Бесплатный фрагмент - Моя первая книжонка

Коротко о главном
18+

Эта книга о молодом человеке из Москвы. Она содержит нецензурные выражения, сцены употребления алкоголя, курения, а также тщетные попытки шутить. Все персонажи являются личностями и высказывают свое мнение даже в тех случаях, когда автор придерживается противоположных взглядов. Кроме того, автор считает, что читатель этой книги обладает достаточным умом и способен думать своей головой. Автор НЕ призывает пить, курить, сидеть на наркотиках, преждевременно заканчивать жизнь и делать все то, после чего эту книгу могут запретить. Более того, автор осуждает эти деяния. Ну вы поняли…

В истории активно используются сленговые выражения московской молодежи рубежа 201Х-го года. Наиболее запутанным словам дана авторская расшифровка.

Это далеко не самый лучший способ начать писать…

Глава 1

— Короче, слушайте историю.

Любая история становится на десять процентов круче, если при ее рассказе раскурить сигарету. Но сигареты — зло, всего лишь обыденное потребление никотина, двадцать патронов смерти, бьющих в голову. Другое дело — самокрутки. Эй! Не радуйтесь, представители табачного лобби, — эта отрава ничуть не лучше. Так что, дети, не курите. В чем же разница между сигами и самокрутками? Твое здоровье также идет под откос, но выглядишь ты стильно… если только не попал в тусовку хипстеров, где все, в общем, так и делают.

И вот я стою и раскладываю табак по бумаге. Во рту фильтр, он сжевывает слова. Мне приходится делать паузы, чтобы речь мог хоть кто-то понять. Для хорошей самокрутки табак важно «раскатать», для этого бумагу аккуратно покручиваем пальцами, пока перемолотые листья не станут одной полосой на изгибе. Затем кладем фильтр, слюнявим клейкий край и закручиваем. Если бумага годная — проблем не будет. Дешевка может подвести. Если порвется, то все придется начинать с самого начала. Бесит. Особенно, когда все вокруг уже курят. При идеальном раскладе ты быстро сворачиваешь себе сижку, прикуриваешь и над твоей головой загорается табличка «Самый стильный парень в курилке». Ты стоишь, размеренно покуриваешь и отвечаешь на вопросы тех, кто раньше никогда самокрутки не видел. Стандартный список выглядит так:

· Это наркотики?

· А в чем смысл курения самокруток?

· И че, лучше обычных сигарет?

· Ты машинкой или рукой крутишь? Мне было бы лень самому крутить.

· Дорого выходит?

· А мне забьешь?

Подозреваю, что вейперы слышат примерно то же самое.

Если бумага рвется, то ты быстро скатываешься в аутсайдеры. Перекладываешь табак с листка на листок, потом делаешь все заново в надежде, что в этот раз ничего не порвется. А когда закуриваешь — все уже кончилось. Друзья ушли, а ты даже и не начал. Лох.

В этот раз я оказался победителем и скрутился без проблем. Моя история быстро продолжилась:

— Написал недавно рассказ. Депрессняковый такой и бабский. В нем парень и телка лезут на башню.

— Эйфелеву? Готов поспорить, что Эйфелеву, — слово взял Филипп, или просто Фил. Кстати, часто ли вы вообще слышите это имя? Этот чувак — единственный Филипп, которого я встречал в своей жизни. Не считая того на сцене.

— Почему сразу на нее?

— Так бабский же рассказ… Они обожают все, где хоть немного говорится о Париже… — Фил тоже прерывается, забивая свою самокрутку. Он всегда сначала кладет фильтр. Фильтр предпочитает падать.

— Тогда всем дамам надо ознакомиться с Bioshock Infinite. Во втором дополнении как раз по Парижу гуляешь. Или Unity, — а вот и третий участник нашей встречи, Даня. Клевый парень, но иногда скучноват. Он не курит, но в курилки всегда выходит. Коллектив важен, даже если приводит к твоей смерти. Да, пассивное курение — оно такое.

Знаете, я тут подумал… не стоит начинать повествование подобным образом. Вы же вообще не врубаетесь, что происходит. Прошу прощения и предлагаю посмотреть по сторонам.

На углу дома на одном из московских бульваров стояли трое молодых людей с высшим образованием и, пока что, не голых. Меня зовут Кирилл, рядом Филипп и Данила. Мы на улице, ведь с недавнего времени курить внутри кафе и баров запрещено. Шарму стало меньше, но, эй! Кто нас спрашивал? Зато появилось ощущение минувших школьных лет, когда на переменке ты выбегал за угол и курил большой компанией, знакомясь с людьми и набирая связей.

Даня немного пухловат, на щеках часто проступает румянец, но это мало кто видит — последний раз бритва была в его руках два года назад. С тех пор только ножницы. У Фила таких проблем нет: он худой, чисто выбритый и выглядит, как наркоша. Его черепушку украшает короткий ежик, хотя еще недавно он был похож на Кобейна. Только черноволосого. Теперь волос нет. Вот к чему приводят споры. Зато две штуки заработал. Что касается меня, то я…

— Простите, — неизвестный молодой человек всем своим видом изящно намекнул, что мне надо бы свалить и не загораживать путь для его пассии.

Я сделал полшага в сторону и дал им пройти. Урод. Итак, все мы тут ровесники до двадцати пяти. С дипломами чего-то и без выдающихся успехов. Раньше такой культурный слой называли бедной интеллигенцией, сейчас же никаких культурных слоев нет, а вместо них сотни ярлыков, которые лепят без разбора настолько, что нас разом могут принять как за нищебродов, так и за зажравшихся хипстеров. Тут все зависит от размера кошелька и картины мира наблюдающего. Что мы есть на самом деле? Я бы назвал нас классическими представителями московской молодежи. Умнее гопников, беднее тусовки из Soho Rooms. Он еще работает вообще? Много говорим, еще больше критикуем и катастрофически мало делаем. Живем в постоянной ловушке своего «Я» и надеемся, что когда-нибудь что-нибудь как-нибудь все поменяет и станет хорошо.

А пока мы стояли у бара под легким и простым названием «Дно», на Бульварном кольце, недалеко от Арбата. Если название было бы «The Дно», то сюда непременно набежали бы толпы педовок. Дальше по накатанной: Instagram, Foursquare, заметка в журнале Village, и все — пока любимое место! Бар опопсел, аудитория помолодела до восемнадцати, а нам пришлось бы искать новое «свое» место. К счастью, беда и редакция LAM обходили стороной это замечательное заведение с приятной атмосферой и очень вкусными ржаными гренками под разливное пиво. Отдельным украшением был колоритный хозяин. Эдуард Константинович Пиртенко. Да, он крут. Шестьдесят пять лет, седая щетина, фанат литературы прошлого века. Над барной стойкой у него висит фотография в обнимку с Шилом. Худой морщинистый старик со скверным характером — все как надо. Фамилия дрянь, вот все и зовут его Эд. По образованию филолог, в свое время много покатался по стране, изучая языки малых народов. Ыннэн. Подкопил денег, смог как-то обернуть капитал в перестройку (поговаривают, что учил английскому блатных корешей) и открыл бар «Дно». Долго над названием не думал и взял первое, что пришло ему в голову. Так и появилось «Дрейфующее наваждение олигофрена»… Просто не спрашивайте…

К созданию бара Эд подошел с трепетом и расстановкой. Получилось действительно клевое место. «Дно» собрало в своем небольшом подвале людей всех сортов и расцветок. Попадались и фанаты почеркать в «Ворде» разной степени паршивости. Ну, вроде меня. Одной общей тусовки здесь не было, но идея витала в воздухе.

— Так, ушли от дела. Что за башня-то в рассказе? — встрял в мое повествование Даня.

— Шуховская.

— Симпотная штука. А что твои герои на башне забыли?

— Композиция такая. Есть парень, и есть девушка. Они не очень друг друга любят, но вместе…

— Прям как я со своей, — перебил Даня и засмеялся. Посмотрев на мою перекошенную физиономию, он осекся: — Извини, что перебил, продолжай.

— Так вот, в начале рассказа они приходят к башне. Кругом пусто, тихо. Немного стоят, мнутся, размышляют, а потом лезут наверх. Читатель сначала не въезжает, в чем дело, и думает, что это просто по фану. И вот, пока они лезут, я вращаю сюжет, что одиноко им, все такое, что при других обстоятельствах они бы никогда не были вместе, и прочее, и прочее… Короче, всякую высокодуховную интимную лабуду про чувства шпарю.

— Допустим.

— Вот. Клеил рассказ частями: лезут-лезут, — говоря это, я активно жестикулировал, я вообще люблю жестикулировать, — уход в оффтоп, снова лезут, и далее по кругу. Потом призадумался и решил побольше об этой башне узнать. Почитал инфу и приуныл. Сто пятьдесят метров. ВВЕРХ… капец. Парень, может, и ладно, а вот телка туда точно не залезет, особенно осенью.

— Да и я бы не залез. Пойдемте внутрь, а то холодно. Ветер, — Фил докурил первый, и теперь все ждали меня.

Затушив бычки в пепельнице, мы вернулись в бар. Внутри царствовал беспорядок. На темных деревянных стенах красовались предметы, имеющие ценность для Эда. Плакат с фестиваля Woodstock девяностых годов висел рядом с помятым мотоциклетным шлемом и книгой «Властелин колец», прибитой гвоздем прямо к стене. О Толкине тут было еще несколько напоминаний. Хоть никакой «андерграундности» в нем нет, но Эд уважал профессора и его творчество. На дальней стене, единственной, оставшейся просто куском бетона, красовался большой графический дракон, нарисованный черной краской. Удивительно, как фанаты фэнтези еще не нашли этого места. Здесь был всего один зал, туалет и кухня. А больше и не надо.

На широком дубовом столе у полуподвального окна нас терпеливо ждали три бокала темного пива.

— За друзей и за продолжение истории! — стукнули, выпили. Табак пахнет сливой, пиво — темным хлебом. Рядом припарковались горячие гренки из бородинского хлеба с чесноком. Снаружи твердые, внутри мягкие. Вот он, мой двадцать первый век, во всей красе.

— А я думаю новый кусок на стене вбомбить, сейчас места примеряю, — попытался встрять Фил, но…

— Эй, я еще не закончил!

— А, ну да. Надо же изобразить, что мне интересно, — Фил показушно закатил глаза и выдохнул. — Так что придумал с высотой башни?

— Обыграл. На середине пути девка ноет, что нафиг надо, дальше не полезу, мне и так норм. Тут рассказ аккуратно сводится к тому, что все это восхождение — аллюзия на наше бытие и на встречающиеся трудности. Типа жизненный путь. И вообще оказывается, что все кругом умерли и эти двое — последние люди на планете. А до этого я все время тему смерти стороной обхожу, никак не упоминаю.

— А из-за чего умерли?

— Хрен его знает. Вирус какой-то, только без лажовых зомби.

— Мне кажется, что это слишком значимое событие, чтобы пускать его на самотек, — начал свою нудную дудку Даня. — Представь, что в «Титанике» корабль просто так тонет. Какие причины?

— Нет, в контексте моего рассказа причины смерти остальных людей не играют никакой роли. Важен сам факт. Почему Клинт Иствуд такой в «долларовой трилогии»? Глубоко плевать. Важны его действия в рамках картины. Так и у меня. Нет остальных. Чисто подохли, и все. Неделя депрессивных комиксов на Цианиде. Ну и вот, дело осенью, скоро зима. Эти двое понимают, что в холод без еды сдохнут в одиночестве. Поэтому весь рассказ ребята лезут за смертью. Ну и на середине осознают, что их жизненный путь лишен смысла — чтобы умереть необязательно забираться на самую вершину. Поэтому они встают на перила, берутся за руки (вообще, оба не любят друг друга, но умирать в одиночку человеку страшно). После делают шаг. И все. Заканчивается рассказ фразой «была осенняя пора… холодало», — небольшая пауза, жду реакцию. — Круто?

— Ну да, есть такое.

— Вообще, я сначала фразу придумал, а потом остальное. И меня она так дико проперла, что я не смог устоять. Несколько недель не знал, как зайти, а потом все-таки сел и написал за вечер. Муки творчества, как есть.

— А — автор, — задумчиво сказал Даня.

— Кек. Эту идею можно развить до целого творческого алфавита, — добавил Фил.

— А если так: «Азбука жизни писаки, размышляющего о творчестве и внутренних несостыковках общества». «АЖ ПРОТИВНО» — о, какая аббревиатура получается. Как вам?

— Не, убого. Лучше просто «Азбука творчества».

— Еще хуже.

— Ладно, пофиг. Так как вам рассказ?

— Звучит неплохо, хоть и для девочек, но я бы прочел.

— Могу скинуть.

— А публиковать будешь?

Мне моментально поплохело. Да так, что даже улыбка пропала с лица:

— Да черт его знает. Может, залью в Сеть, может, нет. Я писал с расчетом, что эта штука окажется в ящике. Пусть лежит, еды не просит. А там проскочит где-то новость о каком-нибудь конкурсе прозы, я ее и отправлю.

— Похоже на план, — согласился Фил.

— Вот и я о том же.

— По-твоему, достаточно просто отправить рассказ на конкурс и победа в кармане? — Даня такой Даня.

— А я где-то сказал о победе?

— Смысл отправлять рассказ, который не побеждает?

— Для того, чтобы тебе тыкнули на ошибки, может быть? — Фил всегда лучше понимал ход моих мыслей. Каждый из нас троих был на своей волне, но наши волны находились ближе.

— Я считаю, что лучше пилить материал до той поры, пока он не будет достойным победы, а не сливать его на оценку критиков без личных успехов.

— Может, мне тогда проще помереть? У каждого свой стайл, кому-то не хочется ждать вечность.

Повисло молчание, которое всегда приходит после большой темы и жирной точки за ней. Мы не спешили, с нами было пиво. Следующие несколько минут на столе танцевала тишина, а потом ее прогнал Даня.

— А у меня сейчас работа над новым сценарием.

Среди моих знакомых: дантисты, учителя, психологи, слесари, грузчики, продавцы-консультанты, полицейские, операционисты, яппи, рядовые менеджеры, бухгалтеры и тонна других людей. Но больше всего мне нравился персональный «кружок творчества». Даня, хоть и технарь по образованию, мечтал когда-нибудь стать серьезным режиссером. Он из полной и обеспеченной семьи, поэтому мечта появилась в тандеме с покупкой 5D Mark III. За непродолжительное время своей карьеры он успел снять короткометражку о судьбе парня, приехавшего в большой город (неплохая вещь, стоит заметить), и несколько роликов для друзей. На этом, пока что, его творческий потенциал иссяк. Фил же привык видеть картину в статике, ведь он художник. В теме был давно, правда, профильным образованием также не обладал. «Творческие вузы выпускают шаблонных гуманоидов», — его неизменное кредо. В мире картин Филипп особой славы не обрел. Он объяснял это тем, что «шаблонные гуманоиды» заняли все свободное место. Однако это его сильно и не обламывало: Филипп жил разрисовкой помещений под заказ, аэрографией. А в минуты творческих порывов он рисовал для себя. Иногда даже аэрозольной краской, иногда даже на стене, иногда даже не очень законно. Обычно на таких вылазках его сопровождал кто-то из его корешей или я с Даней. Надо же кому-то таскать краску и стоять на шухере.

— Помощь со сценарием нужна? — спросил я у Дани.

— Нет, спасибо, — он махнул рукой, — сам справлюсь. С тобой как-нибудь потом совместное что-нибудь замутим.

— Если я не сопьюсь к этому времени.

— Не переживай, — Даня погладил бороду, — спиваются только хорошие писатели.

— Это раньше так было. Ты плохо знаешь современную моду. Нынче задача гуманитария от искусства — просто снариться или спиться до тридцати. А «творить» — это уже дело наживное. Таких «творцов» в Питере как ванилек в кафешках.

— Или как ванилек в Питере.

— Ванилек в кафешках в Питере.

— Не, мимо. Они там ошиваются в каком-нибудь зассанном дворе-колодце, проникаясь «культурой». Или шарахаются по крышам с тем же посылом.

— Согласен.

— Ну, это еще не самая плохая мода. Вспомните эмо. Вот уж лютая хрень была.

— О да. Но! С эмо было проще. Поноют, вены вскроют, и окей. Никаких проблем. Они хотя бы понимали, что никчемны. А эти-то нет. Все такие духовные, что аж долбануться можно. Глупые только, как курицы, но кому какое дело? Вот объясните мне, — Филипп пододвинулся поближе к столу, — никак въехать не могу, о каком богатстве внутреннего мира может идти речь, если весь багаж мыслей состоит из чужих цитаток и спама? Это равносильно тому, что ты отсканишь все картины из Лувра, повесишь их у себя дома и будешь мнить себя именитым коллекционером.

— Сам придумал или скопипастил?

— Да пошел ты! — Филипп засмеялся.

— Слушай, а с чего ты решил, что лучше этих ванилек? Ты такой же напыщенный петух с «богатым внутренним миром».

— Ну спасибо, — он изобразил грусть на своем лице. — Разница между мной и ими в том, что я просто существую и не строю из себя никого. И я понимаю, что мои мысли и действия могут быть ошибочными и неправильными.

— Они явно неправильные.

Ситуация немного нагрелась и стала не такой прикольной, какой была пару минут назад. Поэтому я вновь вернулся к разговору о себе и литературе. Эгоцентризм или лоббирование своих интересов — называйте как хотите.

— Сделаю вид, что ваш треп мне неинтересен, и продолжу про себя. Столкнулся с большой проблемой.

— Прямо большой?

— Прямо здоровенной.

— Слушаем.

— Очень хочу написать книгу, но не представляю, как это сделать. Вроде и в голове какие-то идеи есть, вроде даже и желание где-то витает, но не идет. Случается, решаюсь, сажусь и… и все. Ну три тысячи знаков напишу максимум, а потом сдуваюсь. Фигня какая-то, одним словом.

— Три тысячи? Это сколько?

— Лист А4. Полтора. От кегля зависит и форматирования.

По выражению лица Фила я понял, что он не въехал. Не суть.

— А книга, хоть какая-нибудь, — это уже около четырехсот тысяч или типа того. Ну хотя бы триста!

— Шутка про тракториста, — сказал Фил и тыкнул в меня пальцем.

Я посмотрел на него, а потом на Даню:

— Ты прав. Он не лучше ванилек. Так вот, меньше трехсот тонн знаков ни одно издательство в работу не возьмет. А как мне эти три сотни осилить, если я так быстро сдуваюсь?

— Пиши короткими рассказами и не нарывайся на крупную прозу. Это проще. По короткометражкам могу судить.

— Так и делаю, но хочу большое произведение. И уже давно. Да даже вот в старших классах еще помню, начал писать рассказ. Большой… должен был бы быть, если бы я бы не бросил бы его на седьмой главе. Бы. Спустя пару лет один товарищ надоумил меня его переработать и реинкарнировать. Ну, типа поумнел и все дела, сейчас хорошо пойдет. Ремейк на то, чего не было. Начал. Угадаете? Бросил на том же самом месте! Ну как это называется?! Что за чушь? У нас один преподаватель как-то сказал: «Несложно написать книгу, сложно написать вторую». А у меня даже с первой проблемы.

— Сделай как у Вуди Аллена. Пусть вся книга будет одной большой затяжной болтовней с плавным переходом по темам. Вот как сейчас.

— И о чем мне говорить всю книгу?

— Ну, в этом поиске и заключается творчество. Тебе нужно найти вдохновение. Не ром и вискарь, а какое-то реальное вдохновение. Что-то, что поможет собрать мысли в кучу, найти свою тему и шибануть крутое произведение.

— Вот и вопрос, где его взять.

— Могу с тобой заключить пари, — предложил мне Фил и широко улыбнулся.

— Ну уж нет, воздержусь.

— Тогда спроси у старины Эда. Он же шарит по литературе. Может, что и насоветует.

— А это мысль, вот прям сейчас допью пиво и пойду спрошу.

— Ты серьезно? Вообще, я предложил это на рандом. Только потому, что поддатый.

— А я вот теперь воплощу идею, и тебе будет стыдно.

Добив большим глотком остатки стаута в бокале, я встал из-за стола и направился к барной стойке, протискиваясь меж широких дубовых столов. Когда я подошел, Эд неспешно протирал граненые стаканы белым полотенцем с голубыми цветочками.

— Привет, Эд. Слушай, я к тебе по делу, — приятность «своих» баров всегда зависит от владельца или бармена, с которыми можно поговорить.

— Здоро́во. Выкладывай, внимательно слушаю.

— Как написать книгу?

— Спросил у меня выпускник литературного вуза. Зуб вырвать за такую лажу? Уйди прочь, мне стыдно с тобой рядом стоять! — это была его обычная манера общения.

— Я серьезно. Мыслей много, но это какие-то мюсли в башке, а не годный стафф. Я понимаю, что надо расписаться, как-то сделать одно, а дальше уже может пойти лучше, но как написать это одно? Я не знаю.

— Не можешь разжиться первой книгой?

— Именно так.

— Ну-у-у-у… Вообще, это достаточно просто. Что делали битники?

Я сморщил брови.

— Снариться предлагаешь?

— Нет. По жизни что они делали, умник?

— Тратили свою жизнь на всякую чушь?

Эд отложил бокал и провел кулаком с полотенцем рядом с моим носом. Мокрая тряпка пахла ужасно. Напоминала школьные доски. Я-то еще мелки застал… Ненавижу школьные доски.

— Они писали о самом простом, о чем можно написать. Но делали это мощно.

— Слушаю внимательно.

— О себе.

— О себе?

— Да, блять, о себе. Уж на одну поганую книжонку своих жизненных наблюдений у поца твоих лет должно хватить сил. Если только ты всю жизнь не профапал на мамины фотки.

— Твоей мамы?

— Шутник большой? Принести ее фотки? Старушке за восемьдесят.

— Спасибо, воздержусь.

— Ага. Пуританин херов. Короче, суть уловил? — его морщинистая физиономия назидательно уставилась на меня.

— Написать книгу о себе?

— Почти. Твоя автобиография никому не вперлась — ни сожрешь, ни чпокнешь. Ты придумай какого-нибудь типа, и пусть он будет из той же тусовки. То есть не где-то в средневековье или футуризме, а вот здесь. Тебе не придется анализировать и продумывать все с нуля, а достаточно будет просто бомбить своими эмоциями и мыслями по всем листам. Пусть он влюбится в телку, а потом вставит ее брату.

— Я консервативен.

— Начхать. Суть, главное, поймай. Пиши о том, о чем знаешь. И про бабу не забудь. Истории с бабами всегда хорошо идут. Если мужики не оценят, то цыпы прочтут.

— Своя правда в этом есть. Спасибо.

— Эдуард Константинович Пиртенко фигни не советует. Не из того теста. Кстати, о тесте, — он посмотрел по сторонам, пододвинулся ко мне и, переходя на шепот, спросил: — Данила же здесь будет свой день рождения отмечать?

— Вроде как да.

— Я думаю, коль уж вы тут давно ошиваетесь, может, какой подарок ему за счет заведения сделать? Я думаю торт какой-нибудь стильный ебнуть, что скажешь?

— Сделай торт, связанный с кино. Он же угорает по этой теме.

— Мысля, спасибо. Вообще, знаешь, если твоего диндона когда-нибудь хватит на целую книжку, то приноси почитать.

— Добро, если не помрешь раньше этого, старик, — я похлопал его по плечу.

— Счет оплатить не забудь! — Эд усмехнулся и продолжил намывать бокалы.

По пути обратно я заглянул в туалет с общей раковиной и тремя раздельными кабинками. Вроде все как и везде за исключением одного — возле умывальника жило еще одно упоминание о Толкине: большой аквариум, в котором Эд выставлял фигурки персонажей Средиземья в момент какой-нибудь знаменитой сцены. Для этого у него были декоративные горы, леса, замки и даже каналы для рек. В этот раз хоббиты прятались от Назгулов в корнях деревьев.

Хоть у раковины и висела сушка для рук, но я все равно вытер их об рубашку. Привычка юности.

Друзья о чем-то беседовали, однако, как только я пришел, сразу вернулись к нашей теме.

— Ну и что сказал Эд?

— Что ты вахлак, наяривающий на его мамашу, — я сказал это быстро, довольно. Жаль, что это казалось смешным ровно две секунды.

— Ха-ха-ха, — Фил произнес это протяжно и артистично. — На дворе давно не две тысячи десятый, а ты все шутишь про мамок. Либо консерватор, либо идиот. Монокль есть?

— Нет.

— Пидора ответ!

— Подловил, хвалю. Мой маленький старообрядец. Короче, если по сути, то надо писать о персонаже, похожем на меня. Типа так проще всего. Берешь все, что тебя окружает, и засовываешь в книжку.

— Правильно. Хороший совет. Только разве у тебя интересная жизнь?

— Да поинтересней твоей!

Фил показал пальцем слезку на своей щеке. Да, вот такие мы шуты и паяцы.

— Необязательно же писать точно про себя. Надо выдумывать и сочинять. Просто основа всего этого и вообще картина вымышленного мира может базироваться на моей реальности, на моих переживаниях и моих ощущениях в это время, в эту эпоху, в этом месте.

— Звучит круто. И слишком перегружено пафосом, — вечно Даня портит кайф.

— Дай мне хоть пять минут почувствовать себя не полным ничтожеством.

— Ну если только пять минут.

— Мы сегодня хоть что-то делаем, кроме вечных попыток плохо шутить?

— Да, еще мы пытаемся умно говорить о глупых вещах. А вернее, глупо говорить об умных вещах. Так, когда ты книгой-то займешься?

— Когда соберу полностью весь творческий алфавит! Вот так-то! Первая буква есть, А. Вот доберусь до Я и приступлю к книге.

— Звучит тупо.

Я покачал головой.

— Зато хоть какой-то ориентир будет.

— А когда это все произойдет?

— Не знаю. Дело непростое.

— Когда-то придется начать.

— Да уж, придется…

Глава 2

Как бы удивительно это ни прозвучало, но спустя несколько дней я все же смог откопать в себе зачатки таланта и сесть за работу над книгой. Получалось неплохо, ну на мой скромный взгляд. Ритмично, ярко. А какие диалоги! Эх. Да… Так вот! Я хотел показать вам, что написал в тот день, но… Короче, я потерял этот текст. :(

Да, да. Знаю. Что поделать?! Вот такая вот мы никудышная молодежь — теряем даже самое важное. Я бы попросил вас помочь с поисками, но это может занять неприлично много времени. Так что предлагаю забить вообще на то, существует этот текст или нет, и просто двигаться дальше. Ну, оставим под него букву на тот случай, если найдется. Но это максимум.

Глава 3

В маленькой аудитории, похожей на школьный класс, стояла тишина. Столы и стулья выстроились непривычно ровно и одиноко, а единственными живыми существами в кабинете были я и Лука Сергеевич Смольный. Я мерно покачивался на стуле и смотрел в окно, а он четырьмя глазами вглядывался в текст. Лука — мужчина среднего возраста, живший вместе с женой, дочерью, старой тещей и собакой… тоже сукой. Это обстоятельство он часто преподносил в виде различных шуток. Например, «как приятно вести лекции в этом вузе — здесь все меня слушают. Вот я домой приду, и все, до завтра буду молчать…». Лука Сергеевич был требовательный, но хороший преподаватель. Вел пары по литературе и смежным дисциплинам. В мои студенческие времена, происходившие год назад, я напросился писать у него диплом. С тех пор Смоль (а именно так все его называют) стал для меня кем-то наподобие ментора. Я иногда заглядывал к нему на лекции, чтобы послушать, побеседовать, спросить совета. В этот раз я принес ему начало своей книги.

Лука Сергеевич изучал мою работу уже добрую четверть часа. Этого времени мне хватило, чтобы дважды зайти в соцсети и полайкать фотографии с вечеринок друзей. Был бы телкой, сделал бы селфи с хэштегом #волняшки. Мы сидели практически бесшумно, наше присутствие выдавалось только шелестом бумаги да звуком качающегося стула. Меж тем за окном начиналась замечательная пора приближающейся жары с легким ветерком и ясным небом. Красотища-то какая! Я не был из тех, кому больше нравится дождь и слякоть. К черту эту хрень. Вот солнце и сухой асфальт — это лайк.

Из открытого окна я слышал бормотание студентов, куривших перед институтом. Редко их голоса заглушал шум проезжающих машин. Я уже дважды думал найти повод выйти покурить, но потом останавливался — все-таки это будет не очень прилично, вычитка текста-то нужна мне, а не моему преподавателю. Поэтому я сидел. Сидел, ждал и гадал. Увы, но по лицу Смоля я никак не мог понять его мнения. Он вчитывался в каждое слово, будто бы речь шла о расшифровке древних манускриптов. Глаза отражали напряженность плюс активную работу мозга. Когда последний листок лег на стол, он снял очки и откинулся на стуле, разминая руки.

— Ну как? — спросил я, ожидая приговора.

— Честно? Это, конечно, не самая худшая работа из мною прочитанных… но, (всегда пропускайте мимо ушей все, что сказано до союза «но») говоря образно и не слишком прямолинейно, читать такое лучше под журчание воды. Есть некоторые интересные моменты, детали, но целая картина пока получается плохо.

— Я надеялся, что не так ужасно.

— Все и не так ужасно! — воскликнул он. — Вы, в общем, писать умеете. Буквы превращаете в слова, слова — во фразы, фразы — в предложения. Не чудовищные! Знаете, я за время работы со студентами ТАКОГО начитался, что мне теперь ничего не страшно. Ни один ужастик не пугает. Вот я недавно пересматривал «Психо», так что бы вы думали?! Легко! Я как представлю тот роман, который мне принесла одна студентка, так меня никакие маньяки не берут, — он серьезно посмотрел на мое веселое лицо. — Вы не смейтесь! Восемьсот страниц пугалок, детектива и любви в представлении двадцатилетней особы. Тут и поседеть можно. Я вот поседел. И до этого седой был, а сейчас еще больше. Видите, — он покрутил головой, чтобы я смог рассмотреть его седые волосы.

— Да уж, представляю.

— Так вот, можете собой гордиться, ваше произведение, точнее, тот кусок, который вы принесли мне на оценку, не такое пугающее. Однако пока и не такое веселое. Увы и ах. Скучно, — пожал он плечами. — Нет действия. Нет повода читать. Понимаете? Вот возьмем «Войну и мир» — гремучая смесь величия гения и частиц графомании, а сколько действия! Никакого простоя. Каждый персонаж проживает свой сюжет от начала и до конца. А какое описание! Вы же, надеюсь, читали «Войну и мир»?

— Было дело, — нет, я правда ее читал.

— Славно, а то современных студентов с литературным уклоном что-то клонит идея, что просмотр «Игры престолов» может заменить чтение длинных и скучных книжек, непонятно для кого написанных. Так вот, пока что в бою со Львом Николаевичем вы нокаутированы в первом раунде. Длинная седая борода грозно повисла над вами, и где-то наверху слышен хриплый и противный смешок. А проиграли вы из-за того, что рассказ ваш до изнеможения скучен и пуст. День из жизни очень неинтересного молодого человека. Зачем это читать?

— Я и хотел показать историю обычного парня. Чтобы читатель понял, что его жизнь интересней, чем кажется. Столько увлекательного вокруг, только мы этого не видим.

Преподаватель придвинулся к столу, поставил на него локти, сложил вместе кисти рук и положил на них свой подбородок.

— Теперь я понял вашу мысль. Увы и ах, так литература не работает. Позвольте объяснить. Обычная история требует эмоций. Драма, комедия, трагедия и прочие общеизвестные мотивы. Истории необходимо нести свой заряд. Она может учить, давать ответы на какие-то вопросы, воодушевлять, веселить, противопоставлять и так далее и так далее. У вас же сейчас ничего этого нет. Ни комедии, ни драмы. Только одна трагедия, да и та заключенная в главном герое.

— Я не уверен, что точно вас понял.

Преподаватель снова поменял позу, скрестив руки у груди.

— Вашему герою восемнадцать лет, высшее образование проходит стороной, он курит, много ругается матом и большую часть дня стоит с криком «свободная касса». Тоже работа, не спорю, проблема в другом. Кто он? Куда он идет? Какие у него увлечения? Поэзия, фото, рыбалка, может, марки собирает?

— Никаких.

— Вот это и плохо. Никаких целей и стремлений. Никаких увлечений. Нет ничего, кроме мата, алкоголя и никотина — очень грустно. Люди такие, безусловно, есть. И их много. Но в роли литературного, подчеркиваю, литературного, персонажа это не выглядит современно. Вы что, хотите его еще и в подъезд с друзьями загнать? Модель олуха — главного героя подходит для комедий, скорее, визуального плана, нежели книжного. То есть для мультиков и ситкомов. Боюсь показаться невежей, но уже вроде бы есть мультфильм о глупом работнике фастфуда. Он желтый и квадратный. Вы хотите писать о нем?

У меня перед глазами появилось довольное лицо Губки Боба. Если я что-то и пытался создать, то точно не это. Отмахиваясь руками, я воскликнул:

— Нет! Нет! Ладно, понял. Закусочную закрываем. Что же делать?

— Вам понадобятся два инструмента. В и Г. В — вдохновение, а Г — город. Вы живете в одном из крупнейших мегаполисов планеты. Сюжеты обитают вокруг вас, достаточно просто руку протянуть.

— А что вы можете мне посоветовать из городских историй?

— Для начала поменяйте персонажа. Пусть он, допустим, будет современным молодым франтом. Девочки и мальчики любят франтов, вспомните Остапа Бендера.

— Я думал делать что-то не столь авантюрное, — в тот же момент я потерял равновесие и чуть было не упал со стула.

— И не нужны авантюры. Жизнь интересней, чем кажется. Вы сами мне об этом говорили. Вот и рассмотрите свою жизнь. Я очень сомневаюсь, что все свое время вы проводите у компьютера и никуда не вылезаете.

— Зря сомневаетесь, сейчас это модное развлечение.

— Даже в таком случае можно изобразить что-то интересное. Не выходи из комнаты, не совершай ошибку и т. д. Но все-таки я верю в насыщенную яркость вашей жизни. Ведь вы выпускник вуза, где учат литераторов и журналистов! Это уникальное место. Если совместить обе эти специальности, можно открыть массу невероятного. В вас есть талант, так пользуйтесь им.

После этих слов преподаватель о чем-то задумался, помолчал, а затем продолжил:

— А лучше передайте талант своему персонажу!

Я прищурился и стал похож на Ди Каприо из известного мема.

— О чем вы?

— Пусть ваш персонаж будет выпускником этого вуза. Пусть на его зоркости и творческом начале и будет выстроена книга или что вы там писать собрались?

— То есть пусть персонаж будет мной? — я больше удивился тому, что Смоль говорил то же самое, что и Эд, чем тому, что он говорил.

— Вашим альтер эго. Идея не новая, даже весьма забитая, но хорошо работает и сегодня. О себе вам легче написать, чем о ком-либо другом.

— Забавно, но вы не первый человек, который мне это говорит. Почти слово в слово.

— Значит, так и нужно делать. Не находите?

— Ну а как же всякие эксперименты, перевоплощения, разное творчество?

— Творчество никто и не отменял. Без него художественное произведение никак не получится, хоть стой, хоть падай, — Лука Сергеевич вновь пожал плечами. — Другое дело эксперименты. С ними лучше повременить — мало опыта. Тут эксперимент, там эксперимент. Везде попробовал, нигде не получилось, все забросил. Молодые любят не доделывать до конца, сам так поступал. Лучше уж сперва просто и основательно сесть и написать что-нибудь обычное, но законченное. Важно именно закончить начатое. Сделать какую-то основу. Даже если получится не так хорошо, как хотелось. Даже если будет банально. Идея без реализации ничто. Вот когда будет первое оконченное произведение, когда вы пройдете все этапы его создания, тогда уже можно приступать к каким-то экспериментам в новых работах. Люди помнят хорошие произведения, а плохие никому не интересны. Поэтому не бойтесь ошибаться. Сделаете плохо — никто и не заметит. Сделаете хорошо — добро пожаловать.

— Вы правы, я сдаюсь.

Лука Сергеевич наигранно изобразил победу, вскинув руки вверх.

— На этой льстивой ноте будем заканчивать. Я с большим удовольствием пообщался бы с вами еще, но у меня сейчас начнется лекция. Конечно, стоящие за дверью студенты дневного отделения будут безумно рады, если я ее отменю, но моя совесть мне этого никак не простит. А это ужасно. У меня и так дома четыре женщины, а если к ним добавится еще и совесть, то я просто с ума сойду, — Лука Сергеевич добро улыбнулся.

— Тогда спешу уважить вашу совесть и не смею больше вас задерживать. Я пойду, — на этих словах я встал со стула и начал собирать вещи.

— Вы, кстати, не хотите ли послушать лекцию? Замечательная история про Крылова, мухлевавшего в картах и убегающего от всей России.

— Спасибо, я это уже слышал. И за советы тоже спасибо.

— Рад был помочь молодому таланту. Ни в коем случае не останавливайтесь. Обдумайте заново идею и продолжайте. Главное — работайте, работайте и еще раз работайте. Литература не любит лентяев. И еще, через парочку недель у нас будет открытая лекция известного литератора Виктора Тимуровича Зевса. Настоятельно рекомендую, вам может помочь.

Мы пожали друг другу руки, и я пошел к выходу. Преподаватель окликнул меня в дверях:

— Послушайте, чем вы сейчас думаете заниматься?

— Оу, я не задумывался над этим. Ничем особенным.

— Отлично, тогда вот вам задание. У нас за окном двенадцать миллионов человек. И каждый из них — ваш потенциальный персонаж. Воспользуйтесь своей журналистской наблюдательностью и отправляйтесь на поиски. Чем лучше вы научитесь цеплять и описывать мелкие факты, тем увлекательней получатся образы. Как у Довлатова. «Ничего особенного, просто женщина лет тридцати, проживающая по соседству. Без мужа». Вот научитесь так же — станете автором.

— Где мне лучше искать персонажей?

— Ну, послушайте, это уже вам видней. Все-таки это ваше произведение, не мое. И основываться оно будет на ваших похождениях. Представьте, что голова — это коробка. А все впечатления, эмоции, люди и все-все-все — кубики конструктора. Есть много разных форм, некоторые продаются целыми наборами. Все эти кубики попадают в вашу коробку. Когда приходит время творить, вы берете кубики из коробки и создаете то, что вам нужно. Чем больше кубиков в коробке, чем больше разных вариантов сборки вы видели — тем легче собрать что-то новое, необычное, интересное.

— Спасибо, я обязательно это запомню.

На входе в аудиторию толпились первокурсники. Ну, вернее, еще пара-тройка недель — и второкурсники. Увидев мою небритую физиономию, они расступились, чтобы я смог легко пройти. Хоть где-то пригодился возраст. За узким коридором я собирался спуститься по лестнице и увидел его. Этот парень стоял внизу и уже держался за поручень, чтобы подняться наверх по лестнице знаний. Я знал этого типа. Его звали Петр Астапов. И куда хуже было то, что он знал меня. Что в нем было плохого? Ничего, если не считать ужаснейшей назойливости, которая бесила меня со второго курса. Если бы он меня увидел, то пристал бы минут на тридцать. И он бы не просто говорил. Он бы врал. Каждую секунду своей жизни он без остановки врет, улыбаясь своими неровными зубами. Его любимая история о том, как он с кем-нибудь жестко пил в машине, а потом его остановила полиция. Менялись только сидевшие рядом персонажи. Видеться с ним, а уж тем более слушать его, я не хотел. Но что оставалось делать? Конечно, я мог бы сейчас не идти вниз, а быстро пройти дальше по коридору и спрятаться в туалете, пока он не поднимется. Однако это было бы слишком глупо. Я взрослый человек, а веду себя как ребенок и прячусь от какого-то чувака…

Когда за мной зажурчала вода, на лестнице уже было тихо.

Глава 4

Москва — это огромное существо, которое пожирает все, до чего только может дотянуться, и превращает жизнь в коктейль. Куча разных стилей, людей, идей. Эклектика Москвы ужасна, но в ней все-таки есть свой шарм. Тут и жизни вперемешку. Но чем ближе к центру ты находишься, тем город становится краше. Убогие спальные муравейники преображаются в невысокие восьмиэтажные дома. И с каждым новым кольцом все только лучше, как на мишени. Сто очков. Мой институт находился в самом центре — внутри Бульварного кольца. Его двери выходили на переулок с односторонней дорогой, по которому изредка проезжали машины. Невысокое трехэтажное здание никак не выделялось на общем фоне. Найти институт можно было лишь по табличке с названием, висевшей у двери под зеленым козырьком. В дождливую погоду тут помещалось ровно семь человек с сигаретами.

Впрочем, вернемся ко мне, я тут пока еще основной персонаж. Распахнув легкую дверь института, я вышел на улицу и остановился. Достал телефон, создал заметку и вбил туда в столбик все буквы алфавита. Напротив каждой оставил место, куда планировал вписывать слова, связанные с моим творчеством. Забив первые четыре слова, довольно хмыкнул. Нужен был план действий. Проверив социальные сети и сделав пару звонков, не смог выцепить ни одного из своих друзей. Дома ждал компьютер, фильмы и игры, но я был бы последним лохом, если бы предпочел это простой прогулке в столь славный день. И вот я стоял и размышлял о том, куда бы мне податься. Вариантов было несколько. Choose your destiny.

Красная площадь. Всего пятнадцать минут ходу — и я могу оказаться в центре нашей необъятной. Что тут можно увидеть? Например, толпы туристов, аккуратно выстраивающихся для фотографий на фоне Спасской башни. Или же современный Охотный Ряд, где раньше обитали жирные крысы и фокстерьеры, а сегодня горожане затариваются шмотками и ходят в единственный платный туалет в округе. Серьезно. Если приспичит помочиться, то лучше пойти в ГУМ: в торговом центре с многовековой историей можно поссать бесплатно. На Красной площади обязательно подойдите к нулевому километру, где проходит без пяти минут священный ритуал. Согласно неписаным правилам, любой турист должен встать в центр нулевого километра, покрутиться и бросить монетку за спину. Чтобы вернуться или на удачу. Согласно этим же правилам, местный бомж должен терпеливо ждать и затем подобрать монетку сразу после ее падения на брусчатку. Наблюдает за этим трио замечательных персон: Сталин, Ленин и Николай II. Несмотря на старые распри, сегодня они терпеливо сидят на раскладных табуретках у Исторического музея и предлагают сфотографироваться за несколько сотен. Настоящий социализм. Хоть кто-то зарабатывает на косплее.

Второй вариант — Старый Арбат. Если вы добродушны и открыты для мира, то после Арбата ваши карманы будут набиты флаерами, рекламами и листовками: их тут разве что в мороженое не подкладывают. Арбат — еще одно место скопления толп туристов и приезжих из других городов России. Распознать таких залетных очень просто, достаточно найти коров. Их тут парочка, стоят они возле сетевых кафе. Многие приезжие считают своим святым долгом сфотографироваться с такой коровой в самых идиотских позах. «Давай изобразим, что ее насилуем!» — «Не, давай я залезу сверху…» — это реально убого. Сами поймете, если увидите. Проходящие мимо японцы с камерами фотографируют глупых русских, чтобы потом детям показывать вместо обезьян, которые, впрочем, в Москве тоже есть.

Каждый день на Арбате кипит жизнь уличных развлечений. Так, в начале улицы вы неизбежно наткнетесь на ряды шаржистов. За цену отсутствия у вас вкуса они готовы превратить вас в однотипного гротескного урода. Подобные шаржи потом ставятся в сервант и показываются друзьям: «Смотрите, у Машки же и правда такие брови большие! А как он изобразил ее сидя на Петьке, эх!» Да. Впрочем, никогда не стоит забывать — у всего своя целевая аудитория. Кроме рисовальщиков, тут есть и другие представители творческих дел. Некоторые буквально живут здесь годами. Эх, Арбат — удивительное место!

Поразмыслив, я решил и туда не ходить, а поступил вот как: отправился вниз по переулку, пересек Арбатскую площадь, попал на Гоголевский бульвар и пошел в сторону набережной. По дороге заглянул в «Дно», поздоровался с Эдом и заказал себе разливного лимонада. Чтобы как в Советском Союзе, хоть я и не помню, как там было. Эд поинтересовался о моей книге, на что мне пришлось скривить лицо, обозвать его несносным торопящимся критиком и быть посланным за это на много букв. Раз, два, три. После я получил свой лимонад и продолжил путь. Я не торопясь побрел по бульвару и с каждым новым глотком все больше проникался прелестью дня. Поразительно, как мало порой нужно человеку для счастья, вроде просто стаканчик, а я ему рад больше, чем… чем… чем чему-нибудь, что должно вызвать больше радости. Короче, Д — детали. Отличное слово в копилку!

Размышляя об этом, я без оглядки прошел мимо темного памятника-фонтана Шолохову. Большая лодка на постаменте. Он сидит в телогрейке и смотрит в сторону улицы, где когда-то жил. Позади из гранита вверх торчат головы лошадей, расплывающиеся в разные стороны. Иллюзию движения создает поток воды, стекающий вниз. Символизм автора. Раскол России на два лагеря. Мрачно. Должно быть. Но если добраться сюда в середине лета, головы лошадей будут оккупированы стаей детей, купающих ноги в фонтане, а рядом в лодке с Шолоховым будет сидеть подвыпивший десантник в тельняшке, фоткающийся на память с «мужиком в лодке». Символизм жизни. Современность сидит на головах прошлого и не думает о нем. А зачем? Люди всегда были такими. Наша хата всегда с краю, а после — хоть потоп. Если мы помним историю, то только потому, что так надо. Еще десять-пятнадцать лет — и Великая Отечественная будет забытым мифом. «Воевавших дедов» не останется, а вместе с ними уйдет последний повод верить в значимость победы. Так было раньше, так будет и потом. А как только о прошлом забываешь, с ним начинают играть. Моделирование выгодного прошлого. Все как Оруэлл прописал. И вот в какой-то момент окажется, что Наполеон защищался от безумных русских, а сам был свой в доску парень. Впрочем, действительно — моя хата с краю. Мне двадцать четыре года, я симпатичен, умен и одеваюсь со вкусом. Пусть этот мир и трещит по швам, но я в нем явно не аутсайдер. Так что продолжу плыть по течению, прогуливаясь по солнечному бульвару со стаканчиком лимонада. Так-то.

Мимо меня проходило множество людей. Отличительная особенность москвичей — наше фирменное двуличие. Стоя в метро, каждый из нас умеет скривить максимально наплевательскую морду, выражающую чистое презрение ко всем окружающим. Мы врубаем наушники и отключаемся от внешнего мира, который нас раздражает. Но стоит выйти в парк или на бульвар, и все преображается: в компании парочки друзей москвичи расцветают. Мы снимаем маски и становимся жизнерадостными и веселыми ребятами, думающими о будущем и умеющими развлекаться. Вот и сейчас вокруг меня царила исключительно приятная атмосфера. Мамы прогуливались со своими ребятишками, влюбленные парочки о чем-то радостно шутили. Я шел мимо прокатных велосипедов, мимо пробегающих девушек и парней, решивших бороться за свою фигуру, мимо цветастых плакатов и афиш. Может, куда-нибудь сходить, если найду компанию? Ходить одному на выставки или спектакли как-то совсем не для меня, хотя свои плюсы есть: гуляя в одиночку, склеить милую даму значительно проще.

Я прошел весь бульвар, за ним, через дорогу, возвышался белый храм с золотыми куполами, а еще дальше — начинался Патриарший мост, который тянулся через Москву-реку, Болотный остров, Водоотводный канал и заканчивался рядом с «Музеоном». Туда мне и нужно. Мост всегда был переполнен людьми, даже в будни, а особенно по субботам: широкий и длинный, он по совместительству был замечательной смотровой площадкой. С него открывались хорошие виды на город. Слева Кремль, большой и величественный символ нерушимости и силы власти, гордость патриота, страх для врагов и красивая фотка для всех остальных. Справа «Красный Октябрь». Когда-то один из главных кондитерских заводов страны, красный кирпич, большая вывеска и множество сладких воспоминаний. Ныне его постигла судьба большей части заводов Москвы. Промышленность стране не нужна. Теперь тут «арт-плейс», усеянный клубами, маркетами, школами, где проводятся воркшопы, и прочими «модными» вещами. Иногда там бывает весело, но чаще чувствуешь, что ты ошибся вселенной и твой мир в какой-то другой реальности.

Проходя по мосту, я решил остановиться и насладиться видом. А заодно еще и покурить. Не знаю по какой причине, но в моей голове есть четкая установка, что курящий на ходу человек выглядит хуже, чем стоящий. Мало кому удается курить по дороге и при этом хорошо выглядеть. А вот красиво стоять с сигаретой большого труда не надо. Забивая себе самокрутку из табака со вкусом чернослива, я думал о книге. Написать ее сложнее, чем казалось вначале. Мало красиво излагать свои мысли на бумаге, нужно еще насобирать этих мыслей на целую историю и расставить их в нужном порядке. Одна к одной. Без промаха. Как сделать историю интересной, а главное — цельной, единой? Кстати, Е — единство. Ха! Как легко у меня получается сочинять эти слова! Так я быстро приду к успеху. Единство хорошей истории и персонажей. Продуманных персонажей, со своими эмоциями и историей. Осталось понять, где их взять.

Пока я забивался, рядом со мной появился незнакомый мужчина. Потрепанный и побитый, лет пятидесяти. С ямочками на лице. Настоящий пьянчуга. На нем было длинное распахнутое пальто, такое же потрепанное, как и он. Глаза не выражали никаких ярких эмоций. Он смотрел на меня, а я смотрел на него и молча продолжал забивать. Когда сига была завернута и оставалось просто положить ее на губы, он обратился ко мне.

— Уважаемый, а не найдется ли закурить? Я, — лицо расплылось в улыбке, оголившей полусгнившие зубы.

Ну конечно, чего еще стоило ожидать? Обычно я церемонно говорю, что у меня нет сигареты, но в этот раз поступил иначе. Молча протянул бродяге свою забитую самокрутку, а сам принялся забивать новую. Похлопав по своим карманам, он спросил, есть ли у меня зажигалка. Из джинсов я извлек коробок спичек и протянул ему. Обратно брать отказался и достал из рюкзака зажигалку. Гигиена.

— Ай, спасибо. Спички — вещь полезная. Я-я-я. Добро должно возмещаться! Вот тебе от меня подарок, — он достал из внутреннего кармана пальто маленькую потрепанную книжицу. Евгениус Брод «Как я не спился и написал это».

— Что это такое?

— Подобрал на ништяках. Выглядит ничего. Я. (Он и правда вечно говорил это поганое «я». Прям без остановки. Я.) В букинистическом за нее, наверно, рублей двадцать дадут, я, но мне кажется, что тебе она нужнее. Забирай, мне не жалко.

Деваться было некуда, пришлось протянуть руку и взять книжку. Не гигиена.

— Спасибо, — ответил я и, не зная, что делать, убрал книгу в рюкзак.

Я ожидал, что после получения сигареты он пойдет по своим делам. Однако незнакомец явно нуждался в общении — он облокотился на перила моста и спустя пару минут начал беседу.

— Меня Пашка зовут, я, а тебя как? — он протянул мне свою морщинистую руку с облупившейся кожей.

Изобразив, что не могу ее пожать, т. к. держу сигарету, я ответил:

— Я Кирилл.

— О, прям как тот, кто алфавит к нам принес. Слыхал о таком?

— Конечно. С ним еще Мишка был, они на двоих грамоту и толкали.

— Аха-ха, Мишка… я… — мой новый друг залился искренним смехом, перебивающимся мокротой, забившей его прокуренные легкие. — Знал я одного Мишку. Тоже толкал. Его при Ельцине посадили, так и сидит. Теперь у него своя грамота, не нашенская, — очередная пауза. — Кстати, отгадай загадку. Чем ворон похож на письменный стол?

— Уже было, дядя. Там в ответе должна идти английская игра слов про заметки/звуки и плоскость/тупость, но моего знания английского сейчас не хватит, чтобы ответить на это.

— Понятно, значит, книжки читать умеем. Я. Это правильно. Я вот недавно на помойке Стругацких подобрал, и прям на сердце приятно стало. Перечитал раз пять. Замечательная книга, замечательные авторы. Литература, она ведь формирует сознание. Не как эти телики поганые, в которых сейчас только гениталии сплошные. Ты его смотришь — тебе в голову помои льют. А потом обсыхаешь, и в башке вообще пусто. А с книгами не так. Они глубоко в душу западают, впечатываются в мозг. И может, забудешь, но в голове навсегда останется и будет на решения влиять. Понимаешь? Соображалку развивает.

— Да, понимаю и полностью согласен.

— Я ведь это, раньше профессором был. Я-я-я. Преподавал, уму-разуму учил. А сейчас вот, стою в лохмотьях и сигареты стреляю.

— А что случилось?

Мне разом было и интересно, и наплевать. Спросил, наверное, больше из вежливости. Он рассеянно уставился в никуда.

— Жизнь случилась. Я. Набросилась и растрепала в клочья.

Следующие несколько минут мы вновь провели в молчании.

— Вот скажи мне, Кирилл, ты в Бога веришь?

— Не знаю, не встречал.

— Я, то есть Ё, — он замолчал на несколько секунд. — Ёрничество. Вот вы, молодежь, сейчас все такие. Вам все паясничать, выпендриваться. Хи-хи, ха-ха, а за душой ни шиша. Пустышки, нули. Жалко. Столько сил в вас вкладывают, а вы как говно себя ведете. Я. Вот ты, — он выдохнул очередную порцию дыма и отрицательно покивал головой, — вроде парень не глупый, а в Бога не веришь.

— Не улавливаю как-то связи между этими двумя вещами, — в тот момент я еще не понимал, что меня ждет нудеж похлеще Дани. — Можно быть глупым и не верить, а можно быть умным и верить. Тут каждый сам решает, я считаю. Это как с сериалами. Кто-то смотрит, кто-то нет. Каждому свое, и нечего тут навязывать.

— Надо навязывать. Потому что, если вам, тупицам, не навязывать, вы же сами ни черта делать не будете. Я-я-я. Нет в русских самообразования. Животные мы. Волю дай — и будем в говне сами рыться, пока свиньи на нашем месте за столами пируют. Уроды мы. И без сильной палки и указаний ничего сделать не сможем. И в Бога надо верить. Это тебе не сериальчик поганый! — сказав это, Паша сделал большую затяжку, снова откашлялся мокротой и ругнулся.

— Я так и не могу смекнуть, с какого рожна мне надо в Бога верить?

— ЗАТЕМ, — это слово новый знакомый сказал особенно выразительно, подчеркивая его интонацией и протягивая гласные. — Вот скажи, в чем смысл жизни?

— Еще лучше. Я думаю, что у каждого этот смысл свой. Нет какого-то единого шаблона.

— Ну и какой у тебя?

— Хм… не знаю… наверное, написать книгу и прославиться.

— Херота это все. Я.

— Эй, ты сейчас идею моей жизни херотой назвал.

— Я херотой назвал все смыслы жизни. Я-я-я. Посмотри на меня, — он развернулся в мою сторону, — я грязный, брошенный. Моя дочь умерла у меня на руках, когда ей было пять. Пять лет, Кирилл! Совсем маленькой была, я-я-я, — мне показалось, что в его глазах промелькнули слезы. — Дальше все пошло по накатанной. Житейский сценарий. Не выдержал, начал пить. Жене надоело терпеть, сбежала с хахалем. Я стал еще больше пить, я, меня поперли из вуза. Вот хожу теперь по помойкам шарю. Государственных подачек хватает только на коммуналку. Живу черти как. В ЧЕМ МОЙ СМЫСЛ ЖИЗНИ?! Я? Скажи мне! — не дожидаясь моего ответа, он продолжил: — Не можешь? Вот! Я! Знаешь, почему не можешь? Нет этого смысла. Правда в том, что все мы приходим на эту планету только ради того, чтобы сдохнуть. Мы придумываем себе жалкие смыслы, чтобы хоть как-то оправдать свое никчемное потреблядское существование и всю ту чудовищную мерзость, что совершает человечество. МЫ НИЧТОЖНЫ! Каждый из нас просто пустое место. Я пуст, ты тоже. Все пусты. Младенцы, подростки, взрослые и старики. Все. Мы просто черви, паразиты! Живем, помираем и ничего не оставляем! Все наше наследие только для таких же термитов, как мы! Ни для кого больше!

Паша вздохнул и сгоряча плюнул. Явно эта речь давно крутилась у него на языке. Вот только сказать ее было некому. Мне стало жаль мужика, ведь он и правда никому не нужен. Даже если завтра он умрет в центре города, то его просто быстро увезут в морг, и дело с концом. Считай, что и не было. А сколько таких еще в городе? А в стране? Мире? Хотя в то же самое время его наезды заставляли меня думать, что, может, и черт бы с ним. Не будет так огрызаться. Я-я-я! Что? Нехорошо так о людях думать? Да пофиг.

Он продолжил сразу после того, как отдышался. Голос его стал сиплым, тихим:

— Знаешь, зачем верить в Бога? Я? Потому что если в него не верить, то получится, что во всем этом мире ты лишь маленькая вошь, никому не нужная и ждущая своей очереди. Один, брошенный. Я. Страшно одному. Очень страшно. Я в Афгане в войну был. Не было так страшно, как от одиночества. А Бог помогает. Он становится спутником, собеседником, внутренним огнем. С ним ты не одинок, я. И после смерти не пропадаешь навечно. Ты есть где-то в другом месте, там все хорошо, — говоря это, он смотрел в небо, — в Него надо верить. Надо. Понимаешь?

— Да, понимаю, — понимал? Да. Соглашался? Хрен.

Умиротворение пропало с его лица. Собеседник нахмурил лицо и рявкнул:

— Ничего ты не понимаешь, бестолочь! Я! Когда-нибудь, может, поймешь, но не сейчас!

К этому моменту он успел докурить сигарету до фильтра. Бросив бычок в реку, незнакомец развернулся и ушел, не сказав больше ни единого слова. Я постоял еще пару минут и двинул в противоположную сторону. Меня правда не особо колышут судьбы одноразовых знакомых.

«Музеон» — длинный вытянутый парк вдоль набережной, созданный вокруг Центрального дома художника. Типичный образец новой Москвы, где все делали из камня и дерева. Я шел, погруженный в свои мысли, когда неожиданно в них ворвались чужие слова:

— Аккуратней!

Справа меня обогнали двое парней на лонгбордах, один высокий, как шпиль, за ним второй, ниже и с темной бородкой. Чуть позади ехала девушка с растрепанными темными волосами, свисающими до бедер. Проехав, она оглянулась в мою сторону и крикнула:

— Это велодорожка, кретин! Вали на тротуар!

«Ну и сука», — подумал я про нее. Парки для пешеходов. Хотя девушка была права. Я и правда шел по велодорожке. Ну и сука, подумал я про себя. За «Музеоном» ждал Парк Горького — самый молодежный в Москве. Целый день тут слоняются толпы людей и постоянно что-то происходит. Приятное место, в котором всегда можно провести время. Но по правде говоря, добравшись сюда, я успел изрядно задолбаться. Прогулка подзатянулась, и нужна была бодрая альтернатива. Я скучал в одиночестве. К счастью, спустя тридцать минут моего бесцельного шатания по парку зазвонил телефон, это был один из тех знакомых, кто несколькими часами ранее не взял трубку.

— Хей, Кирилл! Что делаешь?

— Привет. Жду, пока меня спасет от безделья эпизодический персонаж, о котором никто никогда и не вспомнит.

— Тогда у меня есть для тебя отличный варик. Сегодня в десять вечера у меня диджей-сет в клубаке на Тверской.

— Там нормальный клуб?

— Нет, но какая разница? Мне платят, и есть проходка на парочку человек с бухлом. Есть желание?

— Клуб с халявным алкоголем? Диктуй адрес.

Глава 5

До встречи в клубе оставалось еще несколько часов, поэтому я рванул домой. Нужно было взять денег и что-нибудь перекусить. Жрать в клубах — для меня непростительная роскошь (нет, не нищий, а экономный). Да и выглядит эта роскошь слишком странно: все танцуют, пьют, а ты сидишь и уплетаешь карбонару. Когда я пришел домой, никого не было. Приятный домашний уют одурманил своей магией. «Может, никуда не идти и остаться дома? — подумал я. — Полежать на кровати, позалипать в телефон. Но нет, глупо тратить свою молодость на лень». Ага. Достав из рюкзака книгу, которую дал мне «бывший профессор», я еще раз внимательно на нее взглянул. Конечно, я прекрасно понимал смысл этой вещи. Дальше по сюжету тривиальной истории мне необходимо было читать ее от начала до конца и, как бы проходя путь вместе с автором, в конечном итоге потерять книгу, но обрести понимание, как же начать писать свою собственную историю. Круто? Не очень. Я решил немного ускорить события и сразу же начать с потери книги. Ее обложка хорошо смотрелась на дне корзины рядом с пустой пачкой молока и пакетом от макарон. Искусство в массы.

Чтобы перекусить, я на скорую руку нарезал себе пару кусков хлеба с ветчиной. Потом, заливая это кружкой горячего чая, стоял и смотрел на Останкинскую башню, видневшуюся из окна. Мне она всегда напоминала ракету с бетонными струями пламени внизу. Правда, после появления на ней экранов она стала выглядеть как билборды в Токио. Я могу так судить по кино, ведь сам я никогда не был в Японии. Может, там все по-другому. А может, и нет. Мне-то какая разница?

Приодевшись чуть лучше обычного, я вышел на улицу. Немного опаздывал, но ничего. Вовремя в клубы приходят только неудачники. Двор дома и проспект за ним наполнялись теплым вечерним светом. «Я люблю ночь за то, что в ней меньше машин…» — пропелось у меня в голове.

Вроде бы плевое дело: идти по улице. Для кого-то да, но не для меня. Я притягиваю к себе истории. То есть вы вот зайдете в продуктовый магазин, купите себе вина и довольный пойдете по своим делам. Со мной этот трюк не прокатит: как-то я решил покурить на Садовом кольце и встретил пропитого бомжа, который, глядя в сторону посольства, крикнул: «Факкинг фагготс, вей джендж ве рулс! Йор ноу уот айм сеинг?» А после просто ушел. Так и не понял, кто это был. Я притягиваю к себе подобные события и, наверное, даже благодарен этому. В конце концов, именно они делают любую историю интересней.

Так случилось и в этот раз, хоть и без бомжей. Когда я шел в сторону метро, возле меня остановилась старая иномарка: окна почернели от толстого слоя тонировки, а откуда-то из жерла чудовища доносились страшные душераздирающие звуки:

Едем ровно, шпилим гладко,

У нас все на мази, правда, братко?

Любому мусору — вежливый поклон,

Главное — не спали пистон

Я стоял и ждал развития сценария. В таких случаях произойти может что угодно. Время приключений? Нет. Одно из боковых окон медленно опустилось, и в нем показалась большая и знакомая ряха.

— Кирюха, Уася, емана! Ты чель?

— О, Тоныч. Здорово!

— Садись, ек-макарек! Тебе куда?

— На Пушкинскую.

— О, ништяк. Подкину без базару. Крюк для другана не проблема.

Почему бы нет? Я позволил тонированному монстру сожрать мое тело. Стоило мне захлопнуть его пасть, как он вздрогнул, рявкнул и рванул вперед. Тот неловкий момент, когда ты сам хочешь пристегнуться. Тоныч — мой одноклассник, с которым мы раньше жили в одном дворе. Тогда он был ниже ростом, легче килограмм на сорок и звали его Антон Зубилов. За попытку назвать его Зубилом любой тут же получал неплохой, по школьным меркам, удар правой в челюсть. Сейчас он мало был похож на того прыщавого Тоныча, задиравшегося в школе на отличников. Появились признаки мужества, и больше наглости в глазах. Из простого забияки в натурального бандита. Но я чувствовал себя спокойно, в школе мы часто ошивались вместе, и кому-кому, а мне точно в его компании ничего не угрожало. Людей такого типа обычно называют «ребята с нашего двора». Кто-то с такими друзьями десятки лет, но обычно после школы вы разбегаетесь по разным вузам и перестаете общаться. С Антоном так и вышло. Сложно вспомнить, когда мы виделись в последний раз.

Как я говорил, в школе Тоныч был тем еще типом. Он любил враждовать с преподавателями… со всеми, кроме учительницы по биологии. С ней они как-то ладили, даже вместе в курилку ходили. После девятого класса парень отправился в ПТУ. Получил специальность и с легкой руки служивого отца попал в армию. Тыжмужик! Нормальный среднестатистический парень. Ни дать ни взять.

Мы ехали быстро, шашкуя и обгоняя всех на своем пути. Внутри было по-настоящему темно. Проигрыватель продолжал выблевывать невнятные звуки, которые смешивались с фальшивыми хрипами баса где-то сзади. Складывалось впечатление, что я уже все, в клубе. Только не в том, в каком хотел бы. Но это было лучше, чем ехать с открытыми окнами: если бы кто-нибудь снаружи увидел, что я слушаю такую музыку…

Моя жизнь — камнем вни-и-из,

Моя душа — к небу вве-е-ерх,

Моя любовь — лишь к тебе,

Помолись за меня звезде

— Музон тебе норм, не мешает?! — музыка играла настолько громко, что Тонычу приходилось кричать, чтобы я мог что-то услышать.

— В порядке! — крикнул я в ответ.

— Тоже рэпчину слушаешь?

— Редко, но бывает!

— Русский или пиндосский?! — последнее слово он прокричал с особым акцентом.

— Русский. Америкосовский совсем не канает! — ибо кто я такой, чтобы спорить.

— Красава, Уася, дело говоришь! А кого из наших слушаешь?!

— Да разных так-то. Что попадется. Чаще что-нибудь околоумное вроде Аллюзионика!

— Эу, брат, не в ту степь идешь! Не люблю этого пидора! Он какую-то чушь гонит непонятную! Умничать пытается, выдумывает постоянно! Правды в его текстах нет, вот в чем беда! Понабрал всякого говна в своих институтах, а теперь думает, что русскую душу понял! Вот ты лучше Плуто послушай! В сердце порой бьет, как он ровно нашу жизнягу описывает! Без фальши этой левой!

— Так, может, для кого-то и тексты Ника не фальшь, а жизнь?!

— Да для педиков и петухов его тексты! Серьезно, не слушай эту лажу! Знаешь ведь, в чем прикол?! Он же не наш! — Тоныч внимательно посмотрел на меня, чтобы я точно осознал всю силу мысли. — Он пиндосский! И приехал он сюда, чтобы нормальных пацанов типа тебя зомбировать! Подосланный казачок! Они ведь сюда едут, к нам, на Родину-матушку, баб наших долбят, экономику ломают, а потом обратно к себе линяют! Уроды, вот кто!

Возникают такие моменты, когда ты прекрасно понимаешь — твой собеседник только что сказал очень глупую и несусветную чушь. И вроде бы ты можешь попытаться объяснить ему, что он вроде как и не прав, но это не сработает. Никогда не срабатывает. Тебя не поймут и выставят идиотом, или ты обречешь себя на многоминутные лекции об идеалах и неправильном понимании бытия. Я этого не хотел. Его мыслей мне было уже достаточно. Поэтому я выбрал лучшее возможное поведение — промолчать и устроить передышку. Это сработало, и скоро разговор пошел по другой стезе. Жаль, что с музыкой в машине так не получалось.

Как дела, маленький урод?

Как дела, некудышный сброд?

Как дела, семя на снегу?

Как дела, там у вас — внизу?

— Че, как твоя Ж?! — музыка продолжала орать, и мы орали вместе с ней.

— Ж?! — не понял я.

— Жизнь как, рассказывай! Че худой такой?!

— Моя сила в З!

— З?! — не понял он.

— Знания!

— Ха! А моя сила вот, — он показал свои накаченные руки. — Левый коронный, правый похоронный! А ваще, че как?! Где трудишься, че двигаешь?!

— Нормально все.

— Что?!

— Нормально все! Сейчас подработками перебиваюсь!

— А че не постоянная работа?!

— Не могу я найти для себя пока такую постоянную работу, чтобы не тошнило! Все какая-то лажа!

— Уася, аллергия на работу лечится увеличением зарплаты, — Тоныч улыбнулся, довольный своим остроумием, скачанным из интернета. — Ты не против, если я покурю?! — не дожидаясь ответа, он полез к полочке под магнитолой. Там лежала белая пачка с непримечательным узором, откуда он извлек сигарету с фильтром цвета пробки (символом всех сигарет с мерзким запахом). Антон достал полупрозрачную зажигалку, прикурил и немного опустил свое окно. Легче не стало: салон начал заполняться смрадом. Он вливался в легкие, впитывался в одежду и заставлял думать о том, что пора бросать курить. Сам я дымить не хотел. Но это было единственной возможностью спастись от зловония. Ты меньше чувствуешь дым, когда куришь.

— Не против, если я тоже покурю?!

— Валяй!

Я достал из рюкзака табак и начал забиваться.

— Опа-опа, че интересное?! — в глазах Тоныча промелькнул радостный огонек.

— Не, мимо! Чистый табак без всяких левых примесей!

— А-а-а, я уж подумал, ты из этих, — он кивнул в сторону, — и че, нормальная тема?!

— Да. Чувствуешь хотя бы, что не зря травишься!

— А мне зафигачишь?!

— Не вопрос!

Я отдал свою самокрутку ему, а сам скрутил новую. Тоныч выкинул дешевую сигарету в окно, в машине скоро должен был появиться воздух.

— Че, как твои дела, Тох?!

— Мои?! Нормально! — он посмотрел в зеркала заднего вида и немного прервался. — Предложение еду делать своей крале!

— Нефиговый поворот! И когда ты сказать об этом хотел?!

— Хех, дружбу не планируют, про любовь не кричат, правду не доказывают! Знаешь, как говорят?! Не надо о таких вещах громко! Чувства, еманарот, они такие!

— А с чего решил-то жениться?! Повод какой-то есть?!

— Да пора уже, че! Погулял пацаном, и хватит! Баба классная! Мозги не парит, пожрать приготовит всегда! Да и симпатичная! Такую упускать нельзя, сам знаешь! Тут как на рыбалке, вовремя не подцепишь — и соскочит!

— Не поспоришь! Как свадьбу справлять будете?!

— Ну это уже сама пусть решает! Кому праздник — кому оковы! Хех! Но я думаю, все как у нормальных людей, че мы, уроды какие-то?! Платье белое, выкуп, ЗАГС и огромная поляна в ресторане! Чтоб все знали, Антон и Ольга теперь в любовном союзе!

— А давно вместе?!

— Да два года уже! Как с армии вернулся, так сразу и это! — Антон только сейчас заметил, что мы орем, и сделал музыку тише.

— Как, кстати, там в армии было? Весело?

— Мне-то да. Я с двумя торчками служил, так что очень все в поряде. Эти Уаси по дружбе накуривали. Пару раз от старших огребал, но все за дело, так что без обид. Вот только с бабами напряженка. Вообще никаких не было. Даже у комдива не дочка — сын. Попадалово конкретное. Да еще и с мобилами залет: раз в неделю давали. И это, как трубу получишь, так сразу сваливаешь типа уединиться. А в казарме-то где уединишься? Где придется. Но бывало всякое. Так и жили, — он усмехнулся, и следующие несколько минут в салоне вновь было тихо, не считая уродского рэпа, который продолжал играть, пусть и с меньшей настойчивостью.

— А ты сам служил?

— Не, по состоянию здоровья не прошел. Плоскостопие.

— Везуха. Я бы сам не пошел. Долг родине. Не помню я что-то, когда я государству столько бабла задолжать успел. Сколько там сейчас? Двести, триста рублей? Ну в баню! А бегать надоело. К тому же сейчас всех на год толкают, че не сходить-то? А на эти же двести рублей я вон, тачку взял, — Антон хозяйски похлопал по рулю.

— Раз тачку взял, значит, деньги водятся. Работаешь?

— От работы дохнут пони, ну а я бессмертный кони, — после каждой такой фразы Антон замолкал, чтобы я мог осмыслить крутость сказанного. — На двух работах вкалываю. В основном на складе грузчиком. А когда маза есть, еще и в одном месте подрабатываю.

— И нормально платят?

— Ну я грузчик не простой, а на штабелере. Это такая машинка, которая паллеты таскает. Мы типа элита складская, вот под сорок рублей и выходит с переработками. Слыхал, что где-то штабелеры и больше получают. Но еще слыхал, что и где-то меньше, так что я норм попал. Фирма фартовая. Ну и за халтурку еще десять-пятнадцать выпадает.

Как бы смешно это ни звучало, но я никогда не зарабатывал столько денег. И уж точно никогда не тратил столько денег на себя. Когда был моложе, сливал часть денег родителям. Типа взрослый, все дела. А сейчас вроде я постарше, но из-за отсутствия постоянной работы я вновь был ни с чем. Купить с зарплаты телефон для меня всегда представлялось чем-то невероятным, не из моей жизни. Вот и сейчас в голове промелькнула куча разных идей, как я мог бы жить с деньгами Тоныча: три раза в год мотаться за границу, раз в месяц покупать новые шмотки и не испытывать никакой нужды. Было бы здорово, но работать на склад все равно не пойду.

— Нормальная сумма, у меня столько нет.

— Ну а как иначе, брат? Здесь пятерик, там косарь. Бац — и хана бюджету! А кушать-то хочется. Да еще и с бабой. Ты ее в кабаки води, цветы дари, платье купи, на моря вози и все такое.

— А кому сейчас легко?

— Да вот есть такие. Вон у меня друган. Его пахан — большая шишка (Антон поднял указательный палец вверх) в одной госшараге. Так там все ништяк, что ни говори! Тачки дорогие, телки сисястые. А когда пацана полицаи ловят, то уже через час отпускают и извиняются в придачу. Круто, а? Сейчас учебу заканчивает, а ему уже и работу нашли, чтобы сидел, ничего не делал и бабки хапал. Вот так вот оно делается. Главное — правильно наебать, и дальше все в гору идет.

— Но постоянно так делать тоже не варик. В конечном итоге тебя самого натянут.

— Ну это-то да. Тут главное — успеть навариться и чистым слезть. Бабос правит миром.

— Или же миром правит алчность и тупость людей.

— Хах, ну ты и сказал тоже. Алчность, ек-макарек. Не алчность, а желание свое место под солнцем намутить. Что в этом плохого?

Так, слово за слово, песня за песней мы докатились до Пушкинской площади. Странное место. Почему-то я здесь часто оказываюсь, хотя тут нет ничего, что могло бы меня заинтересовать. Магия улиц.

— Приехали. Ну что, Кирюх-братух, рад был тебя видеть!

— Да, я тебя тоже! Здорово, что у тебя все хорошо. Своей будущей жене привет передавай.

— Да, обязательно!

Мы пожали друг другу руки, и я вырвался из лап тонированного монстра. Перед тем, как успел закрыть дверь, Антон вскрикнул:

— Кстати, я же тебе сказать забыл. Я отцом скоро стану!

— Ого! Одна новость круче другой. Когда?

— Да вот через полгодика буду уже ляле подгузники менять.

— Здорово. Мои поздравления.

— Спасибо на добром слове. Бывай!

В тачиле вновь загромыхала музыка, под которую он уехал в закат.

Я еду быстро, накатываю жару,

Биток ревет, мотор ревет.

Сейчас еще словлю приходов пару,

А хип-хоп мне кача задает!

Я стоял у дороги, где он меня высадил, и пытался разобраться в людях. Что ими движет? О чем они думают? Какая у них логика? Кто прав: я или они? Впрочем, скоро я забил и на это.

Глава 6

После тонированной машины вечерняя улица показалась непривычно светлой. Правда, в Москве это норма. Центр здесь всегда светится так, что ночь отличается от дня лишь оранжевым цветом ламп. Плюс почти все заведения открыты круглосуточно. Цивилизация. Вот и сейчас все вокруг меня жило в привычном шумном ритме. Разве что молодежи на улице стало побольше, а пожилых поменьше.

Мне предстояло решить, что делать. Вариантов было, в общем, всего два: я мог либо пойти сам искать клуб, либо сначала позвонить своему знакомому, Артуру, который и позвал меня сюда. Он ответил с третьей попытки:

— Да-да-да, пр… вет, — голос растворялся в сплошном гуле, и было сложно понять хоть слово. — Я тут… немн… го в замесе. На в… оде… пустят. … минут пятнад… двадцать. Ок?

— Мужик, может, и ок, только я не понял ничего.

— Я. Мож… афте… как а… разом отм… во… Афтор.

— ЧТО?! Какой афтор?!

— …Тут… сли… ком. Я занят… Без м… ня тебя не пустят. По… ожди… я позвоню. Можешь… ChickenC. Я туда…

— Ладно, какой-то посыл я уловил. Пойду в ChickenC и буду ждать звонка.

— Мой нигер… — после связь оборвалась.

Ночной ChickenC в центре Москвы — зоопарк, который расцветает с первыми холодами. Теплое помещение с дешевой жратвой и свободными столиками неизбежно тянет всех без разбору. Можно даже и без денег: приходишь, находишь столик и садишься. Днем, минут через тридцать, тебя начнут гнать мамашки с детьми, что, мол, сел, дай другим поесть, и вообще, молодежь нынче ужасная, не то что в их время. Ночью тебе никто и слова не скажет. Это настоящий музей современной Москвы. Кого тут только нет. Такой кладезь персонажей был для меня очень кстати, поэтому я решил повнимательней осмотреться.

За одним из столов примостились типичные алкаши. Опять. Я знаю, вам кажется, что в моем рассказе уж больно много таких маргиналов. Но, эй! Я ничего не выдумываю и смотрю правде в глаза — Москва кишит маргинальными алкашами, вонючими бомжами и грязными инвалидами. Факт. Эти у стола были на распутье: еще не бомжи, но упорно целятся в этот ранг. Они впятером торчали у высокого стола недалеко от входа и считали мелочь, лежащую перед ними. Судя по паре стаканчиков, горючее было, а вот закусона не хватало. Особо запомнилось существо, некогда бывшее женщиной, чье заплывшее лицо иногда поглядывало на дверь в поисках залетного с мелочевкой. Однако обратиться и стрельнуть чирик духу у нее не хватало, ведь тогда охраннику пришлось бы выгнать ее и всю компашку на улицу. Пока же они сидят тихо, у стража курицы во фритюре нет уважительной причины их вышвыривать. Ну, подванивают слегка, но кто не безгрешен?

Охранник вообще не горел желанием кого-либо выгонять, что отличало его от коллег из соседнего клуба. Просто ему было плевать. Не как мне (гордо и высокомерно), а по-тупому (как лоху). У него наверняка есть жена, может, парочка детей, и только поэтому этот тип вынужден работать. Беда только в том, что для нормальных дел он либо криворук, либо ленив. Поэтому стоит здесь и починяет примус. Полномочий у таких ребят нет, да и обязанностей немного: гоняй засидевшихся подростков, а если что-то серьезней, то тут же зови полицию.

Чуть дальше от входа сидела публика культурней. Хотя кого я обманываю? Порой заправские выпивохи на несколько рядов культурней остальных. Они могут быть просто неудачниками без билета в хорошую жизнь. А бывают реально тупые чуваки. Вон, например, коротко стриженный парень что-то очень вспыльчиво затирает своей девке. На вид им лет по семнадцать. На его лице написана тупость. Я всегда это чувствую. Рядом тусуется еще один пацан. Видать, четвертый ушел за едой, а этот невольно остался с парой, выясняющей отношения. Единственное спасение он нашел в телефоне, уткнулся в экран и делает вид, что его нет. Не везет.

За ними сидела противоположная пара — лизуны. Жесть как она есть. Девушка уже готова была раздеться и вскочить на своего парнишу, да вот люди вокруг немного мешали. Поэтому они лизались, как котята, перемешивая закрытые поцелуи с открытыми поигрываниями языками. Пиздец. Даже красивые пары в подобных ситуациях выглядят так себе, а эти вызывали только отвращение и рвотные позывы. Я чувствую, как кто-нибудь скажет: «Да ладно тебе! Они живут! Они настоящие и не боятся своих чувств и несовершенных тел. Отвали от них». Не спорю, молодцы. Только бы исчезли с глаз моих.

Еще подальше тусовались молодые любители НАСТОЯЩЕГО русского рока и колхозной романтики. Не простые рокеры, не фанаты тяжелой музыки или черных шмоток и даже не поклонники длинноволосых мужских причесок. Нет, настоящие орущие деревенские грязнюши-говнари. В чем разница? В тотальном непонимании собственных идеалов. В наигранной и поверхностной эстетике. Не ТРУЪ, одним словом. Плохо шарят в фэнтези, плохо шарят в музыке, плохо знают жизнь своих кумиров, плохо знают вообще все. Забавные ребята. Зато как выглядят! Кожа (ну-у-у, дерматин ведь кожа, да?), обувь на гигантской платформе, сзади торба с названием какой-нибудь рок-группы или просто с изображением волков. Волки и одиночество. Оу да.

Здесь, недалеко от меня, собрались самые трушные представители этого жанра. Прыщавый, дрыщавый очкарик в длинном псевдокожаном пальто с турецкого рынка, телка с каре, выкрашенным в яркий голубой цвет, и низенький кабанчик. Что-то в духе «нас чмырили в школе, поэтому теперь мы думаем, что классные». Я верил, что такие давно вымерли.

Остальная часть населения жральни интереса не представляла. Компашка хип-хоперов, пожилая пара на запоздалом свидании, парочка столиков с завалившимися поесть обычными ребятами и столики с представителями южных земель нашей необъятной.

Артур не звонил, так что можно было перекусить отличным миксом из вкусной курицы и траванутого всего остального. Хотя я и съел парочку бутербродов дома, но в желудке оставалось еще много места для чего-нибудь посытней.

У кассы ждала вечная очередь, состоящая из одиноких представителей всех столов, описанных выше. Миниатюрное ООН, где балом заправляют восточные работницы прилавка и полусонные работники кухни. Мне досталось место в самой длинной из очередей прямо за парнем, постоянно крутящим башкой.

Примерно тогда я четко усвоил: выдуманный мной герой из фастфуда точно не жилец. Это была изъезженная, изнасилованная обыденность, которая никак не могла никого очаровать. Может, кто-то и мог превратить подобную историю в конфетку, но точно не я. Моих мыслей пока не хватало, и, когда я об этом думал, становилось худо. Я чувствовал бесцельную трату времени, понимал, что многие уже давно бы знали, о чем писать, но не я. Хоть одна умная мысль за всю историю, что я вам рассказываю. Ура.

Но мне все равно надо было что-то решать со своим героем. Лука Сергеевич прав — журналистика могла стать спасением, на котором мой ключевой персонаж может прокатить всю историю. По крайней мере она была уж точно поинтереснее бургеров. Я мог бы направить своего чела с квестом в те места, где обычный человек не бывает. Пожалуй, из этого могло получиться какое-никакое приключение.

Хоть я и не знал, куда отправится мой персонаж (и куда фиговей то, что я не знал, что же там может интересного произойти), я все же немного воодушевился и даже достал телефон и быстро добавил в заметку: И — идея.

Парень, стоявший передо мной и пускающий голову по орбите, на одном из витков увидел запись в заметке и обратился ко мне с вопросом:

— Нужны-ы-ы идеи-и-и?

Он выглядел как настоящий хиппи с картинки: цветные лохмотья, длинные прямые волосы и бородка. Небольшая. Его глаза выражали глубокую «начитанность», слова звучали медленно и протяжно. Он таращился на меня и продолжал медленно жевать воздух:

— Слу-ушай, ну, каро-оч, все про-осто. Берешь и создаешь!

— Да, мен, — что ж я вечно общаюсь с кем попало, — это все здорово. Впечатления, образы. Уже задолбали, честное слово. Приключения-то мне где брать?

— Так созда-ай их, разве сложно? — он удивленно уставился на меня. — Просто надо взять и по-о-осмотреть на все-е-е-е со стороны. Оторваться от бренности-и и-и-и-и полететь.

Звучало чересчур странно. Я ничего не понял, но не придал этому никакого значения. Просто продолжил накидывать вопросы.

— Если все так просто, то почему никто так не делает?

— Ду-ра-ки. Вот почему-у. Ну а вообще, я и не говорю, что-о легко это-о. Что-обы рисовать, кра-аска нужна, а ее кто-то-о делать должен. Во-от. Ну а то-от, кто рисует, то-от может и полететь. Но не хо-очет.

— Почему не хочет?

— Потому-у-у-у. Почему-у-у? — удивился он на мгновенье. — А! Во-от! Смелость нужна-а. Это же-е не так, что ты такой взял и по-олете-е-е-ел. Ты же-е себя уви-идишь. А люди-и не хотя-ят себя видеть, ведь никто-о не совершенен, мен. Вот ты, например, только вопросы задае-ешь, а отве-еты не знаешь. Глу-упый.

— А вот сейчас обидно было.

— Ну, може-ет, и не глупый, я-то тебя не знаю. Кстати, а че я тут забыл?

— Вы забыли заказ сделать! — мы уже подошли к прилавку, и в разговор грубо ворвалась кассирша.

— А, да-а. Мне… Биг мак.

— Нет у нас биг маков, у нас курица!

— А-а, ну тогда шаурмы.

— Нет шаурмы, вы в ChickenC!

Он недоумевающе посмотрел на меня:

— Слуша-ай, мужик. А че брать-то? Меня там кореш ждет, а я тут тупа-анул.

— Дайте ему корзинку на двоих и попить средний спрайт.

Кассирша недовольно пробила все, что я сказал, взяла деньги и пошла медленно собирать заказ. Где-то примерно через вечность она вернулась с пакетом и небрежно сунула его парню.

— Спасибо тебе, ме-ен. Не глу-упый ты. Беру слова наза-а-ад.

— Не за что!

— Помни, со сто-ро-ны, — на этой фразе он повернулся в профиль, — во-от так.

— Да, понял.

— Точно-о запомнил?

— Да.

— Я верю в тебя-я, брат! Не подведи.

Уходя, он обернулся и крикнул: «Плыви по течению! Оно-о тебя само-о приведет к твоей цели». На этом наше одноразовое знакомство закончилось. Наверно, навсегда. Я заказал себе несколько кусков курицы и попить. Свободный столик был только один — у окна, недалеко от алкашей. К нему и отправился. Чтобы не слушать пьяный треп, воткнул наушники и включил музыку.

За окном стояли строительные леса, так что на улицу и людей попялиться не удалось. Откусывая куски курицы, я подумал, что слишком молод для книги. Серьезно, моего жизненного опыта еще кот наплакал, как я могу написать что-то интересное и способное увлечь хоть какую-нибудь умную аудиторию? Да и зачем мне это? Если и правда хочу писать, то мне нельзя прикасаться к клавиатуре лет до тридцати (а то и больше), а вот когда наберусь настоящего опыта и буду шарить в жизни, то тогда уже надо строить из себя мыслителя. Я согласился с собой и тут же выкинул эту мысль из головы. На хер сомнения. Просто плыть по течению, и будь что будет.

Артур пришел, когда я почти все доел. На нем была расстегнутая кофта, а лицо покрывал бодренький румянец. Увидев меня, он поправил свои усы, покрытые воском, и пошел в мою сторону. Аккуратненький такой мальчик с самовлюбленным взглядом. Взяв свободный стул рядом с выпивохами, он подсел ко мне.

— Отлично. Я наконец-то вырвался. Там вообще сейчас дичь полная, — говорил он быстро, отрывисто. Как будто он забывал следующее предложение, а потом вспоминал и проговаривал все за секунду.

— Круто, да?

— Ну, тусовка так себе, но движение идет. Как ты вообще? Давно не виделись.

— Да нормально. В творческих поисках.

— Круто, над чем работаешь?

— Книга.

— Книга, нига? — он сделал пальцами жест west coast. — Ну что, интересно. А я вот сеты фигачу. Сплошные выступления. Ни на что другое времени почти нет. Ты как, уже поел?

— Ага, можем идти.

— Супер, двинули. Я выступаю через час.

Глава 7

— Я тебе говорю, оттянуться получится как надо. Я только попозже к тебе присоединюсь. Мне аппаратуру настраивать и все такое. А ты пока можешь у бара висануть или потанцевать.

— Гуд, так и сделаю, только без танцев. Че там по алкоголю?

— Вот за это не парься, — готов поспорить, что он очень гордился тем, что сказал дальше, — я все организовал. Алкоголь тебе халявный будет. Сможешь пить, сколько влезет!

Наш путь завершился у непримечательного здания. Клуб прятался где-то внутри. Догадаться об этом было несложно: любой клуб или бар можно спалить по толпе людей на входе. Заодно так проверяется, кто там тусит и надо ли тебе внутрь. Здесь я видел якобы гламурных мудаков в супермодных шмотках из масс-маркета. Мне не надо было внутрь, но я шел. Мы обошли всю очередь на вход сбоку и направились ко вторым дверям, где дорогу перегородил бабушкин шкаф, умеющий разговаривать и выполнять болевые упражнения. Его черный пиджак я легко мог бы использовать как одеяло.

— Молодые люди, вход там.

— Я диджей, а он со мной, пропустите.

— Не положено. В очередь пусть идет.

— Ольга Глебовна разрешила.

Шкаф достал из кармана рацию и что-то в нее прорычал. Рация рыкнула в ответ.

— Тут пропустить просят с диджеем постороннего. Говорят, Глебовна в курсе… — очередной хрип. — Вас понял.

— Можете проходить.

— Спасибо.

Вестибюль вытянулся перед нами шумным фиолетовым прямоугольником. Где-то вдали играло подобие музыки, но до нас долетали лишь одинокие басы и редкие отголоски мелодии. Тише от этого не становилось: местное звуковое сопровождение поддерживалось выясняющими отношения парочками, болтающими по телефону чуваками и разным народом, который за каким-то чертом решил ошиваться именно здесь. Прямо при входе располагалась барная стойка.

— Бар-то здесь зачем?

Артур усмехнулся, его перло чувствовать себя всезнающим королем:

— Вот смотри, ссорится мужик с бабой. Какие дальнейшие действия? Она сейчас психанет и побежит хныкать, а мужик останется тут один в напряге. Что делать? А тут бац — и вывеска бара прямо в лицо. Он оп рюмочку, бармену три сотки отстегнул, и всем хорошо. А еще есть те, кому внутрь идти уже не хочется или по телефону трещат. Все пьют тут. Классная идея, кучу прибыли приносит.

Вестибюль завершался квартетом из пустовавшего гардероба, входа в клубную зону и двух девушек с бейджами. Красивых, но пустых.

— Подставляйте руку, я одену браслет. Фиолетовый браслет — это средний VIP. Он дает право бесплатно пользоваться центральным баром. Проходить в зону VIP и пользоваться бесплатно VIP-баром вы не можете. Понятно?

— Агась.

— Если нарушите правила клуба или будете мешать другим гостям, то охрана имеет право выгнать вас без объяснений. Понятно?

— Да. А за глупые шутки меня выгнать могут?

— Да.

— Жаль, у меня с юмором всегда было трудно.

— Добро пожаловать в LuxuryPlace Club!

Ну и придумают же тупых названий. Я еле сдерживал смех, когда мы зашли внутрь, в глубины инфернального ужаса.

Клубы бывают разные. Например, есть клубы классические, где много столиков, играет живая музыка и хорошо кормят. Танцпол там — элемент декора и развлечения для подвыпивших дам за тридцать. Есть клубы околоандеграундные, где собирается своя тусовка по интересам. Загляните с пятницы на субботу в Столешников переулок, на Гончарную или куда-нибудь в районе Китай-Города и Таганки — вы поймете, о чем я. Но все это симпатичные и милые варианты, бесконечно далекие от танцевальных клубов, сделанных на старый лад. Настоящая преисподняя, куда стекаются все канализационные реки города. Существа, мнящие себя кем-то большим, чем «обычные люди», дергаются тут в конвульсиях, закидываясь таблицей Менделеева и ловя приходы. Чистый мир иллюзий со своими обитателями, верящими в собственную ширму у носа. Нет знаний, нет эмоций, нет чувств, нет умения. Вместо этого в комплекте с прическами даются глупость, похоть и вера в свое великолепие. Получается своеобразное Й — йо-йо (надо записать). Такие люди крутятся вверх и вниз по своей нитке, пока что-нибудь не собьется. И тогда они просто беспомощно виснут и ничего не могут поделать ни с собой, ни с жизнью. Впрочем, не мне быть хейтером.

Вам нужно знать лишь одно — LuxuryPlace Club был как раз из таких «танцевальных» клубов. Мне захотелось тут же развернуться и уйти, но потом я решил променять бегство на выпивку.

— Как долго мне пить до твоего сета?!

— Пока не знаю! Сейчас схожу уточню! Я думаю, полчаса или типа того!

Мы кричали, потому что иначе ничего не было слышно. Тут всем приходилось кричать. Весь объем ушной раковины заполняла музыка, да еще какая! Репертуар напоминал танцевальные версии того дерьма, что я слышал в машине Тоныча. Причем некоторые треки прилетели из глубокого две тысячи седьмого. Песни о том, что кто-то там хвастает телами, а кто-то что-то не представляет. Я не мог поверить, что это действительно кто-то слушал. Эта музыка была хитом в то время, когда я проходил на уроках Gravity Defied.

Толпа плотно заслоняла мой путь к пьянству, приходилось буквально протискиваться мимо прыгающих людей. Половине вокруг было от шестнадцати до девятнадцати лет. Время чувствовать себя старым, бро. Да, я знаю, что в такие места вход строго от восемнадцати. Это вы охране скажите. Однако встречались типы и старше. Мужики с четким желанием отодрать какую-нибудь местную школьницу в сортире. Для этого у них были деньги или дурь. Судя по большому числу виляющих вокруг меня барышень с разной степенью прожарки, проблем с перепихоном здесь не было.

Среди всего этого океана хаоса барная стойка стала спасательным кругом, за который я с радостью ухватился. Спасатель-бармен подошел через пару минут. Он был примерно с меня ростом, чуть шире в плечах. Розовая тенниска с логотипом клуба сияла от ультрафиолета. У сердца маячило имя — Ильдар.

— Добрый вечер, что будете пить?!

— Привет, можно без «вы».

— Хорошо, тогда хайо, братиш! Что будешь пить?!

— Эта херня на всю выпивку действует?! — я показал ему свой браслет.

— Пиво, коктейли, шоты!

— Богато! Мне тут страшно и одиноко, так что я бы зафигачил что-нибудь поубойней! Что-нибудь, что позволит мне отвлечься от этой убогой музыки.

— Она потому и убогая.

— В каком смысле?