Бесплатный фрагмент - Небо в алмазах

Мечта многих не может принадлежать одному

Мерилин Монро

Это сделали мы сами,

Это наш великий труд.

Алексей Фатьянов

Глава 1

— Я никогда не буду летать!

— Почему?

— И знаешь, почему? Не умею.

— Я умею, посмотри.

И Владимир прыгнул с недостроенного дома, в котором они играли. Метра три, четыре не было, и так отбил пятки, что самостоятельно дойти домой не мог.

— Зачем ты прыгнул со второго креста? — спросил Валера, когда их вместе несли домой на носилках, применяемых для перенесения на небольшие расстояния смеси, соединяющей камни для погреба между собой.

— Ирония судьбы, — сказал Владимир, — нас, летчиков, несут на средстве продвижения под Землю.

— Мы летчики? — с сомнением спросил Валера.

— Да.

— Тогда почему мы еще ни разу не летали?

— Завтра полетим.

— Завтра уже? — удивился Валера. — Но мы еще не научились.

— Этому не надо учиться, — ответил Вова.

— Это удивительно, но почему?

— Потому что, потому.

— А именно?

— Небо в алмазах.

— И каждый может летать?

— Да, но только тот, кто их видит.

— Я еще ни разу не видел.

— Ничего страшного.

— Да, и знаешь почему? Я верю, что ты их видел. А сегодня?

— Представляешь? Забыл. Забыл посмотреть на небо, прежде, чем прыгнуть.

— Тебя заворожила Земля.

— Именно так, как магнитом.

— Хороший ответ: смотреть надо не на Землю, а на Небо, чтобы не было страха.

Боль в пятках не проходила долго, месяц, может больше. Хотелось попробовать еще раз, но.

Но было страшно. Даже удивительно: четыре метра, даже меньше, и намного, три семьдесят, максимум.

Медиум:

Где-то в конце:

— Вы хотели бомбить Кремль? — спросил Х — предположительно Эстэ.

— Нет, ну, что вы! — ответил Валера.

— Докажите! — рявкнул сидевший рядом Бер.

— Так очевидно, ибо уже полетели, — Валерий посмотрел на часы.

— Куда?! — ахнули оба, так как было ясно, что до Кремля давно бы уже долетели.

— Бомбить Рейхстаг.

— Рейхстаг — это где? — удивились все, так как абсолютно забыли на этот очень неожиданный момент, что:

— Германия –это еще не Россия.

Возможен вариант:

— Друг нелегально полетел бомбить Берлин, а другому дается приказ:

— Сбить его на обратном пути.

Друг полетел бомбить Берлин, так как хотел доказать, в ответ на обвинение Бера, что его целью будет Кремль.

Он говорит летчику, который должен второй раз лететь в Америку через Северный Полюс, что:

— Лететь не надо, так как:

— Небо не будет в Алмазах.

— Так как, ты говоришь, твоя фамилия? — спросил руководитель авиамодельного кружка.

— Питчер.

— Имеется в виду, Питчеров? Это, что, Ловец Снов?

— Думаю, это вполне возможно, но скорее, наоборот.

— Наоборот, что вы имеете в виду?

— Ну-у, мне кажется, это производитель снов.

— Когда кажется, тогда крестятся. И кстати, ты в бога-то веришь?

— Естественно.

— И правильно, а то летать не получится, — сказал Максим Максимыч, руководитель кружка.

— Мы будем летать?

— А ты думал?

— Я думал, пока что только других учить летать.

— Ты хотел меня обидеть, парень?

— Нет, ибо, я думал: учить мы будем летать самолеты.

— Тогда принят, Питчеров, — и так и написал по Фрейду правильно:

— Питеров.

И скоро они пришли в Военное Министерство.

— Вам, что нужно здесь, ребята? — спросил дежурный капитан на входе?

— Так, — начал Владимир, — мечта есть — летать.

Капитан чуть не поперхнулся дымом, который он, казалось, заглотил в слишком большой затяжке.

— Может у вас есть какие наводящие вопросы? — спросил Валера.

— Наводящих нет, а вот простое предложение, пожалуйста.

— А именно? — сказал Владимир.

— Прыгните с памятника царю Освободителю.

— Но и вы обещайте, пропустите нас к начальнику полетов.

Капитан потрогал усы, которые недавно сбрил, и резюмировал:

— Согласен. — Высота шесть, даже семь метров — не удастся.

— И да! — крикнул он, — вместе не залазьте.

— Почему? — спросил Владимир.

— Один пусть пока останется жив и сбегает за Скорой.

— Она, куда возит, в морг?

— Большей часть наоборот: пока еще в клинику.

— Будем надеяться, — сказал Валера, — что не душевнобольных.

— Значит вы сами понимаете, что делаете невозможную глупость? — спросил капитан.

— Так-то и я могу сказать, — резюмировал Владимир.

— А именно?

— Капитан — никогда ты не будешь майором.

— В этом вы ошибаетесь, я уже назначен на получение следующего звания, и это именно: майор. — И тут же подумал, что из-за этих ребят, звание могут не дать, если кто-нибудь из них разобьется.

Но ничего не успел сказать, так как один из них уже прыгнул. И удивительно: даже не сделал пару кувырков вперед, чтобы смягчить неожиданное столкновение с Землей. Для, нее, имеется в виду, неожиданное.

Полковник Бутлеров увидел в окно — сам еще не понял, что, а именно:

— Толи издевательство над памятником царю, — толи, наоборот:

— Эти черти разобьются, и тогда его совесть человека, видевшего всё это своими глазами из окна, не позволит ему принять очередное внеочередное звание генерал-майора.

Он постучал в окно, сильнее, еще сильнее, и наконец, оно разбилось.

— Не обращай внимания! — крикнул он капитану, выглянув через стеклянную дыру — имеется в виду, наоборот, наружу. Но не успел договорить, что имеет в виду себя, а не наоборот, ребят, собравшихся совершить еще один прыжок.

Но капитан так и сказал, сделав отмашку рукой:

— Следующий!

Прыгнул Владимир и, к удивлению полковника и капитана не только не упал при приземлении, но даже:

— Проехал немного — метра два — вперед, как на лыжах.

— Показалось, — подумал полковник и протер глаза.

Капитан не знал, что делать, но полковник крикнул из разбитого окна:

— Пропусти.

— Что вы хотите? — спросил он, даже не переступающих с ноги на ногу у дверей детей.

— Мы не дети, — сказал Валера.

— Это верно, — сказал Владимир. — И знаете, почему?

— Почему? — спросил полковник.

— Мы умеем летать.

— Приятно слышать, нам скоро будут нужны летчики. Согласны бомбить Берлин?

— Мы не знаем, — ответил Владимир, — ибо хотели сбивать самолеты противника.

— Это во вторую очередь, — сказал Валера, — а так-то, по большому желанию, хотим слетать на другую сторону Земли.

— Вы уверены, что она существует?

— Да.

— В любом случае надо проверить.

— Но туда не ходят поезда.

— Мы на самолетах.

— Само — что это значит?

— Сами умеют летать.

— Так бывает?

— Я бы ответил, что мы научим, — сказал Владимир.

— Я скажу более позитивно: да, они умеют летать.

— Так вы, что, собственно, хотите: научиться летать, или учить самолеты летать?

— Один будет делать одно, а другой другое.

— Чай, кофе, квас? — спросил Бутлеров.

— Всего по одному, — сказал Владимир. — Вам квас, мне кофе, Валерию чай. Просто шоколад, который очень любят летчики.

Внесли коробку шоколада штук на пятьдесят.

— Мы, наверное, все не съедим, — сказал неуверенно Валерий.

— Вы, возможно, не до конца поняли, но дело в том, что пришли вы именно в тот момент, когда я думал над реальностью проекта:

— А не попытаться ли нам защититься?

— Возможно, это секретная информация, и вам не очень надо рассказывать её нам? — спросил Валера.

— Нет, если я чего решил, то выпью-т обязательно, — и пригубил из чашки кофе Владимира. — Вкусно. — Полковник улыбнулся. — Думаю, я все-таки расскажу вам тайну, которую вы не сможете открыть никому.

— Вы потом нас убьете? — спросил Валера.

— Скорее меня убьют раньше вас, — улыбнулся полковник.

— Тоже хорошая новость, — сказал кто-то, но они даже не поняли кто, ибо логично и так:

— Плохих новостей нам не сообщают, ибо они приходят сами.

— И мы должны именно к этому подготовится, — сказал полковник.

— А именно?

— Чтобы они не пришли, — ответил за полковника Владимир.

И полковник рассказал — они думали, просто сказку, чтобы отвлечь их внимание от полетов в реальности.

— Германия скоро начнет+ войну против России, но это не главная весть, а наоборот: всем известная.

Главная, что эта война нужна лишь для того, чтобы внедрить сюда армию, а точнее, пока что отряд монстров, пока даже неизвестно с какой планеты.

— Потом пришлют больше? — спросил Валера.

— Это уже будет не нужно, — сказал полковник, — если эти смогут базироваться здесь, ибо.

— Ибо?

— Ибо они — размножаются!

— Неужели неизвестно, с какой они будут планеты? — спросил Валера.

— Более того, есть мнение, что их и вообще-то сделали здесь, на Земле, природные, надо сказать:

— Немцы.

— Вывод! — сразу поднял руку Владимир, поставив прежде пустую уже чашку, — сами немцы — тоже не местные.

— Не думаю, что в большей степени, чем все остальные, — сказал полковник. — Но важно то, что вы должны перехватить этот десант. И знаете почему?

— Почему?

— Почему?

— Контрразведка с ними не справится, ибо они, да, друзья мои, они действительно монстры.

— А прикидываются обычными людьми, — констатировал Владимир.

— Да, ибо это легко: никто не верит в злых инопланетян, а, как правило только в добрых.

— Так что им, собственно, здесь надо? — спросил Валера.

— Вопрос хороший, потому что: неизвестно. Если не считать их охотниками за разумом. Но не в том смысле, что у них, у самих ума мало, а, чтобы его не было в таком большом количестве, как, видимо, сейчас они обнаружили на Земле.

И более того, этот приход монстров предвидел уже Аристотель:

— Раб лишен половины человеческих достоинств.

— Но зачем им лишать нас половины разума, не совсем понятно.

— Нет, не для того, чтобы было кому подавать им чай и кофей, а именно, я думаю:

— Для души, — которая и есть главный атомный реактор любого космического организма.

— Нас хотят перебить для души, — резюмировал Владимир, — новость хорошая уже тем, что:

— Что мы согласны, — сказал Валера.

— Вы выбрали нас, потому что душа детей, точнее, еще не совсем взрослых людей, более способна к сопротивлению Неправде, чем душа уже состоявшего хомо сапиенса, частично примирившегося с ней? — спросил Владимир.

— Нет, — ответил полковник, — и знаете почему? Вы сами себя выбрали. Вы люди, посланные, чтобы оказать сопротивление монстрам, называющим себя:

— Систы.

— Откуда эти сведения? — спросил Валера. — Нет, меня интересует не сам источник, а только: достаточно ли он достоверен?

— Вполне, — ответил полковник, — и если вопрос есть, то это только: он уже работает под их контролем, или пока еще самостоятельно.

— Я уже могу сделать один вывод, — сказал Владимир. И осмотрелся по сторонам.

— Можете говорить.

— Если планируется десант под прикрытием целой войны, то, значит, их здесь уже ждут.

— Да, ребята, если бы вы не были прирожденными летчиками, то работать бы вам в контрразведке вплоть до генерала. Я хотел сказать, как Доктор Зорге:

— С самого детства.

Надеюсь, для летчиков вы еще пригодны. Ибо, напомню еще раз:

— Разум взрослых уже потерял на Земле иммунитет от рабства.

— Но как вы нашли нас? — высказал разумную мысль Владимир.

— Я контрразведчик, — ответил полковник Бутлеров.

Было предположение, с которым полковнику Бутлерову надо было бороться, а именно: генерал Столыпин перед самой смертью высказал, как он сам вымолвил хриплым голосом, прежде, чем умереть:

— У них есть вирус.

Контрразведка с вирусами не работает. Следовательно, если Столыпин ошибся, то и никакой защиты от Ино-Вторжения уже не будет даже предусмотрено. А если нет — тем более, ибо никто не верит Ивановскому, что вирусы:

— Вообще бывают.

А уж тем более, в виде:

— Самих лудэй.

Но этот вопрос пока был неясен самому полковнику Бутлерову:

— Сам человек — вирус, или: в нем находится вирус.

— Что значит, — как сказал капитан Буров: вирус уже родился, или его только еще будут рожать здесь, в России.

Не Призрак бродит, а Вирус, — Медиум

И вот ваше первой задание — кстати, звать вы друг друга будете:

— Чук и Гек, — перебил полковника Владимир.

— Это шутка? — удивился полковник. — Ибо: нет, а наоборот: Том Сойер и Гекли Финн.

— Простите, полковник, но эти вещи нам только что прочла одна милая леди в прямом переводе с подлинника, — сказал Владимир, а Валерий добавил:

— И будьте уверены, пока что больше не надо.

— Хорошо, тогда назовите сами ваши рабочие имена, — сказал, подходя капитан Буров.

— Охотно.

— А именно?

— Питчер и Кетчер.

— Вот из ит?

— Это значит, когда один бросает, то другой обязательно ловит.

— Это действительно отличные псевдонимы, ибо никто никогда не догадается, что они обозначают, — сказал капитан.

— Вам не хватает только Баттера, — сказал полковник.

— Чтобы сыграть в эту игру по правилам Александра Дюма.

— Их было больше, — сказал Владимир.

— Сколько? — спросил полковник.

— Я пока не считал.

— Не читал?

— Думаю, в этом случае нет разницы между счетом и четом, — сказала Валерий.

— Пожалуй.

— Пусть третьим с нами летит капитан, — сказал Владимир, — он человек лояльный и, значит, не убьет нас по ошибке.

— К счастью, да, но к сожалению, нет, — сказал Бутлеров.

— Почему?

— И знаете почему? Он имеет вес, которого у вас нет, ибо — если я еще не говорил: полетите вы на планере.

— Кажется, вы говорили, — сказал Владимир.

— Я, кажется не слышал, — сказал Валерий.

— Наверное, потому, что это не так интересно, как лететь на настоящем самолете.

— Самолетом полетите обратно, — сказал капитан Буров.

— Пароль?

— Он ответит:

— Майер.

Удивительно, но на секретный аэродром на Западной Границе их пришла провожать та леди, которая читала им Приключения Марка Твена в собственном переводе, а именно:

— Щепка, — как они ее называли про себя, а иногда и между собой, — а так-то, как она просила: Пушкина.

Почему не Шекспир — они не понимали, ибо больше всегда говорила о нем, а не о Пушкине.

— Почему? — спросил ее Владимир, вы же, мэм, Татьяна.

— Потому что я его люблю, как живого по Заветному вензелю О да Е, который будет нашим паролем, когда вы меня не узнаете в Америке.

— Возможно, вы и будете в Америке, мэм, — сказал Валера, — но мы: чё-то сомнительно.

— Хотя и не исключено, — добавил Владимир.

Планер сел в баварском замке прямо на площадку перед летним рестораном Чайный Домик.

— Хорошо, что мы еще не в Америке, — сказал Пит.

— Да.

— Почему, как ты считаешь?

— Думаю, потому, что здесь не бывает индеек, а только колбаса.

— Колбаса хуже?

— Лучше. И знаешь почему? — ответил Кетч.

— Да.

— Почему?

— Индейка — традиционное американское блюдо на День Благодарения, — она часто передерживают ее в духовке, чтобы сгорела до черноты.

— Может не получиться.

— Тогда есть второй вариант: выбрасывают в окно, и вместо праздничного ужина идут с ней гулять.

— С индейкой?

— С той, кто ее готовила.

— Щи с колбасой здесь, наверное, не бывают? — спросил один из них у официанта.

— Вы правы, только суп.

— Суп — это? — спросил Пит.

— Тоже самое, что и щи — только без капусты.

— Хорошо, добавьте капусты и приносите.

— Извините.

— Проблемы какие-нибудь?

— Да, есть условие, — ответил официант.

— Несите, мы его выполним, — сказал Валера.

— Кроме одного, — пошутил Владимир.

— Да, вот об этом я и хотел вас предупредить: здесь нельзя этого делать.

— Хорошо, не будем, — сказал Валера, а когда официант удалился, спросил:

— Ты понял, чего здесь нельзя пить или есть — я не разобрал?

— Скорее всего, нельзя не давать на чай, — ответил Владимир.

— Я думал, что нельзя курить, а я как раз подумал начать.

— Сейчас мы закажем по гаванской сигаре, и будет ясно: можно или надо выходить к краю крепости.

— Скорее всего, он хотел нас проверить: кружится у нас голова или нет при взгляде в этой высоты э-э орлиного полета.

Но официант, как только они съели щи, повторил с добавлением конкретизации:

— Вы поняли, господа, только не пердеть.

— Ах это! — даже обрадовался Пит, а Кетч немного расстроился, ибо:

— Если я в самолете могу — здесь:

— Тем более.

— Мы, собственно, для того и заказывали щи, а не суп, — сказал Владимир, — что хотели почувствовать себя господами на самом деле: хотим и: пожалуйста!

— Нет, вы шутите, или правду говорите? — спросил парень.

Но тут же понял, что, да, всё происходит на самом деле, а не только ему кажется.

И это был пароль, придуманный капитаном Буровым, и понравившийся полковнику Бутлерову, который был раньше не только химиком, но и физиологом.

— Это вам не: я милого узнаю по походе, а паролю натюрлих без обмана:

— Подставной контрразведчик не сможет сыграть эту роль, если не подготовлен к ней заранее.

И именно поэтому ребята решили проверить его до конца:

— Вдруг притворяется?

Далее, что они придумали для испытания Майера — это был он.

И они поняли, что это Майер, но не потому, что он сам сел в планер, а:

Глава 2

— Не расстроился, — когда никто не применил против него газовую атаку собственного производства, если не брать в счет капусту, как одушевленного сокамерника.

— Это слово — сокамерник, сокамерники, — Майер часто повторял в планере, который, слегка не выдерживая его вес, шел и шел постепенно на снижение.

— Чему вы радуетесь, мистер? — спросил, не выдержав его ёрзания Кетч — кстати, ребята пока еще точно не определились, кто них Пит, а кто Кетч, поэтому часто говорили про себя, а думали:

— За другого!

— Что пароль совпал? — спросил Владимир.

— Что покидаете достопочтенные сосиски ради фляков господарских? — спросил Валерий.

— Я рад, что вы не пёрнули.

— Почему?

— Вам пришлось бы нас пристрелить?

— Нет, но пришлось бы остаться. А так хочется малинки.

— Вот их ит — малинка?

— Так-то бы, да, но это не для ваших еще не окрепших ушей.

— Секс?

— Хуже.

— Что может быть хуже?

— Джаз?

— Нет.

— Неужели, на самом деле вы так любите вирусологию?

— Да! Ибо это и есть: революция!

— Вот из ит, рэволюшен?

— Это Вирус.

— Нет, вы серьезно, или просто шутите?

— Вы никогда не слышали песню: Вирус мчится по Земле, чтобы скрыть себя в — слово на букву п.

— А-а! Так вы не из другой Галактики? — так сильно удивился Пит, что планер немного потерял управление и увеличил угол свой угол падения относительно Земли.

— Вы не можете помочь планеру выровнять полет? — спросил Кетч.

— Я уже не помню ни Альфу Центавра, ни Орион, ни Марс, ни Сириус.

— Как же не помнишь-те, если только об этом и болтаете? — спросил Пит.

— Начитался в последнее время в библиотеке Чайного Домика. И теперь лезет и лезет в башку, как: вижу море, вижу дом, вижу Щепку, а кругом есть приличненький содом.

Это был известный в кругах более-менее известных Че — любитель магии и некоторых экстрасенсорных сеансов одновременно, которые в часы свободные от ночного купания в море, он записывал на пальмовых листьях, специально для это цели отутюженных.

Щепка ему говорила:

— Мил херц, вы меня, извините, но последний ваш сеанс — это опупенно-трафаретный балаган.

— В том-то и дело, логичный Кувырок, что какая удивительная реальность кроется под этим, как вы изволили выразиться: опупенным трафаретом. Ибо думаем:

— Волны, — а это:

— Чайка. — И, следовательно, кто-то приближается к нашему берегу, как Ной:

— С Того Света. — Он послал ее вперед, не как весть: мы уже близко, а:

— По крайней мере хотели добраться до вас — если утонули в буре — а эта Чайка есть свидетельство, что мы не только:

— Были, — но мы здесь! Хотя и в законсервированном состоянии.

— Простите, но я вам не верю, — ответила благородно-готовая на многое, если не на всё, леди, невысокого роста, и очень похожая, как думали-мечтали Владимир и Валерий на мяч для игры в Америку, в виде ее:

— Бейсбола. — Секретные имена-псевдонимы из которого она им и предсказала.

— Еще один Чайный Домик? — спросил, свесив лысую башку вниз мистер Смит, но не в этом случае, так было в Англии, а здесь скрытый смысл — это, как и было запланировано:

— Майер.

Че спросил Щепку-Кувырка:

— Как ты думаешь, на кого он похож?

— Уверена, они выйдут из воды, как Черномор и два его богатыря.

— Богатыря? Ты не оговорилась, ибо только сегодня утром я от вас слышал:

— Не понимаю, как этим ребятам доверили везти сюда Вирус.

Да, таков был план полковника Бутлерова, везти инопланетный Вирус в Россию самим, чтобы его было легче контролировать, на что Ивановский возразил:

— Лучше не надо, мы не сможем от него избавиться.

— Неужели вам не интересно будет доказать то, во что никто не верит: Вирус существует.

— Это смертельный вирус, полковник, мы все погибнем, и знаете почему?

— Почему?

— Потому что никто не сможет поверить: убивать — его единственная цель.

— Убивать, чтобы жить?

— Нет, именно, что нет, мечта убивать у него выше жизни.

— Так не бывает, — сказал Бутлеров.

— Почти не бывает, но иногда есть, — ответил Ивановский. — Хотя не исключено, что он будет убивать ради жизни здесь Других.

— Людей, вы имеете в виду?

— Не знаю, кто это будет, не исключено, что такие же Вирусы. С программой: жизнь можно иногда допустить, но только, как:

— Рабство.

И думаю, вы выбрали правильно: детей он не примет всерьез.

— Вы считаете именно в этом их иммунитет?

— Нет, считаю, что в них есть, если так можно сказать, противоядие.

— Вы хотя бы предположительно можете сказать, в чем оно заключается? — спросил капитан Буров.

— Они не верят, что Вирус бессмертен, — ответил Ивановский.

— Да? Что-то не очень оригинально, ибо я — тоже не верю.

— Это вам только кажется. Как только вы его увидите — поверите.

— Ну, это мы скоро узнаем, — сказал Бутлеров, наблюдая в бинокль, как самолет идет на посадку, и скорее всего, не до тянет до берега.

— Нет, нет, сейчас вы это не узнаете, — заторопился Ивановский, — вы рухнете на пол от безнадежности, именно тогда, когда он вынет жало.

— Предвидение придет в последний момент, но будет уже поздно? — немного удивился Буров. — А они, значит, и тогда не поверят?

— Да.

— Из этого следует, что Вирус попытается от них избавиться, — сказал Бутлеров.

— Но не думаю, что сегодня, — сказал Ивановский, но тоже, как Бутлеров, посмотрев в бинокль воскликнул: — Он хочет утопить самолет!

— Не может быть, ибо вряд ли он сам так хорошо умеет плавать, что сможет доплыть сюда самостоятельно.

— Он верит, что мы спасем его.

— Нет, нет, — уже засмеялся Ивановский, — Майер начал свою атаку, но! Но не в один ход.

— Вы думаете? — Майер решил их напугать?

— Именно!

— Хочет научить их страху, — подытожил Буров.

Их дом находился тоже на горе, но ниже чем Цветник Че и Щепки, где должны были остановиться Пере-летчики.

Ребята испугались, потому что планер резко пошел вниз. И Пит даже пожалел:

— Мы слишком рано отделились от самолета.

Мне уже не поднять его вверх.

— Мы утонем? — равнодушно спросил официант Майер.

— Вы умеете плавать? — спросил Кетч.

— Да, но не на такое большое расстояние.

— Почему вы не боитесь? — спросил Пит.

— Я знаю, парень, что ты сможешь посадить планер даже на воду.

— Нет, я не умею садиться на воду, тем более без поплавков.

— Знаешь, что я тебе скажу: найди мель.

— О, мистер Майер, вы очень умный э-э донор, — сказал Кетч.

— Донор? Вы сказали: донор?

— Вас это удивляет?

— Так-то, нет, пожалуй, я именно донор, но почему вы решили, что я донор, который помогает людям?

— Просто, — ответил Пит, — до берега вы не доплывете.

— Да, но меня спасут, — ответил Майер.

— Спасибо, что сообщили о шпионе среди встречающих.

Майер очень удивился, когда планер сел на мель, тянущуюся далеко-далеко от берега. Он был уверен, что мелей здесь нет.

Далее, кто шпион, Ивановский?

Щепка Таня прожила несколько лет в Германии, где была завербована в свои сожительницы Роз Люкс, а потом к ним присоединилась и Клар Цет, хотя по сути дела никогда никуда и не отлучалась. Но они с Роз были, как два берега у одной реки — Щепки, которая думала, что это она вводит их в счастливый мир Декамерона.

Правда, Щепка-Кувырок поняла, что из нее может выйти очень слабый шпион, если она так долго думала:

— Эти фрау не в курсе, что любит из них, то одну, то другую.

В том смысле, что по очереди. Но они до некоторых пор имели мнение, что:

— Просто так — интересней.

Интересней иметь тайну. Но скоро все, и Татьяна в том числе, поняли:

— Знать всё — лучше.

И таким образом, как они решили:

— Предпочли Джованни Боккаччо Вильяму Шекспиру.

И только когда Щепка поняла это окончательно — вернулась в Россию, как его первая переводчица на язык родных ей любовников и любовниц.

Она не знала в лицо Майера, но знала, что опознать его можно в трех местах: на пляже, в бане и в постели, когда люди обычно снимают пижаму. Ибо на его плечах были наколки:

— Красная на правом плече изображала Розу Люкс, предположительно обнаженную сверху, а на левом Клару Цет — синего, и обнаженную снизу.

Эти подробности могут кого-то удивить, или даже шокировать, но не тех, кто их носил, или обладал с ними похожестью. Ибо давно — почти сразу после окончившегося детства — понимали:

— Шокировать человека можно только галстуком, неподходящим по цвету костюму, или носками не под ботинки.

Даже нос не под цвет лица — что значит: с пере-чего-то, и не только с перепоя, значит больше, чем если вы явились встретить его — или он вас — днем — представляете:

— Безо всего. — Ибо, как давно было ими усвоено:

— Человек красив и так. — И даже более того: намного больше, чем в одежде, не совсем понятно, в общем-то, для чего на Земле придуманной.

Ибо:

— Человек — это и есть наша одежда!

И тулуп из овчины на нем, если и нужен, то только для того, чтобы сделать овцу.

Так и было принято:

— Что человек на себя надел — та скотина он и есть.

В символическом плане так думали многие законодательницы мод, но не:

— На самом же деле, — в самом деле.

Только не эти ребята. И никто, кроме вирусолога Ивановского, полковника Бутлерова и капитана Бурова больше не знал, что это мировоззрение:

— Правда.

Именно Правда, как и было написано на его газете.

Но бестолковость людей доходит до таких степеней, что:

— Вот, что вижу — тому обязательно не верю.

Ему по голове хоть пачкой этих газет молоти — не верит, и не верит. Не верит, что Правда — это правда, а не наоборот:

— Я просто так погулять вышла, и вы, чтобы надо мной посмеяться.

Была еще одна валькирия, замешанная в этой истории переброски Майера в Россию, пока что в Крым, в Ялту, Шура Дом по прозвищу Кали, которая и пригласила Щепку в этот круг людей:

— Заинтересованных не только в риске, но и в его любви.

Риск по любви — это наш девиз, — так и запомни на всю оставшуюся жизнь.

И собственно, как считал Бутлеров, не все участники этой Комедии Жизни были в курсе:

— Чем они занялись на самом деле.

И все же капитан Буров высказал сомнение, что:

— Вирус один, — неужели?

— У него должен быть связной, — согласился Бутлеров. — По крайней мере, в замороженном состоянии.

— Вы думаете этот Связной даже не знает пока, что он не местный?

— Скорее всего. Так легче сохранить тайну до нужно часа, название которого мы даже не знаем пока.

— Не говоря уж о времени, — добавил капитан.

— Пока мы можем верить только Ивановскому, — резюмировал полковник.

Майер попросил поселить его:

— В верхнем домике.

— Мы с ними не знакомы, — ответил Буров.

— Конспирация? — улыбнулся Майер, — мне это нравится.

И он обернулся на спокойное море, только что чуть не поглотившее его, если бы перевозчики не заметили мель, идею про которую он сам им и подал. Потом у него была идея не дать им доплыть до берега, и достиг цели:

— Ребята поняли его и испугались.

Как испугались бы неизвестности. Но дождались лодки, хотя и с чувством:

— Неизвестного мрака. — Такого мрака, про который — им казалось — не знает и Майер, как будто он и сам был не только донором этого беспричинного страха, но и тоже:

— Его реципиентом.

— Впрочем, не похоже, что он чем-то разочарован, — сказал Пит.

— Наверное, нам показалось, — сказал Кетч.

— Вы ни о чем хотите сообщить? — спросил полковник Бутлеров.

— Нет, впрочем, извольте, там был этот, как его? — спросил Пит.

— Да, этот, — подтвердил Кетч.

Все недоумевали, но капитан Буров догадался:

— Там был страх, похожий на мрак.

— Да, — ответил Пит, — мы не боялись, стоя с ним на мели, но было так плохо, как будто, — он не договорил.

— Да, там был такой мрак, как будто будущего не только не будет, но и вообще:

— Нет.

— Что это значит? — спросил Ивановский. — О каком будущем вы говорите?

— О будущем Земли, — ответил Пит.

— И, кажется, даже больше, — добавил Кетч. — Я почувствовал себе Ловцом Снов, которые, нет, не то, что обязательно сбудутся, а они:

— Уже сбылись.

— Что вы на это скажете? — обратился полковник к Ивановскому, когда Пит и Кетч ушли наверх в свои комнаты.

— Не удивлюсь, если узнаю, что они решили спать не в разных, а в одной комнате.

— Неужели он сразу повел на них такую сильную психическую атаку? — удивился Бутлеров.

— Возможно и нет, — ответил Ивановский.

— Почему тогда они это почувствовали? — спросил Буров.

— Он несет этот мрак с собой, и не всегда, но иногда им от него веет.

— Веет?

— Да, несет, как попутным ветром.

— Именно попутным?

— Да, не Земля же встречает его неизвестностью, а наоборот:

— Это завихрение пришло за ним Оттуда.

— Откуда? — спросил полковник.

— Я точно не знаю пока, — ответил вирусолог.

— Давай как-нибудь покатаемся вместе?

— Я? — очнулась как будто от летаргического сна леди Кувырок.

— Я не умею кататься на водных лыжах, помогите научиться, — сказал с полуулыбкой Май-ер.

— Кстати, можно, я запишу ваше фамилиё? — спросила она.

— Зачем, для надгробного памятника? Впрочем, извольте.

— Ну, как правильно: Майер, или Май-ер?

— Возможно даже Ма-йер, — ответил официант из Чайного Домика в Альпах.

— Что значит — Ма?

— Майя.

— Значит, вы прибыли с Того света?

— Ты нашла основания, чтобы принять такое решение?

— Если только вы действительно прибыли ради жертвоприношения.

— Если вы намерены выпытать у меня тайну, — ответил Майер уже на катамаране, — то напрасно.

— Почему?

— Вы не знаете, почему нельзя узнать тайну?

Она нагнулась, чтобы поймать любопытную рыбку, и поймала её.

— Нет.

— Я вам не верю.

— Почему?

— Вы пишите что-то из Шекспира?

— Да.

— Тогда — если вы пишите правильно — узнали не только, как сохранить тайну, но и как ее узнать.

— Да? Продолжайте, пожалуйста, ибо теперь я точно верю: вы что-то знаете.

— Вы думаете, Отелло был неправ, что убил Дездемону? — спросил Майер.

— Не могу сказать точно. Но, понимаю, что по-вашему, он убил наугад, так как не мог знать тайну, которой нет. В том смысле, что нет:

— В её голове.

— И?

— И? Ах, да, и. И попытался сделать Перевод!

— Вот это верно, и значит, милая дама, вы для меня опасны, так как можете сделать перевод, открывающий тайну, которая мне самому:

— Неизвестна!

— Ах, вот оно что, я вам нужна, как переводчик Правды.

— Да, но боюсь, не найду оснований — после всего — оставить вас в живых, милое дитя, уже за один катамаран узнавшее намного больше, чем я ожидал.

— Вы не думали о том, я и есть ваш Связной?

— Нет, и знаете почему? Связной должен быть из Не-отсюда. А ты Земная, может быть, и любовь, но земная.

— Как тогда я могла сделать правильный перевод?

— Ты только догадалась, милое дитя, как и зачем делается перевод, но еще не сделали его. Более того, не ответили на вопрос:

— Прав был Отелло в измене Дездемоны, или ошибся?

— Думаю, что всё-таки он ошибся, но точно сказать не могу.

— Верно, ибо тогда надо сказать: почему?! И когда ты найдешь ответ, тогда только можешь быть уверена, что ты:

— Мой Связной из другой Галактики.

— Думаю, это выше моих сил.

— Тогда ты, как и все здесь — жертва, которую принесу, чтобы узнать то, чего пока мне еще неизвестно.

Удивительно, но этот же вопрос Ивановский задал одному из летчиков-планеристов, а именно Питу, и парень, почти не задумываясь ответил:

— Отелло понял, что Дездемона изменила ему с Будущим, а сам он, значит, был из Прошлого.

— Не наоборот?

— Не наоборот ли? — переспросил парень. — Не знаю.

— Почему?

— И знаете, почему? Пока для меня координаты прошлого и будущего — одинаковы.

— Тогда, как тебя понимать, товарищ, Маузер?

— Я еще не понял, кто я Маузер или Сэр.

— Ты уверен, что сэр не может быть с маузером?

— Да, сэр не летает, но ездит верхом, и с Кольтом.

— Вы уверены?

— Нет. И знаете почему? Ко мне иногда выходит на связь какой-то парень.

— Ты знаешь его позывные?

— Авиа-Тор.

— Что такое Тор, ты знаешь?

— Думаю, он тореадор, выступает на в боях с быками.

— Сомневаюсь, что это правильно, — сказал Ивановский.

— Хорошо, я как-нибудь слетаю к нему в Америку, и поинтересуюсь, что это за Авиа-Тор.

— Ты знаешь, где Америка?

— Думаю, не дальше, чем лучше, но, надеюсь не на Орионе, ибо я еще в детстве слышал предсказание, туда я не долечу. Что-то случится.

— Хочешь, я сыграю с тобой Отелло? — спросил Майер на очередной прогулке по морю.

— Спасибо, лучше возьми и съешь-те Ка.

— Вот из ит, Ка?

— Подруга, скоро приедет на каникулы из французской Сорбонны.

— У тебя есть французский одеколон Богарт? — спросил Ма.

— Зачем?

— Я хочу, чтобы ей понравился мой запах.

— А обычно?

— Что, обычно?

— Обычно ты чем пахнешь?

— Так говном, наверное, хотя не знаю, сам я не чувствую, но судя по тому, как все меня боятся — значит, говном.

— Может быть, вам сходить в баню? — спросила Щепка.

— Вот из ит, баня? — не понял Майер.

— Как море, только маленькая, и вода горячая.

— Совсем горячая?

— Да, отмыть можно многое.

— Даже грехи?

— У вас они есть?

— Им не обязательно быть сейчас — но пахнуть они могут, как будущее.

— Всё-таки вы не намерены отказаться от втемяшенной вам где-то в Космосе идеи о всемирном жертвоприношении? И знаете: я приглашу в гости Кали, она лечит вашу безысходность стаканом воды.

— Так просто?

— Да, мир — это стакан воды, следовательно, и так можно лепить из него любую форму правления, не обязательно не только сажать на кол, колесовать, четвертовать, сжигать на костре.

— Очень, очень интересно. Когда она приедет?

— Вот сегодня к вечеру и приедет.

— Надо куда-то отослать вашего команданте Че.

— Вы думаете, он будет стеснять вас?

— Я об этом не думал еще, но знаю: хочу сделать Вилку.

— Вот из ит, вилка? — удивилась даже Щепка, знавшая все переводы этого дела на язык тех мест, где мы пока что находимся.

— Я вам покажу.

— Нет, нет, я вас боюсь, как Отелло. Потому что вы сначала, да, а потом сами же найдете повод приревновать меня к Кали.

— Вы думаете, что кого-нибудь из вас я принесу в жертву?

— Боюсь, что обеих.

— У меня есть рекомендательные письма из Германии, Швейцарии, Франции, Бельгии и Люксембурга, что меня там уже нет, а.

— А?

— А все так и остались там живы.

— Может быть, они уже муми-фицированы?

— Так уже никто не делает сейчас, как в Египте, где покойникам придавали живой вид, а живым покойников, из знаете почему? Форма уже настолько связана с содержанием, что почти буквально отражает его на лице.

— Не могли бы вы доказать, что не могут быть вариации?

— Вари-акции?

— Ну, или так.

— Вы думаете, что при мне всё было, как обычно, а через неделю все сдохли?

— Нет, не сдохли, как вы изволили сообщить, а изменились, и неизвестно, что из этого лучше, ибо вдруг они не могут даже выйти из дома, пока их не затрахают до бесчувствия.

— Как лошадь? — деловито поинтересовался Ма.

— Нет, не как лошадь, а наоборот, как автомобиль, который, чтобы ему было хорошо, надо заправить под самую горловину бензо его бака.

— По самые уши, вы говорите?

— Ну, или так, как вы сообщаете, или так, чтобы мурашки перестали по спине бегать при виде вас.

— Умри, но с наслаждением! — так вы подумали? Нет, пока еще рано думать о смерти крылатой. Но, а с другой стороны, вы правы: время летит даже быстрее автомобиля марки Тюрка-Мери, который вы мне приготовили. Я хочу Роллс-Ройс на гусеницах.

— Здесь не бывает зимы.

— Тем не менее, скажите спасибо, что я не прошу летающий автомобиль.

— Аэростат? Надо подумать.

— Купите мне Монгольфьера, я боюсь летать на Ку-Ку с этими оборванцами.

— Это не Ку-Ку, который еще в проекте, а планер Гер-Мания. От слова, лететь куда был специально спланирован.

И не перебивайте, ибо Гер — это место, а Мания — всегда:

— Величия.

— Место Величия, — повторил Ма слова Щепки. — Я сразу не догадался.

— Это что-нибудь меняет?

— Да, как два человека меняют одного.

— Меняют на что, на кого, простите?

— Одного на два, — констатировал Ма.

— И вы это уже чувствуете?

— Достаточно того, что я знаю.

— Из вас выйдет отличный абстракционист.

— Вот из ит?

— Художник, такой как Пабло Пикассо, Ван Гог, Тулуз Лотрек, и еще один, работает мастерком вместо кисти, а получается: правда.

— Сезанн.

— Вы знали?

— Нет, вы только что мне сами сообщили это имя, и не только, но я увидел его полотна:

— Настоящего будущего.

Глава 3

Прибыла Кали и было, как выразился фигурально Май:

— Не хуже, не хуже.

— Вы с кем-чем нас сравниваете? — спросила Ка. — С Вавилонской башней, или с Пизанской?

— Это одно и тоже, милые леди, ибо Пизанская и показывает падение Вавилонской.

— В том смысле, что пала для того чтобы так и стоять раком до Конца Света?

— Да. Что значит: упавший — уже не споткнется.

— Тогда я так и буду называть мою любимую позу: Пизанская башня.

— Тогда я, — сказала Щепка, — Вавилонская.

— Напишите мне короткие рефераты на тему: чем они все-таки отличаются. Ибо я должен вас не путать, хотя бы в ночном полете.

— Я уже решила, — сказала Ка: — Люблю падать направо, она налево.

— Уточните, пожалуйста, координаты полностью, ибо Бета и Альфа, хотя и похожи, но имеют одно важное отличие:

— Очередь, в которой они стоят, — резюмировала Ка.

И решили определять местоположение все-таки не по Ориону или Сириусу, а по Полярной звезде, так как она ближе, вроде.

— Я люблю делать это днем, — сказала Щепка.

— Днем проще, будем ориентироваться по Солнцу. Тень справа — ложись, тень слева — уступи очередь.

— Это, если мы смотрим на запад? — спросила Кали.

— Да, у нас одни окна смотрят на океан в Турцию, где для нас восходит солнце, а другие, наоборот, на Швецию, где на мир смотрят через цветные стекла, и я не понимаю, зачем?

— Скорее всего, — сказала Майер, — хотят столкнуться с тем, кто так даст в лоб, что искры вызовут разноцветное сияние, и чтобы оно не затухало со временем, эти стекла и нужны:

— Радужные сны будут казаться не только ночью, но и днем, — констатировала Щепка.

Вот так, если люди учатся в университетах, им некогда заниматься этим прямым исследованием действительности — лишь бы запомнить, как взять все производные, а тут, пажалте:

— Других занятий нет, как только изучать эту действительность на практике.

Поэтому ребята из нижнего домика, так и называли благородных вам-пир-ш революции:

— Практикантки.

Но какой революции, пока додуматься никто не мог. И естественно:

— Трудно, трудно. — ибо почему-то кажется, что вечно то, чего, практически, и вообще-то не бывает, а если кто и додумается:

— Редко, — и вечное, не что иное, как Прошлое.

Поэтому им — Бутлерову, Бурову и Ивановскому — было первое, ужаснувшее их сообщение, сакральные слова Майера:

— Я принес вам Будущее.

— Ужас. — Но все тут же и задумались:

— Почему так страшно?

— Скорее всего, потому, — сказал Буров, — раньше будущее принадлежало каждому, и более того, только в мечте.

— Сейчас предполагается одно на всех, — сказал Бутлеров.

— И в реальности, — констатировал Ивановский.

— Что это может быть? — никто не знает.

— Я знаю, — сказал Кетч, входя в эту хижину, как ее называли наверху:

— Подполье, — что значит: находящееся под нами.

Сам-то Кетч вместе с Питом жил в соседнем сарае, под одиозным сообщением:

— Флигель.

Ибо, как и констатировал Пит — Владимир:

— Мы здесь гости.

— Что это значит?

— Значит скоро улетим в Ванкувер.

— Почему именно в Ванкувер, приснилось?

— Не знаю. Более того, есть какое-то сомнение, что именно в Ванкувер.

— Всё просто, — сказал Кетч: — Ванкувер будет потом, а сейчас мы сделаем пробный вылет в какой-нибудь другой город.

— Так, значит, наше будущее — это Америка? — сказал капитан.

— Или Австралия, — сказал Ивановский.

— Нет, точнее, да, завтра полетим в Америку, — выдохнул, как тяжелую ответственность полковник Бутлеров.

Все ахнули: никто не готовился к полету.

Самолет вывел планер, и исчез в тумане облаков, как будто его здесь никогда и не было.

— Ты знаешь, куда мы летим? — спросил Пит. Сегодня он был вторым пилотом — вел планер Кетч — Валера. И он хотел спросить Майера об этом, несмотря на то, что давно уже было ясно: Майера лучше не спрашивать, ибо после ответа будете знать не больше, а меньше.

Никто ничего не знает.

Но и сами руководители полетов знали немного, почти ничего, так как не хотели мешать Маю своими вопросами, как он выразился:

— Найти здесь Точку Опоры.

И все же Кетч сказал:

— Я так больше не могу лететь, ибо: скажите куда?

— Я не говорил? — спросил Ма, как будто встретил на вершине своей пирамиды очередного испытуемого и удивился:

— Ты кто, собственно?

Кетч хотел ответить прямо и зло:

— Нет, сэр! — но Пит опередил его:

— Спасибо, что напомнили, а то я чуть не забыл: в Америку, конечно.

— Почему? — решил добраться до логики этих реципиентов Ма.

— Вы ищете пирамиду, на вершине которой можно узнать правду.

— Так-то бы, да, милый мальчик, но не в этот раз. По крайней мере, не сразу. Сначала мы выполним вашу миссию.

— А именно?

— Вы познакомитесь с Авиа-Тором.

— Зачем? — спросил Валера.

А Владимир добавил:

— Это действительно очень важно, так как, если договоримся с ним, то свяжем Ялту и Техас в одно целое.

— Мы сможем ходить друг к другу в гости, как могли бы, но не делаем этого в наших Верхнем и Нижнем домиках? — спросил Кетч.

— Ну, не знаю, можно ли будет вот так просто, в домашнем халате, бродить оттуда сюда, но по специальному приглашению, как делал Очень способный Мистер Рип, думаю, получится.

— Но а нам-то какой смысл, в этом вашем открытии, закрытии всех заграждений? — спросил Владимир. — Мы, кажется, не получаем ничего.

— Я куплю вам шоколадный торт с изюмом и орехами.

— Этого мало, — ответил Валерий.

— Ну-у, пожалуйста, попросите сами чего-нибудь, — махнул лапой Май.

— Нам нужен личный канал связи с Техасом и его Ванкувером.

— Там нет никакого Ванкувера.

— С тем, что есть.

— Зачем вам связь?

— Честно?

— Только. Только честно.

— На случай вашей смерти, мистер, — ответил Владимир.

— Я никогда не умру, — ответил Майер.

— Так-то, да, возможно, но мы имеем в виду частично.

— Что значит, частично?

— Частично — это значит: тело ваше умрет, а мысли останутся.

— Ах, это! Да, мей би, мей би.

И прежде чем Майер успел продолжить, Владимир добавил:

— Мы не хотим стоять с поднятыми вверх в сторону Ориона руками, и задавать недвусмысленные вопросы по каждому пустяковому поводу.

— Связь!

— Связь!

Начали они молотить лапами — один по штурвалу, другой по навигационным приборам.

Ма посмотрел вниз, и сказал:

— Мы не пролетели Гнездо Кукушки?

— Может быть, — радостно ответил Валера.

— И что теперь, придется делать круг вокруг?

— Если бы Кетч не разбил навигационные приборы — нет.

— Развернемся и так! — радостно сообщил Валера.

— Как, так сказать, так? — не понял Май.

— Как обычно, наугад.

— Наугад мы может уйти в отрытый океан, а там — как иногда бывает — может не быть ветра для нашего э-э само-лёта.

— Тогда оставьте нам на память связь с Америкой.

— Но вы не того? не грохнете меня раньше времени?

— Раньше времени, мистер Икс, могут, конечно, кого-то грохнуть, но только не вас.

— Почему?

— Вы уважаемый человек, поэтому ваша смерть может наступить только вовремя.

— Вы знаете это время? — спросил Майер.

— Почему-то идет цифра шестнадцать, — сказал Пит.

— Это небесный огонь, — сказал Кетч. — он разрушит корону на башне.

— И двое упадут с разрушенной башни, — сказал Пит.

— Если башня — это я, то упадете с меня вы, — сказал Ма. И добавил: — Но в разное время.

— Капитан Буров сказал, что в шестнадцатом году рухнет Империя, а в семнадцатом возникнет другая, которой будет управлять девушка, одна нога которой опущена в воду, а левая рука поднята вверх.

— Это Сириус, — сказал Ма, — я оттуда.

— Вы с Ориона, сэр, — сказал Пит, — не путайте, пожалуйста, нас.

— Но у меня еще есть время, как вы считаете? — спросил Майер.

— Мало, — сказал Кетч.

— Больше, чем вы думаете, — сказал Майер — ибо шестнадцать — это не только шестнадцатый год падения империи, но одна тысяча девятьсот двадцать четвертый год моей консервации. Поэтому.

— Поэтому?

— Поэтому исчисляйте год своей смерти, исходя из даты моей, — определил Ма.

— Когда мы умрем, мы сможем приходить к вам в гости? — спросил Владимир.

— Думаю, что сможете и раньше, если разгадаете пароль-загадку Сфинкса.

В это время планер пошел вниз и упал в Мексиканский залив.

— Здесь мы точно не выплывем, — сказал Владимир. — Нет, точно, я чувствую, здесь что-то не то.

И действительно, через полчаса уже мимо них прошел катер на большой скорости, но только нагнал еще больше волну, и обрызгал.

— Не остановился! — удивились все. Даже Майер констатировал:

— Хотят, чтобы утонули, по крайней мере, не спаслись.

— А разница? — спросил Валера.

— Им нужен планер, — догадался Владимир.

— Верно, — подытожил Ма. — Надо его утопить.

— Тогда мы никогда не вернемся назад, мистер! — воскликнул Валера. — И более того, их либэ дих. Я его люблю.

— Пока он еще не утонул нужно его продать, — сказал Май.

— Как? — только и ахнули оба.

— Поставьте на нем цену, ибо я уверен, катер только для того и приближался к нам, чтобы понять именно это.

— Что именно?

— Продадим мы его или нет, или нас придется грохнуть. А умереть в Техасе не хочется.

— Почему?

— Не хочу конкурировать с древними пирамидами, которые здесь находятся в большом количестве.

— Жаль только, что у нас нет пера и бумаги.

— Рядом плавает что-то.

— Это фломастер.

— Вот из ит, фло-мастер. Впрочем, я сам вижу, что это банка с краской и привязанная к ней кисточка.

— Они знали наши намерения, продать катер? Прошу прощения, планер.

— А еще точнее, ему нужно только наше согласие на этот обмен планера на его катер.

— Это невозможно, и знаете почему? Тогда мы уже никогда не вернемся назад.

— Может быть, включить в договор пункт о возвращении нас назад?

— А смысл? Только один: мы этого Карла Мая оставим в России, пусть и не навсегда, то, по крайней мере, до двадцать четвертого года, когда я умру по летоисчислению этих пирамид, которые здесь находятся неподалеку.

— Его звать иначе.

— Как?

— Авиа-Тор.

— Вы думаете, это он?

— Да, это был он, уверен, Гови Ху.

— Если это он, то толку от него нам будет немного.

— Почему?

— И знаете, почему? Отец не даст ему денег на самолет, который мы должны построить в России, чтобы лететь э-э куда подальше от уже скоро начинающихся строиться там пирамид.

— Пирамид, однако, смерти.

И скоро Говард появился.

— Жаль, но через пять минут планер утонет, — сказал он.

— Мы согласны, — сказал Пит.

— Будут еще какие-нибудь предложения, может ужин в Амбассадоре с какой-нибудь знаменитой актрисой? Желаете поселиться в отеле Ритц?

— Ноу, сенкью, кроме денег на строительство большого самолета нам больше ничего не надо, — сказал Кетч.

— Только через несколько лет, сейчас у меня нет денег, — ответил Говард Х Младший.

— Тогда есть другой вариант, — сказал Майер.

— А именно?

— Мы оставим вас в заложниках, пока не получите наследство. И вы нам построите самолет в кредит.

— Кредит? В чью сторону, кредит?

— Потом вы его выкупите, и повезете нас.

— Куда?

— Туда, откуда уже не возвращаются.

— Если я откажусь?

— Вы никогда не узнаете тайны построения настоящего самолета, — ответил Ма.

И после нескольких перезагрузок было решено не делать:

— Ни того, ни этого. — А именно, Говард сам предложил остаться вместо него в Техасе Маю — планер не брал четверых — это первое ни, второе:

— Остался Кетч, — и благодарная Америка, что в ней не проделали 17-й и последующие годы для отправки на Орион копии, а скорее всего, наоборот:

— Самой всей России.

Сначала Май даже забрыкался:

— Мне здесь понравилось, я никуда больше не поеду.

— Вас просто вдохновила случайность: Дон Корлеоне предложил ему тридцать процентов со всех мафиозных операций в своём бизнесе, если войдет с ним в долю, а Лакки пятьдесят на всю оставшуюся жизнь, если отвалит из Америки восвояси, — как он выразился.

— И неизвестно: толи во всю Россию, толи на весь Млечный Путь.

И можно сказать:

— Провожали их с цветами.

Такой устроили фейерверк над Мексиканским заливом, что и при желании:

— Назад вам не прорваться.

И когда приводнились, как обычно, в Ялте, встречающая их Щепка только и спросила, не узнав Кетча в лицо:

— Как ты помолодел!

Получается, что из одной половины ее головы так и не дошло в другую:

— Ай, не он! — хотя на лбу было достаточно ясно написано:

— У меня есть деньги, чтобы тебя купить.

— Я согласна за бесплатно, — только и молвила переводчица Шекспира, нечеловеческим, можно сказать, языком, ибо ответила на его чистом американском, а думала:

— Я его не знаю.

Тем не менее, если связи с Орионом еще не было — с Америкой она уже была.

— Вот так просто вы ее проложили?! — радостно воскликнула Кали на банкете у Че в Верхнем Домике.

— Это было непросто, — сказал Майер, — мне пришлось пересилить себя, и отказаться владеть лесами и горами Ванкувера, нефтяными вышками Техаса, а также властью над половиной Чикаго и его мафией, и знаете почему?

— Почему?

— Они признали меня за родоначальника их древнего Ма-фиозного ствола, ибо Ма — и значит:

— Мафия в её мировом масштабе.

— Можно вы расскажете мне подробно и наедине о планах вашего э-э ма-фиозного предприятия.

— Нет.

— Почему?

— И знаете почему? Хочу, чтобы все!

— И Че?

— Он, что, святой?

— Нет, но у него больные легкие, — подбежала Щепка тяжело дыша, так как поняла: была уже на грани опоздания увидеть во всю красу Орион-нянина в костюме Человека Разумного наполовину. А на вторую — пока что никого не было.

И Майер торжественно сообщил всем собравшимся, что создаст эту вторую половину здесь на Земле.

— Это будет? — молвил Че, надеясь на взаимопонимание.

Но Ма неожиданно заорал, как будто его не поняли:

— Ты кто? Грибоедов, Пушкин, этот — как его — Лермонтов, авось Байрон?

Что ты из меня жилы-то тянешь, как будто готовишься написать автобиографию, хотя знаешь:

— Пока, перо покоя просит, я слишком много написал — четыре — практически — евангелия.

— Я не умру, — упрямо тявкнул Че.

— Что?! Что-с? Простите?

— Слишком много вопросов инопланетян, у нас здесь не игра Что? Где? С кем?

— Что же у вас здесь, позвольте узнать?

— Кто с кем хочет — тот и может, — решила примирить их Щепка.

— Да, он наш учитель, — высказалась и Кали.

— Хорошо, — согласился Майер, — тогда и я буду учеником.

Он неожиданно вскочил, забегал и ущипнул Кали за задницу, потом Щепку.

Многие ужаснулись, но Че это одобрил:

— Хороший финал моей трагедии Вишнево-смородинного сада: герой бегает по сцене и щиплет всех за жопу, как будто хочет изобразить пробу блюд на своей свадьбе.

— Отличная идея, милейший з-э, как тебя, Шекспи, сегодня и будет моя свадьба.

— Мы не привыкли плясать на шабаше ведьм, — опять решил нарваться Че на какое-нибудь новое открытие Ма. Но сам же добавил:

— С другой стороны: надо попробовать.

Вечером они пошли в ресторан, который находился прямо на прикрепленном к берегу корабле, под названием:

— Тихое Место, — которое, говорят, раньше называлось Чайка.

Че напился и предложил Ма сплясать на столе:

— Пока не принесли шампанское.

— Если это так здесь принято — я это сделаю, — ответил Ма.

— Да, здесь нет спиртного.

— Почему?

— Репетируют общество будущего, — решила помощь Ма понять происходящее Щепка.

— Трахаться можно, а пить даже шампанское нельзя? — очень удивился Ма. И добавил: — Значит, если я станцую на столе официантка принесет шампанского?

— Да, и со льдом.

— Хорошо, но тогда она будет моей сегодня.

— Именно, именно, дорогой сэр.

И он попросил песню:

— Чубчик-чубчик кучерявый, вейся-развевайся, чубчик на ветру, и карман, который был дырявый, но теперь понравился вору-грабителю банков, и не только частных, но и государственных.

И выдал такое антраше, что загляделись не только некоторые официантки, но и многие музыканты.

Вышла Кали с серебряным подносом и запотевшим кувшином на нем. Майеру пришлось затратить приличное количество умственной энергии, чтобы догадаться:

— Там и находится шампанское, — додуматься до этого просто так — было невозможно.

Ма, отдышавшись, предложил Ка выпить с ним:

— Тоже.

— Я только после работы, ибо так-то нам нельзя трахаться с гостями.

— Я только выпить предложил.

— Это одно и тоже.

— Хорошо, раздевайся.

— Мы еще не пили, я минут через тридцать принесу еще бутылку.

— В запотевшем кувшине?

— Да.

— Почему так долго?

— Могут заметить остальные гости.

— Могут отнять?

— Нет, но!

— Подождите, я догадаюсь: получить тоже самое, но без двойной переплаты!

— У вас ума хватило бы раздеть меня, а потом опять одеть.

Ресторан еще не закрылся, но и Щепка, и Кали, и еще какая-то телка пошли на берег, где был пляж, купаться. Куда делся Че — неизвестно.

Ма брел вслед за ними до тех пор, пока один парень не приотстал и посоветовал отвалить.

Ма вернулся в какой-то один из двух домов — верхний или нижний, — так он подумал, и принял решение:

— Они не считают его за человека.

Он поднялся в мезонин и к своему удивлению увидел Че, про которого думал, что он тоже ушел трахаться на берег моря.

— Что ты здесь делаешь? — спросили они одновременно.

— Они тебя тоже боятся? — спросили они еще раз вместе.

— Ко мне они уже привыкли, — сказал Че, — но всё равно немного боятся и, чтобы вспомнить юность ходят на пляж с ублюдками.

— Скотство.

— Да.

— Надо что-то делать.

— Человека Будущего, вы считаете?

— Именно, именно, дорогой мой, Че, люди не должны лазить друг другу в жопу, чтобы получать при этом удовольствие, ибо.

— Ибо? — Че тоже посмотрел на небо.

— Надо трахаться через Орион.

— Это лучше? — поинтересовался Че.

— Чем через жопу? Разумеется, и не только потому, что очень культурно, а это:

— Настоящее кино.

— Вот из ит, кино?

— Важнейшее из искусств, — ляпнул Ма.

— Как цирк?

— Да, но только всё по-честному, ибо борцы и иллюзионисты — это не одно и тоже.

— Иллюзионисты честные, а борцы: врут, врут и врут?

— Так-то бы да, сплошные договорные матчи хоть один на один, хоть все вместе.

— Да, одно слово: реслинг.

— Мы, — сказал Майер, — и попытался схватиться за голову — привычка, от которой отвыкал нечеловеческими усилиями воли, — пригласили с собой Эрика Вайса.

— Белого?

— Да, я разработал Белый План захвата Империи — пока не скажу какой! Впрочем, вы, как такой же, как я, любитель секса через з-з Орион, можете прямо сейчас узнать одну арльхи-важнейшую подробность:

— Он не поехал с нами, но выдумал, что будет здесь раньше нас даже. Так может быть?

— Гарри Гудини обещал приехать на наши э-э похороны?

— Почему похороны? На свадьбу.

— В том смысле, что из свадьбы сделает похороны?

— Наоборот.

— Кого будем хоронить?

— У нас нет выбора.

— Меня?!

— Почему тебя — меня! Надеюсь, вы не против?

— Против. Ибо, чтобы жить здесь — я должен умереть, но под руководством Гудини и по Белому Плану.

— По плану Гудини? — не совсем понял Че. И попытался схватиться за голову от ужаса, ибо в первую очередь подумал:

— Он и будет теперь Майером, посланцем старины глубокой из другого небесного архипелага.

И.

И еще неизвестно, что он не прав.

— Я боюсь смерти, прошу, не надо! — простонал Че, и попытался объяснить доступным языком, что и так скоро умрет:

— У меня чахотка намечается, посмотри на платок.

— Это менструация, — быстро ответил мастер Ма.

— Вот?! Что вы говорите, прошу повторить.

— Вы неправильно, скорее всего, меня поняли, маэстро, вы леди, но только в душе. Да, да, благородная принцесса цирка, имеющая свой вишнево-грушевый сад, и вся-то задача только решить, наконец:

Глава 4

— Продать его или оставить в наследство Новой Республике.

— Вы не Гудини, ничего такого не будет.

Майер взял подзорную трубу навел на Восьмерку Ориона, и молвил русским языком:

— К утру будет точно известно.

— Я не верю, что свет так быстро идет к нам, — сказал Че.

— Сегодня шестьсот лет расширится до шести часов одной ночи. И я тебе точно говорю:

— Бетельгейзе упадет на Землю.

— Вы уверены, что это не Ригель? — спросил Че.

— Будь он неладен этот Ригель, — только и ответил Ма, предложивший называть себя, на выбор:

— Бетельгейзе или Вайс.

И на следующий день — точнее, через день, ибо раньше никто не мог собраться в единое целое:

— Полковник Бутлеров настаивал, что только в нижнем домике, а некоторые: только в верхнем, ибо он, как нельзя лучше подходит под аналогичное название:

— Чайник Домик, — в Альпах.

Бутлеров хотел ответить:

— Там нет мезонина, но передумал, ибо.

Ибо уже бесполезно.

Щепка сказала:

— Можно я буду называть вас мистер Бель?

— Бель?

— Ну, или Бэти.

— Это вон его ты можешь называть Бэтти, — Ма указал на притаившегося в углу дивана Че.

— Извините, но я вам не Джульетта, мистер! — рявкнул Че, и тут же хотел продемонстрировать свою сдержанность: плюнул в платок, но крови — именно к его ужасу:

— Не было.

— Что? — участливо спросила Кали.

— Проклятие, — констатировал Че.

— Будем жить вечно? — решила она пошутить.

— Именно, именно, дорогая синьора, — залепетал Ма, как будто хотел кого-то здесь уговорить:

— Но также ж намного лучше!

По большинству голосов его решили называть Вайс. А после 24 года:

— Гудини.

Но народ никогда не поступает по плану, ибо уже привык — по посланию из будущего:

— Всегда его перевыполнять.

И значит:

— Для кого Вайс, а для иных, как тяжелый крест, пришлось называть его Гудини, ибо — как они говорили:

— Вот что ни скажет, а получается всё наоборот.

Как у Гудини, которому никто не верит, что он может проползти под полом, а он:

— А он так и делает. — Вот и пойми, где правда?

— Вот я вам сейчас докажу, что всё уже не так, как было, — сказал Ма. И добавил: — Летим в Альпы, в Зальцбург.

— Здесь только вы и я, — ответил Владимир, — один я не дотяну на такое расстояние.

— Там в багажнике еще Щепка, — ляпнул Ма, так как Пит — Владимир не поверил, и возразил:

— Она нам не нужна, — и нажал кнопку сброса груза багажника. — Как раз удачно, — добавил он, — внизу что-то мне напоминает море.

— Она не утонет, — возразил Ма.

— Почему?

— И знаете почему? Я запер его наглухо.

— Напрасно, сэр, вы это сделали, ибо планер может поймать такой воздух над самым Чайным Домиком, что я не смогу посадить его добровольно. Более того, она может задохнуться.

— Я оставил ей щель, чтобы могла иногда продохнуть.

— Задержка дыхания ведет к развитию потенциала секса.

— Вы думаете, сломает дверь, чтобы наброситься на одного из нас?

— Чтобы съесть?

— Бывают вещи пострашней, чем еда, — резюмировал Ма.

— Что может быть хуже, чем отсутствие еды?

— Потребность съедать ее больше, чем требуется.

— Зачем? Чтобы чувствовать себя приземленнее, и не улететь слишком далеко, как в безвоздушном пространстве.

— Вот-вот, скоро здесь так и будет: люди будут весить настолько мало, что начнут летать.

— Серьезно? — изумился Пит. И добавил: — Знаете, что?

— Что?

— Можно я посплю?

— Очень хорошо, просто-таки прелестно, — возразил Ма на бушующую в нем страсть выбросить этого летчика вообще из самолета, и насладиться неочевидной уверенностью:

— И так долетим, куда надо.

Он сам взял штурвал, и пошел на крутой вираж, силой воли, выправляя планер к Северному Полюсу.

Силы Воли, собственно, никакой не требовалось, а нужно было просто отказаться от своей воли добровольно:

— Как пересесть на другой трамвай. — А если его нет, то, как Пушкин, попросить лошадь, тем более:

— Сейчас моя очередь.

И, похоже, Ма решил, что его Почтовая Станция — это Северный Полюс.

Он даже не заметил, как Щепка вывалилась из багажного отделения, и болталась, как бежево-фиолетовое полотенце на ветру во время сушки на солнышке, но и при:

— Не попутном ветре.

Майер понял, что надо идти галсами,

Щепка подняла ноги вверх, и едва не оторвала дверь багажного отделения, на которой продолжала висеть. Наконец, ей удалось обхватить туловище этого ястреба, пожирающего пространство, как жеребенок молоко матери:

— Забыв об опасности.

— Что? — крикнул Май.

— Не дрягай крыльями!

— Вот ду ю сей?

— Я сейчас залезу и заменю тебя.

— Ноу, сенкью, я сам хочу сделать это перемещение пространства без времени.

Но она всё-таки изловчилась и села в третьем ряду, как зритель, но не без потенциала:

— Проползти на сцену в качестве хотя бы суфлера с родных дубов Шервудского леса Шекспира на русские карликовые кустарники, которые — она думала — растут на Северном Полюсе, и более того:

— Если надо. — Что это значит, она не понимала, но почему-то очень поверила в эти претензии Ма, который так и сказал на прощальном ужине в Верхнем Домике, обращаясь, как все поняли:

— К Че, — я тебя вылечу, когда открою полезные не только оленям карликовые кустарники на Северном Полюсе.

— Я и так здоров, — печально ответил Че, — я не чувствую себя больным.

— Это ненадолго, — обнадежил его Ма.

Но вот после северных кустарников пойдешь по жизни, как мой зам по антитеррористическим операциям.

— Нет.

— Почему?

— Я таких слов не могу выговорить.

— Говорить буду я — ты: только делать!

— Слово и Дело? — подошла Кали. И добавила: — Мне это не мешает, я могу как стакан и воду объединить болтовню и секс в одно целое мероприятие.

— Вы собираетесь читать лекции в деревенских клубах именно таким образом? — усомнился даже Ивановский, предположивший научно-спиритическим путем:

— Смеху не будет.

И никто пока что так и не понял:

— Почему?

А Щепке уже сейчас было не до смеха, она замерзала. Ма надел тулуп — скорее всего — из инопланетной шерсти, и также, как оказалось был одет спящий Пит — ей:

— Ни рожна!

— У меня шкура не дубовая, — крикнула она Майеру.

— Скоро будет теплее, — ответил ведущий планер посланник, скорее всего, Дальнего Марса, а не проблематичного Сириуса или еще более неприступного Ориона.

— Для меня это скоро, скорее всего, не наступит, сэр.

— Называй меня просто Ра.

— У вас так много имен, что, да, я-то их запомню, но другие, боюсь, плюнут, и будут звать вас просто:

— Ма-Ма.

— Зачем второе-то Ма? — спросил он.

— Па-Па всегда будет на войне — к кому еще обращаться.

— Я рожать никого не намерен.

— Ошибаетесь, сэр, только этим вам и придется заниматься, по моим сведениям, полученным из тайных шифров рукописей Шекспи.

— Рожать?

— Да.

— Что значит, да?

— Так, а вы как думали, зачем еще вас заслали сюда первым?

— За этим?!

— Вам не сказали?

— Мне никто ничего не может сказать.

— Почему?

— Ибо потому, что я сам только и делаю, что говорю, говорю и говорю — остальные записывают.

— Простите, сэр, но я вижу Северное Сияние.

— Это невозможно.

— Почему?

— И знаете, почему: я забыл взять с собой Авиа-Тора, этого, как его, кого всегда помню?

— Гови Хю?

— Зачем ты два раза повторяешь?

— Я?

— Ну, не я же сказал про него только что два раза.

— Хорошо. Теперь что, будем за ним возвращаться?

— Поздно.

— Может этот спящий Пит успел узнать у Авиа что-то про это Сияние?

— Для того, чтобы узнать некоторые вещи — самому надо быть Ловцом Снов.

— Он и есть Ловец Снов, ибо сам их посылает, — ответила Щепка. — Не утруждайтесь, сэр, я поймаю.

— Он еще молод связываться с тобой, — сказал Ма.

— Но вы не сможете. И знаете почему? Мы — трое, — она положила лапу на замкнувшегося в себе — как говорят на Орионе — Пита, и кивнув в темное мрачное небо по предположительному направлению Говарда — любим друг друга. В будущем.

— Вы так умеете? — удивился Ма.

Далее, как пройти Северное Сияние?

— Существует пароль, — сказала Щепка, — Небо в Алмазах.

— Ты не можешь этого знать, — ответил Ма.

— Почему?

— Ты не можешь знать больше меня.

— Да?

— Да. И знаешь почему?

— Почему?

— Априори известно: я с неба, а ты всю оставшуюся жизнь трахала здесь всё, что блестит на вид.

— Откуда такие сведения, мистер?

— У тебя на лице всё написано.

— А именно?

— Жажда радости.

— Вы против?

— Против ли я?

— Зачем вы переспрашиваете, контакты электрические замкнуло в генераторе идей и мыслей?

— Хорошо, я приму ваш ответ, как правильный, что Небо в Алмазах означает, что?

— Что?

— Вы не знаете?

— Знаю, но сейчас немного подзабыла, мне коньяка рюмку Амбассадор — всё вспомню.

— Я не пью.

— Неужели ничего не взяли для согрева?

— Взял.

— Что?

— Запасную канистру керосина для самолета.

— Но вы ошиблись, мистер, это планер, самолет давно упал бы в море.

— Нет, это вы, милейшая и добрейшая из всех фей Шекспира еще не знаете, что самолет — сам летает, а те самолеты, про которые ты говоришь — это просто керогазы.

— Ничего не понимаю.

— Что именно вам, пухлейшая, непонятно?

— Если мы на планере — зачем вы взяли керосин?

— Сам буду пить.

— Я вам не верю.

— Хорошо, отдам Медиуму, он это дело любит.

— Их бин не понимайт? По-вашему, Медиум питается керосином, как самолет? Если это так, то ваш Медиум, скорее всего, будущий тракторист, перепутавший Калину Красную с Березой Белой в чистом поле напополам со своим трактором.

— Хотите проверим?

— Нет, я и так знаю — Медиум, если и не откажется, то только от запаха — пить не будет. И знаете почему? Ему это делать не обязательно, всё равно, что для хомо вульгарис жрать картошку с салом.

— Не будет?

— Только понюхает и ему уже достаточно. Более того: на всю оставшуюся жизнь.

— По-вашему получается: все Медиумы диабетики.

— Вы считаете, не один Медиум не может пожаловаться:

— Их бин больной?

— Скорее всего, вы правы, мой Меди как раз сейчас не выходит на связь.

— Конечно, болен!

— Дать ему керосину?

— Конечно, если не боитесь, что помрет совсем.

Они помолчали, и Майер решил разбудить Пита.

— Вот ду ю сей, мистер? — сразу же спросил Владимир, хотя иногда уже забывал — особенно в полете — что так его звали на земле.

— Прошу прощенья, что не разбудил тебя раньше, май диэ чайлд, но мы не видим Неба в Алмазах. А впереди маячит Северное Сияние.

— Я должен подумать, — ответил Владимир.

— Это будет твой решающий мяч, дорогой, — промямлила Щепка, испугавшись, что Пит ничего не знает более экстраординарного, чем они.

— Послушайте, Пит, — сказал Май, — здесь думать бесполезно: если ты не знаешь — то не знаешь никогда.

— Да?

— Да. Поэтому.

— Да? — повторил Владимир, всё ещё не приземлившись после какого-то сна.

— Вы должны вспомнить свой сон, — сказал Ма. — И не повторяйте, как попугай, что не помните, иначе он уйдет и уйдет навсегда.

Слова:

— Я не помню, — опять чуть не захлестнули его.

— Ну!

— А! — наконец очнулся Владимир, — я не вижу его.

— Хорошенькое дело, — сказал Ма.

— Не надо было лезть поперед батьки в пекло, — совсем проснулся Владимир.

— Хорошо, хорошо, лезьте на мое место.

— Я уже на нем. Ибо — если вы забыли — ваше место за моей спиной.

— Я боюсь перелазить назад.

— Я вам не верю.

— Нет, точно, я специалист не по перелетам, а могу только засечь время перехода Венерой Рубикона на солнечном диске.

— В том смысле, что поймать позитивный сигнал с Ориона вы можете, а летать нет? — тоже влезла Щепка.

— Тогда зачем вы, милейший, полезли на моё место пилота? — рявкнул совсем проснувшийся Владимир.

— Я еще не сказал, что не умею летать, — пролепетал Ма. И добавил: — Просто сегодня я, похоже, взял с собой не ту канистру керосина.

— Конечно, надо было брать коньяк Амбассадор.

— Нет, нет, нет, вы даже не представляете себе, что у меня есть за напиток, — рявкнул Ма. — Если останемся живы — опупеете.

— Может вы его еще раз проверите — вдруг канистра опять поменяла свой состав, — высказала удивительное предположение Щепка.

Далее, Пит заявляет:

— Вижу Небо в Алмазах. — И, следовательно, всё, что надо — это:

— Видеть его при пересечении Северного Полюса.

— Уже совсем холодно, я замерзаю, — сказала Щепка. — Мы какого числа вылетели, не в августе? Ибо, если да, то это уже конец, не имеющий даже начала.

Владимир увидел Небо в Алмазах, но планер стоял на месте, как между Сциллой и Харибдой, ожидая:

— Ну хоть кто-нибудь здесь есть?

— Здесь не живут существа, — сказала Щепка.

— Я должен выйти на связь с Гови Ху, — сказал Пит.

— Разрешаю, — сказал Ма.

— Я тоже не против, — сказала Щепка.

— Этого мало, — сказал Пит.

— Скажи, как — и мы сделаем.

— Вы должны непрерывно разговаривать до тех пор, пока я не скажу:

— Связь есть.

— Я так не могу с бухты-барахты молоть.

— Мне тоже, — сказал Ма, — нужна хотя бы небольшая аудитория.

— Пригласи ее на свидание, как будто ты только что прилет с Ориона, а она читает курс Шекспира на английском языке.

— Простите, мэм, не могли бы вы меня сначала научить английскому?

— Кто вас принял на мой курс? Ибо:

— Без знания Шекспира — нет и английского.

— Хорошо, скажите мне только, какой ваш самый любимый звук?

— И?

— Я пойму уже половину ваших последующих измышлений. Зачем мы будем разводить трали-вали?

— В переводе — это стук пружин, проваливающихся до пола.

— Батут?

— Садись — два.

— Можно я поэтому начну сначала?

— Причина?

— Я не успел встать, мэм.

— Давай, но обычно, я два раза не повторяю.

— Я повторяю три — и заметьте — всегда с новым смыслом.

— Хорошо, если я вам поверю в ваших измышлениях — можете взять дополнительный ответ на тот же самый вопрос.

— Лечить, лечить и еще раз: лечиться.

— Теперь я поняла, и думаю, скоро можно будет поставить зачет за весь следующий семестр. И знаете почему?

— Почему?

— Во-первых, я поняла правильно, что вы больны мной, и во-вторых, в течение следующего семестра достанете мне новую раритетную кровать, на которой Шекспи проводил свои опыты над жизнью.

— Ну, что, получилось? — спросила Щепка у Пита.

— Нет еще, быстрее продолжайте говорить, пока канал связи не заткнулся.

— Сколько она стоит?

— А разница? Если вы меня любите, неужели вам жаль денег на удовольствия со мной.

— С вами?

— Ты думал, с кем?

— Я думал, с кроватью.

— Сам ты дерево.

— Нет, мэм, я имел в виду, интеллектуальным образом:

— Не кровать Шекспира будет стоять на вас, а я трахну всех, кого имел в виду на ней Шек, совершенно не замечая вас под собой и над, но вы там:

— Будете.

— Хорошо, хорошо, если это так сложно, как вы намекаете, ибо:

— Чем сложнее — тем дольше.

— К началу следующей сессии мы успеем.

— Ничего страшного, если немного опоздаешь даже на защиту диплома.

— Ну-у! — теперь Ма обратился к Владимиру, — ты хоть вообще нашел его позывной на континенте?

— К сожалению, нет, ибо от расстройства, что не он повел самолет в свой родной Техас с близлежащими к нему пирамидами Майя — Гов Ху удаляется от нас по направлению:

— К Австралии.

— Будем ждать, что он промахнется мимо нее, и придет нам на помощь с обратной, так сказать, его стороны.

— Кого его? — я не понимаю.

— Слона, на котором стоит Земля.

— Вы ошибаетесь, милейший, ибо он не один, а как у нас принято:

— Как минимум:

— На Троих.

— Жаль.

— Почему?

— Заблудиться можно.

— Можете прекратить ваши взаимоизлияния в любви, — я понял, сейчас будет кратковременная связь, а потом пойдем на бреющем.

— Как это у вас, Пити, легко получается, — обиделась Щепка, — мы мучились, мучились, а благодарности ноль.

— Хорошо, я вам разрешаю: поблагодарите друг друга.

— За что мне ее благодарить? — спросил Ма.

— За хорошо проведенное время.

— А мне его?

— За мебельный гарнитур.

— Спасибо, и: можно, я немного подумаю, какой цвет лучше выбрать? И знаете почему? Я люблю сине-голубой, а пока еще ни у кого не видела.

— Ты боишься быть первой?

— Не могу сразу понять, ошиблась я или просто неправа.

— Лучше пока помолчать, есть сигнал от Хью, — сказал Владимир.

— Так быстро он не мог покинуть Австралию, — сказала Щепка.

— Почему?

— На жертвоприношения нужно время, — ответил за нее Май.

— Гов Ху не будет возиться с их жертвоприношениями, тем более известно: они просто так едят людей.

— Как так?

— Без просьбы у Кецалькоатля, как индейцы Майя, чтобы сначала принести в жертву.

И действительно, скоро Хью передал из Ванкувера, что пробная связь установлена.

— Нам осталось только долететь до Ванкувера, — сказал Пит.

И добавил:

— Но это будет виток вокруг Света.

Что и значит:

— Связь замкнута, — и:

— Земля может принимать Поселенцев!

— Я верю только в Связь — в Поселенцев — никогда не поверю.

— Я здесь — тебе мало? — спросил Май.

— Так-то бы, да, но в общем-то ничего особливого.

— Ты кричала, как будто тебя приносят в жертву на Зиккурате Пирамиды.

— Может быть, хотя я уже мало что чувствую.

— Ты надеялась, что это послевкусие будет длиться неделю.

— Да, мэй би и месяц.

— Зачем? Хочешь иметь, как минимум, тридцать любовни-ков-ц, чтобы остальные приходили в виде прошлой эманации?

— Кали говорит, что так не только скоро можно будет делать:

— Все со всеми, — но вообще, как выпить стакан воды:

— Вместе со всеми друзьями, а возможно, и не только.

— Всё будет просто? — спросил, отвернувшись от приборов наведения на местность Пит.

— Твое дело работать, не отвлекайся, — мягко рявкнула Ще.

— Если это не только удовольствие, но и работа — хочу, чтобы мне платили, по крайней мере, заплатить за этот круиз придется.

— Что ты хочешь? — спросила Щепка.

— Кое-что.

— Кое-кого?

— Можно и так сказать, ибо это Вещь — одушевленная.

— Вещи — неодушевленные.

— Многие так думают, но большинство ошибается.

— Мне нужен бриллиант.

— Бриллианты друзья только девушек, — ответила Кувырок. — Ты не девушка?

— Это вопрос?

— Нет, нет, скорее всего, прямой ответ.

— Ты не знаешь, чего он хочет, — перебил Ма.

— Ах, это! — сразу догадалась Ку — от слова: от-Ку-тюр, что значит:

— Кувыркаться — так во всем хорошем, — и главное, всегда в разном.

Глава 5

— Для этого надо иметь коллекцию, — сказал Ма, и добавил: — Я свою не отдам.

— У тебя есть коллекция?

— Скоро прибудет.

— Еще долететь до Ванкувера надо, — сказал Владимир.

— Парус не бреет? — спросил Ма.

— Вот ду ю сей?

— Ветер, что ли, дует не в ту сторону?

— Вы очень верно заметили, сэр, но только не тот, о котором вы вместе мечтали с леди.

— Вы имеете в виду ветер элементарных частиц?

— И это уже было, было, было. Ибо это ветер, идущих на Землю Симфоний. Они мне мешают.

— Возьми чуть выше, — сказала Кувырок.

— Возьми немного ниже, — сказал Ма.

— Вы приводите такие возражения, как будто оба упали, но что самое изумительное:

— С одной Планеты

— Так естественно, если уж падать с ледяной горки, то вместе, чтобы по пути и целоваться, целоваться и целоваться, — сказала Щепка.

— Так в чем ваше да, и ваше — нет? — спросил Май.

— Симфонии не чувствуют ни верха, ни низа.

— Так не бывает. — И что удивительно, Май согласился с ней.

— Вы — Подставное Тело! — рявкнул Пит, — то-то я чувствую:

— Самолет не тянет!

— Но почему, Пити? — удивился Ма.

— Потому что инопланетянин должен знать про Мелодии, что это именно то, что еще не стало Вещью.

— Да?

— Да.

— Не знал. Может, за всё, что я для тебя сделал, я заслужил право на ошибку?

— Никаких ошибок, ибо летчик ошибается только один раз, самое большое — три.

— Еще один куда делся, оставил себе на случай?

— Да, как запасной парашют.

Наконец, Щепка не выдержала, и спросила, чуть не плача:

— Мы так и будем стоять на месте? Отвезите нас хотя в казино Атлантик-Сити.

— Пусть отдаст мне Орден Розы и Креста.

— Я?

— Отдайте, мистер, — взмолилась Щепка, — он не отстанет!

— У меня его нет, и знаете, почему?

— Почему?

— Именно потому, что настоящей связи с Орионом у нас так и нет.

— Зачем нужен Орден?

— Дает право на Революцию в отдельно взятой стране, и не только. А для ученых — это Открытие.

— В чем проблема?

— Связи с Орионом нет!

— Я думаю, это вообще ошибка, — сказала Щепка, — ибо масонский Орден не с Ориона, а с Сириуса.

— Не будем сейчас об этом спорить, откуда он, но надо объяснить факт: кто его перехватил?

— Мей би, Ивановский — этот хирург маленьких тварей — микробов.

— Мей би, Бутлеров и Буров? — передразнил ее Ма. — У них нет никаких инструментов для этой ловли.

— Ловли, вы сказали, — изумился Пит. И констатировал:

— Это Кетч, — ибо не, как я, а природный Ловец Снов.

Что и значит, если Мелодии несли нам этот масонский орден, то он и перехватил его.

— Но зачем? — удивилась Ще, — он хочет помешать тебе.

— Обиделся, что его не взяли в эту экспедицию, а он-то и есть: действительно:

— Летчик.

Кетч прошелся по грушевому саду, посмотрел на вишневый, находящийся на левой стороне, и решил:

— Они чем-то отличаются.

— Но вот чем — не могу понять!

Скорее всего, тем, что их не удалось скрестить вместе, и теперь они любуются друг на друга, как два берега у одной реки. С другой стороны, может быть и наоборот: знаю:

— Им никогда не встретиться.

И приблизившаяся, как змея — страшно неожиданно — Кали спросила:

— Ты понял, что они зависли над Северным Полюсом?

— Ай, ая-яй!

— Я тебя чуть не напугала?

— Нет, наоборот, ты решила противоречие Вишневого Сада, который распространил здесь Че.

— А именно?

— Он может расти только на одной стороне.

— Потому что расти на другой ему мешает грушевый?

— Вы очень умны, мэм.

— Ты догадался?

— До чего и чего?

— Разве я не говорила? Они не могут пройти полюс. И даже Авиа-Тор не может оказать им помощь из Ванкувера.

— Из Ванкувера?

— Прошу прощенья, не из Ванкувера, а из, он не долетел до Ванкувера, сел в Голливуде.

Они сели за чайный столик, Че принес малиновое варенье, чем он разозлил Кетча:

— Грушевого или вишневого не было?

— Я решил внести в этот сюжет разнообразие, — высказался Че.

— Невероятно! Вот о чем только ни подумаю, как обязательно кто-то сделает наоборот. Я хотел найти тайну перелета через СП — Северный Полюс — за чаем, сравнивая грушевое и вишневое варенья, а вы, сэр, приперли малину.

— Напрасно вы занимаетесь этим колдовском, — сказал, поднявшись из нижнего домика Ивановский, — ибо.

— Не тяните, пожалуйста, — хлопнула его по спине Кали.

— Я и сам знаю, — сказал Кетч. — Посылка с Ориона застряла на орбите.

— Невероятно, но это правда, — хлопнул себя по лысине профессор.

Невероятно, но нам самим ее не достать.

— Что ей мешает упасть к нам в лапы? — спросила Кали.

— В том-то и дело, кто, а не что, — сказал Ивановский.

— Прошу, внимания, господа, — сказал Кетч и встал около своего стола, как учитель прежде чем попрощаться с учениками навсегда, ибо, как оказалось:

— Учил летать без закона божьего.

— К нам едет ревизор? — спросил Че. — Или этот, как его, брат Дяди Вани, профессор Серебровский. Что, в общем-то, тоже самое.

— Наоборот, друзья, я еду в Москву или Петербург — это смотря куда ближе.

— Зачем?

— Я там учился.

— Летать?

— Именно, именно, друзья мои, и чувствую:

— Я и полечу на орбиту за этим подарком Небес.

— На планере? — участливо спросил Бутлеров, уже поднявшийся тоже сюда вместе с Буровым.

— На самолете.

— Он не долетит и меньше, чем полпути.

— Надеюсь, мне сбросят парашют.

— С бриллиантами? — удивилась Кали. — И знаешь, что? Я поеду с тобой.

— Не надо, я возьму тебя на полпути.

— Это шутка? — спросил Бутлеров.

— Что не шутка, — сказал Буров, — есть самолет, который довезет тебя.

— Довезет? — он неодушевленный, что ли? — оговорился Кетч — если кто не забыл: Валерий.

— Да, — ответил Бутлеров, — это настоящий самолет. Надо только взять с собой побольше керосина, и тогда что-нибудь обязательно будет у тебя, как на ладони:

— Или Москва, или Россия.

Кетч ничего не понял почти, но согласился.

Но когда увидел самолет, сказал, что лучше пойдет пешком, или поедет на перекладных, ибо:

— Этот самолет никогда не полетит.

— Почему? — спросил Бутлеров.

— У него нет крыльев, — ответил не менее, чем Бутлеров удивленный Кетч.

— Да, — наконец согласился полковник, — а то я тоже думал, что чего-то нет, но теперь уже точно ясно:

— Именно крыльев.

— Нет, — сказал Кетч, и продолжил: — Это шутки, или что-нибудь еще?

— Крылья забрал руководитель авиамодельного кружка.

— Зачем?

— У него была бумага, — ответил капитан Буров. — Но он просил передать тому, что захочет лететь на этом самолете, чтобы.

— Чтобы тоже лететь со мной? — удивился Кетч.

— Нет, он сказал, как он выразился:

— Я буду в доле.

— Это какой-то мафиози, не Лакки из Чикаго случайно? Наверное, его Авиа-Тор из Америки притащил на хвосте.

— Скорее всего, не простой человек, — высказался капитан.

— Почему?

— И знаешь почему: у него были бумаги на право владеть этими крыльями.

— Что-то я боюсь идти туда к нему.

— Чего тебе бояться? — сказал Бутлеров, — заложишь душу, ибо так-то у тебя всё равно больше ничего нет.

— Есть.

— Что?

— Я умею летать.

— Да, это кое-что. Но. Но не продается, правильно?

— Но и себя я не буду продавать в рабство даже за крылья, с которыми можно летать.

Это, действительно, был Максим Максимыч. Он сразу сказал:

— Хорошо, что ты не побоялся, пришел.

— Я бы и так пришел.

— Деньги принес?

— Я сам деньги.

— Я думал, для тебя легче заплатить, чем продать душу.

— Так неужели это правда, — удивился Валерий. — Или вы всё-таки шутите?

— Ты не чувствуешь, что время шуток кончилось?

— Значит, вы взяли мои крылья по-настоящему?

— Это был старый вариант, придуманный Циолковским, чтобы вылезти на орбиту. Мы имеем более реальный вариант этого выхода на контакт и пришельцами. Точнее, с одним пришельцем.

— Вы не думаете, что это какой-то жулик или, что еще хуже, шарлатан?

— Ты намекаешь на Гудини? Нет, он из другой системы координат.

— Так вы считаете, что это он перекрыл нам путь на СП — Северном Полюсе?

— Да, хочет войти в долю.

— Это очень маловероятно, — ответил Кетч, — у нас уже есть человек с деньгами, и более того: даже с мозгами. Зачем нам мафиози.

— Значит нет?

— Нет.

— Учти, Валера, они погибнут над Полюсом, пока ты ищешь решение этого вопроса самостоятельно.

— Но это не вы сам? — улыбнулся Кетч. — Ибо, если это вы, то, пожалуйста, для вас место найдется в проекте.

— Возьми его вместо меня.

— Но ваше место, если будет, то на земле.

— Этого вполне достаточно, но представь его, пожалуйста, как меня, как твоего бывшего учителя летному делу.

— Учитель летать, так пойдет? — улыбнулся Валерий.

— Да, но лучше: руководитель полетов.

— Там уже этих руководителей хватает.

— Кто да кто?

— Многие, трое, да еще Че тоже просится, что не зря его называют:

— Чайка.

— Вот чахоточный паралитик, а туда же — летать! Нет, честное слово, плюнуть некуда — всем бы только оторваться от Земли.

— Он уже вылечился, и больше не плюет кровью.

— Невероятно, если только ты говоришь правду.

Далее:

— Фи, а потом и Лин.

— Перевозчик назначил встречу, — сказал Кетч, входя на веранду избушки на курьих ножках, как ее называл Че, когда не мог найти начала своей следующей эпопее.

— Како — Перевозчик? — ахнула Ка.

— Како — Назначил? –рявкнул Че, — я сам полечу.

— Како — Сам? — изумился вирусолог Ивановский, — в третий раз, исказив вопрос, следовательно, предполагающий такой же искаженный ответ.

— Где? — наконец задал естественный вопрос Бутлеров.

— Наверное, на орбите, — высказал предположение Че, но на него только махнули руками, а Кали так вообще толкнула, как извозчика, повернувшего не в тот глухой переулок.

Че сел, но погрозил пальцем:

— Я всё равно полечу куда-нибудь.

— Здесь?

— В нижнем домике?

— Может быть на лодочной станции?

Раздались беспорядочные, как ружейная стрельба отступающей армии, вопросы.

— Все правы, — ответил Валерий, — в одном из этих трех мест.

— Как?

— Так как, так и сказал: выбирайте сами, где вам удобно встретить гостя.

— Когда? — уже с осторожностью спросил капитан Буров, ибо боялся, что ответ опять будет недостаточно определенный.

И точно, Кетч ответил:

— Через пятнадцать минут.

Че встал с кресла, в котором мрачно качался, как заведенный, но не могущий взять небо вертолет. Ибо:

— Не верю, что можно взлетать вот прямо так:

— С места.

Но Че именно полетел:

— Забегал по комнате с розовыми — сегодня — шторами и, остановившись у двери, раскинул руки в стороны.

— Что? — уже не так грубо, как прежде, а участливо спросила Ка.

— Ибо, если здесь, то встречи не будет, — начал свою расшифровку Че. — Так как здесь должен быть званый ужин, а времени, тю-тю, извините, нет.

— Тем более, его нет, в нижнем домике, пока дойдем, туда-сюда, индейку, думаю, хочет с орехами и черносливом, только к ночи успеем, ибо, как всем известно:

— В погребе кончился снег, и запасы уже не появляются сами собой, и знаете почему?

— Почему?

— Их туда не тянет. — И добавила: — Как человека Земля.

— Следовательно, чтобы летать это и надо сделать! — рявкнул обрадованный Кетч.

— Надо сделать так, чтобы нас сюда не тянуло? — удивился Бутлеров.

— Он прав, — поддержал Валерия капитан Буров.

— Так вы, что, предлагаете, сжечь дом, и уйти жить в палатке у моря, или даже просто так:

— Прямо на песке? — спросил Кетч.

— Ты меня спрашиваешь? — удивилась Ка, — но ты сам именно это и предложил! Ибо:

— Если уж улетать — то улетать навсегда.

— Напрасно вы все испугались, — сказал Че, — это не настолько серьезная встреча, чтобы вот так просто всё бросить и улететь на Северный Полюс.

— Почему?

— И знаете, почему? Юг — лучше.

— Разумно, — резюмировал полковник, — я и сам не понимаю, чего так сильно все испугались, как будто на самом деле.

— Что?

— Он хочет сказать: как будто на самом деле мы идем на встречу с Неизвестностью в виде её инопланетянина, — расшифровал Буров.

— Думаю, это будет микроб, — решил пока что отстаивать свою точку зрения профессор Ивановский. — Поэтому идет вниз и, думаю, как раз успеем открыть бутылку Киндзмараули, бутылку Хванчкары, и две бутылки Саперави.

— На всех этого мало, — сказал Буров.

— Больше у нас нет, — сказал Бутлеров, — значит идем на берег, там если будет мало — попросим у кого-нибудь в залог так и так уже ненужной нам недвижимости.

— Действительно, — поддержал его Че, — теперь уже будем всегда двигаться.

И Кали:

— Как цыганский табор до первой опушки леса.

— После ваших рассказов теперь уж и я боюсь, что зря пошел на эту сделку с совестью, ибо да, но она явно не хотела и предвидела, значит, такую неординарную ситуацию.

— Надо всегда советоваться с совестью, — сказал Че.

И опять Ка:

— И поступать наоборот, так как правило, значит, нам уже известно, осталось только узнать исключение.

Так и решили: набрали огурцов с грядки, помидоров огромнейших, луку зеленого, петрушки, как сказал Че:

— Побольше, чтобы всем хватило, — соль, перец, яиц вкрутую десятка три, и еще один всмятку, для тех, кто любит, но не боится измазаться, как чукча желтком, который, как подтвердила Кали слова Валерия:

— Можно и вообще стирать до второго пришествия.

— Мясо забыли? — ахнул уже спустившись со ступенек крыльца капитан.

— Сегодня рыба, а ее мы.

— Мы, что мы?

— Сами наловим.

— Да бросьте вы, купим, конечно по пути.

— Этих, что ли, допотопных бычков? Я не буду.

— Я тоже.

— Хорошо, зайдем в магазин, купить стерлядь, — сказал Бутлеров, я только что достал из подпола последние сто рублей, но как говорится:

— Зачем они уже мне, если улетаем, правда?

— Вдруг это будет только предварительная договоренность? — ужаснулся Че.

— Вряд ли.

— Почему?

— Мы бы так не трепыхались.

— Это верно.

— Жаль дома были хорошие, уютные.

— С обстановкой по личным мебелям этого, как его?

— Царя Александра Третьего?

— Нет, его камердинера.

— Ну, я не знаю, вдруг у нас были на самом деле мебеля Александра Третьего — Демократического?

— Ну и что теперь, вернуться, что ли? — разгорячился Че.

— Действительно, — сказал Кетч, — может это и есть примета, по которой мы должны вернуться?

— Давайте вернемся, а Пит вместе с Майером на Северном Полюсе пусть остекленеют, как утки без соуса. К тому же с ними моя любимая Щепка. Кто стихи будет подавать нам к ужину из Шекспира?! Я его так люблю, — и Кали даже — если не заплакала — то точно:

— Прослезилась.

— Значит надо идти, — со вздохом констатировал Бутлеров.

— И да, — неожиданно остановился капитан Буров, — может быть кому-то надо остаться на всякий случай?

Все остановились, как вкопанные. Точно!

— Надо было раньше думать, — вставил Кетч.

— Еще есть эта возможность — подумать, — сказал веско Ивановский.

— Хорошо, давайте останусь я, — сказал Валера.

— Да ты что?! Ты начал вести эти переговоры — ты и продолжай уж.

— Перевозчик всё равно никого из нас не знает, — сказал Кетч.

— Перевозчик? — удивился Бутлеров.

— Разве я не говорил, что этот парень берется нами на должность Перевозчика?

— Может и говорил, только никто этого уже не помнит, — сказал капитан. — А так-то логично: значит на Северном Полюсе есть Переправа.

— Да, которая и преграждает путь нашим сотрудникам Питу и Маю.

Они пришли на берег, разложили все на двух скатертях, вишневой и грушевой, как любил некоторое разнообразие Че, но оказалось всё не так просто, как это казалось сверху:

— На берегу тут и там сидели парочки, троечки, и даже больше, вплоть до семи человек, как посчитал Ивановский.

— Собрались, как будто в ожидании Второго Пришествия, — недовольно сказала Ка. И добавила: — При таком скоплении народа он может и не прийти.

— Куда он денется, не может же такого быть, что он людей боится, — сказал Бутлеров. И добавил: — А с другой стороны, если нет, то надо было лучше собраться в кабаке, ибо, как уже говорил недавно:

— Деньги у меня были.

— А теперь? — участливо спросил Че.

— Далече, — просто ответил полковник. — Остались в магазинах города, которого, я думаю, мы уже больше никогда не увидим.

Но время шло, есть хотелось, и они всё почти съели — оставили только одно крыло той птицы, которая была когда-то толи страусом, толи индейкой, толи петухом огромных размеров, полбутылки Киндзмараули, и так по мелочи:

— Лук, чеснок, огурцы, помидоры, на дне банки немного вишневого варенья, грушевое так и не нашли — куда-то затерялось.

— Надо было оставить еще ногу, — чуть-чуть отрыгнувшись сказал Кетч.

— Рожденный летать — никогда не должен ползать, — резонно прекратила эту дискуссию Кали.

Перевозчик не пришел и все, в общем-то, обрадовались, что вернуться домой:

— Еще можно.

— Хорошо, что мы не продали наши дома, — улыбнулась Ка.

— Хорошо, что не сожгли, — сказал Че.

— Почему? — удивился, не способный умно рассуждать Кетч, так как съел чуть больше, чем надо, думал он.

— Потому что я их продал, — сказал Че.

— Ты продал вишневый сад?! — ахнула Ка.

Далее, где Фи-Лин?

Че пошел к берегу, и Кали уже хотела пойти за ним, но Кетч сказал:

— Он любит быть в одиночестве, сам придет, — и уже хотели собрать остатки, но еще думали:

— Или лучше все это оставить рыбам, если будет прилив.

И что-то ей начало казаться:

— Бывает здесь прилив или нет? — хотела спросить, но постеснялась.

Так-то, да, прилив везде бывает, но как-то не вспоминается, что на пляже:

— Тоже.

— Я думаю, он ждет нас острове! — крикнул негромко Че, но все услышали:

— На самом деле, он мог уплыть на остров, так как подумал, что на пляже много народу, ибо:

— Всем хочется, но не всех сегодня звали.

— Послушайте, — сказал капитан Буров, — мне кажется это колдовство.

— Почему? — удивилась Ка.

— У нас нет никакого документа, подтверждающего приглашение на этот берег, — ответил он.

— Кетч принес его на словах, — сказал полковник Бутлеров. — Или мы уже ему не верим?

Ивановский:

— Мы уже заражены инопланетным вирусом: доверия к Ним.

— Да? — спросил Кетч, так как сам не понимал, что происходит. — Да? — опять сказал он, и добавил: — Надо было ждать в доме.

Но тут он заметил, наконец, что Че стоит на берегу не один, а рядом с ним, действительно, лодка.

Бутлеров тоже увидел лодку, и предложил:

— Не будет ничего особенного, если мы скатаемся на остров. — И тут же добавил: — Я думаю он недалеко, иначе тут нужна моторка.

Глава 6

Когда уже поплыли, Ивановский сказал:

— Здесь запрещены моторные лодки, пляж все-таки для людей отдыхающих.

— Логично, — ответил Буров, — это значит, что остров далеко?

— Вот именно.

— Будем надеяться на лучшее, — сказал Бутлеров. Удивительно, но он не чувствовал ничего противоестественного в поведении других, а самого себя только чуть-чуть. А именно: не хотелось командовать, и он предоставил это другим, как будто был уверен, что они не делают ничего, что бы ему не понравилось. Как в Раю:

— Не успел подумать, а уж выполняется.

Че помотал головой, как будто хотел отделаться от этой поездки на остров, как от наваждения, но тут же успокоился:

— Всегда успеется вернуться назад.

На острове их встретил мужик с бородой, как будто жил здесь один года три. И до них ему не было никакого дела, кроме того, что приблизился и вытащил лодку на берег.

— Это какое-то немое кино! — наконец не выдержал капитан Буров.

Мужик только что-то промычал на незнаком никому языке, как выразилась Кали:

— И Щепка не сможет перевести.

— Я могу, — сказал Кетч. — Это Робин Кру.

— Зон Зо, — почему-то добавил Ивановский. Но было ясно: очень логично.

— Скорее всего, он нас ждал, — сказал капитан Буров.

— Это логично, но не настолько очевидно, чтобы можно вызвать его на разговор простым предложением:

— Дружеской беседы у костра.

— Почему?

— И знаете почему? Вы все съели.

— Я захватил с собой крыло с некоторым количеством белого мяса. — И тут же предложил мужику:

— Вы любите белое или красное мясо?

— Мычание — знак согласия, — сказал Ивановский.

Но мужик, оказывается, что-то понял. Он взял крыло и бросил его прямо в уже разгоревшийся костер.

— Давайте, я разогрею его более приличным способом, — сказала Кали.

— Как? — неожиданно прокаркал мужик, но, похоже, не на не совсем незнакомом языке, да так, что почти все, кроме Че, поняли:

— Если бы знал, что вы разогреваете мясо между своих грудей, то:

— То могу и передумать. — И голой лапой, на которой даже не задымились волосы, вытащил назад куриную ногу. Точнее, это было крыло.

И что уже совсем удивило: попер ее к Кали, намереваясь уложить между их.

Она молча побежала. Именно на столько молча, что Че даже крикнул вдогонку:

— Смотри здесь недалеко не споткнись — не позволю при мне! — И добавил: — Вот дура.

— Почему? — спросил Кетч. — Лезет в исследователи потустороннего пространства, а ни гу-гу, и её вместе с цыпленком сожрать может.

— Ты прав, Валерий, беги за ней тоже, — сказал Ивановский.

— Я? Не смогу.

— Я пойду, — сказал капитан Буров, и проверил наган в кобуре. Но Бутлеров его предупредил:

— Стрелять нельзя, ибо если это он, то потом будем жалеть всю оставшуюся жизнь, что не воспользовались этим шансом.

— Каким? — не понял даже вирусолог Ивановский.

— Жить в двух мирах: и здесь, чтобы не было больно за прошлое, и там, чтобы не бояться смерти.

— Вы думаете, это возможно?

— Ну, а зачем, собственно, мы уполномочены на это секретное дело?

Буров хотел уже отдать наган, но передумал, и просто высыпал из него патроны.

Он пробежал кусты, и думал, что дальше опять будет песок, но.

Но был, да, но даже не лесок, а:

— Вишневый сад напополам с грушевым.

Капитан даже обернулся по сторонам: не попал ли он опять в Верхний Домик Че, где этот первопечатник разводил свои сады, как некоторые кроликов: в далеко не единичном количестве.

И нашел их под развесистой грушей с одной стороны и такой же пышногрудой вишней с другой. И более того, как и ожидалось:

— В состоянии Адама и Евы, — в том смысле, что не обратили на Бурова никакого внимания.

— Ну, вы совсем, что ли, страха не боитесь? — опешил он.

— Что вы имеете в виду, мистер?

— Он еще не проверен Ивановским, и может иметь вредные для обычного человека неприятности на своей шкуре. И даже бороде.

— Может еще где? — улыбнулась Кали полу улыбкой, так как второй предположительно части ее лица не было заметно с того ракурса, где замер от изумленного восхищения капитан.

Восхитился её красоте, а изумился быстроте, с которой когда надо, можно делать это дело.

— Да ничего не было, что ты так испугался, как будто давно хотел на мне жениться, но вот только теперь понял:

— Это правда.

И действительно, к изумлению, капитана, мужик и сказал на русском, правда, немного ломанном языке:

— Я хотэль сразу наказать вам, чито могу, и не кое-что, а именно то мохгу, что вам будэт жениться прямо зидэся.

— Я боюсь, мистер, она обманет, — сказал, уже немного оправившийся от первого изумления Буров.

— Сбежит? Не бойся, я так прикую ее к себе, что, честно, не отпущу одну даже в туалетум.

— Серьезно?

— Я тебе точно говорю, потому что прямо сейчас продемонстрирую ее ко мне почти прирожденную привязанность, — и хотел завести Кали на пару вишен подальше от его любопытных глаз.

Но тут капитан неожиданно даже для самого себя надел на этого донора новых технологий наручники.

— Это зачем? — удивился Зон Зо.

— Вам так будет лучше, — заступилась за капитана и Ка. — И знаете почему?

— Нет.

— Если что-то будет не так на вас никто не подумает.

— Неужели и так, по виду не видно хорошего человека? — спросил мужик

Тем не менее так и двинулись к основной стоянке людей. И была мысль, которую тут же — ознакомившись с докладом Бурова — поддержали все:

— Это обычный абориген, а не тот высоколобый имитатор пространства и времени, который назначил им встречу.

Бутлеров даже сказал:

— Надо было мне остаться на берегу. — Он разлил остававшееся вино всем по пять грамм, и сам первый выпил за счастливое, но, увы, неудавшееся завершение операции.

Мужик тоже выпил, и даже добавил, чем привел всех в еще большее отчаяние:

— Моё любимое. — Ибо теперь уж ясно точнее точного:

— Местный рыбак, а уж если фарисей, то тем более. — Ибо:

— Ни рыбы, ни особливого ума — не обнаружил, не говоря уже о экстраординарных способностях, как-то:

— Переправке их через Северный Полюс.

Но для смеха Ивановский спросил:

— Не поможете перебраться нам назад по домам?

Медиум:

— Конечно, — ответил мужик, — но только через Северный Полюс.

Некоторые не удержались на ногах и попадали, как будто сраженные выстрелами из ковбойского пистолета. Несмотря на то, что это были наганы.

Уже сели в катер, когда Зон Зо вспомнил:

— Одну минуту, я чуть не забыл крылья.

— Чито? — только и спросила Кали, и тут же упала за борт, как будто ее не так поделили шкипер и юнга. Но Кетч, как юнга только и ждущий случая показать свою удачу — опередил Зона.

Но островитянин хотя и прыгнул в воду за ее телом позже — схватил одновременно и, как назло, удачно:

— За голову, — а Кетч только за ноги, обняв их как игрушечные лапки Бабы Яги. И даже, кажется, поклялся больше никогда в жизни их не лапать, если даже в такой ситуации она предпочла ему другого, можно уже теперь точно сказать:

— Не человека.

— Что? — спросил его с борта Ивановский, — не получилось?

— Человек не может обладать такой сверхбыстрой реакцией на приключения, которые его не касаются.

— Тебя они трогают? — без улыбки спросил Ив. И было ясно: не равнодушен не только к простым микробам, но и намного более сложным.

Зо уложил леди, и как нарочно, головой на колени Бутлерову, а ногами в лицо Ивановскому, как будто один будет ее вносить на костер или пирамиду для жертвоприношений, а другой оттаскивать. И пока они недоумевали, капитан Буров сказал:

— Я уже думал, что сейчас крылья окажутся уже здесь, как будто времена поменялись местами: сначала второе, а суп потом, как будто его забыли, а выбрасывать жалко, ибо это пюре и, значит, над ним долго мучились, чтобы позеленел и не свернулся.

— Достаточно и того фокуса, что крылья оказались здесь, на острове, а не материке, куда мы опять возвращаемся.

— Да, что-то не то, — высказался и полковник.

— Скорее всего, — сказала Кали, поворачиваясь задом, чтобы вылить изо рта лишнюю воду, — мы туда, в наше счастливое детство с его садами грушевым и вишневым, да и с самим Че — уже никогда не вернемся.

— Надо было взять с собой по паре — тройке кустов этой сирени, — сказал он.

— Смотрите, он уже заговаривается! — воскликнула Ка, так и не удосужившись повернуться лицом к миру. — У нас не было сирени.

— Была, — невозмутимо ответил Че.

— Хорошо, где? — наконец соизволила она привстать.

Ответа не последовало, так как с берега запросил помощи Зон Зо:

— Не могу один донести крылья!

Погребли быстрым темпом к берегу, а Кали, как забытую игрушку выбросили за борт, случайно. И вышло:

— Также быстро отчалили, как будто знали: в море их ждут, и опоздать нельзя, ибо контрабандный договор с патрульным катером может быть к тому времени уже просрочен.

На фарватере, действительно, появилась шхуна, или даже двухмачтовый бриг с пиратскими номерами.

Прикрутили крылья, и хотели тут же взлететь, но Че как-то жалобно пропищал:

— Неужели не видно, что здесь мало места?

— Больше надо? — спросил Зон Зо.

И все согласились, конечно, надо плыть к берегу. Пираты, или, скорее всего, это и был сам патрульный корабль, запросили сразу больше денег, и более того:

— Заплатите вперед!

И теперь уже почти все поверили, что это точно Робинзон Крузо, ибо вынул он прямо изо рта большой зеленый камень, который не мог быть ничем иным, как обязательно:

— Настоящим изумрудом с магическим свойством: кому принадлежит — того скоро обязательно грохнут, как пошутил капитал брига, и.

И принял этот камень, как плату, достойную даже того, чтобы своей неимоверной скоростью помочь уже собранному самолету взлететь.

— Спасибо за усердие, — тем не менее сказал Зон, — но тут нужен не самолет, а уже вертолет.

— Он знает будущее, — зашептались некоторые. Хотя — если честно — думали, что вертолет давно летает. Ибо летать — как они не знали почему-то реальности — это только оторваться от Земли. А насколько высоко — можно только говорить:

— На какую высоту вы желаете?

Понятно? Думали:

— Если оторвался, то полетит хоть на Луну. — Увы, увы. Но только не в этом случае. Ибо этот Зон Зо сделал все, чтобы можно было лететь, как он улыбнулся и погладил бороду:

— На Северный Полюс.

Но оказалось, что никто не может летать, а Кетч отсутствовал.

— Куда он делся? — спросил пока что спокойным голосом полковник.

Он оказался на другой стороне острова и не собирался возвращаться.

— Пусть летает Зон Зо — если может.

Скорее всего, Максима купили, — решил он.

Может, заставили. Но кто? Откуда конкуренты могли узнать о не:

— Существующем?

И на самом деле, что Максим Максимыч делал здесь, на берегу моря? И вдруг увидел, идущего прямо на него человека. Откуда? И очевидно, что идет из моря.

— Черномор! — крикнул Кетч.

— Вы такой маленький, сэр, хорошо, что я вас увидел, — сказал мужик и сел рядом на возвышающуюся над морем песка траву. — Но с другой стороны это неплохо, ибо:

— Да, — только и мог ответить Кетч.

— Надо меньше кислороду, чтобы протащить тебя через стратосферу.

— Я не могу поверить! — воскликнул Кетч, — мы думали, что уже нашли вас. — И добавил: — Вы Перевозчик?

— Да.

— Я не понимаю, кто тогда тот субъектум?

— Прошу прощения, но это очень жаль, что есть кто-то еще, кроме меня.

— Да?

— Да, скорее всего, вас обманули.

— И еще больше жаль, что обман уже нельзя исправить.

— Да, тем более, я не умею летать.

— Летать умею я.

— Ну, я и имел в виду, что могу тебя переправить через Северный Полюс. Точнее, мог бы, но надо расторгнуть контракт и обманщиком.

— Как?

— Просто. Откажись от неё в душе — и всё.

— И всё? Простите, вы сказали: её. Точно, я не перепутал?

— Два Он на одном острове не живут.

— Хорошо, можно еще один, только один вопрос?

— Да, охотно.

— Как давно вы здесь кукуете?

— Очень давно. Впрочем, не в твоем случае, ибо время не имеет значения.

— Мне вас как-то называть, или просто Эй? — спросил Кетч.

— Меня и называть не надо — я всегда сам скажу, кто я, — ответил парень. — Впрочем, если это принято начинать с твоей стороны, то запиши.

— Я запомню.

— Нет, запиши на всякий случай. Мало ли еще кого встретишь, запутаешься, а дело может пострадать.

— Охотно, охотно, сэр, но у меня нет писчих принадлежностей.

— Ты выходишь на охоту без Паркера и блокнота? Какой после этого ты репортер?

— Так, мил человек, я и не репортер!

— Серьезно?

— По крайней мере, я так думаю. И знаете почему? Я практически не знаю ничего, кроме направления, куда лететь.

— И больше ничего?

— Так влюблен в одну и — если это можно — и в другую тоже девушку, но они старше меня, и абсолютно не замечают моего пристрастия.

— Как боги?

— Примерно.

— Вообще-то хорошо, что у тебя нет мыслей в голове — легче поймешь направление главного удара.

— Простите, вы не беглый каторжник?

— Развей пустую думу, Бомарше, как сказывал намедни друг Сальери, ибо и сам можешь им стать — не заметишь как.

— Как, простите?

— Не виновных людей на каторгу не отправляют.

— Если есть такое положение, то, очевидно, что есть и обратное.

— Но с меньшей вероятностью.

— Можно так изменить условия, что и вероятность повернет свою полярность.

— Кто невиновен — будет сидеть в тюрьме, а виновный — наоборот?

— Да, мой милый, а виновный, наоборот, будет править миром.

— Так бывает?

— Более того: скоро только так и будет.

— Всё наоборот?!

— Ты сомневаешься?

— В чем и в чем?

— Что я беглый каторжник?

— Уже нет, сэр.

— Тогда мы должны провернуть одну хитрую операцию — если ты не испугаешься.

— А именно?

— Украдем самолет, который должен лететь на Северный Полюс, чтобы обеспечить застрявшему там экспериментатору переправу.

— Отличная идея, скажите мне, как вас зовут, чтобы мне не запутаться ночью.

— ОК.

— ОК?

— Нет, нет, ОК — это значит: будет сделано. А звать меня Май.

Кетч споткнулся у самой кромки воды, куда они пришли, чтобы во время отлива набрать морских ежей, и глядя на которых попытаться додуматься:

— Как их сожрать, чтобы не было потом слишком больно.

— У тебя, что, припадок? — решил успокоить его парень. — Случайно, не эпилепсия?

— У вас?

— Так-то нет, но я ей пользовался в кругах отселе очень отдаленных, чтобы посмешить охранников, а мои друзья-товарищи в это время воровали хлеб.

— Мало давали?

— Наоборот, слишком много, чтобы можно было отсидеть весь срок, и поэтому люди часто уходили в побег, что в простонародии называется:

— Условно-досрочное освобождение.

— Условное, потому что намеревались вернуться назад? — удивился Кетч, уже сам не совсем отчетливо понимая, чему, собственно.

— Я назад больше не вернусь.

— Почему? Не хочется.

— Именно, мил человек, но главное, что ты пришел на стрелку, и поэтому я теперь только в небо.

— Будете работать Перевозчиком на Северном Полюсе?

— Хотел на Южном, но узнал, что там еще холоднее, поэтому согласился и на Северный. Май.

— Что?

— Ты спрашивал, как меня звать — вот ответ.

— Прошу повторить, я не понял: вы сказали Май?

— У тебя отличное произношение.

— Но этого не может быть.

— Почему?

— Потому что не может быть никогда. Май уже на Северном Полюсе, и более того: застрял там, как пробка с обратной стороны бутылки. В том смысле, что наоборот, внутри ее.

— Тогда называй меня просто Ма.

— Он и это словосочетание употребляет.

— Как, Ма — бессмертный? — спросил парень.

— Нет, просто, Ма — вездесущий.

— Сомневаюсь, ты что-нибудь напутал, парень. Это я вездесущий.

— Простите, но через чур много хвалебных эпитетов, давайте мне что-нибудь попроще.

— Лагерную кликуху?

— Думаю, подойдет.

— Батька Ма.

— Без Ма никак нельзя?

— Тебе не нравится это слово?

— Да, что-то слишком близко к Пирамиде жертвоприношений индейцев Майя.

— И это верно, парень, намечается великое жертвоприношение народов.

— Не думаю, мне кажется наоборот, жить скоро будет лучше.

— Так-то бы хорошо, но лучше без веселей не живет. Поэтому лучше и веселей — это и значит:

— Жертвоприношение началось.

— Какая-то непонятная мне логика, сэр, прощу прощенья, но до конца я вам не верю.

— Я сюда и прибыл, чтобы многие смогли проверить, прежде чем верить.

— Можно, я буду звать вас Черномор?

— Хорошо, тавтологично, но логично.

Самолет, уже с крыльями, стоял у кромки моря, и казалось, не ждал никого — просто дышал полной грудью перед дальними странствиями.

— Мы его украдем, — сказал Черномор, или Бат, как сам Кетч предложил его называть, чтобы абсолютно не запутаться в терминологии исторических событий, настигающих нас так быстро, что создать таблицу образов и их подобий — успеть нельзя.

— Не думаю, что самолет уже заправлен, — прошептал Кетч.

— Почему ты так думаешь? — спросил Бат.

— Не знаю, впрочем, именно поэтому.

— Почему, чтобы не угнали?

— Есс.

— Но здесь нет никого, кого они могут опасться.

— Ты думаешь, этот, как его, Ма-Ма не знает, что я здесь?

— Уверен.

— Почему?

— Ему сейчас не до тебя.

— Может быть, может быть. Будем надеяться. И знаешь почему? У нас нет другого выбора.

Бат пощупал бок самолета, как будто это был кит, выброшенный на брег пустынный и глухой в неведом царстве, в не совсем знакомом государстве.

— Что, стучит? — прошептал Кетч.

— Чё-то тихо.

— Может быть, они нас ждали? — опять чуть не заплакал Кетч, что такая важная операция по угону самолета может сорваться.

— Ты прав, парень, но только наполовину. Пойдем искать бензин.

— Он летает на керосине.

— Ничего страшного, разбавим морской водой.

— Это уменьшит его горючесть?

— Да.

— Только бы вообще не перестал гореть.

Они нашли за бугром целый штабель канистр, и задумались:

— Таскать их придется, как минимум до утра, а потом и сил лететь не останется.

— Тем более, это вообще не канистры, а бочки, — сказал Кетч. — Намучаемся по самые уши.

— Кого бы нанять, — согласил Черномор.

— Тут кроме них никого нет.

— Надо разбудить тех, кто не имеет отношения к контрразведке.

— Я их знаю, — сказал Кетч.

Он разбудил Кали, которая чуть не набросилась на него с упреками:

— Где ты был, мы тебя искали, — но он зажал ей рот ладонью и попросил разбудить Че.

— Ты решил угнать самолет? Но Че слишком дохлый, чтобы таскать тяжести.

— Я думал, у него всё прошло.

— Да, это так, но не настолько, чтобы еще и мускулы рук и ног выросли, как у этого, — она кивнула в дальний угол палатки, где, предположительно, спал Фи-Лин, или как его там?

Неожиданно поднялся вирусолог Ивановский, и сказал:

— Я буду вам помогать.

— Зря ты проснулся, — хотела опять уложить его Кали.

— Почему?

— И знаешь почему? Потом ты запросишь благодарности, а я буду уставшая, и так и так не смогу тебя отблагодарить за всё.

— Я согласен постепенно, — промямлил вирусолог.

— Нет.

— Почему?

— Я улечу с ними, ибо там на Севере Дальнем зависла моя любимая Щепка, и не могу больше терпеть, чтобы не спасти ее.

— Это двуместный самолет, — успокоил ее Ив.

— Серьезно? Я не знала. Можно по очереди ехать на нем верхом.

— Боливар, может и выдержит двоих, но сколько народу — это уже слишком. Ибо и я тогда полечу с тобой.

— В качестве кого?

— Как Доктор.

— Какой еще доктор?

— Доктор Живаго.

— Извини, но это уже через чур. Ибо: я вам не институтка для экспериментов.

Глава 7

Начали таскать канистры — если кому велики, а кому малы, то бочки.

— Я не могу поверить, что самолет взлетит с таким количеством керосина, — сказал Бутлеров.

Кетч огляделся, зари еще не было, но все равно было ясно, что проснулись все, и как безмолвные тени:

— Таскали и таскали бензин. — Или что у них есть еще там.

— Самолет не поднимется с каким грузом, — наконец выдохнул один грузчик, и с тяжелым вздохом сел на последнюю бочку.

— Кто это? — спросил Бат и тоже сел на песок.

— Не знаю, — автоматически ответил Кетч.

И вдруг Бат сам понял, что это и есть Фи-лин.

Он потихоньку зашел сзади, и взял голову противника в замок: одна рука под шею, другая цепляет ее сзади головы.

Фи даже не шевелился.

— Не получается? — тихонько спросил Кетч, подойдя поближе.

— Он перешел в состояние Грогги.

— Вот из ит?

— Как пенек, или камень на Ялтинском пляже: под водой скрыт, но он там есть.

— Неужели он правда не настоящий человек? — спросила Кали. — Я думала шутит.

Полковник Бутлеров наконец проснулся, и теперь только решал:

— Кто полетит: первый, Фи-Лин, или второй, Бат.

И выбрал Фи.

— Подождите, полковник, что вы делаете?! — закричал Кетч, — этот парень пришел со мной, зачем вы заковали его, как арестанта?

— Не надо было?

— Вот именно, что не надо, ибо он только-только сбежал из тюрьмы, а вы ему напомнили.

— О чем?

— О самом печальном в его жизни приключении.

— Это опасно? — спросил Буров.

— Очень, сэр, очень, ибо человек, вспомнивший всё способен очень на многое.

— А именно?

И тут Бат накинул цепь на шею полковника, и выбил из руки пистолет. Он потащил его к самолету, как будто кто-то из них умел летать.

Тем не менее, как это здесь принято почти постоянно:

— Ушли с перегрузкой: кто-то успел залезть в багажное отделение, где лежали керосиновые канистры.

— Сколько нас? — спросил Кетч, когда самолет скрылся из вида обитателей пляжа, смотревших, как древние индейцы, на уплывающий, возможно, навсегда к счастью, корабль.

— Человека три-четыре, — ответил Бутлеров.

Кетч обернулся.

— Кто в багажнике?

— Я не заметил, кто успел туда проскочить, — ответил Бат.

— Может это Кали?

— Скорее, это капитан Буров.

— Почему?

— Слишком незаметно он себя вел на берегу. И значит имел возможность, пробраться вместе с керосином туда.

— Поставил канистру и сам не вышел? — спросил, чуть обернувшись Кетч.

— Да, уверен, так и было, — сказал полковник.

— Да и какой смысл вспоминать, кто с нами, а кто остался против? — сказал Бат.

— Я имею в виду, только бы не Фи-лин.

— Только бы не Че, — сказал Бутлеров. — И знаете почему? Я не хочу носить его на себе, если придется идти в Америку через льды. Хотя это и бесполезно, ибо шкур для сохранения жизненного тепла у нас нет.

— Можно снять с кого-нибудь, — возразил Бат.

— Да, так-то можно, но если с людей, то это разрешено делать только в Южной Америке, где есть для этого специальные пирамиды.

— Мы можем остаться навсегда в Аляске, и добывать там, как все, золото вместе с Джеком Лондоном.

— Это кто сказал?

— Ты, Кетч?

— Нет.

— Значит, кто-то из подвала с бензином. Кто мог такое ляпнуть?

— Только Кали, она мечтала об одном из двух: или золото добывать на Аляске, или быть послом в Берлине.

— В Берлине-то чего хорошего?

— Говорит, люблю говорить по-немецки не как здесь все тявкают, а:

— Мурлыкать.

— Значит, она сейчас в нижнем блокгаузе, — сказал Бутлеров. И добавил: — А то я уж думал: мы никогда больше не встретимся, и стало мне ее так жалко, жалко.

— Может не ее, а себя? — спросил Бат.

— Ты чем занимался в тюрьме? — спросил Бутлеров. — Книги читал?

— Да, ибо люблю работать не только руками, но и головой.

Когда достигли северного полюса, оказалось, что там никого нет.

— Где все? — не понял пилот.

— Грохнулись на землю, — печально ответил Бат.

И действительно, самолет стоял на земле, но когда они тоже сели, оказалось:

— Никого.

— Я так и думал, что они пойдут пешком, — сказал Че. И всех очень напугал, так как думали:

— Сам он вылезти из багажника не сможет, и пусть лучше так и сдохнет без мучений. — Точнее, так выразился Бутлеров.

Тем не менее, даже он удивился, что это всё-таки Че, который не дал полковнику даже возразить, а сам констатировал:

— Я с детства мечтал разоблачить хорошую жизнь на Сахалине, так как там выбрасывают рыбу, а берут себе только икру.

— Это не Сахалин.

— Думаю, будет не хуже.

— В том смысле, что не легче?

— Да, я люблю трудности.

— Да, но другое дело любить их в меру, а третье: здесь ледяная пустыня. Хотя с другой стороны, ты здесь лучше сохранишься для потомков.

— Так, может, и нам идти пешком? — спросил Бат. Но сам же и ответил: — С другой стороны, нет смысла, только что останемся живы, а не замерзнем здесь, как скелеты.

— Какие скелеты? — поинтересовался Че.

— Древних мамонтов.

— Сам ты мамонт, — хотел сказать Че, но вовремя понял, что это будет тавтология, и показал обратную его сторону:

— Ты не мамонт. — Что Бат вспомнивший некстати про мамонтов, очень удивился:

— Этот парень не дурак.

— Послушай, обнял он Че за плечи, ты, оказывается, умный мужик, Че.

— Раньше не было видно?

— Нет, честно, ибо мало, кто не только из умных, но и из дураков захотят лететь на северный полюс в бензобаке самолета.

— Не надо меня обнимать, Бати, — ответил Че, я, знаешь ли, в тебе женщину не вижу.

— А зря, — просто ответил Бат, но отошел подальше. Почему? Даже сам он не понял.

— У меня есть мнение, — сказал Кетч, — что они превратились в белых медведей.

— Ты на самом деле так думаешь, или?

— Или?

— Или нет?

— Иначе бы они замерзли.

— Да, я тоже не нашел здесь ледяных мумий, — сказал полковник.

— Не сквозь землю же они провалились? — сказал Кетч.

— Это выход, да, — сказал Че, — его использовали Вергилий с Данте, но, похоже, у них был еще один проводник, кроме самого Вергилия.

— Кто?

— Значит был кто-то.

— Почему? Вдвоем не справиться?

— Точно.

— У меня есть идея, — сказал Кетч. И высказал ее.

— У нас есть еще керосин? — спросил Бутлеров.

— Вы меня спрашиваете? — удивился Че.

— Ну, если вы мой помощник по работе с пространством и временем, то точно, вы поняли, где его искать.

— Да? Но здесь нет садов, тем более, о вишнях даже мечтать не придется ближайшие сто лет.

— Я мог бы попробовать сейчас найти Небо в Алмазах, — сказал Кетч.

— Давай, — ответил Бутлеров.

— Мне нужна помощь.

— А именно?

— Я должен взлететь.

— Хорошо, — ответил полковник, — но придется немного подождать.

— Сколько?

— Как только лед здесь растает — так взлетная полоса освободится от торосов.

— Значит взлететь не удастся? — спросил Кетч зачем-то. И добавил:

— Я мог бы попытаться сосредоточиться, и прямо с земли заглянуть за облака.

— Да? Ты в этом уверен?

— Нет, и знаете почему? Все хотел, но еще ни разу не пробовал.

— Хорошо, что для этого нужно? Взорвать самолет?

— Зачем?

— Чтобы у тебя появилось чувство безысходности.

— Нет, вы идите в сторону Нью-Йорка или Лос Анжелеса, а я если что, вас догоню.

— Если что? Мне это нравится.

Кетч остался один, и беспокойство овладело им.

— Да, но видимо не в этот раз, — решил он, ибо не чувствовал ничего похожего на подъем в небо, где встав на облако можно посмотреть еще выше:

— Есть?

Все шкуры они забрали с собой, и он залез в самолет, чтобы чувствовать себя в помещении. Но холод побеждал, не давал сосредоточиться. Кетч завел мотор, и даже не удивился, что на таком холоде он верно застучал пропеллерами. Ибо думал только о том, как найти для него разбег.

Кетч объехал несколько торосов и дальше не увидел ничего.

— Значит там пропасть, или, по крайней мере, уступ метров в пять, — и не стал снижать газ.

Сначала он ничего не понял: толи есть внизу что-то, толи нет ничего. Но это блеск солнца, отражающегося в воде.

Да, это была вода, ибо на ней была льдина и:

— Люди. — Но они почему не махали ему шапками.

И только заходя на второй круг Кетч понял, что они не только не видят его, но и не слышат звука.

— Что-то одно они должны бы распознать.

Понемногу самолет начал снижаться. Кетч раздумывал:

— Можно ли сесть на льдину?

Наконец, ему удалось понять, что нет:

— Слишком мала для того, чтобы успеть затормозить перед ледовитым океаном.

Мотор неожиданно заглох. И вот тут ему замахали люди на льдине. Но смотрели они в другую сторону, туда, где он был несколько минут назад — значит его самого не видели, а вдруг услышали звук, который уже умолк.

Самолет пошел на льдину.

— Зачем? — ахнул Кетч, — если сяду, то взлететь всё равно не удастся!

Тем не менее, чуда не произошло, и он сел, остановив межконтинентальный лайнер у кромки плещущегося океана.

Но нет, как он надеялся, его все еще не видели. Люди продолжали бросать в воздух шапки.

Наконец самолет замолчал, и один хомо повернулся. Он изумился, и молча побежал. Именно навстречу ему, на бегу раздеваясь, забыв, кто пред ним, а именно:

— Это была Щепка.

Она свалилась на него, как шарообразная лавина тепла и хлеба из рода полусладких:

— Это был рулет с вишней, изюмом и маком немецкого производства, по-видимому присылаемый Майеру до самого последнего времени из Чайного Домина на Зальцбургской горе.

И бывший официант не запылился тут же явиться:

— Вот ду ю сей? — спросил он и тут же попросил Щепку сделать достойный, прибывшего инопланетянина перевод, подбавив, как напутствие:

— Не верь, если скажет, что местный.

— Я его узнала, — хотела сказать Щепка, но логично почувствовала: — Майер не поверит ни за что. Хотя она ничего и не обещала.

— Вот ду ю сей? — опять зачастил Майер.

— Говорит, — сказала Щепка и подумала.

— О чем ты думаешь? — спросил ее Кетч.

— Думаю, что ты сказал в качестве благоприятного приветствия.

— Не могу ничего такого плюсного придумать.

— Вот придумал новое слово на местном диалекте, а это же мысль. — И обернувшись на следующие вполоборота к Майеру, молвила на его любимом немецком:

— Он знает путь на Ванкувер.

— Что хочет? — спросил Май.

— Пароль на прием посылки из космоса.

— Я его не знаю.

— Знаешь.

— Нет, нет и нет, — опять зачастил Майер. — И знаешь, почему? Когда я говорю неправду — на голове выпадет один волос.

— У тебя их и так почти нет, — зачем-то встрял Кетч.

— И знаешь почему? — спросил Ма. — Вот так же, как ты: слишком много умничал.

— Вы думаете — думать — это значит обманывать не только других, но и себя? — не понял Кетч.

— Как-как? — удивился Май его изворотливости. И добавил: — Тем не менее, я не полечу с человеком мне малоизвестным.

— Да? — удивился Кетч.

И еще больше он удивился, что его не узнал Пинч, когда подошел и сказал:

— Я таких самолетов никогда не видел.

Кетч отошел на пять шагов, и осмотрел свой, как он его любовно называл:

— Самовар издали:

— Ничего особенного, почти обычный Ку-Ку-рузник.

И не узнавший его Пинч ответил просто:

— Никогда не видел, чтобы у самолета был керосин.

— Там, мил человек, — решил просветить его Кетч, — это обычное дело.

— Нет, — упрямо ответил Пинч, — обычно — это самолет без керосина.

— Так, стало быть, вы здесь очень давно кукуете?

— Да ты что! Очень давно, — ответила Щепка, — опухли уже от рыбы, которую нам бросает океан на льдину.

— На сейчас ничего не осталось? — спросил Кетч.

— Только что была, но не переживай, если хочешь оставайся, и тогда поешь вместе с нами, — сказала ласково Щепка.

— Хорошо бы, но без хлеба, я не люблю рыбу.

— Ну, это уже слишком парень, у нас здесь не так много места, чтобы приглашать гостей на лето, когда будем сажать овес.

— Из овса надо делать овсянку? — спросил нарочно без удивления Кетч.

— Да вот решили заняться этим летом.

— Нам нужна польза для здоровья, — высказался и Майер.

И Кетч правильно решил:

— Они еще не спятили, но считают за правду всё происходящее: если оказались одни на льдине в Северном Ледовитом океане — значит только для чего-нибудь хорошего, нового, и как-то:

— Сеять и собирать овес, а из него — в дальнейшем! — делать овсянку для Шерлока Холмса.

И соответственно этому резюме пилот спросил:

— Кто из вас Шерлок Холмс, можно я сам угадаю?

— Понимаете, — сказал Майер, прежде чем ответить, — среди нас действительно есть Шерлок Холмс, но — поймите нас правильно — распознать его может только Доктор Ватсон.

— Думаю, я не готов им быть.

— Доктором Ватсоном можешь ты не быть, — высказалась Щепка, — но теперь уж — извини — казаться обязан.

— И знаете почему? — оживился Майер, — у меня есть предсказание с Ориона, что Шерлок Холмс найдет выход даже из нашего безвыходного положения.

— Но мы не знаем, кто Шерлок, — сказал Пинч, поэтому даже не можем решиться начать искать имеющийся выход, ибо:

— Вдруг заблудимся, — согласилась и Щепка.

— Я могу подумать? — спросил Кетч. — Ибо если правда именно то, что вы придумали, то и я сразу не могу согласиться.

— До весны у тебя время есть? — спросил Пинч.

— Скорее всего, нет, ибо мои спутники, которых я потерял, тоже могли еще не погибнуть в льдах, а вот также, как и вы:

— Сажают вишни и груши.

— Хорошо, тогда говори сразу: кто? — улыбнулась Щепка. — Кто из нас может увидеть на этой льдине самолет, предсказанный нам с Ориона?

— Последний вопрос можно?

Они пошептались и ответили да.

— Могу я по вашей системе отсчета сам быть Шерлоком Холмсом?

Ребята отошли на несколько шагов и провели диспут-совещание, с правом решающего голоса Майера.

— Нет, — ответил он молча, и покачал головой.

— Я рад, сэр, что вы болгарский шпион, — ответил ему таким же приветствием Кетч.

— Он понял, — обрадовались все, а не только Май.

И тогда Кетч показал им самолет.

Но они его не увидели.

— Что ты хочешь сказать своим обманом, путешественник? — спросила Щепка.

— Да, — поддержал ее Майер, — обманщиков мы съедаем.

— Если не на сегодняшний ужин, то на завтрашний обед — одного однозначно, — прищурил один глаз Пинч.

Кетч понял, что самолета они не видят даже по прямой наводке. И сказал:

— Я имел в виду, давайте сначала поиграем в игру, прорепетируем, как будем вести себя в самолете, если я его найду.

Они согласились.

— Только один вопрос, — сказал Май, — кого его, самолет? Нам нужен Шерлок Холмс.

Кетч начал внимательно осматривать каждого, и после окончания осмотра заглядывал в глаза с немым вопросом:

— Это не ты. — И все понимали его правильно:

— Это ответ.

— Ничего не вышло? — спросила Щепка после окончания осмотра.

— Сейчас немного подумаю и получите ваше резюме сразу и без конверта.

— Это я, и более того, в одном лице и Шерлок Холмс, и Доктор Ватсон.

— Я так и знал, — сказал Май, — он нас обманет.

— Вы мне не верите? — сказал Кетч, — так проверьте!

— Нет, парень, обмануть нас легко, но, к счастью, не всех, — сказала Щепка, и вынула наган, объяснив для изумленных: — Подарила Кали при прощании на Земле.

— На Земле, а мы где? — спросил Кетч.

— Не волнуйся так человек: на Большой Земле.

И Кетч решил попытаться передать информацию о самолете Питчеру — если уже самому не дают найти свой самолет на одной льдине, пусть попробует Питч.

И он посмотрел на него пристально. Еще пристальней. Еще!

— Чего ты хочешь? — наконец спросил Пит.

— Иди и лети.

— Что? Прости, что ты сказал?

Майер тоже вмешался:

— Вот ду ю сей?

Кетч хотел рискнуть и указать на Пита, что он Шерлок Холмс, но абсолютно не почувствовал уверенности. Неужели нет никого? А если есть, то Ма или Щепка? Надо выбрать Майера.

— Ты!

— Что?

— Ты будешь Шерлок Холмсом.

Май улыбнулся, и молвил ангельским голоском:

— Не угадал.

— Подождите, подождите, я имел в виду, Щепка, простите, немного оговорился.

— Нет, нет и нет! — точно также не утешила его дама, считавшая себя подмастерьем Шекспира, но никак не реципиентом медиума, посланного к ней от неизвестного гипнотизера. Но все же спросила:

— Вы не Гудини?

— Гудини среди вас, — ответил Кетч, даже не думая.

И не зная уже, что придумать, он предложил всем взяться за руки и бежать туда, где стоит самолет.

— Но в нас нет уверенности, — сказал Пит, — что он там.

— Да? Все так думают?

— Разумеется, — ответил Майер.

— Тогда это именно то, что вам нужно, а именно: надо поверить.

Они уже побежали, но метров за пять до самолета, с которым — рассчитывал Кетч — они столкнутся, Майер вдруг задергался, как перед огненной лавой, но, к счастью, его отпустили и Пит, и Щепка с обеих сторон, и:

— Упали в воду, обогнув самолет с разных сторон.

Майер уже было простерший лапы с невысказанной мыслью:

— Подождите, друзья, — звонко рассмеялся.

И:

— Я сказал, надеюсь, что был уже заговоренный?

— Невероятно, — только и сказал Кетч.

Они втащили промокших и уже замерзающих Щепку и Питча, но что делать дальше никто не знал.

— Вы правильно решили эту задачу, — стуча зубами протявкала Щепка, — теперь остается только одно. Чтобы мы не мучились, съешьте нас и вам будет тепло, так как мне очень холодно.

Питч предложил почти тоже самое:

— Разделайте на полутуши и заморозьте: дольше будете мечтать о жизни вечной.

Тогда Кетч сказал:

— Просто идите за мной.

Но это оказалось тоже не так просто. Промокшие Щепка и Пит отказались.

— Мы не пойдем.

Тогда вмешался Майер:

— За рога поведем, — промямлил он.

Но они почему-то согласились.

— Неужели они уже привыкли к такому к себе отношению за небольшое время проведенное с Майером? — успел подумать Кетч, пока все шли к самолету, видимому только ему одному.

Но и здесь случилась непредвиденная неувязка. Пит и Щепка не могли подняться по лесенке внутрь самолета.

— В чем дело? — спросил Кетч. — Высоко?

— Не то, что высоко, — ответил Пит, — но не понятно: зачем?

— Какая вам разница уже теперь? Лезьте и всё!

— Без понимания ничего не получается, — стучала зубами ответил Пит.

— Вот и я говорю, — вмешался Майер, — человек закостенел в древнем обществе от постоянного увязывания всех своих поступков с их пониманием.

— А как? — спросил даже Кетч.

— Не надо ничего понимать — лезь и всё.

— Ну, вот они не могут.

— Отчаливаем вдвоем, будешь моим личным пилотом. Давай, давай, всё равно уже поздно пить боржоми: они замерзли почти совсем.

— Давайте их вместе втащим, а потом, я думаю, оттают, оттают.

— Два раза, как написано на упаковке мороженой рыбы — не оттаивают, — сказал Май.

Тем не менее, они попытались это продемонстрировать, и вышло, ибо реципиенты уже не оказывали никакого сопротивления.

Но, о ужас! стекляки не лезли в дверь, как будто она была закрыта, а не наоборот, открыта, как сейчас.

— Не хочут, — сказал Кетч растерянно.

— Да, не хохочут, — подтвердил и Ма.

Ну, что, — добавил он, — полетим, или так и будем думать, куда их девать?

И Кетч обрадовался, что наконец вспомнил:

— Можно погрузить их в бомболюк вместе с канистрами топлива.

И оказалось, что вошли.

— Они уже не считали себя за людей, поэтому и не могли пройти в верхние этажи человеческого языкознания, — резюмировал ситуацию Майер.

— Что-то не нравится мне всё это, — сказал Кетч, переключая кнопки запуска двигателя.

— Так это, — заглянул в окно Ма, — там нет пути, чтобы разогнать самолет.

— Надо было его развернуть, — ответил Кетч, продолжая крутить и вертеть ручки и задвижки. — Впрочем, — ужаснулся он, — вы правы, идите и занесите хвост в обратную сторону.

— Я не умею, — просто ответил Майер.

— Вместе пойдем, — сказал пилот, и первым полез из кабины. Он подождал Майера, и попытался один занести хвост самолета, и получилось, но не совсем.

Ибо самолет стоял у самой воды, и, следовательно, хвост тащить было некуда.

Он решил подумать, и заодно осмотреть небо: нет ли и там чего-нибудь интересненького.

Глава 8

И хотел уже крикнуть Мая, что он там так долго возится, как самолет заверещал пропеллером, потащил свой хвост прямо в воду, расплескивая ее, как переполненный тазик с живой рыбой, которого только и ждал кот, чтобы переловить их, этих живых рыб, и:

— Съесть, — как будто так и надо.

— Кто за рулем?! — только и успел подумать Кетч, как самолет пошел прямо на него, и, оторвавшись от противоположного края льдины:

— Начал набить высоту.

— Майер, сволочь, обманул, я не знал, что он умеет летать, — только и промолвил Кетч, вытирая лицо от пота, откуда взявшегося?

— Непонятно.

Единственная мысль, которая кидалась на прутья решетки в этом момент в его голове, была:

— Неужели люди могут поступать так безжалостно?

Вот бросили его одного, и как будто это так и надо. И если предположить, что, действительно надо, возникает непреодолимое противоречие:

— Не понимаю зачем?

Заморозить его здесь на случай? Полетим когда-нибудь мимо этой льдины, а тут:

— Мясной гастроном: не только мясо, но уже в его вялено-сублимированном виде, только бери с собой спирт — коньяк замерзнет на таком холоде — и внизу на льдине открывай консервные банки, хочешь:

— С печенью, а можно и с чистым филе из жопы, и так далее, и тому подобное, вплоть до ночной стоянки, когда кое-какие части этого склада продуктов питания можно потушить.

— Кажется, я докатился до полного вымысла, — сказал сам себе Кетч, — ибо никто не будет строить планы так далеко вперед.

Вот так если кому сказать, что не только весь экипаж потерял на северном полюсе, но и сам самолет — никто не поверит. Потому что всё сразу не теряется. Ибо:

— Кто украл самолет, если и так все потерялись?

Он посмотрел в небо, надеясь, что хоть там-то его поймут, что хотел, как лучше, а получилось:

— Обманули уже не в первый раз.

Конечно, надо быть спокойным, так как выхода отсюда уж если нет, то нет навсегда, но а:

— Беспокойство почему-то чувствовалось, как будто всё еще предлагалось не забывать про надежду.

И самолет появился, неужели Майер что-то забыл, и решил вернуться? Нет, вряд ли. Такие не возвращаются, ибо как-то запомнили на всю оставшуюся жизнь:

— Случайность — это и есть настоящая жизнь, которую надо прожить так, чтобы она состояла из них по больше своей части.

И никакой логики. Тогда противник, который всегда за нами гонится, как Циклоп за Одиссеем — абсолютно потеряет ориентировку в пространстве.

В принципе здесь жить можно, если бы было потеплее, и водились Незнаю, с которым можно поиграть в настольный теннис, как минимум, и футбол — если повезет, что их полная резервация.

Ибо льдина — это та же резервация, где не только есть все, что нужно человеку для жизни, но и плюс:

— Свое казино, — со всеми полагающимися благами:

— Рэкет, вино и девочки. — Как, собственно, и решили Адам и Ева, что попали на Землю:

— Не зря, не зря, — и здесь жить можно на нетрудовые доходы.

Пчелы несут мёд, а мы продаем его медведям в два раза дороже, и так дальше по цепочке:

— Медведи продают свою шкуру, охотники свою жизнь в битве с ними, эту жизнь, которая уже ничего не стоит, мы берем себе, и таким образом:

— Живем вечно.

Он стал вспоминать, почему Пит, Майер и Щепка бросили свой планер, почему он не смог преодолеть Северный Полюс? Но пока так и не мог понять. Не мог даже вспомнить точно, на чем они летели:

— На самолете, или на планере.

В такой ситуации полной адаптации памяти к местной жизни в виде ее полного отрицания — понять ничего не удастся, решил он. Но тут как раз и вспомнил с третьего, кажется, раза, что:

— Надо увидеть Небо в Алмазах.

И, к счастью, увидел, как будто вне очереди наступила ночь.

Он лежал на льдине и улыбался, ибо:

— Это правда, — думал он, — потому что видит он ее уже не в первый раз, как могло бы быть с оптическим обманом, появляющимся иногда, но потом исчезающим навсегда.

— Ей? — не понял Кетч. — Кого, именно? Её — это, естественно, дорогу.

Дорогу через Северный Полюс. И жаль только, что видно одного, а другого нет. Куда — да, а на чем — нет.

Самолет, наконец, появился.

— Это Май, понявший, наконец, что без Кетчера, Ловца Видений — Обрывков Миров — ему не пройти на другой берег.

Самолет прошел над ним два раза, но так и не сел.

В третий раз самолет бросил ему лестницу, но Кетч только протянул руку. Пальцы не согнулись, чтобы зацепить её.

— Значит, точно замерзаю, — заключил он. — С другой стороны, ни на что другое здесь надеяться не приходится.

Летчик не решился сесть на льдину, и пролетел мимо еще раз.

Так долго продолжаться не может, решил он.

Кетч взглянул на небо. Оно было таким же:

— В алмазах.

И небо так прижало самолет, что он почти остановился над ним, когда пролетал очередной раз. Но всё равно пилоту пришлось пойти еще на один круг, и только тогда он смог поднять Кетча на борт.

И скоро стало понятно, что это кто-то другой, а не Майер на его украденном самолете, и не его экспедиция, состоявшая из полковника Бутлерова, Бата и Че.

Он очнулся и сказал первое, что ему хотелось сказать:

— Хорошо, ибо я и мечтал всегда жить на горе.

— Здесь нет моря, — ответил парень.

— Если нет моря, то, уверен — река — обязательно.

— Ты можешь видеть через стену?

— Да, — сам не зная почему сказал Кетч.

Но! если я уверен, почему не сказать правду.

Наконец, через неделю, Кетч решился спросить:

— Ты кто?

— Разве я не похож на посланца с неба? — без улыбки спросил парень.

— Мы оба спросили, — резюмировал Кетч. Но удивительно, никто не посмеялся.

— Хочешь вести самолет на Москву? — спросил парень после того, как представился ничего не говорящим Кетчеру именем:

— Гаргантюа.

— Нет.

— Почему?

— И знаешь почему? Я хочу в Америку, где живут Незнаю.

— По крайней мере, прими пока что имя.

— Зачем?

— Оно необходимо для того, чтобы искупаться в этой речке внизу.

— Серьезно?

— Ты читал когда-нибудь Библию? И даже, если не читал все равно знай:

— Без имени ты находишься, как в резервации.

— Только дом, сад и персиковая теплица?

— Да, не больше.

— И даже в реку нельзя, несмотря на то, что она твоя?

— Да, река — это уже не суша.

— Неужели такая большая разница?

— Да, разница есть, и действительно, большая. Вода — не наша стихия, и ей надо заплатить за пользование.

— Только человек с именем может дважды войти в одну и ту же реку?

— Почему дважды?

— Не знаю, но уверен, что не оговорился случайно, — ответил Кетч.

— Ты значит, думаешь, что можешь вернуться в Москву, и второй раз начать свой полет, как первый? — удивился Говард Хю, которого Кетч не узнал, и более того:

— Никак не мог вспомнить: знал или нет раньше.

Да и зачем вспоминать, оставим памяти памятное, а сами пойдем вперед.

Только через месяц с лишним они опять полетели.

— Куда? — спросил Кетч. Хотя надеялся, что в Москву.

Но Гаргантюа ответил:

— Мы летим в Ванкувер.

И да: ты не забыл, как твое имя?

— Пан?

— Иногда нужно знать полное имя. — Пан-та-грю-эль. Может быть, вообще лучше думать, чтобы меня звали Эль. Потому что я думаю, Эль — это летающий.

— Ты летал когда-нибудь?

— Да, раньше иногда летал, даже часто.

— Жаль, я не умею, — сказал Говард Хю. — И знаешь почему? Чтобы научить летать самолеты.

Они сели в Ванкувере.

— Я думал, мы уже там и были, — удивился Кетч.

— Мы были в моем Техасе, — ответил Авиатор, — это южнее.

— Вот так, действительно, когда-нибудь, резюмируют:

— География вполне может существовать без ее карты.

— Мы проложим свою географию на этой Земле.

— Именно на этой?

— Возможно, останутся силы, и мы доберемся до Ориона.

— Там не жарко?

— Жарко в настоящем, а мы, скорее всего, попадем в будущее.

— Только бы не было слишком холодно.

— Это потому что простудился на Северном Полюсе?

— В принципе, ты прав: Полюс должен быть, чтобы было можно иногда переползать на другую сторону:

— С напряжением.

— Может оказаться, мы истратим на доставку туда себя столько напряжения, что на долгое время хватит гладкого пляжа с морем, или реки под горой.

Они сели в Ванкувере, которого достигли быстро и без напряжения:

— Как люди!

И все там обрадовались, цветов было столько, что позавидовали бы многие джазисты, такие, как Билли Холидей.

Говард притащил ее в номер первосортной гостиницы, чтобы дать интервью.

— Я не беру, — ответила она просто, а только даю.

— Простите, что? — не понял даже Кетч.

— Я могу дать вам первое в жизни интервью.

— Хорошо, — ответил Говард, мы вас прославим, а вы нам что? Сделаете какую-нибудь услугу.

— Прямо так, без знака вопроса? — спросила она без улыбки, ибо никак не могла понять:

— Чего вам, собственно, надо?

— Нам нужна связь с Землей, — сказал Хью.

— Но я не разбираюсь в позывных сигналах, — ответила Билли.

— Достаточно, если вы будете петь, леди, — сказал неожиданно для самого себя Кетч. И добавил: — По пять тире восемь часов в день.

Билли хотела возразить, что ей нужно еще время на жизнь.

— Зачем? — не совсем понял Кетч.

— Чтобы на нее зарабатывать, — ответил за нее Говард Хз. Но Кетч добавил:

— Мы тебе будем платить всё время.

— Нашего сотрудничества, — добавил Авиатор Хз.

— Не знаю, справлюсь ли я.

— Есть еще какие-нибудь проблемы?

— Да, одна есть, — улыбнулась Билли.

— А именно? — удивился Говард. И почти догадавшись, спросил: — Ты хочешь летать?

— Почти.

— А именно?

— Я хочу полететь с вами.

— Кто-то должен петь, — сказал Кетч.

— Я поставлю свою пластинку, — сказала Билли.

— Хорошая идея, давай прорепетируем, — сказал Хз.

— Хорошо, — сказала Билли, — тогда надо начать с начала: записать ее.

— Ладно, — согласился Говард Хю, — это даже лучше, что ничего нет, потому что уже похоже на правду. — И добавил:

— Я закажу продюсера и фотографа, и ты им споешь на двадцать пять часов, и снимешься на десять альбомов для пластинок.

— Только один вопрос можно?

— Хорошо, но не больше, потому что мы уже опаздываем.

— Почему на двадцать пять, а не на двадцать четыре: начинайте слушать каждую пластинку с утра, и вам на северном полюсе жизнь покажется бесконечной, ибо всегда будет начинаться:

— С начала.

— У меня уже другая программа в голове, — сказал Авиатор, ибо думал наоборот:

— Продолжать жизнь.

Они ушли на банкет по случаю их перелета в Америку через Северный Полюс, где президент — Герберт Гувер или Делано Рузвельт — они сразу не смогли точно определиться — должен поздравить их с результатом, для американских летчиков еще неповторимым.

И почти все — за исключением тех, кто вообще не знал, повода встречи, ибо богатые и знаменитые так часто справляют праздники друг у друга в поместьях и на виллах, что стараются не помнить их причину, ибо:

— Можно и перепутать — после третьей под жареную на гриле колбаску — что сегодня не день рождения Кэтрин Хепберн, а ей опять:

— Дали Оскар. — И более того, можно спросить, чтобы совсем уж не запутаться:

— Ты кто, Ава Гарднер или Кэтрин Хепберн? — и вплоть до драки, естественно, между ними.

Так это было до перелета через Северный Полюс, а после, когда сегодня узнают — если сегодня и узнают — что летели они вместе с Кетчем, а не один он прорвался сюда, то:

— Согласятся обе, но тоже не без этого, без того, чтобы обязательно набить друг дружке лицо.

Но все прошло на банкете благополучно, вплоть до того, что их никто их не поздравил. Сначала Кетч подумал, что здесь так принято, чтобы не портить остальным гостям настроения, ибо их самих поздравлять никто не собирался.

— Так-то логично, — сказал он Хью.

— Что плохо? — спросил Авиатор, облокотившись спиной с одной стороны и локтем с другой о барную стойку.

— Нас никто не приглашает танцевать.

— Мэй би сами кого-то зацепим?

— Как герои перелета мы не должны так поступать, — ответил Кетч.

— Так ты думаешь, что мы уже его сделали? — даже сам удивился Хз.

— В принципе, да, если я здесь.

— Ты прав, осталось только доказать, что это знают и остальные.

К ним подошел Руз.

— Выберете вон тех благородных леди, — указал он пальцем, но незаметно для других. Одна из них из королевского рода, — добавил он. И что удивительно:

— Не только Кетч, но Ху не мог точно сказать:

— Руз — уже президент, или еще только намечается со следующего года?

И они подошли к девушкам именно с этим вопросом:

— Что, простите? — спросила, даже не улыбнувшись одна из них, Ава Гарднер.

— Они шутят, — сказала вторая Кэтрин Хепберн.

— Зачем? — спросила Ава.

— Хотят познакомиться, чтобы пригласить на танец.

— Хотят потанцевать, чтобы познакомиться, и потом затащить в кровать?

— Если только у них есть кровати.

— Всё хочу спросить, — начал свой танец Кетч, — кто сегодня президент, и почему он не встретил меня, как первопроходца?

— Это уже два вопроса, а не один, — ответила леди.

— Почему?

— Гувер не хочет уходить.

— А Руз не хочет оставаться?

— Оставаться, ты сказал — никак не могу понять, есть ли хоть какая-то логика в нашем взаимопонимании.

— Это потому, что ты не знаешь моего имени, а я твоего.

Например, ты можешь угадать, — продолжала она, — я уже имею один Оскар, или пока еще нет?

— Так может спрашивать человек, только его не имеющий, — сказал Кетч, — но знает точно:

— Вот как раз сегодня и дадут, — закончила за него леди.

— Так бывает? — очень удивился парень.

— Ты думал, в честь кого этот банкет на двести хомо сапиенсов?

— В честь меня? Ты знала?

— Не знаю, кто ты такой, но этот банкет в честь меня.

— И эта честь начнется после чего? Ибо сейчас я ничего такого рукоплещущего не наблюдаю.

— Как только будет сделано официальное объявление.

— Хорошо, подождем, что это будет за объявление, ибо я думаю, что кто-то совершил перелет через северный полюс.

— Нет, потому что такого перелета не было, так как давно доказано, что и быть не может.

Но объявления, наконец, прозвучали, и как даже не мог высказать Кетч:

— Одно хуже другого, — ибо первое он еще кое-как понял, но второе, вообще ни в зуб ногой. Ибо это было, да, сообщение о фантастическом перелете через Северный Полюс, но не его, а Авиатора, Говарда Ху. Второе, кажется, ей действительно, дали Оскар за лучшую роль в фильме:

— Ранняя слава.

И она так обрадовалась тому, что ей в общем-то и так обещали, за всё хорошее, а главное за то, что в ее детстве, точнее, еще раньше, много-много лет назад:

— Были французские и испанские короли, — что прямо на банкете потащила его в садовый лабиринт, где можно легко трахнуться, но:

— Также легко и заблудиться.

Правда, не вышло, так как там уже были другие руководители и костюмерши этого фильма с теми же намерениями.

— Пошли назад в зал ресторана, я видел там нишу.

— Ты не боишься трахаться в нише, ибо туда могут зайти? Я, честно говоря, даже буду рада, если это случится.

— Значит, я тоже, — ответил Кетч.

И всё прошло удачно, заходили, да, но только два раза, и оба раза только смеялись тоже радостно, их счастью, второй раз даже хлопали в ладоши.

— Ну, как? — спросил его Хю, — счастье приблизилось?

— Настолько, что я думаю остаться здесь.

— Надолго?

— Навсегда, — ответил беззаботно Кетч, думая что настолько уже заблудился, что.

Что никто его не слышит.

И естественно, ибо: не видит — значит и не слышит.

Но первое, что началось, а не должно бы — это началась драка между и между, а кем точно не понял не только первый, но и второй, а именно Хю сказал, что:

— Нам лучше уйти.

— Совсем?

— Нет, ибо сразу здесь уходить никогда не принято, а перейдем на другую сторону зала, и сядем незаметно за барную стойку.

Они сели, но Кетч всё равно незаметно обернулся. Дрались двое, а Кэтрин Хепберн, с которой он от волнения даже забыл:

— Был ли вообще, или только так, приглашал поговорить по душам в ниже огромного зала.

Ибо не мог поверить даже самому себе, что вот так, можно сказать, при всех трахнул два-три раза совершенно незнакомую девушку:

— При всех. — А с другой стороны, уже никто не скажет, что в Америке я не был.

Чего-то не хватает в моей мысли, — решил он и добавил:

— Пропала.

— Она на сцене.

— Вот ду ю сей?

— Да, — сказал парень с другой стороны колонны, поддерживающей небо свод этого кабака, чтобы не рухнул до начала новостройки, — вручать Оскар ей будут прямо здесь.

— Серьезно? Так бывает? — обернулся он к Говарду. Но место рядом никто уже занимал.

— Так, конечно, не бывает за просто так, но я выкупил это право у Голливуда.

— Простите, я не понял: какое именно право?

— Право первой ночи.

— У Кэ-Хо?

— Да, я купил её на сегодня.

— За э-э, за сколько? — только и нашелся, что уточнить Кетч.

— Недорого, всего за миллион долларов.

— И у вас деньги сейчас с собой, или вы уже расплатились?

— Половина с собой, а половина это уже моя на сегодня Кэти Хэби.

— Простите, я, наверное, еще не сказал вам, что у меня юбилей?

— Ты хочешь, чтобы я отдал ее тебе на сегодня? — спросил мужик.

— Неужели вы имеете над ней такую власть, что можете даже торговать ей в розницу?

— Ты думаешь, почему она тебе дала всё, что ты попросил и даже больше.

— Где, на улице в цветнике лабиринта?

— Нет, нет, ты не запутаешь меня. Это было в нише главного зала.

— Хорошо, кое-что вы, действительно, знаете, поэтому я спрошу просто для интереса: сколько?

— Хороший вопрос, и главное задан вовремя, ибо.

— Ибо мы улетаем сразу после вручения ей Оскара.

— Втроем? — только и нашелся что спросил Кетч.

Далее, обратный перелет?

— Послушай, парень, — сказал мужчина с другой стороны колонны, — хочешь со мной?

— Что, простите? Выпить? У меня, вроде, кончились деньги в валюте страны этого мира, а Говард Ху — Авиатор пошел вручал ей Оскар.

— Это вряд ли, ибо я — если ты, разумеется, этого хочешь, сам вручу ей Оскара.

— Нет, не надо портить всю обедню.

— Хорошо сказано, но. Но я всё-таки ее испорчу.

Парень встал, а Кетч от неожиданности его — нет, не предложения, а:

— Мужик встал с двумя фужерами, протянул один уже со стороны колонны, которая была обращена в зал, — а именно потому, что он на самом деле пошел к сцене:

— Тоже выпил свой бокал.

Распорядитель по вручению Оскаров в неординарной обстановке некоторых личных владений уже улыбнувшийся Говарду, вдруг приостановил движение своей рождественской улыбки — в том смысле, что не натренировал ее неустанными попытками быть членом любых комиссий по вручению и, наоборот:

— Нет, — а имел, как Ван Гог способность к понимаю весчей от:

— Бога.

И повернулся прямо лицом к лицу к уже поднимавшему по ступенькам:

— Добро пожаловать, мистер Фью-Черс, как говорят:

— Наше будущее.

И этот Фью-Черс вручил Кетрин Хепберн Оскара.

Впрочем, эта беспрецедентная раскованная непринужденность только подтвердила Кетчу:

— Мы точно в Америке, — где если надо, то это можно сделать даже при всех в нише ресторана — их храма борьбы с усталостью и всем остальным банно-прачечным комплексом.

Можно даже сказать просто по-американски:

— С комплексами трудовой неполноценности.

— Вы хотите взять меня с собой? — спросил Кетч, когда процедура вручения Оскара была закончена, и Фью привел ее с собой к стойке бара, где все еще сидел очень удивленный, если не сказать больше:

— Изумленный Кетч, — ибо:

— Как он мог отбить Кэтрин даже у предполагаемого на завтра президента Руз?

— Где вы берете деньги? — спросил Кетч, так и оставшись сидеть за колонной, как за занавесом, и более того:

— Дама даже его не узнала, — а была всецело увлечена Фью-Черсом, который, как выяснилось, обещал ей дать еще миллион, если.

— Если она покатается с ним на самолете, — и вот теперь ясно — понял Кетч — зачем нужен я.

И Кетчер, неожиданно даже для самого себя, высказал — как он выразился:

— Разумную мысль:

— Я тоже хочу миллион.

— В какой валюте мира вы предпочитаете получить свой гонорар? — спросил Фью. И Кэтрин тоже улыбнулась ему. Но, как показалось летчику: не узнала.

Или — почему-то прошла мысль:

— Узнала до неузнаваемости.

Притворяется, стерва.

Глава 9

Говард ни в коем случае не хотел давать самолет.

— Ты хочешь лететь со мной?

— На своем самолете я всегда летаю сам с собой. Более того, без меня вы не переберетесь на другую сторону.

— Боюсь мы и вместе не сможем взять эту бездну, — ответил Кетч.

— Сможете, — сказал подходя с двумя фужерами Фью.

— Вы уверены? — удивился Говард.

— Да, если вместе с вами полечу я.

— Мы летим на другую сторону Земли, мистер э-э Фью-Черс, — сказал с улыбкой Говард.

— Я и есть Другая Земля, — ответил Эф.

— Этого не может быть.

— Почему?

— Ну, вот так надо, на те, пожалуйста, тут как тут: я есмь!

— С другой стороны, — сказал Кетч, — чему тут удивляться, ибо так и должно быть:

— Хочется — значит так и надо.

— Ты так думаешь? — удивился Говард.

— Да, думаю, надо лететь на планере.

— В Америке мистика есть, — ответил Говард, — но не до степени перелета через Северный Полюс на планере.

— Значит полетим на твоем самолете?

— Да, это будет испытанием Геркулеса.

Удивительно, но Рузвельт захотел лететь с ними. Он подошел к стойке бара с бутылкой Вдовы из Франции, и предложил выпить:

— За всех!

— Чтобы все были, как Некоторые? — без улыбки спросил его Фью-Черс.

— Зачем приводить сравнения, мистер, если они у каждого в голове? — сказал Руз.

— Вы имеете в виду одинаковые?

— Нет, наоборот: у каждого свои. Более того, я добавлю миллион долларов за перелет по России.

— Вы считаете, что за перелет по Америке заплатил я?

— Ну, если мы в Америке, и если вы предложили первый, то это логично, не правда ли?

— Да, — ответил Фью, — что естественно, то не так уж и позорно.

— Такое количество людей, действительно можно переправить только на моем Геркулесе, — сказал Говард Хю.

Нет! Это только показалось Кетчеру по псевдониму Владимир — если не считать наоборот наоборот — но.

Но сказал эти последние слова не Говард Хю, а девушка за его спиной.

— Ава Гарднер? — с глупой улыбкой спросил Владимир, что по иронии — случаю судьбы ему достается не часть пиццы, а вся — как показал Остап Бендер — штуковина, которую можно удержать только:

— Двумя руками. — Вот из ит?

Сам не понимаю пока.

И взял эту Аву, как свою воскресшую собаку, именно двумя руками, и понес, понес:

— Куда? — крикнул ему вслед Говард. — Мы полетим вместе, а в самолете еще мало кто трахался первый раз в жизни!

Но Кетч не понял, а тащил и тащил ее дальше и дальше, вниз по лестнице, потом наверх, и оказался опять в зеленой галерее — лабиринте, где так заблудился, что забыл, почему так очумел от нее, и только сказал вдохновенно:

— Я пьян от запаха цветов!

— Ты не преувеличиваешь, легионер? — спросил леди.

И хотел, естественно, овладеть ей немедленно, как в кино:

— Я тебя очень хочу!

— И я не меньше, — поэтому давай, но только с одним условием: не торопиться.

— Вот из ит?

— Сейчас начнем, а в самолете кончим.

Владимир отстранился от нее, но только на время, чтобы произнести:

— Вы не то, что я думал, но теперь это уже не имеет значения.

Тем не менее было:

— Всё до конца, — так как леди сказала:

— Я уже летаю, — а честно, так-то не очень верила, что ты настоящий летчик.

— Так можно и всю Америку с собой захватить на новый континент, — пошутил бармен, когда все собрались за стойкой.

И, о, чудо! Это был тот же бармен, который молчал всё время до этого, а теперь вдруг заговорил, а Владимир прозрел:

— Это капитан Буров.

Он осмотрелся, и ахнул:

— Нет, рядом никого похожего на Змея Горыныча не было, но лицо девушки в прошлом, в недавнем прошлом — всего полчаса назад — приобрело очертания, даже не очертания, а взгляд, только взгляд, кого бы вы думали:

— Кали!

— Нет, нет, нет, — это была Ава Гарднер.

И он боялся только одного:

— Спросить: сколько лет прошло с тех пор, как покинул Россию.

Ибо:

— Что значит, покинул, кто это видел?

— Я думал это было только вчера.

Кетч думал, что полет начнется через два –три дня, может быть, завтра, но его разбудили ночью:

— Вылет!

Почему-то он думал, в самолете будет только Говард, а то и придет только проводить, так как хочет оставить себе одному и Кэтрин Хопберн, и Аву Гарднер.

Но самолет по сравнению с этим был набит людьми, как икрой в новогодней банке.

Кетч настолько расстроился, что не стал их считать, а сразу прошел к рулевому управлению.

Он вспомнил, что не очень помнит:

— Летит ли вместе с ним Говард, так как на соседнем кресле штурмана и по совместительству второго пилота никого не было.

Скорее всего обиделся, что хотел себе захапать и Аву Гарднер, так как Кэтрин Хепберн купил — и значит — не на один день Фью.

Владимир — Кетч — мрачно смотрел в лобовое стекло, и вряд ли хоть что-нибудь видел дальше. Он надеялся, что Северный Полюс его затормозит, и они грохнутся на какую-нибудь льдину. Но уже показалось Северное Сияние, а тишина, как будто здесь никто никогда не заблуждался. Даже криков из древних времен о помощи не было слышно.

Он попытался посчитать, сколько человек здесь заблудилось. На первом самолете их было, сколько?

— Пит, Майер, и кто-то из шекспироведов.

Еще? Нет, кажется, всё.

— На втором?

Никого не помню.

На третьем? Неизвестно, был ли третий.

— А! На третьем мы летим, и будем надеяться, еще смогу пересчитать не только людей, но и собак — если они взяли с собой этих человекообразных посланцев нашего утешения:

— До и после работы.

Ему показалось, что где-то сбоку, слева блеснуло:

— Небо в Алмазах! — что он чуть и не крикнул, но протерев глаза решил: показалось.

— Не надо было протирать! — засмеялся кто-то сзади, но так как видеть никого не хотелось, то Владимир брякнул, не поворачиваясь:

— Сядьте, пожалуйста, на место.

— Почему?

— Иначе самолет укачивает не в ту сторону.

— Вы не против, если я сяду на место второго пилота?

— Только если вы имеете на это право.

И тело так плюхнулось на сиденье рядом, что самолет лег на правое крыло, и начал зигзаг удачи.

— Вы думаете именно так? — спросил Фью, ибо это был именно он.

— Да, ибо выйти из вашего правого уклона теперь нам может помочь только госпожа.

— Кто такая, я ее знаю? — спросил Эф.

— Может быть, а скорее всего, вам известно другое ее имя.

— А именно?

— Ограбление.

— Именно ограбление? –переспросил Фью.

— В данном случае это угон самолета.

— Хорошо, но думаю ваше открытие ничего не меняет.

— Меняет.

— Что?

— Я хотел сделать кругосветный перелет, чтобы, значит, не только туда, но и обратно. Но.

— Но?

— Теперь нас арестуют, как угонщиков, ибо даже если Говард летит с нами — уверен: не по своей воле. А значит, сдаст нас полиции в первом же аэропорту, где мы сядем.

— С такой логикой вам бы работать премьер-министром, — хохотнул Фью.

— Еще не родился тот Эм-пиратор, кто взял бы меня на эту должность.

— Эм? Почему не Ам?

— Ам? Никогда ничего подобного не слышал. Эм — значит:

— Ай эм — Я имею.

— Считай, что это наш с тобой пароль, мистер Кетч.

— Зачем?

— На случай, если не узнаю тебе при встрече: так и скажешь:

— Ай Эм — я имею.

— Что, не понял, имею?

— Имею честь его знать.

— Простите, сэр, но кажется вы втягиваете меня в операцию по ограблению какого-то банка.

— Ты так решил?

— Да, ибо грабители банков так и пишут: Ай Эм — иду на Вы его сверхсекретных замков.

— Фантастика, если бы я тебя не уважал раньше, еще когда в виде Кометы шел на Землю из Млечного Пути — грохнул бы, честно.

— Почему?

— И знаешь почему? Для простого смертного ты слишком много знаешь.

— Спасибо на добром слове.

— Не благодари, это еще может произойти, если ты не посадишь самолет.

— Куда он денется.

— Я имею в виду, мистер, что есть одна, но мелочь.

— Да? Я вас слушаю.

— Надо забрать на льдине кой-кого.

— Именно кой-кого? Простите, что вы: вот ду ю сей?!

— Да.

— Да, но. Вы не понимаете, что если мы чудом сядем, то взлететь такой самолет уже никогда не сможет.

— В этом нет проблемы, ибо я купил этот самолет именно и только до — Северного Полюса.

— Но второй раз он уже не взлетит никогда!

— Говард Ху кроме оплаты транзита получит страховку, так что не будет иметь к тебе никаких претензий.

Далее, взлетают на старом самолете, который замерз во льдах три года назад.

Кетч кружил, кружил — никого. В том смысле, что одни только торосы, и без посадочных площадок. Наконец, Говард, постучал его по плечу:

— Разрешите прикурить?

— Извините.

— Что?

— Не курю пока что.

— Почему?

— Не запасся табаком в Америке. И кстати, почему ты не сел за руль?

— Так ты ничего не помнишь, что ли?

— Помню всё, но ничего такого.

— Тогда бесполезно тебе что-либо объяснять.

— Хорошо, я тебя понял: садись, сажай свой Геркулес прямо на торосы, я ничего приличного не нашел. — И встал.

Но именно в этот момент увидел, как увидел призрака:

— Людей на льдине, машущих шкурами.

Он даже не сказал ничего Говарду, и не только потому, что был на него обижен неизвестно на что, но и сомневался, что видел людей внизу.

Он даже подумал, когда сел в салоне, но не у окна, а рядом с кем-то, где было свободное место, что это все-таки:

— Была желанная галлюцинация, — а скорее всего, вообще ничего не видел.

С другой стороны, зачем-то же отдал руль Говарду — неизвестно.

— Вы уверены, что взлетим? — спросила девушка рядом, но через место, так как здесь было с каждой стороны не по два, а по три кресла, так сказать:

— Для папы, мама и неизвестно от кого рожденного хомо сапиенса.

— А мы-то кто?

— Что, простите?

— Я спросил русским, кажется, языком: у вас, — он положил палец ей на плечо рядом с малозаметной грудью, — были когда-нибудь дети?

— Есть, оф кос-нешно.

— Когда?

— В будущем, ибо знаешь, что? — и прошептала ему на ухо. Прошептала то, что осознать он сразу не смог, и:

— Задумался, — посмотрев не вниз, как она думала, а, наоборот, вверх, спрашивая немым вопросом:

— Дак не знал, что ли? — И добавила:

— Проверять надо.

— Пожалуйста, я готов.

— Не здесь же?