В подземном бункере, спрятанном под заброшенным научным институтом на окраине города, царила стерильная, будто вымершая тишина. Над головой — толстый слой бетона, а за ним другой, параллельный мир: уличная возня, очередь в аптеку, новости о скидках и пробках. Всё то, что не имело ни малейшего отношения к тому, что происходило здесь, внизу.

Здание над нами выглядело безнадёжно покинутым: облупленные стены, выбитые окна, заросший двор, вывеска «Автономные Системы», перекошенная и поблекшая. Никто не догадывался, что на глубине тридцати метров начинались коридоры Отдела «Тень». Организации, которая официально не существовала. Ни в реестрах. Ни в бюджете. Ни в головах простых людей.

Внутри бункера воздух был беззвучным, вычищенным до стерильности. Холодный свет ламп заливал просторные помещения. Стены — из армированного полимера, потолок — клубок кабелей, всё сделано так, чтобы не допустить ошибок. Тут не про уют. Тут про контроль. И мгновенную реакцию.

У голографической панели стояла Кира. Наш командир. Женщина, способная одной бровью заставить генерала замолчать. Брючный костюм без единой складки, волосы затянуты в идеальный пучок, браслет-сканер на запястье — всё выверено до миллиметра. Даже пауза в дыхании у неё была стратегической.

В руках у неё была папка. Бумажная. Потому что кое-что до сих пор не доверяют ни цифровым каналам, ни зашифрованным сетям.

— Ты хоть слушаешь? — спросила она, не оборачиваясь.

Я лениво расхаживал по комнате, вращая плечами, будто разогреваясь перед спектаклем.

— Всегда, Кира. Просто настраиваюсь. Спасти мир, соблазнить наследницу глобальной катастрофы — понимаешь, важно поймать ритм.

Я знаю, как выгляжу: рубашка застёгнута не на все пуговицы, галстук сбился набок, прядь на лбу, серьга в ухе. Со стороны — будто я из отдела дизайна, а не спецопераций. Но это и есть часть роли. Беспечность — лучший камуфляж. Внутри же я совсем другой. Серьёзный до скрупулёзности, почти педант. В душе — идиалист, который до сих пор верит, что мир можно исправить. Просто теперь я предпочитаю делать это не в лоб. А тихо. И точно.

Кира с тихим хлопком швырнула папку на стол.

— Алиса Валентайн. Вторая дочь доктора Маркуса Валентайна. Ты знаешь, кто он.

— Гений с манией контролировать катастрофы. Создатель проекта «Лев». А год назад — просто исчез. Без следа. И, как показывает практика, такие исчезновения редко ведут к чему-то хорошему. — Я подошёл ближе, склонился над фотографией. Девушка с тёмными завивающимися волосами, прямой взгляд, глаза — цвета замёрзшего озера. — Прелестна. Но в этих глазах лёд. Такой, что обжигает.

— Возможно. — Кира подтолкнула ко мне досье. — У неё есть старшая сестра — Яра Валентайн. После развода родителей Яра осталась с матерью, Алису отец забрал к себе. С тех пор — две параллельные жизни. Разные города, разные школы, даже фотографии — как из двух разных вселенных.

— Мать — Мирисса Кроуфорд. По образованию — филолог, но давно уже не преподаёт. Сейчас у неё собственное издательство и небольшой бизнес, связанный с образовательными курсами. Женщина сложная, стервозная, конфликтная. Острый ум, тяжёлый характер, склонна к манипуляциям и резким суждениям. Со взрослыми у неё всегда война, с авторитетами — тем более. Но при всём этом — детей она любит. Особенно Яру. С ней у Мириссы крепкая эмоциональная связь: Яра — «её девочка», её отражение и, возможно, главная гордость. — А отец… — Кира сделала паузу. — Доктор Маркус Валентайн. Гений, одержимый контролем. Научный руководитель проекта «Лев». Ходили слухи, что он собирался внедрить прототип в реальных условиях, не дожидаясь одобрения комиссии. Через пару месяцев после этого — исчез.

— Как будто знал, что за ним придут.

— Яра — социально активная, понятная. Прямая, прогнозируемая. У неё — фото с друзьями, соревнования, грамоты, благотворительные сборы.

— Алиса — другая. Тихая, закрытая. В соцсетях — тишина. Поведение ровное до настороженности. Особенно после того, как отец пропал.

— По сути, он обожал её. Алиса была для него не просто дочерью — смыслом, точкой опоры. Он держал её подальше от своей работы, старался оградить от всего, что касалось проекта «Лев». Вместо школ — домашние преподаватели, вместо друзей — тщательно отобранные взрослые. Контроль, стерильность, безопасность. Он построил вокруг неё стеклянный купол — как будто знал, что грянет буря. Но в таких семьях дети слышат больше, чем кажется. Замечают, запоминают, складывают в пазлы. А потом он исчез. И оставил её — с кучей вопросов и, возможно, с ответами, которых мы пока не видим.

Я пролистал пару страниц. Действительно — у Яры профиль скучный, как понедельник. А вот у Алисы — провалы, нестыковки. И какое-то странное затишье.

— Значит, фокус — на младшей. Потому что именно её он держал рядом.

— Именно. Если кто-то и может знать, где Маркус, или хотя бы, где спрятан прототип — это она. Возможно, она ключ. Или… сам механизм.

Я ткнул в фото.

— А если она не в теме? Если она — просто побочный эффект чьей-то паранойи?

Кира посмотрела прямо в глаза.

— Тогда ты быстро это поймёшь. Но если ошибёшься — будет уже поздно.

Я выпрямился.

— Значит, действовать осторожно. Втереться, узнать, вытащить информацию. Без шума. Без следов.

— Всё как всегда.

В этот момент дверь с шипением открылась. и появился Лукас — с кофейным стаканчиком и с выражением лица «я уже в курсе».

— Кофе мёртв, но я жив. О, вы тут обсуждаете кого-то с глазами цвета «апокалипсис на рассвете»?

— Лукас, выйди, — сказала Кира, даже не моргнув.

— Уже почти ушёл, шеф, — буркнул он, но остался где-то за стеклом, как обычно.

Я закатил глаза.

— Он всё равно подслушает.

— Знаю. Но я не говорю то, что нельзя говорить.

Я закрыл папку, взглянул на неё.

— Уровень допуска?

— Формально — второй. Неофициально — у тебя свобода действий. Но если провалишься — ты сам по себе.

Я усмехнулся.

— Ничего нового.

Уже направляясь к выходу, я услышал её голос за спиной:

— Матвей.

Я обернулся.

— Это не просто девочка. Это, возможно, запусковой механизм. Помни об этом.

— А я, возможно, — человек с пальцем на кнопке, — бросил я и вышел в коридор.

Дверь за моей спиной закрылась. Всё было как всегда: воздух с привкусом металла, мягкое шуршание вентиляции, красноватые огоньки на панелях.

У выхода меня, конечно, ждал Лукас. Прислонился к стене, с видом человека, который уже придумал пятнадцать теорий заговора и успел опровергнуть их сам.

— Ну и? Кто у нас на повестке дня? Красотка? Шифровка? Бомба замедленного действия?

Я бросил взгляд на него, на его торчащую наружу бирку с одежды.

— Убери это. Ты либо шпион, либо манекен с распродажи.

— Когда-нибудь ты скажешь что-то глупое?

— Скажу. Когда провалю миссию.

Я нажал кнопку лифта. Двери закрылись. Он остался снаружи, покачивая головой.

— Вот ведь засранец, — пробормотал он. — Но, чёрт побери, наш.

Лифт поднялся на верхний уровень. Меня ждала парковка. Чёрный «Форд Фокус». Старенький, с характером. На левом борту вмятина — напоминание о неудачной парковке полгода назад. Каждый раз, когда прохожу мимо, думаю: «Надо бы исправить». И каждый раз — не сейчас. Этот хрипловатый зверёныш не вызывает подозрений и это главное. Идеальный прикрытый следопыт — потертый, неприметный, но упрямо живой.

Сигналка пискнула в темноте. Я открыл дверь, швырнул пиджак на заднее сиденье, сел. Кожа сиденья прохладная, слегка потрескавшаяся. Завёл двигатель — машина вздрогнула, заурчала с ленивым ворчанием.

— Да ладно, я тоже рад тебя видеть, — пробормотал я и поставив руку на руль, медленно выехал со стоянки. — Поехали, старина. Мир сам себя не спасёт.

Скользнул взглядом по панели — топливо есть, масло в норме. Бардачок захлопнут, но я знаю, что внутри — папка с досье. Бумажная, старая школа. Всё, что удалось собрать по Алисе Валентайн: фрагменты её жизни, следы отца, зацепки по проекту «Лев», финансовые движения, поведенческий профиль. Бумажная биография потенциальной катастрофы.

На трассу выехал без музыки — радио я выключил ещё на базе. Не выношу, когда мне в уши льют про пробки и погоду, будто кто-то решил, что я не справлюсь без напоминания, что на улице лето. Вместо этого — тишина. Почти. Шуршание шин, редкие фары встречных. Внутри головы — рой.

Алиса Валентайн.

Голубые глаза, чёрные кудри, взгляд с характером. По досье — интроверт, по фото — не без стержня. Вроде просто девчонка, но каждый отчёт намекает: она может знать гораздо больше, чем говорит. И дело даже не в отце. Дело в молчании. Слишком ровном. Слишком чистом. А чисто, как известно, там, где либо тщательно убирали, либо что-то прячут.

— Вот бы выяснилось, что она и правда обычная, — пробормотал я, прикусив губу. — Или хотя бы не смертельно интересная.

Засмеялся себе под нос.

— Будет неловко, если я влюблюсь, а она окажется киборгом. Хотя, по нынешним временам, это даже романтично.

Притормозил на светофоре, машинально глянул в зеркало. Снял очки. Настоящее лицо смотрело на меня — без маски, без ухмылки. Просто я.

Под глазами — круги, как кольца на спиле дерева: каждый слой — ещё одна бессонная ночь. Щетина за день успела прорезаться, словно напоминая, что время идёт, даже если ты не замечаешь.

Глаза… в отражении они казались чужими. То зелёные, то синие, как будто сами не решили, какими быть сегодня. Усталость в них — как вечный осадок. От дел, от лиц, от потерь.

В ухе — серебряная серьга. Маленький штрих, который почти никто не замечает. Но я — помню. Это его серьга. Он шутил, что носит её «для баланса». Смеялся, когда я поддел его за это. А потом исчез в дыму, оставив тишину.

С тех пор она со мной. Не потому что сентиментален — потому что кто-то должен помнить. И потому что иногда, чёрт возьми, это единственное, что ещё держит.

— Если она знает, где ключ, — прошептал я, не замечая, как пальцы сильнее сжали руль. — Значит, всё зависит от меня. От того, нажму ли я правильную кнопку… или выпущу ад на поверхность.

Свет — зелёный. Поехали.

— Ну что, Алиса… кто ты? Принцесса, которую надо спасать? Пешка, которую передвинули? Или королева, ставшая слишком умной для своей доски?

Подкатил к дому. Многоэтажка, облупленная штукатурка, сосед с вечно шумной собакой, почтовые ящики, у которых пахнет краской и чужими письмами. Всё как надо. Никаких камер на подъезде. Ни сигналки, ни лишних вопросов. Аренда — на левое имя. Холодильник — наполовину пуст, как и должно быть.

В этой работе роскошные апартаменты — не прикрытие, а цель. А настоящая маскировка — обычность. Самая скучная форма исчезновения.

Сегодня — пока без контакта. Только ночь, только я, монитор и папка с документами, которые нужно прошерстить до рассвета. А завтра — начнётся игра. Главное — не моргнуть первым.

2 глава

Горячая вода стекала по моей коже, смывая остатки сна и спутанных ночных мыслей, которые ещё цеплялись, не желая отпускать. Я стояла под душем, уставившись в запотевшую стенку кабины и дышала ровно, глубоко, будто вместе с паром выходило всё ненужное: тревоги, домыслы, чужие фразы.

Под левой грудью, чуть ниже — там, где иногда замирает сердце, — тёмнела татуировка: созвездие Льва. Мой знак. Мой щит. Маленькие звёзды, соединённые тонкими линиями — простая геометрия, но в ней я всегда находила опору. Я родилась под этим созвездием. Иногда мне казалось, что это единственное, что действительно во мне устойчиво, несмотря ни на что.

Выключив воду, я нащупала полотенце и закуталась в него крепко, как в броню. Оно было мягким, пахло лавандой и немного — свежестью. Волосы, тяжёлые от воды, липли к спине и я смахнула мокрую прядь с лица. Не спешила. Не торопилась. Сегодняшнее утро было моим.

На кухню пошла босиком. Пол прохладный, но приятно бодрил. На ходу включила колонку — музыка полилась лениво и легко, будто лето залетело в окно. Что-то старое, с глупым, но добрым припевом.

— Хорошо, — выдохнула я, подпевая строчку на вдохе. — Пусть день начнётся как кино, а не как новости.

Я поставила чайник, разбила пару яиц в миску, добавила немного шпината, зелёного лука. Омлет — простой, быстрый. Чай — зелёный, терпкий. Никакого кофе. Никогда не понимала, как можно добровольно наливать себе в чашку тревожность.

— Да будет завтрак, — произнесла я торжественно, крутанувшись с половником в руке. — Лулу, ты не возражаешь?

Из соседней комнаты, будто по команде, важно вышла она — Лулу. Белая, пушистая, как снежок из рекламы стирального порошка. У неё были глазища, как два кусочка неба — светло-голубые и чуть прищуренные, как у недоверчивой принцессы. Она мягко ступала по полу, неся себя, как королева и прямиком направилась к полке с книгами.

— Не тронь «Маргариту», я тебя умоляю, — сказала я, заметив, как она потянулась лапкой к краю тома.

Лулу высокомерно проигнорировала замечание, потёрлась о корешки и устроилась прямо под полкой, свернувшись пушистым калачиком.

— Ну да, правильно. Книги — это серьёзно, — кивнула я. — Когда-нибудь ты расскажешь почему у тебя такое лицо, будто ты пережила революцию?

Лулу в ответ закрыла глаза. То ли согласилась, то ли отмолчалась с достоинством.

Многие считают меня странной. Ну или слишком… живой. Слишком яркой. Слишком прямой. Слишком, слишком, слишком. Но я и не пытаюсь понравиться.

Мне хватает собственного зеркала, в котором я не выгляжу фальшиво. Я умею быть разной. Могу обаять кого угодно — продавца в овощной, профессора в институте, собаку на улице. Я просто такая. Люди тянутся, а потом удивляются, когда за улыбкой прячется острый язык и железный характер.

— Да, милая, ты не сахар. Ты соль и перец сразу, — сказала мне как-то мама. Наверное, с гордостью. А может, с лёгкой тревогой.

Я умею смеяться. Громко, заразительно, так, что у людей срывается защита. Умею отшутиться даже на чьё-то хамство — иногда с блеском, иногда с ядом. Но при этом я помню всё. Лица, слова, взгляды. Я просто не показываю. Люди путают лёгкость с наивностью — и это всегда смешно. И опасно.

У меня есть одна чёткая черта — я не люблю, когда мною пытаются управлять. Даже ненавязчиво. Даже якобы «из заботы». Секунду — и я отстраняюсь. Не грубо. Просто будто из воздуха исчезаю. Так было всегда.

Я делаю глоток чая и прислушиваюсь к музыке. Там поют что-то про то, что «жизнь — это танец, даже если ты танцуешь одна». И знаете, что? Это чертовски верно.

Я села за стол, скрестив ноги на стуле, с кружкой чая и вилкой. Омлет удался. Даже без сыра, про который я в третий раз забыла — было вкусно. Может, дело в настроении. Или в том, что я наконец позволила себе утро без спешки.

С улицы доносился гул машин. Кто-то уже спешил, суетился, проклинал пробки. А у меня был свой остров. Своя кухня. Свой день.

— Да, Лулу, пусть всё идёт по плану. Или хотя бы не слишком катастрофично, — пробормотала я, глядя в окно.

Лулу чуть приоткрыла один глаз, зевнула и кажется, согласилась.

После завтрака я пошла сушить волосы. Не всегда делала это, но сегодня был тот редкий день, когда хотелось чуть больше порядка. Включила фен и смотрела в зеркало, как мокрые кудри превращаются в мягкие волны, обрамляя лицо. Чёрные, упрямые — как я. Я даже уловила в себе что-то новое. Или просто давно не смотрелась в зеркало по-настоящему.

Я оделась без фанатизма — светлая рубашка, джинсы, новые туфли на устойчивом каблуке. Любила их за то, как они меняли походку. Делали шаги твёрже, будто я знала, куда и зачем иду. Хотя всё было проще. Я шла на встречу с сестрой. С Ярой. Только и всего.

— Лулу, ты за старшую, — бросила я, пока искала ключи. — Не вздумай разнести библиотеку.

Кошка вытянулась, моргнула в ответ и, кажется, снова уснула.

— Типичная ты, — усмехнулась я. — Ни о чём не волнуешься. Может, это и есть секрет спокойствия — просто спать у полки с книгами.

Закрыв дверь, я на секунду задержалась, прислонившись к косяку. День обещал быть странным. А значит — настоящим.

Я вышла из дома, нацепив солнцезащитные очки, хотя солнце ещё толком не разошлось. Просто иногда хочется спрятать взгляд — не потому что есть что скрывать, а потому что не хочется тратить его на лишних людей.

В ушах — наушники, но музыка звучала едва слышно. Фоном. Не для того, чтобы отключиться, а чтобы чуть приглушить мир. Я всё равно слышала — шаги прохожих, сигнал машин, лай собак. Улица дышала рядом.

Воздух был тёплым, с привкусом лета и чем-то ещё… странным. Как будто в нём витала прелюдия к чему-то непонятному. Как музыка до начала фильма, когда ещё не ясно — будет это комедия или триллер.

Я двигалась медленно, почти назло торопливому городу. Утро тянулось лениво, как тёплый чай в чашке. Люди бежали мимо — с рюкзаками, колясками, собаками, с лицами «всё, жизнь ушла без меня». А я — просто шла. Ветер касался рубашки, каблуки мягко стучали по плитке, будто аккомпанировали собственному маршруту.

И тут — свист. Резкий, наглый, самодовольный, как у тех, кто путает улицу с личной сценой для дебюта.

— Эй, кудряшка, ты просто огонь!

Я остановилась. Нет, не потому что испугалась или растерялась. А потому что во мне проснулся… театральный демон. Такой себе внутренний режиссёр, который сказал: «Сценарий простой, но актёр — хлам. Нужно срочно улучшить».

Обернулась.

Мужик. Лет сорока, может, больше, если считать усталость от жизни. Пиджак на нём был настолько мят, что мог бы получить гражданство в разделах секонд-хенда. Волосы — как у актёра из дешёвой рекламы шампуня «до». В руке — бумажный стаканчик кофе. Улыбка на лице такая, будто он только что рассказал сам себе анекдот и сам же в восторге.

Я повернулась к нему, поправила очки, иду — медленно, будто по подиуму.

— Это ты мне? — спросила я мягко, с почти детской наивностью в голосе.

Он выпрямился, как петух перед началом сезона спаривания. Грудь колесом, взгляд уверенный, как у человека, который вот-вот расскажет, что он «нормальный мужик».

— Конечно тебе. Кто ж ещё такая красотка?

— Хм, — я подошла ближе, заглянула ему прямо в глаза. — Ты точно уверен, что хочешь моего внимания?

Он кивнул и его самодовольная ухмылка расплылась ещё шире. Ошибка номер один.

— Ладно, — я улыбнулась. — Держи.

И аккуратно, без спешки, как будто это часть утреннего ритуала, взяла у него стакан с кофе. Он даже не сразу понял, что я делаю — стоял, замерев, словно камера застопорилась на кадре «до катастрофы».

— Спасибо, — протянула я, всё ещё мягко. — Утро без идиотизма — день зря. А тут прямо свежее, обжигающее. Как я люблю.

И — бульк. Вылела весь кофе ему прямо на голову. Медленно. С наслаждением. Как будто поливала комнатное растение, которое слишком громко дышит.

— ААА! — взвизгнул он, отшатнулся, хлопая глазами, как голубь, которому объясняют закон гравитации.

Кофе стекал по его лбу, волосы прилипли к лицу, рубашка стала пятнистой, как леопард с похмелья. Он выглядел так, будто только что проиграл спор вселенной.

— Ой… — протянула я с фальшивым сочувствием. — Наверное, я просто слишком красивая, чтобы пройти мимо, да?

Он открыл рот — наверное, собирался выдать нечто гениальное в духе: «ты психически больная!» Но я уже разворачивалась. Интересно, конечно, как он ставит диагнозы без мозгов и медицинского образования, но слушать — не входило в мои планы. Утро было слишком приличным, чтобы марать его об чьё-то потрясённое эго.

— Хорошего дня! — крикнула я через плечо. — И да, на будущее: не всякий свист радует. Иногда он предвещает пощёчину. Или хуже.

Я ушла, не торопясь. Шла как ни в чём не бывало, а внутри меня — кипел чайник удовольствия. Редко, но метко. Сзади он всё ещё кричал — что-то бессвязное, обиженное, вроде:

— Да ты вообще с ума сошла! Я тебя запомню!!

А я шла. И улыбалась.

Некоторые мужчины всё ещё не понимают. Львица — это не знак зодиака. Это система предупреждения. А я сегодня была в хорошем настроении. И только-только начинала разогреваться.

Кафе, куда я пришла, было небольшим, с панорамными окнами и запахом свежей выпечки, кофе, корицы и чего-то уютного, что всегда заставляло ненадолго сбавить темп. Я толкнула дверь плечом — с лёгкой уверенностью, как будто это мой личный штаб.

И сразу увидела её.

Моя старшая сестра уже сидела за столиком у окна — с идеальной осанкой и тем выражением лица, которое можно было перепутать с дружелюбием только если ты идиот. Яра. С ярко-красными, длинными волосами, которые невозможно было не заметить. В детстве она была блондинкой, как мама. Собственно, до сих пор — просто краска не прощает правды. Но её душа давно требовала чего-то яркого, кричащего, как вызов.

Матовая тёмная помада, ногти — острые, как когти, взгляд — холодный, цепкий. Чистое наследство от мамы. Говорили, что у меня характер — от отца. А Яра… Яра всегда была вся в мать. И это чувствовалось сразу. Как ток — безошибочно и ощутимо.

В одной руке у неё был матча латте — любимый зелёный яд, как я его называла, — в другой телефон, который она методично листала, не отрываясь. На лице ни намёка на эмоции. Знала, что я подойду — и знала, что я вижу, как она делает вид, что не замечает меня.

— Дорогая сестра, — сказала я, снимая очки и усаживаясь напротив. — Ты всё такая же — будто собралась не на встречу, а на допрос.

Она подняла на меня глаза, прищурилась — и вот в этом взгляде была вся она: как будто просканировала насквозь, как рентген, в котором эмоции бесполезны.

— А ты, как всегда, драматичная. Опоздала на шесть минут. Умер кто-то.

— Почти. Самоуверенность одного мужика. Спи спокойно, кофе на его голове.

Уголок её губ едва заметно дёрнулся. Смех в её случае был бы актом откровения, почти признанием, поэтому он звучал редко. Максимум — вот это.

— Красивая работа, — кивнула она, отпивая свой жутковатый напиток, пахнущий то ли корицей, то ли терпением. — Но ты привлекаешь к себе слишком много внимания.

— А ты, наоборот, слишком его избегаешь. Уравновешиваем друг друга, — пожала я плечами и сделала заказ официанту. Зелёный чай с лимоном, как всегда.

Яра смерила меня взглядом поверх кружки.

— Уравновешиваем… — протянула она с лёгкой иронией. — Как свет и тень.

— Или как бензин и спичка, — усмехнулась я.

— Только не забудь, кто из нас что.

— Это зависит от того, кто в этот раз бросит первый.

Она чуть отставила чашку и наклонилась вперёд, изучая меня:

— Ты выглядишь спокойнее, чем должна.

— А ты — напряжённее, чем хочешь казаться. Всё-таки семья, считываем друг друга с полувзгляда.

Пауза. Она отвела глаза к окну.

— Мама спрашивала о тебе.

— Ну конечно. Не звонила, но спрашивала. В её стиле.

Яра не ответила. Просто сделала ещё один глоток и, как всегда, оставила в воздухе недосказанность — как приманку, как паузу перед тем, как начнётся настоящая тема разговора.

Я отпила чай — зелёный с лимоном, знакомый до последней ноты. Терпкость, свежесть, лёгкая кислинка — как начало дня, в котором ты вроде бы никуда не торопишься… но внутри уже гремят кости.

— Знаешь, — начала я, глядя на Яру поверх чашки, — с таким цветом волос тебя точно не потеряют в толпе. Или в аду. Особенно в аду.

Она даже не моргнула. Только чуть приподняла бровь.

— По крайней мере, мои волосы не выглядят так, будто я каждое утро дерусь с феном и проигрываю.

Я прыснула от смеха, чуть не поперхнулась чаем.

— Это не проигрыш, это хаос с концепцией. Есть даже термин — «естественный взрыв львицы».

— Ага, звучит как диагноз, — бросила Яра, отпивая свой матча латте, словно это была не зелёная болотная жижа, а бокал дорогого вина.

— Лучше диагноз, чем ежедневное превращение в багровую сирену, — хмыкнула я, дёргая кончик её длинных ярко-красных волос, свисающих через плечо. — Кстати, ты не думала, что если тебя кто-то схватит за волосы, это будет конец?

— Если кто-то решит схватить меня за волосы, — сказала она спокойно, — у него, скорее всего, уже нет пальцев. Или он очень влюблён и очень глуп.

— Звучит как твой типаж, — подмигнула я.

Она улыбнулась — тонко, почти незаметно, но я увидела это. Мы умели играть в эту игру: чуть-чуть уколоть, чуть-чуть посмеяться. И в этом был уют. Своеобразный, шершавый, но настоящий.

Я сделала ещё один глоток и откинулась на спинку стула, наблюдая, как за окном медленно оживает улица.

— А вообще, — сказала я, — тебе идёт. Эти волосы. Такой… боевой флаг. Только добавь меч и на лбу надпись «опасно».

— Лучше на лбу написать «не трогай», — поправила она. — Меньше трупов, меньше шума.

— Меньше веселья, — пожала я плечами.

Мы замолчали на секунду, обе с кружками в руках и снова в этом молчании не было неловкости. Просто дыхание между строк.

Яра опустила взгляд в свой латте и тихо добавила:

— Я всё же рада, что ты пришла.

Я улыбнулась.

— А ты думала, я придумаю отмазку?

— Я думала, ты придумаешь три. И все убедительные.

— Я просто решила, что кофе на чьей-то голове — отличная прелюдия перед утренним чаем.

Она усмехнулась.

В этот момент подошёл официант и молча поставил перед нами два аккуратных кусочка чизкейка — с тонкой корочкой и чуть подтаявшей начинкой.

— Я заказала заранее, — бросила Яра, не поднимая глаз. — Ты всё равно бы выбрала его. Как всегда.

Я только хмыкнула. Она знала. Конечно, знала. Даже если делала вид, что не придаёт значения. Вот тогда я точно поняла: день удался.

Я только собиралась откусить первый кусочек чизкейка, как Яра неожиданно подняла глаза от чашки и сказала:

— Поехали с нами на море.

Я застыла с вилкой в руке.

— Что?

— Я иду в отпуск. Мы с ребятами уезжаем в воскресенье. Вилла у моря, никакой работы, солнце, шум прибоя. Ты едешь со мной. Всё уже почти забронировано, осталось только согласие королевы сопротивления.

Я фыркнула, отложила вилку и уставилась на неё, прищурившись.

— Ты серьёзно? Я только в понедельник выдохнула, что у меня наконец-то отпуск. У меня гора книг. Настоящая. Список из двадцати четырёх, если точнее. Я целый год их скупала. Понимаешь? Год. И они ждут меня. Они смотрят на меня с полки, Яра. С любовью. И с упрёком.

— Они подождут, — ответила она невозмутимо, отпивая из кружки. — А солнце — нет. К тому же у тебя будет шанс почитать на берегу, с бокалом чего-нибудь холодного и видом на полуголых красавчиков.

— Очень вдохновляющий аргумент, — проворчала я, скрестив руки на груди. — Особенно если учесть, что меня реальные парни вообще не привлекают.

— Ах да, — фыркнула Яра. — Ты у нас всё по книжным. Мрачные одинокие гении с травмой детства и глазами цвета агонии.

— Лучше так, чем живой человек, который считает что книги это прошлый век и зовёт меня «зай».

— Ну извини, что мир не напичкан мистерами Дарси на каждого интроверта.

Я усмехнулась:

— Зато книжные не воняют и не лезут в душу с вопросами «а чё ты такая злая?».

— Убедила, — Яра сделала глоток. — Бери книжку на пляж. Вдруг один из этих полуголых окажется начитанным. Хотя бы до уровня «обложку читал».

Я опустила взгляд в свою чашку. Зелёный чай уже остыл. Но сопротивление тоже подтаивало, как лёд на солнце.

— Ладно, — выдохнула я. — Но я возьму с собой хотя бы пять книг. И никто не посмеет остановить меня, если я буду читать их на пляже, в шляпе и с сарказмом.

— Отлично, — кивнула Яра. — А я прослежу, чтобы никто тебя не трогал. Кроме, может, пары симпатичных спасателей.

Я закатила глаза, но улыбка сама собой вырвалась на губах. Так вот оно как — отпуск. Не по плану. Не с книгами. А с сестрой и возможно, новыми страницами — уже не бумажными.

3 глава

Я сидел на краю дивана, уставившись в экран ноутбука, как будто пытался вычитать в пикселях какую-то истину. Передо мной лежала папка с грифом «доверительно», аккуратно промаркированная, как всё в этой службе. Там — десятки файлов, сухих и бесстрастных: скриншоты соцсетей, текстовые отчёты, цепкие аналитические выкладки.

Каждый пункт — выверенный, каждый комментарий будто выжат из кого-то, кто слишком давно не видел солнечного света.

Цель: Алиса Валентайн. Возраст — двадцать три. Образование — гуманитарное. Род занятий — неопределённый. Место жительства — арендуемая квартира на юге города. Статус — под наблюдением. Возможная причастность — опосредованная.

А я — не аналитик. Не тот, кто смотрит на графики и судит о человеке по количеству лайков под фото трёхлетней давности. Я должен понять, почувствовать. Подобраться. Узнать, что за ней скрыто — и главное, знает ли она где находится то, что может уничтожить полмира.

Я листал фотографии одну за другой и передо мной словно шёл немой фильм о девушке, которую я ещё даже не знал. Университетские тусовки, культурные мероприятия — музеи, какие-то инсталляции, лекции. Список прочитанных книг — внушительный, даже по моим меркам. Снимки с кошкой. Лулу, если верить подписи. Белая, ленивая, с глазами, полными презрения к миру — идеальный домашний диктатор.

Дальше — кадры с отцом. Не чёткие, старые, зернистые. Один из главных учёных, участвовавших в разработке оружия, которое теперь стараются стереть с лица Земли. Он жив, но исчез из поля зрения. И если где-то и мог оставить ключ… то, вполне возможно, у дочери. Или хотя бы намёк.

Алиса на фотографиях — как будто собранная из противоречий. Где-то она смеётся, искренне, с задором. На других — холодная, сосредоточенная. Отстранённая. Ни капли наивности. Лицо человека, который умеет выживать. Но ни одной фотографии, где она была бы уязвима. Без защиты. Ни единой трещины.

Я провёл рукой по лицу, потёр подбородок. Веки резало от синеватого света экрана. Я слишком давно сижу в этом полумраке, среди протоколов и размытых фото.

— Интересная ты штучка, — пробормотал я вслух, даже не думая, что говорю. — Улыбаешься, как будто ничего не знаешь… а глаза говорят обратное. Или это я уже начинаю додумывать.

Но интуиция — она редко ошибается. А у меня она острая, как нож. И сейчас она мне шептала: эта девчонка что-то знает. Вопрос — что именно. И насколько глубоко это в ней запрятано.

Я закрыл ноутбук, щёлкнул защёлкой на кейсе и встал. Надел очки. Накинул чёрный бомбер поверх белой футболки, потом протянул руку и взял со стола свою тёмную кепку. Натянул её на лоб, словно переключился в другой режим. Хватит сидеть. Хватит всматриваться в мёртвые пиксели. Пора двигаться.

Живое наблюдение всегда лучше. Потому что в отчётах нет запахов. Нет того, как человек морщит нос, когда врёт. Нет еле заметного колебания в голосе, когда что-то задевает по-настоящему. А если уж объект — харизматичная, непредсказуемая девушка с густыми чёрными кудрями, глазами цвета замёрзшего озера и потенциальным ключом к оружию, которое лучше бы не существовало — то сидеть и щёлкать мышкой просто смешно.

Я выпрямился, провёл пальцами по волосам и направился к выходу.

Пора посмотреть, как она двигается. Как смотрит. Как дышит, когда не знает, что за ней следят. Пора познакомиться. Сбоку. Издалека. Без имени. Пока.

Сначала я сидел в машине напротив её дома. Несколько часов. Без движения. В режиме ожидания.

Квартира Алисы Валентайн — самая обычная: второй этаж, балкон в цветах, шторы с лимонами, выцветшее пятно от когда-то висящего термометра. С виду — ничего интересного. С виду — как у всех. Но я знал, что «как у всех» в её случае — это прикрытие.

Она не выходила долго. Один раз показалась на балконе — в пижаме, с каким-то напитком. Но я знал, что там не кофе. В досье было сказано, что она его не пьёт. Такая мелочь. Но даже она могла оказаться важной. Потому что если ты замечаешь мелочи, ты живёшь дольше.

Когда она, наконец, вышла — в тёмных джинсах, белой рубашке на каблуках — я дал себе пару секунд. Потом открыл дверь, вышел из машины и пошёл следом. Спокойно. На расстоянии.

Я не спешил. В таких делах главное — не быть ветром, быть фоном. Быть частью города.

Она шла легко, не оборачиваясь, будто точно знала: за ней никто не следит. Или ей было всё равно. В наушниках, с пружинистой походкой. Напевала себе под нос. Похоже, настроение у неё было хорошее. Или она просто хорошо притворялась. Она производила впечатление девушки, которая умеет управлять собственным выражением лица так же точно, как рукой или голосом.

А потом — сцена, за которую я мысленно отдал бы операторам Оскара. Из-за скамейки выныривает типичный городской клоун — лет сорока, с пластиковым стаканчиком кофе, вряд ли трезвый, но уверенный в себе как бог флирта.

— Эй, кудряшка, ты просто огонь!

Я инстинктивно замедляю шаг, останавливаюсь в тени дерева, складываю руки на груди. Интересно. Вот сейчас будет шоу.

Алиса замирает. Медленно, почти театрально, поворачивает голову. Разворачивается всем корпусом. Шагает к нему. Улыбка — будто он признался ей в любви на фоне салюта. И… Без предупреждения выливает ему на голову его же кофе.

Чисто. Хладнокровно. Без эмоций. Как будто поставила чашку на полку. И пошла дальше. Даже не оглянулась. Я чуть не рассмеялся в голос. Пришлось прикрыть рот рукой. Иначе выдал бы себя.

— Это не миссия, это будет комедия. Или кошмар. Пока не решил, — бормочу себе под нос, продолжая идти за ней.

Теперь я следую уже не только по приказу. Мне по-человечески интересно, кто она такая. Эта девушка с взглядом, в котором больше смысла, чем в десяти досье.

Она сворачивает в кафе на углу. Я чуть замедляюсь, осматриваю улицу, захожу следом. Сажусь у окна, заказываю кофе. И делаю вид, что смотрю на улицу, а не на отражение в стекле.

Алиса — не одна. С ней — девушка с огненно-красными волосами, с идеальной осанкой и опасным спокойствием. Яра Валентайн. Старшая сестра. Короткое платье, острый взгляд. Таких не любят, но уважают. И опасаются.

Я слушаю их разговор. Про книги. Про отпуск. И — о, да — про море.

— Мы уезжаем в воскресенье, — говорит Яра. — Вилла, солнце, покой. Ты едешь.

— Только если я возьму пять книг. И не меньше, — с ухмылкой отвечает Алиса.

Я делаю глоток кофе. Море. Отлично. Новая территория. Новая сцена. Больше пространства для манёвра. Больше шансов узнать, что она действительно знает. Или не знает.

Я наблюдаю за её отражением — как она двигается, улыбается, морщит лоб, поджимает губы. Её глаза блестят, но взгляд не блуждает. Она будто всегда держит в голове два шага вперёд.

И она не просто цель. Она вызов. А я люблю вызовы.

Я проверяю время — пора выходить. Нельзя пересидеть. Ни одна тень не должна застыть слишком надолго — тогда её начинают замечать.

Медленно поднимаюсь, как будто просто устал сидеть. Беру пластиковый стаканчик, надеваю пиджак небрежным движением, чтобы всё выглядело непринуждённо. Один взгляд в их сторону — беглый, скользящий. И всё.

Прохожу мимо столика с сёстрами Валентайн и как раз в этот момент она — она — резко вскакивает. Голос:

— Ой, салфетки…

Её шаг быстрый, порывистый. Она разворачивается — и врезается прямо в меня. Контакт. Как будто сама судьба схватила меня за шею и прошептала: «Ну, держись».

Мой стакан вылетает из руки, кофе взмывает вверх, а потом вниз — прямо на меня. На неё. Тепло, липкость, мокрые пятна на белой ткани. Всё — как в замедленной съёмке. Внутренне я только моргнул. Снаружи — стою, как будто ничего не произошло. Почти.

— Ох, твою ж… — слышу её голос. Он звучит, как тонкое лезвие — холодный, резкий, точный. Без тени растерянности.

Я поднимаю руки, как будто сдаюсь, стараясь выглядеть максимально миролюбиво.

— Всё в порядке, — говорю я с лёгкой улыбкой. — Видимо, кофе просто решил нас познакомить.

Она смотрит на меня — и я ловлю этот взгляд. Ледяной, колкий. Голубые глаза сверкают, как лёд под прожектором. Она не просто недовольна. Она раздражена до предела.

— Серьёзно? — отрезает. — Вы просто встали и решили облить кого-нибудь кофе?

Я на автомате выстреливаю первое, что приходит в голову. Всё-таки рефлекс:

— Ну… я надеялся, эффект будет не такой мокрый.

Неловкая улыбка. Ненастоящая. Просто чтобы не молчать.

— Тогда совет, — парирует она мгновенно, даже не думая. — В следующий раз берите чашку с крышкой.

Пауза. Один вдох.

— И лицо попроще.

Бам. Прямо в лоб. Внутри я чуть скривился. Но виду не подал. Ай, вот и первая трещина в плане. Ну что ж. Пробовать сблизиться с девушкой, у которой сарказм — вторая кожа, — не прогулка по пляжу.

Я вежливо киваю.

— Извините. Надеюсь, ваш день дальше пойдёт суше.

Отступаю, иду к кассе. Там уже кто-то расплачивается, так что я делаю вид, будто выбираю десерт. Хотя вряд ли вообще что-то съем. Но сейчас важно выглядеть занятым.

А за спиной — сцена продолжается. И каждой её репликой — как театральной — наслаждаться можно только из зала.

— Ну что, сестричка, — слышу я голос Яры, спокойный, чуть тягучий. В нём искрится насмешка. — Вселенная умеет метко метать бумеранг. Прямо в кофе. Получила назад, поздравляю.

Я краем глаза вижу, как Алиса резко оборачивается к ней. В её лице — целый фейерверк эмоций: от возмущения до угрозы.

— Ты серьёзно?

— Абсолютно, — следует невозмутимый ответ. — Утром ты облила одного — теперь второй. Карма, милая. Советую держаться подальше от мужчин с горячими напитками. Особенно если у тебя белая рубашка.

Я стою у холодильника с чизкейками, смотрю на отражение. Моё лицо в стекле вроде бы спокойное. Но уголки губ едва-едва подрагивают. Усмешка просится наружу. Стараюсь держать себя в руках.

Алиса тем временем отряхивает рубашку. Взгляд её бросается на Яру, как молния.

— Ты радуешься моему несчастью?

— Я радуюсь справедливости, — спокойно отвечает Яра. Отпивает из своей кружки. — И, признаюсь честно, тому, как эффектно ты в него врезалась. Чисто сцена из плохого романа.

Она театрально приподнимает бровь.

— Только вот ты не милая героиня, а… та, что в финале швыряет кофе в лицо и уходит под титры.

Я расплачиваюсь, получаю сдачу. Медленно поворачиваюсь и прохожу мимо их столика. Мимолётный взгляд на Алису — чисто из вежливости. Она поднимает глаза. Взгляд — как лезвие. Ледяной, сосредоточенный. В нём нет благодарности, нет интереса. Только раздражение и бдительность.

Я улыбаюсь. Почти по-настоящему. Легко. На долю секунды. Алиса не отвечает. Только сузила глаза. Она всё ещё в гневе, всё ещё мокрая. И всё ещё опасная.

Я выхожу из кафе. Улица кажется светлее. Надеваю очки, поправляю кепку, ветер цепляет воротник бомбера. И только тогда позволяю себе выдохнуть и облегчённо усмехнуться:

— Кофейная карма, говоришь? Отличное начало.

Я брёл дальше, с руками в карманах, футболка постепенно подсыхала, но в груди всё только начинало кипеть. Она была умной — да. Закрытой — да. Но главное — она была интересной. А интерес, как известно — самая коварная угроза.

4 глава

Дверь захлопнулась за моей спиной с глухим, почти театральным щелчком. Звук, будто сцена закрылась, занавес опустился. Я скинула туфли так, как будто они меня предали — до последнего натирали пятки, затаённо мстили за весь этот день.

— Великолепно. Просто блестяще, — проворчала я, проталкиваясь в квартиру. — Идеальный день. Назову его в честь себя. Или в честь этого ненормального с кофе. «Мемуары мокрой психопатки. Том первый: утро начиналось с идиотов».

Белая рубашка предательски прилипла к телу. Холодная, липкая. Я дёрнула её за ворот, расстёгивая пуговицы одной рукой, как будто хотела с неё содрать не ткань, а унижение. Сдёрнула с плеч, будто сбрасывала кожу. Прямо — в стиральную машину.

— Горячая стирка. Без права на помилование, — произнесла я, щёлкнув по кнопке запуска, как судья, выносящий приговор.

Открыла шкаф, на секунду застыла, выбирая. Тело требовало одного — уюта. В этот раз я выбрала новую пижаму: мягкие серые шорты и свежую футболку с абстрактным космосом, где в уголке сверкала надпись «The Universe is Watching». Ещё не выцветшая, ещё не растянутая — почти как иллюзия, что жизнь под контролем.

Заварила зелёный чай. Без сахара, конечно. Чашка с щербинкой на краю — моя любимая. Та самая, похожая на ту, что была в «Красавице и Чудовище» — с округлой формой, забавной ручкой и лёгким перекосом, будто могла заговорить в любой момент. Потому что она тоже пережила многое. И всё ещё держится. Как и я.

Прошла в спальню, запрыгнула на кровать, утащила плед до подбородка. Лулу, моя кошка, лишь фыркнула с подоконника и отвернулась, как будто тоже осуждала мои жизненные решения.

На тумбочке лежала моя отрада. Потёртая, местами потрёпанная книга — «Ты — мой грех». Глупейшее название, согласна. Но я читала её уже в третий раз. И каждый раз влюблялась в этого проклятого героя заново. Убийцу, спасителя, грешника с благородным сердцем.

— Ну что, Дарио, — шепчу я, открывая страницу, — снова заставь меня сомневаться в своей моральной ориентации.

Он — мафиози. Вечно в чёрном, с сигаретой и хриплым голосом. Она — просто девочка, в панике, с разбитым сердцем. Но он — всегда рядом.

Я упёрлась подбородком в ладонь, читая медленно, как будто жевала карамель. Строчка за строчкой. И вот — он целует её. Наконец. После всей этой адской эмоциональной прелюдии. Я даже не заметила, как мои ноги начали дёргаться от переизбытка чувств под пледом, как будто у меня включился внутренний танец победы.

— Наконец-то! — завопила я, хлопнув книгой по матрасу. — Да ты упрямый идиот, Дарио! Восемь глав. ВОСЕМЬ!

Я вскочила с кровати, начала бегать по комнате. Подпрыгнула у шкафа, потом у окна, крутанулась на пятках и вернулась в кровать, будто отыграла сцену в мюзикле.

— Я слабая женщина… — простонала я, плюхаясь лицом в подушку. — Я опять втюрилась в вымышленного бандита.

Подняла голову.

— И он даже не существует! Даже кофе на меня не прольет!

Смех рвался наружу, но я перевернулась на спину и уставилась в потолок. Всё ещё улыбалась. Сердце колотилось. Слишком быстро для человека, просто лежащего на кровати. Рядом книга. Рядом кошка. Всё — в порядке.

Но в голове вдруг что-то дрогнуло. Один образ. Не книжный. Светлые волосы. Серьга в ухе. Голубые глаза. Лениво-хитрая полуулыбка, будто он — это маленький секрет, который никто не разгадал. Мужчина из кофейни.

Я подняла бровь.

— Да ну нет… — шепчу себе. — Он вообще не мой тип.

И ведь правда. Я таких не люблю. Уверенных, расслабленных, слишком спокойных. У них всё всегда под контролем — даже ты, если подойдёшь ближе. Они улыбаются, когда ты злишься. Шутят, когда тебе не до смеха.

И всё равно я помню, как он поднял руки. Как извинился. Как пошутил. Как будто хотел, чтобы я улыбнулась. Словно знал, что это сработает.

— Чёрт, — прошипела я и с раздражением ткнула книгу себе в лоб. — Это просто кофе. Просто случайность. Не повод думать о каком-то самодовольном типе в бомбере и с идиотской улыбкой.

Я уставилась в потолок, сжав зубы.

— Да забей, Алиса. Забей и забудь. Как всегда.

Но строки перед глазами уже плыли. Мафиози по-прежнему целовал свою девчонку на страницах, а у меня перед глазами — кофе, голубые глаза и лицо, которое совсем не вписывалось в мою картину мира.

Совершенно не мой тип. Не тот, кого я бы запомнила. Не тот, кого стоило бы.

…И всё же почему я его вспоминаю?

Образ всплывал сквозь раздражение, как заноза — вроде бы пустяк, но с каждым движением саднит сильнее. Он врезался в память, будто оставил в ней насмешливую зарубку. То ли этот дерзкий, чуть насмешливый взгляд, в котором было слишком много понимания. То ли серьга — нелепая, вызывающая, как будто он нарочно оставил её, чтобы цепляться ею за чужое внимание. То ли… что-то совсем другое. Неуловимое. Внутреннее.

Словно он знал, что будет мешать мне читать. Что его лицо всплывёт не тогда, когда нужно. Что он останется.

И именно это бесило. Бесило до дрожи.

Вечер подкрался незаметно, как кот с преступными намерениями. Лулу, моя пушистая соседка с манией величия, начала подачу сигналов: сначала тихое, почти дипломатичное «мрр», потом переход на шорохи и демонстративные удары лапой по дверце шкафа. Причём именно по тому, где хранится корм. Как будто знала.

— Всё, всё, поняла. Твоя миссия — голодовка, моя — капитулировать, — проворчала я, сползая с кровати с видом трагической героини.

На кухне Лулу уже носилась вокруг миски с таким видом, будто вот-вот поставит ультиматум. Я насыпала ей корм — и началось. Хрустела с энтузиазмом человека, который только что слез с диеты. Хотя, по правде, за день она уже успела выпросить кусок курицы, лизнуть мой йогурт и выкрасть кусочек сыра. Классика.

— Вот бы мне так просто было радоваться еде, — вздохнула я, допивая остывший чай. Он всё ещё пах жасмином и мятой. Немного утешения в этой жизни.

Покрутилась по квартире, на автопилоте поправила плед, сложила одеяло, заглянула в холодильник. И сразу же пожалела.

Кетчуп, соевый соус, полбанана и подозрительный контейнер, который, по всей вероятности, знал Наполеона лично. Когда-то это мог быть салат. Сейчас — потенциальное оружие массового поражения.

Я прикрыла дверцу, как будто извиняясь перед холодильником.

— Так, вариантов немного: либо я ужинаю пылью и остатками самообмана, либо собираюсь и иду как нормальный человек за едой, — пробормотала я, уже накидывая худи поверх пижамной футболки. Волосы — в пучок. Настроение — «не подходите, укусит». Зато хоть не голодная буду.

Джинсы, только что высушенные и сложенные, будто надеялись, что сегодня им дадут отдохнуть. Напрасно надеялись. Натянула их, как броню. Новые кроссовки — прыжок на месте, второй. Тест-драйв пройден, одобрено.

Накраситься? Ха. Даже зеркало мельком взглянуло без осуждения. Что-то невероятное. Видимо, решило: ну ладно, живи.

— Я всего лишь иду за продуктами, Лулу. Не смотри так, будто я сейчас уплыву на корабле в Индию и вернусь с новой семьёй, — сказала я, поправляя джинсы.

Кошка вздохнула. Реально. Прямо выдохнула через нос. Потом поднялась и уселась у окна, как патруль на страже границы. Мол, я слежу. Попробуй вернись не вовремя.

На улице был тёплый, тягучий вечер — тот самый, когда воздух кажется тёплым на вкус, и не хочется никуда спешить. Асфальт ещё хранил дневное тепло, пахло пылью, листвой и чем-то сладким — то ли мороженым, то ли чужими духами. Люди шли кто с работы, кто с кем-то за руку, кто в наушниках и с лицом «не подходи, я мизантроп».

Город жил своей привычной жизнью. Даже пел — вдалеке кто-то бренчал на гитаре, голос тонул в сумерках, становясь частью вечера, как фон. И в этом шуме, в этой смеси чужих разговоров, сигналов и скрипа велосипедных тормозов — было что-то почти уютное.

Почти.

Я шла медленно, засунув руки в карманы худи, не думая ни о чём. Иногда мне казалось, что я создала вокруг себя уютный бункер. Из книг, тишины, чая с дурацкими вкусами вроде «груша-мелисса», и Лулу, которая с каждым годом становилась всё более похожей на меня. Жизнь интроверта — как джем из черники. Не для всех, но вкусна. Особенно в одиночку.

Но иногда тянуло вот так — выйти. Напомнить себе, что я не просто тень на стене, а человек, у которого всё ещё есть обувь и социальные функции.

В магазине я набрала всё строго по списку. Хотя нет — вру. Списка не было. Я просто шла от полки к полке, брала то, что не вызывало морального конфликта. Взяла: сыр, гречку, огурцы, помидоры, яблоки, хлеб, шоколад. Потом увидела макароны в форме ракушек — и, конечно, они отправились в корзину. Потому что милые. И потому что у них нет проблем с доверием, в отличие от некоторых.

На кассе кассир спросил:

— Пакет нужен?

— Только если он умеет готовить и не говорит о себе в третьем лице, — ответила я, не моргнув.

Кассир рядом, услышав это, громко фыркнул, чуть не захлебнувшись своим йогуртом.

— Простите, — прокашлялся он, — просто… неожиданно остроумно.

Я едва заметно улыбнулась. Ну хоть кто-то ценит тонкое искусство сарказма.

Шла домой медленно, будто не хотела заходить. Небо темнело, лампы начинали загораться, в чьём-то окне мелькнула тень, в чьём-то звучал телевизор.

Мимо кофейни прошла быстро. Почти быстро. Почти…

Скользнула взглядом по витрине — и, как назло, мозг тут же услужливо выдал картинку.

Он. Кофе. Серьга. Глаза — те, что невозможно было раскусить до конца. Полуулыбка — слишком спокойная, слишком знающая. Сердце на секунду сбилось с ритма, но я тут же выпрямилась. Нет. Не сейчас. Не снова.

Разве не ясно? Это просто случайность. Просто неудачное утро. Просто лицо… Лицо, которое почему-то не стирается. Я ускорила шаг, будто могла отогнать мысль.

— Алиса, ты два часа назад визжала в подушку из-за книжного бандита. Не хватало ещё влюбиться в кофе с ногами, — прошептала я себе под нос и ускорила шаг.

Лулу, конечно же, уже ждала. Как надзиратель.

— Всё, никаких мужчин. Только коты, чай и макароны. Вот и вся моя романтика, — сказала я, вставляя ключ в замок.

Кошка посмотрела на меня, как будто слышала. И, судя по выражению её морды, осуждала.

— Ну прости, что я всё ещё умею чувствовать. Иногда. Очень редко. И не специально!

Лулу фыркнула. И я даже не удивилась.

Пакет стоял у порога, а Лулу, как только дверь захлопнулась за моей спиной, уже материализовалась рядом. Как из параллельной вселенной. Обвилась вокруг ног, возмущённо «мрр» — не одно, а целая последовательность. Почти как код Морзе, только с претензией.

— Так-так… смотрю, разведка донесла, что я задержалась на целых три минуты. Как ты выжила, неведомо, — пробурчала я, пытаясь пройти на кухню, не наступив на хвост этому маленькому обиженному облачку.

Из пакета первым делом достала сыр. Лулу моментально перескочила на другую сторону, как в «Мортал Комбат» — идеально оттренированное движение.

— Это. Не. Тебе, — произнесла я с расстановкой, как будто репетировала заговор.

Лулу даже не моргнула. Просто уселась посреди кухни — гордо, демонстративно, как сфинкс перед входом в пирамиду. Взгляд — оценивающий, холодный, с той особой кошачьей надменностью, будто я нарушила какой-то древний договор, принеся домой не ту еду.

— Всё, мне конец. Я в заложниках у кошки, — констатировала я и направилась в ванную.

Я не трогала волосы — они уже были собраны в пучок. Как обычно: одна шпилька держит, вторая просто для моральной поддержки. Помыла руки, сбросила худи и джинсы, переоделась. Вернулась в свою новую пижаму: мягкие серые шорты и футболка с космосом. Звёзды пока ещё все на месте — не стерлись, как на старой. И это почему-то приободряло.

В зеркало мельком глянула — милая уставшая картошка. Но с характером. Ткань приятно холодила кожу, как ласковая тень в летний полдень. Почти как обниматься с облаком. Если облако немного пахнет лавандой, тоской и тихим «всё будет».

На кухне включила музыку. Не слишком громко — чтобы мысли не заглушала, просто вплеталась в фон. Зазвучала Davina Michelle, или кто-то с таким же голосом — тёплым, обволакивающим, как плед на выдохе.

И вдруг — будто что-то щёлкнуло внутри. Мелодия накрыла с головой, утащила в параллельную реальность: я, в рубашке — его рубашке, с закатанными рукавами, босая, готовлю завтрак. Танцую между плитой и кофеваркой, улыбаюсь чему-то не вслух. Он где-то рядом, ещё не проснулся. Или просто молчит, смотрит, как я двигаюсь под музыку.

А я будто знаю, что он влюблён. Просто знаю. Песня закончилась, но послевкусие осталось.

Я тихо выдохнула.

— Ну да, конечно. Рубашка, кофе и вымышленная любовь. Классика жанра, Алиса.

Разложила продукты. Макароны, овощи, сыр. Посмотрела на всё это великолепие с выражением лица «шанс есть».

— Ну что, Лулу, ужин от шефа. Категория: «понятия не имею, что делаю, но делаю это с видом уверенного кулинарного гения». Интуиция — включена, рецепты — игнорируются.

Кошка внимательно следила за каждым движением. Когда я потянулась за огурцом, она ловко переползла ближе, как мини-тигр на охоте. Только вместо антилопы — мой сыр.

— Не надейся, — сказала я. — Твоя печень скажет мне спасибо. А мой кошелёк — особенно.

Она мяукнула. Но не просто — с трагедией в голосе. Я бы не удивилась, если бы следом она упала на бок и изобразила гибель от голода.

— Лулу, ты живёшь в квартире, где у тебя три подушки, пять лежанок и доступ к подоконнику. Это не страдание. Это курорт.

Пока макароны булькали, а овощи щёлкали на сковородке, кухня начала пахнуть так, будто я — человек, у которого есть жизнь. Ну, или хотя бы расписание на вечер. В воздухе висел аромат чеснока, базилика и моей вечной надежды, что в этот раз не забуду посолить.

— Идеально, — кивнула я, присыпая всё сыром. — На случай, если кто-то спросит, чем я питаюсь: в основном драмой, книгами и макаронами. Иногда — всё сразу.

Я села за стол. Лулу уже сидела напротив, как будто мы собрались на семейный ужин.

— Ты не получишь ни кусочка, — предупредила я. — Даже не пытайся свою «кошачью невинность» включать. Я в броне.

В ответ — один взгляд. Медленный, холодный, будто она знала все мои секреты задолго до того, как я сама о них догадаюсь.

— Я вообще-то — королева, — ответила я за неё, пародируя её взгляд. — А ты всего лишь служанка с пижамой и слабостью к вымышленным парням.

Кошка фыркнула. Я фыркнула в ответ. Кто-то должен был показать, кто тут хозяин. Хотя все мы знали — не я.

Когда тарелка опустела, я откинулась на спинку стула. Чай почти остыл, но был всё равно вкусный — с жасмином и чувством выполненного долга.

— Вот так мы и живём. Макароны, кошка и странные мужчины в кафе, — сказала я, допивая последний глоток. — Вроде бы всё нормально. Но всё равно как будто что-то не так. Или кто-то. Серьга, например. Или полуулыбка. Неважно.

Лулу посмотрела на меня, затем на стул, затем снова на меня. Как бы говоря: «Пора заканчивать это философское шоу, давай уже спать».

— Ладно. Ты права. Пора в кроватку. Пижамный режим включён.

Я выключила свет на кухне и мы пошли в сторону спальни. Лулу — как хвостатая тень, слегка обгоняя, иногда останавливалась и оборачивалась, чтобы убедиться, что я не сбежала. Или не забыла её величество где-нибудь у дверей.

— Не может же человек пройти по коридору один… — прошептала я.

Кошка мяукнула.

— Вот и я так думаю.

Утро пришло, как всегда, не спросив разрешения. Сначала был сон — какой-то сумбурный, с мафиози, который почему-то продавал хлеб в булочной и предлагал мне скидку, «если назову своё настоящее имя». Потом — ощущение, что кто-то на мне лежит.

Точнее, сидит.

Я приоткрыла один глаз. Надо мной нависла Лулу. Выражение морды: «ну ты и безответственная».

— Доброе утро, ужас пушистый, — пробормотала я, с трудом вытаскивая руку из-под подушки, чтобы почесать её за ухом. — Ты хоть знаешь, сколько времени?

В ответ — «брр» и лёгкий удар лапой по щеке. Аккуратный, но с посылом.

— Окей, ладно, встаю. Только не вызывай комиссию по правам животных.

Через несколько минут я всё-таки вылезла из-под одеяла, как прокисшая лапша из бульона и поплелась на кухню. Чайник закипал, я, зевая, рылась в шкафчике в поисках чего-то, что можно было бы называть завтраком. Лулу тоже кружила рядом, излучая недоверие и нетерпение.

— Да, да, я знаю, ты голодала целых семь часов. Настоящая трагедия. Мировая скорбь, — пробормотала я, насыпая ей корм.

Кошка принялась есть с видом человека, который выдержал диету на одной любви и теперь требует компенсацию. Тут телефон завибрировал. Я подскочила: если кто-то пишет мне в это время — это либо Яра, либо апокалипсис.

Оказалось, всё сразу.

Яра:

«Собирай вещи. Мы едем. Да, прямо сейчас. Я уже в пути. Через 20 минут буду у тебя. И, нет, не спорь».

Я моргнула. Потом перечитала. Потом посмотрела на Лулу.

— Она с ума сошла, да?

Лулу молчала. Подозрительно молчала. Это уже было поводом для тревоги. Я тут же вскочила, откинула волосы назад и начала судорожно превращать себя из «кошачьего обитателя пижамной реальности со следами вчерашних макарон» в «условно пригодного для взаимодействия с внешним миром человека».

Минимум — чистое лицо. Максимум — не испугать прохожих.

— Лулу, где моя адекватность? — спросила я, копаясь в ящике в поисках нормальных штанов. — Не видела?

Лулу потянулась и села посреди кухни. Намёк понят: не видела и искать не собирается.

Я накинула ту же пижамную футболку (спасибо звёздам, что ещё держатся) и штаны — первые, что попались. Чайник закипел. Я поставила две кружки, достала свой запас травяного чая, как будто готовилась к допросу и замерла. И ровно через восемнадцать минут раздался звонок в дверь.

Я открыла — и на пороге стояла Яра. В идеально выглаженной рубашке, с чемоданом в одной руке и картонным стаканчиком кофе в другой.

— У тебя пять минут, — сказала она и шагнула внутрь, как ураган. — Я приехала, чтобы убедиться, что ты не попытаешься сбежать в шкаф и прикинуться книгой.

— Подожди, что значит «прямо сейчас»? А предупреждать заранее — уже не модно?

— Я тебя предупреждала. Вчера. И час назад. Но ты, как всегда, живёшь в режиме «игнорировать тревожные сигналы», — Яра стояла в дверях моей комнаты, облокотившись на косяк с видом спасателя на пляже, — Поэтому теперь у нас экспресс-сборы. Сюрприз! Мы едем. Сейчас.

— Подожди, сейчас-сейчас? Ты серьёзно? Я думала, мы едем в воскресенье! У меня даже носки не совпадают! Я собиралась варить макароны, надеть носки с пингвинами и читать книжку, где герой — бандит с тёмным прошлым и руками как у греческого бога!

— Всё это звучит прекрасно. Только ты почитаешь на вилле, у моря, с бокалом чего-нибудь холодного, а носки с пингвинами — возьмёшь с собой. Я даже оставлю тебе специальную зону «лежать и грустить». Но сейчас — вперёд, душ, чемодан, зубная щётка, книги, шорты, кеды, купальник, две маски для лица и ни одной паники. Погнали. Я помогаю. У тебя тридцать минут.

— Подожди… ты захватила мой чемодан?!

— Конечно. Я что, первый год с тобой знакома? — фыркнула Яра, отставляя стаканчик. — В прошлый раз ты приехала к нам с мамой с рюкзаком, в котором была зарядка, три книги и пакет орешков.

— Это были хорошие орешки.

— Они были солёные, — подчеркнула она. — Даже не одежда, Алиса. Просто… орешки. Ты жила у нас три дня в футболке с динозавром.

— Это был научный динозавр, между прочим.

— Он был потрёпанный и очень грустный.

— Как и я, — пожала я плечами. — Мы подходили друг другу по настроению.

— Неважно. Я с тех пор тебе не доверяю в вопросах логистики.

Яра уже стояла у шкафа и не спрашивая, вытаскивала одежду. Лулу с интересом следила за этим разграблением территории, а потом царственно запрыгнула на чемодан и не мигая, легла прямо по центру. Мол, «тут я теперь живу».

— Отлично, она блокирует эвакуацию. У нас заложник. Это шантаж, — пробормотала я, вытаскивая футболки из комка и раздумывая, брать ли платье в ромашку или голубую футболку.

— Лулу, дорогуша, — Яра нагнулась и сказала самым мягким, притворно-ласковым голосом, — Уйди, пожалуйста, иначе мы заберём тебя с собой и запишем в СПА для животных. Там тебе и тыквенное пюре, и маникюр с блёстками.

Лулу посмотрела на неё с величайшим презрением. Потом — на меня. А потом с максимальным достоинством, будто мы её недостойны, спрыгнула с чемодана и ушла на диван. Смертельно обиженно.

— В этом доме даже кошка знает, как драматично выходить из кадра, — вздохнула я и закинула в чемодан: футболки, пару книг (ладно, пять), блокнот, купальник, пляжное платье, снова книги (на случай, если три первых не подойдут по настроению), телефон, зарядку и свою любимую резинку для волос, которая вечно теряется в самых неподходящих местах.

— Готова, — выдохнула я, застёгивая молнию.

— Мы ещё даже не вышли из дома, а я уже устала, — Яра усмехнулась, — Но всё равно горжусь тобой. В следующий раз, может, ты даже соберёшься без криков и угроз депортации.

— Без твоей военной кампании вряд ли, — буркнула я, кидая последний взгляд на Лулу, которая уже устроилась на подушке, будто ничего не происходило.

Я присела рядом, потрепала её за ушком.

— Ты остаёшься за главную. Не ешь мои растения. Не переворачивай вазу. И, пожалуйста, не приглашай соседского кота, он снова будет ходить по столам.

Лулу мяукнула.

— Это не «да» и не «нет», — сказала Яра, спуская чемодан. — Это «я ничего не обещаю».

— Именно, — кивнула я, вставая. — Всё, поехали. Пока я снова не передумала.

— Без шансов, сестричка. Ты обречена на отдых.

Лулу моргнула. Определённо что-то замышляла. И мы вышли.

Вниз, к машине, к дороге, к морю, к совершенно непредсказуемым каникулам, о которых я ещё вчера не подозревала. А ведь день только начинался.

Мы только вышли из дома, и Яра уже с грохотом закинула чемодан в багажник чёрной машины — явно не её. Двигалась она чётко и целеустремлённо, как будто собиралась не на море, а в командировку по спасению мира.

— Это не твоя, — заметила я, кивая на машину.

— Ага, моя в ремонте, — отозвалась она, хлопая багажник. — Эта — Влада.

— Кто такой Влад?

— Друг. Одолжил машину. Думаю, вы ещё познакомитесь. Он тебе может понравиться. Вроде как в твоём вкусе.

— У него тоже орешки вместо футболок и социальная тревожность

— Ха, нет. Но он спортивный и хорошо сложен. Может, ты оценишь.

— Звучит как пёс моей соседки, — хмыкнула я, кидая рюкзак следом за её чемоданом. — Тоже спортивный и хорошо сложен.

Я посмотрела на своё отражение в боковом стекле — и почти не узнала себя.

Белое короткое платье в нежный цветочный принт, чуть колышущееся от лёгкого ветра, аккуратные светлые сандалии, кудри, рассыпавшиеся по плечам. Вся такая… ангельская. Уверенная, свежая, будто я всю жизнь только и делаю, что позирую в рекламных роликах про счастье, утреннее солнце и лёгкость бытия.

И ведь никто бы не догадался, что всего десять минут назад я носилась по квартире с растрёпанной гулькой, в пижаме, одним носком и в состоянии лёгкой паники, уговаривая кошку не запрыгивать в чемодан.

— Садись, Лиса. Время приключений, — Яра хлопнула ладонью по капоту машины, будто по боку скакуна перед скачкой.

— Щас, дай хоть Тасе напишу, чтобы моя пушистая львица не устроила бунт, — пробормотала я, доставая телефон.

Открыла чат с Тасей — моей подругой, соседкой и по совместительству обладательницей запасного ключа от квартиры.

Алиса:

«Тася, привет! Спасай. Мы с Ярой внезапно уехали на море — долго объяснять, просто поверь. Лулу осталась на хозяйстве. У тебя же ещё есть мой запасной ключ?»

Не прошло и минуты, как пришёл ответ.

Тася:

«Есть. АЛИСА, ты опять уехала без предупреждения? Кошка на тебя в суд подаст.»

Алиса:

«Она уже готовит иск. Яра схватила меня как в спецоперации. Чемодан, кофе и взгляд „не спорь“.»

Тася:

«Окей, я присмотрю. Пусть она не кидается в меня тапками. И чтобы без тайных шабашей!»

Алиса:

«Никаких шабашей. Только сон, еда и презрение к обществу. Спасибо тебе, ты ангел»

Тася:

«Я больше кошатница, чем ангел, но ладно. Удачи на море. Если Лулу сожрёт мои кроссовки, ты обязана привезти сувенир.»

Я усмехнулась и, небрежно положила телефон себе на колени — прямо на платье — прежде чем устроиться в машине поудобнее.

— Ну что, дело сделано, — сообщила я. — Лулу в надёжных лапах. В смысле — у Таси. А лапы у кошки. Ты поняла.

— Я, пожалуй, перестану слушать твои утренние шутки, — хмыкнула Яра, трогаясь с места. — Они как чай без сахара: можно пить, но… грустно.

— Как и вся моя жизнь, — ответила я, устраиваясь поудобнее. — Но спасибо, что похитила меня. Даже если это выглядит, как похищение из комикса для девочек.

— Пожалуйста. Я ещё и музыку включу.

Мы тронулись. Город остался за спиной, а впереди — только дорога, чемодан, море и шанс на нечто… чуть более свежее, чем пыльный плед и холодный чай.

А Лулу, возможно, уже подкупает Тасю одним только своим нахальным видом и уверенностью, что все в этом мире её немного любят. Я верила в неё. Если кто и найдёт общий язык с кошкой, то именно моя подруга.

5 глава

Вечер был тихим. Слишком. Воздух будто сдерживал дыхание, чтобы не выдать меня. Даже птицы перестали галдеть, как будто коллективно решили: «Ладно, пусть шпионит. Мы не мешаем.» А может, просто знали, что тут происходит что-то… не совсем законное.

Я стоял у щитка, с видом человека, который знает, что делает. Хотя, если честно, от настоящего электрика у меня был только хмурый вид, старая куртка и набор инструментов, заказанных в какой-то подпольной лавке, где продавали всё — от фонариков до подслушек, от фальшивых документов до кофе с повышенным содержанием цинизма.

Камера номер один — на угол здания. Идеальный угол обзора: в кадр попадало окно её комнаты на втором этаже, но выглядело всё максимально «случайно». Будто это просто домофон. Или сторожевой голубь с объективом.

Камера номер два — чуть выше входа, на фонаре, который и так давно не работал. Я даже мысленно поблагодарил коммунальщиков. Редко, но они помогали.

Работал быстро. Чётко. Без разговоров, без колебаний. Почти на автомате. Потому что если начну думать, зачем мне это надо — сам же сгорю. Сам же всё скомкаю. А так — шаг за шагом, провод к проводу, сигнал к облаку, я будто просто… делал свою работу.

Как будто не вспоминал, как она смотрела на меня в кафе, с тем выражением, будто я — кофейное пятно на её белой рубашке.

Только я закрепил последнюю деталь, отступил на шаг, прикинул угол — и тогда услышал звук замка. Щелчок. Мягкий. Почти интимный, если такое вообще можно сказать про замки.

Дверь приоткрылась.

И я… нырнул в куст. Молниеносно. Со стороны это, наверное, выглядело так, будто меня выстрелили туда из рогатки. Если бы кто-то это снял на видео — стал бы мемом в первый же день: «Когда пытаешься быть незаметным, но родился драматичным».

Она вышла.

Всё просто: джинсы, худи, кроссовки. Волосы собраны, лицо чистое. Ни макияжа, ни украшений. Но выглядела она не как человек, который только что спорил с кошкой и зевал на кухне. Она шла — как будто ей не нужно было одобрение мира. Как будто весь мир — просто фон, а она идёт туда, где ей будет спокойно.

Прямая спина. Размеренный шаг. Взгляд, который скользил вперёд, как у человека, который всегда думает о чём-то ещё. Не здесь. Не сейчас.

Я поднялся. Осторожно. Как будто куст был моей базой, а я — разведчик, которому нельзя ошибаться. Сбросил с плеч рабочую куртку и проходя мимо машины, закинул её на заднее сиденье, оставаясь в чёрной толстовке. Натянул капюшон поверх кепки и пошёл следом. Не рядом. Не впритык. С нужной дистанцией. Как тень. Как подозрение.

Она дошла до магазина. Зашла и я — за ней. Взял корзину, для маскировки. Бросил туда первый попавшийся батон, хотя потом понял, что он — с тмином. Ненавижу тмин. Но сейчас — неважно.

Я шёл между рядами, будто ищу скидку на оливковое масло. Но на самом деле… я искал её. Не глазами — всем телом. Она выбирала продукты медленно, осознанно. Сначала — помидоры. Вероятно, сорт ей был важен, потому что она долго вертела каждый, как будто от его судьбы зависела её.

Бананы — только чуть зелёные. Типичный выбор тех, кто не любит сюрпризов. И две упаковки макарон в форме ракушек. Я даже мысленно приподнял бровь. Типа — зачем? А потом понял: потому что мило. Потому что в этом была… простота. Нежность.

На кассе она сказала что-то кассирше. Я не расслышал слов, но видел — она улыбнулась. Такая тёплая, спокойная улыбка. Уголки губ дрогнули. Как будто не специально. Как будто просто — стало чуть светлее внутри. И, почему-то, у меня тоже.

Я стоял у соседней кассы, делая вид, что сравниваю цены на жвачку. Но на самом деле… в груди будто кто-то свернул пальцами пружину и потянул. Странное чувство. Тревожно-приятное. Как будто ты почти упал — но удержался.

Она вышла, и я — следом. Медленно. Спокойно. Не поднимая пыли. Не дыша громко. Она шла с пакетом, аккуратно придерживая его за ручки, а я рассматривал, как ветер касается подола её худи. Как она поправляет выбившуюся прядь. Как задирает голову, когда смотрит на небо.

Никаких масок. Никакой позы. Она была просто собой. И в этом — весь секрет.

Я должен был остановиться. Уйти. Переключиться. Вернуться в режим «наблюдатель», «аналитик», «нейтральная сторона». Но… Мои ноги не слушались. Они вели за ней. По той же дороге. К её дому. К этим окнам. К этим камерам. Где начиналась моя официальная работа.

Я стоял в тени соседнего подъезда, пока она не поднялась по ступенькам и не скрылась за тяжёлой дверью.

Я опустил взгляд на телефон. Камера у входа чётко передала, как она открыла дверь и исчезла в подъезде. Переключил — кадр с окна второго этажа. Слабое движение за занавеской, силуэт, мелькнувший в проёме. Она уже дома. Всё спокойно. Тихо. Аккуратно. Никаких лишних жестов. Ни одного лишнего шага.

Я убрал телефон, но в голове картинка всё ещё оставалась. Слишком чёткая, слишком настоящая.

Я ещё немного постоял, проверяя по привычке, не вышел ли кто следом, не мелькнёт ли силуэт в другом окне. Пусто. Район засыпал — вяло и по графику.

Дверь за ней закрылась — я развернулся. Спокойно. Без суеты. Вышел из тени, прошёл вдоль стены и направился к машине, которая стояла в её дворе, почти под самыми окнами. Чёрный «Форд Фокус» — слегка пыльный, с вмятиной, будто он был частью ландшафта, местный, давно примелькавшийся. Не слишком близко, чтобы привлекать внимание, но и не так далеко, чтобы терять обзор.

Я откинул капюшон, снял кепку, сел в салон и закрыл дверь. Внутри было прохладно. Машина пахла кофе, кожей и — всегда немного — металлом.

Включил зажигание. Панель загорелась мягким светом. Рука привычно потянулась к планшету — подключение к камерам. Проверка сигнала. Обе работали. Картинка стабилизировалась. Окно, лестница. Видеопоток пошёл. Отлично.

Никакой дрожи в пальцах, никакой глупой эйфории или чего-то ещё — всё чётко. Всё по делу. Так должно быть. Так и будет.

Я открыл боковое окно на пару сантиметров, чтобы впустить прохладный воздух. Город дышал равномерно. Где-то мяукала кошка, хлопала дверь, звучал телевизор из чьей-то квартиры.

Я смотрел на экран и не видел в нём девушку. Я видел объект наблюдения. Адрес. Маршрут. Поведение. Мимика. Детали. Никаких чувств. Никаких выводов. Только данные.

Любопытство? Возможно. Но ровное. Профессиональное. Я изучал, как она двигается, как реагирует, что выбирает, как живёт. Это моя работа. И я умею её делать.

Я пристегнулся, завёл мотор, и машина медленно тронулась с места. Не было спешки. Время ещё есть. Всё пойдёт по плану.

Иногда — да, приходится дышать тенью, быть в углу кадра, собирать по крупицам всё, что имеет значение. Но это не про симпатию. Это про контроль. Про работу. Про безопасность — свою и чью-то ещё.

Я вёл свой потрёпанный «Форд Фокус» по ночным улицам, едва касаясь руля. Машина урчала, как старая кошка, недовольная, что её снова разбудили. Вмятина на правом крыле — напоминание о парковке у торгового центра пару лет назад. Я тогда вышел за хлебом, вернулся — а кто-то уже успел приложить. И, конечно же, без записки.

Я мог бы найти того водителя. Камеры, свидетели, базы — всё доступно. Но не стал. Слишком много внимания, вопросов, бумаги и шума. А я предпочитаю оставаться в тени. Даже если это значит ездить с этой чёртовой вмятиной, которая теперь смотрится почти как шрам — часть истории.

Асфальт под фарами блестел, отражая редкие фонари. Город в это время становился чище — не физически, а по настроению. Меньше людей, меньше шума, больше тишины, в которой можно было думать.

Я припарковался у своего подъезда, с трудом вытянув руль до упора — места было как всегда впритык. Подумал, что когда-нибудь эта машина окончательно откажется мне подчиняться, сдастся и просто не заведётся. Но пока — держалась.

Поднялся на этаж, привычно перескочив третью ступень — она всегда скрипела. Ключ повернулся легко. В квартире пахло кофе и чуть-чуть пылью. Свет — тусклый, домашний. Всё на своих местах. Никаких сюрпризов.

Скинул кофту на спинку стула, прошёл в комнату, включил компьютер. Экран зажёгся мягким голубоватым светом, будто приветствовал: «Ну, здравствуй, снова ты». Программа загрузилась быстро. Камеры работали — без сбоев. Картинка чёткая. Спальня, лестничная клетка. Всё спокойно.

И тут зазвонил телефон.

Я на секунду закатил глаза — если звонит в это время, значит, либо скучно, либо он хочет вытащить меня в какую-нибудь «пятничную пятницу», даже если на календаре четверг.

— Алло.

— Ага, живой, слава скучной рутине! — раздалось в трубке. — Слушай, ты где там пропал? Я уже начал подозревать, что ты тайно женился или вступил в монастырь.

— Почти. Я просто… работаю.

— О, ну раз «работаешь», тогда тем более — срочно надо тебя вытащить. Бар. Пиво. Люди. Ты помнишь, как выглядят люди?

Я усмехнулся и сел в кресло, глядя на экран.

Помню. Ещё как помню. Особенно когда приходится следить за одним из них почти круглосуточно. Изучать мимику, жесты, ритм шагов, привычки. Следить так пристально, что иногда кажется — знаешь их лучше, чем себя.

Лучше, чем надо.

— Сомневаюсь, что люди — это то, что я хочу видеть в количестве больше одного.

— Ну тогда я подхожу идеально, — самодовольно заявил он. — Я как раз на одного. Идеальный дозированный социум. Давай, не отнекивайся. «Старый Док», через двадцать минут. Беру тебе твой безнадежный лагер и угрюмую закуску.

— Я безнадежный, потому что заказываю картофель по-деревенски, а не какой-нибудь модный хумус с пророщенной гречкой?

— Именно. Но я скучаю по твоим комментариям про чужие свидания. Так что ты нужен мне. Ради психического равновесия. Моего, кстати.

Я усмехнулся и медленно кивнул, хотя он этого не видел.

— Ладно. Буду. Через полчаса.

— Вот это разговор! А то ты вечно как тень. Я думал, ты ушёл в подполье и занялся контрабандой книг.

— Почти угадал, — бросил я, и мы отключились.

Я ещё раз проверил всё: камеры работают, запись идёт. На экране — ровная жизнь, без всплесков. Всё тихо.

Выключил монитор. Натянул кожаную куртку. Глянул в зеркало. Выражение лица — спокойное, закрытое. Рабочее.

«Просто бар. Просто вечер. Просто пиво», — подумал я и вышел за дверь.

Бар «Старый Док» был именно тем, чем казался: немного прокуренным, немного облезлым, но уютным, как старая куртка, которую не выкидываешь, потому что она знает все твои падения.

Я зашёл внутрь и огляделся. Музыка играла негромко — какой-то блюз с дрожащей губной гармошкой. Людей было немного: пара в углу, мужик у стойки, студенты, спорящие из-за пива. И Лукас — за тем же столиком у окна, где мы всегда и садились.

Он заметил меня сразу, откинулся на спинку стула и махнул рукой. Чёрные волосы были растрёпаны, как будто он слишком много чесал затылок, думая о вечном. Зелёные глаза — живые, ироничные — блестели даже в полумраке бара. У Лукаса была эта врождённая способность выглядеть так, будто ему весело даже в аду, если рядом есть пиво и кто-то, с кем можно поспорить.

— Опоздал, — сказал Лукас, как только я сел. — Уже начал сомневаться в твоём существовании. Подумывал вызвать экзорциста. Или психолога.

— У меня был спор с зеркалом, — ответил я, беря у него бокал. — Оно утверждало, что я выгляжу уставшим.

— И кто победил?

— Я. Выключил свет.

Он хмыкнул, передвинул ко мне тарелку с картошкой.

— Лагер. Без радости, как ты любишь. И картошка. Себе не успел заказать — сказал, дождусь самого того самого друга.

— Тронут. Настоящая романтика.

Я сделал глоток. Горьковатое, холодное — идеально. В животе зашуршала благодарность. Лукас между тем смотрел на меня из-под бровей, слегка щурясь, как будто собирался поставить диагноз.

— Ну, как ты там? — спросил он, откусив картошку. — Без лишних подробностей. Просто… вообще. Жив?

— Жив. Не выгорел. Пока.

— Звучишь, как человек, который пьёт кофе из термоса, спит в кроссовках и ведёт себя так, будто мир — это потенциальная ловушка.

Он покосился на меня.

— Ты, кстати, снова весь в чёрном.

— Это не мода. Это униформа. У тебя зелёные глаза — ты носишь футболки с ящерицами. У меня работа — я ношу чёрное.

— Значит, если я надену плащ, это будет по работе?

— Только если ты по ночам прыгаешь по крышам и называешь себя «Ящермен».

Он усмехнулся.

— Ха. Ладно. Слушай, а миссия у тебя… мм… какого типа? Хрупкая, взрывоопасная, сладкая на вкус? Или всё сразу?

Я поднял бровь.

— Любопытство — двигатель прогресса. И увольнений.

— Ну а что? Ты вон как закрученный ходишь, будто носишь в кармане план по спасению мира и капсулу с ядом. Или с шоколадом. Хотя скорее с ядом, тебя я знаю.

— Лукас, — вздохнул я, — ты знаешь, как всё устроено. Ты должен знать только то, что тебе положено. И делать то, о чём тебя просят.

— Ага. То есть «ешь картошку, не задавай вопросов»?

— Именно. Ешь, пей, молчи и живи долго.

Он сделал обиженное лицо:

— А я думал, я твой надёжный напарник. Брат по конспирации. Секретный агент в отставке.

— Ты мой поставщик картошки и человек, который однажды уговорил меня пойти на новогоднюю вечеринку в костюме оленя. Это больше, чем напарник.

— Признание принято. — Он театрально приложил руку к груди. — Но всё равно ты что-то скрываешь.

— Конечно, скрываю. Я же спецагент, а не телеведущий. Просто… не время ещё. Всё слишком шатко.

Он кивнул, посерьёзнел на секунду — редкость для Лукаса.

— Ну, если что — зови. Хотя бы, чтоб не сдох с голоду.

— Обязательно. Если не вызову, вышли картошку по дрону.

— Договорились. Только с кетчупом. Я не жестокий человек.

Мы говорили, как обычно — легко, в обнимку с шутками и сарказмом. Но под всем этим я знал: Лукас смотрит глубже. Всегда. Он не знал, над чем я работаю сейчас, и слава богу. Но он знал, когда со мной что-то не так. Он не лез, но был рядом. Без лишних вопросов.

И иногда — этого было достаточно.

Дом встретил меня тишиной, такой глухой и плотной, что даже собственные шаги звучали подозрительно громко. Я скинул кроссовки у входа, потянулся, хрустнув шеей и направился прямиком к компьютеру. Привычка — как запереть дверь, дважды проверить плиту и убедиться, что никто не влез в твою жизнь, пока тебя не было.

Мониторы загорелись мягким светом. Несколько секунд — и я уже щёлкал по иконкам, просматривая камеры.

Картинка с окна — стабильно. Никто не подходил, ничего не менялось. Подъезд — чисто. Прохожие, кошка пробежала мимо, один дед в панаме долго искал ключ в кармане. Всё — обычное. Спокойное. Скучное.

— Хорошо, — пробормотал я, откидываясь в кресле. — Обычное — значит, живое.

Пара настроек, резервная копия — и я, наконец, позволил себе встать, выключить монитор и потянуться по-настоящему. Спина хрустнула, как старая дверь в заброшенном доме.

На часах было уже за полночь, но я всё равно по инерции проверил окно, замок, снова замок (да, я тот человек) — и только потом пошёл в душ. Горячая вода — лучший способ вымыть не только пыль с улицы, но и всё, что не хочется тащить с собой в сон.

Переоделся в свободную майку и спортивные штаны, шлёпнулся на кровать. Матрас привычно скрипнул, а потолок встретил меня пустотой и холодом.

Пять минут я ещё лежал, глядя в белое ничто, пока мысли не начали расползаться, как кошки по подоконнику — лениво и неохотно.

***

Проснулся я рано — даже слишком. На часах пять с чем-то, и будильник ещё спал. А я — нет. Тело включилось само. Осталось только согласиться.

Поднялся с кровати, потёр лицо, пробормотал что-то непечатное и пошёл к окну. За стеклом город только просыпался — редкие машины, неуверенный свет, первые тени. И запах — утренний, влажный, немного асфальтовый. Знакомый.

— Ну что, тело. Ты хочешь пробежку — ты её получишь, — сказал я себе в отражение.

Спортивные штаны сменились на шорты, старые кроссовки, футболка. Капюшон — на голову. На всякий случай.

Я вышел из дома и сразу почувствовал: да, это было нужно. Не как тренировка, а как сброс — шума, давления, образов. Я бежал мимо ещё спящих окон, мимо автоматов с кофе и запертых аптек. Мимо людей, которых не знал, и они — не знали меня. Это было лучше сна. Бег — без объяснений, без заданий, без наблюдения. Только я и дорога.

И в этот момент я был не агент. Не тень. Не наблюдатель. Просто человек, бегущий навстречу утру.

Я бежал ровно, не торопясь, как будто каждая улица была уже изучена, размечена, понятна. На автомате пересёк небольшой сквер, где всегда пахло липами и сырой корой. Где-то рядом ворчал дворник, сгребая в кучу упрямые листья. Где-то в окне загорались первые огоньки — кто-то ставил чайник, кто-то шел в душ, кто-то, возможно, даже не ложился.

Город просыпался медленно, как человек, который не хотел на работу. А я — наоборот. Я был уже там, где надо. Настроен, собран. Голова обнулялась с каждым шагом. Всё постороннее — оседало где-то в пыли под подошвами.

Возвращаясь обратно, я свернул на пару улиц в сторону, просто чтобы пройти мимо её дома. Привычка. Не как шпион. Как будто… как будто проверяешь, что всё на месте. Что ничего не сдвинулось.

Камеры на месте. Окно — закрыто. Шторы — задернуты. Всё как положено. Спокойствие в кадре. И в голове — тоже.

Когда я снова зашёл в квартиру, воздух показался непривычно прохладным — контраст с уличным теплом. Скинул кроссовки, бросил футболку на стул, потянулся, будто хотел вытянуть остатки сна из плеч.

На кухне включил чайник. Стакан. Кофе растворимый, дешёвый, но крепкий. Как сама жизнь. Включил компьютер. Камеры — работают. Ни глюков, ни сбоев. Всё стабильно. Алиса дома. На экране — спокойный пустой коридор.

Я вздохнул. Неспешно сделал глоток.

Всё шло по плану. Абсолютно. Холодное спокойствие, чистый сигнал, предсказуемость. Как должно быть. И именно в такие моменты мозг, этот предатель, начинает задавать ненужные вопросы.

«А если всё так просто… почему ты всё время смотришь не туда, куда надо?»

Я глухо хмыкнул, закрыл экран и отправился в душ. Вода смоет всё. И эту мысль — тоже. Сегодня будет обычный день. Без отклонений. Без эмоций. Только работа. А всё остальное… отключим. Как звук в камере.

Я вышел из душа, вытирая волосы полотенцем, когда компьютер тихо мигнул — сигнал с камеры обновился. Рутина. Всё, как обычно. Бросил полотенце на спинку стула, сел, щёлкнул по окошку. Без эмоций. Механика. Просто контроль.

Но в следующий момент…

На экране — движение. Не просто «Алиса ходит по квартире». Нет. Это было что-то другое. Резкие, быстрые шаги. Она металась по комнате, перекидывала одежду с одного конца кровати на другой. Яра тоже там, сосредоточенная, как всегда: чемодан на кровати, второй уже стоял у двери. Вещи, книги, пляжная сумка. Купальник, пижама, футболки — всё в разлёте, как будто дом накрыло штормом.

Но это был не хаос. Это был сбор. Срочный, как эвакуация.

— Что за… — выдохнул я и замер.

Ладони вспотели мгновенно. Где-то под рёбрами закололо. Паника? Нет. Не совсем. Скорее — жёсткое, холодное беспокойство, которое стягивало грудную клетку изнутри. Я наклонился ближе, всматриваясь в кадр, надеясь, что это какая-то глупость. Переезд мебели? Разбор гардероба?

Нет. Это был отъезд.

Я молниеносно переключился на камеру у подъезда. Мимо проехала чёрная машина. Слишком вовремя.

— Твою мать… — пробормотал я и начал шагать по комнате.

Почему сегодня? Почему не в воскресенье, как она говорила? Всё же было рассчитано — у меня был как минимум день, может, два. Всё по плану. Я только вчера закончил прокладку маршрута перехвата Wi-Fi, подготовил архивы по трафику, создал резервный доступ к роутеру. Всё стояло ровно, как башня из кирпичей.

И теперь она валится под весом… какого-то грёбаного чемодана Яры Валентайн.

— Они уезжают. Сегодня. Уже. — сказал я вслух, будто для фиксации.

Первая мысль: меня раскрыли. Самое логичное, самое страшное. Алиса — не дура. Яра тем более. Может, что-то увидели? Камеру? Отражение в стекле? Или я слишком близко шёл за ней в магазине? Она же смеялась у кассы, а я выбирал батон, чтобы не привлекать внимание. Не привлёк? Чёрт его знает.

Я застыл. Одно мгновение. Потом отрезал эту паранойю, как гниль.

— Нет. Спокойно. Не паникуй.

Я заставил себя сесть. Вдох. Выдох. Открыл мессенджер-перехват. Проверил активность. Телефон Яры вёл себя нормально. Никаких вызовов служб, никаких аномалий. Никаких «слишком умных» абонентов. Геолокация — направление к выезду из города. Пара фото. Название виллы.

Море. Обычное, чёртово, море. И тем не менее это раздражало. Всё не по графику. Всё рушится. Я откинулся на спинку стула, сжал кулаки. План приходилось пересобирать на ходу.

— Спасибо, Валентайн. Прямо в цель, — выдохнул я сквозь зубы.

Закрыл глаза на пару секунд. Ладно. Перестраиваемся. Придётся ехать. Работать уже в новой среде. Все старые точки слежения — в утиль. Новые координаты. Новые риски.

Но что меня злило не меньше — это пустая комната на камере. Я уже привык. К её окну. К кошке. К книгам на подоконнике. Утреннему свету. Чашке чая. И вот теперь — пустота.

Дурак. Это неважно. Это работа. Только работа.

Я встал. Резко. Выдернул из шкафа рюкзак. Засунул туда ноутбук, внешние аккумуляторы, компактный перехватчик, пару сменных батарей, флешки. Всё, что может понадобиться.

— Хотели на море? Ну окей. Будет вам море. Я тоже люблю соль на губах, — буркнул я, открывая карту и прокладывая новый маршрут. — Только теперь — я ближе, чем вы думаете. И внимательнее, чем когда-либо.

Я захлопнул рюкзак, щёлкнул застёжками, проверил ремни. Всё на месте — флешка, пауэрбанк, ножик, тот самый — старый, складной, с поцарапанной ручкой и лезвием, которое уже трудно назвать острым, но привычка тянуть его с собой осталась. Как амулет. Телефон в нагрудный карман рубашки, ключи в джинсы, документы в потайной отсек сумки. Всё. Пошёл.

Мотор внутри уже завёлся. Не тот, что в машине — мой, личный. Тот, что заводится, когда начинается работа. Когда ты не человек с мыслями, а инструмент с задачей. Всё остальное — в сторону.

Поправил тёмную рубашку, затянул шнурки, на голову — кепку. Стёганая тень. Я глянул в зеркало. Усталое лицо. Щетина. Глаза — уже не мои, а рабочие. Холодные.

— Пора, — пробормотал я себе. Голос прозвучал тише, чем ожидал. Даже немного хрипло.

Было чертовски жарко. Полдень, раскалённый асфальт, от которого поднималась маревая рябь. Воздух дрожал, как будто город выдыхал сразу всем телом — раскалённым, уставшим и липким. Даже машины на парковке выглядели утомлёнными: с откинутыми щётками, будто сдавшимися.

Я подошёл к ящику с картами — да, бумажные. Кто-то считает это анахронизмом, но я им доверяю. GPS глючит, особенно в прибрежной зоне. А карта — она просто есть. И всегда будет.

Нашёл нужный лист. Побережье, частный сектор, несколько вилл, название — то самое, мелькавшее на фото у Яры. Ввёл координаты в навигатор, но всё равно отметил нужный отрезок ручкой. Три с половиной часа пути, если повезёт. Если не повезёт — буду вариться в машине ещё дольше.

Я вышел на раскалённую улицу. Воздух был как из микроволновки. Заставлял щуриться и моментально вспоминать всё, что ты ненавидишь в этом времени года. Футболка под рубашкой тут же прилипла к лопаткам, даже переносица вспотела под очками.

Моя машина стояла, как верный старый пёс — уставшая, немного покоцанная, но надёжная. Вмятина на крыле никуда не делась. Я всё ещё «обязательно» собирался её починить. Вот прямо на следующей неделе. Может быть. Если доживу.

Открыл дверь, внутри было как в духовке. Салон прогрелся так, что руль жёг ладони, а ремень безопасности казался металлической змейкой. Я вполголоса выругался, приоткрыл все окна и сразу включил кондиционер на максимум. Пускай дует, пока я не сварился.

Рубашку — на заднее сиденье. Очки — на приборку. Завёл мотор. Машина зарычала, как старая дворняга, которую разбудили пинком.

— Не ворчи, сам не в восторге, — буркнул я, пристёгиваясь.

Навигатор пиликнул. Проложенный маршрут ждал. Прямо по трассе, потом — уход налево на просёлок, и дальше — ручная работа.

Перед тем как набрать Лукаса, я сделал ещё один звонок — девушке, у которой бронировал соседнюю виллу рядом с той, где собиралась остановиться Алиса.

— Простите, — начал я вежливо, — не получится ли перенести заезд на пятницу вместо воскресенья?

На том конце короткая пауза.

— Боюсь, вилла ещё занята до субботы утром, — ответила она. — Но есть вариант. Чуть поодаль стоит домик. Он меньше, но уединённый и с теми же удобствами. Сейчас свободен.

Я задумался ровно на секунду. Меньше — даже лучше.

— Подходит. Оформляйте, — сказал я.

Перевёл деньги тут же, по реквизитам в сообщении. Получил подтверждение, только после этого вздохнул — всё встало на свои места.

Теперь можно и Лукасу позвонить.

— Ого, — ответил он сразу. — Неужели Матвей звонит, а не пишет через зашифрованку?

— Не начинай. Нужен доступ. Координаты скину. Объект уехал сегодня, не в воскресенье. Пришлось сдвинуть выезд. Жара убийственная, но выбора нет.

Пока он лихорадочно клацал по клавиатуре, я по инерции включил радио — и тут же отключил. Какое к чёрту «лето в ритме наших хитов»? Мне сейчас не до счастья из динамиков. Мне нужно было слышать шум двигателя, дорогу и, возможно, собственную голову.

— Это та самая вилла? — уточнил Лукас. — Где раньше маячила «Штиль-3»?

— Она. Только не трогай внутреннюю сеть, мне нужно наружное. Камеры, проходы, входы. Остальное — не трогаем.

— Принято. Дай двадцать минут. А камеру, ноут — всё при тебе?

— Всё. Даже запасной телефон. Как в инструкции, которую ты никогда не читаешь.

— Обидно, но справедливо, — вздохнул он. — Только не забудь — там может быть автономная тревожка. Если будет лишний пинг, объект может сорваться.

— Я знаю, Лукас. Ты не вчерашний — и я тоже.

Я повернул на трассу. Кондиционер уже немного остудил воздух, но кожа всё ещё ныла от жары. На горизонте таяла дорога, как мираж. Машина еле слышно урчала, будто понимала, что предстоит длинный маршрут и не стоит тратить силы на капризы.

— Слушай, — снова подал голос Лукас, — ты ведь опять один поехал?

— Ага.

— У тебя, похоже, аллергия на партнёров.

— У меня аллергия на лишние трупы. А с людьми, как показывает опыт, всегда либо жертвы, либо свидетели.

— Романтично. Как всегда. С тебя книжка когда-нибудь. Название уже знаю: «Жара, пыль и одинокий маньяк».

Я усмехнулся. Он был занозой, но полезной.

— Пошли мне доступ, как только пробьёшь. И не вздумай вставлять свои пасхалки. Я в этот раз не шучу.

— Уже удаляю кота-танцора, — пробормотал он. — Хотя ты разбиваешь мне сердце.

Связь оборвалась. Я убрал телефон в подстаканник, проверил зеркало. За мной — город. Впереди — дорога. Солнце било в лобовое, как на допросе.

Я ехал, чувствуя, как вместе с жарой по капле испаряется всё, что не касается миссии. Остальное — обугливается. Остаётся только суть. Мысли крутились вокруг задачи. Что я найду там? Какая локация? Как подойти незаметно? Где установить точки? Как вписаться в обстановку, не вызвать ни одного подозрения?

Я знал, как это делать. Я тренировался. Я выстраивал планы. Но чёрт подери… На этот раз всё чувствовалось ближе. Как будто перешёл границу. Как будто я перешёл за неё — не заметив. И это меня бесило.

Дорога за городом выпрямилась, как стрела, и словно сбросила с себя шум — исчезли рекламные щиты, поток машин поредел, заправки встречались всё реже. Дальше — только пыль, низкие холмы и редкие клочья тени от высохших деревьев. Жара стояла, будто кто-то забыл выключить солнце. Кондиционер работал на максимум, но всё равно внутри было душно, как в консервной банке. Окна запотевали изнутри, не от влаги — от напряжения.

Кожа прилипала к сиденью. футболка — будто из наждачной бумаги. На висках — капли пота и ни одна не решалась скатиться вниз. Я сжал руль, будто тот мог дать хоть каплю уверенности.

Навигатор мигнул: «До цели — 20 минут». Я сбавил скорость. Асфальт закончился внезапно — сначала грубый бетон с трещинами, потом — гравий. Камни стучали по аркам, как будто кто-то снизу отбивал тревогу: «Не иди туда».

Перед поворотом я затормозил и вылез из машины. Солнце врезало в лицо, как пощёчина. Воздух — густой, пахнущий выжженной травой, солью и перегретым металлом. До моря было рукой подать. До виллы — чуть дальше. Но не расстояние было важным. Важна была тишина. Ненормальная. Глухая.

Я открыл багажник. Движения — отточенные, машинальные. Камера — на ремень, рюкзак — на плечи. Проверка: запас воды, аптечка, внешний аккумулятор, поддельные документы, платформа с зашифрованным доступом. Всё своё. Всё привычное.

Я пошёл пешком. Гравий хрустел под ногами, пыль въедалась в ботинки. По бокам — заросли, перелески, старая колючая проволока. Пару раз показались следы от шин, но свежих не было. Всё вокруг будто держало дыхание. Я тоже стал дышать реже — инстинкт.

Прибрежная линия — белая, слепящая. И вдруг — вилла. Словно выросла из воздуха. Стены цвета песка, ставни закрыты, черепица обуглена солнцем. Тихо. Слишком аккуратно. Без следов жизни — но и без следов запустения. Идеальная пустота.

Я присел на корточки в тени низкого кустарника, достал камеру, поймал фокус. Увеличил. Движение. Женская фигура прошла по коридору. Быстро. Рост, походка — как у Алисы. Но это не важно. Важно, как она шла. Не как жертва. Как будто знала, что её видят.

Телефон в кармане завибрировал. Сообщение от Лукаса:

[Доступ получен. Наружка. У тебя 20 минут. Потом — сам. Удачи.]

Я не ответил. Просто кивнул. Вышел из тени и пошёл вдоль боковой стены. Камни под подошвами скользили, но я двигался, как по льду — на полусогнутых, бесшумно.

Спрятался за кустами, снова подключился. В планшете — картинка с камер: фасад, задний двор. Всё — словно глянцевая реклама. Только слишком чисто. Пусто. Без следов жизни. Без следов беспорядка.

И вот она вышла.

Алиса. В светлом платье с цветочным принтом, босиком, с бутылкой воды. Шла медленно, без напряжения. Но… вдруг остановилась. И посмотрела. Прямо в мою сторону. Не на камеру — сквозь неё. Сквозь кусты. Сквозь меня.

Я замер. Так не смотрят. Так знают.

Лицо у неё не изменилось. Но глаза… будто застыли. Чуть расширенные зрачки. Лёгкое напряжение в челюсти. Узнавание.

И тут всё внутри меня вспыхнуло — вспышка.

***

Токио.

Подвал. Жарко, как в аду. Пахнет металлом, кровью и гарью от дешёвой изоляции. Я и Том. Шесть тел. Один мальчик. Мы вытащили его — босой, испуганный, рана на щеке. И вот она. Женщина в чёрном. Только глаза — светлые, нечеловеческие. Смотрела на меня. Не угрожала. Не пряталась. Смотрела, как будто уже знала мой выбор. Буду ли я стрелять. Уйду ли. Потом исчезла. Ни шагов, ни звука. Только глаза остались. Внутри.

***

Турция.

Аэропорт. Толпа. Миссия — на сломе. И вдруг — опять она. Или очень похожая. Те же глаза. Та же неподвижность. Не враг. Не свидетель. Что-то третье.

Сторонний игрок? Хищник?

***

Алиса. Сейчас.

То же чувство. Как будто я не охотник. А она — уже ждала. Не та же. Но что-то в этом смотрящем молчании… Это не про страх. Не про интерес. Это про узнавание. Глубинное. До костей. Будто ты — не охотник, а уже в ловушке.

Я отшатнулся назад, спрятался за ствол. Выключил планшет, глубоко вдохнул. Пальцы дрожали. Не от страха. От узнавания.

— Слишком много — шепнул сам себе. — Ты параноишь, Матвей.

Но рука на планшете дрожала. Не от жары.

Я спрятал технику, отступил к тропе. Времени было мало — но теперь мне нужно было сначала собраться. Не рваться. Не идти напролом. Она не из тех, кого можно сломать грубой правдой. Она может знать больше, чем должна. А может — вовсе не быть той, за кого её держат. Или быть тем самым звеном, которого в досье не было. Которое не найдёшь в отчётах. Которое чувствуешь.

И я чувствовал.

— Ладно, Алиса, — пробормотал я, выходя обратно к машине. — Посмотрим, кто из нас на самом деле наблюдает.

6 глава

Когда мы наконец свернули с шоссе на просёлок, я выдохнула — не потому что устала, а потому что жара вместе с тряской делала своё дело, и хотелось просто лечь лицом в воду. Яра вела уверенно, одной рукой на руле, другой — держась за открытое окно. Ветер развевал её волосы, и она выглядела так, будто сбежала с обложки какого-то летнего романа, в котором никто не переживает экзистенциальный кризис.

— Ещё немного, — сказала она, щурясь на солнце, — и ты наконец увидишь всех моих «этих странных, но замечательных людей». Предупреждаю сразу: один из них, возможно, свято верит в ретроградный Меркурий, а другой до сих пор не определился, хипстер он или философ.

— Отлично, — хмыкнула я, откидываясь в кресле. — Главное, чтобы никто не начал предлагать энергетические чистки солью. У меня на это аллергия. Эмоциональная.

— Расслабься, — усмехнулась Яра. — Мы сюда не за душевной терапией приехали. Мы приехали плавать, пить вино и на наделю забыть, кто мы такие. Ну, или хотя бы сделать вид.

Когда мы подъехали к вилле, она показалась внезапной — белая, с черепичной крышей, затенённым крыльцом и шезлонгами во дворе. За стеной слышался смех, хлопнула дверца, кто-то громко выкрикнул имя, и в следующее мгновение из дома высыпали люди.

— Вот и они, — кивнула Яра. — Приготовься.

Я выбралась из машины, поправляя платье, и даже не успела толком рассмотреть фасад, как к нам уже подходили.

— Яра! — первой подскочила к ней высокая девушка в коротких джинсовых шортах и вязаном топе. — Ты наконец приехала! Все уже на нервах. Влад даже пошёл искать тебе шампанское!

— Конечно, я приехала. И привезла с собой главную интригу этого уикенда, — сказала Яра, обвивая меня за плечи. — Знакомьтесь: Алиса. Моя младшая сестра, разрушительница спокойствия и королева ехидных замечаний.

— Это клевета, — сказала я серьёзно. — Я предпочитаю «аналитик с характером».

Смех прошёл по кругу, и мне протянули бокал. Вокруг уже стояли те самые «странные, но замечательные» — Лейла, с золотыми локонами и цепочкой на щиколотке; Денис, с ироничным прищуром и шрамом на подбородке; Тима — тот, что разговаривает, будто цитирует мемы; Арчи — худой, невысокий, в футболке с японскими иероглифами.

И, конечно, Влад.

Высокий, с растрёпанными тёмными волосами и лёгкой небрежностью во всём виде. Смотрел не поверх, а прямо, не нагло — внимательно. Слишком внимательно. Именно так Яра и описывала его, пока мы ехали сюда:

«Он вроде бы не твой тип, но тебе понравится».

Я тогда закатила глаза. А сейчас — стояла и ловила себя на мысли, что она, может, и не так уж ошибалась.

18+

Книга предназначена
для читателей старше 18 лет

Бесплатный фрагмент закончился.

Купите книгу, чтобы продолжить чтение.