Бесплатный фрагмент - Непридуманная жизнь моей мамы

Часть 1. Начало

«И все ж таки хороших людей больше, чем плохих, сыночка» — сказала моя мама, начиная рассказ про свою жизнь. Это я ее просил рассказать. За время ее рассказа мы вместе плакали, смеялись, злились, негодовали (ну это в основном я) — переживали всю ее жизнь вместе с самого начала, по крайней мере с того времени как она себя помнит.

Человек рождается для счастья, с этим он выходит из чрева матери в этот мир и сразу же получает порцию боли, насилия, непонимания его и его желаний. Насилие начинается с первых хлопков по попе, может и с благой целью, но…, с пеленаний, когда ни рукой ни ногой не пошевелить, с необходимости самому дышать, двигаться, думать.

Ах, как хорошо было у мамы в животике!

Но ты родился и с этим ничего не сделаешь, надо жить. Маленький человечек настроен на прекрасную жизнь. Вот чуть-чуть потерпеть, вырасти и жить, творить, продолжать род людской и процветать. Да не тут то было. Жизнь каждому достается своя.

Человек живет и надеется на лучшее, и эта вера и надежда помогает ему бороться и идти дальше и, возможно, побеждать. И еще люди, которые встречаются на его пути. Если они добрые, то может быть и твой кривой и трудный путь станет чуточку прямее и легче, и пройти его ты сможешь проще и доступнее, и не попадешь в лузу, как шар от удара, а останешься на поле, может быть и не победителем, но на плаву, и не уронишь своего достоинства, и не сломают твою гордость и всю жизнь.

Мама мне рассказывала, а я поражался, сколько нужно было сил физических и душевных, чтобы жить и радоваться, что родился и живешь, хотя сейчас понимаешь, что нормальной жизнью это сложно назвать. Что помогало ей выживать? Наверное, то о чем уже сказано. да еще это — А куда деваться?. Да и жили так, наверное, сотни тысяч людей, поэтому и казалось, что так и должно быть.

Моя мама, Чернецкая Нина Пантелеевна, слава Богу, и сейчас жива, ей 80 лет (1930г.р.) и живет она сейчас в славном городке Саяногорске, недалеко от знаменитой Саяно-Шушенской ГЭС. Бодренькая старушенция, как она себя называет, независимый, самостоятельный человек. Все старается делать сама и в общем-то получается.

Я был у нее в гостях и рассказ ее длился 5 вечеров, переходящих в глубокую ночь. Попробую пересказать от ее имени, где-то вставлю свои ремарки (то, что в скобках мои пояснения).

Часть 2. Вечер первый

Родилась я в деревне Еловая. Красноярского края, что недалеко от Емельяново. Помню себя лет с четырех. Я третий ребенок в семье, мама — Мария Александровна Ростовцева (Потехина в девичестве), папа — Пантелей Гаврилович Ростовцев и два брата — Михаил и Валентин. Жили бедно, мама не работала, а папа работал грузчиком на железнодорожной станции, получал мало. Папка был не грамотный, нет — читать и расписываться он мог, но и все. Куда еще пойдешь работать, когда всю жизнь работал в семье, в хозяйстве да на поле и образования один класс церковно-приходской школы, А потом ни своего хозяйства, ни поля. Хорошо хоть домик маленький остался, там мы и жили. Мне было хорошо, как самая маленькая я спала на печке, а там тепло и уютно. Мама с папой на палатях, а мальчишки на полу мне завидовали. Но жили дружно, братья меня на улице защищали и не обожали. Мама всегда говорила: «Вы самые родные и близкие люди, мы с папкой помрем, а вы останетесь. Держитесь друг за друга, помогайте и жить вам будет лучше». (Так потом и моя мама говорила нам с сестрой).

Мама всю жизнь не работала. В 14 лет осталась сиротой с тремя младшими сестрами (Самым младшим было 3 и 2 года), но не отдала их в приют, как уж она исхитрялась не знаю, смогла, наверное, потому, что дядька, брат ее отца, помогал. Но вырастила и все живы остались, и замуж повыходили, и детей нарожали, и внуков вынянчили и прожили все дольше ее. И потом, когда мама умерла, очень мне тетя Варя, мамина сестра помогла. А сама мама, поднимая троих, здоровье подорвала и все время у нее что-то болела, но она никогда не жаловалась, хотя видно было. Работает, работает по дому, а потом сядет да запечалится. «Мамочка, что с тобой? Тебе плохо?» «Да, нет, дочушка, Все хорошо. Подустала что-то. Сейчас пять минут посижу, да и дальше работать будем».

Все хозяйство в доме было на маме, ну это как всегда на женщине, ни какой работы не надо, так за день ухайдокаешься, что к вечеру только мужа да детей накормить. Всю работу делала сама, братья, конечно, помогали, но главной помощницей была я. Мама и дрова колола, а я в дом носила, печку топила за водой ходила и папке на станцию обеды носила. Вот не помню, был у нас огород, наверное, был — картошку где-то брали, вряд ли покупали, тогда почти все свою выращивали, значит и на огороде работала.

Работа у папки была тяжелющая. Хорошо, что здоровье от природы у него было хорошее, да силой Бог не обидел. Все в основном на своих плечах носили, подъемной техники не было. Все разгружали, но ничего взять нельзя — сразу тюрьма, да и нас всегда воспитывали, что не дай Бог чужое взять — лучше с голода помереть. Так что ни какого прибытка, кроме зарплаты, да и какая у грузчика зарплата, не было. То есть, как говорится, жили на одну зарплату, только на папину.

Но как-то папка принес что-то в кармане: «На, дочка, как конфеты». Что такое конфеты и какие они вкусные я знала, рассказывали, но никогда не пробовала, да откуда, на что покупать, сахара в доме не было. Как тот заяц в мультфильме: «Я так люблю конфеты, но я их никогда не пробовал». А то, что он принес, было такое вкусное, сладкое, прямо во рту таяло и так вкусно пахло, вкуснее я в своей жизни ничего не пробовала. Так вот они какие — конфеты! Только много позже я узнала, что это было, папа рассказал. Разгружали они ящики с пряниками. Пряник, конечно, нельзя было брать, хоть ящики некоторые рассыпались. Зато обсыпку, которая рассыпалась, он собрал в карман и принес мне. Вот такие, первые в моей жизни, конфеты. Потом много конфет разных было, да и сейчас их люблю, но те никогда не забуду.

Папка был крутого нрава. Хозяин в доме и никто ему перечить не смел, да и попивал частенько, ну да с такой жизни. Маме иногда доставалось, чуть, что не так. А она поплачет и я вместе с ней, и дальше живем.

Вот так и жили, перебивались с хлеба на воду, но так вокруг почти все жили. Нищета и безысходность. А тут тетя Фиса, мамина младшая сестра прислала письмо. Они с мужем, как с полгода уехали в Забайкалье. Уже не помню, а может и не знала, каким образом они туда попали, может, кто пригласил. Муж тети Фисы работал на шахте и откуда-то знал и был в хороших отношениях с шахтным инженером. Вот они и написали, мол, Понтя (Пантелей Гаврилович) приезжай, инженер поможет устроить тебя на шахту — мужик то ты здоровый, любую работу сдюжишь. А, кроме того, тем кто работает на шахте жилье дают. Вот нам, пишут, домик дали с небольшим участком. Да и зарабатывать на шахте ты намного больше будешь, чем грузчиком. Папка воспрял духом, засобирался. Мама говорила: «Понтя, ну куда мы всем кагалом с ребятишками, в не знакомое место, да и возьмут ли тебя на шахту, там может своих пруд пруди?». Но тут уже спорить бесполезно было, а куда муж туда и жена. Стали собираться, вроде бы и что там собирать было, однако, набралось много. Ну да ничего, нас много — каждому по баулу, кому постарше — два. И по лету выехали в Забайкалье, поселок Доросун, железнодорожная станция Шилка.

Ехать несколько суток. Ребятишкам развлечение — никогда так далеко не выезжали. Да и надежда какая-то появилась — вдруг там все изменится в лучшую сторону? Вот в дороге чуть не случилось ЧП. Вернее случилось, но, слава Богу, хорошо закончилось.

Прямо как в кино. Послали меня на какой-то станции за водой. Давай быстро, а то поезд уйдет. А сколько он будет стоять никто и не знает. Ну, я бегом, и все быстро делала. Прибежала, а поезд отходит, уже ход набирает. Догнала я последний вагон, вспрыгнула на подножку, ну, слава Богу, успела. Давай стучать в дверь, чтобы впустили, а никто не открывает. Я стучу, кричу и никакого толка. Поезд уже набрал скорость. Вагон последний его мотает из стороны в сторону. Я уже и чайник бросила, обеими ручонками в поручень вцепилась чтоб не упасть. Страшно, ужас. Земля бежит, меня мотает, ветер дует, холодно и ничего сделать нельзя, даже не спрыгнешь — убъешься. А если не убьешься, то что я делать буду одна в тайге. И не понятно, что лучше — то ли ехать и совсем замерзнуть, то ли спрыгнуть и убиться, то ли не убиться, а по шпалам обратно к той станции идти. Ну прямо так тогда я, наверное, не думала, маленькая еще была. А сколько до следующей станции — может часы, а может сутки? Я держусь двумя руками, замерзла вся, реву. (Тут мама заплакала, да и у меня, слезы навернулись. Я говорю: «Мам! Ну что ты плачешь, это же давно было? Ведь все закончилось хорошо, раз ты мне рассказываешь». «Закончилось то хорошо. Но я как вспомнила, как мне страшно было. Как я как маленькая, замерзшая птичка на жердочке, того и гляди упаду. Так саму себя маленькую жалко стало — до слез!». Успокоилась, чаю пошвыркала (ее слово), и дальше рассказывать стала. Я то не знаю как и когда это закончилось.) Не знаю, сколько времени я так ехала — время как будто растянулось, как надутый воздушный шарик. (Задумалась) Сыночка, ты знаешь, Бог есть. Увидел он меня — помирающую от страха и холода маленькую пичужку, да и решил помочь. Вдруг, земля медленнее побежала, ветер вроде стал не такой сильный, а никакой станции нет. Может просто притормозил на повороте?, ведь кругом тайга и что ему здесь останавливаться? Но поезд все медленнее и медленнее. Я, думаю, что вот еще чуть-чуть медленнее, я соскочу и до другого вагона добегу, а поезд возьми, да и совсем остановись. Ух, я бежала!!! Но получалось очень медленно — ноги от сидячего положения на ветру затекли и бегут кое-как. Ну, до следующего вагона я добежала, поезд стоит. Я дальше и дальше, так и добежала до своего. Открыли. Мама как увидела меня, схватила в охапку и ревет белугой. Я вместе с ней реву, об нее греюсь. Сколько так сидели не помню. Поезд давно пошел и чего он останавливался я так и не знаю. А вагон то мне не открывали, потому что он почтовый был и никто в нем не ехал.

Ну, как говорится, с горем пополам доехали до ст. Шилка. До поселка Доросун, где жила т. Фиса, еще 5 км. Что делать, пошли потихоньку пешком со всем скарбом, тяжеловато однако. А тут мужик на подводе катит. «Вы куда, лишенцы?» Папка рассказал куда, к кому, зачем. А он знает т. Фисину семью и сам предложил: «Ну, всех не возьму — груз есть, да и лошаденка дохлая — а бабу с дочкой и вещами, так довезу». «Вот спасибочки!.» Погрузили скарб в телегу, мы с мамой забрались и как королевны поехали, ну а мужики — пешедралом, так без вещей то и ничего.

Добрались и, на первое время у т. Фисы остановились. Домик хоть и маленький, но поместились все — и их семья и наша — в тесноте да не в обиде.

Начался новый период в жизни нашей семьи, и начался не плохо. Папку, и в самом деле, на работу на рудник в пос. Байцетуй, в нескольких км от Доросуна, взяли. Руду они там что-ли добывали. И, самое удивительное, сразу, как папка устроился, полдома с участком дали. Вот радость-то. А то, конечно, у т. Фисы, в тесноте да не в обиде, но уж больно места мало — попами друг об друга бились. А в своем доме хорошо, да и огород можно обрабатывать, на зиму запасы.

Одно только, достали нас клопы. Что мы с мамой только ни делали: воду кипятили и все щели кипятком проливали, какую-то траву мама собирала и раскладывали по всем щелям и углам, какую-то жидкость доставали и проливали. Вроде стало поменьше, но совсем так и не избавились. Ну ничего — живем. Мама по дому я с ней, мальчишки в школу пошли, папка на руднике работает. Вроде как — жизнь налаживается. Место нам понравилось. Поселок — это не наша деревня, и по обширнее и народу по боле, повеселее. И подружки какие-то у меня и у братьев друзья, да и жить стали по лучше, папка больше, чем грузчиком получал.

Но опять работа у него была очень тяжелая. Работать поставили откатчиком — вагонетку из забоя выкатывать и разгружать. Вагонетка сама под тонну весит, а с рудой — не знаю сколько, но очень много. Вот папка со товарищи загружал ее рудой, выкатывал по рельсам из забоя и разгружал. Если никакой профессии нет и этому рад, да и семья устроена и кусок в доме есть.

Все вроде хорошо. 1936 год.

Но у русских долго хорошо не бывает. Если хорошо — жди беды. Так не заставила себя долго ждать. Полгода или чуть больше папка проработал, как случилась беда. Откатывали тележку из забоя, а она сошла с рельсов, да еще и груженая. Вся работа встала. Забойщики не работают, руду некуда отгружать. Время идет, а норму, хоть обкакайся, но выполни. Вагонетка и пустая то тяжелая, а уж груженая вообще не подъемная. Это, значит, нужно ее прямо на месте схода на землю разгрузить, поставить на рельсы, снова загрузить и только тогда откатить. А время уйдет черт знает сколько. И решили они вагонетку приподнять и поставить на рельсы как есть — груженую. Ну, есть ум? Попытались. Да так, что у папки в спине что-то хрустнуло, была страшная боль, потерял сознание. Очнулся, а встать не может, и ноги не идут, отказали ноги. Так из забоя на носилках вынесли и в больницу увезли. В больнице говорят, что, наверное, ходить не будет, что-то серьезное с позвоночником.

Вот и закончилась хорошая жизнь.

Но папка мужик здоровый, да и куда деваться — семья на руках, как-то выкарабкался. Что уж там врачи делали, не знаю, может и природное здоровье помогло, но через месяц он пришел домой на своих ногах. Еще месяц был в санатории. И вроде окреп, нормально все, но на тяжелую работу больше нельзя, врачи не пускают. Сказали: «Скажи спасибо, что вообще ходишь! Что само по себе удивительно. А начнешь тяжело работать — ног лишишься». Ну, хоть сам живой, а то представляешь — мама с тремя детьми, да еще и четверным беременная.

Ну а какую работу найдешь на руднике не тяжелую, она вся для здоровых людей. Стал папка по поселку работу искать: где дрова поколет, где что починит, где еще что, но это ж не заработок, даже штаны по нормальному не поддержишь. Написал он сестре в Красноярск, так просто, как сообщение о жизни, ни на что не надеясь. Сестра отписала, что в Красноярске с работой тоже швах, но ее муж с мужиками какую-то артель организуют, чего-там хотят делать, может, и ты сгодишься, родная кровь, не пропадать же. Папка задумался. А на дворе зима, мама на восьмом месяце беременности, мне, вот в декабре, 7 исполнится. А парни уже подросли и — Миша, старший брат, пошел работать и в техникум на бухгалтера поступил, 15 ему было, уже самостоятельный, Валя, средний, пять классов закончил, 12лет, поступил в ФЗУ, где его днем кормили, а потом общагу дали, он там жил. Тоже, наверное какие-то деньги получал, ведь они там не только учились, но и работали, значит проживет, да и старший брат рядом. Решили папка с мамой съездить в Красноярск, посмотреть, если получится, то и остаться, и меня с собой, конечно, куда ж девать. Так и поехали, пацанов в Доросуне оставили, а сами в Красноярск.

(Тут мама всполошилась: «Ой, сынуля, да уже 3 часа ночи. Ложись-ка спать, миленький мой. Совсем я тебя заговорила. Ложись, ложись. А я посудку помою, да тоже баиньки». «Мам, давай утром помоем?». Возмущенно: «Да что же она всю ночь киснуть будет. Я быстренько». «Ну, давай я, я по моложе». Иронично: «Ага. Это ты за тысячи километров летел, чтобы в три часа ночи посуду мыть». В приказном тоне: «Иди спать». Вся в деда, не повоюешь. Пошел спать. Завтра, вернее сегодня вечером, попрошу рассказывать дальше. Будет вечер — будет продолжение.)

Часть 3. Вечер второй