Бесплатный фрагмент - Мыс Конушинская корга

Валерий Бронников родился 1 апреля 1949 года в с. Заяцкий Мыс на южном берегу Белого моря. По образованию инженер-механик по самолётам и двигателям, работал по своей профессии более 50 лет, автор многих произведений прозы и стихов, а также детской литературы. Член творческого объединения «Вашка».

От автора:

О повести ёмко и коротко сказала Тамара Сараева:

«Настоящая красивая повесть о Крайнем севере, о людях, их труде, заботах, охоте, рыбалке и несении службы.

Временами при чтении становится просто страшно, когда в шторм Чайкина не отпустила сына с малознакомыми людьми в море, а моряки в тот раз погибли. Или, когда старший брат увлёк младшего на плоту переплыть залив, случиться могло всё что угодно. Море людей забирает бесцеремонно и безжалостно».

Эта повесть об одной из многочисленных метеорологических станций, расположенных вдали от людей и посёлков. В трудные послевоенные годы люди умудрялись жить и выживать почти без связи и транспорта в суровых климатических условиях Заполярья, растить и воспитывать детей, учить в школе, уметь находить между собой психологическую совместимость, проявлять доброту и взаимопомощь, добывать недостающее пропитание, а в целом оказывать огромную помощь всем, кто нуждается в сводках погоды и прогнозах на просторах необозримой тундры и других краях Великой страны.

С уважением к читателям: Валерий Бронников.

Мыс Конушинская Корга сверху выглядел, как ястребиный клюв, выдаваясь далеко в Белое море и образуя своеобразную бухту, где порой во время шторма отстаивались рыболовецкие шхуны и прочие суда, застигнутые непогодой в пути.

Морские течения выбрасывали в этом месте на берег различный хлам в виде брёвен, другого деревянного плавника, остатков бывших судов, огромных торфяных бугров и другой разной мелочи от живых рыб и их скелетов, крабов, медуз, сетных поплавков и до разного хлама, выбрасываемого с морских судов в море. Всё это застревало в валунах и гальке, собранных в этом месте громоздящимися льдинами при приливах и отливах. А сам мыс, являясь препятствием для течения, вызывал вокруг себя бурлящий поток, особенно при отливах, с образующимися огромными волнами даже в штиль. Мыс этот не единственный, на конце он имел три «головы», как у дракона. Две из них: Большой мыс и Маленький образовывали внутри бухту, а третий мыс безымянный затапливался водой во время приливов.

«Тело» Корги имело площадь более футбольного поля с внутренней лахтой, заливаемой при полном приливе водой.

С середины двадцатого века вёлся здесь лов беломорской селедки, особенно в самые трудные военные и послевоенные годы, когда стране недоставало продовольствия и использовалась любая возможность пополнить закрома за счёт морских запасов.

Рыболовецкий колхоз забросил сюда на двухмачтовых ботах всё необходимое для лова рыбы и маломальского обустройства для временного жилья.

На Конушинской Корге имелась метеорологическая станция, но располагалась она не на мысе, а на тундровой торфяной возвышенности. На весь штат возведён один дом с жилыми и служебными помещениями. В стороне располагалась метеорологическая площадка для наблюдений за погодой. Вот и весь комплекс застройки! А дальше располагалась необъятная тундра с ерой, низкорослым кустарником, и болотами на много вёрст.

Виктор Алексеевич Чайкин — начальник метеостанции. Он здесь и Верховный правитель, и главная рабочая сила, и судья, и прокурор, и вообще человек, который принимает решения и отвечает за существование самой станции. Начальство далеко, пешком не дойти и быстро не приехать. Связь только по радиостанции, которая появилась совсем недавно, да имеется обычный полевой телефон для связи с ближайшими посёлками, на который надежды совсем мало. Любая пролетающая куропатка зачастую обрывает провод, и тогда телефонная связь вовсе отсутствует.

Главный заместитель из постоянного штатного состава — жена Елизавета. Остальные штатные члены временные и подолгу в этом забытом Богом месте не задерживаются. Война закончилась, в приказном порядке здесь оставить работать никто не может, а добровольно сюда не каждый захочет поехать. Для такой жизни годятся больше люди холостые и не требовательные к бытовым и прочим условиям.

У Чайкиных здесь имелась семья из шести человек. Четверо детей только-только подрастали, а в школу ходил только один и тот на зиму переселялся к бабушке в деревню за несколько сотен километров.

Елизавета Дмитриевна что-то рассматривала через волномер в море. Волномер — это тот же бинокль, только с одним окуляром и закреплённый стационарно, чтобы имелась возможность снимать показания высоты волн.

— Витя, — сказала она, когда зашла домой, — По морю движется целая флотилия лодок и, похоже, намеревается прийти прямо к нам.

— Может, рыбаки. Груз завезли давно, а рыбаки пока в поле зрения не попадали. Лето короткое, им надо не только наловить рыбы, но и обустроиться. Жилья хорошего нет и вообще ничего нет, только то, что лежит на Корге в куче под брезентом. Как они тут будут приноравливаться к нормальной жизни — не знаю. На станции лишнего места нет, ну, один-два человека могут разместиться, а тут целый флот! Правда, склад, который построен ранее, от ветра защитить может.

— Не наше это дело. Их кто-то послал, тот и должен за всё отвечать. Время не простое, страна разорена, продовольствия нет. Рыбаки живут по всему побережью. Слухами земля полнится. Мы хоть и живём обособленно без связи с внешним миром, но слухи всё равно доходят. Пусть приспосабливаются! Зимой они тут жить не будут, а летом холостые парни могут жить и в палатке. Будут жить, как наш Ванька, приспособился и живёт на станции. Работник он не ахти какой, но работу выполняет, не жалуется.

— Приспособятся, раз едут, значит, знают зачем и для чего, — заключил Виктор.

Между тем флот приближался. Можно без бинокля разглядеть карбаса под парусами. На улице почти полный штиль, паруса обвисли. Люди в лодках гребли вёслами, помогая судам продвигаться вперёд. Иван Сахаров и ребятишки отправились на мыс поглядеть на гостей. Иван оказался здесь после школы. Сначала его приняли на летний сезон, а потом он и сам не захотел покидать станцию и остался работать штатным сотрудником без специального образования. Парень и сам чувствовал, что где-то пристраиваться надо. Специальность вдали от города не приобрести, а бедность матери не позволяла куда-либо ехать. Отец после войны не вернулся, а на руках у матери ещё двое, кроме него. Многие семьи остались без отцов. Забирала мужчин не только война, но и обычный морской промысел. Нет-нет да кто-нибудь исчезал навечно в ходе промысла. Колхозу «Полярный» дано задание увеличить объём добываемых морепродуктов. Сверху спустили план, который надо как-то выполнять. Пришлось колхозному начальству сколачивать новые бригады и распределять их по всему побережью Белого моря, вплоть до Кольского полуострова и островов Шпицбергена, а уж про Канин Нос и говорить нечего. Тут промысловые суда обосновались давно, ловили рыбу сетями-дрифтерами, продольниками, неводами и другими способами, добывая не только сельдь, корюшку, сайку, навагу, но и треску, сёмгу, морского зверя, белух и вообще всё, что даёт море.

— Я насчитал двадцать четыре карбаса! — воскликнул самый старший из детей Вовка, — А остальная мелюзга, — показал он на младших братьев и сестрёнку, — И считать не умеет.

У нас никогда не было столько кораблей!

— Не было, теперь будут, — здраво рассудил Иван, — Бота к нам приходят, самоходные плоскодонные баржи приходят, на карбасе тоже человек приезжал из деревни. Теперь целая армада пришла.

Карбаса между тем стали причаливать к берегу, но не со стороны бухты, а прямо из моря. Люди тут же выходили и дружно по одному стали затягивать свои «корабли» на берег, чтобы морской прилив на полной воде не унёс их в море.

— А у нас все пристают в бухте, там почти нет волн, — сказал на всякий случай Иван.

— Мы пока не знаем, где тут бухта, — ответил рослый мужчина и спросил, — Начальство у вас имеется?

— Начальник станции есть, он там, — махнул Иван рукой в сторону метеостанции.

— Тогда ведите наших делегатов к нему, надо доложиться.

Длинный окликнул:

— Сима, сходи на станцию и возьми с собой ещё одного человека, доложите о нашем

прибытии.

Сима Макурин имел непревзойдённый авторитет, сам белокурый, среднего роста, не красавец и не урод. Он имел непревзойдённый талант заядлого гармониста, балалаечника и балагура. Знакомиться и что-нибудь выпрашивать посылали непременно его. Уж он-то мог найти нужный подход к человеку, разговорить и незаметно перетянуть на свою сторону.

Так уж он устроен и не хотел менять свои способности. Даже бригадир не вступал с ним в спор и не командовал, понимая, что люди будут на стороне Макурина в любом вопросе.

Труд рыбака-помора тяжёл и порой неблагодарен. Находясь вдали от своих семей и являясь главными кормильцами, они оставляли все заботы по дому жене и детям. А забот таких всегда немало: содержание скота, обработка земли, заготовка кормов для личного хозяйства. Женщины со всем хозяйством управлялись и воспитывали детей.

А на промысле мужчина занимался главным делом — выполнял план по заготовке даров моря. Ложилось на его плечи и всё нехитрое хозяйство рыбака: приведение в нужное состояние всей добытой продукции, обустройство жилья, питание, ремонт снастей и много всего прочего вплоть до ремонта одежды.

Макурин с лёгкостью согласился идти на переговоры.

— А где тут у вас женщины? Я пришёл свататься, — огорошил он вышедшего на крыльцо начальника станции, — Меня зовут Сима Макурин, иначе Анисим, а как Вас величать?

— Виктор Алексеевич, я начальник станции. Вижу, что вас немало и прибыли, видать, с серьёзными намерениями.

— Так точно, будем добывать морскую продукцию, а пришли мы познакомиться и доложиться начальству. Мало ли что! Мы всё же здесь гости, а вы хозяева. С Вашего разрешения мы на Корге будем обустраиваться.

— Пожалуйста, у нас там ничего нет, только в воде стоят рейки, они вряд ли вам помешают. А чего пристали с морского берега? Там в шторм очень неуютно. Лучше суда держать в бухте.

— Мы пока не знаем, где лучше, если покажете — будем благодарны, я могу даже в знак благодарности сыграть на балалайке.

— Я потом подойду и всё покажу. А где же вы собираетесь ночевать?

— Построим избы, пока переночуем в палатках, а потом всё сделаем. Мы будем заниматься промыслом и одновременно строить. Можно к Вам обращаться за помощью? Иногда гвоздь понадобится или ещё что.

— Обращайтесь! Что в наших силах — поможем, только прошу не хулиганить.

— Нет, мы не хулиганы и не разбойники, а рыбаки. У нас дома крепкие нормальные семьи, а наша профессия передаётся из поколения в поколение, соблюдается семейная преемственность. Работаем по установившемуся циклу, строго по расписанию моря и в свои сроки. Из года в год по одному и тому же расписанию. А дисциплина у нас на высоком уровне, без разрешения старших ничего не делается, напрасно не беспокойтесь! Правда, без праздников не обходимся, но это, как у всех.

Макурин даже перевёл дух, выпалив одним махом весь ответ на интересующий вопрос. А потом сказал:

— Ну, мы пока пойдём, доложились, а остальное всё в процессе, чай, будем соседями.

Виктор обратил внимание на обувь Макурина: на ногах обуты резиновые калоши с шерстяными носками, так ходят дома по двору, но это никак не обувь рыбака. Макурин всем своим видом показывал, что находится дома и нынешняя командировка ему нисколько не в тягость.

С началом морского прилива Виктор Алексеевич пошёл к рыбакам. За ним увязались и дети. Ему и в самом деле хотелось посмотреть, как поставлены карбаса, иначе может быть беда, если подует ветер с моря.

Беспокойство Чайкина оказалось напрасным. Все лодки оказались затянуты за максимальную приливную черту или заплёсток, как называют поморы эту морскую метку.

— Потом будем затягивать воротом, его на днях изготовим.

Виктор Алексеевич оглянулся. Возле него стоял высокий худощавый человек, который продолжил:

— Я тут у них за бригадира, Николай, — сказал он и протянул руку, — Войско большое, нужен хозяйский присмотр, а за карбасы не беспокойся, мы люди привычные и с морем знакомы. Вы можете подсказать, как тут и что в ваших владениях. Мы со временем и сами всё увидим, но лучше, если знать все причуды заранее.

Виктор повёл Николая вдоль Большого мыса, рассказывая о всех течениях, отмелях и всех тонкостях судовождения в районе мыса. Прибывшие мужики на них поглядывали, но занимались каждый своим делом, без напоминаний и руководящих указаний. Стучали и топоры, возвещая о начале строительства.

— Ещё Вы мне нужны, как предсказатель погоды. Нам прогнозы очень нужны и жизненно необходимы. Наши судёнышки не могут выходить в море в любую погоду.

— За этим дело не станет. Всё, что о погоде знаю, буду передавать вам и из личного опыта тоже. Мы ведём только наблюдение, а прогнозы поступают из Архангельска, но связь здесь сами знаете какая.

— Хорошо. У нас сейчас два карбаса уйдут выставлять сети, пока только для пропитания. Лов начнём с завтрашнего дня. Теперь, Виктор, расскажи, где тут обитают белухи?

— Этих животных здесь очень много. Селёдку они ловят там, — Виктор указал рукой направление, — В полукилометре от берега огромные отмели, там и гуляют белухи, но не в любую погоду. Они тоже не любят смену погоды и шторма.

— А кто же это любит! Хотя, если рассудить, шторм иногда приносит удачу, если вдребезги не изуродует снасти. Белухи тоже без всякого шторма проделывают огромные дыры в наших снастях. Они повадились ловить селёдку уже пойманную, в сетях, чтобы не утруждаться. Ну, ладно, Виктор, я пойду работать, ещё увидимся.

Они разошлись в разные стороны.

Рабочий режим рыбака-помора шел по строгому графику: в начале года заканчивалась наважья паутина и сразу начинался промысел тюленя, май-июль — лов корюшки, сельди, затем лов семги и белухи, а осенью снова выезд на наважью

путину. И так из года в год. Профессия передавалась от отца к сыну, из

поколения в поколение. Оплата труда рыбаков-поморов всегда зависела только

от конечного результата и распределялась среди работников строго по долям-паям, в зависимости от профессиональных способностей и вложенного труда,

и никогда не вызывала споров и нареканий. Дисциплина стояла на первом месте, авторитет старших для молодежи беспрекословен, он завоевывался большим и тяжелым трудом.

Сегодня рыбаки являлись не только рыбаками, а и плотниками, и поварами, и грузчиками, и ремонтниками. Каждый знал своё дело и чем надо заниматься в этот момент — Виктор Алексеевич это увидел сразу и решил им не мешать и не отвлекать на разговоры. Он ушёл обратно на метеостанцию.

Почти на полной воде в бухту пришёл бот. С него выгрузили какой-то пиломатериал и другой груз. До позднего вечера на Корге шла кажущаяся суматоха, а потом движение прекратилось, люди легли отдыхать.

Рано утром на метеостанцию пришёл посыльный узнать погоду на ближайшие сутки. Чайкин сам лично объяснил, что смены погоды пока не ожидается, но может появиться и несколько усилиться ветер, ближе к обеду. Гонец тут же исчез, убежав доложить бригадиру. Ещё через час несколько карбасов отчалили от берега и удалились в море. На берегу продолжилось строительство. Строились сразу две избы: одна общая, очень вместительная, и другая совсем маленькая — это Сима Макурин решил уединиться и жить отдельно в своём «доме». Дело спорилось быстро, видать, рыбаки не первый раз этим занимались.

После обеда Николай сам пришёл на метеостанцию.

— Виктор Алексеевич, — обратился он, — Завтра мы планируем заняться ловом белухи. Нам надо бы знать погоду на ближайшие два-три дня. Выйдут на лов все карбасы, иначе мы не выполним план и наше пребывание здесь будет бесполезным.

— Точный прогноз я дать не могу, но по всем признакам смены погоды пока не наблюдается. Сейчас лето, в это время года у нас спокойно. Как же вы её будете ловить?

— У нас для этого всё есть. Я уже высмотрел, где у вас этот зверь резвится, думаю, что всё получится. В море выйдем всем своим флотом, а вечером приходите смотреть на улов. Невод у нас длиной всего полтора километра, поэтому грузим его на все суда частями, сшиваем прямо в море. Обратно надо везти не только невод, но и улов, что-то в карбасах, что-то на буксире, но привезти надо всё. Карбасы вместительные, но и людей много, а ещё оснастка, оружие, одним словом, лов весёлый и артельный, каждый знает своё место в общем строю, свои обязанности. Без взаимопонимания и взаимовыручки ничего не получится, особенно, когда начинает меняться погода, дует ветер и играет волна.

Они ещё побеседовали минут пять, и Николай ушёл, заторопился к неоконченным делам.

Начальник метеостанции знал на отлично море, все признаки смены погоды, досконально всё о приливах и отливах, сам умел управляться в море на шлюпке с вёслами и парусом; он знал в ближайшей округе весь животный мир, растения, имел представление о морских запасах; он умел, в конце концов, управлять своим коллективом, но не имел ни малейшего представления о лове белух с помощью огромного парусного флота, снабжённого орудиями лова и одновременно армадой людей. Сам он умел добывать зверя, рыбу, птицу, но, в основном, для своего пропитания, сдавая излишки заготовителям. Метеорологическая станция снабжалась продовольствием один раз в год, как, впрочем, и другие подобные станции, маяки и другие точки на карте. Частично продовольствие добывалось своим трудом, благо в пустынной тундре птицы и зверья хватало. Рыбой полны озёра, а про море и говорить нечего. Одна беда — отсутствовали орудия лова, которые правдами и неправдами приходилось изготавливать самому или что-то добывать через знакомых в деревнях или на морских судах. Куропаток можно в избытке ловить силками из конского волоса. А где взять волос, если в радиусе многих километров нет ни одного коня? И так во всём.

Ныне приехали рыбаки. Виктор Алексеевич уже знал, что кое-чему можно научиться у них, а, если повезёт, разжиться орудиями лова. Он, конечно же, тоже поможет всем, чем сможет.

Штат метеостанции большой и состоит из пяти человек, но трое из этих пяти женщины, а Иван совсем ещё пацан. Получается, что добытчик на станции один начальник. Виктор обзавёлся хорошими знакомыми среди оленеводов, которые время от времени навещали станцию. Они в тундре находились дома, но некоторые проблемы со снабжением у них тоже имелись. Оленеводы запасались оптом в магазинах, когда находились от них недалеко, или на таких точках, как эта метеостанция, где имелся годовой запас муки, сахара, масла. Существовал установленный временем бартер — мешок муки на тушу оленя. Все оставались довольны и при своих интересах. Этот порядок заведён издавна, никто не хотел его менять.

Илья Лаптандер из ближайшего к станции чума вообще был частым гостем у них дома. Его чум располагался всего в десятке километров, поэтому он заезжал и по делу, и без дела. Его оленья упряжка сама знала дорогу, не раз бороздившая еру по одному и тому же маршруту. Нарты легко скользили по низкорослому кустарнику без существенного сопротивления полозьям. Илья брал с собой жену Акулину. Они заходили без стука к Чайкиным и располагались у входа прямо на полу, ожидая, когда хозяин освободится. Упряжка стояла тоже у входа, только с наружной стороны. Гостившие собаки располагались возле упряжки, но к местному Тузику не подходили — как-никак, а он здесь хозяин. Дети к упряжке тоже не подходили, остерегаясь гостивших собак, которые лениво, но зорко за ними наблюдали. А потом следовало в доме долгое чаепитие за самоваром, если не находилось ничего другого. Бывало, что и находилось: время от времени созревала огромная бутыль с брагой. Тогда угощение гостей затягивалось, пока не покажется дно у бутыли.

— Илья, Ильяван, нать емдать, — увещевала Акулина, пытаясь привести в чувство мужа, который, устроившись у порога отдыхать, никак в чувство не приходил.

Заканчивалось всё тем, что Илью общими усилиями грузили на нарты и упряжка отчаливала к себе домой в чум под руководством Акулины.

Другие сотрудники станции, если их не приглашали к Чайкиным, стояли по очереди на вахте и занимались своими делами.

Ранним утром на Корге кипела работа: весь дружный коллектив рыбаков стягивал в воду суда и занимался погрузкой снастей и припасов. Выход в море рассчитывали так, чтобы морское течение служило хорошим помощником, особенно при возвращении, когда необходимо буксировать улов.

Невод начинали выставлять полукругом в километре от берега на пути миграции белух. Все части невода сшивались одновременно, образовывая огромный котёл. Даже издалека слышался невообразимый гвалт голосов, крики. После установки невода организовывалось круглосуточное дежурство в ожидании захода зверя в устье и, когда такое всё же случалось, вход быстро перекрывался. В этот раз зверя долго ждать не пришлось. Белухи шли над отмелью своим обычным маршрутом, не ожидая каких-либо препятствий на своём пути. Обычную сеть они за препятствие не считали, проделывая в ней огромные дыры и хватая на ходу селёдку. Невод из крепких верёвок оказался им не по силам. Они зашли внутрь, но упёрлись в стенку, которую никак не преодолеть. Пока они крутились внутри, ища выход, «ворота» захлопнулись и началось невообразимое представление. Зверь искал выход, а люди в это время в азарте его отстреливали из карабинов, брали на гарпун. В многоголосом шуме со стороны не понять, что происходило, но, тем не менее, суеты никакой не возникало. Все убитые туши зверя в конечном итоге прочно пришвартованы к карбасам, невод расшит и погружен, команда расселась по своим рабочим местам и карбасы медленно на вёсельном ходу стали продвигаться к берегу. Морской прилив охотно в этом людям помогал, оставалось только выдерживать направление, чтобы причалить к берегу в нужном месте.

Сима Макурин объявил:

— Я насчитал семьдесят три туши. Улов у нас удачный, но и работы не убавилось, а прибавилось. Грустно, но к работе нам не привыкать. Заработок у нас уже есть. Не зря нас прозвали «белушниками».

С ним соглашались, но в разговор особо не вступали. Команда карбаса налегала на вёсла, понимая, что львиная часть работы впереди, хватит на всю ночь и ещё останется.

Оказалось, что на берегу промысловиков ждут. Пришёл весь коллектив метеостанции, кроме Елизаветы, которая выполняла трудовую вахту. Даже дети бегали по берегу и резвились в ожидании рыбаков. Огромное количество белух вблизи оказалось невиданным зрелищем. Промысловики продолжали трудиться, вытаскивая промысловые суда за линию прибоя. А затем часть людей переключилась на белух, а часть отправилась готовить праздничный по случаю улова ужин. Разделка туш белух процесс долгий и трудоёмкий, поэтому зрители стали уходить обратно на станцию. Первыми пошли обратно женщины, хотя Сима Макурин настойчиво просил их остаться на ужин и предлагал свои услуги поиграть на балалайке.

— Поиграешь, когда у тебя будет свой дом, — сказала ему метеонаблюдатель Венера. Я девушка незамужняя, могу послушать балалайку. В женихи ты не годишься, а какой из тебя музыкант, пока не знаю.

— Как это я не гожусь в женихи! — возмутился Сима.

— Ты жених у своей жены, а мы девушки строгие и чужих женихов отваживаем. Так и знай!

— Ну, ты наверно и вредная! — искренне сказал Сима, даже не попрощавшись.

Затем ушёл Иван. А Виктор Алексеевич долго разговаривал с Николаем, но вскоре и он пошёл обратно, дети потянулись за отцом, не решаясь оставаться среди незнакомых людей, хотя смотреть на белух оказалось очень увлекательным развлечением для их однообразной жизни.

Николай назначил на разделку животных опытных людей, не забыв выделить им время на сон и отдых, а все остальные после отдыха занялись опять строительством и хозяйственными делами.

У Симы изба росла не по дням, а по часам. Маленькая и компактная, она неуклонно стремилась к завершению. Сам он оказался неплохим плотником, виртуозно работал топором. Помогал ему товарищ, которого Сима любезно пригласил к себе жить, в своё временное жилище. Они устраивались на ночлег в своей избе, пока без крыши над головой, но на удобных нарах. Внутри раньше готовой избы появились нары, стол и лавки. О герметичности стен и прочих премудростях сильно никто не заботился. Изба могла быть даже фанерной, лишь бы не доставал ветер. Жилище, можно сказать, временное и сезонное. Рыбаки уедут, а все сооружения останутся стоять на мысе, продуваемом всеми ветрами, застывающем зимой, как огромная сосулька среди нагромождения торосов. Избы будут напоминать в этом пустынном зимой месте о стоянке человека, хотя зимой кроме работников метеостанции, никаких гостей не предвидится, разве что крайняя необходимость заставит какого-нибудь человека путешествовать «проездом» до жилого селения, оставаясь по пути на ночлег в жилых и нежилых избах.

Чайкин ещё в детстве по случайности стал инвалидом: приехала его мать из соседней деревни, а он, услышав эту радостную новость, побежал встречать её на крыльцо, но на крыльце он и споткнулся, полетев плашмя вниз. На его беду, перед лицом оказались кем-то оставленные вилы. На них он и упал, повредив зрительный нерв правого глаза. Глаз остался целым, а зрение в нём пропало навсегда. Когда парень вырос — как раз в это время всем раздавали повестки для убытия на войну — его прошли стороной, но от работы в тылу не освободили и стали перекидывать по метеостанциям, подобным нынешней, для обеспечения метеопрогнозами фронта, рыбаков, промысловиков и пограничников. Станции, как правило, находились в безлюдных или малолюдных местах, снабжались продовольствием, но ждать какую-либо помощь быстро не приходилось. Выживали работники самостоятельно, надеясь только на себя самих. На этом мысе Конушинская Корга он и задержался дольше обычного, а поскольку подрастали дети, всё чаще и чаще приходилось задумываться о доставке их в школу и прочих проблемах подрастающего нового поколения.

Дети ни о чём не задумывались. Их вполне устраивала вольная жизнь на природе. Они слышали о больших городах, где много людей, машин и всего прочего, но всё казалось сказкой и чем-то очень далёким, неправдоподобным, как в тридевятом царстве. Весь мир заключался в пространстве, которое они видели вокруг себя и изредка, в основном летом, навещавших морских судах.

Прибытие целой флотилии рыбаков оказалось грандиозным событием не только для детей, но для всех работников станции.

Через три дня пришло судно за добытыми белухами. Опытный капитан «Камчадала», пожалуй, единственный из капитанов знавший здесь все мели и «кошки», прокрался к самой оконечности Большого мыса и прошёл буквально в пяти метрах от берега, обогнув его и бросив якорь внутри бухты. Начался прилив, но пока он не набрал своей мощи.

Погода в этот день выдалась изумительная. Дети носились по мысу, издалека наблюдая за суетой рыбаков. Погрузка пока не началась. Команда судна тоже не показывалась на палубе, отдыхая внутри.

Никто не заметил, как и когда появилась на шлюпке Венера. Она уверенно гребла вёслами, направляясь к судну. Видно, девушка старалась похвастать своей удалью перед многочисленными появившимися потенциальными женихами. Она, не имея достаточного опыта, гребла слегка вёслами, не замечая, что вошла в зону морского течения, которое шло вокруг мыса даже во время прилива.

Вскоре движение шлюпки ускорилось. Девушка это заметила, попыталась повернуть обратно и выгребать назад, но ничего не получалось. Течение пронесло её мимо судна в бурлящий слив-сулой вокруг мыса. Теперь девушка гребла в сторону берега, пытаясь удержаться на огромных волнах сулоя, напоминающего кипящий котёл воды с вертикальными бурунами. Шлюпка к берегу не приближалась и её, наоборот, относило струёй морского течения от берега, кидая на вертикальных волнах, как щепку. Удалось ей справиться с течением только за мысом. Она не видела, что судно спешно стало сниматься с якоря и разворачиваться, идя на помощь. Венере, беспрестанно работавшей вёслами, удалось выбраться из струи и направить шлюпку к берегу. Когда судно вывернулось из-за мыса, она уже приближалась к берегу, где её поджидали перепуганные дети.

«Камчадал» снова развернулся и направился на свою стоянку.

Венера, конечно же, испугалась, но её вероятно спасло исключительное самообладание. Она до последней минуты боролась за свою жизнь, стараясь удержать шлюпку от опрокидывания на волнах. Сейчас на берегу она выглядела исключительно растерянной, напуганной и уставшей. Её руки оказались в кровавых мозолях, но она этого не замечала, что-то кому-то отвечала, продолжая заниматься шлюпкой, пытаясь вытянуть её на берег от наступающего морского прилива. Ей помогли подошедшие люди. Только после этого она, уже не разговаривая, повернулась и отправилась на станцию, удаляясь от зловещего мыса по длинному каменистому берегу. Девушка, вероятно, забыла и про женихов, и про изумительную погоду, и про развлечения. Её никто не останавливал и не пытался снова заговорить, видя ненормальное состояние души и стресс, который она получила за свой необдуманный поступок.

По дороге Венера стала приходить немного в себя и её мысли перескакивали на оставленную в неположенном месте шлюпку, на начальника метеостанции, который наверняка обо всём узнает, на то, что будет с ней дальше. Она прекрасно понимала, что, взяв без разрешения шлюпку, совершила очень нехороший поступок, нарушив дисциплину и порядок, сложившиеся в коллективе.

Беспокоилась она не напрасно. На метеорологической станции в бинокль видели, что происходит у Большого мыса. Прибежать и чем-то помочь или посоветовать никто из-за значительного расстояния не мог. Пришлось пассивно наблюдать, видя, что судно пошло на помощь.

Удивительно то, что Венера, никогда не бывшая «морским волком», сама справилась с ситуацией, поэтому Чайкин на первых порах её не ругал и не отчитывал, видя, как она напугана и расстроена. Он, взяв с собой Ивана, пошёл на Коргу прибрать по-хорошему шлюпку. Вдвоём по каткам из круглых брёвнышек они подтащили её за линию максимального прибоя, решив впоследствии мыс не огибать, а перетащить плавсредство поперёк на другую сторону в бухту. Рыбаков, занятых целый день на работе, они решили не привлекать и не отвлекать от дел насущных. А вскоре они увидели, что почти вся рыбацкая рать занялась погрузкой первого большого улова на судно.

— Иван, пойдём сегодня отдыхать от всего произошедшего, — сказал Виктор Алексеевич, — А потом придём вместе с Венерой и Верой, перетащим шлюпку. Пусть женщины тоже нам помогают, учатся уму-разуму, но только после того, как придут в себя. Завтра вероятно рыбаки выйдут в море выставлять сети на селёдку, в это время мы спокойно сделаем свои дела.

— Я готов работать хоть сейчас, но послушаюсь Вас, чтобы не наделать ещё каких-либо непредвиденных глупостей, — сказал Иван.

— Я от Венеры такого подвига не ожидал, но, к сожалению, он случился. От кого и что ожидать, предсказать очень трудно, хотя возможно. Больше приходится смотреть за тобой — любителем шалостей да за детьми, а женщины они по своей женской натуре разумны и осмотрительны, но оказалось не всегда.

— Я постараюсь больше не шалить, — ответил Иван.

— Постарайся, хотя я понимаю, что в душе ты ещё ребёнок. Будешь моим главным заместителем по мужской части. Печь для нас пироги есть кому, а мы с тобой главные добытчики и работники физического труда.

Под вечер неожиданно приехал на оленьей упряжке Илья. Он попросил Виктора сопроводить его к рыбакам, где он пока никого не знает, но уже прослышал, что они занимаются промыслом белух. Где он это узнал в безлюдной тундре, осталось загадкой.

— Мне-ка нать разжиться белужьим жиром и ремнями, точнее шкурой, а ремни я и сам сделаю по своему вкусу.

— Ты, парень, опоздал, — сказал Виктор, — Они всё погрузили на судно, но сходим, поскольку они этим будут заниматься всё лето. Бригадира я уже знаю, думаю, договоримся. Он мужик деловой и хваткий, а у тебя наверняка есть что предложить.

— Предложу. Мяса у них нет, а пимы и прочие причиндалы гости тоже чтят, могу предложить даже малицу.

— Сам договаривайся, а я только познакомлю.

— Сам и буду. С тобой наши дела мы тоже обсудим. Мука у меня кончается. Сейчас в жару я мясо не повёз, привезу, если надо, ближе к зиме.

— Обсудим потом, — успокоил его Виктор Алексеевич, — Сейчас давай решать твой вопрос, не отвлекаясь на наши.

Илья, не смотря на тёплую погоду, приехал в малице, а сейчас её снял и оставил в санях, пошёл в одной рубашке, подпоясанный затейливым ремнём, украшенным металлическим орнаментом ручной работы с подвешенным к нему на цепочках ножом с ножнами. Нож являлся неотъемлемым атрибутом одежды и всегда находился при хозяине.

— Ты, Илья, не напугай своим ножом рыбаков, — сказал в шутку Чайкин.

— Ножи они имеют страшнее моего и наверняка у каждого не по одному. Рыбаку и мореходу без ножа никак нельзя.

— В этом ты прав, хотя, как мореход, ты им и в подмётки не годишься, поскольку не умеешь плавать. Я пошутил.

— Знаю, поэтому и не обижаюсь. С тобой мы знаем друг друга давно и привыкли к общению.

Пока разговаривали, подошли незаметно к рыбакам. Виктор спросил, где найти Николая и, получив ответ, повёл гостя к начальству. Николай сидел после ужина за длинным столом, где женщина гремела посудой.

— Николай, мы к тебе, познакомься — это мой друг из тундры Илья Лаптандер, он хочет с тобой переговорить, помоги, если сможешь. Я мешать не буду, обсуждайте вопросы вдвоём.

Виктор отошёл в сторону. Рыбаки видели гостей, но никто не подходил, понимая, что пришли к бригадиру и он сам будет решать проблемы без чьего-либо участия.

Ненасытные чайки раскричались на берегу, не поделив доставшиеся им многочисленные отходы. Кричали они скорее всего от жадности, а не от голода. Морские крачки кричали не меньше чаек, выделывая немыслимые пируэты и видя на своих излюбленных местах людей, которые бесцеремонно вторглись на их территорию, нарушив их спокойную жизнь. Птиц никто не обижал, но такая уж у них традиция — прогонять всех со своей территории и, видя, что уходить никто не собирается, они кричали без умолку и никак не могли угомониться.

Виктор Алексеевич издалека рассматривал строящиеся избы, меняющие своим появлением весь привычный ландшафт. Огромные чаны, как исполины, стояли пока на боку без надобности, поскольку всю добычу рыбаки загрузили в трюм судна, избавив себя от лишних хлопот.

Около станции временами показывались силуэты людей, но через некоторое время скрывались обратно в доме.

Николай и Илья говорили долго, временами жестикулируя руками, но голосов их здесь, в стороне, не слышно. Зная Илью, Виктор понимал, что он своего добьётся, но постарается и не продешевить, а уж кто и какой вложил труд, ему ли не знать!

Женщина перестала перебирать посуду и, оставшись без дела, отошла от мужчин, не решаясь подслушивать разговор. Откуда-то появился Тузик, подходил ко всем по очереди, обнюхивал и следовал дальше, а затем, оставшись у Чайкина, развалился прямо на камнях, прогретых за день солнцем.

Наконец Илья отошёл от Николая и сказал, подойдя к Чайкину:

— Пойдём, однако. Заставил я тебя ждать. Мог бы и сам уйти, а я дорогу знаю.

— Пришли вместе, значит, и уйдём вместе. Успех есть?

— Да, мы обо всём договорились.

— Я думал, что вы никогда не договоритесь и начнёте друг друга бить.

— Нет, мы поговорили нормально. На днях я им привезу мяса, у них и в самом деле, кроме выловленной рыбы, имеются только консервы. Из мяса они будут варить суп, а со мной, он заверил, рассчитается сполна. Просил он у меня ещё кое-какие изделия и для бригады тоже. Будем вести взаимную торговлю и дружить.

— Я рад, что вы нашли общий язык. Теперь пойдём к нам пить чай.

— Нет, сегодня я чай пить не буду, сразу уеду, в другой раз.

— Как скажешь…

Разговаривая, они быстро дошли до упряжки. Отдохнувшие олени, почувствовав путешествие домой, стояли в ожидании хозяина. Илья без долгих проводов отвязал тынзей от саней и сходу в них брякнулся, взмахнув хореем. Олени сразу понеслись, не ожидая напоминаний от хозяина, в сторону чума.

К Виктору подошла Вера Кулик, по национальности украинка, но на станции её почти никто по имени не звал, все называли Хохол. Вера была относительно молода, как все, и не замужем. Она отличалась умением готовить, шутить и не унывать.

— А что гость у тебя уехал сегодня без чаю? — спросила она.

— Отказался, а силой поить я не умею, а ты вышла, когда он уехал. Что не вышла к гостю, не приголубила?

— У него жена и куча детей, пусть она и голубит, а я девушка скромная, глупостями не занимаюсь. Приходите на блины, я сейчас буду их печь или я приду к вам вместе с блинами.

— Блины мы съедим, не беспокойся и напеки больше, чтоб всем хватило и холостым тоже. Иван тарелку очистит быстро.

— Напеку!

— Пеки, считай, что получила прямое указание начальника станции.

— Ты, Виктор, вне работы указание давай жене, а я пока не ручная и приказы не исполняю.

— Приручим, об этом тоже можешь не беспокоится.

Вера ушла к себе в комнату. Вскоре чудный запах распространился на всю станцию. На запах пришёл маленький Валерка. Он посмотрел по сторонам и, убедившись, что никого нет, приоткрыл тихонько дверь и в щель стал наблюдать за выпечкой блинов, но долго утерпеть не мог:

— Тётя Верочка, моя красавочка, моя любимочка, дай блинчика, — жалобно попросил он через приоткрытую дверь.

— Заходи, заходи, Валерик, — любезно пригласила Вера, — Тебя угощу первым.

Ребёнок получил блин и довольный пошёл к выходу, но выйдя, снова приоткрыл дверь и крикнул:

— Тётка Верка, моя красавка, моя любимка, хахов!

Он не понимал значения этого слова, но слышал, как Веру все называют именно так. Мальчик тут же захлопнул дверь и выбежал с блином с чувством исполненного долга на улицу. Он не понимал, что, когда съест блин, снова надо будет обращаться к тёте Вере. С другой стороны, он этот фокус проделывал не первый раз и не сомневался, что сумеет выпросить очередной блин.

Однообразная жизнь станции в этот вечер превратилась в праздник. Все обитатели собрались вместе в большой комнате Чайкиных на общественное чаепитие. По этому случаю вскипячён самовар и водружён на стол. Чаепитие в таких случаях производилось не спеша и до полного опустошения самовара.

Ваня из-за своей молодости не научился пить чай, не обжигаясь, но чувство собственного достоинства не позволяло ему пить чай из блюдечка, как это делали женщины. Он старался подражать Чайкину и пить чай из стакана без блюдца, но горячий стакан немилосердно обжигал пальцы. Зачастую он не успевал донести стакан до губ и ставил его обратно, пряча обожжённые пальцы на коленях. Остудив пальцы, он снова брался за стакан и всё повторялось. Вера и Венера откровенно над ним хихикали.

— Ваня, ты бы взял меховые рукавицы, — посоветовала ему Вера Кулик, — В рукавицах и стакан не уронишь, и руки не обожжёшь.

— Не-а, что я маленький что ли? Где это видано, чтобы чай пили в рукавицах?

— Ну, ты и неуч, читать надо классику, там всё написано, — серьёзно заверила его Венера, — Ты наверно и книг не читаешь?

— Читаю, — ответил Иван, — Каждый вечер чего-нибудь читаю.

— И что ты прочитал? — спросила Венера.

— Я ишо в школе всё изучил, читаю по второму разу, даже стихи знаю, я образованный!

— Оно и видно, — Вера решила ему помочь, — Ты стакан бери не за стенки, а за верхний ободок, тогда и обжигаться не будешь. Смотри, как это делает Виктор, а говоришь, что учёный!

— Такой мелочи нас не обучали. В школе только серьёзные науки преподают: астролябию, химию…

— Кого, кого? — перебила его Венера, — Ну и насмешил! Не астролябию, а астрономию, теперь видим, как ты учился!

Елизавета Дмитриевна сняла крышку самовара и заглянула внутрь:

— А водичка-то у нас закончилась! Я могу согреть ещё, но надо принести воды, вёдра пустые.

— Блины тоже закончились, — уточнила Венера.

Вода находилась в двухстах метрах от дома. В незапамятные времена кто-то прорыл через болото по торфу канаву до края обрыва и с этой канавы всегда бежал ручеёк холодной прозрачной воды, даже в самую жаркую погоду. На выходе из канавы из досок для удобства сделан желобок, а для ведра ниже постамент. Наливать удобно, только носить тяжёлые вёдра далеко.

Гости дружно стали покидать стол и уходить, оставив привилегию идти за водой хозяину. В этот раз даже Иван не подрядился идти на ручей и спокойно направился по своим делам, которых в свободное от вахты время почти не имелось, кроме собственного незавидного хозяйства в пустой комнате. Холостяцкая его жизнь не предусматривала дел по хозяйству и уборке помещения. Сейчас он вместе с детьми отправился в тундру изучать, как зреет морошка. С детьми ему было намного проще и свободнее, чем со взрослыми. Если бы не больной зуб, который временами не давал покоя и заявлял о себе всё чаще и чаще, было бы на природе просто здорово!

Болотистая поверхность тундры открытой воды не имела, но имела приличные окна трясины, где травянистая поверхность колыхалась и грозила засосать в своё нутро всякого, кто ступит на эту поверхность. Дети трясины не боялись и смело на ней раскачивались, получая удовольствие. Ну, а взрослые люди предпочитали на зыбкую поверхность не ступать. Совсем утонуть сложно, но можно остаться без сапога, который, если провалится, намертво будет объят болотиной и нога выдернется скорее из сапога, чем из болота.

Между окнами трясины располагался кустарник вперемешку с ягодниками и разными травами. Имелись щавель, дикий лук, которые вполне годились в пищу. Голубика и морошка находились в первоначальной стадии созревания. Нужен ещё целый месяц, чтобы появились пригодные для употребления ягоды. В изобилии имелся только багульник, который разросся и чувствовал себя на болоте хозяином. Пора цветения, когда тундра становится изумительно красивой, отошла и теперь растительность повсюду имела одинаковый серый цвет, но маленькие листики на ере пока зеленели, скрашивая поверхность. Ера имела разную высоту, в среднем чуть выше колена, а иногда детей она скрывала с головой, но таких высоких кустов имелось мало.

— Гвардия, не увлекайтесь! — скомандовал Иван, — Утонете в трясине, я доставать не буду.

— Сами как-нибудь достанемся, — ответила ему маленькая Лена.

— Уж больно ты смелая: самой не видно, а отвечаешь, как взрослая.

— Я взрослая, — упёрлась Лена, — Скоро пойду в школу и буду учиться на пятёрки. Я ногой уже проваливалась, но не глубоко. Ты большой, а не понимаешь, что дети глубоко не утанывают.

— Ладно, будь по-твоему, но при мне в трясину не ходи.

Они ещё побродили немного по кустам, но съедобного ничего не нашли; сорвали несколько морошек, очистили от листиков, но ягоды оказались зелёными, твёрдыми и невкусными.

Елизавета Дмитриевна после приёма изобилия гостей заступила на вахту. Она родилась не на Севере и вообще в ближайшей округе родственников не имела. Все родные и далёкие родственники остались на юге в районе Сталинграда и Астрахани, причём, родня там имелась в изобилии, разновозрастная и с крепкими родственными связями. Постоянный и тяжёлый труд в личных хозяйствах позволял выживать даже в трудные голодные годы. Земля, слава Богу, одаривала щедрыми урожаями на благодатной почве и при благоприятном климате. Лиза была ещё совсем ребёнком, когда новая советская власть распорядилась всех кулаков выслать на Север, осваивать неблагоприятные земли в холодном и суровом климате, с коротким летом и длинными снежными зимами. Ретивые приспособленцы-исполнители поспешили выполнить установку партии, ходили по хозяйствам, переписывали имущество, животных, едоков, занося все сведения в толстую папку. Настоящих зажиточных кулаков не находилось. Прошедший слух о раскулачивании заставил всё нажитое попрятать, отпустить скот на вольный выпас. Чайники, кастрюли и деньги люди тайком зарывали в землю, пряча всё от представителей власти. Грамотных людей имелось очень мало, поэтому население страшно боялось папки с записями, как огня.

Новоиспечённые чиновники, не найдя нужного количества кулаков, записывали в кулаки всех, у кого в доме находилось хоть что-то более-менее ценное, отбирали имущество, а людей, как скот грузили в эшелоны и отправляли на Север.

Так Лиза, только что закончившая седьмой класс школы, оказалась с матерью в Архангельской области. Из вещей на новом месте жительства она имела только платье, которое носила на себе. Партия и правительство, позаботившись о раскулачивании, совершенно забыли позаботиться о людях, высылаемых в суровые края.

Поселили их в бараке маленького рыбацкого становища, продуваемого всеми ветрами на берегу Белого моря. Никто из ссыльных не смел перечить представителям партии и власти, опасаясь за свою жизнь и пребывание на воле. А вскоре Лиза познакомилась с Виктором, ровесником, прошедшим точно так же, как и она, стадию наук до восьмого класса.

Долго Виктор бегал к ней на свидания по выходным дням со своей метеорологической станции за тридцать километров по берегу моря. Тридцать туда и тридцать обратно измерял он путь для свидания шагами. А когда его молодого несмышлёныша в приказном порядке перевели на другую метеостанцию, забрал он Лизу с собой. А ещё через некоторое время их перевели на новую метеостанцию Конушинская Корга осваивать новую точку для наблюдения за погодой, поскольку этого требовало развитие судоходства в Белом и Баренцевом морях. Война закончилась, они лишились отцов, которые сгинули на войне без вести.

Мать Лизы пожила на Конушинской Корге недолго, понянчилась немного с третьим родившимся до переезда ребёнком и уехала обратно к себе на юг, на свою родину, когда это стало возможным по новым законам.

Так и осталась семья Чайкиных жить самостоятельно на станции. В штат в скором времени добавили две незамужних девушки, а ещё позднее после школы появился Иван Сахаров. Штат метеостанции стал иметь полный комплект сотрудников для круглосуточного наблюдения за погодой.

Виктор Алексеевич возглавлял коллектив, а Елизавета Дмитриевна негласно присматривала за молодыми сотрудниками, чтобы они по своей молодости не растерялись и не наделали в этом пустынном месте глупостей, где не водилось лишних женихов и невест, имелись только дикие звери и птицы, да ещё имелся зимой в огромных количествах снег.

Их современный мир предусматривал жизнь вдали от людей, без связи и транспорта, без магазинов и театров, без электричества и танцевальных вечеров, без руководящих и контролирующих органов, которые на самом деле имелись, но очень далеко, можно сказать, в недоступном месте. Единственное по вечерам развлечение — чтение книг при тусклом свете керосиновой лампы. Мужчины занимались охотой и рыбалкой, а женщины в основном домашними делами, которых в отличии от городской жизни имелось намного больше. Даже постирать бельё целая проблема: надо наносить воды, нагреть на плите и стирать в огромном корыте без всяких стиральных порошков и других премудростей, натирая руки о стиральную доску. Имелось для этого только хозяйственное мыло и две руки. А потом женщины брались за утюг, работающий на обыкновенных углях из печи.

Хозяйственные дела отнимали уйму свободного времени.

В двенадцати километрах на север от метеостанции находилось жильё Маяк, где в штате имелось две семьи, а в хозяйстве присутствовал даже конь, которого дети с Корги, когда конь оказывался у них в гостях, упорно называли лошадью и не признавали в нём коня. Следующий маленький посёлок располагался далее в шестидесяти километрах. По пути следования редких путников попадались и другие избы, зимой необитаемые, а летом в некоторых из них жили рыбаки. А в южную сторону ближайший посёлок располагался в двадцати километрах. В этот посёлок Виктор Алексеевич зачастую ходил пешком, преодолевая по пути ручьи и речки. Причин навестить «цивилизацию» имелось много: накапливалась на почте корреспонденция, в посёлке имелся фельдшер, имелся небольшой магазин, а также всегда возникала необходимость сдать заготовителю свою продукцию в разрешённый период охоты.

Он как раз наметил очередной поход в деревню и рано утром вышел в путь. С собой взял только ружьё и полный патронташ патронов. В летний период промысел отсутствовал и, следовательно, отсутствовала необходимость что-либо нести. Собака бежала рядом, проделывая знакомый путь не в первый раз. Чайкин пошёл на убылой воде, чтобы форсировать водные преграды без особых затруднений. Некоторые ручьи вообще не являлись препятствиями, а некоторые речушки при наступлении моря разливались несколько вширь и становились глубокими. В этом случае оставалось ждать, когда вода уйдёт или придумывать какой-либо замысловатый способ для преодоления препятствия.

Через четыре часа Чайкин благополучно достиг посёлка. Он зашёл к знакомым, чтобы немного отдохнуть и что-либо перекусить. Деревенские жители рады любому гостю и добродушно стали выставлять на стол угощения, как на праздник. Не обошлось и без выпивки, а потом из гостей деревенские жители, прослышав о пришедшем путнике, позвали в следующие гости и так продолжалось очень долго. Через два дня Чайкин всё же твёрдо решил идти обратно. Он сходил на почту, но к его большому огорчению, бумажных писем и газет накопилось столько, что едва всё уместилось в мешок. Набитый доверху мешок едва удалось завязать. Пришлось к нему приделывать лямки из верёвок, чтобы мешок стал похож на рюкзак. Виктору помогли нагрузить поклажу на плечи. Патронташ он водрузил на пояс, а ружьё пришлось нести в руках. Так он и двинулся в обратный путь.

Морской прилив только-только стал набирать силу. «Успею», — подумал Виктор, — «Большую реку Шомокшу, находящуюся ровно на половине пути, перейду». Не тут-то было! До половины пути к заброшенному рыбацкому становищу, неся на себе тяжеленный мешок, он добрался с трудом, затратив много времени. Морская вода стала заливаться в речку, и река стала непроходимой, а ещё надо отдохнуть и попить хотя бы чаю.

Отдохнув, Чайкин решил оставить ружьё и патроны в рыбацкой избе. Он задумал соорудить плот и переплыть речку на плоту. Опыт и сноровка имелись. Строительного материала на берегу больше, чем достаточно. Виктор выбрал два подходящих бревна, которые выдержат вес человека с мешком; насобирал маленьких досок на поперечные перекладины и одну большую доску приспособил для гребли вместо весла. Став на поперечные доски, он отправился в путь, легко преодолев несколько десятков метров до другого берега.

Дальнейший путь до дому Чайкин преодолел без серьёзных препятствий. Оставшиеся две мелкие речушки он преодолел без труда. Не успев, как следует отдохнуть, Чайкин заступил на дежурство.

— Я оставил ружьё в Шомокше, — сказал он жене, — Теперь это не даёт мне покоя, сам пока идти не смогу, после ночной вахты надо отдохнуть и хоть немного поспать. Как думаешь, может послать с утра ребят? Уйдут они на полной воде, успеют перейти речку туда и обратно, когда вода уйдёт. Времени на это будет больше, чем достаточно.

— Малы ещё, посылать в такую даль одних, я боюсь.

— А что с ними случиться? Они сходят и вернутся, место открытое, будем наблюдать в бинокль.

С трудом, но Елизавета Дмитриевна согласилась. Если Вовка уже ходил в школу и был, можно сказать, взрослым, то Валера считался ещё маленьким. С другой стороны, ребята вполне самостоятельные, сами уходят за морошкой от дома на четыре километра. Лена по возрасту старше Валеры, но её-то посылать как раз и опасно.

Как только вода пошла на убыль, ребята вышли из дому. Вовка проделывал этот путь с отцом не один раз и дорогу знал прекрасно, знал он и где переходить речку. Младший брат не помощник, но вдвоём идти как-то веселее и не так страшно. Вовка идти согласился сразу, но не потому, что рвался помочь, а потому, что в голове сразу промелькнула мысль: «Может удастся стрельнуть!». Своими мыслями он ни с кем не делился, но всё время стал обдумывать план дальнейших действий, чтобы его осуществить. Он не раз просил отца дать ему выстрелить, но отец всегда отвечал, что ещё он мал и пусть сначала подрастёт, хотя с отцом на охоту он ходил и насмотрелся, как надо с ружьём обращаться. Боялся Вова только отдачи от ружья — это он много раз слышал от отца, слышал то, что ружьё ударяет в плечо, если его сильно не прижать.

Не быстро, но дети преодолели больше десятка километров, благополучно преодолели речку, где младшего брата Вовка перенёс на руках, чтобы случайно он не увяз в глине. Сам он разулся, снял штаны и переходил босой по мелководью, но всё равно увязал в глине выше щиколотки, едва вытягивая ноги из липкой жижи.

Дальше планировался отдых, но отдыхал только младший брат, а старший быстро сползал в избе под нары, нашёл в условленном месте ружьё и стал его, как диковинку разглядывать, хотя знал наизусть, где и что находится, а самое главное, все заряженные патроны оказались на месте в своих ячейках в патронташе. Больше Вовка не раздумывал, он поставил брата в безопасное место и сказал:

— Я попробую выстрелить. Ты не высовывайся и не подходи, пока я не скажу, а чтобы ружьё при отдаче меня не отбросило, упрусь спиной в стену избы. Возле неё я и сяду, но предварительно приготовлю мишень и заряжу ружьё.

Брат молчал, а Вовка, стараясь соблюдать все предосторожности, как учил отец, зарядил один патрон и пошёл к стене, предварительно поставив найденную около избы пустую бутылку в качестве мишени. Он удобно уселся, прижавшись спиной к стене, вскинул ружьё, которое на весу оказалось очень тяжёлым, прицелился и выстрелил. Раздался грохот. Облако дыма его окутало со всех сторон, на миг скрыв всё вокруг. Вовка не почувствовал сильной отдачи; не увидел, как разлетелась вдребезги бутылка. Он сидел ошарашенный и потрясённый тем, что сам сумел выстрелить. Через несколько секунд он встал, ощупал себя, прислонил ружьё к стене и зачем-то её осмотрел. Только после этого он взглянул на мишень, которую не увидел.

— Совсем не больно и не страшно, — сказал он, — Выходи! — скомандовал он брату, — Пойдём искать бутылку.

— А она разбитая! — заявил брат, — Я тихонько из-за угла подсматривал и видел, как она разлетелась.

— Правда разлетелась?

— Да, я видел.

— Разве я тебе разрешал высовываться? — строго спросил Вовка и тут же снисходительно сказал, довольный тем, что у него всё получилось, — Ладно, прощаю. Тут рядом есть озеро, подстрелим утку на обед и пойдём домой.

Брат не возражал, а Вовка добавил, сказав по-взрослому:

— Ты будешь отдыхать недалеко от меня, а я буду охотиться, только ты больше не высовывайся, а то распугаешь мне всех уток.

На озере одна утка сидела не далеко и не близко. Вовка, маскируясь в высокой траве, стал подкрадываться ещё ближе, чтобы бить наверняка. Ему и в голову не приходила мысль, что если вдруг он её убьёт, то как будет доставать? Плавать мальчик ещё не умел, а вода холодная. Он подкрадывался долго и тщательно. Наконец, решив, что расстояние нормальное, охотник выстрелил. Когда дым рассеялся, утки на воде не оказалось, ни живой, ни мёртвой. Он по молодости не знал, что некоторые утки успевают нырнуть за те мгновения, пока дробь к ним летит.

Утка вынырнула, но несколько дальше. Она и не думала улетать с озера. Подкрадываться больше нельзя, под ногами в траве вода. Мальчик выстрелил ещё раз. Всё повторилось. Его разобрал азарт. Володя вернулся из травы, немного прошёл вдоль берега и снова стал подкрадываться. Стрелять ему понравилось, все страхи прошли. Сейчас им овладел только азарт охотника. Он и не заметил, как постепенно расстрелял все патроны, но утку не убил и не прогнал её с озера. Только теперь, глядя на пустой патронташ, Вовка вспомнил о брате и о том, что должен начаться морской прилив.

Брат сидел там, где его оставили. Сильно он не беспокоился, слыша выстрелы и понимая, что старший брат недалеко.

А родители устали ждать сыновей. Все сроки прошли, а на обозримом пространстве берега никто не появлялся. Напрасно они по очереди осматривали берег в бинокль, пытаясь разглядеть на нём детей.

Вовка почти бегом тащил за собой брата к речке, боясь, что морской прилив поспеет раньше их, но они успели и благополучно перешли Шомокшу. Отдохнув от усталости за время охоты, ребята неспешно побрели по берегу к дому.

Пройдя половину пути, они заметили, что навстречу им движется отец. Виктор Алексеевич, подойдя к сыновьям, поднял на плечи Валерку. Он увидел, что патронташ на поясе Володи с пустыми гильзами, но ничего не сказал, взял у него ружьё и теперь уже втроём они направились к дому.

— Папа, ты извини, — после долгого молчания сказал Володя, — Я только хотел подстрелить утку на обед, но она почему-то не подстрелилась, а всё время ныряла.

— Потому и не подстрелил, что не знаешь правил охоты и всего прочего. Утки успевают нырнуть под летящую дробь, а ты этого не знал. Надо многому учиться, чтобы заниматься каким-либо ремеслом. Я боялся только, чтобы ты не подстрелил брата. А то, что расстрелял у меня все боеприпасы — это не главное, хотя получилось очень неэкономно. Дробь я сам сделаю, а порох и капсюли в тундре не продают. Надо где-то изыскивать. Для обороны у меня есть карабин, а патроны к ружью со временем тоже как-нибудь заряжу.

Вовка молчал, осознавая только теперь, что всё сделал без разрешения.

Приливная вода моря почти полностью пришла, затопив берег до самого заплёстка, но для прохода по суше на этом участке имелось ещё прилично каменистого места. Чайкин спустил с плеч Валерку и сказал:

— Иди сам, чтобы мама не подумала, что ты устал.

Валерка, забыв об усталости, побежал вперёд к тропинке, ведущей на угор к дому. Морские крачки, сопровождавшие путников всю дорогу и донимавшие своим криком, наконец-то от людей отстали. Кулик-сороки своё «Кипи-кипи» тоже перенесли куда-то в сторону. Море, разлившееся до самого берега и затопившее все няши, блестело и сверкало на солнце. Вблизи мысков отсутствовала рябь и какие-либо волны. Буруны виднелись только вдалеке, в сулое у Большого мыса. Тихо журчал болотный ручей с питьевой водой, находящийся рядом с тропинкой. Вода ударялась внизу о доску и скатывалась по торфяному и далее по глинистому обрыву к морю. На Корге не видно людей, ушедших на своих судах в безветренную погоду в море. Они спешили, пока позволяла погода, выставить селёдочные сети и снова заниматься добычей морского зверя.

Вовка тоже заспешил к дому, оставив отца позади. Он уже увидел, что мать вышла на крыльцо и протягивала руки к бежавшему бегом к ней Валерке.

Все беспокойства на сегодняшний день улетучились, тихая жизнь на станции вошла в своё русло. Из коридора дома уже слышалось:

— Тётя Верочка, моя красавочка, моя любимочка…, — это Валерка начал подлизываться, чтобы выпросить угощение.

Тузик, которого с собой ребята не брали, сейчас крутился возле ног, подбегая то к одному, то к другому, искоса поглядывал на хозяина, ожидая какой-либо команды, но при полном отсутствии к себе внимания, улёгся через некоторое время возле крыльца.

Елизавета Дмитриевна, переживавшая больше всех за детей, накрывала стол для ужина.

Лену заставили заниматься младшим братом, которого сейчас оставили совсем без внимания. В конце концов, она повела его гулять в сторону мыса. Два других брата досыта нагулялись, до того, что сейчас дома сами собой у них закрывались глаза, требуя от усталости отдыха и покоя.

За стенкой квартиры в служебном помещении о чём-то громко, даже слишком громко, переговаривались Венера и Иван, но до слуха доносились только отдельные слова, а смысл их беседы приглушала деревянная стена дома.

Через некоторое время Венера зашла к Чайкиным:

— Виктор Алексеевич, Ваня не хочет идти на мыс снимать показания с реек, а я идти одна боюсь.

— А кто должен идти?

— Должна идти я, но одна боюсь.

— Всё очень просто: твоя вахта — тебе и снимать показания, а в помощники возьми Ивана.

— Но он не хочет идти!

— Ну, не мне же решать между вами вопросы. Скажи ему командным голосом, как это делают в армии. Он тебя младше, значит, должен подчиняться. И не надо приходить и мне жаловаться по пустякам!

— Я не жалуюсь, Вас он слушается, а меня нисколько.

— Хочешь стать начальником, тренируйся и скажи так, чтобы Иван побежал впереди тебя.

Венера ушла, но через некоторое время они с Иваном вышли вдвоём и направились на мыс.

— Так-то лучше, — увидев это в окно, сказал Чайкин, — Привыкли, чтобы я решал все проблемы, а в этот раз и проблемы-то нет никакой, надо выполнить свои обязанности, только и всего!

Рыбаки стали возвращаться с моря, распустив на карбасах паруса. Ветерок небольшой появился, надувая парусину и двигая карбас вперёд, который слушался неукоснительно рулевого.

Суда один за другим причаливали к берегу. В каждом находилась в лотках селёдка, немного, но, судя по меркам обывателя, на уху явно хватало, а для выполнения плана и для заработка её явно недоставало.

Одна ставная сетка оказалась разодрана почти надвое. Вероятно, в этом месте прошла белуха или побывал морской заяц. Разодранную сеть рыбаки сняли и привезли с собой для ремонта.

— Ничего, — сказал, глядя на разодранную сеть, Сима Макурин, — Мы своё наверстаем. Они нам вредят, а мы снова запустим на них невод. Кому будет хуже: нам или им?

— Что-то задул ветерок, — ответил ему напарник, — Как бы хуже не стало всем.

— Разве это ветер? Ветер, когда рвётся парус и опрокидывается карбас, а это так — ветерок, чтобы унять дневной зной.

— Тебе всё нипочём, готов в море хоть сейчас.

— А я и готов, для того и приехал. Чего унывать? Утром проснёмся и увидим, есть ветер или нет. У нас есть бригадир, который погоду без всяких приборов чует, ходил он на Грумант и где он только ни был, а там не такие шторма, как здесь. Ты готовься солить селёдку, её надо быстренько определить в рассол, иначе весь улов протухнет, пока мы с тобой тут рассуждаем.

— Я готов, но не все ещё пристали. Сейчас выгрузятся и будем заниматься засолкой, а на ужин сегодня будут свежая селёдка и камбала. Камбалы, правда, попало мало, но на еду хватит.

Рыбаки, разговаривая, прибрали всё в карбасе и отнесли улов к месту засолки, разрешив поварихе выбрать на ужин рыбу по своему усмотрению.

Когда Венера и Иван поравнялись с избой Макурина, он их окликнул, крикнув издалека:

— А здороваться у вас не принято?

— Здравствуйте! — ответила Венера.

— Приворачивайте, я обещал сыграть на балалайке.

— Возьму и приверну, что будешь делать?

— Буду играть.

Венера отправила Ивана снять показания с рейки, а сама подошла к избе. Макурин быстро вынес балалайку и не только заиграл, но и запел частушки, да так мастерски, что удивил не только Венеру, но наверно и самого себя. Его хорошо слышали и причаливавшие к берегу уставшие рыбаки, до которых расстояние не менее двухсот метров. Спев две частушки, Сима продолжил, начав пританцовывать и подпрыгивать, чем окончательно рассмешил Венеру.

— Жених ты, видать, хороший, — сказала развеселившаяся Венера, завидев идущего обратно Ивана, — Но мне надо работать, споёшь как-нибудь в другой раз.

— Жаль, я такую красивую и отпускать не хочу. Пойдём я тебя угощу селёдкой, сваришь на обед.

— От рыбы не откажусь, живём у моря, а рыбаков у нас нет.

— А для чего ты своего напарника держишь? — спросил Сима, указывая пальцем на Ивана.

— Он не рыбак, он мой охранник, следит, чтобы меня не украли.

— Ну, дела-а, зачем такой охранник, если не может накормить и приласкать? Пойдём, возьмёшь рыбы, отнесёшь и приходи к нам снова, а бояться здесь нечего, никто тебя не тронет. Теперь все знают, что ты приходила ко мне, а против меня никто не осмелится выступать

Сима щедро угостил рыбой метеонаблюдателей и отпустил их в обратную дорогу.

— Без меня она ничего бы не сделала, — заявил Иван Чайкину, когда они вернулись обратно, — Её сразу арестовали рыбаки.

— Как это арестовали? — удивился Чайкин.

— Все показания снимал я, хотя сейчас совсем не моя вахта, а Венера плясала с рыбаками под балалайку.

— Ты, как всегда, что-нибудь напутал.

— Он не напутал, а всё наврал, — вмешалась Венера, — На балалайке играл Сима и даже приплясывал — это было, а потом он же дал рыбы. Тут всем хватит на ужин, только я варить не буду, пусть занимается этим Вера.

— Тебя варить никто не заставляет, а без Ивана наверняка бы и рыбой никто не угостил. Твоя очередь придёт ему помогать, когда он заступит на вахту. Договаривайтесь как-нибудь сами, а контакты с рыбаками не теряйте. А ты ещё на Ивана жаловалась!

Подошла Елизавета Дмитриевна и, бесцеремонно забрав у Ивана мешок с рыбой, сказала:

— Венера, когда закончишь вахту, приходи помогать. Пожарим мы с Верой сами, а ты будешь помогать её есть.

— Корми детей!

— Дети наедятся, тут хватит всем. Валерка запах учует, наестся у Веры раньше всех. Витя, нужна вода мыть рыбу, — сказала она мужу.

— Я схожу, сейчас не занят.

Жизнь на метеостанции продолжалась в своём спокойном русле, только этого никто не замечал. Так было всегда: и сегодня, и вчера, и год назад. Со стороны могло показаться, что на станции вообще ничего не происходит. Живут люди сами по себе, почти без связи с внешним миром, работают, друг другу помогают. Если появляется в поле зрения какой-нибудь зашедший или заезжий гость — это становится праздником для всех. Гость вносит разнообразие в скучную однообразную жизнь, приносит новости, рассказывает, что знает сам, что слышал от людей. Виктор Алексеевич имел приёмник, который рассказывал о новостях в мире, но приёмник работал не всегда. Огромные и громоздкие батареи, отслужившие свой век, выходили из строя, а заменить их нечем. Приходилось ждать, когда очередная оказия привезёт по заказу самое необходимое.

Чередующиеся вахты сменяли постоянно одна другую и менялись монотонно, как чередуются времена года.

Рыбаки опять привезли белух. Казалось, что ими застлан весь берег, но на самом деле в этот раз их оказалось меньше, что-то около пяти десятков. На Корге шла обычная суета, люди сновали, как муравьи, выполняя свою обычную работу. Вся трудность заключалась в том, чтобы сделать всё быстро. Летняя жара не способствовала хранению добычи.