Бесплатный фрагмент - Нечисть

Рандеву с Сатаной

Итак, всё было готово. Все заклинания прочтены, все молитвы возданы. Свечи, расставленные в высоких канделябрах, распространяли ровный желтоватый свет, над ними вился лёгкий чад. Рваные тени плясали на стенах, часы чуть слышно тикали на стене — время приближалось к полуночи.

Сатана явился ровно без четверти двенадцать. Он возник как будто ниоткуда, воздух лишь чуть сгустился, материализуя тёмную субстанцию, — и вот он уже стоял передо мною. Никаких вам всполохов пламени и никакой серной вони. Ничего такого, что можно найти в фантастической и мистической литературе. Всё это вранье и выдумки дешёвых писак.

Он огляделся и сделал несколько шагов ко мне. Теперь мой гость был освещён достаточно, чтобы я мог его разглядеть.

К моему великому изумлению, я не увидел ни старинного аристократического костюма, ни знаменитой бородки клинышком, ни шляпы, скрывающей рога или что там ещё, — ничего такого, что описывалось бы в оккультных трудах и религиозных книгах, никаких признаков избранности и высокого положения.

Да, это был уже немолодой элегантный мужчина крепкого телосложения, однако одет он был в совершенно обычный спортивный костюм тёмно-синего цвета, на ногах его были белые спортивные кеды с полосками известного бренда. Такого я себе не представлял. А ведь я перечитал немало книг о нём, прежде чем назначить нашу встречу.

— Здравствуйте, — сказал Сатана, и я не услышал громовых раскатов, лишь только мерное тиканье часов на стене.

— Добрый вечер, — ошеломлённо поздоровался я в ответ, понимая, что вообще-то должен был сделать это первым. На груди у него висел большой золотой крест. Сам он был коротко стрижен, волосы на голове стояли ёжиком.

Видимо, Дьявол поймал мой обескураженный взгляд, потому что тут же улыбнулся широкой дружелюбной улыбкой:

— Думали, что я не верю в бога? — Я ничего не ответил, моё изумление всё ещё не проходило. Сатана же продолжил: — Но тогда позвольте вас огорчить — я в него верю. Можно присесть?

Я был настолько шокирован, что совершенно забыл о всяком гостеприимстве. Тем более, когда у меня был такой гость…

— Конечно, конечно!.. простите, я… присаживайтесь, пожалуйста, — я указал ему на кресло.

Он сел и с удовольствием похрустел костяшками пальцев, потом с улыбкой повернулся ко мне:

— Должен всё объяснить. Кто бы что там ни думал, но по всем законам формальной логики я просто обязан верить в бога. Ведь без бога не было бы меня. Но в себя-то я не могу не верить, не так ли?

Я понял, к чему он клонит.

— Да-да, абсолютно с вами согласен. Теперь мне понятно… Понятна моя ошибка.

Сатана негромко рассмеялся. Он совершенно не походил на того Князя Тьмы, чей образ был создан литературой, религиозной и художественной, не напоминал он и Сатану, запечатлённого в одном из рассказов великого Марка Твена.

— К сожалению, среди людей существуют неверные представления обо мне. Мой образ искажён, как вы могли убедиться, причём достаточно сильно. Виною тому, конечно, предрассудки. А ведь я, между тем, тоже меняюсь. За те тысячелетия, что я живу, я научился не просто не отставать от моды, но и задавать её. Не будет большим преувеличением, если я скажу, что мода вообще во многом — моё изобретение…

Сатана окинул беглым взором мою комнату. Его взгляд прошёлся по выступавшим из полумрака контурам мебели, остановился на стеллажах с книгами, затем перешёл на мой рабочий стол. Там стояли компьютер и принтер, в беспорядке валялись исписанные листы, шариковые ручки и тому подобные атрибуты литературной работы.

— Писатель? — догадался он.

Оторопь наконец начала меня отпускать.

— Да, верно. Писатель-беллетрист, — поспешно произнёс я. — Простите, право, что отвлёк вас от дел…

Сатана поднял руку. Я замолчал.

— Ничего. — Он смотрел на меня в упор, в его взгляде улавливались внутренняя сила и решительность. — Видите ли, я в последнее время так мало общаюсь с людьми… — Он вздохнул. — С живыми людьми, в смысле… Ну вы меня понимаете… Так вот, я так мало общаюсь с людьми, что согласился на встречу сразу же, как только получил приглашение…

Я вдруг вспомнил, что ничего не предложил гостю.

— Не хотите ли чаю или кофе?

Владыка подземного царства отрицательно покачал головой.

— Во-первых, предлагаю перейти на «ты», а во-вторых, я бы выпил чего-нибудь покрепче. У меня, между прочим, с собой есть хороший виски. У вас такого теперь, наверное, и не достанешь…

И он достал из кармана большую металлическую фляжку с выгравированной на ней пентаграммой. Открутил пробку, сделал большой глоток и протянул ёмкость мне. Отказа, по всей видимости, он не принял бы. Я тоже глотнул. Внутри действительно был великолепный виски.

— Честно говоря, дела мои идут неважно, приятель. — Сатана вздохнул. — Прикинь, ведь ещё каких-то полвека назад на меня был такой спрос, какому позавидовали бы все ваши поп-звёзды и топовые блогеры. Уж с нынешним-то не сравнишь точно. Люди продавали свои души, меняли их на вечную жизнь; просили славы, денег, власти и тому подобной ерунды… Гитлер, Сталин, Пол Пот, Тед Банди и Андрей Чикатило… — у меня было столько учеников и последователей, сколько не снилось ни одному современному тренеру по духовному развитию или бизнес-коучу… И тут вдруг за целых три года ничего. Совершенно. Пришлось разогнать ко всем чертям — и это, как понимаешь, отнюдь не метафора — всю свою канцелярию за неимением дел. Боюсь, если дела так пойдут и дальше, я в скором времени окажусь банкротом. — Он вновь хлебнул из фляжки.

— Я вам искренне сочувствую, — произнёс я, — возможно, тогда моё предложение понравится вам ещё больше. Это реальный шанс вновь обратить внимание человечества к вашей персоне.

— Слушай, я же сказал: давай на «ты».

— Давайте… В смысле, давай.

— Ну, что ты там придумал? — Он вновь сделал большой глоток.

Я потёр влажные от волнения ладони. Сатана протянул мне фляжку, я приложился к ней губами. Чертовски хороший виски!

— Как ты правильно заметил, я — писатель. Ну, там рассказы всякие, повести, романы: интригующие сюжеты, запутанные дела, погони, безумная любовь плюс кровища рекой и всё такое. Всё, что в нынешнее непростое для литератора время приносит деньги нашему брату. Не суть. Так вот, мне пришла в голову идея написать книгу о тебе, — и, опережая ответ Сатаны, я добавил, — на мой взгляд, это, несомненно, подняло бы твою популярность…

— …И принесло бы славу тебе, — закончил Сатана, улыбаясь. Он отхлебнул виски и в очередной раз протянул фляжку мне.

Я сделал судорожный глоток, волнение не покидало меня.

— Мне приятно, что всё ещё есть люди, желающие снискать славы. — Сатана ухмыльнулся.

— И твой ответ…

Сатана помолчал. Потом вдруг спросил:

— У тебя есть телик?

Я был немного обескуражен этим вопросом. Князь Тьмы уходил от ответа. Я утвердительно кивнул и показал в угол комнаты: там стоял небольшой телевизор, покрытый слоем пыли, я смотрел его крайне редко.

— Включи, ночью они показывают куда более интересные вещи, нежели днём. Да и чёртовой рекламы значительно меньше.

Я нашёл пульт и нажал кнопку. Экран засветился, там шёл какой-то фильм. Я собрался переключить канал.

— Оставь, — Сатана сделал властный жест ладонью.

Я смотрел на него. По лицу его блуждала улыбка.

— Приятель, не обижайся, но я скажу тебе «нет». Видишь ли, были и до тебя те, кто делал мне такое предложение, кстати, многие из них сейчас составляют мне компанию там, — он указал пальцем вниз, — нет-нет, не пугайся — все они умерли собственной смертью — всем им я, как и тебе, ответил отказом.

— Но почему? — спросил я, хотя прекрасно понимал, что вряд ли мой вопрос имеет смысл в данной ситуации.

— Почему? — Сатана усмехнулся, потом ловко щёлкнул пальцами, и стена моей комнаты начала плавно растворяться.

Я увидел комнату моих соседей по этажу. Кажется, это была спальня. Посреди комнаты сосед — приличный вроде человек — если не ошибаюсь, клерк в какой-то конторе — избивал свою жену. Он что-то кричал ей — слов я не мог разобрать — потом бил, снова и снова, наотмашь, кулаками, ногами, в голову, в груди, в живот. Никогда бы не подумал, что он на такое способен.

А он всё бил и бил. Жена кричала, плакала, я видел слёзы и выступившую из разбитого носа кровь, видел её перекошенное от боли и ненависти лицо. Удары градом сыпались на неё, она сгибалась под ними, она уже не могла кричать, она задыхалась где-то на грани потери сознания. Это была самая настоящая адская пляска.

Потом он перестал её избивать. Он схватил её за волосы и, протащив по полу, бросил на кровать. Сорвал с неё одежду и принялся насиловать. Никогда бы не подумал: здравствуйте, как ваши дела, всё такое, приличный, одним словом, человек…

Я посмотрел на Сатану. Тот улыбался.

— Не думал, что он может заниматься такими делами?

Я отрицательно покачал головой.

— Никогда не знаешь, где попадёшь в точку. Люди слишком многолики. А ведь есть ещё и другие. Куда более жестокие. Более злые. И таких всё больше и больше, скажу я тебе. Во многом поэтому я и не при делах, приятель. С ними трудно конкурировать.

Кажется, я начинал понимать, что он имеет в виду. Сатана же продолжал:

— Поверь, сегодня я просто недостоин книги… Да, я был Сатаной, Дьяволом, Рогатым — как только меня не называли, имея в виду одно и то же; для одних я был ненавистным врагом, у других ходил в друзьях. Но я всегда был таким же, как и сейчас. Всегда. Примеряя разные обличья, внутренне я не менялся, приятель. Никогда. Я был всегда более-менее предсказуем, а потому неинтересен, — Князь Тьмы сделал небольшую паузу, давая мне переварить услышанное. — Другое дело, вы — смертные. Сколько вы поменяли масок? Сколько дерьма вылили друг другу на головы? Сколько раз обманули, сколько раз убили, сколько раз предали? — На его лице вновь появилась улыбка. — Прикинь, даже меня пытались обвести вокруг пальца. И некоторым это даже удалось! — Он вздохнул, впрочем, нельзя было сказать, что он сожалеет. — Короче, как ни крути, а мне с вами трудно тягаться…

Озвучив этот вывод, он одним махом допил виски и закрутил пробку на фляге. Свечи наполовину сгорели.

— Нет, приятель, если о ком и писать, то о нём, — он указал в сторону соседской квартиры, стена вновь стала твёрдой и непроницаемой, — о таких, как твой сосед; о людях, короче…

Сатана убрал флягу в карман и поднялся с кресла. Я молчал, несколько огорошенный услышанным.

— Такие дела, приятель. Так что не обижайся на мой отказ. Идея хорошая, но она не принесёт тебе желаемого результата… Теперь мне пора. Я там обещал вечернюю партию в шахматы Виктору Гюго…

Я встал вслед за ним. Сказать, что я был смятён и несколько разочарован — значит, не сказать ничего. Сатана оказался совсем не таким, каким я его себе представлял. Но он всего за несколько минут открыл мне глаза на многие вещи.

— Что ж, в любом случае спасибо за визит, до свидания…

Сатана пожал мне руку.

— Бывай. И запомни, что я сказал… — И он исчез, так же внезапно, как и появился.

Я посмотрел на экран телевизора. Там шёл фильм о войне. На экране мелькали горящие хижины где-то в джунглях, солдаты, стрелявшие в женщин с детьми на руках. Я щёлкнул кнопкой — на другом канале передавали ночные новости. Ведущий взахлёб рассказывал об успехах нашей науки и армии, о скором крахе США и тотальной нищете в соседнем государстве, с недавних пор ставшем вражеским… Я невольно поморщился и выключил телевизор. К чёрту его.

Я подошёл к столу и сел. Компьютер находился в ждущем режиме. Я нажал на клавишу, медленно вспыхнул экран.

Немного посидев в тишине, по-прежнему нарушаемой лишь тиканьем часов и чуть слышными вскриками из соседней квартиры (теперь я их слышал), и собравшись с мыслями, я начал писать — ровной дробью затрещали клавиши. Свою новую книгу.

Надеюсь, совсем скоро вы её прочтёте.

Вампиры с Лиговки

— Ну, давайте, за выходные! — Борис поднял свой бокал с пивом и протянул в сторону коллег.

Те зашевелились на своих местах и потянулись к Борису руками с точно такими же бокалами, в которых плавно скользили сквозь светлый янтарь неугомонные белые пузырьки. Легонько зазвенело стекло, где-то в недрах бара заиграла песня Depeche Mode «Personal Jesus». Отличное начало выходных!

Пригубили пива, сели, заговорили. Их было трое — трое молодых людей, работающих менеджерами по продажам в бизнес-центре неподалёку. Борис — старший менеджер их отдела, он же самый старший по возрасту, разменявший недавно четверть века, а также Андрей и Гриша — его коллеги, на несколько лет младше, недавние выпускники вузов.

— Ну чё, Боря, за хорошие продажи?

— Давай! За отличные продажи! Хороших мне мало, ёпта!

Формально Андрей и Гриша были подчинёнными Бориса, но в атмосфере пятничной попойки после напряжённой трудовой недели все регалии слетали, как листва с осенних деревьев, и они становились просто друзьями, пьющими пиво в уютном сетевом баре в центре. Болтали, ходили курить, пытались подцепить девчонок.

— Как у тебя, кстати? — Борис вперился в Гришу, который пришёл к ним около трёх месяцев назад, — дожмёшь своих строптивых клиентов? А то у тебя испытательный скоро заканчивается, надо мне перед коммерческим директором отчитаться за твои успехи…

— Дожму… — Гриша немного замялся, — должен дожать.

— А то, ёпта! У меня не расслабишься, да, Андрюх? — Борис перевёл взгляд на Андрея, который работал под его началом уже почти год.

— Ага. Борян умеет раскрутить даже самых упёртых. Давай за тебя, Боря!

Вновь звякнули бокалы, Борис нажал на кнопку вызова официанта — надо будет повторить.

— А потому что нечего с ними цацкаться! У нас нормальная тема, хрен кто им такое ещё предложит… Да и вообще… Я хочу, например, хорошо жить, а потому мне нужны их деньги, — Борис засмеялся, — много денег!

Словно подтверждая его правоту, из динамиков бара внезапно полилась песня Pink Floyd «Money».

— Во, видишь, даже местный ди-джей с тобой согласен! — заулыбался Андрей.

— Ага.

В этот момент к их столику подошёл официант. Борис на правах старшего во всех отношениях начал делать заказ:

— Так. Нам, пожалуйста, ещё по паре бокалов лагера на каждого, потом гренки с чесночным соусом, чикен-боллы давайте… Чё там у вас ещё?.. А! Вот креветки в кляре тоже можно. И водки грамм триста, пожалуйста.

— Не рано водку заказываешь? — спросил его Андрей.

— Нормально! Потом ещё куда-нибудь двинем, развеемся. Чё тебе со ста грамм-то будет?

— Да, в общем-то, ничего, — не стал перечить Андрей.

— Меню можно забрать? — спросил официант.

— Да, забирайте, — распорядился Борис, — мы вроде всё необходимое заказали.

— Ну, если что, вы всегда можете меня позвать, — сказал официант, забирая меню.

— Само собой, — ухмыльнулся Борис. — Покурим? — обратился он к своим товарищам.

— Давай, — согласились те.

Приятели вышли на улицу, встали недалеко от крыльца.

— Холодно, блин, — поёжился Борис, — и чё в барах курить запретили?

---

— Чтоб некурящие не травились, — попытался ответить Гриша.

— Да уж отравятся они, как же, — засмеялся Борис, — это я травлюсь — и за свои же деньги, между прочим! А так ещё и простудиться рискую…

— Ничего, сейчас водочки накатишь, согреешься, — улыбнулся Андрей.

— Само собой. Дальше-то что? — задал терзавший всех троих вопрос Борис. После выпитого всегда хотелось продолжения. — Не по домам же?..

— Не, домой ещё успеется, — сказал Гриша, — надо посидеть.

— Верно мыслишь, молодёжь! — Борис решил покрасоваться тем, что он здесь старше и по возрасту, и по статусу. — Посидим, конечно. Я про после того, как посидим.

Он смахнул пепел, затем затянулся, скривился и отправил скуренную менее чем наполовину дорогую сигарету в урну.

— В «Ионотеку» можно, там всегда весело, — предложил Андрей.

— Надо туда, где баб можно снять нормальных, — Борис перевёл разговор в русло конкретики.

— Там и снимем. Где ещё баб-то снимать?

— Окей, Андрюша, уговорил. А сейчас погнали бухать дальше, сколько можно курить? — прокричал Борис командным голосом и двинул в бар, всем своим видом показывая, что ждёт того же и от ребят. Его коллеги быстро потушили окурки и пошли следом.

Потом они пили пиво, мешая его с водкой, ходили курить, болтали… Когда водка подошла к концу, Борис заказал ещё.

— Я сегодня гуляю! — коротко резюмировал он.

В итоге из бара вышли уже порядочно навеселе. Был довольно прохладный ноябрьский вечер, на город плавно опускались тягучие промозглые сумерки. Свет фонарей отражался в витринах магазинов и в чёрных зеркалах луж. Чувствовалось приближение зимы.

— Ну, куда дальше? — обвёл замутнённым алкоголем взглядом своих приятелей Борис.

— На Лиговский, 50, — Андрей приобнял его за плечи. — Тусить!

— Давай, сейчас мотор вызовем, — Борис полез в карман за своим айфоном последней модели.

— Да тут идти-то минут пятнадцать от силы, — попытался поспорить Андрей, но Борис замахал руками:

— Не-не, пешком пусть нищеброды ходят, а мы — люди серьёзные, нам не положено. — Он наконец открыл приложение вызова такси. — Сейчас, секунду…

Минут через пятнадцать подъехал жёлтый автомобиль сетевого сервиса такси, и все трое загрузились в салон.

— Йихуу! — закричал Борис напоследок, — вперёд, к приключениям, ёпта!

Они вывалились из клуба посреди ночи, разгорячённые выпитым и отвязными плясками под мрачную нуаровую музыку, которую ставила готического вида дама-ди-джей за пультом. С ними были две девушки, с которыми они познакомились в клубе.

— Ну чё, как? — спросил Борис, доставая сигарету, — ништяк тусовка?

— А то! — поддержал его Андрей.

— Вполне! — сказал и Гриша.

Одна из девушек, которая представилась Виолеттой, протянула к Борису свою ручку с вытатуированными с тыльной стороны ладони сердечком и черепком:

— Дай и мне сигу, плиз!

Борис протянул ей сигарету.

— Тебе? — спросил он вторую девушку, которую звали Лина.

— Не откажусь, — Лина приняла из его рук тонкий белый цилиндр.

Борис чиркнул зажигалкой, прикурил сначала дамам, затем себе.

— Ненавижу вэйпы, — сказал он, — лучше сигарет пока ничего ещё не изобрели. А парят пускай педики!

— Ты слишком категоричен, — заметила Виолетта, манерно выпуская струйку дыма. В свете фонаря было видно, что её слегка покачивает.

— Ой, да ладно. Ты скажи ещё, что это фуфло, которое тут играет, — обалденная музыка!

— Ну вообще это пост-панк, — вмешался в разговор Гриша, — весьма популярная сейчас тема…

— Да ей сто лет в обед.

— Так-то, может, оно и да, но сегодня пост-панк — это своего рода мрачный ответ бездушному и механистическому обществу потребления, обществу, в котором счастье и позитивный образ мыслей стали ходовым товаром…

Борис не дал ему закончить:

— Ты серьёзно? — только и спросил он.

— Ну, типа того, — миролюбиво улыбнулся Гриша.

— Чувак, да мы сами торгуем счастьем, не неси пурги. Поэтому мы — властители этого мира! — Борис крепко затянулся. — А остальные идут на хуй!

— Ой, мальчики, не ссорьтесь, — вмешалась Виолетта, — на вкус и цвет… сами знаете… пойдёмте лучше к нам!

Собственно, это предложение можно было считать кульминацией вечера — ради этого молодые люди и пришли в «Ионотеку» сегодня.

— Конечно, пойдём! — Борис заулыбался. — А далеко?

— Да не, мы с Линой тут на Лиговке обитаем. Только давай ты не будешь про педиков и плохую музыку задвигать?

— Ну, хорошо, — Борис выкинул окурок в лужу, тот с шипением погас. — Согласен. Погнали, парни?

— Не вопрос! — поддержал его Андрей.

— Я вообще домой собирался, — протянул было Гриша, но на него замахали руками:

— Да ты чё, давай до утра тусоваться! Пятница же! Успеешь ещё отоспаться, чувак!

Девушки тоже не хотели отпускать спокойного и рассудительного Гришу, и в итоге тот был вынужден сдаться:

— Ладно, я с вами.

— Ну, пошли тогда, — Виолетта взяла под руку Бориса, — только надо будет ещё выпивки взять.

— Конечно! — тут же поддержал её Борис. Он уже настроился закончить вечер в одной постели со своей новой знакомой. А Лину пусть Андрюха с Гришей делят. Хотя можно устроить и групповую оргию, он был не против.

Пошли в сторону Лиговского проспекта, по пути зашли в магазин. По настоянию Виолетты взяли несколько полуторалитровых бутылок вишнёвого «Блейзера». Борис предлагал купить чего-нибудь посолидней, но девушки наотрез отказались, заявив, что пьют только этот модный среди молодёжи напиток. Борис только пожал плечами: дело ваше. Он был не против экспериментов, да и потратился сегодня уже изрядно, поэтому такие минималистические потребности новых подруг были ему только на руку, хотя, конечно, этих своих мыслей он не озвучил.

Они вышли на Лиговский проспект и пошли в сторону Обводного канала. Навстречу попадались редкие прохожие, в основном такие же искатели приключений, проводящие ночь в праздных шатаниях от клуба к клубу, от бара к бару. Возле уже закрытой станции метро стояла тонированная «Лада Приора» с открытыми дверьми, из которой доносились глухие раскаты синтезаторного баса. Несколько молодых людей азиатской внешности пили пиво прямо возле своего громыхающего восточными мотивами транспортного средства, прихлопывая в такт ладонями по бутылкам. Один из них пытался исполнить некое подобие национального танца. Борис посмотрел на них с лёгкой опаской, но горцам не было никакого дела до проходившей мимо компании.

Когда они удалились от «Приоры» на почтительное расстояние, Борис сказал:

— Понаехали обезьяны со своими обезьяньими порядками. Не Питер, а горный аул прям какой-то!

— Ой, да ладно тебе, — тут же отреагировала на его слова Виолетта, — отдыхают люди, так же как и мы.

— Пусть у себя в горах отдыхают! — только и сказал Борис. — Где там ваш модный молодёжный напиток?

Андрей протянул ему бутылку «Блейзера». Они остановились, пригубили по очереди из полторашки. Пойло было сладким и приторным на вкус.

— Далеко нам ещё? — спросил Борис.

— Да почти пришли, — махнула рукой Виолетта. — Нам сюда.

Она указала в сторону арки, ведущей в глухие закоулки ночной Лиговки. Спящие дворы-колодцы, блестящий неподалёку тёмной водой Обводный канал, грузовики, проезжающие изредка по набережной, — атмосфера этого места показалась Борису довольно жуткой. Видимо, их новых знакомых прельстила невысокая арендная плата, которую наверняка здесь брали за жильё. Борис сразу представил себе давно не ремонтировавшуюся коммуналку, набитую мигрантами, полоумными стариками и приезжими студентами — и невольно поморщился. Сам он жил в современной ипотечной квартире в новом районе Кудрово.

С другой стороны, выбирать не приходилось — куда уж позвали. Тем более, девушки выглядели вполне себе прилично. Компания направилась в арку.

Они прошли через спящий двор, мимо каких-то покосившихся гаражей, затем нырнули ещё в одну арку.

— Давайте здесь постоим, попьём «Блейзер»? — предложила Виолетта. Её подруга Лина по-прежнему предпочитала молчать.

— Ну, давайте, — притормозил Борис, хотя ему хотелось уже поскорее убраться с улицы. — Дома заругают, что ли? — пошутил он.

— Типа того, — Виолетта приняла из его рук бутылку с ядовито-красным напитком и сделала несколько больших глотков, затем передала тару Лине. Та тоже основательно приложилась.

— Ты чего такой дерзкий? — внезапно спросила Виолетта Бориса.

— Чего? — не понял тот.

— Ну, то тебе не нравится, это…

— Ну а чё? — Борис посмотрел на Виолетту. Странные какие-то вопросы у неё. — Я что думаю, то и говорю! Это ты из-за обезьян тех у метро, что ли?..

— Да так… — Виолетта махнула рукой. — Просто…

— Эй, да ладно вам, — вмешался Андрей, — вы ещё ругаться тут начните. — Он улыбался, не видя причин для ссоры.

— Ладно, пошли домой, — Виолетта направилась в темноту. Остальные восприняли это как приглашение и двинулись следом.

Следующий за аркой двор был погружён во мрак. Одинокий фонарь, прилаженный к стене как раз над аркой, из которой вышла компания, был неспособен разрушить густую тьму. Его блеклый свет мутной лужицей растекался по асфальту у выхода из арки, а дальше безраздельно властвовала ночь.

— Как вы тут не боитесь ходить? — спросил Гриша.

— А чего нам бояться? — хихикнула Лина, впервые за долгое время подав голос, — темнота — друг молодёжи…

— Ага, в темноте не видно рожи, — ухмыльнулся Борис.

Они шли вслед за Виолеттой, возглавлявшей их компанию, сквозь мрак двора, пока не упёрлись в ПУХТО, заваленный старым хламом, ломанной мебелью и картонными коробками.

— Ну вот мы и пришли, — внезапно развеселилась Лина.

— Куда пришли? — не понял Борис. Да и остальные его товарищи тоже с явным недоумением смотрели на девушек.

— Куда-куда, домой! — то ли в шутку, то ли всерьёз заявила Виолетта. — Располагайтесь!

— Вы прикалываетесь, что ли? — попытался улыбнуться Борис.

— Совсем нет, — Виолетта поманила его пальчиком, мило улыбаясь. Борис смотрел на неё как заворожённый. — Иди сюда, красавчик!

— Эээм… — только и сказал на это Борис.

Внезапно в ПУХТО раздалось какое-то шуршание, а затем куча хлама зашевелилась, обрывки картона полетели в сторону. Молодых людей это порядком напугало, но уже через несколько секунд из-под хлама показался грязный бородатый бомж.

— Вы чего шумите, бля? — прорычал обитатель ПУХТО.

Виолетта отступила от Бориса и сделала пару шагов в направлении бомжа.

— Ты кто такой? — грозно спросила она.

— Я — Володя, — бомж немного умерил свой пыл, разглядев, что тут собралась целая компания, которая может запросто его побить. — Я тут сплю. А вы шумите!

— Слышь, Володя, — Виолетта подошла к бомжу вплотную, — ты чего тут забыл? Это наш дом, и мы тебя сюда не приглашали!

— Эээ, барышня, — просипел бомж Володя, — кто первый место занял, того и дом!

В темноте бомж был похож на гнома, выкопавшего в горе рухляди небольшую шахту.

— Давай, вали отсюда, мудила! — Виолетта внезапно со всей силы пнула бомжа ногой.

Борис, Андрей и Гриша с удивлением смотрели на эту сцену, не понимая, что происходит.

— Иди на хуй! — бомж Володя явно не хотел покидать пригретое место.

Виолетта на секунду отвернулась от бомжа, и приятели увидели, как недобро сверкнули в темноте её ни с того ни с сего налившиеся кровью глаза.

— Это ты зря… — только и сказала она и вдруг яростно кинулась на бомжа, нанося ему удары ногами и руками, а затем, прыгнув явно растерявшемуся Володе на грудь, прижала его к земле и впилась зубами в шею.

Молодые люди смотрели на это действо в оцепенении. Резкое преображение Виолетты шокировало их.

А их новая знакомая тем временем всё глубже и яростней вгрызалась в шею бомжа Володи, прокусив сонную артерию, из которой тут же тёмным фонтаном брызнула кровь.

Первым из оцепенения вышел Борис.

— Ты чего делаешь? — крикнул он и двинулся в направлении Виолетты, терзавшей бомжа, который к тому моменту перестал даже пытаться сопротивляться и хрипел в агонии.

Виолетта не отпускала шею бомжа и пила из неё кровь. Борис, глядя на это мерзкое зрелище, почувствовал дурноту, но тем не менее продолжил движение в сторону Виолетты. Нужно было немедленно прекратить это безумие.

И тут на него сзади прыгнула Лина. Довольно крупный Борис, который к тому же два раза в неделю посещал фитнес-клуб, никогда бы не подумал, что у этой хрупкой на вид девушки может быть такая сила и прыть. Лина вцепилась ему в спину, а ещё через секунду её челюсти сомкнулись на шее Бориса.

Борис почувствовал нестерпимую боль и внезапно навалившуюся на него слабость. Он попытался сбросить Лину со спины, но движения его были неловкими и не могли принести нужного результата. А Лина, крепко обхватив его руками и ногами, всё глубже вгрызалась в его шею, вырывая куски мяса острыми, как бритвы, зубами. Борис стал оседать на землю, чувствуя, как шумит в ушах, а глаза заволакивает кровавая пелена.

Первым очнулся Андрей и попытался прийти Борису на помощь. Но Виолетта, как раз покончившая с бомжом, тут же с необычайной скоростью прыгнула на него и сбила с ног. Андрей упал в ноябрьскую грязь, которой изобиловали окрестности ПУХТО. Виолетта в мгновение ока оседлала его и прижала к земле. Андрей почувствовал её нечеловеческую силу, совладать с которой ему было явно не по плечу. Как не пытался он скинуть обезумевшую вампиршу (а Андрей сообразил, с кем они имеют дело, хотя поверить в это было трудно даже сейчас), у него ничего не выходило. А Виолетта уже впивалась в его шею зубами…

Девушки разделались с Борисом и Андреем в какие-то полминуты. Оторопевший Гриша не смог не то что убежать, даже сдвинуться с места. Его парализовал ужас наблюдаемой им сцены кончины приятелей. Представить такое он не мог себе даже в самом страшном сне. Словно все его детские кошмары и просмотренные фильмы ужасов внезапно воплотились в жизнь в тёмных подворотнях Лиговки.

Когда Борис и Андрей превратились в измазанные грязью кровавые ошмётки, Гриша всё стоял и смотрел на сцену их убийства, чувствуя, как на глаза наворачиваются слёзы, а в паху и по ногам стремительно разливаются предательские сырость и тепло. Это был гипноз смерти, который парализовал бы любого, кто увидел, как в считанные секунды жизнь испаряется из человеческих тел.

Покончив со своими жертвами, вампирши уставились на Гришу. Тот понял, что даже если побежит сейчас, то не сможет унести ноги. Уж больно прыткими оказались противницы. Он просто ждал своей участи, похолодев и потеряв дар речи от ужаса.

— Ну что, — первой заговорила Виолетта, чей рот был обильно перемазан кровью, — ку-ку твои приятели. — При этом она зловеще улыбнулась. — Что будем делать с тобой, офисный стахановец?

Гриша не знал, что ответить. Точнее, он предполагал, что вопрос этот подразумевает лишь один ответ, который для него означал только неминуемую смерть.

— Да ты не бойся, — Виолетта вытерла рот рукавом и вновь стала похожа на тусовщицу из «Ионотеки», с которой они познакомились пару часов назад. — Ты же хороший мальчик, мы тебя не обидим.

— Не обидим, — эхом отозвалась Лина, которая наконец оторвалась от трупа Бориса.

— Дай-ка мне «Блейзера», у нас же ещё осталось?

Гриша вспомнил, что именно к нему в последний раз перекочевала тара с алкоголем и он по-прежнему сжимает почти полную бутылку модного молодёжного напитка.

Словно в трансе он подошёл к Виолетте и протянул ей пластиковую бутылку с красной жидкостью. Та приняла её из его рук и тут же принялась жадно пить. Затем, утолив свою жажду, передала баклажку подруге. Лина тоже надолго припала к ней.

— А теперь — ты, — сказал Лина, когда, наконец, перестала пить. И протянула Грише бутылку с окровавленным горлышком.

Гриша принял бутылку из её рук и посмотрел на плещущийся внутри вишнёвый «Блейзер». Во мраке двора он напоминал густую артериальную кровь.

— Давай, смелее, — подбодрили его девушки.

Гриша сделал несколько глотков, чувствуя во рту странную смесь из вкусов чужой крови и вишнёвого ароматизатора.

— Молодец, — Виолетта подошла к нему и легонько приобняла. — Ты из этой троицы единственный, кто шарит за пост-панк. К тому же у тебя есть Сила… — она легонько подтолкнула его в сторону трупов. — Так дай же этой Силе раскрыться!..

Гриша сразу понял, чего от него хотят. Медленно, чувствуя, как подгибаются его ватные ноги, он пошёл в сторону своих бездыханных товарищей. Склонился над телом Бориса. Замешкался, сглатывая стоявший в горле комок. Затем опустил своё лицо к шее мёртвого приятеля. И принялся пить кровь.

Кровь была по вкусу почти как вишнёвый «Блейзер». И придавала сил. Чем больше Гриша её пил, тем бодрее и сильнее становился — он это чувствовал. Покончив с Борисом, он переметнулся к Андрею, а затем и к бомжу Володе. Он попробовал на вкус кровь каждого из них. И ему понравилось.

Виолетта достала из кармана смартфон и включила на нём мрачный музыкальный трек на стыке пост-панка и готик-рока с отдающими холодом синтезаторными аккордами и тревожным пульсом барабанов. Самое то для кровавой вечеринки! Гриша улыбнулся, понимая, что уже никогда не будет прежним. Он встал, подошёл к девушкам и обнял их. Затем по очереди поцеловал каждую.

А вскоре они втроём забрались в ПУХТО и устроили там кровавую оргию. Они занимались сексом под пост-панк и пили кровь, мешая её с вишнёвым «Блейзером». Никто не помешал им в этом мрачном и безлюдном дворе на Лиговке. Возможно, тут вообще не было поблизости людей, а лишь одни вампиры.

Когда над крышами домов забрезжил чахлый ноябрьский рассвет, они закопались в обломках мебели и листах картона, которым под завязку был завален ПУХТО, и уснули мёртвым пьяным сном.

Чтобы проснуться с наступлением темноты. И вновь идти тусоваться в «Ионотеку».

Последний полёт космонавта Жени

Всю ночь лил дождь, а к утру немного подморозило. Город покрылся неприятной ледяной коростой, по которой скользили немногочисленные утренние прохожие. Над Невским проспектом нависло низкое небо цвета стали, тяжёлое и холодное, как лезвие гильотины. Вдоль обочины выстроилась колонна из серых «Уралов» и автозаков, возле которых угрюмо курили небольшие группки облачённых в полное обмундирование гвардейцев. В своих чёрных доспехах, с бронежилетами и зловеще поблёскивающими шлемами, они были похожи на космонавтов или даже, скорее, на космических штурмовиков, прибывших с другой планеты. Изредка «космонавты» перебрасывались короткими фразами.

— Ну чё, Женёк, бля, — сослуживец и товарищ Коля вытащил из кармана пачку сигарет, ловко выбил из неё одну штуку и, сунув между сухих потрескавшихся губ, прикурил от протянутой Евгением зажигалки, — поработаем сегодня?

Гвардеец Женя криво ухмыльнулся:

— Поработаем.

Коля выпустил струю сигаретного дыма:

— Слышал, тысяч десять сегодня соберётся.

— Да похуй, — Женя как раз докурил и бросил окурок на покрытый ледяной коркой асфальт, окурок, рассыпав сноп искр, прибился к бордюру. — Погоняем майданутых, чё нам? — Он легонько притронулся к резиновой дубинке, висевшей на боку. Дубинка внушала уверенность и придавала сил. — Пусть боятся, мрази.

Женя был родом из деревни в Тамбовской области, где окончил девять классов местной школы. Затем учился в лицее, бывшем ПТУ, на столяра, а после выпуска ушёл в армию. В областном военкомате его распределили в часть Росгвардии под Петербургом, где он и отслужил положенный год. Там же подписал контракт по окончании срочной службы.

Да других вариантов жизнь ему и не предоставила. Возвращаться в родную деревню, где нормальной работы не было, а большая часть знакомых пацанов либо сидела в тюрьме, либо бухала? Не самая приятная перспектива. Подаваться на заработки в областной центр или, как это делали многие, в крупные города вроде Москвы или Петербурга и гнуть там спину за копейки? Тоже не выход.

В общем, жизнь на гражданке гвардейца не прельщала. Скорее всего, он бы и сам там запил или сел. Тем более, до армии такой «шанс» ему едва не представился: с корешем они украли и сдали на металлолом трубы из котельной бывшего совхоза. Тогда только повестка из военкомата и спасла Женю. Местный участковый закрыл глаза на грешок восемнадцатилетнего выпускника «путяги», поставив условие, что тот отправится отдавать долг Родине и мозолить ему глаза больше не будет. Выбирая между тюрьмой и казармой, Женя сделал свой выбор в пользу последней. И не ошибся.

Попав на службу под Питер, он, считай, вытянул счастливый лотерейный билет: теперь Женя мог жить в северной столице и при этом ему не надо было искать место, где бы не надули приезжего провинциала, всё предоставляло государство. Взамен государство просило только одного: верности. И Женя верно ему служил.

Служить ему было не в тягость. Теперь он, можно сказать, сам перешёл на сторону закона, который ещё совсем недавно нарушал. «Всегда на страже» — гвардейский девиз вдохновлял и приободрял. Не просто так мы выполняем свой долг, не просто так…

За время срочной службы он подкачался, набрал вес. Дедовщины, которой, бывало, пугали до армии, не застал, зато сам, будучи старослужащим, покуражился: прокачивал «духов» после отбоя. А перед самым дембелем по предложению командира роты подписал контракт.

Ну а что? Деньги для молодого пацана предложили неплохие, в общежитие поселили, полное государственное обеспечение дали. Служи — не хочу. Ну, правда, учения время от времени да выезды на «марши несогласных», как их называли гвардейцы, — погонять «майданутых» школьников да щуплых студентов. Но это всё мелочи жизни, что называется. Для деревенского парня, привыкшего к жизни в стеснённых условиях и с детства питавшего неприязнь к «городским», — просто идеальный расклад. Поэтому Женя о своём выборе ни разу не пожалел.

На разгонах действовал всегда предельно жёстко, как и учили отцы-командиры. Никакого пиетета к протестующим он не испытывал. Кучка малолетних долбоёбов, как говорил их взводный, одурманенных западной пропагандой. Вот-вот. Как окрестил их про себя сам Женя: «сникерсы с айфонами». Таких нахлобучить резиновой дубинкой, скрутить и загрузить в автозак было одно удовольствие. Тем более, рядом всегда находились экипированные в надёжную броню товарищи.

Ношение этой брони было отдельным предметом гордости гвардейца. Хоть и довольно тяжёлая — тренированному бойцу она придавала уверенности в себе, делала его похожим на робота-полицейского из одноимённого фильма. Или на Терминатора. На космонавта, в конце концов, как презрительно окрестили гвардейцев их оппоненты.

Женю формулировка «космонавт» не оскорбляла. Наоборот, было в этом слове для него что-то возвышающее и окрыляющее, выделяющее тебя из массы. Космонавт — не колхозник. И не интеллигент вшивый. Это смелый, уверенный в себе человек, шагающий навстречу опасности.

— Пусть хоть сто тысяч выходит, — усмехнулся Женя.

С сослуживцем Колей они жили в одной комнате в общежитии. Тот тоже вышел из деревни, правда, с Урала, тоже учился по рабочей специальности и также подписал контракт сразу после окончания «срочки», поэтому у них было довольно много общего, на том и сошлись. Скромный общежитский быт делили поровну, вместе ездили на службу, со службы, вместе справляли праздники, снимали баб. Такой дух гвардейского товарищества всегда нравился Жене. Это плешивые клерки, все эти вечно недовольные «менеджеры среднего звена», были как крысы — каждый сам за себя, а в гвардейской цепи всегда рядом было плечо товарища.

— Да откуда этой кодле сто тысяч собрать? — Коля тоже стрельнул бычком в мёрзлый асфальт. — Предатели поганые…

— И не говори…

Запланированный на полдень митинг у Гостиного двора в итоге начался в час дня в районе станции метро «Пушкинская». Протестующие быстро смекнули, что Невский проспект и все подступы к нему полностью перекрыты, и двинули туда.

— Вот суки, — выругался взводный и скомандовал, — по машинам!

Через полчаса гвардейцы высыпали из «Урала» на площади возле ТЮЗа. Сразу же выстроились в цепь.

— Работаем, ребята, работаем! — скомандовал взводный.

Гвардейцы двинулись от машин в сторону протестующих, которых на площади собралось немало. Женя держался за плечо товарища Коли, идя с ним в сцепке. Точно так же Женино плечо сжимала рука товарища Димы — ещё одного парня из их взвода. Чёрная гвардейская гусеница плавно ползла навстречу своим противникам.

Едва выступили, Женя сразу почувствовал, как учащённо забилось сердце. Каждый раз, когда давали приказ работать, то есть разворачивать цепь и приступать к задержаниям, Женя чувствовал прилив адреналина — сердце стучало часто, в висках пульсировала кровь.

Конечно, было и немного страшно. Всё-таки протестующих собралось много, и при организованном сопротивлении они могли нанести серьёзный урон гвардейцам, но пока ни разу подобных эксцессов не случалось. Стремясь побороть иногда накатывавший страх, Женя притрагивался к висевшей на боку резиновой дубинке и легонько сжимал полированную рукоять.

Итак, работаем. Отряд «космонавтов» приближался к демонстрантам под их слаженные крики «Позор! Позор!» и монотонное гудение мегафона где-то позади: «Граждане! Данное мероприятие не согласовано с властями! Просьба разойтись! В противном случае вы можете быть задержаны и подвергнуты административному наказанию! Граждане!..» Ну и так далее…

Шли, скользя по заиндевевшему асфальту. Ночной дождь с утренним заморозком давали о себе знать. Тут бы не споткнуться, не поскользнуться на предательски блестящей наледи. Сблизились с манифестантами, встали, ожидая дальнейших указаний.

Женя смотрел в лица оппозиционеров, застывших напротив него и что-то скандирующих. Забрало шлема было опущено, поэтому лица немного расплывались, но всё равно было видно: хлюпики. Вечно недовольные мудаки. Им Родина всё дала, а они продались за забугорные пряники и повелись на слащавые речи национал-предателей… Таких молотить дубинкой — одно удовольствие.

Наконец, дали приказ, гвардейцы выхватили дубинки, пошли на оппозиционеров. И тут полетели камни.

Резкие, словно пули, они вылетали откуда-то из-за спин протестующих и били в броню и шлемы гвардейцев, отлетая с глухим звуком и шлёпаясь на асфальт. Ничего себе! Суки, осмелели! На прошлых акциях такого не было, Женя не мог припомнить.

С криком и яростным рёвом гвардейцы кинулись на своих противников, от души охаживая их дубинками. Эту атаку с камнями нужно было немедленно отбить, подавить, обратив врагов в бегство, а заодно вычислив и выхватив из толпы зачинщиков!

Женю закрутил обычный круговорот митинга, когда он со всей своей внутренней злобой и засевшей с детства ненавистью к «городским» полетел в гущу битвы, стремясь ударить как можно сильнее, в идеале — нанести увечье, покалечить…

Он не рассчитал лишь одного: сегодня под ногами был голый лёд. В пылу битвы Женя поскользнулся и, тут же потеряв равновесие из-за тяжёлого доспеха, полетел на землю. Где-то рядом — он успел увидеть — попадали несколько товарищей.

Приземлился он неудачно: на спину. Голова ударилась о бордюр, шлем слетел. И тут же ему в висок что-то прилетело — он не успел разобрать что. В глазах мгновенно потемнело, и космонавт Женя провалился в податливую тьму…

…Четыре, три, два, один, пуск! Где-то далеко, и в то же время неимоверно близко, утробным рыком заревели ракетные двигатели, корабль затрясло, повело, затем Женя почувствовал, как его оторвало от земли. Ощутил, как завибрировал воздух вокруг, завибрировала обшивка корабля под давлением рассекаемой им атмосферы. Вверх, вверх, верх!..

Тело вжало в кресло, сплющило от перегрузок. Терпеть, сжать зубы и терпеть! Вверх, верх, вверх! Секунда за секундой, километр за километром…

Одна минута, две, три, полёт нормальный. Вверх, вверх, вверх! Всё выше и выше. Полёт нормальный!

Отошла первая ступень, включилась вторая. Перегрузки уменьшились. Отлегло.

Темнота сменилась на приятный свет штатного освещения. Женя сглотнул, выдохнул и взглянул на приборы. Он выходил на околоземную орбиту. Монотонно шумели ракетные двигатели второй ступени…

Женя открыла глаза. Монотонно шумело за окном вагона, поезд метро мчался по тоннелю на длинном перегоне между станциями. В кармане пальто тренькнул смартфон, она полезла за ним.

«Привет, ну ты где?» — писал ей молодой человек Коля в телеграмовском чате. Они договорились встретиться с ним в половину одиннадцатого на Лиговке. Женя бросила взгляд на часы: без пятнадцати одиннадцать. Она опять опаздывала.

«Скоро буду», — написала Коле в ответ. Пусть подождёт. Женя привыкла, что молодые люди, недостатка внимания от которых она не испытывала, всегда ждали её, как верные Хатико на вокзале Сибуя.

Доехав до станции, поняла, что проспала нужную остановку, пришлось возвращаться. В итоге на Лиговке она появилась лишь в начале двенадцатого. Коля стоял напротив выхода из метро, переминаясь с ноги на ногу. Было довольно прохладно и очень скользко. Женя осторожно двинулась навстречу Коле.

Увидев её, он заулыбался и раскинул руки, Женя обняла его. Постояла, вдыхая его запах. Почему-то запах Коли напоминал ей школьные годы. И она всегда вместо приветственного поцелуя заключала его в свои объятия и нюхала, как осторожный и хитрый зверёк.

— Давно стоишь? — спросила для приличия.

— Ну, я приехал к половине, как и договаривались, — Коля подул на свои раскрасневшиеся от холода руки.

— Извини…

— Да ладно, пойдём уже. Даша с Игорем нас ждут.

Они двинули по Лиговскому проспекту в сторону лофта «Этажи», где должны были встретиться с друзьями.

— Выставку быстро глянем, кофе попьём и пойдём на митинг, — по пути Коля посвящал Женю в свои планы, в их планы, если быть точнее.

— Может, без выставки? — поморщилась Женя. — Там всегда одно и то же: непонятное искусство для непонятых масс.

— Окей, ноу проблем, — Коля засунул наконец свои замёрзшие руки в карманы. — Ага, вот и пришли.

С Дашей и Игорем встретились в кафе. Те сидели за столиком у окна и мелкими глотками потягивали кофе из стаканчиков.

Даша с Игорем были студентами, как и Женя. Учились в институте кино и телевидения. А Женя грызла гранит науки на факультете политологии университета. Один Коля давно покинул свою альма-матер и теперь занимался мелким фрилансом в сфере компьютерных технологий.

— Привет, ну как вам выставка? — улыбнулась Даша.

— Мы не смотрели, — честно признался Коля, присаживаясь за столик, — Женька опоздала…

— Ага, — Женя плюхнулась в кресло рядом с ним, — заснула в метро, прикиньте!..

— А ты во сколько спать ложишься? — с улыбкой спросил Игорь.

— Да как придётся…

— Тогда неудивительно! — все засмеялись.

Потом пили кофе и болтали о политике. Конечно, ситуация в стране не нравилась никому из них. Свободы ужимались всё сильнее, а жизнь становилась всё темнее и безотраднее. Многие из их сверстников, товарищей по университетам, мечтали о том, чтобы уехать заграницу. Кто-то даже уезжал…

Ни Женя с Колей, ни Игорь с Дашей покидать Россию пока не собирались. Они искренне верили, что существующие в стране оппозиционные силы однажды смогут объединиться и выдвинуть лидера, светлую голову, который будет готов реально противостоять нынешней власти жуликов и воров. Поэтому ходили на все митинги и мероприятия, посвящённые оппозиционной повестке.

— Как думаете, много народу будет? — спросила Даша.

— Слышал, тысяч десять сегодня соберётся, — ответил Коля.

— Ничего себе! — присвистнула Даша.

Коля сделал глоток горячего эспрессо.

— Десять тысяч для такого города — это мелочи… Вот если бы вышли тысяч сто или двести…

— И что тогда? — спросила его Женя.

— Ну… — протянул Коля. — Можно было бы хоть Смольный брать.

— И из «Авроры» по Зимнему палить, — улыбнулся Игорь.

— По Зимнему не надо, — запротестовала Даша, — там же Эрмитаж. И в нём, кстати, очень хорошая выставка была две недели назад, не ходили? — обратилась она к Жене с Колей.

— Неа.

— Очень зря. Мне понравилось.

Женя зевнула.

— Блин, мать, ты реально вообще спишь? — спросил её Игорь.

— Зачем? Так и всю жизнь проспать можно.

Все снова засмеялись. Затем Коля глянул на часы и скомандовал:

— Всё, ребята, пора собираться, скоро начало.

Молодые люди допили кофе, дочитали новостные ленты на экранах смартфонов и встали из-за столика. Пришло время идти на митинг.

В сторону «Пушкинской» шли по Разъезжей — о том, что митинг перенесли с Невского, стало известно ещё утром. Пусть космонавты подёргаются, усмехались ребята.

— Да, приходится перестраиваться, — комментировал смену места по пути Коля, — но ментам мороки ещё больше. Если так делать постоянно, у них крыша поедет…

— Посмотрим, — отвечал ему Игорь.

Женя всю дорогу молчала. Даша рассказывала ей о своей учёбе и о выставке в Эрмитаже, которую посещала пару недель назад. Женя кивала, думая о своём.

Конечно, она жаждала увидеть прекрасную Россию будущего без воровства и кумовства, о которой грезили многие её сверстники, но иногда ей казалось, что это просто несбыточная мечта. Особенно когда видела откровенную злобу и хамство, которых становилось всё больше вокруг. Ведь и вправду, разве власти виноваты, что русские люди такие злые и жестокие? Что практически не готовы приходить на помощь друг другу…

Как-то прошлым летом они с друзьями дурачились у станции метро «Академическая», изображая нападение. Женю повалили на землю и в шутку пинали ногами и таскали за волосы. Спасти девушку от агрессоров не решился никто, вообще никто… Лишь один мужчина средних лет, заинтересованный сценой, спросил у Коли:

— Твоя баба?

Получив утвердительный ответ, он преспокойно ретировался. Вот так. Людям в этом городе, в этой стране было плевать на то, что происходит рядом, в паре метров, за стеной… каждый забился глубоко в свою раковину и оттуда, из-за толстого слоя хитина, тихо ненавидел всех и вся…

Хотя Коля говорил, что в такой отчуждённости людей как раз и виновата власть. Простые россияне банально выживают — оттого и такие злые… Кто знает? Жене легче от этого не становилось, всё равно на душе было склизко и мерзко. Может, и правы те, кто говорил, что надо валить из России? Подальше от этой злобы…

Наконец дошли до Пяти углов, двинулись в направлении «Пушкинской». Рядом шло большое количество народа, было понятно, что конечная цель у всех одна — митинг. Кто-то нёс российские флаги, у кого-то были самодельные транспаранты. В толпе время от времени звучали выкрики:

Россия будет свободной! Долой самодержавие!

Он нам не царь!

И всё в таком духе. Многие снимали происходящее на камеры своих смартфонов.

Показалась Пионерская площадь перед ТЮЗом, толпа невольно затормозила, упёршись в живую стену Росгвардии: «космонавты» успели выставить заслон. Демонстранты начали рассасываться по площади, ища неоцепленные места. В толпе понеслось нестройное скандирование:

Россия будет свободной! Россия будет свободной!

Женя с Колей и Игорь с Дашей, сами того не заметив, оказались в авангарде колонны протестующих. Прямо перед ними развернулась цепь гвардейцев, которых всё прибывало: со стороны набережной Фонтанки подъезжали всё новые «Уралы». Из-за спин «космонавтов» неслось привычное: «Граждане! Данное мероприятие не согласовано с властями! Просьба разойтись! В противном случае вы можете быть задержаны и подвергнуты административному наказанию! Граждане!..»

Толпа митингующих скандировала в ответ: «Позор! Позор!..»

Внезапно гвардейцы по приказу двинулись на демонстрантов. Коля схватил Женю за руку, они сделали сцепку. Их примеру последовали и остальные. И тут из-за их спин в «космонавтов» полетели камни. Женя сама не поняла, кто вдруг решил атаковать стражей порядка.

Дальше начался хаос: «космонавты» в ярости кинулись на протестующих, те бросились врассыпную. Лихо замелькали чёрные дубинки и ботинки казённого покроя. Раздался визг, краем глаза Женя увидела кровь: кому-то рассекли голову.

Коля потянул её за собой, стараясь увести с передовой, но протиснуться сквозь толпу оппозиционеров, которых всё прибывало со стороны Загородного, оказалось непросто. Люди в панике наталкивались друг на друга. Именно в этот момент цепь гвардейцев вклинилась в колонну манифестантов…

Женя увидела, как чёрные страшные тени настигли их, разметав первые ряды колонны, а в следующий миг почувствовала сильный удар по голове. Ноги сами подкосились на заледенелом асфальте, и она полетела на землю. Где-то рядом падали другие люди, падали и «космонавты», оступаясь на наледи…

Уже на земле она увидела одного из них: при падении с гвардейца слетел шлем, он дико шарил глазами по сторонам, в ужасе крича: «Пацаны! Пацаны! Помогите!» Но тут новый удар в голову погасил сознание девушки, огромный чёрный космос нахлынул и поглотил Женю…

…Штатно отработал тормозной двигатель, затем на какое-то время пропала связь — корабль вошёл в верхние слои атмосферы. Когда связь восстановилась, Женя услышал, что приземление идёт в точности с заранее проведёнными расчётами. Теперь его вели с Земли.

Женина миссия в космосе была завершена, он возвращался домой. Вместе с ним возвращались опытные образцы, результаты многомесячных исследований и кое-что ещё… Кое-что, что сидело глубоко внутри него…

Он столкнулся с этим, работая в открытом космосе. Чужеродный разум, проникший в него, захвативший сознание. Более высокоразвитая тварь, способная поглощать твою личность. И скрывать это от остальных.

Он знал, что на Земле его встретят с почестями, скорее всего, наградят. Так было всегда, и именно за это он любил эти возвращения, потому что только это и могло подсластить горечь расставания с космосом. Космос никогда не отпускал тех, кто в нём побывал хоть раз, космос всегда звал назад…

Но теперь все награды планеты Земля были неважны. Они меркли в сравнении с тем, что он получил, в сравнении с тем, что обосновалось в нём…

Раскрылся парашют, Женя почувствовал, как дёрнуло спускаемый аппарат. Ощутил, как тут же снизилась скорость спуска. Он возвращался домой…

Женя очнулся в отдельной палате Мариинской больницы. Голова и плечо были замотаны бинтами, из руки торчал катетер, подключённый к капельнице.

Поморгал глазами, затем осторожно пошевелил головой, руками, пальцами ног — вроде всё было в порядке. Значит, жив и даже относительно здоров. Он улыбнулся. Вспомнил митинг и своё падение. Всё этот гололёд виноват…

За дверью палаты внезапно раздались шаги, затем она с лёгким скрипом отворилась. Заглянула молоденькая медсестра:

— А, очнулся уже? Хорошо. Тут к тебе посетители, — поведала она, затем, сделав очень серьёзное лицо, пояснила: — Начальство! С телевидением!..

Через минуту в палату вошли командир батальона, с ним какой-то генерал и ещё несколько человек в гражданском. Следом за ними просочились корреспонденты государственных телеканалов.

Затем Женю долго поздравляли с тем, что он, наконец, пришёл в себя, желали скорейшего выздоровления и обещали наградить. Корреспондент одного из телеканалов долго пытал его разного рода вопросами, на которые Женя давал односложные ответы. В конце спросил, как сам Женя относится к нынешним протестам, на что тот ответил: «Для меня важно, чтобы всё было строго в рамках закона».

На этом посещение было окончено. Члены делегации, в которой помимо гвардейского руководства оказались заместитель губернатора и несколько чиновников из городского правительства, поочерёдно пожали Жене руку и под вспышки фотоаппаратов удалились восвояси. Он вновь остался один.

Ему принесли поесть, он с большой охотой смёл порцию больничной еды. Затем визит нанёс сослуживец Коля.

— Ну ты как тут? — спросил с порога.

— Нормально, — улыбнулся Женя.

— Слышал, руководство тебя сегодня навещало…

— Было дело…

Коля посмотрел на Женю с некоторой долей зависти:

— Говорят, квартиру тебе дадут…

Женя махнул рукой:

— Вот дадут — тогда и поглядим.

Коля вздохнул.

— А этих гадов с камнями сейчас по камерам вычисляют, — он злобно хрустнул костяшками пальцев, — вычислят, никуда не денутся…

— Ага. Не денутся… Чтоб знали, мрази…

— Нашего брата трогать нельзя!

— Нельзя!

После этого ещё минут пятнадцать поговорили и Коля засобирался к себе в общагу. Напоследок пожелал товарищу скорейшего выздоровления.

— Поправлюсь, куда ж я денусь, — рассмеялся Женя.

Когда Коля ушёл, он с облегчением вздохнул. Квартира — это, конечно, хорошо. Даже очень хорошо, если дадут. Но всё же утомили его сегодняшние посетители, сильно утомили. И былая служба внезапно предстала в новом свете. Как он там сказал корреспонденту? Главное, чтобы всё было строго в рамках закона. Вот именно.

Женя улыбнулся сам себе. В голове его созрел план.

Награду он, само собой, получит. Квартиру или хотя бы медаль… Лучше, конечно, квартиру. А потом… потом напишет рапорт об увольнении. Надоело, устал. Хотя даже не в этом дело…

Он, понятное дело, никому сегодня этого не сказал и точно никогда не скажет после, но… Там, на митинге, кое-что случилось. Падая на землю, он столкнулся взглядом с девушкой, из манифестантов, — и что-то произошло. Он не мог объяснить точно — что именно, но, кажется, теперь глубоко внутри он не был гвардейцем Женей. Вот так. Как будто чужая, инородная жизнь поселилась в нём, когда он отключился и провалился в свой тёмный, таинственный космос…

И сейчас в палате Мариинской больницы была только оболочка того старого гвардейца Жени. Тогда как внутри он теперь был двадцатилетней оппозиционеркой Женей, студенткой факультета политологии Санкт-Петербургского государственного университета, которую вероломно отоварили дубинкой по голове на несогласованном митинге.

Дерьмобомба

Денис посмотрел на часы и понял: пора. Он закрыл книгу, отложил её в сторону. Жаль, дочитать не получится. С другой стороны… он давно уже всё понял. Слова ничего не значат, и любой финал так или иначе предсказуем. Поэтому к чёрту слова, к чёрту книги.

Он встал с дивана, потянулся, затем принял упор лёжа и сделал пятьдесят отжиманий от пола. Чтобы снять напряжение. Дать своему внутреннему страху и агрессии выйти наружу, превратиться в кинетическую энергию мышц. Поднялся, встряхнул руками, ощущая в них приятное покалывание. Принялся одеваться.

Натянул на себя потёртые «левайсы» и джемпер защитного цвета, купленный полгода назад в «Военторге». Сверху накинул поношенный бомбер, обулся в видавшие виды кроссовки. Прямо в кроссовках прошествовал через комнату на лоджию и достал оттуда не менее потрёпанный рюкзак, в котором увесисто булькнуло разлитое по пластиковым бутылкам содержимое.

Опасный груз. А так и не скажешь. Ну мало ли что там булькает у парня за спиной? Может, затарился бухлом в «Красном и белом» и чешет теперь на пикник в компании друзей-товарищей. Тем не менее, на общественном транспорте Денис решил не ехать. Вызвал такси в приложении сетевого агрегатора на смартфоне.

Когда машина такси приехала, ещё раз окинул взором своё съёмное жилище, без особого сожаления мысленно с ним попрощался и вышел из квартиры, заперев её на замок. На лифте спустился вниз и закинул ключ от квартиры в почтовый ящик — чтоб его арендодателю не пришлось потом долго искать. Хотя, наверное, первым делом квартиру посетит не арендодатель, а сотрудники спецслужб… Да и по барабану!

Денис вышел из парадной в тёплый апрельский день, пахнущий испарениями ещё не успевшей просохнуть земли и дымом жжёной травы, который ветер нёс из-за КАДа. Поискал взглядом своё такси. Вот оно, возле крытого навесом ПУХТО.

Сел в автомобиль на заднее сиденье, положил рюкзак в ноги. Так вероятность того, что водитель будет лезть с разговорами, снижалась. Говорить ни с кем не хотелось. Да и о чём говорить? Какой смысл во всех этих словах, когда ты решился на последний шаг? Когда провёл черту между собой и остальным человечеством… Совсем скоро слова потеряют всякое значение…

Они тронулись. Ехать из Кудрово в центр Петербурга по навигатору такси предстояло где-то с полчаса. Достаточно, чтобы ещё раз всё обдумать, обмозговать…

Впрочем, Денис давно всё для себя решил. Сегодня он покончит не только с собой, он положит конец надменному лицемерию сильных мира сего, сильных мира Слова. Того самого Слова, которое абсолютно бесполезно после смерти…

Слова что-то да значат только для живых. За чертою небытия слова стираются, рассыпаются на отдельные звуки и гаснут, неспособные быть услышанными, неспособные отозваться эхом в человеческих душах… Тишина и молчание обретают там свою утраченную в мире живых власть.

Денис был писателем. Не по профессии, по призванию. Работал он самым обычным клерком, просиживающим штаны по восемь часов кряду (за вычетом обеда) с понедельника по пятницу в душном и пыльном офисе; мечты о заработке писательским трудом давным-давно были благополучно похоронены. Столкнувшись с суровой реальностью, Денис понял, как трудно, а подчас и невозможно сделать писательство профессией в наше время, когда пишет примерно каждый десятый. Когда тематические сайты с возможностью бесплатной публикации завалены километрами текста разной степени удобоваримости, терабайтами ненужного информационного мусора.

С мечтой о писательской карьере он приехал в Петербург из небольшого старинного городка в Псковской области три года назад. Тогда он был неопытен и наивен. Думал, что в большом городе с его возможностями и социальными лифтами ему удастся пробиться в закрытый для обычного провинциала мир литературной богемы… Конечно же, его ждало разочарование…

Потому что никаких возможностей и лифтов не существовало. Да и закрытый мир на поверку оказался жалкой компашкой пафосных снобов и душных вампиров, сосавших минкультовские гранты и варившихся в собственном соку. Богема обернулась горсткой самовлюблённых стареющих дам и невзрачных, одержимых сумбурными идеями мужчин. Они не могли ничему научить, не могли ничего дать. Всё, что они умели — рвать и врать. Себе, окружающим, всем.

Писал же Денис о людях своего круга: провинциалах, маргиналах, выходцах из самых низов. О грузчиках и кладменах, о рэйверах и панках, о ментах и сидельцах, об офисном пролетариате и работниках сферы сетевого секс-бизнеса. Его герои не были интересны «советским писателям», как он сам их называл, из литературных кружков, ютящихся по районным библиотекам, которые были заняты лишь выбиванием денег у городского правительства на свои никому не нужные премии и мероприятия да ностальгией по доперестроечным временам, когда их книги, бывало, издавались тысячными тиражами. Не были они интересны и модным современным писателям, постигающим дзен за полторашкой вишнёвого «Блейзера» перед концертом Альбины Сексовой в «Ионотеке» или за созерцанием объектов современного искусства в «Эрарте» и рассуждениями об объектно-ориентированной онтологии в курёхинском центре. Все эти люди, за какими бы высокими словами они не прятались, были заняты решением лишь своих приземлённых проблем и отстаиванием шкурных интересов. На искусство в целом и литературу в частности им было плевать. Так понял Денис.

Потерпели фиаско и его попытки издаться. Без связей, без людей, способных замолвить за тебя словечко в редакциях, соваться в крупные издательства оказалось бессмысленно. Они просто не обращали внимания на молодых писателей вроде Дениса, предпочитая осваивать откровенно коммерческие проекты и переиздавать классику. Ну а мелкие издательства не хотели связываться по другой причине: в затее издавать никому не известного автора из провинции им виделись лишь серьёзные финансовые риски, идти на которые они не были готовы. Этих издателей можно было понять, только легче от этого Денису не становилось. Его не печатали.

Кое-как он издал сборник рассказов на собственные деньги, сэкономленные за два с половиной года житья в Петербурге. Но серьёзных литературных дивидендов это ему не принесло. Полтора десятка читателей из числа знакомых и друзей — нет, не о такой аудитории мечтал Денис. Все надежды на признание и литературную славу разбились о неприступные скалы реальности, в которой приветствовались только откровенные фрики или махровые конъюнктурщики. Денис махнул рукой на писательство.

Однако обида засела глубоко внутри. И вскоре родился план.

Ты можешь жить в уродливой и убогой действительности, принимая её такой, какая она есть, думая, что не в твоих силах что-то изменить. И не пытаясь что-то менять… Так ведь и делает большинство. Поэтому, собственно, действительность и остаётся уродливой и убогой, не меняясь к лучшему.

А можешь попытаться что-то ей противопоставить… Объявить войну, если хочешь, вступить в конфронтацию. Показать, что тоже не пальцем делан. Что ты — не тварь дрожащая, а тот, кому дано право…

Денис выбрал второй вариант. В его голове созрел план мести. Мести миру литературных снобов и словоблудов, из-за которых, согласно глубокому убеждению Дениса, литература и оказалась в итоге никому не нужна, выброшена на периферию общественных интересов, из-за которых литературе в конечном счёте была уготована лишь смерть. Денис же знал, как снова принести в литературу Угрозу.

Угрозу, которую она утратила…

И сегодня он это сделает…

Денис нервно коснулся рюкзака, пощупал сквозь материю его содержимое. Пластиковые бутылки со смертоносным содержимым. Ощущая пальцами их округлые формы, Денис преисполнился спокойствия. Он это сделает. Он заставит относиться к литературе по-новому…

Наконец приехали. Денис рассчитался, поблагодарил водителя за поездку и выбрался из автомобиля. Уверенным движением закинул рюкзак за спину. Огляделся по сторонам.

Он стоял на набережной канала Грибоедова, в самом сердце исторического Петербурга. Здесь неподалёку сегодня вечером должна была состояться литературная дискуссия, в которой планировала принять участие целая плеяда именитых литераторов. Тех, кто задавал курс кораблю современной отечественной литературы. Тех, кто, по мнению Дениса, вёл его подобно печально известному «Титанику» навстречу айсбергу. Тех, кто своими лицемерием, снобизмом и банальной ограниченностью был повинен в том, что этот корабль однажды пойдёт ко дну…

На это сборище он и держал свой путь.

Неторопливым шагом Денис добрался до расположенного в старинном особняке культурного центра, где должно было пройти мероприятие. Выкурил по пути сигарету, полюбовался красивым весенним вечером, полным розоватых и сиреневых оттенков. Своим последним вечером…

Затем вошёл в здание культурного центра. Он знал, что на входе не будет никаких охранников и рамок металлоискателей — ничего такого, деятели культуры — кому они нужны? Хотя, если подумать, именно эти люди и были сегодня ответственны за то, что мир медленно катится в пропасть… Не политики, не святоши, не дельцы и воротилы бизнеса. Вначале было Слово. С гибелью Слова начал умирать и мир. Впрочем, может, так и было задумано…

Никаких мер предосторожности. Совсем. Поэтому Денис попал внутрь без каких-либо затруднений. Поднялся по красивой мраморной лестнице на второй этаж и прошёл в зал, где собирались гости.

Цвет литературного общества во главе с парой живых классиков, а также вечно ошивающиеся поблизости подхалимы с заискивающими глазами, шакалы Табаки, ищущие расположения Шерхана… кроме того несколько подающих надежды молодых авторов, ставленников этих самых живых классиков, и полтора десятка никому не известных писателей, которые пришли сюда в надежде завести нужные знакомства, обратить на себя внимание или же, как это по-простому называл про себя Денис, «поторговать ебалом».

Денис сел на свободное место в первом ряду — благо пришёл он заблаговременно. Прямо перед ним расположилась сцена, на которой были расставлены столы и кресла для участников предстоящей дискуссии. Поглядел по сторонам.

Одни и те же постные лица, мелькающие на всех более или менее значимых литературных мероприятиях. Могильщики. Те, кто без зазрения совести вколотит последний гвоздь в крышку гроба литературы…

Таких не жалко…

Совсем.

Пусть умрут.

Минут через двадцать пять объявили о начале. Сердце Дениса учащённо забилось. Вот он, час расплаты!..

Один из классиков начал свой спич, посвящённый проблемам современного текста. Мёртвые слова потекли тошнотворным потоком из его мёртвого рта.

Какие, к чёрту, проблемы современного текста? — хотелось кричать Денису — вы сами и есть проблемы! Чирьи на теле литературы…

Затем слово взял второй классик — и речь его была не менее уныла, чем речь первого. Денис с презрением смотрел по сторонам, видя, как восхищённо глядят на классиков их лизоблюды и многочисленные протеже… но хуже всех были молодые писатели, потому что они искали поддержки этих мёртвых людей. Денис ненавидел их всех. В том числе и за то, что сам до недавнего времени был таким же…

Потом кто-то из молодых принялся читать стихи. И это было омерзительно. Стихи звучали как тёмные заклинания, изрыгаемые ртом безумного мага. Денису хотелось заткнуть уши. Хотелось убежать отсюда на край света. Но он оставался на месте, он терпеливо ждал своего часа.

Наконец слово предоставили залу. Возбуждённые литераторы, жаждущие привлечь внимание сильных мира литературы, принялись один за другим тянуть вверх свои руки, а классики со сцены с видом удовлетворённых демиургов поочерёдно давали им такой шанс. Со стороны всё это выглядело как игра, как ужасная и порочная ярмарка тщеславия, где талант и ум не имели ровным счётом никакого значения. Где одни купались в лучах славы, а другие, словно уличные псы, надеялись на благосклонность первых в надежде урвать и себе местечко на сцене, под солнцем софитов, — не сейчас, не сегодня, но в счастливом призрачном будущем…

Денис поднял руку и терпеливо ждал своей очереди. Минуту, две, пять… И вот его заметили. Указали на него с надменной улыбкой. Одарили секундной благосклонностью…

Он поднялся, одной рукой прижимая рюкзак к животу, а другой нащупывая кнопку на смартфоне в кармане.

— Я хотел сказать, — начал Денис, заметно волнуясь, но тут же усилием воли подавил своё волнение, — хотел сказать… что все вы, — Денис посмотрел на сцену, затем обвёл взором притихший зал, выдержал паузу и наконец изрёк, — вы все — дерьмо!

И он нажал на кнопку.

Над Петербургом сгустились сумерки, на канал Грибоедова легла ночная тень. В его тёмной воде прямо напротив особняка, где располагался культурный центр, фантасмагорическими отблесками отражались синие и красные всполохи мигалок автомобилей специальных служб. Были здесь и пожарные, и скорая, и, само собой, полиция с ФСБ. Последние главным образом и руководили эвакуацией людей, а также осмотром места происшествия и сбором улик.

Майор Андреев курил возле крыльца, глядя, как врачи скорой выводят из особняка последних пострадавших. Пожарные уже тоже собирались, так как, слава богу, взрыв не вызвал обширного горения. По сути дела, он вообще не привёл ни к каким серьёзным последствиям кроме пары контузий и гибели самого подрывника. И одной деликатной детали…

К Андрееву подошёл его коллега по «антитеррору» капитан Остапенко.

— Ну что, Игорь, пойдём — посмотрим? — спросил он Андреева, протягивая тому тряпичную медицинскую маску.

— Пойдём, — майор отправил окурок в урну, затем принял маску из рук товарища.

Они неторопливо вошли в здание культурного центра и по мраморной лестнице поднялись на второй этаж. Прошли в актовый зал. Там уже работали криминалисты.

Первое, что почувствовал Андреев, входя в зал, — запах. Ужасный запах, который ни с чем нельзя было спутать. А затем он увидел и последствия взрыва.

Кресла в зале были опрокинуты, на сцене царил беспорядок: перевёрнутые столы, разбросанные бумаги, какое-то тряпьё. Между поваленных кресел лежало накрытое белой тряпкой тело подрывника.

Стены зала, сцена и кресла — всё было забрызгано дерьмом. Именно им и воняло в зале. Какой-то безумец взорвал дерьмобомбу — взрывное устройство, основным поражающим элементом которого были тщательно собранные фекалии.

Кто этот псих и с какой целью он совершил своё преступление — в этом без преувеличения дерьме теперь и предстояло копаться начальнику следственной группы Андрееву.

Он тяжело вздохнул и надел на лицо маску. Ночка предстояла бессонная.

Завод имени 100-летия Октября

Вечером накрыли стол. Директор сам спустился в цех и позвал работяг. Те только и ждали этого клича и охотно потянулись в бухгалтерию, где планировался небольшой сабантуй. Поминки — как окрестил их про себя Степан Ильич. Сам он был преисполнен мрачных предчувствий.

Оно и понятно: сегодня директор должен был объявить об участи их завода, который за последние десять лет и так ужался до размеров одного цеха, перебивающегося нечастыми заказами на изготовление металлоконструкций.

В последнее время дела шли всё хуже и поговаривали, что Михалыч — директор и нынешний владелец завода — собирается продать цех или привлечь сторонних инвесторов, что, по мнению Степана Ильича, означало одно и то же: конец производству. С этими невесёлыми мыслями он пошёл вместе со всеми в бухгалтерию.

Заводу Степан Ильич отдал больше сорока лет своей жизни. После ПТУ по распределению попал сюда сварщиком, потом прямо с завода ушёл в армию, а из армии двадцатилетний ефрейтор снова вернулся на завод. Вместе с заводом пережил развал Союза и лихие девяностые, когда цеха закрывались один за другим, а оборудование вывозилось и продавалось за бесценок. Начальства Степан Ильич пережил столько, что теперь и не сочтёшь. А сам в руководители никогда не лез. Хотя уж что-что, а своё дело знал туго. Да и завод знал, жизнь его рабочую. Изнутри что называется…

И вот что-то должно было случиться. Чуял Ильич нутром — этих перемен завод не переживёт. Продаст Михалыч цех, а новые хозяева производство свернут. Сдадут площади в аренду коммерсантам и будут рентой жить. А на простого рабочего им плевать. Молодых в менеджеров переоденут, а его, Степана Ильича, почётного сварщика, отправят на пенсию…

В бухгалтерии был накрыт большой стол, на котором громоздились пластиковые тарелки с колбасной нарезкой, бутербродами с красной икрой, открытые банки с маринованными огурцами, шпротами и маслинами. Между тарелок с закуской безмолвными часовыми высились бутылки с водкой.

Сели. Молодёжь принялась накладывать закуски, кто-то засуетился с выпивкой. Небольшое помещение бухгалтерии наполнилось шумом и гамом. Степан Ильич скромно примостился с краю, взял себе пластиковую тарелку с вилкой, подцепил пару кусков колбасы и маринованный огурец. Принял стакан с водкой от токаря Ромки. Через пару минут все умолкли и уставились на Михалыча.

Андрей Михайлович, владелец цеха, поднялся с пластиковым стаканом в руке. Обвёл взглядом всех присутствующих. Затем заговорил:

— Коллеги! Друзья! Все мы знаем, по какому поводу здесь сегодня собрались. Наш завод переживает не лучшие времена…

И всё в таком духе. Непродолжительную речь свою директор подкрепил лирическим отступлением, посвящённым трудному экономическому положению в стране, статистическими данными, касающимися деятельности их производства, и резюмировал коротко:

— В общем, на данном этапе принято решение привлечь стороннего инвестора. Это немецкий бизнесмен, который хочет вести экономическую деятельность в нашем городе. Послезавтра он приедет принимать цех…

«Фрицев нам тут только не хватало», — подумал про себя Степан Ильич, хмурясь всё сильнее с каждым словом директора. Своим-то доверия нет, а тут немец… нет, точно хана пришла заводу!

— Завтра можете на работу не приходить, — продолжил директор, — отгул. Ну а дальше новый хозяин решит, что да как… А сейчас давайте выпьем за вас, за наш дружный коллектив, с которым мы шли бок о бок все эти годы!..

Старый сварщик мрачно выпил водку. Закусил. Работяги вокруг после выпивки загалдели, посыпались шутки, пересказанные по сотне раз анекдоты. Им-то что, они завода не знают, так — проездом в цеху, им что Михалыч, что немец — всё одно. Лишь бы поменьше работать да посытнее жрать…

Кто-то полез расспрашивать директора о перспективах, но тот лишь отмахнулся: поживёте — увидите. Уж поживёшь тут, — насупился Степан Ильич, — натуральные поминки. А похороны послезавтра…

— Михалыч, скажи честно: конец заводу? — спросил Степан Ильич директора, когда они вышли на улицу. Небольшой праздник подошёл к концу. Выпивку и закуску смели со стола за час, потом ещё полчаса поболтали, немного прибрали в бухгалтерии, да и разошлись.

— Брось ты, Степан Ильич, — махнул рукой директор, — тебе-то какая разница? Ты у нас почётный сварщик, тебе уже и на покой пора. Как и мне. А завод… да что ему будет, заводу-то? Приедет немец — что-нибудь да как-нибудь наладит. Он молодой, энергичный. А мы с тобой лучше на природу: на рыбалочку да за грибочками, старческие удовольствия, как говорится, все дела…

— Да ну тебя, Михалыч! Старческие удовольствия… Какие уж тут удовольствия, когда заводу хана!

Степан в сердцах сплюнул. За завод было обидно.

— Ты не горячись, Степан Ильич. Дался тебе этот завод. Сорок лет ему отдал, в печёнках он у тебя уже сидеть должен, — Михалыч попробовал перевести всё в шутку, — я такси вызвал, поедешь? Нам по пути вроде.

— Не поеду. Сам дойду. Свежий воздух старикам полезен, ты ж меня в старики записал… — И Степан Ильич, не прощаясь, пошёл в темноту.

Директор хотел его окликнуть, но передумал. Пусть прогуляется старик, отойдёт. Тоже мне защитник трудящихся нашёлся, трухлявый… на пенсию самому давным-давно пора. А с цехом немец найдёт что сделать. Площади немаленькие, если под склады или под офисы отдать — вложения за год окупит…

Придя домой, Степан Ильич завалился спать. Даже с женой не стал разговаривать. Упал на диван и отключился.

Проснулся от того, что кто-то на него смотрел. Степан Ильич повернулся, вгляделся во мрак. На книжной полке слабо светился бюст Ленина, который сварщик притащил с завода лет двадцать назад. Как раз когда Союз рухнул и наступили демократические времена со всеми их потрясениями. Красный уголок тогда разбирали, он и прихватил…

Ленин смотрел на старого сварщика. Внимательно, исподлобья, хмуря литые брови. А потом вдруг заговорил:

— Как можно спать, товарищ, в такую тяжёлую для трудящегося люда пору? Когда мировая буржуазия расправила свои хищнические крылья и тянет когтистые лапы к горлу обескровленного пролетариата? А?

— Да я это… — только и пролепетал Степан Ильич в ответ. Голос спросонья был хриплым и слабым. Ленин его пугал. Хотя была в нём и какая-то гипнотически притягательная сила.

— Сегодня вы, товарищ, это, а завтра ваш завод того! — строго сказал ему Ленин. — А ещё Ильич! Тёзка мой по батюшке. Нельзя так, товарищ! Нельзя спать в такое трудное время!

У Степана Ильича заныло в груди. Тяжким бременем прижало его чувство вины. Он обернулся: не видит ли жена. Но жена крепко спала, отвернувшись к стене.

Сварщик вновь повернулся к Ленину.

— Что мне делать, Владимир Ильич?

Ленин засветился как будто ещё сильнее, словно кто-то обильно измазал его белым фосфором.

— Ситуация назрела, прямо скажем, революционная. Ждать больше нельзя! К ружью, товарищ! Отстоим завод в честь столетнего юбилея Великого Октября!

Чувство вины сделалось сильнее. Ведь и вправду — в этом году сто лет со дня революции, а Степан Ильич и забыл. А всё потому, что седьмое ноября больше не красный день календаря… И рабочий человек теперь не в почёте. Нет, нельзя, ни в коем случае нельзя отдавать завод немцу в такой год!

— Отстоим, Владимир Ильич, — Степан вскочил с дивана и встал по стойке смирно. — Отстоим! Во славу Великого Октября!..

Ранним утром Степан Ильич пришёл на завод, хоть директор вчера и объявил об отгуле. На вахте сказался, что нужно доделать заказ и убрать рабочее место — приготовиться к приезду нового хозяина, так сказать. Закрылся в цеху и принялся за дело — а дело предстояло непростое: отстоять завод. По заветам великого Ильича…

Хорошо, хоть никто не беспокоил. Только в обед приехал директор, который, впрочем, практически не обратил на сварщика внимания. Делает там что-то старый — и чёрт с ним. У директора своих проблем хватало. Надо завтра цех инвестору сдать, документы все уже подписаны, деньги в банке на аккредитиве… А со Степаном Ильичом ссориться не хотелось. Видно же, что мужик переживает. Прикипел к заводу… Ох уж эти старики-разбойники!..

Директор пробыл недолго, а Степан Ильич трудился до позднего вечера. Ушёл уже затемно. Вернулся домой, выпил сто грамм, посмотрел телевизор и лёг спать. Жена только покачала головой: муж в последнее время ходил сам не свой, оно и понятно: завод, где он отпахал сорок с лишним лет, закрывать собрались…

А на следующий день в вечерних новостях (правда, далеко не на всех федеральных телеканалах и уж точно не в списке самых важных) вышел сюжет о том, как в одном из райцентров N-ской области подпавший под сокращение рабочий захватил завод.

Ведущий загробным голосом сообщил, что поступают тревожные вести из регионов, а затем на экране возникла картинка с заводом. Камера оператора выхватила огромный алый плакат, закреплённый на крыше одного из цехов, на котором крупными неровными белыми буквами было выведено: «ЗАВОД ИМЕНИ 100-ЛЕТИЯ ОКТЯБРЯ», а внизу более мелким шрифтом подписано: «Хрен вам, а не цех!»

Затем специальный корреспондент с места событий поведал печальную историю провинциального предприятия, оказавшегося на грани банкротства, которое должен был выкупить и спасти от разорения немецкий инвестор. Однако именно в день его приезда один из рабочих завода заварил все входы и выходы в цех, вывесил только что продемонстрированный транспарант (камера ещё раз крупно выхватила надпись «ЗАВОД ИМЕНИ 100-ЛЕТИЯ ОКТЯБРЯ») и потребовал передачи предприятия под управление «трудящихся масс» (корреспондент подчеркнул, что дословно цитирует ультиматум захватчика).

Старое и новое руководство предприятия попыталось провести с доморощенным террористом переговоры, которые, однако, не увенчались успехом. После этого последовало небольшое историческое отступление, посвящённое столетнему юбилею октябрьского переворота, руководимого большевиками, примером которых, по всей видимости, и воодушевился почётный сварщик.

Как раз в это время подтянутый к месту событий ОМОН принял решение о штурме, и камера в прямом эфире показала, как облачённые в броню бойцы окружают здание цеха. Оператор следовал за цепочкой полицейских.

Внезапно раздался взрыв, который все поначалу приняли за начало штурмовой операции, однако уже в следующую секунду омоновцы бросились врассыпную от цеховых ворот. Ещё через мгновение тяжёлые ворота отворились и в клубах огня и дыма оттуда показалась бронированная тележка с установленными на ней баллонами и приспособлениями из трубок, которую толкал перед собой закованный в латы из сваренных металлических пластин рыцарь. Оператор оказался на земле, и дальше съёмка велась в довольно непривычном ракурсе «снизу вверх».

Рыцарь же двинулся на ОМОН, толкая перед собой тележку, поливающую полицейских огнём. Позади него инфернально полыхало зарево пожара. На цеховой крыше гордо трепетал алый транспарант «ЗАВОД ИМЕНИ 100-ЛЕТИЯ ОКТЯБРЯ».

ОМОН перегруппировался и ударил по рыцарю автоматными очередями. В это время в цеху грянул мощный взрыв, заставивший сложиться стены и обрушивший крышу. А ещё через мгновение сдетонировал и сам рыцарь, обдав округу густыми огненными струями. По замечанию корреспондента, скорее всего, одна из автоматных очередей угодила в размещённые на тележке баллоны с горючим газом, используемым в газосварочных работах. После этого полицейским оставалось лишь констатировать окончание штурмовой операции.

Оператор, наконец, поднялся с земли и показал дымящиеся руины цеха. Через минуту взволнованный корреспондент сообщил, что масштабы случившегося ещё только предстоит оценить. Согласно первичной информации в результате штурма пострадали несколько бойцов ОМОНа, которым сейчас оказывается необходимая медицинская помощь, а также погиб сам захватчик. Кроме того, по всей видимости, захваченный цех подвергся сильному разрушению, и в ближайшее время его нормальное функционирование восстановить вряд ли получится. Подвигло ли рабочего на такой поступок отчаяние или же он является участником террористической организации — будут выяснять компетентные органы…

Жир

Володя постоянно ел. Кушал, питался, потчевался. Всегда и везде. Его челюсти неутомимо измельчали и пережёвывали пищу, а желудок выделял океаны сока для переваривания. Его кишечник сладострастно урчал, расщепляя всё новые порции еды на белки, жиры и углеводы, а сфинктер блаженно трепетал, выпуская скопившиеся газы. Все остальные органы могучего Володиного чрева, кажется, навсегда были обречены играть роль второго плана: они всего-навсего обеспечивали бесперебойную работу пищеварительной системы.

О, эти лоснящиеся от жира бифштексы с запечённым картофелем и баклажанами, хрустящие кусочки бекона, острый зельц, фаршированные перцы и разнообразнейшие салаты! Божественная скандинавская селёдка с брусничным вареньем и аппетитные комочки икры! Нежнейшие французские круассаны с вишнёвой начинкой, черничный пирог и воздушные завитки зефира!.. Он был готов есть с утра и до глубокой ночи.

Володин день являл собой чётко выстроенную последовательность из завтрака, обеда и ужина. Время между ними — невыносимые кулинарные пробелы, скрашиваемые, правда, обязательными лёгкими перекусами. Каждую свободную минуту жизни наш герой наполнял величайшим удовольствием питания. Потребления спагетти болоньезе и курицы-гриль, чудеснейшей краковской колбасы с мелко порубленным сельдереем и петрушкой.

Гамбургер с горчицей и кетчупом казался Володе огромным космическим кораблём, ниспосланным мудрой Вселенной для удовлетворения его извечного голода.

Он презирал людей, относящихся к процессу потребления пищи как к сугубо утилитарной необходимости восполнения потраченных калорий. Что они понимали? Разве могли они догадаться, ничтожные, что питание есть одна из сложнейших форм общения человека с Абсолютом? Что еда сродни молитве, глубоко эмоциональной и интимной, она — древнейший обряд, обряд насыщения, возвеличивания собственного чрева и эго.

Володя любил, впившись сочными ягодицами в скрипящую плоть дивана, часами смотреть телевизор, поглощая одно за другим всевозможные яства. Телевизор ему нравился. Он взывал потреблять, потреблять как можно больше. Телевизор двигал прогресс, крутил маховики в утробе планеты, заставлял её выделять свои желудочные соки — деньги.

Деньги — зачем вообще они нужны? О, да, конечно! Только для одного! Для величайшего ритуала потребления. Для развития пищевой промышленности, для изобретения новых блюд, для их приготовления и, в конечном счёте, для предложения покупателю.

Приобретайте вкуснейшее фисташковое мороженое! Только в этом месяце по специальной цене! О, эти хрустящие картофельные чипсы! Ржаные сухарики! Пельмени из мяса молодых бычков, выращенных специально для служения человеческому желудку. Разве не это древний языческий ритуал, гвоздём вошедший в современность, словно в гнилую доску, разве не здесь сокрыты истоки всего сакрального и немыслимого?

Володя не любил женщин, потому что они его не понимали. Его не интересовал секс; алкоголь и наркотики оставляли его равнодушным. Только еда занимала Володю по-настоящему, обуздывала бушующую внутри страсть. Он бился в гастрономической агонии, словно зверь в капкане, сжавшем свои стальные клыки на его конечностях. Он принимал это движение — движение пищи по пищеварительному тракту планеты, и только его.

Урча и закатив глаза, Володя смотрел на экран телевизора. Экран звал его в сказочное путешествие к новым удовольствиям, новым невообразимым кулинарным изыскам. По Володиному раскрасневшемуся, словно спелый томат, лицу струился пот. Сок его тела. Тела, которое требовало жертвы. Буженины с сыром или — о, да, именно! — отварных говяжьих языков!

Володина жизнь была захватывающим дух приключением в стране чудесной пищи. Он, словно первобытный охотник с кремниевым копьём в руках, крался между лотков продуктовых супермаркетов, совершал хищные набеги на продуктовые лавки, пировал с размахом обветренного флибустьера в ресторанах и бистро.

Его вертела карусель из нескончаемых блюд и деликатесов. Морковь по-корейски, следом ароматный кусок ветчины, крабовый салат, ломтики хлеба с foie-gras и сладкая булка. Булка — белая и мягкая, в сто раз лучше женской груди.