Бесплатный фрагмент - Мой друг по несчастью

ГЛАВА ПЕРВАЯ

День 0. Вечер

Ох уж эти мечтательные, витающие в облаках особи, свято уверовавшие в свой богатый внутренний мир и при каждом удобном случае утверждающие, что весь серый и никчемный внешний мир противится им и отказывается понимать. Как искренне мне их жаль. Несмотря на то, что они рождают во мне желание никогда и ни при каких обстоятельствах не то что понять их, но даже не сделать для этого ни малейшей попытки, наверное, навсегда в душе моей останется уголок, в котором я буду болеть по этим глупцам. Ведь каким пустым человеком нужно быть — при всех потугах доказать обратное, — чтобы оставить усилия понравиться людям и расположить их в свою сторону, чтобы оставить усилия заставить этот мир полюбить себя, чтобы обрекать себя на это унылое и меланхоличное существование. О нет, увольте! Жизнь прекрасна! Жизнь, мать ее, пестрит красками и ежедневно дарит новые и новые возможности. Жизнь полна неиссякаемыми источниками вдохновения — только присмотрись внимательнее, безвольное создание, привыкшее плыть по течению в надежде на чудесное превращение во всеобщий объект поклонения. Ну разве не так? Ведь, действительно, они спят и видят, как этот убогий — по их мнению, разумеется, — мир вдруг возьмет и наконец поймет их сложные и гениальные измышления, пропахшие нафталином и заволоченные толстым слоем паутины, и ненавистная жизнь вдруг распахнет объятия и расцелует с ног до головы.

Почему я позволяю себе высказывать такие не самые лестные суждения о других людях? Да потому, что я и сам такой же. Вернее, был таким же до недавнего времени, и тешил себя мыслями о своем душевном богатстве, пока не уразумел окончательно, что все более и более чувствую духовную нищету. А потому, презрев себя прежнего, думаю, имею некоторое право на критику личности, опыт которой знаком мне не понаслышке. Личности, от которой я открестился раз и навсегда.

Да, возможно, мои мысли совершенно не отличаются оригинальностью, но я на это и не претендую. Но ведь на что-то явно претендую? Разумеется. Вот я, как раз, и желаю познать мир и расположить его к себе. Познать мир прозаический, мир извне, окружающий меня реальностью со всех сторон, и отвоевать в этом мире свое место под солнцем. Познать людей. И не ломать больше голову в попытках познать самого себя. Возможно, кто-то снисходительно улыбнется в ответ на мое признание, не так ли? Чего захотел — мир познать! Великие умы, философы всех времен и народов не смогли этого сделать за все существование человеческой цивилизации, а этот выскочка решил перехитрить их в течение одной недели. Да и улыбайтесь на здоровье! А я вам так скажу: ничего у них не получилось именно из-за их великих умов. Их хлебом не корми, а дай только повод своими умами посиять, да обычного человека носом в его приземленность натыкать. У меня нет великого ума, у меня хватило сил признать это, и слава богу. Я, как раз, стремлюсь стать человеком приземленным и держаться подальше от великих идей, а потому имею явное преимущество: я не собираюсь ничего доказывать никому, кроме себя самого. Я дал себе такую установку: у меня есть ровно неделя, чтобы добиться доверия от этого мира, чтобы вся его картина в целом, и каждый его аспект в частности никогда больше не вызывали у меня непонимания или тревоги. И я горжусь своей мечтой: я хочу любить мир и хочу любить людей. Да, даже вас мои несчастные страдальцы. Ведь мне известны все ваши терзания в сумраке, и все ваши увиливания от возможности зажечь свет.

Так кто же я такой? Обычный парень. Мне тридцать пять лет. Я типичный представитель среднего класса, вырос в семье врача-терапевта и учительницы химии, получил высшее экономическое образование, арендую квартиру (свое жилье пока не приобрел, да и не сильно спешу с этим), холост, детей нет, в настоящее время безработный. Звезд с неба я никогда не хватал, особых способностей к науке или творчеству не проявлял, с противоположным полом все в пределах нормы, с деньгами тоже. Жизнь меня особо не баловала, но, слава богу, никогда и не посылала особо тяжких испытаний, за что я ей очень благодарен. Но если благодарен, то что тогда за идеи изменить эту жизнь? Зачем испытывать судьбу и просить чего-то другого, если, по большому счету, все устраивает? Да все очень просто. После тридцати начало тускнеть чувство удовлетворенности от жизни. А было ли оно? Во времена безумных вечеринок и гулянок легко не замечать своей личностной несостоятельности, но первый шаг к ее осознанию и заключается в желании оставить за спиной пору необдуманного растрачивания времени. Да, жил я неплохо, но последние десять лет откровенно топтался на месте, законсервировал себя в зоне привычного комфорта и избегал ответственности за свое будущее. За последнее мне особенно стыдно.

Как-то раз, около года назад я вдруг понял, в чем моя проблема. Хорошо, что понял еще не слишком поздно, пока одиночество не стало привычкой, пока не потерял относительной привлекательности и жизненной энергии. Понял, пока еще можно все изменить. Что именно? То, что как раз я не могу правильно понять этот мир, и даже никогда не пытался этого сделать. Меня безумно вдохновила эта идея, я просто духом воспрянул. Первое время даже чувствовал вину! Осознал, что никогда не проявлял должного преклонения перед величием этого огромного механизма, а просто позволял себе воспринимать его как должное? Осознал, что я настолько наглый и неблагодарный, что никогда даже не старался выразить этому миру и всем его обитателям своей любви, которую — я клянусь вам! — начал незамедлительно в себе ощущать. Разумеется, не впадая в крайности. И тогда я задумался: а как мне, собственно, приступить к реализации своего плана? И пришел к выводу: нет смысла в каких-то длительных перспективах, а надо просто брать быка за рога, проявить смелость и застать свою судьбу врасплох. Не дать ей опомниться и отбросить меня назад. Неделя! Самый оптимальный срок. Неделя после моего тридцать пятого дня рождения — это время моего наступления, моей стремительной атаки.

Потом я начал думать, каким именно образом я заставлю этот мир поверить в меня? Что я должен сделать, чтобы за одну неделю изменить свою жизнь, перевернуть ее с ног на голову? И тут я тоже обошел стороной какие-то громоздкие планы или авантюрные идеи, вроде ограбления банка или путешествия в Голливуд. Нет, попробуй я сделать нечто подобное, тут же был бы поставлен на место, по той простой причине, что вовсе мне и не нужны подобные лавры, и желания мои куда более прозаичны. Я ведь вообще считаю, что по-настоящему понимают эту жизнь именно прозаичные люди, счастье которых заключается в тех непритязательных формах, при мыслях о которых у моих душевно богатых друзей сводит судорогой их, и без того, вечно недовольные лица. Ну, а поскольку я и сам теперь хочу вступить в ряды прозаичных личностей, то и запросы мои будут схожими с их запросами.

Итак, первое — это работа. Последние семь лет я просидел в банке, выдавая кредитные карты. Изо дня в день одно и то же, лица вроде бы разные, но со временем пришло ощущение, что передо мной постоянно сидит один и тот же человек, которому я уже в тысячный раз выдаю одну и ту же кредитку. Изо дня в день белая, наглаженная рубашка, гладковыбритое лицо и аккуратная прическа, белозубая улыбка и старательно ухоженные ногти на руках. Нет, я ни в коем случае не хочу сказать, что это плохая работа с невыносимыми условиями! Ради всего святого, если сравнивать мое прежнее положение с участью строителя, который ежедневно кладет кирпичи, или грузчика с мешком муки на спине, или горемычного разносчика пиццы, то у меня была замечательная работа с нормальной зарплатой — живи и радуйся! Жить-то я жил, а вот радоваться становилось со временем все сложнее. В конце концов, месяц назад я уволился и даже переехал в другой город. Продал машину, а потому стеснения в финансовом плане пока не чувствую. Зато чувствую себя отдохнувшим и готовым к новым профессиональным подвигам. Да, поиск новой работы — пункт номер один. Но! Что это должна быть за работа? Вот тут уже сложней, потому что, признаюсь, я не знаю. Вернее, знаю: например, пожарным или детективом в убойном отделе, но, кто же меня туда возьмет? А вот из тех профессий, на которые я реально могу претендовать, ни одна меня не прельстила, поскольку все они сводятся к однообразной рутине. Я же хочу от работы немногого, но хочу настоятельно: интереса. Но в том-то и дело, что ничего интересного за последний месяц я для себя не придумал, а потому решил целиком и полностью положиться на предстоящую неделю. Завтра, в первый ее день и начнется практический поиск моей новой профессии, без зацикливания на мыслях о доходе, о социальном статусе или о том, что обо мне подумают мои друзья и знакомые. В конце концов, даже ночным сторожем в музей или в театр я пойду с большим удовольствием, чем в очередной офис банка или какой-то страховой компании. Итак, все, чем я располагаю на данный момент — это чистый энтузиазм, но его мне должно хватить с лихвой, чтобы уже совсем скоро я пять дней в неделю просыпался не по необходимости, а по собственному желанию.

Пункт номер два: спутница жизни. Да-да, именно так! Никаких отношений на одну ночь, на один месяц, на полгода. Всем этим я пресыщен, все это было и не принесло ничего, кроме обостренного чувства уже упомянутой мной несостоятельности. Опять может показаться, что я замахиваюсь слишком сильно, не так ли? И, опять же, в этом весь фокус! Да, в течение следующих семи дней я встречу девушку, которая составит мое семейное счастье на всю оставшуюся жизнь, которая станет матерью моих детей, с которой мне наконец захочется обзавестись собственным домом и превратить его в маленький райский уголок. Что же это должна быть за девушка? Даже не знаю. На самом деле у меня нет каких-то определенных вкусов в плане женщин. Хоть блондинка, хоть брюнетка, хоть худышка, хоть пышка, хоть двадцать лет, хоть тридцать — она просто должна быть сексуально привлекательной. Не глупой. Но и не слишком умной, потому что женский ум очень тяжело отличить от женского душевного богатства, а с последним, как вы уже поняли, я больше не хочу иметь ничего общего. Не хотелось бы, конечно, чтобы ее социальный статус был выше моего, но, в принципе, если так уж получится, я не буду слишком против. В конце концов, я хочу найти свою любовь, а не идеального партнера, а любовь, как правило, слепа и не всегда спрашивает разрешения на свое вмешательство. А поскольку настоящей любви в моей жизни еще не было, а душа все настойчивее жаждет этого чувства, значит и времени терять более нельзя на все эти кратковременные романтические приключения, когда сам себя пытаешься убедить в горячей страсти, а при пристальном взгляде обнаруживаешь не более, чем истерические попытки бегства от одиночества. Но и в любовь с первого взгляда я тоже не верю, а потому, начать поиски своей второй половинки я должен сразу же, параллельно с поисками новой работы, при этом не теряя холодного рассудка, не впадая в безумие страстей. Кстати, однажды я где-то услышал такую мысль — она показалась мне довольно странной, — что прежде чем искать свою любовь, стоит тщательно подумать: а есть ли за что любить тебя самого? Нет уж. Эту мысль (я просто уверен, что родил ее какой-нибудь душевно богатый субъект) я никогда не возьму в свою голову. Такая мысль — это механизм обратного действия, отдача от выстрела, встречная лавина на пути к вершине. Стоит только допустить свою никчемность в общении с противоположным полом, и буквально сразу эту собственную никчемность можно заметить в глазах, в которые сам смотришь с восхищением!

Пункт номер три: пара новых знакомств. Я понимаю, что искать близких друзей в тридцать пять лет уже поздновато, но вот два или три новых приятеля — почему бы и нет? В принципе, круг общения у меня всегда был довольно широк, но признаюсь честно: не всегда это общение доставляло мне удовольствие. Обычно стыдясь своего душевного богатства, я старался окружать себя людьми, лишенными этого качества, но помогало это не особо. Откровенно говоря, меня всегда окружали довольно скучные и заурядные субъекты, общение с которыми никак не способствовало моему росту, развитию моего кругозора, короче говоря, не делало меня лучше. Конечно, я догадываюсь, почему так происходило: действительно интересные и развитые личности подсознательно чувствуют таких, как я — людей, непонимающих эту жизнь, людей, застрявших на месте. Казалось бы, почему они просто не могут протянуть руку помощи? Могут, но за эту руку еще нужно ухватиться, и теперь я прекрасно понимаю, что жизнь уже не раз посылала мне подобных потенциальных наставников, которых я игнорировал с одинаковым успехом, предпочитая их обществу пьяные посиделки в барах и пабах в компании таких же заблудших овец, какой был и я сам. И год за годом мне удавалось убеждать себя в дружбе с этими овцами, хоть и сменяли они друг друга с завидной регулярностью — прямо как в стаде, где на место забиваемой головы, откуда ни возьмись появляется новая. Итак, я должен разнообразить свое общество. Кем должны быть мои новые знакомые? Определенных мыслей у меня нет, но наверняка это должны быть личности развитые и добившиеся успеха в своих профессиональных сферах. Финансовое положение здесь ни при чем, хотя общество успешного бизнесмена или человека, связанного с крупными финансовыми схемами, наверное, будет мне приятней, нежели общество профессора истории или биологии. Но, повторю: это не принципиально, и общество профессоров мне тоже будет интересно, если поможет почувствовать себя лучше и умнее. Единственное, чего бы мне точно не хотелось, так это обнаружить в подобном человеке признаков душевного богатства, которые очень часто могут скрываться и под толстым слоем практических знаний, когда знания эти направлены исключительно в ненавистную работу, за пределами которой человек представляет из себя того самого нереализованного мечтателя и охотника за жалостью. Однако же, я практически уверен в том, что именно с третьим пунктом у меня будет наименьшее количество проблем, и совсем скоро каждые выходные я буду пропускать по паре кружек пива в обществе людей, рядом с которыми мне не придется натужно улыбаться или придумывать предлоги, чтобы поскорее это общество покинуть.

Из предыдущего пункта сам собой вытекает и пункт четвертый. Ведь для того, чтобы интересовать людей интересных, я тоже должен уметь чем-то заинтересовать. Тут проблема. У меня не было и нет хобби. Вернее, оно было, но хобби это я оставил в прошлом и больше к нему не вернусь. Хобби это… и мне даже стыдно об этом говорить — философия. Да, и штука эта здорово отравила мне мозги, и долго мне приходилось этот яд вытравливать, по-новому воспитывая в себе прозаическое восприятие жизни. Странно, но даже в те годы, когда я зачитывался этими «великими» умами, мне уже казалось, что я занимаюсь чем-то постыдным, о чем следует молчать. И знаете, что? Сейчас я в этом убежден еще сильнее, а потому упоминать о своих былых пристрастиях в дальнейшем нигде не собираюсь. Но вот беда: больше я никогда ничем не увлекался всерьез. И мне за это стыдно. Пришло время все исправлять. Чем может занять себя мужчина тридцати пяти лет? Мне всегда хотелось научиться играть на гитаре. Часто представлял, как в компании развлекаю друзей отличным подражанием Rolling Stones или Led Zeppelin, как мне подпевают, а потом я с чувством выполненного долга передаю гитару другому парню (который и играть стесняется после меня), и, потянувшись за банкой пива, ловлю на себе восхищенный взгляд какой-нибудь красотки с эрегированными сосками. О да, это было бы круто. Но поздно. Какая уже гитара, мать ее? Книги? С этим мы уже разобрались. Кто же виноват, что я не нашел в своей жизни времени для нормальных книг? А ведь люди образованные и интересные, и при этом не отягощенные душевным богатством определенно любят читать, я в этом уверен. Может быть, не всех этих Толстых и Диккенсов, Шекспиров и Гете, но читают они много. Например, книги по саморазвитию, истории успехов великих людей… то есть то, что может сделать их лучше. Ну, чем меня может сделать лучше вот этот датский принц, не понимающий, чему должно быть, а чему нет? Другое дело, человек, добившийся успеха в реальной жизни и пытающийся донести это до других людей. Ладно… литература отпадает. Спорт я тоже не люблю. Выгляжу относительно нормально, но три километра не пробегу. И не смотрю особо. В общем, я не знаю. Но в течение следующих семи дней, я обязательно должен найти для себя определенную точку опоры, которая сможет увлечь меня с головой. Есть конечно самый простой вариант — это кино или видеоигры. То, что увлекает миллионы людей по всему миру. Но, скажу честно, кино я понимаю только на уровне сюжета: либо он мне нравится, либо нет. То есть все эти тонкости с декорациями и спецэффектами, музыкальными акцентами, костюмами и соответствиями эпохе проходят мимо меня. А в видеоиграх я просто слабак — признаюсь! Ни одну не смог пройти до конца. Ну, ничего, духом я не падаю. Что-нибудь придумаем, впереди семь дней, и в чем-нибудь я себя обязательно найду.

Как же я буду это все воплощать в реальность? Очень просто. Отринув страх, стеснение и боязнь показаться глупым. Да, Лоранна, которую я выбрал для реализации своих целей, город небольшой — всего сто тысяч жителей, многие друг друга знают, но терять мне нечего. Опозорюсь — соберу вещи и вновь перееду, невелика беда. Завоевать кусочек своего мира и стать его полновластным правителем — задача не из легких и тем, кто ступил на этот путь, надлежит действовать решительно и бесстрашно. Буду просто уходить рано утром из дома и смотреть на этот мир большими мальчишескими глазами, буду смело переступать пороги, буду знакомиться с девушками, буду улыбаться людям, буду им помогать, если возникнет такая необходимость, буду заговаривать, если подвернется удобный повод. Забуду на неделю о своей неприязни к душевно богатым, буду относиться к ним, как и к другим окружающим, а через неделю они уже никак не смогут повлиять на мою жизнь или как-то меня расстроить. Буду есть мороженое и пить лимонад в парках и скверах днем, а вечером совсем немного выпивать в пабах. Буду жить, короче! Жить и жить!

Кстати, вот в начале я говорил о том, что хочу познать весь мир, а вот уже и мельчаю, говоря лишь о его кусочке, предназначенном для меня. Нет, это не попытка ретироваться. Таково мое убеждение: если я сумею завоевать этот свой кусочек, я просто войду в общий мир так, как входит в картину мозаики каждая ее деталь — ровно на свое место и заменить ее ничем нельзя. Разумеется, после такого изыска понять весь остальной мир не составит никакого труда — он сам будет интегрировать меня в свою суть. Дураком я себя не считаю, но и слишком умным, конечно, назвать не могу — где-то я слышал, что такое убеждение уже говорит о том, что я умнее половины населения земного шара. Ну, школу я действительно окончил с хорошими баллами, да и диплом получил без особого труда. Может, и не нашел себе точку опоры, которая могла бы делать меня счастливым в одиночестве, может, и расслабился, вступив в самостоятельную жизнь, ну так что же теперь? Руки опустить окончательно? Нет, не пойдет. Мысли выражать я умею, разговор поддержать тоже, воспитан я хорошо, с нормами вежливости и приличия ознакомлен вполне. С этим можно двигаться дальше, так что мы еще поборемся.

Наверное, еще никогда я не ложился спать в таком волнительном предвкушении завтрашнего дня. Завтра ведь новая жизнь.

ГЛАВА ВТОРАЯ

День 1. Утро

— Я спрашиваю, где они?! Где мои счастливые носки?!

Я подскочил на кровати от этого крика, который раздавался за стеной в смежной квартире. Кричал мужчина. Его грубоватый голос доносился до меня и раньше, но уж точно не в подобных интонациях. Более того, я визуально знал своих соседей — но только визуально, поскольку жили мы в разных подъездах. Это была супружеская пара лет сорока, с виду довольно приятные и симпатичные люди, но, срывы случаются и у самых с виду приятных людей, и, судя по всему, для моих соседей такой момент настал. Может быть, впервые, может быть, в очередной раз за долгое время.

— Что значит, какие?! Ты прекрасно знаешь! Мои счастливые носки с зелеными ромбиками!

Ответ его супруги я не слышал. Видимо, столь свирепые претензии заставили ее совсем оробеть, и отвечала она очень тихо.

— А кто знает, мать твою?! Это мои счастливые носки, которые я храню с выпуска из университета! Я их надевал на все пять собеседований в своей жизни, и меня всегда брали на работу! Что ты смотришь на меня?! Я спрашиваю, где носки?!

Голос моего соседа вроде бы начал немного успокаиваться, и я было облегченно вздохнул, поскольку совсем не хотел начинать день, в который я запланировал свой новый старт, с негативных эмоций. В то же время, я был даже немного благодарен за этот своеобразный будильник, поскольку, посмотрев на часы, я увидел, что уже половина девятого, а я дал себе слово просыпаться до девяти утра.

За стеной на минуту все стихло. Я с наслаждением потянулся, расправляя плечи, и с улыбкой посмотрел в окно. Очередной прекрасный летний день — погода во всей Сантории стояла нынче жаркая, но как можно жаловаться на жару? Этого я никогда не понимал. Я встал с постели, хотя в последний момент даже подпрыгнул.

— Повтори! — прозвучало в это самый момент. — Повтори, что ты сказала!

Я затаил дыхание. Мне почему-то очень хотелось, чтобы мой сосед просто неправильно расслышал то, что ему сказала жена.

— Ты выбросила мои счастливые носки?! Ты охренела, дура ты конченая?!. Что ты не знала!? Что ты, мать твою, не знала?! Какого черта ты вообще туда полезла?! Какого черта ты постоянно лезешь?!. Что?! Я, сука, убираю в твоих вещах?! Я трогаю твои носки?! Или твои трусы?! Я трогаю, сука?! Ты понимаешь, что тебя мало убить?!

Голос моего взбесившегося соседа звенел настолько угрожающе и был столь богат эмоциями, что мне стало действительно страшно за его бедолагу-жену, которая так неудачно поступила с некими носками в зеленый ромбик, и которая по-прежнему не смела повысить свой голос в ответ. Когда он кричал слово «сука», то последнее «а» сначала выводил на максимальную громкость, словно выкручивал ручку на проигрывателе, а затем резко эту ручку возвращал в нулевое положение, и «а» быстро затухало — слышалось это очень пугающе.

— За носки?! Да, за носки! Ты знаешь, что это за носки, сукАААа?! Твое дело, что на них дыры были?! Тебя каким хером это задевает, что они в дырах?! А, сукАААа?!. Я спрашиваю, каким хером тебя это задевает?!. Что?! Как лучше?! Как лучше — это не лезть в мои вещи, дубина! Я в этих носках выиграл городской турнир в теннис! Я в этих носках свою первую машину купил! Я в этих носках тебя, дубину, замуж взял! И самое главное, сукАААа! В этих носках меня всегда брали на новую работу! Что ты мне теперь прикажешь делать, сукАААа?!. Что?! Другие надеть?! Я тебе сейчас в пасть твою гнилую затолкаю эти другие, сукАААа! Кто тебя просил?! Кто тебя просил, я спрашиваю?! Какого хера ты лезешь в мои вещи?!.

Тут последовала короткая пауза, в течение которой бедная женщина, судя по всему, пыталась оправдаться. Вышло у нее это не очень хорошо, потому что муж, восстановивший силы, вновь сорвался на крик:

— Что ты больше не будешь?! Сколько раз я это уже говорил, сукАААа?! Сколько раз я это говорил?! Я спрашиваю, сукАААа: сколько раз я говорил, чтоб ты не совала свои лапы к моим вещам?!. Что?! Много раз?! Так какого черта ты опять лезешь, сукАААа?! Я говорю тебе: не трогай мои вещи! Не трогай мои вещи! Не трогай, сукАААа! Ты слышишь, что я говорю?!. Что «ага»?! Что «ага», мать твою! Сколько можно, сукАААа?! Кто теперь пойдет на собеседование?! Кто?! Я спрашиваю: кто пойдет в «Язык без костей»?!. Я пойду?! В чем я пойду?! Все! Плакала работа мечты! Спасибо твоим кочергам!

Первое время я думал постучать в стену и указать разошедшемуся мужу на то, что он нарушает покой других людей. Была мысль даже позвонить в полицию. Но когда я услышал про работу мечты в некоем «Языке без костей», то решил не прерывать своим вмешательством эту семейную сцену. Да и кто я такой, чтобы лезть в чужие дела? Как правило, от подобных попыток становится только хуже.

— Не трогай мои вещи, сукАААа! Не трогай мои вещи!

Под аккомпанемент этих ругательств я прошел на кухню, где включил чайник, а заодно и ноутбук, который оставил вчера здесь же — на столе. За свою соседку я больше не волновался, поскольку было очевидно, что если бы ее супруг был готов на физическую расправу, то вряд ли бы устраивал столь долгую прелюдию. Правда, «сука» в его исполнении звучала как звонкая пощечина. Итак, я сделал себе кофе, сел за ноутбук и в поисковой строке браузера ввел: Лоранна, «Язык без костей».

— Или мне замки по всей квартире развесить, чтобы ты своими отростками не лезла в мои вещи?! — доносилось до меня и на кухне, но значительно тише. — Так я это сделаю, сукАААа! Все на замки — каждый ящик, каждую дверь! Что тебе нужно в моих вещах?! Что, я тебя спрашиваю?!

По первой же ссылке мне открылся сайт бюро переводов, которое предоставляло услуги по многим иностранным языкам и в любой форме. Я сразу расстроился. Кроме санторийского, я немного владел английским, но далеко не настолько, чтобы с помощью этих скромных навыков пытаться найти новую работу. Хотел уже закрыть сайт и приняться за приготовление завтрака, но тут взгляд мой упал на активную кнопку для соискателей. К моему удивлению, первая же вакансия гласила: «Требуется сотрудник без опыта работы и знания иностранных языков. Обязанности: сопровождение клиентов нашей компании на деловых встречах. Заработная плата высокая. Ждем ваши резюме по электронной почте или по нашему адресу: улица Мартина Идена, дом 3. Все подробности вы узнаете на собеседовании в случае нашей заинтересованности в вашей кандидатуре».

— Какое собеседование, сукАААа?! Какое собеседование?! Я хоть пальцем трогаю твои вещи?! Я спрашиваю: я трогаю твои вещи?! Что ты там хрюкаешь себе под нос, сукАААа?! Отвечай на вопрос: я трогаю твои вещи?!

А вот это уже было очень интересно. Да настолько, что я даже вспотел от предвкушения столь быстрого триумфа. Наверняка, в этой компании идет набор стажеров, которых будут обучать иностранным языкам по какой-то сверхэффективной методике! Вот он шанс! Таким образом, я смогу убить сразу двух зайцев — найти интересную работу и возможность улучшить свои личные качества. Испанский! Да, если можно будет выбирать, я выберу именно испанский.

— А знаешь, почему?! Потому что они мне нахер не нужны — твои вещи! Сколько можно повторять одно и то же: не трогай мои вещи! Не трогай, сукАААа!

Я уже начинал ожидать, когда голос моего соседа предательски сорвется, но, судя по всему, он был способен исполнять подобные арии сколь угодно долго. Впрочем, его крики меня уже не особо волновали, ведь мыслями я уже был на деловой встрече клиента «Языка без костей». Деловая встреча! Господи! Да разве не об этом я мечтал?! Сколько же поистине интересных личностей я смогу встретить благодаря этой работе? Наверняка, к ним обращаются политики и бизнесмены, звезды шоу-бизнеса, спортсмены! Еще бы! Если зарплата высокая, значит, что-то в этом роде. Да я буду самым усердным учеником, только бы заслужить это место! С головой окунусь в обучение и стажировку! И это только первый день! Господи, даже не день, а первый час моей новой жизни, и мне сразу выпадает такой шанс! Ну, что я говорил? Главное — это вера в себя и смелость. А дальше удача сама тебя найдет.

— Что «не буду больше»?! Что «не буду»?!. Куда?! На собеседование?! На собеседование?! Вали сама на свое собеседование! Нет носков — нет работы, сукАААа! А я в бар!

Я хотел было приготовить себе омлет перед тем, как отправиться на поиски офиса компании «Язык без костей», чтобы посмотреть сразу, что там и как, но последняя фраза моего соседа заставила меня повременить с этой затеей и вернуться в спальню.

— Да! С утра! Не дай бог, приду и увижу, что что-то лежит не на своем месте, я тебе руки переломаю, сукАААа! Видеть тебя не могу! Все испоганила своими кочергами!.. Что?! СукАААа, я сказал, еще раз скажешь хоть слово об этом собеседовании, так и вылетишь в окно! Я что тебе говорил?!. Что я тебе говорил, я спрашиваю?! Я говорил: не трогай мои вещи, сукАААа! Я говорил тебе?!. Что ты мямлишь?! Отвечай на вопрос: я говорил не трогать мои вещи?!. Да?! И что ты сделала?! Что ты сделала, сукАААа?!. Вот и удачи на собеседовании!

Через несколько секунд я услышал, как в их квартире хлопнула входная дверь. И тут я не на шутку испугался. А что если этот взбесившийся тип просто припугнул свою жену, а на самом деле пошел прямиком в «Язык без костей»? А что если он пройдет собеседование? А что если набор сотрудников ограничен? Что если сегодня последний день и осталась последняя вакансия? Нет, такого шанса может уже и не быть. Забыв про завтрак, я быстро натянул джинсы и футболку, выскочил из своей квартиры, бегом сбежал по лестнице с третьего этажа и выскочил на улицу. Посмотрев направо, я увидел своего соседа на расстоянии метров тридцати и пошел вслед за ним.

Меня сразу удивила некоторая перемена погоды. На улице было солнечно, как и во всю предыдущую неделю, ветра тоже не было, но я ощутил какой-то неприятный холодок на своем теле. Это была не утренняя свежесть, а что-то похожее на то ощущение, которое испытываешь, когда пробираешься пешком через облако густого тумана. Тем это было удивительнее, ведь никакого тумана не наблюдалось и в помине, а небо было ясное, без единого облачка. Ну да ладно, видимо от волнения такая реакция. Так, а что делать, если он и в самом деле не собирался менять своих планов? Как мне остановить его? Можно, конечно, отправиться на улицу Мартина Идена бегом и добраться до офиса быстрее, но что дальше? Я даже не знаю, как зовут этого бешеного. Прикинуться им не получиться — он ведь в любом случае нагрянет в скором времени, правда тут же откроется и меня просто выгонят в шею. Кстати, только тут я сообразил, что не знаю, где находится улица Мартина Идена. Но, это не проблема — телефон я взял с собой, и с помощью интернета нужный адрес найдется, если только мой сосед не приведет меня к нему сам, миновав бар. Я очень волновался. Не то, чтобы я желал ему зла и хотел отобрать у него эту работу, нет. Ведь одной из моих установок на следующие семь дней была готовность помогать людям, быть отзывчивее и сдержанней. Если он заберет себе это место, мне придется смириться. Но, черт возьми, как же мне все-таки хотелось, чтобы он не солгал своей жене, завалился в бар, и напился там до беспамятства. Да, лучше до беспамятства, ведь в таком состоянии он не сможет навредить своей нерадивой жене, а если придет в возбужденном подпитии, мало ли чего от него можно будет ожидать. А если напьется до беспамятства, честное слово, доведу его до дома. Если, конечно, он будет здесь, когда я буду возвращаться домой, после того, как заполню резюме в «Языке без костей».

В двух кварталах от нашего дома находился популярный в здешних местах паб «Деревянный флибустьер», в котором я и сам успел побывать пару раз, и я надеялся, что мой сосед завернет именно в него. Хотя жили мы с ним в самом центре города, на Главной улице, и питейных заведений вблизи было достаточно, но «Деревянный флибустьер» был первым на пути, и мне хотелось поскорее избавить себя от роли преследователя. О, чудо! Он действительно не бросал слов на ветер! Остановившись у входа в паб, он докурил сигарету, с гневным выражением на лице что-то процедил себе под нос — я даже не сомневался, что процедил он свое любимое «сука», — и вошел в дверь, над которой был изображен пират с четырьмя деревянными палками вместо рук и ног.

Я же достал из кармана свой телефон для того, чтобы с его помощью найти улицу Мартина Идена, но, к своему разочарованию, обнаружил телефон разряженным. Ладно, не беда. Спрошу у первого встречного. И хоть в понедельник утром на улице было довольно оживленно, этим первым встречным оказался еще один посетитель «Деревянного флибустьера», вышедший буквально сразу после того, как туда вошел мой сосед. А именно старый сгорбленный старик, с седыми космами и бородой. Несмотря на летний день, он был одет в черный матерчатый плащ, правой рукой опирался на кривую трость, а левой придерживал перекинутый через плечо узел. Я бы предпочел найти себе другого человека-компаса, но этот крайне неприятный тип сам обратился ко мне.

— Чего так смотришь? Дай лучше старику на стакан рома, а? — прокряхтел он и в язвительной улыбке обнажил три уцелевших коричневых зуба. — Или зажмешь?

Я непроизвольно поморщился, и хотел было откланяться, но тут же вспомнил, что с сегодняшнего дня для меня все люди равны. И принцы, и бродяги. И даже душевно богатые. Поэтому я сунул руку в карман, в поисках налички, и нашел пятнадцать франков двумя купюрами.

— Пять франков хватит на стакан рома? — спросил я.

— Давай уж десять, — ответил старик, продолжая при этом ехидно улыбаться. — Чего уж там? Не обеднеешь. Вон весь какой.

— Какой еще?

— Удачливый, сразу вижу, — хихикнул старик и вперил мне в лицо взгляд своих маленьких и влажных глазенок бледно-голубого цвета.

— С чего бы это? — спросил я, не поняв, издевается он или нет.

— А вот вижу, и все тут.

Он дважды стукнул своей тростью — вернее, это была просто вытесанная палка — по тротуару и повернулся обратно к двери в паб.

— Постойте, — сказал я и сделал шаг навстречу. — Услуга за услугу. Я в городе недавно и еще не совсем освоился. Мне нужна улица Мартина Идена. Знаете, где это?

Когда я оказался ближе к нему, старик вдруг вздрогнул и отпрянул. Возможно, он подумал, что я могу причинить ему вред, хоть я даже пальцем его не коснулся. Затем задрожал всем своим сгорбленным телом и медленно повернулся ко мне.

— Почему вы смеетесь? — спросил я, к своему удивлению увидев его смеющимся, а вовсе не напуганным.

— Мартина Идена? — переспросил он сквозь свое хихиканье. — Ага. Знаю уж.

Тут он резко перестал смеяться и стал крайне серьезным. Лицо его при этом стало менее отталкивающим, но и словно пугающим. Каким-то нехорошим. Внешне я, конечно, не проявил никаких признаков замешательства, но внутренне поежился. Создалось такое впечатление, что на меня смотрит человек, который знает что-то, чего не знаю я. Что мне только предстоит узнать, или чего узнать не суждено.

— Так где? — спросил я, стойко выдерживая его острый взгляд в течение секунд четырех.

— А надо ли тебе туда? — прошептал он.

— Очень надо. И как можно скорее.

Старик продолжал сверлить меня взглядом.

— Попался, — тем же шепотом проговорил он.

— Что? — я не был уверен, что правильно его расслышал.

— А я уж поверил, что и правда удачливый, а он просто дурак. И мне очень жаль.

Как мне начало казаться, у старика пошел пьяный бред, но почему-то выглядело так, что говорит он этот бред не просто так.

— Ладно, — я махнул рукой. — Некогда мне, сам найду.

— Улица Джека Лондона знаешь где?

— Знаю, — я остановился, хоть сделал уже шаг в сторону. — Буквально через три квартала.

— Ага, — подтвердил он, продолжая внимательно смотреть в мое лицо. — Там и найдешь. Свернешь налево, пройдешь сто восемнадцать шагов и выйдешь на свою улицу Мартина Идена.

— Ровно сто восемнадцать шагов? — засмеялся я, но так как старик не поддержал мой настрой, смех мой оказался некстати.

— Ровно сто восемнадцать.

— Ну что же, спасибо, — ответил я и двинулся в нужном направлении.

— Ты попался! — хрипло прокричал старик мне вслед.

Я вновь остановился и обернулся на него. И обомлел. По его морщинистой щеке катилась слеза.

— Ты чего это, отец? — удивленно спросил я.

— Холодно, да? — уже тише, но отчетливо спросил он.

— О чем ты, пьяный ты маразматик? — усмехнулся я, хоть никакой веселости уже не ощущал.

— Выпал ты из гнезда, птенец. Беспомощный ты теперь здесь. Мне очень жаль, — повторил он, вновь дважды стукнул палкой по тротуарной плитке и направился в паб.

Я еще секунд десять смотрел на закрывшуюся за ним дверь, затем покачал головой и продолжил свой путь. Минуты две я еще думал о том, почему этот одиозный старец заплакал после разговора со мной, и о том, что он имел в виду, говоря, что я попался, но очень скоро эти мрачные мысли вытеснили более позитивные о работе в «Языке без костей». Да, сегодня не время для мрачных настроений. Прочь их! Не дай бог, люди вокруг заподозрят во мне удрученного неудачника. Уцепившись за эту мысль, я постарался выглядеть, как можно приветливее, и вскоре заметил на себе несколько таких же приветливых взглядов случайных прохожих. Как же это классно — просто улыбаться людям, и видеть их улыбки в ответ! Почему раньше я не обращал на это должного внимания?

Пройдя еще три квартала по Главной улице Лоранны, без особого интереса заглядывая в витрины магазинов и вдыхая ароматы кофе и кондитерских изделий с летних площадок кафетериев, я дошел до улицы Джека Лондона и свернул налево. Улица эта тоже находилась в центре города и представляла собой два ряда двух- и трехэтажных зданий по обе стороны мощеной дороги. В зданиях этих располагались преимущественно офисы различных компаний, а кроме того упомянутые уже магазинчики и разного рода заведения общественного питания. Просто ради интереса я принялся считать, не сомневаясь, что мой шаг не вполне совпадет с шагом старика, и я дойду до улицы Мартина Идена чуть ранее. Хотя вообще я предполагал, что пьяный дед таким образом решил надо мной подшутить и ляпнул про количество шагов «на глаз». И кто такой этот Мартин Иден? Где-то слышал я о нем. Писатель, наверное, какой-то.

Я шел по левой стороне улицы, и каково же было мое удивление, когда на сотом шагу я увидел поворот направо. Не переходя дорогу раньше времени, чтобы не сломать траекторию, я сделал еще ровно восемнадцать шагов и свернул на нужную мне улицу. Вернее, это была даже не улица, а узкий короткий переулок, в котором нашли приют всего лишь три неказистых одноэтажных здания. На доме под номером «3» среди прочих красовалась вывеска и нужного мне «Языка без костей». Ну, как красовалась? На самом деле ничего необычного в ней не было — просто красные буквы на белом фоне. В целом столь непримечательное географическое положение и внешний вид здания немного охладили мой пыл, но только немного. Я поднялся по трем ступеням, вошел в небольшой, но уютный холл и спросил у старого охранника, как мне попасть в офис компании «Язык без костей». Тот указал мне в левую часть коридора и сказал, что в моем распоряжении две двери справа: если в приемную — то в первую дверь, если к руководству — то во вторую. Я поблагодарил, прошел в указанном направлении и толкнул первую дверь.

— Добрый день, чем могу помочь? — обратилась ко мне девушка, сидевшая за письменным столом.

— Добрый день, — я улыбнулся. — Я по поводу вакансии переводчика без знания иностранных языков. Актуально еще?

— Еще актуально, — ответила девушка. Она была симпатичной, но глядела как-то недоверчиво и оставила мою улыбку без ответа, что меня немного задело. Достав из ящика стола анкету, она протянула ее мне. — Пойдемте.

Я прошел вслед за ней в соседнее помещение — что-то вроде комнаты для гостей, с мягким диваном, столом и кулером. Сквозь большое открытое окно внутрь лился солнечный свет — здесь было уютно.

— Хотите кофе? — спросила она, скорее для приличия, или же мне так только показалось.

— Нет, спасибо.

— Хорошо. Как заполните, отдадите мне.

— Договорились.

Через открытую дверь в еще одно помещение средних размеров, я разглядел двух сотрудников «Языка без костей»: молодых парня и девушку. Они сидели за сдвинутыми вплотную столами и были сосредоточены на мониторах своих компьютеров. Я взял ручку и через пять минут закончил со своим резюме. Оно было самым формальным и не предполагало никаких оригинальностей. Выпив стакан холодной воды из кулера, я подошел к неприветливой секретарше и протянул ей листок.

— Я так понимаю, со мной свяжутся только в случае заинтересованности?

— Да, именно так. Но если до вечера не перезвонят, значит, просим прощения.

— Понял. Надеюсь, до встречи.

— Всего доброго, — даже прощаясь, она не улыбнулась.

Не то, чтобы уже на улице, я чувствовал себя разочарованным, но признаюсь, что ожидал большего. Чего? Наверное, я хотел увидеть многоэтажное здание с панорамными окнами, в котором бы копошился штат из двух сотен человек, и где из каждого угла доносилась бы иностранная тарабарщина. А тут… несколько комнат в одноэтажном здании в переулке, в офисе прямо-таки домашний уют и покой, ни одного клиента в приемной, в котором бы явно читалась принадлежность к иной культуре. С другой стороны, когда я уже вновь шел по улице Джека Лондона в обратном направлении, я почувствовал и некоторое облегчение. Я так перенервничал по поводу этой работы, что найди я действительно «Язык без костей» в здании похожем на международный банк, и получи потом отказ, то наверняка очень сильно переживал бы. А так… ну, позвонят — хорошо, попробуем. А не позвонят — ну и ладно, найдем что-нибудь другое.

Кстати, вновь подумав про сто восемнадцать шагов, я вспомнил и еще одно слово, брошенное стариком. Он ведь сказал что-то про холод. Или мне так только послышалось? Чертов старик, колдун какой-то, что ли? И что это он, весь город в шагах знает? И почему я действительно испытываю эту странную прохладу? Не заболел ли хоть в столь ответственное время? Я пытался прогнать эти мысли прочь, но чего там — мне было не по себе. Я ускорил шаг, чтобы успеть застать этого гада в «Деревянном флибустьере», угостить еще парой рюмок рома и выведать под пьяную лавку, что он имел в виду, когда говорил загадками. Гада? Черт возьми, я же обещал себе всех любить и уважать эти семь дней. Ладно, каюсь.

Однако старика в пабе я не обнаружил. Не было его и поблизости — я внимательно огляделся перед тем как войти внутрь. В столь ранний час в пабе был всего один посетитель, как раз мой бешеный сосед, сидевший у стойки с бокалом пива.

— Я говорю этой суке: не трогай мои вещи… — объяснял он бармену, который слушал с той снисходительной вовлеченностью, которую бармены умеют изображать.

— Доброе утро, — поздоровался я. — Старик в черном плаще давно ушел?

— Мученик, что ли? — спросил бармен.

— Не знаю, как его называют, — я пожал плечами.

— Мучеником его зовут. Минут пять назад вышел.

— Понял, спасибо.

— А она мне «ага». Ну, я этой суке устрою «ага»… — он даже не обернулся.

Я взял путь к Центральному парку, решив позавтракать там мороженым или хот-догом. Может, и Мученика там встречу? Действительно, Мученик — лучше и не придумаешь. Еще меня птенцом беспомощным назвал. Вообще, узнав его прозвище, мне стало легче воспринимать и его самого, потому что, как мне казалось, я был в шаге от ненависти. За что? За назойливое чувство, что этот старик знал что-то, что мог бы знать и я. Такое у меня поначалу родилось впечатление. Теперь же мне становилось его искренне жаль, ведь Мучеником так просто не назовут. Наверное, жизнь была к этому человеку жестокой, оставила много обид, и все это он проецирует на других людей. Назвал ведь он меня вначале удачливым? И позавидовал. И давай брюзжать. Самому-то удача только во сне и снилась. Бедолага. Встречу, дам еще на выпивку.

В парке прежде мороженого мне попалась лавка с хот-догами. Так и быть, значит, хот-дог. За прилавком стоял здоровенный, грузный парень лет двадцати пяти, при этом, как мне показалось, с по-детски испуганным лицом. Пока я делал заказ он как-то беспокойно бегал взглядом за моей спиной и жевал пухлыми губами, а когда подавал хот-дог и кока-колу, у меня мелькнуло ощущение, что он ждет от меня не оплаты, а какого-то обидного слова. На что еще я обратил внимание, но не стал придавать этому значения — это его фартук. Он был уж очень грязным, весь в пятнах от кетчупа, майонеза, горчицы — как старых, так и свежих.

— Спасибо, дружище. Хорошего дня, — я улыбнулся.

— Не за что, честное слово, — ответил он и отвел взгляд.

«Ну и ладно» — подумал я и подошел к ближайшей скамейке, где и расположился со своим завтраком.

Итак, первое утро. Что тут сказать? Ну, отлично же? Есть шанс на новую работу, причем подвернулся он каким-то чудесным образом, просто с неба послан был. Неприятно, конечно, что бедной женщине пришлось выслушать столько оскорблений из-за шизофренических предрассудков своего мужа, и неприятно, что мне пришлось стать тому свидетелем. Ну, а как? Это жизнь. Без негатива в ней не обойтись, главное — не заострять на нем внимания, продолжать улыбаться, и завоевывать свой кусок мира, понимать и знать его до каждой молекулы, до каждого атома.

— Где горчица, ублюдок, мать твою?!

Я успел увидеть, как какой-то мужчина на ходу с силой запустил недоеденным хот-догом в грудь продавцу, оставив на его фартуке очередное пятно. Тут до меня и дошла природа этих пятен, как дошло и то, что благодарить его действительно не за что, и хот-дог я ем отвратительный. Тем не менее, мне стало жаль этого безобидного парня, который в ответ на оскорбление только растерянно оглядывался по сторонам, а затем взял метлу и принялся убирать у себя под ногами остатки брошенного в него хот-дога. Я даже подумал заступиться за него, и объяснить хаму, что нельзя так обращаться с человеком за то, что он забыл положить ему горчицу.

— Козел ты блядский, я же сказала: без майонеза!

Еще один снаряд его собственного приготовления прилетел продавцу в грудь. На этот раз из рук симпатичной девушки, которая покупала хот-дог как раз передо мной, и в чьем лице я никогда не смог бы прочитать скрытую агрессию. Как и первый недовольный клиент, она учинила свою расправу на ходу. Ну и сколько тогда мне придется за него заступаться? Пока он не научится готовить хот-доги? Кстати, я ведь тоже не просил корейскую морковь. И, честное слово, если бы не жалость к этому человеку, я ни за что не стал бы доедать этот хот-дог. Но, так и быть, доел.

— Спасибо, очень вкусно, — сказал я, проходя мимо.

— Ага, — ответил он, испуганно посмотрев на меня.

— Я тебе устрою «ага», — в шутку прошептал я слова своего соседа, уже отойдя на пару шагов.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

День 1. Вечер

Собственно, я так и планировал проводить каждый день, пока не устроюсь на работу: прогулка утром и прогулка вечером. То есть, действовать именно по утрам и вечерам, а днем предаваться приятному отдыху: вкусно и полезно питаться, спать, смотреть сериалы. Слишком много сил тратить нельзя — можно выгореть внутри, так ничего и не успев зажечь снаружи. Нельзя бросаться в омут с головой, ко всему нужно подходить с холодным рассудком. Утро было плодотворным, хоть и потребовалось на это всего-навсего два часа. Двадцать процентов усилий дают восемьдесят процентов результата — где-то я слышал такую теорию, или читал о ней, но толком ничего не помню. Так или иначе, я ожидал, что и вечер принесет мне очередную победу.

Однако, чем дальше вечерело, тем меньше я обнадеживался. Похоже, утром никакой победы и не случилось. Телефон мой молчал, и на душе у меня начинали скрести кошки. Прождав почти до восьми часов, я окончательно разуверился и вышел на улицу. Несмотря на вечернее время, духота стояла ужасная, в воздухе не было шевеления и дышалось тяжело. Но при этом ощущение странного мороза по коже, преследовавшее меня с утра, так и не исчезло. Кстати, дома я измерил температуру, и она оказалась совершенно нормальной, и свои странные ощущения я теперь списывал на нервное напряжение, которое провоцировал, скорее, подсознательно.

Я точно знал, что дальше «Деревянного флибустьера» я не уйду — так мне хотелось выпить бокал холодного пива. За стеной в течение всего дня было тихо, а это значит, что мой сосед с бокалом в руке продолжал где-то жаловаться на свою жену. Может, там же, где и утром, кто знает? Может, и Мученик там же объявится.

Конечно, я был разочарован, что мне не перезвонили. Конечно, это не мировой торговый центр, но все-таки там приятно и уютно. И зарплату вроде бы высокую предлагают. И работа интересная и перспективная. И от дома в получасе ходьбы. Эх! Ну, что теперь? Самое главное — это не унывать. Завтра будет новый день, а с новым днем и новые возможности. Ни в коем случае нельзя зацикливаться на неудачах — это путь в никуда. А я иду только вперед! Моя задача — победить!

Только я произнес про себя эту фразу, как мой телефон начал звонить. Достав его из кармана джинсов, я с радостью обнаружил незнакомый номер на дисплее и в волнительном предвкушении ответил на звонок.

— Вас беспокоят из компании «Язык без костей», — услышал я столь желанные слова; похоже, говорила та самая девушка, которая встречала меня утром. Во всяком случае, тон был сухим и не самым приветливым, что ей соответствовало. — Вы оставляли у нас сегодня свое резюме.

— Да-да, конечно. Я уже и не надеялся, если честно.

— Да, прошу прощения, что заставила вас ждать. Мы целый день рассматривали кандидатуры на данную вакансию, и пока не нашли подходящего человека. Вы сможете подойти завтра к десяти часам утра на собеседование с генеральным директором нашей компании?

— Сразу с директором?

— Да. Нам нужно как можно скорее закрыть эту должность — она для нас очень важна. Потому отбор претендентов директор взял на себя лично. Что скажете, актуально еще для вас?

— Да, конечно, — ответил я в восторге. — Завтра в десять я буду у вас.

— Замечательно. Хорошего вам вечера.

— Спасибо, и вам.

Конечно, это будет просто чудесный вечер! Иным он и быть не может! Да, собеседование — это еще не прием на работу, но слова секретарши о том, что нет подходящих кандидатур, а вакансию нужно закрыть как можно скорее очень меня обнадеживали. Еще больше меня обнадежил вид моего соседа, когда я вновь увидел его в пабе. Он сидел за одним из столов в компании нескольких товарищей или просто собутыльников и выглядел уже крайне пьяным. Не было никаких шансов, что завтра он сможет прийти на собеседование в приличном виде. Кстати, о приличном виде стоило помнить и мне. Три бокала пива — не больше.

В пабе было не слишком людно, но человек двадцать все-таки не смогли пройти мимо в первый рабочий день недели. Я сел у стойки и заказал себе светлого пива. С удовольствием сделал пять больших глотков, бросил взгляд вправо от себя и увидел ее. Нет-нет, не то, чтобы я сразу понял, что она — это она на всю жизнь. Я так выразился только потому, что девушка эта была довольно красива и очень эффектна. На вид ей было лет тридцать, может чуть больше. Она сидела ко мне вполоборота, у дальнего стола в углу зала. В одиночестве, если не считать бокала вина. В черной юбке и темно-синем жакете. Мне сразу очень понравилась ее прическа: черные волосы были туго стянуты хвостом, завернутым на затылке в пучок, а спереди их украшала заколка в виде большой черной бабочки. Чем дольше я смотрел на нее, тем больше у меня возникало ассоциаций с актрисами из семидесятых годов — в самом хорошем смысле этого слова. Когда я смотрел фильмы с прославленными кинозвездами того поколения, всегда ловил себя на мысли, что есть в них какая-то непокорная гордыня. То же самое чувство я испытывал, глядя на эту незнакомку. Какого черта вообще молодая одинокая женщина забыла в таком месте, как «Деревянный флибустьер»? Отлично. Вот и предлог, чтобы познакомиться. А осмелишься? Ох, не знаю. Еще вчера точно не осмелился бы. Но сегодня… нельзя пасовать, нельзя делать ни шагу назад. Да, красивая, да, с виду высокомерная. Но что может произойти страшного, даже если она окинет меня презрительным взглядом и грубо попросит не нарушать ее одиночество? Да ничего страшного. Вернусь на это же место, выпью еще два бокала и пойду домой. А завтра попытаюсь снова — с другой и в другом месте. Не повезет завтра, значит, будем пытаться послезавтра.

В пабе было нешумно. Играл блюз, но он нисколько не мог помешать беседе. Мой бешеный сосед уснул за столом, а его товарищи играли в карты. Бармен обсуждал футбол с двумя парнями, которые расположились у стойки левее меня. Сейчас, допью до половины и подойду. Без всяких «но». Да, наверное, никогда в жизни я не пил пиво столь долго, но все же половина бокала осталась позади. Я сходил в туалет, посмотрел в зеркало и убедился, что выгляжу нормально. Спустя полминуты я уже стоял у ее стола.

— Добрый вечер, — поздоровался я.

Я был уверен, что она видит, как я подхожу к ее столу, и лишь делает безучастный вид, но то, как резко она вскинула на меня удивленный взгляд, тут же убедило меня в обратном.

— Добрый вечер, — последовал осторожный ответ.

И ее взгляд, и ее тихий голос сразу заставили меня испытать огромное облегчение. Нет, похоже, я ошибся, и передо мной вовсе не какая-нибудь очередная гордячка с завышенной самооценкой. Я улыбнулся и окончательно успокоился, когда девушка улыбнулась в ответ.

— Мне просто стало интересно… — начал я и сделал паузу, ожидая ее реакции.

— Что именно? — спросил она почти шепотом, после двухсекундного молчания.

— Стало интересно, что делает молодая девушка одна в пабе — традиционном месте для сборища пьяных мужчин.

— Вам ответить честно?

— Хотелось бы.

— Тогда садитесь. Вы ведь подошли ко мне с явным расчетом на приглашение, — ее улыбка стала чуть более открытой и оттого красивее.

— Ну, это глупо отрицать, — усмехнулся я, и сел напротив со своим полупустым бокалом пива. — Меня зовут…

— Стоп, — она предупредительно подняла руку. — Не спешите представляться. Возможно, уже через минуту вы захотите встать и уйти? Тогда нам просто ни к чему знать имена друг друга.

— Вот как. Ну, как скажете, — ответил я, предчувствуя какой-то подвох.

Она приподняла свой бокал вина, я слегка коснулся его своим бокалом пива, и мы выпили.

— Итак, вы спросили, что я делаю одна в месте, где обычно собираются пьяные мужчины? — она окинула взглядом зал паба.

— Да, я это спросил, хоть и не имел в виду, что женщинам сюда вход заказан. Просто…

— Да я понимаю, — перебила она. — Понимаю, что могу выглядеть странно.

— Не странно. Непривычно.

— Пусть так. Так вот: этот паб очень любил мой бывший муж.

Она грустно улыбнулась и опустила взгляд себе под ноги. Продолжая сидеть вполоборота к столу, она то поворачивалась ко мне, то демонстрировала мне свой профиль с красивым высоким лбом и острым подбородком.

— С ним что-то случилось? — спросил я после короткого молчания.

— С ним? Нет, с ним как раз все в порядке, — она усмехнулась то ли грустно, то ли недобро.

— Но вам по-прежнему дорога память о нем?

— О да.

— Мне очень жаль, — прокомментировал я. — К сожалению, любовь не всегда сопоставима с нашими желаниями и мечтами.

— Любовь? — она приподняла брови и улыбнулась уголками губ. — Кто вам сказал, что я дорожу памятью о любви? Совсем даже наоборот. Меня согревает моя ненависть.

— О, простите, — я почувствовал себя неловко. — Мне не следовало строить догадок.

— Не извиняйтесь. Все нормально.

— Тогда зачем вы ходите в паб, который любил человек, доставивший вам боль?

— Я прихожу сюда, когда эта ненависть уже переполняет края. Беру себе вина, представляю его сидящим напротив, и часами проклинаю в лицо. Говорю ему все, что не успела сказать.

— То есть, пока я не подсел, вы вели не очень приятный разговор со своим бывшим супругом? — спросил я, не зная, уместно ли улыбнуться.

— Именно так, — она кивнула головой, и вновь повернулась ко мне профилем.

— Сколько прошло времени с момента вашего расставания?

— Пять месяцев.

— Почему вы не можете просто выбросить его из головы? Почему продолжаете позволять ему ломать вашу жизнь? Ведь ненависть не лучший спутник.

— Да, тут вы правы. Ненависть здорово отравляет жизнь. Но, бывает и так, что только в ней и можно найти силы, чтобы не сгнить в депрессии, чтобы не сломаться, не сойти с ума. Чтобы продолжать жить и бороться. Вы… — она быстро взглянула на меня своими темно-карими глазами и буквально обожгла огнем злости, который на секунду в них вспыхнул, — вы просто не представляете, как этот подонок поступил со мной, как растоптал меня. После того, как околдовал меня своей ложью, после того, как заставил меня поверить в его любовь, заставил поверить в счастье. Не представляете, что он сделал после того, как я вверила ему свою жизнь.

Я не знал, что мне делать. С одной стороны, я понимал, что ситуация практически безнадежная. Если ее бывший муж все еще вызывает в ней такие сильные чувства — пусть и отрицательные — значит, впустить в свою жизнь другого мужчину она была еще не готова. Я был даже уверен, что появись сейчас здесь этот самый бывший муж, и попроси у нее прощения — она, вполне возможно, прыгнула бы в его объятия, забыв про свою ненависть. С другой стороны, она была так красива. У нее был такой приятный тихий голос. От нее так приятно пахло. Она так улыбалась, что в душе моментально зарождалась какая-то честная нежность. И она так могла стрельнуть взглядом, что в ее темпераменте тоже сомневаться не приходилось. Я почувствовал, что она хочет рассказать мне то, чего я даже не представлял о ее муже. Не зря ведь она так сразу пустилась в откровенности. И я понимал, что у меня есть примерно десять-двадцать секунд на раздумья, пока молчание не станет неловким. Слушать от женщин про их бывших возлюбленных — это почти залог проигрыша, наверное, это даже унизительно. Но, черт возьми… она ведь была так красива.

— Расскажите, — сказал я.

Она внимательно посмотрела на меня и сделала глоток вина, оставив на стенке бокала едва заметный красный след от губной помады. А вдруг? Вдруг она просто ищет повод для продолжения беседы? Может, история о ее муже — это просто входной билет? Что я теряю, кроме получаса времени? Ничего. А, кроме того, я вовремя вспомнил о своей готовности помогать людям, и выслушать эту женщину было наименьшим, что я мог для нее сделать.

— Вы серьезно?

— Почему нет? Я вижу, что вам тяжело, что вас гложет чувство. Я уверен, что вам станет легче, если вы выскажетесь незнакомому человеку.

— На самом деле, я тоже так думаю, — она вновь улыбнулась своей легкой улыбкой и повернулась ко мне всем телом.

— Теперь можем познакомиться? — улыбнулся и я.

— Только после того, как я закончу свой рассказ. Если после этого вы еще сохраните свое намерение.

Это уже что-то. Уже какая-то интрига.

— Вы будете вино? — спросил я, вставая.

— А вы? Пиво?

— Нет, я возьму себе виски с содовой.

— Тогда возьмите и мне.

— Отлично.

Через несколько минут я вернулся к столу с двумя порциями напитка.

— Я готов слушать, — сказал я.

— СукАААа! Чего ты постоянно лезешь?! Не трогай мои вещи, сукАААа!

Моя новая знакомая (или еще все же незнакомка) даже вздрогнула от этого вопля. А мой бешеный сосед, разрядившись своей молитвой, вновь уронил голову на стол. По залу прокатилась волна смеха.

— Не поверите, но это мой сосед, и сегодня утром я проснулся от такого же крика.

— Вы серьезно? — она выглядела немного испуганной.

— Абсолютно.

— На кого он кричал?

— На свою жену.

Она горько усмехнулась, и в этой усмешке я прочел укор всем мужчинам, которые позволяют себе обижать женщин, доверивших им свою жизнь.

— Вы когда-нибудь бывали на улице Оливера Твиста? — спросила она меня.

— Нет.

— Это небольшая улица, рядом с улицей Чарльза Диккенса. Короткая и узкая. Несколько трехэтажных многоквартирных домов по обе стороны, окна которых глядят друг на друга. Там я живу. И жила два года назад, когда в квартиру дома, что напротив моего, заехал молодой мужчина, которому было суждено причинить мне столько страдания. И он, и я жили на третьих этажах, и, если окна были не занавешены — а на моей памяти они были занавешены лишь пару раз, мы были вольны наблюдать друг за другом хоть целый день, хоть целую ночь. Высокий, отлично сложенный блондин — вылитый викинг, тут просто не устоять.

Я не проявил себя внешне, но внутренне немного смутился — мне до викинга было, конечно, далеко. Не знаю, намеренно она так расписала своего бывшего мужа, или же просто не посчитала нужным выкидывать слова из песни.

— Он жил с кошкой, — продолжала она. — Был одинок, я это первым делом отметила. И удивлялась, помню: ну, как такой красавец может быть предоставлен сам себе? Как он может каждый вечер проводить один, как может ложиться вечерами в пустую кровать, и ждать, пока кошка не устроится у него в ногах? Но скоро поняла, что он просто был очень увлечен своей работой. А работал он врачом: помню, заметила однажды, как вернувшись домой он достал из сумки белый халат и бросил его в стиральную машину. Молодой врач! Господи, я была влюблена в него уже тогда, спустя пару недель этого визуального знакомства. Не знаю, как быстро он понял, что за ним исподволь наблюдает девушка из квартиры напротив, но сам он первый месяц никоим образом не проявлял интереса к моим окнам. По крайней мере, мне так казалось. А я даже купила маленький бинокль, чтобы исследовать его жилище в то время, пока он еще не вернулся с работы или когда был на дежурстве. Рассматривала книги на полках — все практически по медицине, в основном, связанные с нейрохирургией. Ревновала его к этой черной кошке, что целыми днями спала на его кровати, свернувшись клубочком. Пряталась за шторой, чтобы он не заметил меня, когда вечером отжимался и качал руки огромными гантелями, которые, как мне казалось, я бы даже от пола не оторвала. Специально готовила ужин в одно время с ним, с восхищением отмечая, что он не обходится полуфабрикатами или заказной пищей, а уделяет время приготовлению пасты, запеченной утки, жареной рыбы, разных салатов и даже десертов. Иногда я смотрела вместе с ним футбол. Его телевизор висел на стене перед кроватью под таким углом, что если я садилась близко к своему окну, то видела, что происходит на экране. Брала книгу, делала вид, что читаю, а сама смотрела футбол, хоть ничего в нем не соображала. С помощью бинокля разглядела у него коллекцию его пластинок — оказалось, он был поклонником американской эстрады сороковых и пятидесятых. Так это романтично мне казалось тогда. Вечерами он ставил пластинку в проигрыватель, приглушал свет и лежал на кровати с закрытыми глазами. Сначала я думала, что он любит засыпать под эту музыку, но скоро поняла, что он просто погружается в нее, возможно, медитирует даже. Как я уже говорила, окна мы не занавешивали практически никогда — наши спальни и кухни были в полном зрительном распоряжении друг у друга. И как уже говорила, в первый месяц он никоим образом не реагировал на меня, словно не замечал, что уже начинало меня задевать. Что еще меня удивляло, так это то, что за месяц, живя на одной улице, мы ни разу не встретились — ни в магазине, ни просто на тротуаре. Сколько раз я следила за тем, когда он выходит из квартиры, и бежала на улицу вслед за ним, но успевала только увидеть отъезжавшую машину. Сколько раз пыталась угадать время его возвращения, чтобы «случайно» оказаться рядом с его подъездом, но, черт возьми, как назло, всякий такой раз он задерживался на работе допоздна. Лед тронулся только тогда, когда я пошла на более решительные шаги — если раньше я переодевалась ко сну в ванной, то теперь стала делать это в спальне, просто повернувшись спиной к окну. И очень скоро начала замечать, как этот мужчина моей мечты стоит по утрам у окна с чашкой кофе, внимательно глядя в мою сторону, а стоило мне взглянуть на него, он улыбался и приподнимал чашку в знак приветствия. Господи, даже не знаю, была ли я еще когда-нибудь настолько счастливой, как в ту пору, пока я принадлежала ему, а он мне только через окна наших квартир, разделенных узкой улочкой? Была ли я еще когда-нибудь настолько счастливой, как тогда, когда эта любовь жила только в моем сердце, и я только предвкушала, как она рано или поздно прорвется наружу и поглотит его с головой? Была ли я еще когда-нибудь настолько счастливой, как тогда, когда еще только грезила о его любви, о его крепких объятиях, о его горячих поцелуях?

Она начинала возбуждаться по мере своего рассказа. Неосознанно постукивала пальцами по столу, переставляла бокал с места на место. Видимо, муж действительно сумел ранить ее сердце достаточно сильно, если на фоне такой сентиментальной истории, вид ее становился не столько романтическим, сколько презрительным. А иногда, когда она бросала взгляд на меня — хотя в продолжение своей речи старалась смотреть в сторону стены, или рассматривала свои руки, — во взгляде этих темно-карих глаз мне почему-то мерещилось что-то угрожающее. Тогда я еще думал, что только мерещилось.

— Я вас утомила? — спросила она без улыбки.

— Вовсе нет, — ответил я, уловив в ее вопросе надежду. — Продолжайте, пожалуйста. Мне интересно узнать, чем все кончилось.

Она коротко улыбнулась, пригубила виски и вновь отвела взгляд в сторону.

— Недели через две мы уже общались через окна с помощью листов и написанных на них фраз. Это была его идея. Как-то утром, я вышла на кухню, включила чайник и взглянула по привычке в окно. А там, напротив, он с листом бумаги, на котором крупно написано «доброе утро». Наверное, в тот момент я улыбнулась своей самой широкой в жизни улыбкой. Побежала в спальню, нашла остатки печатной бумаги, и написала ему аналогичный ответ. «Как дела», «приятного аппетита», «вы отлично выглядите», «у вас очаровательная улыбка», «вы очень сексуальны перед сном» — в таком ключе он разжигал мою страсть, заставляя надеяться на скорый переворот в моей жизни. Мы часто ужинали вместе. Накрывали на стол, каждый в своей квартире, сидя лицом к окну, ели и пили вино, не забывая приподнимать бокалы в знак немого тоста. Он после этих ужинов усаживался за свои книги, а я отправлялась в спальню и мастурбировала до оргазма, представляя себя в его объятиях. Извините за такие подробности, — она коротко взглянула на меня, и я ответил лишь усмешкой, хотя, признаюсь, услышать подобное от женщины мне было неприятно. — Так продолжалось еще недели две, и я уже начала побаиваться, что для него все это просто глупая игра, утренние и вечерние развлечения, дальше которых он идти не собирался. Я же уже не могла представить себе, что этот человек пройдет тенью в моей жизни. Я была им пленена, и даже не сомневалась, что его голос — это тот голос, который я хотела услышать всю свою жизнь, что его характер — это характер настоящего мужчины, о котором мечтает каждая женщина, что его привычки — это привычки истинного джентльмена. И вот… двадцать третьего сентября — навсегда запомнила этот день — он готовил ужин, и, как мне казалось, совсем не обращал на меня внимания. Запек утку, сделал два салата, поставил на стол бутылку вина, в холодильник положил контейнер с мороженым и… начал сервировать стол на двоих человек. Я готова была умереть на месте, предчувствуя, что сейчас в его квартиру придет та, которая оказалась расторопнее меня. Я хотела разрыдаться и рыдать всю ночь, свернувшись калачиком на полу. Но все, что могла — это методично заниматься всякой домашней ерундой, в ожидании увидеть ту, которая победила меня. А потом… ад обратился раем. Потому что он подошел к окну с огромным букетом роз и двумя листами. На первом было написано «это вам», а на втором «зайдете забрать?». Вот так все и началось.

— Еще виски? — спросил я.

— Только если вы тоже будете.

— Да, я намерен продолжить знакомство.

— Отлично. Тогда, и я буду.

Я подошел к стойке и попросил бармена повторить заказ.

— Странная перемена в погоде, правда? — услышал я слева от себя мужской голос. — Словно прохлада под кожу пробирается, несмотря на жару.

Я обернулся и увидел молодого человека лет тридцати, с неопрятной прической и трехдневной щетиной на лице. Он улыбнулся мне очень приветливой улыбкой, и я тут же с радостью улыбнулся в ответ.

— Слава богу, — усмехнулся я. — Думал, может быть, у меня начались какие-то проблемы со здоровьем.

— Нет, это какие-то бури на солнце, — парень махнул рукой и сделал несколько глотков пива из бутылки. — Слышал вчера по телевизору синоптиков каких-то умных. Они говорили, что только крайне малый процент людей может воспринимать их чувствительно, примерно так, как мы с вами.

Я тут же вспомнил про Мученика.

— Я встречал сегодня одного странного человека, который тоже что-то говорил о холоде.

— Многих не встретишь, — практически прошептал парень и взглянул на меня с ехидной подозрительностью.

Похожим был взгляд и у Мученика, когда мне показалось, что он знает что-то, чего не знаю я. Но взгляд этого парня был куда сильней и осмысленней. Да и во всем его облике мне почудилась некая сила, о которой я не имел ни малейшего понятия — сила не физическая, и не моральная.

— Почему не встречу? — спросил я, и взял в руки два бокала, поданных барменом.

— Говорю же: не много нас таких чувствительных.

— Понятно. А я чем себя выдал?

— Да я просто спросил, — ответил он и вновь улыбнулся, но теперь в его улыбке было легко прочесть насмешку.

— Интересное совпадение, — усмехнулся и я.

— Говорят, что в подобные дни сулят удачу все новые начинания, — тут улыбка резко сошла с его лица, глаза прищурились, и он словно попытался заглянуть мне прямиком в мозг.

— Посмотрим, — сказал я в некотором замешательстве. — Ладно, мне пора.

— Конечно, не держу. Меня Ричи зовут, — крикнул он мне уже вслед, но я не обернулся. — Обращайся, если что.

Вернувшись за стол, я поспешил вернуть себе уверенность, хоть фраза этого Ричи о новых начинаниях оказалась для меня сюрпризом. Что он мог иметь в виду? Было такое ощущение, словно ему известно о том, что я начал новую жизнь.

— Знаете, я все-таки очень хочу с вами познакомиться, — сказала моя незнакомка и улыбнулась мне улыбкой одновременно милой и немного обольстительной. Мне было приятно услышать такие слова, но я не сомневался, что в них немалая доля простого желания выговориться.

— Я тоже, — ответил я. — И потому, с нетерпением жду продолжения рассказа.

— За будущее, — она приподняла бокал.

— За будущее, свободное от ненависти, — добавил я.

Она две секунды рассматривала меня прищуренным взглядом.

— Пусть так, — сказала она и мы выпили. — Итак. Разумеется, он оказался прекрасным любовником, разумеется, он оправдал и все прочие мои ожидания, и, разумеется, он превратил меня в самую счастливую девушку в мире, как бы банально это не звучало. Умный, сильный, успешный — ну о чем еще я могла мечтать? А каким он был слушателем! Господи, он умел найти самый нужный ответ или совет — такой, какого я и ждала, — на все мои душевные волнения и неуверенности. Он окружил меня заботой и любовью с первого дня нашего физического контакта, и, казалось мне, что этот человек читает меня как открытую книгу, знает каждый уголок моей души, знает каждое мое желание, каждый страх. А я этому была только рада. Была счастлива, что именно этот мужчина бродит по моей душе и изучает каждый ее узор. Бродили мы и вместе — по театрам и кинотеатрам, кафе и ресторанам, но чаще всего просто ночными улицами, наслаждаясь этим романтическим уединением и целуясь под каждым фонарем, прямо как влюбленные подростки. Через два месяца мы уже жили вместе в его квартире, а еще через месяц цель моей жизни была достигнута! Я вышла замуж за мужчину своей мечты.

Она сделала небольшую паузу, но я в это время больше был занят размышлениями о «новых начинаниях», и не стал комментировать последние слова своей собеседницы. Солнечные бури какие-то… И этот наглый пронизывающий взгляд, которым он словно хотел показать, что видит меня насквозь, что моя тайна ясна для него как божий день. Конечно, я понимал, что надумываю, и на самом деле этот Ричи не имел в виду ничего такого, но знакомство с ним оказало на меня не самое приятное впечатление.

Господи! Да успокойся же! Если ты позволишь эмоциям овладеть тобой, то уже завтра каждый встречный будет казаться тебе таким же Ричи! Расслабься. И получай от своих новых шагов удовольствие, а не паранойю.

У меня тут же отлегло от души после такого выговора в свой адрес. Моя незнакомка тем временем молчала около двадцати секунд, продолжая глядеть на стену. Я сделал глоток виски, и хотел было ее подбодрить, но она заговорила сама.

— Первым делом, после свадьбы, я убила эту гребаную кошку.

Я закашлялся от удивления, а когда смог вновь говорить, только и выдавил:

— Зачем?

— Как зачем? — она удивленно посмотрела на меня. — Бесила она меня. Лезла к нему ночью, сюсюкал он с ней, внимание ей уделял. Я ее ненавидела. Давно хотела убить, но понимала, что это могло бы вызвать подозрения. А потом просто задушила ее, после чего всунула в рот кусок курицы, которая стояла на столе, и затолкнула карандашом поглубже в горло. Ну, и в слезах позвонила ему на работу. А ветеринар сказал, что кошка подавилась непрожеванным куском.

Я не мог даже слова вымолвить. Первым желанием было сразу встать и уйти, но, черт возьми, если эта сумасшедшая убила из ревности кошку, значит и дальше могло быть что-то интересное. Разумеется, ни о каком продолжении этого знакомства не могло быть и речи, и стоило признать, что первая попытка с женщиной в новой жизни оказалась неудачной.

— Тебя это удивляет? — спросила она, перейдя на «ты». — Я просто хотела быть единственной в его жизни, понимаешь? Единственной, которая делает его счастливым. Ты меня за это упрекаешь?

— Нет, — солгал я, заметив гнев в ее взгляде. — А как он отреагировал?

— Горевал дня три. Удивлялся, ведь кошка никогда ранее не воровала еду со стола — меня это здорово напрягало и мне приходилось придумывать что-то типа «сработал инстинкт, животное оно и есть животное». Меня он, конечно, не мог подозревать. Это было невозможно. Тогда еще я была всем для этого ублюдка, тогда он меня еще на руках носил. Боготворил. На медовый месяц отвез в Милан, потом в Париж — все, как и должно быть. Тогда я еще доверяла этому подонку и подлецу. Наивная дура, даже подумать не могла, что он сможет втоптать меня в грязь, сломать мою жизнь. Сначала все было хорошо, и первый год наших отношений можно назвать образцовым браком. Я тогда не работала, зато часто навещала его на работе, в первую очередь, чтобы посмотреть на молодых медсестер, которые, несомненно, только и мечтали отсосать ему в пустой операционной. Знакомилась с ними, находила в социальных сетях, и плевала в их фотографии, презрительно смеялась в их мерзкие лица и обзывала шлюхами. Даже какие-то ритуалы магические делала, чтобы они работу потеряли. Ну и ему, конечно, не давала вздохнуть спокойно. По крайней мере, раз в неделю, специально находила на его одежде какой-то волосок или врала про запах чужих духов. А потом кайфовала, когда он оправдывался, рассказывая про своих пациенток. Этих пациенток его я тоже ненавидела, но как-то мягче, даже жалко мне их немного было. Но! Потом он вдруг начал меняться. И меняться в худшую сторону. Стал захаживать вот сюда, где мы сейчас сидим, стал говорить со мной на какие-то глупые темы о взаимопонимании, о том, что люди должны слышать друг друга. Намекал, что якобы он меня выслушивает, а мне наплевать на него, понял? Что я никогда не интересуюсь его профессиональными достижениями и падениями, а только полощу ему мозг его сотрудницами, что я ничем не увлечена и большое количество свободного времени вредит мне, что я становлюсь невыносимой и полностью зацикленной на себе! На себе! Сука, — она громко хлопнула бокалом по столу, — этот ублюдок заявил мне, что я зациклена на себе! Я только и жила им одним, только о нем и думала целыми днями — и вот он, результат! Я зациклена на себе. Ну, ладно. Я это проглотила. И даже попыталась исправить ситуацию. Начала вести с ним эти тупые беседы про его тупых пациентов, тупые разговоры для слабаков про детство, учебу, страхи и проблемы. И даже преуспела — вроде бы все вернулось на свои места, он перестал выпивать, вновь стал чутким и нежным. Но… это было затишье перед бурей. И вскоре начался мой ад.

Мое разочарование от того, что знакомство это оказалось ошибочным даже начало меняться в противоположную сторону. Ведь встретить столь занимательного субъекта — это тоже своего рода везение. Да, я не сомневался, что передо мной сумасшедшая, но эта сумасшедшая должна была появиться в моей жизни именно сегодня, чтобы показать мне тот самый тихий омут, который необходимо обходить седьмой дорогой.

— Будешь слушать дальше? — спросила она почти с вызовом, приукрасив его трагичным взглядом.

— Обязательно, — ответил я.

— Была там у него одна медсестра, которую я ненавидела пуще всех других. Монитор ноутбука порою был заплеван напрочь. Даже распечатывала фотографии ее смазливого невинного личика и топталась по ним ногами. Так вот, у этой суки, в конце концов, диагностировали рак мозга, ха! Представляешь? И требовалась операция. И операцию доверили этому черту, моему муженьку. И вот он две недели ходил сам не свой, настраивался, переживал, был со мной замкнут и груб. Ну, и тогда я все поняла. Поняла, что у них роман. Я ведь знала, что их учат: каждый пациент — это просто очередной пациент и любые личные привязанности должны идти стороной. А если привязанность все-таки есть, то стороной идет сам хирург. Но этот хер умудрился не пройти. Я молилась днями и ночами, чтобы эта сука сдохла на столе. И сдохла ведь! — и она заливисто засмеялась под моим оторопелым взглядом, который ее, однако, ничуть не смутил. — Я позволила себе лишнего? — отсмеявшись, спросила она.

— Не стану комментировать, — ответил я и сделал глоток из своего бокала.

— Ну не будь занудой, — кокетливо протянула она, и склонила голову набок.

— Я попробую.

— Ты ведь первый.

— В каком смысле?

— Первый, кто зашел в этой истории так далеко.

— Правда? — усмехнулся я, совсем не удивившись.

— И знаешь, — она перешла на шепот и приблизила ко мне свое — это глупо отрицать — дьявольски красивое лицо, — я умею быть очень благодарной.

— Я учту, — ответил я пересохшим ртом и, черт возьми, все-таки ощутил, как член в один момент стал каменным.

— Ладно, я пошутила, — она вернула себе обычный тон и откинулась на спинку кресла. — Не в том, что эта медсестра умерла под ножом моего мужа, а в том, что я этому радовалась. Но и плакать я тоже не плакала. А этот зато… мне, он, конечно, не показывал своих слез, но глаза порой были красные, как помидоры. Пить начал, к психотерапевту ходил, на меня срывался — но это все еще мелочи. Я ведь знала и то, что психологи еще в университете готовят их к тому, что на столах будут умирать люди, а к первому готовят особенно тщательно. И не могла поверить, что мой муж такой слабак, что не может принять эту первую смерть — хоть это и смерть молодой и красивой коллеги. Хотя, честно признаюсь, после того, как он мне высказался о моем равнодушии и зацикленности на себе, и я была вынуждена вести с ним все эти душещипательные беседы, я уже подозревала в нем слабака. Но, тем не менее, в данном случае, я была уверена, что в операционной у него умер не просто пациент, а умерла его любовница.

— Он впал в депрессию?

— Да! В самую настоящую.

— А ты что?

— Я? Да я убить его была готова. Временами, когда он приносил свое тело из этого «Деревянного флибустьера», и падал прямо на пороге, мне хотелось заплевать его так же, как я заплевывала его шлюху. Когда он был трезвый, я, конечно, пыталась его поддерживать, запрятав свою обиду от его измены в самые глубины сердца. Я ведь, все-таки, любила его больше жизни.

— А он сам признался тебе в факте измены, в романе с этой девушкой?

— Да прямо… нет, молчал просто. Даже, когда у меня сдавали нервы, и я уже не могла видеть, как он сидит и смотрит пустым взглядом в одну точку, и начинала переходить на оскорбления, он никак не реагировал. Ни на обвинения в слабости и ничтожности в свой адрес, ни на обвинения в адрес этой суки-обольстительницы.

Она вновь замолчала, на этот раз, глядя мне прямо в глаза. Мне хотелось отвернуться, но такой слабости я, разумеется, себе не позволил. Черт возьми, я хотел эту психопатку. И меня это пугало.

— И чем все кончилось? — поторопил я, желая поскорее убраться, и краем глаза заметил, как мой сосед встал из-за своего стола и, едва держась на ногах, поплелся к стойке.

— Мы уже подходим к концу, — она улыбнулась уголками губ. — Или же к началу нашего знакомства, не так ли?

Я предпочел выпить вместо ответа.

— В общем, эти его пиздострадания продолжались около двух месяцев. К психотерапевту ходил, как я уже говорила. Отпуск брал на работе на месяц и весь этот отпуск пил или смотрел в одну точку. Со мной практически не разговаривал — меня это злило, и я тоже с ним могла не заговаривать сутками; иногда, старалась найти подходящие слова, но он только больше замыкался. Тогда я кричала на него и на его шлюху — это я тоже уже говорила. Секс из моей жизни ушел на то время, а он — я практически уверена, — по пять раз в день мастурбировал на свою мертвую невесту. Я же взяла себе целью перетерпеть. Знала, что вечно так продолжаться не будет, и он вернется ко мне. Вернется навсегда — как это и было нам суждено. А появится новая шлюха — значит, и она в могилу уйдет. Так тоже было суждено. К концу второго месяца я изменила свое поведение. Злоба во мне понемногу улеглась, нежность к мужу вновь проснулась, и я вспомнила, как однажды уже вернула все на свои места, поддавшись на его сентиментальные капризы. Начала проявлять заботу, говорила с ним о всякой чепухе, которой по определению было место в моей голове, как у женщины, но не должно было быть места в его, как у мужчины. Всякие там нервные срывы, эмоциональные всплески, травмы и переживания. Нет, оно все, конечно, может быть и у мужчины в голове, но говорить об этом… мне кажется, слишком. Перестала упрекать его в слабости и ни единым словом не упоминала мертвячку. Ну, в любом случае, через два месяца после ее смерти, спустя два месяца попоек в этом заведении, вновь засияло солнце, и мой муж вернулся. Меня уже тогда насторожило, как резко все произошло. Еще накануне вечером он разговаривал со мной сквозь зубы, а утром я просыпаюсь от благоухающих ароматов цветов, что лежали у меня на подушке и вижу такую любимую улыбку на его лице. А потом мы просто целый день пили вино и занимались любовью. И все вдруг стало как раньше. Вновь я была в своем райском уголке, и вновь была самой счастливой женщиной на планете. И он всю следующую неделю был не просто собой, а улучшенной своей версией. Отремонтировал в квартире все, что требовалось отремонтировать, оплатил все счета на несколько месяцев вперед, свозил меня в Арстад покататься на лыжах — февраль был как раз. Купил новую плиту, установил себе турник в гостиной, мне новый туалетный стол купил. Все рассказывал о планах на будущее: отпуск в США, финал Лиги чемпионов посетить, купить дом, наконец, и завести детей. Ага, детей.

Мне показалось, что ей хочется заплакать, но в следующий момент лицо ее исказила гримаса презрения, и она не то простонала, не то прорычала:

— А через неделю… первого марта попросил меня в обед сходить ему за пивом — выходной у него был как раз. Ну, я и сходила. Возвращаюсь, а этот ублюдок… эта мразь… — она сжала голову руками и уперлась локтями в стол, — этот ненавистный подонок… эта нечисть! Висит на своем турнике в гостиной. Висит в петле. Глаза из орбит лезут, губы синие, язык торчит наружу. Висит и словно хохочет надо мной. Каждый день вижу эту перекошенную физиономию, и не покидает ощущение, что эта тварь смеялась, когда вставала на табуретку и одевалась в свой последний пеньковый наряд. «Вот тебе, сука, пожри грязи теперь» — вот о чем он думал на пороге смерти, я уверена.

Последние слова она цедила сквозь зубы, продолжая сжимать голову руками и смотреть в стол. А у меня по спине холодный пот струился. Вот, значит, оно что. Вот, значит, какое испытание уготовил для этой чертовки ее супруг — жизнь с осознанием того, что у нее не получилось повелевать его судьбой. А для психопата подобное испытание, конечно же, имеет риск так и остаться непреодолимым.

— Вот и все, — прошептала она и медленно подняла на меня взгляд, пылающий черным пламенем. — Вот так мой любимый муж превратил мою жизнь в ад.

Я хотел было спросить, любит она его или ненавидит, но тут же передумал. В ее случае, это не имело значения, потому что любить другого человека такой человек, конечно же, не мог.

— Мне жаль, — сказал я и допил свою порцию виски.

Она последовала моему примеру. В следующую секунду я ощутил носок ее туфли на своем члене. Не знаю, прилагал я еще когда-нибудь столько сил, чтобы не позволить ни одной мышце тела пошевелиться — настолько мне не хотелось выдавать себя перед этой особой. Да, я хотел ее — глупо отрицать. Но моя неприязнь к ней была в разы сильней этого желания.

— Ты все еще хочешь познакомиться? — спросила она.

— Нет, — равнодушно ответил я, чувствуя, что член вновь встает. Моя незнакомка рассмеялась, запрокинув голову назад.

— А мне кажется, что хочешь, — сказала она чуть погодя, сохранив на лице улыбку. — Не будь занудой все же.

— Я пойду.

Я сделал движение, чтобы встать, но она почти до боли прижала меня своей туфлей.

— Секунду, — сказала она, достала из сумочки блокнот с ручкой, что-то отрывисто написала, и протянула мне оторванный листок. — Возьми. Оба знаем, что пригодится.

Она убрала ногу. Я взял листок и не глядя, положил его в карман.

— Спасибо за вечер, — сказал я и встал.

Она посмотрела на меня уже без улыбки, но все с тем же черным пламенем во взгляде. Ничего не ответила.

Я хотел было зацепить с собой и своего соседа — во-первых, чтобы помочь ему добраться, во-вторых, просто познакомиться поближе. Но, увидев, что он пьет очередной бокал пива в компании Ричи, не стал предлагать свои услуги и прошел мимо. Ричи меня все же заметил и заговорщицки подмигнул на прощание. Нет, сегодня мне уже ни с кем не хотелось общаться, а с таким человеком и подавно. А каким таким? Просто странным.

На записку своей незнакомки я посмотрел уже дома. Там был написан номер телефона и ее имя — Червоточина.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

День 2. Утро

— Где водка, сукАААа?!

Я вздрогнул и открыл глаза. В первую секунду подумал, что этот крик мне приснился.

— Где водка, я спрашиваю?!

Нет, не приснился. Я взглянул на часы и увидел, что мой новый будильник сработал на сорок пять минут раньше вчерашнего. Я слышал, как мой сосед пришел домой примерно в час ночи — после того, как хлопнула входная дверь, раздался глухой удар. Сначала я подумал, что он ударил жену, но потому как не последовало никаких ругательств, тут же сообразил, что это он сам рухнул в своей прихожей. Однако я думал, что он проспит как минимум до обеда. А оно вон как. Без пятнадцати восемь утра этот бешеный уже искал чем опохмелиться.

— Что ты корчишься, сукАААа?! Я спрашиваю: где моя водка?! В шкафу стояла бутылка!.. Да, в шкафу! Что? Что ты сделала, мать твою? Повтори и молись, чтобы мне послышалось… СукАААа?!. Вылила?! Да я тебе сейчас кровь вылью, сукАААа! До последней капли, сукАААа! Кто тебя просил лезть в мои вещи, сукАААа?! Кто тебя просил выливать?!. Кто?!. Никто?!. Что?! Боялась, сукАААа?! Кого ты боялась?!. Меня?! А какого хера ты лезешь в мои вещи, сукАААа?! Не лезь в мои вещи! Не лезь, говорю тебе! Не трогай! Ни носки, ни бутылки, сукАААа!

Далее раздались три глухих удара в мою стену.

— Не трогай! Не трогай! Не трогай! СукАААа! Смотри! Руку в кровь разбил! Так твою башку разбить надо! Чего ты постоянно лезешь?! Если положил бутылку в шкаф, значит должна она там лежать, сукАААа! Или ты меня в дурдом свести хочешь?!

Что меня искренне удивляло, так это кротость жены моего неадекватного соседа. Возможно, она хорошо знала характер мужа и понимала, что повышение голоса в таких ситуациях чревато тем, что руки его будут сбиты вовсе не об стену. Возможно, знала, что полушепот его обезоруживает и даже столь смелое предприятие, как кража бутылки водки не грозит ей ничем большим, нежели строгий выговор с бранью.

— Что прикажешь мне делать, пока магазины не откроются, сукАААа?! Что прикажешь?!. Что?! Поспать?! Я сейчас тебя навек поспать уложу, сукАААа! Пошла на хер от меня со своими пластырями! Не подходи ко мне, сукАААа, а то точно прибью тебя! Что мне делать без водки еще два часа?!. Кого?!. Какое шампанское?! Пей сама этот лимонад! У меня бутылка водки в шкафу была, сукАААа! Чего ты постоянно лезешь?! Я говорю: не трогай мои вещи! Не трогай, сукАААа! Кто тебя просил выливать?! Кто тебя просил?!

Под аккомпанемент этих ругательств я встал с постели и прошел на кухню, куда вопли обделенного водкой супруга доносились приглушенно. Включил чайник и подумал, чем лучше позавтракать: овсянкой или яичницей. Остановил выбор на яичнице из двух яиц и одной сосиске с горчицей. Сам я не чувствовал ни малейшего признака похмелья и похвалил себя за то, что вовремя остановился и даже дома не прикоснулся к тем двум банкам пива, что стояли в холодильнике.

После аппетитного завтрака и чашки крепкого ароматного кофе, я принял душ и побрился. Потом достал свой костюм, который не очень-то любил надевать, и делал это только по необходимости. Ну а собеседование в «Языке без костей» казалось мне все же такой необходимостью. Костюм был в хорошем состоянии, гладить пришлось только рубашку.

— Иди ищи водку, сукАААа!.. Где?! А я откуда знаю, где?! Там, куда ты вылила мою бутылку, сукАААа! Что ты сидишь?! Иди и ищи!.. Нет?! Нет, сукАААа?! Значит, я пойду! А я найду, сукАААа! Я найду!

Пока я гладил рубашку, то вновь подумал о том, что стоило бы вызвать полицию. Наверное, так же думали и другие соседи, чей утренний покой второй день подряд нарушался воплями этого бешеного чудака. И, скорее всего, все они, как и я, останавливались на мысли, что вызовет кто-то другой, да и вообще, лезть в чужую жизнь не лучшая затея.

— Куда?! Подальше от тебя, сукАААа! Я трогаю твои вещи?! Я выливаю твои блядские йогурты и кефиры, а, сукАААа?! Я хоть пальцем, хоть мизинцем, хоть ногтем трогаю твои вещи?! Что ты корежишься?! Я трогаю твои вещи?! Я выливаю твои духи и твои шампуни?!. Нет?! А почему ты мою водку вылила, сукАААа?! Уйди на хер со своими пластырями! Почему ты мою водку трогаешь?! Почему, сукАААа?!

Хлопнула дверь. Как я понял, сосед пошел искать себе компанию таких же утренних страдальцев. Мне почему-то сразу пришел на ум Мученик. Однако заострять мысли на нем я не стал. Не хотелось сейчас думать ни о Мученике, ни о Ричи, ни о Червоточине, ни о соседе. Хотелось думать о том, что сегодня у меня второй день моей войны и впереди очень жаркие бои. Один из них начнется очень скоро, второй ожидает вечером — неудача с Червоточиной ничуть не выбила меня из колеи. Хотелось думать о людях приветливых и открытых, которых, к сожалению, вчера я почти не встретил на фоне алкоголиков и психопатов. Хотя стоило признать, что именно мой пьяный сосед должен был сегодня утром гладить свою рубашку перед собеседованием у главы «Языка без костей».

— Спасибо, бедная женщина, — прошептал я в адрес его жены и усмехнулся.

Я вышел из дома в половине десятого и не спеша двинулся вчерашним маршрутом: по Главной улице до перекрестка с улицей Джека Лондона, дальше на север до улицы Мартина Идена. И что же вы думаете? Стоило мне выйти на улицу, как я вновь ощутил этот странный холодок, проникавший под одежду и рождавший ощущение мурашек по коже. Я посмотрел на солнце, которое стояло уже достаточно высоко, зажмурился и попросил его завязывать со своими бурями. И вроде бы этот холодок по коже не мог доставить особого дискомфорта, но все-таки одним свои наличием уже рождал легкое чувство неуверенности.

Впрочем, довольно скоро у меня получилось не обращать на него внимания, которое я сосредоточил на прохожих. На таких же людях, как я. Спешивших на работу, в университет, в магазин, с ребенком в детский сад. Очень мне нравилось рассматривать их в это утро. Не хочу показаться невежливым, но не мог я отделаться от мысли, что вот хоть на полшага, но я все-таки впереди них. Знаю, не очень меня красит такая нескромность, но ничего не могу с собой поделать. Ну не видел я просто в их глазах той идеи, которую постиг я. Не видел я в них той решимости просто взять и построить все заново, как это решил сделать я. Не видел я в них постижения той истины, до которой добрался я: действуй быстро и стремительно, бери свой кусок пирога, а к остальному тебя тут же пригласят. Не знаю, как выглядела моя легкая улыбка, которой я поглядывал по сторонам — наверное, все-таки высокомерно. В любом случае, как бы мне этого ни хотелось, в продолжение всего моего пути до неприметной улочки Мартина Идена никто мне в ответ не улыбнулся.

В «Язык без костей» я явился за пять минут до назначенного времени. Все та же строгая девушка, которая встречала меня и вчера, сказала, что директор компании уже готов меня принять, но если мне нужно какое-то время или я хочу выпить кофе, то у меня еще есть пять-десять минут. Я ответил, что готов встретиться с директором компании, и она провела меня к его кабинету. На двери висела табличка, гласившая: «Язык без костей. Господин Генрих Асфиксия. Генеральный директор».

Секретарша предварительно заглянула к своему начальнику, после чего впустила меня, а сама удалилась.

Я переступил порог и оказался в небольшом кабинете, сплошь в красных тонах. Красным было все: стены, потолок, ламинированный пол, мебель. Конечно, все это играло разными оттенками и немного разбавлялось содержимым шкафов, офисной техникой и бумагами на столе, но общая композиция читалась и производила довольно необычное впечатление. Необычным оно было, наверное, от самой волнительной сути красного цвета. Окно, в стене напротив двери, также было прикрыто красными занавесками, и яркий солнечный свет, пробиваясь внутрь кабинета, казалось, только сгущал краски.

Только после того, как оценил помещение — хотя длилось это не более двух секунд, — я сосредоточил свое внимание на человеке в кресле за письменным столом. Вернее, он сидел в кресле, когда я только вошел и уже успел подняться и двинуться мне навстречу.

Это был невысокий, кругловатый мужчина с короткими, семенящими ногами, лысой головой и приветливым лицом. На вид ему можно было дать лет пятьдесят, может, чуть больше. Мне он сразу понравился, возможно, потому, что он стал первым человеком за день, который мне улыбнулся.

— Доброе, доброе утро! — говорил директор, энергично пожимая мне руку и заглядывая в лицо маленькими зелеными глазами. — Очень, очень рад!

— Доброе утро, господин… Асфиксия, — я немного замялся, перед тем как произнести столь странную фамилию. — Я тоже очень рад знакомству. Надеюсь, долгому. — Меня зовут…

— О, а как я надеюсь, как я! — перебил он и, выпустив мою руку, указал на свободное кресло. — Но, и практически в этом не сомневаюсь, молодой человек. Практически не сомневаюсь.

Такой вердикт сразу меня обнадежил. Я почувствовал себя спокойней и сел в кресло — естественно, красного цвета.

— Рад это слышать, — сказал я. — Вы смотрели мое резюме? От имени…

— А как же?! — вновь он не позволил мне представиться и немного неуклюже обошел свой стол и плюхнулся в кресло, уронив со стола какую-то папку. — А как же? — повторил он, проводив папку взглядом, но не подняв с пола. — Конечно, я ознакомился с вашим резюме и остался вполне удовлетворен. Уверен, что вы — именно то, что нам нужно. Именно то!

Он замолчал и воткнул в меня свой острый взгляд, который, впрочем, не вызывал дискомфорта и на фоне круглого улыбающегося лица, казался даже доброжелательным. Я не понял, ждал ли он от меня какого-то комментария, или же просто изучал меня взглядом будущего начальника. Не став повторять, что рад слышать обнадеживающие слова, я только кивнул в знак признания.

— Кофе? — спросил господин Асфиксия спустя пять секунд.

— Нет, спасибо, я уже дома выпил.

— Чего покрепче?

— Тоже нет, — я широко улыбнулся, расценив это как шутку. — Не пью по утрам спиртного.

— Похвально, похвально, — сквозь легкий смешок прокомментировал он.

— Да и по вечерам, признаюсь…

— Как вам мой кабинет?

— О… ваш кабинет, — я немного растерялся от того, что меня вновь перебили и от самой сути вопроса. — Честно сказать, он производит впечатление.

— Согласен, согласен, — самодовольно произнес господин Асфиксия, откинулся на спинку кресла и погладил тонкую полоску усов над верхней губой.

— Это специальная задумка? — улыбнулся я. — Ну… известно, что красный цвет способен возбуждать, и вот я подумал: может, вы намеренно так придумали, чтобы заставлять ваших деловых партнеров испытывать дискомфорт?

— О нет, нисколько! Нисколько! — он покачал головой. — Это все исключительно для меня. Я сам очень люблю чувствовать возбуждение.

— А… вон оно что, — пробормотал я и как-то неловко улыбнулся, после чего отвел взгляд от своего потенциального шефа и посмотрел на правую стену, где висела странная картина: просто красные брызги на белом фоне.

— Похоже на брызги крови, правда?

— Может быть, — ответил я. — Или на брызги краски.

Господин Асфиксия засмеялся, и я тоже поспешил скрыть свое смущение от его последних фраз за наигранным смехом.

— Или так, или так, — подытожил он и, придвинувшись к столу, сложил руки в замок и уперся в них подбородком. — У меня к виду крови, собственно, тоже неоднозначное отношение. Мне в крови видится что-то… слишком интимное, скажем так; вам так не кажется?

— В каком смысле — что-то слишком интимное?

— Ну… в прямом, в прямом. Я имею в виду, что если можно обойтись без крови, то лучше обойтись без крови, или же не показывать ее другим. Согласны?

— Согласен, но к чему…

— Вы когда-нибудь убивали людей, молодой человек? — вновь перебил господин Асфиксия, глядя мне прямо в глаза.

— Что, простите? — я оторопело смотрел на его лысину, не понимая, что это за собеседование такое происходит в этом кабинете.

— Я спросил: приходилось ли вам за ваши тридцать пять лет — такой возраст вы указали в анкете, — убивать людей или хотя бы одного человека?

— Хотя бы? — прошептал я.

— Да. Да, допустим, хотя бы одного. Любым способом и с любым мотивом.

Я смотрел на него с растерянностью и не мог произнести ни слова.

— Смелее же, смелее, молодой человек, — он вновь откинулся на спинку кресла и закинул ногу на ногу. — Не стесняйтесь и не бойтесь.

— Я никого не убивал, — усмехнулся я, вернув себе уверенность.

— Так и знал! — господин Асфиксия хлопнул себя по колену и разочарованно повел головой. — Так и знал.

— Это какие-то шутки, господин Асфиксия? — спросил я.

— А хотели бы? — в этом вопросе мне послышалось, словно мне дают последний шанс. — Хотели бы?

— Что вы такое говорите?

— Хотели бы убить человека? Допустим, ножом. Перерезать горло от уха до уха, — и он изобразил большим пальцем движение ножа по своей шее.

— Знаете, я лучше пойду.

Я улыбнулся и приготовился встать. В ту же секунду господин Асфиксия залился хохотом и с силой хлопнул ладонью теперь уже по столу вместо колена. Я понял, что он меня разыграл, но, признаюсь, метод и тематика розыгрыша меня развеселили в гораздо меньшей степени, чем его.

— Шутка! — сквозь смех выдавил он. — Шутка! Ох… — простонал он спустя полминуты, достал из кармана пиджака носовой платок и утер им лысину и лицо. — Ну что вы, в самом деле, молодой человек? Не любите черный юмор?

— Знаете, не особо, — ответил я, но ради приличия вернул себе улыбку на лицо. Да и уходить передумал, если честно.

— На вас смотреть было одно удовольствие, когда я спросил вас про убийство, — он вновь коротко засмеялся.

— Ну, обычно при собеседовании на работу рассчитываешь услышать другие вопросы, — я тоже засмеялся.

— Точно, точно, — он указал на меня пальцем, признавая мою правоту. — Вот в этом и весь фокус, все удовольствие, за которое покорно прошу у вас прощения. Ну, вот имею такую слабость: разыгрывать новобранцев подобным образом, чтобы они подумали, что мы ни переводчиков сюда набираем, а наемных убийц.

— Оригинально, — похвалил я, и вполне искренне. Этот человек действительно произвел на меня впечатление личности незаурядной, а нравилась мне его незаурядность или нет — это уже вопрос второстепенный.

— Ладно, — господин Асфиксия шумно выдохнул и убрал в карман платок. — Посмеялись немного, теперь к делу. Поговорим, собственно, о том, для чего вы здесь. Задам вам такой вопрос: кто такой, по вашему мнению, переводчик?

— Человек, который оказывает услуги по устному или письменному переводу текстов с одного языка на другой, — ответил я первой формулировкой, пришедшей мне на ум.

— Отлично, — кивнул господин Асфиксия. — Отлично. Во всяком случае, в общепринятом смысле так оно и есть.

— Но есть и некий другой смысл? — предположил я.

— Есть, — он вновь кивнул после короткой паузы. — Есть, и в этом вся суть. Скажите, молодой человек, вас ведь должна была насторожить определенная деталь в нашем объявлении?

— Разумеется, — я поудобнее устроился в кресле, поскольку сейчас речь должна была пойти о наиболее интересующем меня вопросе. — Меня насторожило, что вы приглашаете на работу человека без опыта и знания иностранных языков.

— Именно.

— И что же я тогда буду у вас делать? Обучение языку — штука не одного месяца, и я не думаю, что вы заинтересованы платить мне за мое же обучение.

Господин Асфиксия вновь придвинулся ближе к столу и улыбнулся.

— Вы нравитесь мне все больше и больше, молодой человек. Все больше и больше. Уверен, что мы не ошиблись. Разумеется, мы не заинтересованы платить вам зарплату за ваше обучение иностранным языкам.

Он замолчал, и мне показалось, что таким образом попытался добавить интриги.

— Тогда что? Что я должен буду делать? — повторил я свой вопрос.

— Как что? Переводить, конечно. Переводить.

— С какого языка?

— С санторийского, разумеется.

— На какой?

— На санторийский, разумеется.

— Не совсем понимаю.

Господин Асфиксия улыбнулся, как учитель улыбается непонятливому ученику. Но насколько я знал, вся Сантория говорила на одном и том же диалекте, и никаких региональных различий в нашем языке не было. Да и со школы я помнил, что и в историческом плане, за прошедшие века санторийский язык не претерпел таких изменений, которые требовали бы углубленных знаний.

— На самом деле, все очень просто, молодой человек, — сказал господин Асфиксия и встал со своего кресла. — Очень просто. Но и требует небольшого объяснения, которое я вам сейчас и озвучу. — Он засунул руки в карманы брюк и стал прохаживаться за своим креслом, делая по четыре-пять шагов в обе стороны. — Компания у нас небольшая, но пользуется завидным авторитетом, тут я не стану скромничать. Именно, что пользуется авторитетом. Вы и сами могли без труда убедиться в этом, прочитав некоторые отзывы в сети. — Я машинально кивнул, хоть он и не смотрел на меня, и одновременно устыдился, что в пылу своих фантазий не проявил практичности и не удостоил вниманием эти самые отзывы. — У нас работает пять лингвистов, каждый из которых в совершенстве знает, по меньшей мере, три языка. Никак иначе, по меньшей мере, три. В нашем арсенале английский, французский, немецкий, русский, испанский, итальянский, китайский, японский, арабский… и это не все, на что мы способны. Мы оказываем письменные и устные услуги, присутствуем на важных встречах, переводим научные статьи, сопровождаем международные экономические сделки. С уверенностью могу сказать, что у нас все замечательно, молодой человек. — Он акцентировал свой последний комментарий, остановился и взглянул на меня. — Следовательно, и у вас все будет замечательно, если вы постараетесь и оправдаете наше доверие, в этом я вас уверяю. А как же, конечно, уверяю. — Я вновь кивнул, после чего господин Асфиксия возобновил свою ходьбу, видимо, удовлетворенный моим немым ответом. — Но вот, в этой погоне за иностранцами мы упустили один очень важный момент. Очень важный момент, представляете? Да настолько важный, что теперь, когда мы обратили на него внимание, дела наши могут стать не просто замечательными — они могут стать нерушимо замечательными. Не-ру-ши-мо! А момент этот всегда был у нас под самым носом. Не догадываетесь, о чем я веду речь?

— Если честно, пока не совсем, господин Асфиксия. Но интерес мой трудно преувеличить.

Теперь уже кивнул мой будущий начальник.

— Тогда я вам подскажу, мой друг. Подскажу. В Сантории нет ни одной компании, которая бы сопровождала своих соотечественников на важных взаимных переговорах, где требуется переводчик. Теперь поняли, о чем я?

Господин Асфиксия сел на подоконник — из-за невысокого роста его ноги немного не доставали до пола, — и посмотрел на меня с таинственной улыбкой на лице. Я не понял. Но боясь скомпрометировать свою догадливость, не сказал этого, а ответил такой же таинственной улыбкой.

— Именно об этом, мой друг. Именно об этом. Можете перевести на санторийский мои последние слова?

— Можете перевести на санторийский мои последние слова, — ответил я.

Господин Асфиксия спрыгнул с подоконника и хлопнул в ладоши.

— Потрясающе! Просто потрясающе! Давайте еще!

— Потрясающе. Просто потрясающе. Давайте еще.

Клянусь, не знаю почему, но в тот момент, когда мой начальник — а теперь я в этом не сомневался, — произнес слова «именно об этом, мой друг», мне каким-то мистическим образом сразу стало понятно, чего от меня хотят. Но в чем ценность этой задачи, какова ее практическая подоплека, до меня никак не доходило. Это выглядело совершенным абсурдом, по крайней мере, для меня. Господин Асфиксия, напротив, выглядел очень воодушевленным.

— Вы просто схватываете все на лету, мой друг! На лету!

— Вы просто схватываете все на лету, мой друг. На лету.

— Нет, это переводить не нужно. Давайте попробуем следующее. — Он взял еще одну папку со своего стола и, размахнувшись, со всей силой бросил ее на пол, где продолжала валяться предыдущая.

— Я сказал, что не пойду на эту сделку! — закричал он и хлопнул по столу кулаком. — Вы не увидите ни единого франка от нас! Эта гнусная афера закончится для вас тюрьмой!

Он замолчал, выжидающе глядя на меня.

— Перевести? — спросил я, чувствуя себя глуповато и весело одновременно.

Господин Асфиксия энергично кивнул два раза, смахнув с лысины несколько капель пота.

— Я сказал, что не пойду на эту сделку, — абсолютно спокойно, даже тише обычного, заговорил я. — Вы не увидите ни единого франка от нас. Эта гнусная афера закончится для вас тюрьмой.

Он сжал кулаки и просто затрясся от восторга.

— Это просто… невероятно, — прокомментировал он дрожащим шепотом, словно боялся вновь сорваться на крик, на этот раз от восторга. — Вас нам просто бог послал. Это ваше спокойствие… это именно то, что надо. То, что надо. Я и сам не до конца понимал, что именно надо, но увидев вас в деле, понял все окончательно. Именно, что окончательно! Так, давайте, попробуем еще разок. Просто хочу убедиться. Вы же не против?

— Я с радостью, — ответил я, думая, не очередной ли это розыгрыш.

— Я сказала, что сделаю все возможное, только бы ты не мог приблизиться к нашему ребенку! — закричал он, топая ногой. — Я подниму лучших адвокатов страны, но мой сын никогда не узнает, кем был его настоящий отец!

— Я сказала, что сделаю все возможное, только бы ты не мог приблизиться к нашему ребенку. Я подниму лучших адвокатов страны, но мой сын никогда не узнает, кем был его настоящий отец, — перевел я, вновь используя низкий тембр голоса и минимум интонаций.

— Только попробуй запретить мне видеться с сыном, сука, — угрожающе зарычал господин Асфиксия и навис над столом, имитируя рассвирепевшего супруга. — Я просто убью тебя, понимаешь? Задушу вот этими вот руками.

Я отметил, что он потрясающий актер, поскольку последние слова он произнес с маниакальным удовольствием, и когда вытянул вперед свои ладони и посмотрел на меня налитыми кровью глазами, я на секунду поверил, что он способен на это преступление.

В общем, перевел я и это.

В ответ господин Асфиксия обошел стол и, остановившись около меня, протянул руку. Я встал и крепко пожал ее.

— Добро пожаловать в «Язык без костей».

— Спасибо. Это честь для меня, — ответил я и искренне, и с замешательством одновременно; чувствуя восторг, но восторг словно напряженный.

— Аванс? — широко улыбнулся мой начальник.

— А можно? — улыбнулся и я.

— Вам можно, мой друг. Вам можно.

— А сколько?

— Давайте поговорим об этом подробнее, — сказал господин Асфиксия, и, указав мне жестом вновь присесть, тоже вернулся в свое кресло. — Да, поговорим подробнее. Об этом, и о самом регламенте вашей работы. О втором даже в первую очередь. Итак, что же от вас требуется? Переводить, как уже было сказано ранее. Разумеется, переводить. Но! — он поднял вверх указательный палец. — Переводить исключительно в присутствии заинтересованных лиц. Это значит, что ваше пребывание в офисе совсем необязательно. Ваш рабочий день будет ненормированным, и будьте готовы к тому, что в течение нескольких дней — тем более, на первых порах, — у вас будет достаточно свободного времени. Но будьте готовы и к тому, что я подниму вас ночью и отправлю… допустим в Арстад, где двое или больше людей никак не могут понять, что говорит их оппонент. Вы готовы к таким раскладам, мой друг?

— Вполне готов, — ответил я, и, копируя немного раздражающую привычку своего начальника подтверждать сказанное, повторил: — Да, вполне готов.

— Отлично. Мне нужно знать: вы конфликтный человек?

— Нет, что вы, — я даже усмехнулся. — Наоборот, мной движет желание дружить со всеми людьми.

— Это хорошая черта для вашей новой профессии. Сами знаете, что хорошая. Понимаете, мой друг, работа эта может показаться простой только на первый взгляд. На самом же деле — и вы в этом убедитесь уже на первой же вашей встрече, — работа эта требует ответственности, такта, спокойствия и пресловутой стрессоустойчивости. Да, пресловутой, никак иначе. Понимаете, мой друг, я не могу гарантировать вам, что рядом с вами будут сидеть люди столь же воспитанные, как вы, и умеющие говорить столь же спокойно, как вы. Собственно, если бы речь шла о таких людях, то в наших услугах не было бы никакой необходимости. Уж тут вы согласитесь, что никакой необходимости.

Я, кажется, понимал, к чему клонит господин Асфиксия.

— Если я вас правильно понял, вы осторожно намекаете на то, что эти люди могут быть опасны?

Он секунд пятнадцать внимательно смотрел на меня, словно соглашаясь со мной, а затем улыбнулся и пожал плечами.

— Я не знаю, мой друг. Правда, не знаю. Мы стараемся не иметь дел с субъектами из криминальной среды, но… люди, которые делят имущество или заключают сделки на миллион долларов тоже могут быть… как бы это сказать?

— Неуравновешенными, — подсказал я.

— Да, пусть будет так.

Господин Асфиксия вновь замолчал и устремил на меня выжидающий взгляд. Нет, я нисколько не боялся, а наоборот, чувствовал живой интерес к тому, чем мне следовало заняться. Пусть этот интерес и не был до конца вдохновляющим, и все еще сохранял значительную часть какой-то шутки — по крайней мере, в моем понимании.

— Меня нисколько не смущает вероятность конфликтов между заинтересованными сторонами. Я выдавал кредитные карты в банке, и мне неоднократно приходилось быть участником неловких и нелепых ситуаций, создаваемых непонятливыми клиентами.

— Тем лучше, мой друг, тем лучше. Теперь, собственно о зарплате. Тут все очень просто. Я уверен, что даже в первый месяц мы можем рассчитывать хотя бы на десять встреч. Позвольте мне на это рассчитывать. Итак, каждая ваша встреча оценивается в одну тысячу франков. Если же стороны смогли договориться с вашей помощью, и встреча прошла удачно — она оценивается в две тысячи франков.

У меня от удивления глаза чуть не вылезли из орбит.

— Сколько? — только и смог прошептать я.

— Это зависит только от вас, мой друг. От вас одного. — Господин Асфиксия был очень удовлетворен моей реакцией, и откинулся на спинку кресла с самой благодушной улыбкой. — Заработаете вы десять тысяч франков или двадцать — это зависит только от вас.

— Но ведь это очень серьезные деньги, — произнес я, и в растерянности окинул взглядом этот кроваво-красный кабинет, который заиграл вдруг в моем воображении оттенками тех золотых гор, которые мне тут сулили.

— И очень серьезная работа, мой друг. Да, очень серьезная. Мне польстило, что вы пришли на собеседование в костюме. Прошу вас и далее соблюдать такой подход. Также смею обратиться к вам с еще несколькими просьбами: убедительно прошу вас ограничивать себя в спиртном, поскольку повторю, что заказ может поступить в любой момент, и вы сами должны понимать, что переводчик с запахом перегара — это не самый лучший…

— Уверяю вас…

— Да-да, — кивнул он, — не самый лучший собеседник. Но я уверен, что у вас не возникнет с этим проблем. За двадцать тысяч франков в месяц можно и потерпеть, не так ли? — он засмеялся, и я тоже. — То же самое и с курением.

— Я не курю.

— Еще лучше, мой друг, еще лучше. Есть ли какие-нибудь вопросы или пожелания у вас? Задавайте, сразу решим все непонятые моменты.

— У меня только два вопроса. — Я подождал пока мой начальник кивнет и продолжил: — Первый: я правильно понимаю, что «Язык без костей» является пионером в этой сфере?

— Во всяком случае, в Сантории.

— И второй: когда приступать?

Этот вопрос произвел должное впечатление, и господин Асфиксия, резко подавшись вперед, хлопнул ладонями по столу.

— Завтра вечером! Первый заказ! Готовы, мой друг?

— Хоть сейчас.

— Улица братьев Карамазовых знаете где?

— Нет, я недавно в городе. Об этой улице не слышал.

— В восточной части города, на перекрестке с улицей Достоевского, в самом ее конце. Улицу Достоевского наверняка знаете.

— Знаю.

— Отлично. На улице братьев Карамазовых есть ресторан «Желудь в желудке».

— Интересное название.

— Да, хоть там не самые демократичные цены, зато порции такие, что с трудом осилите два блюда. Но не в этом суть, мой друг. Не в этом суть.

— Да, конечно. Прошу прощения.

— Так вот, завтра в семь часов вечера в этом ресторане собираются встретиться два джентльмена — оба представители Народной партии в нашем Городском Собрании. Один из них глава этого Собрания, второй — его заместитель. Поверьте, я ничего не напутал и это именно так: глава и заместитель. Понимаете смысл, верно? Первого зовут господин Германик, второго господин Кассий. Насколько мне известно, вопрос в том, кого именно от нашего города следует отправить в Федеральный Совет, в сенат, то есть. Вроде бы на это место претендовал Кассий, а Германик его в итоге не поддержал. И это все, что я могу вам сказать, мой друг. Это все. О чем и как они будут говорить, я не имею ни малейшего понятия. Ни малейшего понятия, мой друг.

— Вы сказали, их зовут Германик и Кассий? — спросил я.

— Совершенно верно, мой друг, — ответил господин Асфиксия. — Что-то не так?

— Нет, все в порядке… просто давно не встречал подобных имен.

— Неважно, — он махнул рукой. — Идем дальше, хотя мы уже почти пришли. На встречу наденьте вот это, — он достал из ящика стола и протянул мне маленький черный предмет с небольшой защелкой. — Это пишущее устройство. Видите, там маленькую красную кнопку? Закрепите на рубашке под галстуком и включите перед началом беседы. Договорились?

— Без проблем, — ответил я, чувствуя в своей новой работе и элемент шпионского детектива, о присутствии которого в своей жизни я так мечтал.

— Ну и аванс. — Он протянул мне стопку стофранковых купюр, которую вынул из того же ящика. — Здесь две тысячи. И я очень надеюсь, мой друг, что завтра эта сумма будет отработана сполна. Очень надеюсь, мой друг, тут вы меня совершенно правильно поняли.

— Я сделаю все возможное для этого, господин Асфиксия. И даже больше, — сказал я и убрал деньги в боковой карман пиджака.

— Верю, мой друг, верю. Репутация в этом новом для нас направлении очень важна. Как мы себя покажем, так и будем выглядеть. Ну, в добрый путь! — он встал и протянул мне руку.

— Я вас не подведу, господин Асфиксия, — сказал я, пожал его руку и пошел к двери.

— Друг мой, — окликнул он, когда я уже взялся за ручку.

— Да? — я обернулся и увидел, что он стоит, опершись на стол двумя руками и смотрит на меня исподлобья.

— А все-таки… кто у вас любимый серийный убийца?

— Серийный убийца?

— Ага, — ответил он и словно от волнения облизнул губы.

— Как это — любимый? — удивленно спросил я.

На его лице как будто отразилось разочарование. Он выпрямился, поджал губы, но тут же поспешил вернуть себе на лицо улыбку.

— Не обращайте внимания, мой друг. Не обращайте внимания. Удачи вам.

— До свидания, господин Асфиксия.

Я вышел из его кабинета в смущении. Во-первых, вопрос о любимом серийном убийце показался мне более чем странным, а во-вторых, моя реакция на этот вопрос, очевидно, не удовлетворила моего начальника.

— Ну, как все прошло? — окликнула меня секретарша и встала из-за стола, когда я проходил мимо.

Она все так же была серьезной, но неравнодушие к моим успехам показалось мне хорошим знаком. Странно, еще вчера я отметил, что она привлекательная, но как-то вскользь, занятый, в первую очередь, мыслями о самой вакансии, и не вдохновленный ее неприветливостью. Сейчас же, уже с более легким сердцем, я сосредоточил на ней заинтересованный взгляд. Высокая и стройная, с прямыми каштановыми волосами и немного продолговатым лицом, что подчеркивали пухлые губы — может быть, именно она должна стать моей второй попыткой? Почему нет? Судьба, если можно так выразиться, подсунула мне ее под самый нос.

— Лучше и не придумаешь, — ответил я, и невольно перевел взгляд с ее лица на грудь, где пуговицы белой блузки грозились разлететься в стороны вот прямо в следующую секунду.

— Поздравляю, — она улыбнулась, но как-то натянуто.

— Спасибо большое. Не рисковал узнать ваше имя до решения относительно моей кандидатуры.

— Каролина.

— Каролина? — переспросил я, и обрадовался сам не знаю чему. Может, просто тому, что это имя было самым обыкновенным.

— Да, — она кивнула и перестала улыбаться. — Почему вы так удивлены?

— Я? Нет… точнее, да. Очень красивое имя. Не знаю ни одной Каролины.

— Ну, теперь вот знаете.

— Меня зовут…

В этот момент у нее зазвонил мобильный.

— Прошу прощения, — сказала она мне и ответила на звонок.

И меня постигло глубокое разочарование. Даже несмотря на то, что Каролина старалась говорить максимально сдержанно, я понял, что звонит ее супруг. Более того, обратив внимание на ее левую руку, я увидел обручальное кольцо. А с чего вообще я решил, что все привлекательные девушки только и ждут моего внимания? К тому, что у каждой из них может быть муж или просто возлюбленный тоже нужно быть готовым.

Чтобы не смущать ее, я отошел к кулеру и выпил стакан воды. В офисе кипела работа. Четверо лингвистов усердно колотили по своим клавиатурам, и не обратили на меня никакого внимания. Я тоже не стал докучать им своим знакомством, да в этом и не было особого смысла, поскольку в офисе, как я понял, мне быть нечастым гостем. Я бы и вовсе ушел, но хотел задать Каролине еще один вопрос.

— Еще раз, прошу прощения, — сказала она, закончив разговор.

— Слушайте, Каролина, могу я задать вам вопрос?

— Смотря, какой? — ответила она, наградив меня недоверчивым взглядом.

— Господин Асфиксия спросил меня о моем любимом серийном убийце. И я не знаю, что и думать.

Каролина едва заметно улыбнулась уголками губ.

— Не преувеличивайте степень важности этого вопроса. У каждого человека есть странности, рожденные из его увлечений, и некоторым людям просто не с кем разделить эти свои увлечения.

— Так он увлечен серийными убийцами? — спросил я, почувствовав даже еще большее уважение к своему начальнику. Как мне казалось, научное увлечение такой темой требовало от человека немалой интеллектуальной и психологической подготовки.

— Можно сказать и так, — ответила Каролина и пожала плечами. — Простите, мне нужно работать.

— Да, конечно, до встречи, — я улыбнулся на прощание и поспешил к выходу.

По дороге домой я чувствовал сильное волнение. То, чего я так хотел, случилось. Нет, это ложь. Случилось то, чего я не мог хотеть даже в самых своих смелых мечтах. Я получил новую работу, и работу не похожую ни на одну другую. Это был просто подарок с небес. И вот это меня и пугало. Ну, неужели вот так сразу? Неужели для того, чтобы чего-то добиться нужно просто очень сильно этого захотеть, просто дерзнуть желать и дерзнуть действовать в этих интересах? В случае с работой выходило именно так. Мысли мои даже немного путались. Раздражал и этот проклятый холодок, который так никуда и не делся.

Подойдя к своему дому, я вдруг застыл на месте. У соседнего подъезда стояла полицейская машина, тут же собралась небольшая группа местных жителей — человек пять или шесть. Также любопытные лица можно было заметить в некоторых окнах и на балконах. А на крыльце самого подъезда стоял мой взбесившийся сосед. Стоял нетвердо, с бутылкой пива в руке, в грязной одежде и с взъерошенными волосами. Так он провожал свою жену, которую вели под руки двое полицейских. Мне было невыносимо смотреть на эту невысокую женщину с кротким лицом. Видимо, ей не дали достаточного времени, чтобы привести себя в порядок, потому что она плотно куталась в осенний плащ, несмотря на летнюю жару, и стыдливо смотрела себе под ноги, избегая взглядов злорадных соседей.

— Вы там с ней построже, парни! — назидательно советовал ее муж. — Научите ее, куда можно совать свои кочерыжки, а куда нельзя.

— Что тут произошло? — обратился я к одному из местных зевак.

— Рылась в вещах своего мужа, — грубовато ответил он. — Теперь вот пусть в тюрьме пороется.

— Это еще что за бред? — спросил я, не веря ни глазам, ни ушам. — Кто же за это арестовывает?

— За что еще арестовывать, как не за это?

— Сама ведь знала, чем все кончится, — поддакивала пожилая женщина. — Знала ведь, что рано или поздно упекут, а продолжала лезть.

— Это шутка какая-то? — с неуверенной улыбкой я смотрел в лица свидетелей этой сцены, надеясь, что кто-нибудь объяснит мне, что же тут произошло. Но все они отвечали лишь недоумевающими взглядами и тут же отворачивались. — С каких пор жен арестовывают за то, что они выбросили дырявые носки мужа?

— Ай, недотепа, — прокомментировал грубый мужчина, к которому я обращался изначально, махнул рукой и отошел.

Остальные последовали его примеру.

— Счастливого пути, милая! — издевательски прокричал пьяный муж, когда полицейская машина тронулась, увозя в участок его жену. — Я буду скучать!

Окончательно сбитый с толку, я еще постоял минуты две на улице, а затем пошел домой, чувствуя, что мне нужно срочно прилечь и немного отдохнуть. Слишком много эмоций я испытал за это утро. Слишком много.

ГЛАВА ПЯТАЯ

День 2. Вечер

Я чувствовал, что что-то пошло не так. Вместо того, чтобы всем своим естеством ощущать гармонию, я полдня пролежал в постели, в состоянии близком к лихорадке. Возможно, так на меня подействовал прием на новую работы, возможно, странную сцену у подъезда я принял слишком близко к сердцу. А, скорее всего, и то, и другое. Мороз по коже ощущался и дома, но только если я сосредотачивал на нем мысли; и все же, я был уверен, что мое разбитое состояние — это следствие нервного напряжения, а не гриппа или простуды. Или же острая реакция на эти солнечные бури. Уснуть у меня не было никаких шансов, потому что за стеной царил праздник: громко играла музыка, слышался смех и голос самого Бешеного, а также и другие мужские голоса — очевидно, он пригласил друзей, чтобы отпраздновать свое освобождение и заточение своей супруги. Звучали тосты в честь мудрости моего соседа и надежды на то, что тюрьма сможет вправить мозги его злоумышленнице-жене.

Мне приходилось заглушать этот гомон громко включенным телевизором. Я пытался вникнуть в детективный сериал, но мысли мои были до того спутанными, что сосредоточиться на чем-либо было просто невозможно. Ближе к вечеру, я наконец понял, в чем тут было дело. В том, что я взвалил на свои плечи ношу крайне тяжелую. Не непосильную, но такую, которая требовала от меня напряжения всех сил. Одно дело — продумывать свой план, другое — приступить к практическим действиям. Разумеется, застоявшиеся от однообразной рутинной жизни нервы сразу дали сбой и закричали о своем несогласии с таким положением вещей. В данном случае, любая странность могла здорово выбить из колеи, любая странность могла быть даже неверно истолкована. Как, например, этот арест жены Бешеного. Наверняка, в мое отсутствие у женщины лопнуло терпение, и между ней и ее мужем вспыхнула ссора, в которой прибывшая полиция усмотрела ее вину. Ну, не могут человека арестовать за то, что он роется в вещах своего супруга. Или могут?

И не слишком ли много странностей для двух неполных дней?

Часа в четыре компания во главе с Бешеным покинула его квартиру, и я оказался в столь желанной тишине. Я почти сразу провалился в сон, а проснулся в шесть часов. Не могу сказать, что сон развеял мою тревогу, но хоть притупил ее. Тревогу эту я просто решил пока не замечать, и принимать все таким, какое оно есть. Хотя прекрасно понимал, что долго так продолжаться не будет.

Перед тем как отправиться на свою вечернюю прогулку, я съел пару сандвичей со стаканом сока, затем выпил чашку крепкого кофе. Надел чистые джинсы и свежую футболку и вышел на улицу. Думал сначала зайти в парк и, может быть, даже съесть еще один хот-дог у нерадивого продавца, с которым вчера так жестоко обошлись его клиенты. В паб идти не хотелось. Какой-то неприятный осадок остался у меня со вчерашнего вечера, да и видеть своего соседа, который, наверняка, продолжал развлекать своих друзей там же, тоже не было особого желания. В любом случае, это далеко не единственное заведение в центре города, да и вообще, не стоило бы мне сегодня посещать такие места. Все-таки завтра первый рабочий день и ответственная встреча, а господин Асфиксия красноречиво дал понять, что алкоголь в этом деле противопоказан.

Тем не менее, подходя к «Деревянному флибустьеру» я понял, что своего визита в это заведение мне не избегнуть. Еще метров за пятьдесят я заметил Мученика, которого ни с кем нельзя было спутать в его черном плаще и с этим посохом в руках. Ковыляющей походкой он подошел к двери в паб и скрылся внутри. Конечно, можно было перебороть любопытство и просто пройти мимо, но что-то словно толкало вслед за стариком, что-то словно подсказывало, что этот странный субъект может мне что-то предложить.

Отбросив сомнения, я вошел следом. Меня удивил абсолютно пустой зал, хотя чему было удивляться во вторник, в не самое позднее время суток.

— Где Мученик? — спросил я у бармена полушепотом.

Он жестом указал в ту сторону зала, которая была скрыта от глаз простенком. Я прошел в этом направлении и увидел Мученика за самым дальним столом. Не сняв плаща, он сел спиной к залу, поставив рядом свой посох.

— Привет, — тихо поздоровался я, подойдя вплотную.

Он медленно повернул голову и поднял на меня взгляд. Я заметил, что он тяжело дышит, будто очень устал.

— А, это ты, — прокряхтел он. — Беспомощный. Знал, что еще встретимся, — он оскалил остатки зубов и коротко усмехнулся.

— Выпить хочешь? — спросил я. — Беспомощный может помочь.

— Почему, интересно, я должен не хотеть? — ответил он, и, раскрыв свой рюкзак на затяжке, который я вчера принял за узел, достал широкий красный платок. — Неси пинту пива и два чистых рома для начала. А там, посмотрим.

Голос его прозвучал не то, чтобы требовательно, но примерно так, как звучит голос человека, знающего, что ему не откажут. Впрочем, я не стал заострять внимание на манерах старика, и отправился к стойке выполнять заказ.

Когда я вернулся, то увидел, что он завязал свои седые волосы платком, сложив его в несколько раз. В таком виде, он стал похож на настоящего флибустьера — как раз не хватало только рома.

— Держи, — сказал я и поставил перед ним его выпивку.

Себе я взял лишь бокал пива.

Без церемоний Мученик опрокинул в себя обе рюмки рома одну за другой и не поморщился.

— Ну, рассказывай, — произнес он более внятным голосом, словно ром прочистил ему горло.

— Что рассказывать? — спросил я и усмехнулся. Усмешка, правда, получилась у меня натянутой.

— С чем пришел, рассказывай.

— Да ни с чем особо. Просто увидел, как ты прошамкал сюда и решил зайти поздороваться.

Мученик несколько раз медленно кивнул, глядя в стол.

— Поесть заказал что-нибудь?

— Сыр и свиные ребра. Пойдет?

— Поскачет, — не слишком добродушно ответил старик, и я не понял, пошутил он или передразнил меня. — Тебе не стоит играть со мной в прятки, парень. Поверь, я тебя насквозь вижу. Поэтому если что имеешь на уме, лучше сразу выкладывай. Чем меньше времени потратишь на вопросы, тем больше денег сбережешь, потому что пью я быстро и много.

Он посмотрел мне в лицо своими водянистыми голубыми глазами. Крючковатый нос с массивной переносицей создавал такое впечатление, что взгляд его начинается гораздо дальше, чем находятся его глаза. И вновь в этом взгляде мне не понравилась какая-то невысказанность, которую еще сильнее подчеркнула кривая ухмылка, исказившая его лицо. Вновь мне показалось, что Мученик чем-то козыряет передо мной и делает это вполне оправданно.

— Как тебя зовут-то? — спросил я и сделал глоток пива.

— Мученик меня зовут, — ответил он и не в пример мне одним махом влил в себя полбокала.

— Я думал прозвище такое.

— Ты только начинаешь думать, парень. У тебя еще много этой дряни впереди.

— Ладно, пусть так. Тогда будем знакомы. Меня зовут…

— Беспомощный тебя зовут, — без тени улыбки сказал Мученик. — Остальное и слушать не желаю.

— Нет, старик, — засмеялся я. — Так не пойдет. Меня зовут…

— Беспомощный! — рявкнул он и ударил кулаком по столу.

— Да что с тобой? — не совсем уверенно произнес я.

Он поднял свой бокал и осушил его до дна.

— Давно в Лоранне? — спросил он.

— Почти месяц, — ответил я и тоже выпил.

— Почему Лоранна?

— В каком смысле, почему Лоранна?

— Почему для своей священной войны выбрал Лоранну?

— Для какой еще священной войны?

— Той, которая дает тебе сейчас иллюзию победы в первых боях.

Он снова сосредоточил на мне свой взгляд. Я не знал, как все это понимать, но разум подсказывал мне, что старик видит во мне то, что я считал сокровенным и потайным. Как он это видел? И стоило ли мне продолжать делать вид, что я не понимаю, о чем он говорит?

Глядя на меня в упор, он засмеялся тихим и ленивым, злорадным смехом.

— Ваш заказ! — крикнул бармен.

— Повтори все это, — указал Мученик на свою пустую посуду.

В этот момент я поблагодарил пабы за традицию самообслуживания, потому что мне показалось, что меня вот-вот натурально стошнит от вида старика, от его испещренного морщинами лица, в которое я смотрел… да, черт возьми, словно в отражение. Это было ужасно, это было омерзительно. И в то же время, я понимал, что должен перетерпеть и попытаться увидеть там именно то, что и сделало его с годами столь омерзительным. Ведь виной всему была отнюдь не старость. Мученик был неприятен не потому, что он был стар и неухожен. Он был неприятен тем, что нес в глубинах своей души, тем, что просачивалось в этом мир через его глаза и через этот отвратительный смешок.

Но почему я допускал, что и мне грозит подобная участь?

— Приятного аппетита, — сказал я, вернувшись с подносом.

— Будь здоров! — ответил он и прежним манером влил в себя две порции рома.

— Давай, может, бутылку сразу возьму? Что тебе эти мензурки?

— Не надо. Так вкуснее. Садись, Беспомощный.

Я сел и некоторое время молча наблюдал, как Мученик с аппетитом грызет свиные ребра тремя целыми зубами.

— Так и будешь молчать? — спросил он, не отрываясь от еды.

— Не знаю, что сказать, — честно признался я.

— Просто скажи то, что тебя тревожит больше всего. Что самого странного с тобой случилось за эти два дня?

— Два дня? Но… откуда ты знаешь? — ошеломленно спросил я, тем самым выдав самого себя.

— А что тут знать? Поживи с мое, и сам начнешь узнавать, — пожал он плечами. — А уж если и сам в свое время охотился за нашей Госпожой, то тут и одного взгляда будет достаточно, чтобы опознать очередного рыцаря.

— Какой еще Госпожой?

— Той, что сейчас скалится тебе с презрительной насмешкой. Той, что разжует и выплюнет тебя, как только наиграется. Той единственной, что правит этим миром и всеми нами.

— Я не понимаю тебя. Ты намекаешь на какие-то религиозные страшилки?

— Ай, брось, Беспомощный. К чему эти сказки? Ни богу, ни дьяволу нет места рядом с этим монстром, на путь познания которого ты встал. Истиной, наверное, кличешь по первости? Погоди, рано или поздно придешь к главному и самому величественному имени, которое передается из уст в уста нашим братом. Я вижу и недоверие, и удивление в твоих глазах. Вижу, что ты изо всех сил хочешь мне не верить, что хочешь назвать меня сумасшедшим и поскорее уйти отсюда в общество нормальных людей, с их дешевыми улыбками на лицах с печатью неведения. Знаю я все это. Но уйти-то ты не можешь. Ибо чувствуешь дыхание правды рядом со мной, а? Не так ли, Беспомощный?

— Ты одними загадками говоришь. Это раздражает, — сказал я и сделал глоток пива. Сырные палочки выглядели очень аппетитно, но я понимал, что от волнения мне сейчас кусок в горло не полезет.

— Так ты же ничего не спрашиваешь. Все боишься напороться на что-то страшное. Поверь, Беспомощный, самое страшное ты увидишь и услышишь не от меня. Я, если можно так сказать, один из тех немногих, кто может помочь тебе хоть самую малость.

— Что же тебя так во мне заинтересовало? — спросил я, посмотрев в сторону.

— Мороз по коже пробежал рядом с тобой. Он пройдет у тебя дня через три, но ты никогда его не сможешь забыть, и потом, таким же образом, будешь узнавать в толпе новорожденных неудачников вроде нас с тобой. Будешь чувствовать рядом с ними фантом этой прохлады. И ты спросил про улицу Мартина Идена.

— Ты понимаешь, как все это звучит? — прошептал я. — Как бред сумасшедшего.

— Ну так встань и уйди. Чего ты сидишь здесь со мной, едва сдерживая свое отвращение? Встань и уйди. Но ведь сидишь здесь и слушаешь этот бред. Ну что? Что ты хочешь знать? Что тебя так поразило в эти дни? От чего ты старательно отворачиваешься, маскируя свой страх под удивление?

Я почувствовал, что вспотел. Мученик отложил очередное ребро, которое уже взял в грязные пальцы и устремил на меня выжидающий взгляд из-под косматых бровей, на этот раз без ехидства на лице. Несколько седых прядей выбились из-под повязки и упали на его виски.

— Может, имена? Фамилии? Названия улиц? — спросил он, спустя полминуты.

— Имена? — переспросил я.

— Да. Вроде бы и придраться не к чему, а понимаешь, что звучит все это нелепо.

— Да мало ли, как людей могут звать. Тебя же зовут Мучеником.

— Назови.

Я усмехнулся и нервно поерзал на стуле.

— Червоточина, Асфиксия… — ответил я с улыбкой, чувствуя, что улыбка эта глуповата.

— Не слишком нарицательно, нет?

— Не знаю, — я пожал плечами. — Мне все равно.

— Нет, Беспомощный, — протянул старик. — Ты хочешь, чтобы тебе было все равно, но это не так.

— Ну, а Мученик — это имя или фамилия?

— И то, и другое.

— И почему ты себя так называешь?

— Потому что я не помню, как меня зовут! — воскликнул он злобным шепотом и придвинулся ко мне через стол.

— Но я-то помню, как меня зовут, — парировал я.

— Это пока… — процедил он. — Это ведь только начало.

Я никогда особо не верил в сверхъестественное, но в данный момент старался представить, что передо мной сидит блаженный. Другого логического объяснения просто не было. Воспринимать всерьез то, что он говорил было даже страшно, и приходилось заставлять себя видеть того самого городского сумасшедшего, от которого стоит держаться подальше. Потому что некая завеса чужого разума для него открыта.

— Твою мать, — прошептал я с усмешкой и покачал головой. — Не стоит тебе обольщаться, старик. Также я познакомился с девушкой, которую зовут вполне нормальным именем: Каролина.

— И что? Пусть так. Но я уверен, что эта Каролина прошла мимо, не оставив тебе надежды. Тебе не место в ее жизни. Я прав?

— И почему так произошло?

— Да знал бы я! Хер бы тогда сидел сейчас с таким глупцом, как ты.

— Отлично.

— А вот Червоточина — это твой вариант. Можешь делать с ней все, что захочешь. Только будь готов к тому, что и она с тобой сделает все, что захочет.

— Ты, может, ее знаешь?

— Нет. Но я успел увидеть достаточно Червоточин в своей жизни. Так что, не сомневайся: с ней тебе по пути.

— Нет, это не так.

— Это так, Беспомощный. Это так. — Вновь он издал этот отвратительный смешок и вернулся к ребру. — Что еще тебя удивило? Расскажи, не нужно стесняться. Перешагни через этот порог вымученного неверия и поделись со стариком.

Я задумался ненадолго о том, что абсурдность некоторых событий признать вслух гораздо сложнее, чем согласиться с ней в своей голове.

— Вчера продавца забрасывали его же хот-догами, — сказал я, вновь отведя взгляд. — А сегодня я видел, как женщину арестовали за то, что она выбросила носки своего мужа и вылила его бутылку водки.

— Интересно.

— Это не интересно! — воскликнул я, потеряв самообладание. — Это… это…

— Ну же! Скажи! — я заметил, что Мученик напрягся всем телом.

— Это… я не знаю, — простонал я и провел руками по лицу.

— Это необходимо, — сказал он и допил свое пиво.

— Что значит, необходимо?

— Это значит, что я даю тебе подсказку.

Несколько секунд я внимательно смотрел ему в лицо, а он молча кивал в знак согласия. Тогда я понял, что боюсь поверить ему.

— Знаешь, я, наверное, пойду. Не вижу смысла в этом разговоре.

— Погоди. Возьми еще рома, и я тебе кое-что расскажу. Не пожалеешь.

Он заговорщицки подмигнул мне и подвинул пустые рюмки и бокал. Любопытство все же возобладало, и я рассудил, что могу уделить ему еще полчаса — не больше. В этот раз я взял ему сразу четыре порции.

— Что ты хотел мне рассказать? — спросил я, подождав, пока Мученик выполнит свой ритуал с ромом.

Он отодвинул от себя тарелки со своими объедками и протер грязными руками водянистые глаза.

— Мне было двадцать пять лет, — начал он, положив локти на стол и опустив взгляд, — когда я, как и ты решил поиграть в эту забавную игру.

— Я не играю ни в какую…

— Погоди, не перебивай. Просто послушай. Тебе должно понравиться. Решил я, значит, все упорядочить. Найти ответ на вопрос: где мое место в этом мире? Знакомо, правда? Решил я, значит, подчинить этот мир, показать ему — кто здесь хозяин. Не мог больше мириться с бесцельностью своего существования, с отравляющей душу безнадежностью, с тоской по смыслу бытия. Я думал так: если этот мир не хочет открыть мне своих законов, значит, я сам их открою. Взломаю печати, но место свое и призвание найду! Верой себя напитал, сил набрался столько, что на завоевание империи бы хватило. А потом встал и пошел. Место свое искать пошел. Как ты прямо! Клялся, что любить буду всех и каждого, что благо сеять по миру буду, что надежду вокруг себя буду взращивать, что примером стану для таких же, каков сам был. Каков ты. Ну, ты понял, — он еще раз подмигнул. — Ты, наверняка, сейчас такими же оправданиями себя кормишь. То же самое надумываешь, чтобы прикрыть истинный смысл своего отчаянного бегства в новый мир.

— С чего начал? — спросил я, стараясь не придавать особого значения последним его словам.

Мученик промочил горло из нового бокала пива.

— С чего начал? Начал с того, что к людям пошел. Но не так, как ходил до этого. С любовью пошел. Обещал себе, что даже самый презренный червь отныне найдет пристанище в моем сердце, что даже последний подонок получит право на второй шанс, что справедливость на моем пути восторжествует под ударами любви. Врал себе безбожно, в надежде, что скоро сам поверю в это вранье. И знаешь, что? Сначала ведь получалось. У тебя получается?

— Да, — не стал лукавить я.

— Что именно?

— Работу хорошую нашел уже в первый день.

— И работа эта… — он замолчал, давая мне самому возможность закончить.

— Довольно необычная.

— Знаешь, кем я работал в свое время?

— Кем?

— Собирателем блох.

— Что?

— Деньги платили сумасшедшие. А я носился по городу в поисках бездомных собак и кошек, заманивал их к себе, приручал с помощью лакомств. А потом сидел и часами вытаскивал из их шерсти блох, складывая их в баночку. Как тебе такая работа? За год на дом накопил. Прожил в нем год с небольшим. Отличный дом был, с привидениями. Спишь, бывало, и слышишь, как в соседних комнатах дверцы шкафов хлопают, и смеется кто-то, прямо заливается. Но я-то уже тогда знал, кто смеется. Прихожу как-то раз летним вечером с полной баночкой блох — продуктивный день был, — а дома моего и нет. Ровная поляна на месте дома. Я в полицию. Говорю: «Дом у меня исчез». А они мне: «Не исчез, а похитили ваш дом, но мы сделать ничего не можем. Потому что похитили его космические пираты». Я тогда уже ничему не удивлялся. Пираты так пираты, космические так космические. Развернулся и ушел от них. Все с начала начинать пошел. Вот ты, скажи без обиняков, кем хотел бы стать? — он поднял на меня взгляд, и я отметил, что взгляд этот может быть даже добрым.

— Каким-нибудь агентом или детективом, — ответил я, и тут же вспомнил господина Асфиксию. — Серийных убийц хотел бы ловить.

— Так стань. Нет никаких ограничений для тебя теперь. Правда, как станешь, не удивляйся тому, что будет происходить дальше. Пойми, Беспомощный! Перед тобой сейчас открыты все двери, но подходя к каждой из этих дверей, ты должен задать себе сто раз один и тот же вопрос: «Нужно ли мне это?»

— А если нужно? Если действительно нужно?

— Не нужно, — ответил Мученик. — На самом деле, не нужно.

— Так что? Бродить в тумане?

— Именно. Там, где нет тумана все твои потуги заведомо обречены на поражение, в них нет никакого смысла, потому что цели твои — это иллюзии страдающей души. Это химера.

— Мученик, ты понимаешь, что вообще несешь? Ты просишь меня поверить в какую-то мистику, в сказку! Я уверен, что твоя тяжелая судьба просто свела тебя с ума, хоть и не могу отрицать того, что ты очень проницательный сумасшедший, и некоторые твои наблюдения действительно имеют место в моей жизни. Но я никогда не поверю в то, что у человека могут похитить дом космические пираты! — я расхохотался и сделал глоток пива. Но расхохотался-то я не от большого веселья, а как раз наоборот.

— Ну, до космических пиратов тебе еще нужно дожить. Начиналось у меня тоже все с малого, — продолжил Мученик, вовсе не смутившись моим недоверием. — Познакомился я на первых порах с девушкой. Как ты со своей Червоточиной. Умная, милая, заботливая. Я тогда еще глупым был, и верил в какие-то счастливые сказки, а потому не сразу понял, что это очередная игра, еще одна уловка. Знаешь, как ребенка приводят в магазин игрушек, дают поиграть каким-нибудь дорогим вертолетом, которого родители ему никогда не купят, а потом отбирают и ставят опять на витрину. Но тут фокус еще более жестокий. Тут ничего не возвращается на витрину жизни. А просто ломается на твоих глазах, а когда ты пытаешься эти обломки собрать и склеить, то над тобой еще и посмеются.

— Так что там с той девушкой? — уточнил я, потому что Мученик замолчал и сосредоточил пустой взгляд на стене за моей спиной.

— Она была скрипачкой, — усмехнулся он.

— И что здесь плохого?

— Ничего плохого. Абсолютно. Она садилась утром и начинала водить смычком по струнам. Понимаешь? Она просто водила смычком по струнам, не понимая в музыке ровным счетом ничего. При этом корчилась в этих одухотворенных гримасах, дергала плечами и головой, как это делают скрипачи, а на деле, из-под смычка выходили не то, чтобы просто звуки, а звуки настолько отвратительные, что через пять минут начинало тошнить. Через пять минут. А она это делала по двенадцать часов в сутки! Каждый день. Она на полном серьезе считала себя гениальной скрипачкой! Она открывала ноты Моцарта или Бетховена и свято верила, что, играя свою какофонию, исполняет их произведения. Она брала нотные тетради, и совершенно ничего не понимая в нотной грамоте, просто рисовала на линиях все эти знаки, которые видела в настоящих произведениях, а затем ходила с этими «шедеврами» в консерваторию и пыталась убедить преподавателей в своей гениальности. Когда же ее деликатно посылали, плакалась мне, что она непризнанный гений, а затем вновь садилась и заставляла меня по несколько часов слушать этот бред.

Я рассмеялся от души, когда Мученик взял паузу.

— Ну… это ведь просто психическое расстройство. Наверное, даже безобидное.

— Однажды я не выдержал этой пытки и попытался поговорить с ней по поводу ее музыкальных способностей. Ранее я уже пробовал посоветовать ей обратиться к частному учителю, мотивируя тем, что ей необходимо развивать свою технику, но она ответила, что сама способна научить всех этих бездарей настоящему виртуозному исполнению. Так что в этот раз я прямо сказал, что играть она не умеет. Видимо, она могла простить такое суждение людям из мира музыки, которых ни во что не ставила, но мне, как человеку, которому пришлось пережить ни один ее концерт, она такого оскорбления простить не могла. — Он расстегнул засаленный воротник своей рубашки и продемонстрировал мне шрам, который пересекал его шею. — Смычком. Той же ночью.

— Ого, — присвистнул я.

— Так что будь осторожен со своей Червоточиной.

— Прекрати, старик. Я от нее убежал.

— Ага! Значит, было от чего убежать, да?

— Да, было от чего, — ответил я, вспомнив ненависть, с какой она говорила о самоубийстве своего мужа.

— Не сомневайся, что она тебя так просто не отпустит.

— Так, а что там с космическими пиратами? — усмехнулся я, чтобы переменить тему.

— Ничего. Где бы я их искал? Оставшись без дома, вскоре остался и без работы. Собирал макулатуру, полгода где-то перебивался в нищете. А потом, на какой-то свалке, в коробке со старыми газетами нашел сверток. Знаешь, что за сверток оказался? Рукопись с неизданным романом какого-то мастера детективов, умершего за год до моей находки. Отнес в издательство и там мне без долгих разговоров дали миллион франков за этот потерянный шедевр. Тогда же нашел одного парня, который предложил мне космическую летающую тарелку, и позволить ее себе я уже мог, как ты понимаешь. Можно было сесть и полететь в космос на поиски своего дома, поиграть в звездные войны с галактическими пиратами. Не решился. Не знаю, почему. Возможно, побоялся быть покинутым в одиночестве на каком-то Юпитере, в единственной его пещере, где чудом окажутся кислород, вода и нормальная температура. Спасовал, короче, и выбрал земные блага. Миллиона франков мне хватило на несколько лет веселого и безбедного существования. Жил в отелях, потому что понял, что дом в этом мире штука ненадежная, пил, ел, спал с красавицами, и терпел бесконечные издевательства и насмешки от своего безликого врага. Однажды сорвался и сжег в камине примерно триста тысяч. Потом плакал и просил прощения — утром ведь протрезвел.

— Господи, да ты же больной, — прошептал я, видя, что Мученик говорит на полном серьезе. — Ты же просто псих, который уверовал в свои фантазии.

— Как же настойчиво ты стараешься убедить в этом самого себя, в первую очередь. — Он прогнал с морщинистого лица спокойное выражение, с каким предавался своим бредовым воспоминаниям и вернул эту отвратительную ехидную усмешку. — Да ты подожди. Если не сдашься, как и я, то еще и не такое увидишь.

— А кому сдаваться? — спросил я и сделал последний глоток из своего бокала.

— Сдаться легко. Стоит просто отказаться от борьбы и признать поражение. Сразу освободишься. А если не сдашься и будешь продолжать эту самую бесполезную в мире борьбу, так и будешь мышкой в кошачьих лапах.

— И ты не сдался?

Мученик опорожнил две последних рюмки рома и отправил в рот сразу две сырных палочки.

— Нет, — ответил он, закончив жевать. — Я не сдался и не сдамся никогда.

— И что? Пираты, рукописи, скрипачки — все по-прежнему?

— Всякое бывает.

— Ну, например? Что еще с тобой случалось в последнее время?

— Ничего особенного. Последнее время я занят тем, что измеряю Лоранну в шагах. Мне это нравится, но поскольку мне это нравится, значит, это не имеет никакого смысла. Тут так во всем.

— Сто восемнадцать шагов — ты не соврал.

— И не смог бы.

— А почему ты заплакал? Когда понял… что я якобы из твоей упряжки.

— Как, почему? Беспомощный, ты меня не слушал? Как я могу не проронить слезу, когда вижу глупца, который летним днем идет по улице, наполненной радостями жизни, и тащит на спине крест? И говорит мне, что поступает правильно!

— Понятно, — протянул я. — И что бы ты мне посоветовал? Бросить свой крест?

— Да. Но, разумеется, ты меня не послушаешь. Хотя, знаешь, счастливым все-таки можно быть и там, и там. Смотря, какого счастья ты хочешь? Если человеческого — бросай все, ломай меч и забудь, что было в эти два дня.

— Так ты тоже счастлив?

— Да, — сказал он и опустошил свой бокал.

— Каким счастьем?

Он посмотрел на меня долгим отсутствующим взглядом.

— Счастьем мученика, — ответил он и словно погрузился в себя.

Еще с полминуты я смотрел в его равнодушное лицо, после чего встал.

Он, казалось, даже не заметил, как я отошел. Я взял для него еще один набор выпивки и когда вернулся к столу, нашел старика в том же состоянии. Садиться я больше не стал.

— Я попробую забыть все, что услышал от тебя, — сказал я. — А мороз по коже — это реакция на солнечные бури, так и знай.

— Мороз по коже — это твое новое крещение, — ответил он, не поднимая на меня взгляда. — Сигнал о том, что на тебя обратили внимание и ты в игре. Когда надоест обманывать самого себя, когда примешь новую роль, можешь найти меня. Поболтаем еще.

Я усмехнулся и похлопал его плечу.

— Будь здоров, старик, — попрощался я и пошел к выходу.

— Необходимость! — крикнул он, когда я уже взялся за дверную ручку. — Теперь ты знаешь.

Я замер на три секунды. Затем толкнул дверь и столкнулся с компанией Бешеного. Их было человек пять, все навеселе. Заметив меня, мой сосед вдруг остановился и даже попытался обнять.

— А я тебя видел сегодня. Когда мою жену арестовывали. Мы живем в одном доме?

— Да, так и есть, — ответил я, отстранившись от него. — Более того, через стену.

— Да ты что?! Пойдем, выпьем! — он ухватил меня за локоть и потащил обратно в паб.

— Нет, спасибо, я спешу, — я освободил руку и отрицательно покачал головой. Даже на улыбку у меня не было сил при виде этого типа.

— Да ладно тебе. По кружке пива за знакомство! Пойдем! — настаивал он, прищурив глаза и криво улыбаясь.

— Правда, не могу, в следующий раз, — и я пошел прочь не оборачиваясь.

На улице было еще светло. Настроение у меня, правда, было паршивое, и что делать дальше я представлял с трудом. А ведь обещал себе, что ни за что не позволю своему разуму впадать в уныние на протяжении этой недели. Чертов старый шизофреник! Разворошил тревогу в моем сердце. Бред! Бред, бред, бред! Пьяная околесица, старческий маразм, фантазии забитого неудачника! Просто забыть! Забыть этого пьяного дурака, и выкинуть из головы все, что он наговорил!

Я прислонился к стене двухэтажного дома с книжным магазином и кафетерием, мимо которого проходил, и закрыл глаза. Ощутил ароматы свежесваренного кофе и шоколадных пирожных. Мне было так приятно угощаться этим кофе и этими пирожными своим обонянием, но, только представив себе этот легкий перекус в его классическом варианте, я почувствовал тошноту. Не думать. Просто не думать. Нужно было выключить мозг и отвлечься от этих тревожных мыслей, которые пробудил во мне Мученик. Пить было нельзя — завтра первый и очень ответственный рабочий день. Да я бы и не стал. Напиться — означало отбросить себя в самое начало, а я уже два дня на новом пути. И два дня в данном случае не так уж и мало. И уже успел кое-что завоевать.

Кинотеатр. Я вспомнил, что в двух кварталах отсюда есть кинотеатр, и дня четыре назад я даже обращал внимание на афишу какой-то безобидной комедии, на которую вряд ли бы пошел в своем нормальном состоянии. Понимая, что не придумаю сейчас ничего лучше, я оторвался от прохладной стены и побрел в кино.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

День 3. Утро

Даже несмотря на то, что в квартире моих нерадивых соседей этой ночью царила полная тишина, спал я отвратительно. Всю ночь меня мучили кошмары, от которых я просыпался в холодном поту, и пока благодарил высшие силы за то, что все это было лишь сном, детали его успевали рассеяться в моем воображении, оставляя лишь мрачный и тревожный осадок. Более или менее отчетливо мне запомнился только последний выпуск этого ночного сериала, который я видел уже поздним утром, после того как проснулся примерно в десятый раз и вновь провалился в сон.

Мне снилось, как я гоняюсь за бродячими собаками с сосиской в одной руке и небольшой жестяной баночкой в другой. Собаки от меня убегают, одновременно громко облаивая, но я все бегу за их сворой, спотыкаюсь в подворотнях о мусорные баки, падаю в грязные лужи и слышу смех прохожих вслед. Наконец мне удается загнать их в тупик. Пять псин с оскаленными пастями все никак не хотят со мной подружиться, и сосиска в моих руках их к этому тоже не располагает ни в малейшей мере. Для того чтобы наброситься на меня они недостаточно крупные и, чувствуя мое превосходство, только и могут, что тявкать, пятясь к кирпичной стене в узкой улочке. Я пытаюсь приговаривать что-то ободряющее и дружелюбное, и крадусь к ним на полусогнутых ногах, продолжая протягивать вперед сосиску, а баночку поставив на асфальт, чтобы освободить руку. И вот, когда меня и собак разделяло уже три или четыре шага, все они в один миг бросились мимо меня в том же направлении, откуда сюда и прибежали. Все, кроме одной. Одна серая собачонка с поджатым хвостом замешкалась в углу, а когда все-таки решила броситься вдогонку за своими товарищами, я, как футбольный вратарь, в стремительном прыжке ухватил ее и крепко прижал к груди. Собачонка была миниатюрной и довольно слабой, чтобы вырваться. Тем не менее, она жалобно скулила, чесала задними лапами и старалась ухватить меня зубами за руку. Я сел на асфальт, прислонившись спиной к стене, и принялся наглаживать ее сбившуюся в комки шерсть, тем самым демонстрируя ей мои самые добрые намерения. Мало-помалу собачонка успокоилась и даже проявила интерес к сосиске, которую я разломил на несколько кусочков и давал ей прямо с открытой ладони левой руки, правой продолжая крепко удерживать животное на своем животе. Когда же она окончательно мне доверилась и уже не делала попыток вырваться, я дотянулся до своей жестяной баночки, снял с нее крышку и принялся выполнять свою работу. Шаря пальцами в грязной шерсти, примерно через полминуты я обнаружил первую блоху. Резким движением попытался прижать ее к коже животного, и у меня это вроде бы получилось, но что делать дальше? Подниму я палец, и блоха, если она осталась живой, тут же прыгнет с глаз долой. Прижимая блоху указательным пальцем, я присовокупил к нему подушечку большого и попытался резким движением ухватить блоху. Слепо надеясь, что паразит зажат у меня между пальцами, я разжал их над баночкой. Оказалось, что блоха меня надула и успела незаметно ускользнуть.

Уже через пятнадцать минут (не знаю, сколько это длилось в реальности — разумеется, сны так долго продолжаться не могут, но в самом сне мне показалось, что прошло примерно столько времени) я рыдал над собачонкой крокодильими слезами. Как у Мученика получалось собирать по сто, по двести штук в день? Я же не мог поймать даже одной блохи. Даже если мне удавалось ухватить ее двумя пальцами, я никак не успевал накрыть баночку крышкой — блоха тут же выпрыгивала. От злости и обиды я начал поколачивать несчастную собачонку при каждой неудаче, что тоже не оказывало положительного эффекта на мою работу, поскольку она порывалась убежать и мне приходилось тут же ее успокаивать.

— Хоть одну, — умолял я сквозь слезы, сидя на мокром асфальте в грязном тупике, заваленном мусором. — Хоть одну, а дальше будет легче.