Бесплатный фрагмент - Море в облаках

Хочешь почувствовать запах свободы?

Позволь себе замедлится чуть-чуть.

Взгляни на великолепие природы,

О проблемах мирских ненадолго забудь.

Почувствуй, как ветер тебя обнимает,

Улови аромат всех цветов.

Осознай, как природа тебя принимает,

Приглашая на тропы садов…

Мия Аманова

Глава 1. Лето

Встречаются такие города, в которых любой человек захотел бы провести часть своей жизни. В них тепло, тихо, уютно и красиво. Те, кто попадает в эти места проездом, всегда мечтают вернуться. А те, кто никогда не бывал — немного завидуют местным жителям. Наверное, в прошлой жизни нужно было быть замечательным, добрым, светлым человеком, чтобы здесь и сейчас иметь возможность просыпаясь по утрам не слышать за окном гул автомобилей и выкрики прохожих, вдыхать свежий воздух и никуда не спешить, потому что расстояния — маленькие, улочки узкие, и жизнь в целом здесь идёт по своим законам.

Ранним утром в открытые окна крошечных каменных домов с оранжевыми черепичными крышами задувал лёгкий летний ветер. В это время он всегда приносил солёный воздух с моря, которое нельзя увидеть из города. Но если спуститься к подножью холма, на котором стоит город, то можно попасть в закрытую безветренную бухту. С самых верхних улиц видны сотни крыш, похожих на жучков, сам городок сбегает оранжевой россыпью к равнине, а между крышами струятся серые каменные ленты дорог и проулков. Никто не придумывал схем, когда строил этот город. Да и сейчас никому не пришло бы в голову что-то менять. Тихая, спокойная жизнь устраивала каждого жителя без исключения.

Когда поднялось солнце и его первые лучи упали на стены домов, стерев с них мрачную ночную серость, в городе закипела жизнь. Раскрывались ставни и двери, почтальон выходил из дома, чтобы успеть до завтрака доставить газеты и письма (да, здесь люди всё ещё читали бумажные газеты и получали бумажные письма); в маленькой пекарне на главной улице хозяйка ставила тесто, молочник в своей лавке разливал молоко по бутылкам в ожидании постоянных посетителей. День за днём, десятилетие за десятилетием, город продолжал жить только по ему известным законам. Ничто и никогда не меняло уклада его жизни.

Ближе к девяти утра в городе становилось шумно: горожане отправлялись на работу, по дороге успевая перекинуться парой слов с десятком знакомых.

А в это время на большой кухне в доме номер десять по Садовой улице собирались завтракать. На столе уже стояли тарелки с фруктами, хлебом и вареньем. Высокий мужчина с тёмно-каштановыми волосами, тронутыми ранней сединой, разливал по чашкам дымящийся кипяток.

— Папа! Доброе утро! — весело проговорила девочка лет двенадцати, спускаясь по узкой лестнице со второго этажа. У неё были такого же цвета волосы, как и у отца, щёки в веснушках и яркая добрая улыбка.

— Офелия! Ты сегодня припозднилась, мне придётся немного задержаться, чтобы позавтракать с тобой, и я рискую не успеть на работу вовремя, — с лёгкой укоризной сказал мужчина, ставя перед дочерью чашку с чаем.

— Прости, я никак не могла найти своё любимое платье. Пришлось надевать это, — девочка опустила глаза, извиняясь и украдкой потянувшись к варенью.

— Не страшно, просто нужно держать свои вещи в порядке, тогда и проблем не будет с поиском.

— Пап, ну ты же знаешь… Мой шкаф слишком маленький! Вот когда у меня появится большой и красивый… Тогда и наведу полный порядок! Обещаю! — Офелия намазала хлеб вареньем и с удовольствием приступила к завтраку.

— Знаю. Но и ты в курсе, что пока мы не можем себе позволить такую покупку. Поэтому приспособься как-нибудь, пожалуйста.

Отец Офелии, Мартин, воспитывал дочь в одиночестве. Его жена скончалась десять лет назад в пору большой эпидемии. Девочка тогда была ещё совсем крохой и не помнила мать. Растить дочь одному было не так просто, Офелия часто болела, и за ней приходилось ухаживать, а кроме этого — ещё и много работать, чтобы содержать дом, оплачивать обучение и откладывать. Мартин хотел уехать из этого городка в центральную часть страны, в мегаполис, чтобы обеспечить дочери лучшее будущее. В больших городах больше возможностей для развития — учебные заведения, музеи, работа, в конце концов. Здесь, в этом городе, он не видел никаких перспектив для Офелии. Скоро она станет взрослой девушкой, и ей нужно увидеть мир.

Но при этом Мартин безмерно любил свою дочь: все нерастраченные чувства к жене он отдавал Офелии. Соседи и родственники подталкивали его к новой женитьбе, но он искренне считал, что ни одна женщина не сможет полюбить его дочь, как родная мать. Иногда эти слова казались ему неправильными, но потом он вспоминал, какая его малышка впечатлительная и мечтательная, и сразу отказывался от возможности снова жениться.

У Офелии начались летние каникулы, и весь день она могла заниматься чем пожелает. Правда, сначала нужно было выполнить кое-какие домашние обязанности, пока отец на работе.

Мартин допил свой чай и, поцеловав дочь в лоб, взял пиджак, портфель и вышел из дома. Он работал доктором в местной больнице, среди пациентов были в основном старики и заезжие туристы, которым становилось плохо от переедания или от длительных прогулок. Несколько раз в месяц он подменял дежурного врача и оставался работать в ночь — чего не сделаешь ради небольшой прибавки к зарплате.

Закрыв за отцом дверь, Офелия быстро прибралась на кухне, вымыла чашки и поднялась к себе. Второй этаж занимали три комнаты и ванная: спальни Мартина и Офелии располагались в одном конце коридора, а ванная и гостевая — в другом. Офелия забежала в свою комнату: там царил бардак, как и всегда. Она редко прибиралась, потому что боялась наткнуться на паука или убрать вещи туда, где не сможет их найти, помня, как пропала любимая игрушка, когда ей было лет пять: после очередной уборки весёлый розовый единорог так и остался не найденным. Конечно, Мартин не рассказал Офелии, что выбросил его, потому что он рассыпался в прах, валяясь несколько лет за кроватью.

Спальню щедро заливал солнечный свет. Окно выходило как раз на город, и можно было наблюдать, как течёт по его улицам жизнь. Офелия задвинула шторы, чтобы в комнату не залетели мухи и птицы, поправила лоскутное покрывало на кровати, заколола волосы большой блестящей заколкой и снова спустилась на первый этаж. Захватив на кухне большую корзину, она надела сандалии и весёлым шагом отправилась на центральную улицу. Идти было недолго — не больше двадцати минут, но Офелия обычно добиралась в два раза дольше: по дороге обязательно останавливалась поболтать с соседями и прохожими, пугала бездомных кошек, нюхала цветы и вообще всячески отвлекалась.

Сегодня соседка ей не попалась, зато на плюще, окутывающем половину домов на Садовой улице, она увидела чудесную бабочку и долго ею любовалась. День обещал быть очень жарким: уже сейчас солнце палило нещадно, и Офелия пожалела, что не надела шляпу или кепку. Отец наверняка будет ругаться, если из-за перегрева у неё снова заболит голова. Испугавшись гнева Мартина, она свернула в тень и неспешно побрела к булочной.

— Доброго утра, Лили! — поприветствовала она хозяйку булочной, милую женщину пышных форм и средних лет. На ней, как и всегда, был надет белоснежный фартук, волосы убраны под поварскую шапочку.

— Привет, Офелия! Сегодня как обычно?

— Да! И папа разрешил взять пару булочек с корицей для меня! — Офелия улыбнулась и протянула деньги.

— Нечасто он тебя балует, — покачала головой Лили.

— Ну и правильно! Если я объедаюсь, мне становится плохо, живот потом болит дня два. Ну, вы знаете!

— Да-да, весь город, наверное, знает, — рассмеялась хозяйка. — Держи твой хлеб и булочки, сразу все не ешь. Заходи почаще, пока каникулы.

— Как папа скажет! До свидания! — Офелия махнула свободной рукой и, уложив пакеты в корзинку, вышла на жаркую улицу.

Лили смотрела через витрину ей вслед. В этом городе все знали Офелию. Её мать родилась и выросла здесь, а потом по распределению сюда приехал Мартин, в больнице они и познакомились. Мать Офелии была медсестрой, работала в том же отделении, что и молодой врач. После замужества она категорически отказалась уезжать в большой город, и семья осталась в родных местах. В таких маленьких городах все знают друг друга: свадьбы и похороны, рождение и смерть — через всё проходят вместе. Вот и рождение Офелии праздновали массово: чудесная девочка с каштановыми волосами улыбалась каждому, и многие удивлялись её необычному имени. Весёлая, непосредственная малышка, добрая, несмотря на некоторые странности.

После смерти матери Офелия не перестала улыбаться знакомым, но ни с кем из детей так и не подружилась. Они дразнили её, называя фантазёркой и вруньей. Мартин возил дочь к психологам, они все говорили, что с помощью своих фантазий, мечтаний и выдумок она пытается пережить потерю матери, обещали, что это закончится к определённому возрасту, и просили подождать. Но время шло, а Офелия всё продолжала быть одиночкой, учиться слабо и постоянно придумывала небылицы: опоздала в школу, потому что не могла решить, какие туфли надеть, ведь чёрные обидятся, если она отдаст предпочтение синим; могла проплакать весь вечер потому, что наступила осень, и природе грустно. Мартин считал, что для её возраста такое поведение глупо и патологично, но ждал, как и просили врачи.

Размахивая корзиной, Офелия перешла через улицу и свернула в проулок, где царила тень и прохлада. Сандалии стучали по каменным плитам, а ей казалось, что она сидит на лошади и та гордо вышагивает перед жителями. Она улыбнулась своим мыслям, вспомнив прочитанную книгу — смешную и слишком наивную историю для девочек про принцев и принцесс, — и побежала в молочную лавку. Там она быстро забрала заказ и вернулась домой.

До вечера делать было нечего. Скучно. Побродив по дому, Офелия включила и выключила телевизор: летом ничего интересного не показывали, а из мультиков она выросла, по своим же собственным словам. Музыку включать тоже не хотелось, поэтому девочка добралась до ноутбука. Отец разрешал пользоваться гаджетами не больше двух часов в день — слишком мало для подростка, но спорить с ним невозможно, и Офелии приходилось просто смиряться. Так же, как и в жизни, в сети девочка не особенно общалась с ровесниками, а взрослых — побаивалась. Здесь, в городе, все были ей хорошо знакомы, а там, в огромном мире, за сотни километров от неё, перед экраном компьютера мог быть кто угодно. Хоть она и верила в то, что внутри все люди добрые, но больше эта вера распространялась на тех людей, которых она знала лично. Посмотрев смешные видео, Офелия решила пообедать, а после — пойти прогуляться.

Мартин никогда не спрашивал, надолго ли уходит Офелия и куда, потому что знал, что его дочь достаточно благоразумна для своего возраста и далеко никуда не отправится. Сегодня, в такой жаркий день, она не стала спускаться к морю — путь слишком долгий и выматывающий, ходить к морю хорошо ранним-ранним утром, с полными сумками еды и воды. В послеобеденный же час лучше всего направиться в другую сторону — подняться через сады на вершину холма. Там, в тени деревьев, здорово лежать и смотреть на небо. Мечтать. Больше всего в своей жизни Офелия любила мечтать: о том, что она живёт с мамой и папой; что у неё большой шкаф для одежды, и никто не заставляет прибираться; и что все одноклассники вдруг превратились в молчаливые колючие кусты шиповника и больше не обзываются; и что никто не задаёт вопросы о её странном имени. Мама Офелии была любительницей классической литературы и, когда в юности прочитала Шекспира, решила назвать свою дочь в честь таинственной героини. Многие были против — ведь судьба сложилась у шекспировской Офелии трагично, но женщина была непреклонна. Мартин не сопротивлялся, считая, что дочь должна получить имя от матери. Так и случилось, что Офелия стала Офелией. Но ей нравилось своё имя, загадочное, словно из иного мира. Вообще, она часто представляла себя жительницей других планет, подводных миров и далёких неизвестных стран. Ей нравилось примерять на себя разные роли, менять личности как наряды, и она часами могла лежать на траве, придумывая себе приключения. Отец иногда ругал девочку за излишнюю мечтательность, настраивая на учёбу и предлагая разные дополнительные занятия, но она почти всегда отказывалась. Зачем всё это, если есть нечто более интересное и захватывающее? Разве может заменить чтение книги по биологии невероятное приключение в жаркой пустыне на только-только открытой планете?

За домом Офелии улица уходила вверх довольно круто, поворачивая и извиваясь. Ближе к концу дороги дома тонули в зелени: здесь начинались большие тёплые фруктовые сады. В начале лета, когда цветение давно кончилось, а плоды уже завязались и наливались соком, гулять среди деревьев было одно удовольствие. Нагретая кора источала дивный сладкий аромат, разноцветные птицы прятались в густых кронах, ветки стонали под собственной тяжестью, усыпанные тяжёлыми сочными листьями и завязью плодов. Офелия шла по узкой тропинке сквозь сады и представляла, что она — принцесса, обходящая свои владения. Границ между садами не было, один плавно переходил в другой, а потом сливался с небольшим смешанным лесом. Вот тут Офелия и попала в приятную прохладу, вдохнула полной грудью и бегом бросилась к вершине холма.

Солнце в этих местах заходило долго, хоть и опускалось после обеда сразу. Вечера тянулись, как мёд, заставляя местных жителей выходить из домов на задние дворы, сидеть в креслах, пить неспешно чай, читать книги, курить сигары, жарить мясо и ждать, когда наступит ночь. И пожалуй, эта была единственная гостья, которая всегда приходила неожиданно.

Офелия бежала, чтобы успеть как можно дольше посидеть на вершине, ведь возвращаться домой надо засветло. Запыхавшись, она выбежала из леса, оказавшись посреди большой поляны, укрывающей холм. Короткая полусухая трава щекотала ноги, жужжали пчёлы, перелетая с цветка на цветок, лёгкий ветер шевелил густые каштановые волосы Офелии. Она задрала голову и посмотрела, щурясь, на высокое голубое небо, и улыбнулась ему.

— Вперёд! — шепнула себе и побежала дальше. Ближе к краю, там, где холм резко обрывался, стояло маленькое кривое дерево. Под ним — самое лучшее место для грёз.

Добежав до него, Офелия резко остановилась, испугавшись того, что увидела. Под деревом кто-то лежал. Она тяжело дышала и не могла скрыть удивления: кто это в такое время пришёл сюда, неужели кто-то из её одноклассников?

— Здравствуйте! — громко сказала она, чтобы обозначить своё присутствие.

Человек под деревом зашевелился и сел — это оказался мальчик немногим старше Офелии. Но в городе она его никогда не видела. Наверное, приехал на каникулы.

— Привет! — улыбнулся мальчик.

Она рассматривала его с интересом: загорелое лицо, чёрные брови и голубые глаза, пшеничные волосы, лохматые от лежания на траве. На нём была футболка с героями детского мультика, а сам он весело и задорно смотрел на Офелию.

— Это моё место, — буркнула она.

— А я не знал, — парировал парнишка. — Будем знакомы?

— Ну, может, и будем, — Офелия не горела желанием с ним знакомиться. Наверняка он, как и остальные, будет дразнить её.

— Меня Жан зовут, — он поднялся и подошёл, протягивая руку.

— А я Офелия… — она пожала его руку, удивительно крепкую и тёплую.

— Ух ты! Какое имя красивое! — обезоруживающе улыбнулся новый знакомый, и Офелия не услышала и капли насмешки в его словах.

— Это мама меня так назвала.

— Наверное, она тебя очень любит!

— Любила… — Офелия прошла вперёд и села в траву.

— О, прости, — Жан опустился рядом. — Можно я пока тут посижу немного, мне домой идти ещё рано. А здесь такое место хорошее.

— Ну, посиди. Правда, я хотела тут побыть одна. Но раз уж ты пришёл первым… Будет не очень красиво, если я стану тебя выгонять. Папа говорит, что с новыми знакомыми надо быть вежливой. А тебя я в нашем городе ни разу ещё не видела, — она повернула голову к Жану и смотрела, как его рот растягивался в улыбке, а брови удивленно поднимались.

— Конечно, не видела! Я не местный, проездом тут, если так можно сказать.

— Здорово… А у кого остановился?

— Да ни у кого, прямо здесь и остановился.

— Как это? Здесь, на холме? — Офелия удивленно посмотрела на Жана.

— Ага, хорошее место. Правда? — он откинулся назад и лёг.

— Хорошее. Но как ты спишь? Прямо на траве? А что ешь? И где твои родители?

— Что может быть лучше травы? Ни одна постель не сравнится. А вместо белого потолка — голубое небо! Я путешествую один, без родителей.

— Как?! — поразилась Офелия. — Ты что, бездомный?

— Нет, глупая… Мой дом — весь мир. Хочу, буду ночевать здесь, а хочу — в другом месте! Мне нет нужды строить где-то себе дом.

— Ты пугаешь меня, — прошептала Офелия и поднялась, чтобы уйти. Ей вдруг стало не по себе. Одно дело — мечтать в одиночестве, а совсем другое — повстречать такого странного мальчишку. Он либо ненормальный, либо невероятный выдумщик.

— Не бойся! Я тебе ничего не сделаю. А хочешь, расскажу историю? — Жан сел и умоляюще посмотрел на Офелию.

Она колебалась. Ей очень хотелось послушать историю этого мальчика, но и оставаться было страшновато. Хотя солнце ещё высоко, стемнеет нескоро — что может с ней случится? Если Жан и, правда, здесь один, то, может быть, и стоит попробовать с ним подружиться. Он не дразнит её и достаточно вежлив.

— Ладно, я останусь и послушаю твою историю. Но только недолго, а то папа будет меня искать и ругаться.

— А ты не берёшь с собой телефон?

— Не-а, я постоянно его теряю, — Офелия извиняющимся движением пожала плечами. — Оно само получается, правда.

— Я тоже всё время что-нибудь теряю и забываю. Вот сегодня забыл взять с собой фонарь, поэтому пришлось гулять днём. А вообще, я люблю путешествовать вечерами, весь мир выглядит совсем иначе — загадочно и таинственно, — Жан снова улыбнулся, приглашая Офелию сесть ближе.

— И как тебя отпускают гулять по вечерам? — она подвинулась к нему и обхватила колени руками.

— Легко! Мне можно — я очень ответственный. Иногда, — он хитро подмигнул Офелии, и она рассмеялась.

— Как и все мальчишки, да?

— Ага! Ну что, будешь слушать?

— Конечно!

— Тебе нравятся цветы?

— Нравятся, но не все. Не люблю цветы с шипами.

— А это зря, они ведь самые красивые…

И Жан начал рассказывать.

«История про розу.

Офелия, твоя имя, когда я его услышал, напомнило мне про цветы в саду моей бабушки. У неё потрясающий сад и розарий. Да-да! Самый настоящий розарий. Но он появился гораздо позже, чем всё остальное. Когда-то давно, когда она была ещё совсем молодой, её родители умерли и оставили в наследство большой дом у моря. Конечно, бабушка туда переехала. За домом родители ухаживали как положено, а вот сад совсем забросили, и тогда она, не жалея сил и времени, занялась его уборкой: вырубила разросшийся терновник, засохшие яблони и заросли одичавшей малины. Из-под травы появились дорожки, выложенные старыми каменными плитами; среди кустов смородины нашёлся колодец, а дальнем углу участка — резная беседка. Вот так понемногу, изо дня в день, бабушка создавала вокруг дома красоту.

Однажды, тёплым летним утром, она снова вышла в сад, чтобы закончить свою титаническую работу. Оставался один угол, сплошь заросший лопухами, одуванчиками и ещё какой-то неизвестной травой. Она вырывала сорняки с корнем, подкапывая их лопатой, и уже была близка к забору, как заметила цветок на тонком стебле, рвущийся к солнцу. Это была роза. Скромная, задавленная сорняками, но цветущая роза. Бабушка решила оставить её, пожалела. Она удалила вокруг траву, смастерила из веточек подобие забора и стала ухаживать за цветком.

Роза оказалась очень капризной и постоянно испытывала хозяйку на прочность: то начинала увядать, то листья покрывались пятнами от болезней, в жару просила тень, в пасмурные дни ей не хватало солнца. И бабушка отчаялась. Все цветы на участке давно разрослись и радовали глаз, а роза продолжала капризничать.

Наступила осень, подули холодные ветра с моря, постоянно моросил серый дождь. Бабушка укрыла розу на зиму, заботливо обложив землю у корней скошенной травой, а в душе надеялась, что весной цветок, либо оживёт, наполненный силой, либо погибнет до наступления тепла и больше не будет приносить хлопот.

Зимой бабушка очень много работала: тогда наступили непростые времена в нашей стране, и каждому приходилось трудиться не покладая рук, чтобы поскорее наладить жизнь. К весне, правда, всем полегчало. Солнце и тепло давали силы, и жители, привыкшие купаться всё лето в тёплом море, с нетерпением ждали окончания холодов.

Весна, как и всегда, неожиданно разбудила природу. В наших краях не бывает длинного перехода между временами года: ты ложишься спать ещё зимой, а просыпаешься среди буйного весеннего цветения. И тот год не стал исключением. Одним прекрасным утром расцвели все кусты в бабушкином саду, ещё не выпустив ни одного листочка, на клумбах радостно зеленели ростки многолетников. Бабушка подождала ещё несколько дней, пока ночи не стали совсем тёплыми и раскрыла розу. К удивлению, она пережила зиму, но стояла угрюмая и мрачная. Половина весны ушла на заботу о розе: подкормка, обработка участка вокруг, чтобы никто не смел тревожить столь капризную даму. А потом бабушка устала и занялась другими цветами, сажала плодовые кустарники и деревья, красила беседку в чистейший белый цвет, чинила старое крыльцо и строила веранду.

Тогда-то она и познакомилась со своим будущим мужем. Был он молодым человеком бойким и страстно увлечённым любым делом, за которое брался. В то лето он подрабатывал и плотником, и столяром, и разнорабочим. Говорят, кому-то даже подстригал кусты, как садовник. Вот бабушке он и достался, как разнорабочий, вместе с двумя другими мастерами. Веранда была задумана грандиозная, поэтому без помощи бабушка никак обойтись не могла. А дед всегда был рад ввязаться в какое-нибудь великое дело. Стройка шла полным ходом, опилки и щепки летели в разные стороны, бабушка руководила, готовила и даже работала наравне с мужчинами.

Они оба рассказывали эту историю на семейных ужинах по сто тысяч раз: мне кажется, что когда я родился, то уже знал, что они будут говорить. Как-то вечером, когда рабочий день уже почти закончился, как и стройка, дед пошёл искать хозяйку дома, чтобы сдать работу. И нашёл её в самом дальнем углу сада с лопатой в руках. Бабушка как раз собиралась выкопать розу, чтобы больше с ней не мучиться.

— Что это вы тут делаете? — спросил удивлённо дед.

— Да вот, розу хочу удалить, надоела она мне. Красоты от неё никакой, а мороки — уйма, — бабушка уже воткнула лопату в землю.

— Розы требуют заботы, вы разве не знали? — дед остановил руку бабушки с лопатой.

— Знала, конечно! Целый год я с ней мучаюсь, а толку, как видите, нет. Этим летом даже цвести не собирается. И колючая какая! Подойти к ней нельзя, сразу начинает шипами колоть.

— А давайте я буду приходить к вам, и заботиться о ней? Не хочу хвастаться, но я неплохой садовник, может, и с вашей розой справлюсь?

— Приходите, если очень хочется. Только платить я вам не буду, — строго сказала бабушка. Она вообще привыкла быть грозной и ответственной, несмотря на свой довольно юный возраст в то время.

— Денег мне за розу не надо, это я по доброй воле буду делать. А вот за веранду неплохо было бы награду получить, — улыбнулся дед.

С того дня так и повелось — каждый вечер после работы, дед заходил к бабушке, пробирался в дальний угол сада и ухаживал за розой. Спустя неделю на ней появились бутоны, да не один, а сразу — три. Роза оказалась кустовой, и дед, потирая руки, говорил бабушке, что через год у неё будет целый розовый куст. На что она отвечала довольно холодно: её больше интересовали цветы неприхотливые, простые и яркие.

Но дед оказался хитрым парнем: ведь бабушка приглянулась ему, и он не мог уже отказаться от неё. Я видел их фотографии в молодости — она была необычайно красивая, статная, с длинной толстой косой. Понятно, что нельзя было не влюбиться в такую девушку. Как-то раз, уже под конец лета, дед снова зашёл вечером в сад, а на обратном пути застал бабушку сидящей на новенькой веранде с чаем. Она из вежливости пригласила его к столу.

— Чудесный сегодня вечер, — заметила она по всем правилам хорошего тона.

— Да, замечательный, — ответил дед. — И ваша роза, кстати, тоже чудесно себя ведёт. Видели, сколько цветов на ней? И разрослась как положено.

— Не понимаю, что вы с ней такого сделали?

— Ничего особенного, просто заботился.

— Я тоже это делала, но результата не было. У вас наверняка есть какой-то секрет, расскажите мне? Не хотелось бы делать вас садовником для одного цветка.

— Всё очень просто. Секрет любой заботы, как и любого дела, — в любви. Без неё ничего не выйдет. Ваша роза ни разу меня не уколола за всё лето, а почему? Потому что я к ней нежно и ласково подхожу, жалею её, разговариваю. Цветы, они ведь живые. Любому живому существу приятно внимание и ласковое слово. Больше ничего, никакие удобрения оказались ей не нужны, ни жара, ни ветер не вредят. Потому что она знает, если что-то случится, я приду и помогу, — дед допил чай и улыбнулся.

— Вы так говорите, будто это не цветок, а человек.

— Конечно. Женщина. Такая, как вы. Красивая, но упрямая. С шипами. Защищается, потому что боится, что из-за её красоты кто-нибудь возьмёт и сорвёт цветок.

И тут бабушка вспыхнула, щеки её заалели. Дед попал в самую точку. Он обладал удивительной способностью видеть людей насквозь. Ему никогда нельзя было соврать или чего-то недоговорить. Но и врать ему никогда не хотелось, потому что если он и ругал, то с любовью. И тогда в душе внутри всегда просыпалась совесть. Вот и бабушка не смогла ничего ему ответить.

Через год они поженились, и дедушка подарил своей возлюбленной на свадьбу ещё один розовый куст, который они вместе высадили рядом с той самой розой. А потом были другие новые цветы: так и случилось, что рядом с домом они устроили большой розарий. Он и сейчас там есть, правда, всё больше ухаживают за ним мои родители».

— Вот такая история, — задумчиво закончил Жан.

— Непонятная, — ответила Офелия.

— Ну как же? Чего тебе непонятно?

— Она какая-то странная, твоя бабушка.

— Почему?

— Оставила колючий неприглядный цветок, мучилась с ним.

— Но ведь из него вышел чудесный куст!

— И что? Я никогда не стала бы так долго ухаживать за безнадёжным цветком. Это скучно!

— А что бы ты с ним сделала? Сразу бы вырвала с корнем? — Жан даже раскрыл глаза ещё шире от удивления и возмущения.

— Конечно! Вот смотришь на такой цветок и думаешь, как он портит весь вид. И представляешь, что он умирает, болеет и хочет поскорее покинуть этот мир. А ты издеваешься над ним, кормишь насильно… Мне проще представить, как он засох, чем увидеть целый розовый куст, выросший из одного цветка.

— Так здесь суть ведь не только в цветке, Офелия! Ну, ты же немаленькая девочка, должна понимать.

— Объясни, — Офелия, сорвав травинку, стала слушать объяснения Жана.

— Бабушка до встречи с дедом тоже была как эта роза. Совсем одинокая и грустная, с шипами — строгостью, важностью. Никого к себе не подпускала, за помощью обращалась только в крайнем случае. И ничего её не изменило. Только дед со своей заботой и вниманием. Отогрел её сердце, как и сердце розы! А цветник — это же наша семья, большая и дружная, которая выросла из чувств бабушки и дедушки, благодаря их заботе. Эх! Ты, наверное, всё же ещё слишком маленькая, чтобы это понимать.

— Наверное… Просто у меня нет такой семьи, я живу только с отцом. Мне не понять, как это — когда вокруг тебя много людей и все тебя любят, — Офелия вздохнула.

— Вокруг тебя же целый город! Неужели только отец тебя любит? Ни за что не поверю!

— Ну… — Офелия задумалась. Одноклассники совершенно точно не испытывают к ней тёплых чувств, соседи, продавцы в магазинах?

— Чего «ну»? Бабушки там, дедушки? Друзья? — Жан даже заёрзал на месте от нетерпения. Он казался Офелии похожим на жука, который всё время мечется и шевелится в попытках рассмотреть мир вокруг.

— Нет никого, — она пожала плечами.

— Не верю я тебе, ты просто не видишь.

— Вот уж неправда! Одноклассники меня дразнят всё время, говорят, что я вру; бабушки и дедушки очень-очень далеко и слишком редко меня видят, остальные — просто чужие. Нет, мы разговариваем, улыбаемся, но они не могут меня любить.

— Выдумщица, действительно, — Жан сорвал цветок ромашки, который рос рядом и протянул Офелии. — Вот, держи. Будем считать, что я твой друг, и я тебя люблю!

— Глупости какие! — фыркнула Офелия, но цветок взяла.

— Это ты говоришь глупости и думаешь — тоже. Тебе скоро школу заканчивать, а ты самых простых вещей не видишь. Вот я знаю, что ты сегодня покупала булочки с корицей. А эта милая женщина, которая тебе их постоянно продаёт, совершенно точно тебя любит, хоть самую каплю. Поэтому всегда тебе улыбается и кладёт самые свежие и лучшие булочки в корзину, — Жан едва удержался, чтобы по-детски не показать Офелии язык.

Она широко раскрыла глаза и с удивлением смотрела на нового знакомого. Откуда он так много знает про неё? Офелия испугалась: отец говорил ей, что разговаривать с незнакомцами очень опасно. Но она и подумать не могла, что этот смешной мальчишка может чем-то ей навредить.

— Я пойду, пожалуй, — произнесла Офелия поднимаясь.

— Испугалась? — весело спросил Жан.

— Конечно! Меня папа предупреждал! У тебя тут в засаде кто-нибудь сидит, наверняка. Сейчас ты заговоришь меня и всё, — Офелия попятилась назад.

— Вот глупая. Скажи, зачем мне быть опасным? А? Это же совершенно неинтересно! — Жан отвернулся и безразлично добавил, — можешь идти домой, конечно. И продолжать фантазировать про всякие ужасы. А я буду играть с мячом, сто лет его в руки не брал!

Жан подошёл к дереву и выудил из-за ствола большой красный мяч. Офелия молча наблюдала за его ловкими движениями и ужасно хотела присоединиться. Вообще, она считала себя достаточно взрослой для того, чтобы играть с мячом. Но этот был чрезвычайно красивым, новеньким и блестящим, как карамелька. Никто ведь не увидит, что она играет. В ней боролось желание присоединиться к Жану и страх, навеянный мыслями о возможной опасности.

— Лови! — Жан бросил мяч в Офелию, будто и забыл, что она собиралась уходить.

Она поймала мяч и держала его в руках. Он был тяжёлым, крепко-надутым и тёплым, нагретым жарким летним солнцем. Сейчас Офелии надо было решить, что сделать: оставить мяч и пойти домой, или же остаться и попробовать поверить Жану. И она решила остаться. Ловко подбросив мяч, отбила его рукой. Мальчишка весело рассмеялся и принял игру. До самого вечера они бегали по поляне, перекидывая друг другу мяч, кидали его в самодельную цель на дереве, а иногда просто сидели молча и отдыхали. Офелия давно так весело не проводила время, она уже и забыла, каково это — играть с ровесниками.

Когда солнце стало золотить верхушки деревьев, а со стороны моря подул прохладный ветер, Офелия стала собираться домой, неожиданно загрустив оттого, что день закончился и нужно прощаться с Жаном. Он оказался хорошим мальчишкой, добрым и весёлым, даже когда он назвал её глупой, то не возникло чувства обиды, потому что в глубине души она знала, что его слова — чистая правда. Так сложно было признаться, что есть на этом свете люди, которые относятся к Офелии по-доброму. Гораздо приятнее было думать, что она одна-одинёшенька на всём белом свете, и только папа действительно дорожит ей и добр к ней. Ведь тогда можно вернуться домой с грустным лицом или даже с весёлым, но всё равно забраться к нему на коленки и быть обласканной. Да, Офелии нравилось, когда папа жалел её, проявлял лишний раз внимание и заботу. Тогда ей казалось, что всегда можно быть маленькой девочкой, скромно улыбаться знакомым и просто жить. Она всеми силами сопротивлялась взрослению, потому что вырасти значило бы перестать мечтать и придумывать, перестать жить в сказке. А все её попытки казаться взрослой были бравадой, подобными тому, как малыши в песочнице хвалятся, что они уже большие.

— Тебе, наверное, пора домой? — спросил Жан без капли грусти.

— Да, пора. Не хочу, чтобы отец беспокоился, — Офелия бросила взгляд на мяч, а потом на Жана.

— Ну, тогда иди. Спасибо за компанию, было весело! — Жан в шутку отвесил поклон.

— И тебе спасибо! Ты оказался не таким ужасным, как мои одноклассники.

— Не могут быть все твои знакомые мальчишки такими уж плохими, не верю я в это! Ты просто с ними не пробовала играть в мяч, — он улыбнулся своей широкой, доброй улыбкой, и Офелия почти поверила ему.

— Могут-могут, — скорее из вредности сказала она. — А ты завтра будешь здесь? Мы могли бы снова поиграть вместе.

— Может, буду, а может — нет. У меня каникулы, и я не знаю, где захочу оказаться завтра! Но ты всё равно приходи, — он махнул ей рукой, поднимая мяч и собираясь уходить.

— Так у кого ты остановился? — Офелия тоже махнула Жану на прощание, торопливо двигаясь к склону.

— Говорю же, прямо здесь. Беги! — Жан снова улыбнулся и побежал в противоположную сторону.

И Офелия побежала тоже. Солнце вслед за ней катилось с небосклона, и ей не хотелось проиграть ему, своему яркому, горячему сопернику. Вот уже и фруктовые сады позади. На бегу Офелия успела надышаться сладковатым ароматом остывающей коры. Мостовая тоже отдавала своё тепло в воздух, в городе всё ещё было душно после дневного пекла. Кое-где в домах зажигались огни, Офелия прибавила шаг.

Отец уже был дома, но чем-то озабоченный молчаливо готовил на кухне ужин. Офелии показалось, что он даже не обратил внимания на её возвращение. В маленькой девчачьей груди поселилась капля обиды и разочарования. Раньше отец никогда не позволял себе так холодно встречать дочь. Она поднялась к себе в комнату и села на кровать: везде валялись вещи, мягкие игрушки, и этот беспорядок раздражал. Посидев немного в обиде и злости на ситуацию, на отца и немного — на Жана, Офелия всё же спустилась. Мартин уже накрыл на стол и ждал её. Разговор не клеился. Офелия рассказывала, как прошёл день, а отец отвечал невпопад, либо просто молчал.

— Давай поедим в тишине? — спросил, наконец, он.

— Хорошо, — Офелия совсем расстроилась, поражённая поведением отца.

Так же молча, они убрали посуду и разошлись по своим комнатам. Мартин пожелал Офелии спокойной ночи, поцеловал в лоб, как и всегда. Но что-то в его действиях было ненастоящее, неживое. Не было привычной теплоты и отдачи, он словно робот — просто выполнял свои обязанности.

Офелия лежала в темноте, смотрела на лунный след, лежавший на стене, и хотела расплакаться. Но, вспомнив, что взрослые девочки не плачут, решила держаться. Чтобы папа не подумал, будто она плакса и каприза. Она повернулась на левый бок, чтобы луна светила в спину, и уснула.

Глава 2. Прощание

Утро нового дня не принесло Офелии радости, на которую она так рассчитывала вечером. Отец ушел рано, не дождавшись, когда она проснётся, и только оставил короткую записку на столе по старой привычке. Тоскливо съев остывший завтрак, она вернулась в свою комнату. Делать ничего не хотелось. Книги, интернет, — всё надоело. Поручений отец тоже никаких не оставил, а брать инициативу в свои руки Офелия не привыкла.

Её тревожило поведение Мартина: раньше он никогда не позволял себе такого отчуждённого, холодного поведения. Но поговорить они теперь смогут только вечером, да и ещё неизвестно, станет ли отец что-то объяснять дочери. Офелия хоть и хотела казаться взрослой, любила не акцентировать на этом внимания. Ей было приятно и спокойно, когда Мартин считал её маленькой девочкой. Мир взрослых пугал своей неизвестностью и непременными тоской, усталостью и меланхолией, которые она замечала у всех свои великовозрастных знакомых. Теперь эти болезни духа добрались и до её отца, а, значит, он стал немного дальше от Офелии. Она чувствовала это и не хотела отпускать его.

Бесцельно прослонявшись по дому до самого обеда, Офелия решила вернуться на холм в надежде встретить там Жана. Он ведь сказал, чтобы она приходила. С ним хотя бы не будет скучно. Быстро надев удобный летний костюм и схватив бутылку воды с пригоршней конфет, она убежала в манящий летний зной.

День снова стоял мучительно жаркий, а из-за аромата цветущих садов казался ещё и тягуче-сладким, как мёд. Пробираясь сквозь густой горячий воздух, она торопила себя. На холме гулял тёплый ветерок. Он не приносил такую желанную прохладу, но дышать стало легче. Офелия вышагивала сквозь траву к дереву. Под ним — было видно — лежал Жан.

— Привет! — бодро поздоровалась она. — Я принесла нам конфет!

— Ух ты! Привет, подруга! — Жан лучезарно улыбнулся и выбрал из горсти конфет три разноцветных. — Спасибо! Вот этого мне для счастья и не хватало. А я думал, что ты не придёшь сегодня.

— Почему? — Офелия села рядом и тоже взяла конфету. Одну. Самую любимую, жёлтого цвета.

— Настроение у тебя плохое с утра было, — тихо ответил Жан.

— Откуда ты знаешь? — удивлению Офелии не было предела.

— Да так, птичка напела, — повел плечом мальчик и снова улыбнулся. — Давай не будем грустить, а?

— Странный ты…

— А я бы так не сказал! Вот ты — точно странная, обиделась на отца неизвестно почему. У взрослых свои проблемы, вырастешь — поймёшь, — он достал из-за дерева ракетки для бадминтона и красивые красные воланчики. — Будешь играть?

— Буду, — Офелия взяла ракетку из рук Жана. — А ты прям знаешь, как там, у взрослых, жизнь устроена.

— Может, и знаю. Только тебе всё равно не расскажу, — он шутливо показал ей язык и отбежал в сторону.

— Почему это?

— Потому что тебе это неинтересно! Ты же вчера так и не поняла мою историю.

— Да она слишком сложная была. Мне больше нравятся истории про приключения, волшебство. На сказки чтобы было похоже, — Офелия с трудом отбивала воланчик, который перекидывал ей Жан.

— Офелия! Тебе сколько лет? — Жан пропустил удар и побежал в заросли, чтобы достать воланчик.

— Через неделю тринадцать, а что? — она села на траву. — Давай сделаем перерыв, очень уж жарко.

— Ну вот, ты взрослая уже совсем. А всё сказки хочешь слушать. Вот когда мне было тринадцать, — Жан сел рядом и отложил ракетку, — я отправился в далёкое путешествие! Совершенно один. Ну, в том смысле, что без взрослых.

— Ух ты! Расскажи! — Офелия с интересом заглянула другу в лицо.

— Нет. Вот когда будет тебе полных тринадцать, тогда и расскажу. А пока ты ещё маленькая.

— Вредный какой. Я тебе и конфет принесла, и воды… — она обиженно отвернулась.

— Не капризничай, а то до четырнадцати не буду никаких историй рассказывать, — Жан рассмеялся и легонько толкнул Офелию в плечо. — А побежали купаться?

— Куда? — она сразу оживилась, перестав дуться.

— Тут есть речка недалеко, если подняться чуть выше. Правда, вода там холодная. Не боишься?

— Нет, я ничего не боюсь! — смело заявила Офелия.

— И зря! — Жан схватил её за руку. — Бежим!

Они бежали среди цветов и сухой травы, обожжённой солнцем, уклоняясь от веток деревьев и кустов, встречающихся по пути. Офелия еле успевала за Жаном, но не отпускала его руку — такие приключения были ей по нраву. Совсем как в старых папиных книжках, которые она иногда читала. Не вспоминались подозрительные слова Жана о её утре и настроении, отсутствие ответов на очень важные вопросы. Она больше не боялась его.

Река неспешно несла свои воды среди густой зелёной травы, спускаясь с холма. Чуть дальше вниз по течению, она сворачивала, шумно падая с каменного порога. Но в том месте, где остановились ребята, течение было тихим, глубина небольшой, а вода — тёплой, как парное молоко. Жан снял футболку и бросился в воду.

— Айда ко мне! Самое то, что нужно в жару, когда моря нет рядом!

— В нашем море вода теплее, — Офелия медленно, с опаской заходила в воду.

— Не трусь, здесь дно хорошее и вода прозрачная. Ну! — поторапливал Жан, брызгаясь в подругу водой.

— Я не трушу, просто стараюсь не спешить. В таких речках бывают подводные течения, они очень опасны!

— Хватит выдумывать! Видишь, со мной всё хорошо. Иди скорей сюда!

— Вот и ты туда же! — Офелия остановилась. — Все так говорят мне: «не выдумывай». А я, правда, читала об этом и даже видео смотрела в интернете!

— Не стоит верить всему, что пишут и говорят. Доверяй практике, реальной жизни, — Жан подошёл ближе и протянул руку. — Держись, так уж и быть, помогу тебе.

Офелия пошла смелее, чувствуя поддержку Жана. Он был старше и сильнее, а ещё — хорошо плавал. Если что — наверняка поможет. Ближе к середине реки вода стала прохладнее, но это даже понравилось Офелии. В такую жару нет ничего лучше, как оказаться в освежающей речной воде. Жан ловко плавал вокруг неё, то ложась на спину, то подныривая. Иногда скрывался под водой надолго, и она начинала тревожиться, но он дергал её за руку или за ногу из-под воды, выныривал и весело хохотал. Злиться было невозможно, и Офелия в ответ брызгалась в него водой, пытаясь догнать. Но пловчиха из неё была так себе, поэтому догнать Жана не получалось.

Они провели в воде довольно долго, а когда выбрались на берег, то каждому показалось, что попали в парилку с мороза. Духота стояла невероятная. Лёжа на траве, они обсыхали под лучами палящего солнца.

— Отлично искупались, теперь бы поесть и завалиться спать! — протянул Жан.

— Можно пойти ко мне домой, обед всегда готов и стоит в холодильнике.

— Без приглашения нельзя, — возразил Жан.

— Я же приглашаю тебя!

— А ты что, хозяйка? — он повернулся на живот, подставив спину солнцу.

— Конечно! Это же мой дом, я там с рождения живу.

— Может, у себя в комнате ты и хозяйка, а в доме главный — твой отец. А он меня не приглашал, — упорствовал Жан.

— Какой ты противный. Ладно, я спрошу у отца, можно ли тебе прийти к нам на обед в какой-нибудь другой день. А сейчас будем есть конфеты.

— Не тянешь ты на тринадцать, — задумчиво добавил мальчик.

— Да ну тебя. Сам-то очень взрослый как будто. Путешествует он, ага! Так я тебе и поверила. Врёшь наверняка, как и все мальчишки, — Офелия откатилась от Жана подальше, жуя конфету.

— Вот видишь! Опять обиделась и надулась. Моя сестренка пяти лет так всегда делает, когда не получает того, чего хочет, — и тут же, совсем другим тоном, как заговорщик, Жан добавил, — давай поднимемся по течению реки, там растет дикая ягода. Очень вкусная!

Офелия с полуулыбкой глянула на Жана и кивнула. Они поднялись и наперегонки побежали вдоль реки. Новый и единственный друг Офелии казался ей странноватым, иногда вёл себя почти как взрослый, а иногда совсем как маленький мальчик. Он втягивал её в детские забавы, но рассуждал не всегда понятно, а иногда и обидно. Она хотела, чтобы он перестал считать её маленькой, ведь почти тринадцать — это очень солидный возраст для девочки.

— Жан! Так сколько тебе всё-таки лет? Ты мне так и не сказал, — Офелия догнала его запыхавшись.

— По твоим меркам почти пятнадцать, в конце лета будет. Знаешь, раньше ведь года считали начиная с сентября. Вот перед самым началом такого старинного года у меня и будет день рождения.

— Что значит по моим меркам? — удивилась Офелия.

— В моей стране возраст считают несколько иначе. Но ты даже не думай об этом. Я всё равно гораздо старше тебя! — они добрались до кустарника, покрытого яркими спелыми ягодами.

— Всего-то почти на два года, — фыркнула Офелия.

— По твоим меркам, — назидательно произнёс Жан, собирая ягоды.

— А их точно можно есть? — она с интересом разглядывала сине-фиолетовые продолговатые плоды.

— Ага. Это жимолость, очень вкусная. Ешь, не бойся! — он закинул в рот горсть ягод и с удовольствием принялся жевать.

В перемещениях от реки к зарослям кустарника и дереву на краю холма ребята провели всю вторую половину дня. Они болтали обо всём на свете — про школу, далёкие страны, море. К вечеру Офелия побежала домой, пообещав, что завтра придёт снова. Но дома её ждал неприятный сюрприз.

Отец неожиданно уехал. Он хотел предупредить дочь, но она как обычно, не взяла телефон на прогулку и не сказала, где будет гулять. На кухне Офелию встречала соседка, которая иногда присматривала за ней, когда отец бывал в командировках. Но сегодня случай особый — бабушке Офелии стало плохо, поэтому отец был вынужден отпроситься с работы и срочно уехать. Девочка расстроилась даже больше не из-за состояния бабушки, а из-за того, что Мартин не нашёл способа предупредить её. Понятно, что он никак не мог этого сделать, но Офелия не хотела принимать этот простой и очевидный факт. Ближе к ночи, он всё же позвонил и объяснил ситуацию. Скорее всего, до дня рождения дочери он не вернётся. А пока его нет, он просил никуда далеко от дома не уходить и слушаться соседку. Офелия вздохнула, пообещав выполнять все указания, и повесила трубку. Ей стало совсем тоскливо. Значит, гулять с Жаном не получится, надо быть рядом с домом и просто ждать. Скучно. И из-за бабушки немного волнительно.

Офелия имела удивительную способность — запрещать себе тревожиться, даже если ситуация очень серьёзная. Она просто не думала о том, что может случиться, не думала о сложности и шаткости положения, всеми силами старалась не принимать горькую сторону жизни, уходила и пряталась от неё в детские сказочные обещания, что всё обязательно будет хорошо. Потому что знала, что в жизни не всегда всё так хорошо, как обещают. Слишком больно и страшно принимать такие очевидные истины. Поэтому она быстро выкинула из головы мысли о бабушке, а только обижалась на отца, чем тревожила добрую соседку: ей казалось, что девочка совсем не переживает и не сочувствует семейным проблемам и не поддерживает отца, а в её возрасте пора бы уже понимать, что к чему.

Офелии нравилось ночевать в большом доме одной. Она не боялась темноты, как многие девочки и даже мальчики: в темноте было уютно, тихо и спокойно, как под пушистым зимним одеялом. Ночь приглушала звуки, съедала яркие краски и выпускала из волшебного фонаря сны, мечты и грёзы. Офелия закрывала перед сном все двери, открывала окно пошире, чтобы свет звёзд мог освещать комнату, гасила ночник и лежала, мечтая о лучших временах. Ей казалось, что непременно, когда-нибудь, далеко в будущем, она будет невероятно счастливой, не задаваясь вопросом о том, что же такое — счастье. Она представляла, как гуляет по цветущему саду в красивом длинном платье, а вокруг звучит музыка, и сад никогда не заканчивается. Где-то среди бело-розовых зарослей цветущих персиков будет стоять её дом, не такой скучный, как тот, в котором они живут с отцом. И её, такую прекрасную девушку, Офелию, никто не будет обижать, никто не скажет грубого слова, с ней будут считаться и любить. Все будут её любить. А ещё — в том будущем, папа всегда будет рядом, а бабушка вовсе перестанет болеть в самый неподходящий момент. И Жан, наверное, вырастет, станет красивым и сильным мужчиной, и не будет рассказывать сказки.

Действительно, если так случится, то, значит, будущее не такое уж и прекрасное, и Офелия в нём не такая счастливая. Как было бы хорошо иметь волшебную палочку, чтобы взмахнуть ей и сделать так, чтобы время остановилось, замерло. Нет, не для всех, а, например, для Жана. Чтобы он мог всегда оставаться весёлым мальчишкой и рассказывать Офелии свои истории. Ей не приходило в голову, что думать вот так — некрасиво, слишком жестоко по отношению к другу. Она будто запрещала ему взрослеть из-за своего желания оставить всё как есть. Да, Офелия проявляла себя эгоистичной и обидчивой натурой, она хотела весь мир видеть таким, как в своих мечтах. Но тревожные мысли о том, что этого никогда не случится, уже зарождались в её маленькой голове.

Офелия вспомнила историю Жана про розу и неожиданно подумала, что она очень похожа на неё. Такая же капризная, никак не желающая радовать глаз, а только ранящая шипами. А отец, как заботливый садовник, пытается удобрять свою дочь заботой и любовью, а взамен ждёт лишь только красоты и радости, благодарности. Эти мысли были слишком трудными, тяжёлыми и обидными. Офелия надула губы, вспомнив, что обиделась на Жана, и решила просто спать.

Отец не вернулся ни на следующий день, ни после него. Он исправно звонил несколько раз в день, соседка заходила, чтобы принести еду и узнать, всё ли хорошо у Офелии. Та была немногословна, послушно убирала за собой грязную посуду, не уходила далеко от дома и ждала. Ей было до ужаса скучно и очень хотелось увидеться с Жаном. С ним проводить время весело и интересно, гораздо лучше, чем сидеть дома одной или слоняться по улицам города. В окно она видела, как одноклассники дружными шумными компаниями ходят купаться, едят мороженое или катаются на велосипедах. В один из дней кто-то из них даже написал ей сообщение, приглашая прокатиться вместе. Но Офелия не могла согласиться, ведь была обижена на этих ребят, и потом, несколько дней спустя, уже не помнила, кто именно ей писал.

Спустя четыре дня, отец позвонил рано утром, разбудив Офелию. Он сообщил, что бабушке уже лучше, но ей нужна помощь на ближайшие дни, пока его не сменит брат. Поэтому девочке придется побыть одной ещё как минимум два-три дня.

— Почему дядя не может приехать раньше? — возмутилась Офелия, когда соседка снова зашла к ней.

— Твой отец говорил, что он живёт очень далеко и у него серьёзная работа. Хорошо, что вообще вышло договориться о приезде. Потерпи немного. Родители ни у кого не молодеют, а старость всегда приносит болезни и слабость. Твои отец и дядя — замечательные сыновья, помогают своей матери, ты должна ими гордиться, — назидательно сказала женщина, расставляя лоточки с едой на столе.

— Вот ещё, буду я гордиться чем-то совершенно обычным. Когда буду взрослой, тоже стану заботиться об отце. И если нужно, то найму ему сиделку, чтобы не бросать своих детей одних, да ещё на каникулах, — Офелия обиженно собирала лотки с едой и переставляла в холодильник.

— Не говори таких глупостей! Отец тебя вовсе не бросил. Нет ничего лучше, чем близкий человек рядом в трудную минуту, а сиделки — они ведь совсем чужие. И не жди, когда повзрослеешь, заботься об отце уже сейчас. Тебе тринадцать исполнится на днях, ты уже не ребенок.

— Да как же о нём заботиться, если его всё время нет дома?! — девочка убрала последний лоток и села за обеденный стол.

— Очень просто. Слушайся, помогай чем можешь по дому, люби и уважай, расти доброй, учись. И не обижайся на него. Твой отец не заслужил этого. Он замечательный человек, Офелия, — соседка взяла свою сумку и прошла в коридор. — До завтра! Если будет скучно, можешь приходить на ночь ко мне, посмотрим какое-нибудь кино или почитаем книги, у меня малиновый пирог ещё остался.

— Спасибо, — она вышла проводить соседку. — Но я, пожалуй, останусь дома.

— Ну, как знаешь. До встречи!

До самого вечера Офелия бесцельно бродила по дому, даже не сходила в булочную, как собиралась, — ничто не занимало внимание, и раз уж все считали её достаточно взрослой, она решила доказать всем, что это так. От обиды за то, что близкие так торопят вырасти, Офелия собрала все свои старые игрушки и отнесла их на чердак. Полки в комнате теперь стали выглядеть сиротливо-пустыми. Что туда можно поставить? Подумав немного, она достала из комода старые фотографии и расставила их на свободные места. Комната стала выглядеть лучше, но при взгляде на фото становилось грустно. Эти счастливые лица напоминали ей о том, какой скучной и серой стала жизнь. Если у взрослых всегда такие чувства в душе, то она не хочет быть взрослой вообще никогда.

Офелия жалела, что из-за отца и бабушки не сможет пригласить Жана на свой день рождения. Может, он вообще обиделся на неё — который день ему приходится гулять одному. Хотя Жан не расстраивается, если приходится долго быть в одиночестве.

Ужинала Офелия поздно, когда за окном смеркалось. Рука её потянулась к вазочке с конфетами, и она вспомнила, как здорово было поделиться ими с Жаном. Моментально приняв решение, она бросила грязную посуду в раковину, насыпала в карманы брюк конфеты и выбежала на улицу.

Стараясь идти вплотную к живой изгороди, окружавшей дом соседки, она тихо пробиралась по улице в сторону садов. Ночь догоняла Офелию и заставляла торопиться. В садах было довольно страшно, от каждого шороха она вздрагивала, казалось, что деревья хотят одурманить — нестерпимо сладкий запах забивался в нос и не давал спокойно дышать. Она успела несколько раз пожалеть, что убежала в ночь из дома. Но вернуться не позволяла гордость и страх — отвернуться от леса, значит позволить тёмному, липкому ужасу гнаться за тобой. Собрав всю свою смелость, Офелия побежала дальше, надеясь обогнать тех монстров, которые могли выпрыгнуть на неё из-за деревьев. И монстр появился! Он схватил её за руку и громко крикнул почти в самое ухо голосом Жана:

— Ты что здесь делаешь ночью?!

— А-а-а-а! — закричала Офелия от испуга.

— Не кричи, глупая. Это я, Жан, — он поднял повыше фонарь, который держал в руках: старое громоздкое сооружение из стекла и металла, внутри которого бились об мутные окошки светлячки.

— Что ты здесь делаешь? Напугал меня до смерти, — Офелия тяжело дышала от бега и испуга, старательно вглядываясь в лицо Жана, чтобы удостовериться — ей не показалось.

— Тебя встречаю. Опасно в такое время бродить одной в этих местах.

— Откуда ты узнал, что я приду?

— Этот поступок очень похож на все остальные, которые ты совершаешь. Предсказуемо, — Жан улыбнулся. — Ну что, раз уж ты здесь, пойдём на наше место, поболтаем немного.

— А я конфет принесла. Снова, — она попыталась улыбнуться.

— От конфет плохо спится.

— Я и не думала сегодня спать, — важно произнесла Офелия.

— Гордячка! Как твой отец справляется с такой дочерью? Представь, что будет, если он узнает, что ты не ночевала дома?! — Жан строго посмотрел на подругу.

— Не узнает. И вообще, какая тебе разница?

— Он ведь хороший у тебя. Все это знают. И не хочет потерять свою единственную дочь, а ты так рискуешь собой! Офелия, тебе же почти тринадцать.

— Что вы все заладили: тринадцать, тринадцать! Да хоть двадцать три! Я такая, какая есть, и всё тут. Если ты будешь до утра читать мне нотации, как соседка, учителя и все остальные, то я лучше домой пойду, — она обиженно отвернулась, но продолжала идти рядом.

— Говорю же — глупая. Давай сюда конфету, так уж и быть, угощусь, — Жан протянул свободную ладонь, и Офелия положила в неё несколько конфет.

— А историю расскажешь? Мне так скучно было одной эти дни. И я думала, что ты обиделся.

— Почему?

— Потому что я не прихожу.

— Я никогда не обижаюсь, потому что всё про тебя знаю. Подождал бы ещё несколько дней.

Они добрались до вершины холма и сели чуть поодаль от дерева. Отсюда открывался прекрасный вид на ночной город и звёздное небо. Новолуние наступит только завтра, а сегодня на небе не видно ничего, кроме мерцающих точек — далёких планет, солнц и чего-то ещё, неизвестного Офелии.

— Видишь, вон то место, где много-много звёзд собрались и образовали дорожку? — Жан отставил фонарь и указал пальцем в небо.

— Ага.

— Это Млечный Путь. И правда, кажется, будто кто-то разлил молоко или рассыпал зёрна, пока нёс мешок. Представляешь, сколько там планет? Наверное, на Земле нет столько городов.

— Я никогда не думала об этом, — Офелия пожала плечами.

— И зря. Тебе надо больше думать и читать. Только не сказки.

— Расскажи лучше историю, ты же обещал.

— Разве? — Жан удивлённо посмотрел на Офелию. — Не помню такого. Но рассказать могу. Если тебе интересны приключения такого мальчишки, как я.

— Конечно, интересны, — она приготовилась слушать.

Жан лег в траву и посмотрел на небо. Офелия проследила за его взглядом и задрала голову, сидеть стало неудобно, и она тоже легла.

— Тогда слушай.

И Жан начал свой рассказ:

«Если сидеть на берегу моря и смотреть, как заходит солнце, отражаясь в воде, как в зеркале, то можно увидеть край света. Правда. Однажды я от скуки сидел вечером на тёплом песке и думал, что же там, на краю и за ним? А поскольку мне уже стукнуло четырнадцать, и по правилам нашей семьи я не мог больше считаться ребёнком, я стал размышлять, чтобы такого сделать, чтобы подтвердить свой новый статус. С моря потянул лёгкий ветерок и раздул мою расстегнутую рубашку, как паруса. Тут-то я и понял, что мне нужно отправиться в большое и опасное путешествие. Непременно в одиночку. Сейчас бы я такого не стал делать, потому что действительно вырос, но тогда эта идея захватила меня, и я начал подготовку.

Выпросив у деда короткие, почти невесомые брёвна, у отца — верёвки и гвозди, а у матери — ткань, я начал строить плот. Связал брёвна, как учили в школе, прикрепил к ним мачту, установил руль, соорудил небольшой навес на случай дождя и навесил парус. Плот получился хоть и небольшой, но надёжный. Вся семья оценила мою работу. Мама и бабушка собрали три корзины с едой и, конечно, всплакнули перед отправлением.

Я вышел в море на закате и следовал за последними лучами заходящего солнца. У горизонта клубились облака, водная гладь слегка рябила от лёгкого ветерка, я помогал плоту двигаться с помощью длинного весла, которое захватил с собой, и ждал попутного ветра. И, когда солнце почти зашло за горизонт, мне повезло. Ветер раздул парус, и плот помчался навстречу приключениям. Во всяком случае, я так считал.

Запомнив направление движения по звёздам, я лёг спать. Ночь обещала быть тихой, а скорость движения не такой большой, чтобы добраться до морского края. Я лежал, опустив навес, и смотрел на звёздное небо. И тогда мне казалось, что я плыву не по морю, а по небу, среди далеких галактик и планет, холодных и горячих, больших и маленьких, населённых живыми существами и совершенно необитаемыми.

Утром ветер затих, и установилась жара. Солнечные блики ослепляли, вокруг плота выпрыгивали из воды дельфины, провожая меня дальше и дальше в открытое море. Берега уже было не видно. К обеду я порядком подустал грести и решил отдохнуть. Еды было много, но я всё равно экономил, кто знал, что ждёт меня впереди?

В середине дня плот попал в полный штиль. Немного подумав, я принял решение передвигаться ночью, когда не так жарко и дуют ветра. Конечно, если и днём будет ветер, то я смогу поставить парус и продолжить движение. А пока, забравшись в тень навеса, я болтался посреди океана в ожидании. Так и прошли следующие три дня. Мне стало скучно. Ничего интересного не происходило. Вокруг одна вода, небо и солнце днём, а ночью — луна и звёзды. Иногда я ловил рыбу, чтобы не сойти с ума от безделья, и отпускал её. Вырезал фигурки из дров, которые взял с собой на всякий случай. В общем, путешествие выходило совсем не таким, каким я его видел. Мне хотелось сражаться со стихией, может быть наткнуться на необитаемый остров и стать первым человеком, ступившим на его землю, ну а больше всего я хотел добраться до края моря и заглянуть за него.

Когда я был маленьким, бабушка читала мне старые предания нашего народа. И там была замечательная история о том, что в том месте, где кончается наш мир, начинается другой. Можно из нашего моря попасть в море другое, большое, космическое, и плыть уже среди звёзд. У меня была ещё одна небольшая мечта — поймать падающую звезду. А в этой истории путешественники ловили их на удочки, как рыбу в море. Вспоминая это, я приободрялся и ещё пристальнее всматривался в горизонт, но ничего нового там не видел.

Так, к исходу седьмого дня, я совсем было отчаялся и собирался повернуть обратно, как увидел, что впереди, не более получаса движения, вода меняла свой цвет. Она не такая иссиня-чёрная, как по всему океану в ночной час, а серебристо-голубая, похожая на лазурь, смешанную с белым прибрежным песком. Я стал помогать плоту, поторапливая его греблей. И с каждой минутой моя уверенность в том, что я добрался до края, росла.

Нет, мне не было страшно. Ведь каждый мальчишка побывал в таком месте, кто-то раньше, а кто-то позже. И если бы я не добрался до края, мои родные точно опечалились бы. Этого допустить нельзя, да и другие ребята наверняка бы засмеяли меня. Что это за мужчина, который не бывал в двух морях, который не умеет ориентироваться в нашем мире?

Чем ближе я подплывал к лазури, тем светлее становилось вокруг. Под водой будто находился гигантских размеров фонарь — луна! Холодный белый свет проходил сквозь толщу воды и менял её цвет. Сердце билось как никогда раньше в предвкушении самого важного события в моей жизни. И когда плот легко и просто пересёк границу двух морей, двух океанов, я почувствовал себя сильным, смелым и совершенно взрослым. Потому что я — смог. Не испугался, не повернул назад, достиг цели и теперь плыл среди бескрайнего звездного океана. Сотни солнц, находящихся за миллиарды километров от меня, тускло освещали мой путь, прохладный космический ветер раздувал парус и гнал плот вдаль.

Теперь мне осталось только поймать падающую звезду, и тогда я мог возвращаться героем! Но звёзды в эту ночь, как назло, не падали. Я спустил парус, перекусил и лёг спать. Утро вечера всегда мудренее, так даже в сказках пишут.

Какие чудесные сны я видел тогда! Бесконечные морские просторы, красивые лёгкие волны, в которых плещутся звёзды вместе с рыбами; воздушные острова, больше похожие на облака, а в небе — миллионы разноцветных мерцающих скоплений, осыпающихся драгоценными камнями мне в ладони. Весь мир принадлежал мне, я мог отправиться в любую точку Вселенной, все пути были открыты! И никто бы не запретил, все бы поняли меня.

Я проснулся среди космической темноты, в тусклом свете далёких солнц, и понял, что пора возвращаться. Да, я мог прямо сейчас выбрать любой путь, отправиться на поиски сокровищ, но у меня впереди вся жизнь. Я успею проплыть сотню океанов, если захочу, но дома меня ждут родные и близкие, друзья. Честно, в тот момент, моё сердце страдало от тоски по нежным рукам матери, по крепкому рукопожатию отца, улыбке бабушки и нравоучений деда, по смеху сестер. Они все воспитывали меня, оберегали, несли ответственность за мою жизнь. И теперь, когда я получил право распоряжаться самим собой, как захочу, мне вдруг понадобилось вернуться в семью и быть с родными рядом. Никакие приключения и будоражащие истории про космос и океаны не могли заставить меня бросить тех, кого я люблю.

Позже, когда я уже вернулся, недели две спустя, отец сказал, что я очень повзрослел за время путешествия, хотя мне не пришлось пережить ничего ужасающего и опасного. Зато я стал самостоятельным человеком, со своей волей. Так здорово было держать её в руках и понимать, что теперь я делаю выбор, который считаю правильным, который, к тому же, делает счастливыми тех, кого я люблю.

Конечно, потом я много раз добирался до края моря, заглядывал за него, исследовал разные далёкие места, но всегда возвращался. Я вообще полюбил возвращаться. Потому что, когда уходишь и обещаешь вернуться, то знаешь, что тебя будут ждать».

Жан замолчал и посмотрел на небо.

— Поэтому ты сказал мне, чтобы я возвращалась? Чтобы я знала, что ты ждёшь? — прошептала Офелия.

— Наверное, да. Ведь это здорово, правда? Знать, что тебя где-то кто-то очень-очень ждёт?

— Ага. Здорово… — она повернулась набок и посмотрела на друга. — Жан, я не поняла, ты бывал в космосе? Или это всё выдумки?

— Стал бы я тебе врать. Я всегда говорю правду.

— И прямо так, без скафандра, на плоту? Доплыл до края моря и сразу в космос? Ты в курсе, что Земля круглая, и у моря нет края? А в космосе нет кислорода?

— А я разве говорил, что это было на Земле? — Жан улыбнулся.

— Пф. Да ты обманываешь меня!

— Думай как хочешь. Если не нравятся мои истории, то не слушай. Ты сама постоянно что-то выдумываешь, да ещё и сказки читаешь, а мне не веришь. Что может быть проще — представить бескрайний космический океан?

— Мне нравится тебя слушать. Но я никак не пойму, правда все эти истории или нет.

— Зачем тебе знать? Если интересно? — Жан сел и взял в руки фонарь. Он открыл стеклянную дверцу, и светлячки разлетелись по поляне. Они сидели на дереве, траве и цветах, как звезды. — Поздно уже, надо прощаться.

— Увидимся завтра? — спросила с надеждой Офелия.

— Следующим летом, — спокойно ответил Жан.

— Как?! Ты уже уезжаешь?

— Да, пора. Путешествие тем и хорошо, что постоянно меняет картинки перед глазами.

— Так жаль. Ты мой единственный друг здесь.

— Офелия! Оглянись по сторонам, ты всегда можешь найти ещё друзей, если захочешь.

— Ну, да… А ты точно приедешь в следующем году? Можно я буду писать тебе? Оставь свой номер или почту, — она стала рыться в карманах, в поиске какой-нибудь бумажки и обломка карандаша.

— У меня нет телефона, а ваши почтальоны не доставляют к нам почту, никакую. Если хочешь, пиши письма и оставляй их на подоконнике. Я найду способ, как их забрать, — Жан поднялся и протянул руку Офелии. — Рад был знакомству.

— И я рада, — она взяла Жана за руку и встала. — Ты такой странный, я не знаю, что и думать. Ты будто с другой планеты.

— А ты не думай, просто дружи со мной и жди. Помнишь? Возвращаться туда, где тебя ждут, всегда приятно. И я вернусь. В следующем году. Тебе ведь уже будет четырнадцать, наступит пора отправляться в путешествие, — он снова улыбнулся и смешно приподнял бровь.

— Я не люблю путешествия…

— У тебя есть год, чтобы полюбить. Ну, всё. Пока! Прощай, Офелия!

— Прощай, Жан!

Она махнула ему и поспешила к дому не оборачиваясь. Бежала Офелия мимо леса и через сады, по пустым улицам города и не испытывала страха. Сегодня она стала чуть смелее, чуть взрослее, чем всегда.

Глава 3. Четырнадцать

Жизнь шла своим чередом: долгие одинокие прогулки по жарким улицам маленького городка, редкие вылазки к морю, томные вечера под плодовыми деревьями в саду, короткие завтраки с отцом и такие же разговоры со знакомыми, как мазки кистью. Всё это складывалось в одно большое и важное слово «лето». Раз в две-три недели Офелия писала длинное письмо размашистым почерком, адресованное Жану. Она рассказывала ему обо всём, что случилось за это время, о своих мыслях, и вспоминала его чудесные истории. Неизменно аккуратный конверт оказывался на подоконнике ближе к ночи, а утром его уже не было. Офелия пыталась искать его под окнами, боясь, что конверт сдуло ветром, но ничего не находила. Пару раз не спала всю ночь, чтобы увидеть, кто и когда забирал письмо, но стоило чуть медленнее моргнуть из-за сонливости, и на окне уже становилось пусто. Ей нравилось это волшебство, поэтому больше узнать секрет она не пыталась.

Лето закончилось быстро, как и всегда. Осень принесла с собой тоску, а вместе с ней плохое настроение — надо было возвращаться в школу к нелюбимым одноклассникам, и Офелия ходила угрюмая. Отец пытался поговорить с ней, объяснить необходимость обучения, показать, что не все ребята, которые учатся вместе с ней, плохие. Но она была непреклонна: категорически не желала ни с кем дружить, вспоминая старые, детские обиды. А одноклассники вдруг перестали её дразнить, и, казалось, совсем не обращали внимания. Офелию это злило, она привыкла, что всегда есть повод для обиды. Но когда на тебя даже не посмотрят лишний раз, то на что обижаться? На отсутствие внимания? Ведь этого она и хотела, то есть желание осуществилось, и обижаться теперь можно только на саму себя. Вот в таких противоречиях и прошли первые месяцы учёбы, пока Офелия не смирилась со своим положением и не увлеклась рисованием.

Чтобы как-то занять долгие осенние вечера, она брала листок бумаги и пыталась изобразить то, о чём рассказывал летом Жан. Поначалу выходило плохо, криво и плоско. Но чем больше практиковалась Офелия, чем больше читала книг и смотрела обучающих роликов, тем выходило лучше. Она попробовала рисовать акварелью, гуашью и даже маслом, но больше всего приглянулись ей цветные и простые карандаши. Иногда, сидя в тёмной комнате за столом под светом лампы, она укладывала голову на столешницу и смотрела, как карандаш скользит по бумаге. Тихий ход грифеля напоминал Офелии струйку песка, которая медленно сыпется из ладони. Плавные цветные линии то виднелись ей чёткими и ясными, то расплывались перед глазами. Как выглядит море в том месте, где заканчивается, и каков он — космический океан? Офелия рисовала далёкие созвездия, таинственные туманности, а среди них — одинокий плот с белым парусом. Её руки под конец дня становились цветными, испачканными карандашами, стол оказывался завален бумагами и веерами деревянной стружки. Отец удивлялся новому увлечению дочери, но не вмешивался. Он считал, что ей уже пора определяться с направлением обучения, чтобы в следующем году продолжить его в другом месте. И если она хочет заниматься рисованием, то это тоже хорошо, хоть и несколько сомнительно.

Часто Офелия думала о том, как было бы хорошо, если бы все вокруг были такими же, как Жан. Простыми, лёгкими. Если бы они ничего не требовали от неё, ничего не ждали и не запрещали мечтать, прятаться в своём уютном панцире. Но ведь каждый пытался выковырять её оттуда. Вот и отец, чем ближе к весне, тем чаще стал заводить разговор о смене школы. Он предлагал Офелии отправиться в большой город и продолжить обучение там. Летом ей исполнится четырнадцать, самое время принимать решение.

— Папа! Но ведь четырнадцать — это так мало! Я хочу жить здесь, с тобой.

— И учиться в этой школе? Правда? Ты же терпеть не можешь своих одноклассников, придумываешь про них небылицы, что смотрят они на тебя не так, что в упор не видят, что они вообще — монстры!

— Уж лучше в этой школе со знакомыми монстрами, чем в огромном городе! А что, если ребята там ещё хуже, чем здесь? Наверняка они будут смеяться над моим именем, придумают ужасное прозвище. И девчонки там не такие, как я. Совершенно точно, я видела фото в интернете. Они уже в тринадцать красятся и одеваются как взрослые, — Офелии было обидно до слёз, что отец торопит её.

— Ну и ты одевайся как взрослая, разве я тебе запрещаю? — удивился Мартин.

— Не хочу! Не хочу становиться такой же, как ты! Вечно занятой, уставшей. Не хочу ходить на глупую работу, разбираться со счетами. Мне нравятся мои платья и мягкие игрушки, я люблю читать сказки, а не новости! — закричала Офелия. Никогда она не позволяла себе повышать голос на отца, но он не растерялся.

— Взрослые тоже читают сказки, Офелия… Когда ты это поймёшь, тогда и поговорим в следующий раз. Но я всё равно буду присматривать новую школу для тебя.

— Вот если бы тут был Жан, он бы тебе всё объяснил! — выпалила Офелия и тут же спохватилась, но было поздно.

— Жан? Кто это? — удивленно спросил отец.

— Никто, — Офелия попыталась уйти, но понимала, что всё равно придётся объясниться.

— Ты мне не рассказывала ничего. Это твой друг, вы учитесь вместе? Не уходи, давай договорим, — отец намеревался встать с дивана, и Офелия, видя это, вернулась на своё место.

— Друг. Мы летом познакомились. Он приезжал к кому-то погостить. Жан хороший, чуть старше меня. С ним интересно! Он столько всего знает, ты даже не представляешь. А ещё сам построил плот и путешествовал на нём. Правда!

— А-а-а… Вот оно что. Понятно. Ну, раз он такой замечательный, то не вижу ничего плохого в вашей дружбе. В следующий раз, когда он приедет, познакомишь меня с ним? — Мартин внимательно следил за Офелией. Конечно, он сомневался в том, что Жан существует на самом деле.

— Теперь придётся. Вообще, он обещал, что летом снова приедет сюда. И я надеюсь, что всё будет именно так. Хотя, знаешь, пап, мальчишки, они же такие странные. Ему уже будет шестнадцать. Думаешь, я не слишком маленькая, чтобы Жан дружил со мной?

— Как тебе сказать, — отец задумался. Он видел, что Офелия не хочет взрослеть, но этот процесс невозможно остановить. Даже сквозь все её выдумки, сотни спасительных укрытий, пробивается юность. — Братья и сёстры, например, дружат. Даже если сильно отличаются по возрасту. Ты же общалась с Жаном, вот и подумай, будет ли ему с тобой интересно? Но не забудь, что я очень просил познакомиться с ним.

— Да, я поняла, папа. Можно я пойду к себе?

— Конечно. Отдыхай. К нашему разговору о школе мы вернёмся чуть позже, когда ты будешь готова.

Офелия жалела, что рассказала отцу про Жана. Разве может человек поверить в то, что мальчик плавал один на плоту по морю? Хорошо, что хватило ума не рассказать о крае океана. Конечно, Жан приукрасил свою историю. Это ведь просто сказка. Все, кто учился в школе, знают, что Земля круглая, у океана нет конца и края, что в космосе нечем дышать и очень холодно. Но Офелии нравилось верить Жану, нравилось представлять то, о чём он говорил. Даже если это выдумки, особенно — если это выдумки. Они красивые, в них нет того, что происходит каждый день! Жан живёт совсем другой жизнью, интересной, волшебной. И наверняка родители не ругают его за то, что он выдумывает. Но ведь и отец говорит, что взрослые тоже читают сказки.

— Неправда! — вырвалось у Офелии в тишине комнаты. Она уже лежала в кровати и продолжала думать о разговоре. — Он никогда не читает сказок. И даже не смотрит кино.

Но больше всего Офелию тревожило заявление отца о поиске новой школы. Как уговорить его оставить всё как есть? Зачем он так сильно хочет отправить единственную, любимую дочь так далеко? Неужели нельзя обойтись без этого? Может быть, стоит нахватать плохих оценок, чтобы не иметь шансов на перевод? Офелия обладала довольно большим запасом гордости и никак не могла себе позволить учиться хуже, чем сейчас. Так что, вариант с оценками ей не подходил. Тяжело вздохнув, она решила отложить раздумья на более подходящее время.

Лето всегда приходит неожиданно. Можно проснуться утром, открыть окно и, даже не глядя на календарь, сказать — наступило. Долгожданное, жаркое, ароматное! Лето! Офелия проснулась рано и сразу поняла, что впереди несколько месяцев свободы. Не надо спешить в школу, делать уроки, можно забросить форму в дальний угол комнаты, и после завтрака бежать с корзиной в булочную к Лили! Каждый раз, когда наступало лето, Офелия чувствовала себя беззаботной малышкой, для которой увидеть одуванчик около дороги — уже великое счастье и волшебство. Везде, куда бы она ни посмотрела, ей виделось что-то волшебное — маленькие феи-пчёлки, переносящие пыльцу с цветка на цветок, загадочные песни соек, прячущихся в ещё молодой листве, повсюду таинственная летняя магия.

Пока Офелия бежала по Садовой улице вниз, она мечтала о том, как после обеда пройдёт сквозь цветущие сады и поднимется на холм. А там, она точно знала, встретит Жана. И тогда лето станет ещё более волшебным. Наверняка за долгую осень, зиму и даже за весну у него накопилось много историй. Она надеялась выяснить, доходили ли письма, и кто их забирал. Да и других вопросов в голове у Офелии было много. Нужно узнать, откуда родом Жан, где он учится, кто его родители. Столько всего!

— Привет! — весело произнесла Офелия, заходя в булочную.

— О! Доброе утро, Офелия, — улыбнулась Лили. — Ну что, каникулы, да? Самое лучшее время.