Цикл создан при непосредственном участии Романа Мельникова.
Про милицию, как и про армию, что ни напишешь — все хорошо.
Про медицину труднее, потому что примешивается абстрактный гуманизм, который побуждает приукрасить действительность. Зато в историях про милицию любой гуманизм приобретает юмористический привкус.
Все, что последует за этим предисловием, соорудилось благодаря оригинальным идеям моего брата Романа Мельникова, бывшего московского мента, земельного опера, а ныне — респектабельного адвоката.
Почти все имена и фамилии подлинные, но вот кто, что и в какой последовательности сказал и сделал — уже додумано.
В том, что оперативные события тесно и порой неожиданно соприкасаются с медицинскими, нет ничего странного, потому что клиенты у нас одни и те же.
1. Хроническое вдохновение
Мой брат Роман Мельников живет с родителями: моим дядей и, соответственно, с моей тетей.
Поэтому дядя хорошо ориентировался в интимной жизни местного отделения милиции, где Роман был на хорошем счету и занимал первое место по раскрываемости районных злодеяний. Секрет успеха будет виден из дальнейшего.
Дядя без устали сочинял следственно-розыскные стихи:
«В отделении беда! Оперов зажопили!
Потому что опера обезьянник пропили!»
Есть и стихи более подробные, с элементами психологического профилирования:
«После пятого стакана
Есть идеи у Романа:
«Лучше будем водку пить,
Чем преступников ловить!»
У Романа нет идей,
Кроме водки и блядей».
Вообще, настоящий опер должен быть похожим на тех, кого он ловит. Этого требуют оперативные соображения, и Роман весьма успешно маскировался.
У Трех Вокзалов ему неоднократно предлагали сексуальные услуги. Роман хмурился и отказывался.
— Для отсидевших — скидка! — кричали ему вдогонку.
2. Свои среди чужих и чужие среди своих
Как легко догадаться, дядя сочинял стихи не на ровном месте.
Однажды возникла мысль захватить матерого, опасного отброса, злостного негодяя. Осведомители дали наводку: подсказали, по какому адресу тот лежит, бездыханный от черных дел и порочной жизни. Возмездие неотвратимо. Опера собрались и пошли, пешочком, потому что машины, конечно же, им никто не дал.
По дороге завернули в подвальчик. Он, может быть, физически и не был подвальчик, но по внутренней сути соответствовал всему подвальному, цокольным этажам души.
Взяли по двести, потом еще по четыреста. Потом еще по чуть-чуть. Как у Кролика в гостях — «и они посидели еще немножко, и еще немножко, и еще немножко».
— А, хер с ним, с преступником. Давайте не будем его сегодня задерживать!
Это решение созрело давно; требовалась внутренняя химия, чтобы его сформулировать и озвучить.
Вернулись в отделение утром, усталые. Честно сверкая глазами, сказали, что ездили, были, сидели в засаде, но дверь им не открыли — видимо, почуяли что-то звериным чутьем.
— Вы хоть своим-то, своим-то не пиздите, — сказали в ответ. — Своим-то зачем пиздеть?
Оказалось, что злодея уже прищучили, и совсем по другому адресу. И уже выбивают из него демократизатором чистосердечную явку с повинной и раскаяние на десяти страницах. А тот адрес был неправильный, там школа находилась.
3. Кощунство
«Он теперь будет думать, что муровца напугать может!» — примерно так орал Жеглов, имея в виду Фокса.
Но муровцы тоже люди. Их можно напугать, не все им подвластно.
Однажды Роман, свободный почему-то от милицейского дежурства — а может быть, и не свободный, прогуливался с товарищем по Старому Арбату.
И сел посидеть на урну. Устал.
Он ведь, брат мой Роман, очень большой — метр девяносто ростом, а весом — вообще страшно подумать. Понятно, что ноги гудят.
Только присел, как сразу пришлось вставать. Подбегает какой-то лохматый, строгий, похожий на хиппи:
— Встаньте сейчас же!
— ???
— Это наша урна! А вы кощунствуете! Уходите скорее! А не то, не дай бог, сейчас Магистр придет!
Ну, против лома нет приема. Ушли, опасливо озираясь.
4. Зову я смерть — мне видеть невтерпеж
Люди-менты, с которыми работал Роман, были самые обычные: Денис, Остап, Будулай. Но был и самородок: доктор Золотарев. Он и в самом деле был доктором-психиатром, разъезжал на «скорой» и вдруг, по диковинному капризу сознания, осиротил медицину и обогатил своей персоной милицию.
Особенно переучиваться не пришлось.
Доктор Золотарев знал много интересного и поучительного. Однажды — не знаю уж, в какой из жизней, милицейской или врачебной, он с этим столкнулся — пересказал от лица пациента местного дурдома мистический случай. Пациент лежал с белой горячкой, но дело, конечно, было серьезнее. У нас принято рядить в сумасшедшие людей, приобретших опыт общения со сверхъестественным.
Вот что рассказывал этот несчастный.
— Стою я на трамвайной остановке и вижу — Смерть! Стоит рядом, костлявая, глазищи — во! Ну, я повел ее к себе, домой. Привел. Только собрался трахнуть, а тут мои пришли. Вот я и здесь!
5. Имидж — ничто, жажда — все
Доктор Золотарев, перекрасившийся в столичные менты, пил в день четыре бутылки водки.
Я не поверил.
— Не может быть, Роман, — сказал я жестко. — У нас, знаешь, тоже не ангелы были в больнице. И сам я не ангел. Не бывает такой работы, чтобы беспрепятственно жрать четыре бутылки. Всему есть предел.
— Я сам не верил! — клялся Роман. — Но он умел.
Однажды доктор Золотарев, еще в его медицинскую бытность, явился по вызову на дом.
— Где врачу руки помыть? — спросил он строго.
Кудахча, его затолкали в ванную, показали полотенце.
Оставшись один, доктор Золотарев вынул ноль-семьдесят-пять и выпил всю.
И забыл, зачем приходил. Молча вышел из ванной и ушел.
6. Изолятор дяди Тома
— А что, Роман, — спросил я, задумываясь о национально-этнических материях, — случалось ли тебе задерживать негров?
— А как же, — обрадовался брат. — Был такой, на нашей женился!
Наша соотечественница, на которой женился негр, была учительницей. И начались у них мир и любовь, доходившие до идиллии. Пока к молодоженам не пришел мужнин товарищ. Оказалось, что в этом этносе существует обычай делиться женой со всяким входящим. Нет, не ищите во мне расистских намеков на гастрономические обычаи — делиться не в смысле пищи, а в универсальном, общечеловеческом смысле совокупления.
Учительница не до конца прониклась этой традицией и отказалась, так что ее задушили.
— А стё я сделал не так? — изумлялся муж, доставленный к Роману.
Я указал Роману на то, что все случившееся — отпетая ксенофобия и кросс-культурная нетерпимость, если не что похуже.
— За что же ты закрыл негра? — пытал я Романа.
Брат, довольный, смеялся и рассказывал дальше, уже про немцев.
Эти немцы строили отделение Сбербанка и наняли каких-то гастарбайтеров, южных и местных тоже, которые сразу же украли у них мыло и что-то еще.
Возмущенные немцы явились в милицию, требуя найти злодеев.
— Они что, не понимают? — изумлялся Роман.
— Ты же не понял негра, — заметил я.
К этому намеку брат остался глух.
— Мне надоело, и я повесил на стену портрет Жукова, — закончил Роман. — Они перестали приходить.
7. Все флаги в…
— Ну хорошо, — сказал я Роману. — С неграми и немцами понятно, разобрались. А кого ты еще забирал? Из гостей столицы?
Брат охотно признался, что не раз забирал выходцев из южных республик.
По ходу рассказа я обратил внимание на то, что в милиции почему-то нет никакого национального вопроса. Едва он возникает, как сразу решается в рабочем порядке и в памяти не задерживается.
Некий азербайджанец, по словам Романа, явился постоянно жить и насиловать пожилых женщин. Тащил их в гараж и забивал им куда ему надо железную трубу.
Когда дорогого гостя взяли, в кабинет к Роману выстроилась очередь из желающих этого гостя допросить.
Роман воспользовался демократизатором — дубинкой, если кто не знает. Прочистил ею преступный желудочно-кишечный тракт. Сначала снизу, а потом, без паузы — сверху.
— Дай мне киньжял!.. я зарэжусь…
Справедливости ради добавлю, что и к братьям-славянам тоже, случалось, стояла очередь.
8. Репа
Но если с ментами по-человечески, то и они, бывает, реагируют по-человечески.
Однажды произошел некий торжественный праздник по случаю Хо Ши Мина.
И целая толпа каких-то взволнованных людей оставила под его памятником цветы, много. Я вообще-то не уверен, что это ему исключительно памятник, я этот памятник видел — там высечен-выкован косоглазый богатырь, сидящий на корточках, но уже привстающий в национально-освободительном пафосе. Полуголый, конечно, потому что все такие богатыри живут почему-то очень бедно. При всем уважении к Хо Ши Мину — ничего общего, кроме свободолюбия. И надпись-цитата: что-то насчет того, что нет ничего дороже независимости. Двусмысленная фраза.
А возле памятника ошивался бомж Репа, и он приметил цветы.
Говорит Роману и его напарнику:
— Вы бы спиной повернулись, а я цветы соберу.
Ну, менты гуманно отвернулись, и Репа обрадованно взялся за дело.
А потом в отделение явилась целая возмущенная делегация. Из тех, кто наиболее активно возлагал.
— Найдите вора!
Пошли. Видят: лежит Репа, с двумя бутылками водки. И говорит:
— Мне бы в вытрезвитель, помыться.
Так что составили акт, чтобы все было по закону: «Задержан Репа…»
Все счастливы.
9. Високосный год
— А вот однажды мы поймали людоедов, — разоткровенничался брат.
Эта история заслуживает отдельного развернутого рассказа, который, может быть, и будет написан. Я только опасаюсь, что меня упрекнут в пресловутой ксенофобии, нетерпимости к чужим гастрономическим обычаям, людоненавистничестве и едоненавистничестве. Про пидоров, например, и говорить не хочу, а ведь Роман их целое гнездо расколошматил, они детей втягивали в орбиту своих сфинктерных интересов.
Так вот: осень 1996 года. В квартире засели два рыла: некий бомж, ошивавшийся там по знакомству с дедом-хозяином, и его гость, семейный человек. Отдыхали, закусывали. Вдруг раздается звонок: какой-то молодой человек ошибся дверью. Шел выше, с двумя бутылками бухла. Отдыхающие и говорят ему: «Чего ты будешь пить свое бухло где-то там? Давай ты его с нами будешь пить!» Тот согласился, подсел к столу. Бутылку выпили, а вторую он им не дал, тогда они с криками «Бухло для братвы зажимаешь, падло!» затеяли его топтать и топтали часа два.
— Ну, все, — говорит один. — Выкидываем его.
— Нет! — возражает другой. — Он нас заложит! Давай-ка его кончать!
Ну, раз братан захотел, так тому и быть. Поволокли в ванную, перехватили горло бутылочной «розочкой», распороли живот. Первый выкроил печенку, а второй уже приплясывает рядом, со сковородой.
Труп сволокли во двор, закидали осенними листьями. Вернулись, сообразили: «Нет! Пойдут собачники гулять, и собаки нароют, чего не надо». Исправились: оттащили гостя к ближайшей школе и бросили в люк, где теплотрасса. И тем утешились. Пожарили внутренность, покормили ею девиц, которые пришли мыть-убирать — 14 и 18 лет, обе неграмотные; и деда покормили, и собаку покормили — всем доставили удовольствие.
Бомжа Роман взял первым. Тот поначалу отнекивался, и Роман приложил его к сейфу головой, два раза. Тогда в арестанте проснулись таланты, и он написал на восьми страницах «чистуху», со всеми подробностями, которыми откровенно упивался.
— Этот фрукт нам очень помогал на допросах, — сообщил Роман. — Если кто вздумывал упираться, мы обещали посадить его к людоеду. А тот и вправду все ныл, да ныл: «Ребята, чего-то есть хочется». А мы ему: «Ну, извини, дружище, наше меню тебе не понравится».
— Раздел я его, — продолжал Роман. — Он стоит, весь в пятнах каких-то. «Это что?» «Да это сифилис».
Подельника забирали из семейного общежития. Там стояла прочная железная дверь, и никто не знал, как ее вышибить. Уже хотели звать черепашек-ниндзя, но тут один опер — Денис, по-моему, — разделся до трусов, начал покачиваться, колотить в дверь и орать:
— Волллодя!… Давай водку жрать!…
Это было предложение, от которого нельзя отказаться. Загремели засовы, и хозяин, к немалому изумлению жены, немедленно заработал в табло, а браслеты ему надели еще в полете. Жене позже, когда ей в общих чертах рассказали, что к чему, сделалось не по себе, но и черт с ней, раз у нее любовь такая злая.
Семьянина повезли на заслуженный отдых. В машине Роман завел с ним разговор:
— Послушай, — сказал брат, — я все понимаю. Ну, выпили. Ну, поссорились. Ну, подрались. Ну, убил. Но зачем же ты ел?
Тот очень долго размышлял. Потом удивленно развел руками:
— Високосный год!..
10. Йодная сеточка
Бывший доктор Золотарев до службы в милиции прошел школу, достаточную для работы с любыми людьми.
Орудуя в системе московской скорой помощи, он ездил на всякие вызовы и кое о чем впоследствии рассказывал.
Однажды, например, возникла банальная ситуация. Некая вредная пенсионерка терроризировала подстанцию, заставляя кататься к ней ежедневно, если не чаще.
И вот поехал Золотарев.
Бабушка квакает:
— Подновите мне йодную сеточку! Так хорошо!..
«И спускает, — рассказывает доктор Золотарев, — свои сраные панталоны. А там, на жопе, написано йодом слово из трех букв, уже побледневшее. Ну, я подновил, к ее удовольствию и бесконечной благодарности».
11. Импортные тараканы
Устраиваясь на работу в милицию, доктор Золотарев хорошо понимал, что нажитых навыков не растеряет.
Первым пожаловался Денис. Называю его условно, персоналии не так важны.
Денис был недоволен действиями американских парашютистов, которые испортили в отделении милиции связь.
Доктор Золотарев лечил его, как и всех остальных, пенициллином. Так он называл водку.
Вторым занемог Будулай, встревоженный нашествием импортных тараканов.
Потом настал черед моего Романа. Роман явился на службу с тяжелой головой и сразу увидел маленьких черепашек, которые резвились у него на столе. Стараясь не привлекать внимания, Роман стал осторожно сбивать их щелчками.
Доктор Золотарев, сидевший напротив, пристально следил за Романом.
— Что, теперь и у тебя?! — не выдержал он.
Повел, полечил.
Сам доктор Золотарев сдался последним и увидел ящериц.
12. Если где-то человек попал в беду
У одного военного майора случилась беда: неизвестные негодяи сняли колеса с его запорожца.
Несчастный побежал в милицию.
Он как раз сидел и давал показания Левченко, когда вошел Роман.
Левченко возбудился и полез в стол за бутылкой.
— Рома, ёбнешь?
— Да.
Роман подошел и с силой врезал майору по шее.
Потом, конечно, наступило идиллическое примирение, и все они ёбнули, благо их как раз трое было.
13. Кого ты хотел удивить?
Специфика службы вынуждала Романа дружить с патологоанатомом из ближайшего морга.
Доктор был ласков и иначе, как «Ромушка», к Роману не обращался.
От доктора ушла жена, которой не нравилось, что тот постоянно пьет.
— А мне это нравится, что ли? — негодовал доктор.
В один из рабочих визитов Роман не выдержал:
— Ну и запах у вас, — изрек он сдавленно. — Я сейчас прямо здесь сдохну.
Взлет бровей:
— Ромушка, а кого ты тут этим удивить хочешь?
14. То ли люди, то ли куклы
Ночь, улица, фонарь — разбитый, конечно. Аптеку на фиг.
Поступил ложный вызов: изнасилование, которое если и было, то как в анекдоте — контрольное в голову.
Роман и группа здоровья прибыли в общежитие; на месте происшествия обнаружилась разнузданная молодежная оргия. Милиционеры пришли в неописуемую ярость. Набросились на генерацию «П», раздраконили, пригрозили расстрелом с последующими пытками.
Кое-что конфисковали: преступный парик, сдернутый походя, и резиновую женщину, которая там почему-то была, заодно со всеми. Кто-то пригласил и забыл, даже не потанцевал.
Свалили все это дело в отделении.
Утром Роман явился на службу, а там — сюрприз.
Друзья усадили резиновую женщину за его рабочий стол, надели парик и еще веник засунули кое-куда.
Потом, конечно, ее трахнули — не все, но избранные, которых мало, хотя и званых было немного.
15. Операция «Арсенал»
В Москве проводилась очередная операция «Арсенал». В ходе такой операции обязательно надо найти оружие или хотя бы боеприпасы. Ну, полгода ничего не находили, а в этот день найди! Окажешься в сводке, и еще будешь героем дня. А если в другой день, то не будешь героем дня. Поэтому Романа вызвал Бойков, его начальник. Брат, мучившийся с похмелья, вошел, напихав полный рот жвачки.
— Значит, так, Роман! — сказал Бойков. — Вот тебе адреса, бери экипаж вневедомственной охраны. Езжай прочесывать. Ты должен что-нибудь там найти. У тебя, кстати, есть что найти?
— Ну, найдется, — буркнул Роман. Начальник интересовался, нет ли у него в загашнике чего-нибудь, за что привлекают по 218 статье УК РСФСР. И надо было, чтобы это что-то нашлось в кармане у какого-нибудь бомжа.
Бесплатный фрагмент закончился.
Купите книгу, чтобы продолжить чтение.