Бесплатный фрагмент - Негативно оценочные лексемы языка советской действительности

Аннотация

Словарь содержит довольно развернутую характеристику около 400 единиц, содержащих, помимо обозначения и называния, негативно оценочную доминанту определения человека, с позиции вида его несоответствия советской системе. Тех единиц, которые представляют собой явления и оценки в реалиях и мотивах не так далекого, но все же прошлого, а потому забываемого, вытесняемого, а для кого-то и мало или совсем не знакомого. Язык и система, их породившие, будучи отчасти искусственными, довольно своеобразным и специфическим образом оказывались связанными с создаваемой ими реальной, советской, действительностью, понять и представить которую, видимо, все же необходимо для самых разных задач, не в последнюю, если не в первую, очередь, для исследовательских и дидактических. Предлагаемый словарный материал предваряется теоретической частью, смысл которой был в том, чтобы показать механизмы советизированной негативной семантики, в ее категориях и парадигмах. Книга может быть интересна не только как методологическое и дидактическое пособие, но и как источник все более забываемых и уходящих знаний о том недавнем еще, с исторической перспективы, социальном, психологическом и политическом эксперименте, который воплотил себя в коллективном сознании и действительности, прежде всего, своим языком.

Об авторе

Пётр Червинский (Piotr Czerwiński), профессор, доктор филологических наук, зав. кафедрой русского языка Силезского университета, специалист в области семасиологии, этносемантики, этимологии, семантического языка фольклорных традиций, автор учебников, словарей, монографий, компьютерных курсов. Имеет более 480 опубликованных научных работ (в Польше, России, Германии, Венгрии, Чехии, Словакии, Болгарии, Испании, Румынии, Литве, Белоруссии, Украине, Грузии, Латвии; около 100 из них помещено в Интернете, в международных журналах гуманитарного профиля). Основные (книжные) публикации: «Семантический язык фольклорной традиции», «Семантика слова в системе стихотворного целого (на материале поэзии С. Есенина и Д. Кедрина)», «Ступени Храма. Этапы этнического сознания. Эскиз модели Священной еврейской истории» (серия из пяти книг), «Номинативные аспекты и следствия политической коммуникации», «Наречие. Дидактический словарь», «Фольклор и этимология. Лингвоконцептологические аспекты этносемантики», «Семантико-операциональный язык для диалога с машиной», «Словари толкования сновидений. Заметки к строению интерпретативной модели», «Негативно оценочные лексемы языка советской действительности. Обозначение лиц», «Формы личных имен русского речевого употребления. Обиходно-нейтральные образования и некоторые их производные», «Язык советской действительности: Семантика позитива в обозначении лиц», «Патетизмы советского официоза в аспекте модулятивной семантики»; а также написанные в соавторстве: «Логика курса „Русский язык“», «Русский язык. Введение», «Русское произношение и правописание», «Теория и практика русской речи», «Толковый словарь иностранных слов. Общеупотребительная лексика», «Большой толковый словарь иностранных слов» (в 3-х тт.), «Энциклопедический мир Владимира Даля» (в 6-ти тт.), «Иностранные слова и словосочетания с ними» (в 2-х частях), «Лингвопсихологический учебник здоровья», «Иноязычная лексика русского языка (с методикой дидактической игры и творческих заданий)», «Мой язык и компьютер. Этимологический словарь иноязычной лексики русского языка» (в 2-х частях), «Metaphern des russischen sexuellen EGO. Ein linguopsychologisches Wörterbuch des aktuellen Sprachgebrauchs.» (серия выпусков), «Наречие. Семантика, правописание, речевое употребление» (в 2-х частях), «Аспекты лингвопсихологической диагностики партнерских отношений», «Язык сознания в его вербальных и невербальных реализациях», «Метафоры русского сексуального EGO: концептуальный подход к описанию лексики и составлению словаря». Научные интересы связаны с этнолингвопсихологическими проблемами языка и сознания: сопоставительная лексикология, словообразование, ономастика, язык политики и средств массовой коммуникации, язык поэзии и художественной литературы, современный речевой узус, развитие речи и интеллекта, прогрессивные методики обучения. Персональный сайт автора: http://piotr-czerwinski.narod.ru

Предисловие

Одной из определяющих черт советской идеологии, как известно, было особое отношение к человеку. Отношение как к средству, цели, объекту и материалу проводимых в жизнь социальных идей, называемых, тогда и впоследствии, утопией и экспериментом. Далекими от реальности и осуществления, по мнению одних. Реальными и достижимыми, согласно твердой вере других. Третьи, кто с интересом, кто с опасениями, приглядывались к тому, что получится, что делается и что из этого эксперимента выходит. Теперь, когда путь созидания этой псевдореальности, будем надеяться, пройден и советское время ушло, становится, стало ясно (во многом гораздо раньше, но далеко не многим), что то, что хотели создать идейные и политические создатели, отчасти им удалось. От той части, которая интересовала в первую очередь их самих. Всё остальное должно было им эту часть обеспечить и обустроить, и потому представляло собой то поле социально-психологического переделывания, которое укладывается в идею «формирование нового человека». Человеческий материал, как оказалось, особенно в массе, если за это дело приняться как следует, преобразованию поддается. Режимами (не только советским), базирующимися на общей для всех, а потому и единственной, признаваемой правильной, идеологии, в прошедшем веке, впрочем, как и во всей истории, данное положение удалось доказать. Особенностью советского социально-психологического эксперимента над человеческим естеством следовало бы считать поэтому не столько самоё такую задачу, не столько используемые для этого методы и приемы, не столько даже сам получившийся результат, сколько его историческую (в одно поколение) мгновенность, такую же, в одно поколение, сменяющуюся, переходящую во что-то другое, типологическую нестабильность и, при каком-то неясном, не планировавшемся, единстве, все же какой-то свой специфический, сугубо советский вид и типаж. Точнее было бы определить его галереей типов, поддающихся выявлению и описанию.

Сказанное, представляя собой итог размышлений над выбранным языковым и не только языковым материалом, может вызвать недоумение. Привычно думать, что всем известный советский социологический эксперимент не имел прецедентов — ни в смысле стоявших задач, ни в смысле методов и приемов, и уж тем более не в результате. Своей обнажающей откровенностью, установкой на полное разрушение, уничтожение прежнего во всех возможных его областях, на окончательно-бесповоротное искоренение всего препятствующего во имя нового, поражая умы, одних притягивая этим и завораживая, других отвращая, сам он, этот эксперимент, становился почвой, примером для подражания либо, напротив, отталкивания и неприятия — как беспокоящий, поскольку возможный, опасный либо желательный прецедент. Опасность его и возможность таились в природе податливого на обработку материала — человеческой массы, которую всегда, постоянно, тысячелетиями истории использовали все те, кто имел такую возможность, кто умел и знал, как это делать, и кто, не отказываясь от этого, для себя, своих выгод и целей, это делать хотел. Неожиданность советского прецедента в его отношении к человеку и обществу состояла (если воспользоваться подходящим для данного случая лингвистическим языком) в смене модальностей — модальности объективной на субъективную. С тем, чтобы использовать для своих субъективных, индивидуальных целей не тот объективно имеющийся материал, что есть, как это делалось раньше, а тот, который следовало, переработав, создать, из идейно воображаемой, субъективно желательной и ирреальной формы переведя его в форму объективную и реальную. И этот переработанный, приспособленный для себя, своих целей материал в дальнейшем использовать, по возможности непреходяще и перманентно.

Такое пересоздание, с необходимой для этого сменой модальностей, не могло протекать постепенно, перерастая одно в другое, эволюционируя, развиваясь, накапливаясь, с переходом количества в качество (если воспользоваться терминологией диалектического материализма). Это было бы невозможно — модальности так не меняются, один полюс не переходит в другой. Их необходимо не эволюционно, а революционно, вторгаясь, вмешиваясь, т. е. насильственно, переставлять. И производиться должно это сразу, в один момент — только что было одно, а вот сейчас уже, на глазах, другое. Сущность советского социологического эксперимента, в этом ключе, таким образом, можно было бы представлять как подобного рода вторжение, смысл которого состоял в перемене имевшихся полюсов реальности.

Перевод воображаемого субъективного в объективное неизбежно предполагал другой, с ним связанный, перевод существующего реального в нереальное и небытие, замену интересовавшего каждого его личного и индивидуального в не интересующее никого коллективное и всеобщее свое-несвое, а тем самым, упразднение индивидуального, замещение единицы массой и растворение единицы в массе, т. е. получение единицы с признаками и свойствами массы внутри себя. Механизм, который также предполагал в своем задуманном осуществлении два полюса, два совершенно различных счета. Один для этой самой массы, для всех, которым отводилась роль образуемых, с навязываемой им субъективностью объективной реальности, коллективностью индивидуального, массовидностью единиц. Другой — для себя, для субъекта-распорядителя, эксперимент весь этот задумавшего и осуществлявшего. С объективностью (для себя) навязанной остальным субъективной реальности, присвоением (индивидуальным) коллективного общего, отчужденного для всех остальных, единичностью и единственностью себя, с обособлением себя из массы, отделением, изоляцией от нее. Простая перестановка общественных полюсов — а сколько следствий для всех, для отдельных и каждого…

Начавшаяся игра с полярной сменой порядков и опиравшаяся в основном на двух механизмах — лишения (упразднения, удаления) и растворения (замещения, перемещения, перемешивания) — не могла быть произведена во всех своих составляющих, т. е. полностью и целиком. Возможно, такая задача перед ней не стояла — субъективно ли и сознательно, объективно ли и подсознательно, что, впрочем, неважно, поскольку суть оказалась не в том. Суть происшедшего перераспределения произвелась путем расщепления существовавшей реальности на ту (объективную), что для всех, которой словами, в идеях и в пропаганде, т. е. в сознании и в языке, приписывался не свойственный ей и никогда не могущий осуществиться (а потому ирреальный и субъективный) вид. И ту достигнутую, но не для всех и потому субъективную, не существовавшую в общем, публичном, сознании и языке. Получившийся парадокс — то, что существовало, в общественном представлении не отражалось, а потому как бы и не существовало для понимания и языка, а то, что навязчиво и последовательно отражалось и объявлялось, в действительности не существовало и не могло в ней существовать, — сей парадокс имел свои следствия. Не называемые в языке фантомы реальности бродили отдельно от совсем других — фантомов, имеющих обозначающие их словесные оболочки, но лишенных своего воплощения в этой реальности. Механизмы лишения и растворения затронули, таким образом, не только сам человеческий материал, но и характер, условия, виды взаимодействия языка, общественного сознания и действительности, приведя к до сих пор до конца не осознанным языковым и ментальностным, семантическим результатам.

Новый общественный формируемый человек, в задачу и смысл объявляемого (вслух, в языке) существования которого входило строительство того, что построить нельзя, но которого следовало в массе ему подобных (не объявляя при этом вслух) для себя использовать, должен был получиться в результате вторгающегося, организующего воздействия на условия его существования (быта и бытия, отторгаемых от него в свою пользу) и на характер, способ его сознания, т. е. знания и мышления — о себе самом, о своей действительности, о таких же, как он, и совсем не таких же, и не своей действительности, разведя все это, расставив по разным, для каждого отведенным и каждому предназначенным, идейно правильным, взвешенным и проверенным полюсам и местам. Задача, в известном смысле, шахматная и арифметическая, получающая свое воплощение на воображаемом поле-доске и выражающая себя в языковых, лингвистических по природе своей, представлениях и единицах.

Следствием производившихся над умами, действительностью и языком преобразующих операций были некие производные этих самых умов, действительности и языка — из сплава исходного и навязываемого, которые, соединяясь, давали новый, возможно, не запланированный и не предвидевшийся преобразователями, итог-результат. Непросто понять, оценить и исследовать случившиеся итоги этого эксперимента, имевшего к тому же свои этапы и корректировки, но обладавшего при этом цельностью и не менявшегося по своему существу. Возникает также вопрос — а стоит ли? Бередить фантомы не того реального прошлого, которое было, — это бы еще как-то можно было понять, — а того, им реально не бывшего, воплощенного в языке, от которого, надо бы думать, что отошли, отказались, ушли вперед и почти забыли? Вопрос, имеющий в себе много идей и сторон. Психологических, социальных, исторических, политических, философских. Безусловно, важных, но не о них речь. Речь о том (хотя далеко не просто что-то одно отделить от всего остального), что собой представляет активно вторгающийся в человеческое сознание воздействующий идеологический механизм, осуществляемый и реализуемый в языке. Языке как орудии управления и власти.

Одна из особенностей советского социологического эксперимента (коль скоро речь все же о нем), как первого в последовавшем за этим ряду, состояла в том, чтобы, создавая нужного ей человека, делать это, прежде всего, при помощи языка и внутри языка. В языке и средствами языка такой человек был создан, своеобразно и неоднозначно соотносящийся с реальными социальными типами существовавших советских людей. Желание подчинить социальную и психологическую действительность преобразуемого государством общества в лице принявшихся за это дело вождей всегда было важной, ведущей, если не первоочередной, задачей, на разных этапах советской истории приобретая различную силу и напряжение. Но одно дело желать, а другое — что получалось. Язык властей, официальный язык, язык пропаганды отражал, создавал, воплощал один, продуцируемый, субъективно-модальный, реальностный вид. Язык другой, не бывший пропагандистским и официальным, воплощал и передавал другой, свой собственный, каким-то неуловимым образом соотносимый с официальным. Языки эти взаимодействовали, будучи в общем пространстве и социальном времени, порождая различные ниши и сферы, как два встречающиеся потока, смешиваясь и не смешиваясь в принятии и неприятии своем, в каждой такой какой-то сфере и нише, в разное социальное время, откладывая еще какие-то воображения и представления о советской действительности и ее человеке.

Все это давало бы лишний повод к этим проблемам и с языковой стороны подойти. Как в осколках разбившегося зеркала, если собрать, отразится нечто совместное, целостное, рассыпанное по частям, так через эти языковые сферы и ниши двух основных потоков советского языка — официального и неофициального, а не только в них и исключительно через них, можно бы получить какой-то, в меру свою более или менее целостный, вид. Вид представления о человеке — каким он мог быть, кому-то хотелось или каким он в действительном общественном воображении был. Потому что из этого воображаемо действительного вырастает потом уже не воображаемое, а реально действительное, хотя также, от части своей, отражаемое в языке, постижение которого составляет задачу как философскую, так и известным образом дидактическую, при освоении чужой и своей культуры, чужой и своей истории, чужого и своего языка. Соотношение воображаемого и действительного, важное для понимания национальной культуры, сознания и языка, далеко не всегда достижимо и удается, скорее интуитивно и чувственно воспринимаясь теми, кто к этому обращается и над этим задумывается. На примере идеологизированного языка советской действительности, в контексте недавней истории, в ставшем общественным достоянием различении реального, бывшего, происшедшего, с одной стороны, и того, как и что представлялось в языке эпохи, с другой, — такое соотношение может стать понятным и объяснимым. И приобрести, таким образом, не только свой познавательный, но и методологический смысл.

Автор далек от мысли противопоставлять два характерных для советского времени языка (по крайней мере, два), рассматривая их как противоборствующие и взаимно себя отрицающие, своего рода структуру и антиструктуру. Отношения между ними нет оснований определять как полярные и враждебные. Взаимодействуя, они отражались один в другом, давая разные, но далеко не всегда противоположно заряженные эффекты, часто используя средства того другого, но в ином смысловом и оценочном оформлении и ключе. Воздействующий характер пропагандистского официоза менялся на что-то совсем иное, если производимое на его основе высказывание обращалось не к массам и публике, а к кому-нибудь из своих или в своем кругу, приобретая характер не всегда очевидной и в разной степени уловимой иронии или какой-то еще оценки. Менялся характер изначально нейтральных или иначе окрашенных и общеупотребительных слов в зависимости от того, кем и в каких условиях, не говоря о том, в каком языке, точнее было бы сказать, в какой коммуникативной и узуальной сфере, акт речи происходил. Изменения эти, требовавшие от говорящего большого внимания и напряжения, поскольку их несоблюдение могло быть рассмотрено не только как коммуникативная и стилистическая, но и как идейная и политическая ошибка, не следовало бы рассматривать как своеобразную мимикрию, особую гибкость и приспособляемость используемых для различных целей общеупотребительных слов. И из этого делать выводы о какой-то их исключительной, советскими обстоятельствами обусловленной, подвижно преобразуемой природе. Слова советского языка, во всех возможных его проявлениях, — это те же, за небольшим исключением, слова русского языка, которые вне советских особенностей, тем и контекстов употреблялись и продолжают употребляться всеми, на нем говорящими, в привычных своих коммуникативных целях и функциях. Природа слов не менялась от этого их специфического использования и не изменилась впоследствии, после него.

Что же тогда можно было бы определять как такую их, советского языка, специфику? Не вдаваясь в серьезные рассуждения и подробности, безусловно заслуживающие своего основательного, а поэтому и особого, рассмотрения, специфику эту, скажем так, советского употребления, советской проекции, аппликации русского языка можно представить в трех расслоениях. Первое составляет язык. Русский язык, его материал — лексический, словообразовательный, синтаксический, а также коммуникативно и композиционно текстовый, в том отношении, в котором владение языком предполагает создание и восприятие (адекватное понимание) определенных, в данном случае советских, текстов. Второе следовало бы отнести к характерным для советской действительности ситуациям и контекстам, определяющим фон социальных знаний, общих для всех внутри нее находящихся и регулируемых новыми, возникающими, либо, напротив, уходящими и исчезающими или только меняющимися в какую-то сторону обстоятельствами. Третье составляет, также меняющаяся своими гранями, сторонами, акцентами в исторических и политических переходах, советская идеология. В двух своих проявлениях. Как то, что внушается, вслух говорится, транслируется, передается средствами массовой информации и пропаганды, в печати и в издаваемых книгах, чему обучают в школах, в вузах, в детском саду. И как то, что другое, но тоже советское, возникающее на базе второго, уже упомянутого, — социальных условий и эмпирических знаний, т. е. того, что есть или искренне кажется, что так есть, и третьего в первой ее составляющей, — официальной идеологии, т. е. того, как надо, как полагается, как считается правильным и как то, что не есть, даже если в это искренне верят и хочется, чтобы так было.

Язык (то первое) проникает и обеспечивает способность быть выраженными, стать объективными, передаваемыми и понятными для носителей двум другим — социальным знаниям и советской идеологии в обеих ее составных частях. Проникая и обеспечивая, сам он пропитывается, начинает вбирать, включать в себя всевозможные стороны социальных знаний и существующей идеологии. Необходимо лишний раз подчеркнуть, что советской, поскольку другие и самые разные, характерные для советского общества в целом, идеологии в данном случае не могут браться в расчет. Тем самым, русский советский язык (но не русский язык советского времени в целом как таковой) становится все же каким-то другим, каким-то специфическим образом нагруженным и заряженным, по сравнению с тем же русским языком, но не советским, до советским, вне или после. И когда, наконец, наступает это новое состояние после, что же тогда происходит с рассмотренными нами тремя позициями и с самим языком? Понимание этого важно, поскольку могло бы дать представление об искомых его советских, точнее было бы сказать советизированных, своеобразии и специфике. Второе и третье, так или иначе, уходят, социальные знания и идеология общества изменяются, советскими постепенно быть перестают. Язык остается, но переставая собой выражать и обслуживать то, что до этого (помимо прочего) выражал, сворачивая поле предыдущего действия, убирая, если так можно выразиться, свою советскую функцию, и освобождаясь в себе от нагрузок, заряженностей и наслоений, которые он в себя перед этим вобрал и которые в новых условиях становятся лишними, не требующимися, а потому избыточными.

Вместе с тем эти нагрузки, заряженности и наслоения как раз и составляют его специфику как советского языка. Увидеть, понять и почувствовать эту специфику можно, лишь восстановив соответствующие условия, в проекции к социальным знаниям советского времени и к советской идеологии. Советский язык без того и другого просто не существует, он прочно связан с ними. Задача подобного представления, помимо своих социальных, идеологических, политических, морально-нравственных, поучительно-воспитательных и т. п. сторон и аспектов, дающих знание и понимание предмета, имеет не только и даже не столько собственно историко-лингвистический или историко-культурологический заряд и смысл, сколько прямо и непосредственно смысл дидактический и языковедческий. Успешное овладение, будь то своим или чужим, языком предполагает знание и понимание не только его ближайшей истории, в чем-то к тому же себя до конца не изжитой (период в одно поколение слишком короткое время для этого), но и типичных условий, тенденций и форм как его изменения, нередко происходящих на наших глазах, но не замечаемых, так и функций, коммуникативных сфер и особенностей речевого употребления. Предлагаемый словарь как раз и рассчитан на то, чтобы представить язык в его употреблении и ближайшем, еще недавнем, развитии. Задачей подобного представления было на примере отобранной группы слов, наглядно, по мере возможности, но без допустимых в подобных случаях схематизаций и обобщения, с тем чтобы дать материал к самостоятельным размышлениям и выводам, показать, проявить в нем то, что уходит, обладает способностью становится историей, уходя в пассив, и что также его, языка, природа, определяющая его способность передавать, выражать — желаемое и действительное, идеи и впечатления, наши знания и условия жизни, тот или этот общественный, исторический, нравственный, оценочный, системоценностный и другой какой-то опыт, вид и контекст. Язык при этом сам по себе не меняется, он остается тем же, только что-то меняется в нем, его регистры и механизмы, связи, позиции, отношения, проявления, переходы, семантика и коннотации его остающихся после этого, хотя и меняющих свои виды и положения, единиц. И все это, составляя его природу, в конечном счете, происходит в нем для того, чтобы, внутренне преобразуясь и перестраиваясь, он мог служить новым целям и новым потребностям человека.

Необходимо было бы объяснить в связи с этим (поскольку снова мы подошли к идее языка и его человека) выбор описываемого в словаре материала и показать, объяснив, особенности такого, а не иного какого-то его представления. Выбор диктовался не объявляемой и намечаемой к последующему исполнению задачей представить фрагмент языковой советской картины мира, вращающийся вокруг идеи советской концепции человека. Но не концепции советского человека, определяемого то как homo sovietikus, то как просто совок, а в свое время как простой советский человек или настоящий советский, противопоставляясь другим, не советским, которые под такое определение не подходили. Все эти три (может, четыре?) его разновидности довольно детально, подробно в обширной литературе по теме представлены и хорошо описаны. Речь в данном случае идет о советской концепции человека, но не той объявляемой, которая себя отразила в советской печати, статьях идеологов и воспитателей, средствах массовой пропаганды, и даже не той, которая выводилась в исследованиях, воспоминаниях, разысканиях, книгах, работах, высказываниях не советской идейной ориентации. Речь о той не объявляемой и ни из прямых высказываний, ни из событий, ни из знания обстоятельств не выводимой концепции, которая была (а может, и продолжает быть) заложена в эксперименте, называемом советской действительностью. О той концепции, которая, может быть, даже и не осознавалась полностью в своем детально реальном и окончательно достижимом виде, во всяком случае не представлялась, ни теми стоявшими у руля, ни теми, кто по их указанию проводил соответствующие кампании, воздействие и политику, но, которая, не осознаваясь, присутствовала где-то и в чем-то подспудно и все это общество куда-то, склоняя, неизменно и неотступно вела. О той концепции, которая себя воплощает невидимо, прежде всего и в основном, в языке — словах советского языка, характерных для него словоупотреблениях, высказываниях по случаю и не по случаю, но в своем, узнаваемо советизированном виде и отпечатке. То есть в том, что, проговариваясь в речи, словах, говорится, но что при этом намеренно не имелось в виду прямо выразить, не намеревалось и даже не подразумевалось сказать.

Первым подходом к такому ее представлению, этой концепции, могло бы быть определение того, что порицается, отвергается, отрицается, исключается, с советской точки зрения и советской позиции, в человеке. То, что оценивается в нем как его негативное, от чего необходимо избавиться и чего не должно и не может быть. Отсюда выбор — негативно оценочные лексемы советского языка, называющие, обозначающие, характеризующие человека. Из отрицания, вследствие удаления, лишения, избавления, возникает некое представление о том, что, если не до конца желательно, все-таки допустимо и разрешается, т. е. что может быть. Задача искусственная, но о естественности процесса никто и не говорит, на то это и эксперимент. То позитивное, положительное, которое желательно, которое предписывается и навязывается, что интересно и показательно, прямо не следует из отрицаемой части. То и другое не соотносимы прямо и непосредственно и далеко не всегда симметричны. И это еще дополнительный повод для рассмотрения негатива и позитива в отдельности.

Негативно оценочные лексемы в предлагаемом словаре представлялись не только в привычных лексикографических дефинициях, дающих определение значений рассматриваемых слов, но и как словоупотребления, с представлением в ряде случаев некоторых влияющих на понимание обстоятельств, с уточнением семантики употребления к условиям и особенностям советской действительности. Такое более развернутое, конкретизируемое и не столько языковое, сколько узуально-речевое, определение семантики слова служило целям лучшего понимания и усвоения материала.

Трудно было бы до конца понять и представить особенности негативной оценки советского языка, равно как и слов, ее выражающих, без обращения к основным лексикографическим источникам, причем не только и даже не столько последнего времени, но на ряде этапов. Для этих целей словарные статьи предлагаемого словаря содержат выбранный, по возможности последовательно, обязательный материал из Толкового словаря русского языка под ред. Д. Н. Ушакова (1935—1940 гг.), из Словаря русского языка в четырех томах, гл. ред. А. П. Евгеньева (1981—1984 гг.) и Большого толкового словаря русского языка, гл. ред. С. А. Кузнецов (2000 г.). Словарей, отражающих основные во времени этапы функционирования советского языка — в его формируемой, начальной фазе, отражаемой словарем под ред. Д. Н. Ушакова, в фазе оформленной и завершающей (словарь 1981—1984 гг.) и в его состоянии послесоветской фазы, на том этапе развития, который, наследуя прежний, советский, багаж языка, иногда возвращает его к досоветскому состоянию, иногда не совсем, оставляя в нем что-то от определяемого как идеологизированное наследия (Большой толковый словарь). Цель такого поэтапного представления состояла в том, чтобы показать происходящие во времени изменения (либо их отсутствие), нередко, чтобы не сказать, как правило, не столько в самом языке, сколько в способе принятой интерпретации его единиц, в первых двух фазах намеренно, может быть даже вынужденно, ангажированной, в третьей, уже постсоветской, стремящейся от этого отойти. Насколько удачно, последовательно и основательно, с помощью каких применяемых средств, как именно, по каким путям, может, не происходит, а производится, то, что определяют как деидеологизация лексического состава, — можно представить, если не теоретически, поскольку это потребовало бы анализа и обобщений, то, по крайней мере, практически, из сопоставления дефиниций словарей советского времени с дефинициями словарей последних двух десятилетий. Для более полного и объективного представления семантики слов привлекались, по мере надобности, также другие, помимо названных трех, словари, как общеязыковые, так и не только (см. список источников).

Словарная статья предлагаемого лексикона состоит из заглавного слова, узуально-коммуникативных, эмоционально-оценочных и экспрессивных, помет, описания значений, не столько, как уже говорилось, языковых значений, сколько значений устойчивых словоупотреблений, обусловленных речевой ситуацией, советскими обстоятельствами, а также вкладываемым в них типовым отношением субъекта речи. Дополняют статью словаря

◦ Краткая информация об образовании и в ряде случаев происхождении слова.

◦ Производные — слова, более или менее последовательно образуемые и образованные от описываемого, как зафиксированные, так и не зафиксированные в словарях литературного и не только литературного языка. То есть, помимо собственно языковых, речевые и узуальные, коммуникативные и функциональные (редко окказиональные) формы, в основном разговорного языка.

◦ Слова, в смысловом или понятийно-коннотативном отношении близкие описываемому, некоторые из которых, но их немного, можно было бы определять как синонимичные. Другие, их большинство, представляли бы собой что-то вроде понятийно-смысловой или лексико-семантической группы, каким-то образом организованной внутри себя и представляющей собой в своей общей семантике минимальный набор того, что можно было бы относить (при последующей аналитической обработке) к соответствующему фрагменту, подфрагменту, его детали, части, советской языковой картины мира. Картины мира, связанной с мировоззренческими, идейно-философскими, установочными, воспитательно-дидактическими, морально-нравственными, социальными, политическими, историческими, житейскими, бытовыми, психологическими, производственными, геопространственными, темпоральными и т. п. представлениями, составляющими особенность советской идеологии и советского взгляда на мир. В том числе и для нас в первую очередь — взгляда на человека и отношения к человеку, не только и даже не столько советскому, сколько как таковому. Но человеку не как биологическому, а как социальному виду, точнее сказать единице и элементу советской картины мира, советского отношения, советского действия и воздействия и советского взгляда на мир, действительность, общество, человечество, его настоящее, прошлое и его будущее.

◦ Дефиниции из других словарей — прежде всего трех названных как обязательных и основных, но также и из других, уточняющих, дополняющих либо дающих то, чего нет в обязательных, в ряде случаев, там, где это необходимо, с примерами, иллюстрациями словоупотреблений в контекстах. Отсутствие информации из основных словарей при словарной статье, там, где это специально не оговаривается, может обозначать либо отсутствие в том или ином, иногда во всех трех словарях самого этого определяемого слова, либо (хотя значительно реже) избыточность его дефиниции, не вносящей ничего нового в то, что было представлено на материале других. Отсутствие информации из необязательных словарей ничего такого не предполагает, поскольку ее включение имело иной, уточняющий и расширяющий, а не репрезентативный, смысл.

◦ Для ряда слов, далеко не для всех и далеко не всегда последовательно — примеры более или менее устойчивых словосочетаний, редко других синтаксических единиц, с характеризуемым словом в составе. Задача подобного представления, в силу своей непоследовательности и неполноты, состояла не в том, чтобы показать типичные случаи устойчивых словоупотреблений (это не было целью предлагаемого словаря), а в том, чтобы отметить, тем самым, наиболее употребительные, активные и типичные лексемные единицы советского языка, имевшего, как и всякий язык, свой актив и пассив, свои ядро и периферию. Однако о различении и изучении того и другого можно было бы говорить в условиях и рамках специально посвященного этим вопросам исследования. В задачу данного словаря подобное не входило, автор не стремился также к тому, чтобы как-то одно и другое последовательно обозначить и выразить, однако для внимательного читателя это разграничение, следующее из представления, на эмпирическом и поверхностно-приблизительном уровне не составит труда. Подсказкой будет само описание. Слова массивно, подробно, разносторонне и многозначно представленные, слова, наиболее иллюстрируемые, имеющие наибольшее число производных и семантически близко связанных форм, определяемые в контексте типично советской оценочности и коннотациях, наконец, в дополнение к сказанному, те, которые, если не прямо, то актуально и по существу определяют ядро советского существования, — такие слова, очевидно, и будут словами ядра и актива. Разнесение того и другого, различение и разграничение ядра советского существования, ядра советской языковой картины мира и ядра, актива лексического состава советского языка, связанных между собой, но не прямо, не непосредственно, не симметрично, — такое распределение требует специальных усилий, исследований прежде всего теоретического, целенаправленного характера и на широком и полном материале, а не одной, отдельно взятой для представления, как в данном случае, оценочно-тематической группы слов.

Ряд словарных статей, однако также скорее репрезентативно, а не последовательно, включает описания значений устойчивых единиц с данным словом как компонентом. Делается это в том случае, если данная единица была устойчива, употребительна и предполагала какой-то, если не полностью собственный, то несколько специфический смысл, не прямо следующий из значения определяемого слова в его сочетании с другими словами состава либо требующий дополнительных объяснений: авантюрист и политический авантюрист, враг и враг народа, нарушитель и нарушитель границы, к примеру.

Поскольку советский язык представлял собой живую, подвижную, изменчивую во времени и социальном пространстве, форму, можно было бы даже сказать материю, употребления языка, задача описывающего в малом фрагменте эту материю словаря, а отсюда его особенности, несколько отличалась от общепринятых и привычных для лингвистических словарей. Коротко эти особенности можно было бы обозначить следующими позициями (отчасти при таком обобщении придется кое-что из ранее сказанного повторить):

1. Статьи словаря не содержат, как правило, если это существенным образом не влияет на употребление данного слова и его смысл, примет грамматического характера. В ряде случаев также субстантивируемые и не всегда субстантивируемые прилагательные, использовавшиеся для обозначения человека, описываются в общем ряду существительных (бывших основой для описания в словаре), без специального обозначения, когда и в каких случаях они используются как субстантивированные. Предполагалось, что для поставленных в словаре задач такое разграничение не настолько важно, чтобы уделять ему специально внимание, а различение будет следовать из описаний и приводимых примеров, цитируемых по другим словарям.

2. Учитывая указанные особенности советского языка, для более адекватного представления пришлось применить ряд помет, не типичных и не общепринятых (наряду с общепринятыми), имеющих отношение к характеристике сферы и формы употребления слова, а также особенностям его коннотации и оценки. Автор не претендует при этом на точность и основательность в этом вопросе, требующем серьезного и отдельного изучения, видя свою задачу лишь в том, чтобы обозначить, скорее в рабочем порядке, и дать понять, что то или иное словоупотребление следует как-то так, а не иначе, типичным, но, возможно, что далеко не единственным, образом воспринимать. Ряд из этих помет поэтому требует объяснения.

Помета общеразг. (общеразговорное) отмечает, что данное слово в его советском употреблении не является специфичным в отношении функциональных и узуальных своих предпочтений. Оно могло использоваться как в официальных средствах массовой информации и пропаганды, так и в речи представителей советского общества, не специально привязываясь к какой-то его социальной группе. Иными словами, помета обозначает что-то вроде лексемы общеупотребительной. Но, поскольку советский язык не был единственной формой общения для советских людей, а был языком особого, специфическим образом, советской идеологией пропитанного, оценочно-речевого словоупотребления, т. е. узуса близкого к разговорности, к стихии подвижного, коммуникативно отмеченного, функционирования (даже в книжно-письменной, оценочно категоричной, экспрессивно усиленной и окрашенной, форме своей), постольку уместнее показалось эту особенность подчеркнуть пометой, специально для этого предназначавшейся.

Пометы оф.-проп. (официально-пропагандисткое) и разг.-проп. (разговорно-пропагандисткое) различают не только возможных две сферы употребления — в книжно-письменном, публично-ораторском и прокламационном либо обиходно-разговорном и более непосредственном варианте (если понятие непосредственности применимо, но, видимо, применимо, во всяком случае к языку агитации и пропаганды), — но и характер, точнее регистр, тон, коннотации и оценки. Приподнято-обличающий, скажем так, наряду с какими-то также другими, но верхнего, не нижнего тона, и откровенный, прямой, заниженный, возможно резкий и грубый, тяготеющий к просторечности, разговорности.

Особого внимания требуют еще две пометы — разг.-спец. (разговорно-специальное) и разг.-сред. (разговорно-средовое). Первая отмечает предпочтительное употребление данного слова в какой-то сфере — производственной, партийно-бюрократической либо какой-то иной, представление о которой легко выводится из описания его значения (или значений). Вторая помета обозначает, что предпочтительно либо единственно и в основном данное слово употреблялось в какой-то среде — интеллигентской, студенческой, диссидентской (?), каких-то компаний и неформальных групп. Уточнение, какой из них именно и одной ли из них, не всегда можно было бы получить из предлагаемого описания. Разработка сложного социолингвистического вопроса коммуникативно-средового распределения (пересекающегося и взаимодействующего) никак не могло входить в число разрешаемых нами задач, оставляя все это общему представлению и языковому чутью.

Остальные используемые пометы можно было бы отнести к разряду привычных и общепринятых или прозрачных в своем значении, а тем самым, не требующих дополнительных пояснений. Особый разряд составляют пометы цитируемых источников, не подвергавшихся унификации и сохраненных в их изначальном виде. Из чего следовали в ряде случаев вариативность (прост., простореч. или презр., презрит.; ист., истор.), разность при обозначении общего (прост., простореч. и разг.-сниж., разг.-прост.) либо омонимия (посл. — последний, пословица; гл. — глава и глагол; лит. — литовский язык и литературный, литература), снять которые автор не посчитал необходимым, поскольку изменение в цитатах искажали бы вид и идею цитируемых источников, в то время как указанные отклонения никак не мешают адекватному пониманию, к вариативности и разнообразию можно легко привыкнуть, в этом есть даже свой аромат, а омонимия снимается в минимальном контексте.

3. Дефиниции, как уже говорилось, в значительном ряде случаев имея довольно развернутый вид, предполагали дать представление об условиях и ситуациях, иногда о времени и смысловой, идейной и коннотативно-оценочной характеристике и нагрузке возможного употребления слова. В тех случаях, когда такой развернутости не обнаруживается, автору к сказанному не виделось ничего добавить. Представленное описание воспринималось как необходимое и достаточное, а что-нибудь дополнительно объясняющее и характеризующее можно было бы вывести на основе других статей словаря.

4. Создание либо появление в языке определяемой лексемы выводится на основе представленной информации о производящем слове (способ образования при этом, как правило, следует из структуры производящего и производного, если специально не оговаривается) либо слове, заимствуемом из иностранного языка. В тех случаях, когда это имеет смысл для понимания значения слова описываемого, дается определение семантики слова производящего (заимствуемого). Для этих же целей некоторые слова сопровождаются краткой этимологической справкой из соответствующих словарей с указанием источника.

5. Слова производные от данного слова, как уже говорилось, включают в себя единицы не только языковые, но и имевшие (или имеющие) хождение в живом речевом использовании. К ним не следует поэтому относится как к словам советского или просто русского литературного языка, это, скорее, использованная в речи, в том числе и советского времени (но при этом не как советизм), языковая потенция, реализовавшая себя, таким образом, в употреблении.

6. О словах, даваемых как семантически связанные, уже говорилось. Их задача — представить смысловое и понятийное поле, к которому можно было бы определяемую лексическую единицу, в советском, как правило, употреблении, отнести.

7. Материал других словарей уже также определялся. Необходимо только добавить, что в ряде, довольно редких и ограниченных, случаев там, где нет представления других словарей, словарные статьи такого рода описывают слова, использованными словарями не зафиксированные. Слова подобного типа нередко имеют помету разг.-сред. и характеризуются, даже если ее не имеют, как не общепринятые и ограниченные — какой-то сферой, каким-то особенным образом, условиями, ситуацией, речевым, смысловым, предметным контекстом. Подробная характеристика данного типа слов, с их различиями и возможными видами, в связи с тем, что в предлагаемом словаре они были представлены в количестве слишком малом и ограниченном, в частности выбором темы «негативные обозначения человека», не могла входить и не входила в задачу. Попавшие в данный словарь указанные слова следует рассматривать как репрезентативные и выборочные явления, далекие от необходимой подробности и полноты.

8. Примеры устойчивых словосочетаний или других синтаксических единиц (редко когда предложений, если это не поговорки, пословицы или цитаты, имеющие свою «советскую» специфичность и актуальность) также далеки, как уже говорилось, от необходимой подробности и полноты. Их задача — дать представление о бывшем как о возможном, но не единственном, и отметить слова, обладающие большей активностью и частотностью в русском советизированном языке.

И, наконец, в завершение и в пояснение необходимо сказать о включенном в издание разделе Семантика негативно оценочных категорий при обозначении лиц в языке советской действительности, написанном с мыслью о будущем словаре и опубликованном в виде статей в журнале «Политическая лингвистика» (3) 23’2007 и 1 (24) «2008. Главный ред. А. П. Чудинов, Екатеринбург. Цель его включения состояла в том, чтобы дать более полное представление о материале, отразить авторский взгляд на рассматриваемые явления.

9 июля 2008 г.

Список сокращений

авиац. — авиация

адм.-хоз. — административно-хозяйственная (часть)

АиФ — «Аргументы и факты» (еженедельник)

англ. — английский язык

анс. — англосаксонский язык

биол. — биология

бол. говор. — более говорится

бран. — бранное

букв. — буквально

бывш. — бывший, -ая, -ое

ВКП (б) — Всесоюзная коммунистическая партия (большевиков) [с 1925 по 1952; с 1918 по 1925 — РКП (б): Российская коммунистическая партия (большевиков); до 1918 г. — РСДРП; после 1952 — КПСС]

вм. — вместо

воен. — военное дело

возм. — возможно

вор. — воровское

вост. –восточное

вост.-слав. — восточнославянские языки

встр. — встречается

вульг. — вульгаризм, вульгарное

ВЧК — Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и саботажем

высок. — высокое

газет. — газетное

герм. — германские языки

гл. — глава

гл., глаг. — глагол

гл. обр. –главным образом

голл. — голландский (язык)

гос. — государственный, -ая, -ое

гот. — готский (язык)

гр., греч. — древнегреческий язык

гражд. — гражданский, -ая, -ое

груб. — грубо, грубое

грубо-оскорбит. — грубо-оскорбительное

губчека — губернская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и саботажем

дел. — деловое

доп., дополн. — дополнительно, дополнительный, -ая, -ое

дореволюц. — дореволюционный, -ая, -ое

др. — другой, -ая, -ое

др.-евр. — древнееврейский язык

др.-прусск. — древнепрусский язык

др.-рус., др.-русск. — древнерусский язык

ед., ед. ч. — единственное число

ж. — женский род

жарг. — жаргонное

ж.-д. — железнодорожное дело

загр. — заграничный, -ая, -ое

злобн. — злобное

злобно-неприязн. — злобно-неприязненное

знач., зн. — значение

избират. — избирательный, -ая, -ое

изд. — издание

ИКПСС — История Коммунистической партии Советского Союза, изд. 4-е, Москва: Политиздат, 1972.

ипр. — и прочее

ирон. — ироническое

исп. — исполнительный (орган, комитет)

ист., истор. — историзм, история

и.-е. — индоевропейские языки

ит. — итальянский язык

казах. — казахский язык

КГБ — Комитет государственной безопасности при Совете Министров СССР (1954—1992)

книжн. — книжное

комп. — компьютерный жаргон

контрреволюц. — контрреволюционный, -ая, -ое

КПС — Краткий политический словарь. Сост. и общ. ред. Л. А. Оникова и Н. В. Шишлина, Москва: Политиздат, 1980.

КПСС — Коммунистическая партия Советского Союза (1952—1992)

КПСС в рез. — КПСС в резолюциях съездов, конференций и пленумов ЦК. В 3-х тт. Москва: Политиздат, 1954.

крим. — криминальное

к-рый — который

л. — лицо (грамматическое)

лаг. — лагерное

лат., латин. — латинский язык

лит. — литовский язык;

лит. — литература, литературный, -ая, -ое

лтш. — латышский язык

м. — мужской род

масс. — массовый, -ая, -ое

м. б. — может быть

МВД — Министерство внутренних дел

мед. — медицина

межд. — междометие

местн. — местный, -ая, -ое

мн., мн. ч. — множественное число

мол. — молодежное (молодежный сленг)

мор., морск. — морское дело

м. р. — мужской род

мск. — московское

наз. (так наз.) — так называемый, -ая, -ое

назв. — название

напр. — например

нар. — народное

нар.-разг. — народно-разговорное

нар.-трад. — народно-традиционное

нареч. — наречие

насмешл. — насмешливо, насмешливое

насмешл.-ирон. — насмешливо-ироническое

насмешл.-недовольн. — насмешливо-недовольное

насмешл.-пренебр. — насмешливо-пренебрежительное

насмешл.-снисход. — насмешливо-снисходительное

насторож. — настороженно, настороженное

негодующе-обличит. — негодующе-обличительное

недовольн. — недовольное

нем. — немецкий язык

неодобр., неодобрит. — неодобрительно, неодобрительное

неприязн. — неприязненно, неприязненное

неприязн.-враждебн. — неприязненно-враждебное

неприязн.-ирон. — неприязненно-ироническое

неприязн.-насторож. — неприязненно-настороженное

неприязн.-недовольн. — неприязненно-недовольное

неприязн.-осужд. — неприязненно-осуждающее

неприязн.-предупрежд. — неприязненно-предупреждающее

неприязн.-презр. — неприязненно-презрительное

неприязн.-пренебр. — неприязненно-пренебрежительное

несов. — несовершенный вид

ниж. — нижегородское

ниж-сем. — нижнесеменовское, нижегородское семеновское (?)

НКВД — Народный комиссариат внутренних дел (1917—1930; 1934—1946)

нов. — новое

новолатин. — новолатинское

нпр. — например

об., обл. — областное

общ.-полит. — общественно-политическое

общеразг. — общеразговорное

обществ. — общественный, -ая, -ое

ОГПУ — Объединенное главное политическое управление СССР (1923—1934)

одобр.-снисходит. — одобрительно-снисходительное

озлобл. — озлобленно, озлобленное

озлобл.-негодующ. — озлобленно-негодующее

окказ. — окказиональное

опр. — определение (грамматическое)

осн. — основной, -ая, -ое

особ. — особенно

осуд. — осудительно

осужд. — осуждающее

отм. — отмечается

относит. — относительно

оф.-делов. — официально-деловое

оф.-прав. — официально-правовое

оф.-проп. — официально-пропагандистское

офиц. — официальное

первонач. — первоначально

перен. — переносно

погов. — поговорка

позднелат. — позднелатинское

полит. — политика, политическое

политэкон. — политэкономия

полн. — полная форма (о прилагательных)

польск. — польский язык

посл. — последний, -яя, -ее

посл. — пословица

почтит. — почтительное

пр. — прочий, -ая, -ее

представл. — представленный, -ая, -ое

презр., презрит. — презрительно, презрительное

преимущ. — преимущественно

пренебр. — пренебрежительно, пренебрежительное

пренебр.-уничиж. — пренебрежительно-уничижительное

прил. — прилагательное

примеч. — примечание

прич. — причастие

происх. — происходит, происхождение

проп. — пропагандистское

прост., простореч. — просторечное

противоп. — противоположно

проф.-разг. –профессионально-разговорное

прош. вр. — прошедшее время

пск. — псковское

ПСС — полное собрание сочинений

публ., публиц. — публицистическое

разг. — разговорное

разг.-неодобр. — разговорно-неодобрительное

разг.-проп. — разговорно-пропагандистское

разг.-прост. — разговорно-просторечное

разг.-сниж. — разговорно-сниженное

разг.-спец. — разговорно-специальное

разг-сред. — разговорно-средовое

раздраж. — раздраженно

Рев. и яз. — Селищев А. М. Революция и язык. В: Селищев А. М. Избранные труды, Москва: Просвещение, 1968, с. 141—146.

резко-неприязн. — резко-неприязненное

резко-осужд. — резко-осуждающее

религ. — религия, религиозный, -ая, ое

ритор. — риторическое

Р. С.-Д. Р. П. (РСДРП) — Российская социал-демократическая рабочая партия (1898—1918)

РСФСР — Российская советская федеративная социалистическая республика

рус. — русский язык

ряз. — рязанское

с., стр. — страница

св. — совершенный (вид)

сев. — северное

сиб. — сибирское

словац. — словацкий язык

см. — смотри

смл. — смоленское

снисходит.-ирон. — снисходительно-ироническое

соб. им. — собственное имя

собир., собират. — собирательно

собр. соч. — собрание сочинений

собств. — собственно

сов., советск. — советский, -ая, -ое

совр. — современное

соц. — социальный, -ая, ое

социол. — социология

спец. — специальное

Ср. (Азия) — Средняя

ср. — сравни

ср. — средний род

ср.-в.-нем. — средневерхненемецкий диалект

сскр. — санскрит

ст. — статья

стар. — старинное

страд. — страдательный залог

ст.-сл., старосл. — старославянский язык

суф. — суффикс

сущ. — существительное

с.-хорв. — сербохорватский язык

т. — том

тмб. — тамбовское

т. наз., так наз. — так называемый, -ая, -ое

торг. — торговля, торговое

торж. — торжественное

трад. — традиционное

трад-нар. — традиционно-народное

тюрк. — тюркские языки

угол., уголовн. — уголовное

узб. — узбекский язык

УК — уголовный кодекс

укор. — укоризненно

укр. — украинский язык

уменьш. — умешьшительное

уменьш.-уничиж. — уменьшительно-уничижительное

уничиж. — уничижительное

уп. — упомянутое (сочинение, произведение)

употр. — употребляется, употребление

устар. — устаревшее

устар.-проп. — устаревшее пропагандистское

фам. — фамильярное

филос. — философия

фин. (с.) — финский (суоми)

фр. — французский язык

церк. — церковное

церк.-слав. –церковно-славянский язык

ЦИК — центральный исполнительный комитет

цит. — цитируется

ЦК — центральный комитет

ч. — часть

чеш. — чешский язык

ЧК — чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и саботажем

шутл. — шутливое

шутч. — шуточное

экон. — экономия

юж. — южное

юрид. — юридическое

Яз. рев. эп. — Селищев А. М. Язык революционной эпохи. Из наблюдений над русским языком последних лет (1917—1926). Москва 1928.

caus. — causativum (каузатив)

SS — Schutz-staffeln «охранные отряды» (в гитлеровской Германии); «СС»

Условные обозначения данного словаря

<производящее слово

> производное от предшествующего слово (слова)

* словообразовательные производные от заглавного слова

Ср.: синонимичные и семантически близко связанные с заглавным слова

≈ цитируемые дефиниции словарей, определяющие заглавное слово

≈/ дефиниции словарей, определяющие словообразовательно близкое к заглавному слово, в случае отсутствия в них последнего

• устойчивые единицы с заглавным словом в своем составе

«» дословные цитаты источников

◦ материалы из словарей, поясняющие определение семантики слова

◊ фразеологический, иллюстрирующий либо комментирующий материал

= тождество значения данного слова с определяемым

|| оттенок лексического значения слова

| заметный сдвиг в значении (символическое, образное ит. п. употребление слова)

[] краткая этимологическая справка либо вставки, имеющие поясняющий смысл — как в цитируемых источниках, так и авторские

∫ особенности употребления слова (в Толковом словаре русского языка конца ХХ в.)

Словари-источники

Большой толковый словарь русского языка. Гл. ред. С. А. Кузнецов. Санкт-Петербург 2000

Словарь русского языка в 4-х томах. Гл. ред. А. П. Евгеньева, 2-е изд. Москва 1981—1984

Толковый словарь русского языка. Под ред. Д. Н. Ушакова (т. I — IV). Москва 1935—1940

Русский семантический словарь. Толковый словарь, систематизированный по классам слов и значений. Под общей ред. Н. Ю. Шведовой. Т. I (III). Москва 1998 (2003)

Ефремова Т. Ф. Новый словарь русского языка. Толково-словообразовательный (т. 1—2). Москва 2000

Мокиенко В. М., Никитина Т. Г. Толковый словарь языка Совдепии. Санкт-Петербург 1998

Толковый словарь русского языка конца ХХ в. Языковые изменения. Гл. ред. Г. Н. Скляревская, Санкт-Петербург 1998

Росси Ж. Справочник по ГУЛАГу. В двух частях. Изд. 2-е, доп. Москва 1991

Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. В четырех томах. Москва 2000 (по 2-му изд. 1880—1882 гг.)

Химик В. В. Большой словарь русской разговорной экспрессивной речи. Санкт-Петербург 2004

Елистратов В. С. Словарь русского арго (материалы 1980—1990-х гг.). Москва 2000

Словарь тюремно-лагерно-блатного жаргона (речевой и графический портрет советской тюрьмы). Авторы-составители Д. С. Балдаев, В. К. Белко, И. М. Исупов. Москва 1992

Квеселевич Д. И. Толковый словарь ненормативной лексики русского языка. Москва 2003

Мокиенко В. М., Никитина Т. Г. Большой словарь русского жаргона. Санкт-Петербург 2000

Никитина Т. Г. Молодежный сленг. Толковый словарь. Москва 2003

Мокиенко В. М., Никитина Т. Г. Словарь русской брани. Матизмы, обсценизмы, эвфемизмы. Санкт-Петербург 2004

Ермакова О. П., Земская Е. А., Розина Р. И. Слова, с которыми мы все встречались: Толковый словарь русского общего жаргона. Москва 1999

Флегон А. За пределами русских словарей. 3-d ed. London (1973)

Словарь иностранных слов. Гл. ред. Ф. Н. Петров. 9-е изд. Москва 1982

Словарь современного русского литературного языка. Под ред. В. И. Чернышева. Т. 1—17. Москва-Ленинград 1948—1964

Большая советская энциклопедия. Гл. ред. С. И. Вавилов — Б. А. Введенский. Т. 1—51. Москва 1949—1958

Малая советская энциклопедия. Энциклопедический словарь в трех томах. Гл. ред. Б. А. Введенский. Москва 1955

Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. Т. 1—4: пер. с нем. и доп. О. Н. Трубачева. Под ред. и с предисл. Б. А. Ларина. 2-е изд. Москва 1986—1987

Черных П. Я. Историко-этимологический словарь современного русского языка. 3-е изд. (т. I — II) Москва 1999

Преображенский А. Г. Этимологический словарь русского языка. 2-е изд. (т. I — II) Москва 1959

Срезневский И. И. Материалы словаря древнерусского языка (т. I — III). Москва 1958

Латинско-русский словарь. Сост. И. Х. Дворецкий и Д. Н. Корольков. Под общ. ред. С. И. Соболевского. Москва 1949

Вейсман А. Д. Греческо-русский словарь. Репринт 5-го изд. 1899 г. Москва 1991

Виноградов В. В. История слов. Москва 1999

Большой англо-русский словарь. Под общ. рук. И. Р. Гальперина, 3-е изд. (т. 1—2) Москва 1979

Французско-русский словарь. Сост. К. А. Ганшина. 6-е изд. Москва 1971

Немецко-русский, русско-немецкий словарь. Под ред. И. Бёме и В. Байкова. Санкт-Петербург 2000

Скворцова Н. А., Майзель Б. Н. Итальянско-русский словарь. 3-е изд. Москва 1977

Старославянский словарь (по рукописям X — XI веков). Под ред. Р. М. Цейтлин, Р. Вечерки и Э. Благовой. 2-е изд. Москва 1999

Зализняк А. А. Грамматический словарь русского языка. Словоизменение. Москва 1977

Słownik wyrazów obcych PWN. Oprac. L. Wiśniakowska. Warszawa 2004

Семантика негативно оценочных категорий при обозначении лиц в языке советской действительности

(1)

Изучение всякой функциональной формы национального языка предполагает, по-видимому, началом (и завершением) определение ее специфики, с характеристикой сходств и отличий от того общего, частью которого она является. Язык советской действительности, рассматриваемый в данной статье с точки зрения семантических категорий, сопровождавших оценку в нем человека, может быть интерпретирован как такая форма по отношению к русскому языку.

Не вдаваясь в теоретические подробности и не стремясь его как-то более или менее точно определить — как язык (или только дискурс) политизированный, идеологизированный, тоталитарный, пропагандистский, официальный, партийный, как новояз (nowomowa, newspeek), квази-, псевдоязык [Seriot 1986], [Weiss 1986], [Głowiński 1990], [Купина 1995], [Земская 2000], не возражая в принципе, но и не принимая для себя никакого из этих определений, попробуем подойти к явлению несколько с иной стороны, точнее, двух разных сторон. Во-первых, как к узуальной форме национального, русского в данном случае, языка, поскольку таковым он в известный период времени был, а во-вторых, изнутри его самого, на выбранном для анализа материале постаравшись определить, на основе каких смысловых и оценочных механизмов он действовал. А поскольку идеологизованность, во многом сознательно создаваемая и вводимая, политическая и оценочная ангажированность его единиц [Ермакова 2000], несомненно, являлись определяющим и характеризующим свойством данного языка, определение указанных механизмов может дать представление не только о нем самом, но и о возможном действии всякой идеологически, мировоззренчески и когнитивно заряженной узуальной формы национального языка, к каковым относятся языки политики в любом из своих проявлений.

Подходя к языку советской действительности как к узуальной форме русского языка, следует оговориться в том отношении, что интересовавший нас материал интерпретировался, с одной стороны, как материал языка советского времени в целом, не только в его официально-публицистическом представлении, а с другой, как материал языка, заряженного «советским» в языковых своих формах и речевых проявлениях. Степень и виды такого пронизывающего вхождения советского языка в русский язык, пропитанности его советскостью, различны, неоднозначны и далеко не всегда очевидны в своих результатах и оформлениях. Исследователи, обращая внимание в первую очередь и в основном на броские или уродливые внешние признаки языка советской эпохи [Шарифуллин 1990], [Горбаневский 1992], [Зильберт 1994], не замечают, как правило, скрытого, незаметного действия его особым образом ориентированных парадигм языкового сознания, языковой ментальности, воплощаемых далее в формах и способах порождения и восприятия языка. Не стоит, по-видимому, преувеличивать названное явление, неизбежно себя изживающее вместе с меняющимися общественными условиями [Клемперер 1998], но, не преувеличивая и не демонизируя, имеет смысл выявлять и описывать. Для самых разных причин и целей, но хотя бы уже потому, что произведенный, беспрецедентный в своих социальных последствиях и масштабах, эксперимент, в данном случае над языком, следует объективно представить и осознать.

Советский язык (точнее было бы сказать, советизированный) по отношению к русскому языку соответствующего периода в определенном смысле оказался одновременно надстройкой и базисом, если использовать терминологию того времени. Базисом в силу того, что порождал в языке как средстве общения, т. е. в узусе, соответствующие, им вводимые, заряженные, единицы, структуры и механизмы, делая это одновременно авторитарно и натурально. Надстройкой — по отношению к материалу национального языка, используя его, обрабатывая и аранжируя в своих видах и целях, формируясь внутри него, с тем, чтобы, входя в него (а может, и не выходя из него), также естественно и натурально, занять в нем место и нишу, врасти в него, угнездиться, заметно и незаметно, в нем.

Заметность не требует сложного поиска, анализа и глубоких подходов. Обнаруживая себя лексемно, она очевидна: колхоз, октябренок, пионер, комсомолец, дружина, линейка. Проблема может состоять в различении видов и степени советизированной заряженности единицы, в ряде случаев практически не отличаемой от единицы общеязыковой, точнее отличаемой от нее лишь в контексте и узуально (ср.: книжн., возв., возм. устар. пламенная любовь, охваченный пламенной страстью, пламенные признания, клятвы и советское пламенный борец за мир, пламенный революционер, с пламенным приветом или светоч, факел, луч, маяк, костер как нейтральные в идеологическом отношении общеупотребительные слова языка и светоч партии, светоч коммунизма, поднять факел социализма, факел революции, светлый луч, наши маяки, маяки соревнования, пионерский костер как советизмы).

Что же касается незаметности, не обнаруживаемости присутствия, с этим сложнее. Это требует системного рассмотрения, без какового оказывается не точным, поверхностным, приблизительным, а часто и не представимым. Чем отличается, скажем, в оттенках значения и коннотациях, пламенный в сочетании с любовью, страстью, признаниями, клятвами от пламенный в сочетании с революционер, борец и привет? Общие характеризующие определения «пылкий», «страстный» и уточнения типа «В советск. время: употреблялось как эпитет коммуниста» [Толковый словарь 1998], встречаемые по словарям, дают представление, но отличия не объясняют. Равно как и не объясняют их используемые в работах характеристики типа политизированное, идеологизированное, советизм, пропагандистское, публицистическое и т. п. При всем оживлении интереса к проблеме советского языка и явления советизма в его отношении к русскому языку, месту, роли и современному положению в нем, необходимо отметить, что с точки зрения смыслового и коннотативно-оценочного анализа собственно языкового материала проблема эта не только не решена, но еще не поставлена. Не поставлена в силу своей, с одной стороны, казалось бы, очевидности для того, кто пишет, и того, к кому это обращено: достаточно привести всем знакомый (пока или все еще) из недавнего прошлого публицистический советский пример, и все станет ясно без объяснений. И не поставлена в силу, с другой стороны, своей неуловимости, не поддающейся скорому объяснению, поскольку проблема подобного определения требует основательного системного и типологического подхода.

Суть такого подхода, как представляется, заключается в первую очередь в том, чтобы выявить парадигматику советизированных семантических и коннотативных признаков и оснований. На этой основе, с одной стороны, возможным будет определение советизированности как свойства и как когнитивной, оценочной и генеративно-перцептивной системы. С другой же, установление отличий в видах и степени соответствующей заряженности у языковых единиц. И то, и другое — определение советизированности как свойства и характеристика вида и степени у единицы — в значительном ряде случаев может оказаться задачей сложной и неоднозначной. Скажем, такие общеупотребительные слова, как вымпел, награда, премия, значок, поощрение, благодарность, программа, пример, образец и т. п., бывшие активными и заряженными в языке советской действительности, существуя до него и оставаясь после, чем отличаются в этих двух своих проявлениях — как идеологизированные и как нет? Речевой контекст, фразеологизованность как внешние признаки оформления соответствующих употреблений в данном случае не обязательны, достаточна сама отнесенность к действительности, мысль о ней как советской, до- или постсоветской, и изменяется смысл, коннотация и оценочное сопровождение у слова. Возможно пойти еще дальше. Слова, которые трудно представить себе заряженными, т. е. как советизмы, нейтрально общеупотребительные слова языка, бывшие таковыми также в советское время, могут, и не случайно, восприниматься по-разному в зависимости именно от того, о советской или не о советской действительности идет в связи с ними речь. Школа, семья, воспитание, собрание, учителя, педагоги, директор, ученики, юноши, девушки, руководитель, деньги, очередь, магазин, касса, работа, завод, деревня, село, улица, площадь, умственный и физический труд, развитие, путь, судьба, звание, крестьянин, рабочий, работник, интеллигент, пенсия, конституция и т. п., попадая в поле действие советскости, семантизируются и коннотируются совершенно иначе, чем вне его. С другой стороны, возможны слова, появившиеся в советское время и самим этим фактом, казалось бы, долженствующие иметь на себе соответствующий отпечаток, вовсе не обязательно могут его и в дальнейшем иметь, ср.: зарплата, милиция, электричка, заочник, дипломник, вуз, выпускник, аспирант, стажер, физкультура, подсобка, роддом.

Процессы, которые переживают слова с изменением общественно-исторической обстановки и определяемые, в частности, как процессы деидеологизации, деактуализации, деполитизации, разрушения прежней смысловой корреляции и установления новой [Ермакова 2000], как процессы трансформации лексической семантики и сочетаемости [Какорина 2000], можно сравнить с различиями тематического и лингвокультурологического характера, концептуально-типологическими в своей основе. На примере советского языка (впрочем, не только советского) это можно представить довольно наглядно. Одно дело рабочие, школа, семья, образование, наука, пенсия, медицина, деревня, магазины, люди, врачи, учащиеся, рынок, торговля, человек, руководитель, любовь, преданность, патриотизм и пр. у себя и совсем другое где-то и у кого-то еще, для чего потому и использовались необходимые в этом случае определения наш, наши, советский, советские, социалистический, подлинный, настоящий, действительный, неподдельный, высокий, с большой буквы, искренний, полный, широкий, прямой, непосредственный и т. п. Чем отличается, скажем, советский руководитель от просто руководителя, подлинный интерес от такого же интереса, но без уточнения, пристальное внимание от внимания, которое по смыслу предполагает обращение на объект и тем самым пристальность, глубокая озабоченность от озабоченности без этого определения? Или, скажем, такое, может, с другой стороны, как советские магазины, советский рынок, социалистическая торговля, социалистическая любовь, советский патриотизм или подлинный патриотизм? Избыточность либо направленность уточнения имеет смыслом снять нежелательную коннотацию, приписав желательную, поместив значение слова в ряд и систему необходимых для говорящего концептуально-оценочных связей и отношений. Обозначенные отличия можно было бы объяснить по принципу советский руководитель — это такой, который обладает такими-то и такими-то свойствами, а подлинный интерес — интерес неподдельный, не показной, вызванный внутренним побуждением, направляемый потребностью со стороны лица. Но подобные объяснения, оставаясь в пределах порождающих их идеологем, не показывают и не отражают их концептуального смысла. Что означает подлинный патриотизм в данной системе, поскольку в другой он будет чем-то другим, означает ли сочетание советский врач, советская школа, советские юноши и девушки нечто большее, чем отношение к определенной стране и ее политической и социальной системе? Видимо, да, но что кроме идеологических и оценочных коннотаций? Смена смысловой корреляции, таким образом, трансформации семантики и сочетаемости обусловлены тем, что стоит за словом и является частью тех отношений, которые связаны, как представляется, с пресуппозициями и модальной рамкой лексического значения [Fillmore 1969], [Арутюнова, Падучева 1985: 31], [Крысин 1989: 146]. Однако все это требует обстоятельного и всестороннего рассмотрения.

Объектом исследования в настоящей работе были названия лиц в языке советской действительности. Те из них, которые можно определять как оценочные. Выбор был обусловлен несколькими причинами. Советский период развития языка, что отмечают как словари, так и многочисленные исследования, сопровождался значительным и постоянным ростом количества наименований лиц [Протченко 1975: 272—273]. Явление, вызванное, по мнению И. Ф. Протченко, воздействием социальных факторов, порождающим спрос на наименования, отличительной чертой которых является разнообразие, предполагающее «обозначение человека по множеству признаков (по отношению отдельной личности к природе и обществу, по политическим убеждениям и идейно-нравственным показателям, а также по трудовому, профессиональному признаку, по внешним качествам, душевным, моральным свойствам и т. д.)» [Протченко 1975: 272]. Социоцентристская природа советской агитационно-массовой пропаганды предполагала необходимость обращения к человеку, с одной стороны, как к объекту воздействующего влияния, с другой, как к предмету необходимой дескрипции и надлежащей оценки. Контроль и распределение как ведущие механизмы провозглашенного в самом начале социалистического строительства в конечном итоге и в первую очередь касались общественного и человеческого ресурса. Новое общество должно было строиться на основе ясного представления о том, кто есть кто, с кем и как предстоит иметь дело и каким, в связи с этим, должно быть совместное, выработанное и оценочное отношение к нему. Категоризация признаков, определяющих отношение к человеку, по этим причинам, в немалой степени должна была связываться с когнитивным ядром формируемого языка, а системы оценки отображать его внутреннее, воздействующее, направленное на личность и общество, существо.

Как и в любом ином случае, советский язык в данной сфере формируется и создается на базе национального языка, заимствуя из него, используя и перерабатывая в своих интересах и целях средства и механизмы, которые характерны, как экспрессивно-оценочные в рассматриваемом отношении, в целом для русского языка. Отсюда отмеченная ранее проблема неоднозначного разграничения в материале общеязыкового и специфического, не имеющих строгих границ и не располагаемых полярно. Наряду с типично советскими, возможно при этом новыми и (ли) собственными, образованиями, существуют, с одной стороны, единицы русского языка, советскому языку не свойственные, для него не типичные и им избегаемые, а с другой, такие, которые, напротив, ему присущи, используются им, в нем встречаются, в большей или меньшей степени активны и свойственны для него, равно как и в большей или меньшей степени прошедшие в нем обработку. Поскольку трудно при первом подходе к материалу возможные виды, формы и степени подобного адаптивного отношения различить (но что желательно было бы сделать в последующем), обратим в настоящем исследовании внимание на две взаимонаправленных стороны. Во-первых, сам языковой материал, пытаясь понять в нем и выявить прямо не обнаруживаемый критерий советскости. А во-вторых, систему, набор семантических категорий оценки, типичных и характерных для отношения к человеку, проявляющего себя в соответствующих единицах советского языка. Руководящим стремлением на этом этапе анализа было, могло быть, не обобщение, а поиск, желание подобрать ключи к не совсем обычному материалу. Не совсем обычному в тех отношениях, о которых уже говорилось: органической связанности при внутренней чуждости общему языку, создаваемости, формируемости из него, на его материале, с одновременным отторжением и отрицанием его и в нем; малоисследованности, почти неизученности, в известном смысле закрытости, при внешней своей очевидности, узнаваемости и общепонятности, уходе в пассив, но каким-то замедленным, обращаемым, с постоянным присутствием, образом. Потенциальные эти, растянутые во времени, устаревание и уход, с одной стороны, создавая иллюзию избавления, дают ощущение отсутствия необходимости и право не заниматься, не интересоваться себя неизбежно уже изживающим языковым состоянием не слишком приятного прошлого. С другой, не изжитое до конца, не осознанное, оно незаметно присутствует где-то в глубинах его породившего языка и языкового сознания. А с третьей, все-таки уходя, отдаляясь в своем ощущении и во времени, оно все более теряет возможность остаться замеченным и описанным необходимо должным образом, с надлежащей подробностью, основательностью и глубиной. Таковыми отчасти были предпосылки обращения к интересовавшему материалу.

Теперь о нем уже непосредственно. Объектом исследования были слова типа аллилуйщик, зажимщик, перестраховщик, халтурщик, авральщик, срывщик, фарцовщик, прогульщик, трутень, перебежчик, анекдотчик, антисоветчик, валютчик, попутчик, волокитчик, доносчик, аппаратчик, растратчик, антиобщественник, клеветник, саботажник, единоличник, мешочник, взяточник, отказник, подкулачник, пособник, шабашник, двурушник и т. п., служившие материалом выявления когнитивной системы оценок поведения, позиции, общественной роли и прочего применительно к человеку. Предполагаемым итогом такого подхода может быть, как уже говорилось, внутренний категориальный критерий советскости в отношении языковой единицы и также категориальные основания концепции человека во внутреннем представлении (т. е. не обязательно осознаваемом, явном и очевидном) советского языка. Проблемы идеологизации, идеологизированности, пропагандистской политизированности, публицистичности официоза, унитарности, однопартийности, деперсонализированной мифологичности, этатизма, социоцентризма советского языка, равно как и прочей его направленности, при подобном подходе, как-то с ним, безусловно, связанные, не играют, однако, определяющего значения. Выводом и результатом должны быть семантизированные категории порождения и восприятия вербального выражения, то, что имеет свое непосредственное отношение к когнитивному направлению в лингвистике и изучению языковой картины мира, тех или иных ее сторон и фрагментов, в данном случае не столько национального, сколько советского языка как его узуальной проекции. Окончательным выходом может быть выявление отношения языковой картины национального и советского языка, с определением общего и различного между ними. Однако это задача глубокой и основательной перспективы.

Для начала и ясности представления подразделим интересовавший нас материал на группы, позволяющие представить характер возможных соотношений в нем советски отмеченного и нейтрального. Временной показатель, связанный с периодами активности тех или иных негативно-оценочных советизорованных лексем, с различной степенью их идеологической и политической актуализации и с возможным затем вытеснением на периферию или уходом в пассив, на данном этапе анализа во внимание не принимался. Равно как не брался в расчет критерий происхождения — советское новообразование или используемая единица национального языка, с тем чтобы, отвлекаясь от любых дополнительных, хотя бы и важных, критериев, обратиться в самом начале к представлению вероятных различий советскости.

Первую группу составят слова с очевидной и явной советскостью, почти исключительной и резко направленной, характерные по преимуществу для публицистической речи, с оттенками обличения и острого осуждения: аллилуйщик, зажимщик, прижимщик, перестраховщик, перегибщик, авральщик, штурмовщик, срывщик, загибщик, лакировщик, перевертень, трутень, перебежчик, анекдотчик, антисоветчик, валютчик, антиобщественник, саботажник, единоличник, мешочник, взяточник, переносчик (слухов), аппаратчик, растратчик, комитетчик, отказник, подкулачник, пособник, церковник, частник, лабазник.

Вторую группу — слова разговорные, со «вставляемой» советскостью, фигурирующей в них как оттенок коннотативного замещенного дополнения, при этом сила и острота обличения и осуждения имеют в них регулятивный характер, т. е. могут быть более или менее резкими, в зависимости от условий употребления и политического периода: фарцовщик, прогульщик, халтурщик, порубщик, жалобщик, потаковщик, подтасовщик, анонимщик, погромщик, самогонщик, перекупщик, половинщик, волынщик, поклепщик, подговорщик, притворщик, потворщик, алиментщик, комплиментщик, приживальщик, неплательщик, самовольщик, прихвостень, оборотень, фальшивомонетчик, начетчик, попутчик, волокитчик, бюрократ, потатчик, мошенник, законник, низкопоклонник, склочник, сутяжник, законник, кляузник, клеветник, наемник, собственник, шкурник, изменник, матерщинник, карманник, рвач, наушник.

Третью группу — слова с укрытой, неявной советскостью, точнее было бы определить ее термином «смазанной», нередко намеренно двойственной и (ли) затемненной, и таким же характером негативной оценки: глубинщик, гуталинщик, керосинщик, сыщик, понукальщик, дурильщик, добытчик, лудильщик, захребетник, наплевист, локатор, куратор, мирильщик, заводила, подпевала, обирала, вельможа, зверь, вепрь.

И четвертую группу — слова, своего рода притягиваемые, не советские по своему значению и характеру, но, будучи советизированы, способные приобретать специфический смысловой и коннотативный оттенок: морильщик, бурильщик, удильщик, пилильщик, строгальщик, заговорщик, разносчик, хозяин, хозяйчик, затейник, нахлебник, кутила, фигурант, прохиндей, живодер, мандарин, чиновник, сановник, барин, миротворец.

За пределами перечисленных групп, своего рода пятую группу составляют слова, советскому языку не свойственные, не используемые и не коннотатируемые в нем, как правило: бабник, придирщик, наговорщик, субчик, молодчик, господчик, указчик, немчик, турок, фетюк, господинчик, попрыгунчик, дворянчик, купчик, доносчик, висельник, крамольник, кромешник, богохульник, подонок, вертопрах, ловелас, фифа, фигура, фря, пустозвон, фанфарон, прощелыга, бахвал, мазила.

Группы находятся в отношениях корреляции (первая со второй, третья с четвертой) и противоположения первых двух двум последующим. Основу коррелятивности составляют признаки отношения к формируемой советской системе. В первой группе слова называют и характеризуют тех, кто является по отношению к ней потенциальным ее деструктором, негативно, нередко намеренно и сознательно, воздействуя на различные внешние или внутренние ее составляющие. Во второй представлены лица, определяемые и характеризуемые как агенты нежелательного или мешающего нужному направлению образа действия и проявления. Корреляция между первыми и вторыми состоит в характере обращенности проявления — от действователя или носителя признака как объекта оценки на систему-объект (объявляемый строящийся социализм, советский строй) в первой группе и в носителе признака или действователе, в нем самом, по отношению к множеству ему подобных и равных во второй. То есть, тем самым, направленного не прямо к системе и действующего не в ней самой, не внутри ее, а через множество тех, от которых зависит потенциальный успех ее осуществления, реализации. Первая группа, тем самым, предполагает позицию отношения лица к системе как проекцию на субъекта ведущего для советской действительности финитного отношения, если под финитностью понимать категорию направления на систему-цель — объявляемый строящимся социализм и советский строй как объект общественного стремления (opus finitum). Вторая группа — позицию отношения лица ко множеству-социуму и внутри него, с проявлением категориального отношения деформации в социальных массивах.

Слова третьей группы определяют и называют лиц «от системы», как ее нежелательные продукты, проводники ее действия и влияния в социальных массивах, подстраивающиеся под нее и к ней приспосабливающиеся, в своем поведении, образе действия, отношении к окружению, ближним, среде. Позицию эту и эту направленность можно определить в отношении «от системы к лицу», в категориях продуцирующего формирования (своего рода измененного состояния) искаженной системой структуры субъекта-лица.

Четвертую группу составляют слова, определяющие и характеризующие лиц, подстраивающих, приспосабливающих свое поведение, образ действия и отношение, но не к системе, а к социальному множеству. Отсюда их не прямое, а только притягиваемое в советский язык положение. Это слова с позицией «от социума, множества к субъекту-лицу» и нейтрализованное, безразличное в своем семантическом представлении, отношение к категориям советского языка. Так, если первую группу составляют деструкторы по отношению к финитной системе, вторую — деформаторы ее социальной базы и почвы-массива, третью — продукты ее «искаженного» социального и психологического воздействия как состояния, то четвертую — стоящие вне ее, как таковым образом ей не свойственные, но и не чуждые в целом, не отрицаемые ею (последнее как определяющий признак можно было бы отнести к группе пятой).

Дополнительным категориальным признаком, дифференцированным по четырем представленным группам, можно ввести показатель активности или пассивности, с уточнением к потенциальности того и другого. Активность или пассивность субъекта-лица в своем характеризуемом как негативное отношении-состоянии зависит во многом от выделяемой направленности. Деструкторы первой группы, с направленностью своего проявления к финитной системе, представляют потенциально активное состояние в отношении к ней. Не в отношении, что важно, характерного действия (действий), их типа и вида, а в предполагаемо-достигаемом результате, направленном на систему-объект.

Возьмем для примера несколько слов первой группы. Аллилуйщик характеризуется по словарям [Большой толковый 2000], [Мокиенко, Никитина 1998] как «тот, кто чрезмерно восхваляет кого-л., что-л.». Интересующий нас категориальный семантический показатель потенциальной активности заключен не в признаках «чрезмерно» и «восхвалять», предполагающих интенсивность и, может быть, необоснованность определяемого действия-проявления, характеризующего лицо, а в том, что в приведенном определении не названо, но что будет иметь отношение к предмету данного рассмотрения. Любой ли объект, характеризуемый в дефиниции как кто-л., что-л., может быть предметом такого предполагаемого восхваления? Поскольку речь идет о слове советского языка, типичный выбор такого объекта исходно окажется ограничен. Это или система, советский строй в различных ее составляющих или то, что прямо и непосредственно, а может быть и косвенно, связано с ней — представители власти, деятели советской культуры, искусства, их произведения, строители социализма и пр. Аллилуйщик и аллилуйщина обусловлены в употреблении тем, что связывается в советском языковом представлении с тем, что подходит под определение наши успехи и достижения, тем, чем может гордиться страна. Наши, при этом, равно как и слово страна, следует воспринимать как советские. Невозможно себе представить, чтобы льстецов, готовых к чрезмерному восхвалению, скажем, российского императора, его вельмож и министров, равно как и царский режим, или какого-нибудь зарубежного политического деятеля, диктатора, владыку, руководителя, лидера и их системы, со свойственной разбираемому слову иронией и осуждением и в рамках того же советского языка, могли бы назвать аллилуйщиками, а их действия аллилуйщиной. Объект восхваления должен быть, тем самым, определен как такой, который связан с советской системой как opus finitum, т. е. как достигаемая советским обществом в его стремлении и развитии цель. Аллилуйщик по отношению к этой видимой цели общественного движения оценивается и преподносится как агент, а аллилуйщина как явление, разрушительные и потенциально активные в предполагаемом своем результате. Потенциально — поскольку заложенные в результате не прямо, не в разрушении состоит направленность данного вида деятельности. Активные — поскольку результатом предполагается не строительство, не развитие и создание советской системы, а ее остановка, стагнация и торможение, т. е. то, что обратно созданию, а тем самым, как результат, перерождение и разрушение в своих закладываемых, предполагаемых основах.

Аналогичным образом такие слова, как зажимщик, прижимщик «тот, кто препятствует свободному проявлению чего-л.» [Большой толковый 2000], «мешающий, препятствующий чему-л.» [Мокиенко, Никитина 1998] — зажимщик критики, хлеба;, перестраховщик, «проявляющий чрезмерную осторожность, ограждающий себя от принятия ответственных решений» [Мокиенко, Никитина 1998], перегибщик, «допускающий перегибы (нарушения правильной линии, вредная крайность в какой-л. деятельности)», авральщик, штурмовщик, «выполняющие работу наспех по причине отсутствия планомерности и организованности в деле социалистического строительства», что неизбежно влияет на ее качество и результат и потому оценивается как деятельность потенциально вредная и разрушительная, равно как и другие слова этой группы, следует понимать и интерпретировать в отношении действий к советской системе, имеющих непрямым результатом (потенциальность) нарушение принципов ее объявляемого функционирования, в конечном итоге ее искажение и разрушение (активность).

Слова второй группы следовало бы определить в отношении дополнительного категориального признака как характеризующиеся пассивностью и потенциальностью, следующих из их направленности в семантике не к финитной системе, а к социальному множеству. Фарцовщик «тот, кто занимается фарцой, т. е. незаконной продажей антиквариата и импорта, прежде всего одежды», прогульщик, халтурщик, порубщик, жалобщик, потаковщик и др. тем отличаются от слов первой группы, что, представляя собой нарушения, деформацию в области устанавливаемых общественных отношений, не напрямую, а через эту сферу, тем самым, пассивно, а не направленно, влияют на достигаемую цель советского общественного стремления. Потенциальность как признак связывается, как и в словах предыдущей группы, с отсутствием прямой и открытой направленности к деформации общественных отношений у называемых и характеризуемых соответствующим образом лиц. Соотношение дополнительных категориальных признаков у слов этой группы, в отличие от слов предыдущей, имеет поэтому соположенный, а не взаимно включенный характер, поскольку пассивность относится к опосредованно-неактивному действию на систему, а потенциальность — на предполагаемый результат. В то время как в первой группе потенциально активными полагаются действия в результате, имея, тем самым, направленность на общий актант.

Третью группу, представленную словами, называющими лиц, характеризуемых как продукты системы, отмечает признак активности, связанный с их воздействием на другое лицо, других лиц, окружение в целом. Система, намеренно и ненамеренно, воспроизводит таких, как глубинщик «сотрудник КГБ (копающий на глубину, в том числе в чужих секретах, жизнях и душах)», гуталинщик «Сталин (черный душой и телом, сын сапожника, всеобщий чистильщик)», керосинщик «подстрекатель и провокатор (как „поджигатель“, подливающий масло в огонь)», сыщик «тот, кто вынюхивает, доискивается, интересуется чужими секретами, вещами и обстоятельствами, ищейка, сексот», понукальщик «тот, кто понукает, подгоняет к работе», дурильщик «тот, кто обманывает, водит за нос, отлынивает, прикидывается не тем, кем есть», локатор «тот, кто подслушивает, возможно, с намерением доносить», добытчик, захребетник, наплевист и т. п. Испытываемое от них негативно оцениваемое воздействие воспринимается как активное, являясь сознательным и направленным, а не косвенным, случайным и опосредованным с их стороны.

Четвертая группа характеризуется изначальной противоречивой двойственностью, активной пассивностью со стороны лица. Активность связана с характером, отчасти осознаваемостью, осуществляемых им действий и проявлений, пассивность — с их ненаправленностью, проявлением не нацеленным, а как таковым. Морильщик «тот, кто долгим и нудным повествованием о чем-нибудь, однообразием и монотонностью способен уморить, занудить», бурильщик «тот, кто забуривается, т. е., увлекаясь, теряет способность оценивать ситуацию, реакцию окружающих на себя», удильщик «тот, кто вольно или невольно кого-то на чем-то пытается подловить, выжидает, следит», пилильщик «тот, кто изводит, донимает других моралью, попреками, занудствует», хозяин «тот, кто держится высокомерно, пренебрежительно, властно, не считаясь с мнениями, желаниями, обстоятельствами других», затейник «тот, кто выдумками, обманом, хитростью пытается выгадать себе что-нибудь за счет других; плут, мудрила, хитрец», нахлебник «тот, кто живет за чужой счет» и т. п. являются таковыми по добровольному выбору и характеру, стали такими под действием окружения, воспитания (социального множества), выработав это в себе как линию поведения, — активно со своей стороны, но не активно и не направленно в отношении своего окружения.

Отношения, связывающие выделенные четыре группы негативно оценочных слов, определенные ранее как отношения корреляций и противопоставлений, можно представить следующим образом:

Различия в выборе, степени и предпочтении советизированной оценочности, отражающие себя в неравном и дифференцированном отношении к лексике общенародного языка, дают возможность говорить о регулятивной определенности искомых оценочных оснований. Если первую группу составляют слова, характеризующиеся значительной степенью подобного предпочтения, должны быть в них какие-то свойства и признаки, его обусловливающие. Будучи выявлены, они могут дать представление о направленности оценочных оснований. Замещенный, «вставляемый» характер советской оценочности, характерный для разговорной лексики общенародного языка второй группы, способен дать свое представление об этой оценочности, пополнив его соответствующим образом. Неявность, укрытость и двойственность третьей группы могут позволить определить те свойства и признаки, которые предполагают подобное отношение в системах советской негативной оценочности. Аналогичным образом лексика группы четвертой может дать повод для рассмотрения действия советизированного «притяжения», проявляющего себя в узуальном контексте, типичных конструкциях, употреблениях и сочетаниях. И группа пятая, наконец, по принципу от противного, может дать материал для исследования того, что в лексике и языке не использовалось, оказалось недейственно и неприменимо в парадигматике советизированной негативной оценки.

Открытость соотношений, равно как и открытость оценочной лексики, в том числе характерной для советского языка, предполагает возможность перемещений. Представленные соотношения следует интерпретировать как такие, которые определяют концептуальные основания использования языкового материала, а не конкретно входящие в него и его определяющие лексемы и семантемы. Сами слова, т. е. рассматриваемая в ее отнесенности к языку советской действительности лексика негативной оценки, могут быть определены в известном соположении ядра и периферии — того, что почти бесспорно и очевидно относится к советизированной, в своем составе, оценочности, и того, что в разных, все более удаляющихся от очевидной бесспорности, степенях и пропорциях может ее содержать. При этом степень эта и эти пропорции переменчивы и могут зависеть от разных причин — узуальных, контекстных и темпоральных. Слова по-разному, случается, что и индивидуально, переживают свои отношения с приписываемой им советской оценочностью. Покажем это на примере слов с общим суффиксом -ун, постаравшись попутно также определить оценочную нагрузку и смысловую функцию данного суффикса в интересующем нас материале.

Из возможного перечня слов с указанным суффиксом типа игрун, лизун, хохотун, хлопотун, пачкун, ворчун, молчун, потаскун, бормотун, вьюн, баюн и т. п. советизированными можно считать несун, летун, писун, крикун, топтун / топотун, шептун, говорун, болтун, хрипун, пачкун, попрыгун, плясун. Количество слов с суффиксом -ун (-юн), обозначающих человека, согласно «Грамматическому словарю русского языка» [Зализняк 1977] выводится около ста. Соотношение лексем советских и общеупотребительных, таким образом, на примере выбранной группы можно было бы определить приблизительно как один к десяти, т. е. нельзя сказать, чтобы слишком значительное. Необходимо учесть при этом и то, что выбранные как советские лексемы, прежде всего, оценочны и по-разному, в разной степени могут быть в этом своем отношении определены. Сам суффикс -ун (-юн) в отглагольных образованиях, поскольку таковые будут интересовать нас в связи с анализируемым материалом, характеризуется как продуктивный и разговорный [Русская грамматика, I: 146]. Образований, не отмечаемых словарями, тем самым, может быть намного больше (разговорная речь, просторечие, сленг, жаргоны). Тип представляет открытый, незамкнутый ряд, в его составе возможны потенциализмы. Обозначает суффикс предмет (одушевленный или неодушевленный), производящий действие, названное мотивирующим словом, часто с оттенком «склонный к действию» [Русская грамматика, I: 146].

Преобладают слова со значением лица. В этой группе, наряду с такими, как, скажем, бегун, прыгун, опекун, колдун, в основном не окрашенными, довольно значительное число составляют оценочно-экспрессивные слова типа потаскун, харкун, фыркун, храпун, едун, шатун, брехун, шаркун, пискун, хапун, скрипун и т. п. При этом вид и степень такой негативной в целом оценки могут быть разными, а характер ее зависеть в первую очередь от мотивирующего глагола. Одно дело исходно нейтральные бегать, прыгать, опекать, колдовать и другое — (по) таскаться, харкать, брехать, хапать, шататься, шаркать, жрать. Хотя подобное равновесие может не соблюдаться, ср.: нейтр. есть, стряпать и насмешл.-пренебр. едун «тот, кто много ест», стряпун «тот, кто плохо готовит, негодный повар» или ездить и неодобр. ездун. Расхождения в окраске могут зависеть также от различий в семантике: хрипеть нейтр. «издавать хриплые, сиплые, нечистые звуки» и разг., часто неодобр. «говорить, петь хриплым, нечистым, сдавленно неприятным, раздражающим голосом»> хрипун неодобр. «тот, кто говорит, поет таким образом», ревун нейтр. «обезьяна» и неприязн. «человек, ребенок, который много и часто ревет, кричит», грызун нейтр. «животное» и неприязн. «человек, ребенок, грызущий, не могущий удержаться от того, чтобы не грызть, любящий это делать», шатун разг.-нейтр. «медведь» и разг.-неодобр. «тот, кто любит шататься, бродяга», неодобр.-осужд. «бездельник, гуляка», неприязн.-осужд. «редко ночующий дома, часто меняющий женщин, потаскун», вьюн нейтр. «рыба», «растение» и разг., шутл.-ирон. «юркий, вертлявый, непоседливый человек», неприязн. «ловкий проныра», неприязн.-осужд. «подхалим, угодник, подлиза, приспособленец», насмешл.-неприязн. «назойливый ухажер», неодобр. «потаскун, любитель женщин».

Определяемое по «Русской грамматике» словообразовательное значение «производящий действие», с выделенным оттенком «склонный к действию», может быть интерпретировано в отношении «носитель характеризующего признака, выступающего как его отличительная черта». На этом строится характерная для данного суффикса оценочность: производимое действие, склонность к данного рода действию как постоянному проявлению-признаку, становясь характеризующей для своего производителя особенностью, отличительной его чертой, воспринимаются как избыточные или неправильные, вытесняющие в нем представление обо всем остальном. Оценочность эта может поэтому проявить себя также для слов, изначально ею не обладающих. Молчун, певун, шалун, игрун легко могут стать словами, передающими неприязненно раздраженное или насмешливо пренебрежительное отношение к производителю соответствующих действий, обусловливаемое контекстом и ситуацией, но способное, закрепившись, стать постоянным: И долго ты будешь так молчуном сидеть? Нашла себе какого-то там певуна. Да угомоните вы своего шалуна! Ну, из тебя и игрун! Действия эти — молчать, петь, шалить, играть — в своем обычном, т. е. не характеризующем отношении (как излишние или не так совершаемые), не предполагают насмешки и раздражения, пренебрежения и неприязни. Не то, что, скажем, такие действия, как храпеть, сопеть, сморкаться, копаться, орать, трясти, брыкаться и пр.

Выявленная особенность становится основанием негативной оценочности у соответствующих советизированных слов, включая в себя, помимо общей оценки, те признаки, которые связывают их с отношением к советской действительности по линии несоответствия ее создаваемому образу, желательно-позитивному представлению о ней. Говорун в контексте советского языка — это не просто «тот, кто любит много говорить» [Большой толковый 2000], а тот, кто делает это в ущерб работе, социалистическому труду, кто вредит своим говорением обществу, делу социализма, советской стране, говорит не то, что следует, не тем, кому можно, обещает невыполнимое, болтает лишнее. Крикун, соответственно, не просто «тот, кто много кричит» и не только «человек, много и попусту говорящий; демагог» (Митинговые крикуны) [Большой толковый 2000], а тот, который (что подразумевается, но не формулируется), привлекая к себе своим выступлением внимание масс, говорит не то, что можно и нужно, что одобрено, идеологически правильно, политически выверено, кто идет против намеченной линии и вразрез с тем, что требуется моментом. Крикун, тем самым и прежде всего, возмутитель и нарушитель общественного спокойствия, потенциальный вредитель, пособник и проводник враждебной политики и идеологии. Хрипун, соответственно, поющий и говорящий хриплым, сдавленно-сиплым, нечистым голосом, проводник не советского образа жизни и отношения, не принимающий, не одобряющий, осуждающий существующую действительность и советский строй (проводник-представитель уголовно-блатного мира и бунтарской культуры Запада).

Советизация, таким образом, состоит в узуальном сужении лексического значения, в наращении соответствующих семантических и коннотативных признаков. Структура семемы начинает включать в себя те признаки и элементы смысла, которые можно интерпретировать как элементы и признаки советской картины мира. Отсюда возможность, а также желательность определения этих признаков. Однако прежде чем постараться представить их в имеющем отношение к разбираемому материалу категориальном виде, имеет смысл обратить внимание на следующие особенности:

1) мотивационное (структурно-словообразовательное и семантическое) отношение советизированных единиц к материалу общенародного языка;

2) выделяемые степени советизированности характеризуемых единиц а) в связи с рассмотренными четырьмя группами, основанными на отношении лица к системе и социальному множеству или системы и социального множества к называемому словом лицу, б) в связи с другими какими-то признаками;

3) условия и границы советизированного перехода лексемы общенародного языка, механизм ее становления языковой (речевой) единицей советского узуса, пути приобретения ею данного узуального статуса.

Из двенадцати выбранных с суффиксом -ун советизированных слов одно (несун) можно интерпретировать как новообразование языка советской эпохи; два (летун, топтун / топотун) — как в значительной степени оторвавшиеся, в известном смысле омонимичные и параллельные образования в отношении к общенародным словам; три (болтун, крикун, хрипун) — как развившие на базе общенародных значений отчетливую советизированную семантику, позволяющую их рассматривать как самостоятельные лексические значения советского языка; три следующих (шептун, плясун, попрыгун) — как своего рода словоупотребления, использующие семантику общенародных слов с включением, добавлением к ней скрытых советизированных смысловых, но, в первую очередь, коннотативно оценочных оттенков и компонентов; и, наконец, два остающихся (пачкун, писун) — как значения-словоупотребления, представляющие собой проявления словесной игры, построенные на обыгрывании и использовании общенародных, во втором случае (писун) также омонимичных, значений, совмещающие в связи с этим в себе признаки слов типа летун, топтун / топотун и шептун, плясун, попрыгун.

Несун появляется, видимо, к концу 70 гг. ХХ века (Русская грамматика 1980 г. отмечает это образование как новое [I: 146]) и обозначает «того, кто совершает мелкие кражи, уносит что-л. оттуда, где работает» [Большой толковый 2000], «который выносит с производства часть производимой продукции, сырья и т. п.». [Мокиенко, Никитина 1998] Слово, образуясь по типу бегун, лгун, молчун, предполагает использование основы настоящего времени в качестве мотивирующей основы (нес-у — нес-ун), представляя собой образование регулярное и продуктивное для разговорной речи [Ефремова 1996: 476—477]. Непосредственными предшественниками его в языке советской действительности можно считать три оценочных слова с тем же суффиксом — болтун (разглашающий тайну), летун (часто меняющий место работы), попрыгун (то же, что летун, но более с оттенком «не могущий усидеть, удержаться на месте»), с первыми двумя из которых данное слово можно было бы отнести к группе с наиболее ярко проявленной советизированностью. В то время как два последних (летун, попрыгун) обнаруживают с ним наиболее тесную мотивационную связанность, в наибольшей мере, как представляется, повлияв на возникновение слова несун, не в последнюю очередь обусловленное расширением общей для них тематической группы и наличием такой же оценочной характеристики: все три слова имеют отношение к производству и обозначают лиц, приносящих ему своим поведением вред. Объединяют эти три слова еще ряд признаков. Прежде всего, характер действия, связанный с перемещением, пересечением, нарушением устанавливаемых стабильных границ (отношение к локусу, признак места). Действием неодобряемым и самовольным, совершаемым нередко в обход существующих правил и необходимо-желательных норм отношения к труду, объявляемым пропагандой как нравственные. Из чего следует общая для этих трех слов оценочная характеристика. Летун, попрыгун, несун воспринимаются как не слишком значительные, но неприятно-досадные вредители на производстве. Их действиями руководит эгоистическое стремление к собственной выгоде и мелкособственнический интерес. Характеризует пренебрежение к интересам общества (социального множества), непонимание важности и глобальности социалистического строительства и, что из этого следует, своей роли на производстве как единицы данного множества, участвующего в этом строительстве своим объединенным трудом.

Появление слова несун обусловлено также негативными ассоциативными представлениями, связанными с глаголом нести. Помимо прямого и основного значения «взяв в руки или нагрузив на себя, перемещать в определенном направлении, доставлять куда-л.» [Большой толковый 2000], проявляющего три признака — прихватывание с собой, перемещение с этим в пространстве и доставление к месту, внутри которых скрыто уже заложена идея присваивания, прибирания к рукам с последующим изменением местоположения в пространстве того, что взято, прихвачено в качестве груза, — помимо этих соотношений и связей, глагол нести проявляет также другие, ассоциативно и коннотативно значимые. Немотивированность, допускающая вмешательство неконтролируемых, стихийных, потусторонних сил и отсюда нежелательность и неожиданность возникновения (исчезновения), сопровождаемые недовольством, удивлением, возмущением: Куда вас несет? Вот принесла нелегкая! Черт его принес! Куда его унесло? Каким ветром занесло? Несет меня лиса за темные леса (из сказки). Передвижение помимо воли, предполагающее захватывание, увлечение какой-то силой: Его несло на камни. Ветер нес бумажки, листья, всякий мусор. Река несла своим течением. Море унесло. Сопровождение, появление, приход как следствие чего-л. далеко не всегда приятного: Осень несет дожди. Тучи несут дожди. Старость несет болезни. Нанесло тут всякого. Распространение, передача: Несло холодом, дымом, гарью, дурными запахами. Несло затхлостью. Из подвала несло гнилью. Сообщение, передача чего-л. пустого, неразумного: нести чепуху, вздор, околесицу. Послушай, что ты несешь! Семантика глагола также связывается с неприятностями, потерями, тяжелыми обязанностями, трудностями: нести потери, урон, ущерб, свой крест, обязанности, службу, нагрузку, нести на себе весь дом.

Негативная оценочная коннотативность, таким образом, поддерживаются семантически, следуя из трех просматриваемых признаков: 1) потенциальная тяжесть (груза, того, что несут), 2) спонтанность немотивируемой субъектности перемещения с ним (прихватывание с собой), 3) не всегда желательное изменение начального местоположения объекта с позиции и во мнении говорящего, наиболее ярко затем проявляющаяся в унести, образованном от нести и являющимся эвфемистическим синонимом слову украсть.

Может быть, более ярко формирующаяся семантика проявила бы себя в форме унесун, возможной и в разговорно-сниженной речи даже встречающейся, образуемой по аналогии с убегун «тот, кто от кого- или чего-л. убегает», улетун, умотун, уведун, ускакун, увезун, убредун, украдун, уползун, улепетун, также разговорных и просторечных. Однако поскольку нормативные образования с данной приставкой суффиксу -ун не свойственны (видимо, в силу определения лица «по привычному действию или склонности к действию», предполагающему действие как таковое, не связанное с каким-либо результатом, вносимым приставкой у-), несун содержит в своей семантике также и это значение с у-. Несун не только и не столько несет, сколько действием этим, несением, уносит, выносит, что и находит свое не отражение в дефинициях: «тот, кто совершает мелкие кражи, уносит что-л. оттуда, где работает» [Большой толковый 2000], «который выносит с производства часть производимой продукции, сырья и т. п.» (подчеркнуто мною — П. Ч.) [Мокиенко, Никитина 1998].

В интересующем нас слове срабатывают две составляющих из трех — прихватывание, связываемое с присваиванием субъектом-лицом того, что ему не принадлежит (скрытый и подразумеваемый компонент значения), и нежелательное изменение надлежащего местоположения того, что выносится, — за пределы предприятия, с пересечением, нарушением границ стабильного и должного местопребывания его как объекта (явный, открытый компонент). Нести, летать и прыгать в несун, летун и попрыгун передают, тем самым, общую для них идею неконтролируемой и немотивированной спонтанности со стороны субъекта-лица, с нарушением стабильности места — объекта в нести и субъекта в летать и прыгать.

Рассмотренные мотивационные основания советизированной оценочности в слове несун позволяют отнести данное слово, наряду с ему близким летун, ко второй группе, предполагающей отношение субъекта-лица к социальному множеству. Данное отношение, как следует из рассмотрения, тяготеет к оценочности нравственного характера, в отличие, скажем, от слов первой группы (отношение лица к системе), в которых ведущей становится оценка идеологическая и политическая. Указанная закономерность, однако, не имеет в виду исключительности, поскольку нравственная оценка осуждаемого в отношении общества поведения очень легко перед лицом момента и политической необходимости может стать оценкой высшего уровня, связанной с отношением к системе, угрозой ее стабильности и существования.

Затронутую особенность хорошо демонстрирует слово болтун, советизированный облик которого четко связывается с перемещением его семантики по шкале оценочности от невинного в целом в своей основе неумения сдерживаться в своих речевых проявлениях через сплетничество, выбалтывание чужих секретов и тайн, к разглашению важных секретных сведений, в том числе государственного значения, и антисоветской агитационной деятельности. При этом, если первое предполагает реакцией утомление, неприязнь, раздражение, а второе — неодобрение, осуждение, нежелание иметь дело, вступать в какие-либо контакты и связи, стремление избегать, то последнее, третье, закладывает реакцию не индивидуального и не межличностного уровня отношений, поскольку речь идет о вредительстве государственного масштаба. Реакцией в этом случае предполагаются и должны быть негодование, общественное презрение, остракизм. желание немедленного наказания по всей строгости советских законов. Отношение личного неприятия, нежелание сталкиваться и стремление избегать, характерные для первого и второго уровней, на третьем, системном и государственном, в силу значимости потенциально следующего общественного вреда, меняет свою направленность — не самому стараться не сталкиваться и избегать, а изгонять такого из общества, обезвреживать, изолировать и изымать.

В чем конкретно проявляет себя советизированность рассматриваемого лексического значения? Обратимся к словарным определениям. Болтун разг. 1. Тот, кто много болтает; пустослов. Болтун подобен маятнику: и того и другого надо остановить (К. Прутков). 2. Тот, кто не умеет хранить тайны (обычно о сплетнике). Ну и б. же ты! Можешь довериться: я не б. Болтать разг. 1. Вести лёгкий, непринуждённый разговор; много говорить (обычно вздор, пустяки или не то, что следует). Б. без умолку. Б. весь вечер. Б. о том о сём. Б. чепуху, глупости. Б., весело смеясь, шутя. О том, что видел, не болтай! (никому не рассказывай). 2. Проводить время в болтовне (2 зн.); много и попусту обещать. Опять болтают, а решений нет как нет. 3. Высказывать нелепые суждения, распространять слухи; выдумывать, наговаривать. Б. разное, всякое про кого-, что-л. Болтают, будто конец света близок. Может, и впрямь инопланетяне? — Болтают… 4. Бегло говорить на каком-л. иностранном языке. Б. по-французски, по-немецки. Болтовня разг. 1. Лёгкий, непринуждённый разговор. Весёлая, оживлённая б. Б. детей. Слушать болтовню подруг. 2. Бесплодные рассуждения, обсуждения, речи; пустые безответственные обещания; пустословие, говорильня. Одна б.! Болтовни много, а результатов никаких. 3. Сплетня, выдумка. Не было такого, б. всё это. [Большой толковый 2000]

Оценочность данных определений связывается не в последнюю очередь с самим представлением о говорении, речи как о занятии малозначащем и непродуктивном (ср.: говорить, а не делать; слово, не дело; говорун, говорильня). К этому добавляется признак количественной избыточности (много говорить), бесплодной пустопорожности (лёгкий) раскованности и потому несерьёзности (непринуждённый), обычно бессодержательности (говорить вздор, пустяки), но часто видимой, поскольку то, что говорится, может стать нежелательным и потенциально опасным (не то, что следует). В представлении о болтать, болтовне присутствует также признак замещения положительных и производительных действий во времени, вытеснения действий, имеющих результат, псевдозанятости (проводить время в болтовне, занимать чье-то время разговорами, вместо того, чтобы делать); признак замещения не только действий и положительной деятельности, но и действительного положения вещей, т. е. самой действительности, — ложь, обман, лживые обещания, нелепые суждения, слухи, сплетни, выдумки, наговоры. Связываться это может как с ненамеренным и безответственным поведением (по глупости, неопытности, неумению сдерживаться, правильно ориентироваться в обстановке), так и с действиями сознательными, направленными на то, чтобы исказить реальное положение вещей, либо объявляющими, выдающими скрытое и потому намеренно или потенциально причиняющими вред.

Итак, болтать — это, прежде всего, не делать и вместо того, чтобы делать, но при этом излишне много и безответственно, нарушая и искажая сложившиеся отношения и настоящее положение вещей. Болтовня, болтать, тем самым, воспринимаются как поведение, ненамеренно или намеренно, дестабилизирующее, из чего следует ее потенциальная вредоносность. Слишком много — пустых, замещающих и непродуктивных поэтому действий — искажающих и нарушающих установленный лад — вредоносны. Таков приблизительный путь возникающей на базе данного слова оценочности.

В чем же советский характер рассматриваемого явления, в какой момент появляется соответствующий оценочный признак, следующий как таковой из всего представленного? Можно ли определять его как отделяющийся от общей семантики слова и отделяющий в ней или ей добавляющий нечто свое от себя? «Толковый словарь языка Совдепии» содержит такое определение: «Болтун 1. Тот, кто разглашает тайну, секретные сведения. … Болтун — находка для шпиона. … 2. Лаг. Лицо, находящееся под следствием или осужденное за „болтовню“ (разглашение государственной тайны) или „контрреволюционную агитацию“. Росси, т. 1, 36.» [Мокиенко, Никитина 1998: 60]

Значение, объясняемое первым, внешне, а также согласно приводимому определению, не отличается от значения, которое в «Большом толковом словаре» [2000] дается вторым. Заметным и явным отличие будет в значении, приводимым как лагерное (т. е. жаргонное и ограниченное). Вывод, напрашивающийся сам собой, заключается в том, что советизированность в данном случае есть не что иное, как употребление общеязыкового значения слова в контексте советского языка, тем более, что такое лексическое использование для него весьма характерно.

Представляет смысл, однако, задуматься над полнотой, точнее «советскостью», приведенного определения. Ничего типично и характерно советского в этом определении нет. Всякий ли «тот, кто разглашает тайну, секретные сведения», должен считаться болтуном в советском смысле этого слова? Видимо, не совсем. Важно, какого характера эта тайна, что за секретные сведения им разглашаются и не менее важно, кому, при каких обстоятельствах. Болтун, таким образом, в первую очередь, нарушает имеющийся и установленный (гласно или негласно) порядок обмена и передачи той информации, которая, имея статус «секретная» или «служебная», сообщению лицам, не имеющим к этому разрешения или допуска, не подлежит. Можно и стоит заметить, что все это так или иначе имеет связь с разглашением тайны, тем самым, секретного знания, не подлежащих распространению сведений. Советскость рассматриваемого значения, как можно предположить, состоит в его отнесенности не столько к контекстам советского языка, сколько к самой, закрепленной в нем, связанности с картиной советской действительности, которая и определяет, в случае своего вхождения в семантическую структуру лексического значения (либо втягивания ее в себя), вид и степень советскости. Слова-советизмы, или слова советского языка, являются таковыми не в силу только употребления в нем (такое тоже имеет место, но эти словоупотребления советизмами не следует называть), а в силу нагруженности лексического своего значения, включения в его состав концептуальных и экзистенциальных признаков советской картины мира. Отсюда 1) необходимо ясное категориальное представление о ней таковой и 2) те или иные выведенные на этой основе категориальные признаки должны быть закрепленными компонентами лексического значения соответствующей единицы как единицы не только русского, но и советского языка. Так, к примеру, если несун, летун, попрыгун имели категориально-оценочным семантическим признаком отношение к месту (объекта или субъекта-лица), понимающемуся для них как им свойственное, надлежащее, не сменяемое по собственной воли и в связи с этим стабильное, место производственной деятельности (предприятие), то болтун, в советском своем значении, связывается с категориальным признаком отношение к знанию, интерпретируемому как сведения не к всеобщему распространению, статусные в своем отношении к системе и связанности с ней и потому охраняемые. Степень (уровни) этой статусности могут быть разными — от государственной тайны (болтовня-шпионаж) до высказывания своего отношения к советскому строю и социализму как общему делу (opus finitum), что и нашло свое отражение во втором приведенном значении болтуна, помеченным как специальное и лагерное (болтовня как враждебная агитация).

Для большей отчетливости затрагиваемых вопросов обратимся к другим словам того же ряда с суффиксом -ун. Летун, топтун / топотун были нами определены как слова, в значительной степени оторвавшиеся, в известном смысле омонимичные и параллельные, к общенациональным своим коррелятам. Связано это с тем, что летун в первом своем значении («тот, кто летает», также о летчике, || «кто способен быстро передвигаться, мчаться, скакать») представляет образование от лететь / летать в фиксируемых нормативными словарями значениях («перемещаться по воздуху с помощью крыльев»> «мчаться»), а во втором «тот, кто часто меняет место работы» от летать «часто менять место работы, учебы», фиксируемом далеко не во всех словарях, т. е. воспринимаемом как не активное, периферийное. Появление интересующего нас значения у слова может быть следующим. Летать в отмечаемом словарями последнем своем значении «двигаться, передвигаться легко и быстро, едва касаясь земли, пола и т. п.» || разг. «торопливо бегать, ходить, ездить в разных направлениях в течение длительного времени» [Словарь 1981, I], [Большой толковый 2000] (летать по городу, летать туда и сюда, летать с места на место) начинает использоваться в значении «скакать, прыгать с одного места работы на другое» в соответствующих контекстах и словосочетаниях. По аналогии с прыгун, скакун, шатун, вертун, мотун, потаскун, объединяемых смыслом «тот, кто находится в постоянном моторном, неуправляемом движении, не могущий усидеть на месте», образуется летун в значении «не могущий долго усидеть на одном рабочем месте, постоянно меняющий работу», сюда же добавляется семантика летать, порхать с оттенком легкомысленности, несерьезности, нестойкости, отсутствия, неустойчивости, непрочности, безответственности (всю жизнь порхает, ему бы только порхать, летать за девушками, летать в мечтах, в мыслях). Значение это у летун, с одной стороны, оказывается более употребительным по сравнению с соответствующем значением глагола, заслоняя его собой, так что летать в значении «часто менять место работы» можно воспринять как производное от летун, вторичное по отношению к нему, а с другой, — как самостоятельное и независимое, параллельное образование к летун первого значения («тот, кто летает, летчик; способный быстро передвигаться, мчаться»).

Советизированный характер рассматриваемому значению придает его неслучайная включенность, втянутость в советскую действительность: несерьезное, безответственное отношение к труду, к социалистическому строительству со стороны лица-субъекта. Психологическая внутренняя нестабильность неустойчивого «я» субъекта, его социальная незрелость, неумение ладить в коллективе, находить общий язык с начальством оборачиваются дестабилизацией на производстве. Происходит включение и, в конечном счете, замещение коннотативных компонентов семантической структуры: летун, как разговорное и общеязыковое, с компонентом «неустойчивый характер, тот, на кого нельзя положиться, ненадежный человек, временщик на производстве», переходя в летун советское включает смысл «дестабилизирующий социалистическое производство», заслоняющий и вытесняющий собой указанный первоначальный. Замещение, замещенность одного другим как свойство, будучи отличительной чертой советской пропаганды, находит свое выражение при этом как на уровне семантики и коннотатируемого устройства слова, так и в отношении его употребления и политической нагрузки в языке. Летун в своем советском узуальном проявлении замещает приписываемые ему в разговорной речи компоненты коннотативного характера, распространяя и отчасти вытесняя, заслоняя их: «тот, кто, часто меняя место работы»> «наносит вред производству и всему советскому строительству». Аналогичным образом в языке советской пропаганды слова такого рода, как летун, несун и т. п., замещая действительное положение вещей — порочность системы социалистического производства — используются для объяснения, фактически подмены, причин постоянных неудач. Механизм действия — оформления значения и коннотации слова и его использования в языке политики — оказывается подобным.

Топтун / топотун обнаруживает с рассмотренным летун то общее, что в советизированном своем значении значительно отходит от топтун / топотун общеязыковых значений, возникая, как представляется, не от него, а от глагола, вытесняя на периферию, заслоняя собой и соответствующее значение глагола, и значение существительного, к которому, со словообразовательной точки зрения, должно рассматриваться как становящееся ему в параллель.

Прежде чем предложить вероятный путь появления интересующего нас значения топтун / топотун в языке советской действительности, обратимся к словарным определениям:

Топотун тот, кто ходит, топая ногами (обычно о ребенке) <Топотать часто и громко топать при ходьбе, беге и т. п. [Большой толковый 2000]

Топтун тот, кто топчется в бездействии, нерешительности [Ефремова 2000, 2] <Топтаться на месте. Топтаться ходить, передвигаться с места на место на небольшом пространстве (обычно без особого дела, надобности, прока или, наоборот, в делах, в хлопотах). [Большой толковый 2000]

[Топтун тот, кто топчет] <Топтать 1. Мять, подминать, давить при ходьбе, беге или в порыве злобы, гнева (Т. посевы, ягоды, муравьёв, огонь, пламя, костёр); 2. Разг. Грязнить, пачкать ногами при ходьбе (Т. ковёр); 3. Разг. Снашивать при ходьбе (обувь), стаптывать (Т. башмаки); 4. Спец. Давить, разминать, мять ногами для какой-л. практической надобности (Т. глину, кожи, снопы); 5. Выражать грубое пренебрежение к чему-, кому-л.; унижать, оскорблять, попирать (Т. чей-л. авторитет, чьё-л. достоинство, чьё-л. честное имя); 6. Разг. Спариваться с самкой (о птицах). Петух топчет курицу. [Большой толковый 2000]

Топтун насмешл. презр. жарг. тот, кто тайно следит, наблюдает за кем-л.; соглядатай, сыщик, оперативный работник. <[Топтаться] • Ироническая образность человека, который вынужден подолгу топтаться на одном месте, выслеживая, поджидая объект, в любую погоду. [Химик 2004: 611]

Топтун 1. Непоседа, егоза. 2. Тот, кто наблюдает, шпионит, подглядывает (возм. влияние уг. «топтун» — охранник, надсмотрщик). [Елистратов 2000: 469]

Топтун сыщик, сексот, детектив. [Квеселевич 2003: 850]

Топтун 5. Угол. Представитель правоохранительных органов, оперативный работник милиции. 6. Крим., мол. Телохранитель, охранник. [Мокиенко, Никитина 2000: 591]

Топтун филер [Росси, 2: 410]

Топтун 3. То же, что Тихарь, 4. Телохранитель. [Балдаев, Белко, Исупов 1992: 246] Тихарь 1. Оперативный сотрудник органов МВД, КГБ. 2. Сотрудник милиции в штатском. 3. Внештатный сотрудник органов МВД, КГБ. 4. Доносчик, осведомитель. [Балдаев, Белко, Исупов 1992: 244]

На основании представленного можно вывести два возможных способа мотивации интересующего нас значения: от глагола топтаться «ходить, передвигаться с места на место на небольшом пространстве (обычно без особого дела, надобности, прока или, наоборот, в делах, в хлопотах) ’ и из уголовно-жаргонно-лагерного топтун «тот, кто наблюдает, шпионит», «филер», «оперативный сотрудник», «сотрудник милиции в штатском», «внештатный сотрудник», «охранник, надсмотрщик», «телохранитель». Совмещаемыми мотивирующими составляющими можно считать агентивное отношение субъекта-лица, его проявление к пространству и месту — перемещение (топтание) без продвижения вперед, без пользы и прока, с одной стороны, и его отношение к лицу-объекту, тому, кто определяет его топтуном, с другой, характеризуемое как топтание вслед, по следу, рядом, преследование, топтание около, неотступание ни на шаг. В этой второй составляющей можно увидеть коннотативные отражения всех шести выделяемых в «Большом толковом словаре» [2000] значений глагола топтать как воплощение отношения советской системы, через приставленного ею агента, к наблюдаемому и контролируемому объекту-лицу — мять, давить, подминать, подавлять, не без порывов злобы и ненависти, пачкать, грязнить ногами, снашивать, стаптывать, давить, разминать для собственной надобности, унижать, оскорблять, попирать и, совсем уже грубо, иметь. Топтать в этом случае означает «перемещаясь на небольшом пространстве, неотступно и около, не имея иного дела, а потому без пользы, подавляя грубо и не особо скрываясь с этим (топотун <топотать «часто и громко топать ногами»), физически и морально постоянно уничтожать». Топтун, вариант топотун, таким образом, в языке советской действительности, отмечая коннотативно сказанное, может быть определен как «тот, кто, не имея иного занятия и ни к чему иному способностей, неотступно топчется на одном месте в непосредственной близости от лица — объекта своего наблюдения», с позицией, характерной для третьей группы (см. табл.) — от системы к лицу как проводник ее действия в социальном множестве.

Как и в случае со словом несун, тем самым, в топтун / топотун проявляет себя категория отношения к месту. Категория эта может быть определена как мотивационно-оценочная, поскольку связывается не столько с обозначаемым референтом (сотрудник органов), сколько с внутренней формой лексического значения, той основой, которая, будучи образной, передавая картинку изображаемой ситуации: топтун — тот, кто топчется на одном месте, стоя перед окном, за углом, за дверью, рядом с тобой, у тебя за спиной, — становится мотивирующей по отношению к передаваемой словом оценки. Однако, будучи общей с рассмотренными несун, летун, попрыгун, категория эта имеет иной характер. Если в указанных трех словах место определялось в связи с нарушением его стабильности в отношении объекта (несун) или субъекта (летун, попрыгун), то топтун проявляет идею бесплодного и несвободного, поскольку привязанного перемещения (топтания) на одном месте в пределах ограниченно-малой локализованности. Проявляемыми признаками категории места, как мотивационно-оценочной в отношении характеризуемого ею субъекта-лица, таким образом, будут бесплодность перемещения (непродвижение вперед при затрате усилий), привязанность к наблюдаемому лицу-объекту, в связи с чем несвобода, зависимость, ограниченность, малость и, как следствие, неспособность ни к чему иному, продуктивному и полезному. Из чего и следует соответствующая негативно заряженная оценочность данного слова.

На примере рассмотренных слов были выведены две категории, природа которых определилась как мотивационно-оценочная, — категория места для несун, летун, попрыгун, топтун / топотун, с различным образом организуемой далее подсемантикой, и категория знания для болтун. Категории эти позволяют определять развитие, оформление, появление у слова признаков советизированности, переход его в слово советского языка. Определяющим в этом случае должно быть соотношение его семантики с той языковой картиной мира, которую следует описать и представить в ее концептуальных основах как картину советскую. Характер соотношения семантики слова с этой картиной в ее системно-категориальном устройстве влияет на вид и степень советскости слова, его соответствующей заряженности и ангажированности. На примере нескольких слов, рассмотренных ранее, механизм такого соотношения, прежде всего в связи с позицией к таким составляющим, как система, социальное множество, лицо-субъект, в общих чертах был показан. Степень советизированности может быть обусловлена также характером проявления самой оценочной категории, устройством ее подсемантики в отношении слова, а также самой категорией с учетом ее позиции в той парадигмосистеме, которая определяется как советская языковая картина мира. Вывести и описать ее в сколько-нибудь достаточно представительном виде можно было бы после подробного и основательного изучения разнообразного языкового материала. Выбранный для настоящего рассмотрения лексический материал позволяет только наметить подходы к ее представлению. Поскольку материал этот негативно оценочный, имеющий отношение к обозначению лиц, категории, выводимые и следуемые из него, неизбежно содержат в себе акценты и признаки соответствующего концептуального и коннотативного разворота, являющего собой отражение, воплощение и проекцию общей системы, но не ее самоё. Вместе с тем и в этом избранном для анализа материале можно найти и увидеть свойства и признаки целого. Первое, на что следует обратить внимание, говоря об оценочных, в данном случае, категориях советского языка, это на то, чем они отличаются от также оценочных категорий, скажем, но не специфично советских, не советизированных. Коль скоро признаком советизма становится его отношение к соответствующей категориальной системе, включение ее категорий как семантических признаков в свой состав, необходимо четкое представление о том, какие именно категории и какого вида являются категориями советского языка, в чем их отличие и специфика по сравнению с другими. Поскольку так же, как язык советской действительности в лексемном своем составе — это в основном не что иное, как препарированный особым образом русский язык, аналогично и категории советского языка, в том числе и оценочные, должны представлять собой в своей исходной и общей основе категории общего парадигматического и оценочного устройства, каким-то необходимым и соответствующим образом измененные и препарированные. Сказанное, в своем неполном и первоначальном отображении, будет предметом второй, посвященной той же проблеме, статьи.

(2)

Рассмотренные в предыдущей статье категории места и знания, даже как категории оценочные, не могут быть специфично советскими. Необходимо, видимо, установить, чем является, что представляет собой категория советского места, советского знания и т. п., чем отличаются они от таких же других. Семантика категории советского места, равно как и всякая какая-либо другая, должна выводиться из соответствующей группы слов, в которых она себя проявляет по преимуществу: агитпункт как место агитационного и пропагандистского воздействия на население перед выборами, автогигант как место крупномасштабного производства автомобилей — необходимого элемента социалистического строительства, автоград, город-герой, Днепрогэс, дом-коммуна, жилмассив, жилплощадь, житница, Запад, здравница, интерклуб, интернат, клуб, койко-место. колония, колхоз, колыбель революции, комбинат, коммуналка, корпункт, лагерь, лагпункт, мавзолей, Магнитка, малосемейка, дом пионеров и школьников, медвытрезвитель, музей (революции, боевой славы, трудовой славы), нацокраина, нацокруг и др. Далее она себя отражает (с учетом поставленной в данной работе задачи) в отношении к обозначению лиц — автоградец, автозаводец, бамовец, бомж, жактовец, жилтоварищ, завклубом, завмузеем, избач, камазята, каналоармеец, квартирант, койко-больной, колонист, колхозник, межрайонец, невозвращенец, невыездной, непрописанный, несун, новосел, переселенец, покоритель (целины, Вселенной, космоса), попутчик, поселенец, прогульщик, селькор, турксибовец, часовой (границ, рубежей, воздушных границ). И только на следующем, третьем этапе — как категория мотивационно-оценочная — бомж, камазята, невозвращенец, невыездной, несун, покоритель (целины, Вселенной, космоса), попутчик, прогульщик, часовой (границ, рубежей, воздушных границ), в интересующем нас случае — негативной оценки — бомж, невозвращенец, невыездной, несун, попутчик, прогульщик и т. п.

В данной работе, имея указанный порядок в виду, мы подошли к проблеме с другого конца — от негативной оценки, задавшись при этом вопросом, какие именно категории в отношении негативной оценки лиц можно считать характерными для советского языка или, шире, языка советской действительности, поскольку, то и другое — явления связанные, но не полностью совпадающие. Советский язык, скажем так, более узкая и специфически советизированная форма русского языка, хотя не только публицистически-официальная. Языком советской действительности можно было бы считать русский язык соответствующего периода, своими формами и использующимися значениями соотносящийся с тем другим обозначенным языком.

Прежде чем постараться представить в общих чертах другие возможные виды мотивационно-оценочных категорий, влияющих на распределение слов негативного обозначения лиц в языке советской действительности, с учетом дальнейших различий, обусловливаемых их подсемантикой, имеет смысл просмотреть все слова отобранной группы с суффиксом -ун, с тем чтобы выявить в них возможные смысловые категориальные проявления и оттенки, а также установить намеченное в начале анализа данной группы слов различие в степени их советизированности. Оставшимися не разобранными словами будут крикун, хрипун, шептун, плясун, пачкун и писун, по-разному распределившиеся в своих позициях в связи с отношением к общенародным значениям-коррелятам.

Крикун в своем советском значении (синонимы горлопан, горлохват) называет того, кто а) выступая публично, привлекает к себе нежелательное внимание, говоря при этом не то, что следует и что одобряется генеральной политической линией на данный момент, или б) своим криком, резкими, обращающими на себя выступлениями создает ненужное замешательство, сея сомнения, неуверенность, неодобрение в слушателях, читателях, прямо или непрямо направленные против тех, кто руководит, подрывая, тем самым, их авторитет, мешая осуществлению руководства. В представленных дефинициях можно выявить компоненты, себя повторяющие для советизированных значений. Компоненты эти имеют структурно-организующий и необходимый характер. К ним относятся проявляющий себя соответствующим образом субъект (1) и его проявление (2) с последствиями из него (3) в отношении социальных массивов (4) и тех, кто над ними и ими руководит (5) с точки зрения оценивающего, т. е. самого говорящего (6).

Интересующие нас оценочные категории концентрируются во втором компоненте, являющимся основой внутренней формы значения слова и, тем самым, его семантической мотивации. Проявление субъекта имеет отношение к тому, что связывается с представлением о Кричать: 1. Издавать крик (интересующий в данном случае как очень громкое, сильное, бурное проявление субъекта); 2. Громко говорить, громко сообщать что-л. (с точки зрения оценивающего важно не то, что при этом говорится и сообщается, а то, что это делается излишне громко и демонстративно, т. е. либо по неумению сдерживаться, вести себя разумно и взвешенно, либо с целью привлечь внимание к своей особе); 3. Звать громким голосом (т. е. взывать, призывать, обращаясь, — здесь также важно привлечение внимания к себе: идея зова как увлечения тех, кого зовут, за собой); 4. Громко, резко говорить, браня, выговаривая и т. п.; орать (неумение сдерживаться в своих негативных эмоциях, вести себя взвешенно, с соблюдением норм, с целью обличать ради самого обличения, высказывать недовольство, не имея ничего от себя предложить); 5. Много и подробно обсуждать что-л. злободневное (много, подробно и обсуждать значат в данном случае, прежде всего, неконструктивно, бесплодно, безрезультатно, т. е., в итоге, демонстративно и самоцельно, для привлечения внимания к себе); 6. Быть ярким свидетельством чего-л.; указывать на что-л.; привлекать к себе внимание, будучи слишком заметным, броским (в крикуне все эти признаки становятся средством негативной оценочности). Категория, которая проявляет себя в данном слове, может быть определена, таким образом, в отношении поведения определяемого ею субъекта-лица.

К той же оценочной категории относится и хрипун, обозначающий того, кто соответствующей манерой речи и пения, сдавленно-сиплым, хриплым, нечистым голосом, непрямо передает свое отношение к действительности и обществу, в котором живет. Если крикун в категории поведения связан с ее подзначением демонстративности, привлечения внимания к себе (поведенческий демонстратив), то хрипун проявляет значение отношения, в данном случае скрытого, передаваемого с помощью голоса, — поведенческий релятив (имплицитный и обобщенного типа, поскольку предполагает значением отношение неприятия советской системы и советского общества, образа жизни в целом, как таковых).

К тому же значению релятива оценочной категории поведения, но эксплицитного, т. е. явного, объявляемого, и не обобщенного, а элективного, т. е. нацеливаемого и выбираемого, типа следует отнести, из намеченных к рассмотрению, слово писун. Его оценочную семантику в интересующем нас ключе, как советизм, можно было бы определить таким образом: тот, кто, будучи недоволен отдельными проявлениями и недостатками советской системы, социалистического строительства и т. п., постоянными письменными обращениями и жалобами к соответствующим органам и инстанциям, под видом желания исправления, а на деле не понимая смысла и целей происходящего, отвлекает от выполнения стоящих задач, расстраивая и дезорганизуя работу руководителей разного уровня, нарушая, тем самым, стабильность действия той системы, к улучшению которой якобы в своих заявлениях стремится (на словах, не на деле). Писание его имеет характер недержания мочи: писун — тот, кто все время пишет, и тот, кто все время мочится, писает (обыгрываемое совмещение значений), — проявления постыдно-болезненного и неуправляемого, не контролируемого, не подвластного ему самому, но весьма досадного и неприятно-тяжелого для окружающих.

К оценочной категории поведения, но иного, не релятивного и не демонстративного, подзначения следовало бы отнести, из намеченных к рассмотрению, слово плясун. Его оценочность определяют уход, увлеченность, убегание от того, что волнует общество, чем живут советские люди, страна. Плясун не враг, не вредитель социалистического строительства, но посторонний, закрытый в себе, в своем увлечении, занятии, страсти, и потому не нужный и лишний в советском обществе элемент. Плясун прежде всего танцовщик балета, увлеченно танцующий, сконцентрировавшийся целиком на этом своем занятии, а через него фактически на себе. Самолюбование и страсть к своему занятию могут легко подтолкнуть его к стремлению начать искать страну и место, где он мог бы с большими пользой и выходом для себя отдаваться любимому увлечению и реализовать свою страсть к нарциссизму. Плясун, тем самым, отчасти, потенциально связан вторично с категорией места (что отражается также в значении самого глагола плясать «вращаться, перебирать ногами, подпрыгивать на месте, беспорядочно, хаотично колебаться, перемещаться, дрожать, трястись»). Однако определяющей для него остается черта поведения: плясать для него означает прежде всего вести себя не как все. Пляшет он, с одной стороны, потому, что ничего другого не может, это его занятие. Пляшет он потому, что таков характер его проявлений, обусловленный внутренней нестойкостью, неустойчивостью, не привязанностью, неумением держаться чего-то определенного, находить для себя в этом опору. Пляшет он еще потому, что тем самым он убегает — от себя такого, от проблем, от не удовлетворяющей его «я», не соответствующей ему действительности. И пляшет он, с другой стороны, потому, что, будучи или ощущая себя преследуемым, скачет и прыгает от карающего бича (ассоциативное отражение угрозы Ты у меня еще попляшешь! допрыгаешься! попрыгаешь!). Пляшет он еще, отчасти, рискуя, возможно в силу своего характера и своих пристрастий, играя с огнем, качаясь, вращаясь, перемещаясь по краю, над пропастью (плясать по краю, над пропастью, на краю, над обрывом), на границе возможного и дозволенного, вдоль протянутой линии, как своего рода границы того, что разрешено, но сомнительно в своей правильности, точнее того, что не явно запрещено или явно пока еще прямо не запрещено (колебательность, дрожание, трепетание глагола плясать: в руках плясать, руки пляшут). Равно как и того, что здесь и надежно и жизнь, с одной стороны, и там, ненадежно и потенциальная гибель и смерть, с другой: канатный плясун — канатоходец, рискующий жизнью, пляшущий на тонкой проволоке или веревке, отделяющей жизнь для него от смерти, единственно связывающей его с тем, что жизнь, другие люди и здесь. Сомнительности в оценке занятия придает также то, что плясать все же не танцевать, поскольку пляс, пляска, плясать означает, прежде всего, заниматься танцами, танцевать не профессионально. Плясать, в принципе, каждый может, пляшут не по необходимости, а от нечего делать и по зову души, от того, что свободны в данный момент от работы, других занятий, дела, а усталость не валит с ног, силы на это есть. Называя танцовщика плясуном, профессиональную его деятельность, его занятие характеризуют как несерьезное, особых квалификаций не требующее, от неумения ничего другого, безделья, скуки и внутренней пустоты, как форму ухода от важного, нужного и значительного, происходящего в обществе и в стране. Советскость, в целом не в слишком значительной степени, несколько скрыто и специфично, придается данному слову, проистекает в нем от позиции — того, кто оценивает, авторитетной, авторитарной, дающей право оценивать и судить: тот пишет (писун, писатель, писака, писарь, писарчук, бумагомарака, бумагомаратель, сочинитель, пачкун), а этот пляшет — плясун [чертов], вместо того, чтобы заниматься делом, тем, чем положено всем остальным, лишенным права себе самим выбирать занятие.

Плясун, тем самым, в связи со сказанным, можно было бы охарактеризовать как поведенческий дигрессив (лат. digredior, digressus sum «отходить, уходить, удаляться; уклоняться»). Последующие оттенки категориального подзначения выводятся на основе признаков слов той же группы, что позволяет установить имеющиеся в данном звене классифицирующие, характеризующие оценочные слова различия. Определение их требует достаточно подробного анализа немалого списка слов, что не входило в поставленную задачу.

Еще одно советизированное значение слова плясун «тот, кто пляшет, выплясывает, угодничает, лебезит перед начальством, стараясь ему угодить, всегда готовый по первому зову броситься выполнять любое желание и требование», это значение также относится к категории поведение и к той же третьей группе (от системы к субъекту-лицу), но с другим показателем, общим у данного значения слова с писун — поведенческий релятив эксплицитного и элективного типа. Поведение угодника-плясуна имеет явный, не укрываемый характер (отсюда его эксплицитность), направленный выборочно на того или тех, перед кем выплясывают (остальные объектом подобного проявления не являются), и, возможно, также выборочно, ради каких-то определенных целей, из чего следует элективность. Видимое отличие значений писун и плясун, равно как и двух разных значений слова плясун, состоит в занимаемой позиции оценивающего: с точки зрения институтива — представителя власти, структур, аппарата, системы, позиции авторитетной и авторитарной, и с точки зрения ингрессива (лат. ingredior, gressus sum «вступать, входить») — не носителя власти, представителя множества, элемента массива, втянутого в общий состав и, волей или неволей, являющегося частью советского социального целого. Дальнейшее отличие писун и второго плясун будет связываться с семантикой производимых действий, имеющих разный характер. Писать — письменно сообщать, информировать, изливать на бумаге некое содержание, имеющее следствием, под видом исправления системы, мешать, отвлекать от дела ее исполнителей, в конечном счете, вредить. И плясать — прыгать, скакать на месте, выписывая ногами перед начальством всевозможные выкрутасы и кренделя, с намеренной целью выслужиться, добиться расположения, что-нибудь себе получить, возможно и часто за счет другого (других), тем самым, косвенно, а нередко и прямо, этим другим (другому) во вред.

Указанная здесь двойственность в проявлении оценочной категориальной семантики, связанная с позициями институтива и ингрессива (стоящего над и находящегося в, внутри), возможно, имеет достаточно регулярный характер, представляя две взаимодействующих разновидности советского языка. Проявление той и другой наблюдается как в непосредственных реализациях двух значений единого слова, по-разному, нередко коррелятивно, связанных между собой, так и, практически в любом допустимом случае, потенциально отображая себя в словоупотреблениях, в узусе, речевых контекстах, типичных высказываниях, предполагающих соответствующую оценку.

Остающиеся два не разобранных слова — шептун и пачкун, — как представляется, можно было бы отнести к еще одной категориальной группе, выводимой по основанию отношение к действию. В словах подобного типа оценивается не поведение обозначаемого ими субъекта-лица, хотя поведение, как таковое, при этом не исключается. Оценивается их действие в смысле целенаправленного и (ли) прямо следующего из этого действия вреда. Референты слов этой группы в первую очередь агентивны, поскольку не просто ведут себя как-то, каким-то образом в том или ином негативно оцениваемом отношении, как плясун, писун, топтун, крикун, говорун, часто потому, что иначе не могут, такова их особенность и отличительная черта, а в большей или меньшей мере сознательно и намеренно действуют, делая это отнюдь не случайно, не потому, что ничего иного не могут и не по одной только природе своего «я». Отсюда б`ольшая сила их негативной оценки. Если слова типа плясун, писун, топтун, крикун, говорун содержат оценку пренебрежительно-снисходительную, возможно презрительную, неприязненно не одобряющую, насмешливо-раздраженную, злобную вследствие утомительности, надоедливости, однообразия и избыточности досадных и беспокоящих проявлений, то слова группы действия связаны с более сильными чувствами. Такими, как обличение, суровое осуждение, разоблачение, приговор.

Шептун оценивается как тот, кто за спиной, не публично, тайно и скрыто ведет подрывную деятельность, злобствует, критикует, клевещет, высказывает свое недовольство, нанося этим видимый и ощутимый вред и урон тому, на кого или в отношении и по поводу чего он шепчет. С позиции институтива это злобный и тайный враг, клеветник, распространяющий слухи и сплетни, подрывающие стабильность, порядок и в целом советский строй, сеющие в массах сомнения, неуверенность, неприятие, неодобрение, недовольство и страх. С позиции ингрессива это наушник, нашептыватель, доносчик, сексот, тот, кто тайно, скрыто доносит о чем-либо или о ком-либо по секрету на ухо начальству. Семантика глагола шептать задействуется при этом во всех своих возможных значениях: произносить что-л. тихо, шепотом, чтобы другие не слышали, на ухо, конфиденциально и за спиной; шелестя, как шум ветра в листьях, повсюду, негласно, неявно, неуловимо; передавая слухи, перенося секреты, наговаривая и оговаривая кого-л. перед кем-л. (шептать по углам); заговаривая как бы при этом, заклиная, колдуя и ворожа (шептать на воду, шептать на пагубу), из чего следует представление о действии подозрительном, связанном с тайными укрываемыми знаниями и нечистом по своему характеру, происхождению и в своих намерениях. Действие, которое можно было бы охарактеризовать, в ключе разбираемого, как акциональный субрутив (лат. subruo, subrutum «делать подкоп, подкапывать; подрывать, разрушать; портить, валить, опрокидывать») имплицитного (поскольку скрытый) и элективного типа (поскольку выборочно направленный).

Пачкун также двойственен. С точки зрения институтива это тот, кто своими высказываниями или произведениями марает, позорит, порочит советский строй, то общество и ту страну, которые его воспитали и выкормили, дали образование и т. д. Сила негативной оценки, следовательно, состоит, с одной стороны, в намеренном действии, имеющем смысл и цель опорочить, а с другой, в предательстве, желании очернить строй и систему, в которой вырос. С точки зрения ингрессива пачкун, прежде всего, аморален и в нравственном отношении нечистоплотен, своими действиями, при благоприятствующих условиях, готов опорочить и опозорить женщину в глазах окружающих, коллегу, приятеля в глазах начальства. Действия его могут иметь как намеренно-целенаправленный, так и не обязательно таковой характер, следуя из обстоятельств, желания выслужиться, предстать в выигрышном свете за счет других, просто из удовольствия кого-то запачкать, унизить, почувствовав при этом свое превосходство, силу и власть над другими. Так же как и в институтиве, пачкун ингрессива имеет две стороны — внутреннее стремление, неодолимую тягу марать и грязнить, и неразборчивость, проявляющуюся в безразличии к объекту и месту такого действия, — то, что рядом, близко, что окружает, кому и чему обязан, к кому и к чему должен испытывать чувство признательности, привязанности, уважения, почтения, благодарности. В основе категориального определения слов рассматриваемой разновидности лежит характер направленно-воспринимаемого действия (действий) субъекта-лица. В связи с этим данное слово также можно определить как акциональный субрутив, но, в отличие от предыдущего, — эксплицитного, поскольку открытого, не укрываемого, и обобщенного, не элективного, типа (ко всему окружающему как таковому, а если реально, то на кого или что попадет).

Итак, как следует из просмотренной группы слов, мотивационное отношение советизированных единиц негативной оценки при обозначении человека непосредственно опирается на семантику и коннотации не столько общенародных своих коррелятов (что, впрочем, никак не исключено), сколько тех слов, в рассмотренных случаях соответствующих глаголов, с которыми они связываются отношениями производства — в параллель к разговорному корреляту либо через него. В любом случае поддерживающая коннотативная, ассоциативная и смысловая связь с глаголом оказывается сильна и весьма ощутима. При этом глагол составляющими едва ли не всех характерных своих значений так или иначе участвует в формировании оценочной семантики получаемой советской лексемы. Оценочные слова общенационального разговорного языка, если они по своим значениям не совпадают с советизированными, присутствуют по отношению к ним дополнительным, иногда не всегда ощущаемым фоном, не обязательно осознаваемым в своей семантике в употреблении (хотя подобные соотношения могут быть разными). Покажем это на примере рассмотренных слов шептун и плясун:

Шептун 1. «скрыто клевещущий на советскую власть» <Шептать 2-го и др. знач.

2. «наушник, доносчик начальству, сексот» <Шептать на ухо, в уши

Шептун 1. «тот, кто шепчет, говорит тихо, шепотом» <Шептать 1-го знач.

2. «тот, кто распространяет слухи и сплетни» <Шептать 2-го знач.

3. «знахарь, колдун» (устар.) <Шептать 3-го знач.

Шептун 1-го значения советского языка следует из 2-го общеразговорного значения, совпадает с ним, напрямую при этом соотносясь с соответствующими значениями глагола; 1-е и 3-е знач. присутствуют дополнительно.

Плясун 1. «танцовщик балета, способный покинуть страну» <Плясать 1-го и др. знач.

2. «угодник перед начальством» <Плясать перед кем, под чью-л. дудку

Плясун 1. «тот, кто пляшет, умеет плясать» <Плясать 1-го знач.

2. «о том, чьи движения напоминают пляс» <Плясать 2-го знач.

Плясун 1-го значения советского языка в большей мере семантически и оценочно связан с семантикой и коннотациями глагола, хотя и выводится из 1-го значения существительного, которое не содержит всех тех оттенков и коннотаций, которые характерны глаголу — неутомимый п., зажигательный п. Как разговорное, не отмечаемое словарями, следовало бы отметить значение «плохой танцовщик-профессионал, не умеющий танцевать хорошо, как надо», на базе которого и появляется соответствующий советизм, развивая оттенки, связанные с увлеченностью, уходом в единственное занятие и в себя с возможностью «пляски отсюда», т. е. убеганием из страны (семантика поведенческого дигрессива).

Это последнее обстоятельство, как представляется, и составляет условия перехода лексемы общенародного языка и становления ее единицей советского узуса. Границы подобного перемещения связываются с приобретением единицей тех семантических и коннотативных признаков, которые следуют из семантики и коннотаций советского языка, представляющего собой в этом своем отношении особым образом организованную, концептуальную парадигмосистему, устроенную по типу картины мира, языковой советской картины мира как таковой. В связи с этим полное и обстоятельное определение единиц-советизмов неизбежно должно предполагать отнесение к этой системе, соотношения, следствия, отражения и связи с ней. Некоторые семантические черты и признаки данной системы были в предпринятом до сих пор анализе выявлены и при описании единиц учтены. Система складывается, по крайней мере действующий ее в связи с рассмотренным материалом фрагмент, из отношения opus finitum (наиболее важного, отправного и целевого, ее компонента — советский строй, режим, институты, строительство социализма) к субъекту-лицу, из отношения социального множества, общества, социума к субъекту-лицу и из обратных соотношений (см. табл. в предыдущей статье). Данные отношения, формируя группы, определяют степень советской актуализации, а тем самым, отчасти, степень советизированности языковой единицы. Влияют на эту степень, определяя одновременно ведущие категориальные признаки и их подзначения, также связанные с фрагментом языковой советской картины мира, являющиеся его составляющими, выведенные и проиллюстрированные в своих отражениях отношения места, знания, поведения, действия. Отношения эти, являясь общими для советской картины мира в целом, на последующих уровнях своего уточнения становятся средством типологического описания семантики языковых единиц, что также было показано на некоторых примерах (поведенческий демонстратив, релятив, дигрессив, имплицитного / эксплицитного, обобщенного / элективного типа и пр.).

Степень советизированности единицы обусловливается нередко узуальными и темпоральными предпочтениями, степенью актуализированности к политическому моменту соответствующих, ей приписываемых или уже в ней имеющихся, коннотативных значений. Следы таких состоявшихся предпочтений могут затем сохраняться, оставаться в ней и после деактуализации. Из выбранных к рассмотрению двенадцати слов на -ун порядки подобного узуального распределения можно было бы обозначить следующим образом:

1. Единицы первой, наибольшей степени советизированности: несун, болтун, топтун / топотун.

2. Единицы второй такой степени: летун, крикун, говорун.

3. Единицы третьей степени: шептун, плясун, писун, пачкун.

4. Единицы четвертой степени: хрипун, попрыгун.

Что реально влияет на эту степень, какие языковые признаки? Опуская все остальные возможные и подробно рассмотренные ранее как категориальные и имеющие отношение к парадигмосистеме, хотелось бы обратить внимание в данном месте еще на одну черту. Это степень оторванности, изолированного присутствия и восприятия в языковом сознании говорящего соответствующего оценочного значения слова советского языка в отношении значений того же слова, но общеязыковых. Критерий подвижный и относительный. Влияют на него, во-первых, появление слова как новообразования советского языка (несун) и потому невозможность установления для него соответствующих корреляций с общеязыковыми значениями. Во-вторых, развитие очень значительных, актуальных и в какой-то период времени весьма активных семантических и коннотативных признаков, делающих слово определяющим знаком-символом соответствующего этапа и связанной с ним политики (болтун). В-третьих, значительное лексическое смещение, возможно заимствование из не общенародного языка (диалект, жаргоны), и оттеснение общеязыковых значений того же слова на периферию, вытеснение их с точки зрения активности и актуальности (топтун / топотун для устной формы советского языка). Что касается слов второй степени, то их соответствующие употребления характеризует незначительная степень смещенности общих значений, часто даже не воспринимаемая в своем довеске, ощущение советизированного значения в реализации, часто следующей из фразеологизованных сочетаний: летать с одного места работы на другое — летун; кричать с трибуны, на митингах, на каждом углу — крикун; говорить вместо того, чтобы дело делать — говорун. Единицы третьей степени характеризуются нередко специфической ограниченностью употребления, не общей распространенностью в языке советской действительности, особенностью и непритязательностью, возможно грубой, окраски, исключающими их из форм официально публицистического использования как основного и наиболее характерного для советского языка: плясун, писун и пачкун, характерные прежде всего для речи партийно-номенклатурных работников и сотрудников органов наблюдения, шептун — как очень резко окрашенное и потому ограниченное в своем использовании значение. Единицы четвертой степени могут быть охарактеризованы в целом как малоупотребительные в соответствующих советских значениях, требующие контекстов и ситуаций, возможно поэтому не очень воспринимаемые и распознаваемые как единицы советского языка: хрипун предполагает понятным из ситуации референтом какого-нибудь несоветского духом барда, певца, поэта, вещающего из-за границы по радио диктора, эмигранта; попрыгун фигурирует как синоним слова летун, как его замещение, нередко при этом в общем контексте.

Рассматривая характер негативной оценки при обозначении человека в языке советской действительности с точки зрения составляющих эту оценку категориальных обоснований, стоит, по-видимому, также задуматься над тем, существует ли нечто общее, что объединяет все эти признаки, мотивируя определенным образом самоё такую оценку. Это общее, если оно существует, должно быть связано с языковой советской картиной мира и отражать магистральную линию ее отношения к человеку, к его позиции, месту внутри себя, фактически быть воплощением советского взгляда на человека, концепции человека как таковой. Отвлекаясь от всех возможных и не случайных в данном случае ассоциаций по поводу колесика-винтика общей системы, участия в общем процессе и деле строительства социализма как его составляющая необходимая часть, по поводу благонадежности и лояльности, готовности быть и служить, по поводу преданности и самоотдачи как требования, предъявляемого к каждому и отдельному представителю общества и коллектива, необходимо выявить признаки, которые отражаются в коннотативной семантике исследуемых единиц. Выявить мотивирующую основу категориальной системы оценки. Подобной основой, как позволил установить анализ отобранного для изучения материала, могло бы быть невхождение человека как единицы, лица в организуемое, собираемое, объявляемое советское целое, его несоветскость, несоответствие, по тому либо иному категориальному основанию (и это основа исследуемой категориальной парадигмосистемы), формируемому образу требуемого общественного коллектива. Признак этот можно было бы назвать декорпоративностью, поскольку предполагаемой и желательно-требуемой его противоположностью, как позитив, являлась бы корпоративность — вхождение и соответствие, согласованность с декларируемым общим — opus finitum как его достигаемая цель, организуемым для достижения этой цели состоянием общества (социального множества), объявляемыми к осуществлению действиями и процессами для достижения цели, определяемые как действия и процессы совместные, т. е. опять-таки корпоративные.

Декорпоративность как минус, ущерб, негатив в отношении человека, его неспособность или же нежелание быть заодно с направляемым к осуществлению поставленной цели общественным коллективом, имеет свои причины и основания, которые должны быть выявлены и обозначены. В этом и состоит смысл негативной оценки, и это же составляет основу ее дальнейшего категориального различения. Рассматриваемая негативная оценочность в отношении человека, в дальнейших ее различениях и уточнениях, становится способом дифференциации социального множества, используемого как инструмент и как средство для достижения политических целей, способом селективного, выборочного и сортирующего отношения к человеку. Важно определить и сказать, кто есть кто в отношении opus finitum и того, что с ним связано, что может влиять на его желаемое и направляемое осуществление.

В связи со сказанным выявляемые категориальные основания и их подзначения не могут быть безразличны к порядку и месту в системе, будучи отражением декорпоративности в той или иной позиции негативно оценивающего, отнюдь не случайным образом, взгляда. Однако прежде чем пробовать установить их места и порядок в системе, отношения друг к другу и в общей связи, необходимо представить все категориальные основания, которые в ходе анализа оказалось возможным установить.

Таких оснований получилось семь. Четыре из них — отношение к месту, знанию, поведению, действию — при рассмотрении слов с суффиксом -ун себя проявили. Еще одно составило категориальный признак отношения к обладанию и два, несколько отстоящих в своей позиции к пяти остальным, были названы кумуляцией и презенцией. Прежде чем дать необходимую характеристику с определением каждого из семи оснований и установить их порядок в системе, представим их для начала в виде дифференцирующих признаков групп:

Место: несун, летун, попрыгун, топтун / топотун, невозвращенец, нарушитель (границы), перебежчик, окруженец.

Знание: болтун, шпион, доносчик, переносчик (слухов), клеветник, сыщик, сексот, осведомитель, информатор, трансформатор, агитатор, фальсификатор, инсинуатор, просветитель, разглашатель, громкоговоритель, выдумщик, фантазер, прорицатель, пророк, догматик, вульгаризатор, эпигон, начетчик, попугай, стукач, дятел.

Поведение: крикун, хрипун, плясун, писун, говорун, пьяница, прогульщик, подхалим, аллилуйщик, писака, авантюрист, делец, предприниматель, сочинитель, писатель, графоман, бумагомаратель, бюрократ, чиновник, чинуша, стиляга, перевертыш, последыш, позер, службист, аккуратист, политикан, обещалкин, пораженец, паникер, интеллигент, перестраховщик, волынщик, комплиментщик, жалобщик, нытик, шкурник, ловчила, ловкач, потребитель, антиобщественник.

Действие: шептун, пачкун, пасквилянт, наушник, бракодел, саботажник, авральщик, штурмовщик, срывщик, порубщик, лакировщик, полировщик, антисоветчик, диверсант, провокатор, халтурщик, предатель, зажимщик, прижимщик, критикан, очковтиратель, поклепщик, подговорщик, наговорщик, анекдотчик, мироед, кровосос, кровопийца, живодер, мародер, отравитель, поджигатель, вредитель, расхититель, соглашатель, вымогатель, членовредитель, хулитель.

Обладание: взяточник, мешочник, перекупщик, валютчик, фарцовщик, карманник, шабашник, рвач, хапуга, хищник, барышник, стяжатель, пенкосниматель, нэпман, фабрикант, спекулянт, барыга, куркуль.

Кумуляция: лишенец, лавочник, обыватель, мещанин, иждивенец, трутень, дармоед, паразит, буржуй, единоличник, подкулачник, хозяйчик, господчик, попутчик, алиментщик, церковник, частник, собственник, мелкий собственник, гебист, отщепенец.

Презенция: левак, кулак, беляк, дворянчик, купчик, оппортунист, военспец, пацифист, аппаратчик, комитетчик, диссидент, отказник, лабазник, наемник, подзаборник, сожитель, служитель (культа), оппозиционер, бывший, примазавшийся.

Место в исследуемой системе рассматривается как отношение к некоторому пространству, локализация самого субъекта-лица либо объекта взаимодействия с ним со стороны субъекта, позиционное, точечное, отмеченное в границах субъектного проявления. Место может определяться как важное или неважное при характеристике, влияя тем самым на соответствующие подзначения внутри данной группы: как территориальное советское целое, актуализированное к его пересечению (нарушитель) и оставлению (невозвращенец); как место производственного участия советского коллектива (несун, летун, попрыгун); как локус пространственного самовосприятия субъекта с представлением о нарушении, вторжении в него со стороны советского органа наблюдения (топтун / топотун) и т. п. Признаками места, тем самым, становятся а) способ пространственной реализации, восприятия, протяженность — территориальное целое, место-объект (помещение, территория), точка / точки пространства; б) наличие актуальных либо неактуальных границ с точки зрения возможного нарушения, пересечения, удаления; в) отмеченность либо неотмеченность присутствием либо участием на нем социальных множеств, других субъектов; г) единичность / множественность / безразличие актуальной проекции к территории, месту-объекту, точкам пространства (скажем, несун, невозвращенец, перебежчик для первого подзначения; летун, попрыгун для второго; топтун / топотун для третьего); д) отношение к аутоперцепции субъектного «я», восприятие / невосприятие места как своего / чужого.

Знания определяются как сведения, информация не общего характера, известные одним и не известные другим. Как укрываемые, не объявляемые, они становятся объектом установления, разглашения, передачи и слежки. Как не укрываемые — распространения, оповещения, пропаганды, искажения, преувеличения, обмана и лжи. В структурном своем отношении знания устроены подобно категории места, т. е. для них допустима возможность иметь позиционный характер, отмеченный границами проявлений субъектов (субъекта); быть важными или неважными в отношении содержания; представлять отношение к целому (государственная тайна, советская идеология, сведения, касающиеся всей страны), к какой-то части (сведения, касающиеся отрасли, местности, предприятия, коллектива, группы лиц); к отдельному субъекту-лицу. Для знания также существенным оказывается пересечение, нарушение границ в смысле закрытости, не общей известности, ограничения к распространению. Третий признак (отмеченность / неотмеченность присутствием либо участием субъектов для места) у знания получает вид, также исходно связанный с субъектной отмеченностью, но интерпретирующийся в аспекте способности / неспособности эти исходные знания, сведения правильно применить (догматик, эпигон, вульгаризатор, начетчик, попугай). Четвертый и пятый признаки (единичность / множественность и отношение к аутоперцепции «я») на уровне языковых значений для данной категориальной группы не актуальны, хотя способны себя проявить в речевой ситуации.

Поведение можно интерпретировать как свойство по проявлению, характеризующему субъекта и отличающему его от других. Свойство это воспринимается, во-первых, в отношении того, как ведет себя данный субъект, и, во-вторых, в отношении чего он себя так ведет. То есть, иными словами, какое несоответствие желаемому образу инкорпоративно-советского поведения и в отношении чего конкретно в советской действительности дает себя в нем обнаружить. В каждом отдельном случае отклонение от желаемого норматива к чему-то ведет, что-то за этим стоит и из этого может следовать. Крикун своими громкими выступлениями, намеренно или нет, дестабилизирует сложившийся status quo. Хрипун своим неприятным скрипучим голосом на самом деле не принимает советской действительности, не соглашается с ней, объективно — ее отрицает. Плясун, увлекаясь своим занятием, делает вид, что не замечает того, что должно занимать советского человека, уклоняясь, тем самым, от дела строительства социализма. Писун, обращаясь письменно с жалобами в инстанции, недоволен, поскольку видит кругом недостатки, концентрируется на них и отвлекает от настоящего дела. Говорун говорит много лишнего, чего не следует говорить, дезорганизуя, тем самым, и отвлекая. Пьяница, также как и плясун, является уклонистом: посвящая время и силы питью, выключает себя из общего дела, дезорганизуя к тому же других. Прогульщик отлынивает от дела и также дезорганизует. Подхалим, выслуживаясь перед начальством, стремится использовать свое незаслуженно получаемое таким образом положение не на пользу общему делу (тем самым, также и уходя от него), а в личных целях. Аллилуйщик излишними восхвалениями также дезорганизует и отвлекает от выполнения стоящих задач. Писака, как говорун, писун и плясун, много, возможно лишнего, возможно также, что увлеченно, пишет, вместо того чтобы, как все другие, работать и остальным не мешать. Авантюрист, прежде всего политический, дестабилизирует своим безответственным и лично заинтересованным поведением сложившуюся систему преемственности и отношений в руководящем звене. Делец, равно как и предприниматель, увлеченный собственными интересом и выгодой, в отношении общего дела строительства социализма, личных выгод не предполагающего, оказывается в лучшем случае лицом бесполезным. Сочинитель, писатель, как крайняя степень того же самого графоман, определяются в интересующем нас ключе в том отношении, что, занимаясь своим поглощающим их занятием, самодостаточны и автономны, воображая, что что-то там значат, а общее, выполняемое всеми дело их не касается и им для самореализации и самооценки не нужно: Подумаешь, там какой-то писатель! Вот еще (тоже мне) сочинитель (создатель, изобретатель, первооткрыватель и пр.)!

Поведение, таким образом, оценивается в отношении замещения и выключения. Замещения лицом-субъектом общей, корпоративной деятельности, связанной с провозглашаемой финитной целью — строительством советского общества и социализма, с выключением себя из нее, деятельностью другого рода, как правило, субъективной и личной. То есть, тем самым, деятельностью значительно более низкого уровня и значения и, к тому же, как следствие, декорпоративной. Направления такой оценки связываются с дестабилизацией, неприятием (дезакцептацией), уклонением (дигрессией), нарушением в правильном действии и структуре (дезорганизацией) — советской действительности как таковой в ее целостности, сложившихся, свойственных ей, в том числе и общественных, отношений, характерных положений момента, руководящих органов, институтов и аппаратных структур, процессов функционирования и формирования в проекциях к видам и формам деятельности. Дополнительными, хотя существенными в отношении оценки, становятся для категории поведения такие признаки, как избыточность, интенсивность и неоправданность. Оцениваемое как негативное, кроме того, что связано с той или иной содержательной составляющей — дестабилизация, дезакцептация и т. п. действительности как целого, ее общественных отношений, руководящих органов, аппарата и пр., — может быть еще и усилено, проявлять себя чересчур активно, в избыточно-преувеличенной форме (писун, писака, крикун, аллилуйщик, бумагомаратель, стиляга, паникер, аккуратист, службист, нытик, ловчила) либо с претензией, не соответствующей способностям или действительному положению вещей (графоман, позер, комплиментщик, перестраховщик).

Действие, по сравнению с поведением, более сильная составляющая рассматриваемой парадигмосистемы. В отличие от поведения, выступающего как характеристика свойства субъекта, себя тем или иным образом, вольно или невольно, намеренно или нет, проявляющего, действие представляет умышленный и сознательный вид агентивного проявления субъекта, как опосредованно, так и непосредственно направляемого им к совершению вреда. Вред этот может быть подрывным (субрутив) — шептун, пачкун, пасквилянт, наушник, наговорщик, поклепщик, предатель, хулитель, соглашатель; портящим (корруптив) с точки зрения искажения — антисоветчик, анекдотчик, провокатор, халтурщик или срыва — бракодел, саботажник, авральщик, штурмовщик, срывщик, диверсант, растратчик, членовредитель; ломающим, уничтожающим (деструктив) — порубщик, отравитель, поджигатель, вредитель; скрывающим истинное положение вещей (обскуратив) — лакировщик, полировщик, очковтиратель; посягающим на достоинство, честное имя, добро и неприкосновенность (инвазив) — мародер, живодер, мироед, кровосос, кровопийца, шантажист, вымогатель. Вред может иметь в виду или быть прямо нацеленным на советский строй как целое, на отдельные его составляющие, корпоративную деятельность советского общества в различных ее проявлениях, а также на благополучие, здоровье и жизнь советских людей.

Обладание связывается с незаконным или неодобряемым получением, присвоением, приобретением в собственность, прежде всего материальных, благ, представляющим собой результат используемой позиции — взяточник, хапуга, пенкосниматель, нэпман, фабрикант, деятельности, связываемой с обманом, перепродажей — мешочник, перекупщик, фарцовщик, барышник, нарушением законов — валютчик, шабашник, воровством — карманник, обусловленный свойством лица-субъекта — рвач, хищник, стяжатель, барыга, куркуль. Смысл негативной оценки концентрируется вокруг посессивности декорпоративного типа, в ущерб и за счет других, в том числе и в первую очередь советского общества и его членов. Отсюда намеренно социализируемый и потому в итоге своем связываемый с финитной деструкцией (для opus finitum) характер, приписываемый категории обладания. Тот, цель которого обладать и присваивать, вместо того чтобы участвовать в общем деле строительства социализма, отступает от корпоративного принципа вхождения в организуемое социальное целое и партиципации в нем, направленной на достижение общей цели. Отсюда три получившихся и взаимосвязанных подзначения, как субъективных препятствия к необходимому состоянию — изначальное свойство субъекта, его деятельность и позиция, которую он, занимая, использует не во благо общему делу, а ему вопреки. Обладание, тем самым, становится своего рода обратным отображением, отрицанием предлагаемой позитивной модели советской действительности, воплощаемой в общественной деятельности, и положения субъекта в ней, затрагивая ее входящие составляющие — квалитатив, узитатив и ситуатив.

Два оставшихся категориальных признака находятся в отношениях взаимной соотнесенности. Как концентрирующий, вбирающий в себя, заряженный антиобщественный декорпоративный, враждебно настроенный (возможно, потенциально) элемент — кумуляция. И как элемент, подобным же образом себя проявляющий, но центробежный, и потому направленный из себя, не внутрь и не внутри себя. Признак, в большей мере связываемый, в отличие от предыдущего, не столько со свойством и психологией, сколько с позицией, отнесенностью, и потому называемый презенцией в отношении оцениваемого субъекта-лица. В этом последнем случае лицо определяется не как носитель чуждой и декорпоративной в советском значении и понимании общественной психологии и социальных идей (кумуляция), а как представитель чуждой социализированной структуры, как презентивный, а не кумулятивный ее элемент. Структура эта может восприниматься как то, что находится вне или существовало до созидаемой советской социальной структуры, равно как и то, что внутри нее представляет собой ее отрицание, неприятие и антиструктуру — организованную, воображаемую или индивидуальную (неучастия, невхождения, противопоставления себя ей).

В отношении кумуляции это могут быть исключенный из структуры советского корпоратива и потому потенциально опасный как затаившийся враг — лишенец, буржуй, подкулачник (с точки зрения институтива), гебист (с точки зрения ингрессива), носитель декорпоративной общественной психологии в силу каких-либо социальных — лавочник, обыватель, мещанин, единоличник, хозяйчик, господчик, церковник, частник, собственник, мелкий собственник, либо индивидуальных причин — иждивенец, трутень, дармоед, паразит, отколовшийся, уклоняющийся, колеблющийся, сам себя исключивший, не (до конца) признающий советских принципов и общественных норм — попутчик, алиментщик, отщепенец.

В отношении презенции значения подразделяются следующим образом: представитель внешнего несвоего, несоветского, открытый и явный — беляк, дворянчик, купчик, лабазник, наемник, скрытый, неявный — военспец, пацифист, служитель (культа), представитель внутреннего несвоего, несоветского, открытый и явный — кулак, оппортунист, диссидент, отказник, оппозиционер (с точки зрения институтива), аппаратчик, комитетчик (с точки зрения ингрессива), скрытый, неявный — левак, бывший, примазавшийся, подзаборник, сожитель.

Семь представленных категориальных значений отображают устройство парадигмосистемы советизированного языка, которая действует как основа для соответствующего производства и восприятия смыслов, т. е. как его генеративная и перцептивная база. Семь этих значений связаны отношениями, позволяющими, с одной стороны, определять их в системном единстве, с другой, — устанавливать группы и виды взаимных соположений, с дальнейшими уточнениями в подгруппах и подзначениях. Семь значений, как следует из их рассмотрения, имеют три объединяющих их основания, по которым они могут быть объединены соответственно месту в общей системе.

Первым таким основанием, объединяющим категории места и знания, будут границы и протяженность с различием конкретного (место) и отвлеченного (знания). Конкретное воплощает и обнаруживает себя как пространство, т. е. протяженность, субъектного проявления в границах определяемой территории или точки (точек). Отвлеченное — как информация, т. е. некое содержание (объем, протяженность) в границах не объявляемого, скрываемого, или, напротив, распространяемого, предназначаемого к оповещению, — как объект субъектного проявления.

Категории поведения и действия объединяются по основанию субъектного проявления, различаясь по признакам свойство (поведение) и акция (действие). Тем самым, с одной стороны, категории этого основания могут быть определены во взаимном соотношении — статичный носитель признака по проявлению в привычном занятии, действии, деятельности (поведение) и динамичный, активный производитель, или агент (действие). С другой, эти две категории статичного и динамичного проявления субъекта связываются с двумя предыдущими — местом субъектного проявления, проекцией данного основания к пространству, в его границах и протяженности, и знаниям как отвлеченному объекту субъектного проявления и существующему, также как место, в своих абстрактных границах и протяженности.

Третьим основанием будет отношение к структуре социума, объединяющее категории обладания, кумуляции и презенции. Обладание при этом характеризуется с точки зрения субъектного проявления к общему, с пребыванием, нахождением субъекта внутри. Кумуляция и презенция — в отношении к социуму как исключенное / исключившее себя из него (кумуляция) и как находящееся вне / внутри него несвое (презенция).

Пять оснований образуют группу субъектного проявления — место, знания, поведение, действие, обладание, противопоставляясь кумуляции и презенции как основаниям субъектной позиции и субъектного отношения к структуре социума. Обладание, включая признаки субъектного проявления к социальной структуре, объединяет и связывает те и другие, выполняя роль своего рода центра. В зависимости от способа представления описываемой категориальной системы соотношения ее составляющих могут быть разными, но центр (обладание) и ось (презенция, обладание, кумуляция) сохраняются. Одним из возможных видов подобного представления может быть следующий:

Левая часть построения связывается со статическим, правая — с динамическим в проекции к проявлению субъекта. Верх модели тяготеет к пассивности и отвлеченности, низ — к активности и конкретности. Осевая отображает связи и переходы от левой, статической составляющей к правой и динамической. Центр — от пассивности и отвлеченности к активности и конкретности. Следствия из указанных соотношений отображают себя в семантике коннотативно-оценочных обозначений, связанных между собой и включающих часто общие компоненты, по-разному организуемые в своих составляющих, с разной долей участия статического и динамического, пассивного и активного, отвлеченного и конкретного сопровождений.

Возможны также другие проекции определяемой модели, связанные с иным характером представления категориальных соотношений. В качестве иллюстрации покажем две из них:

Данный вид отражает по горизонтали ось перехода от статического к динамическому в модели. Обладание, помещенное в центре, одновременно втягивает с себя и из себя испускает семантику всех остальных категорий, устанавливая их симметричные соотношения: Место — Действие, Знания — Поведение, Кумуляция — Презенция. По горизонтали — через посредство того, что ближе (Знания, Поведение), устанавливаются соотношения с тем, что второе и дальше (Место, Действие) и что, в свою очередь, направляется, связано и непосредственно взаимодействует со своим ближайшим и с центром как опосредующим. По вертикали центр выступает как регулятор верха и низа, определяя центробежно-центростремительный смысл проекций того и другого.

В этом случае модель определяет соотношение Знаний и Поведения как отвлеченных признаков в их отношении к конкретным Месту и Действию, также связанным между собой, и находящихся через включающее их семантику Обладание в регулируемых и симметрично определяемых отношениях к Кумуляции и Презенции.

Выступая концептуальным обоснованием производства и восприятия смысла, модель не может рассматриваться в своих составляющих как прямое отображение и воплощение в семантике слов. Существуя в языковом сознании сама по себе, она является способом отражения, интерпретации и восприятия внеязыковой действительности, в категориальных своих значениях и подзначениях становясь оформителем нереферентивной части негативно оценочного значения слова советского языка, по типу объединяемых в словоформе грамматических категориальных значений (студентом — муж. р, одуш., ед. ч., твор. пад.), но не для формы слова, а для советизированного его значения, советизированной формы смысла.

Покажем это на некоторых примерах, взяв для этого слова общего подзначения.

Попутчик: тот, кто временно и только внешне примыкает к какому-л. общественно-политическому движению (преимущественно в эпоху подготовки социалистической революции в России и социалистического строительства в СССР). Попутчики революции. Мелкобуржуазные попутчики. | О группе писателей, выходцев из непролетарской среды, в основном поддерживавших политику советского государства в 20—30 годах.

Кумулятивный потенциальностный дигрессив.

Структура данного определения состоит из референтивной («тот, кто») и предицирующей (все остальное) части. Референтивная часть предполагает обозначением лицо по каким-то признакам, отличающим его от других. Предицирующая содержит смысл этого отличия, распадающийся на три составляющих: обстоятельственную образа действия («временно или только внешне» в определении), собственно предикат («примыкает») и объектную («к какому-л. общественно-политическому движению»). Определение представляет структуру развернутого высказывания, само определяемое слово, тем самым, также может быть интерпретировано как высказывание, но свернутое, с подразумеваемыми имплицитными компонентами. Какова роль тех компонентов, которые делают слово, как свернутое оценочное высказывание, словом советского языка? Это первый вопрос, на который следовало бы постараться ответить. И второй — каковы роль и место тех компонентов, которые рассматриваются в данной работе как категориальные оформители советизированного оценочного значения?

В разбираемом примере, в отличие от многих толкуемых других, советизирующие слово факторы и компоненты, представлены в скобках и в явном виде («преимущественно в эпоху» и т. д.). Это прежде всего фактор времени — начальный этап строительства социализма в России и СССР (20—30-е годы, как следует из дальнейшего), т. е. показатель периода активного употребления, использования значения слова в активе, узуальный и внеструктурный. Хотя и не безразличный в идеологическом отношении, поскольку это было не просто время, а время подготовки социалистической революции и социалистического строительства в России и СССР. Отсюда второй и третий советизирующие показатели значения разбираемого слова: отношение к opus finitum (финитность как категориальный признак) — социалистическая революция и социалистическое строительство — и отношение к системе (советский государственный строй) и ее социальному множеству (советское общество).

Советизирующие разбираемое значение факторы и компоненты концентрируются, как следует из рассмотрения, в объектной составляющей предицирующей части определения («к какому-л. общественно-политическому движению»), замещая его собой, из неопределенного и относящегося потенциально к любому движению делая его определенным, привязанным и включенным, втянутым в советскую парадигмосистему. Элемент «какому-л.» следует понимать как тому, которое стало инициатором и реализатором социалистической революции и социалистического строительства в России и СССР, т. е. большевизму. Элемент «общественно-политическому движению», соответственно, как тому, которое реализовало себя как совершившее социалистическую революцию и строящее социализм, т. е. всему тому, что является общественно-политической силой, все это осуществившей и осуществляющей — всего того, что поддерживает, иными словами, большевизм, а с ним советский строй и советскую власть или является ею.

Категориальные оформители разбираемого советизированного значения слова попутчик устанавливают, с одной стороны, отношение — несоветское, антисоветское, не включенное, исключенное и т. п. в своих разновидностях, определяемых в границах признака декорпоративности, и которое может быть явным, а с другой, уточняют характер его проявления и действия для обозначаемого словом субъекта-лица, который может быть далеко не явным и не очевидным. Если первое определяется и уточняется из предикатной части определения: тот, кто временно или внешне примыкает к делу строительства социализма в СССР, — то второе является следствием более дифференцированной процедуры. Примыкает, не будучи органическим элементом, т. е. являясь тем, кто себя не включает, не полностью чувствует единицей целого и не до конца, не все для себя признает, стоит как бы рядом с ней — кумулятив. Примыкая внешне и временно, т. е. будучи только рядом и около, наблюдая со стороны, постоянно внутренне для себя оценивает, что-то признавая и принимая, а что-то не одобряя и с чем-то не соглашаясь. Потому, при какой-либо неудаче социалистического строительства (серьезной и неизбежной или только временной и переходной — оценка его субъективна), при накоплении критической массы для себя в советском строе не признаваемого, будучи и чувствуя себя в структуре советского общества посторонним, он может, при подвернувшемся случае или без такового, но уже не поддерживая, не принимая все наблюдаемое и происходящее в СССР, от всего этого и отойти — потенциальностный дигрессив, основанный на повышенном субъективном начале, противоположном и чуждом корпоративности.

Алиментщик: Разг. тот, кто платит алименты — денежные средства, которые в установленных законом случаях должны предоставляться родственником нетрудоспособному члену семьи, детям.

Представленное значение не советизированное по виду, мало того, оно, кроме пометы разг., не содержит признаков коннотации и не выглядит как оценочное. И в том и в другом отношении поэтому должно быть уточнено, поскольку в употреблении ему свойственны все эти признаки.

Алиментщик определяется в нескольких отношениях. Во-первых, как бросивший жену с детьми, а потому безответственный, легкомысленный человек, плохой отец, семьянин и некудышний муж и мужчина. Происходит, тем самым, сужение значения по сравнению с определением: не всякий, кто платит, как родственник, нетрудоспособному члену семьи, а только отец на оставленного им ребенка, детей. Во-вторых, как уклоняющийся, обычно и часто, от алиментной уплаты, скрывающийся и скрывающий от судебных органов, исполнителей и бывшей жены действительные размеры своих доходов, место работы и проживания, в связи с этим нередко часто меняющий то и другое, выдавая себя безработным, бездомным и не обеспеченным. В-третьих, как следствие, очень непривлекательный как партнер и возможный супруг для повторного брака. В-четвертых, непостоянный и ненадежный, а потому нередко часто меняющий и бросающий женщин, беременных или с детьми, многодетный отец без детей и семьи. В-пятых, тот, который отцовское воспитание, участие, чувства и все остальное необходимое детям заменил им на деньги, раз в месяц выплачиваемые, нередко к тому же и по решению суда и под наблюдением соответствующих органов. И, наконец, в-шестых, как значение собственно советизированное, связанное с предыдущими определениями и следующее из них, это тот, кто нарушает потенциально советский закон, кто уклоняется, будучи ненадежным и безответственным, морально неустойчивым и укрывающимся, скрывающим свои доходы, место работы и проживания. Из чего также следует кумулятивный потенциальностный дигрессив, но в отношении не системы (opus finitum), как в предыдущем примере, а социального множества — межличностных, правовых, трудовых и т. п. указанных выше проекций и определений субъекта.

Отщепенец: Пренебр. Человек, утративший, порвавший связь со своей общественной средой.

В советском смысле под общественной средой следует понимать советский строй и советское общество, т. е. систему, финитность (советское общество, присоединяемое к советской системе, представляет собой само собой разумеющееся, но идеологически важное дополнение). Происходит, тем самым, смещение и замещение семантических компонентов значения: не всякая и не любая общественная среда и даже, собственно, не среда, а советский строй и как его продолжение — советское общество. Порвал и утратил он эту связь обычно не прямо, открыто и сам, а вследствие того или иного антисоветского по своему характеру субъектного проявления (оцениваемого так с позиции институтива) — кумулятивный реальностный абруптив (лат. abrumpo, abruptum «отрывать, срывать», se a. «вырываться»; «внезапно прерывать, прекращать; нарушать; отделять, отрезывать; ломать, разрушать (мосты); вскрывать (вены) ’; a. dissimulationem «сбросить личину»), представляемый явно — как абруптив в отношении социального множества, в действительности, но неявно, — в отношении советской системы.

Возвращаясь к структуре определения слова, теперь с позиции возможной ее советизированности, следовало бы выделить в ней три составляющих: 1) субъектную, или собственно референтивную, обращенную к обозначаемому в реальной действительности субъекту-лицу как предмету оценки; 2) релятивную, или предикатную, называющую отношение субъекта-лица как предмета оценки, также негативно оцениваемое, к тому, что обозначается в 3) объектной, или финитной, части, имеющей отношение к представляемой в советском мировоззрении и потому реально-концептуальной действительности. Отчасти эта действительность реальна, являясь воплощением, реализацией определенных социальных идей, отчасти воображаема, оптативна, представляя собой пример подмены желательного действительным. Однако, поскольку предмет анализа составляют языковые явления, действительность концептуальная также имеет для них объективный характер.

Субъектная, или референтивная, часть семантики слова, будучи обращенной к реальной действительности, не составляет предмета интересующего нас категориального описания, который концентрируется в релятивной и потому предикатной части, с переходом ее, обращением к финитно-объектной.

Субъектная часть, называя лицо, может быть представлена в виде формулировок «тот, кто», «человек», «мужчина», «женщина», «представитель», «носитель», «обладатель», «сотрудник», «член», «один из», «работник» и т. п., а также, как, напр., при слове попутчик «о группе писателей, выходцев из непролетарской среды», т. е. репрезентивно и описательно. Помимо собственно указания на каким-либо образом определяемое лицо субъектная часть включает в себя также представление о его признаке как характеристике: «тот, кто» — такой-то, «человек», «мужчина», «женщина», «представитель» — который то-то. Субъектная часть, иными словами, является атрибутивным обозначением лица-референта.

Релятивная, или предикатная, часть содержит то представление, которое характеризует негативно оцениваемое отношение определяемого в субъектной части лица к объекту реально-концептуальной, и потому, по смыслу и по характеру своему в структуре определения, финитной части. Определяется по рассмотренным категориальным признакам именно эта часть в ее отношении к третьей.

На примере рассмотренного перед этим слова отщепенец соотношение частей можно представить следующим образом: 1) человек (тот, кто), оторвавшийся от своих, выкинутый, противопоставивший себя остальным — субъектная, референтивная часть; 2) порвавший, утративший связи с советским строем, исключивший себя из него вследствие антисоветского своего проявления — релятивная, предикатная часть; релятив уточняется как абруптив (кумулятивный, реальностный); 3) финитным объектом, объектом-целью, такого его отношения (кумулятивного абруптива) объявляется советское общество (социальное множество) и советский строй (система).

Для алиментщик: 1) мужчина, который, оставив ребенка (детей), является морально неполноценным и неустойчивым членом советского общества; 2) как таковой он может скрываться, утаивать сведения о себе, уклоняться от исполнения возложенных на него по суду финансовых обязательств — потенциальностный дигрессив кумулятива; 3) объектом такого его отношения становится общество, советский закон, потенциально все те, а в первую очередь, женщины, кому с ним придется на соответствующей почве столкнуться (брачной, семейной, финансовой, производственной, правовой).

Для слова попутчик: 1) человек (тот, кто) не уверен, колеблется, не полностью, не до конца примыкает, предпочитая быть в стороне, наблюдать, вместо того, чтобы вместе со всеми участвовать; 2) как таковой, примыкая и наблюдая, он в любой для себя подходящий и субъективно так воспринимаемый по любой причине момент, может предать, изменить, отказаться участвовать в 3) общем деле строительства социализма в СССР.

Выявленные в результате проделанного анализа особенности позволяют представить негативно оценочные лексемы, характерные для языка советской действительности, как отражения в своей коннотативно-семантической части мировоззренческой по своему характеру когнитивной системы — советской языковой картины мира. Признаки данной системы, определяя характер типично советского отношения к человеку, укладываются в парадигматику связей, имеющих, с одной стороны, общий, возможно универсальный, характер, с другой, специфическим образом насыщаемых, акцентируемых и аранжированных. Предполагаемое в дальнейшем на данной основе словарное определение выбранных для рассмотрения лексем позволит более подробно и обстоятельно представить и описать как самое основу, уточнив ее в целом ряде признаков, свойств, компонентов и их отношений, так и определяемый лексический материал. Советский язык, язык советской действительности во всех своих составляющих, будучи следствием длительного лингвосоциологического и узуального языкового и речевого эксперимента, далеко не изучен, а фактически и не рассмотрен, с этих сторон. В указанном отношении он представляет разнообразный и необъятный в своих ресурсах, в том числе исторических, периодических и эпизодических, материал для изучения соотношений политики и языка, мировоззрения, идеологии и их отражений, социальной, институтивной, манипулятивной, антиинститутивной и всякой иной оценки (будучи языком прежде всего коннотаций и номинаций). Подобное его изучение, чтобы быть полным и всесторонним, должно включать в себя как желательное, с одной стороны, системно-парадигматический и когнитивный подход. Конечная цель такого подхода видится в представлении того, что, следуя принятой в последние два десятилетия терминологии, можно было бы определить понятием советской языковой картиной мира в ее категориальных, похожих на грамматику оформления, семантических и коннотативных проекциях. С другой, описание лексикографическое — развернутое, связанное с категориальным и парадигматическим представлением, советского и советизированного лексического и фразеологического материала. Такое его описание, которое бы учитывало в первую очередь его советизированную специфику, сходную и отличную у него от материала общеязыкового. Пафос и смысл настоящей работы в подобного рода направленности и состоял.

Литература

Арутюнова Н. Д., Падучева Е. В. Истоки, проблемы и категории прагматики // Новое в зарубежной лингвистике. М., 1985. Вып. 16.

Балдаев Д. С., Белко В. К., Исупов И. М. Словарь тюремно-лагерно-блатного жаргона. Речевой и графический портрет советской тюрьмы. М., 1992.

Большой толковый словарь русского языка. Гл. ред. С. А. Кузнецов. СПб., 2000.

Горбаневский М. В. Имя, наполненное временем // Русистика, 1992, №1.

Елистратов В. С. Словарь русского арго (материалы 1980—1990-х гг.). М., 2000.

Ермакова О. П. Семантические процессы в лексике // Русский язык конца ХХ столетия (1985—1995). М., 2000.

Ефремова Т. Ф. Толковый словарь словообразовательных единиц русского языка. М., 1996.

Ефремова Т. Ф. Новый словарь русского языка. Толково-словообразовательный. Т. 1—2, М., 2000.

Зализняк А. А. Грамматический словарь русского языка. Словоизменение. М., 1977.

Земская Е. А. Введение. Исходные положения исследования // Русский язык конца ХХ столетия (1985—1995). М., 2000.

Зильберт Б. А. Языковая личность и «новояз» эпохи тоталитаризма // Языковая личность и семантика. Волгоград, 1994.

Какорина Е. В. Трансформации лексической семантики и сочетаемости (на материале языка газет) // Русский язык конца ХХ столетия (1985—1995). М., 2000.

Квеселевич Д. И. Толковый словарь ненормативной лексики русского языка. М., 2003.

Клемперер В. LTI. Язык Третьего рейха. Записные книжки филолога. М., 1998.

Крысин Л. П. Социолингвистические аспекты изучения современного русского языка. М., 1989.

Купина Н. А. Тоталитарный язык: словарь и речевые реакции. Екатеринбург — Пермь, 1995.

Мокиенко В. М., Никитина Т. Г. Толковый словарь языка Совдепии. СПб., 1998.

Мокиенко В. М., Никитина Т. Г. Большой словарь русского жаргона. СПб., 2000.

Протченко И. Ф. Лексика и словообразование русского языка советский эпохи. М., 1975.

Росси Ж. Справочник по ГУЛАГу. М., 1991.

Русская грамматика. Гл. ред. Н. Ю. Шведова. М., 1980.

Словарь русского языка в четырех томах. Гл. ред. А. П. Евгеньева. М., 1981.

Толковый словарь русского языка конца ХХ в. Языковые изменения. Гл. ред. Г. Н. Скляревская. СПб., 1998.

Химик В. В. Большой словарь русской разговорной экспрессивной речи. СПб., 2004.

Шарифуллин Б. Я. О лексике и фразеологии политизированного языка // Лексика и фразеология: Новый взгляд. М., 1990.

Fillmore Ch. Types of lexical information // Studies in sintax and semantics / Ed. by F. Kiefer. Dordrecht, 1969.

Głowiński M. Nowomowa po polsku. Warszawa, 1990.

Seriot P. Analyze du discours politique soviétique // Cultures et Sociétés de l’Est, 2. Paris, 1986.

Weiss D. Was ist neu am «newspeak»? Reflexionen zur Sprache der Politik in der Sowjetunion // Slavistische Linguistik 1985, München, 1986.

Zaslavsky V., Fabris M. Лексика неравенства — к проблеме развития русского языка в советский период // Revues des etudes slaves 1982, v. 54, №13.

Рекомендуемая литература

Язык в контексте советской идеологии и действительности

Бельчиков Ю. А. Из истории лексики русского языка советской эпохи. В: Русский язык в национальной школе, 1967, №1.

Будаев Э. В., Чудинов А. П. Эволюция лингвистической советологии. В: Политическая лингвистика. Екатеринбург 2007, №1 (21).

Вайс Д. Новояз как историческое явление. В: Соцреалистический канон. Ред. Х. Гюнтер, Е. Добренко. Санкт-Петербург 2000.

Вайс Д. Паразиты. Падаль. Мусор. Образ врага в советской пропаганде. В: Политическая лингвистика. Екатеринбург 2008, №1 (24).

Вайс Д. Сталинский и национал-социалистический дискурсы пропаганды: сравнение в первом приближении. В: Политическая лингвистика, Екатеринбург 2007. №3 (23).

Вежбицка А. Антитоталитарный язык в Польше. Механизмы языковой самообороны. В: Вопросы языкознания 1993, №4.

Верещагин Е. М., Костомаров В. Г. Язык и культура. Москва, 1976.

Гусь М., Загорянский Й., Каганович Н. Язык газеты. Москва 1926.

Даниленко В. П. Основные тенденции в способах наименования лица в русском языке советской эпохи. «Русский язык в школе», 1967, №4.

Домашнев А. И. Язык и идеология в их взаимоотношении. В: Онтология языка как общественного явления. Москва 1983.

Дуличенко А. Д. Русский язык конца II тысячелетия. Мюнхен 1995.

Земцов И. Советский политический язык. Лондон 1985.

Зильберт Б. А. Языковая личность и «новояз» эпохи тоталитаризма. В: Языковая личность и семантика. Волгоград, 1994.

Ильенко С. Г., Максимова М. К. К истории общественно-политической лексики советского периода. В: Ученые записки ЛГПИ им. А. И. Герцена, т. 165. Ленинград 1958.

Карцевский С. И. Язык, война и революция. В.: Карцевский С. И. Из лингвистического наследия. Москва 2000.

Кожин А. Н. Обогащение словарного состава русского языка в советскую эпоху. «Русский язык в школе», 1957, №5.

Костомаров В. Г. Языковой вкус эпохи. Москва 1994.

Купина Н. А. Идеологическое состояние лексики русского языка. В: Русское слово в языке, тексте и культурной среде. Екатеринбург 1997.

Купина Н. А. Тоталитарный язык: словарь и речевые реакции. Екатеринбург — Пермь, 1995.

Купина Н. А. Языковое сопротивление в контексте тоталитарной культуры. (Серия «Studia Humanitatis». Том V). Екатеринбург, 1999.

Кутенева Т. А. Смысловая динамика лексем пропаганда и агитация в русском языке. В: Политическая лингвистика. Екатеринбург 2008, №1 (24).

Лассан Э. Дискурс власти и инакомыслия в СССР: когнитивно-риторический анализ. Вильнюс 1995.

Лассан Э. О выражении отрицательной оценки именами существительными со значением лица. В: Kalbotyra, вып. 37 (2), Вильнюс 1986.

Лехиконен Р. Словарь революции — революция в словаре? Helsinki, 1990.

Максименков Л. Культ. Заметки о словах-символах в советской политической культуре. В: Свободная мысль. 1993, №10.

Мещерский Н. А. О некоторых закономерностях развития русского литературного языка в советский период. В: Развитие русского языка после Великой Октябрьской социалистической революции. Ленинград 1967.

Ожегов С. И. Из истории слов социалистического общества. В: Доклады и сообщения Ин-та языкознания АН СССР, 1952, №1.

Ожегов С. И. К вопросу об изменениях словарного состава русского языка в советскую эпоху. «Вопросы языкознания», 1953, №2.

Ожегов С. И. Основные черты развития русского языка в советскую эпоху. «Известия ОЛЯ АН СССР», 1951, вып. 1.

Панов М. В. О развитии русского языка в советском обществе (к постановке проблемы). «Вопросы языкознания», 1962, №3.

Поливанов Е. Д. Русский язык сегодняшнего дня. В: Литература и марксизм 1928, №4.

Протченко И. Ф. Лексика и словообразование русского языка советский эпохи. Социолингвистический аспект. Москва 1975.

Протченко И. Ф. Развитие общественно-политической лексики в советскую эпоху. В: Развитие лексики современного русского языка. Москва 1965.

Ржевский Л. Язык и тоталитаризм. Мюнхен 1951.

Ром-Миракян Е. Забытые слова. В: Русистика, 1996, №1—2.

Русский язык и советское общество. Т. 1. Лексика современного русского литературного языка. Под ред. М. В. Панова. М., 1968.

Селищев А. М. Язык революционной эпохи. Из наблюдений над русским языком последних лет (1917—1926). Изд. 2-е. Москва 1928.

Серио П. Русский язык и советский политический дискурс: анализ номинаций. В: Квадратура смысла. Москва 2002.

Успенский Л. В. Русский язык после революции. В: Slavia X/1931.

Фесенко A., Фесенко T. Русский язык при советах. New Jork 1955.

Филин Ф. П. Новое в лексике колхозной деревни. В: Литературный критик, 1936, №3.

Хан-Пира Э. Языковой факт и идеологическое сито. В: Знамя, 1990, №9.

Чумак Л. Н. Проблемы «новояза» в славянских языках. В: Stylistyczne konfrontacje. Opole 1994.

Шадрина Т. А. Смысловая динамика лексемы идеология (на материале метаязыковых высказываний последнего десятилетия). В: Известия Уральского государственного университета, вып. 14 (53). Екатеринбург 2007.

Шанский Н. М. Слова, рожденные Октябрем. Москва 1987.

Шарифуллин Б. Я. О лексике и фразеологии политизированного языка. В: Лексика и фразеология: Новый взгляд. М., 1990.

Шпильрейн И. Н. Политический словарь красноармейца московского гарнизона. В: Война и революция, 1927, №12.

Эпштейн М. Идеология и язык (построение модели и осмысление дискурса). В: Вопросы языкознания, 1991, №6.

Anderson R. D. Metaphors of Dictatorship and Democracy: Change in the Russian Political Lexicon and the Transformation of Russian Politics. In: http://www.sscnet.ucla.edu/polisci/faculty/anderson/Metaphor13.htm

Bednarczuk L. Nowo-mowa (zarys problematyki i perspektywy badawcze), [w: ] Nowo-mowa, Warszawa 1984.

Bednarczuk L. Pragmatyka i typologia nowo-mowy, [w: ] Prace Językoznawcze UG 1993, nr 17/18.

Bednarczuk L. Władza nad mową, «Pismo» 1981, nr 2.

Bogusławski A. Nowo-mowa, negacja, opozycja, [w: ] Nowo-mowa, Warszawa 1984.

Bourmeyster A. Essais sur le discours soviétique, Grenoble 1983.

Bralczyk E. O języku polskiej propagandy politycznej lat siedemdziesiątych. Warszawa 2001.

Broński M. Totalitarny język komunizmu, «Kultura» 1979, nr 12.

Bugajski M. Znak językowy w tekstach oficjalnej propagandy, [w: ] Język a kultura, t. 1. Podstawowe pojęcia i problemy, pod red. J. Anusiewicza i J. Bartmińskiego, Wrocław 1991.

Comrie B., Stone G., Polinsky M. The Russian Language in the Twentieth Century. Oxford; New York 1996.

Czamara A. Kapitalista znaczy zły — elementy wartościujące w wybranych hasłach encyklopedycznych i słownikowych, «Język polski» 1995, nr 4/5.

Długoborski W. Kilka uwag o propagandzie totalitarnej i jej twórcy, «Przegląd powszechny» 1983, nr 10.

Doob L. W. Propaganda. Its Psychology and Technique, New Jork 1935.

Dunn J. The Transformation of Russian from a Language of the Soviet Type to a Language of the Western Type. In: Language and Society in Post-Communist Europe: Selected Papers from the Fifth World Congress od Central and East European Studies, Warsaw, 1995. Basingstoke: Macmillan Press, 1999.

Głowiński M. Nowomowa po polsku. Warszawa, 1990.

Gorham M. S. Speaking in Soviet tongues. Language culture and the politics of voice in revolutionary Russia. DeKalb, III., 2003.

Heller M. Langue russe et langue soviétique. In : Le Monde, 5.7.1979 u. Recherches No 39/1979.

Hollander D. Soviet Political Indoctrination: Developments in Mass Media and Propaganda Since Stalin. New York 1972.

Jakobson R. Vlív revoluce na ruský jazyk. Praha 1921.

Język propagandy, red. S. Amsterdamski, A. Jawłowska, T. Kowalik, Warszawa 1979.

Korzeniowoska-Berczyńska J. Sowietyzacja języka rosyjskiego. W: Studia i materiały CBR [Centrum Badań Radzieckich] Uniwersytet Warszawski. Zesz. 24. 1991.

Kwiatkowski S. Słowo i emocje w propagandzie, Warszawa 1977.

Landańska M. Modyfikacja znaczenia rzeczownika w tekstach propagandy politycznej, «Rocznik Humanistyczny», t. 34, 1986.

Martinez L. La langue de bois soviétique. In: Commentaire 16/1981.

Mazon A. Lexique de la guerre et de la révolution en Russie. Paris 1920.

Pisarek W. Język służy propagandzie. Kraków 1979.

Puzynina J. O dyskursie oceniającym i dyrektywnym w tekstach prasy codziennej, «Poradnik językowy» 1984, nr 2.

Seriot P. Analyze du discours politique soviétique. In: Cultures et Sociétés de l’Est, 2. Paris, 1986.

Thom F. Drewniany język, Warszawa 1990.

Thom F. Newspeak. The Language of Soviet Ideology. London 1989.

Venclova T. Two Russian sub-languages and Russian ethnic identity. In: Ethnic Russia in the USSR. The dilemma of dominance. Red. E. Allworth. New Jork 1980.

Weiss D. Prolegomena zur Geschichte der verbalen Propaganda in der Sowjetunion. In: Slavistische Linguistik 1994. Referate des 20. Konstanzer Slavistischen Arbeitsreffens / D. Weiss (ed.). München 1995.

Weiss D. Was ist neu am «newspeak»? Reflexionen zur Sprache der Politik in der Sowjetunion. In: Slavistische Linguistik 1985, München, 1986.

Zaslavsky V., Fabris M. Лексика неравенства — к проблеме развития русского языка в советский период. В: Revues des etudes slaves 1982, v. 54, №13.

Zdunkiewicz D. Kategoria wroga — o funkcji rzeczownika «wróg» w tekstach propagandowych początku lat pięćdziesiątych, «Poradnil Językowy» 1987, nr 8.

Zemtsov I. Lexicon of the Soviet Political Language. Epping, 1985.

Социальный и идейный контекст советской истории

Ахизер А. С. Россия как большое общество. В: Вопросы философии. 1993, №1.

Бердяев Н. А. Истоки и смысл русского коммунизма. Москва 1990.

Бунин И. Окаянные дни. Москва 1991.

Владимиров Л. Россия без прикрас и умолчаний. Франкфурт-на-Майне, 1969.

Волкогонов Д. Триумф и трагедия. Политический портрет И. В. Сталина. В 2-х книгах. Москва 1989.

Воротников Ю. Л. Совок как зеркало. Russistik, Berlin, 1992, №2.

Восленский М. С. Номенклатура. Господствующий класс Советского Союза. Москва 1991.

Гаджиев К. С. Тоталитаризм как феномен двадцатого века. В: Вопросы философии, 1992, №2.

Гаджиев К. С. Тоталитаризм как феномен ХХ века. В: Вопросы философии. 1992, №2.

Добренко Е. Метафора власти. Литература сталинской эпохи в историческом освещении. В: Slavistische Beitrage. Band 302, München 1993.

Земсков В. Судьба кулацкой ссылки (1934—1954 гг.). В: Отечественная история, №1, 1994.

Иванова Г. Послевоенные репрессии и Гулаг. В: Сталин и холодная война. Москва 1998.

Ивницкий Н. Коллективизация и раскулачивание (начало 30-х годов). Москва 1996.

Кассирер Э. Техника политических мифов. «Октябрь», 1993, №7.

Левада Ю. А. Homo Post-Soveticus. В: Общественные науки и современность, 2000, №6.

Лубянка. ВЧК–ОГПУ–НКВД–НКГБ–МГБ–МВД–КГБ 1917—1960. Справочник, ред. А. Кокурин и Н. Петров. Москва 1997.

Пихоя Р. Г. Советский Союз: история власти. 1945—1991. Новосибирск 2000.

Хлевнюк О. 1937-й. Сталин, НКВД и советское общество. Москва 1992.

Applebaum A. Gułag, tłum. J. Urbański. Warszawa 2005.

Arendt H. Korzenie totalitaryzmu, tłum. D. Grinberg i M. Szawiel, Warszawa 1989.

Chruszczow N. O kulcie jednostki i jego następstwach. Referat I sekretarza KC KPZR […] na XX Zjeździe Komunistycznej Partii Związku Radzieckiego 25 lutego 1956 r., Warszawa 1956.

Comrie B., Stone G. The Russian Language since the Revolution. Oxford, 1978.

Conquest R. Wielki Terror, tłum. Wł. Jeżewski, Warszawa 1997.

Czarna księga komunizmu. Zbrodnie, terror, prześladowania, aut. St. Courtois i in., tłum. K. Wakar i in., Warszawa 1999.

Figes O. Szepty. Życie w stalinowskiej Rosji. Przekł. W. Jeżewski. Warszawa 2007.

Heller M., Niekricz A. Utopia u władzy. Historia Związku Sowieckiego. Lublin 1989.

Iwanow M. Pierwszy naród ukarany. Stalinizm wobec polskiej ludności kresowej (1921—1938), Warszawa 1991.

Le Bon G. Psychologia tłumu, Warszawa 1995.

Leites N. A Study of Boplshevism. Glencoe, III., 1954.

Lendvai P. The Bureaucracy of Truth. How Communist Goverments Manage the News. London 1981.

Lewin M. The Making of the Soviet System. Essays on the Social History of Interwar Russia. New Jork, 1985.

Melgunov S. The Red Terror in Russia. London — Toronto 1926.

Miedwiediew R. Pod osąd historii. Geneza i następstwa stalinizmu, tłum. Cz. Czernogórski, t. 1—2, Warszawa 1990.

Nérard F.-X. 5% prawdy. Donos i donosiciele w czasach stalinowskiego terroru, tłum. J. Szymańska-Kumaniecka. Warszawa 2008.

Rapoport J. Sprawa lekarzy kremlowskich, tłum. Z. Błaszczyk, Warszawa 1990.

Rothberg A. The Heirs of Stalin. Dissidence and the Soviet Regime, 1953—1970. New Jork — London 1972.

Rousset D. Police-State Methods in the Soviet Union, Boston 1953.

Rubinstein J. Soviet Dissidents, Boston 1980.

Schlesinger R. The Spirit of Post-War Russia. London 1947.

Webb S., Webb B. Soviet Communizm. A New Civilization? London 1936.

Weiner A. Nature, Nurture and Memory in a Socialist Utopia. Delineating the Soviet Socio-Ethnic Body in the Age of Socializm. In: The American Historical Review, t. 104, 1999, nr 4.

Русский алфавит

Аа Бб Вв Гг Дд Ее

Её Жж Зз Ии Йй Кк

Лл Мм Нн Оо Пп Рр

Сс Тт Уу Фф Хх Цц

Чч Шш Щщ Ъъ Ыы Ьь

Ээ Юю Яя

Негативно оценочные обозначения лиц
Словарь речевого употребления

авантюри́ст проп., публ., общеразг., неодобр. 1. Тот, кто добился или стремится добиться места, звания, должности, стал руководителем, сделал карьеру, вышел наверх, не имея на то, по убеждению говорящего, оснований. Средством его к достижению желаемого были (являются) интриги, обман, уловки и хитрости. Человек сомнительный, действующий на свой собственный страх и риск, добивающийся поддержки и расположения влиятельных лиц, водя их за нос, возможно ставя в неловкое положение, держа на крючке, шантажируя, имея какой-нибудь компромат. 2. Тот, кто вырвался или стремится вырваться, добиться руководящего места и власти вместо или за счёт кого-то другого, более достойного, но менее энергичного, нахального и напористого. Политический авантюрист неприязн.-осужд. Политический противник. Тот, кому приписываются нечистые методы в достижении цели, безапелляционность, бесцеремонность и беспринципность в ходе соперничества и борьбы, готовый любыми средствами добиться не полагающегося ему места у власти. В представлении советской политической пропаганды — 1) партийный или общественный деятель, руководитель, бывший или пока что нынешний, против которого начала проводиться (или в прошлом имела место) кампания на уничтожение, вытеснение, снятие с должности в ходе внутрипартийной или пропагандисткой борьбы, тот, кто по тем или иным соображениям, в том числе и соперничества, стал для властей или выигрывающей (выигравшей) группировки мешающим, неугодным; 2) всякий общественный или политический деятель Запада, ставший у власти либо её добивающийся, кто не проявляет признаков просоветской ориентации, кто может доставить в будущем или уже доставляет немало трудностей в реализации советской международной политики. <авантюра [фр. aventure «приключение, похождение, авантюра»] 1. «рискованное и сомнительное дело, предпринятое в расчёте на случайный успех» Политическая, военная, финансовая а. Пойти на авантюру. Втянуть кого-л. в авантюру 2. «легкомысленная затея; опасное или необычное приключение, похождение» Безрассудная а. Любовная а. Пускаться в авантюры (БТС); авантюра 1. «рискованное, сомнительное предприятие, дело, начатое без учета реальных сил и условий, в расчете на случайный успех» Политическая авантюра. Военная авантюра 2. устар. «легкомысленный поступок (или ряд поступков), совершаемый ради получения удовольствия, развлечений; приключение, похождение» Любовные авантюры (МАС); авантюра 1. «приключение, похождение» || «то же с оттенком осуждения; неблаговидное дело» (разг.) Любовные авантюры. Он пустился в авантюры 2. «дело, предпринятое неосновательно, без шансов на удачу, рискованное» Дальневосточная а. 1904 г. Участник авантюры Юденича (ТСУ); авантюризм «поведение, деятельность человека, характеризующиеся рискованными, необдуманными поступками, рассчитанными на лёгкий успех; склонность к авантюрам» (БТС); авантюризм «поведение, деятельность кого-л., характеризующиеся рискованными, беспринципными поступками ради достижения легкого успеха, выгоды; склонность к авантюрам (в 1 знач.) ’ Политический авантюризм. Впасть в авантюризм (МАС); авантюризм (книжн.) «склонность к рискованным похождениям иди неблаговидным поступкам, к авантюрам» (ТСУ) * авантюристский, авантюристски, по-авантюристски, авантюристка, авантюристический, авантюристически. Ср.: аферист, карьерист, деляга, делец, интриган, мошенник, ловкач, ловчила, комбинатор, махинатор, манипулятор, лис, лиса, лисица, плут, пройдоха, пройда, прокурат, протобестия, прохиндей, прощелыга, хват, шаромыга, шаромыжник, шельма, шулер, блефоман, гусь, жук, жулик, каналья. ≈ авантюрист 1. устар. «искатель приключений» 2. «тот, кто склонен к авантюризму; беспринципный делец» (МАС; БТС); авантюрист «искатель приключений» || «человек, склонный к авантюризму» (ТСУ); авантюрист «человек, занимающийся авантюрами, рискованными и сомнительными делами» Ловкий а. Политические авантюристы (РСС). • Жалкий авантюрист. Никчемный авантюрист. Подлый авантюрист. Презренный авантюрист. Беда с этими авантюристами.

авра́льщик разг.-спец., неприязн.-осужд. 1. Член рабочего коллектива, в силу отсутствия организованности на производстве работающего с авралами, т. е. в спешке, с перенапряжением сил, часто без отдыха и выходных, в короткие сроки стремясь наверстать упущенное, выполнить или перевыполнить производственный план, взятые на себя обязательства, ликвидировать отставание, получившееся в результате вынужденных простоев, недопоставок, халатности и т. п. Производящий, как следствие, продукцию низкого качества, часто ненужную, ради отчетности и отписки в вышестоящие органы. 2. Тот, кто привык только так и работать и по-другому, т. е. организованно и равномерно, не может и не умеет. 3. Начальник, руководитель, не умеющий наладить как надо процесс производства, и потому вынуждающий, заставляющий своих подчиненных работать в авральном режиме. <аврал [от англ. over all! «все наверх!»] 1. мор. «общая работа на судне (по специальному заданию или по тревоге), в которой участвует вся команда» || «вызов всей команды наверх, на палубу» 2. разг. «спешная работа, выполняемая всем коллективом» Объявить а. Работать с авралами (БТС); аврал 2. перен. разг. «выполняемая всем коллективом спешная работа, вызванная отсутствием планомерности в деле» (МАС); аврал перен. разг. «срочная ликвидация отставания, наверстывание упущенного» (Ефр.) * авральщица. Ср.: штурмовщик.

авторите́т: ду́тый авторите́т разг.-проп., насмешл.-пренебр. Человек, претензии и слава которого как пользующегося влиянием и значением, к оценкам и мнению которого необходимо прислушиваться, с точки зрения говорящего, неоправданны и смешны. Ревнивое отношение коммунистической партии, её аппарата и пропаганды ко всем, кто мог бы, хотя бы потенциально, оказывать какое-либо влияние на других, стремление их вытеснить и заместить собой, периодические изменения курса и политической ориентации под действием внутрипартийной борьбы и возникающих направлений порождали релятивистское отношение даже к собственным руководителям высшего эшелона: превозносимый всеми вчера в один день мог стать объектом уничтожающей критики и вычеркнутым из общественной жизни. Всё это создавало общее ощущение ценностной неустойчивости действий каждого человека, признание и оценка заслуг которого зависели от момента и управлялись волей победившей на данный момент группировки. <нем. Autorität <лат. auctoritas «власть, влияние» * авторитетный, авторитетно, авторитетность, авторитетничать. Ср.: вождь, лидер, руководитель, глава, фигура. ≈ авторитет 1. «общепризнанное значение, влияние» 2. «лицо, пользующееся признанием, влиянием» (МАС; БТС; ТСУ). • Полагаться на дутые авторитеты. Оказаться дутым авторитетом.

аге́нт проп., публ., общеразг., неприязн.-презр. 1. Человек, который скрыто, неявно, внешне не выделяясь среди остальных, внедрившись в какой-нибудь коллектив, производство, группу, выполняет задание неприятельских служб и организаций, западных, империалистических в первую очередь, или своим поведением, отношением, действиями, высказываниями работает на них и в их пользу, способствуя достижению ими своих задач. Представитель врага в коллективе. В условиях часто подогреваемой подозрительности, запугивания, нагнетения чувства опасности, страха, искусственного создания обстановки происков и разоблачений с поисками внутренних, скрытых, коварных врагов, слово использовалось как средство идеологической чистки, определения всякого, кого следовало изолировать и заклеймить, нейтрализовать, ликвидировать по каким-то удобным, необходимым на данный момент, политическим соображениям. 2. Секретный сотрудник органов госбезопасности, в задачи которого входит слежка и наблюдение за подозреваемыми лицами. <от лат. agens (agentis) «действующий» * агентский, агентура, агентурный, агентурно, агентство. Ср.: шпион, эмиссар, резидент, антисоветчик, (скрытый, тайный) враг, разведчик, вредитель; доносчик, сексот, стукач, топтун (топотун), наблюдатель, дятел, локатор, надзиратель. ≈ агент 1. «представитель организации, учреждения и т. п., выполняющий служебные, деловые поручения» А. по снабжению. Страховой а. 2. «лицо, являющееся ставленником кого-л., служащее чьим-л. интересам» 3. «секретный сотрудник разведки какого-л. государства; шпион» (БТС; МАС дает те же знач.); агент 1. «лицо, исполняющее служебные или деловые поручения какого-н. учреждения, каких-н. органов» А. уголовного розыска. Секретный а. Дипломатический а. || «доверенное лицо, представитель какого-н. предприятия» Пароходный а. || «лицо, группа или общество, проводящее чьи-н. идеи или служащее чьим-н. интересам» Комсомол является агентом партии по работе среди молодежи. Социал-демократия является в данный момент агентом империализма || «шпион» (разг. устар.) (ТСУ); агент «тот, кто является ставленником кого-л., чего-л., служит чьим-л. интересам» Агент [ползучего] империализма (империалистической буржуазии, капитализма, классового врага и т. п.) (ТСЯС); агент 2. перен. «человек, тайно представляющий чьи-н. интересы, скрытно исполняющий какие-н. функции» Иметь своего агента в коллективе, среди сослуживцев 3. «тайный сотрудник разведки, занимающийся шпионажем» Вербовка агентов. Двойной а. (завербованный также другой стороной) (РСС). • Агент капитала, буржуазии, враждебной идеологии, вражеской (нам) разведки.

агита́тор в представл. знач. общеразг., неприязн.-пренебр. 1. Тот, кто высказывает какие-л. идеи, мнения, взгляды, имеющие обычно политическую или идеологическую окраску, не согласующиеся с официально принятыми и допустимыми или просто не нравящиеся, не одобряемые слушающим или слушающими, не склонному (иногда только в данный момент, впрочем, может быть, и вообще не желающему) их выслушивать. 2. лаг. Лицо, находящееся под следствием или уже осуждённое за «агитацию» (контрреволюционную или антисоветскую). То есть тот, кто, с точки зрения органов безопасности, публично высказывался с позиции «классового врага», говоря то, что может советскому строю и власти вредить, критикуя, давая оценку, сомневаясь, не веря, бранясь и т. п., нередко лишь по подозрению и доносу, в том числе и намеренно ложному. <агитация [от лат. agitatio «приведение в движение»] 1. «устная или печатная деятельность (отдельных лиц, партий, средств массовой информации и т. п.) по распространению своих взглядов, идей среди населения для формирования определённого общественного мнения, отношения» 2. разг. «стремление убедить кого-л. в чём-л., склонить к чему-л.» (БТС); агитация 1. «устная или печатная деятельность, имеющая целью политическое воздействие на широкие народные массы» (МАС) * агитаторский, агитаторски, агитаторство, агитаторша, агитаторствовать. Ср.: пропагандист, трибун, оратор, крикун, вития, политикан, горлопан, горлохват, горлодёр, выступала (сущ.), болтун, говорун, брехун, трепач, трепло. ≈ агитатор «тот, кто ведёт агитацию (1 зн.) ’ (МАС; БТС); агитатор (полит.) «член политической партии или ее сторонник, занимающийся агитацией, убеждающий массы в правильности политики партии и в необходимости активно бороться за осуществление ее лозунгов» … Групповой а. (коммунист, по поручению партийной организации агитирующий среди группы рабочих, работающих на одном и том же участке производства) (ТСУ).

аккурати́ст общеразг., ирон., неприязн. Человек, излишне привязанный, с точки зрения говорящего, к порядку в не имеющих существенного значения мелочах, обращающий первоочередное внимание на форму — в документах, делах, одежде, причёске, на рабочем месте. Черты характера и явление, в целом не свойственные глобально ориентированной идеологии строящегося социализма и коммунизма с его идеалами пролетарской незамысловатости, незатейливости и простоты и потому не приветствуемые и не поощряемые, рассматриваемые как странность и отклонение от представления о том, что должно в первую очередь занимать и на что быть направленным внимание советского человека. Кроме этого, способный быть неудобным и потенциально опасным, поскольку, в силу своей привязанности к порядку и мелочам, мог замечать нарушения, несогласования, обман, подтасовки, имевшие место на производстве, в бумагах, делах, а потому и мешать, если это от него зависело, бесперебойному их обращению. <аккуратный [лат. accuratus «старательно исполненный, тщательный, точный»] 1. «склонный к чистоте и порядку; чистоплотный, опрятный» || «содержащийся в порядке, тщательно сделанный» 2. «исполнительный, пунктуальный» || «выполняемый регулярно в установленные сроки» (БТС) * аккуратистский, аккуратистски, аккуратистка. Ср.: педант, формалист, буквалист, буквоед, законник, бюрократ, крючкотвор, чистоплюй, чистюля, крохобор. ≈ аккуратист разг. «аккуратный человек» (МАС; БТС; в ТСУ этого слова нет); аккуратист (разг.) «аккуратный человек, любящий порядок, во всём его соблюдающий» А. всё раскладывает по полочкам (РСС).

активи́ст в представл. знач. общеразг., насмешл.-ирон., пренебр. Член производственного или учебного коллектива, характеризующийся особой идейной активностью на фоне других, лояльный, предупредительный и исполнительный в отношении всего того, что исходит от комсомольско-партийных организаций и их руководства. В коллективе воспринимался обычно как излишне старательный и недалёкий, наивно преданный и доверчивый, поддающийся пропаганде, либо как скрытый циник и себе на уме карьерист. <актив [от лат. activus «деятельный»] «группа наиболее активных, деятельных лиц какого-л. учреждения или его отдела (обычно руководителей общественных организаций), участвующих в управлении, организации работы» || разг. «заседание такой группы» (БТС); актив «наиболее деятельная часть какой-л. организации, коллектива» (МАС) * активистский, активистски, активистка. Ср.: передовик, агитатор, пропагандист, авангард, флагман, маяк (производства), светоч, факел, идейный, партейный, деловой, деляга, общественник, лицо коллектива, передовой. ≈ активист «активный, деятельный представитель какого-л. коллектива, организации; общественник» (БТС); активист «деятельный член какого-л. коллектива, общественник» (МАС); активист (полит. нов.) «лицо, принадлежащее к активу (в 1 знач.) ’; актив (полит. нов.) 1. «наиболее передовая, политически закаленная и деятельная часть членов партийной или другой общественной организации» Партийный а. Профсоюзный а. Беспартийный а. (передовые рабочие и колхозники, привлекаемые партией к борьбе за проведение политики партии и к активному участию в социалистическом строительстве) (ТСУ); «активист — заключенный, активно сотрудничающий с администрацией в деле политико-воспитательной работы.» (Росси).

алиме́нтщик общеразг., неприязн.-пренебр. Мужчина, бросивший жену с ребенком (детьми) и вынужденный, часто по решению суда, платить на его (на их) содержание алименты. Как следствие, нередко скрывающий размеры своих доходов, места работы и проживания. Плохой отец, не участвующий в воспитании своих детей. Сомнительный кандидат для повторного брака по причине своих финансовых и правовых обязательств. Потенциальный нарушитель советских законов (об алиментах, легальной работе, прописке и пр.). <алименты [от лат. alimentum «пища; содержание, иждивение»] «денежные средства, которые в установленных законом случаях должны предоставляться родственником нетрудоспособному члену семьи, детям» (БТС); алименты «средства на содержание, выплачиваемые по закону отдельно живущим нетрудоспособным членам семьи (детям, родителям и др.) лицами, находящимися с ними в родственных отношениях» (МАС); алименты (право) «средства, выдаваемые на содержание отдельно живущих нетрудоспособных членов настоящей или прежней семьи» Иск об алиментах на ребенка. Платить а. Получать а. (ТСУ) * алиментщица «женщина, получающая алименты» (ТСУ; РСС); ж. р. от алиментщик (РСС). Ср.: неплательщик (алиментов), аморальный (тип). ≈ алиментщик разг. «тот, кто платит алименты» (БТС; МАС; сходно в ТСУ, РСС; в ТСУ также с пометой нов.). • Связать свою судьбу с алиментщиком. Чего от него ждать хорошего, от алиментщика?

аллилу́йщик разг.-проп., насмешл.-пренебр., неприязн. Тот, кто публично превозносит, восхваляет, славит, восторженно отзывается по поводу советского строя и того, что с ним связано — коммунистической партии, советских руководителей, успехов социалистического строительства, общественных, производственных, творческих деятелей, коллективов и пр. <аллилуйя [др.-евр. hallelūjāh «славьте Б-га»] межд. хвалебный возглас иудеев и христиан во время богослужения (БТС) * аллилуйщица. Ср.: комплиментщик, лакировщик, полировщик, превозносиетль, дифирамбщик, панегирист, певец, льстец, подхалим, воспеватель, одописец, песнопевец, восхвалитель, хвалитель. ≈ аллилуйщик разг. «о том, кто чрезмерно восхваляет кого-, что-л.» (БТС); аллилуйщик (нов. газет. презрит.) «человек, неумеренным восхвалением существующего положения вещей прикрывающий отрицательные явления и тем мешающий борьбе с ними» (ТСУ).

амора́льный (тип) общеразг., проп., неприязн.-осужд. Нарушающий представление о советской морали, прежде всего в отношении семьи и брака. Неверный супруг, гуляка, пьяница, дебошир, а также и, в первую очередь, плохой семьянин, уходящий к любовнице, бросая жену и детей, соблазнитель невинных девушек, оставляющий их беременных или с ребёнком на произвол судьбы, волокита и бабник — причина раздоров и неурядиц между супругами в советской семье. Объект пристрастного интереса и проработок с рассмотрением личного дела и наказания (выговором, исключением из партии, понижением в должности, лишением премий, увольнением и т. п.) со стороны комсомольских, партийных органов, моральную неустойчивость склонных рассматривать как проявление идейной нетвёрдости, политической ненадёжности и дискредитацию советского образа жизни, характеризующегося бесконфликтностью и нравственной чистотой. <от гр. a- «не-, без-‘ и лат. moralis «нравственный» * аморально, аморальность, аморализм, аморалка. Ср.: асоциальный (тип), антиобщественник, безнравственник, бесстыдник, алиментщик, бабник, гуляка, распутник, развратник, беспутник, двоеженец, ловелас, волокита, юбочник, хулиган, дебошир, скандалист. ≈ аморальный «противоречащий представлениям о морали, безнравственный» (БТС); аморальный «лишенный морали, безнравственный» (МАС); аморальный (книжн.) 1 «не принимающий во внимание морали, не считающийся с нравственными нормами» Аморальная философия 2. «не имеющий правил нравственности, безнравственный» А. человек. Аморальное поведение (ТСУ).

анекдо́тчик 1. лаг. Человек, осуждённый по соответствующей статье за рассказывание анекдотов контрреволюционной или антисоветской направленности. (Росси) 2. общеразг., возм. как насмешл.-ирон. Любитель рассказывать, прежде всего политические, анекдоты, с идейно не выдержанным и не вполне советским, если не прямо антисоветским, содержанием, а потому в компании часто рискующий и ставящий собравшихся в сложное положение возможной опасностью доноса, со стороны кого-нибудь из присутствующих, как на слушателей, так и на него самого, заставляя подозревать в нем к тому же, если не отчаянного дурака, то провокатора. <анекдот [от греч. anékdotos «неопубликованный»] 1. «один из жанров фольклора: короткий юмористический рассказ, обычно высмеивающий кого-, что-л.» (БТС); анекдот 1. «короткий устный рассказ с неожиданной остроумной концовкой» (МАС); анекдот «вымышленный, короткий рассказ о смешном, забавном происшествии» (ТСУ) * анекдотчица. Ср.: антисоветчик, агитатор, контрреволюционер, контра, контрик, (скрытый) враг, агент, болтун, клеветник, сплетник, пачкун, очернитель, осквернитель, хаятель, хулитель, ругатель, недовольный, диссидент, инакомыслящий. ≈ анекдотчик разг. «любитель, искусный рассказчик анекдотов» (БТС; в МАС и ТСУ этого слова нет).

анони́мщик общеразг., неприязн.-пренебр. Тот, кто пишет анонимные письма, доносы, жалобы, обвинения в отношении кого-л. или чего-л., не раскрывая при этом своего настоящего имени из опасения быть уличенным. Письма подобного рода направляются советским, партийным, правоохранительным органам, органам безопасности, по месту работы, супругу (супруге) обличаемого в них лица. Содержат порочащие, не предназначенные для разглашения, в том числе, возможно, и неправдивые, сведения, преувеличения, слухи, нарушая, тем самым, благополучие, безопасность, доброе имя, достоинство человека. Негативная оценка основывается на укрывании имени (1), сомнительности (неправдивости) сообщаемых сведений (2), причинении вреда тому, о ком сообщается (3). Первые два основания отображают, в первую очередь, позицию носителя власти, последнее — того, кого это может касаться. Все три, в актуализируемом порядке 3—1—2, отражают оценку говорящего, того, кто использует в своей речи это слово. <анони́м [от греч. anōnymos «безымянный»] 1. «автор сочинения, письма, скрывший свое имя» (МАС; БТС; ТСУ) * анонимщица, анонимщицкий. Ср.: доносчик, жалобщик, наушник, кляузник, фискал, ябедник, шептун, сексот, дятел, стукач, осведомитель, благожелатель, доброжелатель, недоброжелатель, рачитель, старатель, блюститель (нравов), моралист, нравственник, опекун, ханжа, лицемер, информатор, осведомитель, очернитель, клеветник, сплетник. ≈ анонимщик презрит. «тот, кто пишет анонимные письма» — «не имеющие указания на автора, без имени автора» (МАС; БТС; в ТСУ этого слова нет); анонимщик (разг. пренебр.) «человек, к-рый пишет анонимные письма, доносы» Бесчестный а. А. подписался: «Ваш тайный доброжелатель» (РСС). • Гнусный (подлый) анонимщик.

антиобще́ственник проп., публ., недовольн., осужд. Человек, не участвующий в общественной жизни, ставящий себя вне советского коллектива, не считающий нужным или возможным вести какую-нибудь работу на общественных, т. е. без вознаграждения, началах. Избегающий по возможности всяческих форм агитационно-массовой, пропагандисткой деятельности, не посещающий комсомольских, открытых партийных (если не коммунист), производственных и пр. собраний и совещаний, т. е. всего того, что не входит в круг его должностных и профессиональных обязанностей. По всем этим признакам определялся со стороны руководства, партийного прежде всего, как неблагонадёжный и нелояльный, противник советского строя, отщепенец и индивидуалист. <антиобщественный «противоречащий общественным интересам, наносящий вред обществу» || «выражающий пренебрежение к общественным взглядам, установкам, обычаям и т. п.»; общественник «человек, который активно участвует в общественной жизни, работе; человек, выполняющий какие-л. обязанности на общественных началах» (БТС); антиобщественный «наносящий вред общественным интересам, враждебный обществу» (МАС); антиобщественный «враждебный обществу, вредящий общественной пользе» А. поступок (ТСУ) * антиобщественница, антиобщественнический, антиобщественнически. Ср.: асоциальный, аполитичный (тип), индивидуалист, эгоист, себялюбец, самолюбец, (мелкий) собственник, частник, единоличник, баптист, сектант, церковник, религиозник, бирюк. ≈ антиобщественник (нов.) «человек, ведущий себя антиобщественно» (ТСУ; в МАС и БТС этого слова нет); антиобщественник «лицо, занимающее позицию или проводящее деятельность, противоречащую интересам советского общества» (ТСЯС).

антисове́тчик оф.-проп., публ., пренебр., неприязн. 1. Тот, кто высказывается против советского строя и СССР, его политики, идеологии, выступая (обычно на Западе) с критикой, негативной оценкой, неодобрением, недоверием, сомнением в правильности провозглашаемых официально идей, неверием в заявляемые цели и положения пропаганды, в том числе с анализом ситуации в советской стране, разоблачениями, наблюдениями, впечатлениями. 2. Тот, кто не одобряет, не признаёт советский строй, советскую власть и советскую идеологию, сопротивляясь и не принимая её для себя, что выражается в критическом к ним отношении, неучастии в общественно-массовых мероприятиях, насторожённом и недоверчивом отношении к происходящему. 3. Тот, кто, с позиции представителей партийно-советской власти, считается нелояльным по отношению к ней по каким-то причинам, кто объявляется либо негласно считается таковым, т. е. лицом подозрительным, несоветски настроенным, неблагонадёжным. <антисоветский «направленный против советского строя, Советского Союза, враждебный ему» (МАС); антисоветский (нов.) «настроенный или относящийся враждебно к советской власти, имеющий целью причинить ей ущерб, вред» А. элемент. Антисоветское выступление (ТСУ); антисоветизм «идеология и политика, основанная на враждебном отношении к Советскому Союзу и советскому строю» (БТС); антисоветизм «враждебная советскому строю, Советскому Союзу реакционная идеология и политика» (МАС; в ТСУ этого слова нет) <антисоветский; антисоветчина разг. «агитационная деятельность, направленная против советского строя, Советского Союза» (БТС; МАС дает посл. слово с пометой презр.; в ТСУ его нет) * антисоветчица, антисоветски. Ср.: агент, агитатор, анекдотчик, антибольшевик, антикоммунист, отщепенец, болтун, клеветник, контрреволюционер, контра, контрик, (скрытый) враг, идеологический враг, оппонент, противник, оппозиционер, ренегат, оппортунист, недовольный, несогласный, диссидент, инакомыслящий, неблагонадёжный, нелояльный, невозвращенец, правозащитник, (внутренний) эмигрант, отказник, очернитель, осквернитель, ругатель, хаятель, хулитель, пачкун, фальсификатор, предатель, изменник, враг народа, троцкист, инсинуатор, пятая колонна, гнида, гад, паршивая овца. ≈ антисоветчик разг. «тот, кто занимается антисоветской деятельностью» (БТС); антисоветчик разг. презр. «тот, кто проявляет враждебное отношение к советскому строю, Советскому Союзу, занимается антисоветской пропагандой» (МАС; в ТСУ этого слова нет); антисоветчик в советск. время: «тот, кто занимался антисоветской деятельностью и подвергался за это гонениям и репрессиям» (ТСРЯХХв.); «антисове́тчик — 1. Противник сов. строя или любой, кого сов. власть считает таковым. — 2. То же, что анекдочик: лицо, рассказывающее антисоветские анекдоты; ср. политзаключенный» (Росси). • Злостный антисоветчик. Непримиримый (упорный, несгибаемый, неутомимый) антисоветчик. Преследования антисоветчиков. Бороться с антисоветчиками. Суд над антисоветчиками. Выставить антисоветчиков из страны. Диссиденты и антисоветчики. Бывший антисоветчик.

аппара́тчик общеразг., неприязн.-неодобр. Работник советского госаппарата, советской административной системы. Человек, живущий на всём готовом, пользующийся всеми возможными льготами, благами и привилегиями, оторванный от простых людей, отгораживающийся от них, не испытывающий постоянных бытовых неурядиц и трудностей, голода, нищеты, отсутствия необходимых продуктов, товаров и пр. Негибкий, толстокожий и твердолобый, гладкий, холёный, откормленный, внешне и внутренне значительно отличающийся от тех, кто лишён привилегий, глухой к человеческим бедам и просьбам, умеющий обращаться в системе, в которой ценятся только лояльность и серость, способность подстраиваться и угождать, а средством достичь высокого положения часто являются приспособленчество, подлость, лавирование и интриганство. <аппарат [от лат. apparatus «снаряжение, оборудование»] 3. «совокупность учреждений, обслуживающих какую-л. область управления или хозяйства» Государственный а. Судебный а. Работники аппарата 4. «совокупность сотрудников учреждения, организации, какой-л. области управления; штат» Управленческий, административный, партийный а. Сокращение аппарата. Содержать большой а. (БТС) * аппаратчица. Ср.: партаппаратчик, соваппаратчик, госаппаратчик, (сов) исполкомовец, обкомовец, горкомовец, цекист, ответственное лицо, номенклатурщик, комитетчик, партократ, партократчик, бюрократ, функционер, партийный босс, секретарь, ответработник, совработник, (советский) барин, бонза, руководитель, шишка, привилегированный, (большой) начальник, управленец, учрежденец, (сов) чиновник, член, (большой) товарищ, сановник, вельможа, партийная сволочь. ≈ аппаратчик 1. «рабочий, обслуживающий аппаратуру» 2. разг. «работник аппарата (3—4 зн.) ’ (БТС; МАС, ТСУ дают только 1 зн.); аппаратчик 2. «служащий какого-н. управления, руководящей организации, аппарата» (разг., часто неодобр.) Министерские аппаратчики. Профсоюзные, партийные аппаратчики (РСС). • Опытный аппаратчик. Проверенный аппаратчик. Кормить (содержать) аппаратчиков. Армия аппаратчиков. Известный аппаратчик. Аппаратчик до мозга костей. Форменный аппаратчик. Настоящий аппаратчик.

арти́ст общеразг., насмешл.-ирон., неприязн., пренебр. 1. Человек, вызывающий неоднозначное или смешанное отношение к себе своим поведением, высказываниями, позицией со стороны начальства, представителей власти, партийного руководства. Ведущий себя нестандартно, возможно экстравагантно, нарушая нередко рамки дозволенного, но делая это негрубо, с иронией и несколько отстранённо, что позволяет воспринимать его проявления как забавную неожиданность, шутку, а не злой умысел и нелояльность. Подобное отношение может быть также предложено и использовано, как объясняющее и извиняющее, по отношению к тем, к кому начальство по какой-то причине благоволит, или же для того, чтобы избежать нежелательного обострения создавшейся ситуации, для снятия напряжения и неприменения неизбежных санкций в противном случае. 2. Тот, кто умеет выкручиваться (либо удачно выкрутился) из неудобных, сложных, сомнительных положений с начальством, партийным руководством, из идеологических трудностей, отделавшись шуткой, либо прикинувшись дурачком, либо заговорив, заболтав неприятную ситуацию, переключив внимание распекающих на другое. <артист [фр. artiste] 1. «об актёре, певце, музыканте и т. п.» А. эстрады, театра, кино. Оперный, цирковой а. 2. разг. «о том, кто достиг высокого мастерства, совершенства в чём-л.» А. своего дела, в своём деле (БТС) * артистический, артистически, артистичный, артистично, артистичность, артистизм, артистка. Ср.: шут (гороховый), клоун, циркач, трюкач, актёр, хохмач, юморист, шутник, шутейник, затейник, забавник, комедиант, комик, фокусник, бестия, ловкач, хват, хитрец, шельма, шельмец, стервец. ≈ артист 3. = Актёр (2 зн.) — разг. «о том, кто притворяется кем-л. или каким-л., скрывая истинные мысли, чувства и т. п., или позирует, рисуется в расчёте на благоприятное впечатление, успех у окружающих» (БТС); артист 3. «ловкач, плут, мошенник» (разг., ирон.) Какой-то а. вытащил у меня бумажник (ТСУ); артист 3. перен. «ловкач, хитрец, а также вообще тот, кто ведёт себя необычно, своеобразно» (разг.) Ну и а.! Всех сумел провести (РСС).

бай проп., публ., неприязн., осужд. 1. Эксплуататор трудящегося крестьянства Востока, классовый враг, с которым советская власть в 20—30-е гг. вела борьбу и, наконец, уничтожила. 2. Представитель нетрудовых и (ли) привилегированных слоёв населения советской Азии и Востока, с пренебрежением, высокомерно относящийся к своим трудящимся землякам, пользующийся своим общественным и должностным положением для того, чтобы не работать и презирать свой народ, его трудовое крестьянство и пролетариат, дискредитируя, тем самым, советскую власть и её достижения в феодально-патриархальной Азии и Сибири, — объект пропагандистского обличения и уничтожающей критики в средствах массовой информации (обычно безличный). <тюрк. bai «богатый, хозяин, предводитель, герой» * байский, байски, по-байски, байство, байствовать. Ср.: хан, эмир бухарский, паша, султан. ≈ бай ист. «в Средней Азии, Казахстане, на Алтае: богатый землевладелец или скотовод» (БТС); бай «богач, крупный землевладелец или скотовод в дореволюционной Средней Азии» (МАС); бай «крупный землевладелец, скотовод, торговец в Туркестане» (ТСУ); бай «в Средней Азии и нек-рых других регионах: богатый землевладелец, скотовод или купец» (РСС). • Покончить с баями. Баи эксплуатировали простой народ. Вести себя как бай. Замашки (как у) бая.

банди́т, чаще мн. ч. банди́ты проп., публ., общеразг., неприязн.-осужд. 1. Член вооружённого формирования, ведущего борьбу против советской власти в каком-л. регионе, в том числе также участник повстанческого или партизанского движения сопротивления, с 1918 г., в 20-е и затем, в Западной Украине, Прибалтике, в 40-е гг. Белобандит неприязн.-пренебр. В годы гражданской войны (1918—1020) — тот, кто сражался в рядах белой гвардии против советской власти, белогвардеец, а также всякий, кто с оружием в руках выступал против красных или подозревался в этом. 2. Во время так называемой продразвёрстки в 1918—1920 гг., заключавшейся в изъятии по деревням сельхозпродуктов сверх установленной нормы, что обрекало людей на голодную смерть, а также позже — крестьянин, укрывший или не соглашающийся добровольно отдать изымаемое, возможно оказывающий при этом сопротивление. 3. Во время коллективизации (1929—1934 гг.) — крестьянин, подвергшийся раскулачиванию и предназначенный к высылке, а также и в первую очередь тот из таких раскулачиваемых, кто оказывал сопротивление в ходе проводившейся акции или сумел убежать и где-нибудь укрывался. 4. Также фашистский бандит, фашистские бандиты неприязн.-осужд., озлобл.-негодующ. Член коммунистической партии (большевиков), представитель или сторонник так называемой старой «ленинской» гвардии, а также всякий, кто был неугоден, — жертвы внутрипартийной борьбы и сталинских чисток второй половины 30-х гг., обвинявшиеся в оппортунизме, предательстве родины и шпионаже в пользу империалистических государств, в том числе фашисткой Германии, и приговаривавшиеся к расстрелу и лагерям как враги народа и контрреволюционные элементы. 5. В послевоенные, а также в 20-е и 30-е гг., в периоды особо острого голода и разрухи: всякий, кто, пытаясь раздобыть пропитание, покушался на отчаянные, в том числе и противозаконные, как в советском, так и общечеловеческом смысле, действия — кражу «государственного зерна и имущества», в том числе и оставленного, не убранного, потерянного, брошенного, портящегося, воровство, нападение, грабежи, мародёрство, убийства и пр. 6. Всякий, кто прямо или непрямо, вооружённо и нет, сопротивлялся советской власти, вольно или невольно оказывался либо объявлялся в оппозиции к ней или правящей партийной верхушке, кто был неугоден и обвинялся в предательстве или не подчинялся (так чтобы видимо и очевидно) проводимой на данный момент коммунистическим руководством политике, накладываемым ограничениям, вводившимся правилам, касавшимся в первую очередь вопросов имущественного и идеологического характера, свободы высказывания, передвижения, объединений и т. п. 7. Военные и политические деятели, руководители западных, в первую очередь империалистических государств, выступающие за необходимость активного, в том числе и вооруженного, противодействия коммунизму. 8. Члены вооруженных формирований, любого характера и назначения, в том числе и регулярных войск, полицейских сил (на Западе, в дореволюционной России), участвующие в подавлении выступлений против правительства, в разгоне демонстраций, разгроме левых организаций, партизанских, национально-освободительных движений и пр. <банда [ит. banda воен. 1. «отряд (нерегулярных частей) ’ 2. «банда, шайка»] 1. «группа людей, совместно совершающих грабежи, убийства, насилия и т. п.; шайка» 2. разг. «о группе людей, действующих нечестно, противозаконно; об агрессивно настроенной, воинствующей группировке» (БТС) * бандитский, бандитски, по-бандитски, бандитка, бандитизм, бандитство, бандитствовать, бандюга. См.: контрреволюционер, контра, контрик, беляк, басмач, антоновец, махновец, петлюровец, колчаковец, деникинец, корниловец, врангелевец, красновец, громила, погромщик, антисоветчик, разбойник, грабитель, вор, мошенник, насильник, фашист, троцкист, мародёр, душегуб, преступник, налётчик, враг, бандеровец, власовец; милитарист, экспансионист, колонизатор, ястреб, гангстер, коммандос, вояка, диверсант, убийца, каратель, палач, вешатель, душитель, мафиози, поджигатель, террорист, экстремист, хулиган. ≈ бандит [ит. bandito 1. «изгнанный» 2. «бандит, разбойник»] 1. «член банды (1 зн.), вооружённый грабитель» || «о том, кто повинен в каких-л. преступлениях, преступник» (БТС); бандит «вооруженный грабитель, разбойник» || «участник вражеской контрреволюционной партизанской банды» (пренебр. нов.) Расстреляли трех бандитов из шайки Махно || перен. «угнетатель, насильник» (нов. ритор.) Империалистические бандиты (ТСУ); бандит презр. «член вооруженного контрреволюционного отряда»; белобандит «член контрреволюционной вооруженной группировки (в годы гражданской войны) ’ (ТСЯС); «банди́т — 1. В уголовном мире термин б. обычно не употребляется: ср. вор 1; пятьдесят девятая 1. — 2. Кроме бандита в собственном смысле, сов. власть считает таковым любого, кто силою — даже без оружия — сопротивляется попранию его гражданских прав, либо русской оккупации исконных земель своего народа (ср. бандеровец; басмач; белополяк; белофинн). — 3. В середине 40-х гг. эта категория «б.» появляется в массе в местах заключения (см. масс. аресты 26), где приостанавливает разгул лагбандитизма и стукачества.» (Росси).

бары́га разг.-сниж., неприязн.-осужд. 1. Человек, интересы которого ограничиваются наживой, грубый, примитивный, бездушный, неприятный в общении, себялюбивый, скупой, оценивающий окружающих только с точки зрения материальной выгоды, а потому необщительный, нередко злобно-отталкивающий, ищущий, как бы кого обмануть и надуть, не способный к открытости, искренности, пониманию, сочувствию, живым человеческим чувствам, порывам и проявлениям. 2. Занимающийся мелкой торговлей, обменом и промышляющий этим, торгующий, возможно полулегально и нелегально, на базаре, по квартирам, знакомым, в каком-нибудь помещении, по месту работы, по предприятиям, у себя на дому. Рискующий быть притянутым за подобную деятельность, был вынужден часто искать покровителей среди влиятельных лиц в партийно-советской администрации и правоохранительных органах, выполнять их заказы и поручения, взятками, а возможно и доносительством, оплачивать свою неприкосновенность, в связи с чем мог быть небезопасным для тех, кто не отличался горячей идейностью и лояльностью в отношении коммунистической партии и советского строя. <барышник 1. разг. «тот, кто занимается перепродажей ради барыша; перекупщик» | «о том, кто стремится только к выгоде, наживе» 2. «в России до 1917 г.: торговец лошадьми, хлебом» <барыш [тюрк. baryš «мир, соглашение»] разг. «материальная выгода, прибыль, получаемая при торговых сделках» Получить б. Делиться барышом с кем-л. Наживать барыши. Какой тебе от этого б.? (какая выгода, польза?) (БТС) * барыжный, барыжно, барыжничать, барыжничанье, барыжник. Ср.: спекулянт, перекупщик, фарцовщик, куркуль, жмот, жлоб, жадюга, скряга, сквалыга, сквалыжник, скупердяй, зажимала, жук, жучок, шустрила, вострила, торгаш, маклак, ловчила, хитрила, мудрила, купи-продай, частник, предприниматель, коммерсант, бизнесмен, воротила. ≈ барыга разг.-сниж. «спекулянт, перекупщик» (БТС); барыга презр. жарг. «скупщик краденого, перекупщик; спекулянт» (Хим.).

басма́ч, чаще мн. ч. басмачи́ оф.-проп., публ., неприязн.-насторож. С 1917 по 1933 гг. в Средней Азии (Туркестан, Бухара, Хорезм) — участник национально-религиозного панисламистского и пантюркистского движения вооружённого сопротивления советской власти. В советских источниках — злобный бандит, убийца, грабитель, разбойник и мародёр, нападающий на невинных людей и терроризирующий местное, прежде всего сельское, население, действующий в интересах реакции, эксплуататорских классов, белогвардейцев и интервентов, в первую очередь английского империализма, поставившего себе целью, играя на сепаратистских тенденциях, религиозности и отсталости масс, оторвать среднеазиатские республики от советской России, сделать их своей колонией и использовать как плацдарм для борьбы с большевизмом. Средством для достижения этого должно было стать басмаческое движение — политическая и военная сила, опирающаяся в своих действиях на насилие и террор вооружённых шаек разбойников. <узб. басмачи́ (ед. ч.), от басма «налёт», басмак «совершать налёт» * басмачество, басмаческий. Ср.: бандит, разбойник, убийца, контра, контрреволюционер, террорист, экстремист, националист, фундаменталист, исламист. ≈ басмач «участник вооружённого национально-религиозного движения сопротивления Советской власти, направленного на отделение Средней Азии от СССР» (БТС); басмач «участник контрреволюционных националистических банд, действовавших в Средней Азии» (МАС); басмач (полит. нов.) «бандит, участник контрреволюционного движения в Ср. Азии» (ТСУ); басмач «участник контрреволюционного буржуазно-националистического движения в Средней Азии в период борьбы за укрепление советской власти» (ТСЯС); басмач «в Средней Азии и нек-рых азиатских странах в первые годы советской власти: участник вооруженной группировки, противоборствующей установлению новых порядков» Отряд басмачей (РСС); «басма́ч (узб. басма, басмачи) — „делающий налеты“, picaro. 1. Участник среднеазиатского патриотического движения против советского империализма (с начала 1920 г. и до 1931 года, когда басмачество было подавлено). Бывали случаи, когда б. грабили население. — 2. Уцелевшие от кровавой расправы б. получают сроки до 10 лет и направляются в лагеря сев. России, где эти южане в массовых количествах вымирают. — 3. Языковой и культурный барьеры изолируют их от основной массы лагерников, для которых они просто б. или звери.» (Росси).

безде́льник общеразг., неприязн.-пренебр. 1. Парень, подросток, взрослый мужчина, прежде всего молодой, не желающий учиться, работать или делающий это из рук вон плохо, лишь бы отделаться, кое-как, отлынивающий от своих домашних, семейных обязанностей и живущий, тем самым, за счёт других членов семьи — родителей, братьев, сестёр, супруги, её родителей, вынуждающий их себя содержать, а также себя обслуживать и за собой ухаживать, в том числе и в бытовых мелочах. Как таковой, обуза и паразит, аморальный и асоциальный тип, дискредитация позитивного образа советского человека. 2. Никуда не годный, ленивый работник, просиживающий на работе без дела или делающий вид, что занят, тратящий время попусту, на разговоры и перекуры, картёжные игры и домино, по вине которого предприятие не справляется с планом и производственными заданиями. В советских органах пропаганды — негативный пример недобросовестно-пренебрежительного отношения к своим трудовым обязанностям и коллективу, причина его постоянного отставания и неудач, объект, обычно безликий, как отрицательный образ, беспощадной критики и сатирических изображений. <бездельный устар. 1. «не занятый или не заполненный делом; праздный» (БТС) * бездельничать, бездельничанье, бездельница, бездельнический. Ср.: лентяй, лоботряс, лодырь, тунеядец, лежебока, лежебок, лежень, лень ходячая, байбак, ленивец, обормот, охламон, (ленивый) болван, дармоед, нахлебник, захребетник, паразит, иждивенец, приживал, приживальщик, альфонс, потребитель, прихлебатель, трутень, сачок, филон, шалопай, сорняк, вертопрах, сибарит, барчук, барин, барич, белоручка, приспособленец, буржуй, бай, эксплуататор, рабовладелец, феодал, король, царевич, хан, эмир бухарский, господин, господчик, купчик, купчина, толстобрюхий, толстопузый, толстомордый, отъетый, разъетый, брюхан, пузан, рыло (поганое), пустоцвет, гуляка, прогульщик, пьяница, кутила, повеса, шалопут. ≈ бездельник разг. «тот, кто бездельничает; лентяй» (БТС); бездельник разг. 1. «тот, кто бездельничает, ведет праздный образ жизни; лентяй» 2. обычно бран. «пустой и бессовестный человек» (МАС); бездельник 1. подобно 1 зн. МАС 2. «ни к чему не годный человек, пакостник» (бран.) Ты что же это, б., наделал? (ТСУ); бездельник (разг.) «человек, к-рый бездельничает, не любит трудиться» Бессовестный б. Б. висит на шее у родителей (РСС). • Избавиться от бездельника. Выгнать бездельника. Посадить себе на шею бездельника.

безыде́йный проп., публ., неприязн.-осужд. Лишённый партийной и коммунистической идейности, не проявляющий преданности по отношению к советской власти, советской родине, советскому строю или проявляющий её недостаточно, не так, как следует, не в соответствии с требованиями и предлагаемыми пропагандой образцами. В связи с чем ненадёжный, подозрительный, асоциальный и аморальный во всех отношениях элемент, заслуживающий всеобщего осуждения и презрения, с которым, однако, возможно и необходимо вести идеологическую работу, с тем чтобы наставлять его и исправлять. <идейный 3. «проникнутый передовыми идеями, преданный им; передовой» (МАС) * безыдейная, безыдейно, безыдейность, безыдейщина. Ср.: аморальный, асоциальный, аполитичный, антиобщественник, беспартийный, антикоммунист, антисоветчик, антиленинец, индивидуалист, эгоист, эгоцентрист, человеконенавистник, не свой, не наш, не советский (человек), вредный (элемент), ненадёжный (товарищ), неблагонадёжный, диссидент, инакомыслящий, вредитель, враг, идейный противник, злопыхатель. ≈ безыдейный «лишённый чёткой идеи» Б. фильм. Б-ое искусство (БТС); безыдейный «лишённый идейности» — от идейный в 3 зн. Безыдейное произведение (МАС; в ТСУ этого слова нет). • Он человек безыдейный. Не связывайтесь вы с этим безыдейным. От безыдейных лучше держаться подальше.

белогварде́ец общ.-полит., неприязн. 1. В годы гражданской войны: принимавший участие в военных действиях против советской власти в составе белой гвардии — вооружённых формирований, организованных офицерами бывшей царской армии для борьбы с большевизмом в России. Непримиримый идейный и классовый враг, подлежавший физическому уничтожению. 2. В первые годы советской власти, а также и после — всякий подозревавшийся в контрреволюционных, антисоветских и монархистских пристрастиях и привязанностях, в сочувствии белым, тоске по дореволюционному прошлому. Возможно, скрытый, замаскировавшийся участник военных действий против советской власти на стороне белых армий, а потому притаившийся враг, контрреволюционер-заговорщик. Либо доживающий свой век, знающий свое, недоверчиво и неприязненно относящийся к советской власти, никогда ей не бывший близким, но себе на уме и потому открыто и прямо этого не обнаруживающий, подозрительный, хитрый, угрюмый старик. <белая гвардия * белогвардейский, белогвардейски, белогвардейка, белогвардейщина, белогвардейство, белогвардействовать. Ср.: белый, беляк, белобандит, белоказак, золотопогонник, белопогонник, враг, контра, контрик, контрреволюционер, монархист, деникинец, колчаковец, врангелевец, корниловец, красновец, пережиток, недобиток, из недобитков, бывший, из бывших, гад, (белогвардейская) гнида, белоэмигрант. ≈ белогвардеец «тот, кто сражался против Советской власти в рядах белой гвардии» (БТС); белогвардеец «человек, сражавшийся против Советской власти, а также член контрреволюционной антисоветской военной организации; контрреволюционер» (МАС); белогвардеец (нов.) «сражающийся в рядах белой гвардии» (см. гвардия) || перен. «контрреволюционер»; гвардия прежде — «специальное войско для охраны государей» || «отборные привилегированные войска» ◊ Белая гвардия (полит.) — контрреволюционные войска (ТСУ); белогвардеец в годы гражданской войны: «член Белой гвардии — русских военных формирований, сражавшихся за восстановление законной власти в России» Генералы-белогвардейцы (РСС); «белогварде́ец — военный, сражавшийся с большевиками в период гражданской войны 1918—1921 гг. Ср. белобандит. Примеч.: Более 20 лет после окончания гражд. войны, Красная Армия заняла ряд восточноевропейских стран, где осела часть бежавших б. Их арестовали, вывезли в СССР и осудили „за борьбу против рабочего класса и революционного движения“ (ст. 5813). Приговаривали их к расстрелу или 10—20 годам заключения.» (Росси).

бе́лый общеразг., публ., проп., неодобр. 1. В годы гражданской войны — член вооружённых формирований, действовавших против советской власти. 2. В 20—30-е годы — направленный против советской власти, тайно или явно действующий против неё, идейно не принимающий новой власти и большевизма, идеологически чуждый ему. Белоинтервент, белоказак, белополяк, белофинн, белочех — член соответствующих вооружённых формирований, боровшихся против советской власти, самостоятельно или в составе и на стороне белогвардейских частей, а также всякий, по данному признаку, кто был неугоден советской власти и рассматривался ею как подлежащий уничтожению идейный и классовый враг. Белоэмигрант — выехавший из советской России в первые годы её существования, по идейным, моральным и политическим соображениям, как не приемлющий происходящего, лишний и чуждый установившейся власти, и потому враждебный ей элемент (так называемая эмиграция первой волны). <от белый в трад. знач. «чистый», «нравственно безупречный», «не запятнанный», «ясный, светлый» Белое движение. Белое дело. Чистыми (белыми) руками. Белый день. Белый свет. * беляк (разг.-пренебр.), белая. Ср.: белогвардеец, белобандит, золотопогонник, белопогонник, враг, контра, контрик, контрреволюционер, монархист, деникинец, колчаковец, врангелевец, корниловец, красновец, недобиток, из недобитков, бывший, из бывших, гад, (белая) гнида, белоэмигрант.. ≈ белый 6. «в первые годы Советской власти: действующий или направленный против Советской власти, контрреволюционный (противоп.: красный, революционный) ’ (БТС; аналогичным образом в МАС); белый 3. «контрреволюционный, белогвардейский» (употр. со времен Великой французской революции, когда обозначало сторонника Бурбонов); противоп. красный Б. офицер. Белая гвардия (см. гвардия) в знач. сущ., преимущ. мн. бе́лые, ых «белогвардейцы» В плену у белых (ТСУ); белый «в годы гражданской войны: участник белого движения — вооружённой борьбы за восстановление законной власти в России» (РСС). • <Бороться (биться, драться, расправиться) с белыми. Белые наступают (отступают). Поймать (допрашивать) белого.

беспарти́йный общеразг., проп., возм. как насмешл.-снисход., ирон. 1. Тот, кто не является членом коммунистической партии, и потому определятся как рядовой представитель трудящихся масс, в задачу которого входит поддерживать партию коммунистов в её политике и идейных стремлениях и их одобрять, объединяться с коммунистами в построении советского общества, не будучи самому при этом в его авангарде. В связи с чем рассматривался как такой, которого не следует ставить на руководящие должности и слишком ответственные посты, а потому ограничиваемый в сфере общественных проявлений и профессиональной деятельности, включаемый, однако, в состав управленческих коллективов, советских администраций и институтов власти как обязательный и необходимый пропагандистский процент. 2. Тот, кто, не будучи членом коммунистической партии, не несёт такой же меры ответственности, как коммунист, а потому, в зависимости от ситуации и позиции говорящего, — 1) такой, на которого во всём и полностью не следует полагаться и которому безоговорочно нельзя доверять; 2) такой, который, не принимая сам, как правило, ответственных, руководящих решений, за их выполнение или невыполнение поэтому не отвечает, не связанный строгой партийной ответственностью и дисциплиной; 3) такой, который за совершённые партией за время её правления безобразия и преступления, в силу своего в ней нечленства, не отвечает. <партийный 1. прил. к партия || «относящийся к члену (членам) партии» || «состоящий в партии, являющийся членом партии» || в знач. сущ. разг. «член Коммунистической партии Советского Союза; коммунист» (МАС) * беспартийная, беспартийно, беспартийность, беспартийщина. Ср.: беспартиец, не коммунист, не член, (только) сочувствующий, попутчик, безыдейный, не повязанный, не ответственный, не товарищ, не из этих, не красный. ≈ беспартийный «не состоящий в партии, не являющийся членом партии» Беспартийный актив (МАС); беспартийный «не состоящий ни в какой партии» (БТС; ТСУ) || «не состоящий членом ВКП (б) ’ (нов.) Беспартийные массы. Привлечь беспартийных к активному участию в чистке партии (ТСУ); беспартийный в годы советской власти: «человек, не являющийся членом коммунистической партии» (РСС) • Блок коммунистов и беспартийных (при выборах в Советы депутатов трудящихся — как форма выражения единства партии и народа).

беспа́спортный общеразг., неодобр., возм. насмешл.-ирон. 1. Человек, потерявший паспорт либо тот, паспорт которого стал недействительным, а по каким-то причинам он получить новый не может или боится, скрываясь от правоохранительных органов, армии, разыскивающих его родственников, супруги, как нарушивший право, уклоняющийся от алиментов, имеющий вторую семью и т. п. Оказавшись вне общества, без социальной защиты и гражданских прав, в известном смысле он перешёл в разряд деклассированных элементов, людей без постоянного места работы и жительства, что крайне осложняет его положение, предполагая зависимость от тех, кто согласен и может ему помочь. Исключение из системы советских общественных отношений, в глазах представителей власти, делает его неуправляемым и неподконтрольным, находящимся вне пропагандистской обработки, а потому подозрительным и потенциально небезопасным. 2. С начала 30-х вплоть до конца 70-х — начала 80-х гг.: тот, кто, не имея паспорта, был ограниченным в правах и возможности перемещаться (крестьянин, колхозник, раскулаченный), или же нарушил право, не получив паспорта по какой-либо причине или потеряв и не восстановив его (бродяжничество). С 27 декабря 1932 г., после завершения коллективизации и введения паспортной системы, проживание без паспорта становится административно наказуемым (штраф, выселение, для прибывших из других местностей), в отдельных случаях, также и судебно наказуемым (лишением свободы до 2-х, с 26 февраля 1970 г. — до 4-х лет). Колхозному крестьянству и высланным в Сибирь после раскулачивания паспорта не полагались, у осуждённых — отбирались, в связи с чем они исходно относились к категории беспаспортных. «Колхозникам разрешалось отлучаться из колхозов лишь по однократным справкам, выдаваемым председателем колхоза, с указанием цели и срока отлучки (ни в коем случае не более 30 суток).» (Росси, ч. 2, с. 272) <без паспорта; паспорт «официальный документ, удостоверяющий личность владельца, его гражданство» (БТС), в советских паспортах указывались также национальность, прописка по постоянному месту жительства, дети, муж (жена), отношение к воинской службе, некоторые др. пометки и сведения. Без прописанного в данной местности паспорта нельзя было устроиться на работу. * беспаспортная, беспаспортно, беспаспортность. Ср.: лишенец, пораженец, бомж, бич, бродяга, цыган, алиментщик, укрывающийся, неполноправный, неполноценный, человек вне закона, раскулаченный, зэк, заключенный. ≈ беспаспортный «не имеющий паспорта» (МАС; БТС) Б. бомж (БТС); беспаспортный и (простореч.) беспачпортный «не имеющий паспорта, вида на жительство» (ТСУ).

беспорто́чный, также мн. ч. беспорто́чные, разг.-сниж., насмешл.-ирон., возм. неприязн.-пренебр. 1. В 20-е и 30-е годы — те, с помощью которых проводилась политика советской власти на селе, на которых она опиралась как на самых бедных и обиженных и потому, случалось, что озлобленных, готовых к грабежу, насилиям и душегубству в отношении зажиточных и состоятельных односельчан, во время продразвёрсток, выселения, раскулачивания. 2. Бедный, плохо одетый, не имеющий денег, другого материального обеспечения, лишённый средств, а потому, хотя и близкий классово советской власти, и потому благонадёжный и лояльный по отношению к ней, однако мало привлекательный объект как ухажёр, жених и не оправдывающий возможных возлагаемых на него надежд, поскольку не способный содержать и обеспечивать семью и детей, супруг. <без портко́в; портки́ разг.-сниж. «штаны, порты» (БТС) * беспорточник, беспорточная, беспорточно, беспорточность. Ср.: бедняк, бедный, голодранец, голоштанник, босяк, бродяга, бомж, нищий, нищета, оборванец, оборвашка, ободрашка, оборвыш, голяк, голытьба, беспризорник, беспризорный, гольтепа, гаврош, люмпен, пролетарий, плебс, подзаборник, заморыш, голый, голь (перекатная), перекати-поле, неимущий, безлошадник, бобыль, бездомник, бездомный, бич (опустившийся человек, прост.). ≈ беспорточный трад.-нар. «не имеющий штанов, портков; голоштанный; нищий» || «о маленьких детях, которые ходили в одной рубахе» Б-ая команда, мелюзга (БТС); беспорточный [шн] (простореч. вульг.) «не имеющий портков, очень бедный» Беспорточная команда (ТСУ).

благоде́тель, в представл. знач. общеразг., насмешл.-ирон. 1. Обеспеченный и (ли) достаточно влиятельный из высокопоставленных субъект, проявляющий внимание, заботу, оказывающий поддержку, возможно также материально обеспечивающий или ссужающий при надобности, — покровитель молодого человека, делающего служебную, партийную карьеру, помогающий ему устроиться на обеспечивающее продвижение или престижное место, поступить в желанный вуз, пристроиться к кому-нибудь из власть предержащих, возможно дядя, родственник, знакомый, близкий друг семьи; покровитель или любовник женщины, обеспечивающий её служебный рост, пребывание на хорошей должности, возможно также дарящий подарки, оплачивающий развлечения, поездки, материально её содержащий и обеспечивающий. 2. Тот, кто под видом помощи или поддержки преследует свои собственные, эгоистичные и меркантильные, часто карьеристские и связанные с достижением власти, цели, стремясь заручиться согласием и поддержкой тех, кто ему обязан (довольно распространённая и часто эксплуатировавшаяся модель партийно-советского типа обеспечения своего влияния и власти). <благодѣтель старосл. «тот, кто оказывает милость, добро, благодетель» <благодѣть «милость, благодать; благодеяние, добро; благодарение, благодарность» * благодетельный, благодетельно, благодетельский, блегодетельски, благодетельница, благодетельство, благодетельствовать, благодетельствование. Ср.: покровитель, опекун, попечитель, протектор, патрон, папашка, папик, добрый дядя, (заботливый) дядюшка, волосатая рука, содержатель, спонсор, меценат, заступник, защитник, милостивец, спаситель, избавитель, поручитель, радетель, рачитель, утешитель, ходатай, нянька, отец родной, крестный отец, цыганский барон. ≈ благодетель «тот, кто оказал, оказывает благодеяния кому-л.» (БТС); благодетель устар. «тот, кто оказывает кому-л. покровительство, помощь, услугу» (МАС); благодетель «лицо, оказавшее кому-н. большую пользу или услугу» (ТСУ); благодетель «тот, кто оказывает кому-н. помощь, покровительство из милости» Б. всей семьи. Будь моим благодетелем (просьба о помощи, иногда ирон.) (РСС); «благоде́тель — (Д) [уголовное] Не будь мои́м благоде́телем или (Д) Об одном прошу — не будь м. б.! (поговорка): известно, что человек человеку — враг, и тот, кто утверждает, что хочет нам помочь или облагодетельствовать нас, непременно таит какой-нибудь коварный замысел.» (Росси). • Найти (себе) благодетеля. Жить за счет благодетеля. С таким благодетелем не пропадешь! Рассчитывать на (своего) благодетеля (благодетелей). Хорош благодетель! (ирон.)

благожела́тель, в представл. знач. общеразг., неприязн.-ирон. 1. Тот, кто под видом добра, якобы из расположения или сочувствия, вольно или невольно доставляет другим неприятности, ссорит, портит отношения между людьми, в коллективе, между супругами, вносит разлад, становится причиной недоразумений, обид или ненависти. Из зависти, из желания выслужиться, укрепить свою власть, также нередко как провокатор, осведомитель, сотрудник органов безопасности или стукач. 2. Автор подброшенной анонимки, доноса по месту работы или в партком с заявляемой или подразумеваемой целью способствовать разоблачению аморального несоветского поведения, наказанию провинившегося, оздоровлению и исправлению зла. <желать блага * благожелательный, благожелательно, благожелательность, благожелательский, благожелательски, благожелательство, благожелательница, благожелательствовать, благожелательствование. Ср.: доброжелатель, интриган, доброхот, анонимщик, доносчик, кляузник, клеветник, провокатор, стукач, осведомитель, информатор, разносчик (слухов), передатчик, переносчик, недоброжелатель, злопыхатель, завистник, корыстолюбец, недоброхот, ненавистник. ≈ благожелатель (обычно ирон.) = доброжелатель «тот, кто проявляет доброе отношение, участие, расположение к кому-, чему-л.» (БТС; подобным образом в МАС); благожелатель (книжн.) «лицо, благожелательно относящееся к кому-н.» (ТСУ); благожелатель то же, что доброжелатель — «человек, к-рый дружески, доброжелательно относится к кому-н.» (РСС). • Тоже мне благожелатель нашелся! Обойдемся без благожелателей!

блюсти́тель общеразг., неприязн.-ирон. Проявляющий рвение, излишне усердствующий, строго следящий за исполнением другими норм советского общежития, советских законов, партийных распоряжений и директив, указаний начальства. Слишком правильный и лояльный в отношении вышестоящих, советской власти и строя. Преувеличенный, доведённый до крайности идеал советского человека и гражданина. Блюститель нравов, часто также блюстительница нравов насмешл.-пренебр. Тот, кто следит за поведением, действиями других, вмешиваясь в их частную и интимную жизнь, морализаторствуя, читая нравоучения, указывая, возможно также донося при этом советскому и партийному руководству. Блюститель порядка насмешл.-ирон. Проявляющий строгость, активно участвующий, вмешивающийся в вопросы соблюдения правил, законов и норм, считающий своим долгом высказывать замечания и недовольство тем, кто их, с его точки зрения, нарушает. <блюсти книжн. «охранять, беречь (обычно ревностно) ’ (БТС) * блюстительница. Ср.: ревнитель, рачитель, старатель, идейный, правильный, законник, буквалист, формалист, педант, буквоед, зануда, морализатор, моралист, распорядитель, проверяющий, старшой, старшина, надзиратель, мент, милиционер, полицейский, надсмотрщик, контролер, дружинник, опер, оперативник, нравственник, легавый, сыщик, домостроитель, домоуправ, управдом, домоправитель, администратор, страж (порядка), охранитель, цербер, аргус, дворник. ≈ блюститель обычно ирон. «тот, кто ревностно охраняет, оберегает что-л., наблюдает за чем-л.» Б. нравов. Б. порядка (о милиционере, полицейском) (БТС); блюститель устар., теперь ирон. «тот, кто охраняет, оберегает что-л., наблюдает за чем-л.» (МАС); блюститель (книжн. торж.) «тщательно охраняющий что-н., следящий за неприкосновенностью чего-н.» Б. закона. Б. чистоты языка (ТСУ); блюститель (устар. и ирон.) «тот, кто постоянно наблюдает, следит за чем-н.» Б. законов, морали, нравов (РСС).

богоиска́тель общ.-полит., публ., насмешл.-пренебр., неприязн.-ирон. Тот, кто в своём мировоззрении, взглядах отходит, с точки зрения говорящего, от единственно правильного учения о материальном и познаваемом мире, даваемом в ощущениях, пытаясь говорить о духовном, нематериальном, непознаваемом, невидимом. О мировом сознании, совести, воздаянии, гуманизме, расплате и т. п. Скатываясь, тем самым в идеализм, обращаясь к иллюзиям, несуществующему, поискам в пустоте и отвращаясь от необходимости революционного преобразования общества, строительства социализма, а затем и коммунизма. То есть отходя от марксистско-ленинского учения о классах, классовой борьбе, от большевизма. <искатель бога, искать бога * богоискательский, богоискательски, богоискательство, богоискательствовать, богоискательница, богоискательщина. Ср.: идеалист, богостроитель, богосозидатель, (пустой) мечтатель, (пустой, бесплодный) созерцатель, философ, богослов, мыслитель, теософ, нереалист, нематериалист, антимарксист, антиленинец, антибольшевик, антикоммунист, меньшевик, утопист, религиозник, верующий, обновленец, богомолец, богомол, церковник, святоша. ≈ богоискатель «сторонник богоискательства» — «в России в начале 20 в.: религиозно-философского течения в среде русской либеральной интеллигенции, проповедовавшее необходимость поиска бога, соответствующего современности, изменение форм человеческого существования на основе обновлённого христианства» (БТС); богоискательство «религиозно-философское течение, получившее широкое распространение в среде русской либеральной интеллигенции в годы после поражения революции 1905—1907 гг.» (МАС); богоискатель (книжн.) «человек, ищущий в религии ответа на все жизненные вопросы»; богоискательство (книжн.) «умонастроение, поведение богоискателя» || «религиозно-философское течение в России в конце 19 и нач. 20 вв., искавшее разрешения социальных противоречий в религии» (истор.) (ТСУ).

богострои́тель общ.-полит., публ., насмешл.-ирон. Тот, кто пытается найти обоснования, допускает возможность существования духовного начала, стремится выводить теоретические построения, объясняющие человека, его историю и будущее, исходя не только из материалистических и классовых позиций, но и из каких-либо идей, не материализованных начал и этических постулатов. <строитель бога, строить бога * богостроительский, богостроительски, богостроительница, богостроительство. Ср.: идеалист, богоискатель, богосозидатель, попутчик, ретроград, реакционер, меньшевик, сомневающийся, искатель, богослов, созерцатель, нематериалист, немарксист. ≈ богостроитель 1. «приверженец богостроительства» 2. «представитель богостроительства» (Ефр.)> богостроительство «этическое течение, возникшее в среде марксистских литераторов в первом десятилетии 20 в., трактовавшее созидательную деятельность человечества как религиозную» (МАС); «в России в начале 20 в.: философско-этическое течение в среде русской социал-демократии, представители которого стремились соединить марксизм с христианством» (БТС); богостроительство «литературно-философское течение в среде русской социалистической интеллигенции в эпоху реакции после революции 1905 г., стремившееся сочетать марксизм с религией и осужденное большевистским центром как порывающее с основами марксизма» (ТСУ).

болту́н общеразг., проп., публ., неприязн.-осужд., презр. 1. Тот, кто, не умея сдерживаться, обычно невольно, в разговоре со случайным лицом (предполагаемым шпионом и иностранцем), сообщает не то, что следует и что нельзя, с точки зрения властей и органов госбезопасности, разглашать, что может являться предметом государственной и производственной тайны. Какие-то сведения, связанные с работой какого-либо предприятия, с производством, сельским хозяйством, экономикой, а также и в том числе с обстоятельствами и условиями советского быта, снабжения, работой учреждений, органов власти, советскими законами, выборами и т. п., особенно если это сведения статистического характера. В конечном итоге, все то, что, составляя любые подробности и особенности советской действительности и жизни в СССР, если они не соответствуют пропагандистскому образу, не может быть предметом ни передачи, ни разглашения, ни обсуждения, в том числе и в кругу знакомых, что может расцениваться как антисоветская агитация. Значение было особенно актуальным в 30—50-е гг. XX столетия. 2. Тот, кто под видом невинного разговора, приятельской, дружеской болтовни, возможно также за выпивкой, картами, нередко в компании, при свидетелях, вытягивает из своего собеседника (собеседников) необходимые сведения, могущие к тому же его или их погубить. Провоцирует на откровения, признания или даже какие-то действия, с тем чтобы на основании этого, выдать потом, донести, заложить (одного или сразу нескольких) — властям, партийному руководству, начальству, органам безопасности, выступая, тем самым, как провокатор-доносчик, стукач и сексот. 3. лаг. Тот, кто находится под следствием или уже осужденный за так наз. болтовню — разглашение государственной тайны или контрреволюционную, позже антисоветскую, агитацию. 4. Тот, кто, выступая публично либо в беседе с кем-л., говорит не то, что следует, не то, что прошло проверку, что не одобряется, возможно обличая и критикуя кого-л. или что-л., в том числе и поведение, позицию представителей власти. Возможно также, высказывая предположения, на основе каких-то своих наблюдений, собранных данных, сведений, о развитии событий, не выгодных, противоречащих официально принятым и представляемым пропагандой. 5. Руководитель, политический, общественный деятель, который, желая понравиться и получить поддержку, много и красочно говорит, обещает невыполнимое, пустословит, фразёрствует. 6. Всякий, кто говорит не то, что следует, что не одобряется или то, что лишнее, разрушая тем самым пропагандистский образ действительности и сферу разрешенного, допустимого представления, знания. <болтать разг. 1. «вести лёгкий, непринуждённый разговор; много говорить (обычно вздор, пустяки или не то, что следует) ’ 2. «проводить время в болтовне; много и попусту обещать» 3. «высказывать нелепые суждения, распространять слухи; выдумывать, наговаривать» (БТС); болтать разг. 1. «вести легкий, непринужденный разговор, разговаривать» || «говорить то, о чем не следует говорить; проговариваться» (МАС); болтать «говорить без толку, пустословить» Б. глупости. Б. вздор || «много говорить» Б. без умолку (БТС) * болтунья, болтунишка, болтушка. Ср.: сплетник, говорун, балабол, балаболка, сорока, трещотка, тарахтелка, таранта́, мельница, (бесструнная) балалайка, анекдотчик, антисоветчик, клеветник, злопыхатель, переносчик, разносчик, распространитель (слухов), враль, врун, лгун, трепло, трепач, брехун, брехло, пустобрёх, пустотрёп, пустозвон, пустослов, поклёпщик, критикан, наговорщик, пасквилянт, пачкун, паникёр, провокатор, порицатель, обличитель, хаятель, хулитель, осквернитель, очернитель, ругатель, маратель, разоблачитель, обвинитель, прорицатель, пророк, горлан, горлопан, горлохват, горлодёр, губошлёп, громкоговоритель, транслятор, рупор, крикун, вития, оратор, агитатор, фальсификатор, инсинуатор, кракальщик, демагог, краснобай, лопотун, пустомеля, фразёр, шавка, пустельга (о человеке), гавкалка, язык без костей. ≈ болтун разг. 1. «тот, кто много болтает; пустослов» (МАС; БТС) 2. «тот, кто не умеет хранить тайны (обычно о сплетнике) ’ (БТС); болтун «болтливый человек, пустослов» 2. «сплетник» Ему не говори, он — известный б. (ТСУ) • Болтун — находка для шпиона. (лозунг 30—50-х гг.). Заткнуть рот болтунам и провокаторам! Болтунов — к ответу! Остерегайтесь болтунов! Следует избегать болтунов. Болтун первый продаст и заложит.

бося́к общеразг., общ.-полит., публ., неприязн.-пренебр. 1. Представитель социальных низов, нищий, неимущий, которому нечего терять и которого ничто поэтому не сдерживает в его деструктивном отношении и деятельности ко всему, что создано чужим трудом, руками, умом, капиталом. В связи с этим нередко активный участник различного рода революционных движений, в том числе отчасти и того брожения, которое предшествовало установлению советской власти в России в начале ХХ в. Представитель уличной толпы, движимой злобой и завистью ко всем имущим и из себя что-либо представляющим, носитель тёмного сознания масс, не признающего духовных, интеллектуальных и моральных ценностей, которое, будучи разбужено политическими лидерами и авантюристами, способно вызывать неотвратимые по своим последствиям разрушения социальной, нравственной, психологической, а также материальной и биологической природы человека. 2. Герой ранних рассказов М. Горького, бывший примером двойственного отношения и двойственной трактовки советского литературоведения и пропаганды. С одной стороны, как отщепенец и отброс несправедливого капиталистического общества, яркий пример его жестокости и бесчеловечности. С другой — как представитель неорганизованной, лишённой классового сознания и правильной оценки существующего положения, а потому и не способной к революционному преобразованию, массы. 3. Плохо одевающийся, не умеющий и не желающий работать, зарабатывать, некультурный, грубый парень, молодой мужчина, возможно с уличными хулиганскими замашками и из плохой семьи, — не подходящий ухажёр, а также объект для брака с девушкой из порядочного круга, к тому же не способный выбиться наверх, добиться положения, сделать карьеру. То есть асоциальный и потенциально аморальный тип. Либо, напротив, такой, который, при недостатках воспитания, происхождения, материальной обеспеченности, сумел добиться положения, вышел в люди, вырвался наверх, что может также прямо или косвенно свидетельствовать о его аморальности — умении приспосабливаться, быть полезным начальству, угодничать, подличать, возможно также, наушничать и доносить. <босой «необутый, имеющий голые ступни (о ногах человека и о человеке с такими ногами) ’ (БТС) * босяцкий, босяцки, по-босяцки, босячка, босяческий, босячество. Ср.: голодранец, босота́, голодрань, голытьба, голыш, голь перекатная, гольтепа, беспорточный, бродяга, люмпен, пролетарий, неимущий, перекати-поле, бомж, босоногий, нищий, хулиган, сорвиголова, бандит, разбойник, грабитель, бедняк, бедный, голоштанник, оборванец, оборвашка, ободрашка, ободранец, оборвыш, рвань, рванина, подонок, бандит, шпана, шлёнда, шалопай, шалопут, гуляка, пьянь подзаборная, подзаборник, беспризорник, безотцовщина, отброс, отщепенец, деклассированный (элемент), бездомный, бездомник, ночлежник, шантрапа, пария, отродье, выродок, бич. ≈ босяк «опустившийся, обнищавший человек из деклассированных слоев населения в капиталистическом обществе; оборванец» (МАС); босяк «опустившийся, обнищавший человек из деклассированных слоев общества (в Российском государстве до 1917 г.) ’ (Ефр.); босяк «опустившийся, обнищавший человек из деклассированных слоёв общества» (БТС); босяк «представитель деклассированных слоев города; оборванец» (ТСУ); босяк «опустившийся человек из низших неимущих слоёв» Бездомный б. (РСС).

бракоде́л разг.-спец., проп., публ., неприязн.-осужд., пренебр. Человек, допускающий брак на производстве, работающий безответственно, недобросовестно, лишь бы отделаться, кое-как, не заботящийся о качестве выпускаемой продукции, о марке своего предприятия, о производственной чести и славе своего коллектива. Как таковой, объект обсуждений и проработок, критики недостатков, кампаний борьбы за качество. Объявляемая пропагандой причина неуклонно низкого качества производимой продукции, препятствие и тормоз к оптимизации производства на пути социалистического строительства, а фактически — порождение плановой экономики, ставящей вал и количество во главу угла, с производством как самоцелью любыми средствами и любой ценой. <делать брак –«недоброкачественные, с изъяном предметы производства» || «изъян, повреждение» (МАС) * бракодельство, бракоделка (разг.-прост.), бракодельщик, бракодельщица (прост.). Ср.: портач, халтурщик, сапожник, аварийщик, пачкун, халявщик. ≈ бракодел разг. «тот, кто допускает в работе брак» (БТС); бракодел «недобросовестный работник, допускающий брак в работе» (МАС); бракодел (нов. неодобрит.) «рабочий, дающий много браку в своей работе» (ТСУ). • Прогульщиков и бракоделов — к ответу! Наказать пьяницу и бракодела! Лодыри и бракоделы. Объявить войну халтурщикам и бракоделам. Избавиться от бракодела. Осудить бракодела.

буквали́ст общеразг., неодобр. Тот, кто, с точки зрения говорящего, излишне педантично и строго подходит к необходимости соблюдения всего, что написано в представляемом документе, имеющейся инструкции или законе, не умея и не желая интерпретировать их к нуждам момента, делать скидку с учётом особенностей, применять к обстоятельствам, входить в положение и т. п., чем создаёт неудобства, мешает, не соглашаясь ни на какие исключения из правил, нарушения, совершаемые в обход, действия в «интересах дела», заказчика, компромиссы, закрывания глаз и т. д. Невыгодное и всё портящее, стоящее поперёк лицо как с точки зрения желающего чего-то добиться просителя, знающего, что в советских условиях на успех можно рассчитывать только при снисходительном отношении и вольной трактовке инструкций и правил со стороны того, от кого зависит решение или его продвижение, так и с точки зрения партийно-советских руководителей, привыкших к мгновенному и волевому решению своих вопросов, без обращения к имеющимся законам и правилам. <буквальный 1. «точно соответствующий чему-л., дословный» 2. «прямой, истинный (противоп.: переносный, иносказательный) ’ <буква 2. «внешняя, формальная сторона (в противоположность смыслу, содержанию) ’ Следовать букве закона, устава, приказа (точно, нередко формально выполнять). Отступать от буквы закона, устава, приказа (допускать отклонение, нарушать его) (БТС) * буквалистский, буквалистски, буквализм, буквалистика, буквалистка. Ср.: формалист, педант, буквоед, законник, бюрократ, крючкотвор, крючок, зануда, чинуша, въедливый. ≈ буквалист разг. «тот, кто обнаруживает в своей деятельности склонность к буквализму; формалист»; буквализм «формальное следование чему-л., строгое соблюдение внешней стороны дела» (БТС); буквалист ирон. «тот, кто в своей деятельности, работе и т. д. стремится к строгому соблюдению внешней, формальной стороны чего-л.» (МАС).

буквое́д общеразг., неприязн.-пренебр. Тот, кто излишне последовательно, строго, не признавая допусков, опущений, обходов, натяжек проверяет, составляет, толкует какой-л. документ, прежде чем вынести окончательное решение, принять его к действию, дать ему ход и т. п., чем, с точки зрения заинтересованного, тормозит, замедляет, ненужным образом формализует дело вместо того, чтобы успешно и по существу его разрешить. <буквы есть * буквоедство, буквоедствовать, буквоедский, буквоедски, буквоедка. Ср.: формалист, педант, буквалист, законник, зануда, бумажная душа, канцелярист, крючкотвор, крючок, бюрократ, чинуша. ≈ буквоед неодобр. «тот, кто обнаруживает склонность к буквоедству; формалист»> буквоедство неодобр. «буквальное, формальное толкование, понимание чего-л. в ущерб смыслу, содержанию; выискивание мелочей; формализм» (БТС); буквоед ирон. «формалист, педант, придающий значение внешней стороне дела, мелочам в ущерб смыслу» (МАС); буквоед (ирон.) «педант, неспособный подняться над буквальным истолкованием текста, не идущий дальше внешней стороны предмета» (ТСУ); буквоед «придирчивый и узкий формалист» (РСС).

бумагомара́ка, бумагомара́тель разг.-сниж., неприязн.-неодобр., озлобл.-пренебр. Всякий пишущий, с точки зрения говорящего, лишнее, много, то, что не следует и что никому не нужно, пачкающий бумагу и только мешающий своей писаниной, забирающий время и отвлекающий других от дел своими пустыми просьбами, глупыми жалобами, никчёмной критикой, словесными излияниями, потугами к творчеству и т. п. Неодобрительная оценка строится на пренебрежении массового сознания к творчеству и писанию, писанине как способу осмысления, закрепления, материального выражения с обращением ко многим, того, что в противном случае могло бы быть незамеченным, а тем самым, забытым, утраченным, переиначенным, представленном в нужном, официальном свете. Указанное стремление к выражению персонализирует пишущего, отрывая и вырывая его из массы, делает его знающим, понимающим, видящим, имеющим что сказать, а потому «выпячивающимся» с этим своим увиденным на фоне ничего того не имеющих и потому не значащих вроде бы ничего других. Одновременно с этим оно заставляет их, этих других, увидеть и обратить внимание на то, что может быть нежелательным к объявлению, вынесению на поверхность из социального небытия, невыгодным для властителей массой, её тел и душ, что хотелось бы замолчать, затереть, объяснить и представить совсем иначе, в нужную сторону и в правильном пропагандистско-идейном ключе. Отсюда всякий пишущий не то, что следует и слишком много, не по указке и от себя, воспринимается и определяется как подозрительный и потенциально небезопасный субъект. <марать бумагу * бумагомарательский, бумагомарательски, бумагомарательство, бумагомарательствовать, бумагомарательщина, бумагомарательница. Ср.: писака, графоман, писарчук, писарь, писчик, пачкун, писун, жалобщик, нытик, критик, критикан, антисоветчик, недовольный, злопыхатель, вредитель, осквернитель, очернитель, пасквилянт, хулитель, хаятель, ругатель, лаятель, писатель, сочинитель, щелкопёр, стрекулист, борзописец. ≈ бумагомарака пренебр. = бумагомаратель; бумагомаратель пренебр. «тот, кто занимается бумагомаранием; писака» (МАС; БТС); бумагомарание пренебр. «бесплодное или бездарное сочинительство» (БТС); бумагомарание разг. ирон. «ненужное, бесплодное или очень плохое писание, сочинительство» (МАС); бумагомарака (разг. устар.) «пишущий ненужное, автор бездарных произведений»; бумагомаратель (устар.) то же, что бумагомарака (ТСУ).

буржу́й общеразг., разг.-проп., насмешл.-пренебр. 1. Всякий имущий в прошлом, представитель высших и средних слоёв населения дореволюционной России, первый и основной классовый враг советской власти и государства, подлежащий уничтожению, лишению прав и фактическому поставлению вне закона. Эксплуататор и угнетатель, пьющий кровь трудового народа. Непримиримый и злобный, мечтающий о свержении советской власти и возвращении прошлого, всеми силами препятствующий социалистическому строительству и новому строю. В своих контрреволюционных стремлениях и действиях готовый на интервенцию, военную диктатуру, насилия и убийства представителей советской власти, простых советских людей, ищущий и ожидающий помощи со стороны мировой буржуазии и Запада, организующий заговоры, провокации, саботаж, возможно скрывающийся, а потому подлежащий разоблачению и задержанию органами ВЧК, с последующей изоляцией (тюрьмы, лагеря), а нередко и ликвидацией (расстрел). 2. Обладатель собственности, человек обеспеченный либо просто имеющий что-л., чем он не склонен делиться. <буржуа [фр. bourgeois] 1. «представитель буржуазии (обычно крупной) ’ | «о том, кто ведёт буржуазный образ жизни, подражает буржуазии» 2. «в средние века в странах Европы: горожанин, бюргер» (БТС) * буржуйский, буржуйски, буржуйство, буржуйка, буржуйчик, буржуи́н, буржуинский, буржуинство. Ср.: капиталист, эксплуататор, угнетатель, богач, богатей, господчик, господин, барин, барчук, хозяйчик, сударь, сытый, пузатый, пузан, брюхан, гладкий, кровопийца, кровосос, мироед, пиявка, паразит, тунеядец, дармоед, захребетник, трутень, иждивенец, лишенец, пораженец, бывший, из бывших, контра, контрик, контрреволюционер, скупец, скряга, скаред, скаредник, скопидом, крохобор, плюшкин, жмот, жлоб, барыга, торгаш, алтынник, барышник, купчина. ≈ буржуй 1. презрит. = буржуа (1 зн.) ◦ В 20-е гг. 20 в. большевистская пропаганда относила к буржуям представителей всех сословий (кроме рабочего класса и беднейшего крестьянства); отсюда презрительная окраска этого слова. 2. ирон. «о человеке богатом, владеющем чем-л. в большом количестве (обычно скуповатом) ’ Подари хоть один карандашик, б.! (БТС); буржуй разг. презр. то же, что буржуа — «представитель класса буржуазии» (МАС); буржуй (разг.) презрительное или бранное обозначение буржуа (ТСУ). • Буржуй каких мало! Смерть буржуям! Покончить с буржуями! Ешь ананасы, рябчиков жуй, день твой последний приходит, буржуй! (Маяковский). Мы на горе всем буржуям Мировой пожар раздуем. (Блок).

бури́льщик, глуби́нный бури́льщик разг.-сред., неприязн., насмешл.-пренебр. Сотрудник органов госбезопасности, занимающийся глубинным бурением (от ГБ — госбезопасность), деятельность которого связана с раздобыванием скрытых, секретных сведений, находящихся на глубине, а методы напоминают выбирание грунта, твердой почвы под ногами у жертвы. <бурить «сверлить, пробивать грунт, горную породу и т. п. буром» — «инструментом для сверления скважин» (БТС) * бурильщица, бурильщицкий. Ср.: глубинщик, гебист, кагебист, гебешник, кагебешник, топтун (топотун), наблюдатель, сыщик, локатор, смотритель, надзиратель. ≈ бурильщик «рабочий, производящий бурение, специалист по бурению» (см. бурить) (БТС).

бы́вший оф.-проп., пренебр., возм. снисход.-сочувств. С 1918 по 1936 гг. (до объявления в первой советской конституции о том, что социализм в СССР в основном построен) — относящийся к представителям высших и средних слоев населения дореволюционной России, лишённый, как представитель эксплуататорского класса и классово чуждый советской власти общественный элемент, основных гражданских прав и оказавшийся фактически вне закона. Ограниченный в общественном, профессиональном, имущественном, образовательном, юридическом, политическом отношениях. Относящийся к самой последней, незащищенной, не снабжаемой, получающей минимальный продуктовый рацион, подозрительной и преследуемой социальной категории, обреченной на постепенное уничтожение и вымирание. <бывший 2. «некогда существовавший» || «переставший занимать какую-л. должность, положение» (МАС); бывший «утративший прежнее положение, назначение, звание и т. п.» Б. чемпион, директор, домовладелец. Б-ая жена (БТС) * бывшая, бывшие, из бывших. См.: лишенец, пораженец, буржуй, контра, контрик, несоветский, непролетарий, непролетарского происхождения, белая кость, белоручка, барин, барчук, господчик, господинчик, сударь, интеллигент, интеллигентишка, культурный, образованный, грамотный, паразит, тунеядец, трутень, иждивенец, дармоед, бездельник, захребетник, вошь, бесполезный (человек), лишний, из лишних, никому не нужный, недовольный, обойдённый, обиженный (советской властью), изгой, отщепенец, отверженный, отверженец, выкинутый (за борт истории), выплюнутый, отработанный (материал), недобиток, из недобитков, недорезанный, подозрительный (элемент), недобитая контра, антисоветский элемент, контрреволюционер, доходяга, дохляк, дистрофик, дно, бомж, отребье, отброс. ≈ бывший 2. || «лишенный своего звания или прав после Октябрьской революции» (нов.) Б. великий князь. Б. домовладелец (обычно передается сокращенно одной буквой б.) (ТСУ) ◊ Бывшие люди — 1) «потерявшие свое положение, опустившиеся люди» (от назв. рассказа М. Горького «Бывшие люди»); 2) «о лицах из эксплуататорских классов России, лишившихся в результате Великой Октябрьской социалистической революции своего привилегированного общественного положения» (МАС); бывшие то же, что бывшие люди (разг.) Из бывших кто-н. ♦ Бывшие люди — 1) деклассированные, опустившиеся люди; 2) люди, утратившие своё прежнее положение, свои корни (РСС); бывший «переставший существовать в связи с разрушением советского строя, распадом Советского Союза» Б. первый секретарь обкома. …бывшие граждане бывшего Советского Союза> бывшевики́ окказ. о бывших членах КПСС — Игра слов: бывший и большевики. (ТСРЯХХв.)

бюрокра́т общеразг., публ., проп., неприязн. Работник учреждения, госаппарата, который, из представления о функционально-административной необходимости, осознания значимости занимаемой им должности, намеренно или рутинно затягивает движение дела, не спешит с принятием и передачей его к дальнейшему производству, откладывая, не занимаясь им или ища формальные, юридические и другие причины, чтобы его возвращать, отдавать на доработку и переработку, переносить по срокам, задвигать, снимать с очередности, передавать другим. Наряду со взяточником — отрицательный образ, подвергаемый обличению и критике в средствах массовой информации и пропаганды как пример бездушного отношения к людям со стороны отдельных работников аппарата и управленцев, служебного чванства и формализма — недостатков административной системы, с которыми необходимо бороться. Демонстрируемое время от времени стремление к очищению должно было вызывать рост доверия в массах к партийному руководству, служить отдушиной их возможному недовольству, позволять избавляться, в случае надобности, под этим предлогом от неугодных в своих рядах, быть примером заботы о людях, сочувствия и понимания их проблем, объяснять причины просчетов и неудач неизжитыми недостатками в аппарате, неизбежными промахами в подборе кадров, человеческим фактором, его слабостью, а не пороками советско-партийной административной системы как таковой. Как явление бюрократия обусловливается 1) ощущением внутренней значимости и власти, предполагающих зависимость просителя и всех остальных от тебя, занимающего место и потому наделенного правом за них и по их поводу решать, что порождает, как следствие, отстраненность, избавляющую от сочувствия и человеческих проявлений по отношению к приходящему, — власть и должностное место функционируют независимо, необусловленно от не наделенных властью, отгороженные от них стеной и диктующие им из-за своей непроницаемой завесы, что им делать, как поступать и как быть; 2) неуверенностью и страхом сделать что-нибудь не как должно, не как требуется, вообще не так, следующими из осознания своего несоответствия или не полного соответствия занимаемой должности, некомпетентности, непрофессионализма, из комплекса неполноценности, естественных в условиях советской административной системы, выдвигающей на должности по протекционистскому принципу и требующей от поставленных поэтому беспрекословного подчинения, лояльности, готовности следовать не закону, не правилам, не профессиональной или гражданской необходимости и совести, а конъюнктуре и переменчивой воле и желаниям вышестоящих (отсутствие непосредственных регламентаций, прямых указаний и директив по вопросу вплоть до непредвидимых мелочей создает невозможность к принятию по нему решений, вынуждая их откладывать и отсрочивать); 3) рутиной, нагромождением входящего и исходящего, обилием ожидающих и (не) решаемых дел, порождающих ощущение самодостаточности с оторванностью от реальности, производством в себе и для себя, как механизм, создающий впечатление оптимальности того, что существует, и своей к нему причастности, а потому лучше ничего не менять и не принимать решений, способных поставить существующее в потенциально нарушенное произведенным изменением положение. <фр. bureaucrate «бюрократ, служащий административного аппарата», bureaucratie «бюрократия» <фр. bureau «бюро, письменный стол; канцелярия, контора» + гр. kratos «сила, власть, господство» * бюрократический, бюрократически, бюрократский, бюрократски, бюрократство, бюрократствовать, бюрократия, бюрократка, бюрократша (разг.-прост.), совбюрократ, бюрократизация, обюрократить (ся), бюрокартизировать (ся), забюрократизировать (ся), (за) бюрократизированный, бюрократина (пренебр., о человеке, лице), бюрократище. Ср.: функционер, управленец, администратор, аппаратчик, хозяин, номенклатурщик, партократ, босс, чин, фигура, барин, распорядитель, ответработник, ответственное лицо, должностное лицо, шишка, исполнитель, формалист, буквалист, крючкотвор, крючок, законник, буквоед, волынщик, волокитчик, канительщик, перестраховщик, зажимщик, прижимщик, волочила, ригорист, кабинетчик, канцелярист, канцелярская крыса, кувшинное рыло, крапивное семя, тормоз, тормозила, стопор, стопорила, чиновник, чинуша, чернильная душа. ≈ бюрократ «должностное лицо, пренебрегающее сутью дела ради формальных правил; формалист, функционер»> бюрократизм 1. «иерархически организованная система управления, при которой деятельность руководящих органов направлена преимущественно на обеспечение ведомственных интересов в ущерб интересам общества» 2. «формализм в ведении дел, приводящий к медленному, затруднённому прохождению необходимых или очевидных решений» || «пренебрежение существом дела ради соблюдения формальностей» (БТС); бюрократ 1. «представитель бюрократии — высшей чиновничьей администрации в феодальном и капиталистическом государствах; крупный чиновник» 2. неодобр. «должностное лицо, выполняющее свои обязанности формально, в ущерб делу; формалист, буквоед» (МАС); бюрократизм 1. «система управления в классовом обществе, при которой государственная власть осуществляется через чиновников, оторванных от народа и защищающих интересы господствующего класса» 2. «пренебрежение к существу дела ради соблюдения формальностей; формализм, канцелярщина» Бюрократизм означает подчинение интересов дела интересам карьеры, обращение сугубого внимания на местечки и игнорирование работы, свалку за кооптацию вместо борьбы за идеи. Ленин, Шаг вперед, два шага назад. (МАС); бюрократ 1. «представитель бюрократической системы управления» Влиятельный б. 2. «чиновник, в ущерб сущности дела и интересам граждан злоупотребляющий своими полномочиями или придающий преувеличенное значение формальностям» Бюрократам и волокитчикам не место в советском аппарате. 3. перен. «формалист, педант» (разг. презрит.) (ТСУ); бюрократ 1. «крупный административный чиновник» Царские бюрократы. Бюрократы из госдепартамента 2. «человек, приверженный бюрократизму, пренебрегающий существом дела ради соблюдения формальностей» (РСС).

валю́тчик общеразг., неприязн.-неодобр. Гражданин СССР, который, в нарушение советских законов, занимался обменом, куплей-продажей иностранной валюты или просто имел её без выдававшихся банком оправдательных документов, подтверждающих соответствующую сумму, дату обмена и данные получателя. По закону 1926 г. любые частные валютные операции и нелегальное обладание валютой (валютные преступления) наказывались лишением свободы сроком до 3 лет, с 1960 г. — до одного года (Росси, ч. 1, с. 48). Государственная монополия на валютные операции и обладание иностранной валютой являлась следствием политики запирания границ, суровой и возможно более полной изоляции советских граждан от остального мира и такого же над ними контроля, в том числе, если не в первую очередь, и имущественно-финансового, во избежание проявлений экономической самостоятельности, а с этим независимости и неподчинения системе. <валюта [ит. valuta «стоимость, монета, валюта»] 1. «денежная единица государства» Падающая в. Твёрдая в. 2. «тип денежной системы» Золотая, серебряная, бумажная в. 3. «денежные знаки иностранных государств, кредитные и платёжные документы» (БТС) * валютчица. Ср.: фальшивомонетчик, фарцовщик, спекулянт, барыга, торгаш, жук, жучок, шустрила, меняла. ≈ валютчик разг. «тот, кто занимается незаконной куплей-продажей валюты» (3 зн.) (БТС); валютчик разг. «тот, кто занимается спекуляций иностранной валютой» (МАС); валютчик (нов. разг.) «спекулянт, занимающийся незаконными сделками с иностранной валютой» (ТСУ).

вая́тель разг.-сред., насмешл.-пренебр. Человек, сделавший что-л., с точки зрения говорящего, излишне сложным, непонятным, путаным и (ли) никому не нужным образом, возможно собственным трудом или умом, что поэтому не представляет ценности, бессмысленно и лишь свидетельствует о не сдерживаемом стремлении создателя к самоизлиянию и творческому рукоблудию. Негативная оценка строится на непринятии и осуждении массовым сознанием, а также психологией тех, кто массами руководит, всего того, что, являясь следствием индивидуальной творческой активности и инициативы, нарушает рамки и границы одобряемого, дозволенного и поощряемого, т. е. того, что делается по требованию и на заказ. Что ставит создателя чего-нибудь своего в позицию самостоятельно мыслящего и действующего, делает из него не рядового исполнителя и послушного работника, а непредсказуемого «творца» и трудно контролируемого, плохо управляемого индивидуалиста. <ваять «создавать скульптурные изображения (из глины, камня, дерева, металла, кости и т. п.) ’ (БТС); ваять шутл. комп. «создавать что-л., требующее достаточно длительной работы» Ваять программу (МС) * ваятельский, ваятельски, ваятельство, ваятельствовать, ваятельница, ваятельша (разг.-прост.). Ср.: создатель, писатель, сочинитель, творец, графоман, бумагомаратель, бумагомарака, писака, писчик, писарчук, писун, живописец, художник. ≈ ваятель высок. «скульптор» (БТС); ваятель (книжн. устар.) «художник, занимающийся ваянием, скульптор» (ТСУ; МАС дает то же знач., но с пометой высок.).

ве́шатель общеразг., проп., неодобр., осужд. Наделённый военной, полицейской или государственной властью представитель старого режима, контрреволюционных и реакционных сил — в царской России, во время гражданской, второй мировой (Великой Отечественной) войны, в зарубежных странах, — террором, смертными казнями, прежде всего через повешение, расправляющийся с трудовым народом, подавляющий очаги сопротивления и неповиновения, запугивающий население, истребляющий представителей народной власти, поддерживающих её, сочувствующих ей. Кровавый тиран и злобный враг трудящихся. <вешать 2. «подвергать смертной казни через повешение» (БТС) * вешательница, вешательский, вешательски. Ср.: палач, каратель, усмиритель, изверг, изувер, душитель, садист, душегуб, ирод, убийца, истязатель, мучитель, угнетатель, подручник, пособник, преследователь, приспешник, человеконенавистник, (бешеный) зверь, кровопийца, злодей, лиходей, (кровавая) бестия, казнитель, самурай, фашист. ≈ вешатель «тот, кто приговаривает людей к смертной казни через повешение или приводит ее в исполнение» (Ефр.).