Бесплатный фрагмент - Мнемофаг

Глава 1. Пыль и пергамент

Воздух в читальном зале архива городской библиотеки Фальтико был густым и неподвижным, как вода в давно забытом колодце. Он пах вековой пылью, кислым клеем старых переплетов и едва уловимой, сладковатой нотой тлена, которую источали ветхие страницы. Для большинства людей это был бы запах запустения, но для Петто он был ароматом порядка, незыблемости и — самое главное — истории, застывшей во времени.

Петто, или Пётр Романович, как значилось на медной табличке у входа в их фамильное дело — «Архивное бюро Вороновых. Основано в 1834 году», — склонился над большим дубовым столом. Его поверхность была испещрена царапинами и чернильными пятнами — молчаливыми свидетелями работы поколений его предков. Под ярким светом настольной лампы с зеленым абажуром лежали два гиганта прошлого: пожелтевшая, потрескавшаяся на сгибах карта Фальтико 1888 года и более поздний, но не менее внушительный план города 1952 года.

Его пальцы, удивительно аккуратные для его слегка грузного телосложения, осторожно водили по линиям старой карты. Он сверял названия улиц, расположение давно снесенных церквей и очертания кварталов, ныне погребенных под асфальтом и бетоном новых районов. Работа была кропотливой, требующей внимания, которое Петто отдавал ей сполна. В этом мире четких линий, условных обозначений и строгих дат он чувствовал себя на своем месте. Хаос и суета современного Фальтико, гудевшего за высокими стрельчатыми окнами архива, казались ему чем-то далеким и не слишком реальным. Настоящая реальность была здесь, под его пальцами, на хрупкой бумаге.

Сегодня он выполнял рутинный запрос от местного краеведа — уточнял границы бывшей Купеческой слободы для какой-то статьи. Петто медленно передвигал лупу с толстым стеклом по карте 1888 года. Вот она, слобода: кривые, узкие улочки, тесно прижавшиеся друг к другу дома, обозначенные мелкими прямоугольниками. Он нашел нужный участок, отметил его карандашом на своем блокноте и перевел взгляд на план 1952 года.

Здесь все было иначе. Широкие проспекты, типовые сталинки, парк на месте снесенного рынка. Слобода исчезла, стертая волей архитекторов и строителей новой эпохи. Петто привык к таким метаморфозам города — Фальтико постоянно пожирал сам себя, строя новое на костях старого. Это был естественный, хоть и немного печальный, по мнению Петто, процесс.

Он уже собирался отложить карты, как что-то зацепило его взгляд. Маленький, неприметный тупик на карте 1888 года, отходящий от одной из главных улиц слободы. Назывался он незатейливо — Глухой проулок. Петто нахмурился. Он был уверен, что на более ранних картах, которые он изучал прежде, этого проулка не было. Но еще страннее было другое. Он перевел лупу на план 1952 года. На месте, где должен был быть вход в этот Глухой проулок, теперь возвышался угол массивного жилого дома. Никаких следов, никаких упоминаний.

«Хм», — пробормотал Петто себе под нос. — «Снесли вместе со всей слободой, очевидно».

Он потянулся к папке с документацией по городскому планированию середины XX века. Такие сносы и перестройки обычно сопровождались кипами бумаг: разрешениями, актами, планами застройки. Он пролистал несколько ветхих, отпечатанных на машинке страниц. Упоминания о сносе Купеческой слободы были, но вот конкретно Глухого проулка — нигде. Ни единой строчки. Словно его и не существовало вовсе, хотя вот он, четко прорисован на карте почти столетней давности.

Петто потер переносицу. Скорее всего, ошибка картографа 1888 года. Или, что вероятнее, затерявшиеся документы. Бюрократическая неразбериха — вечная спутница истории. Он сделал пометку в блокноте: «Глухой проулок (Купеч. слоб.) — проверить по описям до 1888 и актам сноса 1950-х».

Он отложил карты и поднялся, чтобы размять затекшую спину. На столе завибрировал телефон. Петто бросил на экран быстрый взгляд. Сообщение от Мишки Сомова, старого университетского приятеля: «Петруха! Мы в „Старом Фонаре“! Подтягивайся, сегодня же пятница!» Под текстом — размытое фото с хохочущими лицами и поднятыми кружками пива.

Петто поморщился. «Старый Фонарь». Шумный, прокуренный бар с липкими столами и оглушительной музыкой. Необходимость поддерживать пустые разговоры, вымученно улыбаться шуткам, которых не понимаешь, чувствовать себя не в своей тарелке среди чужого веселья. Он представил это на мгновение — гам голосов, звон бокалов, навязчивые вопросы о том, как он поживает, сидя целыми днями в своей «пыльной конторе». Нет. Он быстро набрал ответ: «Извини, завал по работе. В другой раз». Отправил, не дожидаясь реакции, и убрал телефон в карман.

Какой «другой раз»? Он всегда находил причину отказаться. Старые знакомые давно привыкли, наверное, и звали уже больше по инерции. Петто не был нелюдимым в прямом смысле слова, он просто не видел смысла в бестолковом социальном шуме. Его мир был здесь, в этом старом здании, которое служило домом и конторой для Вороновых уже семь поколений. Прадед, дед, отец — все они дышали этим же воздухом, перебирали эти же бумаги, хранили память Фальтико. Это место было создано для него, или он был создан для этого места. Границы между работой и жизнью стирались. Архив располагался на первом этаже, а на втором были их с Аней жилые комнаты. Тишина и порядок царили и там, и там.

Аня. Вот его единственный настоящий социальный контакт, который ему был нужен. Его жена. Она понимала его как никто другой, принимала его замкнутость и любовь к прошлому. Они были вместе уже пять лет, и недавно начали всерьез говорить о ребенке. Восьмое поколение Вороновых, которое, возможно, тоже когда-нибудь будет сидеть за этим самым дубовым столом. Эта мысль грела Петто куда больше, чем перспектива пива в шумной компании. Аня и работа — два столпа, на которых держался его упорядоченный, безопасный мир. Больше ему ничего не было нужно.

Он подошел к окну. Внизу шумела улица, залитая уже неярким вечерним солнцем. Сверкающие витрины магазинов, поток машин, спешащие по своим делам люди. Современный Фальтико жил своей жизнью, не подозревая о призрачных проулках и забытых кварталах, которые все еще существовали на старых картах, словно тени под его блестящей кожей.

Петто вздохнул. Пора было заканчивать на сегодня? Нет, он же сказал Мишке, что у него завал. Значит, нужно еще немного посидеть. Посмотреть те описи по Глухому проулку. Этот проулок был всего лишь мелкой нестыковкой, одной из тысяч. Ничего особенного.

Но где-то в глубине его методичного, упорядоченного сознания шевельнулось едва заметное чувство… неправильности. Словно он заглянул в замочную скважину и увидел там не темную комнату, а лишь кусочек абсолютной, неестественной пустоты. Он тряхнул головой, отгоняя глупые мысли. Сверхурочная работа — лучшее лекарство от ненужных фантазий. Он вернулся к столу, к своим пыльным картам и надежному, понятному прошлому.

Глава 2. Память колонн

Утро встретило Петто не ярким солнцем, а серым, моросящим дождем, который барабанил по стеклам высоких окон архива, создавая монотонный, усыпляющий фон. Но сна у Петто не было ни в одном глазу. Они с Аней почти не спали, ворочаясь, перешептываясь, строя хрупкие планы, которые зависели от крошечной полоски на пластиковом тестере.

Когда рассвет едва забрезжил, Аня, закутавшись в халат, тихо прошла в ванную. Петто остался сидеть на кровати, напряженно вслушиваясь в тишину квартиры, нарушаемую лишь шумом дождя и гулом собственного сердца в ушах. Минуты тянулись мучительно долго. Наконец, дверь ванной приоткрылась. Аня стояла на пороге, бледная, с огромными глазами, в которых смешались неверие, страх и тихая, робкая радость. Она ничего не сказала, просто протянула ему тест. Две четкие, яркие полоски.

Слова были не нужны. Он притянул ее к себе, чувствуя, как она дрожит. Мир сузился до этой маленькой комнаты, до их объятий, до осознания чуда, которое только что подтвердилось. Восьмое поколение Вороновых. Не абстрактная возможность, а начинающаяся реальность. Все страхи и тревоги предыдущего вечера на мгновение отступили перед этим огромным, захлестывающим чувством.

Но утро неумолимо вступало в свои права, и вместе с ним возвращались и рабочие обязанности. После скромного завтрака, полного неловких улыбок и значительных взглядов, Аня ушла к себе — она работала удаленно, переводчиком, — а Петто спустился вниз, в свое царство пыли и пергамента. Сегодняшняя задача требовала полной концентрации. Марион Хиккс и кладбище под торговым центром.

Он расчистил большой дубовый стол, оставив на нем лишь необходимое: стопку чистой бумаги, карандаши разной твердости, линейки, лупу и ноутбук. Первым делом нужно было собрать все доступные картографические и документальные материалы.

Он начал с самого старого — плана Фальтико 1735 года. Кладбище Святого Лазаря, как оно тогда называлось, было обозначено четко — обширный участок на тогдашней окраине города, обнесенный каменной стеной. Рядом — небольшая деревянная часовня. Он нашел опись захоронений того периода. Записи велись нерегулярно, многие имена стерлись или были написаны неразборчиво. Имя Мариона Хиккса он нашел почти сразу — запись была сделана аккуратным, хоть и выцветшим почерком: «Марион Игнациус Хиккс, стихотворец и лицедей. Преставился мая 17 дня 1741 года от горячки нутреной. Погребен у северной стены близ старой яблони».

«Старая яблоня», — пробормотал Петто. — «Прекрасный ориентир спустя два с половиной века». Он сделал пометку. Северная стена — это уже что-то.

Дальше пошли планы XIX века. Вот уже на месте кладбища (закрытого и, судя по документам, частично перенесенного, хотя Петто всегда сомневался в полноте таких «переносов») возвышается фундамент будущего Музея Естественной Истории. Строительство было масштабным, наверняка потревожили множество старых могил. Петто нашел подробные чертежи музея — массивное здание в неоклассическом стиле, с колоннами, широкой лестницей и, что важно, глубокими подвалами для хранения коллекций. Он внимательно изучил план подвальных помещений, пытаясь соотнести их с примерным расположением северной стены старого кладбища.

Работа захватила его. Это была именно та сложная, многослойная задача, которую он любил. Поиск связей между эпохами, расшифровка намерений давно умерших архитекторов и картографов. Он сканировал старые карты и чертежи, загружал их в специальную программу на ноутбуке, позволяющую накладывать изображения друг на друга с возможностью масштабирования и коррекции искажений.

Наконец, он добрался до чертежей современного торгового центра «Галерея Времен». Стекло, сталь, легкие конструкции, эскалаторы, атриумы… Ничего общего с массивным каменным зданием музея. Он нашел план третьего этажа — именно там, согласно его предварительным расчетам, пересекались линии северной стены кладбища и фундаментов музея. Бутики, кафе, зона отдыха с искусственными пальмами. Он увеличил изображение, сверяясь со своими пометками. Место предполагаемого захоронения Мариона Хиккса приходилось… аккурат на угол между дорогим магазином мужской одежды «Синьор Антонио» и популярным кафе-мороженым «Сладкая жизнь».

Петто откинулся на спинку стула. Картина была абсурдной. Представить себе кости поэта XVIII века под полированным гранитом пола, где покупатели выбирают кашемировые свитера или лакомятся фисташковым мороженым… Это было квинтэссенцией Фальтико.

Но расчетов на бумаге было недостаточно. Нужно было идти на место. Увидеть все своими глазами, попытаться найти какие-то сохранившиеся ориентиры, если это вообще возможно, или хотя бы просто почувствовать пространство. Он решил отправиться в «Галерею Времен» прямо сейчас, пока дневной свет еще позволял что-то разглядеть снаружи и внутри было не так многолюдно.

Он поднялся наверх, чтобы предупредить Аню. Она сидела за своим компьютером, но взгляд ее был отсутствующим. Увидев Петто, она снова улыбнулась, но в улыбке была тень тревоги.

«Я схожу в „Галерею“, — сказал он. — По работе. Нужно свериться с планами на месте».

«В торговый центр?» — она удивилась. Обычно его работа не требовала выездов в такие места.

«Да, там… сложный случай. Старое захоронение под зданием».

«Ох, Петя… — она поморщилась. — Опять твои кости и склепы».

«Работа есть работа, — он пожал плечами, стараясь говорить бодро. — Зато клиент хорошо платит. Нам теперь не помешает». Он кивнул на ее живот, и Аня снова зарделась.

«Будь осторожен там», — сказала она тише.

«В торговом центре? Чего там бояться? Скидок?» — попытался пошутить он, но шутка вышла натянутой. Он поцеловал ее и спустился вниз.

На улице дождь почти прекратился, оставив после себя мокрый асфальт и свежий, прохладный воздух. Петто поднял воротник пальто и направился к ближайшей остановке. «Галерея Времен» находилась в самом центре города, недалеко от его дома.

Торговый центр встретил его потоками теплого воздуха, ярким светом, тихой музыкой и гулом голосов. Огромное пространство атриума уходило вверх на несколько этажей, сверкая стеклом и хромом. Люди двигались неторопливо, с пакетами покупок, стаканчиками кофе, колясками. Обычная жизнь современного мегаполиса.

Петто чувствовал себя здесь чужим, как и всегда в подобных местах. Он достал из папки сложенный чертеж третьего этажа и направился к эскалатору. Поднимаясь, он смотрел на мелькающие витрины, на беззаботные лица покупателей. Никто из них и не подозревал, что под их ногами лежит история — не только музея, но и сотен людей, похороненных здесь два с половиной века назад.

Третий этаж. Он сошел с эскалатора и огляделся. Вот он, угол, который его интересовал. Справа — витрина «Синьора Антонио» с безупречно одетыми манекенами. Слева — яркая вывеска «Сладкой жизни», откуда доносился сладкий запах ванили и смех детей. Между ними — небольшой участок гладкого, серого гранитного пола, часть прохода.

Петто подошел ближе, делая вид, что рассматривает витрину магазина. Он достал из кармана маленький лазерный дальномер и незаметно попытался измерить расстояние до колонн и стен, сверяясь с чертежом. Все сходилось с пугающей точностью. Именно здесь, под этими плитами, где сейчас стояла девушка с пакетом из обувного магазина и разговаривала по телефону, когда-то была северная стена кладбища Святого Лазаря, и где-то здесь покоился Марион Хиккс.

Он сделал несколько шагов по этому участку, пытаясь представить… И вдруг остановился. Воздух вокруг словно стал плотнее и холоднее. Не резкий порыв из вентиляции, а медленное, обволакивающее похолодание, от которого по спине пробежали мурашки. Тихая музыка, игравшая в холле, показалось, исказилась, превратившись на мгновение в протяжный, стонущий звук, похожий на скрип несмазанных ворот или… или плач?

Петто резко обернулся. Девушка с телефоном отошла. Рядом прошла пара с ребенком, смеясь над чем-то. Никто, казалось, ничего не заметил. Музыка снова играла ровно. Но холод не проходил. Он исходил откуда-то снизу, от пола. Петто посмотрел под ноги. Гладкий серый гранит. Но на долю секунды ему показалось, что поверхность под его ногами стала темнее, словно влажная земля проступила сквозь камень. Он моргнул. Снова твердый, сухой гранит.

Паника начала подступать к горлу. Это было не похоже на усталость или игру воображения. Он чувствовал это — холод, звук, мимолетное видение — слишком отчетливо. Он сделал шаг назад, к витрине магазина. И тут его ноздрей коснулся едва уловимый запах. Не ваниль из кафе-мороженого, не парфюм из бутика. Это был запах сырой земли, прелых листьев и еще чего-то… сладковато-тошнотворного. Запах тлена. Тот самый, который он иногда улавливал в самых старых уголках своего архива, но здесь он был неуместен, чужероден.

Он быстро убрал чертежи и дальномер в папку и почти бегом направился к эскалатору, не оглядываясь. Сердце колотилось где-то в горле. Нужно было выбраться отсюда, на воздух, подальше от этого места. Спускаясь вниз, он бросил взгляд наверх, на тот угол третьего этажа. Там все было как обычно — свет, люди, блеск витрин. Ничего необычного.

Но Петто знал, что он чувствовал. И это было неправильно. Совершенно неправильно. Что-то было не так с этим местом. Что-то было не так с этим городом, который так старательно пытался похоронить свое прошлое под блестящей оберткой современности. И это что-то, казалось, начинало просачиваться наружу.

Попытка отделаться от этой мысли оказалась тщетной. Образы и ощущения, пережитые на третьем этаже «Галереи Времен», преследовали Петто всю дорогу обратно. Холод, исходящий от пола, искаженный звук, мимолетный запах тлена — все это никак не укладывалось в его рациональную картину мира. Он ускорил шаг, почти бегом пересекая улицы, игнорируя сигналы машин и удивленные взгляды прохожих. Ему нужно было вернуться в свое убежище, в тишину и порядок архива, где реальность была предсказуемой и подчинялась законам логики и документации.

Заперев за собой тяжелую входную дверь, он несколько мгновений просто стоял в полумраке коридора, прислушиваясь к тишине дома. Привычные запахи пыли и старой бумаги показались успокаивающими. Здесь не было места резким перепадам температуры или необъяснимым звукам. Здесь все было на своих местах.

Он прошел в свой кабинет, сел за дубовый стол, но не мог сразу взяться за работу. Сердце все еще стучало учащенно. Он провел рукой по лицу. «Усталость, — убеждал он себя. — Нервы из-за новостей от Ани. Плюс специфическая атмосфера торгового центра — вентиляция, акустика, запахи из кафе… Мало ли что могло показаться». Он изо всех сил цеплялся за эти рациональные объяснения, пытаясь вытеснить липкое, иррациональное чувство страха.

Чтобы отвлечься и вернуться к привычной рутине, он решил немедленно закончить дело с Марионом Хикксом. Клиент ждал результат. Петто открыл ноутбук, внес последние коррективы в электронную карту, совместив все три слоя — кладбище, музей, торговый центр. Он максимально точно обозначил вычисленную точку захоронения поэта, сопроводив карту кратким отчетом, где перечислил использованные источники и методику расчета, опустив, разумеется, любые упоминания о своих странных ощущениях на месте. Все было сухо, профессионально, по-деловому.

Он открыл почтовую программу, нашел адрес помощника анонимного клиента и прикрепил файлы. В теле письма написал всего несколько строк:

«Уважаемый господин N. В приложении направляю результаты исследования по вашему запросу касательно места захоронения Мариона Хиккса. Точность определения максимально возможная, учитывая наслоение эпох и отсутствие точных ориентиров XVIII века. Готов ответить на уточняющие вопросы. С уважением, Пётр Воронов, „Архивное бюро Вороновых“».

Он перечитал текст, проверил вложения и нажал кнопку «Отправить». Щелчок виртуальной отправки прозвучал в тишине кабинета неестественно громко. Дело сделано. Можно было выдохнуть и забыть об этом странном заказе, о кладбище под бутиками, о мимолетном помешательстве в «Галерее Времен».

Петто закрыл ноутбук. Он чувствовал усталость, но и некоторое облегчение от завершенной работы. Он попытался убедить себя, что все странности были лишь игрой воображения, вызванной спецификой задания и личными переживаниями. Он снова был в своем мире, среди пыльных папок и надежных фактов.

Но где-то глубоко внутри остался холодок. Воспоминание о внезапном холоде гранитного пола и запахе сырой земли не отпускало. Словно он действительно заглянул под блестящую кожу города и увидел там что-то, чего видеть не должен был. И отправленный отчет теперь казался не просто выполненной работой, а чем-то иным — возможно, ключом, который он передал в чужие руки, не зная, какую дверь тот должен открыть.

Дни после отправки отчета по Мариону Хикксу тянулись медленно, наполненные тихой тревогой ожидания. Ответа от клиента не последовало — ни подтверждения получения, ни уточняющих вопросов. Полное молчание. Петто проверял почту каждые полчаса, но папка «Входящие» оставалась удручающе пустой. Эта тишина нервировала его даже больше, чем могли бы нервировать странные вопросы. Она казалась неестественной, словно за ней скрывалось что-то еще.

Одновременно росло его собственное беспокойство. Ощущения в «Галерее Времен» не отпускали, всплывая в памяти в самые неподходящие моменты — за обедом с Аней, во время перелистывания очередного фолианта. Холод гранита, запах тлена… Он пытался отмахнуться, но образы были слишком яркими. Аня замечала его рассеянность, спрашивала, все ли в порядке, и он отговаривался усталостью и волнением за них обоих. Он не хотел пугать ее своими иррациональными страхами, особенно сейчас.

Чтобы занять руки и голову, чтобы загнать непрошеные мысли обратно в темный угол сознания, он решил взяться за новый заказ, который как раз поступил через электронную форму на сайте их бюро. Заказ выглядел идеальным противоядием: чисто кабинетная работа, требующая глубокого погружения в документы, но не предполагающая никаких вылазок в сомнительные места. К тому же, тема была строго архитектурной, далекой от кладбищ и забытых проулков.

Заказчиком выступал некий Игнациус фон Штрум, назвавшийся ведущим архитектором «Von Strum Atelier». Имя показалось Петто нарочито вычурным, но в мире искусства и архитектуры такие попадались. Фон Штрум писал витиевато, но суть запроса была ясна. Он работал над новым, амбициозным проектом — серией жилых зданий в Фальтико, которые должны были, по его словам, «творчески переосмыслить и реинтегрировать латентную готическую идентичность города в современную урбанистическую ткань». Проще говоря, он хотел строить дома в готическом стиле, но с современными удобствами.

Учитывая, что Фальтико и без того изобиловал образцами готической и неоготической архитектуры — от старого Королевского замка и кафедрального собора до мрачноватых доходных домов конца XIX века, — идея фон Штрума выглядела вполне логичной, хоть и несколько экстравагантной для жилой застройки XXI века. Но суть его запроса к Петто была еще интереснее.

Фон Штрум не искал чертежи существующих зданий. Его интересовали архитектурные планы, эскизы и проекты жилых домов в готическом стиле (или его местной интерпретации), созданные в Фальтико в XVII веке (период с 1600 по 1699 год), но по тем или иным причинам не реализованные. Он искал «архитектурных призраков», как он сам выразился, — идеи, которые так и остались на бумаге, чтобы дать им жизнь сейчас, спустя четыре столетия.

Задача была не из легких. XVII век для Фальтико был временем бурного роста, но и частых пожаров, перестроек, а главное — не самой лучшей сохранности архивов именно по гражданской, тем более нереализованной, архитектуре. Основное внимание тогда уделялось фортификационным сооружениям, церквям и дворцам знати. Найти подробные чертежи именно жилых готических домов, да еще и отвергнутых… это требовало глубокого погружения в архивы Городской управы того времени, возможно, в записи ремесленных гильдий каменщиков и плотников, или даже в частные семейные архивы старых родов, если удастся получить к ним доступ.

Именно то, что нужно, подумал Петто. Сложная, кропотливая, чисто историческая работа. Никаких подозрительных углов в торговых центрах, никаких сомнительных проулков. Только он, документы и вызов его профессиональным навыкам. Он с готовностью принял заказ, отправив фон Штруму подтверждение и запросив стандартный аванс. Ответ пришел почти мгновенно, вместе с уведомлением о переводе средств. По крайней мере, этот клиент был оперативен и платежеспособен.

Петто с энтузиазмом принялся за дело. Он выделил на столе место под новую стопку папок, начал составлять список потенциальных источников, запрашивать доступ к нужным фондам в центральном городском архиве (его собственное бюро специализировалось больше на частных и менее официальных документах, хотя и казенные бумаги у них тоже имелись). Он снова почувствовал себя в своей стихии. Поиск нереализованных готических проектов XVII века был похож на собирание сложного пазла из почти исчезнувших фрагментов.

Он погрузился в изучение старых городских указов, протоколов заседаний строительных комиссий, переписку бургомистров и архитекторов той эпохи. Нашел несколько упоминаний о проектах, которые были отклонены как «излишне мрачные» или «не соответствующие духу времени» (что было иронично, учитывая готическую основу Фальтико). Наткнулся на жалобы горожан на предложенные проекты домов с «остроконечными крышами, пугающими детей» и «узкими окнами, как в тюрьме».

Постепенно вырисовывалась картина: даже в XVII веке были зодчие, пытавшиеся идти против течения, предлагавшие проекты, которые казались современникам слишком архаичными или вызывающими. Именно их наследие и искал Игнациус фон Штрум.

Работа увлекла Петто, почти вытеснив недавние тревоги. Он часами сидел над документами, расшифровывая старонемецкие или латинские надписи, сравнивая эскизы фасадов, отыскивая крупицы информации. Аня заметила перемену в нем, его вернувшееся спокойствие и сосредоточенность. Она радовалась, что он снова погружен в свою любимую работу, и старалась не беспокоить его лишний раз.

Мир снова сузился до стен архива, до шелеста страниц и скрипа карандаша. И Петто почти поверил, что холод гранитного пола и запах тлена были лишь досадным сбоем в его упорядоченной реальности, случайным глюком, который больше не повторится. Почти.

Петто трудился уже несколько часов, погруженный в мир XVII века. Планы зданий с островерхими крышами, узкими стрельчатыми окнами и затейливой резьбой по дереву лежали перед ним на столе. Он разбирал пояснительные записки, написанные витиеватым почерком на плотной, пожелтевшей бумаге, сравнивал сметы расходов, читал протоколы отказов строительных комиссий. Работа шла хорошо, он нашел уже два весьма интересных, хоть и нереализованных проекта жилых домов, которые наверняка заинтересуют его эксцентричного клиента. Архив привычно молчал, лишь изредка нарушаемый шелестом переворачиваемых страниц и тихим гудением системного блока компьютера.

И тут он это почувствовал. Сначала — едва уловимый запах, который пробился сквозь привычный аромат пыли и пергамента. Запах был странным, незнакомым для этих стен. Это был не смрад гниения, как в тот раз в «Галерее», а что-то другое… Едкий дым от горящих дров или угля, резкий, аммиачный запах конского навоза и сырой соломы, и под всем этим — кисловатый дух немытых тел и прокисшего пива. Запах не города, но деревни, или, скорее, города очень старого, еще не отмытого и не забронзовевшего.

Петто поморщился, отвлекшись от чертежа. Откуда это? Может, что-то горит на улице? Или мусорные баки во дворе переполнены? Он прислушался. И понял, что изменился не только запах. Изменился звук.

Привычная фоновая тишина, изредка прерываемая шелестом шин современных электромобилей или далеким гулом городского транспорта, исчезла. Вместо нее снаружи нарастал совершенно иной шум. Частый, дробный стук — множество копыт по камню. Скрип несмазанных деревянных колес. И голоса — не приглушенный гул толпы, а резкие, громкие выкрики, брань, смех, плач ребенка. Звуки были ближе, громче, хаотичнее, чем должны были быть. Словно улица за окном внезапно ожила, но ожила жизнью совсем другой эпохи.

Сердце Петто сделало тревожный кульбит. Это было слишком похоже на то, что он испытал в торговом центре — искажение реальности, но теперь оно пришло к нему сюда, в его крепость. Дрожащей рукой он отодвинул стул и подошел к высокому стрельчатому окну. За окном все еще был тот же двор и та же улица, но…

Он резко отдернул руку от рамы, словно обжегшись. На одно, самое долгое мгновение мир за стеклом полностью изменился. Мощеный двор архива превратился в грязную, ухабистую площадь. Вместо редких припаркованных машин — телеги, запряженные худыми лошадьми, груженые бочками и тюками. Люди в странных, темных одеждах — мужчины в камзолах и широкополых шляпах, женщины в длинных юбках и чепцах — сновали туда-сюда, кричали, торговались. На месте соседнего офисного здания вырос кривой, фахверковый дом с нависающим верхним этажом, из окон которого кто-то выплескивал помои прямо на улицу. Воздух казался густым от дыма и испарений. Небо было того же серого цвета, но сам свет казался другим — более тусклым, резким. Вдалеке виднелись остроконечные шпили и башни, некоторые из которых он только что видел на чертежах XVII века. Это был Фальтико, но Фальтико четырехсотлетней давности.

Видение длилось лишь секунду, может, две. Он моргнул, и все исчезло. За окном снова был привычный двор, тихая улица, современные здания. Но сердце колотилось так, что отдавало в висках. Он отшатнулся от окна, тяжело дыша. Это не было похоже на усталость или игру воображения. Это было слишком реально, слишком детально.

Он обернулся, намереваясь дойти до стола, налить себе воды из графина. И застыл на месте.

За его дубовым столом, на его стуле, сидел человек. Старик. Он был сгорблен, одет в темный, потертый камзол неопределенного цвета и простую белую рубаху с потемневшим от грязи воротом. Седые, редкие волосы были собраны в неопрятный хвостик. Лицо старика было испещрено глубокими морщинами, кожа имела пергаментный оттенок, а маленькие, глубоко посаженные глазки смотрели на Петто с непонятным выражением — то ли усталым любопытством, то ли затаенной насмешкой. В одной руке старик держал гусиное перо, кончик которого завис над одним из чертежей XVII века, лежавших на столе Петто, словно он только что собирался сделать пометку.

Мир снова замер. Тишина в комнате стала абсолютной, звенящей. Петто не мог ни пошевелиться, ни вздохнуть. Он смотрел на старика, а старик смотрел на него. Не было ни страха, ни удивления на морщинистом лице — лишь спокойное, изучающее внимание. Словно Петто был не хозяином этого кабинета, а неожиданным посетителем, вторгшимся в его рабочее пространство.

Секунда растянулась в вечность. А потом старик медленно, почти незаметно, качнул головой, словно признавая что-то или кого-то. И в тот же миг он исчез. Просто растворился в воздухе, как дым от свечи. Стул был пуст. На столе лежали те же чертежи, нетронутые. Перо исчезло.

Петто попятился, пока не уперся спиной в холодный стеллаж с книгами. Дыхание вырвалось из груди сдавленным хрипом. Он обвел безумным взглядом комнату. Все было на своих местах. Тишина. Привычный запах пыли. Никаких следов вторжения.

Но он видел. Он видел улицу из прошлого. Он видел старика за своим столом. Это не было галлюцинацией. Это было вторжение. Реальное, осязаемое, здесь, в его святая святых.

Ужас, холодный и липкий, охватил его с новой силой, гораздо большей, чем в «Галерее Времен». Там это было мимолетное ощущение, странность. Здесь — явное присутствие чего-то чужого, невозможного. И оно было связано с его работой. С теми самыми документами, в которые он погрузился, пытаясь убежать от предыдущих страхов.

Он больше не мог это игнорировать. Не мог списывать на стресс или усталость. Что-то происходило. Что-то было связано с прошлым этого города, с его забытыми или стертыми частями. И оно начинало прорываться в его мир. И теперь оно знало, где его найти.

Глава 3. Корни

Руки Петто мелко дрожали, когда он наконец заставил себя отойти от стеллажа и вернуться к столу. Пустой стул, на котором только что сидел призрак из прошлого, казался эпицентром ледяного поля. Он обошел его по широкой дуге, словно боясь потревожить невидимый остаток присутствия, и тяжело опустился на другой стул, стоявший поодаль.

«Соберись, Воронов, соберись», — прошептал он, обращаясь к себе как к постороннему. Голос был хриплым и неуверенным. — «Работа. Нужно закончить работу».

Эта мысль была абсурдной на фоне пережитого ужаса, но именно она стала его спасательным кругом. Профессиональная привычка, въевшаяся за годы и поколения, оказалась сильнее парализующего страха. Даже если он сходит с ума, даже если его архив населили призраки, клиент ждет результат. Игнациус фон Штрум заплатил аванс, и он, Пётр Воронов, должен выполнить свою часть сделки. Это был островок порядка в бушующем море иррационального.

Он заставил себя посмотреть на стол, на разложенные чертежи XVII века. Тот самый лист, над которым мгновение назад склонялся старик с гусиным пером. На бумаге не было никаких следов, никаких лишних пометок. Но Петто казалось, что он видит на этом месте слабый, призрачный отпечаток, след несуществующего прикосновения.

Он глубоко вздохнул, пытаясь унять дрожь в руках. Нужно было систематизировать найденное и подготовить отчет для фон Штрума. Он потянулся к стопке документов, но пальцы, обычно такие ловкие и точные в обращении с ветхой бумагой, двигались неуклюже, цеплялись за края. Он уронил тонкий лист с эскизом фасада, и тот медленно спланировал на пол. Наклоняясь, чтобы поднять его, Петто бросил быстрый, испуганный взгляд на пустой стул за столом. Никого. Только игра света и тени.

Он снова сел и заставил себя сосредоточиться. Два проекта он уже отобрал. Нужно было проверить еще одну папку с разрозненными эскизами и записями гильдии каменщиков. Он открыл ее. Буквы плясали перед глазами. Знакомый, хотя и сложный, готический шрифт казался теперь чужим, зловещим. Он читал описание какой-то балюстрады, но мысли постоянно возвращались к морщинистому лицу старика, к его спокойному, изучающему взгляду. Кто это был? Призрак одного из тех архитекторов, чьи чертежи он изучал? Или что-то иное?

Каждый шорох в здании заставлял его вздрагивать. Скрипнула половица на втором этаже — наверное, Аня прошла по коридору. Но Петто инстинктивно вжал голову в плечи, ожидая нового вторжения. Тихий гул компьютера казался слишком громким, навязчивым. Он то и дело бросал взгляды на окно, ожидая снова увидеть там улицу из прошлого.

Он пытался сравнивать два похожих эскиза башен — один принятый к постройке (не для жилого дома, а для городской ратуши), другой — отвергнутый проект жилого дома, найденный им ранее. Нужно было отметить уникальные элементы нереализованного проекта, которые могли бы заинтересовать фон Штрума. Но его мозг работал словно через силу, с задержкой. Детали расплывались, логические связи ускользали. Он несколько раз ловил себя на том, что просто тупо смотрит на чертеж, не видя его, а снова и снова прокручивая в голове образ старика за столом. Запах дыма и навоза все еще стоял у него в носу, хотя воздух в комнате давно был чист.

Он сделал ошибку в датировке одного из документов, перепутав цифры, и заметил это только через несколько минут, когда уже начал писать пояснение в отчете. Пришлось стирать, переписывать нетвердой рукой. Работа, которая обычно заняла бы у него не больше часа, растянулась почти на три. Он чувствовал себя выжатым, как будто не просто перебирал бумаги, а разгружал вагоны. Ментальное напряжение было огромным.

Наконец, он отобрал три наиболее интересных нереализованных проекта XVII века, отсканировал чертежи и эскизы, насколько позволяло их состояние, и начал составлять сопроводительное письмо для Игнациуса фон Штрума. Он старался писать в своем обычном деловом стиле, но фразы получались рваными, приходилось несколько раз переформулировать предложения. Он описал найденные проекты, их особенности, причины отказа в постройке и потенциал для современной адаптации, как того и просил клиент.

Прежде чем нажать «Отправить», он еще раз окинул взглядом свой кабинет. Тишина. Порядок. Его стол, его книги, его мир. Но что-то неуловимо изменилось. Воздух казался наэлектризованным, тени в углах — более глубокими. Ощущение безопасности, которое он всегда испытывал в этих стенах, было подорвано.

Он прикрепил файлы к письму, перечитал текст в последний раз, стараясь не обращать внимания на легкую дрожь в пальцах, и кликнул мышкой. Письмо ушло. Заказ выполнен. Он сделал это.

Облегчения не было. Только глухая усталость и сосущее чувство страха. Он закрыл глаза, потер виски. Что делать дальше? Сказать Ане? Она будет волноваться, не поверит, решит, что он переработал. Обратиться к врачу? Что он скажет? «Доктор, я вижу призраков архитекторов XVII века за своим рабочим столом»?

Нет. Он должен разобраться сам. Что-то связывало эти события — Глухой проулок, кладбище под «Галереей Времен», старик-архитектор. Что-то было не так с прошлым Фальтико, с его стертыми, забытыми частями. И эта «неправильность» начинала активно просачиваться в настоящее. И, похоже, именно он, хранитель городской памяти, оказался в эпицентре этого странного, пугающего процесса.

Он встал, подошел к стеллажу, где стоял дневник Аркадия Боля, придворного слуги, описавшего Глухой проулок. Нужно было перечитать ту запись еще раз. Может быть, он что-то упустил? Какую-то деталь, которая теперь, после всего случившегося, обретет новый смысл? Страх все еще сковывал его, но к нему примешивалось новое, незнакомое чувство — отчаянное, почти злое любопытство. Он должен был понять, что происходит. Даже если для этого придется заглянуть еще глубже под кожу города.

Петто заставил себя встать и подойти к стеллажу, где хранились дневники и мемуары конца XIX века. Он осторожно достал тяжелый том в кожаном переплете — дневник Аркадия Боля. Найдя нужную запись о Глухом проулке, он перечитал ее несколько раз, вглядываясь в аккуратные строки.

«…наша маленькая хитрость… обустроил сей тупик позади лавки старьевщика Кривоносова… кортеж сворачивает… выезжаем на Замковую дорогу… Маленькая ложь во спасение монаршего спокойствия…»

Все казалось логичным, циничным, но объяснимым. Придворная уловка, чтобы скрыть от короля неприглядную часть города. Но теперь, после видения старика-архитектора, после холода и запаха тлена в «Галерее», эти строки звучали иначе. Не просто как описание хитрости, а как описание создания чего-то… искусственного, фальшивого в самой ткани города. Чего-то, что, возможно, не должно было существовать.

«Но что думали местные?» — пробормотал Петто. Боля описывал реакцию двора, но как восприняли появление странного, внезапно возникшего тупика жители самой Купеческой слободы?

Он вернул дневник Боля на место и направился к другой секции архива — той, где хранились менее официальные свидетельства эпохи: личные записи мещан, ремесленников, мелких торговцев. Тех, кто жил внутри слободы, а не проезжал через нее в закрытой карете. Поиск был сложнее — эти документы были хуже каталогизированы, часто анонимны или принадлежали малоизвестным людям.

Он перебирал тонкие тетради в коленкоровых обложках, пачки пожелтевших писем, перевязанных бечевкой, самодельные альбомы с вырезками из газет. Его взгляд зацепился за несколько тетрадей, переплетенных грубой тканью, с надписью на первой странице, сделанной старательным, но не слишком уверенным почерком: «Записки Егора Смирнова, приказчика бакалейной лавки Кузьмы Пятова. Лета 1886—1891».

Петто взял одну из тетрадей и вернулся за стол (на свой стул, не на тот, что занял призрак). Он осторожно раскрыл ее. Записи велись почти ежедневно: цены на овес и сахар, погода, местные новости, сплетни, жалобы на хозяина. Обычная жизнь маленького человека той эпохи. Петто листал страницы, ища упоминания о Глухом проулке или событиях весны 1887 года, когда, согласно Боля, проулок был «обустроен».

И он нашел. Запись от мая 1887: «Ныне у нас диковина случилась. За домом старого Кривоноса, что рухлядью торгует, проулок новый явился. Глухой, аккурат в стену упирается. Ни пройти, ни проехать. Зачем — не понятно. Говорят, начальство велело для красы али порядка какого. Мужики смеются, мол, дырку в стене проломить забыли».

Дальше шло еще несколько записей, где Смирнов с удивлением отмечал, что по проулку иногда проезжают богатые кареты, которые непонятно как потом выбираются обратно. Он явно не был посвящен в тайну королевского маршрута.

А потом тон записей начал меняться. Осень 1887 года: «Третьего дня пропал Митька-сапожник. Пьяный был, сказывают, побрел ночью куда-то от кабака „Яма“, что у Никольской. Искали — не нашли. Бабы голосят, будто его в Глухом проулке нечистый забрал. Страшно там стало, неуютно как-то. Стараюсь мимо не ходить».

Петто почувствовал, как холодок снова пробежал по спине. Он листал дальше. Зима 1888 года: «Опять пропажа. Девка гулящая, Марфушкой звали, сгинула без следа. Последний раз ее видели у входа в тот проклятый проулок. Городничий приходил, расспрашивал, да что толку? Место там темное, дурное. Старый Кривонос и тот съехал, лавку свою бросил, говорит, чертовщина там творится, тени ходят и шепчут по ночам».

Еще несколько записей о мелких происшествиях, пьяных драках и кражах в слободе, и снова — весна 1889 года: «Степан-возчик, мужик трезвый и сильный, пропал. Пошел по нужде в Глухой проулок вечером, да так и не вернулся. Лошадь его с телегой так и простояла до утра. Уж и не ищут почти. Говорят, проулок тот — как кишка слепая, засасывает людей, и нет им возврата. Жуть берет. Перекрестился трижды, как писал сие».

Петто закрыл тетрадь. Руки снова дрожали, но теперь не только от страха. Объяснение Аркадия Боля — «маленькая ложь во спасение монаршего спокойствия» — теперь выглядело чудовищно. Этот искусственно созданный, фальшивый кусок города, эта декорация, ширма… она стала ловушкой? Местом, где действительно пропадали люди? Не просто пьяницы или гулящие девки, но и обычные люди, как Степан-возчик.

Он вспомнил описание Боля: «…кортеж сворачивает в Глухой проулок, там через неприметные ворота во двор мы выезжаем на Замковую дорогу…» Неприметные ворота? Но Смирнов пишет — «глухой, аккурат в стену упирается». Возможно, ворота были замаскированы, видны только тем, кто знал? Или… или Боля описывал желаемое, а реальность была иной?

И главное — почему об этом ни слова в официальных отчетах? Почему этот проулок так тщательно стерли не только с карт, но и из документов о сносе слободы? Они скрывали не просто королевский маршрут. Они скрывали пропажи людей. Они скрывали страх, который это место внушало жителям.

Петто почувствовал, как кусочки головоломки начинают складываться, но картина получалась гораздо более мрачной и пугающей, чем он мог себе представить. Глухой проулок был не просто архивной нестыковкой. Кладбище под торговым центром было не просто примером городского забвения. А старик-архитектор… возможно, он был не просто призраком.

Эти места, стертые, забытые, намеренно скрытые — они были… опасны? Активно опасны? И эта опасность не исчезла вместе с ними, она просто затаилась под кожей города, готовая проявиться снова?

Он снова посмотрел на тетрадь Егора Смирнова. Показания простого человека, жившего там и тогда, оказались страшнее всех придворных интриг. И теперь у Петто было не просто смутное ощущение неправильности. У него было свидетельство. Свидетельство того, что тьма под городом имеет свою историю. И эта история, похоже, только начинается для него.

Голова Петто гудела. Мысли метались, цепляясь то за строки из дневника Боля, то за корявый почерк приказчика Смирнова, то за образ старика за его столом. Пропажи людей… шепот по ночам… «проклятый проулок»… Это было слишком. Слишком много для одного дня, для одного человека, привыкшего иметь дело с сухими фактами и четкими датами.

«Нет, — он решительно тряхнул головой, отгоняя нахлынувшие образы. — Этого не может быть. Это просто… совпадения. Городские легенды. Пьяные слухи». Он вскочил со стула, почти опрокинув его. Нужно было прекратить это. Прекратить копаться в этих пыльных, темных историях. Он сам себя накручивает.

Взгляд упал на разложенные на столе бумаги: тетради Смирнова, карта 1888 года с четко обозначенным Глухим проулком, ксерокопии страниц из дневника Боля. Все это казалось теперь не просто документами, а какими-то уликами, вещественными доказательствами его собственного безумия.

«Хватит», — сказал он вслух, и голос его прозвучал неожиданно твердо в тишине архива. — «Просто хватит на сегодня».

Он начал быстро, почти лихорадочно собирать бумаги со стола. Его обычная методичность и аккуратность исчезли. Он не разбирал документы по папкам, а просто складывал их в одну стопку — карты, дневники, копии. Лишь бы убрать их с глаз долой, спрятать, словно они могли причинить ему вред. Пальцы плохо слушались, бумага шуршала под его торопливыми движениями. Он старался не смотреть на тот стул, где сидел призрак, но боковым зрением ему все время казалось, что там мелькает какая-то тень.

Он подхватил стопку собранных документов и почти бегом направился к стеллажам. Обычно он тщательно сверялся с каталогом, прежде чем поставить что-то на место, но сейчас он просто рассовал тетради и папки в ближайшие свободные ячейки, нарушая собственный, годами выстраиваемый порядок. Тетрадь Смирнова оказалась зажата между томами по истории гильдий, карта 1888 года — в секции церковных метрик. Не важно. Главное — убрать их, скрыть, забыть.

Закончив с бумагами, он оглядел кабинет. Стол был почти пуст, если не считать ноутбука и нескольких канцелярских принадлежностей. Стало немного легче, но ощущение тревоги не уходило. Комната казалась чужой, враждебной. Свет от настольной лампы выхватывал из полумрака пляшущие пылинки, которые казались какими-то зловещими спорами.

Он выключил лампу, оставив гореть только тусклый свет в коридоре. Потом прошел по кабинету, проверяя, закрыты ли окна, хотя точно помнил, что не открывал их после того видения. Запер ящики стола на ключ. Механический щелчок замка прозвучал успокаивающе, как последний бастион порядка.

Все. Работа на сегодня окончена. Определенно окончена. Ему нужен отдых. Горячий душ, ужин с Аней, книга — что угодно, лишь бы не думать о Глухом проулке, о кладбище, о стариках с гусиными перьями. Ему нужно было вернуться в нормальный мир, к нормальным мыслям. Возможно, стоит взять отпуск на пару дней? Съездить куда-нибудь с Аней за город, подальше от Фальтико, от его истории, от его давящей атмосферы.

Он вышел из кабинета, плотно притворив за собой дверь, но не запирая ее — он никогда не запирал кабинет на ключ, уходя наверх. Прошел по коридору первого этажа, погасил свет и направился к лестнице, ведущей в их квартиру.

Каждая ступенька скрипела под его ногами громче обычного. Он поднимался, чувствуя, как напряжена его спина, как он невольно прислушивается к малейшим шорохам внизу, в темноте архива. Ему казалось, что из глубины стеллажей, из-за тяжелых дверей хранилищ за ним наблюдают невидимые глаза.

«Успокойся», — снова приказал он себе. — «Это просто нервы. Переутомление. Тебе нужно поспать».

Он толкнул дверь на второй этаж. В квартире горел мягкий свет, пахло чем-то вкусным — Аня готовила ужин. Из гостиной доносились приглушенные звуки телевизора. Нормальная жизнь. Обычный вечер. Он шагнул внутрь, закрывая за собой дверь, словно отсекая ею не только рабочий этаж, но и весь тот иррациональный ужас, который на него сегодня обрушился. Он глубоко вдохнул теплый, домашний воздух. Здесь он был в безопасности. Здесь ему ничего не угрожало.

Он очень хотел в это верить.

Он заставил себя улыбнуться, входя в гостиную. Аня сидела на диване, но подняла на него глаза, и ее улыбка в ответ была немного встревоженной.

«Ты какой-то бледный, Петя, — сказала она, откладывая пульт от телевизора. — Точно все в порядке на работе?»

«Да-да, все отлично, — он подошел, сел рядом и обнял ее, стараясь, чтобы его объятия были крепкими и уверенными, а не выдавали внутренней дрожи. — Просто немного замотался с этим новым заказом. Очень много мелких деталей, голова кругом идет».

Она внимательно посмотрела ему в лицо, словно пытаясь прочитать что-то между строк. Но, видя его явное нежелание говорить, не стала настаивать.

«Ну, раз замотался, значит, тебе точно нужно хорошо поужинать и отдохнуть, — она встала. — Я как раз приготовила твой любимый грибной суп. Пойдем на кухню?»

За ужином Петто старался быть собой: расспрашивал Аню о ее переводах, обсуждал какие-то бытовые мелочи, но разговор клеился плохо. Он то и дело ловил себя на том, что прислушивается к звукам снизу или бросает быстрый взгляд на темное окно. Аня тоже была немногословна, погруженная в свои мысли.

Когда они уже пили чай, Аня вдруг тихо сказала, глядя на свою чашку:

«Я сегодня еще один тест сделала. Утром. Другой фирмы».

Петто замер, его сердце снова пропустило удар, но на этот раз от совершенно иного чувства — от затаенной надежды. Он поднял на нее глаза.

Аня медленно подняла взгляд, и на ее лице расцвела та самая улыбка, которую он видел утром, но теперь она была еще ярче, увереннее, и в глазах стояли слезы радости.

«И он тоже положительный, Петя, — прошептала она. — Две четкие полоски. Никаких сомнений».

Мир вокруг словно взорвался фейерверком. Весь страх, все сомнения, все видения стариков и запахи тлена — все это мгновенно схлопнулось, исчезло, вытесненное волной чистого, оглушительного счастья. Он вскочил из-за стола, подхватил Аню на руки и закружил по маленькой кухне, смеясь так громко и свободно, как не смеялся уже очень давно.

«Да! Да! Я знал! Мы знали!» — повторял он, целуя ее в щеки, в лоб, в губы.

Аня смеялась вместе с ним, прижимаясь к нему, и слезы катились по ее щекам. Все тревоги и страхи последних часов казались теперь далекими и нереальными, как дурной сон. Вот она, настоящая реальность — его жена, их будущий ребенок, их дом. Это было то, ради чего стоило жить, то, что имело значение.

«Ты будешь папой, Петя», — сказала она, когда он наконец поставил ее на пол, но продолжал крепко обнимать.

«А ты мамой», — ответил он, глядя в ее сияющие глаза. — «Восьмое поколение Вороновых…»

Он был без ума от счастья. Все остальное отступило на второй план. Архив с его тайнами и призраками, странные заказы, пугающие предчувствия — все это казалось теперь мелким и незначительным по сравнению с этой огромной, светлой новостью. Он снова чувствовал твердую почву под ногами. У него был якорь. У него была причина быть сильным, быть нормальным, защищать свой мир от любых теней, реальных или воображаемых.

В тот вечер он больше не думал о Глухом проулке или старике-архитекторе. Он думал о будущем. О маленькой кроватке в углу спальни, о бессонных ночах, о первом слове, о том, как он будет рассказывать своему сыну или дочери истории — но не страшные истории из пыльных архивов, а волшебные сказки из тех самых книг, которые он так любил читать перед сном. Счастье было таким полным, таким всеобъемлющим, что казалось, никакой тьме не под силу его омрачить.

В ту ночь Петто спал крепче, чем за последние несколько дней. Образ старика за столом и жуткие истории из дневника приказчика Смирнова все еще таились где-то на периферии сознания, но были отодвинуты на задний план сияющей радостью от подтвердившейся беременности Ани. Это новое знание действовало как мощный оберег, как источник невиданной прежде силы и решимости. Он не просто хранитель пыльных бумаг; скоро он станет отцом, защитником новой жизни. И это меняло все.

Лежа в темноте рядом с мирно спящей Аней, он думал. Думал о Фальтико, о его скрытых шрамах, о странностях, которые начали просачиваться в его упорядоченный мир. Раньше он испытывал страх, желание отстраниться, спрятаться в своей скорлупе. Теперь же, подпитываемый счастьем и новым чувством ответственности, он ощущал иной импульс. Не просто любопытство, а необходимость понять. Разобраться в том, что происходит с его городом, с его историей. Ведь этот город должен был стать домом для его ребенка, и Петто не хотел, чтобы этот дом таил в себе необъяснимые, зловещие угрозы.

Его мысли вернулись к «Галерее Времен», к тому углу на третьем этаже. К холоду, запаху тлена, к предполагаемому месту упокоения Мариона Хиккса. Поэт, драматург, деятель культуры своего времени, погребенный под бутиком и кафе-мороженым. Это было неправильно не только с точки зрения морали или эстетики. Это было неправильно с точки зрения Истории, которую он, Петто Воронов, был призван хранить.

И внезапно ему в голову пришла идея. План действий, который сочетал его профессиональный долг и подсознательное желание взглянуть страху в лицо, но уже на своих условиях.

«Нужно это зафиксировать», — подумал он. — «Официально. Как факт».

Место захоронения Хиккса, пусть и под тоннами бетона, все равно оставалось точкой исторической памяти. И пусть сейчас невозможно поставить там памятник, но можно и нужно внести это место в архивные реестры, максимально точно привязав его к существующим ориентирам. Это его работа, его прямая обязанность как архивариуса, пусть и выполняемая по собственной инициативе.

Он решил, что сделает это завтра. Но не днем, когда торговый центр кишит народом и суетой. А ночью. Когда «Галерея Времен» будет закрыта, пуста и тиха. Он использует свои права и связи как официальный представитель «Архивного бюро Вороновых». У него были контакты в городской администрации, отвечающей за муниципальную собственность и исторические объекты; он мог запросить официальное разрешение на доступ для проведения архивных изысканий. Формально это было бы «уточнением местоположения объекта культурного наследия XVIII века для внесения в реестр». Звучало солидно и не вызывало бы лишних вопросов.

Он придет туда с оборудованием — не только с дальномером и чертежами, но и с хорошим фотоаппаратом, диктофоном. Он сделает точные замеры, привяжет точку Хиккса к конструктивным элементам здания — к тем самым колоннам, что стояли недалеко от бутика «Синьор Антонио». Он сфотографирует это место, сделает подробное описание. Создаст официальный архивный документ. Это будет его ответ на ту неправильность, которую он там почувствовал. Акт порядка против подступающего хаоса.

Мысль о возвращении в то место, особенно ночью, вызывала холодок где-то в глубине души. Но теперь это был не парализующий ужас, а скорее азарт исследователя, смешанный с твердой решимостью. Он не позволит теням прошлого безнаказанно вторгаться в его мир. Он встретит их на своей территории — на территории фактов, документов и профессионального долга.

Убаюканный этой мыслью, чувствуя себя не жертвой обстоятельств, а человеком, берущим ситуацию под контроль, Петто наконец погрузился в глубокий сон без сновидений, набираясь сил перед завтрашней ночной вылазкой в самое сердце современной пустоты, построенной на костях прошлого.

Глава 4. Пристрастие

Утро началось с ощущения почти забытой легкости. Солнечный свет, редкий гость в осеннем Фальтико, пробивался сквозь высокие окна, заливая кухню теплым светом. Завтракали они с Аней не торопясь, обсуждая планы — не рабочие, а свои, личные. Имена для ребенка (хотя было еще слишком рано), возможные перестановки в квартире, чтобы освободить место для детской. Петто чувствовал себя обновленным, сильным. Вчерашнее счастье не развеялось за ночь, а наоборот, укрепилось, стало спокойной, уверенной радостью.

Но даже эта радость не могла полностью вытеснить занозу беспокойства и принятое вчера решение. Ночная вылазка в «Галерею Времен» оставалась в планах. И чтобы день до вечера не тянулся в мучительном ожидании, перемешанном с остатками вчерашнего страха, Петто решил занять себя работой. Но работой максимально безопасной, предсказуемой, кабинетной.

Спустившись в архив после завтрака, он просмотрел список текущих заказов. Запрос Игнациуса фон Штрума был выполнен. Загадка Мариона Хиккса формально закрыта (хотя и требовала теперь его личного, ночного вмешательства). Он искал что-то простое, не требующее выездов или погружения в слишком темные эпохи.

Его взгляд остановился на запросе от юридической конторы «Фемида и Партнеры». Стандартный заказ, связанный с проверкой истории недвижимости перед сделкой купли-продажи. Речь шла о старом доходном доме в центре города, построенном в начале XX века. Клиенты юристов, потенциальные покупатели, обратили внимание на несоответствие между заявленным количеством комнат в одной из квартир и старыми планами БТИ, которые им удалось где-то раздобыть. Они подозревали неузаконенную перепланировку и хотели получить официальное подтверждение или опровержение из архивов.

«Идеально», — подумал Петто. Чистая работа с документами: планы, акты приемки, записи о ремонтах, история смены собственников. Никакой мистики, никаких кладбищ.

Он с готовностью взялся за дело. Сначала поднял из хранилища папку с документацией по указанному адресу. Дом был построен в 1908 году, архитектор — некто Грюнвальд, известный своими добротными, но несколько тяжеловесными постройками. Петто разложил на столе оригинальные поэтажные планы. Квартира номер семь на третьем этаже — просторная, шестикомнатная, с эркером и балконом. Все четко.

Затем он запросил через городскую электронную базу данных доступ к более поздним документам БТИ. Вот план 1955 года — квартира все еще шестикомнатная. План 1978 года — то же самое. А вот в документах 1995 года, составленных после очередной инвентаризации, квартира номер семь значилась уже как пятикомнатная. Одна из комнат, смежная с кухней и коридором, исчезла, превратившись, судя по чертежу, в часть увеличенной кухни и встроенный шкаф в коридоре. Никаких официальных разрешений на перепланировку в архиве не нашлось.

Значит, подозрения клиентов были верны. В период между 1978 и 1995 годами была проведена самовольная перепланировка. Теперь задача сужалась: найти собственников квартиры в этот временной интервал.

Петто снова погрузился в работу, но на этот раз без того напряжения и страха, что сопровождали его вчера. Это была привычная, почти механическая работа. Он просматривал домовые книги, регистрационные записи, нотариальные архивы. Имена сменяли друг друга: профессор консерватории, семья военного, инженер с местного завода… Вот он, нужный интервал. С 1982 по 1991 год квартирой владела некая Агнесса Карловна Штильке, вдова профессора. А в 1991 году квартира перешла по наследству ее племяннику, который и продал ее нынешним владельцам в 1994-м. Скорее всего, именно вдова Штильке, живя одна в большой квартире, и решила «оптимизировать» пространство, убрав лишнюю комнату.

Петто проверил по базе данных — Агнесса Карловна Штильке скончалась в 1991 году. Племянник, судя по последним записям, несколько лет назад переехал в другой город. Значит, прямого спроса уже не устроишь. Но для юристов и их клиентов главным был сам факт зафиксированной неузаконенной перепланировки в определенный период и данные о собственниках того времени.

Он быстро составил краткий отчет, приложив копии планов разных лет и выписки из регистрационных документов. Работа заняла всего пару часов. Он отправил отчет юристам и получил почти мгновенное подтверждение о получении.

Петто откинулся на спинку стула. Вот так должна выглядеть работа архивариуса. Четко, логично, без всякой чертовщины. Найти нужный документ, сопоставить факты, сделать вывод. Он почувствовал удовлетворение от выполненной задачи, от собственной эффективности.

Но эта простая работа невольно подкинула еще одну мысль в копилку его беспокойства. Как легко оказалось изменить физическую реальность — убрать целую комнату — и почти не оставить следов в официальных бумагах. Если такое возможно с обычной квартирой, то что говорить о целом проулке или заброшенном кладбище? Сколько еще таких скрытых, незадокументированных изменений хранит в себе Фальтико? Сколько «стертых комнат» в огромном доме этого города?

Он посмотрел на часы. День перевалил за половину. Еще несколько часов, и можно будет приступать к подготовке ночной вылазки. Он решил больше не браться за работу, а просто посидеть в тишине, собраться с мыслями, возможно, подняться наверх и провести время с Аней. Ему нужно было сохранить то спокойствие и решимость, которые дала ему утренняя радость, до самого вечера.

Ближе к вечеру, когда сумерки начали сгущаться за окнами, на электронную почту Петто упали два письма. Одно — с официального адреса Городского Управления Культурного Наследия, второе — от службы безопасности ТЦ «Галерея Времен». Оба содержали сканы документов с подписями и печатями, предоставляющие Петру Романовичу Воронову, представителю «Архивного бюро Вороновых», доступ в здание торгового центра сегодня ночью, с 23:00 до 02:00, для проведения «архивно-изыскательских работ по уточнению местоположения объекта культурного наследия XVIII века».

Петто внимательно прочитал оба разрешения. Все было оформлено безукоризненно. Его запрос, подкрепленный репутацией бюро и ссылками на соответствующие статьи закона об охране памятников, был удовлетворен без лишних вопросов. Он почувствовал легкое удовлетворение — система, пусть и неповоротливая, сработала. И одновременно — холодок предвкушения. Теперь пути назад не было. План обрел реальные очертания.

Он распечатал оба разрешения на служебном бланке бюро, аккуратно сложил их и убрал во внутренний карман пиджака вместе со своим удостоверением архивариуса. Затем начался процесс сборов, который для Петто всегда был сродни ритуалу, способом привести мысли в порядок и настроиться на предстоящую задачу.

Он подошел к шкафу, где хранилось его «полевое» оборудование. Не то чтобы ему часто приходилось работать вне стен архива, но за годы случалось всякое — от выездов в старые усадьбы до обследования подвалов сносимых зданий.

Первым делом — сумка. Он выбрал свою старую, проверенную временем сумку из толстой кожи, с множеством карманов и отделений, достаточно вместительную, но не громоздкую. Она пахла пылью и немного — воском для кожи, которым он иногда ее натирал.

Затем — инструменты фиксации. Он достал цифровой фотоаппарат — не самую новую, но надежную зеркалку с хорошим объективом и мощной вспышкой. Проверил заряд аккумулятора и чистоту карты памяти. Рядом положил небольшой цифровой диктофон — чтобы наговаривать наблюдения и замеры, не отвлекаясь на записи в блокнот в полумраке.

Далее — инструменты измерения. Лазерный дальномер, который он уже использовал в «Галерее», отправился в боковой карман сумки. К нему добавилась классическая пятиметровая рулетка — для более точных измерений на коротких дистанциях. Компас — на всякий случай, чтобы точно сориентировать план относительно сторон света.

Картографические материалы. Он аккуратно свернул в рулон распечатанные крупным планом чертежи третьего этажа ТЦ, на которые уже были нанесены его расчетные линии и предполагаемая точка захоронения Хиккса. В отдельный файл на планшете загрузил все слои карт — от кладбища XVIII века до современного торгового центра, — на случай, если понадобится быстро свериться с более общей картиной. Планшет тоже был полностью заряжен.

Освещение. Он взял свой самый мощный светодиодный фонарь, проверил батарейки. И в дополнение — налобный фонарик, чтобы освободить руки во время работы.

Записные принадлежности. Новый твердый блокнот в линейку, несколько остро заточенных карандашей разной твердости и шариковая ручка с запасным стержнем.

Личные вещи. Телефон — проверил заряд, включил режим вибрации. Бумажник с документами и небольшой суммой наличных. Ключи от архива и квартиры. Маленькая бутылка воды и пара мятных леденцов — его способ бороться с нервозностью.

Он раскладывал все эти предметы на большом дубовом столе, проверяя каждый, прежде чем убрать в сумку. Каждое действие было выверенным, методичным. Этот процесс успокаивал его, возвращал ощущение контроля. Он не просто шел ночью в потенциально опасное место; он шел выполнять работу, подготовленный и оснащенный. Он архивариус, идущий документировать историю.

Когда сумка была собрана, он еще раз окинул взглядом ее содержимое. Все необходимое было на месте. Он застегнул пряжки, поднял сумку — она была увесистой, но не неподъемной.

Он посмотрел на часы. Было около десяти вечера. Еще час до назначенного времени. Он решил подняться наверх, выпить чаю с Аней, сказать, что ему нужно ненадолго отлучиться по работе — не вдаваясь в подробности о ночном визите, чтобы не волновать ее.

Поднимаясь по лестнице, он чувствовал, как внутри нарастает не страх, а скорее собранность и холодная решимость. Он идет не сражаться с призраками, а делать свою работу. Зафиксировать факт. Внести порядок. Это была его территория, его способ противостоять хаосу. И он был готов.

Петто тихо вошел в их уютную гостиную. Аня сидела в кресле с книгой, но, услышав его шаги, подняла голову. Мягкий свет торшера падал на ее волосы, и она казалась ему невероятно красивой и немного неземной в этот момент.

«Ты еще не спишь?» — спросил он, подходя ближе.

«Ждала тебя, — она улыбнулась и отложила книгу. — Хотела пожелать спокойной ночи. Ты куда-то собрался?» Ее взгляд упал на сумку, которую он поставил у двери.

«Да, нужно ненадолго отъехать, — сказал Петто, стараясь, чтобы голос звучал буднично. — По работе. Небольшое уточнение по одному старому объекту, лучше сделать, пока там нет людей».

Он не хотел лгать ей, но и пугать подробностями ночного визита в торговый центр, связанный со старым кладбищем, не собирался, особенно сейчас.

Аня нахмурилась. «Ночью? Петя, уже поздно».

«Я ненадолго, честно. Час-полтора, не больше, — он сел на подлокотник ее кресла, взял ее руку. — Просто формальность, нужно сделать пару замеров и фотографий для архива. Зато закрою этот вопрос».

Она посмотрела ему в глаза, и он увидел в ее взгляде не только беспокойство, но и доверие. Она знала его, знала его преданность работе, его иногда странные профессиональные нужды.

«Хорошо, — сказала она тихо. — Только будь осторожен, пожалуйста. И не задерживайся».

«Обещаю», — он наклонился и поцеловал ее в лоб.

«Может, чаю выпьешь перед дорогой?» — предложила она. — «Я как раз заварила твой любимый с бергамотом».

Эта простая, домашняя забота тронула его до глубины души. Он кивнул. «С удовольствием».

Они прошли на кухню. Аня достала две чашки — их любимые, с забавными рисунками сов, которые они купили в одной из поездок. Разлила ароматный, дымящийся чай. Они сели за маленький кухонный стол, друг напротив друга.

Некоторое время они просто молчали, наслаждаясь тишиной, теплом напитка и присутствием друг друга. Говорить было необязательно. Их любовь была из тех, что уютно чувствовала себя и в словах, и в молчании. Она была соткана из тысяч таких вот тихих вечеров, общих привычек, понимающих взглядов и нежных прикосновений.

«Знаешь, о чем я сегодня думала?» — нарушила молчание Аня, задумчиво глядя в свою чашку.

«О чем?» — спросил Петто, чувствуя, как напряжение предстоящей вылазки понемногу отступает под влиянием этой спокойной, домашней атмосферы.

«О том, как мы назовем нашу первую совушку», — она улыбнулась, имея в виду их будущего ребенка.

Петто рассмеялся. «Совушку? Мне нравится. А имя?»

«Не знаю еще. Но точно что-нибудь не слишком… архивное», — она поддразнила его, и он шутливо нахмурился.

«Почему же? Например, Иннокентий Петрович Воронов. Или Евлампия Петровна. Звучит солидно, исторично», — он подыграл ей, и они оба снова рассмеялись.

Их смех заполнил кухню, легкий и искренний. В эти минуты не было ни призраков прошлого, ни тревог о будущем — только они вдвоем, их любовь, их общая радость и мечты. Петто смотрел на смеющуюся Аню, на огоньки в ее глазах, и чувствовал, как его сердце наполняется нежностью. Этот момент, этот тихий разговор ни о чем был важнее всех тайн и открытий. Это был его настоящий мир, его настоящая ценность.

«Ладно, Евлампия пока подождет», — сказала Аня, отсмеявшись. — «У нас еще есть время подумать. Главное, чтобы наша совушка была здорова».

«И счастлива», — добавил Петто, накрывая ее руку своей.

Они допили чай. Петто встал. Пора было идти.

«Я скоро вернусь», — сказал он еще раз, заглядывая ей в глаза.

«Я буду ждать», — ответила она, и в ее голосе не было ни капли сомнения.

Он поцеловал ее на прощание — долгий, нежный поцелуй, в котором было все: любовь, обещание вернуться, благодарность за ее понимание и поддержку. Затем он взял свою сумку и вышел из квартиры, тихо притворив за собой дверь. Тепло и свет их маленького мира остались за спиной, а впереди ждала холодная, пустая громада торгового центра и тайны, которые она хранила. Но теперь он шел туда не один — его сердце было полно любви и света, и это делало его сильнее.

Петто спустился по скрипучим ступеням архива, его шаги гулко отдавались в ночной тишине старого здания. Выйдя на улицу, он вдохнул прохладный, влажный воздух. Фонари выхватывали из темноты мокрый асфальт и голые ветви деревьев, блестевшие от недавнего дождя. Фальтико ночью был совсем другим — тихим, пустынным, словно замершим в ожидании рассвета.

Он подошел к своему ультрамобилю — скромному, но надежному городскому электрокару темно-серого цвета, который почти бесшумно стоял у обочины. Открыв багажник, Петто аккуратно уложил туда свою кожаную сумку с оборудованием, убедившись, что она надежно зафиксирована. Затем сел за руль.

Салон встретил его знакомым запахом чистоты и легким свечением приборной панели. Он включил зажигание — ультрамобиль ожил почти беззвучно, лишь тихий гул электромотора нарушил тишину улицы. Петто вывел машину на проезжую часть и плавно тронулся с места.

Ночной Фальтико разворачивался перед ним за лобовым стеклом. Улицы, еще недавно запруженные машинами и пешеходами, теперь были почти пусты. Лишь изредка навстречу проносились другие бесшумные ультрамобили, их фары резали темноту, или мелькали запоздалые такси.

Городские здания выглядели иначе при свете уличных фонарей и неоновых вывесок. Днем они были частью привычного пейзажа, ночью же обретали объем, тайну, характер. Строгие фасады банков и офисных центров казались неприступными крепостями. Старые доходные дома с их лепниной и темными окнами напоминали спящих гигантов, хранящих истории поколений. Те самые готические шпили и башни, которые он видел на чертежах XVII века, теперь вырисовывались черными силуэтами на фоне чуть посветлевшего ночного неба, напоминая о древней основе города.

Петто вел машину не спеша, погруженный в свои мысли и одновременно впитывая атмосферу ночного города. Он ехал по знакомым улицам, но сейчас они казались декорациями к какому-то спектаклю, где он был одним из немногих зрителей. Вот площадь перед ратушей — днем шумная и многолюдная, сейчас — огромная, гулкая, залитая желтоватым светом фонарей. Вот мост через темную ленту реки — огни отражались в неподвижной воде, создавая иллюзию второго, подводного города.

Он проезжал мимо витрин магазинов, где манекены застыли в неестественных позах под светом дежурных ламп. Мимо закрытых кафе, где стулья были составлены на столы. Мимо парков, темных и таинственных, где лишь изредка можно было различить силуэты деревьев.

Эта ночная пустота и тишина действовали на Петто двояко. С одной стороны, она успокаивала, давала ощущение простора и свободы после тесноты архива. С другой — в ней было что-то тревожное, словно город затаил дыхание, и в этой тишине могли проснуться те самые тени прошлого, которые он сегодня ощутил так явственно.

Он свернул на проспект, ведущий к «Галерее Времен». Издалека уже виднелась громада торгового центра — темная, лишь с несколькими дежурными огнями и светящейся вывеской над главным входом. Днем это было место притяжения, средоточие жизни и потребления. Ночью же оно казалось огромным мавзолеем, спящим китом, выброшенным на берег городского океана. И где-то там, в его чреве, на третьем этаже, покоился забытый поэт XVIII века.

Петто сбавил скорость, подъезжая к служебному входу ТЦ, расположенному с тыльной стороны здания. Здесь было совсем темно и безлюдно. Он остановил машину у металлической двери, заглушил мотор. Тишина стала почти абсолютной, нарушаемая лишь отдаленным гулом ночного города.

Он посидел мгновение в машине, собираясь с духом. Взглянул на часы — было ровно 23:00. Время пришло. Он глубоко вздохнул, открыл дверцу и вышел в прохладную ночь навстречу пустому торговому центру и его тайнам.

Выйдя из теплого салона ультрамобиля, Петто почувствовал, как ночная прохлада коснулась его лица. Он на мгновение замер, не спеша идти к служебному входу. Город вокруг жил своей тихой, ночной жизнью, и отсюда, с этой почти безлюдной точки у тыльной стороны торгового центра, он ощущался особенно остро.

Он поднял голову. Небо над Фальтико было не черным, а скорее темно-фиолетовым, подсвеченным снизу рассеянным сиянием городских огней. Облака, подгоняемые легким ветром, медленно плыли, то открывая, то скрывая редкие, бледные звезды. Контуры крыш и шпилей на фоне этого неба казались вырезанными из черного бархата. Знакомые очертания Королевского замка на холме, иглы Кафедрального собора, массивные силуэты старых зданий в центре — все это создавало неповторимый, немного меланхоличный пейзаж ночного Фальтико. Города, который он любил своей тихой, архивной любовью, со всеми его слоями, шрамами и тайнами.

Затем его взгляд опустился на саму «Галерею Времен». Отсюда, с уровня земли, здание казалось еще более монументальным, чем днем. Его современные, гладкие фасады из стекла и металла в темноте теряли свой дневной блеск и приобретали какую-то тяжеловесность, почти монолитность. Дежурные огни горели лишь в нескольких окнах и над входами, выхватывая из темноты отдельные фрагменты здания, но большая его часть тонула во мраке.

Это была странная громада. Ультрасовременная по форме, но стоящая на месте, пропитанном веками истории — сначала кладбище, потом музей. И эта двойственность ощущалась особенно сильно ночью. Словно под гладкой, модной оболочкой угадывалась скрытая, древняя структура, как проступающий сквозь новую краску старый узор. Здание не просто стояло на костях прошлого, оно само казалось каким-то сложным палимпсестом, где одна эпоха была наспех затерта другой.

Легкий ветерок донес с проспекта отдаленный шум редкой машины и едва уловимый запах влажного асфальта и прелых листьев из ближайшего сквера. Тишина здесь была не полной, а скорее относительной — тишина спящего города, наполненная собственными тихими звуками: гудением трансформаторной будки неподалеку, шелестом ветра в вентиляционных решетках ТЦ, далеким боем часов на ратуше.

Петто постоял так еще минуту, впитывая эту атмосферу — смесь знакомого и чужеродного, современного и древнего. Он чувствовал себя маленькой песчинкой на пороге чего-то огромного и неизведанного. Но страха уже почти не было. Была собранность, ясное понимание цели и странное, почти торжественное чувство причастности к чему-то важному. Он пришел сюда не как испуганный свидетель, а как представитель Истории, чтобы зафиксировать ее след в этом месте забвения.

Он поправил на плече ремень сумки, проверил во внутреннем кармане разрешения и удостоверение и решительным шагом направился к неприметной металлической двери служебного входа, над которой тускло горела единственная лампочка. Пора было начинать.

Глава 5. Галерея пустоты

У металлической двери служебного входа Петто нашел кнопку звонка и нажал на нее. Спустя несколько долгих секунд раздался щелчок, и динамик над дверью ожил, выдав сонный, слегка раздраженный мужской голос: «Слушаю».

«Пётр Воронов, Архивное бюро Вороновых, — четко произнес Петто, стараясь, чтобы голос звучал уверенно. — У меня разрешение на доступ для проведения работ».

«Поднесите к камере», — буркнул голос.

Петто достал из кармана сложенные бумаги и поднес их к маленькому темному глазку видеокамеры, расположенному рядом с дверью. Внутри что-то снова щелкнуло, и тяжелая дверь со скрежетом приоткрылась.

Он шагнул внутрь и оказался в узком, тускло освещенном коридоре, пахнущем чистящими средствами и чем-то еще — пылью, застоявшимся воздухом. Дверь за ним захлопнулась с глухим стуком, отрезая его от ночного города. Навстречу из небольшой каморки вышел охранник — пожилой мужчина в форме, с усталым лицом и красными от недосыпа глазами. Он недоверчиво оглядел Петто с ног до головы, затем взял у него разрешения и долго сверял их со своими записями в потертом журнале.

«Архивариус, значит», — пробормотал он, возвращая бумаги. — «Ночью? Чего тут искать-то?»

«История, — уклончиво ответил Петто. — Она не всегда выбирает удобное время».

Охранник хмыкнул, явно не впечатленный. «Ну, смотрите тут. Не шуметь, ничего не трогать лишнего. Камеры везде. В два ноль-ноль чтобы духу вашего тут не было. Ясно?»

«Абсолютно», — кивнул Петто.

Охранник махнул рукой вглубь коридора: «Там выйдете в главный холл. Лифты грузовые отключены, эскалаторы тоже. По лестницам придется». Он вернулся в свою каморку, и Петто остался один.

Он прошел по коридору и толкнул двустворчатую дверь. И шагнул из служебных помещений в саму Галерею.

Огромное пространство торгового центра ночью производило совершенно иное, жутковатое впечатление. Тишина была почти абсолютной, но не мертвой, а какой-то напряженной, наполненной тихими, фоновыми звуками. Непрерывный, низкий гул электричества — словно дыхание спящего зверя. Отчетливое, нервирующее жужжание дежурных люминесцентных ламп под потолком, их холодный свет отражался от начищенного до блеска пола, создавая блики и искаженные отражения. Вентиляция тихо шипела где-то наверху, гоняя по пустым холлам прохладный, искусственный воздух без запаха.

Его собственные шаги по гладкому полу разносились гулким эхом, нарушая тишину и заставляя его вздрагивать. Он шел по главному атриуму первого этажа. Витрины магазинов были темными провалами, манекены внутри казались застывшими призраками в модной одежде, их стеклянные глаза слепо смотрели в пустоту. Рекламные экраны, оставленные включенными, беззвучно сменяли друг друга яркими картинками, отбрасывая на стены и пол неровные, пляшущие цветные пятна и длинные, движущиеся тени от колонн и декоративных элементов. Эти тени искажали пространство, превращая знакомые очертания в нечто гротескное и угрожающее.

Петто направился к эскалаторам, которые темными, неподвижными лентами уходили вверх. Лестница для персонала была где-то в стороне, но он решил подниматься по обычным, центральным лестничным пролетам, идущим параллельно эскалаторам.

Поднимаясь на второй этаж, он прошел мимо зоны фудкорта. Столы и стулья были аккуратно составлены, вывески кафе погашены. Тишина здесь была особенно гнетущей после дневного шума и гама. Но еще более жуткое зрелище ждало его чуть дальше.

Справа от лестницы располагался вход в большой детский развлекательный центр «Страна Смешариков» или что-то в этом роде. Днем это место было полно детского смеха, музыки и беготни. Ночью же, за стеклянными дверями, в тусклом свете аварийных ламп, оно превратилось в декорацию для фильма ужасов. Огромные, в человеческий рост, фигуры мультяшных персонажей — улыбающихся кроликов, медведей, каких-то неведомых существ с огромными пластиковыми глазами — стояли неподвижно среди горок и лабиринтов. Их застывшие, вечно веселые улыбки в полумраке казались зловещими гримасами. Тени от них падали на стены и пол, создавая искаженные, чудовищные силуэты. Петто показалось, что глаза одного из персонажей, большого фиолетового зайца, на мгновение блеснули, словно следя за ним. Он ускорил шаг, чувствуя, как по спине пробегают мурашки.

Он поднялся на третий этаж. Здесь было так же тихо и пусто. Он сразу узнал то место — угол между бутиком «Синьор Антонио» и кафе-мороженым «Сладкая жизнь». Здесь свет был чуть ярче — горела подсветка витрины магазина мужской одежды. Манекены в дорогих костюмах стояли как безмолвная стража.

Петто остановился, огляделся. Никого. Только гул ламп, эхо его дыхания и тихий стук собственного сердца. Он достал из сумки фонарь, но пока не стал его включать, давая глазам привыкнуть к полумраку. Холода, который он ощутил здесь днем, пока не было. Но само место — пустое, тихое, освещенное лишь искусственным светом — вызывало глухую тревогу.

Он сделал несколько шагов к тому самому участку пола, где, по его расчетам, покоился Марион Хиккс. Пора было приступать к работе. Но он не мог отделаться от ощущения, что он здесь не один. Что из темноты магазинов, из-за колонн, из глубины пустых коридоров за ним наблюдают невидимые глаза. И это были не глаза охранника или камер слежения. Это было что-то иное.

Петто глубоко вздохнул, отгоняя чувство тревоги, и заставил себя сосредоточиться на задаче. Он был здесь не для того, чтобы поддаваться страхам, а чтобы работать. Профессионально, методично, как и подобает архивариусу.

Этап 1: Ориентация и Привязка к Плану.

Первым делом нужно было точно определить искомую точку на местности, используя имеющиеся чертежи и ориентиры. Он развернул на полу большой лист с планом третьего этажа ТЦ, на который уже были нанесены линии, соответствующие северной стене старого кладбища и фундаментам музея.

«Так, — пробормотал он себе под нос, включив налобный фонарик, чтобы лучше видеть детали плана. — Основные ориентиры — вот эта несущая колонна, угол витрины „Синьора Антонио“ и вон та вентиляционная решетка у потолка».

Он достал лазерный дальномер. Прибор издал тихий писк, и на противоположной стене появилась красная точка. Петто тщательно замерил расстояния от нескольких ключевых точек на плане до реальных объектов — колонн, углов, стен. Затем он сравнил полученные измерения с теми, что были указаны на чертежах ТЦ.

«Небольшое расхождение, — отметил он в блокнот. — Примерно 15 сантиметров по оси X от колонны C-12. Вероятно, погрешность при строительстве или неточность исполнительной документации». Архивариусу часто приходилось сталкиваться с такими мелкими несоответствиями между планом и реальностью; это было нормально. Он внес поправку в свои расчеты.

Затем он достал компас. Положил его на план, сориентировал по сторонам света. Убедился, что его расчеты относительно северной стены кладбища были верны. Все сходилось.

Этап 2: Точное Определение Места Захоронения.

Теперь, с учетом поправок, он мог определить конкретную точку на полу. Он взял рулетку. Отмерил вычисленное расстояние от угла витрины, затем — от ближайшей колонны. Поставил на гранитном полу маленькую, едва заметную метку карандашом (он знал, что она легко сотрется). Это было здесь. Прямоугольник примерно метр на два, точно под ногами. Место, где два с половиной века назад опустили в землю гроб с телом Мариона Хиккса.

Он обвел взглядом этот участок пола. Гладкий, серый гранит, ничем не отличающийся от соседних плит. Никаких видимых аномалий. Никакого холода, который он ощущал днем.

Этап 3: Документальная Фиксация

Время для фото- и аудиофиксации. Он достал фотоаппарат. Сначала сделал несколько общих планов — угол между бутиком и кафе, лестничный пролет, вид на атриум с этой точки. Это было нужно для контекста, для привязки к общему пространству.

Затем он переключился на детали. Сфотографировал участок пола с его меткой с разных ракурсов. Сфотографировал ближайшие ориентиры — колонну, угол витрины, вентиляционную решетку — с приложенной к ним рулеткой, чтобы на снимках были видны точные расстояния. Сделал несколько кадров плана, лежащего на полу, чтобы показать методику работы. Вспышка фотоаппарата ярко освещала пустое пространство, каждый раз на мгновение выхватывая из темноты детали и снова погружая их во мрак, что создавало слегка нервирующий эффект стробоскопа.

Параллельно он включил диктофон и начал наговаривать свои действия и наблюдения спокойным, ровным голосом, как он делал это при составлении описей в архиве:

«Двадцать третье октября, двадцать три часа сорок семь минут. Торговый центр „Галерея Времен“, третий этаж, северо-восточный сектор. Провожу уточнение местоположения предполагаемого захоронения Мариона Хиккса, 1741 год, территория бывшего кладбища Святого Лазаря. Координаты точки определены путем наложения исторических планов и современных чертежей с поправкой на фактические измерения. Зафиксированная точка на данном, третьем, этаже представляет собой вертикальную проекцию расчетного места захоронения, находящегося на историческом уровне грунта глубоко под современным зданием. Точка располагается в проходе между торговым павильоном… — он сверился с планом, — номер 3—118, магазин „Синьор Антонио“, и павильоном 3—119, кафе „Сладкая жизнь“. Расстояние от юго-западного угла витрины павильона 3—118 составляет… — он снова замерил рулеткой, — два метра тридцать пять сантиметров. Расстояние от оси несущей колонны C-12… — он снова использовал дальномер, — четыре метра восемьдесят сантиметров. Пол — полированный гранит серого цвета, размер плитки шестьдесят на шестьдесят сантиметров. Визуальных аномалий на момент фиксации не обнаружено».

Он говорил четко, профессионально, перечисляя факты. Это помогало ему сохранять контроль и дистанцироваться от жуткой атмосферы места.

Он говорил четко, профессионально, перечисляя факты. Это помогало ему сохранять контроль и дистанцироваться от жуткой атмосферы места.

Этап 4: Поиск Дополнительных Улик (Нюансы).

Хотя формально его задача была выполнена — точка определена и зафиксирована, — профессиональное любопытство (и отголоски пережитого днем) заставили его осмотреться внимательнее. Нет ли здесь чего-то еще? Каких-то следов, намеков?

Он внимательно осмотрел гранитные плиты в определенной им зоне. Провел по ним рукой. Гладкие, холодные, но не ледяные. Никаких трещин или необычных включений.

Затем он поднял голову и осмотрел потолок над этим местом. Подвесные панели, вентиляционные решетки, датчики дыма, светильники. Ничего необычного.

Его взгляд упал на стык между полом и стеной бутика. Он присел на корточки, посветил фонариком. И заметил кое-что странное. В самом углу, почти у пола, гранитная облицовка стены слегка отходила. Образовалась узкая щель, не больше сантиметра шириной. Вероятно, просто дефект отделки. Но Петто посветил фонариком в эту щель. За облицовкой виднелась бетонная стена, но на ее поверхности, прямо напротив щели, было что-то… темное. Не грязь, а словно нарисованный чем-то черным символ. Изображение было нечетким, виднелась лишь часть — какая-то изогнутая линия, похожая на змею или корень.