Поэтическая летопись души
Стихотворчество сегодня не в моде. Правда, востребованы саркастические рифмованные отклики на злобу дня — своего рода памфлеты или даже просто анекдоты в стихах, в стиле Быкова или Емелина. Не совсем потерян интерес и к экспериментам с поэтической формой, хотя, казалось бы, после изощрённого экспериментаторства прошедшего века — что уж нового можно изобрести?.. Но всё меньше тех, кто решается по старомодному «излить душу», рассказать о себе самом, своих мыслях и чувствах, о своём восприятии вечного и мимолётного.
Постмодернистская ирония, кажется, разъела эту самую простую мотивацию творчества — «поделиться заветным»; разрушила первичную форму авторского самосвидетельства «ego eimi» — «я есмь», где «я» — не абстрактная интеллектуальная единица, а реальный человек, проживающий свою жизнь в системе земных (исторических, географических, социальных, семейных, возрастных…) координат и связей. Поэтому опыт Андрея Саенко, представляющего на суд читателей своего рода поэтический дневник повседневности, видится и примечательным, и в чём-то дерзновенным.
Нам довелось познакомиться с автором сборника в отроческие годы, на самом излёте советской эпохи; нашей дружбе — три десятилетия. Уже тогда Андрей имел определённое поэтическое «портфолио», пробовал себя и в музыке. В дальнейшем, получив юридическое образование и став признанным специалистом в области права, он не забыл о художественном творчестве — всегда сторонясь, впрочем, вхождения в сферу профессиональной, или околопрофессиональной, литературной/музыкальной работы, не примыкая к группам, течениям или «тусовкам».
Благодаря этому Андрею Саенко удалось сохранить в своих текстах (а он выступает и как публицист) некую «досуговую», эссеистическую интонацию; избежать натужности и выспренности. Иногда, впрочем, у него заметен пафос, кажущийся несколько декларативным, «не до конца прожитым». Такова особенность ментального и духовного мира нашего поколения, «застигнутого сумерками» (М. Павич), попавшего в зазор между мирами и так и не выработавшего адекватный собственный язык для разговора о Высоком.
Лучшие стихотворные зарисовки Андрея Саенко — это именно поэтические эссе, не чуждые здоровой и трезвой самоиронии, не претендующие на презентацию окончательной истины или на некий императивный драматизм: «Желаю созидать с собой в ладу, / Другим шуметь и споря не мешая». Впрочем, рефлексия автора по поводу собственного творчества двойственна. В одном стихотворении соединяются и смиренное признание, что «моим стихам… нет места на Великой книжной полке» и страстное желание «просто поделиться этим чудом, / В котором от меня совсем немного».
Андрей Саенко чувствует свою причастность к мистериальной «алхимии стихов» и к древнему таинству Слова, которое способно воскрешать, возвращать из бездны отчаяния: «Когда вы решите, что это — конец!, и отчаяние / подскажет, что нечего делать, а только тонуть, / тоните в Словах, в их смыслах и в их звучании, / и путь ко дну превратится в обратный путь». Одно из самых исповедальных стихотворений сборника не без иронии озаглавлено «Болтун». А речь в нём идёт об очень серьёзном — об онтологической, бытийственной роли Слова: «В словах родился и живу я, / И сила в них, и западня: / Я говорю — я существую, / Не говорю — и нет меня».
В сегодняшнем мире словесный поток замутнён, искажён информационным шумом, избыточностью и необязательностью сообщаемого: «Боже мой, как много лишних букв, / Лишних рифм, сравнений, оборотов…». В силовом поле «Всемирной паутины» обесцениваются любые истины: «…Безликий пост в безликом интернете, / Где даже чудеса — и те мельчают…». Андрей Саенко не рядится в тогу мудреца или в милоть пророка и не предлагает универсального рецепта спасения; его собственная стратегия заключается в верности простым и вечным основаниям бытия: «Родина, Свет, Россия, Господь, История, / Мама, Семья, Ребёнок, Родные, Дом».
Семья занимает ключевое место в системе ценностей автора сборника. Семейная тема разрабатывается им в нескольких регистрах, на разных уровнях. Это и глубоко личностно окрашенные строки, передающие отцовское любование сыном или искреннее уважение к родителям жены (стихотворения «Максиму», «Золотая свадьба»). И дневник-хроника совместных географических «открытий», впечатлений полученных в ходе семейных путешествий. И философические наблюдения о совместном бытии мужчин и женщин в нашем мире: «Женщина сродни секундной стрелке, / А мужчина — стрелке часовой…».
Кстати, процитированное стихотворение («Стрелки») открывает ещё один значимый аспект поэтических опытов Андрея Саенко. Это — рефлексия по поводу феноменальной природы времени — природы, в которой переплетены объективное и субъективное начала. Продолжая характерную для русской поэтической школы традицию, автор во многих стихотворениях обращается к сезонным явлениям природы — в основном на стыке зимы и весны — «прочитывая» их как метафоры явлений социальных и психологических. «Поколенческие» размышления (стихотворения «90-е», «Вот идёт паренёк, для которого я уже старый…») и подступы к осмыслению истории соседствуют в сборнике с самоанализом, повод для которого — собственные дни рождения (уже само возрастание числового значения каждой новой даты способно породить немало дум, не правда ли?).
…Можно назвать ещё немало тем и сюжетов, которые осваивает Андрей Саенко. (Кстати, его профессиональная деятельность юриста получила минимальную поэтическую разработку — лишь в «Зарисовках с натуры из АСгМ». Наверное, есть тому причины…). Отметим главное: в эпоху, когда поэзия маргинализируется, культурологически важной миссией становится поддержание духовной эстафеты творчества. Не менее значимо и сохранение в «великом и пространном» современном информационном море нравственных ориентиров — маяков, помогающих удержать курс в своём жизненном плавании. Пожелаем Андрею Саенко вдохновения и стойкости, чтобы нести и передать далее дерзновенно подхваченную им эстафету, и зоркости взгляда, чтобы всегда различать луч путеводного света.
Сергей Антоненко,
культуролог, религиовед,
главный редактор журнала
«Наука и Религия»
Вместо эпиграфа
Когда не боишься работы
И гонишь постылое «ляг!»,
Родятся различные всходы
На самых различных полях.
Читаю анонс к своим виршам:
«Юрист, публицист, музыкант…» —
И нос поднимается выше,
И губки сплетаются в бант.
Не вырубить!
Алхимия
Я буквы в слоги соберу,
Я слоги выстрою словами,
Не чтобы заблистать меж вами
Или прославиться в миру.
Из этих слов я возведу
Стиха классического строфы,
В самоповторах катастрофы
Рифмуя радость и беду.
Вот так в алхимии стихов
Переставляю как пятнашки
Я букв потёртые костяшки
Из самой глубины веков.
Бесплоден поиск новизны,
Но превращение поэта
Овладевает мной при этом
Сильнее комплекса вины.
16 мая 2018 года
«Уже не важно, штиль или штормит —
в Крыму теперь всегда открыты двери,
достроен мост! — вовсю горланят СМИ, —
Владимир Путин сам его проверил!»
А я спешу о том поведать вам,
что тоже важно, в некотором плане:
вчера подняли купола на храм
святой Анастасии в Тёплом Стане.
Вот сваями уходит мост на дно.
Вот купола взмывают в неба сини.
И нам не очевидна связь меж ними,
поскольку это, в сущности, одно.
9 января 2018 года
Не стоит ожидать, что лёгким будет год,
Вошедший понедельником в веселье:
В нём день начала офисных работ
В кровавое случился воскресенье,
А как хотелось всё наоборот!
Сочи-Адлер
Сочи — Адлер… одно из двух.
Море в небе. Небо до плеч.
Шум прибоя укутал слух
В этом месте недолгих встреч.
В слове Сочи советский дух.
В слове Адлер немецкий вкус.
Шум прибоя укутал слух
В этом месте непрочных уз.
Осень здесь уходит зимой,
И весна приходит зимой.
В рюкзаке — самолёт домой.
Я твоя. Ты моя. Я твой.
Сон мой в пальцах песком, что сух,
Не течёт ли, тело обрёл?
Сочи — Адлер. Одно из двух.
Нечет, чёт ли? Решка ль, орёл?
О-
чи
Ка-
мер.
Со-
чи.
Ад-
лер.
Аэропорты
А я люблю аэропорты!
Люблю встречать и провожать,
И обниматься по прилёту,
И, провожая, руку жать,
И видеть, как другие рядом,
Касаний значимости вняв,
Впиваются голодным взглядом,
Как я в тебя, как ты в меня,
Как, скрытым чувствам потакая,
Спешит к груди прижать рука,
И в ней энергия такая,
Что с лишком хватит на века
На все на свете самолёты,
На ждать, встречать и провожать,
Чтоб, расставаясь, руку жать
И обниматься по прилёту.
Внуки Дон Кихота
Каждым утром одеваясь на работу
В брюки, галстук и ботинки с пиджаком,
Я родство приобретаю с Дон Кихотом,
С этим бедным сумасшедшим стариком.
Но отнюдь не потому, что мчусь куда-то
И со злом вселенским на расправу скор,
Просто древние чудовищные латы
Не особо изменились с давних пор.
Не спасёт, а загубит моё здоровье
Эта глупая одежда, господа!
И сквозит через костюм средневековье,
И растёт на подбородке борода.
Будильник
Мне раньше казалось, что это такое проклятие:
Способность страны сохраняться
в реформе любой,
Топить в безразличье
попытки людей поменять её,
В итоге всегда оставаясь всё той же собой.
Сдавая колоду, метало, смеясь, мироздание
Шестёрки и джокеры — громких имён ассорти,
От высших слоёв,
на Сенатской призвавших к восстанию,
До тёмного низа, сметавшего всё на пути.
Но как далеко не сумели б зайти реформаторы,
Насколько б надёжным и верным
ни виделся крен,
Смягчали удары гигантские амортизаторы,
И лесом густым колосился забористый хрен.
Меня тяготило, что топчемся вечно на месте, но
Мы словно будильник,
всегда заведённый на семь,
А сила страны —
в неспособности быть неестественной,
Хоть эта естественность, может, мила и не всем.
Сценка в грузинском ресторане
A bottle of white, a bottle of red,
Perhaps a bottle of rose instead
Billy Joel, «Scenes from an Italian Restaurant»
(Бутылка белого, бутылка красного,
А возможно бутылка розового вместо них
Билли Джоэл, «Сценки в итальянском ресторане»)
— Всё хорошо?
— Всё просто супер!
— Здоровы все?
— Да слава богу!
— Ты на машине?
— Что ты! Uber!
— Тогда накатим понемногу! Ты любишь красное, всё то же?
— А ты как прежде «Цинандали»?
— Пожалуй, розовое может быть с двух сторон одной медали.
— Всё шутишь… как твои, скажи хоть? Я ничего о них не знаю…
— За красоту — любая прихоть! Малышка в Подмосковье с мая, жена всё там же, деньги те же, но туфли каждый раз дороже, припадки ревности всё реже, хотя и страсти, в общем, тоже.
— А сам?
— А сам ещё стабильней! Брутальным мачо стал, сердитым. Ты посмотри на мой мобильный — не зря же я плачу кредиты.
— А песни? А стихи?
— Пустое… Ну, иногда за горло схватит тоска: зачем я? кто я? что я? И до утра лежу в кровати в своём быту полумогильном, который сам себе построил… Ты посмотрела на мобильный? Ты знаешь, сколько он мне стоил?!
— Опять ты шутишь… Я серьёзно. Я тоже часто вспоминаю и ту Москву, и эти звёзды, и всю студенческую стаю, и ты мне ничего не должен, и я с тобою откровенна…
— Я и сейчас всё тот же он же! И ты всё та, игла мне в вену! Ну что нам годы, что нам семьи, что перст судьбы благословенной! Смогли же в это воскресенье найти секунду во Вселенной! Мы можем, мы ещё способны… Официант, вина ещё!
— Буянить хватит… неудобно. Проси, пожалуй, лучше счёт. И мы его располовиним, не возражай и не шуми… ведь ты настолько же повинен, насколько я, насколько мы. Но все мы также невиновны, и где-то глубоко внутри мы всё ещё свежи и новы, ты просто глубже посмотри. А что кругом одна засада… плесни-ка мне ещё глоток.
— Да я опять шутил… Не надо… Возьми салфетку… Дать паток?
— Вино нам рано… лучше б соку. Прости, я больше не реву.
И поцелуй невинный в щёку
Поставил точку в рандеву.
Injoy the Silence
В ушах пульсировал хитом
Бессмертный коллектив британцев,
В который раз запев о том,
Как сладко тишине отдаться,
И наслаждаться тишиной,
Не причиняя боль словами,
И я не знал, что смерть войной
Пришла за нами и за вами.
Прорвали воздух голоса
Гражданской мёртвой обороны,
И поднимались в небеса
Густыми тучами вороны,
И гулко рушился уют.
Впервые стадом стала паства:
Метались люди там и тут,
Забыв про деньги и богатства.
Как целлофановый пакет,
Попавший в жар огня мартена,
Ужались в точку сотни лет,
И канули в пучину тлена.
А я, далёк от суеты,
Был погружён в другие звуки,
И были небеса чисты,
И в мире не было разлуки.
Ни о развязанной войне,
Ни о конце всего не зная,
Я был на звуковой волне,
Когда пришла волна взрывная.
И этот мрак, и этот свет,
Всё словно замерло и встало,
Но жизнь не прекратилась, нет,
А просто навсегда устала.
Здесь, в этой точке — каждый сам
Отныне без конца и края.
Земля подвластна небесам,
Хоть нет ни ада и ни рая.
И навсегда в моих ушах
По кругу фразою одною
Покой, в себя вобравший страх,
И наслажденье тишиною.
Стрелки
Женщина отпущенные сроки
Мельтешит во всяких мелочах,
Обивает суеты пороги,
Охраняя пламя и очаг.
Не беда, что результат непрочен,
Не беда, что круг не разомкнуть,
Женщина как будто между прочим
Преодолевает этот путь.
Нам, любимцам вековых отметин,
Мирный быт подчас внушает страх;
Женский труд не всякий раз заметен:
Съеден суп и снова пыль в углах,
На столе посуда башни строит,
Стирки ждёт постельное бельё…
Но хозяйку это не расстроит
И чело не омрачит её.
То ли дело творчество мужское!
Если мастерить, то на века,
Даже если самое простое,
Даже если замок из песка,
А уж если это табуретка,
Двери, стены, пол и потолок…
Редко мы работаем, но метко,
И высвобождаем время впрок.
В суете, как не в своей тарелке,
Бесплатный фрагмент закончился.
Купите книгу, чтобы продолжить чтение.