Бесплатный фрагмент - На перепутье миров

Потерянный дом

Глава 1

Писатель

Никогда ещё работа не шла так быстро. Пальцы летали по клавиатуре, строки одна за другой возникали на экране монитора. Повесть рождалась на глазах — и я уже видел, насколько строен её сюжет, как раскрываются характеры персонажей. Когда увлекаешься, время летит незаметно — и я сейчас не могу сказать точно, когда всё началось. Не смотрел на часы.

Белая ночь летела над городом прозрачной птицей — и я, конечно, не увидел зарево на горизонте. А вот гул услышал.

Низкий вибрирующий звук отозвался, казалось, во всём теле — и я оторвался от клавиатуры. Стало тревожно и неуютно. Подошёл к окну — сполохи на горизонте, как отголоски дальней грозы.

Рассвет? Не может быть, рано ещё… что тогда? И низкий, раскатистый, крепнущий рёв — что это?

Внезапно небо заполнилось бесчисленным количеством птиц — сначала я услышал их приближение, и лишь потом появилась тёмная туча.

Они летели прочь, прочь — туда, где ночь была ещё безопасна. Когда я вспоминаю тот момент, каждый раз я слышу угрожающий гул и тревожным дополнением — шелест тысяч крыльев и тоскливый, прощальный гомон.

Потом вдруг, резко — ослепительная вспышка. Страшный удар, от которого сотряслась земля. И наступила темнота.

***

Когда я очнулся — через десять минут, быть может, или через десять часов — сероватый свет заполнял комнату. Она кружилась и плыла в моих глазах.

Что это было? Война? Извержение вулкана? Цунами? Тут же включился мой внутренний скептик: ага, цунами. За тысячу километров от побережья. И вулканов поблизости не наблюдалось. Что же тогда?

Я попытался встать — и тут же, обливаясь холодным потом, вновь рухнул на пол. Резкая боль в ноге пронзила, казалось, всё тело. Больно было до тошноты, до обморока. Как я умудрился сломать ногу, упав с высоты собственного роста — ума не приложу.

Не буду подробно описывать, как я пытался по мобильному вызвать «Скорую». Связь была, но на подстанции никто не отвечал. Звонки друзьям и знакомым в 3 часа ночи — плохая идея, но выбора у меня не было. Не ответил никто. Чем больше абонентов было недоступно, тем сильнее нарастала паника внутри — чёрт, чёрт, что происходит? Я что, остался один в этом городе? Постепенно подступало отчаяние, хоть я и старался сохранить спокойствие.

Состояние моё ухудшалось с каждой минутой. Началась лихорадка, меня трясло, голову я ощущал как огромный котёл, наполненный болью. Никогда мне не было так плохо. И тогда, опасаясь потерять сознание, я стал набирать все номера подряд — ну откликнитесь, отзовитесь хоть кто-нибудь!

— Слушаю! — отозвался усталый голос в трубке. Я даже не поверил сразу, что наконец хоть кто-то откликнулся.

— Говорите, алло! — голос приблизился и странно исказился, — кто это?

Я посмотрел на экран смартфона. «Автостанция». В прошлом году ездил к другу в соседний город, вот и остался номер станции, я тогда забил его в телефон — вспомнилось неожиданно.

— Я… не знаю, кому ещё позвонить. Я ранен, нога наверняка сломана… не знаю, что делать… мне плохо… я ничего не понимаю! Что произошло? Что мне делать? Я не могу вызвать «Скорую»… — ещё немного, и я расплакался бы в трубку — взрослый сильный мужчина, известный писатель, оптимист и стоик.

Опять помехи. Искажённый, металлический голос в трубке:

— Алло! Я понял. Не отключайтесь. Постараемся прийти. Вы где? Адрес какой?

Я назвал улицу и дом. И пока мои спасатели пробирались через разрушенный город, этот пропадающий временами, искажённый голос поддерживал и ободрял меня.

Позже я узнал, что Зор — профессиональный спасатель. Мне повезло, что на мой звонок ответил именно он. Думаю, что ему я обязан жизнью. Он чётко перечислил, что я должен сделать.

Доползти до аптечки и сложить в рюкзак её содержимое. Выгрести туда же всё из продуктовых шкафчиков и из холодильника. Он велел мне набрать воды во все ёмкости. Но из крана упала одинокая капля — именно в этот момент я безумно, до дрожи захотел пить. Он подгонял меня без всякого снисхождения и жалости. Он не давал мне впасть в отчаяние, которое порой охватывало меня — а вдруг меня не найдут? а вдруг я умру, не дождавшись помощи? Он вытаскивал меня из смертельной ловушки — а сам в это время был на грани обморока от потери крови: во время катаклизма огромная зеркальная витрина рухнула, осыпав Зора осколками.

Когда меня нашли, я был готов полностью. В рюкзак вошло почти всё, что велел собрать Зор. Еда, медикаменты. Охотничий нож — понадобился впервые с тех пор, как мне его подарили. Одеяло. Все зажигалки, которые нашёл в доме. Ноутбук я прижимал к груди — меня так и не уговорили оставить его. Почему-то во мне крепла безумная уверенность: как только я допишу повесть, всё образуется. Наверное, это был уже бред — от боли и жажды.

Я даже не мог радоваться тому, что меня нашли. Только облегчённо вздохнул — и наконец потерял сознание.

Очнулся уже в убежище, поэтому не видел разрушенный город, который ещё вчера был одним из красивейших на Земле. Не видел руин и трупов. Безумных одиночек, пытаюшихся разобрать завалы. Выживших собак, не отходящих от груд камней и плит, из-под которых ещё слышались слабеющие голоса. Весь ужас этого маршрута вновь пришлось пережить моим спасателям — не мне.

Ранены были все. Каждый пострадал так или иначе. Девушка-азиатка, хрупкая и экзотическая, как орхидея, с перебинтованной головой, принесла мне воды — немного, воду уже экономили. Кван — так звали девушку — отлично владела собой. Её смуглое лицо, перепачканное кровью, было невозмутимо, а раскосые глаза за стёклами очков — непроницаемы. Миниатюрная девушка оказалась на редкость молчаливой.

Парень по имени Флинт обмотал руку полосами ткани — похоже, раньше это была рубашка. Один глаз Флинта прикрывала чёрная повязка. «Опасный человек», — подумал я при взгляде на него.

Пожилой угрюмый мужчина весь в мелких порезах, как от битого стекла.

Автостанция уцелела. Точнее, её подземная часть. Из моего окна раньше был виден огромный стеклянный купол — сейчас от него остались остов и миллионы осколков.

Все выжившие в момент катастрофы находились на нижнем ярусе. Диспетчерская, кассы, торговые автоматы почти не пострадали. Зал ожидания превратился в лазарет. Медикаменты из аптечного киоска Зор сразу взял под жёсткий контроль. Именно ему, спасателю, приходилось принимать решение: оказывать помощь или дать человеку умереть. Врача среди нас не оказалось, да и будь он здесь — много ли можно сделать в таких условиях?

Я никогда не поменялся бы с ним местами, с Зором. С каждым часом складка между его бровей становилась глубже. Бледный до синевы, худощавый, спокойный, удивительно молодой — таким я его запомнил. Он отдавал чёткие распоряжения негромким голосом — и его слушались беспрекословно. Все, кроме Мада.

Компания Мада обосновалась в углу зала. Ребята держались обособленно. Две девушки жались друг к другу. Молодая пара беспрестанно шёпотом ссорилась по любому поводу. Нашли время и место. Сам Мад — татуированный качок лет тридцати — не принимал участия в разборках. Он выглядел безразличным — до тех пор, пока к его группе не подходили посторонние. Тогда он ронял пару слов — и парни из его окружения просто преграждали путь чужакам. Туго набитые туристические рюкзаки грудой валялись в углу. Как потом оказалось, группа Мада прибыла на вокзал, чтобы отправиться в туристический поход, и укомплектованы все были соответственно.

Я чувствовал, как нарастает напряжение между Зором и Мадом. Это сродни электрическому полю — его не видишь, но ощущаешь всей кожей. Конфликт был неизбежен.

Связь пропала днём. У всех одновременно.

Мы были похожи друг на друга — отчаянием на лицах, неумело наложенными повязками. Телефонами, зажатыми в руках. Последняя иллюзия связи с миром — гудки вызова в трубке.

Как передать это чувство страшного одиночества? Для этого нет нужных слов. Ты понимаешь, что всё, что было твоей жизнью, разрушено и сломано. А отсутствие какой-либо перспективы делало все наши действия бессмысленными. Во всяком случае, мои чувства были именно такими.

И самое страшное — отсутствие информации. Если бы нам хоть немного объяснили, что произошло — было бы легче. Неизвестность выматывала и обессиливала.

Кошка Кван стала последней каплей. Маленькое животное спрыгнуло с рук девушки и направилось в угол, к угрюмым туристам. Мад небрежно поднял её за шкирку и отбросил со своей территории так, что кошка ударилась о стену, закричала и побежала к хозяйке, подволакивая лапку.

Зор встал с места.

— Не стоит этого делать, — от его негромкого голоса у меня мурашки побежали по коже.

— Не стоит? А то что? — Мад медленно поднялся с места.

Тишина наступила мгновенно. Все взгляды были устремлены на эту пару. Худощавый невысокий Зор с рукой на перевязи и Мад — на голову выше, угрожающе нависший над спасателем горой мышц. Ни один, ни другой не опускали глаз, и все мы чувствовали, что вот-вот дуэль взглядов перейдёт в настоящее сражение.

Точку поставила, как ни странно, малышка Кван. Неслышно выступив из угла, она скользнула к Маду. Миг, неуловимое движение — и гора мышц уже на полу, гигант таращит глаза, не понимая, что произошло.

Кван повернулась к Зору.

— Это моя кошка, — так я впервые услышал её голос. Говорила она с небольшим акцентом, очень чётко и очень тихо.

Зор собрался было ответить — но в этот момент вновь раздался звук, от которого все мы замерли на месте. Непонятный низкий гул, стон — назовите как угодно. Не тот, что был в начале. Тогда я слышал рёв стихии, голос самой Земли. Это звук был другой — механический. Теперь он шёл сверху, а дневной свет, проникавший через разбитый купол, быстро сменился полутьмой, будто нечто огромное заслонило солнце.

Нас охватил ужас. Все замерли, напряжённо глядя вверх.

Глава 2

Флинт

…И тогда мы увидели, что эта металлическая хрень заслонила нам свет. Стало, как перед грозой — так же темно и страшно.

Это какая же она здоровенная-то! Небось,

полгорода накрыла!

А потом как засветилось всё! Огненные такие штуки побежали по металлу — вжжжух! Вжжух! И гул такой, как от трансформаторной будки — ууу!

Зор велел забиться по углам и не отсвечивать — авось не заметят. Ну да, как же. Этот ненормальный качок в татухах выхватил из-за пояса какую-то хрень и как пальнёт прямо в металлическое брюхо! А сам орёт что-то неразборчиво, аж слюной брызжет!

Тут же на громадине появился как бы глаз — не знаю, как сказать, такая выпуклая штука. И вроде смотрит прямо вниз, на нас.

Я в угол забился, аж не дышу. А Мад палит себе да палит, прям уши все позаложило.

Вдруг этот ненормальный захрипел и за глотку схватился, волыну свою выронил. Прямо к моим ногам. Я тихонько подгрёб добро к себе, да за ремень и припрятал. Вон оно как повернулось! Хороший ствол не помешает.

Мад между тем на пол упал, задёргался и затих. Из пуза этого металлического луч образовался — всё ниже, ниже, вот уже прямо на Мада падает! И вот этот верзила вдруг поднимается вверх — как есть бесчувственный, руки-ноги болтаются. А потом быстрее, быстрее — и прямо внутрь этого космического корабля его затянуло.

А потом раз! и нет ничего. Ни инопланетян, ни Мада. Будто коллективный глюк приключился.

Я по сторонам смотрю — все так и сидят по углам, как приклеенные. Таращатся. Зор какого-то дитёнка к себе прижал и по голове гладит. Писака этот ненормальный в своём ноуте что-то строчит. Точно шизанулся.

Наши все оттаяли малость, переговариваться начали. Мол, как же теперь без Мада. Девки ревут — вот дурёхи, у них вечно глаза на мокром месте. Парни переговариваются — вот, мол, хрень какая, инопланетяне эти!

— Для чего им Мад-то понадобился, интересно? — это Малёк. Недоучка плюгавый. Вечно поперёд всех лезет.

— Жрать будут, — парень в тельнике и бандане сплюнул, закурил и повторил:

— Затем и прилетели. Будут на нас охотиться и жрать. Или на опыты пустят.

— Ка-какие опыты? — Малёк аж заикаться начал. Конечно, кому охота куском мяса себя чувствовать!

— Та-такие опыты, — передразнил его парень, — научные, вот какие! Изучать нас будут…

Тут вмешался Зор. Я и не видел, как он подошёл.

— Ребята, может, объединимся? Что за разделение, в конце концов. Вместе выживать легче!

— Ну это кому легче, а кому нет, — говорю я. Вытаскиваю волыну Мада и выразительно ею поигрываю перед самым носом Зора, — нам и так хорошо. Наши запасы побольше ваших — небось, прибрал бы к рукам, да? Только силёнок не хватит!

Парень в бандане встал и за свой рюкзак, смотрю, берётся.

— А ты куда собрался, брателло? К Зору под крылышко?

— А хоть бы и так, тебе что за дело! — непочтительно отвечает Тельник и рюкзак за плечи закидывает.

— Такое мне дело, что ты предатель! Как Мада не стало, готов к кому угодно переметнуться!

— Не говори глупостей, пацан, — и так спокойно, деловито он это сказал, что я и впрямь щенком себя почувствовал, — мы тут не письками меряемся, понял? Речь идёт о том, чтоб выжить — или умереть. Мад старшим группы на маршрут был назначен — вот его поэтому и слушали. А ты мне уж точно не начальник.

И оборачивается к остальным:

— Кто со мной? С этим придурком вы непременно пропадёте!

Смотрю, ещё трое встали — девки эти плаксивые и Малёк. На девок я уже глаз положил. Одна плоская, как доска, но в случае нужды вполне можно попользовать. А вторая — просто персик! Аж слюнки текут на неё смотреть!

Тут я и взбеленился.

— А ну, сели все! — ору и дулом вожу из стороны в сторону, от одной испуганной рожи к другой, — пристрелю нафиг первого, кто с места сдвинется!

А Тельник сплюнул да и пошёл в сторону Зора. Вот что мне было делать, а? Поднял я пушку, а у самого руки так и пляшут. Сердце колотится, и пот градом прямо, аж глаза заливает.

Поэтому и не убил гандона этого. В ногу попал. Легко он отделался.

Зор подскочил, другие — забегали все, как муравьи. Идиоты. Тряпки какие-то тащат — перевязывать. А писака даже головы от монитора не поднял — знай себе строчит! Говорю же — полный придурок.

Вечером кончилась вода. Все фляги опустели, все бутылки. Так-то до сумерек протянули, а на ночь глядя собрался я на промысел. Авось ночью народу на улицах поменьше.

У соседей не поживишься — караулят своё добро по очереди. А я ж не дурак какой, лезть на рожон. Пули у меня на крайняк, мало их осталось. А в городе точно вода должна быть.

Идти решили втроём — я, Малёк и Финик. Так-то он финн по национальности, поэтому и прозвали Фиником. А я глаз повязкой прикрываю — в детстве отец ремнём выбил — поэтому Флинт.

Покумекали, где магазины ближайшие — там должна быть вода в бутылках, если не растащили. Ну и двинули. На выходе Зор окликает:

— Парни, лучше бы группу побольше, мало ли что!

— Иди на…, — отвечаю я ему, — наш водяной запас подрезать небось хочешь! Не надо нам никого, сами справимся!

Зор только плечами пожал. Я потом только увидел, что сучка эта его, Кван, за нами увязалась. Ниндзя чёртова. По совести говоря, она меня спасла, конечно. Сдох бы без неё.

Возле магазина уже шла драка. Всего сутки прошли, а народ остервенел до крайности. Понять можно — никому подыхать не хочется. Бой шёл за каждую банку консервов. К моим ногам отлетела пачка крекеров — тут же за ней бросились двое, отталкивая друг друга.

Ловить тут было нечего, и мы отправились в другой квартал. Я дал по глотку воды из последней бутылки Мальку и Финику. Допил остатки. Всё. Надо шевелиться, когда задница подгорает — так орал на меня пьяный папаша, когда в доме кончалась выпивка.

Скажу честно — нам просто повезло. Из-за завалов улицы стали местами непроходимыми, и приходилось идти другим путём. Так мы и забрели в старый дворик. Его знатно завалило каменюками. На некоторых — тёмно-бордовые потёки, и лучше не думать, что это такое.

Вдруг Малёк заорал:

— Стой! Стой, Флинт!

Придурок. Он замер на месте с вытаращенными глазами, прослушиваясь. А потом вдруг рванул в подвал! Тут и я услышал вроде как плеск воды — и побежал за Мальком.

Вода хлестала из-под земли, из какой-то сломанной, ржавой трубы — чистая, сладкая, холодная вода! Первым делом мы напились. Финик даже вымыться хотел, но я его остановил:

— Потом свои портки прополощешь! Остальных наших приведи, тут безопасней будет. А мы с Мальком пока покараулим, чтоб конкуренты какие не появились!

Тут я расслабился, конечно. А не надо бы. Ну так все мы задним умом крепки.

Мы, оказывается, не первые воду нашли и подвал облюбовали.

Сидим мы наверху, на вечернем неярком солнышке. Ждём. Я даже глаза зажмурил, кайфую. Словно нет никаких пришельцев, разрухи. Эх, сейчас бы засосать из горлА батиного пойла да завалить ту, сисясенькую!…

Вдруг слышу — вскрик! Открываю глаза — а над Мальком стоит детина с крепостную башню ростом, и с ножа у него кровь капает. Всё, думаю, вот и мне кабздец настал! Сейчас эта горилла мне кишки выпустит, как Мальку — а сам пушку из-за пояса выхватываю и в него целю!

Жму спуск, а выстрела нет! Ещё! Опять осечка! Горилла ухмыляется и неторопливо так ко мне шаг делает. Ножичком поигрывает.

На меня оторопь нашла, ей-богу. Всё, думаю, Флинт. Отбегался. И такое сожаление, что не успел эту сладкую тёлочку трахнуть — прямо до слёз!

Потом так быстро всё произошло — я глазом моргнуть не успел! Кван выскочила прямо под ноги здоровяку — и вот уже сидит у него на спине. Ловкая, как макака. Придушила — и легко так, одним движением, голову ему хрясь — и набок! И сама отряхнулась, как кошка — даже дыхание не сбилось.

Потом подошла и тихо-тихо так говорит:

— Сейчас к нашим пойдём. Вместе. И про воду расскажем. Думаю, ты не против.

Как же, против. У меня аж дух перехватило от этого всего, говорить не могу. А эта мышь узкоглазая только глянула на меня — и отвернулась. Неинтересен я ей. За противника не считает. Честно говоря, мелькнула мысль — пулю ей всадить, да осечки побоялся. Не хочется со свёрнутой на сторону башкой в обломках лежать.

Так мы и шли — Кван впереди, я за ней. Место заприметил, где вход поудобнее — не забыть бы.

Вот уже и автостанция. Пока дошли, стемнело — ну как стемнело, белая ночь наступила. Вроде как сумерки, только потемнее. И между развалин на востоке непонятное зарево проступило, как от огромного пожара. «Что это ещё за хрень», — успел подумать я. Дышать стало тяжелее — устал, что ли? В мои годы рановато одышку иметь.

Только за угол завернули — Финик навстречу. Чухонец. Бледный, как поганка. На руках кошка — увидела Кван, замяукала, вырвалась — к хозяйке, значит. А Финик загробным таким голосом говорит:

— Не ходите туда.

А самого колотит, будто температура у него.

— Нет там никого. Всех забрали, — Финик опустился прямо на загаженный асфальт, будто все силы у него кончились. А потом зарыдал так, будто умрет вот-вот, прямо сейчас.

Не понял. Что значит «забрали»?

Кван быстро так к Финну подошла, взяла за лицо да как надавит руками — это точки какие-то знать надо, от этого мёртвый в сознание придёт! Она точно знала все эти чёртовы точки. И Финик успокоился немного и заговорил.

Когда он к автостанции подошёл, опять этот гул услышал. Сильный такой. От инопланетного корабля. Ну он спрятался поблизости. Видит — эта хрень металлическая как раз над нашим убежищем зависла. И вниз от неё синий дым повалил — густой, как кисель. Потом дым рассеялся. Тот самый глаз на днище появился — и лучи. И Финик сам видел, как наших на корабль подняли — всех, и руки-ноги у них болтались, как у мёртвых.

Потом всё схлопнулось — и корабль пропал. Финик боялся, но всё же решил посмотреть — вдруг кто остался? Никого он, конечно, не нашёл. Только кошка бегала, орала. Ну он кошку под мышку и обратно, к подвалу с водой.

— Что ж, — я сплюнул. Во рту было горько — не то от остатков синего тумана, не то от рассказа Финика, — их не вернёшь. Зато наши шансы теперь больше — мёртвым еда не нужна, а её в автостанции дофига. И вода только нам достанется. Ты с нами? — обратился я к Кван. Я бы рад был, если б она не пошла. Жуткая девица. Рядом с ней у меня такое чувство было, будто она — змея. Опасная, ядовитая. Гюрза или кобра. Но такой боец точно не помешает.

Кван молча пожала плечами. Понимай как хочешь. Надменная сучка.

Я уже было открыл рот, чтобы сказать ей пару ласковых, как вдруг из ниоткуда появилась громадина корабля. А я понимаю, что надо бежать, спасаться — а сдвинуться не могу с места! Днище, блестящее, как мушиная задница, нависло над кварталом, над разрушенными домами. Прямо над нашими головами. А потом повалил синий дым.

Глава 3

Писатель

Вот теперь я точно умер. Все мы умерли. Ад. Ад. Адова жара. Сверху, снизу от потрескавшейся почвы. Отовсюду. Сгустившаяся кровь стучит в виски изнутри бедной моей головы… как больно, больно! Не могу думать ни о чём, кроме этой пульсирующей боли.

— Эй, писака! — осторожный шёпот слева, — попей, легче станет!

Смутно знакомый мужчина протягивает пластиковую бутылочку. Вода. Тёплая, с затхлым запахом. Жадно выпиваю всё. Кровавая пелена перед глазами немного рассеивается. Уже легче.

Каким-то неведомым чувством понимаю, что нельзя разговаривать. Нельзя вставать без разрешения. Ничего нельзя.

Где мы? Почему эти люди мне будто знакомы? И кто я такой, в конце концов?

Уже много позже я узнал, что синий туман нейтрализует органические объекты, вызывая временный паралич. У разумных возникает неполная амнезия.

Потом резко, в одно мгновение, вспомнилось: подземный зал автостанции, забитый ранеными; стреляющий вверх, в нависшую громадину, Мад; Зор, пытающийся поместить в самодельный лубок мою сломанную ногу…

Мой ноут с неоконченной повестью. Чёрт, как же мне теперь быть — никто, никто не понимает, как жизненно важно додумать, дописать…

Это неважно. Теперь — неважно. Всё там, позади. На Земле. А мы — здесь. В аду.

Поле вокруг безгранично. Вокруг вспыхивают, сияют и переливаются неизвестные мне растения. Они посажены густо, плотно. Стеклянистые венчики режут пальцы, поэтому приходится быть осторожным.

Команда Мада и здесь держится вместе. Вокруг вожака.

Все оказались живы. Все до единого. Даже кошка Кван. Девчонка сделала специальную переноску, наподобие той, в которой носят младенцев, и оттуда выглядывала недовольная усатая морда. Пропали дети — на станции их было четверо. Один — совсем малыш. Но здесь только взрослые.

Наши раны таинственным образом исчезли. Наверняка это неведомые хозяева привели в порядок своё имущество.

Сколько мы уже здесь? Зор говорит — две недели. Я потерял счёт времени, так однообразно и невыносимо для меня здешнее бытие.

Просыпаемся вместе. Засыпаем одновременно, по ментальной команде невидимого надсмотрщика. Наверное, это робот — уж больно всё автоматизировано, продумано, отлажено. Спим тут же, на поле. Прямо под раскалённым сиреневым небом. «Ночью» свет слегка приглушают.

Еда — раз в день. Летающий модуль, похожий на квадрокоптер, выгружает контейнеры и воду в бутылках точно по числу рабов. Мад попытался было взять лишнюю порцию — и тут же упал, корчась и обхватив голову.

К работе приступаем сразу после еды. До каждого — каждого! цветка надо дотронуться. Просто прикоснуться к серединке. Попытка пропустить цветок — наказание. Попытка заговорить с соседом — наказание. Остаётся только думать. Кто нас сюда притащил? Зачем мы делаем эту бессмысленную работу?

И самое важное. Как отсюда выбраться? И — где мой ноутбук?

Мад.

Не думал, что попаду в такой переплёт. На войне проще: вот ты, вот враг. А здесь против кого воевать? Задницей чувствую, надо быстрей отсюда выбираться.

План у меня готов давно. Но одной только нашей командой не справиться. Надо больше людей.

Обмануть надзирающую систему довольно просто. Она, как я понял, реагирует на звуки — и громкие, и почти неслышные. Визуальное наблюдение не ведётся — я, например, обязательно пару камер поставил бы. Видно, у инопланетян другие соображения.

Фломастер нашёлся только у меня. И, знаете, в тот момент, когда я подошёл к Зору и протянул ему ладонь, на которой написал своё послание, я снова почувствовал себя живым. Почувствовал себя сержантом Мадом Ферроузом, а не рабом пришельцев. Начиналась война, и мне на ней было самое место.

Подготовка продолжалась три цикла. Долго и муторно: во время перерыва на еду написать сообщение, показать Зору, дождаться ответного — быстро, быстро и без звука, и время стремительно заканчивается. То же после работы, пока нас не выключили. Такая медлительность, с одной стороны, раздражала. С другой — помогала продумать безошибочный план.

Опыты проводили на себе — я и Зор. По очереди. Если с одним что случится, другой доведёт задуманное до конца.

Выяснили, что если орать в небо и требовать контакта, тебе прилетает двойная доза успокоительного. Весь следующий день только тупо тыкаешь цветочки.

Побег одиночки заканчивается так же. Массовый побег трёх добровольцев — синим туманом. Ну как побег — бежать особо некуда, пытались добраться хотя бы до конца поля.

Что ж, пора осуществлять план Б. Терять нам нечего.

Сегодня мы идём ва-банк. Каждый получил клочок ткани с инструкциями. Фломастер почти высох. Если всё получится — он нам больше не понадобится.

Когда продуктовый модуль подлетел, мы были готовы. В момент сброса он обычно опускается ниже — и я, сидя на плечах Флинта, набрасываю лассо, сплетённое из невероятной рванины, на выступ корпуса. Быстро тянем маломощную машинку вниз, она верещит, пытается вырваться, но хлипкая веревка выдерживает. Все действуют слаженно, по инструкции. Чувствую, как внутри поднимается волна ликования — сержант Мад опять в своей стихии! Чёткая организация и безусловное подчинение — вот чему меня учили в армии. И это спасёт нас сейчас. Возможно.

Модуль противно визжит, когда парнишка из команды Зора, механик, пытается открутить одну из частей корпуса. Нам не нужна насадка или сам коптер — мелкий аппарат размером с легковой автомобиль. Все мы не поместимся, нечего и думать об этом. Нам бы что покрупнее — модуль ремонтника, например. Если здесь такие есть. А если повезёт, то и кто поважнее пожалует, тогда и поговорим.

Вы не представляете, как на людей действует искра надежды. Все действуют быстро, чётко, слаженно. Без единого слова. Теперь люди смачивают тряпки — водой или мочой — и завязывают лица. На случай синего тумана.

Но то, что произошло — такого мы не планировали, нет. Этого мы не учли, честно говорю. Прямо в зените над нами появляется знакомый выпуклый глаз — лучи, исходящие из него, опускаются вниз, захватывают меня и Зора — и мы, беспомощные, как младенцы, поднимаемся выше, выше — и наступает темнота.

***

Наверное, помните то место, где очутился Гарри Поттер после смерти? Вроде бы вокзал, весь в тумане. Вот в таком тумане мы и очнулись. Только без вокзала. Ничего не видно вокруг. Мы будто в центре молочного шара. Но чьё-то присутствие ощущается так явственно, что у меня волоски на загривке дыбом встали.

Зор зашевелился рядом и сел, недоуменно оглядываясь.

— Что за… ты что-нибудь понимаешь?

— А тут и понимать нечего, — бесплотный, неживой голос звучит, кажется, вокруг нас и одновременно прямо в голове, — вы же хотели задать свои вопросы — спрашивайте!

Переглядываемся. Есть! Есть контакт! Хотя бы такой, непрямой!

Зор опережает меня:

— Зачем мы здесь? Кто вы? Почему напали на Землю? Что вам нужно от нас?

— Да, — поддерживаю я, — и что за тупое занятие для нас придумали? Нашли себе рабов!

Впервые чувствую, что мы с Зором похожи — ему тоже неведом страх, и головы не теряет. Стоит, выпрямившись во весь свой небольшой рост, и чеканит:

— Мы заявляем, что не согласны больше находиться здесь! Мы требуем вернуть нас на Землю и оставить в покое нашу планету!

— Да, — поддерживаю я, вставая рядом с ним, плечом к плечу, — мы требуем!…

Тяжёлый вздох, казалось, всколыхнувший туман, заставил нас замолчать. Уж больно он похож на человеческий.

— Вы всё не так понимаете, — голос звучит устало и обречённо, — мы не порабощаем вас. Мы пытаемся спасти планету, которую вы называете Землёй. Планету — и вас, её жителей. Точнее, тех, что остались в живых.

Глава 4

Флинт

— …А потом бах! — прилетела эта хреновина. И выгружают обоих голубчиков прямо туда, откуда взяли, прикинь!

Оба бледные какие-то, встрёпанные. Но целые. И вроде как скорешились — один говорит, другой добавляет. Прямо сладкая парочка «Твикс».

Бежим, значит, прямо по полю к ним, орём. Потом я спохватился — а чего это никто нас больше не торкает? Раньше, хоть слово скажешь, хоть шепнёшь — сразу по мозгам торк! А тут разговариваем — и норм.

— Есть контакт! — это дрыщ, Зорг, — мы говорили с ними.

— С кем? Кто они? Чего хотят? — народ забурлил, вопросы один за другим. Только азиатка эта, Кван, стоит столбом. Кошку свою наглаживает. Будто знает что.

Короче, офонарели мы знатно. Да и было от чего.

Возвращаться нам некуда. Вот так. Не то, что нашей планетки голубой больше нет — на месте старушка. Но тот бада-бумс, который случился, разрушил всё. Пока мы здесь цветочки тыкали, процесс стал необратимым — Зорга слова. Откуда он такие слова только достаёт. Наверное, из своей напыщенной задницы.

Как наши учёные проморгали метеорит размером с Тунгусский — сказать теперь сложно. Теперь я думаю, научные задницы и правительство просто скрыли от нас это. «Когда ничего нельзя сделать, сиди на жопе ровно и жди», — как мой папаша говорил в таких случаях.

Как я понял, глыба эта упала очень неудачно. Чего-то там сорвала, а другое пробила до самого ядра. И атмосфера, воздух наш драгоценный, весь потихоньку в космос выходит, а на её место поступает газ из этой самой дыры. Как-то так. И сейчас воздух почти закончился. Ну и жизнь, понятное дело.

Пришельцы эти инопланетные просто мимо пролетали. Ага, как же. Увидели весь этот пиздец — конец цивилизации то есть. Стали оставшихся спасать. Вот уж спасибо, спасли, бл… С утра до ночи цветочки ковырять — лучше б я на Земле остался.

Короче, кого успели — вытащили. Другие корабли свои на помощь позвали. И сейчас всё оставшееся человечество болтается на нескольких скорлупках в космосе, прикинь.

Дети перехода не выдержали. Тут у меня горло перехватило, конечно. Там, на автостанции, забавный такой пацанчик бегал, конфетой меня угостил. Не выдержал, значит.

Нет, самих инопланетян не видели, говорит Зор. «Опосредованно разговаривали», как он выразился. Ух, блевать тянет от его словечек.

Короче, нашего дома больше нет. То есть жить там нельзя.

Тут я заорал:

— Да что вы их слушаете, пришельцев этих! Небось сами всю планету разбомбили, а нас на мясо! А теперь сами заселятся на наше место! Вот пидоры гнойные!

Но Мад быстро меня заткнул. Спасибо, что не кулаком. С него станется. Если б он тоже орал, я б не поверил ему ни на грош. А он тихо так, устало говорит:

— Заткнись, щенок. Думаешь, один такой умный? Я своими глазами видел, что дома творится. А тебе лучше не видеть — да и никому.

Оказывается, этот хрен космический, который на нашем кораблике главный, устроил им краткую экскурсию на Землю. Краткую — потому что дышать там уже нечем. А скафандры сляпали из чего придётся, плохо они защищали от радиации — да, ещё и эта хрень, прикинь.

Короче, атмосферу не починить. То, что осталось, отравлено. Нас еле успели вытащить. Нас — и ещё несколько тысяч человек.

— А почему же всё- таки это случилось, вам не сказали? — это Тельник. Вот тупой. Я и то понял. Вы б его не узнали — тощий стал, оборванный. Как все мы, впрочем. Только нога, что я прострелил, зажила. Мы все тут очнулись без единой царапинки.

— Говорят, техногенная катастрофа, спровоцированная падением метеорита, — пожал плечами Зорг. Надменная задница.

— Осколок метеорита попал в одну из атомных электростанций, а там пошла цепная реакция по всей планете. Плюс дыра в земной мантии.

Он помолчал и добавил:

— Прогноз плохой. Очень. Даже если планета не разлетится на несколько кусков, жить на ней будет невозможно.

Мы замолчали. Говорят — " тихий ангел пролетел». Вот так перед мысленным взором каждого вставал его дом, близкие. Огромные города и цветущие поля. Синее небо и бирюзовые океаны. Мы оплакивали наш погибший дом. И над нами летал тихий ангел.

— Ладно. Что ж. Значит, маманя моя тоже… того! — Тельник вытер глаза. Да что там — многие плакали, а девчонки ревели в голос.

— А я как раз к ней собирался. Автобуса ждал.

Я чувствую, что сейчас тоже разревусь, как мокрощёлка, поэтому нарочно грубо спрашиваю:

— А дальше-то что? Что с нами будет?

Теперь отвечает Мад. Обводит всех тяжёлым взглядом.

— Вся штука в том, что они не знают сами, что с нами делать. Мы им не нужны, совсем. До этого никогда с людьми дела не имели. Говорят, просто летели мимо по своим делам. Так-то это исследовательский корабль. Из несколько в этом секторе. Они не приспособлены для нашего содержания. И ничего они про нас не знают. Более того, и знать не хотят. Из соображений гуманности подобрали, как замерзающего щенка зимой — а он нафиг никому не нужен, щенок-то этот.

Короче, эти исследователи хреновы поместили нас в подходящие герметичные помещения. Накачали воздуха из атмосферы. Синтезировали на коленке воду и еду. А я-то думаю, почему вкус такой гадкий! Чем так спасать, дали бы сдохнуть!

— А почему мы этими их дурацкими цветочками занимаемся? — спрашиваю, — это что, часть психотерапии?

Ответ меня просто убивает.

— А это, — Зорг обводит широким жестом поле с чёртовыми светящимися цветочками, — это, вообще-то, сборщики информации. Они нас так изучают, наши хозяева.

Блин. Так я и знал, что всё это — неспроста.

Писатель

И тут я понял, насколько же отличаются от нас наши спасители. Не зная о людях почти ничего, они приспособили для сбора информации эти вот странные растения. Их вырастили за считанные часы, пока мы были в беспамятстве.

Каждый цветок — своеобразный датчик, передающий сведения в главный бортовой компьютер. Всё просто. Каждый датчик фиксирует только один импульс — не знаю, как объяснить, я не технарь и не биолог. Все эти данные обрабатываются, машина учится. На момент катастрофы существа с далёкой планеты не имели представления, что мы за раса. Как дышим, чем питаемся. Как разговариваем.

В экспедиции на агонизирующую Землю погибли несколько членов экипажа. Но первоначальные данные были собраны. Благодаря им мы не умерли в первые же сутки на корабле.

Почему не разрешали разговаривать? Звуковые колебания создают помехи при записи и передаче данных, информация искажается. Теперь основных данных достаточно, и режим тишины соблюдать не обязательно.

— То есть можно орать и матюкаться? — это дурачок Флинт. Он не безнадёжен, конечно. Я видел слёзы на его глазах — да что там, мы все оплакивали наш потерянный дом. Думаю, его ершистость — след трудного детства. Чего не скажешь про Зора.

Ещё там, на Земле, я однажды читал статью о нём. Да, целый подвал в крупном журнале. Его называли Суперменом и героем наших дней. Он сторонился славы, но каждый хоть раз слышал аббревиатуру команды, где он работал.

Только сейчас я с ужасом и слезами вспомнил — на Земле у Зора осталась семья. Жена и дочь. Не знаю, что дало ему силы держаться. Я бы уже сломался.

***

Результатом переговоров Зора и Мада с хозяевами корабля стало соглашение. Нам разрешалось разговаривать, беспрепятственно ходить по отведённому пространству. Уединяться. Вот в этом месте я вздохнул с облегчением: справлять нужду в компании соплеменников — такое себе удовольствие.

По просьбе пришельцев мы должны быть готовы к сотрудничеству. Каждый из нас. Информации о человечестве было всё ещё недостаточно.

Теперь, когда бортовой компьютер научился синтезировать речь, стало возможно общение. И пришельцы этим пользовались. Их интересовало буквально всё: от обычаев разных народов до моего писательства. Они искренне пытались постигнуть психологические тонкости и нюансы отношений между людьми. Не потому, что хотели помочь нам. Думаю, ими двигало чистое, бескорыстное любопытство исследователей.

Мне не передать словами атмосферу тех дней. Уходя в поле датчиков, теперь уже просто прогуляться, я встречал то одного, то другого сокомандника. Каждый переживал своё горе, насколько хватало сил. И почти все предпочитали делать это в одиночестве.

Мне некого было оплакивать. Семьи не было. Так уж вышло. Слишком я эгоистичен для того, чтобы отдавать кому-то часть своей жизни. Не боюсь в этом признаться — больше всего я скучал по работе. Я так погрузился в мою новую повесть, в ее детали, действия героев и перипетии, что все дальнейшие события воспринимал как развитие сюжета. Возможно, это помогло мне не сойти с ума.

Через несколько дней я получил царский подарок. Лучший в моей жизни.

У меня нет слов. Я держу в руках всё, что осталось мне от прежней жизни. Открываю крышку — надкусанное яблочко на синем фоне медленно наливается светом.

Потом расскажу, как ноут вернулся ко мне. Всё — потом. Это просто — и одновременно фантастично. Как вся наша здешняя жизнь, впрочем.

Заряд. Ещё больше половины заряда! Кликаю по иконке. Сердце делает кульбит, а потом колотится, как ненормальное. Вот она, моя недописанная повесть…

Глава 5

Зор

После нашего возвращения от хозяев дела не пошли на лад. Да и не могли пойти. Ужасные известия сломали многих. Я сам держусь с трудом. Никогда больше моя малышка не побежит мне навстречу с радостным криком, а я не подхвачу её на руки, ощущая лёгкость детского тельца и особый, родной запах ребёнка.

Я не позволяю себе погрузиться туда, где ужас и отчаяние раздавят меня окончательно. Как ни странно, больше других мне помогает Мад. Верзила с армейской выправкой поддерживает дисциплину с фанатизмом, достойным лучшего применения. Это помогает людям не сойти с ума.

У нас есть чёткий распорядок и работа, еда и возможность общения. Не так уж мало. Если не задумываться о перспективе.

Они были уклончивы тогда, наши гостеприимные хозяева. На прямой вопрос Мада: «Что будет с нами дальше?» — бесплотный голос в тумане ничего определённого не изрек. « Мы думаем… просчитываем варианты…» — такие неопределенные ответы не успокоят никого, правда? И меня не успокоили. И Мада.

Здесь, в этом поле, нас сорок восемь. Сколько ещё таких залов — и сколько кораблей с такими залами?

Мне кажется, мы здесь не задержимся. Почему? Потому что мы, наше появление не входит в планы хозяев. Мы им не нужны.

Думаю, хорошего ничего ждать не приходится. Или моё внутреннее чутьё меня обманывает.

Флинт беспокоит меня больше других. Никогда не понимал таких молодчиков с прищуром, с ухмылочкой по любому поводу.

Я не ожидаю от него откровенности, да она мне и не нужна. А вот неприятности от него могут быть значительные.

О чём я думаю? Мы потеряли свой дом. Небольшая горстка людей — всё, что осталось от человечества. На фоне этого меркнут все неприятности, которые мог спровоцировать парень. Так я думал. Я ошибался.

Смотрю, как он подходит ко мне — медленно, словно крадучись. Повадка шпаны «с района». Садится рядом, на краю поля. Грызёт спичку. Вздыхает.

— Слышь, брат… как думаешь, долго нам тут телепаться?

Неопределённо пожимаю плечами. Сам бы не отказался узнать. Парень вздыхает.

— Ты не думай, я буду помогать, если что… Я ведь не пальцем деланный какой-то. Правда, я не жалею, что папашка мой перекинулся вместе со всеми, гори он в аду! Только и слышно было от него всю жизнь: «Не отсвечивай!», «Заткнись!», «Чтоб ты сдох, придурок!» Так-то он был славный старик, давал глотнуть из бутылки. Учил меня продукты в супермаркете тырить — иногда с ним было весело.

Он замолкает — видно, пытается справиться с волнением. Не мне судить о его чувствах к отцу. Но, видно, моё лицо сказало за меня, потому что Флинт неожиданно горячо продолжает:

— Хотя, конечно, сволочь был первостатейная. Сестрёнку на мороз гонял за подаянием. Одежду тёплую отберёт и гонит — а она маленькая ещё, плачет. Я догоню её за воротами, шаль мамкину суну, термос маленький с кипятком — ничего, жива оставалась. Отец только лупил её, если мало подавали. Так я, если видел, что не в духе папаня, прятал малую в сарае у соседей. Так она в том сарае и сгорела — пожар случился, никто не успел… да и не знал никто, что она там пряталась. Только я. Меня и дома-то не было тогда. Прихожу — одни головешки на месте сарая дымят… Я как онемел, даже сказать ничего не мог — пропал голос, неделю молчал.

А отец лютовать стал — решил, что сестричка сбежала. Каждый день меня лупить приспособился — то кулаками, а то и ремнём. Однажды по глазу попал, — Флинт прикасается к повязке на лице, потом резко встаёт, — не надо было мне это вспоминать, я дурной делаюсь, как сестру вспомню… эх, выпить бы сейчас!

Я, профессиональный спасатель с психологическим образованием, впервые в жизни не нахожу слов. Да и что тут скажешь. Но Флинт понимает моё молчание иначе.

— Что, брезговать теперь мной будешь? Ишь, как рожу-то повело! Правильно батя говорил: не говори с чистоплюями, они нас не поймут!

— Флинт. Успокойся. Здесь не место и не время…, — пытаюсь успокоить парня, но эффект получается обратный.

С каждым словом Флинт всё больше впадает в состояние истерии, накручивает себя:

— Ещё узнать надо, чем вы там в гостях занимались? Уж наверняка сговорились с нашими «добрыми» хозяевами нас на опыты пустить! — глаза парня побелели от бешенства, ещё немного — и он вообще перестанет соображать. У него классическая истерика — и есть от чего!

И вдруг в этот момент меня охватывает такая апатия. Такая усталость. Такое горе. Не могу больше. Жить не хочу. Не хочу, не могу. Кто бы меня выслушал. Не могу…

Флинт бежит в поле — прямо по датчикам, они хрустят и лопаются у него под ногами. Теперь он специально топчет растения — крутится на месте, орёт что-то нечленораздельное. К нему бегут Мад и парень в тельняшке. Пытаются обхватить, повалить — Флинт с энергией берсерка отмахивается, и топчет, ломает сложные приборы, вокруг него хрустят и лопаются стекловидные венчики. Людей на поле прибавляется — подбегают новые, разнимают, успокаивают, но только усиливают суматоху.

Всё заканчивается внезапно. На «небосводе» возникает старый знакомый — выпуклый глаз. И без предупреждения, без разговоров на нас изливается густой синий туман.

***

Мокро. Вода повсюду, пытаюсь вздохнуть — вода заливается в нос, в рот, тугие струи колотят в спину. Где мы? Я один здесь или остальные поблизости? Звук дождя, темнота — и ничего больше. Внезапно мрак пронзает синяя вспышка, а за ней раздаётся такой знакомый, земной звук грома!

Ливень усиливается. И я медленно, преодолевая головокружение, пытаюсь встать.

Глава 6

Писатель

Ливень хлестал нас, с силой колотил по плечам, по голове. Я моментально вымок до нитки. Первая мысль — мой ноут! Теперь ему точно конец!

Когда глаза привыкли к темноте, в сумеречном свете я разглядел остальных — мои товарищи по несчастью пытались встать, ноги их скользили в размокшей почве, кто-то рыдал в голос. Я подошёл к плачущему — парень в тельняшке повернул ко мне искажённое гримасой лицо. Думаю, ему не было стыдно за свою слабость. За последний месяц каждому из нас досталось столько, что срыв был неизбежен.

Кван вынырнула из дождя, подошла ближе.

— Надо идти. Здесь оставаться нельзя, — она говорила, по обыкновению, очень тихо, и я с трудом расслышал её.

— Куда идти? Ты знаешь, что ли? — парень в тельняшке зло вытер глаза рукой. Будто в этом потопе можно разглядеть на лице следы слёз.

Не отвечая, девушка подошла к Маду. Тот выслушал её и зычно крикнул:

— Все, кто меня слышит! Подойдите ко мне!

Всего вокруг Мада собралось сорок человек. Где остались ещё восемь, никто даже не спрашивал.

— Идём плотной группой. Не отставать. Не рассчитывать на помощь соседа. Не разговаривать — надо беречь силы!

Мад первым зашагал за маленькой фигуркой — Кван шагала уверенно, будто хорошо ориентировалась в сплошной пелене дождя.

Я автоматически переставлял ноги. Идти по раскисшей грязи было невероятно тяжело. Изредка доносился голос Мада:

— Не отставать!

До сих пор не понимаю, почему я не оставил там, под дождём мёртвый ноутбук. Промокший насквозь, он был бесполезен. Его теперь можно использовать разве что в качестве подставки — но я упорно тащил ненужную вещь. И если б кто-нибудь предложил выбросить мой ноут, я б не выкинул. И другим бы не позволил. Возможно, так я пытался сохранить хоть одно вещественное доказательство моей прежней жизни: вот мой рабочий инструмент, это всё, что осталось от прекрасной, теперь мёртвой, планеты. А может быть, некое предчувствие мешало мне расстаться с компьютером. Словом, я пёр сквозь бесконечный дождь увесистый ноут, и каждый шаг казался последним — я не могу больше, сейчас упаду в липкую грязь и будь что будет, не могу, не могу…

Наш безумный поход закончился внезапно. Разом, резко прекратился ливень. И только тут я понял, какое счастье — оказаться в относительно сухом месте. Всё тело болело. Казалось, меня долго и основательно колотили палками — настолько сильны были водяные струи.

Немного отдышавшись, я огляделся. Вокруг расположились остальные — точнее, рухнули, где придётся. И только Кван осталась на ногах — миниатюрная, невозмутимая, она гладила свою мокрую кошку и спокойно осматривалась.

Место было… никаким. Просто место. Серая почва без единого растения под ногами. Песок, камни. Над головой — серое небо, плотно затянутое тучами. Наверное, именно так выглядит преисподняя для писателей — подумал я.

Постепенно все отдышались, пришли в себя.

Люди переговаривались, осматривались. Мад подошёл к нашей проводнице и навис над ней горой мускулов — всё же у армейских есть своя харизма. Наверное, она заключается в силе характера. И в целенаправленном движении к цели, какой бы она ни была.

— Можешь, наконец, объяснить, где мы находимся? И почему ты знала про это укрытие?

Кван помедлила немного. Не думаю, что она подбирала слова для ответа. Просто просчитывала варианты: что для неё выгодней — рассказать или промолчать. Но всё же объяснила:

— Нас выкинули в так называемый Промежуточный мир. Я сама не знаю, что это за место. Сюда ссылают тех, от кого надо избавиться навсегда. Такая вневременная помойка.

Тихий чёткий голос произносил слова совершенно без интонаций. То, что мы услышали, просто не поддавалось никакому объяснению, никакой логике. Поэтому, видимо, Мад переспросил:

— Промежуточый мир? Откуда ты знаешь про это место? Люди здесь никогда раньше не бывали!…

— Люди — нет. Не бывали.

Пауза длилась и длилась. Все взгляды были устремлены на маленькую девушку с серой кошкой на руках.

Наконец Зор осторожно, подбирая слова, спросил:

— То есть… ты хочешь сказать… ты — не человек?

Мы, казалось, разом выдохнули, как в игре «отомри». Напряжение, которое нарастало среди нас, пропало — действительно, столько необычного психика просто не выдержит. И слова Кван уже не стали такой уж неожиданностью.

— Не совсем человек. Андроид. Так будет для вас понятнее.

Потом вопросы посыпались, как на пресс-конференции. Меня не покидало ощущение сюрреалистичности происходящего. Под серым небом, в непонятном месте, группка чудом выживших людей закидывают вопросами девушку-андроида. Впрочем, андроида ли?

— Ты вообще с Земли?

— Нет.

— А откуда тогда?

— Вы не поймёте. Я вообще не из вашего измерения.

— А что ты делала на Земле?

— Работала. Можете назвать это миссией по устранению помех.

— Помех чему?

— Историческим процессам.

— Ага. Помогла? Нет теперь никаких исторических процессов на нашей голубой старушке. А не ты случаем руку к этому приложила?

И тут я почувствовал, как сгустилась атмосфера — в случае сомнительного ответа Кван могли попросту растерзать, будь она хоть супергерой, но против такого количества противников ей точно не выстоять. Но она оставалась невозмутимой.

— К падению метеорита? Нет, к этому я не причастна, — девушка помедлила. Обвела всех взглядом и добавила:

— Не советую проявлять агрессию. Вас всего сорок. Для меня это не проблема.

Вот это да. Немного я ошибся.

Возгласы, нервные смешки. Мад, набычившись, всё же навёл порядок — поднял руку. Странное интервью продолжилось.

— Почему ты именно так выглядишь? Как азиатка?

— Такая внешность не вызывает подозрений. К тому же мой натуральный вид тебе бы не понравился. Да и никому из землян.

— В чём заключалась твоя миссия?

— Устранение нескольких политических лидеров. И не надо так уж удивляться. Я поняла, что на Земле это обычное дело.

— Но зачем? С какой целью?

— Это выше вашего понимания. Структура, на которую я работаю, имеет свои интересы на Земле.

Я судорожно соображал. Кван — наёмная убийца. Ладно. В нашей пёстрой компании оказалась случайно, в результате катастрофы. Её боссы, вероятно, заинтересованы в получении каких-либо полезных ископаемых — теперь вся планета в их распоряжении… не то, не то. Вот!

— Кван, — я прокашливаюсь, от волнения в горле пересохло, — Кван, ты уже была здесь. Наверняка тебя не за хорошее поведение сюда выкидывали, но сейчас не об этом. Как ты выбралась?

Вот. Вот какой вопрос надо было задать с самого начала. Кому теперь интересна проваленная миссия девушки? Но мы ещё живы — и, насколько я понимаю, сдаваться не собираемся.

Пауза затянулась. Первым не выдерживает Флинт:

— Говори уже, не тяни! Мы ж здесь загнёмся, если не выберемся!

Я только теперь понимаю, что именно так меня беспокоило. Действительно, если наши «спасители» за нами не явятся, мы умрём здесь очень быстро. Воды за границей непонятной сферы достаточно. Но без еды мы долго не протянем.

Я встаю. Подхожу к девушке. Смотрю прямо в раскосые тёмные глаза.

— Кван. Не знаю, можешь ли ты сострадать. Но ты же разумное существо. Посмотри на нас. Восемь человек только что остались под дождём навсегда. Через несколько дней нас останется ещё меньше. Потом ещё. И наконец последние люди умрут. Спаси нас. Мы хотим жить. Мы потеряли всё — кроме жизни. Теперь можем потерять и её. Я… я не знаю, что ещё сказать.

У меня нет больше доводов. Я, человек, всю жизнь работающий со словом, беспомощен. Никто не спешит на помощь. Зор, Мад, Флинт, остальные — все с ожиданием и надеждой смотрят на маленькую девушку. Видно, что принятие решения даётся ей с трудом. Наконец она встаёт и выпрямляется во весь свой невысокий рост.

— Ты забываешь, — это она мне, — что я не гуманоид. Ваши ценности для меня — ничто. В том числе и жизнь. Но у меня есть свои соображения. Пока я не буду делиться ими.

Она делает паузу. Взгляды обращены к ней — ожидающие, умоляющие, откровенно неприязненные. Но все молчат, понимая, что наш единственный шанс на спасение — этот странный андроид-убийца.

— Гарантирую вам жизнь. Без боли, без мучений. Без непосильной работы. Других гарантий дать не могу.

— Что ж, — за всех отвечает Зор, — мы согласны. Можешь приступить немедленно?

— Да.

Этим коротким словом Кван поставила точку в неначавшихся прениях. Думаю, многие хотели бы уточнить, что их ожидает. Выбора особо не было. Или подчиниться Кван, или остаться здесь, в Промежуточном мире, в ожидании: вдруг нас простят и заберут обратно на корабль?

Уже потом, размышляя, я предположил, что так бы мы и остались умирать на сером песке. У исследователей оставались запасные экземпляры на других кораблях. Наверняка они не бунтовали и не ломали аппаратуру. Мы были больше не нужны. И нас просто выбросили, как помеху.

— Кван — не девушка. Кошка — не кошка. Может быть, мы уже тоже не мы? — бурчание Мада было последним, что я слышал.

По команде Кван мы встали вокруг неё, взявшись за руки.

Кошку Кван бережно положила в центре. И я почти не удивился, когда очертания маленького животного расплылись, возникшее радужное свечение расширилось до размеров небольшого купола. Все сорок человек оказались укрыты тонкой светящейся плёнкой. «Телепорт» — вспыхнуло в мозгу, а потом всё заполонил свистящий, на пределе слышимости, звук. Он усиливался, вибрировал, как струна. Становился невыносимым, пронзал мою бедную голову. Он наполнил Вселенную и я растворился в нём. А потом всё закончилось.

Глава 7

Зор

Сколько необычайных событий может вынести человеческий мозг? После определённого количества чудес мы уже спокойно, почти без удивления, воспринимаем наши фантастические приключения.

Жаль, что не удалось познакомиться с Исследователями. Но я думаю, что это, скорее всего, роботы. Программы. Возможно, весь исследовательский корабль, вся армада, целиком является таким роботом. Впрочем, сейчас можно строить любые догадки. Проверить их все равно не получится. Я чувствую, что назад мы уже не вернёмся.

«Когда, как темная вода,

Лихая, лютая беда

Была тебе по грудь,

Ты, не склоняя головы,

Смотрела в прорезь синевы

И продолжала путь»*

Знакомые слова. Откуда? Почему я их знаю? Они крутятся в моём сознании опять и опять, повторяясь с раздражающей периодичностью заевшей пластинки. Впрочем, неважно. В данный момент — неважно. Уже почти ничего не может вывести меня из тупого безразличия.

У меня такое ощущение, что мы — крохи, молекулы, остатки человеческой расы, закинутые так далеко от нашего дома, что возвращение уже невозможно. Да и не нужно. Что нам делать на безжизненной планете?

«Когда, как тёмная вода…» — тьфу, опять! Осматриваю нашу — не знаю, как назвать — темницу? Не похоже, нас не обижают и не ограничивают — на словах. На деле я, например, постоянно чувствую пристальное внимание Оргов. Так они представились в тот день, когда мы заявились к ним на планету.

Промежуточный мир ещё возвращается ко мне — в ночных кошмарах. Кажется, провидение бережёт нас и не даёт сгинуть горстке обречённых. Когда портал выбросил нас посреди странных строений и непонятных механизмов, я облегчённо вздохнул. Хоть какой-то мир. Какой-то шанс на выживание..

Как бы вы себя вели, если б у вас во дворе объявились инопланетяне? По меньшей мере удивились бы, не так ли? Я вспоминаю наше прибытие на Рону — это мир Кван — и каждый раз поражаюсь несходству цивилизаций.

— Мы не любопытны, — заявил нам при первой встрече Глава администрации. Вот и понимай как хочешь — или не любопытны в значении «не любознательны», либо «не представляющие интереса».

Я чувствую только одно: бесконечную усталость. Не говорю друзьям, но хочется, чтоб всё побыстрее закончилось. Так или иначе. Хорошо, что рядом — Мад. Он со своим понятием армейской дисциплины не даёт нам расслабиться и предаться отчаянию. Иначе мы бы уже погибли. Я бы погиб — уж точно.

Особенно тяжело ночью, когда ничто не мешает приходить призракам. И они являются. Те, кто погиб мучительной смертью — я ведь даже не знаю, как они умерли. Плакала ли моя девочка, звала ли меня? А жена — наверное, до последнего надеялась, что вот-вот я приду, примчусь, спасу. Но я думал, что вот — определюсь с ситуацией. Вот пристрою всех раненых. Долг превыше всего, для меня это не пустой звук. Вот освобожусь — и вывезу моих девочек в безопасное место. Успею, здесь недалеко, всего несколько кварталов до моего дома, думал я. И что мне делать теперь? Я не спас никого.

Почему я ещё жив? Потому что помню слова отца: «Самоубийство — для слабаков. Проживай свою жизнь, как бы тяжела она не была».

Биологически я жив, да. Но внутри умер — ещё там, на погибающей Земле, когда сквозь пластину хлипкого скафандра я увидел страшное чёрное небо и в нём — огромное, пылающее Солнце.

Флинт

Век бы не видеть эту надоевшую физиономию. Я говорю ему:

— Есть у тебя хоть что-то съедобное, железяка? Кроме этой гадости?

А он талдычит одно и то же:

— В пасте серона достаточно белков, жиров и углеводов…

Хотел бы я видеть этого серона. Что за зверь такой. Им-то, может, и вкусно. Кто их знает, местных.

Больше всего раздражает, что эти чудики формы не имеют. Точнее, копируют форму того, с кем в данный момент общаются. Я вот сейчас разговариваю с копией меня. Бесит невероятно. Я что, вот так же поминутно сплёвываю на пол и шмыгаю носом? Фигня полная.

После завтрака вышли в зал — ну как зал, не знаю как назвать. Машинально пересчитал всех — тридцать шесть, прикинь! Вчера ещё было тридцать восемь, а до этого — сорок. Куда народ пропадает? Зора спрашиваю — молчит. Кван периодически появляется, но с ней говорить бесполезно. Робот — он и есть робот. Делает вид, что не слышит. От её кошки, которая на самом деле — вспомогательный механизм, толку, наверное, больше. И вот эта неопределённость больше всего гнетёт. И ещё Зор. Что- то он совсем скис.

Вчера к нам обратились с речью хозяева. Стоит посреди зала, значит, важный такой хмырь. Усреднённый такой мужик. Наверное, голограмма — периодически он как- то странно дёргается и колышется.

— Земляне, — обращается он к нам. Как они так быстро умудряются нашу речь синтезировать, не понимаю.

— Земляне! Мы определились с вашим статусом, — сообщает напыщенный. Вот радости-то, думаю. Определились они. Задницей уже чую — ничего хорошего эта определенность нам не даст.

Остальные тоже подобрались. До этого трое суток жрали и спали. Ну как жрали — паста неопределенная какая-то вместо еды. А сон вполглаза. Понятно же, что хорошего будет мало при любом раскладе.

— Вам присвоен статус материала для исследований. Вы полностью поступаете в распоряжение отдела обороны. На вашем биоматериале возможно вырастить перспективные виды зоощитов…

Может быть, он иначе выразился, да услышал я именно так. То есть все наши мучения вот здесь так и закончатся, на этой планете, которую я и не видел, и до недавнего времени не знал, что она есть!

Не знаю, что бы я сделал, если б не Зор. Он вышел вперёд. Встал прямо перед этой голограммой. И равнодушно сказал:

— Мы не согласны. По законам нашей планеты жизнь человека священна. И распоряжается ей только он сам.

— У меня другие сведения, — чертов надутый болван на секунду запнулся, — по материалам, предоставленным агентом Кван…

— Агент Кван собирала сведения до катастрофы, сейчас всё человечество — это мы. И у нас свои законы.

Честно скажу, в этот момент у меня в глазах защипало. Если выживу, когда-нибудь я захочу стать таким, как этот чертов Зор. Стоит такой тонкий, прямой. Бесстрашный. И талдычит своё от имени человечества. А всё человечество — тридцать шесть измождённых особей.

— Правильно, бро! — говорю я Зору. И встаю рядом. И говорю прямо в жирную рожу голографического генерала или кто он там:

— Мы не согласны. Мы, блядь, вам не мясо на опыты.

Голографический озадачен. Видимо, на этот случай инструкций не имелось.

— И передайте руководству, — добивает Зор, — что от живых от нас пользы намного больше, чем от мёртвых. Например, мы можем работать в дальней разведке наравне с роботами.

— Исключено, — говорит голографический, — ваш диапазон существования так узок, что нет смысла даже рассматривать такую возможность.

— Спросите Кван. Спросите. Она расскажет про земные исследования космоса. Про то, как люди придумали защиту для своих несовершенных тел — спросите её. Вы ведь ничего не теряете…

— Робот Кван, модификация шесть-девять, находится на профилактических работах, — задумчиво говорит голографический, — но вероятность того, что совет пересмотрит ваш статус, крайне мала. Советую принять наше решение.

— Советую засунуть такое решение себе в глотку! Ежиная задница, — ору я, — напыщенная ежиная задница!

Я просто из себя выхожу. За последний месяц я чуть не сдох на умирающей планете; меня сжигали под свирепым искусственным солнцем на полях датчиков, выдаивая информацию; чуть не захлебнулся в Промежуточном мире; впервые в истории прошёл через портал. А теперь меня собираются пустить на опыты. Меня и ещё три десятка человек.

Ну уж нет. Я не согласен. Я не хочу. И говорю Зору: — Ты как хочешь. А я думаю, отсюда пора линять.

Впрочем, вся наша жизнь последнее время состоит из того, что мы выбираемся из какой-нибудь жопы.

_________________

*стихотворение С. Я. Маршака

Глава 8

Зор

Когда я проснулся, была глубокая ночь. Чужие созвездия еле виднелись в отверстие, которое заменяло окно. Я долго лежал без сна. Да что там говорить, последнее время я не спал вовсе, так, урывками погружался в дремоту.

Стоило остаться наедине с собой, как события последних месяцев захватывали и я переживал их вновь и вновь, опасаясь что когда-нибудь сойду с ума.

Я снова находился на Земле. Жена и дочь были живы. Они стояли перед внутренним взором такие реальные, осязаемые, и возвращение к действительности было всё более тяжким. Я бы не просыпался вовсе. Непонятно, что заставляет меня проживать день за днём. Без надежды. Без веры. Без желания жить.

Но так уж вышло, что именно эта привычка коротать ночные часы в полудрёме сегодня спасла жизнь нескольких землян. Шлюз коротко всхлипнул, расходясь в стороны. Я приподнялся на локте, вглядываясь в пришельцев сквозь полумрак.

Появились трое. Неопределённо-туманные личности, колеблющиеся, как привидения. Самый высокий склоняется над девушкой, калачиком свернувшейся в углу. От головы инопланетянина, от его рук к спящей тянутся нити — они сплелись в кокон так быстро, что я не успеваю осознать происходящее. Вот связанная спящая девушка приподнимается, вокруг неё возникает свечение — и она исчезает.

— Стойте, что вы делаете! — от моего крика никто не просыпается. Вот оно. Вот решение моей проблемы. Какое счастье, что я больше не могу спать!

— Не надо. Не забирайте больше людей. Я сам отправлюсь с вами. Не буду сопротивляться. Я согласен на всё. Вам нужны материалы для исследования? Заберите меня! Не троньте остальных!

Высокий подходит ко мне. От него веет равнодушием — что ему просьба одного из пленников, они все и так во власти хозяев.

— Пойдёшь с нами, — металлический высокий голос звучит в моей голове, — остальных не будем исследовать. Двоих пока хватит.

Вздыхаю с облегчением. Такой вот вариант меня устраивает. Хоть не напрасно умру. А у остальных появится призрачный шанс на спасение.

— Землянин, название — мужчина, обозначение — Зор. Добровольное согласие на исследование.

Металлический голос отдаётся эхом в мозгу. «Каково это — умереть? Теперь я знаю это. Умереть — значит потерять всё. Даже желание жить». Я прикрываю глаза. Будет ли это больно? Страшно? Неважно. Я больше не хочу жить. Совсем.

Флинт

Тридцать четыре. Блин блинский, опять двое исчезли. Теперь — малышка и Зор. Это трындец. Без Зора тяжко придётся. Хотя о чем я. В этой тюрьме без окон и дверей мы как куры-гриль в кулинарии. Наши хозяева просто выбирают то одного, то другого. Кричи, бунтуй — не поможет. Им по фиг.

Присаживаюсь рядом с Мадом. Великан задумчив. Думай, не думай — мозги были у Зора. Правда, он последнее время погас совсем, ушёл в себя. Но мне-то вообще ничего дельного не придумать. Я не по этой части.

— Есть идеи? — спрашиваю. Мад исподлобья смотрит на меня.

— Сиди пока на жопе ровно, — говорит он вполголоса, — жди команды.

Ах ты ж чмо армейское. Ну ладно, посмотрим, на что ты способен.

Ухожу в угол. Сажусь на пол возле сисястенькой Аглаи. Без подружки она совсем скисла, плачет. Я ничем не могу помочь, поэтому просто сижу рядом. Глажу её по пухленькому плечику. Жду.

Глава 9

Мад

Я вспоминаю о нем, и комок в горле. Сначала думал — хлюпик, герой одного поступка. В армии я таких об колено ломал. А этот — цельный, как монолит. Без червоточины. Хоть по внешнему виду и не скажешь.

Это я про Зора. Я ведь тоже не спал тогда. Слышать всё слышал, видеть — видел. Пошевелиться только не мог. На меня такие инопланетные штучки сразу действуют — я парализующие импульсы имею в виду. А Зор сразу вскинулся — мол, оставьте ребят, я сам с вами пойду. Что это, если не героизм? Не знаю, смог бы я так вот собой пожертвовать. Не знаю, смог бы я так.

Флинт всё жмётся ко мне. Думает, я ему решение на блюдечке принесу. А у меня, если честно, мозги от всех этих приключений как бы задубели. Но одна идея появилась.

Еду нам приносят. Роботы каждый раз разные — по символам заметил. И на вопросы отвечают. Если спросить правильно. Вот я целый день и думал, как правильно спросить. Если всё получится, у нас будет маленький шанс. Крошечный. Один. Если промахнемся — завтра нас останется ещё меньше. Не знаю, что у них за надобность в нас, но, думаю, ни один после этих опытов не выживет. Исследователи хотя бы просто изучали, без разложения на составные части.

Робот пришёл вовремя. Если б он опоздал, у меня б лопнуло терпение. Но чертова железяка аккуратно расставила на выступе стены наши порции. Настало время импровизации.

— Эй, ты! Я не буду это есть, понял?

— Все внештатные ситуации обсуждаются с Оргами.

— И умру с голоду, пока ты до Оргов своих доберёшься! А это причинение вреда! Ты ж не должен причинять нам вред!

— Все внештатные ситуации…

— Это я уже слышал! Мне нужна кошка! Иначе я умру с голоду, понял? Без кошки есть не стану! И сдохну! Умру! И это именно ты причинишь мне вред!

— Все внештатные… кошка. Понял. Кошка — что это?

Уф. Наконец. Если ему приказано нас кормить, он постарается приказ выполнить. Читывал я одного яйцеголового. Азимов фамилия его. Там правила робототехники обозначены. Первое и главное для робота — не навредить человеку. Тупая машинка. Авось и здесь это сработает. Авось и здесь нельзя причинять вред разумным, пусть даже это — другие формы жизни.

Беру горсть баланды из своей порции. И пальцами, прямо на стене, рисую кошку. Надеюсь, похоже.

Робот молчит. Заклинило его, что ли? И как с ним общаться? Наконец, видимо, в мозгах у железяки что-то щёлкнуло.

— Это не кошка. Это миракль.

Во всяком случае, я воспринял это именно так.

— Хорошо. Миракль. Тебе не запрещено приносить нам миракль?

Молчание. Робот думает. Наконец соображает:

— Миракль приносить в помещение не запрещено.

Тогда я подхожу к нему и вкрадчиво, доходчиво, почти по слогам, произношу:

— Я не могу есть без миракля. Если я не буду есть, я умру. Если я умру, Орги не получат меня. Это не разрешено.

— Не разрешено, — повторяет железяка.

— Надо принести миракль. Ты принеси мне миракль. Сейчас. Я буду есть и не умру. Орги будут довольны.

На что я надеялся — черт знает. Отчаяние подсказало мне бредовый вариант, и я за него ухватился. Шанс на успех был, конечно. Один из миллиона. Поэтому, когда робот переступил порог с радужной кошкой в манипуляторах, у меня дыхание перехватило. Вот он, портал. В двух шагах.

— Иди. Теперь я буду есть и не умру. И Орги получат меня для исследований. Ты все сделал правильно.

Знать бы, что дальше.