Бесплатный фрагмент - Несостоявшиеся судьбы

Предисловие

Хочу сразу начать с самого основного, того уникального и ценного, что, собственно, и составляет канву содержания сборника психологических рассказов-новелл Ирене Крекер «Несостоявшиеся судьбы».

Эта книга — личное исследование автора понятия Человеческое Счастье. Существует ли оно вообще на земле? Ирене Крекер пытается заглянуть в своих записках практикующей медсестры по ту сторону самой потаённой тайны на свете — тайны о человеческом счастье.

Она, словно взяв читателя за руку, подводит его к тому месту, где оно есть. Это место не видно нам, прежде всего из-за сумерек собственных заблуждений. Оно загромождено обыденностью, повседневной суетой, зыбкими непрочными материальными ценностями. Ирене Крекер исключительно для нас включает свой яркий фонарик психолога-аналитика и потихоньку — от сюжета к сюжету, от новеллы к новелле — освещает в кромешной тьме нашего бытия то самое заветное место, где скрывается от глаз человеческое счастье. Это место — душа. Оказывается, всё там, в ней: наши достижения и падения, любовь и ненависть, долголетие и смерть.

На вопрос:

— Почему именно в этом месте, в нашей душе, кроется наше земное счастье?

Ирене Крекер даёт ясный ответ:

— Прежде всего потому, что в душе сокрыто наше Небесное Вечное счастье.

Автор поняла это, увидела воочию, собственным глазами, сталкиваясь на протяжении двадцати лет изо дня в день с кривыми зеркалами человеческого бытия — душевными болезнями. Это видение Ирене Крекер пытается теперь передать каждой строкой своих зарисовок, что Царство Небесное внутри нас…

Ирене, практикующий специалист в области прикладной психиатрии, пошла в своём исследовании счастья «от обратного». Она фиксирует моменты исчезновения в человеческих душах этого будущего Небесного Царства. Она ведёт беспощадный и правдивый дневник загнивания, оскудения, замусоривания этого места — хранилища счастья. Она исследует этимологию заболевания человеческих душ.

Для чего? Что это даёт нам с вами, каждому из нас? Как, чем эти исследования помогают нам в нашей жизни обрести в собственной душе это уникальное и бесценное состояние счастья — предвестника того главного, будущего и вечного?

Книга «Несостоявшиеся судьбы» — это уникальная карта для счастливого, радостного, полноценного мореплавания в океане человеческого существования, где точно отмечены и указаны опасные рифы и мели, то есть описаны процессы превращения наших страстей, грехов и пороков в тяжёлые болезненные состояния. Каждой историей жизни героев, обитателей дома престарелых при психиатрии, показано, как это происходит, как случается, что обыкновенная страсть, скажем, к спиртному или к сексу, превращает человека в вечного пациента психиатрической клиники. Автор пытается помочь себе и читателю понять: Только ли сам человек виноват в этом? Какова роль окружающих, да и самой психиатрии в этом жизненном кораблекрушении?

На каком же основании мы можем доверять автору в столь сложном и важном жизненном вопросе — ни чего-нибудь! — о самом счастье, а значит, сложившейся, состоявшейся судьбы!?

На основании очень понятных и явных вещей, мы можем не только доверять автору «Записок…», но и принять для себя суровые выводы из её рассказов. И что не менее важно, знакомясь с судьбами её героев, мы проникаемся и воспринимаем удивительное состояние души автора — состояние постоянного поиска истины в вопросах душевного и духовного здоровья.

Ирене Крекер — педагог по образованию и по стажу практической работы. Вместе с тем, она практикующая медсестра по образованию, полученному уже в зрелом возрасте и по длительному стажу работы в самой сложной области прикладной психиатрии — досмотру престарелых людей с тяжёлыми формами психозов, шизофрении и паранойи.

В «Записках практикующей медсестры» гармонично переплелись эти оба опыта соприкосновения с глубинами человеческой души, в лабиринтах которой скрываются от нас самих, от нашего сознания эмоции, страсти, чаяния, надежды и мечты.

06.08.2014

Александр Тиханов, писатель, преподаватель философии и психологии

Аура надежды

Когда бы я ни заходила в комнату к этой милой застенчивой женщине, добрые глаза встречают меня с порога. Мамины глаза. Мама также внимательно всматривалась в меня, когда я, находясь некоторое время вне дома, возвращалась к ней. Она была немногословна, не спрашивая, находила ответ, понимая, наверное, по выражению лица, что всё идёт своим чередом.

Думаю, молитва матери спасает детей в круговерти земной жизни. Когда мамы не стало, когда её душа ушла в это необозримое воздушное пространство, я, ещё не осознав, что произошло, вдруг страшно испугалась, что за меня теперь некому будет перед Богом слово замолвить. Я помню, как горе разрывало мне сердце, как я поделилась с дочерью своей тревогой, наподдельным страхом, и моя рано повзрослевшая дочь сказала спокойно, с неподдельной тоской, но уверенно: «Мамы не умирают… Я всегда знаю, когда ты молишься за меня. Тогда мне легче преодолевать непреодолимое, тогда у меня всё получается, складывается. Я прошу тебя, молись за меня всегда».

Сегодня я не случайно зашла в комнату к этой пациентке. У меня есть отправная точка для разговора с ней.

В апреле её навестила родственница, племянница давно умершей сестры. Недавно она вновь позвонила, испытывая чувство вины за то, что тётя была ими забыта, обделена вниманием. Племянница говорила о брате нашей пациентки, который во время войны находился в плену в России, вспоминала о матери, о бабушке. По телефону многого не скажешь, но племянница пообещала выслать альбом с фотографиями прошлых лет, как напоминание тёте о годах детства и юности.

Сегодня пациентка получила по почте этот альбом, являющийся доказательством существования прошлого. Она радушно приняла моё предложение посмотреть его вместе, показала отца, мать, брата. Других родственников не смогла вспомнить.

На мой вопрос:

— Когда не стало мамы?

Женщина, вздрогнув, тихо, но уверенно ответила:

— Она жива.

Я смутилась, понимая, что причинила женщине боль вопросом, но она только улыбнулась мне в ответ. Такое милое создание, сохранившее свою непосредственность, естественность, наивность и доброту души до уже преклонных лет. На следующий год ей исполнится девяносто, более пятидесяти лет из которых она провела в нашем учреждении, в областной психиатрической больнице.

Я знаю её уже тринадцать лет. С годами она совершенно не меняется. Всё также тайком изучает английский, пряча книгу и тетрадь в прикроватную тумбочку, когда кто-нибудь без стука входит в комнату. Она до сих пор делает всё самостоятельно, всё также молчалива и скромна, приветлива и улыбчива. От неё веет аурой человечности, наверное, поэтому даже очень неспокойные обитатели клиники относятся к ней с неподдельным уважением и теплом.

Сведений об этой пациентке в архивах почти нет. Известно только, что она родилась в небогатой семье служащих. Детей в семье было четверо: два сына и две дочери.

Дальше в нескольких строках — полжизни: «Пациентка родилась до второй мировой войны на бывшей польской территоррии. В Германии проживает с конца пятидесятых годов. В областную психиатрическую больницу переведена в шестьдесят третьем году. С тех пор проживает здесь постоянно».

Я думаю, ангелы-хранители оберегают эту миловидную женщину на пути её следования по жизни. Женщина читает молитвы по ночам. Она знает их несколько. Произнося вслух слова очередной, смущенно улыбаясь, не ошибусь, если скажу, что в мыслях женщина переносится в иной мир, где ей светло, уютно, спокойно, а главное — надёжно.

Я ни капли не сомневаюсь в этом. Совершая обход по комнатам во время ночного дежурства, вижу неоднократно одну и ту же картину, как, приподнявшись на кровати в направлении к невидимому собеседнику, пациентка молодеет, светлеет лицом, выглядит так, как будто сбросила с плеч давящие годы затворничества… и светится…

В течение последних пятнадцати лет она несколько раз после тяжёлых операций была на волоске от смерти, но каждый раз выходила победительницей в борьбе с недугом.

Беда пронеслась мимо неё и в юности, когда она, оставшись одна без родителей, без средств к существованию, была найдена в сильно запущенной квартире в неадекватном состоянии. Она находилась в глубокой депрессии, такой диагноз был поставлен психиатром, когда её в очень плачевном состоянии впервые доставили в психиатрию. Это было ещё до второй мировой войны.

Племянница поведала нам, что из рассказов матери, её тётя была жизнерадостной девочкой, привлекающей внимание окружающих своим весёлым открытым нравом и умом. Она была отличницей в школе и мечтала поступить в университет. Война помешала осуществлению этих планов.

В тот день моя попытка поговорить с женщиной не дала никаких результатов. Пациентка смотрела на меня недоумённо, ничего не отвечая. Она напрягалась, думаю, пыталась что-нибудь вспомнить из далёкого прошлого, но не могла. А вот родителей и брата Макса вспомнила по фотографиям и рассказала, что брат был во время войны военнопленным в России, в Сибири. Оттуда он вернулся домой — это она точно знает. А дальше — темнота, никаких проблесков памяти…

Женщина не помнит, что мечтала быть студенткой, не смогла ответить и на вопрос, какой предмет ей нравился в школе, в какой области знаний она хотела себя проявить.

Английский язык пациентка изучает до сих пор с неподдельным рвением. Сегодня я её застала в комнате со словарём. Она пыталась что-то отыскать в нём, или просто вспоминала слова, или заучивала. У неё есть и тетрадь-словарь, куда она выписывает слова и выражения. Идёт настоящий процесс изучения языка. Её воле можно позавидовать.

На этот раз женщина не спрятала словарик, улыбнулась доверчиво, и я инстинктивно почувствовала, что она хочет что-то рассказать мне, поделиться чем-то сокровенным…

Я откликнулась на её молчаливую просьбу, пододвинула стул к кровати и застыла в ожидании откровения, и оно полилось…

Она чувствовала себя не такой, как все, ещё до войны. Ей чудится до сих пор, что из темноты кто-то не только беседует с ней, но и помогает жить. Родной голос матери просит ещё немного подождать, потому что ещё не время. Она ждёт, когда её позовут туда, в высоту, откуда ей слышится этот милый голос, призывающий смириться с положением, в котором она находится, молчать и терпеть.

Я глазам и ушам своим не верила. Передо мной сидел совершенно другой человек, умеющий не только говорить, но и думать… и ждать, и терпеть, и нести свой крест по жизни молча, доверяясь голосу из пространства, на который возложены надежды.

Голос матери из глубины мирозданья… звучащий в течение многих лет, дающий силу и надежду на встречу…

Да, это откровение женщины стоит многого. Я его оцениваю, как подарок за мой многолетний нелёгкий труд в этом отделении, как признание, что годы прожиты не зря, и у нас ещё «миллиарды времени» впереди. Ведь женщина точно знает, что встреча с матерью ожидает её, значит, и наши надежды не тщетны…

Как хочется в эту правду верить…

Безумный игрок

Светопреставление…

По длинному коридору отделения кто-то стремительно несётся вперёд, сметая всё и всех на своём пути, при этом, воздев над головой непонятно откуда подвернувшийся плакат. Он движется как запрограммированный робот-машина на высокой скорости из одного конца в другой, не останавливаясь ни на минуту.

Необычайна и внешность участника события. Высокий, стройный, вернее сказать, худощавый, как говорится в народе, кожа да кости. Лицо вдохновенное. Глаза пронзительно и безумно смотрят в одну точку. Создаётся впечатление, что он смотрит вперёд, но ничего не видит перед собой. Спортивные штаны бледно-зелёного цвета, закатанные по колено, смотрятся комично в середине апреля даже в хорошо отапливаемом помещении.

Кого-то мне наш новый пациент напоминает. Который день пытаюсь вспомнить, напрягаю память души, но боюсь поверить в догадку, которая однажды посетила мой тоже уже воспалённый от чрезвычайного напряжения на работе мозг.

Кажется, мужчина вошёл в образ, поэтому невозможно его с этим образом разлучить… Когда скорость ходьбы достигает предела, и могут пострадать другие обитатели дома-отделения, вмешивается в происходящее медсестра. Она появляется всегда в нужную минуту, спокойно, но уверенно берёт больного за руку, направляет его движение в сторону комнаты, постоянного места его обитания.

На этот раз удалось его успокоить, но ненадолго. Через несколько минут он уже обследует кухонные шкафы. Всё бы ничего, но на его пути появляется помеха в качестве живого существа в белом халате. Кто-то пытается ему помешать заглянуть в холодильник. «Может, там что-нибудь осталось от вчерашнего ужина? Почему кто-то ограничивает мою свободу? Нет, я не позволю больше мною руководить!» Можно предположить, что такого рода мысли часто посещают его седую голову.

«Я — избранник Бога, никто не имеет права мне запрещать делать то, что я хочу, и как я этого хочу,» — порой слышится через его стоны и крики.

На этот раз избранник неба замахивается на девушку. Она ещё ученица, правда, третьего последнего курса медучилища. Практикантка позже призналась коллегам, что страх поселился в её душе с того момента, как он однажды неожиданно настиг её в том же пресловутом коридоре и, странно улыбаясь, положил свои крепкие сильные руки на плечи. Страх достиг точки апогея, когда она несколько дней назад не подпустила его к телевизору, боясь, что он его испортит. Тогда он неожиданно поднял её и, как куклу, повернувшись на сто восемьдесят градусов, бережно поставил на пол. Она иногда во сне вновь переживает этот прыжок в небо.

Страх настиг её и сегодня, когда она пыталась выдворить его из кухонного помещения. Коллеги говорят ей, что профессию выбрала неправильно. Может, они и правы.

Сегодня этот жилец просто не управляем. По сообщению ночной смены, в течение ночи он ни на минуту не прилёг: многократно выходил в коридор, как управляющий обследовал территорию, проверяя всё ли в порядке, заглядывал почти в каждую комнату, хлопая с треском дверьми, включая и выключая свет и кнопки сигнализации. Он напугал и разбудил стуком, шумом, грохотом половину отделения.

За неадекватное поведение мужчина должен был и сегодня понести наказание. В прошлый раз он был переведён в другое отделение на строгий режим. Сегодня его лишили свободы: закрыли на ключ в комнате, перед этим дав медикаменты, предписанные врачом для такого случая.

Недавно я изучила архивные документы этого пациента. На основе их можно делать определённые предположения и выводы.

Родился Тимофей в первый год второй мировой войны. Отец его был тогда уже на фронте. Мать, женщина добрая, но очень религиозная вела замкнутый образ жизни. Нельзя сказать, что в детские годы он был окружён только материнской заботой. Дедушка жил тогда с ними под одной крышей, да и старшая сестра уделяла ему большое внимание. Религизность матери сыграла свою роль в его воспитании. Он рос застенчивым и замкнутым, но очень ответственным. В детские годы у него не было друзей, да и позже, когда отец пришёл с фронта, ничего в этом плане тоже не изменилось.

Отец его отличался крутым нравом, когда-то он работал начальником полиции, да и религиозен был не в меру. Отношения с сыном не сложились. Отец понимал, что без образования в этой жизни не прожить. По окончании семилетки, мальчик был отправлен в школу железнодорожников. Здесь проявил себя целеустремлённым, но зацикленным порой на определённых родах деятельности. Дела всегда доводил до конца. По окончании этой школу он проработал несколько лет в учереждении, но к тридцатилетнему возрасту неожиданно появились признаки психического растройства.

Тимофей, по его собственным словам, был одиночкой по жизни, никогда не входил в интимные отношения с женщинами. Хотел бы быть священником, но жизнь распорядилась иначе.

В тридцатилетнем возрасте он неожиданно для матери ушёл из дому, объяснив это тем, что Всевышний заставил, приказал ему это сделать. Впоследствии он объяснил одному из психиатров, что в родном доме он познакомился со старой женщиной, в которой обретал злой дух. Он должен был ей помочь от него избавиться, но заразился сам. Через неё в него вошёл злой дух, с которым он ведёт теперь постоянную внутреннюю борьбу. В то время он сконцентрировался на изучении книги «Одержимость бесами» / «Demonische Besessenheit».

В неврологической клинике поставили ему диагноз — шизофрения. Признаками её явились мания преследования, галлюцинации, агрессивность по отношению к окружающим, приступы бешенства.

Вскоре он ушёл на преждевременную пенсию по состоянию здоровья. Потом, как и у всех душевнобольных людей, началось амбулаторное лечение у психиатров и в клиниках. В течение последующих сорока лет он был более двадцати раз на стационарном лечении в психиатрических клиниках разных городов. Медикаменты со временем перестали производить необходимое успокоительное действие.

Отец умер, когда Тимофею исполнилось почти сорок лет, а с матерью и сестрой он прожил, ведя одно хозяйство, до своих шестидесяти пяти лет. В последние годы он помогал сестре по уходу за матерью, сохранив к ним тёплые отношения.

Он исколесил всю страну вдоль и поперёк, имея при себе удостоверение железнодорожника, тем самым бесплатный проезд был ему гарантирован. В одном из крупных городов он был задержан полицией, потому что шёл босиком по булыжной мостовой. По ногам текла кровь от многочисленных кровоподтёков и ссадин.

Однажды, когда в его однокомнатной квартире прорвало водопроводную трубу, он убежал из дому, оказался в столице государства. Там он был найден, лежащим в течение длительного времени на булыжной мостовой. Позже он объяснял это тем, что инсценировал болезнь, чтобы попасть в больницу. Цели своей он добился, но вскоре был отпущен на вольное свободное проживание.

После смерти матери, он пришёл сам, босой и измученный, в областную психиатрическую больницу нашего города. С тех пор стал её частым пациентом.

Тимофей становился всё злее и агрессивнее по отношению к больным и персоналу. Все являлись его врагами. Последний раз, находясь здесь на лечении, он перед выпиской забаррикадировал себя в комнате и никого туда не впускал, одновременно не принимая медикаменты. С помощью пожарников «осада» была снята.

В редких разговорах с врачами он признавался, что только Иисус Христос его не предал и является его другом. В архивных документах имеется письмо-обращение Тимофея к Всевышнему, подтверждающее его глубокую религиозность, веру в безграничную силу Спасителя и «одержимость» на этой почве…

Привожу отрывок из этого письма, написанного около семи лет назад.

«Дорогой Господь, Отец наш Всевышний, я хочу раскрыть тебе душу, рассказать о моих тревогах и страхах. Ты всегда приходил ко мне на помощь в трудные минуты жизни, всегда помогал мне устоять перед происками дьявола, спасал от смерти. Мне пришлось в жизни многое пережить. Я не сломался, выстоял благодаря тебе, твоей поддержке. Я знаю, что когда-нибудь ты заберёшь меня в свои жилища небесные. Я имею право жить рядом с тобой и с Исусом Христом. Я хочу жить рядом с вами вечно. Я полон уверенности, что в моей жизни всё будет хорошо.

Дорогой Отец, ты знаешь, что я в последнее время являюсь частым посетителем психоневрологических клиник. Как и твой сын, названный преступником, распятый на кресте и умерший за нас, я без вины томлюсь в стенах клиник в качестве психически больного.

Случай перевернул мне когда-то всю жизнь. Я должен был выступать перед студентами, готовился к докладу, и вдруг увидел перед собой золотом высеченные слова: «Бог любит тебя». Это было видение наяву. Я засмеялся от неожиданности. Мой смех перешёл в приступ смеха. Я не мог перестать смеяться. Всё тело содрогалось от смеха. Это был тобой подаренный смех. После того, как я открылся людям в моём единении с тобой, меня как преступника направили в психиатрическую клинику на лечение. Доктора пытались и пытаются медикаментами убить во мне любовь к тебе. Я знаю, что ты всё знаешь и видишь. Психофармака действует на меня отрицательно. Я чувствую себя совсем слабым после приёма этих медикаментов… Как твой сын пострадал от людей, так и я, не являясь им, страдаю. Люди постепенно разрушают мой мозг и тело. Я одинок, моя мать давно умерла, некому обо мне позаботиться. Прошу тебя, Отец мой, взять мою жизнь в свои руки, чтобы я по твоей воле пришёл к хорошему концу. Ты же Всесильный. Помоги мне повернуть судьбу.

Господь, ты знаешь, что я говорю правду. Сделай так, чтобы мне не нужно было больше принимать медикаменты, они мешают мне думать и жить. Помоги и спаси, Господи. Я радуюсь вечной жизни у тебя».

В последнее время Тимофей проживает в клинике один в большой светлой комнате, где всё обставлено с любовью и вниманием в соответствии с его желаниями и потребностями. Теперь этот люксус, думается, ему уже и не нужен. Он привык обходиться малым, не замечать многого вокруг себя и в необычных позах проводить своё свободное время. Позы не поддаются описанию. Какое-то соединение йоги со спортивными упражнениями и немыслимыми, им создаваемыми образами. Например, распятие на кресте, лягушка, вернее, жаба, ребёнок в утробе матери. Любимая поза — сидя в кресле нога на ногу. Так он может часами сидеть в течение ночи, когда энергия движения иногда оставляет его в покое.

Его можно назвать аскетом. Спит в одежде и обуви, не закрываясь одеялом. Сам застилает кровать тонким одеялом, натягивает его так, что не видно ни складочки, ни морщинки. Он замечает каждое пятно, например, на подушке. Криком требует сменить наволочку.

Он немногословен, но в спокойной обстановке, например, ночью, чувствуя тепло и близость рядом находящегося человека, раскрывается с точки зрения имеющегося в нём жизненного положительного потенциала. В такие минуты он похож на большого ребёнка, который что-то бормочет наполовину про себя, жалостно рассказывает больше мимикой, чем словами о своих проблемах.

Как следует из архивных документов, лет десять назад его можно было бы назвать приветливым, предупредительным, ищущим внимания, общения, душевной близости, если бы не его недоверчивость, путаные мысли, забывчивость, отсутствие внимания, концентрации и неуправляемость. В такие моменты он оскорблял, угрожал больным и работникам больниц и клиник, обвиняя, например, в кражах и грубости. Эти качества проявляются и сейчас.

Постоянная мыслительная работа происходит в нём, движет им. Внутреннее беспокойство заставляет его действовать, но при этом он как будто анализирует ситуацию. В эти моменты меняется мимика его лица, глаза лихорадочно блестят, губы что-то шепчут. Если внимательно прислушаться, можно разобрать слова, предложения. Двумя-тремя словами он порой выражает согласие или несогласие с предлагаемыми ему действиями. Создаётся впечатление, что он понимает, о чём ему говорят или спрашивают, понимает, но не способен реагировать. Какая-то внутренняя заторможенность, ограниченность…

Энергия бьёт из него через край. Схватив инвалидный стул, он может на бешеной скорости носиться с ним по отделению, при этом пока ещё не причинив никому вреда.

Одевать многочисленное количество рубашек, маек, курток, пуловеров — любимое его занятие. Он может натянуть на себя несколько. Это его нисколько не смущает, но медицинский персонал пытается приучить его к порядку, подвести под шаблон. Вчера ночью он поведал мне, что шкафы с одеждой в его комнате закрыты, а ключей у него нет. Я попыталась его успокоить, уложила в постель, села рядом на стул и начала рассказывать первое, что пришло на ум. Как будто мать привела его за руку в поле, где было много-много цветов: голубых, красных, фиолетовых, белых ромашек. Раскинув руки, он лежал в пахнущей чем-то родным траве, вдыхал её свежий аромат, напоминающий счастливые дни, проведённые в обществе матери и сестры. Как хорошо ему было тогда, как спокойно сейчас на душе. Под мою размеренную тихую и расслабляющую речь он заснул убаюканный тёплым голосом, напоминающим материнскую интонацию.

Один среди людей в прямом смысле этого слова, и в то же время — ни минуты покоя. Он весь в движении, в непрекращающемся движении в течение дня и ночи.

В состоянии повышенной активности совершает в сопровождении персонала прогулки, порой длительные. Недалеко от клиники проходит железная дорога. Во время прогулок он внимательно наблюдает за поездами, прислушивается к звукам, доносящимся оттуда, к гудкам, шумам. Порой останавливается, провожает глазами движущиеся вагоны, шепчет что-то невнятное про себя, прикрывая глаза, и, хотя бы на минуту, обретая внутреннее спокойствие.

Ещё одно здание привлекает его с невероятной силой. Это здание церкви, расположенное в глубине парка на территории клиники. В утренние часы здесь нет ни души. Двери для посетителей всегда открыты. Он заходит в помещение церкви как хозяин, по крайней мере, как человек, который часто бывал в такого рода помещениях. Прежде всего стремительно идёт вперёд, складывает руки перед грудью, произносит молитву. Затем начинает наводить порядок вокруг себя. Он проверяет двери и окна, открывая и захлопывая их с неимоверной силой, при этом не замечая шума, который производит. Стремительно носится он из одного конца помещения в другой, не забывая поднять и положить на место, лежащую, по его мнению, не на месте Библию, подвинуть стул, стол…

Он открывает большую Библию и читает. Создаётся впечатление, что он знает тексты наизусть, поэтому произносит слова быстро, но внятно, видя и при этом не видя слов.

Иногда он становится послушным ребёнком, безропотно слушается меня. Например, когда я предлагаю ему подняться с постели и пройти в столовую, взять в руки стакан и отпить его содержимое. Он любит всё сладкое: шоколад, колу, пирожки и печёное. При этом могут возникнуть проблемы с глотанием пищи, в таком случае нужно вовремя прийти на помощь. Он без проблем выполняет требуемое: встаёт, садится, идёт туда, куда его направляют. Он даже согласен с тем, что иногда его кормят с ложечки как младенца. Он даже благодарен за заботу о нём, умеет вовремя и неожиданно сказать «спасибо».

Порой он как за соломинку хватается за руку медсестры и готов следовать за ней повсюду. Помогает в простых хозяйственных делах, например, привести контейнер с едой или тележку с одеждой.

Он любит слушать радио, музыку. Также с удовольствием перелистывает газеты и журналы, которые лежат предупредительно открытыми стопочкой на его тумбочке. Любимое его занятие — вынимать из футляра очки, надевать, затем снимать, класть в футляр, засовывать его в карман. Это действие многократно повторяется в уже описанном порядке.

Важно найти к Тимофею индивидуальный подход, проложить дорожку взаимопонимания к его душе, чтобы не вспугнуть, вовремя прийти на помощь, чтобы он доверился…

Чувство сострадания к этому, Богом и людьми обиженному человеку, движет мной, когда я общаюсь с ним. Думаю, его ситуацию уже невозможно изменить, можно только смягчить приступы бешенства, случающиеся с ним часто по причине нехватки персонала. Когда он один бродит по отделению в поисках пристанища, нужно ему вовремя протянуть руку помощи, обласкать взглядом, улыбкой, словом, прикосновением. Хочется верить, что душа его обретёт покой, что в ней установится душевное равновесие.

Всё началось с депрессии

Погода великолепная. Начало осени, а в воздухе ещё не чувствуется её присутствие ни в цвете листвы, ни в шорохе листьев. Сегодня воскресенье. Природа позвала, и я, поддавшись её волнительному призыву, набравшись решимости, предложила самому беспокойному пациенту совершить прогулку в парк. Он кивнул головой и со словами: «Ну, так пошли», — с трудом пересев из кресла в коляску, отправился своим ходом к лифту. Через несколько минут мы были уже на улице. Великолепие природы и воздух, пьянящий свежестью, не остались незамеченными. Мужчина развёл руками и, с трудом шевеля губами, улыбнулся по-детски широко и открыто, таким образом выражая восторг.

Мне тоже дышалось легче вдали от помещений клиники с их интерьером и запахами… Мы остановились около скамейки в глубине парка под деревом, раскинувшимся во всю ширь своей листвой.

Ситуация располагала к беседе, и та, не замедлив, набирая обороты, потекла в медленном ритме… Улыбнувшись собеседнику, я, присев на скамейку, поинтересовалась его самочувствием и предложила рассказать о себе. К моему изумлению, он, ни минуты не медля, начал рассказывать свою нехитрую жизненную историю.

Родился в конце сороковых годов в полной семье в бывшей Германской Демократической Республике. Отец — по профессии булочник, мать — работница мясной фабрики. Мой герой был единственным ребёнком в семье. Родители ничего не жалели для него, мечтали, что выучится и будет для них опорой на старости лет. Он был от природы мастером на все руки: умел починить любого рода аппаратуру, электроприборы, прославился среди соседей умением всё делать своими руками.

Окончив восьмилетку, приобрёл профессию автомеханика. Всё бы было хорошо, если бы ни смерть любимого отца. Он умер внезапно от остановки сердца. Юноша не смог справиться с этой трагедией. Сегодня он мне поведал, что после смерти отца началась депрессия. Ему мир стал не мил. Целыми неделями он лежал в постели, спал, просыпался, опять засыпал, проснувшись, плакал… Ему не хотелось ничего делать, душа не лежала ни к чему. Жизнь потеряла всякий смысл. Мать души в нём не чаяла. После смерти мужа, видя, что сын нуждается в помощи психиатра, обратилась за советом к домашнему врачу. Тот, недолго размышляя, направил двадцати трёхлетнего юношу в психиатрию.

Его там о многом не спрашивали, дали на подпись определённые документы… Так он оказался добровольным пациентом в этой клинике, о чём, по его словам, теперь не жалеет. «Душевнобольной», — сказал он, с тоской заглядывая мне в глаза, и непроизвольно развёл руками.

Пациент — человек спокойный по характеру, дружелюбный, умеющий найти контакт с любым, приспособиться, понять собеседника. Таков он и до сих пор, то есть в 65-летнем возрасте, но, правда, только в свои светлые жизненные фазы.

Как он мне объяснил, в то время на территории страны было только две большие психиатрические клиники, и мать приняла решение переехать на юг, где и поселилась недалеко от сына, сняв квартиру и отдавшись во власть судьбы. Он навещал её, пока она была жива.

Одно из отделений клиники стало для него домом. Ему нравилось находиться в обществе взрослых образованных людей, то есть медперсонала, который поначалу баловал юношу, проявляя к нему определённого рода доверие. В течение двадцати лет он помогал по хозяйству, работал в качестве помощника по обслуживанию в других отделениях, в прачечной, застилал постели пациентам, трудился по уборке территории…

Время шло. Приступы депрессии происходили всё чаще…

Сегодня я подумала, что давно не видела пациента таким как сейчас: расслабленным, мирным, уравновешенным, внутренне успокоенным…

Утром, лёжа в постели, он представлял собой совсем другую картину. Натянув на голову одеяло, крича и защищаясь от невидимого противника, он вспоминал и моё русское происхождение, и Москву с Красной площадью, и парад на ней… Извиваясь всем своим физически крепким телом, он поносил, то есть оскорблял, хаял всё подряд, что приходило на ум.

В таких случаях он обычно получает ещё в постели утренние медикаменты. Система искусственного питания позволяет эту процедуру упростить. Через определённое время пациент успокаивается. Проведя ещё около часа в постели, он как король прибывет в коляске в столовую, продолжая кривляться, плеваться, тем самым привлекая к себе всеобщее внимание.

Сегодня его сознание откликнулось светлой стороной на моё предложение совершить прогулку в парк, и вот мы оба наслаждаемся красотой неповторимого дня осени с его волнующими звуками и красками.

Мы сидим под ветвистым деревом, мимо проходящие люди, работники и обитатели нашего городка для психически больных пациентов, знают мужчину и проявляют к нему особого рода внимание: жмут руку, похлопывают по плечу в знак приветствия, одалживают сигарету, напоминают свои имена, фамилии…

Ничего необычного во всём этом, вроде, и нет, не считая того, что вечером пациент может предстать совсем в другом свете, когда уже недостаточно будет внимания одной медсестры-сиделки. Тогда будет разбиваться о пол и стены посуда, раздаваться жуткие вопли с отгороженной части столовой, где он обычно наедине с собой совершает обряд питания и общения с внутренними голосами, заполняющими его с лихвой…

Не хочу пугать читателя подробными зарисовками поведения этого обитателя, хочу просто отметить, что в течение сорока лет происходит деградация этого в прошлом скромного чувствительного юноши…

Ещё в юные годы психиатрами был выдвинут диагноз: шизофрения.

Что собственно произошло в течение этих немало-немного сорока с лишним лет? Почему из этого спокойного душевнобольного получился монстр, который при каждом удобном случае выкручивает руки медперсоналу, плюёт в лицо людям, обслуживающим его, употребляет непотребную лексику, в невменяемом состоянии крушит всё, что попадается ему на пути?

Не впервые за последнее десятилетие задумываюсь над этими вопросами. Сегодня, после откровенного разговора с пациентом, я вдруг непроизвольно осознала страшную трагедию, произошедшую с этим человеком, глубоко любящим своих родителей, в конечном итоге поплатившимся за это своей жизнью.

Я вглядываюсь в его болезненно-прищуренные глаза и думаю: «А кто же виноват, что тебя не вылечили, а покалечили, что ты жизни–то и не познал, горемычный?»

Он открыто поделился со мной сокровенным. В молодости ему нравилась девушка по имени Барбара. Он боялся дохнуть на неё, дотронуться, боялся словом сделать больно. Он жила в соседнем селе, в двенадцати километрах… Ему ничто не стоило каждый день добираться туда пешком, лишь бы увидеть её, услышать смех, окунуться в голубые глаза.

Потом умер отец, и его увезли из тех мест. Он больше не видел девочку, девушку… Мужчина смотрел на меня, прищурив свои уже посеревшие голубые глаза, и мне почудились слезы в них, страдание, боль души.

Может, мне это только показалось, но моя душа словно перевернулась в этот миг. Мы договорились после обеда пойти в кафетерий, выпить там по чашечке кофе и продолжить разговор на свободе.

Могу сразу сказать, что желаемое не сбылось. После обеда пациент был уже совсем другим: не осталось и следа от движения его души. Светлая сторона сущности пропала, растворилась, исчезла, до неё невозможно было достучаться. Он просто не понимал, чего от него добивается это существо в белом одеянии: он кривлялся, кричал в лицо что-то несвязное, одним словом, бесновался.

Светлую сторону этого мужчины, который в душе остался юношей, удалось почувствовать мне сегодня за маской тёмного, страшного, буйного, бушующего внутреннего огня, пожирающего его душу изнутри в течение многих лет. Тайну его необъяснимой агрессии, гнева и бешенства, когда ему всё нипочём, и разгульная душа извергается наружу, и её невозможно ничем остановить, как невоможно остановить движение реки во время полноводья, или дождя во время ливня, или огня во время пожара, разгадать мне, наверное, уже не по силам, хотя я и на пороге её понимания…

Машина, запущенная в эту душу много лет назад, вырабатывает свой исходный продукт независимо от личных качеств и способностей живого материала, и жернова её зубцами проходят по живым душам, измельчая их в пепел и выбрасывая его в атмосферу…

Попробуй убедить меня в обратном, дорогой читатель, я буду тебе очень благодарна.

Честно сказать, жуткая драма приоткрылась мне сегодня через ужасную правду ещё одной загубленной жизни. Что-то неспокойно стало на душе…

Большое дитя

В течение десяти лет я наблюдаю за ещё одним необычным обитателем нашего отделения. Мужчина этот интересен тем, что он тоже молчаливо за нами всеми наблюдает. Невозможно сказать и даже предположить, о чём он всё это время думает и что происходит в его сознании во время происходящего процесса мышления.

Если взглянуть на пациента со стороны, не зная предыстории его жизни, то, пожалуй, можно переоценить его возможности и способности.

Попробую всё же для начала описать его наружность.

Высокий мужчина, слегка согнувшийся от тяжести прожитых лет, одинокий и неразгаданный, задумчивый и диковатый. Взгляд тяжёлый, внимательный. На лице блуждающая хитроватая ухмылка-улыбка. О таких говорят: сам в себе или сам себе на уме. В тоже время он похож на большого ребёнка, ожидающего ласки и доброго рукопожатия. Он готов идти с тем и пойти за тем, кто погладит его по плечу, проведёт ласково рукой по волосам, кто покормит его с ложечки, кто, взяв за руку, отведёт в комнату и поможет лечь в постель. Он может тепло улыбнуться на то, что ты закроешь его двумя одеялами, что пожелаешь спокойной ночи. Он может расслабиться от тёплых ноток в твоём голосе и засмеяться смущённо в ответ на доброе слово. Большое дитя, ожидающее ласки.

Если его помыть, побрить и приодеть, то даже можно выдать за интеллигентного человека неопределённого возраста. В основном он предпочитает молчание в ответ на поставленные собеседником вопросы, но если попытаться завести с ним разговор, то можно получить и односложный ответ, правда, он всегда положителен и выражается одним словом «да» на все случаи жизни.

Невозможно предугадать, что пациент сделает в следующую минуту, что с ним будет завтра, кто и что заинтересует его через несколько минут, какова будет его реакция на действия соседа по столу или обслуживающего персонала.

Новым работникам отделения во избежании непредвиденных последствий рассказывают в первый же день, что он бывает опасен своей непредсказуемостью и неадекватным поведением. Так однажды он своей огромной ручищей затронул беззащитную шею молодой медсестры, после чего она полгода была на больничном. Однажды одна неопытная студентка, помогая ему одеваться, не смогла вовремя увернуться от его большого кулака. Она тоже несколько недель находилась в состоянии шока. С этого времени его обслуживает только обученный опытный персонал.

Мне тоже несколько раз пришлось испытать силу его рук на себе. В первый раз он неожиданно для меня вошёл в комнату, где хранятся медикаменты. Я сидела у компьютера и сразу не отреагировала на его появление. Он от этого не смутился и, сделав несколько стремительных шагов по направлению ко мне, неожиданно вцепился двумя руками в мой белый китель в области груди. Оторваться от его рук практически было невозможно. Я всё-таки смогла увернуться и вышвырнуть его из комнаты. Борьбу мы продолжили в коридоре. Всё происходило во время паузы. Мои коллеги находились в это время кто где. Кнопки сигнализации под рукой не оказалось, как и телефона. Я смогла оторвать его руки от себя, забежала в комнату персонала и позвонила дежурному врачу. Через несколько минут подоспела помощь. Инцидент был исчерпан. Пациента увезли в другое отделение, где он пробыл неделю с воспитательной целью. Честно говоря, никто не знает, понимает ли он, за что его наказывают, и есть ли смысл в такого рода воспитании.

В другой раз во время приёма пищи он неожиданно запустил тарелкой с едой в соседа по столу. Мне повезло, так как я сидела с другой стороны, оказывая ему помощь.

Недели через две после этого случая он неожиданно накинулся на меня во время раздачи пациентам еды. Слава Богу, что в моих руках не было подноса. Я сообразила, что произошло что-то из ряда вон выходящее, когда под тяжестью его тела оказалась лежать на полу под истеричный смех и крики присутствующих.

После такого рода нападений, персонал провожает пациента в однокомнатный номер, предварительно дав ему предназначенные для такого случая медикаменты. Имеется судебное заключение, по которому разрешено на один час лишать жильца свободы, закрыв комнату на ключ. Если через час его состояние не улучшится, то он переводится в отделение строго режима.

Такие моменты бывают не часто, но запоминаются надолго. Об этом потом слагаются легенды.

Впрочем, мужчина уважает врачей, работников в белых халатах и пожилых людей. Позволяет им проводить обследования, выводить или вывозить себя на прогулку, не отказывается от помощи и во время приёма пищи. Он может кушать и сам, но забывает, что нужно есть, медленно пережёвывая пищу, пользуясь столовыми приборами. Пациент пытается всё проделать быстро, а это чревато роковыми последствиями… Однажды он проглотил кисточку винограда. Веточка прорвала ему стенку кишечника. Для того, чтобы это определить, понадобилось время. Впоследствии была произведена операция. Всё обошлось.

Он прекрасно знает, что такое медикаменты, пытается их не принимать, но последствия сказываются сразу. Мужчина впадает в состояние невменяемости. Ночная сестра вынуждена проводить порой ночь у его кровати, так как страх и беспокойство вынуждают его выходить из комнаты и блуждать в поисках покоя по коридорам и комнатам. Если он и остаётся в комнате, то всю ночь до утра очень громко поёт рождественские песни.

Мне кажется, читатель, что ты уже устал от повествования о повседневной жизни моего героя, пора поведать тебе предысторию его жизни, предшествующую появлению его в психиатрической клинике.

Родился мой герой в тридцатые годы прошлого века. Родители умерли, когда ему исполнилось шестнадцать лет, оставив троих детей сиротами. У моего пациента есть сестра и брат. Его сестра рассказала психиатру, что она слышала от родителей в детстве о том, что брат в двухлетнем возрасте упал на головку, потеряв сознание. Последствий тогда не было. Одним из лучших он окончил восемь классов.

Примерно с тринадцати лет брат замкнулся в себе, стал стеснительным, каким-то робким, неразговорчивым. Страх, боязнь людей, неумение самому решать свои проблемы привели его к уходу в себя от реальности. У него не было школьных друзей. Всё свободное время он проводил дома.

С четырнадцати лет родители отправили его учиться на маляра. Закончил он эту школу или нет, доподлинно неизвестно. Способность прекрасно рисовать проявилась у него уже в начальной школе. Он хорошо рисует и сегодня. Кроме того он прекрасно поёт. Знает многие тексты песен наизусть, начиная с народных, заканчивая знакомыми всем мелодиями. Он знает также множество пословиц и поговорок. Это было установлено во время проведения игр по развитию речи и памяти: зачитывалось начало пословицы, он, не задумываясь, произносил её концовку.

С пятнадцатилетнего возраста место его постоянного пребывания — психиатрическая клиника. Первый поставленный врачами диагноз: хроническая Hebephrenie, шизофрения. Признаки психоза: агрессивное отношение к родителям, чувство страха, неспособность организовать себя, свою жизнь, беспомощность, депрессия.

Почти полвека провёл этот молчаливый пациент в стенах психиатрической клиники.

Врачи предполагают, что он слышит и видит то, чего нет в реальности, так как часто разговаривает вслух сам с собой и с невидимыми людьми и существами. Информация, получаемая им извне, не соответствует действительности, отсюда беспокойство и страх, внутреннее волнение и неуверенность, дезориентации во времени и в пространстве, агрессия.

Пациент знает, как его зовут. Откликается на своё имя и фамилию, послушно выполняет просьбы персонала, но иногда чувства становятся ему неподвластны. Вероятно, в нём происходит постоянная внутренняя борьба с представителями нереального мира. Тогда пациент срывает свою беспомощность и страх на живых объектах, мешающих ему жить, становится агрессивным и неуправляемым.

С годами знакомая обстановка стала для него чужой. Кто-то руководит им, отдаёт свыше приказы. Он разговаривает сам с собой и с нереальными людьми и существами на одному ему понятном языке.

В настоящее время пациент нуждается в помощи со стороны персонала во всех сферах жизнедеятельности. Он принимает участие во всех мероприятиях, проводимых в отделении, но часто просто пассивным наблюдателем.

Наблюдая за этим человеком, я часто думаю о том, что, может быть, его жизнь сложилась бы по-другому, если бы рядом с ним в пору социального созревания находились люди, действительно заинтересованные в его развитии, в оказании помощи в трудные минуты жизни.

В процессе учёбы и работы в психиатрии я поняла, что не всё так просто, как кажется. Наш мозг очень сложен. Его можно сравнить с центром управления информацией, которая приходит извне, регистрируется, перерабатывается в нём и передаётся дальше. Все чувства и мысли проходят эту переработку. Сотни миллиардов нервных клеток отвечают за правильное функционирование этой сети. Если эта нервная сеть даёт сбой, то в этом виноват в нашем случае Botenstoff допамин. Он отвечает за неправильную передачу информации. Медикаменты помогают привести в равновесие то, что происходит в нашем мозговом центре.

Может, эти сведения помогут кому-нибудь снять с себя чувство вины. Может быть, человек не всегда хозяин своей судьбы… Может быть…

Где я? Кто я? Почему я здесь?

После двадцатилетней работы медсестрой в стенах нашего дома престарелых при психиатрии, всё ещё не перестаю удивляться, когда знакомлюсь с новыми пациентами с ограниченными возможностями. Я всё ещё пытаюсь установить причины, которые приводят их в наш дом в статусе больных. Мысли о несправедливо устроенном мире не оставляют меня в покое. Всё чаще и чаще думаю о том, что долголетие — вещь хорошая, если достичь его хотя бы в относительном здравии.

Как же можно уберечься от случаев деменции? Как продлить годы нормального умственного существования? Если бы это было так просто, то многие последовали бы советам и рекомендациям учёных в этом направлении, и в мире стало бы меньше горя, разлук, больше радостных и счастливых дней в старости у каждого, переступившего её порог.

Ощущение старости уже коснулось и меня своим невидимым крылом. В течение двух последних лет я не работала. Состояние здоровья явилось вынужденной паузой в трудовой деятельности. В настоящее время испытываю на себе действие закона о пенсии, принятого в Германии несколько лет назад. Знаю только, что попала одной из первых под изменения в нём и должна работать до шестидесяти пяти с половиной лет. Один год трудовой деятельности ещё впереди. Смогу ли? Справляюсь ли с физическими и психическими нагрузками на рабочем месте? На мне, и людях моего возраста и старше, испытываются последствия нового закона в отношении граждан. Рядовым труженикам страны остаётся только помочь законодателям услышать реакцию слоёв населения о правильности принятого закона о пенсии с шестидесяти семи лет для людей, занятых также в сферах тяжёлого физического и психического труда.

Сегодня я веду разговор, в общем-то, не об этих тружениках, а о тех, кто, живя по другим законам, ощущал и ранее давление на психику условий труда и равнодушие окружающего мира. Нет, я никого не осуждаю, я просто пытаюсь понять, как сохранить долголетие в отношении себя и людей, занятых в сфере тяжёлого физического и психического труда. Законы в стране гуманны, но каждый из нас, в определённый для него срок, являясь одним из мира индивидуальностей, в какой-то момент остаётся один на один в мире людей со своим одиночеством. Страшно в этом то, что каждый может провалиться в тёмную яму безысходности, откуда уже нет выхода. При этом никто не будет виноват. Это станет просто фактом из жизни одного из граждан с несколькими строками в истории болезни.

Одну из них я держу в руках и читаю строки, наполненные теплом коллег, писавших их: «Frau X. любит природу, знает названия многих растений, любит кактусы. Она обладает прекрасными способностями в оформлении декораций, связанных с различными временами года. Пациентка чувствует себя ответственной за чистоту и порядок в помещениях дома её нынешнего проживания. Вероятно, это дань тому, что она долгие годы работала техническим персоналом, помощником по уборке помещений (Stationshilfe), в доме престарелых. В настоящее время она не имеет ориентации во времени и пространстве».

Со временем ко всему привыкаешь, но чувство сострадания невозможно искоренить, если оно тебе присуще. Последние несколько рабочих смен наблюдаю за этой шестидесяти шестилетней женщиной, которая тоже следит за мной, то есть я часто ловлю на себе её взгляд, полный растерянности и страха.

Кто она, эта женщина? Что привело её к нам в дом престарелых при психиатрии? Почему она здесь?

На вопрос: «Где Вы родились?» — она отвечает одним словом: «Фрайбург». Смотрит на меня вопросительно и смущённо. Она не знает сколько ей лет и когда родилась. «Мне бы хотелось самой это узнать», — отвечает она мне доверительно, чуть смущённо и в то же время с опаской. Я предлагаю пройти в кабинет медсестёр, достаю её карточку и называю дату рождения. Женщина улыбается мне: «Да, да, именно 10-го сентября. Вы правы». Я провожаю её в комнату, где она проживает, но ей не хочется оставаться в ней. Она держит меня за руку, не отпускает, наверное, боится остаться одна.

— Вы знаете, — говорит она мне тихо, — я не знаю, где здесь туалет. Не поможете ли Вы мне его отыскать?

— Да, конечно, — отвечаю я и подвожу её к нужной ей комнате. Завожу внутрь. Оставляю одну.

Женщина, ни минуты не задерживаясь там, выходит вслед за мной. Понимаю, что ей нужна помощь. Она улыбается мне доверчиво и говорит тихо: «Мне так стыдно, так стыдно…»

В тот день я провела в обществе этой необычной женщины достаточное количество времени, чтобы понять, что она не знает: Кто она? Почему она здесь? Не знает людей, её окружающих, и боится, страшно боится сделать что-нибудь не так, сказать что-нибудь не то…

Это был мой первый рабочий день после длительного перерыва. За два года, в которые я не была в отделении, наполовину сменился персонал и осталось только треть пациентов-жильцов, знакомых мне по прошлым годам. Отсюда они уходят только за туманную дымку заката, и это тоже страшно осознавать…

Ну, что ж! Будем знакомиться с новыми обитателями этого странного дома при психиатрии. И подойду я к ним с тем же критерием, который давно уже определила своим принципом жизни: «Не навреди!»

В этот же день продолжаю знакомство с моей новой знакомой по документам и сведениям, имеющимся в её личном деле. Она родилась в конце сороковых годов. Почти моя ровесница. В семье было много сестёр и братьев. Женщина их не помнит. Они её не навещают. Узнать какие-то сведения о ней почти невозможно. Приходит мысль: в этом трудность и для научных исследований такого рода индивидуальных случаев. Может, врач-психиатр знает больше, но сведения, известные ему, не всегда открыты нам, обслуживающему персоналу.

Сама женщина, с чистыми как родник голубыми глазами, говорит, что училась в школе, потом долгие годы работала продавцом в мясном магазине.

Вероятно, прочитанные мною сведения, охватывают только последние годы её трудовой деятельности, а память женщины подсказывает ей что-то из далёкого прошлого… Может быть…

Узнаю от коллег, что у неё два сына. Один посещает её иногда. Она была замужем, разведена. Бывший муж несколько лет назад умер.

Две строки, написанные мною, а в них вошла жизнь обычной женщины из нашей среды, труженицы, матери семейства, наверное, когда-то счастливой, но и испытавшей моменты разочарования, отчаяния, понимания своей ненужности никому в мире подавленных страстей и тяжёлых взаимоотношений. Если бы знать, что так оно сложится, так завяжутся узелки, которые уже не смогут больше развязаться, и стянут её сущность в один узел, из которого больше нет выхода в мир светлых радостных мгновений. И тут уже ей не помочь. И сама она бессильна что-нибудь сделать…

Может, я ещё продолжу рассказ об этой интересной обитательнице дома при психиатрии, когда её получше узнаю, и, может быть, найду подход к её сердцу, к ниточкам мыслей, которые ещё функционируют, как и физическое тело, на первый взгляд, красивой интеллигентной женщины, с которой случилась беда, перед которой меркнут звёзды и ужасается каждая клеточка моего организма…

Так что же это? Что же ожидает меня через год трудовой деятельности в стенах «родной» психиатрии? Страх сковывает. Жуткий страх перед неизвестностью.

Что определяет срок выживания в здравии до старости? Нам это неведомо, как и то, когда наступит последняя минута, связывающая нас с этим миром? И слава богу! Иначе бы нам просто не выстоять, не преодолеть, не обрести покой.

Уже хорошо, что нам от природы дано наслаждаться тем, что несёт за собой новый день, в который утром открываешь глаза и слышишь музыку души ближнего: мужа ли, жены, соседей по площадке, коллег по работе, прохожего, стороннего наблюдателя твоей судьбы, виртуального собеседника, который сам на твоём уровне внутреннего одиночества пытается понять, что же принесёт ему сегодняшний день, в который он, может быть, тоже присел у монитора и написал историю бедной души, поддавшись внутреннему порыву сострадания ко всему живому в реальном мире…

А нереальный мир?

Он молчит в ответ на просьбу — приоткрыть хоть на мгновение занавес будущего.

Голос свыше приказывает

В одной из комнат дома престарелых при психиатрии, с правой стороны коридора, проживает одинокая неприметная женщина. На вид ей не больше семидесяти пяти, но ей уже за восемьдесят. Она имеет спокойный уравновешенный нрав, застенчива и молчалива. Поселилась у нас в отделении недавно, вернее, переведена из другого отделения психиатрической клиники. Женщина в состоянии сама себя обслуживать, помогает медсёстрам выполнять поручения на территории клиники: то в управление бумагу отнесёт, то в кассу сходит за деньгами для обитателей. Посылают её и в кафетерий, и в закусочную, и в магазин за покупками. С удовольствием помогает она жильцам дома, когда они обращаются к ней за помощью. От других обитателей дома она отличается развитым или природным чувством ответственности. Люди тянутся к ней. Она до сих пор общается с женщиной, с которой познакомилась несколько лет назад, когда провела месяц в больнице. Её часто навещают пациенты и работники других отделений клиники, где она проживала раньше.

Почему женщина с такой положительной характеристикой находится в нашем доме закрытого типа при психиатрии? На этот вопрос сразу не ответишь, но персоналу известно, что главной причиной её перевода в наше отделение стала попытка самоубийства. Это произошло четыре года назад, когда не имея к тому никаких оснований, она выпрыгнула из окна третьего этажа клиники. Попытка произвести подобного рода действия была не первой. После того, как женщина пролежала в больнице около трёх месяцев, залечивая многочисленные раны, она была определена к нам, как человек, требующий наблюдения в течение дня. Она имеет возможность свободного времяпрепровождения на территории клиники, но живёт в отделении закрытого типа.

Свой поступок женщина объяснила врачам, как невозможность невыполнения приказа внутреннего нашёптывающего голоса. У неё не было силы сопротивляться ему. По её словам, внутренний голос в течение продолжительного времени требует от неё неукоснительного выполнения его приказов и распоряжений.

Чтобы лучше понять внутренний мир этой женщины, нужно знать её биографию. Но имеются лишь скупые сведения о её прошлом.

Обитательница нашего дома родилась ещё до Второй мировой войны в семье служащего. Жизнь её началась с трагедии: брат-близнец родился мёртвым, она, несмотря на трудные роды, выжила. Из всех родственников осталась в живых лишь сестра, которая до сих пор поддерживает с ней контакт, навещает, присылает посылки.

Пациентка закончила в своё время семилетнюю школу. Профессии не училась, потому что время было послевоенное, смутное. По совету отца поработала немного в магазине, затем на шоколадной фабрике. Отец в то время был безработным. Семья жила за счёт средств, которые зарабатывали две дочери. Примерно с семнадцати лет девушка погрузилась в свой внутренний мир, отстранилась от всех, старалась быть больше одна. С годами она становилась упрямой и своенравной. Много времени проводила, лёжа в постели, читая книги, но не понимая, о чём читает…

Обеспокоенные родители обратились к врачам в нервную клинику. К тому времени девушка порвала отношения с подругами, стала медлительной, говорила тихо, почти шёпотом. По мнению врачей, впала в депрессию. Им она тогда призналась, что слышит голоса, которые предупреждают её об опасности. Она стала смеяться без причины, говорить вслух сама с собой, всё дальше погружаясь в себя и свои мысли.

Шестьдесят лет назад она попала на территорию нашей клиники. Молодая женщина без всякой на то причины разбила витрину магазина, нанеся себе телесные повреждения. В контакт с врачами она вступать перестала, закрылась в себе, замерла. Одним из методов её лечения была «электрошокотерапия». Это не могло продолжаться вечно, и однажды сердце остановилось. Лечение было прекращено. Она перестала есть, ушла в себя. Через какое-то время лечение этим способом повторили. Положительные результаты оно всё же принесло: женщина стала употреблять пищу, но внутреннее состояние её не улучшилось.

В течение десяти лет она жила в уединении, но могла внезапно ударить своего соседа, вцепиться в волосы чужому человеку, неожиданно и нежданно. Девушка стала проявлять агрессивность и по отношению к ещё жившим тогда родителям. Она отказывалась соблюдать элементарные правила гигиены, могла ударить мать, быть наглой, даже дикой. Врачам она сказала позже, что дьявол смотрит на неё из родителей, дословно: «Der Teufel schaut aus meinen Eltern». Её состояние улучшилось только после того, как она начала употреблять медикаменты.

Ещё через десятилетие она утверждала, что была рождена лошадью, то есть появилась на свет из чрева лошади. Ноги у неё тогда были повёрнуты в другую сторону, но после падения с колокольни, они выпрямились, и теперь может, как и все люди, ходить прямо. Женщина утверждает это и сегодня, как и то, что она умеет слышать и понимать животных, что они разговаривают с ней на только ей понятном языке.

Она до сих пор охотно читает религиозную литературу, ищет контакт к персоналу, отстраняется от жильцов. Большее количество времени проводит, сидя в кресле в комнате, уходя от реальности в свои мысли. Голоса владеют её думами: порой она ищет острые и режущие предметы, производит ими вскрытие в определённых местах тела, выпуская, по её мнению, чёрную заражённую кровь. Позже пытается доходчиво объяснить врачам и персоналу, почему она произвела это вскрытие. Ей непонятно, почему её не понимают. Она уверена в правоте совершаемого, и даже кровь, льющаяся из ран на теле, не может убедить её в обратном.

Сегодня, гуляя с ней по парку, слушая, как она умеет восхищаться каждому распустившемуся цветку, каждой увиденной букашке, как она эмоционально воспринимает пение птиц, шорох листвы, я подумала: «Каждый должен пройти свой путь на земле, пройти так, как определил это Вершитель жизни. Каждому своё. Выдержать, выстоять — задача каждого живого существа на этой планете».

Сколько ещё неразгаданного в этом мире? Как много загадок таит в себе наше подсознание, душа, разум. Всему своё время. Надо только идти навстречу своей судьбе, не пытаться её обмануть. Не надо растрачивать себя по мелочам. Любовь — вот главная истина. Добро должно править миром. Добро и понимание. Это — главное. Важно желание и умение прийти на помощь, вовремя протянуть руку нуждающемуся. Только так можно помочь друг другу в борьбе со злом, в понимании себя и окружающего мира.

Голоса запрещают

Мир устроен так, что порой остаётся только поражаться тому, что происходит вокруг.

Впервые эта женщина появилась у нас в отделении во время рождественского праздника. Она тогда ещё имела право выбора места жительства в одном из домов престарелых или в психиатрической клинике. Это был как бы пробный визит с целью осмотреть помещения, познакомиться с обитателями дома-клиники, с персоналом.

Помню, она сидела рядом со мной за красиво накрытым столом слегка возбуждённая и в то же время подавленная. Она рассказывала о своей матери, о себе, о том, как трудно переносить одиночество. У меня тогда создалось впечатление, что она не относится к людям, поражённым психической болезнью и случайно оказалась в роли будущей пациентки. Интеллигентность, общительность, детская доверчивость прежде всего бросались в глаза. Она пела вместе со всеми рождественские песни, улыбалась, наслаждаясь общением с людьми.

Для себя я решила тогда, что, если она и поражена душевным недугом, то это произошло недавно, не пустило ещё глубокие корни. К моему удивлению, всё оказалось совсем не так.

В течение сорока последних лет наша новая знакомая проживала с матерью. Только после её смерти в девяносто девять лет, родным и знакомым стало известно о душевном состоянии дочери. Вероятнее всего, не она была опорой матери в последние десятилетия жизни, а, наоборот, мать жила долго для неё, поддерживая, помогая бороться с недугом, давая уверенность и советы, оказывая практическую помощь в вопросах повседневной жизни.

Когда не стало любимого человека, женщина потеряла точку опоры, твёрдую почву под ногами. Она не могла жить одна: была совершенно не приспособлена к ведению домашнего хозяйства. Финансовая сторона жизни была ей тоже не под силу. Сын, проживающий долгие годы вдали от матери, был поражён её недееспособностью. Он определил, что проблема матери в её психическом состоянии.

Мать рассказала ему, что соседи разводят ночью через стенку в её комнате огонь. Кроме того она призналась, что один из знакомых преследует её, знаками повелевая делать то, что приказывает. Он передвигает предметы в комнатах и этим самым оказывает влияние на ход её мыслей. Она утверждала также, что некоторые люди могут читать её мысли на расстоянии и управлять ею. Через перестановку отдельных вещей и предметов они оказывают влияние на её действия и поступки. Эти люди не оставляли её в покое, что явилось причиной определения её в психиатрическую клинику.

Женщина в то время имела вес, далеко не соответствующий её телосложению и норме. Впоследствии выяснилось, что она не принимает пищу, боясь отравиться, не принимает медикаменты по той же причине. Как она впоследствии призналась врачам, какой-то ласковый голос нашёптывает ей, что она может, а что не должна.

Сыну она, как-то уже проживая в отделении, призналась, что всегда голодна, но не имеет права на приём пищи. Это была, пожалуй, главная причина, почему ей был судом назначен опекун, отвечающий за её здоровье, имеющий право в какой-то степени решать её судьбу по вопросам здравоохранения.

Сначала она была определена в дом престарелых, позже — в клинику. Она продолжала отказываться от приёма лекарств, что могло привести к непредсказуемым последствиям, так как она имела повышенное давление, кроме того, находясь в состояниии постоянного нервного возбуждения, имела проблемы при ходьбе. Трясущиеся руки выдавали её волнение: постоянно нарастающая дрожь не давала ей быть независимой во многих вопросах повседневной жизни, начиная с проблем приготовить себе бутерброд, взять в руки кружку с чаем, элементарно принять душ или вовремя переодеться.

Находясь в состоянии психического аффекта, женщина не отзывалась на своё имя. В это время она называла себя пчелой, говорила, что она не человек, не чувствует себя человеком. Пациентка пыталась в такие моменты найти собеседника, который мог бы понять, что творится в её душе, пыталась донести до каждого слушающего её, что она, не она, по крайней мере не та, за кого её принимают.

В течение нескольких последующих лет пациентка не хотела никого видеть. Она целыми днями находилась в уединении, лёжа нагая в постели, закрывшись с головой одеялом. В столовую она приходила всегда одетая со вкусом, но, как только возвращалась в комнату, сразу раздевалась и ложилась в постель, зашторив предварительно окна. Если бы ни старания персонала, она так бы и пролежала остаток жизни в кровати, наедине со своими мыслями и ощущениями. Однажды она рассказала психиатру, что голоса запрещают ей одеваться. Этим своим откровением пациентка помогла нам приоткрыть завесу невидимого, недоступного, дала возможность, хоть частично понять её поведение и войти в её положение.

Она находится до сих пор в состоянии постоянного внутреннего напряжения. Расслабление наступает только ночью. Как она сказала в доверительной беседе психиатру: «… страх отступает ночью, тогда мысли парят высоко над повседневностью». Женщина часто видит прекрасные сны, в которых она летит над миром как свободная птица, не боясь голосов, управляющих ею в действительности. В эти минуты она понимает, что значит быть счастливой.

Её состояние нельзя назвать депрессией. В настоящее время она проживает в двухместной комнате. Находясь одна, женщина наводит в ней свой порядок: вещам находит место в соответствии со своими представлениями и привычками.

Шторами она наглухо закрывает окна, отгораживаясь таким образом от живого мира. Её соседка по комнате большую часть времени проводит в столовой или в вестибюле. Моя героиня и на её территории наводит порядок, вплоть до перекладывания вещей в шкафу.

Почему-то моя пациентка ходит с закрытыми глазами. По-видимому, она их не совсем плотно закрывает, так как, выйдя из комнаты, медленно качаясь и останавливаясь почти на каждом шагу, находит столовую и только ей отведённый столик. Она часами молча сидит за этим столиком, часто не прикасаясь к еде. Если крупица попадает ей в рот, то, вероятно, она понимает, что этим уже ослушалась приказа голоса, за это её уже ждёт наказание, тогда она не может больше бороться с собой и невидимыми нам голосами и съедает, хотя бы бутерброд, с любовью приготовленный персоналом.

Я пытаюсь порой помочь ей перебороть этого невидимого и говорю негромко, что мне пришло откровение, если я возьму этот грех на себя, то она имеет право сегодня кушать. Как ни странно, это порой срабатывает, она медленно начинает есть. В последнее время за час до еды ей дают таблетку, после приёма которой женщина расслабляется и уже не в силах бороться с голосами. Проблема, вроде, решена, но какой ценой.

Женщина на всё реагирует с замедленной реакцией. Ей нужно время, чтобы осознать, о чём говорит собеседник и в то же время попытаться, сконцентрировавшись, дать вразумительный ответ. Поэтому она порой просит извинить её за медлительность. «Мне нужно время. Будьте терпеливей ко мне», — сказала она недавно врачу во время обхода.

Тогда же она призналась, что голоса запрещают ей разговаривать. Это её откровение помогло нам понять, почему она не всегда отвечает на вопросы, почему, даже порой улыбаясь, она всё же игнорирует требования персонала. Часто она только кивает головой или меняет выражение лица. Молчание золото, но порой кажется, что человек преднамеренно проверяет нервы окружающих, молча наблюдая за происходящим. Хорошо бы изучить язык жестов и мимики. В нашей работе это могло бы пригодиться. Так была разгадана ещё одна тайна поведения этой маленькой женщины из благополучной семьи.

Жизнь прожить — не поле перейти. Она родилась в семье по тем временам — полной. Отец умер в шестьдесят восемь лет. К тому времени она уже была замужем. Бог не обделил её и детьми. Правда, первый ребёнок, девочка, умерла в двухлетнем возрасте. Через год родился сын. В этом было её спасение, так думает она сейчас.

Замуж выходила по любви, но супружеский союз распался через восемь лет, так как она не хотела больше выносить побои мужа. С этого времени она стала матерью-одиночкой и поселилась с сыном у матери.

Такова в двух словах жизнь героини моего рассказа, в настоящее время находящейся в больнице после операции. По неосторожности или в результате непредвиденных обстоятельств, она упала, сломав тазобедренную косточку. Операцию перенесла стойко. Начался послеоперационный период. Проблемы ещё впереди, но радует то, что она выстояла, с теплом вспоминает в больнице о нас и мечтает поскорей вернуться под крышу дома, который стал ей родным.

Такова жизнь — таковы люди. Я думаю, что при более внимательном наблюдении за этой женщиной, можно сделать ещё много неординарных открытий. Её судьба заставляет серьёзно задуматься о проблемах психики, о бережном отношении к себе и людям, о вечных темах, разрешение которых нам пока недоступно. Не всё так просто, как на первый взгляд кажется, и я повторяю уже не в первый раз: «Все мы под Богом ходим».

Голоса из прошлого

Первая встреча с этой необычной женщиной произошла у меня ещё во время практики в психиатрической клинике. Пациентка показалась мне очень знакомой, позже я поняла, что она внешностью напоминала мне моих соотечественниц. Высокая, стройная, широкая в кости, не смотря на болезнь, всегда улыбающаяся своей открытой застенчивой улыбкой, на первый взгляд спокойная и дружелюбная — такой она осталась в моей памяти на последующие годы.

В день нашего знакомства мне нужно было сопровождать её на приём к зубному врачу. У нас было достаточно времени для общения. В приёмной врача было тихо. Он и его помощницы обслуживали пациента, кажется, оперировали, а мы, сразу испытав друг к другу доверие, пустились в воспоминания о прошлом. Я ещё не сказала самого главного: меня привлекло в моей новой знакомой то, что она говорила на двух языках сразу — на русском и на немецком диалекте двухсотлетней давности, сохранившимся у немецкоязычного населения России. Женщина была возбуждена, читала мне стихи из программы русской начальной школы, а потом тихо запела «уплывают расписные Стеньки Разина челны». Удивлению моему не было границ.

Прошло несколько лет. Я закончила медицинское училище и была принята на работу в то же отделение, где всё ещё проживала эта женщина. Скажу даже больше: заведующий отделением прямым текстом сказал, что одну пациентку они понимают с трудом, и персонал в моём лице видит ключ к решению этой проблемы. Женщина меня не вспомнила. Она жила в ею созданном мире, не имея контактов с другими жильцами, чужая и одинокая.

Я познакомилась с её времяпровождением, привычками, мимолётными желаниями, также вошла в круг её проблем, оказалась свидетелем внешних проявлений её заболевания. Постепенно я собрала и сведения о её биографии. Она была родом из Казахстана. Мать и отец были добрыми работящими людьми. В семье никто не страдал психическими заболеваниями. Она была старшей из восьми братьев и сестёр, двое из которых проживают в настоящее время на севере Германии.

Перед войной всех немцев выселили из родных мест и депортировали в Казахстан, Сибирь или на север. Их семья попала в небольшую деревню. Условия жизни были жуткими, но кому было хорошо в военные и послевоенные годы. Семилетней девочкой она встретила Победу. Положение семьи в последующие годы тоже не изменилось. Будучи девчонкой, пришлось ей по-взрослому трудиться в поле и на ферме, помогать матери по домашнему хозяйству и в воспитании многочисленных братьев и сестёр.

В двадцать лет она вышла замуж по любви за человека немецкой национальности, спокойного и трудолюбивого, строгого и любящего порядок.

Вскоре на свет появилась дочь, а ещё через год родила она мужу сына. Всё бы было хорошо, если бы после рождения сына не начались проблемы с психикой.

Как рассказывает её сын, они с сестрой воспитывались у бабушки и дедушки. Мать дети практически не знали. Когда сыну исполнился один годик, её определили на стационарное лечение в психиатрическую больницу, где она провела в общей сложности тридцать лет до выезда семьи в Германию. Отец детей умер в начале восьмидесятых годов от остановки сердца.