Бесплатный фрагмент - Мы система

Мы Система

Пролог

Октябрь. 1480 г.

— Федьма, Федьма, — разносил меж деревьев ветер хнычущий детский голос, — тятьку татары порубали, мамку в полон угнали, — причитал мальчуган, цепляясь за порты шагающего по лесной тропе старшего брата, — а теперь ты.

— Не пужайся, братя, — не оборачиваясь отвечал старший младшему, — есть люди добрые, на погибель тя не бросют. Верно, Ждан, мыслю? — обратился рослый юноша к ковылявшему вслед за братьями сухопарому старику.

— Верно, Фёдор, в нужде мальца не оставим.

Миновав мрачный, будто притихший в тревожном ожидании подлесок, вышли к реке.

— Вона, — вытянул старик руку, указав на старую лодью-долблёнку, привязанную к торчавшему из берега корню.

— Сетку, — протянул руку Фёдор.

Порывшись в котомке, дед вытащил белый, замысловато сплетённый шнурок, протянул юноше.

— Путы привязал, камней в лодью кинул?

— Всё аки сказано сполнил, — заверил старик, — потопнет быстро.

— Коли так, будем прощаться.

Обратив бледное худощавое лицо к судорожно всхлипывающему мальчугану, юноша, не жалея портов, пал пред братом на колени и стиснул его в объятиях.

— Прощай Ермилка, не поминай мя лихом, — прошептал он предательски дрогнувшим голосом.

Поднявшись на ноги, Фёдор хлопнул по плечу Ждана, отвязав лодью, и, запрыгнув в неё, схватился за вёсла.

— Спаси тя бог, — старик трижды перекрестил тающее в вечернем сумраке судёнышко и, взяв разревевшегося в голос мальчишку за руку, потянул прочь от берега.

Бросив на середине реки вёсла, Фёдор неторопливо разгрёб сложенные на дне лодьи булыжники. Сбросил лапти и, стянув конской верёвкой ноги, накрепко привязал себя к лодке. Подняв глаза в чернеющее небо, прочёл короткую молитву. После вытянул из кармана шнурок и, будто венок, надел его на голову. Дабы не струсить в последний момент, поспешно схватил рукоять топора. Замахнувшись, с первого же удара проломил днище лодьи.

В кровь кусая губы, обречённо глядя, как лодью заливает вода, Фёдор даже не чувствовал, как, словно ожив, шнурок плотнее и плотнее сжимает его голову.

Отягощённое камнями судёнышко быстро наполнилось водой и, утянув на глубину юношу, воткнулось носом в ил. Уже через секунду на тёмной водной глади ничто не напоминало о развернувшейся здесь только что трагедии.

***

Август. 1945 г.

К цели подошли на девяти тысячах. Едва перекрестье прицела совпало с отмеченной на карте точкой, бомбардир судорожно вдавил клавишу сброса.

— Бомба пошла, — выкрикнул он, когда начинённая смертоносным зарядом болванка лениво вывалилась из бомболюка.

Облегчённый на пять тонн самолёт прыгнул вверх. Пока члены экипажа прятали глаза за стёкла защитных очков, пилот толкнул штурвал и заложил вираж. Блестя плоскостями в лучах утреннего солнца, бомбардировщик ВВС США Б-29, прозванный экипажем «Энола Гей», разгоняясь, ушёл на полтысячи метров вниз и, забирая вправо, устремился прочь.

Через сорок три секунды над центром города, на высоте пятисот восьмидесяти метров, вспыхнуло новое солнце. Нестерпимо яркий свет залил улицы города. Здания отбросили чёткие уродливые тени. Спустя мгновение колоссальная энергия взрыва обрушилась на Хиросиму.

Грохот. Город потонул в гигантских клубах пыли и дыма. В эпицентре сотни домов и построек смело с лица земли. Тысячи и тысячи погибли в первые же мгновения, но всё только начиналось. Сошедшая с неба волна, за секунды добив окрестности, превратила густонаселённый город в выжженную пустыню.

На борту спешащего от места преступления бомбардировщика какое-то время царило молчание. Люди несколько минут молча взирали на деяние своих рук. Когда кто-то из экипажа, глядя на растущий ядерный гриб и углядев множество поднятых взрывом обломков, заявил, что это души японцев возносятся в небо, второй пилот трясущейся рукой записал в бортовой журнал обращённые к богу слова.

Последствия бомбардировки были ужасны. Десятки тысяч людей за жалкие мгновенья расстались с жизнью. Никогда, за историю своего существования, люди не убивали такое количество себе подобных за столь короткое время. Со злодеянием подобного рода планета столкнулась впервые. Когда спустя три дня в горниле ядерного взрыва потонул Нагасаки, защитные механизмы Земли пробудились от вековой спячки. Взрастившая человечество планета перешла к обороне, которая не сулила потомкам ныне живущих ничего хорошего.

1 глава
Наши дни

— Вот он.

— Уверен?

— Подожди.

Сидящий за рулём автомобиля ГИБДД инспектор протянул руку и несколько раз ткнул пальцем в клавишу. Транслируемое в салон изображение прибавило в масштабе, позволив рассмотреть дорогой внедорожник, крадущийся от подмосковного посёлка в сторону Варшавского шоссе.

Рассмотрев номерной знак, инспектор обратился к сидящему рядом напарнику.

— Наш клиент.

— Урод, — выругался напарник, — не мог, блин, пораньше выехать, сидим тут полдня на солнцепёке. Будут когда-нибудь в эти корыта кондиционеры нормальные ставить? — задался он вопросом и хлопнул ладонью по торпеде отечественной Лады.

— Ну что вы, товарищ майор, ругаетесь, — упрекнул напарника крепкого вида моложавый капитан, погладив руль автомобиля, — машинка у нас неплохая, да ещё, что тот танк, ко всему привычная.

— Да я о клиенте, мог бы и раньше выехать.

— А вот клиент наш — представитель тусовки, — ёрничал капитан, возбуждённый предстоящим действом, — сегодня у нас какой день недели? — повернул он лицо к майору.

— Воскресенье, шестой час вечера.

— Вот именно. Представляете, товарищ майор, какую нагрузку парень вчера выдержал? Объехать за ночь дюжину клубов, да потом ещё девять километров за МКАД до особняка ехать. Несправедливы вы, товарищ майор, к человеку. Ему впору знак ГТО вешать, а вы нецензурными словами его обзываете.

— Всё тебе хаханьки, — буркнул майор, — короче, — добавил он, — если он один, делаем как просили, если нет — отпускай, придётся тогда сменному экипажу здесь денёк провести.

Между тем чёрный внедорожник, поднимая с обочины лёгкую пыль, с каждой секундой сокращал расстояние.

— Всё, двинул я, — сообщил майор и, перехватив пластиковый жезл, открыл дверь автомобиля, — начнёт тупить, ты не усердствуй, травмы нам не нужны.

— Всё сделаю как надо, командир, будь спок.

Объектив регистратора беспристрастно фиксировал, как вместе со взмахом руки инспектора вспыхнули указатели поворота, и авто, притормаживая, покорно съехало на обочину.

— Инспектор ГИБДД майор Тармашев, — представился майор, заглядывая в салон сквозь щель тонированного приспущенного стекла, — прошу предъявить водительское удостоверение и документы на машину.

Факт того, что молодой худощавый парень, одетый в светлые брюки и рубашку, едет один, искренне порадовал майора

— А в чём, собственно, дело? — смерив инспектора ничего не выражающим взглядом, задал вопрос водитель.

— Ни в чём. Проверка документов.

— А-а-а, — изрёк водитель, будто обвиняя инспектора в порочащем честь мундира действии, — а вам известно, инспектор Тармашев, что по законодательству Российской Федерации остановка транспортного средства без видимых на то причин разрешена только на стационарных постах ГИБДД? Я будущий юрист, поэтому, может, я поеду дальше?

— Приятно иметь дело с образованным человеком, — приветливо улыбнулся майор, — но документы всё же прошу предъявить.

— На основании? — нахмурился водитель, — для начала сообщите номер вашего жетона, — пошёл он на конфликт, — сдаётся мне, майор, вы сюда бабок рубануть заехали. Вот только на этот раз ошибочка вышла.

— Может, не надо? — почти радуясь подобному повороту событий, попросил инспектор.

— Номер я сказал.

— Ну, номер так номер.

Стоило майору кивнуть, следивший за его действиями капитан накинул на плечо ремень автомата, вылез и направился к джипу.

***

— Смотри, смотри, что творят, — воскликнула немолодая женщина, глядя из окна проезжающего мимо автомобиля на то, как инспектор, подойдя к стоявшему на обочине внедорожнику, дёрнул ручку двери водителя. Видя, что та заперта коротко замахнувшись, выбил прикладом автомата боковое стекло.

— Совсем охренели, — поддержал её муж, наблюдая, как, закинув автомат за спину, рослый инспектор запустил руки в салон и, словно щенка, через окно выдернул его владельца.

Проехав мимо, супруги несколько секунд молчали, первой заговорила женщина.

— Ведь это Пашка, они через два дома от нас недавно поселились.

— Знаю.

— Может, сделать что надо, помочь как-нибудь?

— Как помочь? — ни с того ни с сего рассердился мужчина, — на полицаев с кулаками броситься? У него мать при связях, сама разберётся. А ты нос свой поменьше в чужие дела суй.

Обиженно умолкнув, женщина уставилась в окно. Через минуту она повернулась к мужу и продолжила рассказывать прерванную событием историю.

***

— Лежать сказал, руки за спину, — придавив коленом трепыхающегося в пыли обочины парня, капитан отработанным движением завёл его руки и сцепил запястья браслетом.

— Вы хоть знаете, кто моя мамка? — пытался возмущаться водитель.

— Плевать мне, кто твоя мамка, — отвесил капитан парню подзатыльник, — заткнись.

Рядом, скрипнув тормозами, остановился тонированный микроавтобус.

Дверь салона откатилась, явив улице четвёрку крепких, одетых в гражданскую одежду мужчин. Один из них быстрым шагом подошёл к лежащему лицом вниз водителю и, не обращая внимания на инспекторов, умело натянул тому на голову чёрный мешок. Затем нырнул в салон недавно остановленного внедорожника. Жужжа приводом, поднялась крышка багажника.

— Спасибо за содействие, — подойдя к оставшимся не у дел инспекторам, произнёс один из пассажиров микроавтобуса.

Этот крепкий, со стальным блеском выцветших глаз мужчина не только превосходил возрастом своих попутчиков, но и кардинально отличался от них внешне. Дорогой строгий костюм, белоснежная рубашка резко контрастировали с повседневной одеждой его подчинённых.

— Всегда рады помочь коллегам, — пожимая руку, сообщил майор Тармашев, — дальнейшее наше присутствие необходимо?

— Нет, майор, дальше мы сами, ещё раз спасибо.

Проводив взглядом отъехавшую Ладу, человек в звании генерала Федеральной Службы Безопасности Антонов Олег Владимирович кивнул подчинённым.

Из микроавтобуса на свет появилось широкое колесо, полностью идентичное запаске остановленного внедорожника. Завершив обмен, оперативник прикрыл багажник.

— Работаем, — скомандовал старший.

Двери микроавтобуса распахнулись, на улицу шагнули ещё трое. Двое мужчин и молодая, одетая в лёгкое платье женщина.

Проследив, как один из троицы пристроил на плече профессиональную камеру, генерал вернулся к микроавтобусу и, устроившись в комфорте кондиционированной прохлады, принялся наблюдать за работой подчинённых.

Сильные руки рывком поставили Павла на ноги. С головы сдёрнули мешок, и изрядно напуганный парень прищурился от солнечного света. Те же твёрдые руки толкнули вперёд к машине и бесцеремонно уткнули носом в капот. Ударами по голеням заставили широко расставить ноги.

— Фамилия, имя, отчество? — послышался за спиной холодный недружелюбный голос. — Быстро.

— Мои? — выдавил Павел сквозь нервно кривящиеся губы и, приподняв голову, попытался обернуться.

На затылок тут же легла тяжёлая ладонь и с силой грохнула лбом об капот.

— Голову не поднимать, — долетел до ушей голос.

Вместе с привкусом крови на губах Паша ощутил на затылке железную, придавившую его к капоту ладонь.

— Повторяю ещё раз. Фамилия, имя, отчество?

— Кутасов Павел Юрьевич.

— Вы — владелец данного транспортного средства?

— Я.

— Понятые, слышали?

В ответ прозвучали мужской и женский голоса.

— Итак, Павел Юрьевич, имеются ли у вас при себе или в принадлежащем вам автомобиле запрещённые законом предметы. Оружие, боеприпасы, взрывчатка, наркотики?

— Нет, — выкрикнул лихорадочно вспоминающий свои прегрешения Пашка, — это какая-то ошибка, — выдавил он с надеждой в голосе и попытался вновь поднять голову, но на затылок вновь надавили, и Павел оставил попытки.

— Добровольно выдать запрещённые законом предметы вы отказываетесь, я правильно понял?

— Ничего такого у меня нет.

— Хорошо, — констатировал неприветливый голос, — граждане понятые, сейчас в вашем присутствии и под фиксацию видеокамеры будет проведён личный досмотр гражданина Кутасова Павла Юрьевича и принадлежащего ему автомобиля. Попрошу быть предельно внимательными.

— Сейчас я сниму браслеты, — прошептал в ухо стоящий за спиной оперативник, — очень медленно положишь руки на капот, никаких резких движений, понял меня?

Браслеты ослабили хватку, и Павел, кривя лицо от боли в немилосердно вывернутых суставах, водрузил руки на капот. Следом на капот полетело извлечённое со знанием дела содержимое карманов.

Сидя на переднем сиденье микроавтобуса, генерал Антонов наблюдал за действом. Слаженные действия подчинённых не могли не радовать, однако львиная доля внимания генерала принадлежала главному герою спектакля.

Совсем зелёный худосочный юноша в запачканной дорожной пылью, некогда цивильной одежде вызывал в душе генерала смешанные чувства. С одной стороны, генерал видел ещё совсем недавно спесивого, а ныне трясущегося от страха, унижения и боли восемнадцатилетнего юнца. С другой, думал о предстоящем разговоре, в котором жалкий вид парня станет одним из принуждающих факторов.

Между тем осмотр шёл полным ходом, и вскоре группа оперативников вместе с подставными понятыми перекочевали к задней части автомобиля.

Генерал со скукой в глазах наблюдал, как из чрева багажника вытащили запасное колесо, как его вскрыли, как выложили на капот изъятые оттуда плотные, перетянутые скотчем пакеты.

— Кокаин, — озвучил результаты теста эксперт-оперативник. Водрузив пакеты на невесть откуда взявшиеся на капоте электронные весы, он вновь обратился к коллегам, — четыре килограмма ровно. Мы взяли крупного оптовика.

— Это не моё, — покрываясь испариной, с трудом выдавил Павел.

— Конечно, — последовал незамедлительный ответ, — оно тут само собой образовалось.

— Моя мамка — известный экстрасенс, — выпалил Пашка, как только понял, что ему позволено говорить, — у неё большие связи, можно, я позвоню и вызову её сюда? — цепляясь за соломинку, спросил он, особо ни на что уже не надеясь.

К его великой радости руководивший досмотром коренастый мужчина проявил к его словам интерес.

— И где же сейчас твоя великая мамка?

Павел судорожным движением кивнул в сторону пестреющих в нескольких километрах крыш элитного посёлка.

— Ну, звони, один звонок тебе положен, а закон мы чтим.

Сразу после разговора с матерью Павла вновь заставили лечь вниз лицом на обочину и сцепили руки наручниками. С капота убрали всё, кроме содержимого его карманов. Свёртки с наркотиком отнесли в микроавтобус.

Спустя несколько минут возле джипа притормозила дорогая легковушка. Из-за руля выскочила моложавая женщина и, колыхнув каскадом крашеных волос, кинулась к лежащему на обочине сыну.

— Куда? — преградил ей дорогу один из оперативников. Взяв женщину под локти, он оттеснил её в сторону, — нельзя.

— Пусти, — забилась в его руках мать, — Паша, Пашенька с тобой всё в порядке?

— Нет, не в порядке, — осмелел отрок в её присутствии, — видишь, что со мной сделали?

Он попытался приподнять голову и посмотреть на мать, но стоявший над задержанным оперативник водрузил ногу ему на затылок и вдавил лицом в песок.

Испуганная, растерянная женщина вмиг превратилась в разъярённую львицу. В глазах полыхнул огонь, миловидное лицо исказила гримаса бешенства.

— Ты что себе позволяешь? — набросилась она на оперативника, — да я вас, тварей, в порошок сотру.

Схватившись за телефон, женщина принялась судорожно тыкать длинным пальцем в сенсор.

— Ольга Михайловна, — донёсся голос вылезшего из микроавтобуса генерала, — не надо поспешных действий. С вашим сыном всё в порядке… пока, — добавил генерал, выдержав секундную паузу, — идите сюда, нам есть о чём с вами поговорить.

Пригласив женщину в салон автомобиля, генерал последовал за ней и прикрыл дверь. Представившись, кратко описал ситуацию, а затем указал на лежащие на сиденье пакеты.

— Вот это — пожизненная статья для вашего сына.

— Ложь, — воскликнула женщина, — Павел не имеет к наркотикам никакого отношения, уж я-то знаю, да и вы это знаете.

— Знаю, — выдержав испепеляющий взгляд, согласился генерал, — и они знают, — указал он на членов своей группы, — проблема в том, что есть видеозапись и показания свидетелей, утверждающих, что при обыске в автомобиле вашего сына обнаружены и изъяты четыре килограмма наркотических веществ. Доказать обратное будет сложно, а учитывая специфику моей работы практически невозможно. Сразу хочу добавить, никакие высокие покровители в этом деле вам не помогут. Проблему решать придётся исключительно со мной и делать это надо прямо сейчас.

— Сколько?

— Ну что вы, Ольга Михайловна, — снисходительно усмехнулся генерал, — неужели вы подумали, что я провёл в машине целый день ради денег? Более того, скажу вам, что весь этот спектакль лишь предлог для нашей с вами встречи.

— Встретиться можно было и без страданий моего сына.

— Вот тут вы не правы, встретиться мы должны были именно так, как встретились.

— Что вам от меня надо?

— Нужна сущая мелочь, в сравнении с которой моя к вам благодарность окажется истинным даром.

— Ваша благодарность? — с вызовом в голосе переспросила Ольга Михайловна, — и в чём она заключается, эта благодарность?

— Я отблагодарю вас свободой… да, что греха таить, и жизнью вашего ребёнка, — ответил генерал, — вы знаете, как называется место, в которое в случае вашего отказа определят Павла?

— Слышала.

— А знаете, что все передвижения заключённых в той местности, о которой мы говорим, производятся исключительно в эстетической позе, которую в простонародье именуют позой рака? И это лишь одно из многочисленных удовольствий, ждущих обитателей того мрачного места. Вы слышали об опытах над…

— Избавьте меня от подробностей, — перебила женщина, — что вам нужно?

— Три дня назад, — приступил к изложению генерал, — вы имели телефонный разговор с вашей школьной подругой Муромцевой Еленой Фёдоровной. Дама эта с недавних пор является владелицей подмосковного дома отдыха, в который она так настойчиво приглашала вас провести выходные. Я ничего не путаю?

— Да, такой разговор имел место, — подтвердила Ольга, но вдруг встрепенулась, — вы что, слушаете мой телефон?

— Нет, — отмахнулся генерал, — информация пришла из других источников.

— А источник донёс до вашего сведения, что я отказалась?

— Вынужден просить вас пересмотреть решение. А теперь по существу.

По завершении трёхминутного монолога генерал дружелюбно улыбнулся известному столичному экстрасенсу.

— Вот и всё, о чём я хотел вас попросить.

— Слишком оригинальный способ вы выбрали.

— Это только на первый взгляд. Итак, ваше решение?

— Я обязательно должна сделать всё именно так?

— Всё, что я вам сказал, вы должны выполнить в мельчайших деталях.

— А зачем вам всё это?

— Этого я сказать, увы, не могу.

— Мне надо подумать.

— Конечно, — с готовностью откликнулся генерал, — пять минут, — выставил он вперёд растопыренную ладонь, — это всё, что я могу вам предоставить.

Откинувшись на спинку, Ольга отвернулась к окну, прикрыла глаза. Моложавый генерал, породивший в ней сначала даже подобие симпатии, после беседы вызывал лишь глухое раздражение. Уже много лет она являлась своим человеком в высоких кругах, и в столь ультимативной форме с ней давно никто не разговаривал. Женщина сразу решила, что сейчас, дабы вызволить Пашку, она примет все условия, но безнаказанно подобное хамство ни за что не оставит. Перебрав в голове нужных людей и решив, что подобный беспредел заслуживает внимания самого заместителя министра, Ольга приступила к тому, ради чего и вытребовала эти минуты.

На фоне произошедшего пришлось приложить усилие, но всё же, введя себя в отрешённое состояние, Ольга огнём нарисовала в воображении наработанные символы и потянулась к сознанию сидящего рядом человека. Не единожды обкатанная процедура и на этот раз пошла как обычно. В сознание хлынули чужие эмоции, обрывки мыслей, образы воспоминаний. Большинство из них сопровождались душевной болью и весьма негативным окрасом, но, фильтруя чужие ощущения, Ольга всё глубже проникала в сознание сидящего перед ней генерала. Отыскав в страшном мельтешении нужную нить, она удвоила усилия и попыталась вмешаться в процедуру принятия решений, но в этот момент что-то выбилось из привычного графика.

На первый взгляд податливый разум генерала буквально схлопнулся. Ольга почувствовала, как неведомая страшная сила выдернула её испуганное сознание из собственного тела и, вмиг обложив барьерами, зашвырнула замершее в ужасе «я» в ледяную пустошь, в которой нет ни конца, ни начала.

Оглохнув и ослепнув, не чувствуя ничего кроме дикого ужаса и невероятной, выжигающей разум дурноты, она, теряя опору, погрузилась в жуткие ощущения. Время потеряло счёт. Пленённому, разрываемому страшными чувствами сознанию женщины казалось, что в нечеловеческих страданиях она проводит мельтешащие мимо тысячелетия. Когда муки превысили все пределы, а ужас полностью растворил в себе измученный разум, её, как использованную обёртку, выплюнули назад, в план материального мира.

Женщина сдавленно вскрикнула и только тогда осознала, что пережитый ужас остался позади. Боясь поверить, что вновь обрела своё бренное тело, Ольга открыла глаза и тут же вспомнила все моменты, предшествующие жуткому путешествию.

Встретившись взглядом с генералом, Ольга отшатнулась. В глазах сидящего напротив человека она разглядела заинтересованность. Но заинтересованность эта не имела ничего общего с привычным понятием. Доселе добродушный генерал смотрел на Ольгу так, как учёный смотрит на микроба, собственноручно взращённого в стеклянной пробирке.

— Именно это, Ольга Михайловна, я и имел в виду, говоря, что рассчитывать на чью-либо помощь вам не стоит, — вернув на лицо доброжелательное выражение, изрёк генерал, — и даже на помощь замминистра, — добавил он, приветливо улыбнувшись.

— Я всё поняла, — с трудом, словно вновь учась говорить, вымолвила покрывшаяся каплями холодного пота женщина.

— Как я понял, вы готовы выполнить мою маленькую просьбу?

— Конечно, — искренне ответила женщина.

— Надеюсь, говорить вам, что стоит держать язык за зубами, излишне?

Получив горячие заверения, генерал протянул Ольге ключ от наручников.

— Пусть этот ключик послужит залогом успеха в наших кратковременных, но весьма продуктивных отношениях. Не смею вас задерживать.

2 глава

Ясный июльский день медленно клонится к закату. Изнывающий всю последнюю неделю от жары и смога город затаился в ожидании долгожданной вечерней прохлады. Прокатившись по небосводу, солнце наконец-то скрылось за домами. Тихий, разомлевший от зноя московский дворик оказался во власти спасительной тени.

Безлюдный до этого двор, словно по команде неведомого кукловода, наполнился жизнью. На скамейках откуда ни возьмись появились вездесущие старушки. Молодые мамы, наконец дождавшись окончания невольного заточения, рискнули вывести своих чад на улицу. По медленно остывающим дорожкам зашуршали колёса детских колясок. Высыпавшая на улицу ребятня постарше, с каждой минутой всё более входя в раж, задорно резвилась на детской площадке.

Дворик постепенно наполнился жизнью и детским гомоном, но смотревший на проснувшееся буйство жизни сквозь пыльное окно подъезда полицейский ничего этого не замечал.

Стоя на лестничной площадке между вторым и третьим этажами, рядовой патрульно-постовой службы города Максим Савин с трудом сдерживал рвотные позывы. Желудок то и дело пытался исторгнуть содержимое, и лишь невероятные усилия позволяли Максу не ударить лицом в грязь в первый же день службы.

Бледное, усыпанное веснушками лицо покрылось испариной. Побелевшие губы то и дело кривились в непроизвольных судорогах.

На третьем этаже хлопнула дверь злополучной квартиры, и по лестнице прошуршали лёгкие шаги.

— Ну что, пехота, — послышался за спиной хрипловатый голос старшего опера, — оклемался?

Ощутив на плече тяжёлую ладонь Сергеича, Максим обернулся и встретился с сочувствующим взглядом пронзительных карих глаз.

— Хреново мне что-то, — выдавил он в ответ.

— Ничего, бывает, — с авторитетными нотками в голосе успокоил опер, — я когда свой первый труп увидел, мало чем от тебя отличался. Привыкнешь.

— Ладно бы труп, — отерев ладонью выступившие на лице капли пота, вздохнул Максим, — здесь же вообще каша какая-то.

— Это да, — согласился Сергеич.

— Что с ним случилось?

Сергеич, неизменная, прошедшая огни и воды душа отдела, с первой секунды знакомства вызвавший в Максиме чувство глубокого расположения, задумался, а затем пожал плечами.

— Не знаю, — признался всё знающий оперативник, — честно говоря, сам впервые такое вижу. Даже в командировках при всём разнообразии летальных исходов такого, скажу честно, не встречал. Можно предположить, что на шею бедолаге подвесили и жахнули килограмм тротила, но в квартире нет разрушений, а половина туловища разбрызгана слизью по всей комнате.

Получив нежданную поддержку, Максим воспрял духом. Удивительно, но простые, ни к чему не обязывающие слова, будто услышанные собственным организмом, заметно урезонили содрогающийся в спазмах желудок. Пугающие насмешками отдела мысли выветрились, и он с благодарностью посмотрел на одетого в тёртые джинсы и футболку опера.

— Как-то всё это странно, — вернувшись мыслями к причине своего состояния, вымолвил он.

— Не то слово, — согласился Сергеич, — ни о чём подобном я даже не слышал, но, как говорится, следствие покажет.

Внизу хлопнула дверь подъезда.

— Ну вот и следственный отдел пожаловал, — обрадовался опер, — что-то быстро они сегодня.

Отскакивая эхом от стен подъезда, звук медленных неуверенных шагов добрался до площадки второго этажа. Обладатель шаркающей походки на миг остановился, шумно выдохнул и двинулся дальше.

То, что ползущий по лестнице в единственном числе и к следственной бригаде вряд ли имеет отношение, поняли сразу. Но тем не менее оба обернулись и с интересом ждали, когда шаркающий ногами человек покажется в поле зрения.

Возможно, при других обстоятельствах вид выплывшего с площадки второго этажа мужчины вызвал бы в Максиме улыбку, но в данный момент улыбаться совсем не тянуло.

Первое, что бросилось в глаза, — это хоть и чистый, но совершенно заношенный классический костюм. Серое, в светлую полоску произведение модельеров семидесятых на несколько размеров превосходило своего обладателя и висело на высоком худощавом мужчине, словно на вешалке. Пыльные стоптанные ботинки, мятый ворот рубашки, невообразимой расцветки галстук колоритно дополнили общую картину.

«Бомж, — отозвалось мыслью первое впечатление, — видно знает, что домофон в подъезде сломан, вот и решил присмотреть место для ночлега», — думал Максим, глядя на светлые, давно нечесанные волосы, свисающие с низко опущенной головы и не дающие рассмотреть лицо обладателя столь неординарной внешности.

Поднявшись по лестнице и уперевшись взглядом в две пары стоящих на площадке ног, бомж оторвал подбородок от груди и, подняв голову, проскользил по полицейским равнодушным взглядом.

Бомжем оказался молодой, лет двадцати с небольшим парень, который вновь свесил на грудь голову и двинулся дальше. Посмотрев в сутулую спину преодолевающего очередной лестничный пролёт доходяги, Максим повернулся к Сергеичу и едва слышно произнёс.

— Бомж, — кивнул он в сторону парня, — может, в отдел его, для профилактики.

— Нет, — отрицательно качнул головой Сергеич, — не бомж, — видя вопрос в глазах новичка, пояснил, — чистый он, одежда чистая, волосы, воротник, запаха нет, так, чудик какой-то, живёт здесь, наверное.

К удивлению обоих, объект их внимания, поднявшись на третий этаж, остановился, а затем, протянув руку, позвонил в ту самую квартиру, от которой у Максима по спине до сих пор бежали мурашки.

— Вы к кому, уважаемый? — подорвался Сергеич и в два прыжка оказался перед парнем.

— Я? — от неожиданности он шарахнулся от оперативника, но тот со знанием дела придержал его за руку.

— Конечно вы, больше здесь, вроде, никого нет, живёте здесь? — кивнул оперативник в сторону злополучной двери.

— Не-е-ет, — вторило подъездное эхо неприятному скрипучему голосу, — я к Валентину Леонидовичу пришёл.

— Родственник?

— Нет, — мотнул головой парень, — работаю у него, — а почему вы спрашиваете?

С этими словами он повернул лицо к поднявшемуся на пару ступеней Максиму и внимательно осмотрел его форму.

Только сейчас Максиму бросился в глаза серый, болезненный цвет лица молодого человека. Максим в подробностях рассмотрел слегка приплющенный нос, высокий лоб и узкие, обтянутые прыщавой кожей скулы. Внешность парня произвела отталкивающее впечатление.

— Что случилось? — вновь подняв на опера бесцветные, какие-то потухшие глаза спросил незнакомец.

— Валентин Леонидович мёртв.

Сергеич хотел добавить, что опознания ещё не было и не факт, что в квартире именно тот человек, о котором идёт речь, но не успел. Ноги худощавого верзилы подломились, и он начал медленно валиться на оперативника.

— Тихо, тихо, — зашептал Сергеич, схватив парня за руки и прислонив к стене, — стой, не падай. Вот так, дыши, дыши глубже.

Видя, что верзила подаёт признаки жизни, Сергеич вцепился ему в плечи и несколько раз ощутимо встряхнул.

— Как? — отерев рукавом трясущиеся губы, с трудом выдавил парень, — как… что случилось?

— Ты сам-то кто такой? — перешёл опер на ты.

— Я Денис Шепельнов, мы с Валентином Леонидовичем работаем…, работали вместе. Скажите, что случилось, почему он умер?

— Для меня это тоже вопрос вопросов.

— Он там? — худощавый верзила бросил взгляд в сторону двери.

— Там.

— Его кто-то убил?

— Не знаю.

— Не знаю? — недоумённо переспросил парень, — я могу его увидеть?

— Думаю, не стоит.

— Мы только в среду с ним расстались, — по-своему поняв оперативника, затараторил Денис, — он прекрасно себя чувствовал и был в отличном настроении. На здоровье не жаловался, умирать не собирался. Если это не убийство, то, может, в квартире не он? Валентин Леонидович ждал родственника, тот болен и собирался в Москву лечиться.

От собственных слов в глазах Шепельнова разгоралась надежда.

— Это, наверное, он, — всё больше уверял себя парень, — а Валентин Леонидович в скорую просто не дозвонился и за помощью побежал. Позвольте мне увидеть, — почти с мольбой в голосе просил Денис, — я должен удостовериться.

— Не стоит, — стоял на своём опер.

— Что значит не стоит? — вскинулся Шепельнов, но тут же, будто испугавшись собственного порыва, как-то сник и втянул голову в плечи, — я прошу, — продолжил он севшим голосом, — я требую в конце концов, — добавил он ещё тише.

— Ну, раз требуешь, идём, — толкнул Сергеич дверь квартиры.

Спустя несколько секунд верзила вывалился из злополучной квартиры. Максим с пониманием наблюдал, как тот рухнул на колени, несколько секунд с шумом втягивал и гнал из лёгких воздух, а затем, не сдержавшись, запачкал кафель содержимым желудка.

***

На четвёртой странице рука начала привычно неметь. Отложив ручку в сторону, следователь по особо важным делам капитан полиции Сергей Костров свесил занемевшие руки вдоль тела. Насколько позволил неудобный стул, потянул спину и, пройдясь взглядом по беспорядку на письменном столе, воззрился на сидящего напротив парня.

«Правда, чудо расчудесное, — рассматривая сидящего перед ним мужчину, думал Костров, — верно опера сказали — чучело ходячее. И не дурак, вроде, говорит довольно складно, однако видок, конечно, тот».

Ещё раз оглядев сидящего с низко опущенной головой свидетеля, Костров хмыкнул и едва заметно качнул головой.

«Может, снять его да в рубрику „те кому, в этой жизни не повезло“ отправить, — мелькнула озорная мысль, — и костюмчик подходящий, наверное, ещё прадед в молодости щеголял».

Вместо этого следователь обвёл взглядом узкий, вытянутый, словно вагон, кабинет и вновь занёс ручку над бумагой.

— Продолжим, Денис Витальевич?

Оторвавшись от мыслей, тот поднял голову, и Костров понял: мысли в голове этого тихого, болезного вида парня бродят весьма невесёлые. Такую горечь и безнадёгу в глазах человека видеть доводилось нечасто.

— Да, конечно, — всколыхнул воздух неприятный скрипучий голос.

— Расскажите поподробней, в чём именно заключалась ваша работа у покойного.

— Работой это назвать можно с натяжкой, так, помощник, подмастерье, скорее. Валентин Леонидович до выхода на пенсию работал в каком-то закрытом НИИ, а после занимался частными изысканиями. Даже не изысканиями, — поправился Шепельнов, — скорее хобби. Мы ездили по стране, в разных местах были: Байкал, Кольский полуостров, Урал, Кавказ, в Мордовию пару раз заглянули. Валентина Леонидовича интересовало всё. От старых народных преданий, до всевозможных аномальных точек на карте. Золото искали, раскопками древних становищ и поселений занимались. У него было множество знакомых, несколько раз мы даже с геологической партией ездили. Работа же моя заключалась больше, наверное, в бытовом плане. Палатки поставить, костёр, пища, копал иногда вместе с Валентином Леонидовичем, по пещерам лазил, но в поле в основном с металлоискателем работал.

— Исследованиями, значит, занимались, — записав ответ, прокомментировал следователь, — насколько мне известно, путешествия — дело недешёвое. Ваши поездки кто-то финансировал?

— Оплачивал всё Валентин Леонидович. У него где-то в центре есть… была, — вновь поправился Шепельнов, — квартира. Где и какая — не знаю, он как-то обронил, что она досталась ему после смерти тётушки. Знаю, что сам он там никогда не жил, а сдавал за хорошие деньги. Отсюда и финансирование, и моя заработная плата. Да и поездки эти не так дорого стоили. Жили мы исключительно в палатках, деньги тратили только на дорогу и провизию, а снаряжение и оборудование у Валентина Леонидовича ещё до нашего знакомства имелось.

— Расскажите, как вы познакомились.

— В Сокольниках, на автобусной остановке. У меня случился приступ эпилепсии, Валентин Леонидович остановился, помог. Когда я оклемался, предложил проводить до дома. Он вообще человек был добрейший, в помощи никому не отказывал.

— Враги были у него?

— Не-е-ет, — качнулась голова Шепельнова на худой, с торчащим кадыком шее, — это исключено.

— Может, раньше когда, до вашего знакомства, может, на работе прежней, рассказывал он что-нибудь? Вспомните.

— При всей словоохотливости Валентина Леонидовича о работе своей, чем они там занимались и что делали, он никогда не рассказывал, — свидетель на секунду задумался, — по крайней мере, не говорил именно в контексте работы. Слышал только, что там прошли лучшие годы его жизни и всё.

— Вы знали его наследников?

— Супруга Валентина Леонидовича умерла задолго до нашего знакомства. Детей у них не было, близких родственников тоже, а о дальних…, — секундочку, вдруг прервал он рассказ.

Что-то в тоне Шепельнова неуловимо изменилось. Оторвавшись от записи, Костров поднял глаза и молча смотрел, как свидетель вытащил из нагрудного кармана ингалятор, два раза пшикнул себе в рот и, прикрыв глаза, несколько раз глубоко вдохнул.

— О дальних родственниках я ничего не знаю, — закончил он прерванный приступом удушья ответ.

«Ещё и астма, — чувствуя, что проникается к свидетелю неподдельным сочувствием, думал Костров, — да-а-а, парень, — потекли в ненужном направлении мысли, — видать, зачали тебя либо в глубокой старости, либо с великого перепоя».

— Вы, Денис Витальевич, извините, но спросить я всё-таки должен, — погасив человеческие проявления, продолжил следователь, — эпилепсия у вас, астма, смотрю. Невольно напрашивается вопрос: а на кой, извините, ляд вы ему такой сдались? Ведь тот образ жизни, который вы описали, прежде всего требует здоровья.

— Любая работа требует здоровья, — глядя в пол, отвечал свидетель, — во всех без исключения местах, куда мне удавалось устроиться, узнав о моих недугах, от меня избавлялись под любым предлогом. Я и сам думал, зачем я ему такой нужен? Первое, что пришло в голову, — это жалость. Вначале я так и думал, но, узнав Валентина Леонидовича ближе, понял, что ошибался. Он искал единомышленника, а взгляды на очень многие вещи у нас действительно совпадали. Помимо этого, он очень любил говорить, говорить на любые темы, и делал это часами. Мне всегда были интересны его рассказы. Думаю, он нашёл во мне благодарного слушателя, и это тоже сыграло свою роль.

— А сам он умел слушать?

— Умел. Вот только рассказать мне ему было нечего. Вся моя жизнь — это череда неудач, больничных коек и унижений. В саду, школе, училище. Лишь рядом с ним я хоть немного почувствовал себя полноценным человеком, а теперь…, — свидетель поднял глаза на следователя, и плескавшаяся в них боль вновь вызвала в следователе нотки сочувствия, — а теперь эта нелепая смерть.

Решив, что на сегодня хватит, Костров заполнил бланки.

— Это пропуск на выход, — протянул он листок Денису, — а это, — проводив взглядом пропавший во внутреннем кармане пиджака пропуск и пододвинув к свидетелю второй листок, — подписка о невыезде. Распишитесь вот здесь.

— Вы меня подозреваете?

— Судите сами, Денис Витальевич. По данным следствия, вы последний, в чьём обществе видели потерпевшего. Именно с вашего телефона на его номер был сделан последний звонок. В квартире из чужих только ваши отпечатки. Только у вас имелся запасной ключ от квартиры, а следов взлома обнаружено не было. Все улики пока против вас.

— Вы ведь сами сказали, что н понятно — убийство это или несчастный случай.

— Именно поэтому, Денис Витальевич, вы сейчас идёте не в камеру, а возвращаетесь домой. Из города не уезжать. Как понадобитесь, я позвоню, и настоятельная к вам просьба — телефон держите при себе и не отключайте. Повестка — это потеря времени, а в ваших, Денис Витальевич, интересах со следствием дружить и являться по первому требованию. Вы понимаете, о чём я говорю? Да-да, — добавил следователь в ответ на утвердительный кивок, — изолятор у нас просторный. Всего хорошего. Не смею задерживать.

***

Шагая к выходу, ни на что не обращал внимания. Мимо шли какие-то люди, кто молча, кто что-то обсуждая, но погружённый в собственные переживания, Денис привычно отрешился от происходящего. В холле первого этажа мелькнуло смутно знакомое лицо, но Денис, не придав этому значения, предъявил пропуск дежурному и покинул неприветливое здание.

Оперативный сотрудник, майор УВД Западное, Софирин Алексей Сергеевич, напротив, сразу же узнал недавнего знакомца. Проводив взглядом медленно шаркающего в сторону выхода нескладного сутулого парня, опер сделал в памяти зарубку и зашагал к ведущей на верхние этажи лестнице. Когда с делами было покончено, натренированная годами память привычно напомнила ещё об одном деле. Через минуту старший оперативник пожимал руку следователя Кострова.

— Сергеич, — с наигранным воодушевлением воскликнул тот, — и каким же это ветром ваше высочество к нам, сирым, задуло?

— Попутным, товарищ капитан, попутным.

— Ну, садись тогда, — указал следователь на стул, — в ногах правды нету.

— Да и в заднице её, окаянной, нету, — усмехнулся Сергеич, — так, жир один да дерьмо всякое. Встретил тут в холле Шепельнова, от тебя шаркал?

— Отсюда.

— Узнать хотел, — озвучил оперативник цель визита, — по трупу этому эксперты какой вердикт вынесли?

— А с какой целью интересуешься? Ты же, насколько я знаю, от дела этого всеми правдами и неправдами отбивался. И отбился ведь.

— Да работы во, — показал характерным жестом майор сколько работы, — случай просто странный, вот и спрашиваю.

— Эксперты внятного ничего не сказали. Никакого внешнего воздействия на потерпевшего оказано не было. Каких-либо химических веществ на останках тоже не обнаружено. Все сходятся во мнении, что человек просто лопнул. Как мяч перекачанный, лопнул и всё.

— А то, что и кости, и череп разлетелись на ту же слизь, что и мясо, никого не смутило?

— Смутило, Сергеич, да ещё как смутило, у нас тут споры по этому поводу, два дня гремят. Версий миллион, а толку ноль. В итоге сошлись на том, что тёмное это дело, тёмное и непонятное.

— Во-во, — подхватил опер, — я тоже, когда всё это увидел, сильно удивился.

***

Просидев без малого полчаса на лесенке у входа в отделение, Денис в который раз шумно выдохнул и, стремясь устроиться поудобней, поёрзал на пыльной ступени. Спешить было некуда. Да и незачем. Со смертью Валентина Леонидовича в Денисе тоже что-то умерло. Умерла надежда. Надежда на хоть какое-то более-менее сносное существование. На бытие, где он действительно был хоть кому-то нужен. Планы, мечты и чаяния рухнули в одночасье, рухнули в той самой квартире, когда он увидел то, о чём вспоминать никак не хотелось.

«Один, — текли мысли окончательно павшего духом Дениса, — опять один, что дальше? — терзал он себя вопросами, — как, куда?»

Ответов не было, да и откуда они могли взяться в голове человека, вновь в полной мере ощутившего привычную ненужность и собственную ничтожность.

Почему в жизни всё сложилось именно так, почему ещё в ребёнке сложилась столь низкая самооценка, Денис понял много позже. Отец погиб, когда ему исполнилось два года. Погоревав без малого год, мать вновь вышла замуж. В любви и счастье жили недолго. Отчим начал пить и вскоре остался без работы. Поиски затянулись, и работать пришлось матери. Разменивая тысячи километров под стук железных пар, она, проводница пассажирского состава, дома появлялась крайне редко, полностью переложив заботу о сыне на плечи отчима. Тот же в её отсутствие беспробудно пил.

Превращаясь в злобное, угрюмое животное, отчим винил в своих неудачах всех подряд и постоянно срывал злобу на беззащитном мальчишке. Позже Денис много раз силился вспомнить, были ли дни, когда упившийся, очумевший от отравы отчим не втаптывал его в грязь, но таких дней он не вспомнил. Зато хорошо помнил, с какой радостью в первый раз шагал в младшую группу детского сада. Помнил, как вечером того же дня рыдал, спрятавшись под кроватью. Рыдал, потому что нескладного, робкого, плохо говорящего мальчишку в группе сразу невзлюбили. В то время он откровенно не понимал, почему никто не захотел с ним играть, не захотел даже разговаривать. На первой же прогулке его побили. По-детски, дождавшись, когда воспитатель отвлечётся. Его неспособность дать сдачи веселила мальчишек, и они, улучив момент и подзадоривая друг друга, проделывали это почти каждый день. Били и издевались не все, всего трое, но, повинуясь их авторитету, и остальные начали его сторониться.

Дальше случилось то, что порой случается в подобных случаях. Отсутствие полноценной безопасной реальности сподвигло Дениса создать воображаемый мир, в котором светило ласковое солнце и все были приветливы и добродушны. Там были лучшие игрушки, верные друзья и подружки. Там он счастливо жил с мамой и родным отцом, который просто не чаял в нём души.

Всё глубже и глубже погружаясь в вымышленную вселенную, Денис постепенно замыкался в себе и, всё дальше отдаляясь от сверстников, неуклонно отставал в развитии. Воспитатели пытались выдернуть его из омута вымышленных образов, но, поняв тщетность усилий, махнули рукой.

Из сладкого мира грёз вырывал только отчим. Красную, вечно пьяную небритую рожу он запомнил на всю оставшуюся жизнь. Ещё лучше запомнил широкие, с короткими толстыми пальцами ладони, которые оставили множество отметин на его худом, тщедушном теле. Каждый всплеск бешенства отчима рождал в Денисе чувство такого ужаса, что после очередной экзекуции он не вылезал из-под кровати часами, часто там и ночуя. О прогулках не было и речи: Денис вечно был наказан и большинство выходных дней проводил под той же кроватью.

Просветления наступали лишь с редкими приездами матери. За два дня до этого отчим переставал пить, отчего становился ещё злее. Он выволакивал его из норы и, на несколько часов запрещая сходить с места, ставил рядом с телевизором. После окончания очередной передачи наконец обращал на него внимание и, сыпля угрозами и обещаниями боли, приказывал ему молчать. Боясь до дрожи в коленях одного его голоса, Денис ни разу не обмолвился матери о том, что происходит в её отсутствие. Догадывалась она или нет, он не знал, но упрёков в сторону отчима ни разу не слышал.

В школе всё повторилось. Оказавшись в одном классе всё с той же подросшей и окрепшей троицей, Денис хлебнул ещё больше бед и унижений.

В третьем классе перед самыми летними каникулами, вернувшись из школы, застал момент, когда три милиционера выволокли отчима из подъезда и затолкнули в видавший виды Уазик. Позже, глотая слёзы, соседка рассказала, что, напившись до невменяемого состояния, отчим жестоко избил, а затем зарезал маму.

Три дня спустя, стоя на кладбище перед гробом матери, Денис вдруг понял, что смерть её его нисколько не волнует. Он уже знал, что бабушка, которую до сего момента ни разу не видел, берёт его жить к себе в Москву. Смерть лежащей перед ним женщины, которая или ничего не видела, или просто не захотела избавить его от многолетних страданий, ассоциировалась только с отсутствием тирана и скорым отъездом от всех этих злых и ненавистных людей.

На новом месте жительства дворовые мальчишки сперва приняли хорошо. Новые знакомые пару раз звали гулять, но на этих разах всё и закончилось. Замкнутость, неспособность к сочувствию, вбитая отчимом трусость и злость на весь несправедливый мир быстро оттолкнули новых знакомых. Та же картина повторилась и в школе. Его больше никто не бил, не унижал, но вместе с тем и ребята, и тем более девчонки шарахались от него как чёрт от ладана. Всё это оставляло глубокие борозды на и без того расшатанной психике. Постоянный нервоз вскоре вылился в приступы удушья, диагноз поставили быстро. В пятом классе прямо на уроке случился первый эпилептический припадок, и это добавило ему популярности.

Единственным человеком, у которого в те времена был шанс хоть как-то подправить его мировоззрение, была бабуля. Но прожившая всю жизнь для себя женщина, непонятно из каких соображений приютившая Дениса, тратить на него время совсем не собиралась. Гуляя по многочисленным подругам и центрам для пожилых людей, дома она появлялась лишь поздним вечером, а часто не появлялась вовсе. Тратиться на содержание внука она не желала, и очень скоро его комната напоминала барахолку, куда престарелые подруги тащили всё ненужное мужское тряпьё. На фоне одноклассников с их любящими мамами и папами одетый в затасканные вещи Денис выглядел комично. И это тоже служило постоянным поводом для насмешек.

Однажды в школьной раздевалке он случайно подслушал разговор центровых в классе мальчишек и девчонок. Там услышал, что между собой одноклассники зовут его ненормальным, и почти все если и не презирают, то ржут над ним в полный голос. Это замкнуло в себе окончательно. Денис вновь ушёл в вымышленный мир и захлопнул за собой дверь. И без того низкая успеваемость рухнула, но ему было уже всё равно. Окончательно убедившись, что жизнь злобная и ехидная штука, он бесповоротно утратил веру в людей.

В том же году от нечего делать прочитал свою первую в жизни книгу. Детские грёзы сменили печатные образы, поглощаемые Денисом в неимоверных количествах. Именно оттуда он узнал, что помимо слёз, унижения и боли существуют такие понятия, как честь, отвага, любовь и множество того, чего он никогда не знал и не видел. Он упивался строками отечественных и зарубежных авторов, но, накладывая созданные на страницах образы на собственную реальность, понимал, что всё это вымысел и злых качеств в людях гораздо больше, чем проявлений добродетели.

С горем пополам окончил девять классов, после чего по настоянию уже тогда сильно сдавшей бабули поступил в ближайший к дому колледж. В отношениях со сверстниками ничего не изменилось. Отношений этих просто не было, но, становясь старше, Денис, пожираемый кучей всевозможных комплексов, приобрёл одно на его взгляд полезное качество. Он стал не чувствительным к чужому о себе мнению, своей и чужой боли, к страданиям. Даже на похоронах бабули, последнего близкого по роду человека в этом мире, он был совершенно безучастен.

В армию не прошёл по здоровью. Столкнувшись с необходимостью думать о хлебе насущном, устроился на работу. Как и везде в его жизни, там тоже не заладилось. Не заладилось и на следующей, и ещё, и ещё.

Перелопатив к нынешним двадцати трём годам огромное количество разнообразной литературы, Денис понимал, что он не такой, как большинство окружающих его людей. Он досконально изучил не один десяток книг по психологии и знал, что собственное детство превратило его в нелюдимого человека, в человека, который не способен ни на смелый поступок, ни на сочувствие, ни на сострадание. Порой он пытался с собой бороться, но корни оказались слишком глубоки, и Денис раз за разом терпел фиаско.

Воистину светлым пятном стала встреча с Валентином Леонидовичем. Богатый жизненный опыт и светлый ум позволили этому человеку рассмотреть в нём то, что Денис никогда не замечал в себе сам. Ему почти удалось хоть немного, но всё же сдвинуть его устоявшиеся взгляды на окружающий мир. Под железной логикой аргументов Валентина Леонидовича, под воздействием его многочасовых рассказов о красоте и прелести этого мира угрюмая модель мироздания Дениса зашаталась, но нелепая смерть положила конец этому процессу. Более того, потеряв по-настоящему близкого человека, Денис в очередной раз убедился в собственной правоте и вновь откатился от с таким трудом завоёванных позиций.

«Кто я? — спрашивал он себя, сидя на прохладной ступени, — ни на что не способное существо, — отвечал внутренний голос, — неприглядного вида, больной, хилый, неспособный к работе в коллективе, неспособный найти с кем бы то ни было общий язык. Ты вообще ни на что не способен, — привычно и больно стегал внутренний голос, — с кучей фобий, с гипертрофированным комплексом трусливой озлобленности, выместить который никогда не хватало смелости».

Он часто пытался сам себе возражать, доказывал, что он не совсем пропащий, выискивал аргументы, но после каждой попытки сам же в пух и прах разбивал свои доводы.

«И что с того, что ты считаешь себя отнюдь не дураком, что с того, что ты начитан поболее многих? — громил он робкие ростки самолюбия, — что с того, что у тебя огромный словарный запас, богатый внутренний мир? Кому он нужен, твой мир? Ты ничтожество, — наверное, в стотысячный раз твердил себе Денис, — тебе нет и никогда не будет места среди нормальных людей. Зачем ты вообще живёшь?»

— И правда? — вторя собственным мыслям, спросил вслух Денис, — зачем я вообще живу?

Он много раз думал о суициде. Даже планировал, даже приступал к действию. Однако попытками всё и ограничивалось. В самый последний момент становилось настолько страшно, что шприц, таблетки, лезвие и верёвка валились из рук. Ненавидя себя ещё больше после каждой неудачи, он возвращался домой и оставался один на один с уничижительными мыслями.

— Леонидыч, Леонидыч, — исступлённо шептал Денис себе под нос, — ну как же так, почему?

Его не пугала перспектива остаться без выплачиваемых ему старшим товарищем денег, он никогда не был материалистом, а труд за мизерные деньги найдётся даже для такого как он. Его пугала пустота. Пустота, с которой рука об руку он шёл всю свою недолгую жизнь. Пустота, которая на миг отступила, но вернулась и навалилась с ещё большим азартом. С Валентином Леонидовичем ушло чувство собственной нужности и участия. Чувство, которое дало глоток воздуха, дало пучок света в его мрачном замкнутом мире.

От мыслей отвлёк задорный женский смех. Подняв голову и смахнув ладонью катящиеся по щекам слёзы, Денис увидел двух идущих по тротуару девушек. Дамы, о чём-то увлечённо переговариваясь, часто оглашали улицу заразительным смехом. Свернув во двор отдела, девушки, пестря лёгкими платьицами направились в сторону входа в отделение.

С одной из них встретился взглядом и увидел привычную реакцию. Мелькнувшая во взгляде черноволосой девушки заинтересованность при быстром, более подробном рассмотрении сменилась отчуждённостью и чем-то вроде брезгливого разочарования.

Цокая по ступеням каблучками, они прошли мимо и скрылись в здании. Ещё на подходе у одной из подружек из сумки вывалился ключ. Потеря не была обнаружена, а Денис сделал то, что обычно делал в подобных случаях. Он не сказал ни слова. Сейчас же, рассматривая блестящую на асфальте серебристую железку, он равнодушно представил возможные метания девушки.

С ключика внимание Дениса перекочевало на продетый в его отверстие шнурок. Обыкновенная белая верёвочка, периодически вздрагивающая под слабыми порывами июльского ветерка, вызвала в Денисе какое-то странное, непонятное чувство. Привыкший до мелочей разбирать собственные ощущения, Денис сначала удивился, а после стал копаться в памяти, стремясь разобраться в странных ассоциациях.

Разобрался быстро. Память покорно отмотала несколько дней и в мельчайших подробностях напомнила Денису о состоявшейся встрече.

***

В то утро они с Валентином Леонидовичем сели в электричку и, выехав на окраину города, сошли на станции Лианозово. Недалеко от станции, в гаражных боксах, находился арендуемый Валентином Леонидовичем закуток, в недрах которого тот хранил походное снаряжение. Вскоре сборы были окончены, но Валентин Леонидович не торопился уезжать. Денису он объяснил, что ждёт сына старого приятеля. Тот увлекался дайвингом и так же как они отпуска свои проводил с группой единомышленников, рыщущих по стране в поисках затонувших кораблей и содержимого их трюмов.

— Антон на днях вернулся из очередной поездки, — пояснил Валентин Леонидович, — судя по голосу, парень был чем-то взволнован, очень просил о встрече.

Парнем оказался светловолосый, с иголочки одетый мужчина лет тридцати. Денис сразу обратил внимание на кожаный кейс, который тот как-то неестественно держал в полувытянутой руке, стараясь, чтобы кейс не прикасался к телу. Войдя в гараж, Антон, словно стремясь скорей избавиться от ноши, оставил кейс перед входом. Поздоровавшись, он сразу перешёл к делу и рассказал, что на этот раз их группу занесло на приток Оки реку Угра. Там, где сотни лет назад случилось великое противостояние Русских дружин и великого татарского войска, и произошла история, которая привела Антона к арендуемому Валентином Леонидовичем боксу.

— Мы уже пожитки собирать начали, — рассказывал Антон, — но двое из наших решили напоследок попытать счастья. Всплыли оба с настолько довольными физиономиями, что всем стало ясно, — грустно усмехнулся рассказчик, — что счастье нам все-таки улыбнулось.

— Интересно, — потёр Валентин Леонидович руки в предвкушении захватывающей истории.

— Нашли они древнюю лодью-долблёнку, в ил ушедшую. Небольшую, рыбацкую, скорее, — добавил Антон, — но все сразу размечтались, что лодья та — собственность кого-то из древнерусской знати. Решили, что такой бонус упустить нельзя, и отложили отъезд ещё на сутки. На утро завели помпу, смыли с полусгнившего остова слой ила и обследовали находку. Чаяния наши не оправдались, ценного в лодке ничего не оказалось за исключением останков одного единственного человека. Кости мы подняли, а исследуя их, на берегу обнаружили, что вокруг черепа повязан непонятно как сохранившийся шнурок. К великому нашему удивлению, шнурок, пролежавший под водой сотни лет, не рассыпался при попытке его снять, а спокойно перекочевал в наши руки. Дальше-больше, — продолжил рассказ Антон, — на черепе, как раз под шнурком, мы обнаружили глубокую борозду, идущую по всей его окружности. Это не было похоже на травму или на вытертость. Череп был цел-целёхонек, у меня вообще сложилось впечатление, что эта борозда не знаю каким образом, но появилась там специально, чтобы шнурок не слетел с головы.

— И этот череп ты привёз сюда? — вытянул Валентин Леонидович руку в сторону стоявшего возле ворот кейса.

— Нет, — отмахнулся Антон, — череп к истории практически не имеет отношения. Поужинав, мы разбрелись по палаткам и завалились спать. Ранним утром проснулись от дикого истерического хохота. Шумел старший нашей группы Игорь Бартин. Попытались выяснить, что же его развеселило, но выяснили лишь, что у Игоря напрочь снесло крышу. Понимаете? Он просто сошёл с ума. Здоровенный, физически крепкий сорокалетний мужик, всегда отличавшийся флегматичным спокойствием, слетел с катушек так, что мы несколько часов не могли его успокоить. В конце концов нам пришлось его связать и вызвать на берег делегацию из санитаров. Что с ним произошло, никто не понял. Ещё ночью из его палатки слышался размеренный храп, а с рассветом такое, — воспоминания заставили Антона растерянно развести руки, — глаза какие-то пустые, страшные, движения резкие, вообще Игорю не свойственные. Говорить будто разучился, лишь возгласы непонятные да безостановочный истерический хохот.

— Ну а раньше срывов таких не было? Может, скрывал от вас просто, а тут в неподходящий момент обострение? — предположил Валентин Леонидович.

— Да какое обострение, — махнул Антон рукой, — говорю же, он из всей группы всегда самым ровным был. Моментов разных хватало, Игорь никогда не терял присутствия духа, спокоен всегда и собран, но суть не в этом. Я на подъём самый лёгкий, поэтому, когда начали собирать лагерь, я быстро собрал свои пожитки и начал паковать вещи Игоря. Сворачивая спальник, под ним, как раз в районе головы, я увидел тот самый снятый с черепа шнурок. То ли он выпал, а Игорь этого не заметил, то ли он просто рассматривал перед сном, а потом сам сунул под спальник, я не знаю. Тогда я вообще не придал этому значения. Я запихнул шнурок в карман своего рюкзака и вспомнил о нём, лишь разбирая вещи дома. Вы представляете, как должна выглядеть верёвка, пролежавшая под водой несколько столетий? — неожиданно прервав рассказ, обратился он к ним с вопросом.

— Никак, — тут же ответил Валентин Леонидович, — волокно не выдержит столь длительного воздействия, если это, конечно, не целлюлоза.

— Не целлюлоза точно, — заверил Антон, — вот как это выглядело сразу после подъёма со дна.

С этими словами он достал телефон и после проделанных с ним манипуляций протянул его Валентину Леонидовичу.

— Интересно, — пробормотал тот и передал телефон Денису.

На занявшем весь экран снимке Денис увидел пожелтевший от времени, пошедший тёмными пятнами череп и узкий шнурок, его опоясывающий. Шнурок мало отличался цветом от кости. Такой же пожелтевший от времени, усеянный язвами разложения. На снимке были хорошо видны нарушенные волокна ткани, которые иглами ежа торча в стороны, говорили, что верёвке действительно немало лет.

— Если это не целлюлоза, то сохранность шнурка действительно сложно объяснить, — пустился в размышления Валентин Леонидович, предположив, что сей факт и привёл к ним Антона.

— Вот то, что я увидел, разобрав рюкзак через несколько дней после возвращения, — перебил его тот.

Подойдя к воротам, он подхватил кейс и, так же держа ношу на полувытянутой руке, вернулся к верстаку. Аккуратно двумя пальцами вынул из кейса пакет и так же осторожно, словно боясь даже через целлофан прикоснуться к его содержимому, вытряхнул из него белую верёвочку.

Разница между увиденным на снимке и лежащим на верстаке была велика. Денис заинтересованно смотрел на чистенький белоснежный шнурок, сплетенный в виде обруча. Он будто только-только перекочевал сюда с прилавка сувенирной лавки. Шнурок не был однородным. В глаза бросались множество тончайших, замысловато сплетённых нитей, переплетённых затем между собой. Таких нитей было семь, и в каждую из них была вставлена отличавшаяся по цвету ниточка. Денис сразу отметил, что вставленные нитки соответствуют семи цветам радуги. Сам же шнурок опять в семи местах был как-то хитро перекручен, и после каждой такой скрутки общее плетение неизменно менялось. По-своему верёвочка была даже красива. Денис сразу решил, что, встретив такой сувенир, купил бы его не задумываясь.

— Это шутка? — разочарованно произнёс Валентин Леонидович, — где ценник?

Денис, почему-то радуясь, что им с шефом пришли в голову одни и те же мысли, тоже усмехнулся.

— Сначала я подумал так же, — нисколько не смутившись обвинительного тона, ответил Антон. — Решил, что кто-то из наших настолько безразличен к произошедшему с Игорем, что оказался способен на глупые шутки. Решив, что этот кто-то просто вытащил у меня оригинал и сунул в рюкзак вот это, я отбросил шнурок в сторону и больше о нём не вспоминал. Несколько раз он попадался мне на глаза, им то котёнок играл, то дочка в качестве украшения носила. Три дня назад вечером мой шестилетний ребёнок попросил меня поиграть. Нарядив меня чудищем сказочным, дочка, стремясь дополнить мой наряд, надела мне на голову вот это самое, — указал он пальцем на верстак, — заставила сесть на диван и ждать, а сама побежала в соседнюю комнату рядиться принцессой.

Антон набрал воздуха в лёгкие и протяжно, шумно выдохнул.

— До сих пор как вспоминаю, дурно становится, — прокомментировал он свой тяжёлый вздох, — пару минут ничего не происходило. Затем я почувствовал…, — Антон на секунду прикрыл глаза, — даже не знаю, как описать, слов просто не нахожу. Таких ощущений я никогда не испытывал. Знаете…, будто это я, а будто и не я вовсе, странное такое чувство. Точнее, как будто появились новые ощущения, и не одно, не два, целый пласт ощущений, которых я никогда ранее не испытывал. Не скажу, что я испугался, так, тревога какая-то в груди заворочалась. Я даже не сразу связал это с верёвкой. Всё это длилось по моим ощущениям несколько секунд, а затем я увидел себя со стороны. Я просто стоял напротив и смотрел на сидящего себя же. Я полностью утратил контроль, пытался сдвинуться, вернуться обратно, но ничего не мог сделать. Понимаете? Ничего. И при этом я чувствовал своё тело, чувствовал ноги, руки, чувствовал всё. Потом где-то в районе пояса появилось жжение. Оно разрасталось и становилось всё сильнее. Когда огонь поднялся к голове, я познал такую боль, о которой даже не подозревал. Я был уверен, что моя голова вот-вот взорвётся. Возможно, так и случилось бы, но вернулась дочка. Я не знаю, что именно подвигло её сдёрнуть с моей головы эту дрянь, но сделала она это сразу войдя в комнату. Не иначе как бог помог, — озвучил он собственную версию, — и всё. Я опять сижу на диване, у меня ничего не болит и я прекрасно себя чувствую. Такая вот история.

Несколько минут в гараже стояла тишина. И Денис, и Валентин Леонидович молча переводили взгляд то на разволнованного воспоминаниями Антона, то на объект его рассказа.

— Вот это, — нарушил Антон тишину и указал на шнурок пальцем, — настолько далеко от человеческого понимания, что я даже не знаю, каким словом это выразить.

— Антон, что ты за это хочешь? — спросил заинтригованный рассказом Валентин Леонидович.

— Ничего, — поспешно ответил Антон, — я хочу, чтобы эта вещь находилась от меня как можно дальше. Это единственное моё желание. Сначала я позвонил в один из Московских институтов. Выслушав мой рассказ, они посоветовали сходить к психиатру. Затем я его сжечь пытался, но при приближении к верёвке огонь странным образом теряет температуру, сами можете попробовать, в сантиметре от него пламя даже пальцы не жжёт. Только поэтому, Валентин Леонидович, я и решился вас побеспокоить. Вы, вроде, интересуетесь разными странными вещами. Нужно — берите даром, нет — я его утоплю просто или закопаю. Сначала хотел выбросить, но вдруг найдёт кто; решил: либо расскажу всё как есть и отдам, если возьмёте, либо уничтожу.

— Спасибо, Антон, я возьму.

— Осторожней только, Валентин Леонидович, — с видимым облегчением в голосе предостерёг Антон, — если разберётесь, что это такое, сообщите, пожалуйста.

— Конечно.

Антон подхватил с верстака кейс, пожал им на прощание руки и направился к выходу, но на пороге обернулся.

— Не знаю, важно это или нет, но дочка моя часами носила эту мерзость и на руках, и на голове. К счастью, ничего не случилось. Думаю, дрянь эта, — указал он на замысловатую верёвку, — как-то выборочно что ли действует. Удачи вам. До свидания.

***

«Свиданий больше не будет, — с горькой усмешкой подумал Денис».

Только сейчас, в подробностях вспомнив тот разговор, Денис удивился собственной забывчивости. Ранее такого с ним никогда не случалось, тем более, что следователь задавал множество наводящих вопросов.

«Странно», — думал он.

В памяти всплыл тот самый день, когда, войдя в квартиру, он увидел то страшное, что осталось от Валентина Леонидовича. Денис раз за разом гнал прочь эти воспоминания, но сейчас, посекундно воспроизводя перед глазами те страшные моменты, вспомнил, что в луже слизи, рядом с останками Валентина Леонидовича, видел тот самый, заляпанный кровью и чем-то жёлтым злосчастный шнурок. Также вспомнил, что они собирались испытывать его вместе. Один надевает, второй смотрит и, если что, страхует. Почему Валентин Леонидович не дождался Дениса, осталось загадкой.

Первым порывом было желание подняться к следователю и всё рассказать, но, рассудив, что это сделать он всегда успеет, Денис порывисто встал на ноги. Подхватив обронённый девушкой ключик, он несколько секунд смотрел на вставленный в него шнурок. Запустив чужую пропажу в ближайшие кусты Денис отправился восвояси.

Глава 3

— Что ты несёшь? — гремел в прихожей Московской однушки хрипловатый, крайне раздражённый, если не сказать взбешённый, мужской голос, — ты хоть понимаешь, о чём сейчас говоришь?

— Я всё понимаю, — вторила мужчине хрупкая невысокая женщина, не пустившая дальше прихожей столь долгожданного гостя, — и голос на меня повышать не смей, — выговорила она с каким-то отчаянным вызовом, — ты сам во всём виноват.

Среднего роста жилистый мужчина шагнул вперёд и попытался положить широкую ладонь на плечо супруге, но та, будто предвидя намерения вернувшегося из заключения мужа, зябко повела плечами.

— Нет, Серёжа. Я всё решила. Отныне мы с тобой чужие люди.

— Кто он?

Женщина вздрогнула. Она хотела, мечтала дать ему ещё один шанс, она надеялась, что, может, сейчас, после второй отсидки, Сергей смог что-то понять, переосмыслить, как-то измениться, но тихий, севший до шёпота голос, которым он задал вопрос, ушатом ледяной воды смыл теплящуюся в ней надежду. Слишком хорошо она знала своего мужа, знала его нрав, который в определённые моменты превращал её Серёжу, в общем-то неплохого и доброго человека, в совершенно неуправляемого обезумевшего зверя. Этот тон всегда являлся признаком вспышки безудержной агрессии, и Лена поспешила дать ответ на повисший в воздухе вопрос.

— Никакого «он» нет и никогда не было.

Шаря взглядом по загоревшему до черноты лицу мужа, по плотно сомкнутым губам, упрямому подбородку, по высокому лбу, прямому носу и впалым небритым щекам, Лена, словно стремясь запечатлеть в памяти дорогой образ, прощалась с мужем и годами прошлой, связанной с Сергеем жизни.

— Я ждала тебя, — заглянув в карие, глубоко посаженные глаза, тихо произнесла женщина, — ждала все эти годы, и ты об этом знаешь.

— Знал, — жёстко, будто выплюнув ей в лицо это слово, ответил Сергей, — теперь я не уверен.

— Не уверен? — на красивом лице тридцатишестилетней женщины, обрамлённом тёмными, спадающими на плечи прядями волос появилось выражение горечи. Выразительные глаза наполнились слезами, — наверное, и не надо было. Не надо было, — вдруг выкрикнула она в лицо мужу, — ты убил, понимаешь? Ты всё убил, всю нашу жизнь, любовь, все мечты — всё, ты всё это убил своими руками. Не надо было тебя ждать, не надо было, ещё тогда, в первый раз. Надо было плюнуть на тебя и строить жизнь заново. Понимаешь, заново.

— Так что же не строила? — выкрикнул он в ответ.

— Потому что дурой была. Потому что любила тебя больше жизни. Любила девчонкой, когда замуж за тебя выходила. Любила, когда ты сразу после свадьбы в банду эту проклятую вляпался. Как же, — всплеснула она руками, — Серёжа умный, Серёже надо семью кормить, на дворе конец девяностых, братва — это круто, гордилась тобой, дура. И когда срок тебе дали, я тоже тебя любила. На свидания на три дня раз в полгода ездила, а остальное время в слезах и пустой постели ночи проводила. Ты меня в неверности обвиняешь, а я даже не взглянула за всё это время ни на кого. Понимаешь? — уже кричала она в голос, — хотя предложений всяких за эти годы выслушала немало. Ко мне только Макей, авторитет ваш долбаный, по чьей команде вы всякую мерзость творили, не один раз подкатывал. Что? — видя, как на скулах мужа заходили желваки, сыпала она наболевшим, — да, Серёжа. Стоило тебе в тюрьму сесть, как тот, кому вы, дураки молодые, в рот заглядывали, жену твою в любовницы свои пристроить пытался.

— И что ж не пристроил?

Сейчас, с высоты своих сорока двух лет, он понимал, что так, наверное, всё и было. Детский романтизм в виде книжных понятий о дружбе, преданности, чести давно сгинул под гнётом реальных поступков реальных людей. Сергей до сих пор верил, что всё это есть. Где-то рядом, в других, идущих мимо людях. В людях, которые ему почему-то не повстречались. Он отдавал себе отчёт, почему не встретил на жизненном пути таких людей. Это его вина, он знал, что в какой-то важный момент сам свернул не туда. Сергей давно понял, что в том мире, в котором он живёт, людьми движут совсем другие чувства, другие цели, другие понятия.

— Не записал? — напомнила о себе Лена, — любила я тебя Серёжа, вот и не записал. Ни он, ни многие другие.

Вспышка эмоций, заставивших её повысить на него голос, прошла и Лена сбавила тон. Глядя на её раскрасневшееся лицо, на катящиеся по щекам крупные слёзы, Сергей не сразу понял, что именно, никогда ранее им не виденное, появилось в её глазах. Прочитав же в них угрюмую решимость, Сергей вдруг понял, что вернуть что-то назад будет невероятно сложно.

— Любила и ждала, когда ты сел и во второй раз, — изливала женщина душу, — люблю и сейчас, но вместе мы больше никогда не будем.

— И когда ты это решила?

— После приговора. Сразу после того, когда ты предал меня в очередной раз.

— Так вот почему за четыре года ни звонка ни строчки. Поэтому и номер телефона и адрес сменила? — обличительно глядя на супругу, констатировал Сергей, — почему так, Лена? Почему просто не сказать и всё?

— Надеялась потому что. Знала, что всё равно найдёшь, не так это сложно. Надеялась, что хоть это заставит тебя задуматься, но сейчас вижу, что ровным счётом ничего не изменилось. Ты такой же как был, — говорила она с чувством неоправданных ожиданий, — поэтому прошу тебя, не надо снова ломать мне жизнь. Забудь обо мне, забудь и уходи.

— Ты с кем-то живёшь, — полувопросительно, полуутвердительно заключил он, — сразу бы так и сказала, а то голову тут мне высшими материями полощешь.

— Нет, — вновь повысила она голос, — говорю же, я тебя не предавала. Я ждала тебя, как и предыдущую твою отсидку. Только на этот раз, выходит, ждала, чтобы сказать, что, между нами, всё кончено.

— Но почему? — воскликнул он, чувствуя, что теряет терпение, — почему сейчас? Что случилось такого, чего не случалось раньше.

— Устала я, Серёжа, мне сорок, а вся моя жизнь у окна проходит. Устала я тебя постоянно ждать, ты не представляешь, чего мне стоили все эти годы.

— А мне?

— Ты сам выбрал такую жизнь, и это твоё право. А наше право — жить так, как хочется нам. Без потрясений, нервотрёпки и многолетних ожиданий.

— Нам? — воскликнул Сергей.

Внутри что-то вспыхнуло. В приступе навалившейся ярости Сергей схватил вдруг сжавшуюся в комок женщину за плечи и с силой толкнул её к стене. Нависнув над супругой, заглянув во вдруг наполнившиеся испугом глаза, чувствуя, как гнев застилает разум, он прорычал.

— Так всё-таки нам?

— Нам, — от испуга шёпотом вымолвила Лена, — мне и твоему сыну. Не хотела я тебе об этом говорить, случайно вырвалось.

— Сыну? — огорошенно выдохнул Сергей.

Последних её слов он не расслышал. Новость оглушила. Вмиг позабыв обо всём на свете, думая только о том, что услышал Сергей, шагнул к противоположной стене и обессиленно присел на стоявший в коридоре пуфик.

— Моему сыну? — тихо, боясь, что услышанное всего лишь пригрезилось, переспросил он.

— Да, Серёжа, твоему сыну.

Будто потеряв опору, Лена съехала по стене и, присев на корточки, взглянула на мужа

— Помнишь, как мы мечтали о ребёнке? — спросила она, — помнишь, сколько раз в надежде, что вот, наконец-то удалось, ждали мы результатов обследования. А когда действительно удалось, — скривила она губы, — когда я вернулась домой, чтобы тебя осчастливить, оказалось, что полчаса назад дома побывал взвод спецназа, утащивший тебя на очередные несколько лет. Вот тогда, Сережа, я и решила, что вместе мы больше никогда не будем.

— Сын, — всё ещё находясь под впечатлением, не слушая её монолога, медленно, словно пробуя на вкус такое долгожданное и непривычное слово, сказал Сергей, — как ты его назвала?

— Лёша, — его зовут Лёша. Сейчас нам четвёртый годик, и мы уже ходим в садик.

— Лёшка, — глядя на вдруг подобревшее при мыслях о сыне лицо жены, выговорил Сергей, — расскажи о нём, фото есть?

Рассказ о собственном мальчике слушал с замиранием сердца. Сергей и предположить не мог, что ещё что-то может вызвать в его огрубевшей душе такую бурю эмоций. Он, словно губка, впитывал каждое слово, он широко улыбался, глядя на пухлую улыбчивую мордочку, взирающую с экрана дешёвого телефона. С уст Сергея сыпалось множество вопросов, на которые Елена охотно отвечала. Когда был задан вопрос, во сколько идти за Лёшкой в сад, настрой Елены резко изменился.

— Нет, — вдруг выкрикнула она, — даже не думай о встрече. Тебя для него нет. Понимаешь? Нет и никогда не будет. Я не позволю тебе пройтись по его жизни так же, как ты прошёлся по моей. Я не хочу, чтобы он повторил твою судьбу. Дети почти всегда копируют повадки родителя, а он достоин большего, чем следом за тобой отправиться в клетку. Умоляю тебя, дай ему шанс вырасти нормальным человеком.

— По-твоему, я не нормальный человек?

— Из твоих сорока с небольшим почти треть прошла за решёткой, считаешь, это нормально?

— Нет, Лена, это не нормально.

— Вот поэтому я и прошу тебя. Уходи, Сережа, уходи, не трави жизнь собственному ребёнку.

Повинуясь внезапному порыву, Сергей подскочил к Елене, встал рядом на колени и протянул руки в попытке заключить супругу в объятия, но в лице её опять мелькнуло что-то такое, что остановило вспыхнувший порыв.

— Нет, — прошептала она, — прости, если сможешь.

— Бог простит, — ответил он, поднимаясь с колен.

По её лицу, по взгляду, Сергей понял: сейчас что-либо доказывать — бесполезная трата времени. Решив вернуться к разговору позже, он шагнул к двери, но, схватившись за ручку, обернулся.

— В общем так, Лена, — сказал он, заглянув в её полные слёз глаза, — разговор наш ещё не закончен.

— Закончен, — возразила она.

— Нет, не закончен, — поджал он упрямо губы, — касаемо нас с тобой ты решай сама. Примешь — буду рад, нет — твоя воля, но независимо от наших отношений с сыном ты разлучить меня не сможешь. Понятно тебе? Я не отступлюсь, нравится тебе это или нет.

— Жизнь ему порушить хочешь? — обречённо выдохнула она.

— Я никому ничего не рушил, — медленно, почти по слогам, словно объясняя простые истины непонятливому ребёнку, произнёс Сергей, — за всю свою дурь, за все свои поступки я ответил и ответил сполна. Тебя же у окна сидеть никто не принуждал. Вспомни сказанные мной слова ещё тогда, на первой свиданке. Помнишь?

— Помню.

— Так что жертву из себя строить не надо. Как бы тяжело мне это ни было, но я сразу тебе сказал, что ты вольна поступать так, как считаешь нужным. Ты взрослая девочка и сама принимала решения, так что валить всё в одну кучу не надо. Ждала — спасибо, нет — разбежались по сторонам и тему закрыли. Вот только теперь, Лена, разбежаться по сторонам и навсегда забыть друг о друге у нас не получится. И просить меня об обратном даже не пытайся. Подумай, Лена, хорошо подумай, а после мы ещё раз всё с тобой обсудим. Давай, милая, до встречи.

Вышел на площадку, прикрыл за собой дверь. Ступив на лестницу, Сергей остановился, присел на ступеньку, задумался. В данный момент его не тревожили мысли о том, что дальше. О том, куда податься, где спать, на что первое время жить. Душу бередили совсем другие мысли. Разрыв с женой был и так предсказуем, но всё же буквально оглушил. Совсем не так он представлял себе эту встречу. В то же время весть о сыне наполнила душу таким теплом и смыслом, что даже невозможность жить с ним под одной крышей отступила на задний план.

Погружённый в раздумья, Сергей на автомате хлопнул себя по карману, достал сигарету, втянул густой дым. Шли минуты, а он всё сидел, размышлял, пытался строить планы. Очнулся, когда истлевшая сигарета обожгла пальцы. Прикурил вторую.

— Ладно, — сказал он себе, вставая со ступеньки, — есть к чему стремиться.

Шагая вниз, думал уже о другом. Под гнётом столь мешающих сейчас мелких бытовых мыслей тоска и радость от только что состоявшейся встречи начали меркнуть. С каждой пройденной вниз ступенью Сергей возвращался в свой привычный образ. Раздосадованный муж и, как оказалось, любящий и кроткий отец постепенно уступали место хлебнувшему в жизни, отчасти обозлённому, никому не верящему тёртому мужику, ядовитые слова которого часто вводили в замешательство тех, о ком он изъяснялся.

***

— Это чё за чучело?

Глядя на вошедшую во двор сутулую каланчу, спросил один из подростков и повернулся к живущему в этом дворе пацану.

— Придурок местный, — усмехнулся тот, — и сплюнув сквозь зубы, вытянул руку, — вон в том доме живёт.

— Прикинут он знатно, — рассмеялся первый, разглядывая мятый, старого кроя костюм, словно на вешалке сидящий на своём обладателе, — наверное, ещё прадед женился, — выдал он давно набившую оскомину шутку, но, несмотря на это, обитающая на детской площадке компания подростков звонко рассмеялась.

— А чё он в таком старье ходит? — спросил кто-то из компашки, — пациент психушки, буйный, наверное?

— Да какой нафиг буйный, — послышалось в ответ, — типчик странноватый, но тихий, от людей шарахается, мутный какой-то, зашуганный.

— Зашуганный? — с интересом глядя на бредущего мимо площадки чудика, переспросил Витька.

Бутылка водки и упаковка пива, распитые компанией, взывали к приключениям. Тянуло на подвиги, и в хмельной голове юноши созрел план.

— Слышь, — грубо окликнул он поравнявшегося с площадкой мужчину, — тебе, тебе говорю, сюда иди.

— За… зачем? — с какой-то оторопью, заикнувшись, спросил остановившийся сутулый верзила.

— Чё зачем? — осклабился лидер пьяной компашки, — сюда сказал.

Оглядев двор и не заметив никого поблизости, Витька сам направился к ещё больше съёжившемуся молодому мужчине. Следом, словно почуявшая добычу стая, устремились остальные. Шаги за спиной придали наглецу храбрости.

— Деньги есть? — спросил он, исподлобья глядя на заметно побледневшего верзилу.

— Нет, — затряс тот головой.

— Карманы выворачивай.

Наблюдая за тем, как высокий, почти под два метра ростом, по любому лет за двадцать жлоб по его команде послушно выворачивает карманы, Витя буквально чувствовал как среди, сверстников растёт его авторитет. А углядев в глазах верзилы выражение панического страха, он не смог удержаться, чтобы не блеснуть перед парнями и девчонками своей удалью. Как только выяснилось, что денег действительно нет, Витя ударил мужчину кулаком в лицо. Верзила упал и даже не делал попыток подняться, но Витю было не остановить. Удар ногой в живот сложил лежащего пополам. Вновь замахнувшись, ударил в лицо, асфальт окрасился хлынувшей из носа кровью. Понравилось, хотел продолжить, но грубый окрик от ближайшего подъезда остановил занесённую для следующего удара ногу.

— Хорош я сказал, — вновь разлетелось по двору.

От подъезда в их сторону шагнул худощавый невысокий мужичок, одетый в спортивный костюм.

— Ты ещё кто такой? — разгорячённый лёгкой победой, юноша обернулся.

— Смерть твоя, — услышал в ответ.

Подойдя, тот схватил Витю за шиворот рубашки и тряхнул с такой силой, что вместе с треском ткани тот услышал, как щёлкнули собственные позвонки. Боевой задор пошёл на убыль, почуяв силу железной руки, Витя решил отступить. Друзья же, не поняв, что заводила сник, зло ощерились и устремились в сторону коротко стриженного мужика, так нагло прервавшего их развлечение.

— Стоять, щенки, — рыкнул тот, видя, что перебравший алкоголя молодняк настроен весьма решительно.

Одновременно со словами резким молниеносным движением ударил ногой в грудь первого из подошедших. Тот, издав нечленораздельный звук, отлетел на газон. Компания замерла.

— Яйца поотрываю, — прошипел мужик.

— Слышь, ты чё беспределишь? — воскликнул кто-то из молодёжи.

— Ты поспорить хочешь? — мужик шагнул к задавшему вопрос подростку, но тот проворно отступил назад.

Наглые немигающие глаза нового участника событий поочерёдно отсканировали каждого из притихших ребят.

— Ну-ка, шакальё недоношенное, свалили отсюда, — процедил он сквозь зубы, — стоп, — тут же окликнул попятившуюся молодёжь, — барана своего забрали, — приказал мужик, указав на всё ещё сидящего на газоне парня.

Проводив молодёжь взглядом, Сергей переключил внимание на утирающего рукавом кровь Дениса.

— А ты, чмо болотное, что здесь развалился. Тебе с твоим ростом спарринги проводить, а ты от шелупони подзаборной отгребаешь. Вставай, девка.

Верзила упёрся в асфальт узкими, измазанными кровью ладонями и попытался встать, но вдруг застыл. По повёрнутому к Сергею лицу парня прошла исказившая черты судорога, остекленевшие глаза упёрлись в точку где-то над его головой. В следующий миг согнутая в локте правая рука с силой разжалась и, словно пружина, бросила парня спиной на асфальт. По его телу пошли судороги, заставляющие руки и ноги совершать хаотичные резкие движения.

— Да чтоб тебя, — бросился вперёд Сергей, видя, как парень насколько раз приложился затылком об асфальт.

Сняв с себя олимпийку, прикрыл от света голову бьющегося в эпилептическом припадке парня. Сам присел рядом на корточки и прижал голову верзилы к асфальту, следя, чтобы тот не разбил затылок. Откуда ни возьмись рядом возникли две старушки, которые, охая и ахая, стали бегать вокруг лежащего парня, наводя так ненужную сейчас суету.

— Ну-ка, бабаньки, разбежались быстренько, — беззлобно прикрикнул Сергей на старушек, — проходим, проходим, — поторопил он не терпящим возражения тоном, — нечего здесь разглядывать.

— Может, помощь какая нужна? — спросила одна из них, — скорую вызвать?

— Сами справимся, — со знанием дела ответил Сергей, — дуйте отсюда.

Через минуту бьющие Дениса судороги сошли на нет. Стеклянные глаза наполнились разумом. Положив парня на бок, свернув олимпийку и подсунув её верзиле под голову, Сергей поднялся на ноги, закурил.

— Да, Лена, — произнёс он, отыскав глазами окна новой квартиры супруги, — ты всегда умела весёлые места для жизни подбирать. Ну, ты как? — спросил Сергей парня, выпустив через ноздри ядовитый дым.

— Как обычно, — послышался слабый негромкий голос.

— Где живёшь-то?

— В соседнем доме.

Щелчком отправив окурок в сторону урны, помог парню подняться на ноги.

— Звать тебя как?

— Денис.

— Пойдём, Денис, до дома тебя доведу. Оставь, — бросил он, видя, что еле стоявший на ногах новый знакомый пытается поднять безнадёжно измазанную кровью олимпийку, — хотя на, — поднял он её сам и протянул Денису, — лицо вытри и к носу приложи.

***

Решение Денис принял утром. Пришло оно целиком и сразу и простотой своей даже озадачило. Он больше не будет заниматься фигнёй в виде бритв и таблеток, на этот раз он всё сделает так, чтобы пути назад уже не было.

Скрипнув пружинами старой кровати, Денис принял сидячее положение. Уперев локти в колени, Денис взглянул в висящее на двери стоявшего напротив шкафа зеркало. Жалкое зрелище. Из зеркала смотрело худосочное чучело с костлявыми волосатыми ногами, выпирающими рёбрами и длинными тонкими руками. Добравшись до увенчанного копной нечёсаных волос лица, Денис скривился. В подножье распухшего носа цвела синева, которая, переливаясь в бордовый, растеклась под глазами в смачные синяки.

— Убожество, — зло прошипел Денис собственному отражению.

Нацепив протёртые на носах шлёпанцы, направился в ванную. Умывшись, вернулся в комнату. Вопроса что на себя надеть даже не возникло. Подобных вопросов не возникало вообще, их для него не существовало. Денис давно понял, что ему глубоко плевать на чужое мнение относительно собственной внешности. Об этом даже не думал, а изобилие оставшихся после деда костюмов вообще избавило от мыслей об одежде. Навесив на себя рубашку и подперев ремнём когда-то модные лёгкие брюки, обратил взор на потёртое трюмо. Ключ отыскался в том же отделе, куда полгода назад его забросил. Глядя на ключ, радовался собственной предусмотрительности, заставившей сделать два дубликата и с ведома Валентина Леонидовича оба оставить у себя. На сборы потребовалось меньше минуты.

Спустя час Денис стоял на пороге злополучной квартиры. Тот факт, что дверь опечатана, его не смутил. Страшные воспоминания породили дискомфорт в желудке, но, щёлкнув замком, Денис уверенно шагнул в скромно обставленную квартиру. Войдя в комнату, сразу нашёл искомое. Ещё тогда, в тот страшный день, когда Денис лишь на миг увидел представшее перед глазами зрелище, в памяти намертво отпечатался образ того самого шнурка, который, по убеждению Дениса, и стал причиной смерти старшего товарища. Шнурок тот, запачканный кровью, валялся неподалёку от того самого места. Как он там оказался — отлетел, когда тело Валентина Леонидовича расплескалось по комнате, или каким другим способом — Дениса не волновало. Впрочем, как не волновало и то, что останки хозяина небрежно сгребли и вынесли, а залившая покрытие пола кровь, отравив воздух сладковатой вонью, за несколько дней подсохла, напоминая о трагедии лишь бурыми разводами. Сунув злополучный шнурок в карман и сдерживая спазмы вновь всколыхнувшегося желудка, Денис спешно покинул квартиру.

Дома бросил шнурок на стол, а сам завалился на кровать. Шли часы. Прокатившись по небу, солнечный диск скрылся за ближайшими домами, а Денис всё так же неподвижно лежал на кровати. Закинув руки за голову и буравя потолок невидящим взором, он полностью ушёл в собственные мысли.

Скрупулёзно взвешивая все за и против, Денис искал поводы, чтобы задержаться в этом мире. Одну за другой он перебирал причины жить дальше, но большинство из них в конечном итоге счёл несостоятельными. Решив, что сделает это ночью, на той самой площадке, откуда вчера вывалилась избившая его компашка, он с каким-то остервенением подумал, что завтра там сидеть точно никто не будет.

«А может, и вообще никогда не будет, — думал он с какой-то мстительной радостью, — после того, как меня там раскидает, вряд ли родители решаться пустить туда своих изнеженных кровососов».

На город навалилась ночь. Едва стрелка часов коснулась цифры два, Денис поднялся. С чувством удовлетворения написал записку, где связал свой поступок со вчерашним избиением. Клочок бумаги небрежно бросил на стол.

«Пусть, — думал он, — пусть этих выродков по отделениям затаскают».

Взяв шнурок в руки, выглянул в окно. Убедившись, что горлопанящая каждый вечер на площадке компания разошлась по домам, направился к выходу. Дверь запирать не стал, рассудив, что завтра её всё равно взломают.

Улица встретила приятной прохладой и начавшим накрапывать дождиком. Быстро разойдясь до нешуточного ливня, дождь вмиг напитал одежду медленно бредущего Дениса прохладной влагой. Растущие во дворе деревья, будто радуясь подарку природы, шумели листвой, на освещённых подъездными фонарями дорожках быстро появились испещрённые пузырьками лужи. Топая прямо по ним, вышел к детской скамейке, которую определил как последнее своё пристанище. Достав из кармана шнурок, уселся на мокрую доску. Готовил себя весь день, но в последний момент приступ привычно навалившегося страха всё никак не позволял сделать то последнее движение.

«Давай, ты, ничтожество, — крыл он себя последними словами, — чмо болотное, — почему-то вспомнив фразу вчерашнего спасителя, Денис не задумываясь применил её к собственной персоне, — давай, ты, урод, доведи хоть раз хоть что-нибудь до конца».

Из рассказа он знал, что будет больно, это и не давало пересечь ту последнюю черту, но всё же, отважившись, Денис, рывком, словно венок, надел шнурок на голову, до боли сцепил пальцы рук в замок, зажмурил глаза и принялся ждать. В груди зародилось жжение, тяжело дыша, Денис ещё сильней сцепил пальцы, стремясь не испугаться в момент, пока ещё является хозяином собственного тела. В голове и груди пожгло и отпустило. Шли минуты, а пугающая боль всё не приходила. Через полчаса он понял, что ничего не будет. Чувствуя внутри пустоту, Денис медленно поднялся и, не разбирая дороги, обречённо направился в сторону подъезда.

«Даже сдохнуть как все не могу — сочувствуя самому себе, рассуждал он, топая по лужам, — все люди как люди. Один с ума сошёл, второй чуть не скопытился, третьего вообще в пакетах выносили, только у меня всё как обычно».

Вернувшись домой, Денис, не раздеваясь и даже не сняв шнурок с головы, рухнул на кровать и мгновенно уснул.

***

Из сна буквально выдернуло ощущение свободного падения. Тьма вмиг рассеялась, и в глаза брызнула небесная лазурь. Казалось, что небо, в безграничных просторах которого он стремительно падает, медленно вращается вокруг него. На каждом витке на краю зрения далеко внизу появлялась и уплывала в сторону поделённая на причудливого вида квадратики и прямоугольники земная поверхность. Это показалось забавным, и Денис с неподдельным интересом принялся следить, как с каждым следующем витком поверхность становится всё ближе. Угол обзора внезапно изменился, и теперь Денис видел лишь небо, несколько идущих вверх широких фалов и прикреплённое к ним, колыхавшееся на ветру ярко-красное полотно.

Разглядев крадущийся по небу крестообразный силуэт, Денис начал понимать, где он и что ему снится. На первый план вышли собственные руки. Затянутые в красные с белыми полосками рукава, руки эти интенсивно дёргали стропы, стремясь расправить сложившийся парашют. Не желая рассматривать колыхавшуюся над головой тряпку, Денис напрягся. Его почему-то возмутило, что хоть и во сне, но им управляет кто-то, а он, как безвольная кукла, вынужден ждать, когда этот кто-то соизволит повернуть голову и вновь насладиться открывшимся пейзажем. Денис вдруг неистово возжелал самостоятельно управлять своими действиями, и в тот же миг в уши ворвался шум ветра и трепыхавшегося над головой парашюта. Одновременно с этим он понял, что полностью себя контролирует. Где-то в сознании засел чужой, несвойственный его привычным ощущениям испуг, но, понимая, что это всего лишь сон, Денис вымел его из мыслей. Посмотрел вниз и чуть не задохнулся от охватившего восторга.

Много раз, гуляя по просторам интернета, он с замиранием сердца смотрел снятые парашютистами кадры. Денис с интересом рассматривал совсем другую, снятую с большой высоты, разделённую дорогами на сектора землю. Он помнил, как по мере приближения к поверхности квадратики, треугольники и другие замысловатые фигуры ландшафта постепенно приобретают привычные очертания лугов, лесов, строений.

Сейчас, когда одновременно с этим Денис ощущал адреналиновую мощь свободного падения, слышал свист ветра и собственными глазами рассматривал незабываемые виды под ногами, он по-настоящему испытал нечастое в своей жизни наслаждение. От избытка чувств прижал ладони к груди, и очарование вмиг спало. Ощущения под ладонями оказались какими-то непривычными. Обратил внимание на собственные кисти. Узкая ладонь, тонкие длинные пальцы, увенчанные коротко стриженными, окрашенными красным лаком ногтями, подтвердили возникшие подозрения. С долей сожаления отметив, что сны людские тоже имеют долю юмора, Денис вновь сосредоточился на ощущениях, но времени уже не осталось. Преодолев последние сотни метров, Денис ударился оземь.

Сразу проснулся. Какое-то время неподвижно лежал, стремясь удержать восторг тающих впечатлений. В отличие от обычно виденных снов, этот вспомнился весь и сразу. Сон был цветной, хотя обычно сновидения видел в серых красках. Этот был настолько реален, что даже мелкие детали до сих пор прочно держались в памяти. Ещё раз вспомнив незабываемые ощущения и пожалев, что сны столь мимолётны, Денис перевалился со спины на бок. Реальность быстро выдавила сон из головы, и непривычно возвышенное настроение рухнуло до обычного состояния. Сдёрнув с головы не оправдавшую ожиданий верёвку, он в сердцах запустил её в дальний угол.

Вставать не хотелось, и какое-то время Денис молча смотрел на пылинки, танцующие в лучах пробившегося сквозь листву солнца. Стремясь отвлечься от грустных мыслей, включил телевизор, но бубнящий фон не привнёс привычного облегчения. Память снова и снова возвращала ко вчерашней неудаче. Летящее в уничижительных мыслях время Денис не считал. Отвлёкся лишь, когда из динамика телевизора выскочила фраза о парашютном спорте. Прислушался. Речь шла о крупном состязании, на которое по обыкновению съехались спортсмены парашютисты со всего мира. Несколько минут комментатор говорила о соревнованиях, а в конце репортажа кратко сообщила о произошедшей утром трагедии.

«Настораживает то, — вещал за кадром женский голос диктора, — что спортсменка являлась признанным мастером парашютного спорта. Из слов очевидцев следует, что схлопывание купола произошло на высоте достаточной, чтобы исправить ситуацию. Имелся запасной парашют, но по неизвестной причине женщина ничего не предприняла для собственного спасения».

Вникнув в смысл услышанного, Денис обратил взор на экран. Как раз в этот момент мимо оператора проносили носилки с прикрытым тканью телом погибшей. Взгляд зацепился за безвольно свесившуюся из-под ткани руку. Красный с белыми полосами рукав и красный лак на коротко остриженных ногтях заставили Дениса подскочить на кровати.

Глава 4

Завершив очередную перепроверку выстраданной бессонными ночами дипломной работы, охранник подмосковного дома отдыха «Полесье» с глубоким чувством удовлетворения опустил крышку ноутбука.

— Всё, — задрав вверх руки и до боли вытягивая затёкшую спину, выдохнул Вовка, — осталось защититься, — добавил он, мечтательно улыбаясь, — и вперёд, в светлое будущее.

Словно прощаясь с изрядно надоевшей скучной работой, Вовка лениво осмотрел помещение возведённого на въезде в дом отдыха КПП. Комната три метра на три, стол, неудобное кресло и притулившийся у стены жёсткий топчан на этот раз не вызвали у охранника грустного вздоха. Зная, что прозябать здесь за деньги малые осталось недолго, Вовка вновь улыбнулся собственным мыслям.

За окном, в районе преградившего въезд на территорию дома отдыха шлагбаума почудилось движение, и охранник, перегнувшись через стол, подался к пыльному стеклу. Мечтательная улыбка мигом погасла. Взглянув на часы и отметив, что стрелка едва перевалила за половину седьмого, Вовка. буркнув под нос «только тебя в такую рань здесь не хватало», выскочил на улицу.

— Доброе утро, Елена Фёдоровна, — поприветствовал он подошедшую к КПП женщину, — случилось что?

Хозяйка «Полесья», одетая в облегающий спортивный костюм, вздрогнув от звука голоса, резко обернулась.

— Напугал, — усмехнулась она собственной реакции и приветливо улыбнулась охраннику, — нет, Володя, всё хорошо. У вас как дела?

— У нас, Елена Фёдоровна, как в аптеке. Бдим, бдим и ещё раз бдим. Ночь прошла без происшествий.

— Всегда знала, что на таких мужчин как вы можно положиться.

— Может, в таком случае зарплату нам увеличите? — в полушутливом тоне снахальничал Вовка.

Красивое ухоженное лицо сорокалетней женщины вновь озарила широкая улыбка.

— Вам палец в рот не клади, — в тон охраннику ответила она.

Женщина хотела что-то добавить, но шелест шин приближающегося автомобиля завладел её вниманием.

Радуясь, что хозяйка быстро сплавилась, Вовка вернулся на рабочее место и стал с интересом наблюдать, кого же в такую рань собственной персоной вышла встречать его работодатель.

Возле шлагбаума притормозил Мерседес, из-за руля которого выпорхнула близкая хозяйке по возрасту рыжеволосая женщина и заключила Елену Фёдоровну в объятия.

— Ну здравствуй, мой хороший, — донёсся до ушей охранника её мелодичный голос, — сколько же мы с тобой не виделись?

— Да уж больше года, — расцеловав подругу, ответила Елена, — зову тебя, зову, а ты, зараза такая, всё никак приехать не соизволишь. Только на экранах тебя и вижу. Гость нашей студии, — цитировала она ведущего, — известный экстрасенс Кутасова Ольга Михайловна, — ты у нас теперь звезда телеэкрана, совсем не до нас, сирых, стало.

— Да ладно тебе.

— Поехали, — скомандовала хозяйка.

Завидев, что подруги садятся в машину, Вовка вдавил кнопку подъёма шлагбаума и, проводив удаляющийся в сторону жилых корпусов автомобиль взглядом, вернулся к прерванному женщинами построению жизненных планов.

— Уютно здесь у тебя, — рассматривая потонувшие в зелени деревьев и ухоженных газонов здания, оценила Ольга.

— Правее, — указала хозяйка.

Вскоре выехали к укрытым высокими берёзами двухэтажным коттеджам. Похожие друг на друга как братья близнецы домики, выстроенные вдоль дорожки, встретили вновь прибывших шёпотом листвы и щебетанием облюбовавших спокойное место птиц.

— Твой вот этот, — указала хозяйка на один из коттеджей, — держи карточку, устраивайся потихоньку, завтрак в десять, я за тобой зайду.

***

Обустроенный на втором этаже центрального здания, отделанный деревом зал ресторана встретил подруг звоном посуды и приглушённым гулом голосов отдыхающих. Окинув зал, Лена уверенно потянула подругу на широкий балкон, в хорошую погоду являвшийся продолжением зала. Там, за одним из столиков, сидела светловолосая, одетая в лёгкий сарафан средних лет женщина, которая при их появлении приветливо махнула рукой.

— Знакомьтесь, — подведя Ольгу к столику, сказала хозяйка, — Ольга, — представила она незнакомке подругу, — тот самый знаменитый экстрасенс, о котором я тебе вчера говорила.

— Лена, — одёрнула подругу знаменитый экстрасенс, — может, хватит уже вгонять меня в краску.

— А это Ирина, — представила хозяйка подруге незнакомку, — моя одноклассница, а ещё, — с сочувствующими нотками в голосе добавила Елена, — вечно ждущая у моря погоды жена.

— Очень приятно, — слегка склонила голову Ольга и немного дольше, чем требуется для первого знакомства, задержала взгляд на Ирине, — вот только последних слов не поняла, — попыталась сгладить она лёгкую оплошность.

— Да не слушайте вы её, — ничего не заметив, усмехнулась Ирина и жестом пригласила их сесть за столик, — мой муж — моряк, дома месяцами не бывает, вот она и ёрничает.

— Моряк? — возмутилась хозяйка санатория, — не моряк, а капитан атомной подводной лодки, — авторитетно заявила она, — а на лодке этой куча атомных бомб… или ракет, — поправилась она, видя, как губы одноклассницы тронула улыбка.

— Правда? — искренне заинтересовалась Ольга.

— Да, — кивнула Ирина, — мой муж командует атомным ракетоносцем.

— Ну и какие они, мужчины, в чьих руках жизни миллионов?

— Такие же как все, — поделилась Ирина, — только к порядку привыкшие, поэтому посуду иногда за собой моют и грязные носки по дому не разбрасывают.

За столом завязалась неторопливая беседа, которая спустя полчаса постепенно сползла к профессиональной деятельности.

— Вы не обижайтесь, — говорила Ирина экстрасенсу, — но лично я совершенно не верю во все эти сверхъестественные способности, всегда считала, что это просто шарлатанство.

— Почему же?

— Я не имела в виду вас лично, — поняв, что могла невольно обидеть новую знакомую, поправилась Ирина, — просто несколько лет назад я обратилась к вашей соратнице по цеху и кроме пустой траты денег ничего с этого не увидела. С тех пор вера моя во все эти заоблачные дали сильно пошатнулась.

— Ну и зря, — вмешалась в разговор хозяйка «Полесья», — уж Ольга-то точно не шарлатанка, на себе проверено и не единожды.

— Видно, мне так не повезло.

— О-о-ль, — повернулась подруга к экстрасенсу, — ну нельзя же допустить, чтобы близкий мне человек был о занятии моей лучшей подруги столь нелицеприятного мнения. Скажи ей чего-нибудь.

— В смысле скажи чего-нибудь?

— Ну-у-у, — задумалась хозяйка, — скажи такое, чтобы она сразу поверила.

— Лена, такое о нас мнение у большинства людей. Чего мы тут ребячеством заниматься будем? Ну не верит человек, значит, не верит. Это, в конце концов, личное дело.

— Ну тогда, — не отступилась Елена, — я на правах приглашающей стороны требую и очень тебя прошу.

— Просто мы на эту тему, — вмешалась Ирина, — спорили вчера весь вечер, вот она и пристаёт.

— И не отстанет ведь, — рассмеялась Ольга, — знаю я её натуру. Хорошо, — встретив просящий взгляд подруги, согласилась она, — только давайте договоримся. В глубокие подробности лезть не буду, скажу в общих чертах. О чём тебе рассказать? — переключила она внимание на Ирину.

— О чём пожелаешь.

Ольга откинулась на спинку стула, положила кисти рук на стол, перевернула их ладонями вверх, прикрыла глаза.

— Сюда, — заговорила она через несколько секунд, — ты приехала с желанием встретить большого учителя. Цель разговора — забота о сыне, но из-за этого почему-то идёт семейный конфликт.

Смыв с лица отстранённое выражение, экстрасенс заглянула в обескураженные глаза Ирины.

— Я действительно встречалась с ректором. Хочу пристроить сына. Муж категорически против моего выбора, и мы действительно при каждом разговоре на эту тему ссоримся, — подтвердила слова Ольги Ирина, — о ссорах наших знать никто не мог.

— О них никто и не знал, — вставила экстрасенс.

— Как ты это делаешь?

— Точно так же, как и все остальные шарлатаны.

— Беру свои слова обратно, — извинилась Ирина.

— Вот так-то, — вмешалась Лена, — а то спорила со мной весь вечер.

— Ольга, — перебила Ирина подругу, — а ты можешь подсказать, правильно ли я поступаю, силком таща сына в столицу? Если надо, я заплачу.

— Оплата нужна обязательно, это обмен энергиями, но с тебя я возьму символических сто рублей. Единственная просьба: давай отложим сеанс до вечера, а то мой редкий выходной опять превращается в рабочую рутину.

— Конечно, — с готовностью согласилась Ирина.

Закончив завтрак, женщины направились к выходу. Елена и Ольга немного отстали, а погружённая в размышления Ирина шла впереди. На выходе из зала, пропуская вошедшую в ресторан группу людей, она остановилась. Пропустив отдыхающих, собралась идти дальше, но долетевший из-за спины сдавленный всхлип заставил обернуться.

Первое, что бросилось в глаза, — это растерянное лицо хозяйки «Полесья», Её вытаращенные глаза не мигая смотрели на вдруг застывшего экстрасенса. Решив, что Ольге стало плохо, Ирина шагнула к ней, но, увидев выражение её лица, остановилась. Благоговейный трепет — только так можно было охарактеризовать то, что прочитала она на лице новой знакомой. Ольга как-то по щенячьи преданно, неотрывно смотрела на только-только прошедшую мимо Ирины полную пожилую женщину. Сидящие поблизости люди удивлённо наблюдали за более чем странной реакцией. Когда одетая в обыкновенный домашний халат пожилая женщина поравнялась с пожиравшей её глазами экстрасенсом, от Ирины не ускользнул короткий жест её пальцев, побудивший Ольгу словно очнуться от наваждения. Не говоря ни слова и даже не сбавив шаг, женщина прошествовала в конец зала, а известный экстрасенс, несколько раз обернувшись, покинула ресторан. Подруги бросились следом.

— Ольга! Это что сейчас было? — спросила до сих пор не пришедшая в себя от увиденного Лена.

Известный экстрасенс как ни в чём не бывало снисходительно улыбнувшись, поправила причёску.

— Вот теперь, милая моя, я действительно верю, что твой дом отдыха пользуется спросом. Ты даже представить себе не можешь, кто у тебя здесь гостит.

— Кто?

— Я не получила позволения об этом говорить.

— Какого позволения? — задохнулась от любопытства Лена, — вы даже словом не перекинулись. Кто она?

На восклицания подруги Ольга лишь загадочно улыбалась.

— Слова здесь не нужны.

— Ну Оля, скажи, пожалуйста, ведь я теперь спать покойно не смогу.

— Говорю же, не могу, — отрезала экстрасенс, — но спать можешь спокойно. Пока она здесь, ничего плохого гарантированно не случится. Всё, — пресекая поток вопросов, категорично заявила Ольга, — устала я, пойду отдохну.

***

Обедали вдвоём. Лена сообщила, что у Ольги возникли какие-то неотложные дела и она умчалась в столицу. Но перед тем как уехать передала Ирине, что к ужину обязательно вернётся и выполнит данное обещание.

К ужину Ирина приступила в гордом одиночестве. Она ждала, что вот-вот увидит подруг на облюбованном ей балконе, но среди спешащего в ресторан люда они так и не появились. Позвонила Елене, и оказалось, что хозяйка тоже уехала по неотложным делам и в «Полесье» вернётся поздно. На вопрос об Ольге Лена сообщила, что та ей не звонила, но раз обещала к вечеру вернуться, то обязательно вернётся.

«Может, оно и к лучшему, — ковыряясь в тарелке, думала Ирина, — Ленка всё равно спокойно поговорить не даст, а так, сядем с Олей вдвоём и всё обсудим. Тем более вопросов к доказавшему свою состоятельность экстрасенсу за проведённый в раздумьях день значительно прибавилось. Вопрос в том, — думала Ирина, — вернулась Ольга в Полесье или не вернулась?»

— Не вернулась, — послышался за спиной грудной женский голос, — и не вернётся. По крайней мере, в тот период времени, пока вы будете здесь проживать.

Даже не поняв, что получила ответ на мысленно заданный себе же вопрос, Ирина обернулась на голос.

За спиной, облокотившись локтями на перила балкона, стояла та самая пожилая женщина, перед которой известный экстрасенс теряла самообладание. Женщина смотрела куда-то вдаль, но Ирина не сомневалась, что её слова адресованы именно ей.

— Вы это мне говорите? — всё же переспросила она.

Женщина повернула голову. Ничем не примечательное лицо не вызвало в Ирине совершенно никаких эмоций. Полные щёки, отнюдь не волевой подбородок, мясистый, в сеточке капилляров нос, небрежно собранные в хвост тёмные жидкие волосы. Вполне возможно, что в другой ситуации лицо это показалось бы даже неприятным, но картину кардинально меняли глаза. Живые, наполненные глубинной синевой и бесконечной мудростью, они магическим образом придавали женщине нечто такое, что вмиг располагало и вызывало доверие.

Почему-то подумала, что не видела, как незнакомка оказалась на балконе, но, рассудив, что, занятая собственными мыслями могла, этого попросту не заметить, Ирина успокоилась.

— Совершенно верно, Ирина, — ответила на вопрос женщина, — я говорю с вами.

— А откуда вы знаете как меня зо…, — «как меня зовут» хотела она спросить, но, поняв, что уместный вопрос в данном случае кажется глупостью, осеклась.

Губы незнакомки тронула лёгкая улыбка.

— Меня зовут Виктория, — представилась она, — я отчасти повинна в том, что ваша новая знакомая не сдержит данное обещание. В качестве компенсации могу предложить свои услуги и вместо Ольги ответить на мучающий вас вопрос.

— Да ладно, не стоит беспокоиться, — замялась Ирина.

— Вы совершаете ошибку, — невзирая на возражения, заговорила Виктория, — ваш сын Игорь — достойный продолжатель дела своего отца. Его стихия — вода, а навязываемая вами юриспруденция в конечном итоге приведёт его к краху. Советую вам предоставить сыну самому выбрать свою дорогу. Со своей стороны могу гарантировать, что самостоятельно выбранный им путь окажется именно тем, что Игорю начертано. Всё, что вы могли ему дать, вы уже дали, теперь отойдите в сторону и предоставьте парню право самостоятельного выбора.

Поверила сразу. Может, глаза, может тихий, проникающий в душу голос, а может, события предшествующие этому разговору, не оставили в Ирине сомнений в том, что она позволит Игорю принять самостоятельное решение.

— Позвольте также дать совет лично вам, — продолжила Виктория, — в ближайшие дни ваш муж прибудет в столицу…

— Это невозможно, — перебила Ира, — Николай занят подготовкой к походу и приехать сюда… это просто невозможно.

— Невозможно, но будет так, как я говорю. Так вот, он прибудет гражданским рейсом и попросит вас его встретить. Рекомендую так и поступить, но, выехав за пределы порта, под любым предлогом остановитесь, подождите ровно минуту и спокойно езжайте дальше.

— И что это даст?

— Эта минута спасёт вас, вашего супруга да и водителя такси от огня. Приятно было познакомиться. Успеха вам.

Оставив Ирину в полнейшем смятении, грузная женщина неторопливо направилась к выходу.

Глава 5

Потемневшие от времени, бревенчатые стены сельского бара, мелко вибрируя, содрогаются в такт гремевшей музыке. Яркая вывеска над входом в бывший дом культуры, ярким пятном выделяясь среди чахлого деревенского освещения, зазывно манит страждущих развлечений посетителей обещанием веселья и куража. Популярный среди местной молодёжи бар, затерявшийся на окраине Тверской области, гостеприимно распахивает двери для всех, кому успели наскучить однообразные сельские будни.

Летним субботним вечером помимо обычных завсегдатаев заведения порог бара переступили две модно одетые девушки, которые сразу привлекли внимание мужской части отдыхающего люда. Потоптавшись на пороге, внимательно осмотрев веселящихся людей, молодые женщины, виляя стройными бёдрами, продефилировали к стойке. Под срывающими короткие платьица мужскими взглядами девушки о чём-то спросили бармена и, удовлетворившись ответом, направились к свободному столику.

Веселье между тем продолжалось. Между столами порхали официантки, разносящие закуски и напитки. По мере их потребления посетителями местный ди-джей добавлял и добавлял звука, повышая градус в и без того хмельных головах. Под гулом музыки всё явственней проступал топот ног танцующих. Всё громче становились возгласы разгорячённых парней и девчонок, веселящихся за столами. Ближе к полуночи, когда большинство народа достигло кондиции, от шумных компаний начали отпочковываться обнимающиеся парочки.

Одиноко сидящие девушки также не остались без внимания: к их столику то и дело подкатывали молодые и не очень кавалеры, но дамы остались немы к страждущим призывам ухажёров. Вниманием их лишь однажды завладела четвёрка местных парней, которые сперва дружно пили, а затем, что-то не поделив, выскочили из-за стола и двое на двое схлестнулись прямо в центре зала. Скоротечный мордобой закончился бегством одной пары и триумфальным возвращением за стол другой.

— То, что нужно, — глядя на победителей долгим, внимательным взглядом, сказала одна девушка.

— Хорошие мальчики, — грациозно полуобернувшись в сторону победителей, поддержала вторая, — лет по двадцать пять, спортивно сложены, самое то.

Между тем от Лёхи и Толика не укрылись заинтересованные взгляды двух впервые появившихся здесь красавиц. Друзей слегка озадачило то, что длинноногие, с точёными фигурами и милыми ухоженными лицами девушки, подобных которым здесь редко увидишь, проявили интерес именно к ним. В баре хватало и приезжих, но многие из них уже были отшиты, а одна из девушек даже обещающе улыбнулась Толяну.

— Ну, когда он там позвонит? — убедившись, что привлекла внимание тёмненького крепыша, обратилась одна из девчонок к подруге, — я в этом клоповнике с ума схожу.

— Откуда я знаю, — огрызнулась та, — сказал ждите, позвоню, значит, будем ждать.

— Конечно будем, — зная характер подруги, уступила первая, — думаю, как бы он нас не кинул.

— Не кинет, я его не первый день знаю.

— Вытворяли нечто подобное?

— Вытворяли, — кивнула подруга, — но совсем в другом плане.

Минут через двадцать в сумке тренькнуло.

— Я само внимание, — нажав кнопку, кокетливо сказала одна из дамочек.

— Как у вас дела? — послышался в трубке глухой мужской голос.

— Да вроде на мази всё.

— Хорошо, — говорил мужчина, — клиента запомнили?

— Запомнили.

— Сейчас двенадцать тридцать две, ровно в час сорок четыре он будет там, где я сказал. Смотрите не налажайте.

— Постараемся.

— Постарайтесь уж. Всё.

— Идём, а то гусары наши сейчас окончательно накидаются, — видя, что друзья опять собираются припасть к графинчику, озаботилась белокурая красавица, пряча телефон в сумочку.

Лика и Олеся, дорогие Ярославские проститутки, включили обаяние и направились к будущим кавалерам.

— Мальчики, привет, — подойдя к друзьям, белозубо улыбнулись девчонки.

— Нам так скучно, — состроила плаксивую гримасу Олеся, — не составите нам компанию?

— С превеликим удовольствием, — оживились друзья, скользя взглядом по выпирающим прелестям просящихся за стол девчонок, — присаживайтесь. Давайте знакомиться, я Лёха, это Толян, — указал Алексей пальцем на друга, — а вас как звать-величать?

Познакомились. Обойдя стол, девушки присели каждая рядом с одним из парней, тем самым выказав личные предпочтения. Парни были не против, и за столом завязалась неторопливая беседа. Очень быстро разговор, умело направляемый в нужное русло, перетёк на недавнюю драку. К удовольствию парней, девушки не преминули восхититься их мастерством и крутым нравом. Наивно хлопая глазами и часто перебивая друг друга, подруги наперебой делились впечатлениями от недавно увиденного.

— А когда он тебя оттолкнул и ка-а-а-к замахнулся, — закатила глаза Олеся, обращаясь к Толику, — я думала всё. Отвернулась даже, потом смотрю, а он уже на полу лежит.

Обдав Толяна благоуханием дорогого парфюма, Олеся придвинулась к нему поближе и, словно невзначай, легонько провела пальцем по шее и груди кавалера.

— Ты такой умелый, — мурлыкала она ему на ухо и будто случайно прикоснулась к уху губами, — у вас тут секция какая, единоборствами занимаешься?

— Да какими единоборствами? — усмехнулся Толя, — у нас тут единоборства в полях да за баранкой. В армии подучили, да так, между собой и с дачниками иногда хлещемся.

— Ты и в армии служил? — с уважением в голосе спросила Олеся.

— В наших местах в армии все служили.

— Ой, — воскликнула Лика, когда по залу полилась плавная мелодия, — моя любимая, потанцуем, — предложила она Алексею.

Под хмельными взглядами отшитых ухажёров парочка выбралась в центр полутёмного зала и закружилась в медленном танце. Прижавшись к Лёхе, Лика обвила его шею руками. Ловя взгляды знакомых, читая в них помешанную с удивлением зависть, он всё сильней прижимал к себе длинноногую красавицу. Лика охотно поддавалась, и вскоре ладони Алексея, сжимавшие тонкую талию, уверенно заскользили вниз. В ответ на столь недвусмысленные действия девушка взглянула на него томным, многообещающим взглядом и, прижавшись ещё плотнее, вновь положила голову на плечо кавалера.

— А вот и наши танцоры, — воскликнула Олеся, когда парочка вернулась за стол.

Усевшись к Алексею на колени, Лика достала из сумочки телефон.

— Есть предложение, — сказала она, сверившись с часами, — предлагаю продолжить знакомство у нас на даче, — Лика поочерёдно улыбнулась друзьям и поёрзала на коленях Алексея, — здесь недалеко, поедете?

Многозначительно переглянувшись, друзья охотно согласились. Толян достал телефон и принялся давить кнопки, но, услышав, что девушки на авто и такси это лишнее, подозвал официанта.

Мигнув огнями сигнализации, новенький автомобиль приглашающее зажёг салонное освещение.

— Нет, нет, — воскликнула Лика, видя, что толик собирается вслед за Алексеем нырнуть на заднее сидение, — ты вперёд к Олесе садись, — рассмеялась она.

За окном неторопливо плывущего по ночной дороге автомобиля таяли километры. Шурша колёсами, машина двигалась по асфальтированной ленте, много лет назад проложенной среди полей и лесов.

Вспомнив забавный анекдот, Толик, желая его рассказать, обернулся, но происходящее на заднем сиденье быстро сменило направление мыслей.

Тронув Олесю за плечо, он кивнул в сторону парочки и усмехнулся.

— Эй-эй, — воскликнула та, смотря в зеркало заднего вида, — вы, голубки мои, давайте только без интима, а то мне за вами тут потом убирать придётся.

— Не волнуйся, — послышался сзади сбитый тяжёлым дыханием голос подруги, — для интима есть более подходящие места.

— Как думаешь, — улыбнулась Олеся Толяну, — они дотерпят до дома?

— Надеюсь, да, — услышала в ответ, — честно говоря, я им сильно завидую.

— Я тоже, — сказала Олеся и вновь призывно посмотрела на Толика, — до дома доберёмся — наверстаем.

Тон девушки, её слова подстегнули к действию. Протянув руку, Толик положил ладонь ей на колено и уверенно погладил бархатную кожу неприкрытого платьем бедра.

Замигав поворотом, машина съехала на обочину, остановилась. Яростному порыву Олеси не было предела. Голодной кошкой налетев на слегка обескураженного Толяна, девушка, слившись с ним в поцелуе, умело расстегнула пуговицы рубашки и жадно заскользила ладонями по мужскому телу.

Когда в зеркале отразились фары появившейся далеко позади машины, Олеся оторвалась от Толяна. Бросив взгляд на часы, девушка тронула машину. Вскоре окружённое высоким ельником полотно дороги свернуло вправо, открыв взору ярко освещённую, недавно открытую заправочную станцию.

— Заправочка, — обрадовалась Олеся, сворачивая с дороги.

Затормозив возле колонки, девушка потянулась за сумкой.

— Давай схожу заправлю, — вызвался помочь Толик.

— Я сама, — не приняла она предложение.

Виляя задом, Олеся пересекла площадку и, миновав гостеприимно открывшиеся двери, скрылась внутри торгового зала заправочной станции.

Спустя несколько секунд к другой стороне колонки подъехал старенький «Опель». Из-за руля выбрался молодой светловолосый мужчина и также направился к кассе.

В вошедшем в торговый зал, одетом в лёгкие брюки и футболку парне, клиента признала сразу. Подивившись, откуда заказчик мог знать, что клиент окажется здесь и именно в это время, Олеся взяла с полки бутылку воды и подошла к кассе.

— Прошу, — шагнул назад мужчина, пропуская её вперёд.

— Спасибо, — поблагодарила Олеся и ещё раз, дабы рассеять сомнения, подняла на мужчину глаза.

Круглое лицо, высокий лоб, прямой нос и голубые глаза полностью соответствовали присланной им утром фотографии. Порадовавшись, что их добровольная ссылка в провинцию подходит к концу, девушка поставила воду на прилавок.

— Заправляться будете? — спросила кассир.

— Нет, только вода.

Выйдя из зала, Олеся включила актрису. Бегом рванув к машине, она плюхнулась на сиденье, с силой захлопнула дверь.

— Вот это заправилась, — с дрожью в голосе, ни к кому не обращаясь, выдавила Олеся.

Трясущимися руками она схватилась за ключ зажигания, но руки тряслись так, что ключ вылетел из замка и упал под ноги.

— Что? — встрепенулся Толик.

— Говорила же я тебе, Лика, давай дома останемся, — шаря рукой в поисках ключа, внезапно всхлипнула девушка, — так нет, поедем, развлечёмся. Развлеклись? — вопрошала она и, прервав бесплодные поиски, повернулась к подруге.

По щекам девушки проложили дорожки слёзы, губы мелко дрожали, в глазах поселился испуг. Упрекнув подругу, Олеся вновь наклонилась в поисках ключа, но вдруг громко вскрикнула и осторожно откинулась на спинку сиденья.

— Кажется, он мне ребро сломал, — приложив ладонь к груди, выдохнула она.

— Да что случилось? — в унисон выкрикнули друзья, — ты объяснить можешь?

— Подошла к кассе, — глотая слёзы, принялась за сбивчивые объяснения Олеся, — заплатить хотела, а этот подошёл сзади да как меня толкнёт, я даже упала. Вскочила, говорю ему: «Вы что себе позволяете?» А он как двинет, — вновь схватилась она за бок, — ударил, матом обложил и добавил, чтобы убирались скорее, а то сейчас выйдет и всех нас сделает. Едем отсюда скорее, да где вы, — шаря рукой по коврику, всхлипнула девушка.

— Идём, — кивнул Толян Лёхе.

— Нет, — выкрикнула вдруг Олеся, — ребят, пожалуйста, не надо, у него нож за пазухой. Вы всё равно сделать ничего не сможете. Давайте уедем, ну пожалуйста.

Ударить в грязь лицом мужчины не имели права. Выбравшись из машины, уверенно направились к торговому залу.

— Нож у него, — озираясь по сторонам, сквозь зубы цедил Толик, — хоть бы палка какая завалялась.

— Где ты её тут возьмешь, — ответил Лёха, — короче так, — заявил он, сжимая кулаки, — сначала рубим, после разбираемся.

Глядя, как ухажёры уверенно шагают к дверям, подруги ждали продолжения. Как на удачу двери торгового зала распахнулись, и оттуда вышел светловолосый объект их поползновений. Лёха, не замедляя шага, ударил его в лицо. Падая, светловолосый взмахнул руками. В воздух взметнулись бутылки с газировкой и пакеты с чипсами. Толик хотел добавить светловолосому ногой, но тот проворно вскочил, наотмашь ударил Толяна в плечо, и, поднырнув под Лёхин кулак, рванул к машине. С замиранием сердца подруги наблюдали, как он запрыгнул в авто, потянулся к зажиганию. Ребята были на высоте. Подскочив следом, они выволокли светловолосого из-за руля и угостили сбившим с ног градом ударов. Сыпля ругательствами, Толик подбежал к машине обидчика, выдернул ключи из замка «Опеля» и, размахнувшись, запустил их в густую траву соседствующего с заправкой луга.

— Слава тебе яйца, вроде срослось всё, — обмолвилась Олеся.

— В тебе умерла актриса, — отвесила комплимент подруге Лика.

Между тем светловолосый вновь умудрился встать и попытался оказать сопротивление, но силы были неравны. Без разбора наносимые удары вновь отправили его на асфальт. Из «Опеля» выскочила молодая женщина и принялась так истошно кричать, что подруги невольно поморщились.

В запале никто не заметил, как на заправку, сверкнув фарами въехал серебристый внедорожник, из которого выскочил рослый, одетый в охотничий комбинезон, коротко стриженный, моложавый мужчина. Подскочив к кружащим вокруг жертвы парням, он без раздумий встал на слабую сторону.

Оглушительный удар, хруст носовой перегородки, и сбитый с ног Толик рухнул недалеко от белобрысого. Спустя секунду рядом упал и Лёха, но в отличие от плохо соображавшего, что происходит, Толяна, Лёха вскочил на ноги и, крича благим матом, бросился на нового участника драки. Лязг затвора и одиночный выстрел в воздух слились воедино.

— Встава, й братишка, вставай, уходим, — послышался чей-то далёкий голос.

В голове звон, в глазах круги. Сквозь вату в ушах Толик расслышал частое дыхание. В рубашку вцепились чьи-то руки, рывком поставили на ноги.

— Идём я сказал, — крикнул Лёха и потянул за собой с трудом передвигающего ноги друга.

— Стоять, — крикнули сзади, но парни лишь прибавили шаг.

Остановились за поворотом. Утирая капающую из носа кровь, Толик сел на обочине, когда как Лёха внимательно осмотрел мерцающую электрическими огнями заправочную станцию.

— Толян, — повернулся он к другу, — ты заметил, когда тёлки наши слиняли?

— Какие к чёрту тёлки, — сплюнул Толик, — этот урод мне, кажется, нос сломал.

На заправке в это время кипела бурная деятельность. На улицу, держа в руках аптечку, выскочила женщина оператор. К месту недавней свалки подскочил невесть откуда взявшийся охранник.

— Стоило на минуту в туалет отойти, а тут на тебе, — словно оправдываясь, разводил он руками.

Возле сидящего на асфальте главы семейства суетилась стройная черноволосая женщина. Из «Опеля» вылезла маленькая, лет четырёх девочка, и, боясь подойти к избитому отцу, громко расплакалась. Мечась между ребёнком и мужем, женщина возгласами своими и репликами внесла ещё большую сумятицу в царившее кругом напряжение.

— Лиз, успокойся, — осторожно щупая пальцами опухшую губу, подбодрил жену мужчина, — со мной всё в порядке, иди Аньку успокой. Не плачь, зайка, с папой всё хорошо, — крикнул он хныкающей дочке.

— Сиди пока, не вставай, — пресекая попытки избитого главы семейства подняться на ноги, посоветовал остановивший избиение мужчина и присел рядом.

— Руки, ноги, пошевели-ка пальцами, ничего не сломали? — со знанием дела ощупал он недавнюю жертву.

— Вроде нормально всё, — ответил тот, — да и били не так сильно, первый раз хорошо попали, — прикоснулся мужчина к заплывшему и начавшему наливаться синевой глазу, — а потом так, для видимости, наверное, больше.

— Скорую, может, вызвать, полицию?

— Не надо, — качнул он головой, — дурачьё пьяное, что с них взять, вы их и так хорошо приложили. Спасибо за помощь.

— Не за что, — последовал ответ. Мужчина внезапно усмехнулся, — вот черти, — беззлобно выругался он, дома им не сидится, Николай, — представился он и протянул руку.

— Вячеслав, — ответил светловолосый на рукопожатие.

— Ну что, Слава, встаём?

Поиск ключей, выброшенных в высокую траву, результатов не дал.

— Предлагаю сделать так, — подвёл итог бесплодных поисков Николай, — сейчас едем ко мне, тут рядом, отмоешься, залижешься, а утром возьмём у соседа металлоискатель, найдём ключи, и отправитесь дальше.

— Да неудобно как-то, — попытался возразить Вячеслав, — свалились мы вам на голову.

— Ты, Слав, а о дочке да о жене думай, а неудобство — продукт порой очень неудобный. Регион, смотрю, у тебя Московский, я оттуда же, а земляку не помочь — что себе в душу нагадить.

— Спасибо вам, Николай, — ещё раз поблагодарила нежданного помощника Елизавета, — мы очень вам признательны, — подвигла она мужа к окончательному решению.

Откатив «Опель» к границе заправки, уселись во внедорожник. Быстро преодолев несколько километров, джип свернул на просёлок и вскоре притормозил возле высокого забора, затерявшегося в лесном массиве владения. Внутренним убранством добротный, сложенный из калиброванного бревна двухэтажный дом мало чем отличался от внешнего вида. Отделанные деревом комнаты манили простотой и уютом. По всему было видно, что внутренний комфорт кропотливо создан заботливыми женскими руками.

— А супруга ваша, Николай, где? — оценив обстановку, задала вопрос Лиза.

— В столице, на работе там у неё аврал, вот и пришлось одному ехать, заснула? — спросил он о дочке.

— Спит, — кивнула Лиза, — есть наотрез отказалась, а заснула почти сразу.

— Это понятно, — улыбнулся хозяин дома, — умаялся ребёнок. Давайте и мы что ли перекусим. Ужин у нас поздний вышел, но подкрепиться надо.

Вскоре на широком, казалось бы сколоченном из досок столе, появилась нехитрая снедь.

— Это лишнее, — увидев водружённую хозяином на стол бутылку водки засомневался Слава, — мне как-никак за руль скоро.

— Ничего страшного, — возразил хозяин, — от ста грамм ещё никто не умирал. Это ты сейчас гоголем ходишь, — усмехнулся он, глядя на вздутую губу и приклеенную под глазом, пропитанную свинцовой водой марлю, — завтра всё хуже будет. Сломать к счастью ничего не сломали, но болеть всё равно будет. Так что головная боль — это цветочки. Проспишься, найдём ключи, и поедете себе спокойно.

Через час, когда Лиза, пожелав им спокойной ночи, отправилась спать, а бутылка почти опустела, изрядно захмелевший Слава встал и прошёлся по комнате.