Бесплатный фрагмент - Нет причин не улыбнуться

ПЫЛЕСОС

Надежкин был положительным человеком. Родился и был воспитан в обычной, но хорошей и любящей семье. По характеру излишне добрый и мягкий, он и атлетическим сложением не отличался. Ален Делоном назвать его тоже было нельзя, но и не страшок. Никогда не пробовал алкоголь и тем более не курил, а если видел людей, заливающих из граненого стакана в глотку собственного пищевода «огненную воду», то искренне ужасался такому зрелищу. Над ним посмеивались и даже издевались.

Обидеть такого всегда считалось великим грехом на Руси! Однако в Советском Союзе нашлись таковые, несмотря на то, что «строго следовали» моральному кодексу строителя коммунизма и по линии партийных и профсоюзных органов к ним претензий не было.

Закончив учебу в институте, женившись и приняв активное участие в появлении на свет дочки, Надежкин и свою собственную семью пытался строить по аналогии с семьей своих родителей — на принципах взаимной любви, трудолюбия и общих интересов.

По причине слабохарактерности, он совершенно не мог командовать, требовать или просто настаивать на своем. Его нельзя было представить спорящим с кем-то о чем-то с пеной на губах или сквернословящим, а уж ударить человека и вовсе было за пределами его понимания.

В противовес всем этим отсутствующим у него качествам и чертам характера, он мог предложить лишь «метод личного примера», который он считал наиболее действенным, не насильственным и единственно правильным. Именно этот метод главенствовал у его родителей, которые были неразлучны и все делали вместе. Отец не чурался браться и за женскую работу, после чего мать всегда присоединялась к нему и постепенно вытесняла его из процесса, а отец принимался за следующий, уже мужской фронт работ. Все это получалось у них играючи и выходило, как бы само собой разумеющимся. «Ведь так и должно быть в семье — ячейке общества коммунистического завтра!», — ошибочно думал маленький Надежкин.

Естественно, став семейным, он начал применять метод личного примера в отношении собственной супруги. Когда требовалось произвести в квартире давно не делавшуюся уборку, он брал в руки швабру и начинал убираться сам. В первое время он был абсолютно уверен в том, что его дражайшая супруга моментально метнется с постели и, обгоняя его, начнет протирать пыль с мебели. Если пора было готовить обед, то он начинал чистить картошку в надежде на то, что жена тут же бросится кипятить воду. Когда надо было вести дочку на прогулку, он начинал ее одевать в надежде на то, что его супруга подскочит с дивана и со словами: «Кто так одевает ребенка? Вот как надо одевать!». Он все надеялся, что в один прекрасный момент она, пронявшись его личным примером, запорхает рядом и весело защебечет, как часто делала его мама в детстве. Одним словом, Надежкин оправдывал свою фамилию на сто процентов. Он надеялся и ждал, что рано или поздно его метод заработает.

Однако, как ни старался Надежкин, метод личного примера в отношении его ненаглядной не работал в принципе. Жена имела к нему устойчивый иммунитет. Как только он начинал его демонстрировать, она тихонечко ускользала из квартиры, чтобы не мешать.

Ждать от нее отклика на личный пример было все равно, что верить в кристальную честность гаишника, задекларировавшего «бабки» срубленные на «большой дороге».

В одиночку он заканчивал уборку, в одиночку варил обед, а уж ежедневное мытье посуды и стирка стали его прямыми обязанностями. Супруге и этого казалось мало. Даже подмывать дочку приходилось Надежкину, несмотря на то, что по мере взросления девочки они оба начинали стесняться этого. Ему стыдно было признаться самому себе в том, что он перестал гладить белье. Не успевал, а ведь у них в семье не только гладили, но и крахмалили белье. Он пытался представить свою законную жену, ловко орудующей электрическим утюжком, и не мог.

Правда, иногда она оправдывала свое безделье отсутствием пылесоса. Это была достаточно дефицитная вещь в то время, и в их маленьком городке купить ее было проблематично. Надежкин входил в ее положение и винил себя за то, что не может достать по блату пылесос. Смиренно выслушивал претензии от жены на предмет того, что не является пробивным, и соглашался с ней.

«Ну, а что же супруга?», — вправе спросить читатель. Да, у нее было хобби, но об этом чуть ниже.

Тем не менее, свою жизнь Надежкин считал вполне сложившейся и не чаял души ни в обожаемой супруге, ни в маленькой дочке.

Вот почему, оказавшись в командировке в Краевом центре, он все свободное время посвящал поискам этого самого пылесоса, объезжая на троллейбусе отдаленные универмаги Хабаровска. И чудо свершилось! Уже к самому закрытию одного из магазинов как раз в последний день квартала пылесосы «выбросили» в продажу. После короткой, но ожесточенной схватки у прилавка, он, наконец-то, выбрался на улицу, отягощенный приятной ношей и лишившийся пары пуговиц на пальто.

Восторг распирал его. Еще никогда в жизни он с такой радостью не расставался с деньгами! И деньгами немалыми, учитывая его зарплату рядового инженера. Вот это будет сюрприз супруге! Ведь она и подумать не может, что он вернется из командировки с пылесосом.

Надежкин был абсолютно уверен в том, что их жизнь кардинально изменится с приобретением этого предмета быта. И она действительно изменилась!

Вернувшись рано утром из поездки в Хабаровск и подойдя к дверям свой квартиры на третьем этаже, он поставил коробку с пылесосом под дверь, нажал кнопку звонка, а сам, расплывшись в довольной улыбке, спрятался под лестницей.

«Если уж пылесос сам по себе сюрприз, то и преподнести его надо как-то необычно», — наивно полагал Надежкин. По его мнению, обожаемая супруга должна была сначала зайтись в поросячьем восторге от вида коробки с пылесосом, а потом броситься ему на шею одарив поцелуем, тем самым дав надежду на продолжение, которое было весьма желательным, учитывая его продолжительное отсутствие.

Простояв под лестницей некоторое время, Надежкин был вынужден выбраться из-под нее, снова подойти к двери и позвонить второй раз. Наконец, за дверью раздались шаги.

Просунув непричесанную голову в щель слегка приоткрытой двери, не обратив никакого внимания на стоящую на пороге коробку, жена произнесла: «А, ты приехал? Забери дочку с улицы».

Слегка ошарашенный таким «теплым» приемом, но не почувствовавший никакого подвоха Надежкин со словами: — Погоди, дай прийти в себя с дороги! — втолкнул ногой коробку пылесоса в тесный коридорчик их хрущевки, а сам разулся и вышел на балкон, чтобы посмотреть вниз и поискать глазами дочку. Дочки нигде не было. Он резко развернулся, собираясь вернуться в комнату, и тут справа от балконной двери внизу увидел его, сидящего на корточках в трусах. Из хромовых сапог торчали голые ноги.

Сначала был естественный испуг при виде чужого человека в своей квартире и в таком месте. «Грабитель, вор?», — вот что приходит первоначально на ум ошарашенному таким зрелищем человеку, но это был не грабитель, а вполне законопослушный и не знакомый Надежкину гражданин, тем более что в трусах грабители «работают» крайне редко.

В следующий момент Надежкин уже все понял. «Нет! Не может быть! Только не это!», — молнией пронеслось в голове. «Уж лучше бы он оказался грабителем!». Ведь брать-то у них все равно было нечего. Пылесос только готовился стать самой ценной вещью в их доме.

Как впоследствии выяснилось и трусы, и хромовые сапоги принадлежали прапорщику расквартированной в их городишке воинской части, который собирался сигануть с третьего этажа, но оказался тонок кишкой.

В тот же день Надежкин, с горечью в душе осознав, что стал героем не самого лучшего анекдота, съехал с собственной квартиры, оставив пылесос в ней. Два месяца он прожил в лаборатории на объекте, а потом покинул родной город навсегда, практически в чем мать родила, вдобавок обремененный алиментами, которыми его наградили подсуетившаяся дражайшая супруга и родное государство.

Только спустя довольно продолжительное время, постепенно придя в себя от случившегося, уже не стыдясь этого, он все рассказал своему однокурснику по институту, с которым судьба свела его на отраслевом семинаре во Владивостоке. Кстати сказать, однокурсник был непростой. Он в свое время был свидетелем на их свадьбе на пятом курсе института и, может быть, поэтому пользовался особым расположением Надежкина.

— Об одном жалею, что не оказалось у меня бутылки водки под рукой, — сказал Надежкин, закончив свое повествование о разводе и его причинах.

— Что, так бы ею и размозжил ему череп? — в ужасе воскликнул бывший свидетель бракосочетания.

— Нет, зачем? Налил бы ему полный стакан, пусть бы выпил, гад!

АЭРОПОРТ

Будучи в командировке и оказавшись проездом в Новосибирске, Алексей обрадовался подвернувшемуся случаю повидаться со своим институтским другом, с которым не виделся уже более десяти лет. Его самого судьба забросила далеко на Север, а Юрка сумел остаться в Новосибирске, «подженившись» после развода с первой женой на местной женщине c ребенком и получив прописку.

Они изредка переписывались и таким образом не потеряли связи. Юрка в своих письмах делился подробностями своего бурного развода с первой женой Ирой, которую Алексей прекрасно знал, так как был свидетелем на их свадьбе на пятом курсе института.

Устроившись поудобнее в трамвае до боли знакомого маршрута, Алексей двинулся в сторону НИИ метрологии, в котором подвязался Юра на встречу с ним сюрпризом. Невольно им овладели воспоминания сравнительно недавно ушедшей студенческой жизни. Алексей очень желал этой встречи. Он считал Юру своим другом, ему не терпелось обменяться воспоминаниями о студенческой жизни, которая, казалось, совсем недавно закончилась. Дружба у них была странная и базировалась исключительно на обоюдной любви к радиолюбительству. В остальном они были полной противоположностью друг другу.

Родители Юры были небедными людьми. Отец служил в Семипалатинске, а мать работала директором детского садика, но деньгами они его не баловали. От случая к случаю, бессистемно, высылали ему то пять, то десять рублей. Поддерживая его в таком полуголодном состоянии, они руководствовались тем принципом, что голодный человек более работоспособен, чем сытый, а это очень важно при учебе в высшем учебном заведении. Алексей, в отличие от Юры, имел от своих родителей стабильный месячный доход в размере семидесяти рублей. Это еще более тянуло Юру к Алексею, который не был жадным и частенько спонсировал Юру без возврата.

Находясь в постоянной нужде, Юра не брезговал и обносками. Когда родители Алексея высылали ему обновку, друг донашивал старое пальто или ботинки. Кроличья шапка в семидесятые годы приравнивалась едва ли не к норковой и стоила на барахолке немыслимых денег, вплоть до пятидесяти рублей. В связи с этим Юра «вынашивал» шапку Алексея до тех пор, пока она не становилась полностью кожаной и лоснящейся на солнце, будто только что отполированный ваксой ботинок. Кстати, это вовсе не смущало его: в таком виде ухаживал за девушками, хотя особым успехом у них и не пользовался.

Имея вздорный характер и находясь в состоянии «подвыпимши» Юра был нехорошим человеком. Он любил пристать в трамвае к какому-нибудь, такому же подвыпившему, как и сам, мужику с вопросом:

— Товарищ, вы знаете, чему равна дивергенция ротора?

Мужик, естественно, отвечал на этот вопрос прямо и конкретно:

— Пошел ты на…

Но Юра не успокаивался:

— А расходимость вихря чему равна? Ах, вы и этого не знаете? Как вам не стыдно! Вы ведете убогий образ жизни, если не знаете таких простых вещей. Если бы вы в свободное от выпивки время изучали теорию электромагнитного поля, то знали бы, что это одно и то же… И в обоих случаях равна нулю. Вы, сударь, ничтожество!

В таких случаях Алексей предпочитал держаться подальше от собеседников, чтобы и ему не досталось от товарища, которого «интервьюировал» друг. Иногда Юра получал ответ в виде синяка под глазом и наутро удивлялся, прощупывая его:

— Откуда он взялся?

Еще хуже, когда Юра «перебирал». Патологическое влияние алкоголя на его психику не имело границ и почти всегда заканчивалось дракой. Поводы он находил самые экзотические. Как только его кровь насыщалась определенной дозой алкоголя, а состояние доходило до необходимой кондиции, Юра уже не узнавал тех, с кем начинал трапезу. Он мог влепить в лицо любому из собутыльников, что всегда являлось полной неожиданностью для них. Ни с того, ни с сего вдруг подносил свою левую грязную ладонь с растопыренными толстыми пальцами, заканчивающимися фалангами размером с мелкое куриное яйцо, к лицу собеседника. Партнер по застолью, ничего не понимая, продолжал соображать: что бы это значило? И пока он, находясь под алкогольными парами, долго соображал, Юра успевал правой рукой с силой оттянуть средний палец левой руки и смачно припечатать его ко лбу собутыльника.

Когда коллеге становилась понятной вся глубина идеи, заложенная Юрой в этом жесте, он уже навзничь летел с табуретки со стаканом вермута в одной руке и наколотой на вилку килькой — в другой.

На этом культурное употребление алкоголя заканчивалось, и начиналась бескультурная драка. В состоянии опьянения боли Юра не чувствовал. Он как будто отключал себя от реальности. Глаза вращались, как у хамелеона, с выражением полной тупости. Взывать к его совести в этом состоянии можно было с таким же успехом, как и призывать футбольных фанатов соблюдать «гробовую» тишину во время матча, чтобы не мешать футболистам думать над их «хитроумными» комбинациями.

Все, кто знал об этих «маленьких слабостях» Юры, никогда не садились с ним выпивать. Максимум, что можно позволить себе в компании с ним, это первая рюмка, а потом необходимо было срочно откланяться.

«Выпимши», Юра очень любил спеть застольную песню. Поставив локоть на стол, сжав кисть в кулак, он приспосабливал на нем свой подбородок и, слегка прикрыв глаза, затягивал свою любимую песню на все времена, состоящую из пяти куплетов:

— «Славное море, священный Байкал…».

Горе тому, кто не знал слов этой песни или, взявшись подпевать, забывал уже начало второго куплета, который начинался такими словами:

— «…долго я тяжкие цепи влачил…».

Очень серьезная провинность, за которую Юра жестко наказывал невезучего собутыльника ударом в «морду лица».

Однажды и Алексей, забыв об этой его «слабости», едва не поплатился за свою оплошность. Когда они вдвоем нестройными голосами затянули эту, не слишком веселую, но такую любимую Юрой песню, Алексей с ужасом почувствовал, что забыл ее слова и споткнулся на второй строчке третьего куплета. Юра неодобрительно повел бровями. Холодок ужаса пробежал по спине Алексея.

«Ну, сейчас начнется! Ведь знал же, что петь придётся. Мог бы и повторить слова перед застольем. Желание поскорее выпить оказалось сильнее. Теперь держись за все, что можно», — корил себя Алексей. Чтобы избежать наказания за свою забывчивость он принялся с таким рвением петь последние две строчки каждого куплета, которые повторялись, что это, видимо, зачлось Юрой ему в актив, и он не успел озвереть.

— «…Хлебом кормили крестьянки меня, парни снабжали махоркой…», — орал Алексей во всю глотку, стараясь перекричать запевалу и тем самым реабилитироваться. Еле-еле дотянув песню до конца, облегченно вздохнул. «Только бы не затянул следующую, пока я не ретировался. В той я уж точно ни одного слова не знаю. Быть мне битым».

Однажды они вдвоем возвращались с танцев в общежитие. На остановке автобуса стояла группа нехилых взрослых мужиков. Нисколько не стесняясь их грозного вида, Юра прямиком направился к ним, чтобы поинтересоваться: слышали ли они что-нибудь про «расходимость ротора»? Минуту на размышление мужики не стали брать. Видимо, ответ они уже знали, и он последовал сразу же. Они подбросили Юру в воздух и не давали ему опуститься на грешную землю до тех пор, пока били его, как кожаную боксёрскую грушу.

Алексей бегал вокруг и умолял их остановиться. «Хватит с него, хватит…». Мужики приняли решение согласиться с ним: ведь Юра ничего им не сделал, а только озадачил их. Они прекратили бить Юру, и тот, наконец-то, приземлился, но продолжал лежать, не шевелясь. Мужики повернулись к нему спиной, посчитав, что вопрос исчерпан, и принялись снова ожидать автобус. Алексей кинулся к Юре и с трудом установил его на ноги. Приняв вертикальное положение, Юра покачивался, неизвестно от чего больше: то ли от опьянения, то ли от побоев.

Один из мужиков, стоявший к ним спиной, закурил папиросу… Это было его роковой ошибкой. Ведь он пребывал в неведении, с кем связался. Никогда не следует забывать про то, что у тебя нет глаз на затылке. Это может очень дорого стоить.

Алексей не успел ничего сообразить, как Юра, оттолкнув его, в два прыжка подскочил сзади к этому самому здоровенному мужику, на голову выше его самого, и нанес ему в затылок такой силы удар, что мужик едва не проглотил горящую папиросу. Его такая же поношенная, как и у Юры, кроличья шапка исчезла под колесами проезжавшей мимо машины, а расслабленная голова болтанулась так, что едва не отлетела на проезжую часть вслед за ней. Мужик взвыл, как Кинг Конг.

Тут Алексей понял, что теперь будут бить их обоих, и бросился наутек. Бегал он очень быстро, и это его спасло. Одним словом: Юра был хулиганствующим элементом эпохи развитого социализма — без пятнадцати суток человеком.

Несмотря ни на что, Алексей пытался разглядеть в Юре что-то доброе и человеческое. Даже жалел, что тот постоянно нуждался. Его дикие выходки списывал на патологическое неприятие алкоголя. Одним словом, как мог, берег дружбу, ибо поговорить на тему радиолюбительства больше не с кем, а эта тема занимала значительную часть его личной жизни.

Остепенился Юра только во втором браке. Первый его брак с Ирой распадался долго и мучительно. Свадьба состоялась в только что открывшейся гостинице «Обь» и одноименном ресторане при ней. Поймав на дороге такси, они съездили в общежитие за невестой, расписались по пути в ЗАГСе и прямиком поехали в ресторан. Столик был заказан на пятерых. По такому случаю Юра опять занял у Алексея двадцать пять рублей, из которых потом вернул пятнадцать, а когда Алексей вечером пересчитал деньги, то их там оказалось всего десять. Алексей «смыл» и этот факт. Ведь он очень дорожил дружбой, которая не покупается.

Кроме брачующихся и свидетелей прямо с вокзала к торжеству подъехала мама невесты. На обратную дорогу до общежития едва хватило средств. Родители Юры были не в восторге от его выбора и поэтому проигнорировали всю свадьбу вместе с ее расходами. Подруги невесты, которые не были приглашены на свадьбу из соображений экономической целесообразности, тактично освободили от своего присутствия комнату в общежитии для совершения «таинства» брачной ночи. Вся свадьба в полном составе из четырех человек и прибыла в эту «девичью». Выпив остатки того, что удалось прихватить со свадебного стола, все расслабились.

Юра отлучился, оставив Алексея развлекать невесту, а теперь уже собственную законную супругу со свидетельницей, которая, перебрав лишка, все лезла к Алексею с поцелуями. Он даже обрадовался, когда Ира попросила его поискать по общежитию мужа. Искать его долго не пришлось. Супруг Иры был обнаружен им на плоской крыше их общежития в самом неприглядном для такого случая виде — с молодой первокурсницей. Алексей был в шоке.

Надо сказать, что Ира, хотя и не узнала этого факта, но, сама того не ведая, некоторое время спустя отблагодарила Юру той же звонкой монетой и показала ему, что такое настоящая «расходимость вихря».

Устав от Юриных залетов, Ира завела служебный роман с начальником, несмотря на то, что успела родить от Юры ребенка. Юра был в бешенстве, когда убедился в том, что это все серьезно, и любовь у них полыхает вовсю. Восемнадцать без малого лет алиментов замаячили на горизонте. Тут Юре уже стало не до песнопения про Байкал! Забрав ее и ребенка, он сменил место жительства и переехал к родителям, которые к этому времени перебрались в трехкомнатную квартиру в Донецке.

Родители Юры почувствовав, что грозит их сыну при разводе, заткнули свою гордыню подальше и дали добро на совместное проживание с нелюбимой невесткой.

Казалось, все нормализуется. Они уехали очень далеко, время лечит, и так далее. Юре помогли устроиться инспектором электросвязи, в обязанности которого входило изъятие радиоаппаратуры у радиохулиганов. Юра с этим справился блестяще. Квартира быстро наполнилась конфискатом — и не только в виде орудий преступления — радиопередатчиками, но и другой электроникой изъятой у невезучих завсегдатаев эфира.

Жизнь, по мнению Юры, постепенно налаживалась, но в один из тихих семейных вечеров, который «дружная» семья проводила дома, в дверь тихо постучали. Ира сама пошла открывать дверь. Через две минуты она влетела в комнату и стала в немыслимом темпе собирать личные вещи.

На лестничной клетке остался ожидать Иру с ребенком ее бывший начальник, он же любовник, который смог бы отыскать и иголку в стоге сена, а не то что любимую женщину в необъятной стране. Следуя терминологии любимого Юрой бокса — он пропустил от любовника супруги самый мощный в боксе удар — «хук», от которого отправился «отдыхать» в нокаут.

Придя в себя Юра пытался вернуть Иру и даже снова перебрался жить в Новосибирск, но безрезультатно. Тогда, может быть, впервые в жизни, он почувствовал необходимость кому-нибудь высказаться. Он написал Алексею письмо с подробностями расставания с Ирой. Алексей ошибочно увидел в этом подтверждение нерушимости их дружбы и особого доверительного отношения Юры к нему.

Сказать, что Юра выказал восторг от этой неожиданной для него встречи с Алексеем, увидев того на проходной института, не совсем соответствовало бы действительности. Алексей обманулся в ожиданиях. Не так он представлял себе их встречу спустя десять лет. Реакция Юры наводила на мысль: разведясь с Ирой, тот решил исключить из своей дальнейшей жизни все, что было прямо или косвенно связано с ней. Включая и его самого.

Время было обеденным, и они направились к дому Юры пешком. По дороге Юра поделился с Алексеем деталями материального благополучия свой нынешней жизни, чем несказанно удивил Алексея. Оказалось, что для этого вовсе не обязательно ехать на Крайний Север.

Зарплата сотрудника НИИ не позволяла жировать, но Юра имел природную способность находить подработку. Сначала он выучился играть на бас гитаре и подрабатывал вечерами в кафе. Это занятие кормило, но не давало возможности шиковать. К этому времени англичанин Синклер изобрел свое детище, которое в корне изменило образ жизни неизвестного ему Юры из далекой Сибири, дав ему не только столь желаемый материальный достаток, но и повысив самооценку. Юра мертвой хваткой уцепился за эту возможность разбогатеть и взялся изготавливать в кустарных условиях — прямо в квартире — первые компьютеры Синклера «ZX Спектрум». Сейчас это трудно представить, но люди буквально «шалели» от примитивного, по нынешним временам, «гаджета». Единственно доступного для обывателя. Никто не собирался использовать его по прямому назначению и что-то там программировать на нем. С простого бытового кассетного магнитофона закачивалась программка — и все. На экране телевизора появлялась картинка-заставка очередной закордонной игрушки-«стрелялки», приводившей в телячий восторг обладателя этой диковинки.

В кооперации с такими же единомышленниками, как и он сам, Юра сумел наладить выпуск и сбыт этих компьютеров. Новосибирск — город электроники. Достать там радиодетали не представляло никакого труда. Кругом — радиозаводы! Самый знаменитый из них — Бердский радиозавод, который выпускал бытовую радиоаппаратуру. Например, незабвенную «Вега-101», совершившую переворот в качестве воспроизведения грампластинок на просторах СССР.

Цена самопального компьютера кусалась, но желающих было хоть отбавляй. Полторы тысячи рублей за штуку останавливали далеко не всех. Дела у «Юры энд компани» шли неплохо. Со свойственным ему чувством превосходства он продемонстрировал Алексею заготовки будущих компьютеров по самым скромным оценкам на сумму более десяти тысяч рублей. Алексей таких денег и в руках никогда не держал, несмотря на то, что не первый год проживал на Севере. Тем не менее, он был искренне рад за Юру: не опустился после развода, остепенился, оставил в прошлом свои «залеты», смог найти себя во втором браке и так раскрутиться.

Поедая яичницу из изрядно притухших яиц, которой Юра угостил Алексея за все то доброе, что тот сделал для него в молодости, они услышали звонок в дверь.

Юра долго шептался с кем-то в коридоре. По отрывкам фраз у Алексея в голове непроизвольно сложился смысл их беседы. Посетитель пытался втридорога всучить Юре новую резину для автомашины «Жигули». Тот торговался.

— Юра, а почему же ты мне сразу не сказал, что у тебя машина? И не просто машина, а «Жигули» последней модели! — восторженно спросил Юру Алексей, когда тот вернулся на кухню. — Скромняга! Что-то раньше я за тобой этого не замечал. Ну, давай, хвались!

— Знаешь, Леша, я не хотел тебе говорить о машине, чтобы ты не попросил отвезти тебя в АЭРОПОРТ!

БРОЙЛЕРЫ

Подойдя к дверям своего кабинета, начальник технического отдела застал всех сотрудников, толпящихся у входа.

— В чем дело, коллеги? Почему не на рабочих местах?

— Мы отказываемся работать в таких условиях, — с нескрываемым раздражением в голосе ответила за всех Люся Ковтун. — Находиться в одном помещении с Чубичем невозможно из-за запаха, который исходит от него. Мы терпели до последнего. Меня уже этот запах преследует дома. Вся одежда, которую я ношу на работу, пропахла. В собственной квартире не нахожу себе места. Дезодоранты не помогают. При смешении запахов они вызывают еще большую реакцию, вплоть до рвоты. Что это такое? Чем от него воняет? Зайдите к нам в кабинет.

— Зачем, я и отсюда очень хорошо «слышу» ароматы гладиолусов.

— Вообще-то, нам не до шуток. Сколько это можно терпеть! Мы ему неоднократно говорили, что от него пахнет.

— Пахнет? Мне не послышалось?

— Извините, воняет. Я хотела помягче выразиться.

— Может быть, наказать его лишением премии? — предложил один из сотрудников отдела.

— За что? В положении о премировании нет такого, чтобы за запах, исходящий от работника, лишали прогрессивки. Сначала надо исправить положение о премировании. Комиссионно определять: воняет от вас или нет. Если да, лишаетесь части премии, а если запах нестерпимый, то на все сто процентов. Шутка! Хорошо, — сдался начальник. — Попробую провести с ним последнюю беседу. Сделаю ему очередное китайское предупреждение.

— Нет, не надо китайского. Вплоть до отселения из отдела, найдите ему место.

— Ладно, зовите его сюда.

Когда Чубич вошел, начальник сморщился:

— Толя, я прошу тебя, заканчивай! Впору давать команду «Газы»! Это уже не шутки! Народ не успокоится! В лучшем случае побьют сначала тебя, потом меня, а я этого не хочу. Даю два дня для отгулов за прогулы. Сходить в баню, отмыться, все перестирать. Вплоть до шнурков. На работу через мой кабинет. Пока не обнюхаю, в отдел ни ногой. Если я тебя не убедил, переносим разговор в другие инстанции. Опозорю, так и знай. Мне даже мужики жаловались, что с тобой в соседних писсуарах рядом стоять невозможно.

Ему казалось, что Чубич этого испугается. Обязан был испугаться, но начальник переоценил свое влияние. Когда за сотрудником с «душком» закрылась дверь, чертыхнулся:

— Чтоб тебе кисло стало. Пожилой человек — не мальчик, скоро пенсия. Довести ситуацию до такого! Времена на дворе перестроечные. Всем тяжело. Страна становится на рыночные рельсы, пока только одним колесом. Шпалы уложены через одну. Да и рельсы еще не везде. Всем трудно, но у тебя есть работа. Платят регулярно. Не последний кусок доедаешь.

Увещевания успеха не имели, хотя Чубич и был мягким, покладистым человеком. Когда он с кем-то не соглашался, то думал об этом прямо ему в глаза.

В качестве наказания начальник отсадил Чубича из отдела. В помещении кросса, где стояло оборудование связи, ему установили стол и телефон. На отдельный кабинет это не было похоже. В кроссе постоянно толкались монтеры и другие технари не слишком чувствительные к запахам, как женщины из отдела, ибо и сами благоухали не «Шанелью номер пять», а шинелью, но все равно старались без надобности кросс не посещать. Начальник надеялся, что это ему надоест, он отмоется и вернется в отдел.

На рынке продавали суточных цыплят прямо из кузова бортовой машины. Торг шел бойкий. Люди брали помногу. Цена всех устраивала. Толик Чубич поинтересовался у продавца: «Что с ними делают?»

— Это бройлеры для домашнего выращивания на мясо.

— Как для домашнего? Галочка, ты слышала? — обратился он к супруге.

— А сколько они вырастают в домашних условиях?

— Как сколько? Это же бройлеры до трех килограмм.

— А за какое время? — не унимался Чубич.

— Ну, это как будешь кормить, но за пятьдесят дней вымахают в любом случае — мама, не горюй!

«Если взять штук тридцать да каждый по три килограмма меньше чем за два месяца…», — он умножил в уме и получил совершенно немыслимую цифру. — «Почти центнер!».

— Галочка, давай возьмём. Я сам буду хлопотать.

Галочка недолго думала, когда он озвучил ей результат своего умножения.

В магазинах — шаром покати. Чубичи — люди прижимистые, экономика для них не была пустым звуком. Жили бы они в частном доме, то уж точно собирали палочки от мороженого к зимнему отопительному сезону.

— Слушай, Галюнчик! Говорят, куриный помет — очень хорошее удобрение. Двойная польза, а если парочку несушек оставить, то и с яичками своими будем, а яичная скорлупа и чайная заварка, опять же, — хорошее удобрение для дачи. Как раз к весне и с мясом, и с удобрением будем, а там уже что-то и с дачи пойдет. Проживем!.

«Таможня дала добро»! Сбегав к обувному магазину, он притащил коробку и упаковал в нее 30 штук суточных цыплят. Когда ему их отсчитывали, он пытался, как всегда, жлобствовать — выбирать покрупнее, но потом понял, что это бесполезное дело. Они все были как под копирку. Довольные собой, они с «Галюнчиком» и цыплятами на трамвае приехали домой в однокомнатную квартирку.

Закончив первый этап своего нового проекта, засели за бизнес-план с карандашом в руках и счетами, которыми Галюнчик отлично владела как бывший бухгалтер. Уточнили предварительные расчеты, проведенные на базаре в уме. Результаты расчетов оказались более чем оптимистичными. Даже при отходе в тридцать процентов останется двадцать штук. Умножаем на три и получаем шестьдесят кило высококалорийного легкоусвояемого диетического мяса. И все за копейки. Год питаться! Магия цифр сыграла роль.

Надо срочно покупать кулинарную книгу и готовить рецепты куриных блюд. Повседневное меню из кабаков и тыквы, которым его «баловала» дражайшая супруга, обещало немыслимое разнообразие. Он представил себе прозрачный, как слеза, куриный бульончик из домашней курочки с плавающим по его поверхности укропчиком, вареным яичком и поджаренными сухариками и чуть было не захлебнулся слюной. На мгновение перехватило дух. Про другой дух от куриного помета ни он, ни Галюнчик не вспомнили, а напрасно.

Находясь под впечатлением «удачной» сделки, он позвонил своему начальнику, с которым дружил. Радостный.

— Теперь не пропадем! Галочка сказала, что еще и подушки сделаем из перьев. Хватит на ватине спать. Поживем как люди. Ты как, может, тоже прикупишь? Исключительно выгодное дело! Советую.

Начальник аж присел от услышанного. От этого бреда.

Но тот продолжал:

— Мясо, пух, помет, яйцо, скорлупа — все пойдет в дело. Да!

— А кости?

— Какие кости?

— Про кости куриные ты забыл? Ты что с ума сошел, обглодал косточку и выбросил. Не по-хозяйски! Надо тогда и собаку завести, точнее собачку малюсенькую, пекинеса, шпица, чихуахуа или йорка. Чтобы ни одна косточка не пропала зря. С пухом это ты перебрал. Курица пух не содержит. Это водоплавающие птицы содержат пух. Ты спутал курицу с гагой. И вообще, если через неделю не подохнут, то покупай бязь, сатин и наволочки начинай шить! Перьевая подушка тоже не плохо, все равно лучше, чем ватная. А почему только подушки, не замахнуться ли и на перину? Хватит вам бока отлеживать на раскладном диване. Поживете как люди! — продолжал ерничать начальник в надежде на то, что он все-таки неправильно понял его, и все можно свести к юмору.

— Да, да! Вот и Галюнчик говорит, что поживем как люди!

— Ладно, будем считать, что шутка удалась! Пошутили и хватит. Какого еще домашнего выращивания? Это имеется в виду на приусадебных участках, в частных домах, а не в квартирах. Ты что, ошалел? Из квартиры курятник делать. Если же ты все это серьезно, то извини, я могу сделать вывод не в твою пользу. Прости, мне некогда.

Толик замолчал. Неразделенный восторг слегка огорчил его, но не поколебал решимости доказать свою правоту.

Начальник же долго не мог успокоиться, положив телефонную трубку. Да, жлобством они с Галюнчиком отличались. Она была постарше его и пожестче. Он же, наоборот, и внешне, и внутри был безобидным, находился под полным ее влиянием или просто «под каблуком». Он на хорошей должности, она не работает, имеет хорошую пенсию. Ни детей, ни внуков. Все на себя. Точнее ни на себя, ни на кого. Живут на подножном корме с дачи. Деньги не тратят. Эта сумасбродная идея с курятником в квартире выглядит как закономерный итог образа жизни. Как попытка полной «автономки» в расходах на питание. Для чего? В чем глубинный смысл затеи?

Про разговор с начальником Толик Галочке ничего не сказал, высыпал цыплят в ванну. Санузел у них был совмещенный.

Коробку они уже уделали, и он ее, брезгливо скомкав, засунул в мусорное ведро. «Собирать помет рановато, жидковат и маловато. Не бритвой же его счищать и в пробирки собирать. Буду собирать, когда погустеет маленько. Подрастут слегка и погустеет. Не будут же они постоянно дристать».

Запашок был не очень! При постукивании по ванной костяшками пальцев птенцы устремлялись на стук, и это его забавляло. Забавное чирикание тоже ему нравилось. Наигравшись таким образом, как малое дитя с только что купленным котенком, он вспомнил, что они ведь должны что-то «хавать» и все это чем-то запивать, а потом, сами понимаете, «ходить на двор», «до ветру», «сбрасывать на рельеф», а попросту говоря — какать и весьма жидко.

Вытащив подшивку журналов «Приусадебное хозяйство», которых у него было в изобилии, как у любого дачника, он углубился в поиск статей, касающихся домашнего выращивания цыплят, но, устав от эмоций и «сложных» расчетов, он прилег на кровать, прикрыв лицо журналом, и не заметил, как уснул.

Галочка даром времени не теряла. Сварив яйцо и соорудив кое-как поилку из пустой консервной баночки, она накормила птенцов желтком и прилегла тоже. Ей снился сон, что огромный с человеческий рост бройлер с лихо заломленным набок гребешком, аккуратно клювиком кормится у нее с рук. Инстинктивно дернувшись, она проснулась и увидела перед собой лицо мужа, склонившегося над ней и будящего ее. Дернулась и отпрянула от неожиданности.

— Что случилось?

— Ничего! Я вычитал в журнале, что им надо свет жечь всю ночь и подогревать.

Они побежали смотреть на своих цыплят. Увиденное их огорчило. Баночка с водой была опрокинута, остатки желтка и помет цыплята растоптали по всей ванне. Скользили по этой жиже и все перепачкались. Два цыплёнка не подавали признаков жизни. Остальные упорно пытались выбраться наверх, но скатывались по крутым бокам ванны.

Как они ни пытались не думать об этом, но в голове у каждого, независимо друг от друга, мелькнула одна мысль: минус шесть килограммов от расчета валового выхода продукта.

Надо было немедленно спасать остальных. Толик метнулся к магазину. Выпросил там большую картонную коробку и притащил домой. Обрезав ее по высоте, он мелко нарвал газет вместо подстилки и пересадил в нее цыплят. Так им легче было обеспечить температурный режим, чем в холодной металлической ванне.

Растащив переноску, он организовал подключение обогревателя, который, к счастью, оказался в наличии. Галюнчик не поленилась наполнить грелку теплой водой и положить ее внутрь коробки. Цыплята моментально облепили ее как мухи. Стали по головам друг друга пробираться к теплу. Похоже, в первую очередь надо обеспечить температуру. Обогреватель для этого не годился. У него не оказалось терморегулятора и он моментально перегрел ванную комнату. Надо было срочно что-то придумать. Приближалась первая бессонная ночь.

Толик, будучи связистом, сообразил вместо обогревателя использовать лампочки накаливания. Они будут и светить постоянно как того требует режим выращивания, так и подогревать помещение. Надо только подобрать их количество и правильно расположить.

И еще: видать, без подстилки не обойтись, и ее надо регулярно менять. Поилку надо делать такой, чтобы они не могли ее опрокинуть. Рацион питания расширять. Одной коробки явно было недостаточно. Цыплятам было тесно.

Самое трудное оказалось — организовать питание. Кормить их надо до восьми раз в день. Чем? Вот вопрос номер один. Конечно, объедками со стола, которых у них и так не слишком много оставалось при их экономном режиме жизни, но позволить себе расходы на специальное питание они считали нецелесообразным из-за снижения рентабельности проекта и поэтому продолжали кормить их, чем попало. Крошками хлеба, просроченной и поеденной шашелем крупой, винегретом, картошкой, селедкой, кабаком, предусмотрительно закатанным под кровать с осени. Просроченным творогом, плавленым сырком, старыми яйцами и скорлупой. Одним словом, рационом поросят, а не бройлеров.

Начались тяжелые будни процесса выращивания дармового диетического легкоусвояемого мяса. Галюнчик завела таблицу учета затрат, чтобы впоследствии рассчитать чистую прибыль от проекта, который она решила назвать «Продовольственная программа — дело всенародное». Не поленилась купить безмен для регулярного взвешивания цыплят и контроля прироста, включила его стоимость в графу «расходы».

Кое-как отмучившись первую неделю, они постепенно втянулись. В ванной оборудовали полноценный курятник. Начитавшись дачной литературы, они научились отличать курочку от петушка. Сами подмывались в тазике. Галюнчик вспомнила свое не слишком сытное детство в сибирской деревне, а Толику было не привыкать. Потерпим сорок дней — не «графья». Такой проект стоит свеч. Раз в месяц можно и в баньку городскую сходить.

По истечении очередной недели Толик обнаружил, что цыплята практически не прибавили в габаритах. Вечером он поделился своими сомнениями с Галюнчиком.

Та подтвердила, что и сама это заметила без всякого безмена и взвешивания. Интенсивности роста, которого они так ждали, не наблюдалось. Бизнес-план затрещал. «Видимо, это от дрисни. Сильно они поносят. Насквозь все проходит. Надо им дать «Левомицетин». На том и порешили. Следить не только за весом, но и за стулом. В этом деле у Толика, как хронического геморройщика, был опыт.

Через две недели цыплята оперились, у них стали появляться гребешки. Прошла еще неделя, цыплята взрослели, но не росли. Некоторые из цыплят и вовсе становились горбатенькими.

Все оказалось не так просто. Откуда они могли знать, что бройлер — очень привередливая птица в плане содержания. На рынке им про это ничего не говорили. Где-то от чего-то стоит отклониться в рационе, уходе, и всё: или дохнут, или не растут. Если бы им сразу сказали про витамины и антибиотики, сбалансированный корм, предстартовый, стартовый, финишный комбикорма, санитарию, гигиену, дебикирование, премиксы, соевый шрот, сухой обрат и прочее! Если бы они знали, что освещённость сначала активизирует, а затем угнетает обменные процессы. Что очень эффективно использовать прерывистое освещение. Управлять нужно не только интенсивностью света в каждый период выращивания, но и режимом «день-ночь». Может быть, тогда они отказались бы от своего проекта прямо там же, на рынке, но сдаваться они не собирались.

«Ничего. Нас голыми руками не возьмешь. Сейчас потеплеет, весна на носу. Переселим их на балкон, а на свежем воздухе да на солнышке они оклемаются и пойдут в рост. На даче подойдет морковка, щавель, фасоль, горох. Нарвем дармовой крапивы. Откормим».

Толик начал готовить балкон к новому функционалу. Маленький балкон не мог обеспечить нормы содержания бройлеров. На такое количество птицы требовалось не менее трех четырех кубометров объема, а на балконе удалось отгородить не более одного куба. Смастерил импровизированный насест из деревянного штапика, собранного на улице по пути с работы. С погонажем насеста он явно ошибся. Если бы они выросли до проектных размеров, едва смогли бы там поместиться и усесться на хилый штапик. Но все дело в том, что расти они и не собирались. Повзрослели, превратились в курочек и петушков, но стали как японское карликовое дерево бонсай лилипутами, размером с воробья, а некоторые с горбатыми спинками стали походить на маленьких Квазимод. Начали пытаться летать. Петушки на животиках и под крыльями облысели, но это им не мешало пытаться взобраться на курочек. Мечта о подушках с периной отпала сама собой.

Дальше и вовсе стало происходить нежелательное. Толик стал привыкать к ним. Они становились домашними животными. Он уже не воспринимал их как потенциальную пищу, а скорее, наоборот, как юннат своих питомцев. Сам того не замечая, он надавал им всем имена и клички: Пуговица, Хулиган, Портос, Фауст и другие. Были и любимцы: очень резвый и жизнерадостный Чарли, самый крупный петушок Гришка Отрепьев и очень милая курочка Пеночка.

Беда не ходит одна. Несмотря на свои микроскопические габариты, по мере взросления цыплята начали наглеть и клевать друг друга, будто соревнуясь. Те, которые оказались волею случая крупнее своих собратьев, начали буквально заклевывать меньших до крови. Это явилось для Толика полной неожиданностью. Они были уверены, что куры — очень миролюбивые птицы. Симпатии Толика, конечно, были на стороне слабых и самых маленьких. Сперва он очень переживал и, как мог, старался предотвратить побои и потасовки. Пытался даже наказывать обидчиков, отсаживая их в карцер, как он называл кастрюлю, в которую помещал на некоторое время провинившихся, «лишал сладкого». Ничего не помогало. Курятник превратился в банду хулиганов. Особенно неистовствовал Гришка Отрепьев, которого в наказание пришлось временно отсадить в отдельную коробку от обуви, так как карцер на него не действовал.

Несмотря на скептическое отношение начальника к его затее, Толику надо было поделиться с кем-то своими переживаниями. Периодически он носил информацию в его кабинет. В очередной раз пожаловался на то, что куры заболели и зачихали, как котята, тяжело дышали. Похоже на отёк лёгких, кокцидиоз, потом дохнуть начали.

В другой раз он сетовал, что вместо ожидаемой консистенции помета, годной для использования в качестве удобрения, они вдруг начали ходить «на двор» голой водой, и они с Галюнчиком никак не могут остановить диарею.

В один из дней Толик пришел на работу сам не свой. Начальник в грубой форме поинтересовался: «Ну, что опять не так пошло? Передохла твоя ферма? Чего на тебе лица нет?»

— Гришка побил Чарли.

— И все?

— Да, сильно побил. Чарли даже хромает.

— В расход его — в суп!

— Кого?

— Да хоть Гришку, хоть Чарли, а лучше обоих.

— Да какой суп? Они меньше фунта весом…

— Нормально! Двоим пообедать вполне! А сколько ты планировал? 6–7 фунтов? Я надеюсь, ты больничный по уходу по этому поводу не будешь брать? Может, его к травматологу свозить и загипсовать? Бери служебную машину, я разрешаю.

— Вечно у тебя шуточки. Ничего ты не поймешь.

— А ты когда поймешь? Мало того, что ты превратился в ходячий сортир, так ты ещё и на работе перестал что-то делать. Бросай ферму! Иди и работай, пока мое терпение не лопнуло, и я не рассказал коллективу про твою шизофрению и курятник в квартире.

— Не надо, прошу тебя, а то…

— Слушай, хочешь совет? — перебил его начальник. — Я где-то читал, что выращивать растения лучше, когда этот процесс сопровождается музыкой. Почему бы тебе не испытать этот метод на бройлерах? Никто не пробовал, а ты попробуй включать им классическую музыку Шопена, Моцарта. Только не вздумай третью симфонию Бетховена «Героическую» это очень тяжелая музыка для них. Не доросли еще. Легкую мажорную музыку пробуй. Можно частушки. Попробуй еще воду для питья заряжать магнитом от динамика. Попроси у монтеров. Можешь пошептать. Помнишь, раньше старухи были, шепталки? Говорят, помогало от всех болезней не хуже, чем градусник. Можете хоровод поводить с Галей вокруг них. Попробуй их с лопаты кормить. Одним словом, поэкспериментируй. Вдруг они попрут в рост. Спасибо мне скажешь.

— Вечно ты ерничаешь. Нет, чтобы поддержать человека.

— В чем поддержать? Я могу только психиатра вызвать. Он тебя поддержит транквилизаторами. Слушай, а если бы ты на самом деле вырастил в своем сортире сто кило курятины, угостил бы меня чахохбили? Ладно, сгинь с моих глаз, а то кто-нибудь подслушает и обоих примут за ненормальных. Запашок от тебя не очень аппетитный исходит.

Запах медленно, но неумолимо распространялся и по всему подъезду дома, в котором жила чета Чубичей. Даже он сам, входя в подъезд, замечал знакомый душок, который все усиливался по мере его приближения к собственной квартире и становился концентрированным, как только он открывал дверь. Чтобы хоть как то его притушить, он обильно пользовался своим любимым одеколоном «Шипр». Смешение запахов не позволяло «нюхателям» воздуха однозначно идентифицировать запах с куриным говном.

Он страшно боялся, чтобы соседи не догадались. Ведь все — сослуживцы. Позору на работе не оберёшься. Особенно трудно было в жаркие дни, когда хотелось приоткрыть входную дверь для создания сквознячка, но это означало выдать себя с головой. Маскироваться становилось все труднее. Соседи при входе в подъезд втягивали ноздрями воздух, как вынырнувшая из глубины нерпа, но никак не могли понять, чем это воняет. «Наверное, из подвала несет, а может, с чердака, где голубей развелось немерено. Надо в ЖЭК пожаловаться. Пусть разберутся».

Концовка приблизилась, как только у петухов начал прорезаться голос. Когда Толик впервые услышал этот звук в четыре часа утра, он только поплотнее забил себе в уши беруши, без которых не засыпал. Когда звук повторился, пришлось вынуть из уха одну берушу… И с ужасом услышал омерзительный звук, доносящийся с балкона, очень похожий на скрип пьезоэлектрической мембраны.

«Мать честная, так это какой-то их петухов закукарекал». Это было уже слишком. В четыре часа утра! «Да меня соседи на дыбу поднимут, колесуют вместе с Галюнчиком, если узнают, кто их будит. Разнесут не только курятник на балконе, но и квартиру. Надо срочно его заткнуть». Соседа сверху он побаивался. И так надеялся, что они не закукарекают вовсе. Читал, что бройлеры не всегда кукарекают. «А если они „запоют“ хором?». Он толкнул Галюнчика локтем в бок, а сам метнулся на балкон. «Кто, кто кукарекает? ­– вертелся вопрос. — Зашибу!». Оказалось, Гришка Отрепьев. Он сидел на насесте, выпятив лысую тощую грудь, раскрыв клюв на всю ширину, и пыжился, пытаясь выдавить из себя отвратительный скрипящий звук манка для уток, активно помогая себе тощими крылышками. «Ах ты, Лжедмитрий, смутьян поганый. То драться, то кукарекать взялся». На балкон выскочила простоволосая Галюнчик:

— Толик, что случилось?

— Беда, Галя! Кукарекать начали! Теперь несдобровать нам. Вспомни, как все соседи ополчились на Козина, который выставлял своего попугая в клетке на балконе пятого этажа, и он там чирикал по утрам. Теперь наша очередь. Как его заткнуть?

— В карцер этого расстригу! Давай шапкой его накроем.

— Моей? А потом я ее тебе на голову надену? Кастрюлей лучше.

Он отловил Гришку, отнес на кухню и накрыл кастрюлей. До утра они уже не заснули. Думали, как быть. «Пора, Толик», — с легкой грустинкой в голосе сказала Галюнчик. Он сразу и не понял, что она имела в виду, а когда понял — ужаснулся. «В расход их надо всех, а не только Гришку». Толик как лежал горизонтально, так и подпрыгнул: «Не смей так говорить!».

— А я и не говорю, я приказываю тебе сегодня же после работы всех под нож! Не соседей я боюсь. Надоело все, устала от вони и этой флоры. Надо признаться самим себе, что проект не оправдал возложенных на него больших ожиданий. Ни по мясу, ни по яйцу, ни по пуху и перьям, ни даже по экскрементам мы не вышли на проектные цифры. Ну, наскреб ты две трехлитровые банки помета, решит ли это вопрос повышения урожайности на даче? Подушки и перину купим с тринадцатой. Поживем как люди! А это забудем, как страшный сон, и другим накажем, а если ты привык к живности, купим тебе морскую свинку или хомячков. Будет тебе и Портос, и Пеночка. Но одну подушку я все-таки сделаю.

— Думочку?

— Нет, на «думочку» тоже не хватит. Подушечку для иголок сделаю.

— И каждый раз, вкалывая иголку, ты будешь вспоминать про наш прокол?

— А хотя бы и так. Столько убытков понесли!

— Ты знаешь, я в детстве разбил банку с аквариумными рыбками. Мне их было очень жалко, но я знал, что руками рыбку с пола поднять невозможно, не повредив ее, а только ртом. Я встал на четвереньки и ртом собрал почти всех рыбок… Они ожили. Я плакал от счастья. Так то рыбки бессловесные, а тут совсем другое. Они мне как родные. Они меня любят, и я их. Ты можешь это понять? Вы люди или нет? Не смогу я их съесть.

— Можем рыбок тебе снова завести. Хочешь рыбок?

— Да причем здесь рыбки! Не понимаешь ты меня или не хочешь понять, — и он вдруг заплакал! Это было совсем неожиданно даже для Галюнчика. Она знала его слабохарактерность, но не предполагала, что это станет поводом для такой реакции.

Она, как могла, успокаивала его… К утру задремали, но сработал будильник.

На лестничной клетке Толик столкнулся с соседом, по виду которого можно было догадаться, что тот не совсем выспался.

— Толик, — окликнул его сосед. — Слушай, тебя сегодня ночью никто не будил?

— Нет, а что?

— Да какой-то писк не писк, скрип не скрип, как мне показалось, сверху откуда-то. Разбудил нас с женой. Я уже хотел подняться к тебе да жена тормознула.

— Нет, я ничего не слышал, — Толик старался закончить разговор побыстрее, но заметил, как сосед шумно втянул в грудь воздух, будто принюхиваясь к запаху, исходящему от него.

Толик едва приволок ноги на работу. Хоть и не пыльная у него была работа, но из рук валились все бумажки, которые он перебирал.

Надо было поделиться своим «горем» с кем-нибудь, и он прямиком направился в кабинет начальника.

— Что опять? — встретил тот его. — Перестарались со слабительными, запорики начались? Осмолитики надо давать или народные средства — отвары. Не забывай, что лекарства от запоров улучшают свои терапевтические свойства после истечения срока годности. Можно попробовать клизмовать.

— Да нет. Кукарекать, черти, начали по утрам. Что делать?

— Как что? Это же хорошо! Просыпаться будете с петухами без будильника! Как раньше велось на Руси, если соседи не порвут тебя как грелку. А лучше чахохбили — и водкой запить.

— Вы как будто сговорились с Галюнчиком. Она тоже твердит — «под нож». Да не смогу я их съесть. Ты хоть понимаешь это? Психологически не могу. Я привык к ним, и они ко мне.

— Галюнчик сама слопает.

— Может быть, их в деревню отвезти? Фермеру какому-нибудь продать.

— Живым весом будешь сдавать, как свиней. Да фермер как увидит, до чего вы довели бедных курей, заявит, и потянут вас вместе с Галюнчиком по 245 статье за издевательство над животными.

— Это статья про собак и кошек. Разве птицы — животные? — он всерьез испугался.

— Здрасьте, а ты не знал? Летающие животные. Незнание не освобождает от ответственности. Про это ты слышал?

— Тогда помоги избавиться от этих летучих животных. Может, у тебя в деревне знакомый есть? Мы недорого возьмем. Можем поменять. Пару нормальных куриц на все наше стадо. Не можем же мы все на убытки списать. Одного электричества сколько спалили! Лампочек сожгли кучу. Опять же, кормёжка, хоть какая, но все-таки была. Безмен купили. Все это денег стоит. Ты знаешь, сколько мы расходов понесли?

— Не знаю и знать не хочу. А вот знакомый, типа тебя, у меня есть. Как-то поздней осенью он менял два мешка мерзлой картошки на мешок не мерзлой. Развесил по всем столбам объявления. Вечерами ходил смотреть, сорвали ли отрывные корешки с телефоном. Я сжалился и в шутку оторвал два. Он звонит мне, довольный, и говорит: «Клюнуло! Сегодня жду клиентов, то ни одного, а сегодня сразу два, хочу поторговаться: поменять два на два». Так и сгнила мерзлая картошка, превратившись в жижу и не дождавшись своего дурака. Вот бы вас свести, да послушать ваш разговор. Развесь объявления, как он: меняю двадцать пять элитных, но очень маленьких курей на десять простых, но очень больших, лучше сразу потрошёных. Торг уместен!

Потом он дачу продавать взялся. Как поднять цену? Придумал. Дал объявление в газету: «Продается дача. Рядом лес (грибы: маслята, грузди, сыроежки). В лесу река (судак, ерш, плотва)». Таким образом он решил продать с дачей и несобранные грибы, и невыловленную рыбу.

Слушай, идея: а если тебе самому представиться фермером и сдать твоих горбунков в какой-нибудь элитный японский ресторан. Они любят все карликовое. Хорошо заплатят йенами! Скажешь: бонсайные куры. Только в Москву ехать надо. Могу похлопотать с командировкой. В дипломат их упакуешь и самолетом. Остановишься в «Национале» — там на первом этаже как раз есть японский ресторан.

— Все шутишь?

— Или вот что! Дарю идею. Зачем тебе их выращивать и вонять ими. Сделай инкубатор. Это просто. Безмен продай и купи градусник. Там температура важна. Набери яиц в магазине и вперед. Цыплята появятся: продавай их таким же дуракам, как ты. Хлопот меньше, а маржа выше. Посчитайте с Галюнчиком, прикиньте кое-что к носу. Исключительно выгодное дело.

А этих отвези на дачу, свистни в четыре пальца и пусть разбегаются кто куда. Их там дачники и кошки быстро переловят и не побрезгуют. Опять же, тебе спасибо скажут.

Ты меня извини, но я вспомнил один случай со своим знакомым, вроде тебя. Тоже любитель халявы. К нам приезжали монтажники оборудования и проживали на объекте. Два корейца и один русский. Питание у них было котловое. Повадился он к ним на ужины после работы ходить. Питались они хорошо и очень сытно. Всегда мясо на столе и обязательно с бутылочкой, а иногда позволяли себе и две за вечер. Ну, как пропустить такую возможность дармовщины?

Поужинав в очередной раз с аппетитом, ковыряясь в зубах, они разговорились: какое мясо вкуснее.

— Я, — говорит мой знакомый, — очень индейку люблю. Пробовал один раз. Божественное мясо!

Корейцы в один голос:

— Конечно, собачка!

Мой знакомый говорит:

— Тьфу, как вы можете есть такую гадость?

— Вот тебе на, фрукт нашелся, — отвечает их бригадир кореец Ким. — А ты что жрешь с нами уже вторую неделю кряду? Гляди, сколько костей навалял, а теперь, наевшись, сидишь и хаешь. Разве не собачку?

— КАК СОБАЧКУ? Я думал, что это баранина! — и пулей в коридор блевать.

А кореец ему вслед:

— Хорош баран, чуть руку мне не оттяпал, когда я его ловил возле центрального универмага. Вся страна по талонам на мясо живет, хоть бы раз спросили: «Откуда у нас может быть столько талонов?». А ему, видишь ли, индейку да барашка подавай. Может тебе еще перепелов или гуся в духовке запечь… С яблоками? Ишь, ты, какой гурман нашелся!

— Вот так, мой дорогой Толик, иногда заканчивается халява! Нечто похожее я наблюдаю и в твоем клиническом случае. Попроси Галюнчика порубить твоих «дистрофанов» помельче и подмешивать их тебе постепенно, чтобы ты не догадался, кого поедаешь: Пеночку или Арамиса.

— Нет у меня Арамиса.

— Ну, Д’Артаньяна или кого там еще. Профессора Мориарти у тебя там нет? Какая разница! Так и сожрутся все, а ты и не заметишь, и совесть твоя останется при тебе. Хоть какие-то затраты оправдаешь.

— Издеваешься?

— Я так понял, что ты хочешь «подзавязать» с птицеводством. Решил в ванне карпов разводить, а может стерлядку? С твоей кормежкой они больше гуппешек не вырастут, и ты их будешь продавать аквариумистам. Думаю, спрос будет.

Знал бы Толик! Пока он решал, как красиво выйти из проекта с минимальными издержками, Галюнчик уже приняла волевое решение: не жили богато, не будем наживать.

Когда Толик вернулся вечером домой, то обнаружил непривычную тишину. В квартире и на кухне было угрожающе чисто. На плите что-то варилось. Большие портновские ножницы лежали тут же на кухонном столе. Он все понял. Сквозь туман, застивший глаза от слез, он увидел висящий на гвоздике, так и не пригодившийся безмен, который одиноко и сиротливо смотрелся на стене кухни, как забытая в заднице клизма.

ОГУРЕЦ ВСЕМУ ГОЛОВА

Стояла июльская жара. Огурцы «пошли». На рынке их уже продавали и на вес, и ведрами. Настал сезон засолки.

Шилину, начальнику маленькой лаборатории связи провинциального города, позвонил большой начальник из Москвы: «Слушай, надо огурцов на засолку передать. Килограммов двадцать. За деньги не беспокойся — передам с кем-нибудь. Сегодня с вечерним поездом отправь. Мой водитель встретит. Поторопись — поезд через два часа. Смотри, не ошибись: нужны засолочные».

Просьба начальника — приказ для хорошего подчиненного, каким и являлся Шилин. Он не был карьеристом, но прекрасно знал, как зачастую делают карьеры. Сначала личная просьба об услуге, потом проверка на вшивость, а потом и продвижение по службе. Неужели ему дали шанс? Не кому-то, а ему предоставили возможность отличиться.

Надо уметь любой ценой мелькнуть: неважно, как, неважно, где, главное, чтобы заметили. Так учил его один знакомый, «домелькавшийся» до начальника отдела. «Значит, и меня заметили, взяли в проработку резерва кадров. Изучают! Проверяют исполнительность, присматриваются! Сначала поручили огурцы, а потом и поважнее задания последуют. Скоро пойдут помидоры, „синенькие“, молодая картошка! Тут можно не только мелькнуть. Тут и примелькаться можно до ряби в глазах!». Гордость распирала его от поручения Москвы. Дух захватило от перспектив. Хотел сразу же позвонить жене, поделиться радостью, но решил отложить до вечера.

Одна беда: специалистом по огурцам он не был. Засолочного огурца от «незасолочного» определить не мог. Мало того, он и вовсе не знал, что огурцы бывают засолочными и не очень. Для него огурец — просто овощ, холодная закуска. И относился к нему соответственно, без всякого почтения и разделения на классы, виды. Вдруг огурец из заурядного овоща превратился в инструмент карьерного роста. Элементарный, на первый взгляд, вопрос закупки огурцов для московского начальника приобретал глубокий философский смысл. Он резко поменял свое отношение к огурцу на более почтительное. Его первоначально даже не смутило, что «деньги потом», и заколотило от рвения. Он не знал, с чего кинуться исполнять задание, «раж» овладел им. На «все про все» отпущено два часа! Надо спешить. Оказывается, есть специальный огурец засолочного типа! Интересно, как он выглядит, и чем отличается от тех двух, которые принес из дома и собирался «приговорить» в обед.

— Не беда, — решил он. — Попрошу Мартынова. Дачник заядлый — он и поможет. Где Мартынов? — и решительно ворвался в лабораторию.

Находившиеся там инженеры вздрогнули. «Только что был здесь. Может в туалет вышел?».

— Какой еще туалет? Нашел время! Срочно его сюда, снимайте с горшка. Из Москвы звонили! — последняя фраза произвела впечатление. Один из инженеров метнулся на выход и уже через минуту вернулся вместе с Мартыновым, спешно застегивающим на ходу ремень. Оба терялись в догадках, какое отношение они имеют к Москве, да еще так срочно.

— Засолочный огурец от «незасолочного» сможешь отличить? — прямо в лоб ошарашил его вопросом Шилин.

— Так точно, смогу, — ответил Мартынов.

— Быстро собирайся, время не терпит. Из Москвы звонили!

— Из Москвы!? — Мартынов никак не мог справиться с ремнем и попасть в дырку. «Причем здесь огурцы? — растерялся он. — Москва и огурцы — какая связь?». Но тут Шилин все разъяснил одной фразой.

— Нам с тобой поручено особо важное задание! Срочно приобрести и отправить курьерским в Москву 20 кг засолочных огурцов.

— Фу-у-у! — у Мартынова отлегло от сердца. Мчась из туалета на срочный вызов начальника, он никак не мог предположить, что Москве потребуется от него, и зачем он ей вообще сдался. «Может, в командировку направляют? Неплохо бы!», — но все равно ему было лестно получить такое задание. Он не без гордости посмотрел на сотрудников. Теперь и они поняли, зачем они его так срочно снимали с горшка. Знали бы, зачем, так могли бы и себя предложить, вместо того чтобы беспокоить человека в интимном месте.

Смотаться в рабочее время на рынок за огурцами. Кто ж откажется? Правда, кроме роли консультанта, придётся исполнить и роль носильщика. Двадцать килограммов не шутка, но это издержки.

Так! Теперь — тара. Во что загрузить двадцать килограммов засолочных огурцов? Шилин стал глазами шарить по лаборатории. Взгляд упал на огромную сумку, стоящую под столом. С такими сумками он видел хоккеистов, едущих на тренировку. Сумка была, что надо. В нее могла поместиться вся амуниция хоккейного вратаря вместе с клюшкой, воротами и пропущенными шайбами. Уже по виду ее было ясно, что двадцать килограммов в нее войдет, а может, и больше. Только бы ручки выдержали, но за это поручиться никто не мог.

— Чья сумка? Что в ней? — задал он всем сразу вопрос.

— Гульчука сумка. Он выходной сегодня.

— Освободить, быстро!

— А что ему сказать?

— Скажете, экспроприировали на особо важное задание Москвы! Никуда она не денется! Прокатится в Москву — и назад. Только и всего. Из сумки вынули кеды, спортивную форму, пару футбольных мячей, и все это бросили под этот же стол.

У Шилина был принцип: никогда не бегать за городским транспортом, как бы он ни опаздывал, но это был особый случай. Москва ждет засолочных огурцов! Трамвай уже двинулся, когда Мартынов заскочил на его подножку. Делать было нечего. Надо догонять. Как Шилин ни ускорял шаг, трамвай мог уйти без него, ведь вагоновожатый не знал, какое у них особо важное задание, и что случится, если завтра засолочные огурцы не доберутся до Москвы.

Ему запомнились слова известного генерала Лебедя, который говорил: «Вид бегущего генерала в военное время вызывает панику, а в мирное время — смех». Хоть он и не генерал, но в его возрасте и при его комплекции бег за трамваем вызывал не меньший смех, чем генерал, догоняющий троллейбус. Поступившись принципом, Шилин перешел на бег, в три гигантских шага догнал трамвай и вскочил в уже закрывающуюся дверь. Теперь можно было хоть немного успокоиться и взять себя в руки. Дела пошли помаленьку. Они уже в дороге. Через двадцать минут будут на рынке и приступят к закупке.

Пока они ехали в трамвае, Шилин решил не терять время и попытать Мартынова вопросом: «Чем отличается засолочный огурец он „незасолочного“. Если общепринято, что в огурце 98 процентов воды, то какая разница в них может быть в принципе? Ведь различия составляют всего два процента! Несущественно малая величина. Чудно! А если огурец „незасолочный“, то какой он? Едовой, пищевой, столовый?».

— Сам ты «едовой»! Салатный он называется, а засолочный еще и консервным называют по-научному. Это в простонародье он засолочный. Так ты что, даже не знаешь, чем пикуль отличается от корнишона, а корнишон не отличишь от зеленца? — удивился Мартынов.

— А если засолочный огурец вдруг окажется в салате, не отравишься? — пошутил Шилин.

— Нет. В принципе он тоже годится в пищу в сыром виде, но только «пронесет» со свистом. Огурец обладает мягкими, щадящими слабительными свойствами, а в сочетании с молоком и кефиром его терапевтический эффект слабительного резко возрастает.

— Так как же, все-таки, их отличить друг от друга, — приставал Шилин, стараясь выведать секрет. — Чтобы не «пронесло» ненароком. Авось в жизни пригодится.

Захваченный процессом, Шилин стал подумывать, не попросить ли супругу засолить пару банок к Новому году… Тем более что он теперь и перед женой хвастанет познаниями в области засолки огурцов. Это же надо! Сорок лет прожить и не понимать ничего в огурцах. Позор!

Мартынов, почувствовав зависимость начальника от него, вошёл в роль и с долей превосходства в данном вопросе придал ему еще большую значимость.

— Ну, как тебе сказать! Истинное понимание огурца приходит с годами. Огурец — дело тонкое, как и восток. Проникнуться нужно к нему всей душой, почувствовать его сущность. Продукт ранимый, хрупкий, деликатный. Одним словом, деликатес! С ним и поговорить не помешает, когда работаешь по засолке. Ты к нему с добротой, и он в долгу не останется: отзовется хрустом, когда вынешь его из банки! Доставит радость настоящей закусочки под холодную водочку, а с картошечкой пюре — и вовсе объедение. Никакого мяса не надо!

Шилин сглотнул слюну.

— Опять же, «букет вкуса». Его надо уметь составить. Тут душистый перец и бутончики гвоздики, смородиновые листья и листья хрена, укроп и мята, эстрагон и базилик, кориандр. Много чего. Даже вода и соль имеют значение. Сочетание всего этого плюс рецептура, плюс талант засольщика в итоге и дают результат. Чтобы никакого аспирина и норсульфазола. Никакой химии! Ну, и, конечно, осторожность. Тут, как саперу, ошибиться нельзя! Чуть ошибся — и засолил «незасолочный» огурец! Что тогда?

— Да, что тогда? — повторил вопрос Шилин, распираемый любопытством. — Что будет? Траванешься?

— Ну, зачем так сразу! Тогда уж не взыщи! Рванет банка!

— Какая банка? — он, как связист, в первую очередь подумал про аккумуляторную банку, которые взрываются иногда.

— Трехлитровая банка. Ты что, никогда не солил огурцы? Не знаешь, что они взрываются?

— Нет, не приходилось. Так получается, что засолка огурцов — далеко небезопасное дело? Они что, в этих двух процентах содержат аммонал или тринитротолуол? Отчего они взрываются? Ну, не сам же огурец взрывается, а банка.

— Какой толуол? Сам ты толуол. Много внутритканевых газов. Слабая стерилизация или грубейшая ошибка в определении засолочного материала, — перешел Мартынов на научный язык.

— Да! Силен ты в огурцах! Действительно специалист! На работе бы так! А я до сих пор полагал, что засолочный — это тот огурец, который лезет в банку. Ты еще скажи, что опасно не только солить огурцы, но и в свежем виде огурец представляет большую опасность для здоровья и жизни. Потому что 99,9 процентов всех людей, попавших в дорожные аварии, ели огурцы. Ты, наверное, и по помидорам спец?

— Нет, помидор — это не то! Не люблю я его. Это совсем другой и скучный овощ! С ним неинтересно работать. В засолке его нет творчества, чувства, полета мысли! Помидор — и в Африке помидор. Тут ты прав: лишь бы влез в банку да побольше травы. Его и спелого солят, и зеленого, и бурого, не обращая внимание ни на форму, ни на содержание. С огурцом так нельзя обращаться! Он не любит грубости, фамильярности и нарушения технологического процесса!

— Ответственное это дело — засолка огурцов, оказывается! Никогда бы не подумал.

— Еще как! Ответственное! Представь себе: мы отправим в Москву «незасолочные» огурцы, а они там начнут взрываться! Да еще дуплетом! — Шилин ужаснулся представленной картине и с нескрываемым уважением посмотрел на Мартынова.

— Ты уж не ошибись, пожалуйста. На кону наша репутация, и мне же еще деньги свои предстоит вернуть. Пока на свои беру. Действительно, как можно подвести Москву да еще с огурцами. Тебе лично доверили важный вопрос, а ты не оправдал доверия, подсунул взрывоопасный засолочный материал!

Не дожидаясь полной остановки трамвая, они на ходу и выскочили из него, пробежав от остановки к рынку метров пятьдесят.

Когда запыхавшись, обливаясь потом от жары и пробежки, с вытаращенными глазами, волоча чуть ли не по земле свою огромную сумку, они влетели через главный вход на центральный рынок, то не только продавцы близлежащих прилавков, но и покупатели повернулись в их сторону и впились глазами. Складывалось впечатление, что эти двое опоздали к раздаче чего-то дефицитного, пока искали такую гигантскую сумку. Вот кому-то повезет! Настроены они решительно на оптовую покупку, и размеры сумки подтверждали это. Пробежав в темпе вальса рыбный, мясной, фруктовый ряды, они, наконец-то, оказались в центре огурцового рая.

Огурцов было полным полно! Хоть завались ими, да и цена далеко не московская. Провинция демпинговала. Продукт сезонный. Их продавали и с прилавков на весах, и ведрами, и из сумок, взвешивая безменами в пакетах. У Шилина позеленело в глазах. «Как тут разобраться без специалиста? Ведь в Москву посылаем. Что попало, не отправишь. Надо самое что ни есть лучшее из засолочных. Чтобы хрустели, как сухари!». Он пощупал карман, чтобы проверить, не забыл ли деньги, которые ему обещали с кем-нибудь «вернуть».

Сумма была немалая. На весь проект он планировал рублей пятьдесят. Больше не позволял его скромный семейный бюджет. Продавцы огурцов, которых было гораздо больше покупателей, приободрились, увидав двух мужиком с огромной сумкой. Ведь они могли осчастливить не одного, а сразу двух-трех продавцов скупив у них весь наличный товар. Шилин успокоился, взглянув не часы. «Успеваем! Отсюда до вокзала полчаса езды, плюс по перрону двадцать минут. На покупку есть полчаса. Надо спокойно выбрать лучший товар». Он кивнул Мартынову:

— Ну, приступай к своим обязанностям! Эксперта по засолочным огурцам…

— А, понял! Приступаю! — «эксперт» подошел к первому продавцу. Не обращая внимания на сами огурцы, он задал ему вопрос на засыпку: — Почем?

— Два пятьдесят!

— Однако, — высказал свое отношение к цене Мартынов и двинулся дальше по ряду.

— Почем? — спросил он у следующего продавца.

— Два сорок, — ответил мужик, скинув десять копеек в надежде, что перебьет соседа.

Не задержавшись и у следующего продавца, Мартынов двигался вдоль рядов. Шилин не мог понять: когда же начнется сам процесс, само таинство определения засолочного огурца. Он думал, что Мартынов возьмет огурец, внимательно его рассмотрит, понюхает, посмотрит на просвет, изучит кожицу и пупырышки — так называемую «рубашку». Может даже вынет лупу, чтобы рассмотреть структуру этих пупырышек. Проверит размер рулеткой, чтобы не попался нестандарт. Все ли одинаковые и не более 12 см в длину. Попросит разрезать, изучит на запах и соковыделение, а также размер семян. Понюхает, не пахнет ли дустом или нитратами. Откусит один, проверит на «хрумкость» и другое… Но Мартынов продолжал идти вдоль рядов, интересуясь только ценой.

— Какой сорт? — вдруг спросил Мартынов у следующего мужика.

«Зачем он спрашивает? Ведь он эксперт! Сам должен определить», — подумал Шилин.

— Не гибрид?

— Нет. Это «Нежинский», а это «Фаворит», — ткнул мужик в разные кучи. — Нет, наоборот, это «Нежинский», а это «Фаворит», а может, и «Родничок». А вам для засолки? Берите — годятся и те, и другие. Не пожалеете!

— Почем?

— Два тридцать.

Так они прошли весь ряд и ни у одного из продавцов не задержались. Их провожали разочарованными взглядами и сыпали названиями сортов, стараясь привлечь к своему товару: «Алтай», «Береговой», «Воронежский», «Каскад», «Конкурент», «Муромский», «Харьковский». Мартынов пошел по рядам с ведрами. Цены колебались в районе двух рублей за килограмм, если берешь ведро.

Вдруг его внимание привлек мужик, стоявший в конце ряда почти с такой же сумкой, как и у них. Мартынов направился к нему.

— Почем? — задал он стандартный вопрос.

— Рупь пятьдесят, — и мужик расстегнул молнию сумки.

Мартынов присел на корточки и поковырял руками огурцы. Сказать, что они были самыми лучшими на рынке, не осмелился бы не только специалист, но и дилетант. Цена привлекала больше, чем сами огурцы.

— Давай по рублю, — начал было торговаться Мартынов.

— А–а–а, забирай, — неожиданно быстро согласился мужик, не торгуясь. — На автобус опаздываю в деревню, не тащить же назад. Кто знал, что сегодня будет столько огурцов? Знал бы — не поехал. Вам на засолку? Не ошибетесь. Сам закатываю по сто пятьдесят банок и продаю. Дальневосточный сорт. Самый лучший на закатку!

Шилин не верил своим ушам. «Вот повезло — напоролись на мужика, которому надо к автобусу, да еще и с засолочными огурцами».

Ему соседка рассказывала, что она ходит на рынок исключительно к закрытию и прямо-таки охотится вот на таких деревенских, которые опаздывают на последний автобус или электричку. «Колет» их сначала до задницы, а дальше, по ее словам, они сами разваливаются и отдают товар за бесценок, а бывает, и задаром. Овчарка, а не женщина!

Шилин понял, что это тот самый случай, а мужика и «колоть» не надо. Он уже расколот обстоятельствами в виде отходящего автобуса и разваливается прямо на глазах. Кроме того, он оценил разницу в цене. Прощаться с пятьюдесятью рублями или с двадцатью. Он ведь понимал, что вероятность возврата денег близка к нулю. Вот это удача!

— Сколько тут? — ткнул Мартынов осторожно в сумку ногой.

— Двадцать пять! — сказал мужик, потом махнул рукой. — А, забирайте за двадцатку! Перевешивать безменом некогда. Автобус отходит через десять минут.

Подгоняемые мужиком, они распахнули свою необъятную сумку и чохом пересыпали огурцы в нее. Их было если не двадцать пять, то двадцать уж точно. Ручки аж хряснули, когда Шилин попытался ее поднять. Он присел на корточки и собрался заглянуть внутрь сумки, но мужик настойчиво потребовал деньги, намекая, что товар продан: «Гони бабки, опаздываю». Шилин встал, отсчитал ему двадцать рублей, и мужик с места рванулся к «отходящему» автобусу. Пока Шилин с чувством глубокого удовлетворения прятал оставшиеся деньги в карман, Мартынов уже чиркнул молнией сумки.

Шилин взглянул на часы и ахнул. Пока они приценялись к засолочному материалу, полчаса пролетели незаметно. Они тоже опаздывали. Подхватив вдвоем сумку они, спотыкаясь о нее и собственные ноги, рванули к выходу. «Может, надо было еще „поколоть“ мужика, — сожалел Шилин на бегу. — Может, поторопились? Куда ему деваться? И по полтиннику отдал бы. Эх, жаль! „Недокололи“. Уж соседка не упустила бы его».

Оставшийся осадок не давал порадоваться удачной сделке.

Близился вечер. Жара не спадала. Огурцы очень любят жару в сочетании с обильным поливом. Завтра их еще больше будет на рынке, а цена наверняка упадет. Это тоже не добавляло энтузиазма Шилину. Если бы не такая срочность, то можно было завтра дешевле купить и с меньшими затратами исполнить поручение Москвы.

Большой московский начальник позвонил своему боссу:

— Борис Георгиевич, мне тут огурчиков хороших подвезли из Липецка, есть там у нас люди, понимающие в них толк! Не возражаете угоститься?

— Ну, забрось в машину Виктору. Так и быть, попробую твои огурцы.

Большой начальник позвонил в машину своему водителю:

— Встретил поезд? Забрал? Слушай сюда: найди пакет, отсыпь килограммов пять и забрось в машину Виктора для Бориса Георгиевича.

— Не получится!

— Что значит, не получится?

— Да нет никаких огурцов. Течет из сумки. Я открыл ее, а там жижа, детская неожиданность. Сгорели они напрочь. Наверное, моченых купили по дурости — да в клеенчатую сумку с молнией и — на жару. Багажник весь уделал.

— Вот паразит! Заставь дурака богу молиться! — в сердцах вырвалось у начальника в адрес неизвестного водителю персонажа. — Не вздумай все это тащить сюда. Выбрось по дороге где-нибудь. Потом срочно лети на Черемушкинский рынок и купи там пять килограммов самых лучших огурцов. Самых дорогих! Ты понял? Самых дорогих! И отвези Виктору.

Три дня и три ночи Шилин держал паузу и не звонил большому начальнику. Неловко было отвлекать от важных дел. Ждал звонка. Ожидал и надеялся, что сам позвонит и похвалит. Ведь он выполнил задание в срок, они едва успели к поезду. Да и, может быть, намекнет, когда ждать этого «кто-нибудь», который вернет ему деньги и сумку, за которую Гульчук не давал ему прохода.

На скорый эффект от оказанной услуги он не рассчитывал, но на семинар руководителей среднего звена в Москву должны пригласить. А там целая неделя коммунизма! Шикарный пансионат. Трехразовое питание в ресторане, культурная программа, да еще и командировочные по столичным расценкам платят. Дух захватывало от перспективы! Жене пока не говорил: сюрприз будет.

На четвертый день ему приснился сон, в котором огурцы никак не хотели лезть в банку. Его пальцем туда толкаешь, а он, как на пружине, обратно выпирает. Промучился он с ними всю ночь, но так и не смог затолкать ни одного. Не выспался и решил позвонить сам. Дальнейшее ожидание звонка было нестерпимо.

Шилин плотно закрыл дверь в кабинет, набрал номер ведомственной связи, припал ухом к трубке, а ладонью прикрыл микрофонную часть. Чтобы его не было слышно в соседнем помещении.

— Слушаю! — послышался голос большого начальника.

— Здравствуйте, Николай Никифорович! Это Шилин.

— А это ты! — без энтузиазма ответил начальник. — Что хотел? Говори скорее!

Шилин опешил. Он ожидал: «А, это ты, извини, закрутился в делах, сам понимаешь. Молодец! Огурцы супер! Жена довольна. Деньги и сумку отправили тебе вчера. Жди сегодня с машиной». Он уже даже приготовил и свой ответ «Ну, что вы, Николай Никифорович! Рад стараться для вас! Скоро помидоры пойдут, организуем мигом! Может, мяска передать или сала домашнего? Вы только скажите!».

Шилин не знал, что говорить. К такому повороту разговора он не был готов и выпалил первое, что пришло на ум: «Ну, как огурчики? Закатали уже?»

— Закатали твои огурчики вместе с сумкой где-то между станциями метро Павелецкая и Добрынинская. Был бы ты поближе, я бы тебя сначала угостил ими, а потом тоже закатал! За дешёвкой погнался? Жижу тухлую прислал, хоть ложкой хлебай. Чего ты не догадался туда пачку соли бросить? Приехали бы они уже готовенькие. Только жрал бы ты их сам. Спасибо тебе! Удружил!

Трубка запикала. Шилин едва не выронил ее из рук. Разговор был закончен. В глазах потемнело. Плечи и рука с трубкой бессильно опустились вниз. Возникло непреодолимое желание на ком-нибудь вымести досаду от случившегося, несмотря на то, что «не гонялся бы ты поп за дешевизной». Дверь распахнулась, и в нее просунулась голова Мартынова.

— Петрович! Ну, что не рассказываешь, Москва звонила? Как огурчики? Закатали?

— Слушай ты, засолочных дел мастер! Отгадай загадку: без окон, без дверей, полна задница тухлых огурцов. Сгинь с моих глаз, флорист огуречных букетов. А не то я сейчас тебе закатаю в лоб вот этим телефонным аппаратом! Чтобы ты запомнил на всю жизнь, чем свежесорванный зеленец отличается от моченого перезрелка.

— ??

Вот и мелькнул за собственный счет! Точнее–промелькнул!

ТЕОРИЯ ВЕРОЯТНОСТИ

Сазонов уже изрядно устал, завершая автомобильный вояж по Золотому кольцу России за один световой день. Позади уже были и Владимир, и Кострома, и Ярославль, и Ростов Великий… Вот на горизонте показался Переславль Залесский. Сказывалась усталость от вождения автомобиля и впечатлений. Супруга, сидевшая на пассажирском сидении, начала «клевать» носом. Пора было останавливаться на кратковременный отдых, и Сазонов решил сделать это на ближайшей заправке после Переславля.

Зной заставил водительское окно держать всю дорогу открытым. Они медленно ехали по узкой центральной двухполосной улице, приближаясь к единственному светофору в центре Переславля, и остановились в тот момент, когда красный свет вот-вот должен был поменяться на зеленый. Немногочисленные пешеходы медленно, не спеша, как и положено провинциальным жителям, переходили дорогу перед их машиной.

Стараясь хоть как-то развлечь уставшую, дремавшую и не смотревшую на дорогу супругу, Сазонов медленно и нараспев произнес:

— Ну, и чем же знаменит город Переславль, кроме богатой истории? Кто из наших знакомых тут проживает? Да, похоже, что никого из знакомых здесь нет. Хотя постой, постой, а Володя Козлов!

— Какой еще Володя?

— Да я тебе рассказывал про него. Три года назад мы с ним вместе были в зарубежной служебной командировке. Если я не ошибаюсь, он был из Переславля. В Шереметьево устроил нам «кузькину мать» по возвращении. Всей группой два часа ждали, пока он пройдет таможню, а он так и не вышел. Думали — все, «замели» его, и разъехались. Только на следующий день выяснилось, что он каким-то образом выскочил в зал прилета раньше всех. Когда навстречу ему метнулись борзые таксисты, он испугался: отнимут у него пятьсот сэкономленных командировочных долларов! Побежал от них на улицу и заскочил в первый попавшийся автобус, который увез его в Химки. Потом долго добирался до Ярославского вокзала.

Наша группа только собиралась перед отлетом под Шереметьевским табло — заявился он… Как ты думаешь, в чем? Никогда не угадаешь. В кедах! Вместо чемодана «Самсонет» или «Карлтон» на колесиках… Или, в крайнем случае, сумки, типа «Вашингтон», «Бредфорд», в руках держал пластиковый пакет, на котором была нарисована легкомысленная полуголая девица. А пакет… Скорее, наполовину пустой, чем наполовину полный. Это и была вся его поклажа. Чудной мужик! Как он оказался с нами в группе, до сих пор удивляюсь. Наверное, передал нужному человеку в Москву ведро клюквы, а тот в знак благодарности рассчитался с ним заграничной поездкой. Не хило! Да, чуть не забыл, еще одно его «достоинство»: большой мастер закладывать за воротник.

Всю поездку маялся бездельем, алкогольным синдромом и ждал, пока хозяева опять нальют. Ну, а те не скупились, как помню. В его лексиконе «усугубить» означало — выпить. Вот он и занимался всю поездку тем, что «усугублял». У меня даже где-то его телефон должен быть. Надо заехать в гости. Шутка! — после этой фразы Сазонов повернул голову влево, посмотрел на стоящего рядом, практически вплотную с его машиной, прохожего и узнал в нем Володю Козлова, который только что вставил в зубы папиросу и собирался зажечь спичку. Их разделяло не более полутора метров. Козлов тоже отреагировал на движение головой водителя стоявшей перед ним машины и посмотрел на него. Их глаза встретились.

В знак приветствия Сазонов плавно кивнул Козлову головой сначала вниз потом вверх и резко тронул с места машину, так как светофор уже переключился на зеленый. Все это произошло настолько быстро, что заняло доли секунды.

Остановка, поворот головы, взгляд в глаза Козлову, кивок, резкий старт с места — и только легкий дымок позади стремительно удаляющейся машины. Сто семьдесят лошадей под капотом позволяли такой старт.

«Что это было?», — Сазонов пытался переварить случившееся событие. «Мистика! Как такое может быть? Я ведь только что говорил про него. Ведь вероятность такой встречи практически нулевая, но это факт. Какая-то материализация мыслей, а точнее — разговора, да и только. Кому скажешь, не поверят. Это он, Козлов, и никто другой!».

Да и как можно не узнать Козлова, отличающегося таким маленьким ростом, что стоящий он был на уровне сидящих, чем вызывал всегда колкости в свой адрес.

Вернула Сазонова к действительности жена:

— Ну, чего ты замолчал? Мели Емеля, а то совсем в сон потянуло.

— Ты знаешь, кого я сейчас видел на светофоре? Володю Козлова! — несмотря на усталость, супруга приподняла голову и повернула ее к Сазонову:

— Не смешно. Лучше ты ничего не смог придумать.

— Да совершенно серьезно тебе говорю — это был он, — Сазонов посмотрел в зеркало заднего вида и увидел удаляющуюся фигуру Козлова, смотрящего ему вслед с зажженной в руке спичкой. Теперь рядом с ним уже стояла какая-то женщина, видимо, жена. Она теребила его за рукав, а он все смотрел и смотрел вслед удаляющейся машине. К губе прилипла незажженная папироса, а он продолжал смотреть вдаль пока горящая спичка не обожгла пальцы.

«Вот тебе и Теория вероятности в действии», — подумал Сазонов. Невольно он вспомнил, как в институте очень полюбил эту самую Теорию вероятности, хотя и не был математиком, а математический анализ недолюбливал. Брать двойные и тройные интегралы казалось ему скучным, тем более что они далеко не всегда позволяли ему себя брать. Тем не менее, его увлек новый предмет до такой степени, что он по собственной инициативе написал работу, оформил ее так, как умел только он один, и отнес на кафедру математики в надежде на экзамен-автомат. Это была первая и, как оказалось в дальнейшем, единственная его попытка за все годы обучения в ВУЗе сдать экзамен досрочно.