Бесплатный фрагмент - Мистер Мрак

Часть 1. ПЕСОК, СТАЛЬ И ШЁПОТ ЗВЁЗД

Глава 1. Песчаные сны под Кровавым Оком

В спиралях галактики Кириэль, где звёзды мерцали словно слёзы забытых богов, бушевала война, способная расколоть саму ткань реальности. Содружество МГА — союз просвещённых государств: Мантенгриании, Галактиании (ГКНС) и Антфруантии, чьи корабли-левиафаны бороздили пространство под знаменем порядка, — столкнулось с яростью Мелоковритании, империи, рождённой в пламени побед. Их битвы сотрясали туманности, а на обугленных планетах гибли целые цивилизации. Но в этой великой драме была и неприметная глава — система Арсурум, затерянная на краю Тёмного Рукава.

Шесть планет вращались вокруг кроваво-красного гиганта Арсурум, чей свет пробивался сквозь вечные штормы из космической пыли, словно сквозь завесу проклятия. Третья планета, Сурдос, была миром выживших. Её поверхность, изъеденная перепадами температур, напоминала кожу древнего чудовища: днём раскалённые пустоши дышали жаром, выжигающим лёгкие, а ночью ледяные ветры звенели, как погребальные колокольчики.

В одной из долин, среди полей, засеянных зерном, жил мальчик по имени Мрак. Ему было пятнадцать

лет, но взгляд его тёмных глаз казался старше веков. Семья Мрака — отец Гарт, мать Лира — цеплялась за жизнь в хижине из глины и обломков кораблей. Стены её, покрытые трещинами, хранили не только запах плесени, но и шёпот отчаяния, который вползал в щели каждую ночь.

Их надежда, вернее, петля, не дававшая сорваться в бездну, — клочок земли, едва прикрытый похоронным саваном песка. Почва Сурдоса была капризна: днём плавилась под синевой небес, а ночью сковывалась льдом, будто сама вселенная смеялась над их усилиями. Чтобы собрать жалкий урожай картофеля, приходилось вгрызаться в камень мотыгами с первым лучом Арсурума до тех пор, пока спутник Зур не застилал небо ядовито-зелёным сиянием.

«Не роняй зёрна, сынок, — хрипел Гарт, его руки, покрытые шрамами от мороза и жары, сжимали мешок с семенами. — Каждая песчинка здесь — капля крови нашего рода. Уронишь — завтра нечем будет платить за воздух». Мрак ненавидел эти слова.

Мрак мечтал о звёздах, чьи имена заучивал по обрывкам пожелтевших страниц, которые привозил торговец Дрог. Тот иногда швырял мальчику потрёпанные книги, переплетённые кожей неизвестных существ, — их корешки трескались, а буквы выцветали под песком времени. В этих свитках, пахнущих пылью космических трактиров, оживали легенды: о капитанах с алыми парусами, режущих эфирные волны под рёв солнечного ветра, о чудовищах, чьи тени пожирали свет далёких галактик, о мирах, где океаны звенели, как хрусталь, а леса пели голосами мёртвых звёзд.

Однажды Дрог, его лицо, изборождённое шрамами от песчаной чумы, скривилось в усмешке: «Читаешь про героев, птенчик? А знаешь, чем они платят за свои приключения?» Он ткнул грязным ногтем в иллюстрацию корабля с алыми парусами. «Костями. Такими, как ты. Твоя мечта — пища для дробилок Мелоковритании. Содружество? Ха! Их корабли сильнейшие во вселенной!»

Но Мрак не слушал. Он читал тайком, при свете лампы, чей фитиль питался маслом из подземных жуков-скребней. Каждое слово он впитывал, как воду в пустыне, воображая, будто алые паруса — это крылья, а звёздные чудовища — лишь недопонятые ветры бескрайнего космоса. Порой ему чудилось, что страницы шепчут: их шершавая бумага царапала пальцы, словно намеренно оставляя след — зарубку на памяти, чтобы даже во сне он не забыл: где-то там, за ядовитой дымкой Зура, существует иная реальность. Та, где мальчики, подобные ему, не считают зёрна, а пишут свои собственные истории — углём по звёздной пыли…

Но мечты разбивались о каменистую почву Сурдоса. Даже звёзды здесь казались чужими — тусклыми, далёкими, будто сама галактика отвернулась от этой забытой богом трещины в реальности. По ночам, когда Зур наливался ядовитой зеленью, Мрак пробирался на Ржавый Холм — груду обломков корабля, упавшего века назад. Там, среди искорёженных балок, он находил обгоревшие приборы, провода, похожие на сухожилия, и представлял, как чинит гипердвигатель, чтобы взмыть в небо.

Глава 2. Когда звёзды сеют сталь

Однажды он нашёл капсулу с полустёртым знаком Содружества.

Капсула торчала из песка, словно слеза, выплаканная космосом. Некогда белоснежный корпус, изъеденный ржавчиной и трещинами, напоминал кожу древнего прокажённого. На боку тускло мерцал символ Содружества — три спирали в кольце, — похожий на посмертную улыбку империи. Мрак провёл пальцем по гравировке, и металл рассыпался, словно песок из разбитых часов.

Внутри, под куполом из потрескавшегося стекла, сидел скелет. Не просто кости — насмешка. Позвонки скрутились в неестественной спирали, будто смерть застигла его в попытке вырвать дверь или сложить ладони в мольбе. Истлевший скафандр цвета засохшей крови свисал с рёбер, а в глазницах чернели песчинки — будто Сурдос намеренно забил их туда, издеваясь над чужаками.

Но руки.

Руки скелета впились в дневник так, будто даже кости не могли смириться с забвением. Перчатки истлели, обнажив фаланги, сросшиеся с обложкой. Казалось, плоть и бумага сплелись в вечном противостоянии — смерть против памяти. Мрак коснулся пальцем костяной кисти. Холод. Не ледяной, а тот, что глубже — вакуум между звёздами, застывший в металле.

Дневник открылся с хрустом, выдохнув запах плесени и железа. Страницы, испещрённые дрожащими строчками, напоминали не текст, а раны. Буквы пульсировали кляксами, будто автор выцарапывал их ножом вместо пера.

«…Арсурум — не звезда. Это шрам от клинка Мелоковритании, расколовшего галактику. Содружество лжёт. Мы не первопроходцы — мы могильщики. Каждый гиперпрыжок их кораблей — погребальный звон для…»

Ветер, вечный тиран Сурдоса, ворвался в капсулу, вырвав страницы из рук мальчика. Мрак рванулся в погоню, но песок уже пожирал слова, оставляя в памяти лишь осколки: «…заражение реальности…», «…Зур наблюдает…», «…семена в пепле…».

На обратном пути, под зелёным светом Зура, Мрак споткнулся. Мешок с зерном — тот самый, что отец вручил ему на рассвете со словами «Это наше дыхание» — выскользнул из рук. Жёлтые зёрна, сморщенные, как лица умерших, рассыпались по песку.

— Нет! — его крик слиля с рёвом ветра. — Нет, НЕТ!

Он ползал на коленях, вгрызаясь в песок, но зёрна утекали сквозь пальцы, словно сама планета пировала, чавкая его надеждами. Одно. Два. Десять. Каждое потерянное зерно — день голода. Месяц жажды.

И тогда внутри что-то сломалось.

Мрак разжал ладони, с которых стекала кровь, смешанная с песком, и засмеялся. Горько, как отец в те ночи, когда Зур светил слишком ярко.

— Бери, — прошипел он, глядя в небо. — Но я улечу.

Подняв голову, он увидел его — огонёк, пробивающийся сквозь ядовитую дымку. Не звезду. Не корабль. Ритм. Пульсацию, словно сердце вселенной зацепилось за край этой проклятой системы.

— Знак, — прошептал Мрак, и слово обожгло губы, как раскалённое железо.

Он не знал, что через три дня Дрог, ковыряясь в обломках капсулы, найдёт чёрный ящик с координатами последнего прыжка корабля Содружества. Не догадывался, что зёрна, унесённые ветром, помогут прорасти стальными ростками в пяти милях от хижины. Но он уже чувствовал: цепи страха, сковывавшие его годами, рассыпались в прах.

А огонёк мерцал.

Не как надежда.

Как вызов.

Глава 3. Корни стали и пепла

Возвращение домой заняло вечность. Ноги Мрака вязли в песке, словно сама планета тянула его вниз, пытаясь заставить признать: бегство — единственный закон Сурдоса. Зёрна, потерянные в песках, жгли память ярче, чем солнечные вспышки Арсурума. Каждое из них казалось теперь глазом, смотрящим из тьмы — упрёком, что прорастал сквозь рёбра, обвивая сердце колючей лозой.

«Сбежать», — шептали трещины на скалах, пока он брел мимо Ржавого Холма. «Сбежать», — вторил ветер, вырывая клочья из его одежды. Мрак закрыл глаза, представляя алые паруса кораблей из книг, уносящие его прочь от песков, голода, отцовских рук, дрожащих под тяжестью мешка. Но когда он открыл их снова, перед ним была лишь хижина — кривая, как кость, сломанная временем. В дверном проёме стоял Гарт.

Отец не ждал. Он знал.

— Зёрна… — выдавил Мрак, не поднимая головы. Слово упало на песок, превратившись в камень между ними.

Тишина.

Тень Гарта, растянутая светом Зура, обвила мальчика, будто петля. Мрак ждал удара, крика, проклятий… Но отец лишь шагнул внутрь.

— Войди, — прозвучало из темноты. — И закрой дверь. Ветер крадёт дыхание.

В хижине пахло пылью и страхом. Лира, мать Мрака, молча сидела у печи, где тлели стебли скребней — слишком ценные, чтобы жечь их просто для тепла. Её пальцы, тонкие, как корни мёртвого дерева, перебирали последние зёрна из семейного запаса.

— Их хватит на месяц, — прошептала она, не глядя на сына. — Если растянуть…

— На месяц? — Гарт хрипло рассмеялся, сжимая край стола так, что дерево затрещало. — Через неделю придут сборщики Мелоковритании. За воздух. За воду. За тень от крыши.

Он повернулся к Мраку, и в его глазах, обычно тусклых от усталости, вспыхнуло что-то чужое — холодное, металлическое.

— Теперь мы будем платить кровью.

Мрак сглотнул ком боли в горле. Он хотел закричать, что это несправедливо, что он всего лишь мечтал… Но слова умерли, когда Гарт протянул ему мотыгу.

— Завтра начнём копать. На востоке. Там, где падали зёрна.

Поля на востоке были прокляты. Даже скребни, пожирающие камни, обходили их стороной. Но когда Мрак с отцом пришли туда на рассвете, их ждало чудо.

Песок, впитавший зёрна, почернел, будто земля пропиталась пеплом погибших солнц. Из-под поверхности впились в небо ростки — не гибкие побеги, а клинки стали, отточенные до бритвенной остроты. Стальдеревья. Порождение зёрен Мрака и жадной пустоты Сурдоса. Гарт протянул руку, и лезвие-лист рассекло палец. Капля крови упала на песок — и исчезла, поглощённая мгновенно, словно пустыня жадно прильнула к ране устами незримого зверя.

— Что это? — прошептал Мрак.

— Наказание, — проворчал отец. — Или насмешка.

Но копать пришлось. Лезвия мотыг скользили по стальным росткам, высекая искры. С каждым ударом воздух наполнялся звоном, словно кто-то бил в колокол, погребённый глубоко под землёй. К полудню руки Мрака покрылись волдырями, а Гарт, стиснув зубы, выбивал из почвы куски металла, похожие на зубы древних машин.

— Они прорастают всё глубже, — хрипел отец, швыряя в сторону очередной осколок. — Как будто Сурдос решил проглотить нас через эти… корни.

Мрак молчал. Его мысли кружились вокруг слов из дневника скелета: «семена в пепле». Может, это не проклятие? Может, зёрна упали не случайно? Он посмотрел на горизонт, где ядовитый Зур начинал своё шествие по небу, и вдруг заметил — там, где неделю назад был пустырь, теперь стояла… стена.

Нет, не стена. Сеть из стальных прутьев, сплетённых в узор, напоминающий спирали галактики. Она росла, пульсируя, словно живая.

— Отец…

— Копай, — прервал его Гарт. — Или мы умрём до заката.

К ночи Мрак выполз из ямы, едва чувствуя ноги. Стальные корни теперь окружали их, образуя клетку с барьерами, уходящими в небо. Ветер, ударяясь о них, выл песней далёких войн.

— Смотри, — внезапно схватил его за плечо Гарт.

На одной из стальных ветвей, чуть выше роста человека, висел плод. Не растение, не металл — нечто среднее. Прозрачная оболочка, внутри которой плавало маслянистое вещество цвета ржавчины.

— Это… похоже на топливо, — пробормотал Гарт, проводя пальцем по поверхности. — Из двигателей кораблей.

Мрак вспомнил капсулу, скелет, алые паруса. И тогда он понял: зёрна, упавшие в песок, не просто проросли. Они переписывали почву. Как слова из дневника, вцепляющиеся в реальность.

— Отец, — он повернулся к Гарту, в глазах вспыхнул тот самый огонёк, что мерцал в небе после падения зёрен. — Это не конец. Это…

— Молчи, — рыкнул Гарт, но в его голосе уже не было прежней твёрдости. Он смотрел на стальные заросли, на плод с топливом, и что-то древнее, почти забытое, шевельнулось в его взгляде. Страх? Нет. Жажда.

Внезапно земля дрогнула. Из глубины донесся гул, словно проснулся великан, закованный в цепи тысячелетия назад. Стальные корни затрещали, начиная светиться тусклым багрянцем.

— Бежим! — крикнул Гарт, хватая Мрака за руку.

Они мчались к хижине, а за спиной у них металлический лес оживал, скручиваясь в арки, формируя порталы, в которых мерцали отражения чужих звёзд…

Ночью Мрак снова выбрался на Ржавый Холм. Огонёк в небе теперь был ярче, ближе. Он пульсировал в такт ударам его сердца.

— Я не испугаюсь, — прошептал мальчик, сжимая в руке осколок стального ростка. — Даже если ты — начало конца.

А далеко внизу, у хижины, Гарт стоял над ямой, где лежал плод с топливом. В его руках блестел нож.

— Прости, сын, — прошептал он, протыкая оболочку плода. — Но выжить — значит забыть о честь.

Маслянистая жидкость хлынула на песок, и земля задышала.

Глава 4. Цена огня

Радость в Сурдосе — растение ядовитое. Но когда Гарт поднёс к факелу каплю ржавой жидкости, и

пламя взмыло вверх, окрасив хижину в багрянец, Мрак позволил себе поверить: это не сон. Огонь гудел, как голодный зверь, пожирая каплю за каплей, а в его свете тени матери и отца казались великанами, готовыми растоптать саму пустыню.

— Месяц? — Гарт хрипло засмеялся, разливая топливо по флаконам из прогнившей кожи. — Теперь Мелоковритания сама заплатит за нашу тень.

Лира не разделяла восторга. Её пальцы, всё ещё перебирающие пустой мешок от зерён, сжались в комок.

— Это топливо… оно пахнет смертью, — прошептала она, глядя, как ржавые блики танцуют на лице сына. — Как те машины, что сожрали Элисар.

Город-призрак. Его имя в их доме не произносили десять лет. Мрак видел его лишь на картах — чёрное пятно к востоку, где дюны поглотили улицы, а стальные корни проросли сквозь кости.

— Элисар погубила жадность, — проворчал Гарт, затыкая флакон. — А мы будем умнее. Продадим ровно столько, чтобы откупиться от сборщиков. Остальное спрячем.

Но «спрячем» в хижине с дырявыми стенами звучало как насмешка.

Плоды собирали на рассвете, пока Зур ещё спал за горизонтом. Стальные ветви за ночь сплелись в лабиринт, и каждый шаг отзывался эхом, будто где-то под землёй билось огромное сердце.

— Не трогай те, что с трещинами, — бросил Гарт, срезая плод с ветки. Его нож оставлял на металле шрамы, из которых сочилась та же ржавая жидкость. — Говорят, в Элисаре такие взрывались, стоило поднести спичку.

Мрак кивнул, но пальцы сами потянулись к плоду, покрытому паутиной мелких трещин. Под оболочкой пульсировало что-то тёмное, густое. Он вспомнил дневник скелета: «Семена прорастут лишь там, где пепел смешался с отчаянием». Чьи кости удобрили этот песок?

— Отец, а если…

Грохот срезал вопрос. Где-то в глубине стального леса рухнула арка, и на миг в возникшем проёме мелькнуло небо — но не Сурдоса, а чужое, усыпанное зелёными звёздами. Мрак застыл, чувствуя, как сердце бьётся в такт гулу из-под земли.

— Игнорируй, — рявкнул Гарт, суя флягу в сумку. — Порталы закрываются сами.

Но Мрак видел: там, где рухнула арка, теперь лежал след — отпечаток сапога, слишком крупного для человека.

Первыми покупателями стали не сборщики.

К хижине пришёл Торгун, кузнец из Безводного Рифа, с лицом, изъеденным окалиной. Его повозка, запряжённая шестью песчаными скорпионами, замерла у порога, а взгляд упал на флаконы с топливом.

— Цена? — выдохнул он, не скрывая дрожи в голосе.

Гарт назвал сумму, от которой Мрак едва не подавился слюной. Половина дани Мелоковритании. Но Торгун лишь кивнул, швырнув на стол мешок с кристаллами — синими, как слезы Арсурума.

— Элисарское топливо, — прошептал кузнец, прижимая флакон к груди. — Оно… оживляет механизмы. Даже мёртвые.

Когда повозка скрылась за дюнами, Гарт рассмеялся. Смех был горьким, словно пережжённый песок.

— Видел, сынок? Они боятся его. Но всё равно покупают.

Мрак молчал. В руке он сжимал кристалл — холодный, живой. В его глубине мерцали образы: алые паруса, стальные птицы, город, где деревья были из проволоки, а реки текли ртутью.

— А если они правы? — вдруг сказала Лира. Она стояла в дверях, закутавшись в тень. — Если это топливо и вправду оживляет мёртвое… Что тогда проснётся здесь?

Гарт не ответил. Он считал кристаллы, а его глаза отражали блеск, которого Мрак не видел в них никогда. Жажду.

Ночью Мрак прокрался к стальному лесу. Порталы мерцали чаще, а в разломах земли теперь виднелись трубы, оплетённые корнями. Он достал флакон с топливом — тот самый, с трещиной.

— Что ты скрываешь? — прошептал он, поднося его к свету Зура.

Оболочка лопнула сама. Жидкость хлынула на песок, и земля вздыбилась, рождая не ростки, а лапу — механическую, с когтями из сплавов, которых нет на Сурдосе. Она схватила Мрака за лодыжку, таща вглубь, пока он не вонзил осколок стального ростка в сустав.

Спасение обернулось провалом. Из трещины выполз дрон — крошечный, как скорпион, с глазами из зелёных линз. Он щёлкнул жалом, сканируя Мрака, затем прошипел на языке, которого мальчик не знал… но понял.

«Семя обнаружено. Координаты подтверждены. Начато вторжение».

Дрон рассыпался в ржавую пыль. Мрак побежал к хижине, но уже знал: отец не откажется от топлива. Даже если за каждой каплей стоит армия, жаждущая ожить.

Утром сборщики Мелоковритании пришли за данью. Но Гарт встретил их с флаконом в руке и огнём в глазах.

— Берите. Но знайте: теперь вы в долгу.

Мрак смотрел, как чиновники кланяются, унося «дар». Он видел, как мать плачет в углу. И чувствовал: песок под ногами больше не вяжет. Он движется. Словно вся пустыня стала кожей какого-то чудовища, ощущающего каждый их шаг.

А далеко на востоке, где стоял Элисар, небо раскололось.

Глава 5. Кровь и копыта

Стальные деревья росли, как шрамы на лице Сурдоса. Их корни, впившиеся в

пески, дрожали в такт гулу из-под земли — то ли предупреждение, то ли зов. Мрак шёл за отцом вдоль стального леса, чувствуя, как кристаллы (местная валюта) жгут карман. Они мерцали сквозь ткань, напоминая: даже надежда здесь имеет вкус ржавчины.

И тогда он услышал стон.

Не ветра, не скрипа металла — живой, горячий, переполненный болью. Звук шёл из расщелины, где стальные корни сплелись в подобие гнезда. Внутри, на чёрном песке, лежал он.

Конь.

Его шкура, отливающая медью и сталью, была покрыта узорами, словно кто-то выжег на ней карту забытых созвездий. Грива, сплетённая из серебристых нитей, мерцала даже под ядовитым светом Зура. Но красота была обманчива: бок зиял рваной раной, из которой сочилась не кровь, а густая субстанция цвета расплавленного свинца. Глаза — огромные, с вертикальными зрачками, как у пустынных хищников — смотрели на Мрака, не мигая.

— Отец, смотри! — Мрак присел на корточки, протянув руку, но Гарт резко оттащил его назад.

— Это не конь. Это кирит. Дух песков. Тронешь — проснётся чума.

Но Мрак уже не слышал. В ране животного пульсировали те же спирали, что виделись ему в стальных корнях. Символ Содружества. Конь дёрнулся, и из горла вырвался хрип — почти человеческий.

— Он умрёт, — прошептал Мрак.

— И слава богам, — проворчал Гарт, разворачиваясь. — Последнее, что нам нужно — гнев Местных.

Но Мрак уже срывал с рубахи полосу ткани. Мать научила его: даже яд можно обратить в лекарство, если знать пропорции. Капля воды, смешанная с пеплом скребней — так лечили ожоги от стальных листьев. Он вылил синий кристалл на ткань, не слыша воплей отца.

— Ты сошёл с ума! Это же год нашей жизни!

— Он живой, — рыкнул Мрак, впервые ослушавшись. Его пальцы коснулись раны, и свинцовая жидкость обожгла кожу. Конь вздрогнул, но не зарычал. Глаза, теперь цвета кровавого заката, впились в мальчика, будто сканируя душу.

Гарт проклял, но достал нож. — Если вздумается кусаться — прикончу.

Ночь опустилась, принеся с собой вой порталов. Они перевязывали кирита в хижине, пока Лира молилась богам, которых давно предала. Топливо в флягах бурлило, как будто чувствуя присутствие зверя.

— Видишь? — Мрак показал отцу узор на шее коня. — Это же спирали, как на капсуле. Он… он из Содружества. Или знает о нём.

Гарт сжал флягу так, что кожа затрещала. — Содружество мертво. А его призраки приносят только смерть.

Но когда к утру рана начала закрываться, отец не стал спорить. Кирит, поднявшись на дрожащие ноги, упёрся лбом в грудь Мрака. Его грива зашелестела, как страницы дневника скелета, а в уши мальчика вполз шёпот: не слова, а образы. Корабль с алыми парусами. Взрыв. Падение сквозь разлом…

— Он помнит, — ахнул Мрак. — Они сражались с Мелоковританией!

Гарт отвернулся. — Дерьмо. Это биомеханика. Местные кириты — шпионы. Притворяются ранеными, чтобы…

Рев двигателя разрезал небо. Сборщики. Но не те, что брали дань — их корабль, чёрный, как провал в реальности, парил над хижиной, обдавая песком с гравитационными гарпунами.

— Спрячь зверя! — рявкнул Гарт, хватая топливо. — Если увидят…

Но было поздно. Грузовой луч схватил кирита, вырвав его из рук Мрака. Конь взревел, и в его голосе слились металл и плоть.

— Нет! — Мрак вцепился в гриву, поднимаясь в лучу. Отец кричал что-то, но мальчик уже видел: в животе корабля зиял люк, а за ним — клетки. Десятки киритов, изуродованных, с вживлёнными в черепа чипами.

— Мелоковританские скотобойни, — прошипел Гарт снизу. — Они превращают их в боевые машины.

Мрак не думал. Он разбил флакон с топливом о грузовой луч. Огонь, алчный и древний, охватил корабль. Взрыв отбросил его на песок, а кирит, вырвавшись, прикрыл телом.

Когда дым рассеялся, от корабля остался рёвший портал. А среди обломков лежало ядро двигателя — шар с гравированными спиралями.

— Гипердвигатель, — ахнул Гарт. Его пальцы дрожали. — Целая Вселенная в ладони…

Кирит подтолкнул Мрака к ядру. В его глазах горело то же, что в ночи на Ржавом Холме: вызов.

— Он хочет, чтобы мы… улетели? — Мрак обернулся к отцу, но тот уже отходил, прижимая ядро к груди.

— Сначала поля. Потом звёзды.

Назавтра кирит тащил плуг, вгрызаясь в стальную почву. Его копыта оставляли борозды, где песок смешивался с синими кристаллами. К вечеру первые ростки — не стали, а настоящей пшеницы — пробились наружу.

— Он меняет землю, — Лира впервые улыбнулась. — Как те зёрна.

Мрак прижался лбом к шее кирита, чувствуя вибрацию — код, мелодию, зов. Где-то в галактике ждали корабль с алыми парусами.

Но ночью, когда Зур залил долину ядом, кирит снова застонал. Из раны выполз дрон, идентичный тому, что атаковал Мрака в стальном лесу. Он прошипел, глядя на мальчика:

«Семя принято. Ожидайте жатвы».

А гипердвигатель в руках Гарта пульсировал, как сердце.

Глава 6. Часы, выгрызшие время

Дорога в город вилась сквозь стальные чащобы, где листья-бритвы звенели, словно насмехаясь над их убогим караваном. Кирит шагал тяжело, будто земля под копытами была кожей спящего чудовища. В мешках за спиной звенели кристаллы — цена за жизнь в городе, где воздух продавали по граммам.

— Не глазей на солдат, — прошипел Гарт, когда впереди показались стены из ржавой брони. — И не вздумай болтать про стальдеревья. Для них мы — падальщики.

Город встал из пепла, как механический труп. Башни, сросшиеся с обломками кораблей, дышали ядовитым паром. Над воротами висел щит с орлом, терзающим спираль — герб Мелоковритании. Стражник в шлеме с треснувшим визором тыкнул штыком в сторону кирита:

— Биомеханика запрещена.

— Мутант, — солгал Гарт, шлёпнув коня по крупу так, что из раны брызнула свинцовая жидкость. — Шкура гниёт, мясо — яд.

Солдат фыркнул, пропуская их в ад.

Рынок кишел людьми с лицами, замотанными в тряпьё. В воздухе висели запахи гнили и озона. Торговцы кричали, предлагая «свежее» мясо скребней, овощи с щупальцами вместо корней и воду, мутную от ржавчины. Но Мрак замер у лотка, где лежали обломки войны: ржавые пистолеты, чипы с засохшей кровью и…

— Часы, — прошептал он.

Браслет из тусклого металла, циферблат — треснувшее стекло, под которым застыли звёзды. На корпусе — три спирали Содружества. Мрак потянулся к ним, и вдруг услышал тиканье. Не механическое, а пульсирующее, будто сердце галактики забилось в его висках.

— Два кристалла, — скривился торговец, старик с глазами, затянутыми плёнкой.

— У нас нет… — начал Мрак, но Гарт уже швырнул на прилавок кристалл, размером с кулак.

— Отец, это же на еду!

— Молчи. — Гарт схватил свёрток с мясом, пахнущим железом. — Ты хотел их. Теперь они твои.

Часы обвили запястье холодом.

Стрелки, застывшие на отметке «Смерть», дрогнули.

На обратном пути кирит фыркал, чуя неладное. Мрак гладил его гриву, шепча:

— Это знак. Они приведут нас к кораблю…

— Заткнись, — рявкнул Гарт. — Мечтаешь? Посмотри вокруг.

По улице вели цепь рабов. Их шеи были сдавлены ошейниками с чипами, а на плечах красовались клейма — три спирали. Мрак сжал часы, и стекло вспыхнуло, проецируя голограмму: карту с меткой Арсурум.

— Отец, смотри!

— Спрячь! — Гарт рванул его за рукав, но было поздно.

Человек в плаще из дроновых крыльев повернулся. На его запястье горела та же татуировка, что и на часах.

Дома, при свете Зура, Мрак разглядывал браслет. Стрелки двигались вспять, а в трещинах стекла шевелились тени. Лира, помешивая похлёбку, вздрогнула:

— Выбрось. Это не наша история.

— Наша? — Гарт разобрал гипердвигатель, добытый из корабля. — Мы давно вписаны в их свитки кровью.

Ночью часы сжали запястье, впиваясь иглами в вены. Мрак вскрикнул, но голос потерялся в рёве кирита. Конь бился в загоне, его глаза метали молнии. На циферблате вспыхнули координаты, а в уши вполз голос:

«Семя взошло. Жатва началась».

Гарт ворвался с ножом, но часы уже оставили на руке татуировку — три спирали.

— Что ты наделал?

За окном взвыли сирены. На горизонте, где стоял город, небо рвануло гиперпрыжком.

Кирит взревел. В его крике слились боль и торжество.

Глава 7. Шрамы под песком

Печать Содружества жгла запястье, словно раскалённая проволока, впившаяся под кожу. Три спирали, сплетённые в кольцо, пульсировали синью даже в темноте. Мрак сжимал руку в кулак, пока мать наматывала на неё полосу грубой ткани, пропитанную маслом скребней.

— Не снимай, даже если зачешется, — прошептала Лира, её пальцы дрожали. — В городе ходят патрули. Говорят, вчера повесили мальчишку за татуировку с чужого чипа.

Кирит фыркнул в углу хлева, его медная шкура покрылась пятнами ржавчины. Из ноздрей капала та же свинцовая жидкость, что сочилась когда-то из раны. Мрак прижался лбом к его шее:

— Ты же выжил тогда. Выживешь и сейчас.

Но конь отводил взгляд, словно стыдясь своей слабости. Его грива, прежде мерцавшая как звёздная пыль, потускнела, спутавшись в колючие узлы.

— Может, это из-за печати? — Мрак показал матери пульсирующий символ. — Он чувствует её…

— Он чувствует войну, — Лира швырнула в котёл сморщенные овощи, купленные в городе. — Как и мы все.

Гарт уехал на рассвете, привязав к седлу мешки с топливом из стальдеревьев. «Подрабатывать», — буркнул он, избегая взгляда сына. Но Мрак знал: отец искал лекарство для кирита. Или покупал молчание соседей, уже шептавшихся о «проклятом знаке» на руке мальчика.

Работать в одиночку под светом Зура было хуже каторги. Плуг, который кирит тащил ещё вчера, теперь врезался в стальную почву, будто в стену. Лезвие скользило, оставляя царапины, а зёрна, брошенные в борозды, тут же пожирал песок.

— Давай, — Мрак дёрнул верёвку, впившуюся в плечи. — Ещё один ряд…

Кирит рухнул на колени, его рёв разорвал тишину. Из пасти вырвался клуб пара, пахнущий сгоревшим маслом.

— Мама!

Лира прибежала с флягой лекарства. Жидкость, синяя как глубина космоса, шипела на языке кирита, но он отворачивался, скребя копытом землю.

— Он отказывается, — в голосе Лиры дрожал ужас. — Будто… будто не хочет жить.

Мрак схватил флягу и плеснул себе в ладонь. Кристаллы воды, спрятанные в жидкости, жгли кожу, но он сунул руку коню в пасть.

— Глотай! — закричал он, чувствуя, как клыки царапают запястье. — Или ты хочешь, чтобы они победили?

Кирит сжал челюсти. Боль пронзила руку, смешав кровь Мрака с лекарстом. И тогда случилось это.

Печать на запястье вспыхнула. Спирали завертелись, проецируя голограмму — карту звёзд с меткой у Арсурума. Кирит вздрогнул, его глаза загорелись алым, и он с рёвом проглотил жидкость.

— Что это было? — прошептала Лира.

Мрак не ответил. В его висках стучало: Семя взошло. Жатва близко.

Ночью, когда Зур окрасил небо в цвет яда, Мрак прокрался к стальдеревьям. Порталы в их стволах пульсировали чаще, а в трещинах земли зрели новые плоды — чёрные, с прожилками света. Он сорвал один, и оболочка лопнула, обнажив чип с тремя спиралями.

— Ты не должен этого трогать, — позади раздался голос.

Лира стояла, завернувшись в платок, её лицо было бледнее лунного песка.

— Они наблюдают, — она кивнула на чип. — Через эти штуки. Мелоковритания… или Содружество.

Мрак сжал чип в кулаке. — А может, оба.

Печать на руке дрогнула, отвечая.