Бесплатный фрагмент - На каникулы в Кащенко

Основано на реальных событиях

Посвящается моему деду

г. Пенза

— каникулы —

Окончив первый курс института, я возвращался к себе в небольшой провинциальный городок на каникулы. Стояло обычное лето, и наш районный центр с пыльными дорогами, бурьяном на обочинах и шумом ветра в невзрачных тополях нагонял тоску и уныние, но только не на меня. Ведь я был студентом вуза, который скоро переименуют в университет, и осознание этого тешило моё самолюбие. Возможно, я даже немного зазнавался.

Дверь в квартире на первом этаже панельной пятиэтажки как всегда была не заперта. Войдя, я бросил на пол тяжёлую сумку с тетрадями и грязной одеждой — я съехал из комнаты в общежитии, и в этой сумке уместилось всё моё барахло за год жизни в студенческой общаге.

— Привет, мам! Есть что-нибудь поесть?! — крикнул я с порога.

— Привет-привет! Я щи только что сварила, будешь? Ты насовсем к нам? — навстречу мне из кухни бодрым шагом, с улыбкой, почти выбежала уставшая мать.

— Нет, только на лето — каникулы ведь до сентября! — ответил я, хитро улыбаясь, снимая свои единственные старые и сильно стоптанные, с порванным задником кроссовки ADIDAS.

Мама с горечью посмотрела на них, но ничего не сказала.

Я уже знал, она непременно заведёт разговор о том, что мне надо куда-то устроиться работать на лето, что денег у нас ни на что не хватает, ну и всё в таком духе… Честно сказать, работать мне не хотелось, но я знал, что придётся. Даже если меня никуда не возьмут на работу, то я буду вынужден вкалывать на нескольких наших подсобных участках. И самая ненавистная работа — это прополка сахарной свёклы в соседнем совхозе. Поэтому уж лучше хоть куда-то устроиться шабашить за живые деньги, но только не работать на семейных делянках — я терпеть не мог с самого детства все эти мотыги, лопаты, палящее солнце и ранние подъёмы!

— А я вот на дачу собираюсь, наши все уже там, — сказала мать. — Ты давай тоже, ешь побыстрее — и поехали: там работы много накопилось.

«О-о не-ет, только не это!» — подумал я. Вот чёрт, не успеешь приехать — и сразу в борозду. О, как я ненавижу ВСЁ это сельское хозяйство вместе взятое! Что же делать…

— Мам, а Зайчик когда ко мне заходил?

— Да я его что-то давно не видела, — задумчиво произнесла мама, — он, вроде бы, в Москву на стройку работать уехал.

— мой друг Зайчик —

Зайчик был моим лучшим другом с самого детства. Звали его Игорь, а фамилия была Заяц, и он всем говорил, что его фамилия не склоняется, а почему — мы никогда даже не задумывались: не склоняется, и всё тут. Клички же в основном были производными от фамилий, поэтому если фамилия Заяц, то кличка должна быть какой-то другой — просто Заяц его никто не называл. А вот почему он стал Зайчик, уже никто не помнит, но ласковая кличка осталась.

У Зайчика были грустные глаза — большие карие с густыми тёмными бровями — у него был всегда спокойный и наивный вид. Такой грустноглазый добряк с веснушками, он всегда ходил в рубашке — причём в светлой, чистой и наглаженной — я в такой только в школу ходил, а он на улицу! И неважно, какие на нём были штаны — чаще всего это были трико с оттянутыми коленками, — на нём всегда была надета чистая, наглаженная, однотонная рубашка с длинным или коротким рукавом.

Но внешность моего друга была обманчивой. Зайчик очень любил драться. Особенно став старше, когда мы уже не стесняясь пили самогонку, он мог спокойным тоном заявить: «А пойдём-ка накостыляем вон тому хмырю». И на вопрос: «А за что?!», — Зайчик спокойно отвечал: «Да чёт он мне не нравится».

И окружающим стоило больших трудов отговорить его от драки, потому как Зайчик отвечал нам: «Ну не хотите, так я один пойду и врежу ему». При этом он был спокоен, а глаза его были пьяными и грустными.

— детские клички —

На дачу, в первый день моего приезда, мне ехать ой как не хотелось. Что же делать…

Я стал думать, к кому из моих старых школьных друзей мне ещё можно наведаться. И, кстати, клички у остальных тоже были какие-то ласковые.

Вот только к Серёнькину я идти не хотел. Ещё прошлым летом мы как-то уже перестали общаться, и я, по своей наивности, не понимал почему.

Но теперь, спустя годы, я конечно знаю почему. Если коротко, то от социальной лестницы нам никуда не деться.

Ну как пример могу сказать, что Серёнькина я часто видел сидящим на лавочке у своего дома и грызущим семечки, а те немногие слова, которые он произносил, очень напоминали речь стариков, сидящих на скамейке у соседнего дома… Мещанский синдром? Быть может.

Другой мой друг, Бауля, всё лето безвыездно жил и работал на пасеке в глухой деревне, куда его посылали на летнюю практику из училища — пчёлы были его страстью. Он был самый миролюбивый и весёлый в нашей компании, с ним всегда можно было поговорить на любые темы — начитанный интеллектуал, но скромный и в тоже время общительный. Бауля был настоящим человеком, хоть и не без греха — ведь идеальных людей не бывает. Мне всегда не хватало общения с ним, и я скучал, если долго его не видел.

Впоследствии он стал образцовым отцом троих детей, построил дом и работал высококлассным специалистом-станочником, про которого писали в районной газете. Банально выражаясь — только он один из нас выбился в люди и стал примерным гражданином нашей страны.

Поневоле я вспомнил и ещё одного друга из нашей пятёрки по кличке Ленькин, которого я точно не смогу увидеть… Сашка был любимец всех девчонок в классе — неопрятный весельчак, раздолбай и круглый двоечник, он был неординарной личностью — к коим меня тянуло и с кем я всегда хотел дружить, хоть это было непросто. С ним было весело — мы постоянно что-то придумывали и попадали в какие-то передряги, рядом с ним приключения были на каждом шагу, и мы хулиганили и отрывались по полной. Так вот, ровно год назад, вначале прошлого лета Ленькин повесился солнечным воскресным днём в своём открытом гараже рядом с домом в двенадцать часов дня. Его мать в это время была совсем рядом — дома — в нескольких метрах от гаража…

Никто не знал причину, но мы, его друзья, поразмыслив, пришли к общему мнению из-за чего он так поступил. Ну, а рассказывать я об этом всё равно не буду, ибо стопроцентных доказательств у меня нет.

Так вот и пришлось мне сесть на старый отцовский велосипед и поехать на дачу. Проезжая по колдобинам и ухабам, велосипед подо мной позвякивал и поскрипывал, а я стал вспоминать свои школьные годы — а вспомнить мне было что…

Раз уж речь зашла о кличках — без которых не обходится ни одно детство, то про свою кликуху — Басик — хочу сказать, что она не была производной от фамилии, как у всех остальных моих друзей. Моя происходила от баса, которым я мог разговаривать.

Дело было на большом школьном дворе, когда я учился в третьем классе. Нас была большая толпа разновозрастных мальчишек, которые после школы не хотели идти домой, а без устали пытались найти себе хоть какие-то забавы, и, чаще всего, находили.

Кто-то из старших ребят притащил откуда-то большой алюминиевый громкоговоритель — мегафон, такие висели на столбах по всей территории школы. И все мы по очереди брали его в руки, подносили ко рту и говорили в него через дырку, где должно быть закреплено специальное передающее устройство, но которого там уже не было. Из огромного рупора звучал многократно усиленный голос, и это нас всех веселило. Когда же очередь дошла до меня, то, несмотря на мой юный возраст и щуплый вид, голос из мегафона раздался громкий и басовитый, прямо как у взрослого. Всех это позабавило. Рупор ещё раз прошёл по кругу, но ни у кого не получилось сказать таким же тембром, как получилось у меня. Громкоговоритель снова дали мне, и я попробовал изобразить какую-то официальную речь. По радостным возгласам и одобрительному смеху стало понятно, что у меня это получается лучше всех. Тут все начали говорить мне: а скажи басом — так у тебя лучше всего получается! Я изобразил кого-то очень басовитого из известных на тот момент персонажей, и все попадали со смеху, так как я был небольшого роста худенький мальчуган, из которого изрыгался громкий и низкий голос. Кто бы ни пытался изобразить что-то подобное, ни у кого это не получалось, и поэтому все просили меня что-нибудь сказать, и при этом кричали мне: «Скажи басом, скажи так же басом!»

Таким образом, все запомнили меня как умеющего говорить басом. И посторонние называли меня Бас, мои же друзья стали звать Басик, потому что, как я уже говорил, все наши клички имели уменьшительно-ласкательный характер. Так, благодаря случаю, я и стал Басиком.

— что делать, когда завязал со спортом —

Денег не было. Были девяностые годы, поэтому денег почти ни у кого не было. Конечно, у кого-то они были, но таких людей я даже не знал. Я знал некоторых, у которых водились деньги. Иногда водились. И я видел, как здорово можно жить с деньгами — мне казалось, что деньги, это ВСЁ. По крайней мере, на тот момент — на мою бедную, но буйную молодость девяностых годов.

Это было время больших перемен — как в стране в целом, так и в моей жизни в частности, правда тогда я особо этого не замечал, кроме, быть может, одного существенного факта для меня. Ведь совсем недавно мне пришлось завязать со спортом из-за болевшего колена, которое я тщетно пытался вылечить целый год. Один из врачей всё же сумел правильно поставить мне диагноз (не стоит тут описывать, какой), он оказался не такой уж плохой — жить, как говорится можно, но доктор чётко дал мне понять, что не стоит тешить себя надеждами о чемпионстве, а пора заканчивать…

Я тяжело это переживал — не знал, чем мне заняться, ощущения были, как будто у меня отобрали любимую игрушку, а ведь энергия-то била из меня ключом… Короче, «я ушёл из большого спорта, так туда и не попав» — вот так шутили мы тогда. В запой, однако, как некоторые бывшие спортсмены, я не уходил и курить не начал, а вот небольшую депрессию я всё же пережил.

Когда я распрощался со спортом, у меня прибавилось свободного времени, и нужно было искать ему применение. Впереди было почти два месяца летних каникул, и надо постараться занять себя чем-то полезным, и желательно подзаработать деньжат, думал я.

Из всей нашей компании только я один поступил в институт, но, возвращаясь домой, я всё так же тянулся к моим старым дружкам, хотя дистанция между нами постепенно начинала расти. Но этого тогда ещё никто не замечал.

В последующие несколько дней я обошёл своих друзей и приятелей, из которых большая часть болталась без дела — все купались в речке, пили и курили, а вот мой лучший друг Зайчик действительно уехал в Москву работать на стройке.

— болгарские строители —

Зайчик уехал работать в столицу нашей Родины вместе с болгарами, которые получили новый подряд на строительство большого объекта в районе Выхино.

Дело в том, что болгарская строительная организация до этого момента построила в нашем богом забытом городишке целый жилой микрорайон многоэтажек на тысячу квартир, тем самым обеспечив рабочими местами низкой квалификации многих моих земляков. Работали все в основном подсобными рабочими, улучшив тем самым своё материальное положение, а некоторые даже пополнили свои знания о жизни людей одного из европейских государств — языки-то у нас похожие. Болгары построили жильё для наших военных, чью воинскую часть вывели из Германии. Германия стала единой — ГДР и ФРГ прекратили своё существование, а русским солдатам, соответственно, делать там было нечего, и вот одну из таких воинских частей и переселили к нам. Такова была новейшая история, о которой совсем скоро напишут в учебниках.

За всё время строительства эта болгарская эпопея сильно повлияла на жизнь наших горожан. Помимо рабочих мест, где люди прежде всего видели, как нужно качественно выполнять свою работу, было общение двух культур, и мне то и дело рассказывали истории, связанные с болгарскими строителями. Кто-то с ними готовил еду, а кто-то выпивал и учил их ругаться матом. Кому-то они делали подарки и рассказывали про свои местные национальные обычаи.

Не чужды были наши люди и корыстных целей — кто-то наладил им продажу варёных раков по заоблачным ценам, и всё в таком духе. И все, ну почти все наши работнички, кто только мог, воровали со стройки всё что можно — всё, что плохо лежит. Потому что, как мне объяснил незнакомый взрослый дядечка ещё в детстве: «у нас, у русских, нет понятия воровать, а есть понятие брать, и это незазорно — это можно», — сказал он нам, пятиклассникам, сидящим притаившись с кучей только что наворованных из вагона арбузов у овощной базы.

Да, историй, связанных с болгарами, было много — кто-то даже сумел выйти замуж и уехать из родимой отчизны восвояси, ну а мой друг Игорь Заяц по кличке Зайчик начал делать карьеру строителя, так как его болгарский прораб позвал с собой на новую стройку.

— моя семья интеллигентов —

Ближайшие дни я провёл с мыслями «что делать?» И пытался найти хоть какие-то варианты с работой — один из которых был поехать работать на буровую вышку в Норвегию. Тот, кто так сказочно и красиво мне об этом рассказывал, не смог дать мне хоть какие-то зацепки, с чего мне начать, поэтому эта работа так и осталась загадкой.

В итоге на моём горизонте всё отчётливее маячил вариант «а не рвануть ли мне на стройку в Москву к моему другу Зайчику». Тогда я пошёл навестить родителей своего друга, чтобы узнать точный адрес, какой это район столицы и где мне его искать. Но его мать мне сообщила, что Игорь живёт в вагончике прямо на стройке, стройка находится в Выхино, а телефона у них нет и он просто иногда приезжает домой погостить на несколько дней. Меня это нисколько не расстроило — ведь я знал, что строящийся объект должен быть огромный и его трудно будет не заметить, а район мне сообщили — это Выхино. «Делов-то, — подумал я, — приеду и найду своего друга», — парень я был самостоятельный и уверенный в себе и от возможных приключений не отказался бы.

Да и к тому же, я знал, что в Москве живёт мой дед Тархов Дмитрий Георгиевич — отец моей матери. Поэтому первое время я смогу остановиться у него, пока буду искать Зайчика и устраиваться на работу к болгарам. Ну и на всякий случай — сказала мама — вдруг не получится с работой на стройке, так дед сможет подыскать мне что-нибудь ещё. Хотя это было маловероятно, ведь мой дед был уже на пенсии и он всю жизнь был художником и скульптором.

Когда-то давно он работал главным художником в Малом театре в Москве. Да, выходит, что мой дед был интеллигентом, а моя бабушка Зоя, его жена, с которой он давно был в разводе, всю жизнь была учительницей и жила в Астрахани. Моя мать когда-то работала фотокорреспондентом в районной газете. Таким образом, получается, что я наполовину унаследовал интеллигентские корни, а наполовину рабочие — ведь вся семья моего отца, как и он сам, работали на заводе по выпуску сельскохозяйственных машин — сеялок. Кстати говоря, я тоже успел поработать на этом большом градообразующем предприятии «Белинсксельмаш» на летней школьной практике — и остался далеко не в восторге… Наверное, я был больше интеллигент, чем рабочий — этакий рабочий интеллигент, или нет — может интеллигент-рабочий?! Короче говоря, работа на огромном заводе была не для меня, и я это настолько чётко усвоил для себя, всего лишь после месяца летней практики, что сказал себе: «Да всё что угодно — только не на завод!»

Честно говоря, на деда я не сильно рассчитывал, да и жить мне у него тоже не хотелось. Я ведь за свою жизнь и виделся-то с ним всего два раза. Первый раз в Астрахани — куда мы, все родственники, съезжались отдыхать аж со всей России, я тогда ещё учился в начальных классах. Второй раз был, когда я стал старше — в возрасте тринадцати лет, мы приезжали к нему в Москву с отцом на зимние каникулы, и эту встречу я хорошо помнил — ведь она мне многое дала: мы жили у моего деда целую неделю, и он целыми днями водил нас по музеям, театрам и выставкам Москвы. Тогда же я впервые попробовал ПЕПСИ и мороженое эскимо.

У деда была вторая жена, которая, как водится, особой любви к нам не испытывала.

Перед моей отправкой мать сделала всего лишь один звонок в Москву — предупредила деда о том, что я к нему приеду.

— еда —

Лёжа на верхней полке плацкартного вагона в поезде, несущего меня в столицу на заработки, я смотрел в окно и мысленно настраивался на встречу с дедом, точнее с его второй женой. Эта встреча сулила для меня мало приятного, но она была неизбежной. «Хотя, что мне волноваться-то — ведь я еду к своему родному деду, и всё тут», — думал я. А вот мысли о работе на стройке меня совсем не посещали — ну а что тут думать, там мой лучший друг Игорь, он-то меня и устроит — и я был абсолютно в этом уверен.

От моих размышлений вот уже больше часа меня отвлекал запах еды, который окутал всё пространство вокруг, а я, глотая слюни, старался не смотреть вниз. Но всякому терпению приходит конец, я достал свой небогатый запас провианта и примостился рядом на углу стола, за которым сидели три мужика и что-то громко обсуждали. Сначала они совсем не обращали на меня внимания, но потом один заметил мой очень скудный рацион, который я быстро проглотил, и как я искоса поглядывал на их обильно заваленный всякой снедью стол. Тогда мне предложили угоститься — я без лишних слов уплёл то, что дали, сказав спасибо. Тут двое других его приятелей видно поняли, насколько я голодный, и с радостью начали мне предлагать всю еду, что у них осталась. Я с огромным удовольствием съел всё и после короткого разговора полез к себе наверх.

Не знаю, как кому, а для меня тогда еда была сравнима с наркотиком — так приятно мне было лежать досыта наевшемся. Даже в общаге, на студенческих попойках, когда мы скидывались и шли в магазин, я всегда хотел купить побольше еды, нежели выпивки. Позже, сидя за столом, я больше ел, чем пил — еда вызывала у меня больше наслаждения, чем алкоголь. Когда закуска начинала заканчиваться, мне начинали говорить: «хорош жрать, а то закусывать нечем будет!» Тогда я начинал выпивать и закусывать соответственно, чтобы ещё немного поесть.

— первый день в Москве —

Размеры громадного Казанского вокзала вызвали во мне какую-то детскую оторопь. Я не решался влиться в реку людей и шёл очень медленно, пытаясь пережить кратковременный шок и настроиться на ритм мегаполиса. А впереди ведь ещё меня ждали лабиринты метро…

Медленно пробираясь сквозь людскую массу с сумками и чемоданами, я кое-как добрался до касс. Купив жетон, прошёл через турникет и спустился на платформу, помня наказ матери, что нужно всегда читать надписи на указателях — тогда не заблудишься. Пропустив один поезд, сел в следующий.

По красной ветке я без труда доехал до Преображенской площади. Это было моё первое самостоятельное передвижение в московской подземке. А вот дом деда пришлось поискать, хоть он и оказался недалеко от станции.

Я медленно поднимался по ступеням на пятый этаж — пытаясь хоть немного отсрочить встречу с роднёй. Стоя у двери, почувствовал, как бьётся сердце и по вспотевшей спине пробежал холодок. Нажимаю на кнопку звонка, только бы дверь открыл дед…

У дедовой жены на лице всегда была полуулыбка-полугримаса, может быть оттого, что она была некрасивой, хотя была она и не старой, в отличие от моего деда, которому уже было за семьдесят. Деда дома не было, оказалось, что он на работе, странно, а я думал, что он давно на пенсии.

Я стоял и переминался с ноги на ногу в узком тёмном и длинном коридоре коммунальной квартиры с высокими потолками. После пары коротких фраз из разряда «зачем ты приехал и что будешь здесь делать» маленькая и толстая тётя Лида заявила мне: «Нельзя приезжать без предупреждения». Я попытался объяснить, что мама звонила деду — на что последовал ответ: «Ну да, ну да… она просто поставила нас перед фактом, и всё!». Словом, о гостеприимстве речи не шло.

Узнав, во сколько вернётся дед, я оставил сумку и пулей выбежал на улицу. Купив схему метро, я нашёл на ней станцию «Выхино» и двинулся в подземку. К моему удивлению, в метро я начал быстро ориентироваться — читая таблички указателей, быстро находил все переходы — и без труда добрался до нужной станции, хотя поначалу метро внушало мне, провинциальному пацану, какой-то непонятный страх, но это быстро прошло.

Выйдя из метро, я огляделся. Жизнь вокруг бурлила куда ни глянь. Заметив где-то вдалеке строительный кран, я двинулся в его направлении. Стройка была огромной, и я радостно шагал бодрым шагом, представляя себе встречу со своим другом Зайчиком, — я уже был доволен собой, что так быстро всё нашёл. Но это оказались не болгары… И вот незадача — на этой стройке мне никто не сказал, где находится искомый мною объект… Н-да.

Я начал беспорядочно блуждать по округе в надежде, что просто наткнусь на болгарскую стройку. Тщетно. Стройки были, но не те. И самое главное, на этих стройках никто слыхом не слыхивал о болгарских подрядчиках! Это показалось мне странным… От долгого хождения по жаре я устал, голова начала болеть, во рту всё пересохло, я уже не пил и не ел несколько часов. Вернувшись к станции метро, я уселся в тени и стал думать, как же мне найти мою стройку, ведь она, по моим представлениям, должна быть если не огромной, то уж точно не маленькой — у нас она занимала чуть ли не полгорода!

Отдохнув, я решил искать планомерно и пошёл в одном направлении. Не знаю, как долго я шёл, но конца и края я этого района не увидел. Непривычное окружение большого города давило мне на психику и вгоняло в тоску. Я никак не мог поверить в то, что огромный строительный объект, находящийся в районе Выхино, я не могу найти — это просто не укладывалось в моей голове! Порядком измотавшись, но не потеряв надежды, я спустился в подземку и поехал обратно, планируя продолжить поиски завтра. Прохлада метро меня успокоила.

Наручных часов у меня отродясь не было, и, спросив у прохожего, который час, я понял, что дед уже должен быть дома.

Старый лифт с его полупрозрачными решётчатыми дверьми не внушал мне доверия, и я быстро поднялся по лестнице, которая окружала зарешёченную шахту, в которой виднелись тросы и сам лифт — прямо как в старом советском кино — ничего подобно в Пензе я не видел.

— дед —

На моё счастье, дверь мне открыл дед. Он сильно постарел и сгорбился. Его седые волосы были зачёсаны назад, а такая же седая и аккуратно подстриженная борода была расчёсана на пробор, и из-за такой стильной бороды он был похож на отставного дореволюционного генерала или даже, скорее, на профессора. Он был вежлив и рассудителен — дед был интеллигентом до мозга костей, — и от него исходила особая аура — вокруг него всё приходило в спокойствие и гармонию. Напряжение спадало, когда он начинал говорить, его внешний облик старика растворялся, дед становился вне времени — и та банальная фраза «молод душой» была как раз про него.

Я был очень голоден, и вскоре мы сели ужинать. Дед расспрашивал меня про нашу жизнь, а я с удовольствием рассказывал. И тут я вспомнил, что мама им кое-что передала. Я достал из своей сумки несколько банок с вареньем и соленьями — это всё, чем мы были богаты. Сказал, что это презент от неё, тётя Лида быстро отреагировала:

— Не надо нам ничего от твоей мамы, отвези ей обратно, пусть сама ест.

Не ожидая такого поворота событий, я стоял опешив, не зная, что мне делать и куда девать банки с вареньем… Дед молча ел.