Бесплатный фрагмент - На разных языках

О книге

«На разных языках» — легкое чтение с глубоким подтекстом. Все истории в книге реальные. Их автор — молодая провинциальная журналистка, прибывшая в Европу по контракту au pair. Отчаянно не чувствуя себя здесь «своей», она понимает: владеть иностранным недостаточно — ведь европейцы в прямом и переносном смыслах говорят с нами на разных языках. Пытаясь наладить «диалог культур» и постичь душу чужой страны, она развенчивает стереотипы и раскрывает правду о «жизни в Евро».

За десять лет автору довелось сменить четыре страны и побывать в отношениях с представителями радикально противоположных культур. «Энциклопедия менталитетов», которую вы держите в руках, — это не только занимательное изображение национальных особенностей разных стран, но и своеобразное практическое пособие по жизни в Европе.

Благодарности

Хочу выразить благодарность всем, кто помогал мне в создании книги:

Особое спасибо мужу Найлу Кеннеди за терпимость к моему научно-исследовательскому анализу, активное участие в диалоге культур и разрешение использовать в книге выдержки из этого диалога.

Большое спасибо моей маме, всей семье и друзьям за веру, моральную поддержку и часто — материал для зарисовок.

Огромная благодарность моей крестной матери Алукаевой Татьяне за участие в анализе культур и проницательные заключения на эту тему.

Спасибо всем зарубежным друзьям за терпение к моим нескончаемым вопросам и стремление постичь «загадочную русскую душу».

Спасибо моему учителю, товарищу и другу Наталье Сметневой за блестящее преподавание русской литературы в школе, конструктивные комментарии по книге и пищу для размышлений по жизни.

Спасибо тренеру и журналисту Анне Баганаевой за профессиональное и личное участие в судьбе произведения.

Особая благодарность главному иллюстратору книги Екатерине Грезиной за поистине русский творческий подход, а также автору отдельных карикатур Сергею Корсуну за истинно русскую щедрость!

Часть первая. Приезд. Я понимаю Принца Гамлета

Спасибо

«…Положа руку на сердце, Макс, одно твое слово, и я бы осталась. И мы построили бы с тобой рай здесь, в России. Пусть все считали бы меня напрочь рехнувшейся, предавшей свое будущее… Я бы сделала это только ради веры, что чувство наше не может быть вот так выброшено в мусорный контейнер.

Именно НАШЕ чувство.

Откуда такая уверенность?

Не знаю.

Я просто ощущаю его. Всегда. Везде. Что бы ни происходило с нами в мире внешнем. На каком бы расстоянии мы ни находились друг от друга.

А жить…

Совсем не важно, где: в Европе, Африке, Арабских Эмиратах. Можно жить во дворце из золота и не быть при этом счастливым…

И нет ничего хуже, чем лгать всю жизнь самому себе.

Я мечтала увидеть нового Макса. Который понял, знает и готов шагнуть навстречу.

Но ты все еще считаешь силу слабостью.

И теперь я, наверное, должна сказать тебе за это спасибо.

Когда закрываются одни двери — открываются другие.

Я просто хочу, чтобы ты все знал. Глупый такой страх — не сказать.

Прости, если причиняла тебе боль — я никогда не делала этого намеренно. И сейчас я пишу, чтобы отпустить друг друга с миром и любовью — и строить уже новую, «взрослую» жизнь. И мы должны принять это вместе, сознательно, не держа друг на друга зла и обид…

И еще: я читала, что две души встречаются, чтобы научить друг друга чему-то.

Ты научил меня любить.

Спасибо, Максим.

Я буду помнить».

Датская королева Маргрете Вторая грациозно улыбается с конверта, куда я дрожащими руками вкладываю пять сложенных листов формата А4. Если не отправлю сегодня — уже никогда. Почему-то маме и Максу я до сих пор писала от руки. Я знала, что он не ответит, возможно, и не поймет ничего. Но я говорила последнее «до свидания» не ему, а своему прошлому, такому мучительному и странному. Я благословляла и отпускала его, ИХ, без сожалений и горечи — чтобы честной перед самой собой вступить в новую жизнь. Какую — я пока не знала точно, лишь знала, что не хочу иметь жизнь никого из знакомых мне людей. Я написала письмо без единого исправления, без единой помарки — как будто сам Бог управлял моей рукой.

Песни не заказывать

К стойке диджея датской дискотеки Crazy Daisy скотчем приклеена вывеска: «Песни не заказывать». По-русски. Это как же надо было его доcтать, улыбнулась я. На том же листе, ниже аршинной кириллицы — крошечный перевод по-английски. «Две недели уже висит, — пояснила Лиля, первая, с кем я познакомилась здесь, в уютном городке уютного полуострова Юлланд. — Одноклассники рассказывали, что он, — подруга кивнула на диджея, — даже заплатил какой-то русской за изготовление. Вывеска появилась после Пашкиного дня рождения. Ну, помнишь Пашку, рядом с тобой сидит на уроках? Они тогда полшколы здесь собрали!»

Мой датско-русский класс сливался пока в одно размытое пятно. Я нанесла лишь ознакомительный визит в школу, где мне надлежало почти год учить датский с его легендарным ютландским акцентом — таким «знаменитым», что его скрывают даже политические деятели, вышедшие из этого региона. Однако о том, что я попала на исконно аграрную землю с его фермерским диалектом, я тогда наивно не имела представления, как и о том, как вообще выучу этот язык, кажущийся на слух бормотанием перепившего человека.

Итак, мне предстояло целый год прожить в благополучной датской семье одной из самых благоустроенных стран на свете и ближе познакомиться с отважными викингами и волшебным королевством Ханса Кристиана Андерсена. А сейчас я наслаждалась своей первой вечеринкой в чужой стране.

Когда мы вошли, занят был один столик — славянами. Бармен приветливо улыбнулся и приготовил стаканы. Для датчан не принципиально зайти до одиннадцати, чтобы получить бесплатный коктейль. Публика начинала подтягиваться к часу. Посетители, прилепившись к бледно-розовым стенкам, цедили напитки. Зал напоминал улей, где лениво роились пчелы разного калибра, но одинаковые на вид. Викинги брали количеством, безусловно, но вскоре я перестала отличать одного от другого: стандартный начес, приспущенные джинсы с торчащим наружу бельем и заправленная в трусы футболка делали их похожими на семью Симпсонов в национальном масштабе.

В перерывах между напитками Лиля рассказывала о местных нравах. «Если ты знаешь одного датчанина — то знаешь их всех! Они клонированные, — сама развеселилась она своей шутке. — Говорят одно и то же, думают одно и то же, спрашивают одно и то же. Даже невероятно, как у людей не может быть никакой индивидуальности! Поэтому мне и нравится мой Томас — он другой». Лиля встречалась с мужчиной, возраст которого изящно умалчивала. Она была единственная здесь, которая открыто говорила о цели своего пребывания, и меня очаровывала ее уверенность в себе: «Я из Магадана приехала задницы датским детям вытирать? Раз приехала — значит останусь!» Очаровывала — потому что у меня самой не было ни уверенности, ни цели. Я еще не совсем точно представляла, зачем я здесь и что будет дальше.

— Лиль, как хотя бы называется эта гадость? — от рюмки с коричневой жидкостью ощутимо тянет ментолом.

— Это лакрицевый ликер, культовый местный напиток. Говорю же, извращенцы.

Неровным шагом мы вступили во второе отделение weekend-программы под названием «бонус», предполагавшее дегустацию местного бара. Вдруг к нам за столик плюхнулась девица с таким мэйкапом, что я решила пристрелить любого, кто еще скажет что-нибудь про русских женщин. Датчанка залепетала что-то на своем языке, приторно улыбнулась и провела рукой мне по бедру. Я инстинктивно отпрянула, и скандинавская Эми Уайнхаус, подмигнув, была такова. Вскоре я стала объектом вожделения еще нескольких викингесс, на что Лиля заявила, что мне лучше не отклонять предложения так быстро — пока не узнаю поближе датских мужчин.

Я поглядывала на крошечный танцпол и прикидывала, сколько все-таки надо выпить, чтобы нескольким сотням человек уместиться на десяти метрах квадратных? Подруга объяснила, что тесная площадка — отличительный признак всех датских дискотек, и это ее нескончаемо злило: «Развернуться негде». Датчане танцевали парочками, и все одинаково. Перекручивались друг у друга под рукой, приближались и отдалялись, как в национальном русском хороводе «Каравай». Они крутились так под всё — от шлягеров Roxette до Шакиры, просто замедляя или наращивая темп. Датские инженеры уже давным-давно придумали машину времени и перенесли всю страну на 50 лет назад — в золотые времена «Аббы» и Джорджа Майкла. С запашком пива, с тесным и полутемным танцполом в датских клубах действительно создавалась романтика 80-х.

Наши угадывались сразу. Даже если ты пытаешься выпрыгнуть из общего кружочка, тебя силой затащат обратно. Было видно, что иностранцев очень злит наша технология танца, потому как им такое чувство коллективизма не свойственно. Но главная причина: места в кружочках — еще на десять таких же. Дания же маленькая страна — иностранцы, опомнитесь!

Через несколько минут я вспомнила, наконец, легендарного Пашу и других одноклассников по языковой школе. Для себя я отметила неоспоримое преимущество славян и прибалтов перед датчанами: те часами смаковали коктейли, дабы достичь нужной танцевальной кондиции, а мы в этой кондиции приходили. Поэтому первый человек на танцполе — всегда русский, украинец, латыш или литовец. (Второй, третий, четвертый и пятый обычно тоже). Скоро одноклассники достигли суперкондиции, когда и брейк-данс, и самба, и танго втроем. Попытки датчан отвоевать у них танцпол оканчивались крахом. Симпатичная, совсем еще юная датчанка в ультракоротком мини и на астрономических шпильках шарахалась от диких плясок Паши вокруг диджейной стойки. Я подумала, что только наши мужчины способны прийти на танцы в лоскут пьяными, но в классических брюках и рубашках.

— Кать, давай последнюю — и танцевать!

Вдруг за плечом иностранный акцент произнес:

— Ти очьень красивайя девочка!

Голубоглазый блондин по-коровьи пожевывал кусочек лимона, извлеченного из рюмки с текилой. На датчанина не похож. «Девочка» у него получилась практически без акцента.

— Спасибо. Хорошо говоришь по-русски.

— Немного, — он улыбнулся и перешел на английский, — это мои друзья, — и указал на наших украинских собутыльников.

— Ясно, — так вот откуда привычка вылавливать лимоны из водки.

— Ти очьень милайя… — а этому кто его научил? (я отметила, что русский «ы» иностранцу выговорить все равно не под силу).

— Ты откуда?

— Венгрия. Ми работать вместе. Россия, Украина… Я менеджер на ферме. Их босс.

— Катя, — я подала руку, — здесь меня называют Кейт.

— Я тебя здесь раньше не помню, — под действием бакарди, текилы и этой коричневой гадости я и сама себя уже не помнила.

— Я новенькая. Всего лишь месяц здесь, вместе с ребятами в школе. Прости, я немного устала, лучше пройдусь.

Я шла к двери у думала о том, что после клуба мне предстоит 20-километровый спринт на велосипеде домой — в кромешной тьме.

Заиграла очередная композиция в стиле 70-х, и толпа нанесла меня на высоченного блондина. Начесанный и отлаченный чуб делал скандинава сантиметров на десять выше. Блондин подхватил меня за талию и поволок к столику, заплетающимся языком расспрашивая, откуда я и что делаю в Дании. Я с тоской подумала, что сказания о разорительных нашествиях викингов — не пустые легенды. Блондин улыбнулся и сказал: «Хай!» Потом протянул деньги, стрельнув взглядом в сторону бара: «Купи себе коктейль». «Лучше сам себе купи!» — разозлилась я и поспешила исчезнуть, как вдруг перед входом вырос пухленький Ричард. (И кто только дал ему такое аристократическое имя?)

— Ты на чем домой?

— Какой смешной вопрос. На чем люди ездят в Дании?

Ричард просиял.

— Ну, на авто лучше будет. Подвезти?

Hyggeligt

Мой датский хозяин Нильс долго и внимательно рассматривает мордовскую куклу с красными помпонами по бокам и плодородно вздымающимся над национальным платьем бюстом, переданную в подарок моей мамой. Затем он спрашивает, встанет ли завтра утром, если они с Клаусом выпьют всю бутылку водки, также привезенной мной.

Нильс являл из себя двухметрового гиганта (…возможно, легенда о богатырской силе норманнов не пустое предание) с огромными очками на переносице, отчего его глаза казались в четыре раза больше (…а возможно, и да). Но если начистоту, я не уверена на сто процентов в его датских корнях — Нильс отчаянно напоминал мне Шурика из «Иван Васильевич меняет профессию», я ничего не могла с этим поделать и все время хихикала при его появлении. Только вот был он не изобретателем и даже инженером, а, по словам его помощника Клауса, «очень крутым бизнесменом» — то есть фермером. И если у нас профессия так прозаично звучит, то в Дании это весьма уважаемая прослойка общества. На фермерах держится основная часть экспорта государства, отчего оно им всячески помогает и субсидирует. Все знают, что аграрии считаются здесь людьми весьма зажиточными, хотя вслух об этом никто не говорит. Фермеры традиционно жалуются на высокие налоги, трудные времена и нехватку урожая.

Огромный двухэтажный особняк соответствовал статусу жилья «очень крутого бизнесмена» только снаружи. Внутри — минимум мебели, много ламп и небольшие цветастые коврики на полу. Все из чистого дерева без каких-либо украшений. Как и в датском характере, в их жилище нет цветочков и узоров, главное — материал и его функциональность. Цвет и орнамент — никому не нужные и бессмысленные излишки. Что объяснимо: в лютеранстве, которое проповедует большинство страны, злоупотребления — смертный грех. Именно из их церквей, как я догадалась впоследствии, и вышел на свет знаменитый скандинавский минимализм.

Запах деревянной мебели и паркета в доме всегда. По утрам он смешивается с горчащим ароматом невкусного кофе из машинки. Вскоре я поняла, что именно с этим запахом Дания будет связана у меня навсегда. Может, это и есть легендарное датское «хюге» — ощущение уюта, которое должно пронизывать тебя с головы до пят. Почему ему придается в Дании такое огромное значение, я тоже, наконец, поняла — попробуйте-ка совместить в своем жилище тот самый лютеранский минимализм и ощущение «хюге». Поэтому датчане решают эту задачу за счет экстерьера — с утра до ночи выбеливают свои сказочные домики, косят газоны и рассаживают цветы. Из Дании в мир пришел и стиль интерьера, где уют создается сочетанием простоты и комфорта: мебель только из натуральных материалов, свечи, напольные лампы, геометрическая организация пространства…

У нашей виллы, однако, аскетизм спартанский — и внутри, и снаружи. Перед домом широкая площадка из серого щебня, а сзади просто газон размером с футбольное поле. Моя комната — самая приятная во всем жилище, даже несмотря на то, что она находится в чулане на втором этаже. Вместе с этой берлогой я приняла «в попечение» троих скандинавских детей: Анне-Беллу, Луизу и Питера — с пшеничного цвета волосами и ямочками на щеках, похожих на эльфов из диснеевского мультфильма.

После нашего знакомства хозяин Нильс аккуратно сложил куклу и водку в датский шкафчик в гостиной и отправился проверять своих поросят. Хэлена — моя приемная мама — гремела на кухне тарелками и покрикивает на детей. Она допечет свой кекс, сложит в походную корзинку какао и молоко, и семья отправится на полдничный пикник. Я вспомнила, как, забрав меня с аэропорта, Хэлена поговорила со мной 20 минут, и другие полтора часа мы проехали молча. Когда же прибыли, хозяйка гостеприимно не предложила мне даже бутерброд. «Подъем завтра в семь часов утра», — любезно улыбнулась она и захлопнула за собой дверь. Утром Хэлена привела меня на кухню и пояснила, что сегодня надо вымыть все шкафы, раковину и холодильник, выдраить пол, а потом, как Дед Мороз — конфетку ребенку — вручила мне cleaning plan (график уборки): расписание комнат, которые я должна мыть каждый день, и моего распорядка дня. До обеда — уборка, после обеда — утюжка и расфасовка одежды ее, Нильса и троих детей… Я же теряла дар речи и последнюю веру в цивилизованный мир: разве это называется «легкая домашняя работа», как обозначалось в контракте?

Самоучитель датского

Первый вопрос, который возник у меня по поводу изучения датского языка — о целесообразности этого самого изучения. Как-то нерационально тратить время и деньги на язык, на котором в мире разговаривают всего лишь пять миллионов человек. При том, что сами говорящие отлично изъясняются на английском. «Не лучше ли английский подтянуть?» — думала я. Однако нет, позже я уяснила, что на нем датчане общаются неохотно, а иногда и вовсе игнорируют задаваемые им вопросы. Или брезгливо переспрашивают: «Вэ-э?» (Hvad — по-датски «что». ) Без датского, какой бы сверхъестественный английский у тебя ни был, ты всегда останешься чужаком. Поэтому я с тоской в сердце решила освоить этот язык как инструмент, облегчающий мне пребывание в чужой стране.

И вот я поднимаюсь по серым ковролиновым ступеням на второй этаж белого квадратного здания, чувствуя, что не хватает мне только букета гладиолусов в руке. Не буду рассказывать о тонкостях датской системы обучения, как и описывать преподавательниц, пошли им бог краски для волос. Буду говорить о языке.

— Вэа хила ду? — седая, но еще не пожилая женщина, с копной бесформенных волос хитро улыбается. Ее живость совершенно не вяжется с измученным и неопрятным видом.

— А-а… — моля о подсказке, смотрю на преподавательницу, на русскую учительницу Карину и снова на преподавательницу.

Миссия Карины — помогать русскоязычным ученикам адаптироваться в языковом центре. Впервые в этом году школа набрала целый класс славянских студентов, и преподавать нам назначили двух педагогов вместо одного. Это был образовательный эксперимент. Правда, мне казалось, что Карина внедрена в него в качестве развлекательного элемента. Она учила нас отборному датскому сленгу. Курила вместе со всеми на переменках и обучала законам жизни в незнакомой стране. А еще отлично гадала на картах. Преподавательница была замужем за датчанином, и девочки пытались вытянуть подробности о ее личной жизни. На уроках датской учительнице не раз приходилось снисходительно улыбаться, пока класс обсуждал актуальное. На русском языке.

Итак, она, пригнувшись, зашептала мне:

— Повторяй за мной: яй хила Кейт. («Меня зовут Кейт»).

— Яй хила Кейт.

— Яй эа ту о тювэ о.

— Яй эа ту о тювэ о. Господи, а это что такое?

— Что тебе 22.

Первый урок новенького был любимым цирковым представлением класса. Каждый вспоминал свою презентацию, когда и над ним хохотали до слез. Новообращенный традиционно представлялся группе. Рассказывал, откуда, сколько в Дании, чем здесь занимается, а также о своем возрасте и семейном положении. Все были свободными и бездетными. Даже те, у которых, позже выяснялось, по двое и трое детей. Непонятные моменты датская учительница объясняла на английском или просила Карину перевести. Та, задерганная нашими вопросами, взрывалась снова и снова.

— Ну что вы, блин, такие бестолковые?

С первого дня занятия в датской школе навели меня на мысль, что зря я затеяла эту учебу. Произносить вместе со всеми «яй хила» («меня зовут…») и «вэ-а хила ду» («как тебя зовут…»), высунув на полметра язык, было стыдно. Почему стыдно? Сейчас расскажу. В датском языке есть буква d, которая обозначает звук, получаемый путем высовывания языка и произнесением чего-то среднего между русскими звуками [л] и [д] — как будто вас тошнит. Да дело даже и не в звуке, а, ну как бы сказать, для юной 22-летней леди как-то не пристало вот так язык на стол вываливать.

Есть еще и гортанная [р], которая произносится [хр], как при приступе эпилепсии. (Шведы шутят, что если положить в горло ком и попробовать с ним говорить, то получится датский.) Я решила задачу следующим образом: стала произносить звук [d] как русский [л], а гортанный [хр] как обычный [р]. Поэтому, когда все по-пионерски повторяли за преподавательницей «яй паса гхрина» («я пасу свиней»! ), я произносила «грина», совершенно не понимая, зачем мне эти свиньи вообще и начинала подозревать, что учебники, по которым нас учили — не обновлялись со времен земельной реформы 1919-го года. Седая датская леди замолкала, смотрела на меня с укором и начинала снова.

Надо сказать, датские осторожность и сдержанность показательно просвечивают через язык. Вместо «мне нравится» дословно они говорят «я могу это вынести». Вместо утверждений — вопросы: «Следует ли нам отправиться на прогулку?», «Стоит ли нам зайти в кафе?», однако не в случае вашего вторжения на их родную датскую землю. Тут они исключительно прямолинейны: «Hvad laver du i Danmark?» (Что ты делаешь в Дании?). Насколько приехал (а) и когда отсюда уедешь? Какие у тебя здесь планы?

Еще одна особенность датского языка — пишу, как надо, а произношу, как хочется. Из 10 букв в слове могут читаться только пять. К примеру, слово «конечно» пишется как seføldelig, а произносится [sofёli] — по-нашему [софёли]. Поэтому чтение незнакомого текста походило на игру «угадайка». Вот мы и угадывали. У кого-то получалось хуже, у кого-то лучше, у меня почти никак. Дело в том, что тут почти нет определенных правил произношения, часто надо просто запомнить, как слово «говорится». Но моей голове до компьютера далеко, поэтому, когда я читала, учителя вежливо отворачивались, скрывая улыбку.

В конце первого занятия датская учительница Дитта задала домашнее задание. Наверное, мой взгляд слишком очевидно трансформировался из панического в трагический, потому что все захихикали. Я пыталась найти отклик в глазах одноклассников: как это можно учить? как запоминать? как можно на этом разговаривать? Все сочувствующе, но не без превосходства кивали головами: «Мы же научились! Через месяц заговоришь».

Что у меня шло хорошо — датский письменный. Надо сказать, грамматика в датском почти никакая. Исключений мало. Правил — мало. Если много читать и хорошо работает зрительная память, будешь писать автоматически. Так что через несколько месяцев я могла уже осилять чтение легких газетных статей. Но вот говорить — мама дорогая! Искренне завидовала одноклассницам, которые просили в магазине «Яй виль генэ ха ин ис» (Jeg vil gerne have en is — «хочу мороженое». ) Я же приходила и тыкала пальцем: «this one… and this one… and that one». И еще я никогда не научилась по-датски, как последний издох умирающего, произносить слово «да» (ja, а скорее jeeahhh). Можно не верить, но датчане вот так всей страной умирают по многу раз в день — и при этом очень естественно.

Но одну очень важную функцию датский язык все-таки выполнил: его непостижимое человеческому уху произношение заинтересовало меня в том, как воспринимается на слух иностранца наш, русский. Кто-то говорил, как камень с горы катится, кто-то называл его свистящим, жужжащим и шипящим, другие же утверждали, что русский звучит по-разному в зависимости от того, кто на нем говорит. Например, у женщин получается музыкальней. И правильно говорят, чтобы хорошо выучить язык, важно именно это — услышать его музыку. У многих выходит даже с датским, из чего я и сделала вывод, что выучить его все-таки можно. Я знаю русских и украинских людей, которые разговаривают на датском в совершенстве, учатся на юридических курсах и даже пятичасовые экзамены на «отлично» сдают. Для меня все это до сих пор воспринимается как очевидное и невероятное, даже несмотря на то, что в будущем я больше года проработала в компании, где со мной говорили только по-датски.

Поэтому не верьте людям вроде меня, которым медведь наступил на ухо, и если есть желание — принимайтесь за работу! А для облегчения задачи я представляю вам список наиболее употребляемых датских слов и выражений… С ними вы не пропадете даже в самой глухой местной деревне!

Pølse (пёльсэ) — сосиска или хот-дог

Penge (пéн’e) — деньги

Tilbud (тúльбул) — скидка

Kaffe og kage (кáфе о кéэ) — кофе с кексом

Hvor kommer du fra? (во кáмма ду фра?) — откуда ты?

Dum (дум) — дурак

Hvad laver du i Danmark? (ва лéуа ду и дэ'нмак?) — что ты делаешь в Дании?

Gratis (грáтис) — бесплатно!

øl (әль) — пиво; [ә] — что-то среднее между русскими звуками [о] и [ё]

Fadøl (фéдәль) — пиво разливное

Smukke pige (смýкке пúя) — красивая девочка (девушка-женщина-бабушка)

Dejligt! (дáйлит) — прекрасно!

Пользуйтесь, дорогие друзья! Gratis!;)

С тряпкой в руках

Иностранцы шутят, что заветная мечта русской au pair — приехать в дом одинокого холостяка, и русские готовы жить где угодно, только не в России. Вечера у камина, состоятельный муж, восхищение русских подружек и устроенный быт — предел мечтаний наших девушек о Европе. Гуляя по влажным затуманенным мостовым, разглядывая сказочные фахверковые дома и черепичные башенки, заманчивые витрины со сладостями (настоящее «хюге!»), я понимала их — и? может быть, даже хотела бы того же самого. Лишь одна заноза омрачала мне счастье западной свободы, и имя ей — Макс.

«Не знаю, Катик, почему, но я не страдаю здесь той депрессией, какая у меня была в России — времени на раздумья нет. И я как-то научилась находить счастье в малом. Смотрю сегодня в окно, а там горы, солнышко и снег, и думаю про себя, а когда еще я увижу такое, пусть и с тряпкой в руках! Я почувствовала себя такой счастливой, пылесосила, песни русские распевала! Австрийцы мои уехали куда-то на весь день. Себасти (тот поляк) все скидывает СМС — я не отвечаю, ушла по-английски. Ты правильно говорила — с ненужным надо расставаться сразу и без сожаления. Встречаться ради того, чтобы остаться здесь, не хочу, хоть он и намекает. Я знаю, что такое любовь, и знаю, что она есть, знаешь и ты… И не наивность это, а вера в прекрасное — просто верящих людей очень мало на свете! Но они есть, и мы их обязательно с тобой встретим! А люди, ищущие только материальное, никогда не будут счастливы. Ложные чувства приведут только к потере самих себя. Целую, и знай, что дороже подруги нет на свете… Кому бы я смогла написать всю эту чушь!»

Щелкаю по кнопке «Ответить»: «Привет, вторая половинка моей русской души! Я тоже решила „расстаться“ с Ричардом…»

Вторая половинка моей русской души звалась Аней. Это именно с ней мы, как и тысячи российских девушек, в свое время испытали на себе «преимущества» культурного обмена au pair. Университетская подруга, выпускница иняза, уехала совершенствовать немецкий в Австрию, а я отважно выбрала туманную скандинавскую страну. В загадочной стране Андерсена с ее загадочными обитателями адаптироваться оказалось сложнее — так как ты никогда не знаешь, что происходит в их холодных светловолосых головах. Кто-то из прибывших с нами уходил сразу, кто-то выстаивал, но неизменно мы поддерживали друг друга на поприще прислужничества, в которое европейцы превратили программу. Суровыми датско-австрийскими вечерами нас с Аней спасали обстоятельные и, как мы верили, глубокомысленные, эпистолярные сочинения друг другу.

Сегодня за обедом хозяйка не перемолвилась со мной ни словом (порой они и с мужем проводят весь ланч в тишине). Деловито она резала кружочками банан, намазывала на черный хлеб масло и накладывала банан на бутерброд. Если у нее кризис среднего возраста, то почему он начался именно в то время, когда приехала я?

— Какой интересный бутерброд! Это вкусно? — я рискнула первой.

— Угу.

— Необычное сочетание.

— Ммм.

— Мы так не едим, надо попробовать.

— …

— А Нильса не будет сегодня?

— Угу.

— Хэлена, что-то не так? Я сделала что-то неправильно?

— Ты протирала пыль с голубого стола? — наконец, её прорвало.

— Конечно.

— Пойдем за мной!

Я смотрела на совершенно чистый, еще пахнущий мылом стол и не соображала, что же не так. Хозяйка согнулаcь под столом в позе, которой позавидовали бы тибетские йоги, и провела пальцем по внутренней стороне ножки, оставляя чуть заметный след.

— Поняла, сейчас протру, — вздохнула я.

— И еще, когда ты моешь пол или стираешь пыль, будь добра, ставь предметы так, как они стояли до этого! И снимай стулья со стола!

Я набрала в легкие воздуха. Раз-два-три…

— И еще: каким средством ты протирала вчера раковину?

— Тем, в голубой бутылке.

— Надо мыть, которым в белой, — неделю назад она твердила, что в голубой.

И я, ненавидя себя до последнего сантиметра, побрела исполнять ее приказания. «Что я здесь делаю, в этой чужой стране с этими чужими людьми? Почему я еще здесь?» — мучал меня глубокий экзистенциальный вопрос, на который я пока не находила ответа. Для чего-то же я решилась на это отважное приключение. Какой-то из этого должен быть толк?

За полдником я недосчиталась одной тарелки. Стульев тоже было только восемь.

— Клаус придет? — спросила я у хозяйки.

— Да.

Значит, в списке гостей нет меня.

Для этих людей меня просто не существует. Это еще хуже, чем экзистенциальный кризис: когда ты точно знаешь, что ты есть, но другие постоянно заставляют тебя в этом сомневаться.

Нильс умеет кричать

«Гольф» Нильса глох уже второй раз.

— Ты действительно хочешь, чтобы я отвезла тебя домой?

— Кейт, у тебя же есть права — в чем дело? — Нильс требовал отвезти его домой из летнего домика за городом на ферму. Хозяин слегка выпил, и его, вероятно, тянуло на подвиги.

Я повернула ключ зажигания.

— Я давно не водила.

— Ну и что, у тебя же есть права!

— Да… Но практики было немного.

Я решила не рассказывать, что обычно в России сначала получают права, а потом учатся водить.

— Если научилась один раз, уже не забудешь. Так что поехали.

Два раза меня отправляли с экзамена, хотя теорию сдала сразу. На третью попытку экзаменатор выпустил в меня весь пар от первых трех соискателей «Была бы моя воля, выгнал бы вас всех к чертовой матери!» Я оправдывалась, что права нужны за границу — для корочки. Мужичок, закрутив ус, произнес: «Ну, немцев-то подави, подави, им полезно!» и вывел «зачтено» в экзаменационный лист. В тот вечер мы обмывали права. Кто-то орал во все горло: «Катька, я теперь вообще не буду через дорогу переходить!»

Нильс так легкомысленно отнесся к моим предупреждениям, потому что в Европе (не только в Дании) процедура получения водительского удостоверения дорогостояща и утомительна. За один час вождения иностранцы платят порядка 25—50 евро, и пока не научатся ездить (хорошо ездить), права им никто не даст! Даже по великому знакомству. Нильс с упоением рассказывал, как в Дании водители уважают друг друга и как просто здесь ездить. Не то что, например, в Испании, где в багажник его датского соседа, тормознувшего на желтый свет, втреснулись 20 машин. Датчане предельно осторожны на дорогах, потому что ремонтировать свои автомобили стоит здесь порой — и это не выдумка — скандинавского месячного заработка, а налоги на автомобили космически высоки! При покупке датчанин должен оплатить налог на регистрацию машины в 105 процентов от авто стоимостью до 10.000 евро и почти тройную цену для дорогих машин…

Наконец-то вырулила из ворот. И, кажется, благополучно. Ну, Нильс, прокачу тебя с ветерком!

— Что? — он странно поглядывал на мой свитер с дырочками и краснел. Я заранее продумывала алгоритм действий, если он положит руку мне на коленку.

— Получается, говорю! — я была в восторге.

Мы ехали по узкой проселочной дороге вдоль леса.

— Теперь сюда сверни!

Меня удивила доверчивость, с которой Нильс сел со мной за руль. Он даже не боится за старый «фольксваген», который здесь стоит в два раза дороже, чем во всех нормальных странах? Вот что значит — датская вера в систему.

— Теперь сюда.

— Понятно.

— Третью переключай.

— Ок.

Я развила скорость до девяноста. После четырех вечера на дорогах практически нет машин, а после семи — и вовсе. Типично датская особенность. Сейчас шестнадцать тридцать. Небо намекало на ночь. Проезжая мимо соседней деревни, я не увидела на улице ни души. В России в это время все только начинается… Мои философские раздумья прервал Нильс:

— Кейт, что ты делаешь! Поворачивай! Скорость сбавь, говорю! Скорость! Ру-уль!

В тот вечер я поняла, что Нильс умеет кричать. Красные придорожные столбики отскакивали из-под колес, как дрова из-под топора дровосека. Он дернул ручник — машина остановилась посреди кустов, поддев странный зеленый ящик. Хозяин пулей вылетел из «фольксвагена» — я приходила в себя.

— Вон из машины! — думает, он один испугался?

Зеленый ящик оказался электрогенератором с кучей проводов внутри… Он проверил, все ли в порядке, прыгнул за руль, и мы, озираясь по сторонам, уехали.

— Нильс, ты сердишься на меня?

Он не улыбался.

— Не сержусь, но про машину забудь.

Утром хозяин первый сказал мне «Привет!» — я заметила, он не мог смотреть на меня без улыбки: «Ну что, продолжим уроки? Машина Хэлены еще цела!» Я сама предложила оставить мою зарплату на ремонт «гольфа». Он обещал подумать, чем только добавил головной боли.

Журналист

Когда я зашла в свой датский класс, он напомнил мне начальную школу много лет назад. «Дети» чинно сидели, положив перед собой тетради, учебники и пенал. Датская учительница Дитта возбужденно тараторила на своем языке. Карина перевела, что к нам придет журналист из издания Jydske Vestkysten (ежедневная «районная» газета с заголовками «Пора урожая», «В городе объединяются два магазина», «Жертвам ограбления вернули похищенное»). «И еще, — умоляюще добавила она, — скажите, пожалуйста, что-нибудь хорошее о школе».

Я ожидала увидеть черного от сигарет мужичка с камерой на худеньких плечах, для которого слово «журналистика» давно уже стала синонимом рутины. В класс зашел довольно свежий мужчина средних лет. Массивный «Олимпус» казался миниатюрным на фоне его живота. Репортер выглядел счастливым и бодрым. Он отвесил классу поклон и уселся на Лилино место у двери.

«Итак, начнем урок!» — сегодня на Дитте был черно-белый полосатый шарф и такие же гетры, надетые под мокасины. «Если ей к спине приделать пропеллер, то получится что-то среднее между Карлсоном и Винни-Пухом», — прошептал Паша. Я нагнулась под парту, чтобы скрыть приступы смеха. Соседка Ира тоже делала вид, что ищет что-то под столом.

«Всем привет!» — дверь с грохотом растворилась, явив классу Лилю. Подруга с недоумением уставилась на свое непустующее, место. В следующий момент она уже подлетела к журналисту и хлопнула его по плечу: «Ты новенький? Ну ладно, сиди! Но на будущее — это мое место!» — и, улыбнувшись ему самой ослепительной улыбкой, уселась на соседний стул. Представитель прессы в оцепенении, как реагировать на этакое дружелюбие (в Дании даже закадачные друзья друг с другом так не здороваются), глупо улыбался. Держаться нету больше сил. Мы с Ирой, Паша и еще полкласса зашлись в истерике. Дитта раздумывала, бежать ей отсюда или присоединиться к общему веселью.

— Да что вы все смеетесь-то? — одна Лиля не понимала, что происходит.

— Лиль, это журналист. Из газеты, — я давилась слезами, — пришел писать про наш класс.

— Че, серьезно?! — она хлопнула мужика по плечу еще раз. — Яй хила Лиля! Яй эа фиа тювэ о. Яй фра Руссланд, всем классом мы изумились ее запасу датского. — From Magadan! Do you know where Magadan is? No problem, I will show you! И, подбежав к карте, с треском опустила ее и стала водить пальцами по изображению России.

— Нет, я не пойму, почему он не фотографирует? — она снова улыбнулась журналисту, изображая щелчки фотосъемки, но тот уже доставал камеру, понимая, что подобного кадра больше не предвидится. Впоследствии Лилин портрет с ослепительной улыбкой и указательным пальцем на Магадане появился на первой полосе местной районки. Она с восторгом показывала ее всем окружающим и даже выслала несколько экземпляров домой. Статья начиналась со слов «Студенты рассаживаются по местам, и начинается урок…”. Только вот Карина возмутилась, она была азербайджанкой, а журналист ее отправил в Чечню.

После урока меня, Лилю и украинца Сашу выбрали на интервью. Журналист спрашивал, сложный ли датский язык, знаем ли мы Андерсена, про цели поездки в Данию и что нам здесь особенно нравится (самый любимый датчанами вопрос). Лиля не успела открыть рот, как Карина зашептала ей, как адвокат подcудимому: «Что ты хочешь сказать? Посоветуйся со мной… Не говори по-английски, а лучше вообще ничего не говори…»

— Ну, а что-то вам, может быть, НЕ нравится в Дании? — журналист отрешенно дослушивал Сашу об уникальности сказок Андерсена, из которых украинец знал одну «Русалочку», и ту не читал. Я не поверила своим ушам. Хоть датчане и не лишены чувства юмора, но им и в голову не приходит, что кому-то может не нравиться в их стране. Наверное, перепил ядерного кофе из автомата.

— Я буду по-английски, можно? — старалась игнорировать я умоляющие взгляды Карины.

— Многие девушки едут в вашу страну как au pair. Почему при всем высоком уровне датской культуры, почтению к традициям и законам, отношение к ним совсем не цивилизованное? Нас заставляют делать не то, что прописано в контракте, грозят депортировать на родину, некоторым задерживают выплаты и даже просят питаться отдельно от семьи! Во многих семьях царит настоящий произвол по отношению к au pair. Андерсен проповедовал добро и истинные человеческие ценности, почему же его соотечественники зачастую игнорируют их?

Лучше-ка я не буду смотреть на Карину.

— Я понимаю вас, — он был слегка обескуражен ходом интервью, — просто, видите ли, мы еще не определились до конца, как относиться к иммигрантам. Больше половины криминала — от тех, кто приезжает сюда из других стран, и обычно они не настроены работать и изучать датскую культуру, а лишь получать деньги от государства. Мы сами очень законопослушный народ и не стали бы относиться к людям плохо, если бы они не зарекомендовали себя так. Притом, я думаю, есть специальные меры, которыми можно пресечь несправедливость. Только нужно самим не бояться и бороться за правду.

Пухлое лицо журналиста выказывало истинные сострадание и гуманность.

Он был прав. Если бы первые из нас, кто ехал по программе, не опустили головы, спины и колени, а лучше юбки пониже — к нам бы так сейчас не относились.

В аудитории повисла трагическая тишина.

— Ах да, — вступил вдруг Саша, который во время всего разговора искал в «Википедии» название других сказок Андерсена, — вот я же совсем ничего не сказал про «Cвинопаса»! А эта сказка у нас, между прочим, включена в список обязательной школьной программы…

— Чёё? — одновременно рассмеялись мы с Кариной и улыбнулся журналист. Вот так Саша спас ситуацию и сохранил дружбу народов.

Глобальное потепление

В Дании я научилась ценить каждый солнечный день. Небо — первое, что бросается в глаза по приезде. Тяжелые, свинцовые тучи нависают над тобой, готовые упасть и раздавить. Они, как плаксивая принцесса, неизменно капризничают: изморосью или дождем. Периодически тучи расступаются, и в середине неба образуются расщелины, откуда землю прощупывают мощные желто-белые лучи. Как будто неопознанный летающий объект исследует почву волшебным прожектором. При самом счастливом исходе облака расходятся, и крошечный полуостров с пятью миллионами обитателей на пару часов согревает теплое солнце.

Тогда заполняются улицы, парки, пляжи, открытые кафе. Улучшаются экономические показатели страны и количество выданных иммигрантам разрешений на работу. В эти дни лица датчан превращаются из искусственно-приветливых в сердечные с широкими белозубыми улыбками. В страну приходит простое датское счастье. И тогда особенно трепетно прогуливаться по улицам и любоваться отблесками солнца на разноцветных домах, шпилях башен, крышах и влажных мостовых. Потому что понимаешь — как все-таки здорово, когда мечты сбываются. Даже если ради этого надо потерпеть.

В такие минуты искренне хочется, чтобы все-таки наступило глобальное потепление, растопив отчужденные скандинавские сердца. И тогда Дания явила бы миру образец идеального человеческого существа: дисциплинированного гражданина, образцового трудягу и добросердечного товарища, упоенного каждым днем своей жизни и приправляющего это ослепительной улыбкой на загорелом лице. Но тогда… Не было бы у нас сумеречного датского искусства, аскетичных дизайнерских изысков и меланхоличного принца Гамлета.

Поэтому, наверное, не стоит нарушать мирской порядок. В конце концов. Не тем ли мы и интересны, что мы все разные. А Дания в этом огромном мировом организме, как и каждый из нас, играет свою определенную роль. И нет — не обеспечивать пол-Европы беконом и пшеницей, а просто быть самой собой, ни на кого не похожей… За этими рассуждениями я не заметила, что Хэлена стоит напротив меня в уборной и краснеет от злости.

— Что ты все время с одеждой? Дети одни!

— Так после полдника по графику одежда…

— График должен быть гибким. За три месяца можно было научиться!

Она так интересно краснела: сначала все лицо покрывалось пятнами, потом надувалось, а потом становилось багровым. При этом, когда она ругалась, то пыталась любезно улыбаться, что выглядело достаточно комично. И вдруг, наблюдая за перекошенным лицом свирепой датской женщины, я неожиданно начала отвечать себе на мучающий экзистенциальный вопрос «Зачем я здесь?» — чтобы пробудить в их скандинавских сердцах хоть какие-то эмоции! Ну, вообще показать, что они существуют — и это не выдумка психологов и влюбленных. И вот сейчас в эти самые моменты у Хэлены происходит глубокая личностная трансформация. Я даю ей бесценную возможность выражать себя.

Хэлена еще немного покричала и направилась обратно к гостям — своим родителям: матери с видом королевы, лишившейся трона, и папе — сгорбленному запуганному старичку.

На улице ко мне сразу же примчались дети. Не избалованные вниманием родителей, вот кто с восторгом принимал любую возможность общения. Не будь этих прелестных малышей в моей датской жизни, я бы давно оставила на рабочем столе хозяев билет на тренинг по межличностной коммуникации и была такова. Я давала этим маленьким человечкам главное, что могла дать — свою любовь. Я уже перестала ожидать любви или тепла от Хэлены. Человек не может дать другому того, чего в нём самом нет. Даже если случится глобальное потепление.

«Янтелоэн»

«Извините, простите, простите, извините» — наступая на ботинки, сапоги, мокасины, разноцветные калоши Crocs и снова сапоги, пробираюсь к полке с мясными продуктами. В этом глухом маленьком супермаркете меня уже 4 раза сбили тележками для закупок, раз пять проехали по ногам корзинками и один раз чуть не прищемили руку холодильником с замороженными овощами.

«Чертов Нильс, — со злостью продираюсь я сквозь людей, — послал меня за дурацкими сардельками, а сам стоит себе у магазина, разговаривает с фермерами. Еще и наказал кроме датских никакие не покупать».

«Наконец, предрождественская толпа выбрасывает меня прямо на бакалею колбас, ветчин, сосисок и беконов. В процессе я сбиваю с ног дядечку неприметного вида, философски созерцающего полку с мясным товаром. «Наверное, тоже ищет сосиски», — подумала я. «Простите, извините…», — виновато мямлю и останавливаюсь рядом, задумчиво разглядывая 15 сортов колбас и этого странного дяденьку в фермерском облике, но ультрамодных черных титановых очках.

«Может, вернуться и сказать Нильсу, чтоб сам выбирал?» — почти на каждом из неисчислимых пакетов значатся надписи «Danske». Датчане предпочитают свои продукты импортным не только в силу общего снисходительно-подозрительного отношения к зарубежным странам, но и в силу соответствия датских продуктов каким-то там супер-пупер-показателям качества (предполагаю, что первое все-таки пересиливает). Тут дядечка, наверное, посочувствовав метаниям моей русской души, вкладывает мне в руки огромный пакет с сосисками, задирая кверху большой палец руки. Я недоверчиво смотрю на сосиски, палец, дяденьку и снова на сосиски. Для закрепления эффекта он еще раз поднимает кверху палец.

«Да? Точно? Спасибо!», — с радостью сгребаю пакет и шествую к кассе.

И так круглые глаза Нильса под очками еще сильнее округлились при виде сосисок.

— Самые дорогие, естественно, — сказал он.

— Ааа, это вообще-то мне тот дяденька посоветовал, вон он выходит из супермаркета, — оправдываюсь я. Нильс смотрит на дяденьку, и глаза его округляются еще сильнее, приобретая уже нечеловеческий размер. Объект же спокойно надевает потертую ветровку, садится в видавший виды «форд» и отъезжает. Все это время Нильс молча провожает его глазами. Я подумала, что сейчас он резко сорвется с места, погонится за незнакомцем, а когда догонит — шарахнет этими замороженными сосисками по башке. Но вместо этого хозяин смотрел на незнакомца с благоговением.

— Ты знаешь, кто это? Владелец самой крупной в Дании компании-экспортера мясных изделий, один из самых богатых людей в королевстве.

Я с недоверием посмотрела на Нильса:

— А он свое богатство не пропил? Или проиграл в казино?

На что Нильс загадочно улыбнулся и с мечтательным видом завел мотор…

Историей про знаменитого дядечку, и то, как он виртуозно впарил мне свои сосиски в магазине, мы поделились с Хэленой, на что она насмешливо бросила «Янтелоэн». И вот так, друзья мои, совершенно неожиданно, можно сказать, лоб в лоб, я столкнулась с легендарной скандинавской философией — Законом Янте (Janteloven). Все, наконец, встало на свои места. Вот откуда у датского брата ноги растут.

Не думай, что ты особенный.

Не думай, что ты нам ровня.

Не думай, что ты умнее нас.

Не воображай, что ты лучше нас.

Не думай, что ты знаешь больше нас.

Не думай, что ты важнее нас.

Не думай, что ты все умеешь.

Тебе не следует смеяться над нами.

Не думай, что кому-то есть до тебя дело.

Не думай, что ты можешь нас поучать

Возможно, ты не догадываешься, что мы кое-что                     знаем про тебя…

Этот негласный кодекс является главным ключом к пониманию скандинавского менталитета. Несмотря на то, что «закон» является неофициальным сводом правил, выведенных еще два века назад пролетарским писателем Акселем Сандемусе, у датчан он впитывается с молоком матери. «Не выпендривайся и не осуждаем будешь», — можно коротко изложить Закон Янте. Поэтому в супермаркете невозможно определить, кто рядом с тобой стоит — тракторист или миллионер, на дороге нет «хаммеров» с тонированными стеклами, все носят одни и те же серые дождевые куртки, менеджеры ездят на работу на велосипедах и даже интервью со знаменитостями в газетах предельно сдержанные: «Да нет у меня никакого таланта, я просто много работал». Да, оказывается, так бывает, что самые благополучные и стабильные страны держатся на заповедях, отрицающих любое проявление индивидуальности! И даже в мелочах: работе, поведении, стиле жизни. Купил новый дом или машину — скрывать до последнего. Получил повышение — ш-ш-ш-ш, тихо-тихо, молчи! По мнению скандинавов, социальное равенство и отсутствие злоупотреблений является самым мощным инструментом поддержания порядка в обществе. Так было и 300 лет назад, и сейчас: скандинавские компании до сих пор слывут самыми «скромнягами» в мире.

Да, эта культура препятствует позиционированию себя хоть в чем-то преобладающим над другими людьми: «Ты ничем не лучше нас».

В традициях лютеранства любое выставление себя напоказ здесь жестоко наказывается порицанием. Аскетичные северяне не принимают помпезности, показухи, транжирства: все сдержанно, скромно, практично. Согласно Сандемусу, по Закону Янте люди живут в городах, где «все друг друга знают» (как и Дания целиком). Эти правила распространяются на самих датчан, теперь представьте их отношение к иностранцам! «Янтелоэн» вызывает и побочный эффект — увеличивается количество непредприимчивой молодежи и граждан на социальном попечении: так мы изначально ничем не лучше других, зачем напрягаться?

И вот спустя много лет я в Испании, на известном фешенебельном курорте Марбелья. Пристраиваюсь к роскошной наружности Порше-кабриолету для фото, как он присвистывает огнями сигнализации и к атомобилю шествует… М-м-м, где-то я его видела! НЕ МОЖЕТ БЫТЬ! Тот самый дядечка из супермаркета. В «Армани» и сопровождении а-ля «Версаче» датской жены. На его запястье переливается перламутровый хронометр, а жена сверкает сапфировыми серьгами. Пара, прямо-таки по-испански приветливо улыбнувшись, садится в авто и срывается с места. «Это один из самых богатых датских предпринимателей, — шепчет мне на ухо мой сопровождающий, — у него вилла в Марбелье, парк дорогих автомобилей, гольф-салон, яхта…»

«Вау», — только и осиляю выдохнуть я…

Любовь на расстоянии

Иногда у меня складывается впечатление, что в школе все датское население проходит обязательный курс по межполитическим отношениям. Каждый из них абсолютно уверен, что он знает о другой стране все и даже больше. Своими знаниями — в форме нравоучений — они с удовольствием делятся с представителями этих же стран.

— Н-да, Россия так и не справляется с мафией, коррупцией и алкоголизмом! — Нильс.

— Вы совсем не умеете рационально расходовать землю, — друг Нильса.

— Основная беда России — коррупция и проституция, — друг друга Нильса.

— Газа у вас много, а люди зимой замерзают, — друг Нильса.

— Русские — очень гордые люди. Они всегда найдут, чем похвастаться, даже если хвастаться нечем — друг друга Нильса.

— А в России разве есть хот-доги? — Нильс.

— В России тебя могут убить на каждом углу! — друг Нильса.

У моего хозяина сегодня философское настроение. Он сидит за обеденным овальным столом и дожевывает бутерброд из черного хлеба с селедкой в соусе карри. Если у датчанина философское настроение — знайте, вам придется выдержать череду его повествований о жизни в вашей стране и таким тоном, будто он жил там дольше, чем вы. Сегодня Нильс блеснул очередным новостным сюжетом национального канала: «В России — самая большая смертность в Европе среди мужчин. Половина их гибнет от алкоголя, а вторая — в авариях после алкоголя».

— А третья замерзает в сугробах с медведями, — замечаю я. И он рассеяно воззряется на меня, не понимая, как мог пропустить эту информацию по ТВ.

— В России жить очень тяжело?

— 140 миллионов как-то живут, — отшутилась я.

— Но все же, почему так много россиян эмигрирует за рубеж, если вы так любите свою страну, культуру, спорт?

— Большинство элементарно зарабатывать деньги. Есть и те, кто не совсем комфортно себя чувствует дома (я вспомнила бетонные лица пассажиров столичного метро). Другие — увидеть мир. Они любят родину, но им хочется вызова, впечатлений, эмоций.

— И они не хотят возвращаться?

— Ну почему. Многие возвращаются. Другие приезжают и уезжают. Как европейцы, которые живут и работают в других странах.

Это же не значит, что они «предали» родину. Так же и мы — и нам совсем не безразлично, когда родной народ принижают, присваивают его исторические победы и потешаются над моральными принципами.

— А почему не комфортно дома?

(Я предупредила, что у хозяина сегодня философское настроение.)

— Это человеческий фактор. Жизнь в России все же требует некого… эммм… хладнокровия. Многие предпочитают европейскую, пусть зачастую лицемерную, вежливость, нежели русскую суровость.

— Лицемерную?

— А разве нет?

— Ха-ха, — проглотил еще кусок. — а ты что предпочитаешь?

— Я еще не поняла, — честно ответила я, — когда люди улыбаются уходит общее ощущение тревоги, но зато тревога появляется от того, что ты не знаешь, чего от них ждать… А наши честные, «настоящие», пусть и серьезные. В мире так мало настоящего осталось.

Нильс весь во внимании.

Я продолжила.

— Ну, есть еще женщины, которые не могут построить отношения с русским мужчиной.

— Хм-м-м, интересная теория, — сказал Нильс, дожевав бутерброд, — потому что те алкоголики и драчуны? и мафия повсюду?

Славянских людей учат любить Родину. Учат со школы. И мы ее любим, как кажется. Но на самом деле не отдаем себе отчета, насколько. А начинаем понимать, как я, оказываясь в таких вот трагикомических ситуациях. Тогда всем сердцем соглашаешься с Пушкиным, который говорил: «Я, конечно же, презираю Отечество мое с головы до ног — но мне досадно, если иностранец разделяет со мною это чувство», и с Тютчевым, и с Салтыковым-Щедриным. При этом наш патриотизм отличается от европейского: они обычно четко знают, за что любят свою страну (социальные гарантии, безопасность, высокие зарплаты), а мы — понятия не имеем. За великое историческое прошлое? Какие блага оно принесло каждому из нас? За душу народа? Да мы не можем дать и определение этому понятию. Нет, мы любим свою Родину не «за», а «вопреки».

«У нас здесь, как, впрочем, везде за границей, плохая репутация. Особенно у девушек — „под любого лечь, лишь бы остаться“ И знаешь, КТО мне это сказал? Учительница с курса! „Учиться, — говорит, — не хотят, красятся, как куклы, и по магазинам ходят, не могут двух слов по-немецки связать и вообще все примитивные“. Она знает двух, которые из-за гражданства замуж вышли и через три года развелись. У одной из них был календарь, где она крестиками отмечала дни до развода! Представляешь! А мой „приемный папа“ недавно выдал: „русские никак со своей мафией не справятся“. Он все не может понять, почему в таком богатом по запасам нефти и газа государстве люди бедствуют. Эх, если бы только он, мы и сами не можем… Вот, Катюшик, — гласило очередное послание от Ани, — глобальные темы меня беспокоят, не знала, что так рьяно буду защищать свою страну и что каждое плохое слово в наш адрес, как ножом по сердцу…»

Я с улыбкой вспомнила Нильса, жеманно разбрызгивающего вокруг себя парфюм, изображая, как прошлая au pair собиралась на занятия в школу. Как Хэлена обдавала насмешливым взглядом славянок на улице. Как знакомые Нильса обстоятельно расспрашивали меня о «диктаторской политике Путина» и сыпали заключениями о коррупции, спивающейся стране и отсутствии отопления в домах. Хотя я поняла, что хозяин и его знакомые так поглощены созерцаниями международных новостей, что совсем не замечают многообразие объявлений о «cпециализированных клиниках» в местных газетах и статьи о самом большом проценте самоубийств в Дании среди подростков. Так что в этом случае «спиваются» и «погибают» обе страны, с той разницей, что одна из безысходности, а другая — от скуки…

На самом деле, русские люди — какой-то тип невымерших динозавров. Мы до сих пор очень естественные, «экологические». Мы стремимся к эмоциональной близости, когда весь мир от нее закрывается. Мы не научились врать, лицемерить и дежурно улыбаться. Наши мышцы лица отказываются притворяться. Мы не разучились делиться последним и делать что-то не ради того, чтобы заработать. И даже капитализм пока не смог уничтожить в нас эту душевность. Однако объяснить сей феномен датчанину или шведу — все равно что подписать себе заключение о психическом расстройстве.

Снегурочка из секс-шопа

Когда в стеклянные двери гостиной постучал Санта-Клаус, Луиза истерично забилась под стол, а Анне-Белла сбежала в другую комнату. Единственный, кто решился взглянуть на чудо-деда, был Питер. Он хоть и старался казаться храбрым, но в глазах стоял такой страх, будто в окно постучалась Годзилла. Дети даже не заметили, что на момент появления Санты из дома исчез их дедушка — папа Хэлены.

Наконец, «Юлемэн» оставил под дверью подарки и скрылся, детвора принялась беспощадно разрывать фольгу. Питер с обидой швырнул предназначенную ему коробку под кресло — вместо электрического поезда он мечтал получить вертолет. Зато Анне-Белла с любовью занялась расчесыванием волос огромной блондинке-кукле. Лицо Барби такого же размера, как личико девочки. В набор к бюсту блондинки прилагались тени, помада, румяна и всевозможные заколки. Я тяжело вздохнула, представив, как придется собирать эти прибамбасы по всему дому.

Я была вдохновлена рассказами и фильмами про рождественскую Европу, праздничные скидки и ждала Рождество, наверное, с большим энтузиазмом, чем дети, хотя сейчас, после четырехчасовой праздничной трапезы, больше походящей на панихиду, меня одолевало одно лишь желание — спать. Начиная с 24-го ноября — из-за километровых очередей у касс с мишурой и прочей дребеденью — посещать магазины стало невозможно. Цены, вместо того чтобы понизиться, неумолимо росли. Люди укладывали в тележки фонарики, шарики, мишуру и бирюльки с такими лицами, будто все, что приносит им Рождество, лишь дополнительные хлопоты. Они предпочли бы обойтись без этого, но раз надо… Зато на прилавках появилось нечто такое, о чем я никогда раньше не слышала — рождественское пиво!

Двадцать четвертого ноября Хэлена водрузила на стол свечу, которая по традиции должна гореть каждый день до Julefrokost (рождественского ужина), в сутки — до определенного деления на воске. Провести праздничный ужин в Дании — уникальный шанс попробовать национальное рождественское блюдо, которое трудно отыскать в меню какой-либо другой страны — картофель, обжаренный в сахаре! И сервируется он также с особенным гарниром — подогретым свекольным салатом и запеченной уткой. В начале праздника на закуску подаются бутерброды с маслом и лососем, а вот десерт — датский рисовый пудинг с изюмом — следует поглощать осторожно. Перед сервировкой блюда хозяйка дома кладет в пудинг «монетку удачи», кому она попадется — счастье на весь год или сломанный зуб.

Мне казалось, что я одета для сегодняшнего торжества очень даже по случаю — в плюшевый костюмчик Снегурочки, который мне подарила к празднику Лиля. Но ощущая на себе странные взгляды Хэлены и Нильса, я стала сомневаться в своем удачном выборе. И не напрасно. Оказалось, костюмчик этот Лиля купила в местном секс-шопе, хуже того, большую часть времени он провел на витрине самой оживленной торговой улицы города.

— Интересный аутфит, — как-то подозрительно заметил Нильс.

— Спасибо, — гордая, ответила я.

— А у нас есть для тебя подарок! — в один голос протянули мои детки.

— И у меня для вас!

— Но сначала мы должны походить вокруг елки! — деловито пояснила Анне-Белла. — Пойдем!

Хэлена зажгла на елке самые настоящие свечки. Под рождественским деревцем лежало столько подарочных коробок, сколько я никогда не видела в одном месте.

— Кейт, а это тебе от моих родителей, — Хэлена вручила мне бордовую с золотом коробку. Удалив лишнюю бумагу, я обнаружила пару очаровательных туфель.

— Оу, это так мило, спасибо! — по своей русской традиции я крепко обняла старушку-королеву и чмокнула ее в щеку. На что та в отвращении сморщила нос и отвернулась. Хэлена смутилась, но продолжила раздачу.

— А это тебе от всех нас!

Детишки столпились вокруг меня и, переминаясь, ждали, пока я разверну упаковку. В коробочке оказалось симпатичное розовое ожерелье. На этот раз я не полезла целоваться, а сдержанно поблагодарила за подарок.

— Тебе нравится? — с любопытством заглянула мне в глаза Анне-Белла.

— Очень красивое! — и это была чистая правда

Скоро весь пол в гостиной был завален обрывками бумаги, коробками, лентами, слонами, машинами, плюшевыми медвежатами, куклами, свитерами, шапочками и принцессами. Количество подарков, которое каждый из детей получил в один день, я не получала за всю свою жизнь. Семья уселась пить чай, дети улеглись, я почувствовала себя лишней, поблагодарила собравшихся и, сославшись на избыток впечатлений, ушла. Следующее Рождество я обещала себе отмечать в другом месте: выдержать семь часов на датском языке, поглощая свеклу, селедку и картошку в сахаре, и даже в экипировке из секс-шопа — было задачей, посильной лишь настоящему викингу.

Датские врачи: на грани разумного

Датские доктора, друзья мои, это притча во языцех. Не только среди иностранцев, но и среди самих датчан… Я вот иногда думаю, собрать-ка всех людей, которые хаят российскую медицину — и сюда. Вот бы они заголосили! Воистину, все познается в сравнении.

Исследуя русские форумы в Дании, можно встретить такие заголовки: «Как заставить датского доктора себя лечить?», «Как сбить температуру у ребенка?», «Как найти нормального доктора в Дании?», «Как победить кашель?». Русский форум — онлайн-неотложка и диагностический кабинет, здесь определяют все болезни, от инфекционных до мочеполовых, и рецепты выписывают, и телефоны русских врачей дают. И сейчас поймете, почему…

Записалась к участковому доктору на визит. В определенное время прихожу в приемную. Пухлая негритянка-секретарь заносит мои данные в компьютер:

— Ой, какая у вас фамилия сложная… Кгас-на-пи-гОва…

— Ага, это для меня в Дании уже не секрет, — смеюсь. — Длинная русская фамилия.

Негритянка, уткнувшись опять в свои бумажки, непосредственно заявляет:

— Ну так сменили бы.

Весь их сестринский кабинет ложится со смеху над сем неполиткорректным высказыванием. Я же в полной растерянности:

— Ну ладно, — говорю, — приму к сведению…

— Ну садитесь, подождите.

В приемной пациенты ждут своей очереди. Доктор — седой мужчина лет 65 — выходит и вызывает каждого по имени. Жду. Уже десять минут позже обещанного. Доктор провожает очередного больного и останавливается в коридоре. Смотрит в бумажку:

— Гасопеовакатегиа.

Все смотрят друг на друга и на меня. Я на других. Себе на ногти. Жду…

Доктор опять смотрит в свою бумажку.

— Кргасопиоватегина.

Эх, вздыхаю, опять не я. Доктор смотрит на ожидающих, они — на меня, я на них. Опять утыкается в бумажку. Пыхтит. Потом просто тыкает в меня пальцем:

— Ты — пойдем.

Во-первых, как он угадал, что я — это я? Неужели так сильно отличаюсь? А во-вторых, надо же было этак фамилию исковеркать! Нет, так меня еще нигде не обзывали!

Захожу к доктору. Он, дойдя до кабинета, старенький такой весь, худой, тяжело дыша, присел. А мне так его жалко стало, вот, думаю, бедненький, а тут я еще со своими проблемами — ноги, видите ли, чешутся… К слову, в Дании я не встречала ни одного молодого врача — столько лет они тут посвящают обучению и практике до того, как получат право приступить к лечению пациентов. А чему их столько лет учат, не понимает никто.

— Ну, чего? — спрашивает.

Я говорю:

— Вот… Какие-то пупырки на ногах.

— Мазь от экземы пробовали? — даже не посмотрел.

— Нет.

Задрала штанину. Он кинул равнодушный взгляд. Так, потрогал одну секунду.

— Ну, тогда попробуйте мазь от экземы, а потом посмотрим, — с непроницаемым видом выписывает рецепт.

— Ну подождите, доктор! Я хочу знать причину, почему? У меня никогда такой сыпи не было!

— Ну вот попробуйте, а потом посмотрим! — продолжает писать.

— Погодите, доктор Ян, — сама начинаю выкладывать ему гипотезы, — может ли это быть аллергия? А еще бывает так, что тело чешется от нервов!

— Ага, невротический синдром.

— Ой, как страшно звучит! — не сдаюсь от попыток вызвать его на разговор.

С бетонным лицом продолжает писать.

— Ну доктор Ян, так у меня этот синдром? Я и правда в последнее время много нервничала… Но, может быть, просто раздражение от каких-то видов ткани?

Молчит. Подает бумажку с рецептом:

— Вот. В аптеке до пяти часов.

Я не сдаюсь:

— А вот мне бы еще таблеточки какие-нибудь легкие успокоительные, я что-то, правда, такая нервная в последнее время стала…

— Мы, знаете ли, в последнее время выписали слишком много подобных средств. В Дании очень высок процент их употребления, поэтому мы сейчас должны снизить их выдачу — приказ.

И тут мои глаза сами собой округлились, а челюсть съехала вниз.

— Подождите, подождите, то есть если у вас приказ, а человек, например, умирает — вы все равно не выпишете ему эти таблетки?!

Смотрит на меня уже уставше.

— Вы выглядите совершенно нормальным человеком. Идите.

Ничего себе заключеньица. Он меня видит первый раз в жизни!

— Ну доктор Ян, вы же меня совсем не знаете! А может, я на грани депрессии или у меня истерики каждый вечер?

— Вы выглядите совершенно нормальной. Идите.

Может закатить ему сцену с невротической пациенткой? Только я не знаю, как. Ну ладно, взяла сумку и рецепт.

— Спасибо, доктор.

В следующий раз по старинной русской традиции притащу ему в больницу пакет — и как вывалю на стол колбасу, водку, мандарины, коробку конфет! И вот тогда я даже точно знаю, что он сделает. Выпишет мне направление к психиатру! А я, наконец, ему скажу: «Вот видите, ДОКТОР, а вы говорили, я выгляжу совершенно нормальным человеком!»

— До свидания, и не забудьте прийти на тест через три недели, — напомнил врач.

— На какой?

— На гинекологический.

— В смысле — к вам?

— Ага. Запишитесь у медсестры. До встречи. Мамма мия! Лучше себе этого не представлять.

Лирическое отступление: в Дании участковый или «домашний» доктор — он и хирург, и терапевт, и гинеколог. Этакий три в одном. Только если находит какую-то серьезную проблему, которую сам не может решить, посылает к более узкому специалисту, очередь к которому надо выждать меньшее — месяц, большее — полгода. Потом полтора месяца результаты УЗИ и анализы… Иногда доктора еще надо уговаривать выписать это направление. Лечиться в Дании — очень веселый и увлекательный процесс! Некоторые иностранцы, однако, действительно ездят сюда в целях медтуризма и еще получают результат (самовнушение?), другие же шутят: «Если тут серьезно заболел, путь один — умирать». Учитывая свои собственные опыты, я, наверное, присоединюсь к последним…

Дорогие мои! На русских врачей молиться надо! Тут самый длинный визит к доктору длится пять минут, а наш ведь врач: он и поругает, и посоветует, и посмеется! Доктор, европейский или датский — воспринимает тебя не как человека, а как свою работу. А вот история русской наблюдательницы в датской больнице:

«Пока я лежала на каталке, привезли мужчину с болью в животе, лежал он около часа, корчился, потом начал очень стонать, сполз с каталки на пол, стоял на коленях, а врачи все мимо ходят, типа делают вид, что заняты. Я плюнула уже на свои боли и, пока муж ходил в туалет, побежала звать на помощь. Бегу и кричу каждому встречному, помогите, там мужчине плохо, а они на меня как на чокнутую смотрели, в одном кабинете несколько врачей кушали свои мелпаки (обед — прим. автора). Одна врачиха все-таки пошла за мной, и повезли они того дядьку куда-то. Правда, не знаю, как они ему помогли там, так как он опять на каталке в коридоре лежал, когда мы уходили…»

Не знаешь, что делать тут — плакать или смеяться. А вот не дай бог чего…

Моя подруга вот тоже недавно обратилась к своему врачу с красными пятнами по всему телу:

— У вас краснуха.

— Краснуха?

— Ага, инкубационный период 14 дней. Одевайтесь теплее, вот таблетки.

— Так значит мне и на работу нельзя?

— Да что вы! Конечно можно!

Представляю, если бы у нее действительно была краснуха! Там пол-Копенгагена бы полегло. Самое интересное, что после приема у врача моя дорогая подружка пришла домой, открыла интернет и не нашла у себя ни одного признака краснухи! Потом выяснилось, что красные пятна были аллергией на соль для ванн… Другую девушку датские врачи два месяца лечили от кисты яичника, пока не поняли, что та беременна…

Самое печальное, что это все реальные случаи из жизни, это не выдумки!

Короче, дорогие мои, мораль: лучше не болеть. Тем более, в Дании.

Шайзе

Странное предчувствие неожиданностей не оставляло меня с момента выезда из Дании в Вену, поэтому, уже стоя на вокзале в Гамбурге, я не удивилась, когда мой поезд не пришел в назначенный час. Мужской баритон из динамиков отчеканил что-то по-немецки, затем по-английски. Ни из одного объявления я не уловила ни слова. Люди на платформе тревожно переговаривались, многие из них разошлись по стеклянным кабинам ожидания. Я, за два часа на морозе едва ощущая свои пальцы, нащупала в кармане смятую купюру, которую сунул мне в руку Нильс перед отъездом. Евро были как никогда кстати. Я купила в ближайшем киоске горячий кофе и, зная свои необычайные способности к приключениям, направилась к парочке по соседству:

— Извините, вы говорите по-английски?

— Да, конечно, — кудрявый темноволосый мужчина, похожий на итальянского художника, приветливо улыбнулся. Он широкой с длинными пальцами ладонью обнимал за талию миниатюрную брюнетку, глаза которой блестели так, что им, похоже, было безразлично, придет ли поезд вообще.

— Вы на поезд в Вену?

— Да.

Я поставила три своих пакета на скамейку:

— Что сказал тот мужчина в приемнике?

— Поезд опаздывает из-за заносов. Но будет через час у другой платформы.

— Что???

Швырнув недопитый кофе в мусорный бак, я схватила пакеты, помчалась к будке «Информейшн» и, растолкав огромную очередь, ухватилась за рукав формы молодого сотрудника в фуражке.

— Пожалуйста, что случилось, где мой поезд?

Мужчина подозрительно взглянул на мои розовый полушубок, красный шарф, оранжевые джинсы и три пакета, но с непробиваемым спокойствием железнодорожника отвел меня на платформу: «Ждите. Вот здесь». Немец плохо говорил по-английски, но я не отцепила его рукав, пока он не уточнил, что ждать придется как минимум двадцать минут. Максимум — час. Когда он ушел, я скинула СМС Ане: «В Гамбурге. Жду венский поезд. Не едет. Думала, такое бывает только в России». Я стояла на платформе, не спеша разглядывала поезда и пассажиров и смаковала уже третий кофе, как вдруг решила обернуться и… оторопела. С платформы напротив благополучно отъезжал мой венский поезд. Бумажный стаканчик полетел в контейнер.

— Подожди-и-те-е-e!

Подхватив все причиндалы, я вцепилась в железные поручни движущегося поезда, что с моим багажом было каскадерским трюком, и попыталась запрыгнуть на подножку. Когда цель была почти достигнута, чьи-то руки цепко схватили меня за талию, а еще чьи-то — за пакеты. Брыкаясь и тряся под носом у дежурных билетами, я в истерике пыталась схватиться за дверцу другого вагона, просвистевшего мимо. Цепкие объятья оттащили меня на метр и поставили на перрон. Тот же немец, что привел меня на неправильную платформу, с тем же непробиваемым спокойствием сообщил, что мой поезд ушел. Я была готова расквасить его физиономию книжкой «Магия любви», которую везла в подарок Ане. С минуту мы орали друг на друга: я — на английском, а он — по-немецки. Только когда я сказала слово «босс», немец выругался и посадил меня на поезд до Ганновера, где я должна была пересесть на свой, венский.

Я скинула Ане: «Что такое шайзе?»

Ответ пришел моментально: «Боже, что ты натворила?!»

Поезд до Ганновера полупустой. Меня поместили в первый класс, и, наверное, я выглядела такой беспомощной, что ко мне, мило улыбаясь, сразу подсела женщина.

— Что-то случилось?

Я рассказала ей все. Она объяснила, что этот поезд тоже опоздал, и я, скорее всего, успеваю на австрийский, который стоит в Ганновере около сорока минут. Если нет — мне оплатят проживание в гостинице, так как задержка поезда произошла по вине железнодорожной компании, или же вернут деньги за билет. «А пока что, — объявил машинист, — все напитки в ресторане бесплатные как извинение от железнодорожной компании за инцидент. «Напиться, что ли? — отправила я подруге СМС. — Стану типичной представительницей своей страны. Пусть порадуются». В Ганновере женщина подвела меня прямо к поезду, я бросилась к ней на шею и расцеловала. Она еще долго махала рукой мне в окно. Я решила в свободное время пересмотреть свое отношение к немцам, чтобы мне чаще попадались вот такие хорошие люди. Как только я нашла купе, поезд тронулся. После экспрессивного монолога о моих немецких злоключениях, который непросто дался мне по-английски, мужчина напротив вдруг вздохнул и со смехом ответил: «Да… Ужасно!»

По-русски!

«А я тут надрываюсь», — возмутилась я.

— Вам повезло встретить благородную немецкую леди, нарвались бы на соотечественников — остались ночевать на платформе, — глубокомысленно прокомментировал он.

— Значит, и тут тоже?! Ну, в Дании наши люди тоже часто становятся еще бóльшими датчанами, чем те сами! — посмеялась я.

Через 15 минут я уже, сложив свою розовую шубу и красный шарф на соседнее кресло, мирно дремала, а сутками позже мы сидели на полу в Аниной крошечной комнате, пили наш любимый чай с мятой и обещали друг другу, что все равно будем счастливы. Даже несмотря на опаздывающие поезда и насмешливые европейские взгляды.

Не Андерсен — Сервантес

Я проснулась от легкого прикосновения к плечу.

— Мисс…

Трое мужчин в штатском натянуто улыбались. Самый высокий держал в руке стопку паспортов:

— Можно ваш паспорт и билет?

— Да, конечно.

Еще не до конца проснувшись, я глубже закуталась в колючий красный шарф и рассеянно огляделась. Полиция забрала документы и прошла в передний вагон. С соседнего кресла заинтересовано улыбались карие глаза. Тип явно арабской национальности.

— Не волнуйтесь. Обычный паспортный контроль. Вы откуда?

— Из Вены, — я сделала вид, что не поняла истинной сути вопроса и откинулась на спинку кресла. О характерах «горячих восточных парней» говорили все, и я избегала подобных знакомств. Зазвонил телефон. Мой сосед изъяснялся на испанском (итальянском?), но точно не на арабском. Я украдкой взглянула на него. Мужчина не был красавцем, но что-то в нем располагало. Он эмоционально разговаривал по телефону, жестикулируя, и заразительно смеялся. Длиннющие черные ресницы хлопали, как у любимой Луизиной куклы.

Паспорт не возвращали. Когда я встала пройти в дамскую комнату, незнакомец по-джентльменски поддержал мой локоть. Пока я приводила себя в порядок, объявили какую-то остановку, я посмотрела на часы. До моей оставалось еще как минимум полчаса. Я купила кофе и прошла на место. Наконец, из кабины проводника вышел, как я поняла, самый главный полисмен и раздал всем документы.

Всем, кроме меня.

Я начинала паниковать. Кареглазый сосед указал на стеклянную дверь вагона — трое мужчин вертели чей-то паспорт под лампой и оживленно спорили. Меня одолевали смутные сомнения, что паспорт мой:

— Не волнуйтесь, им просто фотография понравилась! — это комплимент?

— А вдруг вы едете с опасным рецидивистом! — я растопырила пальцы в устрашающем жесте, который получился больше кокетливым. Он засмеялся:

— Может быть! Тогда вам не вернут паспорт!

— Вернут — мне через десять минут выходить в Оденсе.

— Оденсе мы проехали пятнадцать минут назад, как раз, когда вы отходили.

Я не могла понять, шутит он или говорит серьезно.

Подошли полицейские:

— Извините, но у вас билет до Оденсе.

Я чувствовала себя самой последней на земле идиоткой. Теперь они меня снимут с поезда, как нарушительницу, поставят какую-нибудь печать, сдерут штраф или того хуже — депортируют! Батарейка на мобильном выдохлась. В кошельке валялась только десятикроновая монетка. Мне не на что даже взять такси!

— Простите, но вы так долго изучали паспорт, что я проехала остановку… Что-нибудь не так?

— Все в порядке. Вы из России?

— Да.

— Работаете по контракту au pair?

— Да.

Я решила выйти на следующей остановке и будь что будет.

— Как я теперь доберусь домой?

— Извините, инцидент произошел по нашей вине, вас посадят на автобус и доставят домой.

Мой сосед укладывал в рюкзак МР3-плеер и бутылку минералки.

— Мне тоже на этой.

Я, повинуясь какому-то инстинкту, взяла его за рукав и попросила

— Проводите меня. Пожалуйста.

— Конечно, — отчего-то очень хотелось сунуть руку в его большую ладонь, но я сдержалась. Брюнет ободряюще улыбнулся. Очень обаятельно улыбнулся.

Выяснилось, что последний автобус ушел пятнадцать минут назад. Следующий только в шесть утра. Проводники развели руками. На вокзале — ни души. Закрыты все магазины и даже киоски. Я в отчаянии уселась на лавку. Номера Хэлены и домашний на память я не знала.

— Катя, ну почему все это происходит с тобой? Почему ты всегда нарываешься на неприятности, будто их специально для тебя готовят? Ну, надо было тебе пойти в туалет именно в тот момент, когда объявили остановку?

Испанец выслушал монолог, не перебивая и пытаясь не улыбаться.

— Послушайте, здесь холодно, вы замерзнете. Может быть, я не вправе предлагать вам такое, но у меня есть отдельная кровать и чашка горячего чая. Я с подозрением на него посмотрела.

— Не бойтесь, я не рецидивист.

Пойти к незнакомому мужчине в незнакомом городе, одной, ночью? Это безумие. Он внушал мне доверие, безусловно… Но все равно это безумие. И вот уже я семеню за ним через датские узкие кварталы, и он тащит четыре моих пакета и свой огромный рюкзак. На всякий случай я успокаиваю себя, что Испания — цивилизованная страна, за исключением того, что там прилюдно убивают быков.

Открывшаяся обстановка однокомнатной квартиры представила собой типичное жилище холостяка: стол, два дивана и телевизор. Единственная декорация на белой стене — растянутый во все стороны красно-желтый испанский флаг с черным быком посередине. Мой новый знакомый уже мыл в раковине пепельницу. Без дубленки его фигура была почти атлетической за исключением маленького живота.

— Если хочешь, там ванная, прими душ. Ты, наверное, устала после такой длинной дороги.

Соблазн был велик, но когда я увидела, что на двери отсутствует защелка — решила не рисковать. Я принесла из спальни плед, закуталась в него и с ногами забралась на диван. Он принес мне чай и положил туда ровно столько сахара, сколько я люблю.

— Такое ощущение, что мы давно знакомы, — сказала я ему. — Мне с тобой даже весело.

Он улыбнулся в ответ.

— Как тебя зовут?

— Катя.

— Я Пабло. И часто ты влипаешь в такие истории?

Я вздохнула:

— Регулярно.

— Я тоже. Сегодня увидел в тебе самого себя. Ты на редкость смелая девушка.

— Сама удивляюсь, — я отхлебнула чай. — Буду надеяться, что ты не серийный убийца.

— Но ты все-таки грустная. Как тебя развеселить?

(Вот счастливый народ испанцы — все бы им веселиться.)

— Расскажи мне сказку.

— Например?

— Ну, например, про Катю.

— Итак, в далеком-далеком городе тридесятого государства жила-была Катья…

Сказка закончилась тем, что девочка К. разморозила сердце, победила всех драконов и тараканов в голове и встретила, наконец, прекрасного принца. Удивительно, но история поразительно перекликалась с моей собственной жизнью. Может быть, когда-нибудь так и случится? Прошлое не будет больше занозой, и я смогу снова любить и быть любимой… Пабло так умело приправлял притчу юмором и деталями, что я хохотала до слез.

— Твоя фамилия — не Андерсен?

— Сервантес, мадам. К вашим услугам, — он поднялся. — Спокойной ночи.

Я чувствовала, что ему не хочется уходить. А мне не хотелось, чтобы уходил он.

— Спокойной ночи.

К пяти утра он задремал, сидя рядом под пледом и держа меня в кольце рук.

В шесть я объявила, что мне пора домой.

— Ну, пойдем, я тебя отвезу!

— У тебя что, есть машина?! — возмутилась я. — Какой ты лгун! Почему ты меня не отвез вчера?!

— Ну, я не мог упустить возможность провести с такой весёлой славянкой чуть больше времени.

Я негодующе посмотрела на него:

— Ну я хотя бы не храпела во сне, как бабушка напротив?

— Ты храпела намного сильнее! Куда везти?

Кастинг для au pair

— Это все равно, что из тыщи зол выбирать меньшее.

Кастинг семей с сайта aupairworld.com проходил у меня перед компьютером, когда вся семья уехала в Копенгаген. Еще одна из моих приобретенных в Дании подруг, кроткая и скромная Таня, наконец, решилась поменять семью. Она не рискнула заняться поиском нового места жительства из дома — так как все сайты, на которые выходила помощница, отсматривались хозяевами.

— Так, читаем, — комментировала я. — Живут во Фредериции. Четверо детей. Перечень обязанностей и ни слова о правах. Один малыш — с физическими недостатками. Написано скупо — знают, чего хотят и за что платят.

— У моей семьи было похожее объявление, — заметила подруга. — С такими тяжело и тошно.

— Так… Вот, погоди, написано: работа по вечерам за почасовую оплату. Двойняшки и уход за животными. Одинокий папа. Лысый и тучный извращенец с развешенными в подвале наручниками?

— Столько семей, и все объявления похожи друг на друга как одно.

Таня взяла мышку и начала сосредоточенно просматривать сообщения. Через несколько минут она сообщила, что, кажется, нашла прекрасный вариант:

— Замечательная дружная семья без вредных привычек… — начала диктовать она.

— Наша au pair должна знать свое место, и юбка, пожалуйста, не ниже колен… — подразнила я.

— Ищет вторую пару рук для…

— А еще пару ног и глаз. Мозги не обязательны.

— Легкой домашней работы…

— Глажка, мойка, чистка туалетов, ванн, раковин, зеркал, готовка, мытье полов и окон…

— И заботы о наших милых веселых малышах…

— Тройки монстров с пистолетами.

— Мы надеемся, что ты станешь полноправным членом нашей семьи…

— И будешь работать, как круглая дура, по десять часов в сутки.

— И обещаем помочь в этом…

— Найдем занятие даже на выходных.

— К твоим услугам отдельная комната…

— В кладовке.

— С персональным телевизором, музыкальным центром и выходом в интернет…

— У тебя все равно не будет времени всем этим пользоваться.

— Иногда мы выезжаем на природу, и рады, если ты будешь сопровождать нас…

— Кому-то же надо приглядывать за детьми!

— Обещаем карманные деньги в размере 2500 крон, оплату языковых курсов и транспорта.

— Транспорта — только первый раз. Деньги вовремя, если повезет.

В этих объявлениях особенно убивает фраза «Вы станете полноправным членом нашей семьи» или «Старшей сестрой нашим детям». Дети прекрасно понимают, кто здесь кто, а родители не заинтересованы это менять. Лилю ее подопечные, например, называют «cleaning lady» (уборщица)…

Вдруг Таня прервала меня на полуслове и начала воодушевленно читать:

— Привет, наша дорогая будущая au pair! Мы семья из трех человек: я, Барбара, 32 года, мой муж Генри, 36 лет и маленький сын. Ему всего лишь год. У нас никогда не было au pair, но в этом году мне очень необходима помощь по присмотру за Николасом, так как я выхожу на работу, а Генри тоже постоянно занят. Мы поможем тебе, чем только сможем, в изучении датского, оплатим школу и приложим все усилия для адаптации в нашей семье. Мы стараемся относиться к друг другу и людям вокруг с уважением и любовью и замечательно, если ты нас в этом поддержишь. Из других качеств, желали бы, чтобы ты была ответственной и любила готовить. Иногда я задерживаюсь на работе, но буду очень признательна, если Генри не останется в эти дни голодным. Обещаю хорошее вознаграждение и регулярные уикенды. И добро пожаловать, если ты захочешь проводить их с нами!

— Звучит лучше, чем предыдущее. По-моему, она открытая и добрая, — заключила Таня.

— В каком-то смысле с ней будет легче, потому что ты будешь первой, и не с кем сравнивать. Но, во-вторых, так как у них никогда не было au pair, они не знакомы с системой. Но это хорошо, что она честно объяснила, чего от тебя хочет, а не: «Ищем пару рук для легкой домашней работы». А потом легкая домашняя работа затягивается до двенадцати часов в день.

Таня занесла восьмизначный номер в блокнот и принялась за бутерброды. Такое ощущение, что она не ела два дня. Ее датская семья была вегетарианцами и установила такой же режим питания для своей помощницы, что, конечно же, не оговаривалось в контракте. При этом ее хозяйка еще и отвратительно готовила. В благополучной Дании Таня так исхудала, что я удивлялась, как местные сквозняки еще не унесли ее в Гренландию. Давясь и запихивая в рот очередную булку с паштетом, подруга нажала на кнопку «Ответ».

Славик

А у Кейт есть «кеаста»! — торжествующе объявила Анне-Белла за завтраком после того, как выследила, что Пабло подвез меня домой.

— М-м-м, — жуя, глубокомыленно заметили в один голос Хэлена и Нильс.

— Это тот испанец, который привез меня домой с поезда, — укоризненно посмотрела я на девочку, отчего ту еще больше расперло от гордости.

— Что у него за машина? — тут же переспросил Нильс. Я заметила, что для хозяина это был важнейший вопросов в плане характеристики личности.

— «Ситроен», кажется. До этого был «фольксваген» — разбил.

— Ты была за рулем?

— Нет, я не успела! — пошутила я.

— И где он работает?

— Менеджером по экспорту в датской компании.

— Это круто, — изрек Нильс, — и давно он тут?

— Лет 5.

Нильса и Хэлену эта исчерпывающая информация устроила, и они отправились по делам.

«Кстати, я забыла сказать, что уеду на выходные. Мы с Пабло поедем в другой город».

Я уже 40 минут ждала его у ворот — он снова невозмутимо опаздывал и всегда приезжал с беззаботной и счастливой улыбкой, так что я и на этот раз призвала на помощь всё своё самообладание. Тем более сегодня был месяц с того дня, как мы познакомились. Через 20 минут мы стояли в супермаркете, где Пабло загибал пальцы, перечисляя, что надо купить на ужин: «Памидорчик, огурьчик, карьтошичка, кольбасочка…»

— Немного меньше акцента, и я подумала бы, что ты — настоящий татарин или грузин!

Он прикрыл рот ладонью и прошептал:

— Может, мы что-нибудь украдем? Это так романтично! Я знаю одного парня с Украины, Славик. Представляешь, он никогда ничего не покупал! В супермаркете набирал все самое дорогое: ветчину, салаты, мясо, сладости, складывал все в карманы, рюкзак, а на кассе пробива пакет молока. И так все время! — глаза Пабло светились от восторга! — И меня всегда спрашивал: ну, выбирай, что тебе взять?

— Почему ж ты не научился? — я придирчиво рассматривала витрину с колбасой.

— Мне всегда страшно… Славика все-таки поймали и депортировали. Он совсем не плохой парень был, только вел себя немного, как бы это сказать… Как мафия. Я заметил, что это свойственно многим славянам.

Я засмеялась, потому что четко поняла, о чем идет речь.

— Это называется понты.

— Понти? Что такое понти?

— Понимаешь, русские и украинцы — очень гордые люди. Нам нравится чувствовать свою значимость. Но иногда гордиться нечем, а хочется. Это и называется — понты…

— Не понял.

— Это сложно. Когда ты боишься быть, тем, кто ты на самом деле, а пытаешься казаться другим.

— Ну, Славик ничего не боялся, потому что его папа — директор какого-то университета на Украине.

— Оу! Тогда это суперпонты!

Оказывается, бурная жизнь Пабло в Дании тоже началась со знакомства с украинцами. Языковые курсы, которые он посещал, стали для него школой жизни! Он научился пить водку, курить «Мальборо-стронг» и почти без акцента произносить «тьёльки». Испанец жонглировал такими ядреными словечками, которых не знала даже я. Сало он, однако, попробовать так и не рискнул. «Я любить блинчики и борщ», — заявил он. Выяснилось, что испанец связан с с Россией еще с раннего детства…

— Хорошо помню девочку из СССР, она все время ходила за мной и совала в портфель шоколадки. А ее мама всегда давала ей в школу блинчики с мясом, очень вкусные блинчики были.

— Ну, блинчики я тебе испеку, если соскучился.

— А борщ? — он с надеждой посмотрел мне в глаза

Пока я поджаривала на сковородке блины, Пабло наводил порядок в ванной. Он старательно оттирал зеркало и кафель, снимал паутину с потолка и мыл полы. Затем включил телевизор — на экране прогуливалась девушка в леопардовом купальнике.

— О! Она русская!

— С чего ты взял?

— Все русские любят «леопардино». Несколько лет я работал в испанском отеле организатором развлечений. Катья, ты не представляешь! Знаешь, как я распознавал русских? По «леопардино»! И обязательно длинные красные ногти. Вот такие! Я тебе клянусь, у каждой туристки из России есть леопардовые купальник, блузка, туфли или платье! Пабло, несмотря на его шутки, с большой теплотой отзывался о русских. В Дании, где все уныло и однообразно, славяне в какой-то степени стали для него шумным и солнечным домом.

«Ты знаешь, мне очень хочется, чтобы так было всегда: мы вместе проводили выходные, ходили за покупками, на танцы. Чтобы я приходил с работы, а ты уже здесь, встречаешь меня…» — потом сказал мне он. Мне не хотелось услышать от Пабло «я тебя люблю». Иногда слов слишком много. То, что он мне сказал, имело гораздо больший смысл. Я чувствовала, что он уже любит меня, и спрашивала себя: за что? Меня, из небогатой страны, без гроша за душой, простую гувернантку, моющую пол чужим людям и меняющую подгузники чужим детям. В Дании я перестала понимать, кто я теперь вообще.

В понедельник утром Пабло, как обычно, проспал (определенно, не викинг) и поднялся только через двадцать минут после звонка будильника. Обычно он завозил меня домой, а потом сразу ехал на работу. «Пабло, пожалуйста, немного быстрее! Будут большие проблемы, если я опоздаю!»

— Пожалуйста, не создавай мне лишний стресс, — возмущенно прикрикнул он из-под двери, и я снова подавила желание сказать Сервантесу все, что я сейчас думаю. И, как потом выяснилось, зря. Мужчина всегда точно чувствует, как далеко может зайти. И начинается все вот с такого первого раза.

Я пришла на кухню, когда Хэлена почти полностью накрыла стол. Она бросила «гумон» (доброе утро), словно отмахнувшись от назойливой мухи. Я сослалась на то, что проспала, и искренне извинилась. Хозяйка сделала вид, что не слышит.

— У нас кончился сок. Принеси из кладовки апельсиновый и яблочный. И не забывай делать это каждый день!

Возвращение к себе

— Что это за бардак здесь? — Хэлена швырнула из коридора в кухню детский сапог. — Я же сказала, в прихожей должно быть чисто. Всегда! — в последнее время, когда она злилась, то переходила на датский. Довольно опасная штука — позволить человеку выражать свои эмоции — потому что он быстро входит во вкус. Я никогда не слышала, чтобы Хэлена кричала на Нильса или на родителей, даже на детей так, немножко. Я же принимала на себя основную ношу ее эмоциональной разгрузки. Я не злилась на нее, не сердилась на детей, я продолжала ненавидеть себя. Потому что твое существо всегда остро реагирует на несправедливость, даже если ты и пытаешься превратить его в невидимку. Я советовала другим отстаивать свои права, хотя сама не умела этого делать. В глубине я ощущала одно лишь чувство — страх. Он поглощал мою сущность, владел мною, все, что у меня было — лишь я сама: робкая, напуганная девочка, исполнительная и уверенная в благородстве людей. Я понимала, что однажды наступит момент ее перерождения в другого человека — уверенного и сильного, такого, каким она всегда хотела быть — и вдруг как-никогда отчетливо стала осознавать, для чего она здесь…

Я всерьез начинала подозревать, что Хэлена и Нильс дали друг другу перед свадьбой обет молчания — традиционно весь полдник мы провели в глубокой тишине. Если же они не молчат, то обсуждают что-то не предмет «дешево-дорого». Здесь это два основных критерия для определения значимости вещей. Если вы, например, хотите подчеркнуть, что особенно хорошо провели отпуск, надо сказать: «О, это было так дёшево!»

Я поела, убрала за собой тарелку и побрела развешивать белье, которого машинка настирала уже три ящика. На гладильной доске покоилась стопка рубашек Нильса, которую надо отутюжить до вечера. Позвонил Пабло. Я, зажав мобильный телефон между плечом и ухом, прищипывала миниатюрные одежки детей к бельевой веревке.

— Не болтать по телефону в рабочее время! — я оторопела от командирского тона Хэлены и даже не сбросила вызов. Пабло в трубке продолжал говорить. Я осознала, это конец. Сейчас Дания и Россия выйдут на прямой и бескомпромиссный диалог.

— Почему ты не уделяешь времени детям? — хозяйка разговаривала со мной, как всегда, с милой ядовитой улыбкой.

— Хэлена, у нас стабильный план, где черным по белому написано, что после полдника я занимаюсь с одеждой.

— За столько месяцев пора бы уяснить, что план гибкий. Сейчас я не могу уделить им время, это должна делать ты.

— Сначала ты говоришь мне одно, потом другое! — взорвалась я. — Один день мыть кафель белым средством, на следующий день — голубым. Хорошо, я займусь детьми, а затем ты спросишь меня, где отглаженные рубашки Нильса. Я не знаю, что мне делать! Объясните!

— Сегодня ты не расставила обувь по местам, опять забыла сбить паутину, не вынесла мусор! Мне надоело каждый раз делать тебе замечания!

— Я заполняла анкету не на предмет мытья полов или чистки унитазов, я представляла вам свой опыт работы с детьми! И с этим справляюсь великолепно. Я помогаю вам только потому, что действительно вижу, что вы нуждаетесь в помощи. Секундочку, — я положила перед ней на стиральную машину подсчет моих рабочих часов за неделю (получалось на 15 больше нормы), — взгляни. Вместо положенных шести часов в день я работаю по восемь с половиной. Теперь ты заставляешь меня оставаться на ужины. И только для того, чтобы я разгребала тарелки. Какое вы имеете право так ко мне относиться? Я стараюсь делать так хорошо, как могу. Я не могу лучше.

Я ненавидела себя за крупные соленые капли, выступившие на глазах.

Хэлена продолжала улыбаться, лишь зрачки ее сузились, лицо по-прежнему пылало. Она пыталась найти все больше аргументов, уличая меня.

— После почти года у тебя все еще слабенький датский, ты должна наладить хорошую коммуникацию с детьми.

— Мы с детьми отлично понимаем друг друга. И даже если заниматься интенсивнее датским, то когда мне это делать? Я прихожу в комнату и замертво падаю. И вот, почитай, пожалуйста, — я сунула ей под нос ксерокопию газетной статьи, — просто для информации о программе au pair. Я вижу, многие семьи позабыли, в чем ее сущность. Мы едем сюда не мыть пол, а заниматься с детьми. Au pair — не дешевая рабочая сила, это программа культурного обмена!

Хозяйка обдала меня ледяным взглядом:

— Я уже читала это. И знаешь что? Я сделала глупость, что дала тебе перерыв после обеда. Моя следующая au pair будет работать без брейков.

— Да, — я пристально посмотрела прямо ей в глаза, — а вы думаете, полиции это понравится?

Она ошеломленно уставилась на меня, не ожидавшая такой дерзости от своей молчуньи-помощницы. И выплюнула мне в лицо:

— Заканчивай с бельем, и можешь быть свободна!

Хозяйка резко развернулась и зашагала на кухню. Я чувствовала себя так, будто совершила прыжок с парашютом. Я слышала стук своего сердца. Мои дрожащие руки набивали эсэмэску Пабло: «Я это сделала. Через час буду у тебя».

Я даже не сомневалась, что в понедельник меня рассчитают, но это самое малое, что волновало меня сейчас. Так замечательно я не ощущала себя еще никогда в жизни!

Пабло скинул ответ: «Ничего не понял, но жду».

P. S. В понедельник вместо увольнения мне повысили зарплату, сократили рабочие часы и пообещали, что будут оплачивать переработку. Однако вскоре с семьей я рассталась сама. Нильс устроил для всех прощальный ужин в ресторане, а Хэлена подарила на память красивое серебряное колье. Прощались мы искренне, почти что со слезами на глазах. (Из-за усвоенного обеими урока?) После этого года жизнь моя коренным образом изменилась: мы с Пабло переехали в другой город, я устроилась на нормальную, хорошо оплачиваемую работу. Но ни он, ни я так и никогда не смогли назвать Данию своим домом.

Послесловие. Прощай, Denmark!

…Когда уже куплен билет на самолет, упакованы вещи и сердце стремительно бьется в ожидании теплого солнышка и ласкового моря, когда яркой вспышкой сознается, что впереди ВОТ ОН переезд из хмурой дождливой страны, которая стала почти уже частью тебя, я вдруг почувствовала то, чего никак не ожидала почувствовать… Я ощутила и отчетливо поняла, что буду вспоминать Данию с теплом в душе.

Не только оттого, что по датским влажным мостовым, полуобнявшись, гуляли два новоиспеченных возлюбленных: она — в розовой шубе и он — в кроссовках и дубленке, и не оттого, что здесь я первый раз увидела море и навсегда влюбилась в него, не оттого, что здесь познала я и счастье, и горечь, и моменты отчаянья — а потому что Дания вдруг каким-то неведомым образом заставила меня полюбить себя за то, что я — это я. Просто за то, что я другая.

Что умею ценить то малое, что у меня есть, что не люблю гамбургеров, кока-колу, чипсы, татуировки, и что у меня нормальный вес. Что я способна на истинную близость с людьми, и материальные блага не перекрывают для меня настоящие радости жизни. Что я искренне благодарна даже маленьким подаркам и чудесам. Что у меня есть свое мнение, каким бы оно ни было и как бы ни раздражало людей, которые не могут себе этого позволить.

И как-то уж так получилось, что в Дании возросло и окрепло мое национальное самосознание и уважение к нам как к народу. Здесь я ощутила, что да, я другая — и неожиданный восторг от этого чувства. Но что стучаться во многие двери не стоит, они все равно будут заперты — поняла, увы, не сразу. Растопить сердца, распахнуть двери и сломать стереотипы здесь не под силу, пожалуй, даже глобальному потеплению.

Находясь в этой далекой стране и общаясь с женщинами со всех концов нашей отчизны и СНГ, я также отчетливо поняла, что вовсе не из-за денег и стремления к комфорту лучший женский генофонд покидает Россию и бывшие республики союза. «Утечка женщин» — это не вызов Родине. И даже не вызов русскому Мужчине, — как писала в письмах на Родину одна из эмигранток. («Никакой он не Защитник, не Хозяин и не Любимый. В нашей стране правят Мужчины, и они предают своих русских женщин на каждом шагу в государственном масштабе и в частных случаях»). Это в первую очередь — вызов самой себе.

Так вот, милые девушки, те, кто прошел через это испытание «культурным обменом», и те, кому предстоит пройти — вы не одни. Я уверена, те, кто уже был там, узнают себя, а для тех, кто только собирается, эта глава станет небольшим практическим пособием в новой жизни с чужими людьми. Я искренне желаю, чтобы вы не повторяли моих ошибок, а были житейски и юридически подкованы. И помните, что все, что происходит в нашей жизни — закономерно: для меня опыт au pair обернулся лестницей на пути к обретению самоуважения и веры в себя.

А в конце хочу привести вам фразу моего хорошего друга, человека, который поддерживал меня на протяжении всего пути за границей: «Что бы вы ни делали, с чем бы вы ни сталкивались, никогда не опускайте головы. Ваши права изложены на бумаге, и это то, что никто у вас не отнимет. Идите — и смело говорите о них!»

Ах, еще, я благодарна Дании за друзей: девочки и мальчики… Если читаете, да, помните? Все помните? Я буду скучать (хотя мы еще встретимся с Датским Королевством на страницах книги). Наши любимые испанско-датские пары, будем продолжать диалог культур! Наши черно-белые товарищи, вы все — просто класс! А мы все вместе — просто люди. Мы живем, работаем, путешествуем, зарабатываем деньги, неважно, как, где и почему, важно, что у нас в сердце. И что мы остаемся нами, несмотря на испытание Европой. Мы знаем, что нет ничего невозможного, и так прекрасно, когда мечты сбываются! Даже с издержками в виде изучения датского.

Прощай, Denmark. И прости. Если чем…

Часть вторая. Путевые заметки

Эта глава — лирическое отступление от сюжета, без которого, однако, история была бы неполной…

ЕСЛИ БЫ Я БЫЛА КРАСИВОЙ

Я никогда об этом не думала. То есть я всегда считала себя красивой. Не такой, конечно, красивой, чтобы полные губы, тоненький носик, огромные голубые глаза… Нет, таких я звала ОЧЕНЬ КРАСИВЫМИ, а себя просто красивой. И в то время пока очень красивые рассматривали в зеркале свои несовершенства и жаловались на короткие ресницы и маленькую грудь, я замазывала веснушки тональным кремом «Балет» и шла покорять мир.

Я не всегда ходила с гордо поднятой головой — в школе меня звали эйфелевой башней, а учительница танцев — каланчой, и я сутулилась, скрывая этот свой недостаток — но в душе, где-то в ее глубине, все равно считала себя красивой. А кто же из нас нет? И я, просто красивая, конечно же, никогда не обращала внимания на некрасивых мальчиков. А когда красивый мальчик вдруг обращал внимание на меня, внутри я замирала: «Он что, дурачок?, ведь вокруг столько ОЧЕНЬ КРАСИВЫХ», взирая на него снизу вверх влюбленными детскими глазами.

Но эта мысль прилетала и улетала, никогда не задерживаясь надолго в голове (отсюда я и сделала вывод, что все-таки считала себя красивой), пока другие, иногда ОЧЕНЬ КРАСИВЫЕ, горевали о своей ущербности и жаловались на невнимание. Были и другие очень красивые, которые знали, что они такие и оттого перемещались в ранг «ничего особенного».

А я уже перестала замазывать свои веснушки тональным кремом, потому что любимый мальчик назвал их «веснушечками», и стесняться своего греческого носа, так как прочитала, что это признак сильного характера и у Клеопатры был точно такой же. И я никогда уже не думала о том, что, вот если бы я была ОЧЕНЬ КРАСИВОЙ…