Бесплатный фрагмент - Мудрый Гиллель

Посвящается Лиле, Яне, Игалю, Тэйле, Талю, Гаю, Карин, Дарии, Диане, Элине, Марии, Любови, Валдису, Лазарю, Саше, Виктору, Надежде, Фаине, Игорю, и всем-всем знакомым и незнакомым еще израильтянам, живущим в самой прекрасной стране мира

Двести зуз

Давным-давно, во времена такие древние, что уже и не упомнить, жил в Ашкелоне человек по имени Гиллель. Славился он не только мудростью, но и долготерпением. Начнет, бывало, жена его, Равула, скандалить, а он только головой кивает, — мол, права ты, Равула, твоя правда.

— Твердый мужчина — как железный прут, — говорил он в таких случаях сам себе. — Сломать его невозможно, вот Равула меня и пилит…

Словом, золото человек был, — ни разу в жизни ни с кем не поругался!

И вот однажды два его соседа, Аарон и Елисей, заспорили, — можно ли рассердить Гиллеля?

— Если я его рассержу, ты дашь мне четыреста зуз, — сказал Аарон.

— А если я его рассержу, — ты дашь мне четыреста зуз, — сказал Елисей.

Ударили по рукам, и пошли к дому Гиллеля. А была пятница, и Гиллель как раз в это время только в ванну залез, чтобы к субботе помыться. Сел он в ванну, а тут крик с улицы:

— Гиллель! Гиллель!

Оделся Гиллель, вышел на улицу:

— Что угодно тебе, сын мой?

— Хочу задать тебе один вопрос, — говорит Аарон. — Отчего у вавилонян головы неправильной формы?

— Потому что у вавилонян нет хороших повивальных бабок, — отвечает Гиллель с улыбкой.

Ушел Аарон несолоно хлебавши. Гиллель опять в ванну залез. Только мыться начал, — опять кричат:

— Гиллель! Гиллель!

Это Елисей к нему пришел. Оделся Гиллель, вышел на улицу:

— Что угодно тебе, сын мой?

— Хочу задать тебе один вопрос, — говорит Елисей. — Отчего у тармудян глаза больные?

— Оттого, что они в песчаной пустыне живут, — отвечает Гиллель с улыбкой.

Ушел Елисей несолоно хлебавши. А Гиллель опять в ванну залез. Только мыться начал, — опять крики:

— Гиллель! Гиллель!

Оделся Гиллель, вышел на улицу, смотрит, — там Аарон с Елисеем дерутся.

— Почему вы деретесь? — спрашивает Гиллель.

— Мы деремся из-за тебя, — кричат Аарон с Елисеем, продолжая мутузить друг друга. — Мы поспорили, что сможем тебя рассердить. Скажи, на кого из нас ты рассердился?

Подумал Гиллель, и сказал:

— Давайте я с вами по одному поговорю.

Отвел в сторонку Аарона, и спрашивает:

— А на что ты поспорил с Елисеем?

— На четыреста зуз.

— Хорошо, — говорит Гиллель. — Я скажу Елисею, что ты меня рассердил, и он даст тебе четыреста зуз. Но за это ты дашь мне сейчас двести зуз.

Согласился Аарон, — все же какая-никакая, а прибыль получится, — и тихонько сунул Гиллелю двести зуз.

Потом Гиллель отвел в сторонку Елисея, и спрашивает:

— А на что ты поспорил с Аароном?

— На четыреста зуз.

— Хорошо, — говорит Гиллель. — Я скажу Аарону, что ты меня рассердил, и он даст тебе четыреста зуз. Но за это ты дашь мне сейчас двести зуз.

Согласился Елисей, — все же какая-никакая, а прибыль получится, — и тихонько сунул Гиллелю двести зуз.

Гиллель подошел к Аарону, и шепнул ему на ухо:

— Ты меня рассердил!

Потом подошел к Елисею, и шепнул ему на ухо:

— Ты меня рассердил!

И ушел в дом. Залез в ванну, моется, а с улицы крики, шум, — Аарон с Елисеем дерутся.

Но Гиллель к ним выходить уже не стал.

— Пусть, — говорит, — дерутся, раз хотят, я сердиться не буду!

Как Гиллеля подменили

В тот день, когда родился Гиллель, римский прокуратор издал указ, воспрещающий евреям совершать обряд обрезания.

— Мыслимо ли повеление Господа нашего нарушить, а приказание этих нечестивцев исполнить? — сказал себе отец Гиллеля, богобоязненный Агав.

И, не колеблясь нисколько, совершил обрезание новорождённого.

Узнал об этом римский наместник в Ашкелоне. Призвал к себе Агава, и кричит:

— Как дерзнул ты нарушить повеление кесаря и его прокуратора?!

— Я исполнил повеление Бога, — ответил Агав.

— Раз так, я отправлю твою жену Лию и младенца в Ерушалаим, пусть прокуратор решит, как с ними поступить.

И отправил Лию с маленьким Гиллелем в Ерушалаим.

После целого дня пути остановилась мать с ребёнком на ночлег в доме одного знакомого римлянина. У этого римлянина тоже был новорождённый сын, которому отец дал имя Антонин. Мать Антонина была дружна с Лией.

— Почему ты все время плачешь? — спросила она гостью.

— Кесарь запретил делать обрезание, а мы с мужем не послушались, и вот везут меня с ребёнком к прокуратору.

Услышав это, римлянка говорит:

— Возьми с собою к прокуратору моего сына, он не обрезан, а твой Гиллель пусть остаётся у меня до твоего возвращения.

Лия так и поступила, и с подменённым ребёнком отправилась в Ерушалаим.

И вот привели их к прокуратору, а тот увидел, что ребенок необрезанный. Разгневался прокуратор на ашкелонского наместника, и приказал всыпать тому десять плетей. А Лию с младенцем отпустил с миром.

Как Гиллель разбогател

Сначала Гиллель жил очень бедно, — так бедно, что не каждый день мог поесть. И вот как-то приснился ему сон, что ждет его счастье на берегу моря. И на вторую ночь такой сон приснился, и на третью. Пришел Гиллель на берег моря, ходит туда-сюда, счастье ищет.

А на берегу Кривой Гершеле рыбу ловил.

— Ты чего тут ходишь, рыбу распугиваешь? — спросил рыбак Гиллеля.

— Счастье ищу, — ответил Гиллель. — Приснилось мне, что счастье здесь, на берегу…

Решил Кривой Гершеле над бедолагой подшутить.

— Пустая вещь твои сны, — говорит. — Вот мне сегодня приснилось, что нашел я богатый клад в восточной стене твоего дома!

Прибежал Гиллель домой, схватил топор, да и начал восточную стену своей лачуги крушить. Жена его, Равула, вокруг мужа бегает, кричит, — думает, Гиллель с ума сошел.

— Ты что, — кричит, — делаешь, глупый человек?!

— Не мешай мне, женщина, — отвечает Гиллель. — Я встретил на берегу Кривого Гершеле, и он сказал, что ему приснился клад в восточной стене нашего дома!

— Виданное ли дело, чтобы дом ломать из-за чужого сна?! — возмущается Равула. — Да еще если это сон Кривого Гершеле! Мало ли что ему приснится!..

А Гиллель знай себе, крушит стену. Вдруг топор звякнул о металл, и из разваленной стены вывалился кувшин, полный золотых монет.

Так Гиллель и разбогател.

Доля счастья

Как-то позвали Гиллеля в гости. Сидит он тихонько, кушает, умные разговоры слушает.

И тут один из гостей разбил чашу.

— К счастью! — наперебой заговорили сидевшие за столом. — Хорошая примета!

— А почему это считается хорошей приметой? — спросил Гиллель.

— Не знаем, — смутились гости. — А ты знаешь?

— Знаю, — кивнул Гиллель. — Каждому человеку отпущена доля счастья, и он расходует ее на протяжении всей своей жизни. Человек может растратить её впустую, а может приумножить, если будет тратить счастье только по делу. Тот, у кого разбилась чаша, должен радоваться, — он не растратил свою удачу на мелочь, и теперь сможет использовать ее на что-нибудь важное.

Арбуз

Услышал царь Иудеи, что в Ашкелоне живет мудрый Гиллель, и решил прийти к нему в гости. Равула, жена Гиллеля, всполошилась:

— Чем же мы будем угощать царя? У нас дома почти ничего нет!

— Принесёшь то, что у тебя есть, и сделаешь так, как я тебе скажу, — ответил Гиллель.

Когда царь пришёл, Равула принесла арбуз. Гиллель взял арбуз в руку, ощупал его пальцами, и сказал жене:

— У нас есть арбуз лучше этого, пойди и принеси его.

Равула унесла арбуз, потом вернулась, и в руках у неё снова был арбуз. Старец его ощупал, поморщился, и сказал жене:

— Унести этот и принести другой!

Равула в третий раз принесла арбуз.

— Вот это другое дело! — довольно сказал Гиллель.

Он разрезал арбуз и подал царю угощение. После беседы царь вернулся к себе во дворец весёлый и довольный, и всем рассказывал о гостеприимстве ашкелонского мудреца. Он так никогда и не узнал, что в доме у Гиллеля был всего один арбуз…

Мессия

Однажды Равула вбежала в дом и крикнула:

— Гиллель, Гиллель, в городе ужас что творится! Весь Ашкелон гудит! Говорят, у нас появился мессия!

— Ну и что тут ужасного? — спросил Гиллель. — Почему ты так нервничаешь, жена?

— И он еще спрашивает, почему я так нервничаю! — всплеснула руками Равула. — Мы с тобой работали столько лет, чтобы зажить хорошо. У нас сто коз, амбар полон зерна, апельсиновые деревья принесли отличный урожай. А сейчас нам придётся от всего этого отказаться и следовать за мессией!

— Успокойся, женщина, — засмеялся Гиллель. — Бог добрый. Он знает, сколько горестей выпало на долю евреев, и сколько мы натерпелись от фараона, не говоря уже о римлянах. Но наш Господь всегда находил выход из положения, — так что, и с мессией он тоже разберётся.

Дурак

Пришел к Гиллелю сосед, Рувим, и говорит:

— Я — атеист! Не верю ни в каких богов! Их нет!

— А ты читал Библию, Коран, или, может, изучал Тору? — спрашивает Гиллель.

— Нет.

— Ты разговаривал со жрецами, священниками, имамами?

— Нет.

— Ты совершал паломничества в святые места?

— Нет.

— Ты жил при ските отшельников, наблюдая за их жизнью и разговаривая с ними?

— Нет.

— Ну, тогда, Рувим, ты не атеист.

— А кто же я тогда?

— Ты — дурак!

Один взгляд, один вздох

К Гиллелю пришли ученики Ешивы и спросили:

— Скажи, мудрец, как Господь измеряет святость умершего еврея?

— Я расскажу вам одну историю, а вы сами сообразите, что к чему, — ответил Гиллель. — Вот, слушайте. Жили по соседству два еврея. Один из них был богачом и знатоком Торы, а другой — бедным работником. Учёный богач вставал до зари и спешил в синагогу. С утра до вечера он молился и изучал Тору. Иногда богач уходил на рынок, где заключал удачные сделки, но потом возвращался к священным книгам, над которыми просиживал до рассвета. Бедный сосед тоже вставал рано. Но он не мог позволить себе долго сидеть над Торой, ему надо было работать от зари до зари, чтобы прокормить семью. Поспешно помолившись на рассвете с первым миньяном, он уходил на работу, и возвращался домой только поздним вечером. Даже в субботу, когда он мог взять в руки Тору, бедняк быстро засыпал от усталости. При встрече во дворе учёный сосед бросал удовлетворённый взгляд на бедного работника и спешил к своим праведным занятиям. А бедняк вздыхал и думал: «Какой я несчастный, и какой он счастливый. Мы оба спешим, он — в синагогу, а я — по своим земным делам». Но вот эти два человека умерли, и души их предстали перед Небесным Судом, где жизнь каждого человека взвешивается на чаше весов Божественного Правосудия. Ангел-защитник положил на правую чашу весов главные добродетели учёного: многочисленные часы изучения Торы, молитвы, умеренность, честность. На левую чашу ангел-обвинитель положил единственный предмет: удовлетворённый взгляд, который учёный время от времени бросал на соседа. Левая чаша медленно начала опускаться, сравнялась с правой, а затем перетянула её, хотя груз на той был весьма тяжёлый. Когда бедный работник предстал перед Судом, ангел-обвинитель положил на левую чашу весов его жалкую, духовно ничтожную жизнь. Ангел-защитник положил на весы лишь один предмет: печальный вздох, издаваемый бедняком при встрече с учёным соседом…

Гиллель замолчал.

— Ну и что? — хмыкнул один из учеников. — Что для Господа какой-то вздох какого-то бедняка?

— Замолчи, невежда, — ответил Гиллель. — Именно этот вздох и уравновесил всё, что лежало на левой чаше, поднимая и оправдывая каждое мгновение тяжкого труда и нищеты, испытанных при жизни этим беднягой. Иногда для Бога и один вздох — главное.

Виночерпий

Однажды, на свадьбе у сына Гиллеля сидели за столом двое учёных, — рабан Элиэзер, и рабан Иошуа. Гиллель начал наливать гостям вино в чаши.

— Допустимо ли, Гиллель, чтобы ты, мудрейший человек в Ашкелоне, а может, и во всем Израиле, стоял и наливал нам вино? — спросил рабан Элиэзер. — Разве это не дело твоего слуги?

— Ты не прав, — возразил рабан Иошуа. — Мы знаем человека более великого, который прислуживал своим гостям. Сам Авраам прислуживал ангелам, явившимся к нему в образе простых аравитян…

— Не спорьте зря, — остановил мудрецов Гиллель. — Что — Авраам? Сам Господь помогает людям, — направляет ветры, возносит облака, изливает дождь, оплодотворяет землю и дает пропитание каждой живой душе. Что же обидного для меня в том, что я наливаю вам вино?

Воры и скупщики

Однажды Гиллеля спросили:

— Скажи, мудрец, кто хуже — воры или скупщики краденого?

— Я отвечу на ваш вопрос, — сказал Гиллель. — Приходите завтра на главную площадь.

На следующий день весь Ашкелон пришел на площадь. Гиллель принес крыс и положил перед ними пищу. Крысы забирали пищу и относили её в свои норки.

— Вы все поняли? — спросил людей Гиллель.

— Нет, — ответили люди.

— Тогда завтра приходите на главную площадь в это же время.

Назавтра народ опять собрался на площади, а Гиллель опять принес крыс, положил перед ними пищу, — только норки их заткнул. Крысы брали пищу, тащили её в норки, видели, что норки заткнуты и приносили пищу обратно.

— Видите, — сказал Гиллель. — Не тот главный преступник, кто украл, а тот главный преступник, кто воровство поощряет!

Время надежды

При римлянах Гиллель пытался по мере сил даровать духовное успокоение евреям. Два года, умирая со страху, он всё же умудрялся обманывать гонителей, и отправлял религиозные таинства в нескольких общинах. Но пришёл день, когда Гиллеля схватили центурионы, и бросили его в тюрьму римского прокуратора. Там уже сидел рабан Агав, который целыми днями молился и стенал. А Гиллель спокойно спал.

— Почему ты спишь всё время? — спросил Агав. — Разве тебе не страшно?

— Мне было страшно, пока меня не схватили, — ответил Гиллель. — А теперь надо уже не бояться, а надеяться…

Все к лучшему!

Однажды Гиллель отправился в Ерушалаим, взяв с собой осла, петуха и фонарь. К вечеру дошёл он до одной деревни и попросил ночлега, но тамошние жители прогнали его, да ещё и надавали тумаков.

— Всё, что Бог ни делает, — всё к лучшему, — подумал Гиллель, и поплелся ночевать в лес. Устроился поудобнее, съел кусочек хлеба, вдруг слышит, — петух кричит. Вскочил Гиллель, но увидел только хвост лисицы, убегавшей прочь с петухом в зубах.

— Всё, что Бог ни делает, — всё к лучшему, — подумал Гиллель, и сел читать Тору при свете фонаря.

Вдруг поднялся ветер и задул огонь.

— Всё, что Бог ни делает, — к лучшему, — подумал Гиллель, и тут же заметил, что в темноте сбежал осёл.

— Всё, что Бог ни делает, — к лучшему, — подумал Гиллель.

На следующее утро, пройдя всю дорогу пешком и уладив своё дело в Ерушалаиме, Гиллель возвращался в Ашкелон. Дойдя до деревни, в которой с ним так скверно обошлись, он, к своему удивлению, не нашел там ни единой живой души. Оказывается, той же ночью, когда он просил ночлега и получил отказ, пришли разбойники и всех поубивали.

— Неисповедимы пути Господни, — подумал Гиллель. — Разреши мне жители деревни остаться, разбойники убили бы меня вместе со всеми. А судя по следам, пришли они из лесу, — значит, были они в нём одновременно со мной. Стоило им услышать крик петуха, или рев осла, или заметить свет фонаря, — и меня бы уже не было в живых. Воистину, все, что Бог ни делает, — все к лучшему!

Страдалец

Когда рабан Элиэзер заболел, пришли к нему ученики, и стали плакать, да убиваться. А Гиллель — хохочет.

— Ты чему так радуешься? — спросили его. — Ведь Элиэзер вот-вот умрет!

— Я радуюсь за Элиэзера, — ответил Гиллель. — Когда видел я его богатый дом, полные зерна амбары и тучные стада, — я скорбел, ибо опасался, что такая хорошая земная жизнь лишит его награды на Небесах. Ныне же, видя его в таком ужасном состоянии, я радуюсь за него, ибо Господь наш обожает страдальцев!

Суть Торы

Однажды пришел к Гиллелю в Ашкелон иноверец из Беер-Шевы, и говорит:

— Я приму вашу веру, если ты научишь меня всей Торе, пока я в силах буду стоять на одной ноге.

— Хорошо, — сказал Гиллель. — Повернись ко мне спиной и встань на одну ногу.

Повернулся иноверец, встал на одну ногу, а Гиллель ударил его палкой по голове.

— Что ты делаешь?! — завопил иноверец, потирая шишку на затылке. — Ты с ума сошел?

— Нет, я преподал тебе суть Торы, — ответил Гиллель. — Не делай ближнему того, чего не желаешь себе. Все остальное — толкования.

Сокровище

Однажды Гиллель отправился на прогулку со своим учеником Авдиесом. Проходя мимо возделанного поля, Гиллель сказал:

— Это поле прежде принадлежало мне, и я продал его, чтобы получить возможность всецело посвятить себя изучению Торы.

Дальше шла оливковая роща.

— И эта роща была моей собственностью, и я также продал её ради изучения Торы, — сказал Гиллель.

За рощей был виноградник.

— Когда-то и этот виноградник был моим, и я продал его ради изучения Торы, — сказал Гиллель.

Тут Авдиес не выдержал и зарыдал.

— Почему ты плачешь? — удивился Гиллель.

— Я плачу, думая о том, что ты, учитель, остался на старости лет ничем не обеспеченным…

— Ты молод и глуп, — рассмеялся Гиллель. — Все, что я продал, сотворено всего за шесть дней, зато я приобрел сокровище, на появление которого даже самому Господу потребовалось целых сорок дней!

«Все-таки ты не еврей!»

Однажды Гиллель пришел в Ерушалаим и увидел римского прокуратора. Он долго смотрел на него, а потом спросил:

— Прокуратор, ты случайно не еврей?

— Нет, — ответил прокуратор.

Через минуту Гиллель опять спросил:

— Прокуратор, ты точно не еврей?

— Нет, не еврей, — ответил прокуратор.

Через несколько минут Гиллель опять спрашивает:

— Прокуратор, так ты и в самом деле не еврей?

Надоело это прокуратору, и он, чтобы отвязаться от Гиллеля, ответил:

— Да, я еврей!

Гиллель внимательно посмотрел на него, и сказал:

— Нет, все-таки ты не еврей!

Глухой

Прокуратор Иудеи как-то спросил Гиллеля:

— Отчего это вы, евреи, все время кланяетесь, когда молитесь? Я, например, не вижу никакого толка в таких поклонах при чтении Торы…

— Я тебе расскажу одну историю, — сказал Гиллель. — На городской площади стояли музыканты и играли на своих инструментах, сопровождая игру пением. Под их музыку танцевали сотни людей. Один глухой от рождения смотрел на это зрелище и удивлялся. Он спрашивал себя: «Что это значит? Неужели потому только, что те люди проделывают со своими инструментами разные штуки, наклоняют их то туда, то сюда, поднимают, опускают и тому подобное, вся эта толпа людей дурачится и прыгает?». Понял, прокуратор?

— Нет, я ничего не понял, — развел руками прокуратор.

— Ладно, объясню тебе. Для глухого это зрелище было непонятно, потому что ему недоставало слуха, и для него было непостижимо то восторженное движущее чувство, которое пробуждают в нормальном человеке звуки музыки. Ты глух к нашему Богу, потому и не можешь понять, почему мы, евреи, впадаем в такой экстаз при чтении Торы.

Солнце

Однажды император Адриан спросил Гиллеля:

— Действительно ли Бог царит над миром?

— Бесспорно.

— И им же небо и земля сотворены?

— Конечно.

— Отчего же вашему Богу хотя бы раза два в год не являться людям, чтобы все его видели и проникались страхом перед ним?

— Оттого, что глаза человеческие не в силах выдержать ослепительного блеска его.

— Нет, не поверю, пока ты мне его не покажешь.

— Ладно, покажу, — пообещал Гиллель.

В полдень он вывел императора на солнце и сказал:

— Вглядись хорошенько, — и увидишь Бога.