Бесплатный фрагмент - Над солнцем яркокрылым
Венки сонетов
ОТ АВТОРА
Семнадцатилетним студентом Суражского педагогического училища я отправил почтой свои стихи в Москву известному поэту, литературоведу, профессору Литинститута имени М. Горького Льву Озерову. У меня почти не было надежды на отклик маститого писателя. И тем не менее ответ не заставил себя ожидать. Не просто письмо, а крепкая серая книжечка с избранной лирикой и дарственной надписью под портретом: «Дмитрию Гавриленко на добрую память от автора». Размашистая, округлая подпись сделана синим стержнем шариковой ручки. У меня же сохранилось впечатление, что поэт подписался по старинке, гусиным пером. Быстро выведенные буквы как будто представились живым ощущением связи с неувядающим, цветущим садом русской классики. Строгих её традиций я старался придерживаться и в собственном творчестве, которое сполна отразило не только личные, но и общественные потрясения, переполошившие всех.
Чернобыльский венок
Имя сей звезде полынь; и третья часть вод
сделалась полынью, и многие из людей умерли
от вод, потому что они стали горьки.
(Новый завет, Откровение Святого
Иоанна Богослова, гл. 8, ст. 11)
1
Воскресшие мгновенья бытия
Приблизились, и время их — настало.
Не будет мне ни жизни, ни житья,
Когда на жизнь пожалуюсь устало.
Когда скажу, что впереди — стена,
А за стеной — пространство из бетона.
Хоть вылези из кожи, но должна
Пробиться речь из вечного затона.
Сквозь прах и страх решительность моя
Решительна, как риск проводника, —
Вот главное среди других мгновений.
Шипя, ползёт из пояса змея,
И цель её — прервать наверняка
Четырнадцать печальных откровений.
2
Четырнадцать печальных откровений —
Не много ли печали над землёй,
Проснувшейся, веселой и весенней,
Пропахшей и духами, и смолой?
Я против умолчанья о грядущем,
Я против светлых сказок о былом.
Родители под чернобыльским душем
Махнули, словно ангельским, крылом.
Как тень, лежу; как пень, не понимаю
Что надо мной не ветер, а беда,
Тяжёлая, чугунного литья.
Подарок скорбный к Пасхе, к Первомаю
На судные и трудные года
В момент от пробужденья до бритья.
3
В момент от пробужденья до бритья
В себе и то не сможешь разобраться,
Не отличишь восторга от нытья.
Отца в дому от собственного братца.
И в небе, и в окне — полурассвет,
Вот-вот он запоёт и нечисть сгинет,
Нескромным жестом передав привет
Той женщине, что выглядит богиней
Косой-косой, а за людьми следит,
Как фарой, освещая каждый миг
Без приглашений и благословений.
А рядом с нею лишь крутой бандит —
Больной реактор, что весну настиг.
Поднял до неба пыль гигантский веник.
4
Поднял до неба пыль гигантский веник,
Замёл родные души ни за грош,
И в длинной череде исчезновений,
Хоть плачь, ты ничего не разберёшь.
Невидимые бойкие частицы,
Как пули, вдруг увидевшие цель, —
Всех тех, кто перед Пасхою постится
И не постится, — взяли на прицел.
Теперь и при желанье не забуду,
Как видел всё и оставался слеп
В напасти, что летела напролом.
Мать расставляет чистую посуду,
На полотенце водружает хлеб;
Родители за праздничным столом.
5
Родители за праздничным столом,
Горит перед иконою лампада,
И в комнате торжественно-светло,
И за окном — как в пору листопада.
Христос воскрес? Воистину воскрес!
Яйцом крутым скатилось воскресенье,
И засияло царственно окрест,
И стало красным людям во спасенье.
Родители — друг друга обнимать.
Весь мир боготворя, растёт заря
В огромное яйцо из красной пыли.
Святыми кажутся отец и мать,
И три перста — как три богатыря.
А бывший мирный атом чернобылит…
6
А бывший мирный атом чернобылит,
Ему святыни наши нипочём,
И норов необъезженной кобылы
В готовности быть быстрым палачом.
И микромир, и в нём аплодисменты
Беззвучные, ну а слышны везде.
Эксперименты — это экскременты,
В тяжёлой затонувшие воде.
Не щит нам аварийная защита,
Трещит реактор, в небе столб огня,
Горит графит — пылает окоём.
И с той поры в единый блик отлита
Аварии кромешной беготня,
И Пасха, и весна в саду моём.
7
И Пасха, и весна в саду моём
В селе невинном, скромном и красивом,
Не праздновали весело вдвоём,
Не восхищались древним-древним дивом.
Не целовались. Ведомое им
Для остальных окутано покровом.
Мы на пиру, спокойные, сидим,
А что летит над нашим тихим кровом?
Шумит ли огнедышащий дракон?
Раскрыл свои двенадцать пастей змей?
Чудовища все небо закупили?
Едим и пьём, и веку испокон
Те, кто пьянее водки и трезвей,
Не расцвели, а просто жили-были.
8
Не расцвели, а просто жили-были
В любимой мною с детских лет избе,
О прошлом ничего не позабыли,
О будущей не ведали судьбе.
Какие силы и какие стили!
Какое буйство крови на заре!
Родили, и крестили, и растили
Село когда-то при монастыре.
Вокруг раскол, разруха-завируха…
Коварные, они со всех сторон
Вели на монастырь за ратью рать
И прятались трусливо друг за друга,
Услышав, чем народ вооружён.
Как нелегко всё это вспоминать!
9
Как нелегко всё это вспоминать!
Звон кос, и топоров, и звук молитвы
Оставили на местности печать
Жестокой и незавершенной битвы.
И жили много лет лицом к лицу
Раскольники, противники раскола.
У каждого по своему крыльцу,
Но лишь один учитель, как и школа.
Везде Отец, и Сын, и Дух Святой,
И мать везде — о ней не забывать! —
Она одна покой в сердца приносит,
Всегда своей Пречистой простотой
Благословляя пищу и кровать,
Красавицу просторов русских — осень.
10
Красавицу просторов русских — осень,
Беспомощную, видел я в окне.
Дарила ослепительная просинь
Остатки радиации стране.
Попробуйте рукой, глазами троньте!
Вон океан, а где же берега?
Отец-солдат на всём великом фронте
Надёжно видел каждого врага.
И потому он одержал победу,
А тут и растерялся, и притих,
И заболел и, как огонь, погас.
За ним пошла и мать моя по следу.
Остался мне от грустных дней лихих
Один коварный миг, кровавый час.
11
Один коварный миг, кровавый час,
Преследует меня с упорством диким,
Он глубину сознания потряс
Нечеловечески-ужасным ликом.
Лишиться сразу милых лебедей
И преданных друг другу, и красивых,
В беде застрявших, словно в лебеде,
А ждали их и яблони, и сливы.
Я молча над могилами стоял,
Над солнцем яркокрылым и домами
Под соснами, где хорошо дремать
Крестам рядком, ни капли не таясь.
Но что-то в глубине души сломали,
Похоронивши и отца, и мать.
12
Похоронивши и отца, и мать,
Я стал другим и многое отринул.
Их опыт жизни не перенимать,
У них забрали птицу и скотину.
Потом свезли за тридевять земель
Односельчан, а кладбище осталось.
Среди крестов теперь поёт метель,
Но в бесшабашности слышна усталость.
Накрыла чернобыльский след зима,
А он блестит из-под сугробов лет,
Коварный, грязный свет его несносен
В тишайшем уголке, где закрома
Спокойствия и вечности билет
На кладбище среди зелёных сосен.
13
На кладбище среди зелёных сосен
Видны в снегу роскошные цветы,
Которых цвет естественен и сочен,
И кровь из них сочится на кресты.
Длинна она, последняя квартира,
Красна, как угольки в седой золе,
И шепчет мне, что тайны микромира
Таинственнее прочих на земле.
И кажется, что здесь торчат антенны,
И явственны безмолвные слова,
И несомненна эта связь для нас.
А мы на белом свете несомненны?
Там, где горчит засохшая трава,
Я плакал так, как плачу я сейчас.
14
Я плакал так, как плачу я сейчас.
Да будут грозы, слёзы не напрасны!
Мой тихий, мой родной очаг погас,
Но он живёт, по-прежнему прекрасный.
Мне от него по-прежнему тепло,
И в этом главный смысл родного дома.
Царапнул сердце, словно гвоздь стекло,
Незримый враг, что вырос, как истома.
Набедокурил здесь и не ушёл,
А спрятался в расселины и щели,
Как водяная тонкая струя.
Жена накрыла к годовщине стол,
И за него со мною рядом сели
Воскресшие мгновенья бытия.
15
Воскресшие мгновенья бытия —
Четырнадцать печальных откровений.
В момент от пробужденья до бритья
Поднял до неба пыль гигантский веник.
Родители за праздничным столом,
А бывший мирный атом чернобылит.
И Пасха, и весна в саду моём
Не расцвели, а просто жили-были.
Как нелегко все это вспоминать:
Красавицу просторов русских — осень,
Один коварный миг, кровавый час.
Похоронивши и отца, и мать
На кладбище среди зелёных сосен,
Я плакал так, как плачу я сейчас.
1988
Бальный венок
Я была единственной поверенной
его огорчений и свидетелем его слабости,
так как он был в отчаянии от того, что по-
покидает Одессу, в особенности
из-за некоего чувства, которое разрослось
в нём за последние дни, как это бывает.
Княгиня В. Ф. Вяземская
1
Закончился роскошный листопад,
Шептал, шуршал и в небесах растаял.
Морские волны всё ещё не спят,
Катясь легко, как истина простая.
Не спит, а дремлет суматошный сад,
На листьях перепревших вырастая.
Закат к морозу красен, полосат,
Лихих карет спешит к подъезду стая.
О, сколько быстроногих щеголих
Степенно по ступеням в дом вошли
При родственнике, важно разодетом!
Лакеи, кланяясь, встречают их;
С мелодией от ноты соль-земли
Зашелестели платья над паркетом.
2
Зашелестели платья над паркетом
Колоколами пёстрыми в кругу,
Как на лугу букеты пляшут летом
Среди травы, согнувшейся в дугу.
Открылась дверь — вошла Елизавета,
Обворожив покорного слугу.
Мне кажется: достойнейшим приветом
Мгновенье это в сердце берегу.
Ей тридцать лет, полна очарованья,
Она, как день июньский, хороша;
Брильянты разноглазые слепят.
Он — кладезь и огня, и дарованья.
Избыточно горит его душа:
Прекрасна дама с головы до пят.
3
Прекрасна дама с головы до пят.
Давно ли из родительского дома
Увез её сиятельный солдат
Своей женой — желанной, незнакомой?
Как молода она! От прошлых дат
В груди растёт приятная истома.
Так было с нею десять лет назад,
Сгоревших на ветру сухой соломой.
Кокетливость подарит ей Париж,
Родители — и рост, и красоту
С белоцерковским розовым рассветом.
И вот сейчас ты радостно паришь,
По-прежнему в негаснущем цвету,
Воспета восхитительным поэтом.
4
Воспета восхитительным поэтом,
Осталась непреклонна и горда,
А в сердце, свежим чувством разогретом,
Воздушные воскресли города.
Здесь адюльтер совсем не под запретом,
И в доме губернаторском, когда
Он щёлкнет еле слышно шпингалетом,
То прозвучит в губернии всегда.
Распахнуто окно — идёт любимый,
И распростёртые объятья ждут:
Порывы юности вернутся вспять.
Но лучше, если сблизит вальс, поднимет,
Закружит вас на несколько минут…
Деревья вековые сладко спят.
5
Деревья вековые сладко спят,
А Пушкин окрылённый с нею рядом.
Встречается прозрачный, долгий взгляд
С прозрачным и красноречивым взглядом.
И дам, и кавалеров — как опят,
То пляшут пары, то идут отрядом.
Их пёстрый, длинный кружевной наряд
Похож на змейки с несмертельным ядом.
Поэт чудесным локоном сражён,
И бьющимся, и вьющимся на лбу,
Когда графиня медлила с ответом.
Все ждут беспечный танец котильон,
Где выберут партнершу — не судьбу,
И всё-таки волнуются при этом.
6
И всё-таки волнуются при этом
Предчувствии избранницы своей,
А бал плывет мазуркою-балетом
Всё грациозней, бойче и быстрей.
Элиз жива традицией, заветом
Из русско-польских смешанных кровей,
Богатством предков, добрым их советом,
Приветливостью, красотой бровей.
Как древность рода Пушкина чарует!
В причудах танца ценит он задор
И за него намерен ставить пять.
Он даму взял на грудь, он озорует,
Шепнув куплет про волю и простор, —
В шикарном зале блеск и шум опять.
7
В шикарном зале блеск и шум опять,
И парам до друг дружки мало дела.
Поэт от счастья целый мир обнять
Желал душой, которая запела.
Его восторг не выкрасть, не распять;
Она певца отметить захотела
И этому стремлению — сиять
Сиятельным особам без предела.
Здесь море кружев, шёлка и цветов.
Графиня в белом платье на виду
Любуется своим одесским светом.
Поэт её боготворить готов
За ум блистательный и красоту,
Усиленные строгим менуэтом.
8
Усиленные строгим менуэтом,
Любезность, нестроптивость, доброта,
Вальсируя, продолжились дуэтом,
К мазурке вместе выйдя неспроста.
И заслонили мощным силуэтом
В тот миг, как породила суета,
Надменность, рот открывшую наветам,
И властность, что безвластию чета.
Мужские соло — соль и шик мазурки,
А после них она идёт на спад;
Устала, и в усталости светла.
И кажется, как будто для прогулки
Мелькают, и мерцают, и спешат
Тут нежные воздушные тела.
9
Тут нежные воздушные тела
Как символы души простой, открытой,
Которая кружилась и плыла,
Кружила зал, как легкое корыто.
И каждая любимого ждала,
Сверкнув поэту грацией забытой:
Она из материнского крыла,
Пушинкой из усадебного быта
С надеждой тайною явилась в свет
Под множество строжайших глаз
С напутствием бодрящим, кратким, лестным.
А талию её стянул корсет,
А ножки из-под платья напоказ
Наполнены изяществом прелестным.
10
Наполнены изяществом прелестным
Все те, кто ожидает котильон.
В роду кадрили больше всех известным
Считается в роскошном вихре он.
И вертопрахам, и кокеткам местным
Веселья будет полный павильон,
А шум пойдёт по всем домам окрестным,
Что Пушкин платьем белым окрылён.
О, не проста графиня Воронцова!
Жена вельможи не заметна в ней,
В её живых пленительных чертах.
Горят, пылают губки так пунцово,
Как будто привлекают всё верней
Невинностью в брильянтах и цветах.
11
Невинностью в брильянтах и цветах
Не каждый ангел прелести отмечен,
Когда на грешных, на земных устах
Печать любви и враг бесчеловечен.
Такие розы, а не на кустах!
Их след блистателен и быстротечен,
Как свет от чудных перстней на перстах;
Лишь давний бал неповторим и вечен.
Упал цветок, красу боготворя,
На грудь полуоткрытую графине,
Где кожа, словно первый снег, бела.
Раскрылась величавая заря,
И для её величия отныне
Оставил Пушкин важные дела.
12
Оставил Пушкин важные дела,
Задорный, молодой и кучерявый.
От жёсткого рабочего стола
Он к ней пришёл, забыв заботу славы.
Причудливо фортуна их свела!
Одесса, как Помпея в бликах лавы,
Царицею сидит среди села
И улыбается, о Боже правый!
Где лесть свила покойный уголок
И фоб, и фил, и фавн, и англоман
На редкость злоязычны и бесчестны.
Печально улыбается пророк,
Предвидя кратковременный роман,
Спеша на бал к волшебницам чудесным.
13
Спеша на бал к волшебницам чудесным,
Нельзя не слышать крылья за спиной.
Они плясать помогут в круге тесном
Вдоль зрителей, столпившихся стеной.
Зашаловливит котильон, и здесь в нём
Графине не бывать уже одной.
Надежда в сердце Пушкина воскреснет
На радостную связь с душой родной.
И непременно станет на колени,
И угадает искренний девиз,
Разгадывать незримое мастак.
Через платок без устали и лени
Перемахнет в присутствии девиц,
Лелея женщину в своих мечтах.
14
Лелея женщину в своих мечтах,
Он пребывал в рассеянье великом,
Держал её — остался же в руках
Лишь перстень с ярко-красным сердоликом.
Подарок сей запомнится в веках
Таинственным и неподкупным бликом,
Окажется в заснеженных местах
Для ссыльного призывным милым кликом.
Любое заточенье — как подвал!
Вельможа из прославленного рода
Изрёк отборнейших ругательств град
И Пушкина мерзавцем обозвал,
Когда притихла за окном природа,
Закончился роскошный листопад.
15
Закончился роскошный листопад,
Зашелестели платья над паркетом.
Прекрасна дама с головы до пят,
Воспета восхитительным поэтом.
Деревья вековые сладко спят
И все-таки волнуются при этом.
В шикарном зале блеск и шум опять,
Усиленные строгим менуэтом.
Тут нежные воздушные тела
Наполнены изяществом прелестным,
Невинностью в брильянтах и цветах.
Оставил Пушкин важные дела,
Спеша на бал к волшебницам чудесным,
Лелея женщину в своих мечтах.
1997
Венок поэту
Я Пушкина младенцем полюбил…
Антон Дельвиг
1
Темноволосый, шустрый, ясноглазый
С друзьями веселится на пиру,
А позади — лицейские проказы.
А впереди — прикованность к перу.
Приятелей шумливые приказы
Похожи на беспечную игру:
«Достаньте нам, поэты-скалолазы,
Волшебный, чистый камень поутру.
Прозрачный камень принесет свободу,
Властителю попав и в глаз, и в бровь,
Напомнив зримо нашу старину».
Возможно ли: пройдя огонь и воду,
Приблизил разрушение и кровь
Поэт, возвысивший свою страну?
2
Поэт, возвысивший свою страну,
От ненависти жил далековато.
Роскошный бал, сплошную тишину
На выбор, если хочешь, бойко сватай.
Он выбрал бал, красавицу одну:
Вся кожа белизною схожа с ватой,
Лицом затмила светлую луну,
Что пух, легка, хотя и полновата.
А ножка самой маленькой была.
Однако от родителей — отказ,
Как будто их обязанность — отказы.
И вот жених у краешка стола,
Прощаясь с милою в последний раз,
Рассыпал чудо-строчки, как алмазы.
3
Рассыпал чудо-строчки, как алмазы,
О чувстве сокровенном на листке.
Цветком пунцовым, вынутым из вазы,
Поэт увидел счастье вдалеке.
Узнал его волнующие фазы,
Зовущие пуститься налегке
Без ложной скромности и лживой фразы
Все с тем же милым символом в руке.
И вот она, высокая удача!
Прелестная, изящна и чиста,
Уже находится в его плену.
Разгадана труднейшая задача,
Сияет для поэта красота
На всю её большую глубину.
4
На всю её большую глубину
Светилась мысль в сознании поэта,
Как солнце, озарившее сосну
И давшее смоле источник света.
Так истинную жизнь — свою весну,
Что молода ещё и не одета,
Он посвятил единственному сну,
Где творчество царём заходит в лето.
Престол его подвижен, словно ртуть,
Блестящ, и недоступен, и суров,
Ужасен, как пришествие проказы.
Попробуй из великих кто-нибудь
Разжечь из белых сыроватых дров
Роман в стихах и сказок лик чумазый.
5
Роман в стихах и сказок лик чумазый
На гибком языкастом языке
Возникли долгожданно, как оазис,
Как пышные растенья на песке.
Синонимы любви и перифразы
Кувшинками купаются в реке
И раскрывают с помощью эмфазы
Весь мир, что лишь забрезжил в уголке.
Пять быстрых пальцев с длинными ногтями,
Что лодки с вёслами, плывут из строк
Величественно, словно на войну.
Он маленький один между гостями,
Как знамя, поднял исподволь и впрок
И честь семьи, и лирики волну.
6
И честь семьи, и лирики волну
Взлелеял лилией плавучей,
Стремясь в эпоху смутную одну,
Где ненависть висела тучной тучей.
Там не было покоя даже сну,
Уставшему вконец в тайге дремучей.
Бунтовщики стреножили страну
И вместе с нею замерли над кручей.
Прекрасно видел, ясно понимал
Народ, и самозванца, и царя,
И противоречивые указы.
Какую ношу Пушкин поднимал!
Свой идеал, его боготворя,
Он защитил, как лучшие наказы.
7
Он защитил, как лучшие наказы,
Вино любви, и дружбы, и добра,
Шипучее и вязкое, как вязы,
И нужное, как солнышко с утра.
Сиятельный поэт! Надёжны связи
И с Африкой, и с временем Петра.
Из черной, липкой грязи вышел в князи
Его противник — духа и пера.
Ни пуха ни пера друзьям Пегаса!
Хорош очаг, навеявший тепло
В домашнем, нежном, сказочном плену.
Невидимое пламя не погасло:
Поэт и мыслил, и смотрел светло,
Очаровав и новь, и старину.
8
Очаровав и новь, и старину,
Блеснул своею честью и свободой.
Зажёг свечу ярчайшую одну
И вместе с ней воспламенился одой.
Державин там. Державин восхищён.
Звучит везде: «Мы близимся к началу…».
Опять, как встарь, благословляет он
И отрока, и замершую залу.
А мы сейчас восхищены с тобой,
Страна моя, кудрявым крепышом:
Поэзия — твоей земли основа.
Как он поднялся над большой толпой,
Решительно к бессмертию пришёл,
О Русь, взгляни попристальнее снова.
9
О Русь, взгляни попристальнее снова
На главного героя и борца.
Как свежий век, так яркая обнова,
Кипучие сужденья без конца.
Опять о нём, о Пушкине — и ново,
И горячо, от сердца, от сосца.
Земного счастья где она, подкова?
В Михайловском не видно ли с крыльца?
И вроде бы поэт заходит в гости
К себе, в знакомый мягкий кабинет,
В котором притаилось торжество.
Он замер здесь, как будто на погосте,
И кажется, что посмотрел в лорнет
На дивный свет наследства своего.
10
На дивный свет наследства своего
Глядит страна усталая, больная.
Она в очках не видит никого,
На память необычный облик зная.
Хранит арапский профиль оттого,
Что в нём, дыша, душа живет родная,
Её убожество и божество, —
О славных, мощных предках вспоминая.
Нам всем читать и не перечитать
И ветхие, и вещие страницы,
С которых раздаётся трубный глас.
О мудрость ёмких пушкинских цитат!
Они у нас в руках, его синицы,
Пока источник давний не погас.
11
Пока источник давний не погас,
Пока величие поэта с нами,
Мы разберёмся с будущим сейчас,
Поленья расчихвостив колунами.
Надёжен у поэзии каркас,
Устойчив под житейскими волнами,
Прекрасен без особенных прикрас.
Коль нет в печи огня, душа вольна ли?
Слизнет огонь хулу клеветников
И похвалу завистников-котов,
Стащивших весь кукан у рыболова.
Среди холодных, чистых родников
И непрозрачный напоить готов —
Вот скрытый смысл у пушкинского слова.
12
Вот скрытый смысл у пушкинского слова,
Но он — увы! — доступен не для всех.
Глаза, исполненные духа злого,
Насупясь, видят озорство и смех.
Не слышат уши радостного зова
Природы милой, закопавшись в мех.
Поэт откроет главный лик былого
В конце тысячелетья без помех.
Прислушайтесь, провидцы и пророки:
Вещает и провидец, и пророк
С кудрявой золотою головой.
Теперь, когда все на исходе сроки,
Для нас берёг вперёдсмотрящий рок
Заветный лад, запретный клад живой.
13
Заветный лад, запретный клад живой —
Последнее сокровище, святыня.
Припорошив его своей листвой,
Хранит не африканская пустыня.
Ведь ночью раздаётся волчий вой,
И кровь заворожённо в жилах стынет:
Копают здесь лопатой не впервой,
Вокруг мерцают головы на тыне.
Работайте! игра да стоит свеч!
И если не погибнете с позором,
Заплатит щедро золотой Парнас.
Взмывая вверх с его могучих плеч,
Поэт прославленный кружит дозором —
Он вовремя спасёт, разбудит нас.
14
Он вовремя спасёт, разбудит нас,
Поддержит и душевно, и духовно.
Его глаза, сверкая, как атлас,
Со мною говорят немногословно.
Задумчивость, и дерзость, и экстаз,
И преданность семье стезёю ровной
Живут в зрачках совсем не напоказ,
Не на картине прелести условной.
Отточен ум, полупрозрачен взор,
И чётко вижу я издалека
Лицейские, им пройденные классы.
Растёт разъединяющий простор,
А Пушкин остаётся на века
Темноволосый, шустрый, ясноглазый.
15
Темноволосый, шустрый, ясноглазый
Поэт, возвысивший свою страну,
Рассыпал чудо-строчки, как алмазы,
На всю её большую глубину.
Роман в стихах, и сказок лик чумазый,
И честь семьи, и лирики волну
Он защитил, как лучшие наказы,
Очаровав и новь, и старину.
О Русь, взгляни попристальнее снова
На дивный свет наследства своего,
Пока источник давний не погас.
Вот скрытый смысл у пушкинского слова:
Заветный лад, запретный клад живой —
Он вовремя спасёт, разбудит нас.
2000
Божественный венок
1
По образу, подобью своему
Огромное воссоздается в малом,
Напяливает нищую суму
В домовладенье нищем небывалом.
Сквозь хаос мира, жизни кутерьму,
Накрытое лихим девятым валом,
Летит святое слово за корму,
Защищено судьбой, как покрывалом.
Вновь из него возникнет великан,
Всевидящий, всеслышащий мудрец,
Не ведающий наглости и страха.
Не меч и лук, не стрелы и аркан,
И не роскошный золотой дворец —
Он создал человечество из праха.
2
Он создал человечество из праха,
Спасти людей явился Божий сын.
Не фарисей, не пахарь и не знахарь,
А тот, кто сердцу молвил: «Не остынь!».
О Вифлеем! У твоего размаха
Сокровище евангельских картин,
Исток любви народа, а не мага
И веры, одолевшей карантин.
Не страх, не беспокойство в Иудее,
А ненависть к Младенцу и звезде,
Да заодно и к Богу самому.
Но невозможно помешать идее,
Которая, придя, цветёт везде,
Надёжно разделивши свет и тьму.
3
Надёжно разделивши свет и тьму,
Добиться отчуждения порока
И ждать гостей не в ясном терему,
А на ладони смуглого Востока.
Царь Ирод гневно мечется в дыму
Озлобленности дикой и жестокой.
Он знает всё и хочет потому
Добраться до всесильного истока.
О бедный, бледный детный Вифлеем!
Царь Ирод не щадил малюток сирых,
Так безобразен, будто росомаха.
Осиротил, оставшись глух и нем,
Всех матерей. Они и жить не в силах,
Не защитив творение от краха.
4
Не защитив творение от краха,
Господь его о том предупредил,
Не будь лишь недотёпой, растеряхой
У вечных незапамятных могил.
Не надо плакать, охать или ахать.
Кто всю пустыню плачем огласил?
Найдя звезду, рассеянный неряха
Почувствует приливы чистых сил.
Благословен таинственный Египет!
У пирамиды встретит он гостей
И сохранит их в собственном дому.
Сосуд несчастий всё ещё не выпит,
Но здесь Иосиф добрых ждёт вестей,
И тихий сон спускается к нему.
5
И тихий сон спускается к нему —
Младенцу, что на родину вернулся,
На тёплую постель, на ту кошму,
С которой он впервые улыбнулся.
Ему давно известно, почему
Гонитель злой уснул и не проснулся.
Не знал, в глаза не видел сулему —
Внутрисердечным ядом захлебнулся.
Младенец рос, храним своим Отцом,
А рядышком — премудрость, благодать
Чистейшие, как поле снегопаха.
И в детстве перед вечности лицом
Сумел без промедленья отгадать,
Зачем в груди о рёбра бьётся птаха.
6
Зачем в груди о рёбра бьётся птаха,
Ведь путник зноем яростным томим?
Для фарисея, как и для феллаха,
Один прославлен Иерусалим.
На Пасху книжник бойче альманаха,
Хотя он тоже скользкий, как налим,
Вся кожа в пятнах, из греха рубаха,
А тот, кто не такой, — гоним, хулим.
Родители нашли Иисуса в храме,
Сидящего среди учителей,
Внимательных и бережных к нему.
И в уголке ещё никто не в раме,
Лишь только человек принес елей —
Во сне жена увидела тюрьму.
7
Во сне жена увидела тюрьму,
Как Ева — первобытную темницу.
Столетия прошли, я не пойму,
За что там узник мог страдать, томиться?
Зачем на шее пёструю тесьму
Он по ошибке принял за синицу,
Которая опять в эпоху смут
Окажется на шее иль приснится.
Напрасно искуситель-сатана
Расхваливал все царства на земле
В пустыне грустной, как чело монаха.
Судьба стояла рядом, и она
Пророчески шептала, что во мгле
Голгофа не гора уже, а плаха.
8
Голгофа не гора уже, а плаха,
Христос предвидел это сквозь туман.
Она ползёт, как будто черепаха,
Похожая на розовый обман.
Подножье кесаря иль падишаха
И финикийский раньше всех роман.
Он мог вполне привлечь и вертопраха,
Чтоб тот рассеянно не задремал.
Но проповедь для всех людей звучала
И до сих пор понятно всем звучит
Зелёная, душистая, как мирт.
В ней одухотворённости начало,
Возможность против бесов сделать щит,
Открыть глаза на потаённый мир.
9
Открыть глаза на потаённый мир,
Которому бесчувствие — ограда,
Помог Он человеку, вразумил
И притчами, и описаньем ада.
Как облик мощный просветлённо-мил!
Ему и фарисеи не преграда,
Пороки лжепророков он сломил,
Душа, дыша, освобожденью рада.
А волосы у нас и сочтены,
И цвет их рано предопределён
По первохристианскому примеру.
Но есть ли смысл у сумрачной стены
Посеять шелковистый светлый лён,
Вселить неиссякаемую веру?
10
Вселить неиссякаемую веру
В любую твердокаменность сердец,
Пройти сквозь катакомбную пещеру,
Воспрянуть с чистым сердцем наконец.
Такой суровый, долгий путь не в меру
И пастыря измучил, и овец,
Но грешницу, блудницу и гетеру,
И множество других простил Отец.
Прощение… Тяжелыми камнями
Ты не летишь к усталому челу
Подобно рою шершней, пчёл и ос.
Горишь во тьме призывными огнями,
И чтоб они собрали всех к столу,
Ушёл из Назарета вдаль Христос.
11
Ушёл из Назарета вдаль Христос.
Где вечеря последнего примера?
Она из той эпохи — как утёс
И вместе с тем зияет, как пещера.
Какой же нужен здесь каменотёс,
Чтоб истово трудиться, свято веря?
Не нужен мастер, и раствор, и тёс,
И можно ночью не бояться зверя.
Двенадцать с ним, а больше — никого!
Недавно тихо пили, скромно ели,
И вдруг Христос их просто изумил.
Он им поведал тайну одного,
И мысли у того бежать хотели
Туда, где жил языческий кумир.
12
Туда, где жил языческий кумир,
Известие о Сыне Божьем скоро
И приглашение на общий пир
Придут вдвоём, как счастье, без укора.
Его распяли, и дрожал эфир,
Земля тряслась от лютого позора,
Когда Христос, душ чистых ювелир,
Не опустил пред палачами взора.
Он мучился от жажды на кресте.
Вокруг стояли те, что были злы,
Блюдя свою торическую сферу.
Христос пришёл, как слово на листе,
Преодолев знобящий вой хулы,
Туда, где поклонялись изуверу.
13
Туда, где поклонялись изуверу,
Апостолы усталые брели,
Рассеяли давнишнюю химеру
О кесаре, властителе земли.
Свою религиозную карьеру
Они осуществили, как могли,
И выработали одну манеру,
И для тысячелетий сберегли.
Её лелеют многие народы,
Крестясь во имя Троицы Святой
Там, где песчаный, снежный где нанос.
К большой душе одной на всех природы,
Божественный, прощающий, простой,
Он свет Царя Небесного принёс.
14
Он свет Царя Небесного принёс
И в те углы, где этого не ждали:
В одном растёт сосна, в другом — кокос,
Ракеты мчатся, вертятся педали.
И самый лучший в мире медонос
Насытит ли немереные дали?
Не охватить обширнейший покос,
Где мучились за веру и страдали.
Но горькие и сладкие плоды
Учения, нетленного вовеки,
Попробовать придется всем, кому
Захочется вдруг есть и пить воды.
Воссозданы божественные реки
По образу, подобью своему.
15
По образу, подобью своему
Он создал человечество из праха,
Надёжно разделивши свет и тьму,
Не защитив творение от краха.
И тихий сон спускается к нему:
Зачем в груди о рёбра бьётся птаха?
Во сне жена увидела тюрьму,
Голгофа не гора уже, а плаха.
Открыть глаза на потаённый мир,
Вселить неиссякаемую веру
Ушёл из Назарета вдаль Христос.
Туда, где жил языческий кумир,
Туда, где поклонялись изуверу,
Он свет Царя Небесного принёс.
2001
Из новых стихов
* * *
Проходил мимо,
Заметил красоту —
Клён, подсвеченный осенью.
Со мной телефон,
У которого чересчур обыкновенная камера.
Я всё-таки сделал снимок,
А на следующий день вижу:
Опустело дерево,
Его солнечная одежда
Валяется под ногами,
Шевелясь от ветра.
Роскошный наряд
Чудом сохранился
На сияющей фотографии,
Где ветви трогают друг дружку
Покрасневшими
Широколиственными ладонями.
Это было
Блистательно промелькнувшее мгновение:
Ему не дала исчезнуть бесследно
Камера телефона.
31 октября 2016
ДО СВИДАНИЯ
До свиданья, снежинка!
Называю по имени
Твой божественный блеск.
Он по силе двужильный,
Расстилался по-зимнему,
Славя небо и лес.
Я не знаю, чудесная, —
Чар холодных рождение
Было светом иль тьмой?
Ты на солнце нездешняя,
Искромётнее гения, —
Ночью стала земной.
В пору вьюги, метели
И беззвёздно-безлунную
Любовался тобой.
Пели статные ели
Про красавицу юную
С белоснежной судьбой.
Это много иль мало?
За колючими космами
В первый раз повезло.
Предо мною предстало
Беспросветного космоса
Ледяное тепло.
Восхищенья не скрою:
Я не стою той почести,
Что пришла не во сне.
Нет в природе покоя.
Я прощаюсь без горести:
«До свидания, снег!».
21 февраля 2018
УХОД ФЕВРАЛЯ
Взбунтовались снежинки и стали летать
Пуховой пеленой над землёю.
Есть зима, а в зиме есть февральская стать,
Чуть прикрытая снегом и мглою.
Эта сказка не видит конца своего,
И шумит, возвышаясь до неба.
Сверху ангел к сугробам сошёл волевой —
Оказался в стихии нелепой.
28 февраля 2018
ЗДРАВИЦА
Как у истока творения,
Счастья крылатая стая
Новые строит мосты.
Буйствует сила рождения.
Здравствуй, весна молодая!
Здравствуй, начало весны!
Крыши сверкают сосульками
И суматошно капели
Звонкий ведут перестук.
Улицами, переулками,
Слившись, помчались, запели
Слышное всем за версту.
Новая песня подхвачена
Птичьим весёлым базаром,
Речкой, разрушившей лёд.
Выглядит день озадаченным.
Он суетится недаром,
Солнце искристое пьёт.
Переполохом и сполохом
Полон и я, ожидая
Лучшего в жизни седой.
Вместе наделали шороху!
Пляшет весна молодая,
С нею и я — молодой.
25 февраля 2018
СКВОРУШКА
О длинноклювый скворец!
Первым домой возвратился
В домик, висящий на дереве, —
Неприхотливый дворец.
Пуст он, да вновь пригодился,
Стало уютно, как в тереме.
Славный, желанный сосед!
Я восхищаюсь, услышав
Разнообразное пение.
В нём и заморский рассвет,
Вкус винограда и вишен,
Бесплатный фрагмент закончился.
Купите книгу, чтобы продолжить чтение.