Бесплатный фрагмент - Не будь таким серьёзным!

Самое смешное — это лишь лёгкое преувеличение того серьёзного, что окружает нас в реальной жизни.

Чарлз Чаплин

Необязательное чтение

Вообще это можно не читать. Я для себя пишу. Чтобы не забыть. Потому что иногда такие невероятные истории происходят! Начнёшь вспоминать, ничего не получается, потому что — провал. То есть стёрто напрочь: ни следа, ни намёка. А так — в любой момент открываю тетрадочку (прошу прощения — файл, это я так, фигура речи — про тетрадочку), а там в хронологической последовательности всё изложено. Ну, может не в хронологической, а как-нибудь иначе, по темам илиa интересам. К примеру, смешное. И читай-вспоминай все смешные случаи, которые со мной или с кем из знакомых происходили. Хохочи до колик, друзьям пересказывай, пусть они тоже посмеются.

Вот и вы сейчас читаете. Но это вовсе не обязательно. Можете бросить. Или что вы там в руках держите? Электронную книжку? Тогда бросать не надо, просто загрузите что-нибудь другое, более важное. К примеру, классиков. Я вот люблю читать классиков. Они как-то отлежались и настоялись, крепость слова у них особенная. Не то, что порой в руки попадается. Мумриков, к примеру, попался. Дай, думаю, прочту, что там этот Мумриков пишет, да ещё публикует, несмотря на фамилию. Ну и читаю:

«Грета подошла к кровати и, не отрывая взгляда от моей поднимающейся и опускающейся груди, начала медленно раздеваться. Сначала она сняла через голову юбку, а сама всё глядит и глядит, потом нервными пальцами стала расстёгивать блузку, и пуговицы покатились по полу. Мне показалось, что это упало и рассыпалось моё сердце…»

Нет, невозможно такое читать. Откуда он всё это взял, ей-богу? Просто на ходу что-то навалял и весьма неумело, без опыта и фантазии. Такое не то что не обязательно, а даже вредно читать!

А вот это:

«В ворота гостиницы губернского города NN въехала довольно красивая рессорная небольшая бричка, в какой ездят холостяки: отставные подполковники, штабс-капитаны, помещики, имеющие около сотни душ крестьян, словом, все те, которых называют господами средней руки. В бричке сидел господин, не красавец, но и не дурной наружности, ни слишком толст, ни слишком тонок; нельзя сказать, чтобы стар, однако ж и не так, чтобы слишком молод».

Правда же, совсем другое дело? Сразу чувствуешь, что с этим господином такой неопределённой наружности, что подойдёт, к примеру, и моему брату Севе, непременно всякие интересные вещи происходить начнут.

Но я ведь Гоголя читаю не для развлечения, не только сюжет меня волнует — для этого можно и Джеймса Купера взять. Читая «Мёртвые души» или, к примеру, «Ревизора», я растворяюсь в таком насыщенном питательном для моей души бульоне, что не сразу, оторвавшись от чтения, могу к трапезе приступить. Как будто вместе с автором — или его героем — и стерляжьей ухи с налимами довелось попробовать, и щей со слоёным пирожком, заедая всё это расстегаем или кулебякой. Даже если там ни слова про еду — всё равно сыт. Такое это чтение. Пища, так сказать, для сердца и ума. А другую книжку без яблока или бутерброда и прочесть невозможно. Есть и такие сочинения, что только под обед из трёх блюд усваиваются. Но до этого лучше не доходить.

«Мёртвые души» я читаю каждый год. Это не потому что забываю, а традиция у меня такая. Уже лет двадцать так повелось, и ничего с этим сделать не могу. Разок пропустишь — паршиво так на душе становится, как будто за свет три года не плачено или в новостройки пришлось переехать. Обычно где-нибудь в конце октября на меня это накатывает, когда на улице становится довольно мерзко, и весь резон в домашнем тепле вечер коротать. Как-то непроизвольно открываю книжный шкаф, беру с полочки первый том «Мёртвых душ» — второй, недописанный и якобы сожжённый, у меня тоже есть, но его я читаю редко. Достаю, значит, книгу с третьей полки, она всегда справа стоит, между «Над пропастью во ржи» Селленджера и томиком О. Генри. Как в руки возьму, сразу успокаиваюсь, всё на места становится. Такая тихая радость наступает, как будто встретилась с давним и близким другом, с которым вместе и помолчать, и поговорить приятно.

Что интересно, ведь чуть не наизусть знаю некоторые места, а читаю так, будто впервые. Так в груди тепло становится, когда к этим драгоценным фразам подберусь: здравствуйте, дорогие вы мои, давненько не виделись! И ещё замечено: как книжка подходит к концу, ни сожаления, ни боли утраты не испытываю. Хорошо так, светло на душе. Наверно потому, что твёрдо знаю — это не конец. Что минет год, всякие события произойдут, может быть, хорошие, а скорее всего, и не очень, только книжка будет меня ждать всё это время, поживая своей тихой книжной жизнью между Селленджером и О. Генри.

Мне тут Сева говорит: сдай ты свою библиотеку букинистам, от твоих книг — одна пылища и место занимают. И вообще, незачем деньги на книжки тратить, теперь всё, что хочешь, в интернете есть, читать — не перечитать. Аудиокниги, мол, сейчас все интеллигентные люди слушают. И глаза портить не надо, всё тебе прочтут хорошо поставленные голоса артистов. Стоишь в пробке, а тебе голосом Иннокентия Смоктуновского излагают всю подноготную Евгения Онегина. Время даром не теряешь, и зрение не садится.

Хорошо, что мы с братом раздельно живём, а то пришлось бы переживать за судьбу библиотеки. Ну, как приду с работы, а на месте книжного шкафа — студия звукозаписи, о которой он мне все уши прожужжал. А что, в моей коллекции есть довольно редкие экземпляры, так что они вкупе с книжным шкафом красного дерева вполне могут обернуться в эту его студию, а то и в две. Но я бы сразу — с моста в Неву!

Только среди этих полновесных стен я могу предаться самой пагубной, всепоглощающей страсти. Вся моя небольшая комнатка, пропитанная дыханием, разговорами, скорбями, сокровенными мыслями, голой правдой и блестящей выдумкой, — она не оставляет мне выбора. Каждый Божий день, вернувшись с работы и наскоро перекусив, я добровольно, с ничем не оправданным рвением, усаживаюсь в кресло и тотчас впадаю в транс. Иногда и до дому не успеваю дойти, как меня накрывает волна, и в голове так отчётливо, будто кто приёмник включил…

Ведь я от себя никогда, ни строчки — Боже упаси! Я — счастливый невольник редкого и непостоянного порока: улавливать и фиксировать. Бывает — тишина. Жду час, другой, бездумно постукиваю по кнопкам — и что-то блеклое, непроизносимое выползает на экран. Тогда я отступаю и с чувством исполненного (но не выполненного) долга иду к шкафу и теплом руки безошибочно выбираю вечерний утешительный приз.

Но если повезёт, если тонкая ниточка забьётся азбукой морзе, выдавая пульсирующие точки-тире, тут уж мой час не зевать, ничего не перепутать, и пока меня колотит нерв настоящей жизни, успеть, успеть…

Я — ловец слов. Простите меня.

90-Е. ВОПРЕКИ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАМ

Грузинская гостиница

Поздно вечером Машу довезли на машине до каких-то ветхих построек. Это был рынок, ещё одна изнанка Москвы, менее всего похожая на столичную застройку. Маша зашла во двор и по наружной, средневекового вида лестнице забралась на второй этаж, нажала кнопку звонка. Дверь открылась, и она оказалась в небольшом холле с телевизором, перед которым сидела группа мужчин кавказской национальности. Они тут же на неё уставились, так что ей захотелось побыстрее отвалить. Но здесь обещан ночлег… хотя место больше похоже на общагу, причём мужскую.

Вскоре вышла пожилая женщина и, расплывшись в радушной улыбке, протянула руки: «Пойдёмте, моя дорогая, я вас устрою в лучшем виде».

— Это закрытая грузинская гостиница, — пояснила она, когда они вышли в коридор, — правда, в ней живут одни мужчины, но вам дадут отдельную комнату. Одну ночь ведь переночуете?

Комната оказалась довольно просторной: посреди круглый стол, накрытый плюшевой скатертью с бахромой, по углам три кровати с тумбочками, шкаф возле двери. Ладно, переживёт как-нибудь, бояться нечего: дверь закрывается изнутри, да и женщина по виду приличная.

Она тут же появилась в дверях с чистым бельём, представилась тётей Пашей, пригласила смотреть телевизор и посоветовала закрываться на ночь. Что Маша немедленно и сделала, потом соорудила постель, выбрав одну из трёх кроватей. Только собралась раздеться, как в дверном замке что-то забрякало, и дверь начала открываться. В проёме появилась грустная усатая физиономия, и через секунду её обладатель уже стоял перед Машей.

— Меня зовут Гоги, это моя комната, — сообщил он и, заметив испуг на её лице, уточнил: — Эту ночь она в полном вашем распоряжении, я только пришёл познакомиться и сказать, чтобы вы закрывались на ключ.

Он уселся за стол, понизил голос и добавил:

— Вы же понимаете, это мужская гостиница, здесь не бывает женщин. Вот они и бесятся.

— Кто бесится?

— Да эти абхазы, кто ж ещё! — как неразумному ребёнку пояснил Гоги.

— А вы кто? — поинтересовалась Маша. Для неё все они были на одно лицо.

— Я грузин, это совсем другое! Здесь почти все грузины, но есть несколько типов… Я бы их нико­гда не пустил сюда! — Гоги в волнении ударил кулаком по столу.

В дверях незамедлительно показалась тётя Паша:

— Ты зачем сюда пришёл, тебе ж было сказано! Ну-ка, отдай ключ, ишь, с вахты стянул… Не волнуйтесь, моя дорогая, спите спокойно, я ключик вот сюда спрячу, — и с этими словами тётя Паша засунула протянутый Гоги ключ в глубины необъятного лифа.

Зря она ему показала, где ключ, место не очень надёжное. Остаётся уповать, что её здесь боятся.

Ночь прошла тихо, только фонарь за окном сильно скрипел и раскачивался от ветра. Утром, когда она шла по коридору в душ, краем глаза видела, как из дверей выглядывали какие-то личности, но никто слова не сказал, видимо, авторитет тёти Паши здесь был силён.

Весь день прошёл в суете, но Маша была довольна: удалось подписать два контракта, завязать новые знакомства. Внезапно она почувствовала, как сильно устала. Но к усталости примешивалось что-то ещё, а, когда заложило нос и стало саднить горло, поняла, что заболевает. Ей предстояло ещё забежать на открытие выставки и купить билет на поезд.

Но как только она добралась до Крымского вала и вошла в фойе выставочного зала, в голове забухал молот, заложило уши. Маша почувствовала, что задыхается и почти теряет сознание. Горело горло, давило на глаза. Сославшись на внезапную болезнь, она извинилась перед устроителями и вышла на улицу. Сначала — за вещами, а там видно будет.

В гостинице её поджидали. Видимо, знали, что гостья сегодня уезжает. Гоги и ещё трое грузин сидели в холле и при её появлении дружно встали. Маша была в таком состоянии, что хотелось только лечь, а уж боже упаси с кем-то общаться. Но надо было ехать, а билет ещё не куплен. Раз уж эти грузины проявляют к ней такое внимание, пусть помогают.

Но у них были свои планы, и она узнала об этом, войдя в комнату. Стол был накрыт, как в хорошем ресторане. В центре — шампанское, какие-то салаты и фрукты, а на кровати, под подушкой — кастрюля с дымящимся мясом. Как бы она это всё заглотила всего три часа назад!

Маша объяснила ребятам свою ситуацию. Они заговорили по-грузински все разом, попутно переводя: один из них сейчас пулей на вокзал, остальные составят ей компанию, отпразднуют знакомство, отъезд, заодно и подлечат.

Некоторое время они препирались между собой, видимо, решая, кто из них, такой несчастный, поедет за билетом. Отправился самый старший по имени Алексей. Его долго не было, Машу уже почти привели в чувство хорошим грузинским коньяком и перчёными закусками.

Наконец Алексей вернулся, сказал, что поезд через час, что внизу ждёт такси, но подождёт, ещё есть время. Тут всё началось по новой, так что на вокзал прибыли за пять минут до отхода поезда.

Место было в купе, Алексей занёс сумку и папку, помог снять пальто и уселся рядом. Маша забеспокоилась, что ему пора, поезд вот-вот тронется, на что он невозмутимо заявил: «Так я с тобой еду, я два билета купил. Тебя одну нельзя отпускать, ты вон какая больная, за тобой ухаживать надо. Да и что я в этой Москве забыл? Поеду в Ленинград, никогда не был, посмотрю, поживу…».

Весь хмель и болезнь с Маши мигом соскочили. Она стала звать Гоги, грозилась позвонить тёте Паше. Неизвестно, что она там плела, но ребята вытащили Алексея из вагона чуть ли не на ходу. Они дружно махали вслед уходящему поезду, не переставая переругиваться между собой. А может, и не ругались они вовсе, а сокрушались, что не повезло на этот раз, и «кина не будет — кинщик заболел».

Как пройти таможенный досмотр

В начале 90-х деловые заграничные поездки стали знамением времени. Получить бизнес-приглашение уже не составляло труда и препятствий от властей не встречало. Другое дело — таможня, она строго следила за тем, чтобы декларировали вывоз валюты и платили пошлины.

В Голландию Маша поехала присмотреть печатное оборудование. Для начала — попасть на современное производство, чтобы покупать не допотопную технику, которую Европа сбывает в третьи страны, а самую современную. Изучить краски, бумагу, ведь про них ничего не известно. Заодно договориться о выставке питерских художников, а ещё лучше — о культурном обмене. Ей хотелось по максимуму использовать поездку, к тому же друзья и знакомые надавали поручений.

Фотограф Валерий Лозовой, имеющий всюду доступ номер один, попросил показать голландским газетчикам его фоторепортажи. На снимках — бывшие и действующие политики, заснятые в разные моменты своей деловой жизни и, что интереснее, — в личной тоже. «Я бы мог стать внештатным корреспондентом солидной газеты, я работал в Англии, Японии», — наставлял Лозовой. Друг детства Митя попросил подыскать товар для его магазина — у финнов слишком высокие цены, в Голландии всё дешевле.

Мало-помалу набираются две сумки. Только денег практически нет. Десять немецких марок и пятнадцать долларов, выданных бывшим мужем. Мог бы и расщедриться, из-за границы почти не вылезает. Перед самым отъездом он подбросил книжицу: «Возьми, может пригодиться, забавно написана». Книжка вовсе не забавно, а вполне по-деловому называется «Как пройти таможенный досмотр». Читать некогда, Маша кладёт её на дно сумки. Авось не пригодится.

Жаль, что никто не даёт советов выезжающим за рубеж. Рассказывают о людях, падающих в обморок при виде магазинных полок. Особенно почему-то напирают на сыр — несметное количество сортов, приводящее советских граждан в форменный ступор. Подчас это заканчивается совершенным равнодушием к изобилию, раздражением и желанием поскорее вернуться домой. Вот тут-то обалдевшие от избытка впечатлений россияне попадают в алчные объятья родной таможни.

Но Маша пока ещё летит туда, и таможенники на пару с паспортной службой угрюмо и безучастно фильтруют отъезжающих через своё сито. Флаг им в руки, а Маша как шла, так и прошла. Как будто никаких препятствий нет, а есть потребность с кем-то поговорить, поделиться планами, показать фотку на паспорте, вытащить на свет божий пятнадцать долларов и десять марок. Конечно, с улыбкой и прямым, честным взглядом. Ей тоже в ответ улыбаются, кивают — полная идиллия.

Поездка прошла замечательно! Две недели показались бесконечными от перенасыщенности дел. Все планы выполнены, цели достигнуты, образцы товаров для магазина получены, валюта потрачена на сувениры. Но главное, главное! — техника подобрана. Современней некуда!

Чувство восторга сопровождало Машу до самого прилёта в Пулково, когда, спустившись с трапа самолёта, она ступила на родную землю. В самую грязь! Белые кроссовки, пережившие двухнедельное путешествие, исходившие почти сотню километров по разным дорогам, — её новые хорошенькие кроссовки теперь решительно и безвозвратно потеряли и белый цвет, и тугую прелесть новизны — всё то, что казалось Маше как бы уже свойствами самой обуви.

Настроение мгновенно испортилось, и по щеке покатилось что-то похожее на слезу. Ругая себя за позорную расслабленность, она подошла к длинному столу таможенного контроля. Видимо, на её лице была несвойственная приезжающим из капстран унылая гримаса, потому как ребята в форме тотчас попросили открыть багаж и стали планомерно выгружать из сумки на колёсиках содержимое. А затем рассматривали и чуть ли не обнюхивали каждый предмет. Добравшись до пакета с хорошенькой детской одеждой, потребовали показать чеки. Маша предъявила фабричные бланки, как попугай повторяя: «Это образцы, это образцы». Таможенники оживились и со словами «старший разберётся» отложили вещи в сторону.

В общем, её багаж стали капитально потрошить. Были отложены все фотографии Лозового, все его генсеки и английские королевы, а также папка с гравюрами и рисунками. Маша объясняла, что везёт это обратно, но стражи порядка лишь повторяли: старший разберётся. Проверив сумку на колёсиках, приступили к другой.

Внезапно Маша вспомнила, что в ней, на самом верху, лежит бельё, бывшее, так сказать, в употреблении. Она представила, как взору молодых таможенников и прочей публики явятся трусики, лифчики и колготки, которые она сунула в последний момент. И такая взяла злость, что абсолютно чужим, грубым и наглым голосом Маша произнесла: «Валяйте, ройтесь, небось такого никогда не видели!».

В тот же миг рука таможенника, опустошавшего первую сумку, нырнула ещё раз и, пошарив по дну, извлекла ту самую книжечку «Как пройти таможенный досмотр». Честно сказать, Маша туда ни разу не заглянула, просто забыла о её существовании. Книжка спокойно проехала весь путь на дне сумки и вот теперь выпрыгнула, как чёртик из табакерки, пред очи озадаченных служителей закона.

А они и впрямь были не на шутку удивлены. Принялись листать, тыча пальцами в страницы и переглядываясь. Когда обнаруживший книжку куда-то отправился, видимо, всё же к «старшему», старались на Машу не смотреть и до её вещей не дотрагиваться.

Ей казалось, что ожидание длится вечно, в мозгу крутились сцены, одна другой ужасней. Кто его знает, что там, в этой книжке? Сейчас придёт «старший», заберёт её со всеми шмотками, и всю ночь придётся объясняться, звонить и, возможно, высвистывать службу безопасности.

Но товарищ с книжкой вскоре появился и, ни слова ни говоря, стал укладывать вещи обратно в сумку. Делал он это очень ловко и очень аккуратно, а сверху положил книжечку и только тогда, взглянув Маше в глаза, с улыбкой произнёс: «Интересную литературу читаете, гражданочка».

Да не читает она, не читает! Только таможне знать об этом необязательно. Дома Маша полистала книжку. В ней обстоятельно и доходчиво было изложено, что нужно делать, если багаж задерживают на границе, что и в каких количествах можно ввозить и вывозить, а главное, какие и куда писать заявления в случае таможенного произвола.

Это происшествие напрочь сбило всякую романтическую сопливость и подступившую ностальгию. Маша открыла дверь на балкон и, подставив лицо холодному ветру залива, оглядывала заснеженную набережную, потонувшие в сугробах скамейки, картавую из-за вечно перегоревшей лампочки вывеску кафе «Бригантина».

Узнаю тебя, моя родина! Твои объятия так крепки, а поцелуи столь неотвратимы, что на излишнюю сентиментальность не остаётся сил. После всех перипетий выходишь посвежевший, слегка ободранный, но почему-то довольный. Смотришь на только что прожитый день, и таким пустяковым и далёким кажется утренний кофе со сливками и круассанами в голландском кофехаусе! А никому не нужный английский сухой шкуркой слетает с языка и немедленно затаптывается в грязь снега и дождя.

Под арестом

Своё летнее детство Маша провела в исчезающей Финляндии. О ней напоминали и названия поселений — Каннельярви, Яппеля, и кое-где уцелевшие каменные и бревенчатые постройки. Правда, Териоки стал Зеленогорском, Райвола — Рощино, а Ольгино, самое близкое к Питеру, когда-то называлось ласковым именем Оллила. Всё, что сохранилось, что не разрушено войной, стоит крепко, основательно.

Теперь бывшие распри забыты, линия Маннергейма — созданные людьми и природой защитные укрепления — стала объектом туристического паломничества. В Финляндию ездят запросто: походить по магазинам, посидеть в кафе и — по делам. «Финики» никому не уступят прорубленное Петром окно в Европу. Почему-то через них удобнее даже японские машины и бразильский кофе покупать.

Полиграфия здесь тоже на высоте. Поэтому издательство «МАрт» (конечно, Мария Арт) осваивает финские типографии. На отечественных — чуть ли не довоенного образца — им делать нечего. В «МАрте» — европейское качество по стандарту ISO 12647. Если по-простому — соответствие мировым нормам. Финны не сразу этому поверили, а когда убедились — прониклись уважением. Деловые поездки стали всё более напоминать «хождение в гости»: бесплатно селили в гостинице, возили в аквапарк, кормили и развлекали. Одно напрягало — необходимость стоять в очередях за визой. Но тут забрезжили мультивизы — на несколько поездок сразу. Их давали со скрипом, но давали. Виктор Трапенков, поставщик издательства и представитель финской фирмы KALIO, предложил по-быстрому сделать такую визу.

В Финляндии самые инициативные люди — это шведы. Так уж повелось. И шведский язык признан в Финляндии вторым государственным. Фирму KALIO возглавляет Рейнхард Лендквист, швед с русскими корнями по бабушкиной линии. Прекрасно говорящий на дореволюционном русском языке, обаятельный и как будто не очень деловой. Трапенков тоже выглядит не очень деловым, под стать шефу. Это, видимо, и помогает успешно двигать бизнес.

Забавный этот Трапенков. «Машунечка, девочка», — то и дело повторяет он и далее излагает свои взгляды на всё на свете, но заканчивается всегда призывом покупать печатную технику и расходники в фирме KALIO. Заговаривая и уговаривая, Трапенков то и дело что-нибудь отчебучивает. Как-то Маша поехала с ним в Хельсинки, и он долго что-то декларировал у наших таможенников. Вернулся расхристанный, в руках куча бумаг, шапка набекрень, пальто нараспашку. Попытались выехать с таможенного терминала — перед машиной опускается шлагбаум, и два погранца с автоматами наготове преграждают дорогу. Как выяснилось, Трапенков в пылу разговора прихватил пыжиковую шапку таможенного шефа и спокойненько на свою голову нацепил. Хотя его кожаная кепка лежала в машине на заднем сидении. «Понимаешь, Машунечка, девочка, у меня дома точно такая шапка есть, ну я и решил, что это моя».

В другой раз, уже на финской границе, они зашли перекусить в буфет. Виктор, как всегда, вдохновенно гнал очередную тему про достоинства финской плёнки, потом подошёл к автоматам с напитками и стал энергично жать на все кнопки. Из носика полился апельсиновый сок и лился не переставая, а Трапенков всё говорил и говорил. Что там случилось — слишком сильно он нажал на кнопку или его личное магнитное поле сработало, — сок продолжал течь, разливаясь по полу оранжевой лужей. Виктор пытался подставлять другие стаканчики, стучал по кнопкам, тряс автомат, пока не подоспели рассерженные финны, моментально отключив поток.

С визой обошлось без приключений. «Вот, Машунечка, девочка, на целых шесть поездок. Катайся — не хочу», — и Трапенков вручил ей загранпаспорт с мультивизой. Фото сына Егора вклеено в паспорт, ему пока своего не дают.

Две поездки были сугубо деловыми, а в третий раз Маша взяла сына. Егор с вечера собирался. Словарик просмотрел, правда русско-английский, но тоже пригодится. С причёской были вопросы. На фото в загранпаспорте — маленький мальчик, стриженый, с чёлочкой. Но за полгода волосы отросли, каштановыми кудрями болтаются вокруг головы. Вдруг погранцы его не признают? Стричься? Ни за что! Фотку менять? Времени нет. Едут так, авось признают.

Поезд называется красиво — «Сибелиус». А так — электричка электричкой, только сиденья мягкие да есть несколько клозетов и вагон-ресторан. Но это уже комфорт! Садятся в поезд, и так им хорошо, весело становится! По части юмора у Маши с сыном полный альянс. Чуть что — начинают хохмить. Егор обожает юмор — хлебом не корми, расскажи что-нибудь весёлое. А Маша как раз любит пошутить. Ей вообще жизнь кажется полной нелепиц и дурацких розыгрышей. Даже в тяжёлые моменты они совершенно некстати вспоминаются и помогают переживать напасти.

Вот и тут, в поезде, несущемся в зарубежную Финляндию, они нашли объект для смеха. Тётка одна ехала в вагоне, по виду челнок: сумка в сумке, сумка в сумке, всё на колёсах. Крутились такие тётки, каждый божий день «за границу» ездили. Доедут до приграничного городка Лаппеенранта, затарятся и обратно тем же поездом.

Что в ней было забавного, в этой тётке, они и сами не могли объяснить. Но это как смешинка в рот попадёт: пальчик согни — хохочут до упаду. Уж и отвернутся друг от друга, и нахмурятся, но стоит кому-то скосить глаз в её сторону — опять смех прорывает плотину серьёзности, и они задыхаются, уткнувшись в воротники и шарфы. Ну очень смешная тётка!

Так до самого Выборга и прохохотали, придумывая всё новые и новые подробности, одна другой нелепее. Уже представляли, как эту тётку высаживают таможенники за неполадки с декларацией — наверняка ведь где-то деньги спрятаны, иначе как такую прорву сумок загрузить? Но с тёткой, к счастью, ничего не случилось. В Выборге прошёл паспортный контроль, прошла таможня, и поезд двинулся дальше. Десять минут тихим ходом — и финская граница.

Тут к ним финские пограничники подошли. Егор отвечает бойко по-английски — ребята молодые, с улыбками переглядываются: видимо, сын какую-то шутку завернул. Паспорт им тянет, тут же вопросами засыпает. Совсем молоденький финн ему отвечает, но страницы паспорта просматривает внимательно, потом кивает и ставит штампик. Ну всё, впереди Финляндия!

Погранцы потянулись к выходу, Егор за ними, всё с тем молоденьким о чём-то толкует. Когда до отхода поезда осталось меньше минуты, молодой вдруг резко останавливается, разворачивается и несётся прямиком к Маше. От неожиданности она не сразу понимает, что он просит снова показать паспорт. Егор — следом, с лица его мгновенно сползает восхищённое собачье выражение, он силится понять, что так спешно понадобилось этому чудесному парню. Паспорт ещё раз перелистывается и на страничке с визой замирает в руках служителя закона.

— You don’t have a visa, — наконец уверенно выдыхает он. Остальные пограничники мгновенно устремляются к ним и окружают.

— We have а multivisa, look attentively — for six trips, — уверенно отвечает Маша, уже чувствуя неладное.

— Yes, it is a multivisa, but only for two trips, and they have been used.

Егорка берёт паспорт в руки и рассматривает злополучную визу. Шрифт на ней такой мелкий и узкий, что с трудом можно прочесть написанное.

— Мама, там действительно две поездки и они использованы. Как же так? — сын побледнел, но силится улыбнуться.

Зато финны больше не улыбаются. Тот, молоденький, предлагает немедленно выйти и обсудить всё на блокпосту. В его словах сочувствие переплетается с требовательностью, он просто теснит их к дверям, остальные помогают. Ничего не остаётся, как сойти с поезда, который тут же медленно отходит от платформы, увозя благополучных пассажиров — а вместе с ними смешную тётку — и оставляя задержанных на чужой земле до выяснения причин.

Их препроводили в чистенькую комнату с парой стульев, столом и диванчиком. Туда же привели трёх размалёванных девиц, у которых с документами было всё в порядке, но их не пропустила полиция нравов — оказывается, такая существует и действует решительно на своё усмотрение.

Машу с Егором проверили по базе данных и, не обнаружив криминала, оставили дожидаться обратного поезда. Того же самого, на котором они прибыли и который отвезёт их домой только через девять часов. Заберёт он в Лаппеенранте и тётку-челнока, уже не смешную, а уставшую, довольную, с набитыми сумками.

А они — под арестом. Разрешается лишь выйти в туалет, в буфет и недолго постоять на крыльце. Хорошо хоть от них забрали девиц — под охраной повезли на машине до границы. Маша сделала пару звонков — в финскую типографию, чтобы её не ждали, и Трапенкову. Тот был очень удивлён, клялся, что самолично и заказывал шесть поездок, а не две. Правда, полученные документы не разглядывал, надеясь на Машу. Что ж, правильно, паспорт её, и ей надо было проверить. Машунечка, девочка, деньги за шесть поездок не пропадут, — заверил Виктор, — у финнов с этим строго.

То, что строго, они поняли быстро. За каждым их шагом следили, хотя и довольно равнодушно. Видимо, опасений они не внушали. В комнату заглянул их конвоир. Он сделал фото на полароиде и вручил на память. Будет фотоотчёт, пошутил он, других документов они не дают. Егор с ним опять заговорил вполголоса, и Маша поняла, что они продолжают прерванный в вагоне разговор, что финский парень за тем и пришёл.

Тем временем, она воспользовалась разрешёнными свободами: в третий раз выпила кофе с вкусным сэндвичем, посетила чистенький, приятно пахнущий туалет, поторчала на крыльце… А ребята всё продолжали говорить, пока погранца не позвали сдавать смену.

Егор с сияющими глазами поведал, что Микки — этого бдительного педанта звали Микки Кукконен — тоже занимается программированием, но пока ещё сильно плавает в этом деле и по сравнению с Егором — зелёный, но перспективный, мыслит системно. А какие у них компьютеры! Макинтоши, память и быстродействие обалденные, интерфейс — просто мечта, а внутренняя конфигурация…

Хорошо быть увлечённым человеком! Кто-то, вроде философ Пьер Буаст, заметил, что «мыслящая голова никогда не скучает». Вот и Егор после ухода финского друга достал блокнот и принялся быстро строчить значки и формулы: программные коды.

Через час Микки опять появился, уже в штатском. Он принёс им два яблока из своего сада и немедленно принялся изучать написанные Егором формулы. Ребята сунулись было к компьютеру, чтобы испытать в деле, но их, конечно, не пустили. До самого отъезда Микки не покидал «задержанных» и даже помог написать заявление, чтобы в следующий раз им зачли сумму неиспользованного билета.

Через пару недель, уже с настоящей мультивизой — Маша трижды проверила, а потом ещё и Егор — они предприняли очередной вояж. На сей раз не шутили, вели себя вполне солидно, вспомнив и про «смех без причины — признак дурачины», и что «после радостей — неприятности по теории вероятности».

Микки Кукконен встречал их на пути туда и на пути обратно, он даже поменялся сменами, чтобы повидать Егора. И хотя они каждый день «чатились», оба ждали личной встречи. На обратном пути Микки по молчаливому согласию напарников все десять минут стоянки общался с Егором. Видимо, их дружба, обретённая в связи с арестом, стала известна на финской границе. Пограничники с весёлым любопытством поглядывали в их сторону. Ребята так увлеклись, что Микки не успел выскочить и поехал дальше до Выборга, всерьёз опасаясь, что его могут взять под арест на российской границе.

Мобильная лаборатория

Сначала они долго ехали, хорошо знакомые улицы постепенно переходили в вовсе неизвестные, вроде бы и не питерские. Подкатив к огромным железным воротам, встали, водитель побежал с документами в глухую оштукатуренную будку, там проторчал минут пятнадцать и вышел с хромым мужиком, открывшим ворота нажатием неприметной кнопки. Они заехали на территорию складов, и мужик ещё какое-то время давал инструкции, размахивая руками и временами произнося старинное слово — пакгауз.

Инга, найденный по рекомендации частный брокер, сказала, что проблем не будет, они получат контейнер на Бадаевских складах, но в целях экономии лучше сразу его на месте разгрузить. Для этого Маша наняла крытый грузовик-пятитонку и взяла с собой двух грузчиков, один из которых к тому же обладал правами категории «В» и мог пригнать микроавтобус, по всей вероятности находящийся внутри контейнера вместе с печатной техникой. На самом деле, что там находится, так до конца и не было известно. Смущало, что на руках не осталось никаких бумаг, и Маша, по большому счёту, получала «кота в мешке». Приходилось надеяться на порядочность голландских поставщиков и профессионализм Инги.

Контейнер нашёлся на удивление быстро, у водителя «с категорией В» появился в руках ключ, и вскоре, поскрипев железом, распахнулись створки ворот. В темноте внутренностей тут же засветился его путеводный фонарик — предусмотрительный какой! — и взору Маши предстали укутанные в мутный полиэтилен остовы печатных станков, коробки с компьютерной техникой и прочими прибамбасами. В конце контейнера она с радостью обнаружила белую «тойоту», долгожданный микроавтобус.

Пока оборудование перетаскивалось в крытый кузов, пока завели микроавтобус — в нём почти не было топлива — наступил вечер. Уже в темноте всё разгрузили в типографии, оставив разборку на утро.

На другой день, когда всё было распаковано и пятнадцать раз переложено с места на место, выяснилось следующее. Им поставили гораздо больше техники, чем значилось в контракте. Часть её была неизвестного назначения, в придачу какие-то тумбочки и полочки. К счастью, то, что значилось в контракте, тоже было на месте. Но в каком виде! Проявочная машина прибыла с химикатами, растворы так и плюхали внутри, пробопечатный станок нуждался в капитальной чистке. Создавалось впечатление, что хозяева этого добра собирались выбросить его на свалку, причём прилично заплатив за утилизацию, но тут им подвернулась возможность всё скопом продать за нехилые деньги.

Но основная проблема была с микроавтобусом. Кроме бледной копии голландского техпаспорта, при нём ничего не оказалось. А машину надо ставить на учёт! Для ГАИ сомнительная бумажка ничего не значила, там потребовали настоящие документы: технический паспорт, договор купли и, конечно, всякие таможенные бумаги. Маша сунулась было к Инге, но та заявила, что не отвечает за содержимое груза. И вообще — её миссия закончена.

Судя по всему, у Маши на руках оказался нелегальный автомобиль, а может быть, и краденый. Так ей заявили таможенные брокеры Морского порта, к которым она обратилась за помощью. У них к тому же зависли компьютеры, и значит — никаких дел они всё равно не вели.

На следующий день Маша пришла снова, на сей раз компьютеры работали. Она подошла к молоденькому брокеру, явному новичку — он у всех постоянно спрашивал то одно, то другое. Несколько раз объясняла ему ситуацию, показывала учредительный договор, где позиция «микроавтобус» стояла отдельной строкой в списке уставного фонда. Кроме этого слова и невнятной копии, предъявить было нечего.

То ли юный брокер не умел отделываться от неудобных людей, то ли Маша напомнила ему мамочку, а может быть, на благодарность рассчитывал, только Костя — так его звали — принялся ей помогать. Они осмотрели машину и обнаружили, что грузовой отсек нашпигован какими-то ремнями, штативами и держателями неизвестного назначения.

Костя лазал под машину, переписывал фабричные номера деталей, пытался переводить с голландского, чтобы из бледной копии получить хоть какую-то полезную информацию. Потом Маша звонила поставщику, заручилась его обещанием переслать экспресс-почтой нужный документ. Костя почему-то всему этому верил и, слушая, как она свободно болтает по-английски, даже приступил к заполнению декларации, не дожидаясь прихода бумаг и вставляя необходимые данные с её слов.

Заполняя таможенную декларацию пункт за пунктом, он выяснил, что с сегодняшнего дня автомобили грузоподъёмностью до полутора тонн облагаются налогами и пошлинами. Ничего подобного вчера ещё не было. Так вот почему зависли компьютеры! Они перезагружали программное обеспечение. Костя наглядно продемонстрировал: если правильно всё заполнить, от пошлины и налога никуда не уйти.

— А если грузоподъёмность больше полутора тонн, что тогда? — пробовала раскачать ситуацию Маша.

— Но ведь она не больше. Смотрите, я ввожу марку авто, год выпуска, и сразу 1,2 тонны выскакивают. Тут мы бессильны, — сетовал Костик.

Но идея как-то обмануть умную машину его явно зацепила, и он стал подбирать данные. После нескольких попыток пришли к выводу, что ничего не получится, придётся платить. Сумма выходила большая, это опять же программа считает, ей по фиг, что ты пытаешься цену снизить, она сама знает, что и сколько стоит.

Время близилось к обеду, Костя тоскливо тыкал в клавиши, не решаясь прерваться. Все его коллеги разбежались, и они остались в комнате вдвоём. Вдруг лицо юного брокера прояснилось, и он весело произнёс:

— А мобильную лабораторию вы не собирались получать?

— Какую ещё лабораторию? — пролепетала Маша, но, глядя на повеселевшего Костю, поняла: он нашёл, как обойти компьютер.

— Есть такая дополнительная позиция — «оснащение», видите? Так вот, если там выбрать мобильную лабораторию, то пошлина уменьшается вдвое, а налога вообще нет! — радуется Костя.

А что, чем не лаборатория? Грузовой отсек приспособлен для исследований — одни штативы и подвесные ремни чего стоят! Молодец Костя!

Так издательство «МАрт» получило в уставной фонд «мобильную лабораторию». Где-то с год ещё сохраняли камуфляж, освободив пространство по максимуму. Потом всё выкинули и при очередном техосмотре поменяли статус автомобиля.

Впоследствии Маша узнала, что в Голландии машину действительно использовали для проведения экологического контроля на очистных сооружениях типографий. Так что всё оказалось вполне законно!

Контрабандисты и комитетчики

Маленькая, но вместительная Тойота сновала по маршруту Санкт-Петербург-Хельсинки и обратно почти каждую неделю. В финских типографиях печатались шесть журналов в месяц плюс книги и разная мелочь. Финны готовили документы, а Володя, водитель издательства, предъявлял их в нужных местах. Груз всегда тяжёлый, багажное отделение заполняется плотно и, как правило, досматривается поверхностно.

А тут пристали знакомые-фармацевты: привези им желатиновые капсулы для биодобавок, у финнов вдвое дешевле. Капсулы лёгкие, получается большой объём, но маленький вес. Кто бы знал, что эта диспропорция может иметь последствия?!

Маша согласилась. Машину отправили, договорившись, что коробки с капсулами и документами привезут на знакомую водителю типографию. На обратном пути звонит Володя: задержали его на таможне, шьют контрабанду. Как так, ведь все документы в порядке?! Оказывается, одновременно с треклятыми капсулами туда же привезли рулоны заказанной издательством плёнки. Володе объяснили, где оформить документы на вывоз, он ничего не понял и поехал обычным маршрутом. Он даже не понял, что не понял, потому как языками не владел,

Финскую таможню проскочил без проблем — им всё равно, что вывозят, а на российской крепко сел. Таможенники вытащили коробки, благо капсулы были лёгкими, как пух, и обнаружили эти самые рулоны плёнки, которые в самом конце «были спрятаны». Дело осложнилось ещё тем, что на вопрос, не везёт ли он чего сверх декларации, Володя уверенно мотал головой. Короче, машину — на штрафстоянку, нелегальный груз — на склад, протокол составили и отпустили до выяснения причин.

Что такое штрафстоянка, знает каждый автолюбитель. Только на границе тариф такой, что через две недели машину не имеет смысла забирать. Конечно, первое, что сделали — оплатили пошлины и оформили «контрабанду». Кажется, что ещё надо? Так нет, должен быть суд, который назначит штраф, и только после этого отдадут и груз, и автомобиль. Счётчик тикает, знакомые в панике — у них стоит производство без этих капсул чёртовых.

Маша сразу к службе безопасности. Василий Михайлович, бывший комитетчик, по знакомству взял их под своё крыло за умеренную плату. Два года прошли спокойно: издательство платит, но ничего, слава богу, не происходит. А тут произошло. Маша — к Василию. Выручайте, говорит, а то мы без автобуса вот-вот останемся. Навёл он справки, с кем-то посовещался и велел Маше ехать в Выборг, в таможенное управление, к начальнику на приём. Там всё уже договорено, обойдётся какой-нибудь малостью.

Она спокойно едет, оделась поэффектнее, подкрасилась. Приезжает — на вахте говорят, что нет пропуска. Так дайте, если нет. Не положено, приём только по записи. Звонит Василию Михайловичу, тот велит ждать. Прождала больше часа, наконец, приглашают к начальнику. Ну, думает, сейчас всё разрешится. Заходит в кабинет — сидит здоровый боров неопределённого возраста и по телефону бубнит. Слова вроде понятные, но меж собой так слеплены, что не сразу доходит, о чём это он. Пока не закончил разговор, в её сторону не смотрел — будто нет её вообще.

Наконец положил трубку, мельком глянул и предложил сесть. Ну, говорит, излагайте, только поскорее. Бодренько, как заученный текст, объясняет расклад и по глазам видит — до фени ему всё это. Так что вы хотите? — спрашивает сухо и неприязненно. Она ему прямо: хочу забрать автобус и груз, мы всё оформили и заплатили, как положено. Тут он в первый раз посмотрел ей в глаза и понёс, и понёс, повышая голос, так что к концу речи почти кричал. Маше даже показалось, что эта речь совсем не ей предназначалась, а кому-то другому, кто поблизости находился. Или у него там прослушка? Планомерно запугивал, даже тюрьмой стращал, про штрафы — обещал по полной… Что самое паршивое, так срок судебного разбирательства, которое у них же и происходит, назвать не смог, только там этих дел — как минимум на месяц.

Вышла Маша и не соображает, в какую сторону идти. Не поплакать ли, думает. Но злость высушила все слёзы, не оставив даже места обиде. Причём злилась она не на борова, с ним всё понятно, они другими быть не могут. Злилась на Василия Михайловича, на себя, что поверила ему. Все-таки два года платили, а как коснулось помогать — фигушки.

Примерно это она Василию Михайловичу и высказала. Тот спокойно — все гэбэшники спокойные — объяснил, что так и должно быть, что теперь они знают (она знает!) истинное положение вещей и могут адекватно воздействовать на ситуацию. Что без взятки ничего не сделать, а вот её размер он постарается уменьшить.

Дни проскакивают, как раскалённые иголки. По вечерам Маша думает, что бог с ним, с автобусом и плёнкой, забрать бы чужой груз. С утра мельтешит звонками, едет опять в Выборг, к другому борову, уже в гостиницу, которая кораблём, — там явочная квартира выборгского пахана. Он хоть той же комплекции, что и таможенный туз, но отличается простотой и общительностью. Нарассказывал ей кучу не относящихся к делу историй, предложил выпить стаканчик виски, успокоил, что вопрос решит, только ему нужно дня три. Что ж, придётся ждать. Есть надежда, что они, выборгские, скорее договорятся.

Василий Михайлович звонит и повеселевшим голосом произносит сумму: пять тысяч долларов. И тогда? Что тогда? Ну, это он точно не знает, но будет по минимуму. Деньги нужны сейчас, он может подъехать. А если она сама подвезёт в Выборг? Исключено, от неё не возьмут. Хорошо, привезёт завтра утром.

А на душе тяжело так, и не потому, что денег жаль, и не потому, что взятку даёт. Просто чувствует, что не поможет, что ещё и ещё платить придётся. Не знает, почему, но чувствует. Видимо, та поездочка на таможню, где её примерно высекли, была так и задумана. Чтобы показать, что её ждёт, и сумму обосновать. Знает она эти комитетские приёмчики! С другой стороны, выборгский пахан скорее всего помочь способен, только сколько между нею, Василием, выборгским паханом и таможенным тузом деньжат должно быть переложено? Не длинновата ли цепочка?

Вдруг — звонок, зам Василия Михайловича просит встречи, готов сразу подъехать. Игорь Иванович его зовут. Интересно, что ему понадобилось? Начал с того, что предупредил: Василий Михайлович о его визите не знает. Узнает — уволит. А приехал он сказать, что, если Маша даст Василию пять тысяч, то до пункта назначения они не дойдут. Единственный верный вариант, если он, Игорь, передаст означенную сумму выборгскому пахану — это его личный канал — а тот непременно отдаст своему корешу, таможенному тузу. А что же Василию говорить? Ничего не говорить, он сам скажет, что надо. Только ему, Игорю, за хлопоты тоже заплатить не мешает, ведь от Василия благодарности не дождёшься. Договорились на пятьсот баксов, он всё получил и уехал.

Два, три дня проходят. Наконец Игорь звонит и сообщает, что дело выгорело, что судебное разбирательство на завтра назначили, чтобы она на всякий случай какие-нибудь награды и благодарности с собой прихватила — для проформы. До ночи Маша искала нужные бумаги, сочиняла в адрес издательства благодарственные письма, нашла даже диплом — второе место по району за сдачу серебра, которое, кстати, в этой «контрабандной плёнке» и содержится. Заодно прихватила несколько альбомов — показать, что они не ловкачи какие-нибудь, а настоящие издатели. Со всем этим барахлом едет в выборгскую таможню. Машу проводят к тому же кабинету. Возле него такие же, как она, бедолаги, ждут решения своей судьбы.

На сей раз вызывают быстро. За столом сидят шесть человек во главе с таможенным тузом. Еле его признала: приятный такой дядечка, лицо доброе, улыбается. Да и все остальные смотрят ласково, душевно. Стали ей вопросы задавать. Готовая к бою, Маша от такого комфорта совсем растерялась, мямлит что-то невпопад, но это их только умиляет. Главный объясняет, что штраф может быть от пяти до ста процентов от стоимости груза. И тут же предлагает ей самой решить, какой штраф назначить. Остальные улыбаются — оценили шутку шефа.

Маша отвечает, что отпустила бы без всякого штрафа. Никак не можем, это должностное преступление, говорит таможенный туз с сожалением в голосе. Ну, тогда бы она десять процентов назначила. Опять улыбки, а главный изрекает, что они приняли решение: учитывая, что нарушение первое, а также в связи с социальной значимостью издательства, назначить штраф в размере пяти процентов. И ещё. Изначально дело было заведено на водителя, но вчера они ознакомились с документами и с водителя обвинения сняты; стоимость штрафстоянки будет возмещена из федерального бюджета, а издательство заплатит только за три дня. Устраивает?

Все опять улыбаются, и Маша улыбается. Конечно, устраивает. Хитренькая улыбочка главного и напоследок: прямо сейчас можете забрать и автобус, и груз, за стоянку только заплатите. Вот это подарок! К нему Маша была готова, Игорь велел на всякий случай Володьку брать с собой.

На обратном пути прокручивает в уме всю ситуацию. И вдруг её осеняет. Ведь этот ход с визитом Игоря Ивановича был явно Василием Михайловичем придуман, он усёк её недоверие и решил подстраховаться. Всё просчитал! Мало того, лишние пятьсот долларов получил, операцию не сорвал и благодарность клиента заработал. Такие они, комитетчики!

Книга анекдотов

Лена Брыкина, бывший комсомольский лидер, привыкла отдавать приказы и не терпела возражений. Вид имела соответствующий: крепко сбитая, мужеподобная, в меру усатая, с короткой стрижкой прямых волос и зычным голосом. Отсутствие передних зубов слегка выбивалось из образа, но Брыкину это нисколько не смущало. Она то и дело упоминала отчаявшихся поклонников и тот фурор, который производит среди мужского населения Тобольска. Но душа комсомолки жаждала новых вершин, и в этом свете деловые контакты с Питерским бизнесом казались ей самым подходящим способом их достичь. Уже через полчаса разговора Маше стало ясно, что Брыкина сидит на комсомольской, а может, даже и партийной кассе, деньги жгут её страстную душу, и она готова сбросить изрядный финансовый кусок, лишь бы попасть за границу.

Маша сразу вспомнила про Валеру Д., журналиста из бедненькой Тобольской газеты. Он и его жена Вера носились с идеей основать новую газету — свободную, без цензуры, с литературным приложением, в котором он, как главный редактор, печатал бы отвергнутых поэтов.

Вот кому надо бы помочь, подумала Маша и рассказала Валере о встрече с Брыкиной и её шальных деньгах.

— Может, попросить на газету?

— Дохлый номер, — скривился Валерка. — Знаю я эту Брыкину, для Тобольских дел она не даст ни гроша — боится засветить свою комсомольскую кассу. Её интересует только заграница, мечтает вырваться на Запад. Хотя… есть один проект, которым можно её увлечь. Я как раз думал, где на него денег взять. Мне она не даст, а вам, да ещё если с Гуссенсом познакомите, — даст безусловно.

Тон Гуссенс — голландский партнёр Машиного издательства «МАрт». Но до сих пор было не понятно, зачем он нужен. А теперь вот понадобился.

Проект оказался книгой анекдотов, причём без купюр, то есть местами откровенно матерных. И задуман не дешёвенькой книжонкой, а подарочным иллюстрированным изданием в переплёте из бумвинила с золотым тиснением. Правда, пока эта книга существовала только в Валеркином воображении. На деле имелся безрукий художник, наплодивший множество карикатур про обывательскую жизнь в глубинке, очень талантливых и смешных. Как уж он рисовал без рук, загадка. Какая-то система резинок, которыми он закреплял карандаши и кисточки на своих культяпках, — и рисовал.

Именно эти рисунки натолкнули Валерия на мысль собирать анекдоты, а свалившиеся с неба «свобода» и «гласность» надоумили издать их как есть. Он был уверен, что такое крутое издание станет настоящим бестселлером и всех озолотит. Маша предпочла бы нечто более возвышенное, но с чего-то ведь надо начинать…

В общем, Валеркину идею стали воплощать в жизнь. Решили привезти в Тобольск Тона, познакомить его с Брыкиной. Голландского гостя принимали в квартире стандартного химкомбинатовского дома, где Валерка жил с женой и сыном. На скромность жилища и угощения Гуссенс не обратил никакого внимания. С некоторых пор Маше стало казаться, что у себя в Голландии Тон вёл довольно экономную жизнь. Именно такие иностранцы, которым нечего было терять на родине, приезжали делать бизнес с новой Россией.

Пользуясь ролью хозяина, Валерка пригласил на встречу очень симпатичную Лину, обладательницу титула «Мисс Тобольск». Это было совсем некстати, ведь Гуссенса готовили к другой встрече, и молодая, титулованная красотка с точно такими же планами, но без копейки денег, могла испортить всю игру. Лина сразу взялась за дело и к концу вечера уже сидела у Тона на коленях и наманикюренными ноготками причёсывала его слегка плешивую шевелюру. Они о чём-то ворковали, каждый на своём языке, явно довольные друг другом.

И тут в самый разгар идиллии, как тайфун, влетела Брыкина, выкрикивая якобы английские приветствия. Гуссенс не на шутку струхнул, Лина соскользнула с его колен и спряталась за Валерку, что Брыкина восприняла как сигнал к решительному штурму. До коленей, благо, дело не дошло, Лена ограничилась передачей голландскому гостю страшненького буклета её магазинчика «Тобольская звезда» и фотографии, на которой комсомольская дива запечатлелась с закрытыми глазами и открытым ртом. Кое-как удалось её спровадить, и со словами «увидимся позже» Брыкина удалилась. Наверное, в её представлении это было сказано почти по-английски.

С тех пор Лена Брыкина стала частенько наведываться по делам в Питер. Каждый раз Тон прятался от неё и, судя по всему, не на шутку боялся. Тем не менее, одно упоминание его имени действовало на Лену возбуждающе. Туманные намёки на приглашение в Голландию возымели действие, и она дала денег на издание книги анекдотов.

Работа над ней шла не так быстро, как хотелось Валерке. Маша перебрала с десяток редакторов, но все моментально отказывались, едва ознакомившись с первой страницей рукописи. Ни увеличение гонорара, ни снижение требований на исход не влияли. Оскорблённые голоса в телефоне так надоели Маше, что она взялась за работу сама, уговаривая себя, что на вырученные деньги сможет сделать что-нибудь достойное.

В принципе, мат, как таковой, её не слишком шокировал, но только в устной речи. Читать, а, тем более, печатать все эти слова было настолько дико, что ей постоянно мерещились ошибки. Пришлось подключить весь коллектив издательства, чтобы общими силами вытащить, наконец, «бегемота из болота».

Маша сбилась с ног в поисках типографии, которая смогла бы напечатать книгу и сделать это хорошо. Ведь по замыслу Валерки она должна быть подарочным изданием высшего класса. В конце концов, удалось пристроить будущий «шедевр» в контору с явно не профильным для такого дела названием — «Детская книга».

Там заказ взяли не глядя и договор подписали, и аванс приняли. Да и что они могли заподозрить, получив в работу дорогую лощёную бумагу, красный бумвинил, золотую фольгу? Но когда началась печать, с корректоршей типографии случилась нервная истерика. Были подняты на ноги главный механик и главный инженер, которые, ознакомившись с первыми оттисками, повалились прямо у печатного станка, но уже от хохота.

Дело дошло до директора типографии. Тот пришёл в ужас, немедленно вернул аванс, умоляя поскорее забрать от него заказ, пока не пронюхало Министерство образования. На сём эпопея с книгой анекдотов закончилась. По стечению обстоятельств Брыкина в Питере больше не появлялась, позабыв и про деньги, и про заграничную поездку. Такое случалось с деловыми людьми из глубинки. Они пропадали так же неожиданно, как и появлялись…

100 дней президента

Судьба издателя непредсказуема. Порой он вынужден делать шаг наощупь, с закрытыми глазами. Не всегда знает, с кем имеет дело, что издавать будет. Такую секретность практиковали крупные фирмы, бюджет которых сразу навевал мысли о повышающем коэффициенте. Вот они и шифровались — то под выдуманное издательство, то под частное лицо, чтобы им не зарядили цену. И название книги не раскрывали — ведь через него тоже многое можно понять.

Поначалу всё выглядело безобидно: издательство «Седа», явно мелкое, не скрывается. С женщиной переговоры ведутся, она говорит, что пока название книги не придумали, тема — национальные обычаи, фольклор. Иллюстраций очень много, не все хорошего качества, но лучших нет — выйдет ли? Раздуваясь от гордости, спецы сыплют профессиональным сленгом, предвкушая, как будут делать из «говна конфетку». Договор подписали, цена нормальная, аванс наличными платят.

В тот день, когда принесли первую партию фотографий, Маши в издательстве не было, налаживала связи с Финскими типографиями. Приезжает — все в каком-то ступоре: никто ничего не делает, по углам шушукаются. Что случилось, спрашивает. Ведут к сканеру. За ним лучший цветокорректор Андрей тесёмки у розовой папочки развязывает и дико так улыбается.

Сразу и не поняла: горы, ущелья, дороги серпантином. Только люди почему-то все в камуфляже. Дальше — вообще одни военные, причём всё «лица кавказской национальности». С оружием, у многих клетчатые платки. Вот галерея портретов. Батюшки! Так это Масхадов, Дудаев, Басаев и вся их гвардия! А книга называется «Сто дней президента» — президента Чеченской Республики Ичкерия, выборы которого прошли на днях. В разгар войны!

Впрочем, «немирные чеченцы» обременяли Россию с незапамятных времён. Ещё Лермонтов с ними воевал, охотился за предводителем горцев Шамилем. И тогда никакие переговоры не спасали. Такой народ. Это как у пчёл — тоже разные породы есть: миролюбивые «карпатки» и агрессивные «канадские». Сравните эстонцев и чеченцев. Две большие разницы. К чему, спрашивается, при себе тогда держать? Отпустите их с богом, с их Аллахом, на волю, всем же легче станет!

Маша так и не поняла, то ли Масхадов победил при поддержке Москвы, то ли Москве было всё равно, кто там победит, лишь бы погасить очаг напряжённости. Одно знала точно: наши в Чечне облажались по полной. И как все побеждённые (не победители, во всяком случае) никакой признательности к чеченцам не испытывают. Не реже раза в неделю сообщения об очередном теракте — какие уж тут добрососедские отношения! Пусть Масхадов — законно избранный правитель, и Россия ему, «как руководителю субъекта Федерации, дарит самолёт ЯК-40 и бронированный „мерседес“» — хорошего никто не ждёт. Наши делают вид, что конфликт исчерпан, и Чечня осталась за Россией. Чеченцы воображают, что получили самостоятельность и независимость. Обе стороны пребывают в опасной иллюзии — война-то идёт по-прежнему.

А тут — на тебе! — придётся собственными руками восхваляющее произведение готовить — практически про боевиков.

Многие знакомые, вернувшиеся с чеченской войны калеками, озлобленными или спившимися неврастениками, навсегда выпали из Машиного круга. И хотя она не знала всех обстоятельств до конца, где-то на уровне подкорки чуяла, что национальная рознь здесь ни при чём, повыше интересы столкнулись. Как говорится, бояре бьются, а у мужиков лбы трещат.

Лично она к чеченцам и другим кавказским народам никакой неприязни не испытывает. Даже ужастики, показываемые по телеку, её не трогают. Вообще прессе и прочим средствам массовой информации не доверяет. Если надо кого-то сделать шпионом, предателем, вором, первым делом журналистам дезу сливают. А те и рады подать горяченьких пирожков к утреннему завтраку обывателя. Организовать любую акцию — в защиту ли, против, истерию нагнетать — этому политтехнологи научились вполне. Потому Маша считает, что народ — русский, чеченский, немецкий — не виноват, простой человек — лишь пешка во всех этих гамбитах и эндшпилях. Есть фигуры посерьёзнее. Они если и не решают, то выполняют решения, руководят массами, теми самыми пешками…

Все попытки уклониться от неприятной работы, расторгнуть договор ни к чему не привели. Маше вежливо и устало объяснили, что времени на поиск другого издательства просто нет, но если она настроена категорически, отказ передадут руководству в Грозный, пусть там сами разбираются. Только решать нужно поскорее, чтобы не сорвать сроки выпуска книги.

Что же делать? Если по уму — ничего не делать, вернуть аванс и ждать разборок. Ой, страшно что-то. Ведь зарежут просто — и все дела.

Ну вот, приехали: то никакой неприязни, то зарежут. Ты уж выбери что-то одно…

А вот и выберет. Даже у пленных есть способ переломить ситуацию, а они-то свободные люди. По правде сказать, их обманули. Знай они, какого рода эта книга, никакого договора не было бы! Играли-то заказчики втёмную. Значит, Машина совесть чиста. Далее. Лезть на рожон не стоит — одни неприятности, причём немедленно. Придётся действовать тонко.

Прежде всего, они издатели. И редакторскую правку никто не отменял. Понятно, что тексты тщательно проверят, тут — без вариантов. А фото? Ведь над ними можно поработать…

Кстати, был у них любопытный случай. Появился вдруг клиент. Крутой, с распальцовкой. Маша даже имя его запомнила — Дмитрий Барков. Что-то связанное с реставрацией, картинами, ковкой, строительством и дизайном. А он, конечно, президент чего-то там. Заказал буклет, естественно, со своим портретом. Все фотографии пересмотрели — везде характерный бандитский прищур. Маша к главному спецу, Андрею: открой ему глаза! Андрюша и так, и эдак — прищур ещё ярче пылает. Бился, бился, и наконец, господин Барков поглядел на мир ясным, открытым взглядом. Перевоплощение полное, но человек всё тот же. Затаив дыхание, показывают Баркову макет. Счастью нет предела! Вот, говорит, как здорово портрет получился, а то уверяют, что на фотках у меня бандитский прищур, — так ничего подобного! Ребята только плечами пожимают: какой такой прищур?

Так вот, на чеченских снимках и прищур, и обкуренные глаза — всё было, но качество не дотягивало, мутновато так, одни намёки. Вот Маша и решила: раз отказаться от треклятой работы нет возможности — делать акцент на этом: агрессии, жестокости, позёрстве, надменности, алчности, грубости. Намеренно усилить эти черты, благо они на фото уже присутствуют. И оружие почётче обрисовать, пусть сразу в глаза бросается, что «калашниковы» в деле.

Времени в обрез, фоток — больше сотни. Работают в две смены. Печать у финнов: местные типографии не уложатся в сроки, а главное, не обеспечат качества. А при таком раскладе качество очень важно — чтобы каждая мелочь пропечаталась, каждая морщинка. По договору срок сдачи книг 10 мая. А 22 мая как раз те самые сто дней со дня инаугурации Масхадова. Но тётушка из «Седы» настаивает на 10 мая — тогда она успеет отправить тираж в Москву, где правительственная делегация Чечни встречается с Ельциным, им передают тот самый самолёт, который заодно прихватит книжки. Маша, конечно, перестраховывается, финнам даёт срок 25 апреля. Они ребята чёткие, ещё никогда не подводили, день в день всё будет готово или даже раньше.

Но, видимо, у них в типографии тоже фотки принялись рассматривать — всё же дело международного масштаба, причём «с душком». Почти все страны поддерживают Чечню, на первых страницах газет описывая зверства российских военных. А эта книга просто напичкана бандитскими рожами боевиков, от неё так террором и несёт, задуматься заставляет, тем ли сочувствуют.

Не ясно, что повлияло, но типография сорвала все сроки. То ли их директор был не большим любителем кавказцев, то ли, наоборот, их явным приверженцем и такую трактовку образов не одобрил, но работа застопорилась. Маша уж и так и этак, сама повторяет вслед за «Седой»: «Чечня, Грозный, правительственный самолёт…». Извиняются, вздыхают, ссылаются на смежников — от русских научились! — обещают «завтра-послезавтра». Так до 1 мая и дотянули.

Ну, а дальше дело известное — таможня и праздники. Так называемые «весенние каникулы». Тут тебе и Первое мая, День международной солидарности трудящихся — только в России и празднуется! — и День Победы. Между ними — дачные грядки. Можно подумать, людей нечем занять — всё уже сделано-переделано, сиди и отдыхай. Это бюджетники придумали, они совсем в другом мире живут, им торопиться некуда. Деловому человеку в голову не придёт отдыхать в горячую пору.

А на таможне в это время — полная засада. Финский блокпост проезжаешь с улыбочкой, а до российского доехать не удаётся. Машины километровыми хвостами стоят на границе, водилы по два-три дня маются в кабинах, становясь заложниками этих идиотских каникул.

В общем, пресловутый тираж застрял, да ещё попал в сборный груз, еле его отыскали. А в это время Борис Ельцин и Аслан Масхадов подписывали в Москве мирный договор. Чеченская делегация улетела на своём самолёте без книжек.

За тираж так до конца и не расплатились, сослались на непредвиденные расходы по доставке груза через зону боевых действий в Грозный. Какие боевые действия, ведь война закончилась, мирный договор подписан? Это всё фикция, говорит тётушка из «Седы», войска никуда не делись, а чеченцы ничего не забывают. Радуев уже заявил «Интерфаксу», что не признаёт договор и будет продолжать войну. Он обещал теракты во многих городах России под кодовым названием «Пепел». Для сохранения секретности вряд ли стоило это озвучивать. Теперь каждая собака знает…

Ценный груз всё же успел вовремя, видимо, тётушка из «Седы» знала тайные горные тропы. Масхадов и его сторонники остались очень-очень довольны книгой, особенно прекрасным качеством иллюстраций. Похоже, своими подрывными действиями Маша напугала только финнов, а чеченцы себя так и воспринимают: гордыми и жестокими воинами.

Почему Собчак проиграл своему заму

Хотите верьте, хотите — нет, но всему виной лось. Да, не наш лось, а финский, но национальность в данном случае не имеет значения.

А началось всё со звонка Игоря Маслова. С Собчаком они соседи по дому, это Маше давно известно, как и то, что Собчак учредил для Игоря должность главного художника города. Это было широко известно в узких кругах. Вот в этот узкий круг она и попала…

Маслов предложил обеспечить предвыборную компанию Анатолия Александровича наглядной печатной агитацией, вплоть до трассовых плакатов.

— Только имей в виду — денег пока нет. Придётся так поработать, потом всё вернётся, — предупреждает Игорь.

— Боюсь, нам не потянуть, нужна типография, — говорит Маша, а сама думает: вдруг найдут деньги под такое дело.

Как бы читая её мысли, Маслов продолжает:

— Попробуй обойтись своими силами, к этому никого привлекать нельзя — потом не отмоешься. Нам надёжные люди помогут. Сам Ельцин своего копирайтера обещал прислать. Пока идеи, эскизы, согласования, потом деньги появятся, уверен.

Короче, убедил её Игорь, что за это дело надо браться не раздумывая. Конечно, обаяние личности Собчака сыграло не последнюю роль. Впрочем, других претендентов просто не было. Ну, не Яковлев же, в конце концов! Их и рядом поставить нельзя. Представить невозможно, как вместо тонкого, образованного интеллигента и умницы Северную столицу начнёт представлять хозяйственник, с трудом подбирающий слова! Да бог с ними, с речами, лишь бы дело знал. Но ведь именно к состоянию городского хозяйства у его жителей так много претензий! Их будут уверять, что Собчак не давал размахнуться своему заму, буквально держал за руки и не позволял проявить никакой инициативы. И кто в это поверит? Победа Собчака на выборах была предопределена — никого другого с такими достижениями, с таким весом в международных кругах, и близко не было. Так что роль наглядной агитации сводилась к показу этих достижений. К убедительному показу.

Пока с идеями носились, прибыл копирайтер. Хотя неизвестно, прибыл ли. Возможно, так и сидел в своей кипящей и бурлящей Москве, рассылая направо и налево вспышки идей. Потому как с ним общалась исключительно по телефону и факсу. Голос у него был глуховатый и отстранённый. Он не вкладывал в свои слова ни одной эмоции, будто роль вчерне прогонял. Зато эмоций было навалом в пересылаемых факсах. Хотя какие могут быть эмоции у цифр и сухих фактов? Однако же были.