоть в детской простоте — по лужам босиком,
Пока звенит июль, и август бродит рядом
С тяжёлым мёдом сот и с жёлтым рюкзаком.
Из книги «СИМВОЛ ВЕРЫ»
1991 г.
***
Не потому я изгнана из Рая,
Что к знанию осмелилась припасть!
Свобода, бесконечно дорогая,
Во мне Твою предвосхитила власть.
Ты прав, Господь, что не вложил мне в руки
Готовых истин круглые плоды:
Души неисцеляемые муки
Не горше тех, что молча вынес Ты.
***
Я — горе. Вот мой чёрный плащ.
А вот — верёвка и сума.
А это — память, мой палач,
Исчадье праздного ума.
Я — нищенка. Вот посох мой.
Песок растрескавшихся губ.
Пучок лучей над головой
Высок, торжественен и скуп.
На мне — проклятье. И за мной —
Ни свежих листьев, ни греха.
А пахнет дымом и сосной
И тихим злом сухого мха.
Я сплю на этом злобном мху,
А он так горек, сух и ржав,
Что я заплакать не могу,
Мой чёрный плащ к лицу прижав…
Небо полуночи
2011—2013
***
Люби меня…
Как свет в конце тоннеля…
Как ласточку, мелькнувшую в луче…
Как в полдень под конец Страстной недели
О милосердном просят палаче…
Как вопрошают пращуров ли, бога ль, —
Из бездны прегрешений и хвороб…
Как, может, возлюбил, очнувшись, Гоголь,
С поверхности к нему проникший в гроб
Звук по надгробью цокающих капель
И треск несуществующих стрекоз…
Как, обомлев, благословляют скальпель,
Цепляющий сознанье сквозь наркоз…
Когда надежды нет, и песня спета,
И каждый символ безнадёжно спет,
Люби — не как условие ответа…
Как сам ответ.
Феникс
Откуда эта пагубная страсть:
Ходить по искушениям и мукам,
Чтоб невзначай с Гармонией совпасть
И сделаться её бессмертным звуком?
Зачем, уже накликав столько бед,
К недостижимой истине стремиться?
Ведь всякий знает, что бессмертья нет,
Любовь — обман… покой нам только снится…
А всё равно — очнёшься в темноте —
Молекула платоновского шара —
И вот… среди вселенского пожара…
Тот звук… тот голос… очертанья те…
***
Последним числом високосного февраля
Отмечен конец не начавшегося романа.
Теперь отправляю превратности на поля,
Где ровный сюжет упирается в жесть бурьяна…
История старая. В сущности — ни о чём.
Зачем-то судьба по распутице вспять влекома.
А Белая Дама за левым твоим плечом,
Ты вряд ли поверишь, но мне хорошо знакома…
***
…только ставка…
В. Брюсов.
Жизнь — только ставка. Преферанс и покер.
Чем ближе к телу — тем заметней след.
Смотри! Мы обыграли Черный Джокер!
Разлуки — нет!
Жизнь — отторженье. Притяженье к свету…
Неумолим и беспощаден свет!
Разлуки нет. И встречи грешным нету.
Спасенья — нет.
***
Забудь его. Над морем мировым
Его судьба подвешена на нитке.
Нездешней жаждой дух его томим,
И лишь сыграют злую шутку с ним
Твои неосторожные попытки
Перехватить трепещущую нить
У чьей-то воли, злобно равнодушной, —
Ведь не дано тебе соединить
Ступени этой лестницы воздушной:
Твой голос — слаб, твой взгляд пристрастно слеп.
Любовь — не то, что светит обречённым.
Оставь ему его смертельный хлеб
И одинокий путь под солнцем чёрным.
Не тронь его ожогов, пожалей!
Не оставляй прорех на шатком крове!
И пусть не станет музыкой твоей
Тяжёлый шум его усталой крови
И пыточным свинцом его предел!
Не обессудь! Он был с тобою честен:
Не ждал тебя, не звал и не хотел.
Тебя здесь нет.
Твой выбор — неуместен.
***
Ускользнувшая точка отсчёта,
что едва не обрушила дом,
обрела себе место — всего-то
рядом с простеньким частным бытьём:
в полумраке, в прохладном пространстве,
между книжками — в пыльном ряду,
в смутном страхе и мелком тиранстве
у злорадствующих на виду…
Прикасаться не следует. Это
равносильно удару ножа.
В темноте изнывает кассета,
итальянскою страстью дрожа.
Но и музыке мы не подвластны —
Не любовники и не друзья…
Наш роман, a priori несчастный,
Ни придумать, ни вспомнить нельзя…
Что ж, давай… поиграем в вопросы.
Посмотри на меня и представь…
Отчего это жёлтые розы
в сновидениях странствуют вплавь?
Или — так: в раздвоенье недужном
Бесплатный фрагмент закончился.
Купите книгу, чтобы продолжить чтение.