Бесплатный фрагмент - Мой турецкий кошкин дом

Мой турецкий кошкин дом

Истории о Глаферье Блошкиной

Вступление

Прошло уже несколько лет с тех пор, как мы поселились в петушино-цитрусовом раю. В этом чудесном местечке, стоит только распахнуть окно, как тут же наслаждаешься ароматом цветов апельсинового дерева. Вот она радость, вот оно счастье! Думаешь ты, но вместе с чарующими запахами в дом врывается и истошный петушиный крик. Протяжный, без устали повторяющийся, а оттого бесконечный.

Петушино-цитрусовый рай благодушен к новичкам! Более того, он пытается расположить их к себе: в течение всего года услаждает взор малахитовыми и изумрудными оттенками зелени; щедро разбрасывает окрест оранжевое великолепие цитрусовых плодов, от которых не только поднимается настроение, но и при приёме внутрь — иммунитет; не жалеет красок по весне; не экономит на дождях зимой и осенью, бьёт все рекорды солнечной активности летом, занося свою горячую длань над нашими неприкрытыми панамками головами. А ещё в нём свободно гуляют многочисленные куры и петухи. Последние — чрезвычайно голосистые. И именно они чуть было не заставили меня разочароваться в этом райском местечке.

Курятников здесь не строят. Погода позволяет домашней птице и зимой, и летом жить под открытым небом. На ночлег куры с петухами устраиваются прямо на ветках апельсиновых деревьев. И зачастую начинают настоящие перепалки, если не находят свободный «насест». В редких хозяйских подворьях можно заметить вольеры для кур. Именно вольеры, а не столь любимые нами курятники, добротные, построенные из дерева. Местные петухи отличаются не только особой любвеобильностью, но и огромным желанием перекричать друг друга. Назвать же приятными звуки, которые они извергают из мощной боевой груди, никак нельзя. Вокальные номера стартуют в час ночи и стойко повторяются каждые пятнадцать минут, до полного изнеможения. А в финале, когда во славу зари уже пропето столько громких песен, слышится победоносный хрип. «Я здесь, я начеку, хоть и не в голосе, но чернильной ночи не удалось сломить мой боевой дух!»

Первое время, что греха таить, за свой неспокойный сон с частыми пробуждениями среди ночи и под утро, я вынашивала изощрённые планы мести глашатаем зари. Моё воображение с готовностью рисовало страшные картины расправы: суп с петухом, петух, запечённый в духовке, холодец из петуха, просто прилюдная казнь четвертованием, для острастки, чтобы другим неповадно было. Но потом я поняла, что эту многочисленную петушиную орду мне не одолеть. И спасут меня только плотно закрытые форточки во всей квартире и беруши.

Прощай, обещанная ночная прохлада, струящаяся через открытое окно относительно нежаркими летними ночами! Здравствуй, кондиционер, с сопутствующими ларингитами и трахеитами! Петухи совершенно равнодушно пережили мою безмолвную борьбу с ними, выстояли и победили. Довольные курицы, их жены, вразвалочку бродят по апельсиновым садам, а маленькие цыплятки — гордость отцов-петухов — весело резвятся в изумрудной травке. Трогательная местная пастораль. И мне со временем полностью пришлось смириться с этой картинкой. Да что там смириться — я и сама примкнула к армии куроводов. Не добровольно, нет. Сам райский уголок решил повсеместно утвердить петушиный статус кво и наглядно продемонстрировать всем, как далеки от истины бывают рассуждения некоторых, то есть мои. И сделал он это вероломно-прекрасно, воспользовавшись моей чрезмерно жалостливой натурой.

Цыплячья польза

Как вы уже узнали, в петушино-цитрусовом раю самые главные — это петухи. Им и раздолье, и командный голос, и многочисленные жены для ежедневных утех. Но иногда и с ними происходят не самые приятные вещи. Суп из петуха в наших дивных краях — редкость, конечно. Это только в своём воображении я не один раз сварила такой суп. А на деле суповая участь, как правило, поджидает несушек, которые по каким-либо причинам перестали класть яйца.

Мой сын, Денис, с ранних лет проявляет недюжинный интерес ко всему, что ползает, жужжит, шевелится в траве и пищит, попадая в поле его вездесущего зрения. Этот пищаще-шумящий коллектив впоследствии становится объектом пристального внимания всех членов нашей семьи, поскольку сын настойчиво вовлекает в это и маму, и папу. Последний присоединяется к нам без всякого энтузиазма и с глубоким вздохом обречённости.

Новое увлечение сына, совершенно неожиданное для отца, — куры. До этого кипели страсти по кошкам и котятам со всеми вытекающими из этого интереса последствиями: всякий раз выход на прогулку завершался обязательным кормлением всего свободно гуляющего мурлыкающего населения нашей улицы.

Куры же в наших краях постоянно крутятся под ногами, стоит лишь выйти из дому. Гуляют несушки повсюду: взбираются по межэтажным лестницам в домах, бродят по проезжей части, норовя угодить под колеса машин, неожиданно выскакивают из-за угла дома навстречу путнику.

Местная куриная порода выглядит довольно необычно. Тело у несушек — в форме усечённого конуса, весьма худосочного, к которому прилеплены удивительно мощные ноги-циркули. В вершине конуса на длиннющей шее прикреплена маленькая головка. И вся эта красота покрыта белёсо-оранжевыми перьями, а на спинке и голове часто можно заметить грубые проплешины, отличающие заслуженных несушек от новоиспеченных наседок.

Заметив, как соседская девчонка ежедневно кормит в саду своих кур, сын потребовал выдать и ему порцию корма, чтобы присоединиться к увлекательному занятию, во время которого куры из разных уголков сада несутся на своих ногах-циркулях к тому, кто их кормит, смешно суетятся, наскакивают друг на друга, выбирая более крупные зёрнышки. Ну, чем не развлечение!

Тут бы мне сразу и отказать ему, сославшись на то, что куры не наши, а соседки Айше. Вдруг мы их накормим тем, что им есть не положено и что-нибудь нехорошее, не приведи Господи, случится с курами. Потом объясняйся с их хозяйкой.

Но тут же подумалось: а как же подрастающему поколению привить гуманное отношение к природе и научить сочувствию? Младших сестёр и братьев у сына нет, а из домашних животных имеется только аквариум и рыбки в нем. Пускай кур кормит. Не самое плохое занятие.

В поисках ответа, чем накормить кур, я углубилась в интернет. У него, что не спроси — всегда найдётся быстрый ответ. В принципе, можно было и не задаваться таким простым вопросом, так как в итоге всё равно вышел кулёк пшеничных зёрен. И это первое, что мне и самой пришло в голову, хотя в деревне я раньше не жила.

Куры к сыну нежно привязались. Каждое утро тот спешил к ним с заветным кульком. И теперь, стоило им только заметить Дениса во дворе, как они со всех своих куриных лап бросались ему навстречу. Вот оно — счастье! Из сына получился милосердный куриный бог. А благодарная паства каждый раз радушно его встречала. Соседка, узнавшая, что на яйца несушек мы не претендуем, а так, по доброте душевной, подкармливаем её подопечных, тоже возражать не стала: кормите если хочется.

А тут недавно случилось радостное событие: в нашем дворе появились забавные жёлтые шарики. Это у одной из заботливых куриных мамаш из яичек вылупились птенчики. И это так мило, когда вокруг коричнево-рыжей курицы прыгают золотые шары, как смешно они семенят за ней по саду. Только сынок мой стал подолгу пропадать во дворе и напрочь забыл о других своих обязанностях. Как только придёт из школы, так сразу бежит к цыплятам. И домой потом его не дозовешься. А когда я стала настойчиво напоминать ему об уроках, в ответ получила буквально следующее:

— Мама, уроки — это не интересно вовсе, а вот природа — это неизведанная тайна, которую я открываю для себя! Я — исследователь.

Такое положение дел мне совсем не понравилось. Пора призвать ученика к порядку!

— Ты можешь идти к своим цыплятам, но только после того, как сделаешь домашнее задание! — спокойно и уверенно произнесла я. — И вообще, как можно исследовать что-либо, не зная буквы и цифры?

Мои аргументы не всегда сразу действуют на сына. Поэтому, поспорив со мной ещё пару часов, сын, наконец, любезно согласился с тем, что учиться всё же придётся. И как только домашнее заданее будет выполнено, можно отправиться куда захочется: в сад, во двор, к цыплятам. На том и порешили.

Но вскоре произошло ещё одно событие, благодаря которому вы и читаете истории о Глаферье Блошкиной. Пора бы, кстати, ей самой появиться в рассказе. Ее появлению предшествовали, увы, не самые светлые обстоятельства. В курином семействе заболел самый маленький, щупленький цыплёнок. Нежное пушистое создание, увидев которое невозможно было не дрогнуть сердцем. У этого грустного цыплёнка головка вдруг печально склонилась на один бок. А с другого бока, на шейке, появился небольшой бугорок.

Денис, выйдя во двор, сразу заметил трагическое преображение щуплого цыплёнка и, схватив того в руки, со всех ног примчался домой.

— Мама, сегодня с цыплёнком что-то не то! Он крутится на одном месте. И он очень грустный… Посмотри!

Денис опустил цыпленка на пол, и тот с готовностью склонил головку на бок, отчего сразу стал невероятно печальным.

Положив пушистый шарик на ладонь и раздвинув пушок на шейке цыпленка, я увидела, что его тоненькая шейка скручена. А то, что издалека выглядело бугорком, оказалось частью шеи, превратившейся в спираль. Чуть касаясь нежной шеи пальцами, я попробовала осторожно расправить спираль, приподняв ее. Получилось! Но радость моя была кратковременной: шейка, замерев в вертикальном положении на пару секунд, упрямо вернулась в то же самое очень грустное положение.

Бедолага! Как же он с такой шеей будет клевать зёрнышки? Сердце моё изнывало от жалости. Что за болезнь приключилась с малышом, и что можно предпринять, чтобы с ней справиться? Пришлось мне опять углубиться в Интернет.

Интернет на все мои запросы весьма равнодушно предлагал утилизировать бедолагу. Ему, разумеется, легко было давать такие советы: он не держал в своих руках тщедушного теплого цыпленка, к тому же у него не было любимого мальчика, который бы смотрел на него с надеждой.

— Попробуем вылечить! — нарочито бодро сказала я. Сама не слишком-то веря в успех этого мероприятия.

Прежде всего нужно было что-то предпринять, чтобы выпрямить его шейку. Массаж. Решила я. Регулярный и очень нежный, дабы окончательно не свернуть шейку бедолаге. Ну, и хорошее питание еще никому не навредило! Жили у меня когда-то волнистые попугайчики, веселые, шабутные, у которых постоянно появлялись птенчики. Поэтому знания, как приготовить витаминную кормовую смесь, у меня имелись. С такими-то знаниями нам по плечу организовать настоящее санаторно-курортное лечение! Цыплёнка мы не стали разлучать с курицей-мамой. Кто знает, как подействует на малютку резкая смена обстановки и разлука с несушкой?

Кормление и массаж перенесли в сад. И выполняли все по часам, как и полагается в хорошем санатории.

А на днях разразилась сильная гроза. Всю ночь косые струи дождя хлестали в оконные стекла, мешая спасть. А когда наступило утро, и мы выглянули в окно, то увидели страшную картину расправы над садом. Порывистый ветер обломил ветки у деревьев и разбросал их по земле. Повсюду виднелись огромные лужи.

И тут мы не на шутку перепугались: как там среди всей этой непогоды наш цыпленок? Не пострадал ли он, оказавшись под холодными струями осеннего дождя?

И мы с сыном, за пару минут собравшись, выскочили на улицу. Волновались мы отнюдь не зря. Цыплёнок, не сумев спрятаться от грозы, стоял посреди широкой лужи на плоском камешке. Как он на него взобрался? Видимо, это неимоверное усилие лишило его последних сил и теперь он, подобно стойкому оловянному солдатику, застыл на этом спасшем ему жизнь своеобразном постаменте. Пушок прилип к его худенькому тельцу, с клювика стекала вода. Куриное семейство бросило его на произвол судьбы.

— Не бойся, бедненький! Сейчас я тебя согрею.

Денис поднял насквозь промокшего цыплёнка и осторожно прижал к себе.

— Пошли домой. Дождь зарядил надолго, а наш бедолага вряд ли переживет непогоду. Слишком он слаб. Да и семья, похоже, бросила его. Поэтому цыпленка мы возьмем с собой.

Обрадованный сын, не замечая луж, мчался впереди меня, видимо, чтобы я не успела передумать.

Я и не собиралась передумывать — середце сжималось при виде мокрого продрогшего цыпленка. Только вот что сказать мужу? Уж он-то явно будет не в восторге от нашей затеи.

— Куры должны жить в саду! — твёрдо заявил муж и отец семейства, когда вернулся с работы домой и застал нас вечером у корзинки с уже высохшим и вполне симпатичным цыплёнком.

— Он ещё не куры, — насупил брови Денис.

— Послушай, — вмешалась я, — цыплёнок болен и во дворе просто погибнет. Мы же не можем допустить этого, правда?

— Он будет жить с нами? — удивлённо, с некоторым даже испугом в голосе спросил муж.

— Он такой хорошенький, папа! А когда вырастет принесёт нам яички! — радуется Денис.

— Яички? Зачем нам яички? Мы их покупаем в магазине. Мне тоже жалко цыплёнка. Но как только он выздоровеет, сразу отправиться в сад, к своей родне!

— Хорошо! — поспешно киваю я головой. Мне бы тоже очень хотелось, чтобы цыпленок поскорее выздоровел и гулял со своим семейством в пушистой травке. Кстати, ради этой благой цели, не сходить ли мне в аптеку? Ветеринарных аптек здесь нет. Но не начать ли мне с обычной аптеки, с человеческой?

Добежав до аптеки и избегая взгляда аптекаря, шепчу почти себе под нос, но так, чтобы аптекарь всё же меня услышал:

— У меня не совсем обычное дело. Не совсем человеческое…

Заинтриговав таким образом мужчину по ту сторону прилавка, продолжаю.

— Это у соседки моей случилось. Она кур держит. В общем, цыпленок захворал! — быстро выдыхаю. — Мне бы витаминчиков…

— Вам? — спрашивает с улыбкой мужчина средних лет, изредка с беспокойством посматривая на моё озабоченное лицо. — Вам — пожалуйста.

— Да, спасибо, и мне бы, конечно, не мешало вовсе, — про себя припоминаю все стрессы, случившиеся в последнее время в семье: новый учебный год у сына в школе; переполненный учениками сервисный автобус, который каждое утро увозит сына и который я пока безуспешно пытаюсь поменять на более комфортный; сложные домашние задания, от которых Денис всё время норовит уклониться. — Мне — как-нибудь потом. А сейчас — цыплёнку. У него шея вывернулась. Витаминов, видимо, не хватает. Мы ему и массаж делаем, но надо бы усилить восстановительный процесс, регенерацию тканей, так сказать! — попутно жонглирую перед аптекарем всеми известными мне медицинскими терминами, чтобы произвести приятное, а главное — здоровое впечатление.

А что вы хотите? Он вполне мог засомневаться в моём душевном здоровье: не каждый день к нему в аптеку являются со столь странной проблемой.

Озорно улыбнувшись — наверное, радуется, что в нашем поселке все же встречаются гуманные люди! — аптекарь выставил на прилавок разноцветные коробочки с витаминами.

Придирчиво осмотрев витамины и ценники на них, понимаю, что одна упаковка стоит столько же, сколько целый отряд здоровых цыплят. А у меня с собой и столько денег нет. К тому же, как я буду давать эти витамины цыплёнку?

— А, может, лучше сначала к ветеринару сходить? А уже потом, если останется необходимость, сюда вернуться? — размышляю я вслух. Думаю, теперь аптекарь непременно сделает вывод о моей вменяемости, поскольку он до сих пор продолжает недоверчиво рассматривать моё лицо.

— Да, пожалуйста.

С прилавка тотчас исчезли все упаковки.

Поход к ветеринару закончился покупкой витаминной жидкости для домашних животных. Рассказать ветеринару о том, что приключилось с цыплёнком, я не решилась: интернет откровенно поведал, какая участь ожидает таких цыплят. Но нам с сыном хочется верить в лучшее. Может, мы просто надеемся на чудо.

Вернулась домой со своей добычей. Мне бы еще и антибиотик для промокшего гостя. Хворать тому никак нельзя. Но антибиотик дадут только по рецепту врача… Но я ведь в прошлом аптекарский работник и обязана разбираться в лекарствах. А у нас в холодильнике давно стоят ушные капли с антибиотиком. И я вполне смогу рассчитать количество капель, которое нужно закапать цыплёнку в клюв!

Вооружившись пузырьком, решительно направляюсь к пернатому пациенту. Раскрываю клюв почти не сопротивляющейся птице, — кормлю я её также, зажав клюв между пальцами! — и прямо в открытое горло закапываю лекарство. Вкус, конечно, совсем не такой, как у витаминной смеси, но сопротивляться птичке уже поздно — дело сделано. Денис всё это время стоял рядом и переживал за цыплёнка.

— Вот видишь, не зря я всё-таки училась медицине — животным могу помогать! — вполне довольная собой произношу я.

— Я тоже буду доктором для животных!

— Похвальное желание! Только учиться много придётся.

— Вот это плохо! — разочарованно подытожил сын.

Надо сказать, ночью спалось мне неважно: тревожные мысли о подопечном долго не давали уснуть. Как на него подействует моё лечение? Совсем ведь крохотное создание. Поэтому, как только ночной мрак начал рассеиваться, а петухи прохрипели песню во славу зари, накинув на ночнушку кофту — прохладно утром — и стянув волосы резинкой (не люблю, когда они болтаются), я спустилась на кухню, где мы поставили корзинку с цыплёнком. Позади послышались громкие шаги: еще одна неспокойная душа спешила к птичке — сын. И вот мы вдвоём склонились над корзинкой и открыли крышку. Цыплёнок сладко спал.

— Животные такие милые, — умилился, глядя на цыплёнка, сын.

А потом повернул голову ко мне и придирчиво осмотрел меня с ног до головы. Даже для нас сегодняшний подъем был слишком ранний. Организм мой проснулся, но не в полную силу. В суете раннего утра хвостик на моей макушке схвачен не совсем по центру — просто чтобы волосы не мешались; глаза опухли от бессонницы и едва обозначились. Зато тревога на лице явная, и она же сейчас — самая яркая его черта.

— Мама, я всех буду лечить: курочек, воробьёв, козочек, кошек, собачек, — опять смотрит мне в лицо и в конце важного списка пациентов добавляет ещё одного, неожиданного, — и тебя, конечно!

И обнял крепко-крепко!

Нет, это так хорошо, что сын захотел стать ветеринаром: у мамы тоже есть шанс когда-то выглядеть, ну, хотя бы, как козочка…

***

Для нашего цыплёнка, Глаферьи Блошкиной, — так мы назвали приёмыша — наступили не самые лучшие времена — линька, и поэтому наш милый одуванчик впридачу к кривой шее обзавёлся тёмно-коричневыми копьями перьев, торчащих в хаотичном порядке по всей поверхности в прошлом нежно-персикового тельца.

— Ну точно — птеродактиль! — молвил сын, внимательно рассматривая нашу подопечную.

— Это почему же? — удивляюсь я и пытаюсь рассмотреть черты пресмыкающегося в нашем линяющем растрёпыше.

— Да сама посмотри: шейка кривенькая, головка маленькая, в общем, страшненькая.

— Логично-логично, — задумчиво произношу я. — Ест-то она точно, как птеродактиль: по яйцу в день, с морковкой и миндалем. Куда только всё идёт!

— Куда, мама, — туда! Смотри, сколько блямбочек на нашем балконе. Всё тебе убирать! Зато когда Глашка вырастет, она нам яички будет приносить! — воодушевлён сын.

— На то и похоже, что вырастет она на нашем балконе. Ну, тогда не только яички, но и блямбочки будут большие, — обречённо протягиваю я.

— А это удобрение для наших цветов. А яички тоже будут — все курочки их приносят. А наша, чем хуже?

А если серьёзно, цыплёнок жив, подрос и стал активным.

Цыплячьи привычки

Сидим на кухне. Перед школой кормлю завтраком сына. Он уплетает гречневую кашу с молоком. Рядышком, возле стола, стоит корзинка с Глаферьей Блошкиной — первое имя понравилось сыну, второе — мне: у нашей подопечной оказались блохи, которых мы периодически отлавливаем. Глаферья уныло смотрит на свою еду — пророщенную пшеницу.

— Дай ей вкусную смесь! — просит сын.

— Пускай сначала зёрна поклюёт.

— Она их не любит! — с угрозой в голосе утверждает адвокат Блошкиной.

Глаферья в это время вяло бьёт клювом мимо пшеницы.

— Не мучай животное! Сама приучила к смеси! А мы в ответе за тех, кого приучили. Ты мне сама так говорила.

— Да, приручили, но не приучили! Это разные вещи. А у Блошкиной от моей смеси аллергия скоро случится: орешки, морковка, яичко, витаминчики разные. Я ей потом смесь дам, в обед, — смиренно обещаю я сыну.

Глаферья смотрит на меня прищуренным глазом, а голова у неё всегда на боку лежит — но если раньше это был довольно печальный взгляд, то теперь он превратился в явно осуждающий.

Сын сидит за столом напротив меня и тоже испепеляет взглядом мучительницу, меня то есть. Пытаюсь быть твёрдой и продолжаю держать оборону:

— Птички едят зернышки! Клюют, то есть. А ты иди в школу — опаздываешь уже!

Проводив адвоката Блошкиной, занялась рыбками. Меняю воду в аквариуме. Аквариумной водой поливаю цветы на балконе, где неспешно прогуливается Глаферья. Но не просто прогуливается, а от досады — не покормили голодающую вкусной смесью! — ощипывает листья и цветы с портулака.

Стараюсь не смотреть на курицу и на полную пшеничных зёрен тарелочку, к которой она так и не прикоснулась клювом.

Обе вроде заняты. Закончив полив, собираюсь уходить с балкона. Глаферья, встрепенувшись, разбрасывает крылья и только так, как это умеют делать куры — настоящая отчаянная баба с вёдрами-крыльями наперевес, — несётся за мной, припадает к тапочку и, снизу вверх, касясь немного вбок, заглядывает мне в глаза. А потом осторожно клюёт мой носок.

— А, чёрт с этим гипервитаминозом! — бегу к холодильнику и достаю оттуда смесь для курицы.

— Ешь, Глашка!

***

Второй день дождливо. Нормально — зимой всегда так. Но сегодняшний утренний дождь — это стихия с яркими, угрожающими спецэффектами в виде молний и сопутствующих им раскатов грома. Небо опрокинулось, промочив собой землю, и превратилось с ней в единый серый монолит. Транспорт не ходит, вернее, ходит по желанию — если очень надо, на работу к примеру.

А в школу, выходит, не очень надо, поскольку учительница сына, не выдержав голосового напряжения от общения с тридцатью ангелочками, свалилась с ларингитом.

Посему я и сын в темноте сидим на кухне, вернее, не совсем в темноте — освещаемые настольной лампой. Сын пишет диктант, потому что у мамы девиз: ни дня без учёбы, которая в школе уже неделю отсутствует.

Глаферья в корзинке разминает затёкшие за ночь конечности. Сын периодически отвлекается на домашнюю любимицу и потихоньку ей завидует:

— Вот, Блошкиной учить буквы не надо.

— Поэтому она и читать никогда не сможет! — поверх очков, почти как училка, смотрю на сына.

— А меня вполне устраивает, как ты читаешь мне книжки. Тебя интересно слушать! Я всё равно никогда так не смогу. Зачем мне вообще буквы учить? — Денис задумался и пытается через нос добраться своим пальцем до мозга. Видимо, в поисках ответа.

Тут же прерываю его глубоко зашедшие исследования.

— Убери палец из носа! Курицы не умеют читать и у них нет выбора. Вот и Глаферья вынуждено сидит в корзинке, потому что так за неё решили мы.

И тут Глаферья, взмахнув крыльями, вылетает из корзины прямо на пол. Вот она уже перед нами. И совсем не курица, а настоящая орлица! Приземлившись, тут же кладёт голову набок и косо, как умеет только она, посматривает на меня: что, съела свою дурацкую теорию?

— Блошкина, иди в корзину, — сын хватает курицу, но она успевает оставить на ковре следы своего кратковременного пребывания на свободе.

— А-а-а! — несусь с бумажкой, чтобы убрать «след» и выставляю корзинку с Блошкиной на балкон, туда же ставлю и еду для неё.

— Мама, там холодно. Она замёрзнет, — вмешивается в происходящее сын.

— Все куры живут во дворе, на улице!

— А наша — особенная! — подняв палец вверх, изрекает Денис.

В момент комплиментарных откровений сына наша «особенная» курица, сев на край корзинки, и балансируя на нём, из темноты балкона сосредоточенно всматривается в подсвеченную лампами жизнь за стеклом. Вычисляет своим куриным взглядом меня и, наклонив голову набок, не специально, конечно, а из-за своей болезни — укоризны, надо заметить, от этого в её взгляде несомненно больше, — цепляется за мои глаза.

Делаю вид, что мне всё равно — нас не пробьёшь! — отворачиваюсь и продолжаю, как ни в чём не бывало, диктовать сыну: Эмине, Минэ, Камиль…

Сын пишет и недовольно произносит:

— Пишем всякие глупости!

— Идём от простого к сложному!

— Не интересно!

Наш спор прерывает настойчивая дробь в балконное стекло.

Оба поворачиваем головы в сторону источника шума.

Глаферья, продолжая балансировать на краю корзины, периодически попадает клювом в стекло: та-та-та-там! Наверное, так судьба стучится в дверь.

Ну, и как её не впустить?

Возвращение блудной курицы

Прошло почти три месяца с того момента, как мы взяли цыплёнка к себе в дом. Наша Блошкина превратилась во вполне симпатичную курочку-тинейджера, с коралловым гребешком и оперением коньячного цвета. О кривой шее напоминала лишь слегка склонённая к одному боку голова, украшенная ярким гребешком. Образ выходил вполне симпатичный: на нас смотрела юная курочка-кокетка, вроде бы и стесняющаяся того, кто перед ней оказался, но одновременно и с любопытством изучающая объект, попавший в поле ее зрения.

Иногда мне приходилось докармливать Глаферию с руки — её больная шея быстро уставала, и во время кормления ей нужно было часто останавливаться и отдыхать. А потом я догадалась соорудить для неё трёхъярусную кормушку. И с блюдечка, установленного на уровне куриной шеи, Глаферия склёвывала весь корм за один приём.

— Мам, надо бы Блошкину к семье выпустить, по травке побродить, с сестричками пообщаться.

Сын показал рукой на опустившую крылья Глаферию, как всегда понуро, потому что голова на боку, смотрящую на нас. А перед этим сын с балкона третьего этажа наблюдал за тем, как счастливое куриное семейство: мама и две подросшие курочки, сестрички Глаферии, — прогуливаются по саду. Мама-курица, найдя что-то в траве, тут же подзывала курочек-тинейджеров, а те, попискивая и продолжая считать себя малышнёй, тут же бросались к ней. Умилительная картина, которой вполне подходило название «Заботливая мать и ее дети».

Сын с сочувствием посмотрел на одинокую Блошкину.

— Хотя, конечно, ты у неё тоже, словно куриная мама — постоянно кормишь. А иногда ей в клюв гадость всякую норовишь закапать: таблетки, витамины разные.

Это уже сын про меня, неумилительную.

— Отнесём её вниз — пусть с семьёй встретится! — уже настойчиво не предлагает, а почти приказывает сын.

— Ну, давай, — с сомнением соглашаюсь я, поскольку в отличие от сына уже не идеализирую внутрисемейные отношения, и у кур тоже, — вынесем в свет блудную дщерь.

Сын тотчас схватил Глаферию на руки, распахнул входную дверь и вприпрыжку помчался по лестнице вниз. Я такой прытью не обладаю, поэтому сильно отстала от них. Когда я спустилась в сад, сын торжественно поставил Блошкину перед куриной роднёй. Глашка, распустив крылья, снизу вверх, трогательно посмотрела на сородичей. Сначала к ней устремилась курица-наседка.

— Узнала-таки мамка! — обрадовался сын.

Глаферия благодарно прижалась к ближайшей родственнице. Но тут на арене событий появились сестрички, одна из которых тут же набросилась на Блошкину. Сын, открыв рот, замер. Но Глаферья, гордо приподняв кривую шею, — вид от этого у неё сделался гораздо более устрашающим, нежели у других кур, — распахнула свои крылья и воинственно прыгнула на забияку. Тут надо упомянуть о том, что на наших витаминных кормах, Блошкина уже давно превратилась в крупную курицу на довольно внушительных ногах-столбиках, а посему забияке, получившей от мадемуазель Блошкиной по заслугам, с жалобным писком пришлось спешно ретироваться.

— Так тебе и надо! Не рада сестричке! — Денис всячески симпатизировал нашей воспитаннице. Но тут, к его изумлению, курица-наседка издала странные, пугающие звуки, похожие на те, которые мы слышим при закипании воды в чайнике. А потом подняла высоко шею и клюнула в голову нашу Глаферью.

— Что ты за мать? — возмущённо закричал Денис, а мы, выхватив не менее поражённую нечеловеческим к ней отношением Блошкину, спешим восвояси, в ложу бельэтажа, чтобы все вместе пережить полученный стресс.

— Бедная Блошкина! — запричитал сын, а та, жалостливо свесив голову и расставив ноги-циркули, приблизилась к нам и одним боком прижалась к ноге Дениса.

— Ничего, Блошкина, моя мама будет и для тебя мамой! Она, конечно, не клюётся, но воспитанием тоже замучить может, — сочувственно посмотрел он на Глаферию.

Метаморфозы

Сидим с сыном на балконе, который неделю назад озеленили.

— Красиво всё-таки, мама, на нашем балконе. На улице теперь особо не погуляешь. Одни руки потом мыть замучаешься. А ты, мама, ещё и нос заставляешь промывать! Брр, — морщится Денис, вспоминая наши возвращения с улицы, сопровождаемые моими постоянными окриками: «не трогай перила», «не трогай ручку двери», «стой, прысну антисептик на руку — всё-таки схватился, когда только успел!» Издёрганные оба: он — мной, я — собой, а во всём виноват треклятый вирус, не дающий ответственным людям расслабиться, со вздохом облегчения закрываем дверь, за которой в обычное, допандемийное время, находилась лишь прогулочная отрада.

Отвлёкшись от неприятных воспоминаний, Денис начинает всматриваться в кусты под балконом.

— А-а-а, вот и родственники нашей курочки на свободе бегают! Хорошо им, мама, они на свежем воздухе всё время.

— И мы с тобой на балконе свежим воздухом дышим, заодно и красоты наблюдаем местные… в удалённой безопасности.

Сын продолжает в задумчивости смотреть вниз. А между тем там, внизу, наша соседка несёт куриные яички, которые собрала под деревьями. Вы же помните, конечно, что куры у нас резвятся на свободе, и яички откладывают где придётся.

— Что-то наша Глашенька яички нам не приносит. А папа мечтал о золотом, о таком, какое курочка Ряба снесла. Помнишь, она пришла к бабушке и дедушке, полюбила их, а потом на радостях яичко подарила.

— Помню-помню, как такое забыть! — улыбаюсь я: оказывается сказка, которую давно читала сыну, запечатлелась в его памяти, и он рассказал ее отцу. В турецком фольклоре такой сказки нет, а уж я мужу точно про курочку Рябу ничего не говорила.

— А Глаша осчастливить нас не спешит. А мы её так любим! Глашенька, Глашенька, — нежно обращается сын к курице.

Глашка, услышав что мы заговорили о ней, опять приняла позу куриного мыслителя, свесив голову промеж ног.

— Много читает, наверное, не до яичек ей! — смеюсь я (балкон у нас застелен газетами, чтобы легче было собирать продукты куриной жизнедеятельности).

— Мамочка, а что-то у Глашеньки гребешок вырос слишком большим, да и по бокам клюва какие-то длинные красные штучки болтаются. А у её сестричек ничего такого не видно, — Денис внимательно продолжает осматривать куриное семейство.

— Ну, Глаша у нас витаминов много ест! — говорю я Денису, и тоже начинаю с подозрением смотреть на нашу курицу — словно вижу её в первый раз.

— И голова у неё какая-то крупная…

— Попробуй тут рассмотреть Глашкину голову, если она промеж ног её любит прятать, — углубляюсь я в детали куриной внешности и, рискуя свернуть себе шею, выкручиваю голову во всех направлениях, чтобы сфокусироваться на гребешке нашей красавицы.

— Мама, я догадался! Наша Глаша — петух!

Округлив глаза кричит Денис, озарённый своим открытием.

— Как — петух? — удивляюсь я. — Она же не поёт, — вспоминаю я еще одно отличие кур от петухов.

— И яиц не несёт.

— Ну, она не вполне здорова…

— Поэтому и не поёт: попробуй петь с такой закрученной шеей!

Больше всех наше озарение расстроило мужа: яиц, оказывается, мы ждали напрасно!

Окончательно с полом нашей балконной птицы мы пока не определились, но всё же решили подобрать Глаше второе имя: Гриша, так, на всякий случай. Вдруг Глаша и на самом деле Гриша?

Кто же главный?

Странный вопрос! Неужели всем ещё не понятно, что в нашем петушино-цитрусовом раю главные — это петухи!

Вот и наша Глаферия росла, превращаясь из цыплёнка, покрытого ювенальным пушком, вроде бы в прехорошенькую курочку с немного кривой шеей. У всех могут быть свои особенности, если они, разумеется, не угрожают собственной жизни и жизни окружающих. Кривая шея благодаря нашему лечению не мешала ей питаться, но часто заставляла драматически ронять голову промеж лап. Последнее обстоятельство, к сожалению, не позволило Глаферии влиться в бывшую куриную семью, встретившую в штыки возвращение блудной дочери с такой странной особенностью.

Поэтому пришлось ей и дальше жить уединённо, на нашем балконе, среди газет, расстеленных под её ногами. Здесь стоит заметить, что газеты были разложены пассьянсом на полу, разумеется, не для того, чтобы заполнить куриный досуг, а для нашего удобства: таким незамысловатым способом гораздо легче собирать продукты жизнедеятельности куриного организма, которые организм, надо заметить, щедро разбрасывает вокруг себя.

Пока Глаферия жила, росла и хорошела, наша семья неустанно ждала куриных яиц и мечтала об омлете из органических яиц на завтрак. Глаферия со своей стороны упорно игнорировала наши желания и не спешила осчастливить приютившее её когда-то семейство.

Оставив наши напрасные надежды — всё равно яйца покупаем на базаре! — в действительности же, нежно привязавшись к этой необычной курице, весенним ранним утром мы были разбужены душераздирающим вокалом нашей питомицы.

И вокал этот был отнюдь не кудахтающим сопрано — заставил нас встрепенуться драматический тенор, немного неуверенно выводящий «ку-ка-ре-ку»!

Не поверив своим ушам, мы дружно бросились к балкону, где разминала крылья наша Глаферия. И были встречены повторным, уже вполне уверенным «ку-ка-ре-ку», а затем, специально для нас, чтобы мы уже совсем не сомневались, и третьим, и четвёртым.

Не замечали ли мы раньше у Глаферии каких-либо необычных признаков, которые могли бы натолкнуть нас на мысль о её петушином происхождении? Замечали, наверное: и гребешок немного большеват, и брыльки по краям клюва великоваты. Но кто ж его знает, какие они должны быть у петуха вообще, если мы куроводством никогда не занимались? И чудесного превращения одинаково милых цыплят в курочек и петушков раньше не наблюдали? К тому же наш коварный куро-петух и голову свою с выросшими отличительными чертами успешно прятал меж конечностей. Представляете, какая сложная задача по определению пола стояла перед никудышными куроводами вроде нас.

Пришлось Глаферию в срочном порядке переименовать в Григория. Хотя муж, например, наотрез отказался запоминать новое имя — он и с первым-то настрадался, пока его выучил.+

Теперь Гриша-Глаферия свыкается со своим новым именем, а мы — с тем, что несмотря на все старания и непримиримые увиливания, заполучили петушка, да прямо себе на балкон! Вот каким дьявольски хитрым способом агент петух всё-таки был внедрён в нашу семью!

Несладкая жизнь

Денис ревниво наблюдает за тем, как я кормлю Гришу на балконе, периодически нахваливая его за хороший аппетит и при этом поглаживая по кривой шее.

Гриша, пока я его кормлю, зажат у меня промеж колен; в любезно подставленной ему под клюв тарелочке — свежеприготовленная морковно-яичная смесь с кусочками размолотых грецких орехов, а я одной рукой поддерживаю его больную шею, второй — ободряюще поглаживаю по роскошному воротнику из перьев цвета Hennessy.

— Нет, ты меня не любишь, — изрекает сын, демонстративно надув губы.

— Почему ты так решил? — интересуюсь я, не прерывая процесса кормления.

— Вот ты его кормишь, хвалишь, и еду ему специальную готовишь, — горько произносит Денис.

— И тебе еду готовлю. Перед тобой стоит целая тарелка с мелко нарезанным яичком, на которой в шахматном порядке выложены чёрные маслинки — всё, как ты любишь! А рядом, на другой тарелке, ждут своего часа абрикосы.

— Да, жизнь моя сладкая, — соглашается сын. И добавляет:

— Но сложная!

— Почему же так?

— То учиться, то примеры решать нужно. Книжек ты мне с тетрадками вон сколько приготовила. Съем последний абрикос, и начнётся учеба… — тяжёло вздыхает.

— Хотя… — внимательно смотрит на Гришу, который крепко зажат между моими коленями, — и Грише порой тоже приходится не слишком сладко.

«Грише надо семью!»

О том, что петушино-цитрусовый рай мстит за пренебрежительное отношение к его пернатой составляющей, вы наслышаны. И я со временем свыклась с этим, смиренно приняв неизбежное. Но ведь должны быть какие-то рамки у этого, пусть и заслуженного, возмездия: один раз отомстили и хватит! А кто старое помянет, тому глаз вон. Есть такая русская пословица. Но на другой территории не работают не только чужие законы, но, по всей видимости, и мудрость народная тоже.

Начну по порядку.

К лету Гриша переехал с нашего балкона в сад, в просторный вольер, сооружённый специально для него мужем, и стал бок о бок жить с бывшими родственниками, когда-то в штыки встретившими блудного сына. Но теперь сетка вольера не давала куриной родне организовать вновь прибывшему «тёплый» прием — пришлось им довольствоваться лишь грозными взглядами в сторону нашего петушка. От этого желание ободряюще клюнуть смущённого новобранца не пропало: родня безуспешно пыталась просунуть клюв в вольер и крепко ущипнуть Григория. Но хватала клювом только воздух.

С появлением в саду вольера с Гришей для многочисленного куриного семейства волей-неволей началась интересная жизнь: теперь ежедневно, три раза в день, куры имели возможность наблюдать кормушку нашего петушка, полную еды, из которой часто и им перепадали зёрнышки. Пусть и нелюбезная у Гриши родня, и даже очень агрессивная, но откровенно голодная. А родню — не выбирают, впрочем, как и хозяев, которые забывают вовремя накормить своих питомцев. Поэтому дворовые куры-петухи-цыплята, запомнив часы кормления Гриши, ежедневно встречают меня на выходе из подъезда и неотступно, шаг за шагом, сопровождают к вольеру. А потом ожидательно заглядывают мне в глаза, пока я кормлю нашего петушка. Гриша сосредоточенно клюёт зерно, порой извлекая из недр музыкального горла неизвестные до жизни в вольере свистяще-булькающие звуки, очень похожие на шум, производимый последней порцией воды, исчезающей под слегка приоткрытой пробкой раковины. И не совсем понятно: то ли Гриша возмущается, прогоняя непрошеных свидетелей его трапезы, а то ли таким образом просит меня покормить голодных сородичей. Последняя версия мне нравится больше и говорит о добром характере моего подопечного, поэтому я обязательно бросаю пригоршню зерна стоящим по другую сторону вольера зрителям, уже без возмущения взирающим на странного петуха, вернее, совсем не интересующихся им, а сосредоточившим свое внимание лишь на летящем к ним корме.

— Гришеньке одному тут скучно. Он за решёткой сидит…

— Глаферия выросла и пора ему семью завести.

Последняя реплика принадлежит мужу. Он до сих пор называет петуха девичьим именем: учить второе редкое русское имя он отказался наотрез. Не знаю почему, но наш довольно-таки миролюбивый Гриша иногда норовит исподтишка клюнуть мужа. Может, чувствует, что тот его неправильным девичьим именем величает?

— Что?! — не верю я своим ушам.

— Грише надо семью.

— Мы его семья! — растерянно смотрю на сына и мужа и замечаю, что вокруг вольера толпятся куры — возможные жёны, готовые составить Гришино счастье, лишь бы проникнуть в вольер с кормом.

— Ну, знаете ли! — возмущаюсь услышанным. — Я совершенно не планировала становиться куроводом!

Потом присматриваюсь к Грише: может, он не из-за болезни порой на кормушку взлетает, и мне её приходится поднимать всё выше и выше, наивно полагая, что Грише так удобнее зёрнышки клевать? Может, отнюдь не по гастрономической нужде свершает Гриша этот акробатический прыжок с риском для жизни?

— Нужно ещё курицу? — робко предполагаю я. — Если только одну, чтобы ему не так скучно было, для компании. Только нужно такую, которая не будет Гришу обижать и не попытается его больно ущипнуть.

У Гриши что-то «булькнуло» в горле. Странный звук! Интересно, это он так радуется услышанному или наоборот?

В общем, мы начали присматривать нашему петушку подругу жизни. И всё уже готово для счастливой совместной жизни: вольер удобный и просторный, ежедневное трёхразовое питание, апельсиновые сады вокруг, чистый воздух. Но есть обязательное требование к претендентке: что бы она нашего Гришу не обижала, а там — стерпится-слюбится!

Гриша болеет

Гриша, наш петушок, от рождения отмеченный тяжёлым недугом, любое недомогание переносит крайне тяжело. Помимо того, что ему ежедневно приходится наблюдать за миром из положения изогнутой шеи, видя всё вверх тормашками, помимо сложностей, связанных с перемещением в пространстве и ежедневным приёмом пищи, он также испытывал сложности в общении с кокетливыми курочками-молодухами. Только он вознамериться оказать им должное внимание, как шея бдруг безвольно повиснет между лап. А если ко всем этим сложностям добавить и обычный насморк, то последний вполне способен довести несчастного до вовсе отчаянного положения.

Поэтому Гриша имеет полное право болеть, как любимое дитя: капризничая, отказываясь от пищи, недовольно покрикивая, когда кто-то пытается вернуть положение его головы в нормальное — над туловищем — и напоить. Нет, он не хочет есть! Он и пить не будет! Он, бессильно уронив голову промеж лап, судорожно дышит широко открытым клювом и, навалившись всем телом на стену вольера, практически сидит на гузке.

«Мне плохо и, похоже, я уже не поднимусь». Весь его вид тому наглядное свидетельство.

К несчастью, его упадническое настроение передалось и мне. И, салфеткой утерев сопли петушку, щедро стекающие по его широко раскрытому клюву прямо на землю, опустив голову, бреду домой.

Как только перешагиваю порог квартиры, трагическим голосом объявляю всем:

— Грише плохо, он с самого утра ничего не ест. Поэтому мне нужен антибиотик!

— Тебе-то зачем? — пытается шутить муж.

— Мне нужно успокоительное. Столько происшествий за последние дни: то разбитая голова Зимы (мы завели перепелов, и я обязательно расскажу о них, но немного позднее), а теперь насморк у Гриши… Ему еще только этой хвори не хватало.

— Антибиотик не дадут без рецепта, — резонно заявляет муж.

— Тогда мы поедем к ветеринару! — кричит сын и предлагает нам начать сборы в дорогу.

— Да, к ветеринару! Там и лекарства есть, — вслух рассуждаю я, беря сумку под мышку.

Мы едем втроем: муж, сын и я. Гришу мы с собой не берем. Я очень хорошо помню страшный вердикт интернета: цыплят с кривой шеей выбраковывают. И никак иначе. Что может нам сказать ветеринар о нашем годовалом петушке с кривой шеей? Почему он еще у нас жив и почти здоров?

Приехали в ветеринарную клинику. Очаровательная девушка на ресепшен с выразительными глазами и безупречным маникюром, посмотрев с сочувствием в наши расстроенные лица, велела немного подождать: врач оперирует пациента — кошку, хозяева которой, волнуясь, мечутся по тесному коридору, натыкаясь на других посетителей.

Прямо напротив нас — бобик интересной наружности: напоминает лайку, только шерсть на нем чёрная, как уголь. Широкое туловище, расчитанное на пса крупных размеров, поддерживается удивительно короткими толстыми лапами. Всё это вместе делает пса весьма комичным. Вдобавок он виновато виляет длинным хвостом, на который природа не пожалела шерсти, и пытается полностью скрыться за хозяином, вжавшись в довольно широкие брючины того. Последнее ему никак не удается из-за собственных внушительных размеров. Хвост «подметает» коридор, а сам пёс — голова и часть туловища — виден всем. Хозяин, в свою очередь, держа собаку на коротком поводке, безрезультатно пытается вытащить её у себя из-под ног.

— Думан, не бойся! Ветеринар избавит тебя от этих мелких кусачих паразитов, — ласково говорит он собаке, пытаясь погладить лохматую широкую спину, которую собака продолжает скрывать у него в брючинах.

— Фамилия! — коротко спрашивает девушка за стойкой ресепшен, обращаясь к мужчине с собакой.

— Челик.

— Имя.

— Осман.

Некоторое время девушка смотрит на монитор компьютера.

— Собака с таким именем (в турецком языке нет такого понятия как кличка — у живаотных тоже имена) у нас не зарегистрирована, — с некоторым сомнением произносит она, и снова нажимает на компьютерную мышку.

— Но мы у вас не в первый раз, — тревожится владелец пса.

— Есть Думан.

— Так это он и есть!

— Да, но вы сказали «Осман».

— Это моё имя, извините. Я слишком разволновался и подумал, что мне нужно представиться тоже.

Девушка улыбнулась — инцидент исчерпан.

Наконец к нам выходит врач. Прямо в коридоре он расспрашивает владельцев четвероногих посетителей о проблемах со здоровьем их питомцев.

— Что случилось? — строго спрашивает он у нас.

И я пытаюсь поподробнее рассказать ему о Грише, о его особенностях и постигшей нас недавно беде в виде Гришиного синусита.

— Любопытно, — говорит он. — Знаете, мне бы хотелось взглянуть на вашего петуха.

— Может, не стоит? У него сопли. А это обычный синусит. Нужен антибиотик…

— Привезите больного в клинику. Можно завтра. Я хочу на него посмотреть.

Тяжело вздыхаю, заранее представляя, какое впечатление произведёт наш Гриша на ветеринара и сидящих в очереди. Но делать нечего — без Гриши антибиотик не дадут.

Не откладывая визит к ветеринару на утро, через час вернулись в клинику, неся Гришу в коробке.

Опять очередь, но на этот раз врач успел уехать на вызов. Гриша удивительно смирно сидит в коробке и полностью прикрыт её створками. Но, что-то почувствовав, а обычно все животные на приеме у врача ведут себя беспокойно, Гриша решает встать в полный рост. Крышка с коробки с готовностью слетает, и наш петух во всей своей красе, вернее, его мощная спина без головы, появляется из коробки.

— Ой, что это?! — испуганно кричит молодая девушка, державшая под руку мужчину в очках.

Парочка как раз проходила мимо нас и направлялась к полкам с игрушками для собачек.

— Это похоже… петух.., хотя, наверное… — молодой мужчина остановился и поправляет очки на переносице, внимательно всматриваясь в возвышающегося над коробкой Григория, с опущенными крыльями, напоминающими слегка приоткрытый дамский веер, и отсутствующей в поле зрения головой.

— Где, где его голова? — продолжает волноваться перепуганная барышня, а её спутник с подозрением всматривается в рыжие перья петуха, стараясь соблюдать социальную дистанцию, которая мешает увидеть подробности петушиной внешности.

— Голова петуха там же, где и шея — в районе лап, — стараясь казаться невозмутимой, вступаю в разговор я.

— Вероятно, у него психологические проблемы, — сочувственно замечает молодой мужчина, продолжая нервно поправлять очки на переносице, а потом он и вовсе их снял и принялся энергично протирать линзы, которые вспотели то ли от избыточного волнения, то ли от напряжения, пока он всматривался в Гришу.

— Да, да, это, безусловно, психология, — воспользовавшись повисшей паузой, вступает в разговор его спутница, сочувственно качая головой.

И так как пара не спешит уходить, продолжая рассматривать петуха и громко переживать при этом, пришлось добавить ещё одну реплику:

— У него от рождения кривая шея. По-видимому, имеются генетические изъяны.

— А-а-а, — наконец отходит от нас к полкам с игрушками любознательная парочка.

В этот момент из кабинета вышел ассистент доктора.

— Врач скоро приедет. А что с вашим петухом?

— Синусит. Но доктор хотел осмотреть пациента лично. Течёт из носа, то есть из носовых отверстий в клюве, и один глаз сильно отёк.

Ассистент подошёл поближе к Грише.

— Ой! — вскрикивает он. — А где его голова?!

— Он родился с кривой шеей, знаете, есть такая болезнь вертячка, кривошея, простите, но я не знаю, как она правильно называется по-турецки.

— А сколько же он так живёт, то есть в таком положении?

— Год.

— Если он так долго живёт… э… в таком необычном положении… э… думаю, надо подождать врача. Признаться, с такими болезнями я ещё не сталкивался. Это особый случай… В общем, доктор вам скажет, что нужно делать. А так, конечно, петух красивый — видно, что породистый.

И быстро ушёл, в конце своей сбивчивой речи зачем-то похвалив Гришу.

А мы ещё какое-то время ждали доктора, ловя обращённые на Григория удивлённые взгляды людей.

— Где петух?

Услышали мы бодрый голос врача, направлявшегося к нам быстрой и уверенной походкой.

— Как дела, Ганс? — присев рядом с коробкой, спрашивает он у петуха, видимо, сходу определив, что мы иностранцы: не каждый день привозят поселковых петухов на осмотр к ветеринару.

— Его зовут Гриша! — громко поправляет врача Денис.

Развернув Гришину шею до положения, когда голова находится там, где она и должна быть, я показала рукой на отёкший глаз петуха. Врач внимательно осмотрел голову пациента, заглянул в клюв, а потом, не сказав ни слова, ушёл.

Впрочем, вернулся доктор быстро, неся шприц с лекарством.

Гриша к тому времени сильно разволновался. Не надо забывать о том, что в былые времена выезжать из курятника ему не приходилось, а тут он незатёкшим глазом увидел незнакомый интерьер и странный предмет, который ему поднесли к клюву. В общем, Гриша, на фоне насморка потерявший голос, страшно захрипел, расправил крылья и решил отбивать атаку нападающих ногами. А они у него крепкие!

— Нервный он у вас. Девушки, наверное, не жалуют. А почему, интересно? — вопрошает ветеринар, явно обращаясь к петуху.

Поскольку мы не решились ответить за петуха, а петух по соверешнно понятным причинам этого сделать не мог, врач невозмутимо продолжает:

— А ведь Ганс вполне симпатичный! В общем, в течение пяти дней будете заливать лекарство в клюв. Держите петуха — я вам покажу, как это правильно делать.

Чтобы врач смог показать, как правильно, а главное — в какое место в открывшемся клюве, нужно впрыснуть лекарство, больного Гришу нам пришлось держать вчетвером.

— Смотрите, шприц нужно вот сюда направить, влево и под язык. Видите? — доктор только приступил к своим объяснениям, но в тот самый момент, не дав начать процедуру, Гриша вырвался из рук ассистента, по всей видимости, не слишком крепко вцепившегося в верхнюю часть спины петуха. Затем с лёгкостью стряхнул пальцы моего мужа с гребешка и серёжек. Тоже произошло и с моими руками, державшими его клюв раскрытым.

Всё это произошло за долю секунды, поэтому врач, выстрелив лекарством из шприца, попал не в клюв пернатого пациента, а аккурат на футболку мужа.

— Пока я схожу за другим шприцом, попытайтесь успокоить Ганса, — невозмутимо произнёс врач.

— Он не Ганс, он — Гриша, — уже грозно возражает Денис.

— Ришу успокойте, — повторяет врач и удаляется за следующим шприцом.

Появившись с новым шприцом, врач приказывает снова всем держать петуха. На этот раз в спину Гриши вцепилась я, муж взялся за гребешок и серёжки, а ассистент раскрыл петуху клюв.

— Смотрите, вот в этот просвет нужно попасть лекарством. Видите? — требует нашего внимания врач и, воспользовавшись затишьем, впрыскивает жидкость в широко открытый клюв Гриши.

— Вы видели, куда нужно направить шприц? — строго переспращивает он.

Я, держа Гришу за спину, не могла видеть, что происходило во время этой сложной манипуляции у петуха в глотке, а муж, благополучно забывший дома очки, извиняющимся тоном заверяет:

— У меня жена аптечный работник. Она справится!

— Лекарство необходимо вводить пять дней подряд. Два раза в день.

Сказал доктор и оставил мне шприц с чудо-антибиотиком.

— Спасибо, доктор. Он будет жить? — робко интересуюсь я, вспомнив, как быстро исчез ассистент врача, успев, правда, похвалить Гришин экстерьер, и как, не сказав больше не слова, пытается сейчас уйти от нас сам доктор. Да и картины мучений Григория за последние два дня настроили меня на весьма плачевный финал.

— Инфекция, естественно, пройдёт. А шея останется, увы, как и прежде.

— Сколько мы вам должны?

— Не стоит беспокоиться об оплате.

Произносит врач и сразу отходит к другому посетителю, который в том же коридоре дожидался своей очереди.

А Гриша идёт на поправку. Правда, влить ему лекарство в клюв — задача не самая простая. Но в нашей семье у всех весьма крепкие руки!

Для тех, кто привязался к нашему петушку, спешу сообщить: после окончания полного курса лечения петух выздоровел и уже засматривается на курочек.

*Петушино-цитрусовый рай — местечко где-то в Турции, немного удаленное от мест паломничества туристов, но не настолько, чтобы совсем не соприкасаться с туристической меккой.

Страсти перепелиные

Снежок, Фифа и Уголёк

Снежок и Фифа попали к нам не совсем случайно. Мы подыскивали нашему петушку Грише спокойных соседей. У Гриши после переезда с балкона в садовый вольер появилась большая холостяцкая «квартира», которую так и не согрела подруга-супруга по той простой причине, что куры на выданье имеют весьма скверный характер, и желание с силой клюнуть петуха с кривой шеей всегда берёт верх над их желанием жить в комфортном вольере, в котором всем с избытком хватает света, воздуха и корма. Поэтому Грише в компанию нам пришоось искать более покладистых, спокойных пернатых, которые скрасили бы его одиночество, а в идеале — подружились с ним.