Бесплатный фрагмент - Не оставляй ворожеи в живых

НЕ ОСТАВЛЯЙ ВОРОЖЕИ В ЖИВЫХ
*
Поэма об инквизиторе и ведьме

I. Вплетение

Position Music — Eta Carinae Hybrid

Безмерным потоком, искрящимся светом

Всё льется аврора по звездному небу.

Миры разделяет своими лучами,

Струится сияньем неведомых далей.

Снег вихрем совьется, клубится, несется,

Не знает он мира под ласковым солнцем.

Снежинок кристаллы в неистовом танце

Во власти метели безумно кружатся.

Затянется кружевом снежным земля.

Алмазными льдами дороги укрыты,

Сиянья лицо в них нефритом отлито.

В нем севера лик, в нем безлюдные дали,

В нем холод и мрак, ночной сказки печали.

При свете сиянья, что в тьмы завихреньях

Плетет кружева холодов и забвенья,

Бредет она в старой изорванной шали.

По снежным коврам — босыми ногами.

Стой, стой, стой! —

зеленые духи с ветрами кричат.

стой, стой, стой! —

там нет ничего, лишь дорога назад.

Бей, бей, бей! —

В бой просится бубен в дрожащей руке.

Пой, пой, пой! —

Прошепчет аврора в ее голове.

Стой, бей! Стой, бей! Пой!

И клубами дыма пространство взорвется —

То ведьма кричит, воспевая гимн солнцу.

По снегу, по льдам, ветер бьет с силой в спину —

Бежит, руки в стороны резко раскинув.

По бубну стучит ледяными руками —

Надорвана — песнь его рвется за грани

Авроровых кружев, что мир окружили,

Сетей, что поймали, опутав — сдавили.

Врезается в кружево яркая сила —

Сильна, горяча, растеклась, растворилась.

В смятении духи летают за ветром,

Сгорает нить тьмы, посыпая снег пеплом.

А кружево вьется, той силой облито,

Впитав ее, цвета лишилось нефрита.

Тот радужный блеск подбирался все выше,

Где пальцы Авроры лучи плетут, ближе

Поднимутся, ну же,

отдернет ли пальцы она?

II. Столкновение

Position Music — Man At Arms

Темные тени на стенах танцуют,

Свет от свечи в окнах блики рисует.

Плачет огонь, поливая стол воском,

Он — за столом изучает доносы.

Там, за чернилами, полными крови,

Казнь несвершенная, пытки да боли,

Жалобы, страсти, интриги, растленья,

Нет только ведьмы — нет только сожженья.

Вот она, вот же!

Вот она, пляшет!

Бубен в руке

Колдовством ее свяжет.

Волосы пламенем адским взлетают,

Вот она, там, где лед севера тает.

Вот она, тонкие пальцы у неба

Вяжут, плетут заклинанье рассвета.

Юбка изодрана — с ветром играет.

Вот она, в поле не ходит — летает.

Вот эти ягоды в кудрях сверкают,

Снежинок кристаллы на коже растают.

Вот она, дьявольски жесты, движенья,

А все слова — цепи Cатаны звенья —

Нет!

Он предчувствует силу вторженья,

Волю ломающего искушенья.

Сгори!

Бьет по столу, опрокинув все свечи,

Ходит по комнате, чувствуя встречу.

Умри!

В горе смятенья, тревоги и злости

Руки ломает, звенят его кости.

Не жить!

Ведьму убить, сжечь червивое сердце,

Что продало дьяволу все свои песни.

Искра в священном огне потухает —

Ведьма горит, колдовство не сгорает!

Он яростно с полок книги срывает,

Сотни страниц надрывает, бросает!

Ведьма бежит, напевая гимн солнцу,

Песнь ее громко над городом льется.

Он поджигает вторую страницу —

Ведьма бежит, зажигая зарницу.

Ведьма несется, с крыльями ветра

бубен ее отбивает ритм света.

Он темный плащ на себя надевает,

тень капюшона обличье скрывает.

Туча над городом низко нависла —

Ведьма смеется, с ветром присвистнув,

Он по ступеням поспешно сбегает —

Черная ткань, словно крылья, взлетает.

Она выбегает на площади камень.

По венам ручьями струится тот пламень,

Что искрами рвется из глаз и из пальцев —

Он смотрит с порога, не зная, что дальше..

Уйди!

она встала, его замечая.

горит огонек в волосах, потухает.

Умри!

с интересом глядит, изучая,

ребенок, что вырвался за свои грани.

Сгори!

III. Опьянение

Nox Arcana — White Woodlands

Он глядит во тьму,

Книги все закрыты.

Ночи так бессонны,

Он — словно убитый.

Веки не сомкнуть

В крепких сна оковах.

Он не улыбнется

И не молвит слова.

Мягче, мягче лунный

Луч в окно ворвался.

он клянет, безумный,

силу ее танца.

Черно-красный бархат

Ни черты не выдаст.

Отворяет двери

С ветра свистом. Выдох.

Стук шагов поспешных,

Свет свечи в бойницах.

Он спешит к той грешной,

Что ночами снится.

А движенья нервны —

Знает, что в подвалах

К темным стенам шею

Цепи приковали.

Серебристый луч

К ней нашел дорогу.

От стен черных туч

Вся она продрогла.

В красных волосах —

Ни одной искринки.

Ведьм не мучит страх,

Но на цепи — льдинки.

Скрип петель — то дверь

Взвыла, отворившись.

Он вошел, как зверь —

От света укрывшись.

Он глядит в глаза

В страхе прикоснуться.

Вдох глубокий, два —

Чтоб не задохнуться.

Он стоит, безмолвен.

Ведьма шевельнулась.

Сбросив сна оковы,

Наконец проснулась.

Капелькой хрустальной —

По щеке слезинка,

По губам же бродит

Дрожь и тень улыбки.

Ведьма улыбнулась,

инквизитор вздрогнул.

глазки загорелись

огоньком задорным.

пальцем шевельнула —

он нахмурил брови —

у него хрустальная

бабочка в ладонях.

оживет на крыльях

синяя пыльца —

бабочка вспорхнула,

села у лица.

бархат капюшона

сбросил крыльев взмах,

инквизитор нервно

дернулся. Она

головой кивнула — там, где дверь была —

сквозь полы темницы

роза проросла.

синеват и нежен

розы лепесток,

он сорвал небрежно

колдовской цветок.

ведьма задохнулась,

— ведьм не мучит страх —

Лишь немой укор

Встретил он в глазах.

Казни день назначен —

Быть сожженной ей —

В клетке ведьму тащит

Свора палачей.

Сквозь стальные прутья

Она вдаль глядит.

Улыбнулась, будто

Видела нефрит

Там авроры дальней, —

Колокол звонит.

В пламени священном

Ведьма та сгорит.

Инквизитор медлит —

На нем нет лица.

От толпы, от клетки

Отведет глаза.

Капелькой хрустальной

По щеке слезинка,

По губам же бродит

Дрожь и тень улыбки.

Ведьма улыбнулась —

с первым лучом света

Растворилась в мраке,

Улетела с ветром.

Растворилась в клетке

Облаком тумана,

Каплями авроры

В воздухе витала.

Струями сиянья

Сквозь прутья просочилась,

Синею пыльцой

На крыльях обратилась.

Шаг назад — и в крепость,

Инквизитор мрачен.

Под темным капюшоном

Бабочку он прячет.

Мотылек укрылся

в черных волосах.

Тень улыбки пляшет

у ведьмы на губах.

IV. Наваждение

Position Music — Age of Pride

По черному небу

Катится,

льется,

летит в колеснице луна.

По темным ступеням

быстро сбежит

и укроется

в тени она.

Шагами две стрелки

Полночь

На башне

Размеренно не отстучат.

По паркам, аллеям

Следом за ней

Он несется —

Дорогами в ад.

В глазах загорятся

Свечи-огни —

Огоньком

Обратится она.

От крика охрипнув,

Бросится слепо

В погоню

за искрами дня.

два шага, а дальше —

замер он,

в сердце сомненья

упало зерно.

где та дьяволица,

что проклинает людей

с демоном заодно?

Его огонёк золотистым коснулся лучом.

Чертовка! Колдунья!

Он сквозь туман

Пробирается

В ночи тиши.

Ее проклиная,

рвется во тьму,

что, наверно,

чертями кишит.

Глумится! Смеется!

Он ненавидящим

Взором

Нашел огонек.

Ее кровь прольется

В пыточной

Камере,

Плоть сожжена будет в срок!

Бежит инквизитор,

Чтобы поймать

и страданиям

Ведьму предать,

Что грязно — открыто! —

Дьявольское колдовство

Не боится создать.

Звездою мерцает

Между деревьев

Пред ним

Колдовской светлячок.

Полями, лесами,

Не уставая, бежит он,

Не зная дорог.

Прячься! Бойся! Стой!

V. Упоение

Position Music — Searching

Вслед за облаком тумана

Он бредет, забыв усталость,

Огонек нырнул за ветви,

Помня прутья страшной клетки.

Стой, стой, стой!

Он, за деревом укрывшись,

Темной тенью притворившись,

Наблюдает за мерцаньем,

Не спугнуть бы лишь касаньем!

Может, скрылась в колокольчик?

— тихий звон хрустально в ночи —

Раздается ближе, ближе,

Ласковее, мягче, слышишь?

Венчика едва коснулся —

светлячок в кусты метнулся.

Прячется он в листьях клена,

В ягодах, в траве зеленой.

Стой же, покажись!

Забредает в лес всё глубже,

Нет тропы назад, и нужен

света огонек. — Куда же

ты ведешь меня все дальше?

Убегает. — Силы ветра!

Скройте ведьму до рассвета!

Кроны дуба шепчут: «Тише!» —

огонек взметнется выше.

Словно пьян, безумен, сломан,

Силой ночи очарован,

Он глядит — в глазах же искры

Пляшут танцы между листьев.

— Что ты будешь делать дальше?

Проклянешь меня, как раньше?

Он клянется свистом ветра,

Что ему не нужно это.

Разожжет костер — и водят

Золотые хороводы

Огоньки перед глазами —

Задыхается он в пламени.

Светлячки бегут, кружатся

В вихре огненного танца —

Болью голова взорвется,

Он упал, не шелохнется.

— Засыпай! — она колдует.

Боль утихнет, сон наступит.

Мотылек из капюшона

На грудь сядет. Листьев шепот.

Над поляной зари реки,

Наконец раскроет веки —

Рядом с ним, с цепью на шее

Спит, свернувшись, ворожея.

VI. Приручение

Illuminate — Nachtmusik

Мягкий шаг по ковру снегов.

Тихий шепот звенит, как зов

За пределы мира, где нет беды,

За завесу цвета морской воды.

Тихо звякнет бубен в ее руке,

Кудри в снежной пыли, словно в песке.

Каждый шаг нотой — в тишину,

Каждый звук сияньем разгонит тьму.

Кружевами ползет оно,

Оплетает руки, зовет с собой.

Бубен слабо бьется, усталый бой

Умолкает. В небе горит звездой

Его песнь, что лишала покоя, сна,

беспокоя, кружила, сводила с ума,

Разрывала завесы между миров,

Расплетала косы ночных ветров.

В темноте и бархате этой ночи

В старой шали — идет она и пророчит

Себе судьбу, а в глазах не пламя —

Льдинки темного севера и сиянья.

Проснись.

Прохладные пальцы кожи коснутся —

Цепи на шее, звеня, разомкнутся.

С лица непослушную прядь убирая,

Он задержал ее в пальцах, играя.

Ненависть, словно туман, наваждение,

В мраке исчезла. Пришло удивление.

На ведьму, бродящую в царстве Морфея,

Он глядел так, будто перед ним — фея.

Спит безмятежно, клубочком свернувшись,

Он наклонился, случайно коснувшись

Бледной руки. Бубен шепчет в ней слово,

Вызвав колдунью из северной дремы.

Она глядит —

Он не дышит.

Она молчит —

Он не слышит.

Дрожащих пальцев прикосновенье,

Ведьма очнулась и дернула звенья —

Но цепи на шее не оказалось,

На коже горячей следов не осталось.

Но ведьма вздрогнет. Бушует и бьется

В ней море сомнений, печали и солнце

Авроры пустыню души освещает,

А ведьма дрожит, рвется в лес, умирает.

Прохладные пальцы ко лбу прикоснутся,

Он держит за руку, не дав ей вернуться

В мир северных пустошей, ночи и тени.

— Сиди, успокойся, смотри, уже день ведь..

Она задохнулась —

Он выпустил руку.

Она поднялась, а он

Всё сидит, будто

Рассвета лучи

его не достигают.

он темен, как тень,

он холоден, как камень.

Она повернула лицо его к солнцу,

Сбросив капюшон, теребят его волосы

Рассвета ветра. Мотылек вылетает

На свет, и в лучах синим пеплом сгорает.

Она не бежит, воспевая гимн солнцу,

раз он не прогнал, то она — остается.

ШАМАНСКИЕ ПЛЯСКИ
*
Tanz auf dem Vulkan

Скрипка

1

Осеннему вечеру вызов бросает

Смычка на струне

Игра.

Вечерние ветры пепел кидают

В скрипачки златые

Глаза.

Подставила солнцу

Закатному солнцу

Вишнёвые кудри — жар

Сейчас разольётся

По телу. Смеется

Она от неведомых чар.

А музыка льётся,

Кружится, несётся,

Сребрится, златится

И локоном вьётся

На небо взлетит, у луны отзовётся

И там разольётся

Рекой.

Она улыбнётся, себе улыбнётся

Смычок от струны оторвёт, и вернётся

Осеннему вечеру прежний

Покой.

2

Прощальный будет скрипки

Услышан зов.

Он тихо и свободно,

Немного старомодно

И, может быть, вольготно

Своей игрой будил

Сов.

Алеют небосводы, и речки тёмной воды

Горят кровавым цветом

Вин.

Пред ветрами сухими

Окраинной пустыни

Предстал лучей закатных

Сын.

Смычком струны коснётся

Улыбка не сорвётся

С холодных — губ.

И эхом разольётся

Взорвётся, понесётся

Вперёд — звук.

Шаманство

Играет ветер — нежны струны

Лучей рассвета тихой арфы,

Сверкает солнце перламутром

В прозрачном стеклышке росы.

Шаман выходит на опушку,

Бесшумно по земле ступая,

Ловя глазами искры света

И кончик теребя косы.

Любимец Хорса, братец ветра

Кружится в танце с алым светом,

Махнет рукою — станет пеплом

Всё то, что миру бог послал.

В огонь — босой. Не гасит пламя —

Лишь раскрывает в сердце знамя

Природы первозданных таинств

И продолжает ритуал.

Огня рябиновые слезы —

По коже тонкими струями.

Танцует яро, будь под пяткой

То ли костер, то ли вулкан.

Смеется, плачет, пляшет, скачет,

Летит, и падает, и начат

Уж новый день; Сварог же прячет

Глаза, попав в ночи капкан.

На миг он встанет, обернется —

Коса златая обовьется

Луны сребристою струной.

Мерцают очи, сердце бьется,

Горит костер и брезжит солнце

На дне горящею искрой.

Pasodoble

Алой кровью, диким пульсом

Сердце, вмиг сгорев,

Стучит.

Задохнуться, захлебнуться

В танце скором

нам грозит.

Скажи, ты любишь по весне,

Когда цветут дожди и травы,

Когда прольется ливнем капель

На наши города апрель,

Взглянуть на солнце, что лукаво

Темнит, скорее прячась в тень?

Скажи, ты любишь шепот мыслей

Услышать в ветре, что поет

О тайнах неба? Тихим свистом

Он в форточку к тебе войдет.

Ты любишь слушать пляски ритмов

И петь без слога теплым днем,

Водой обжечься, звать, не крикнув,

Тревогу затушить — огнем,

Уснуть, ресниц не замыкая

На сладких снов кристалл-замок,

Забыться, мысли не теряя —

Ещё один глоток!

Кружатся волны, переливы,

Алей гори!

За-бейся сердце кастаньетой

Ногой на

Раз-два-три!

Браслеты, бусы, звонко струны

Звенят, звенят.

Дурная кровь, скорей по жилам

Цвета гранат.

Скорей беги,

алей гори,

сверкай в артериях ручьями

красней зари.

Сбивайся танца напряженье,

Стучи, стучи!

Волна кроваво-алой юбки,

Лети, кружи!

Ты любишь пляски дикой ведьмы —

Так погляди!

Сгорает сердце, кастаньетой

Выстукивает ритм в груди.

Ирландский танец

Изумрудной звездой загораются фонари

Дымкой сумерек затянуло пресветлый вечер

Начинаешь простые движенья на раз-два-три

(Фонари бы сказали, что ты здесь танцуешь вечность)

Ветер сонно листает страницы тома стихов

(Светлячки в нём читают о том, как в безбрежном море

Бьётся парусник в сетях власти морских ветров

На борту я играю мелодию в ре-миноре)

Ты танцуешь: движенья уверенны и легки

Шаг — подскок, два шагА и подскок, и ещё два шАга

А в висках барабанами — раз, раз и два, и три.

Каблуком по земле отрывистым резким стаккато.

Кто б подумал тогда: травянистой атласной тропой

Поманит тебя родина фейри, подскоков и эльфов

(Уж протягивает она белоснежной рукой

На удачу в пути тебе клевер. Ну что же ты медлишь?)

Ты танцуй. Я сложу пока флейту, пойду вдогонь.

Может, престо, а может анданте, кто скажет точно?

Здесь ведь только фонарь, малахита играющий роль

(Но кто слушает песнь светлячков этой тёмной ночью?)

Вольный осенний

Я б хотела писать тебе письма, сидя в парке или на бульваре, по бумаге — безумным аллегро, тихо юбкой о листья шурша.

Я хотела б писать о туманах, нежном блеске арахновых кружев, о кофейно-полуночных грёзах и мирах в грубой стали ножа. Только строки — листками златыми — по велению ветра-шамана закружились в неистовом вихре, взмыли птицею в небо, крича.

Я писала бы — слышишь, мой милый? растворяясь в янтарном тумане, в пьяной дымке осеннего яда, по бумаге чернилами я

б сочиняла всё новые сказки, замирая в объятьях обмана, ощущая холодные руки на своих непокрытых плечах. Я писала б рябиновой кровью, алой кровью немого танцора, Собирала бы листьями строки, ну а буквами — капли росы. Я писала бы, милый, о солнце, и играла б в осеннем миноре — тихо пальцы по клапанам флейты на пороге октябрьской грозы. Я писала бы, если б угодно, было богу вдохнуть в меня силу, чтоб нанизывать, словно бусы, слова в строках, а строки в стихе. Но пока буду задыхаться в пряных духах осеннего мира — аполлонова лира смолкнет, и играть будет моя флейта свои трели, волшебник, тебе.

ОСЕННИЕ СКАЗКИ
*
О мире огоньков, фонарей и волшебства

Немногосказка

Один за другим загорались искорками фонари на все ещё не желающей засыпать улице. Зажигались разноцветные огоньки гирлянд на витринах магазинов, из окон невысоких по-деревенски уютных домов струился мягкий свет, и слышны были тихие разговоры. Радость шла по улице, засунув руки в карманы тёмного плаща и совсем не радостно изучая каменный тротуар под своими ногами. Каблуки мерно постукивали, и этот звук ей нравился.

Из одного из домов послышалась весёлая, но немного фальшивая игра флейты. «Наверняка это Грусть», — подумала девушка и медленно двинулась дальше. «У неё никогда правильно не получаются такие весёлые мелодии».

Над землёй стелилась розоватая дымка. Мокрые от прошедшего дождя камни мостовой отсвечивали радужными отблесками гирлянд. И всё же — сыро. Радость недовольно фыркнула: если эта тоска будет преследовать и дальше, то придётся менять имя в паспорте. Оглянувшись по сторонам, она заметила приоткрытую дверь то ли магазина, то ли по странным причинам пустующего в это время кафе. Отмахнувшись от мелькающего перед глазами мотылька, девушка вошла, прикрывая за собой дверь. И тут же зацепила головой свисающих с потолка стеклянных бабочек.

— Эй!

Бабочки безапелляционно прокрутились в другую сторону, оставаясь равнодушными к нанесенному ими же ущербу полям шляпы Радости. Чуть пожав плечами, она сделала несколько шагов, пытаясь отыскать глазами хозяина этого места. У кресла перед камином сидела огромных размеров собака и умиротворённо глядела на потрескивающий огонь. Когда девушка подошла чуть ближе, собака вяло обернулась, гавкнула, дабы соблюдать приличия и снова отвернулась.

— Присаживайтесь.

Голос донесся откуда-то с кресла, но говорящего видно не было. Не удивляясь, Радость присела в другое кресло и сняла шляпу.

— Чай, кофе?

— Кофе.

— Хорошо, тогда я тоже выпью с вами чаю.

Девушка усмехнулась, протягивая руку за чашкой кофе. Попробовала. Осталась довольна.

— Что привело вас в мою лавку?

— А это всё-таки лавка? — она удивлённо обернулась и наконец заметила хаотично расставленные на полочках странного вида мешочки, горшочки и вазочки.

Её невидимый собеседник ухмыльнулся. «Наверняка, в усы, — подумалось Радости. — У него же обязательно должны быть усы.»

— Бабочки у вас агрессивные. И владельцы невидимые, — она недовольно покосилась в сторону кресла, у которого уже лежала собака.

— Пожалуй, в этом вся прелесть.

— Не сказала бы.

Весь энтузиазм Радости разбежался по самым тёмным углам её небольшой квартиры несколько дней назад. Теперь было недовольно, вредно и немного тоскливо. Даже печально. Определённо придётся идти в паспортный стол на следующей неделе. Она подула на несуществующую чёлку и отхлебнула кофе из чашки.

— Что продаёте?

— По мелочам. Счастье, здоровье, семейное благополучие. Недавно привозили удачу, успех..

— И кто на такое клюнет?

Собеседник снова усмехнулся.

— Люди покупают. Верят — не верят, а эти штучки для них вроде талисманов, которые осуществляют желания.

Радость скептически приподняла одну бровь, но промолчала. За окном уже было тихо, улица потихоньку начинала засыпать. Гирлянды исправно горели, бабочки позвякивали над входом.

— А радость у вас есть?

Ей показалось, что мужчина покачал головой. Довольно откинувшись на спинку кресла, девушка сделала ещё один глоток из чашки.

— Ну естественно, ведь это я.

— Быть Радостью в паспорте любой сможет.

— Да что вы?

— Нужно радоваться самому и радовать других. Или же наоборот. Радовать других и самому этому радоваться, — собеседник задумался, чай из его чашки неумолимо исчезал. — Это слишком сложно для владельца лавки. Только сами радости могут в таком разобраться.

Девушка допила свой кофе и тряхнула волосами, отставляя чашку в сторону. Она поднялась, подошла к одной из полочек и стала рассматривать содержимое всех шкатулок да горшочков.

— Вот уж мечта идиота, — улыбнулась она, разглядывая разноцветные камешки, бусинки, стеклянные шарики.

— Людей радуют такие мелочи, — судя по тому, что собака немного встрепенулась, её хозяин поднялся с кресла и подошёл к Радости. — А у вас красивая улыбка. Радостная, что ли..

Приложив палец к губам, будто о чём-то задумавшись, она поглядела в пространство перед собой, будто могла увидеть невидимого собеседника.

— А у вас таки усы! Седые и длинные.

Победно подняв палец вверх, она рассмеялась, взяла шляпу и направилась к выходу.

— Если когда вернусь — заплачу за кофе. Расскажете, сколько счастья у вас купили в этом месяце.

— Может, когда и вы начнёте радостью торговать? — он усмехнулся.

— Коммерцией не занимаюсь, — она щёлкнула пальцем по появившимся перед шляпой стеклянным бабочкам. — Чао!

Не закрывая за собой дверь, она вышла на улицу и тут же обернулась на звуки. На углу сидел ранний гитарист с явным намерением разбудить своей игрой всю улицу. Один за другим потухали фонари на уже просыпающейся улице, а гирлянды всё горели. На линии горизонта появлялись предрассветные огоньки. Изобразив перед гитаристом шутовской поклон и приподнимая шляпу, Радость уже весело зашагала навстречу встающему солнцу. «Наверное, новая песня Веселья, — подумала она, услышав быструю и немного забавную мелодию. — Как раз вовремя».

Лео

На самой дальней улице небольшого сказочного городка с вечно светящимися фонарями стоял небольшой ухоженный домик, со всех сторон оплетенный лозами дикого винограда. По вечерам во двор выходила его единственная жительница — маленькая Ио. Так её называли, хотя была она совсем не маленькой вот уж лет как шесть. Она любила пить зелёный чай и все время что-то читала, бормоча себе под нос тихие комментарии. За пределы своего двора она выходила не так уж и часто, а в городе мало с кем разговаривала. Вот и считали её девочкой весьма странной и молчаливой.

Сегодня вечером Ио не вышла на улицу. Сидя возле окна за письменным столом, она пыталась что-то написать под песни сверчков. Видимо, пока безуспешно: скомканные листы вырывались из тетради и летели на пол. Над окном висели стеклянные синие бабочки — в этот год они были, пожалуй, уже поднадоевшим украшением каждого дома и каждой лавки этого городка. Ио вздохнула. Теперь нужны не бабочки, а иных вдохновителей на горизонте видно не было.

Вдруг в окно соседней комнаты кто-то постучал. Удивленно приподняв бровь, Ио подошла к окну, но никого не увидела. Должно быть, ветер. Однако, стук повторился. Раскрыв окно и выглянув наружу, девушка заметила мальчика лет одиннадцати. Он молча и как-то с вызовом глядел на неё.

— Ты что-то хотел?

Ребёнок упёрто молчал, будто ответ мог то ли навредить, то ли унизить его достоинство.

— Ну тогда я пойду? — Ио стала прикрывать дверь, но мальчик ухватился за ручку и быстро переступил порог. Бабочки радостно зазвенели над головой, и он испуганно завертелся, пытаясь найти источник звука.

— Я поставлю чай, — кивнула девушка, улыбнувшись.

Незваный гость неуверенно потоптался на пороге, но всё же последовал за хозяйкой дома. На нём был чрезмерно плотный для невиданно жаркой весны пиджак, из-под рукавов которого чуть выглядывали рукава белой рубашки. Немного растрепанные каштановые волосы спадали на плечи.

— Как тебя зовут? — девушка услышала за спиной уверенный альт. Настолько уверенный, будто это она была здесь незваным гостем.

— Ио.

— А полностью?

— Иоланта, — девушка невольно поморщилась. — Сам-то кто будешь?

— Лео.

— Леонардо? — она усмехнулась.

— Нет. Лео, — мальчик недовольно тряхнул волосами, ясно показывая, что полное имя ему никак не нравится.

Они молча пили зеленый чай. Ио — украдкой рассматривая новоприбывшего, Лео — будто задумавшись о чем-то невероятно важном. Тем же задумчивым взглядом он пристально глядел на лежащее на столе печенье в форме зверей. Девушка невольно улыбнулась.

— Что же ты всё такой серьёзный?

— А с чего бы мне веселиться?

Ио приложила палец к подбородку.