Бесплатный фрагмент - Мир за дверью

Книга посвящается моему дедушке Патрикееву Юрию Николаевичу, который познакомил меня с лесом, рыбалкой и многими другими вещами. И бабушке, Патрикеевой Софии Яковлевне, которая всегда показывала пример, как нужно бороться и никогда не сдаваться, как бы ни было трудно.

Их уже нет в этом мире. Надеюсь, они нашли свои счастливые двери.

Вступление

Вступление — это не то, что кому-то вступило, а то, что вы вступаете в мой мир, наверное, лучше сказать — мирок, который будет вам интересен или не будет. Но вы или вступите в него, или нет.

Я совершенно обычный парень, лет десяти с чем-то (с чем, я уже не помню, то ли с пятью, то ли с пятнадцатью — а, какая разница). Возраст имеет значение только для того, кто о нем знает. Зовут меня…

А, нет, это не меня зовут, показалось. Впрочем, меня очень редко зовут, а может, наоборот, очень часто, но всегда по-разному, поэтому настоящего имени я уже и не упомню (хотя, может, еще вспомню когда-нибудь).

Вы спросите меня, почему я взялся писать свои записки?

Хотя вряд ли вы это спросите, вам и дела-то до этого нет. Но я все равно скажу: я всегда мечтал о волшебстве, о великих приключениях, может, даже и не очень великих, но интересных, желательно необычных и, может, даже с волшебством. Но мне что-то не везло. Волшебники ко мне не приходили, чтобы забрать в школу магии и колдовства. Все шкафы я просмотрел, все возможные двери тоже (включая двери в подвал, на чердак, в холодильник, все дверцы шкафов), но нигде нет ничего! Даже никакого завалящего колечка не было! Ничего необычного, никаких других миров. Это ужасно! Неужели вся жизнь пройдет в этом обычном, стандартном мире?!

Мне стало немного грустно. Но падать духом я не привык. Поэтому не упал, а только поскользнулся. Но тут же поустойчивее уперся ногами и стал размышлять:

— Люди всю свою историю думают. Так? — Так (ответил я сам себе) — Мысли всегда становятся формой? — По-моему, так. Ведь придумали колесо — и сделали. Придумали мельницу, самолет — и сделали. А что, если есть то, что придумал человек, но сделать пока не успел или не смог? Где оно обитает?

Да, серьезная проблема. Но для меня она разрешилась самым благоприятным образом. Я прочитал миллион книг (ну, не совсем миллион, но несколько десятков уж точно), в голове у меня постоянно мелькают образы, мечты и фантазии. И тут я понял: ведь все это существует! То, что я придумал, вообразил, где-то существует! А раз существует, то можно заглянуть туда в гости!

Мысль настолько потрясла меня, что время остановилось, я физически ощутил его остановку. Исчез посторонний шум, я не слышал больше тиканье часов, воздух стал вязким, как вода, даже еще плотнее. Краски стали искажаться, мир терял свои очертания.

Что со мной? Я схожу с ума?

Страха не было, любопытство во мне всегда было сильней.

Неожиданно, как будто перед самым носом, произошел хлопок, мгновение темноты и тут же ее рассеивание…

Первая глава

Я не хотел верить своим глазам. Хотя морально я и был почти готов увидеть что-то необычное, но так!

Передо мной стоял старинный замок. Темный, немного жутковатый, но не такой уж и большой, несколько башенок, балкончиков, такой замок строят скорее для роскоши, чем для защиты. Видно было, что ему уже много лет и что он «немного» обветшал от времени. Но все равно, его вид очаровал меня.

Я направился к главному входу (если ничего не перепутал). Под ногами шуршала осенняя листва, небо было серое и угрюмое, но я почему-то с детства любил такую погоду, наверно, я и сам немного мрачный.

Железный молоток в виде боевого молота находился как раз на высоте моей руки.

Эх, была не была!

Я взялся за молоток, который оказался довольно тяжелым, и трижды стукнул.

Гулкие удары пронеслись по всему замку (так мне показалось).

Дверь открыл внушительного вида дворецкий, который был выше меня головы на две, хотя я и сам не самого маленького роста.

— Добро пожаловать, сэр Трапезунд, — сказал он. — Мы очень рады вас видеть.

Я, конечно, удивился, особенно «очаровательному» имени, но, поклонившись в ответ и поздоровавшись, прошел внутрь.

В замке было очень тепло, горел камин (причем в каждой комнате, как я узнал позднее). Свет от свечей подрагивал, придавая окружающей обстановке причудливые образы. Вокруг висели картины, гербы, стояло несколько статуй-доспехов, почему-то утыканных стрелами (штук по десять в каждом).

Навстречу мне выскочил (по-другому сказать и не получается) молодой человек лет двадцати — сорока и радостно пожал руку.

— Как я рад тебя видеть! Я всегда надеялся и верил, что ты зайдешь! — говорил он, постепенно отрывая мою бедную ручку, не готовую к таким насильственным действиям (в переносном смысле, конечно, в смысле не то что он чего-то переносил, и не то что я с трудом переносил, а то что я перенес это слово в другом значении… э-э-э, я и сам не совсем понял, что сказал, но надеюсь, вы поняли).

— Да, я тоже рад вас видеть, но, э-э-э, мы знакомы? — Хотя что-то смутно знакомое промелькнуло в его чертах. И тут мысли потекли в мою бедную голову рекой. Я вспомнил, я все вспомнил (во всяком случае, многое).

Я всегда хотел жить в замке, не очень огромном, но уютном и интересном, где много комнат и дверей. Но одному там жить было бы плохо, и я представлял себе дворецкого, именно такого, служанку, видимо, она где-то здесь, но пока я ее не видел. А главное, в мечтах у меня всегда был друг. Веселый, заводной (не как апельсин или заводная игрушка, а живой и настоящий).

И этот друг сейчас стоял передо мной! Моя радость выплеснулась наружу.

— Ратибор! Я счастлив тебя видеть!

Мы обнялись.

— Чем ты занимался, что делал?

— Последнее время было скучновато, тебя не видно и не слышно, двери закрыты, а где ключи, знаешь только ты. Вот я и развлекался, стреляя из лука, — показал он на расстрелянные доспехи.

— Не обижайся, Рат, мы все отыщем.

— Здравствуйте, сэр Трапезунд, — услышал я голос и увидел очаровательную служанку лет, э-э-э, восемнадцати (ведь женщинам не принято давать больше). — Ваша комната полностью готова, камин горит, постель лежит… и ничего не говорит, — отчего-то добавила она.

— Спасибо, — только и успел я промямлить, как она уже упорхнула куда-то дальше по делам.

Осматривать замок для меня большой необходимости не было, он выглядел точно так, как я его себе представлял. Мысленные образы проходили у меня перед глазами.

— Вы ничего не меняли? — спросил я Ратибора.

— Как можно?! — немного обиженно ответил он.

Ключи!!! Вдруг меня как оглушило. Ведь это самое главное! Куда же я мог их подевать?

Мы прошли в гостиную и сели перед камином. Я обожаю смотреть на пламя, это так завораживает. Пламя яркое, играющее, какое-то неестественное, но очень красивое. Вдруг в огне появились глаза, обрисовалась огненная мордочка с приоткрытым ртом, зубы в котором заменяли маленькие язычки пламени. Саламандра, огненная саламандра! Помнится, я пригласил ее к нам в замок пожить, в какой-то далекой фантазии. И теперь я вижу ее перед собой. Она медленно выплывает из огня, пристально вглядываясь в меня. Я попытался встать ей навстречу, но Ратибор удержал меня.

— Аккуратнее, ты не забыл, что она состоит из огня? Или ты давно не подгорал?

Мне показалось, что саламандра улыбнулась. Она подплыла ко мне, но не очень близко. Ее тепло, мягкое, не обжигающее, прошло по всему телу, напоминая чье-то доброе уютное детство (которого, кстати, у меня никогда не было).

— Здравствуй. — Ее голос звучал с каким-то эхом прямо в голове. — Мне понравились твои камины, так что я ими с удовольствием попользовалась в твое отсутствие. Надеюсь, ты не против?

— Конечно же нет! — воскликнул я в восхищении.

— Я очень рада, что приняла тогда твое приглашение. Мне было слишком одиноко одной, ведь друзей у меня практически нет, наверно, все боятся обжечься.

После небольшой паузы она неожиданно спросила:

— Можно в знак благодарности я тебе станцую?

— Конечно, дорогая Саламандра, я думаю, это безумно красиво. Пожалуйста.

Это было незабываемое зрелище. Ее гибкое огненное тело скользило в воздухе в паре метров от меня. Она выписывала восьмерки, извивалась, скручивалась, выполняя все па своего танца медленно и с огромным достоинством. Аленькие искорки временами разлетались в разные стороны и озаряли комнату неестественным светом. Вскоре — хотя сколько времени прошло, сказать трудно, на этот танец можно смотреть бесконечно, а так как мы смотрели меньше чем бесконечно, то значит, это было вскоре (так мне подумалось) — танец кончился, и Саламандра, высказав желание проверить мою комнату, удалилась. Конечно, проще всего ей передвигаться через камины, но иногда она может перемещаться и мгновенно (что-то типа телепортации, не знаю, как это работает).

— Да, замечательное зрелище. Жаль, что для меня она танцевать пока не хочет, — сказал Ратибор.

Вошел дворецкий — кстати, зовут его Странж — и принес прохладительные напитки, что-то вроде газировки с какими-то добавками.

— А вот куда делись ключи, не помню, — пожаловался я. — Странж, ты не видел связку с кучей ключей?

— Нет, сэр. Спросите Тобиаса, он наверняка знает.

Точно, как же я забыл! Здесь же живет домовой Тобиас (объективно говоря, его следовало бы назвать замковым — ударение на первый слог, ведь у меня все-таки не дом)!

Только я подумал об этом, как из-за шкафа вылез небольшой человечек в широкой серой шляпе, с усами, плавно переходящими в бороду-лопату (в смысле, копать ею было нельзя, но иногда так говорят, по-моему).

— А я уж думал, вы и не вспомните, — хрипловатым голосом проговорил Тобиас. — Я рад приветствовать вас, хозяин.

— Пожалуйста, не называй меня хозяином, называй меня просто… Нет, лучше никак не называй, обращайся напрямую, хорошо?

— Хорошо, хозяин.

— Ха-ха-ха! — покатился со смеху Ратибор. — Шутка хоть и стара, но действует безотказно.

Я тоже улыбнулся и обратился к старичку:

— Ты, совершенно случайно, не заметил, куда подевалась большая связка ключей? Там на брелоке висит маленькая зеленая змейка. — За эту змейку очень удобно доставать ключи из кармана, если, конечно, они в него влезают.

— Тобиас видел, — ответил домовой. — Вы спрятали ключи в сундук, который находится на верхней антресоли дальней башни, за секретной дверью, под стыками двух колонн, если подниматься по правой лестнице, отходящей от главной лестницы этого коридора, которая, в свою очередь, начинается от зеленой двери правого прохода, рядом со светильником лапа со свечкой, и не заходя в боковые ответвления…

Тут я решил его остановить.

— Извини, что прерываю, но ящик очень тяжелый? Ты не мог бы его сюда притащить?

— Конечно, конечно, что же вы сразу не сказали, хозяин.

Тобиас исчез за шкафом, и только я повернулся к Ратибору, как за шкафом что-то затрещало. Шкаф отодвинулся, и из-за него выполз немного запыхавшийся домовой с большим сундуком.

— Йоу! — воскликнул Ратибор и хотел ему помочь, но, лишь прикоснувшись к ручке сундука, тут же отлетел к стене, врезался в нее и свалился на пол. — Ух, неплохо, — почти жизнерадостно сказал он, медленно поднимаясь с пола.

— Поаккуратнее, мастер Ратибор, сундук же непростой, на нем заклятие от взлома. Только тот, кто положил, может взять оттуда.

— А почему же ты его тащишь — и ничего?

— Я здесь хозяинозаменитель. Из дома ничего не попру, и сундук это знает.

Подойдя к сундуку, я увидел две нарисованные ладони на его крышке около верхней ручки (хотя там другой и не было).

— Неужели снимает отпечатки пальцев? — удивился я такой банальности. Но, приложив ладони, ничего не почувствовал, да ничего и не произошло. Ну, хорошо хоть никуда не бросило. В памяти смутно всплывали воспоминания. Сундук надо то ли погладить, то ли постукать. А, вспомнил: надо положить ладони на силуэты и просто провести ими по крышке в разные стороны, что я и сделал.

Крышка резко распахнулась, чуть не оторвав мне руки, и я увидел связку ключей. Связка — это очень мягко сказано, там были тысячи ключей, маленьких, больших, средних, они были всевозможных форм, но одного темно-коричневого, почти черного цвета.

Когда я прикоснулся к ним, воспоминания хлынули нескончаемым потоком. Это ключи от дверей, которые ведут в различные миры! В моих мечтах мы много путешествовали с Ратибором, многое испытали вместе, но все же это были мечты. А теперь… Все стало реальностью. Миры, они живые, они, может, и не ждут меня, но я жду с нетерпением, когда смогу посетить их. «Бежать, прямо сейчас, открывать». Но Ратибор, будто прочитав мои мысли (а может, и вправду прочитав), сказал, что уже поздно, пора немного отдохнуть и поспать, сил потребуется еще много.

Как будто услышав его слова, вбежала служанка (кстати, ее зовут Хлоя):

— Ваши кроватки готовы, господа. Застелены, постелены, побелкою побелены. — Опять невпопад сочинив рифму, она испарилась (не как вода из чайника, а быстро исчезнув за дверью).

— Я провожу тебя, моя комната рядом, напротив, — сказал Ратибор, и мы пошли к лестнице, ведущей на второй этаж.

Ратибор что-то рассказывал, вспоминая прошлые приключения, но я его еле слушал. Усталость стала накатывать на меня волнами, глаза непроизвольно закрывались. Сколько же времени прошло? По моим ощущениям, часов пять-шесть. Спать хотелось неимоверно. Пожелав друг другу злобных сновидений, мы разошлись по комнатам. С трудом раздевшись и умывшись (плюхнув пару раз водой себе в лицо из рукомойника), я завалился в кровать (раздеться я, конечно, не забыл, даже ботинки снял, не говоря уж про носки).

Вдруг откуда ни возьмись полилась нежная, убаюкивающая музыка. Сквозь полузакрытые глаза мне показалось, что в камине появилась мордочка Саламандры.

«Как приятно…» — только и смог подумать я. Дальше, насколько я понимаю, были только сны, но сны — это глубоко личное, и я их вам не расскажу, во всяком случае, эти (они были слишком страшные).

Вторая глава

— Мистер Трапезунд… Мистер Трапезунд! — Ласковый и нежный голос мягко вошел в мой сон.

Я медленно открыл глаза. В комнате никого не было. «Что за ерунда, наверное, во сне почудилось», — размышлял я. Но тут же услышал:

— Доброе утро. По моим ощущениям, вам пора вставать. Посмотрите, какое яркое солнце светит. Тут же темная тяжелая штора бесшумно отодвинулась и завязалась где-то рядом с окном. Свет полился в комнату, и мне пришлось зажмуриться, слишком уж резкий переход получился (переход, конечно, не для меня, а для моих глаз).

Но кто же это говорил? Я никак не мог сообразить. Постель уже застилалась сама собой, а моя одежда лежала на стуле чистая и выглаженная. Я быстро оделся, затем поболтал физиономию в рукомойнике, и тут мне пришло в голову:

— Извини, кровать, это ты со мной разговаривала?

— Конечно я, разве вы видите здесь кого-то другого?

Да, исчерпывающий ответ.

— Спасибо за такую хорошую побудку, это не то что у нас: «А ну вставай, свин недобитый! Все бока уже отлежал, дрыхнет целыми днями! Уже шесть утра!!!» Пойду пройдусь. Спокойного дня.

— Спасибо. А тебе беспокойного дня, я думаю, еще увидимся.

Я вышел в коридор. Сделал шаг вперед и тут же отскочил назад — под ногами прошмыгнуло что-то серое с довольно писклявым криком: «Поберегись!» Проследив глазами за серым силуэтом я заметил, что это всего лишь мышка, обычная маленькая симпатичная мышка, которая, добежав до лестницы, расправила крылья и улетела в приоткрытое окно.

— Не понял?.. — вырвалось у меня от неожиданности.

Вдруг я почувствовал чью-то руку на плече и, мягко говоря, услышал: «Привет-вет-вет-вет!!!» Эхо пронеслось не только по всему замку, но и по всей моей голове, животу и внутренностям.

Обернувшись, я увидел Ратибора.

— Ты чего орёшь-ёшь-ёшь! — крикнул я в ответ.

— Да это я так-ак-ак, эхо проверяю-яю-яю. На днях что-то забарахлило-лило-лило. Вот я и решил еще раз проверить-верить-верить.

— По-моему-моему-моему, все в порядке-ядке-ядке. Но если мы так будем разговаривать-вать-вать, то никакого времени не хватит-хватит-хватит. Тебе не кажется-кажется-кажется?

— Ладно, ладно, сейчас отключу-чу-чу.

Ратибор заскочил обратно в комнату и через две секунды уже был рядом.

— Ну, вот и все. Как настроение?

— Довольно бодрое, но хотелось бы чего-нибудь в живот положить. Похоже, он проголодался.

— Это пара пустяков, понеслись!

Ратибор бегом побежал вниз по лестнице, а я старался не отставать, и, набрав приличную скорость, мы вбежали, а точнее, ворвались в столовую.

— Доброе утро, сэр!

— И вам того же, Странж.

Конечно же, это был он. Как всегда подтянутый и сосредоточенный, он расставлял на столе какие-то изумительные кушанья.

— А что у нас сегодня на завтрак?

— Овсянка, сэр.

— Что??? И тут овсянка? Нас этой овсянкой итак замучили в том мире! — почти обиделся я.

— Я пошутил, сэр, — едва улыбнувшись, сказал Странж. — Посмотрите сами. Жареное мясо кибиткусов, вареные безголовые омары. А на сладкое — медообразное желе злобных мордопупсов.

— Йоу, — только и смог сказать я.

Честно говоря, никогда не ел всего этого. Но, попробовав, увлекся этим делом по полной.

— Странж, а вам не кажется, что чего-то не хватает?

— ??? — Он вопросительно посмотрел на меня.

— Хлеба. У вас нет пары кусочков?

Окно резко распахнулось, и в него влетела летучая мышь (которую я видел утром и которую решил так обозвать, хотя в наземном положении она была обыкновенной мышкой) со свертком в лапках, который тут же выронила точно в открытую ладонь Странжа.

— А вот и хлеб, сэр.

— Извините за опоздание, пробки, — пропищала мышка.

— Какие пробки? — не понял я.

— Да меня чуть не сбили пробки из шампанского! Целый ящик оказался на улице на самом солнце, и к этому времени он явно перегрелся! Я еле увернулся!

— Надеюсь, не пострадал? — теперь я догадался, что мышка оказался мышом.

— Страдал-то я недолго, но много времени потребовалось, чтобы высказать все, что я думаю о том человеке, который это сделал.

— А, понятно.

— Позвольте мне, — сказал Ратибор.

Он достал два ножа из своих высоких сапог, подбросил хлеб вверх и несколькими молниеносными движениями, пока хлеб падал, раскромсал его на аккуратненькие кусочки.

— А ты носки менял, из которых достал ножички? — пошутил я.

— Конечно, менял, но это и неважно, они же были в ножнах.

— Но вообще-то это было классно!

— Ты и сам так умеешь. Просто надо попрактиковаться. Чем, я надеюсь, мы скоро и займемся!

***

Живот вскоре сообщил о полном наполнении и настойчиво стал просить больше в него ничего не пихать. Сказано — сделано.

Да, неплохо мы перекусили, а ведь это был только завтрак!

Поднявшись на второй этаж, мы вышли на балкон. Надо сказать, что балконы были с двух сторон дома. Над входом спереди (и над выходом сзади, — подсказал внутренний голос), но на самом деле сзади выход был, но не под балконом, а так, где-то в стороне, такая маленькая незаметная деревянная дверь.

Прекрасное солнечное утро. В небе лениво болтались облака, как бы нехотя ползя к горизонту.

— Не хочешь посмотреть? — Ратибор сунул мне бинокль, довольно внушительных размеров.

Подкрутив колесико резкости, я различил, что на облаке происходит какое-то движение. Поводив биноклем вправо-влево и присмотревшись хорошенько, я увидел маленьких человечков в смешных колпачках, которые бегали и резвились вокруг стола (вроде деревянного), на котором стояли, а точнее, уже валялись всякие кушанья. Веселье явно было в разгаре.

— Что у них там происходит?

— Да ничего особенного, обычный день рождения. Они часто празднуют его на небесах, точнее, на облаках. Это карлики.

— Замечательно, я бы тоже хотел туда забраться как-нибудь, было бы здорово!

— Еще успеем, тебе пора кое-что вспомнить. Lets Mortal Combat Begin, — сказал Ратибор напыщенным голосом. — В смысле, тренироваться пора. Какое оружие предпочтешь сегодня?

— Я давно мечтал опробовать Утреннюю звезду. Как, пойдет?

— Великолепно. Это, конечно, оружие не для узких коридоров. Я, пожалуй, воспользуюсь стандартным вариантом, возьму щит и меч.

Сзади раздался грохот. Обернувшись, я увидел разбросанное оружие и поднимающегося с пола Тобиаса.

— Простите, хозяин, все время забываю про леску-ловушку, натянутую при входе на балкон.

— А почему же я не зацепился?

— Так вы же хозяин, — дал Тобиас четкий и вразумительный ответ.

— А Ратибор?

— Так я ее перешагнул, а ты даже не заметил, — весело улыбаясь, сказал Ратибор. — Ну что, за дело?

Я взял Утреннюю звезду. Внушительное оружие. Палка, цепь и мощный шарик со смертоносными шипами — это вам не рогатка и деревянный меч! Ратибору же достался деревянный круглый щит и римский короткий клинок (такой и мечом-то назвать трудно, хотя по-другому и нельзя).

— Не маловат ножичек? — съязвил я.

— В самый раз. Это оружие, которое я использую реже всего, надо же хоть изредка практиковаться. Ну, готов?

— Конечно!

— Сейчас проверим, пошли.

— Пойдем, — сказал я и направился к балконным дверям.

— Эй, ты куда?

— Как куда? На выход, — не понял я.

— Так вот же он! — Ратибор разбежался, подпрыгнул и, оттолкнувшись от перил балкона, прыгнул вниз.

— Ничего себе! — воскликнул я, подбегая и ища взором распростертое тело друга на земле. Но ничего подобного — Ратибор был так же бодр и весел, и стучал мечом по щиту, как бы вызывая меня на бой.

«А ладно», — подумалось мне, и я прыгнул.

Приземлился я легко и мягко, даже не потребовалось уходить в перекат.

— Вот это да! Аж дух захватывает!

— Это ты еще с крыши замка не прыгал, — заметил Ратибор.

«А что, надо будет попробовать», — мелькнуло в голове.

— Are You Ready? Go!!! — крикнул Ратибор и перешел в наступление.

Кстати, я не сказал, что перед замком была прекрасная лужайка, довольно просторная (не для игры в футбол, конечно, хотя теннисный корт точно уместился бы, а может, и два). Неподалеку находился фонтан, небольшой, немаленький, в общем — средний. В центре фонтана стояли три горгульки, прижавшись спиной к спине, они смотрели прямо в даль (каждая морда смотрела в свою даль) и извергали потоки воды из пастей.

Атака Ратибора была столь стремительна, что меня хватило только на то, чтобы быстро отскочить, пятясь спиной вперед. Меч только просвистел перед глазами и тут же вынырнул снизу.

— Ох! — отскочил я еще метра на два. Пора что-то предпринимать. Утренняя звезда мягко, но уверенно покачивалась в моей руке. Почти не сознавая, что делаю, я стал ее раскручивать. Неизвестно откуда мышцы наливались силой, если раньше она казалась мне тяжелой, то теперь она была легкая как пушинка, и свист от моего бешеного вращения стоял, по-моему, на всю округу.

— Ого! — воскликнул Ратибор. — Ты быстро осваиваешься! — И тут же направил на меня целый каскад ударов, причем целился мне точно в руку, держащую деревянную рукоятку.

Но азарт поединка уже поглотил меня. Сердце, сначала готовое выпрыгнуть из груди, теперь билось равномерно и спокойно. Дыхание стало практически ровным. И хотя Ратибор нападал с невероятной скоростью, теперь я мог заметить мельчайшие движения его руки и меча. Это было очень красиво, но довольно опасно. Появилось ощущение, что время замедляется. Легко уходя от клинка противника, я и сам в долгу не оставался. Несколько раз легонько зацепил меч, но это легонько, чуть не вырвало его из рук Ратибора. Он постоянно менял положение меча, стиль и ритм атаки. Но все это не представляло для меня угрозы, я уже уверился в своей победе, хотя сам еще не нанес ни одного ощутимого удара. Завороженный его техникой владения мечом, я пытался выбить его оружие из руки. Но неожиданно справа мне в голову вылетело что-то темное. Мощнейший удар отбросил меня метров на пять и повалил на землю. Боли не было, было некоторое удивление. Я так засмотрелся на меч, что про щит совсем забыл! Быстро вскочив, я порадовался сам за себя оружие-то из руки не выпустил!

Мне показалось, что Ратибор что-то хотел сказать, но моя целеустремленная атака, похоже, сбила его с толку. Я вращал Утреннюю звезду что было сил, выцеливая голову противника. И тут, неожиданно даже для самого себя, я схитрил — точное и выверенное движение, направляющее шипастый шарик в голову Ратибору, в последний момент я развернул в его щит.

Раздался треск — это острые шипы вонзились в деревянную поверхность щита. Не останавливая движения, я вырвал ошметки щита из руки Ратибора, которые во время кругового вращения разлетелись в разные стороны. Этот маневр вывел Ратибора из равновесия, и он уже ничего не успел сделать. А я, выбив щит, сделал полный разворот и нанес сокрушительный удар Ратибору точно в грудь.

Я думал, что сейчас последует хруст костей, и почти испугался, но нет. Врезавшись с оглушительной силой в противника, мое оружие отбросило его метров на пятнадцать, и он, описав небольшую дугу, плюхнулся спиной точно в фонтан. Отчего горгульки яростно заголосили, ненадолго перестав извергать воду из своих пастей.

Почти придя в себя после такого боя, я бросился к фонтану. Вдруг я убил своего друга?

Но, не пробежав и пары шагов, увидел вылезающего из воды Ратибора, который сиял своей ослепительной улыбкой.

— Ну ты даешь! Никак не ожидал, что ты так быстро освоишься, — сказал он, отплевываясь от воды. На нем не было ни царапины.

— С тобой все нормально?

— А как же иначе? Ты же не думал, что мы сразу начнем убивать друг друга? Похоже, ты еще не до конца привык к своей же стране. Мы не можем причинить друг другу вреда. Здесь мы бессмертны. Мы можем бить друг друга, падать с любой высоты. И здесь нет и никогда не будет врагов. Они все там, за дверями. Я вижу, ты уже готов туда пойти. Жизнь скучна без приключений. Ты хочешь отправиться в новые миры? Твое подсознание их никогда не забывало, поэтому знание осталось, но все равно ты никогда не догадаешься, что находится за очередной дверью, а уж тем более я, это же твои мечты. И где они и что с ними, ты узнаешь только открыв двери.

Третья глава

Мы стояли в коридоре, который бесконечно (как мне показалось) тянулся неизвестно куда. Это был коридор дверей. Снаружи, глядя на замок, никто и не подумал бы, что внутри может быть такое пространство. Но, похоже, пространство и время в этом мире (моем мире), распределялось как-то особенно.

Перед нами была первая дверь.

— А что, за каждой дверью целый мир? — уже не в первый раз спросил я.

— Нет, там несколько миров.

Приглядевшись, я увидел, что в двери несколько замочных скважин. По-моему, их было три, если какая-нибудь не скрывалась в тени.

— А теперь надо проверять все ключи, пока не подберешь нужный? — с сомнением поинтересовался я.

— Да нет, поднеси свою связку к замочной скважине.

Я последовал совету. Неожиданно, один из ключей, как будто притягиваемый магнитом, направился точно в скважину, так что я еле удержал его. Ключ был в виде треугольного щита.

— Так, значит, какой будет мир, зависит от того, через какую скважину я открою дверь? А если я сделаю наоборот, возьму ключ…

Только я выбрал определенный ключ и взял его двумя пальцами, как меня понесло в сторону, протащило метров двадцать и притормозило перед черной дверью, ключ был направлен точно в замочную скважину.

— Удобно, — сказал я, возвращаясь обратно. — Но лучше начну сначала.

Я еще раз поднес связку к скважине, и теперь уже ключ попал в цель, где три раза повернулся. Дверь медленно приоткрылась, и нас, как пылесосом, засосало внутрь.

Вокруг стояли гомон и крик. Мы находились в гуще каких-то людей в доспехах. Все чего-то суетились, бегали, перемещались. Тут уж и я обнаружил, что сам в доспехах, а в руках держу щит и меч, рядом стоял Ратибор точно в таком же облачении. Перед нами была огромная крепость, здесь явно шла ее осада. Мы как раз находились возле метательных машин (видимо, катапульт). Воины в латах загружали в громадные ковши кучу крупных камней и забрасывали ее в крепость (наверно, так выглядит средневековая шрапнель, мелькнуло у меня в голове). Но и в крепости не спали, стрелы свистели со всех сторон, люди падали, корчились от боли, но не было ни жалобных воплей, ни писков, ни визгов. Воины выполняли свою работу.

Рядом в землю вонзился огромный камень, разметав с десяток человек.

— Ух ты, чуть нас не вырубило! — крикнул я Ратибру. — А какая здесь наша ро…

Закончить фразу не получилось. Краем глаза увидев надвигающуюся тень, я резко обернулся, и меня накрыло.

Дальше помню только темноту, но недолго (хотя как может оцениваться время смерти?).

***

Открыл глаза я уже в своей кровати.

— Что-то вы быстро сегодня, — сказала кровать. — Неужто опять полезли в эту мясорубку Двух королевств?

— Похоже на то.

Немного придя в себя, я решил не разлеживаться и быстро соскочил на пол. С некоторым удивлением я обнаружил, что все еще сжимаю связку ключей. Но удивление длилось недолго, главное, что состояние было нормальное и ничего не болело.

Дверь открылась, и вошел Ратибор.

— Первый блин комом, как говорится. Я, конечно, думал тебя предупредить, что в том мире долго не живут, но для начала, может, это и лучше. Меня, кстати, убило через пару секунд после тебя, если не ошибаюсь, стрелой в глаз. Мы с тобой побывали (недолго, конечно) в бесконечной войне Двух Королевств. Они постоянно осаждают друг друга, иногда бьются и в поле, но победить никто пока что не сумел. Хотя что-то я сомневаюсь, что это возможно.

— И что, все мои миры такие агрессивные?

— Нет, конечно, далеко не все. Ты побывал в одном из самых примитивных миров. Здесь только битвы и ничего кроме. Но времени еще много, пойдем заглянем еще в одну дверь?

Четвертая глава

Честно говоря, в следующем мире мне хотелось бы пожить подольше, поэтому я стал внимательно разглядывать ключи в поисках чего-нибудь безопасного. Все черепа, кости, мечи, щиты и другая военная атрибутика были отметены.

— Тебе подсказать что-нибудь? Ведь некоторые миры я еще помню, — спросил Ратибор, но я сразу же отверг его помощь. Мне хотелось во всем разобраться самому.

Ключи в руках сами по себе были произведениями искусства, поэтому разглядывание их затягивалось. Ведь любой ключ держал за своей тоненькой спиной огромный мир, в котором кто-то живет, воюет, дерется и даже умирает. Но вдруг мне попался ключ в форме дерева с раскидистой кроной.

— Думаю, этот нам подойдет! — показал я его Ратибору и победно улыбнулся.

Он улыбнулся мне в ответ, но больше ехидно, чем весело.

— Что? Что-то не так? Ведь если дерево, значит, страна лесная или, как минимум, садовая?! — полуспросил, полувоскликнул я.

— Ну, тебе виднее, — ответил Ратибор, сохраняя на губах эту улыбочку.

Ключ щелкнул, повернулся, и мы ринулись в неизведанное (или изведанное — во всяком случае, я его не помнил) пространство.

Мы оказались на зеленой поляне, окруженной деревьями со всех сторон. Сверху падал яркий солнечный свет, стараясь показать нам, как вокруг все хорошо и спокойно.

Я оглядел себя и Ратибора. Мы были совершенно зеленые. Зеленые штаны, зеленая рубашка с зелеными пуговицами и длинными зелеными рукавами, плавно переходящими в зеленые перчатки. На ногах, как вы уже догадались, были зеленые носки и зеленые сапожки (о носках я сумел узнать, лишь сняв один из сапог).

— Ничего себе! Стильные костюмчики, — весело прокомментировал я.

— Это точно, — поддержал меня Рат.

— Но что мы здесь делаем? — спросил я, оглядываясь по сторонам и разыскивая следы приключений.

— Прислушайся хорошенько, я думаю, мы скоро все узнаем. Только давай-ка отойдем за деревья, стоять посередине поляны и таращиться по сторонам не самая стратегичная мысль.

Мы протиснулись между стволов ближайших березок (мне даже показалось, что они немного расступились, пропуская нас, но вначале я все списал на обман зрения) и присели на моховые кочки, находящиеся за ними.

Сначала было ощущение полной тишины, но вскоре лес стал наполняться звуками (а может быть, эти звуки были всегда, просто я к ним еще не привык, кто знает). Весело щебетали птички, стараясь перепеть друг друга, где-то вдалеке стучал дятел, стараясь свести с ума мелких вредителей, прятавшихся в коре деревьев. Я уже понадеялся услышать знаменитое кукушачье «Ку-ку», когда неожиданно вокруг все стихло. Теперь это был не обман слуха, а именно наступившая тишина. Я недоумевающе посмотрел на Ратибора, но тот лишь прикоснулся пальцем к губам, призывая к молчанию.

Долго ждать не пришлось. Вдалеке послышались голоса, и через некоторое время на полянку, раздвигая кустарники и ломая ветки, вывалились двое. Толстый и (нет, не худой) средний. Толстый шлепнулся на живот, споткнувшись о корень, и зарылся носом в траву. Средний даже не попытался тому помочь, а лишь брезгливо обошел и стал осматриваться по сторонам.

Выплевывая траву и кряхтя, Толстый медленно поднялся на ноги и сплюнул, после чего достал белый платочек, которым вытер рот и промокнул потный лоб.

— Как меня достал этот лес! — громко прокряхтел он своему спутнику. — Снести его — и дело с концом!

— Лес не сносят, а вырубают. К тому же ты знаешь, что не все так просто. Люди могут этого не понять и не захотят работать. Все надо делать продуманно.

— Да знаю, знаю, — перебил Среднего толстяк. — Но ведь это так долго!

— Так только кажется. Когда мы запустим сюда грибников, они быстро половину леса уделают, протопчут тропинки, обозначат места прохождения фантиками, бумажками и бутылками. После этого в дело вступят рабочие, которые сделают в лесу асфальтовые дорожки, постепенно превращая лес в парк, ну а потом уже дело техники. Испоганиваем парк — и дело с концом, все деревья можно вырубать, и избавиться от леса навсегда.

Произнеся такую длинную речь, Средний надолго замолчал, занятый лишь тем, что вытаскивал елочные иголки из своей спортивной куртки.

Потоптавшись на месте и поглазев по сторонам, Толстый предложил вернуться. Средний кивнул и, достав большой складной нож из кармана, сделал им крупные зарубки на ближайших деревьях.

— Вот это место, до которого мы добрались сегодня. В дальнейшем мы заберемся гораздо глубже. Надеюсь, ты еще помнишь нашего отца!

— Конечно.

— Мы отомстим за его смерть, этот поганый лес умрет за убийство!

Он зло усмехнулся и стал продираться через березы, отыскивая обратный путь. Теперь он так яростно орудовал ножом, что Толстый явно не хотел за ним торопиться, но и заблудиться он тоже не хотел, так что в скором времени они скрылись вдалеке, а еще через пару минут их голоса растворились в неизвестности.

Когда все успокоилось и птицы вернулись к своим прямым обязанностям — распеванию песен, мы выбрались на полянку, попутно отмечая, как сильно два человека могут изменить хорошее место всего за несколько минут. Теперь полянка выглядела поруганной и уже не столь привлекательной.

— Содержательный разговор довелось нам услышать, — сказал я, когда обида за полянку стала переходить в злобу.

— Думаю, да. Мы услышали самое главное, теперь надо узнать, как использовать полученную информацию, — сказал Ратибор и огляделся. Вокруг были сплошные деревья, казалось, что пройти между ними просто невозможно, не считая, конечно, той просеки, что устроили двое лазутчиков.

— А почему мы не взяли в этот мир оружия? — спросил я. — Ведь мы могли бы поубивать этих людишек или хотя бы их припугнуть!

— Какой ты сразу злобный стал! — одернул меня Ратибор. — У нас всегда есть оружие и всегда есть средства для достижения результата, надо только хорошенько поискать. Кстати, а почему ты решил, что они плохие, а лес хороший? Пока что мы только узнали о том, что лес убил их отца.

— Лес не может быть плохим. Ты либо приспосабливаешься к нему, либо вообще в него не суешься, а судя по этим типам, лес для них ничто. Точнее, объект для истребления.

Я собирался сказать еще пару ласковых и содержательных предложений, как вдруг совершенно неожиданно (хотя может ли быть «вдруг» ожидаемо?) с громким скрежетом высокие березки раздвинулись, показывая или заманивая нас на образовавшуюся тропинку.

— Похоже, нас куда-то приглашают, — сказал Ратибор и первым пошел по тропе. Я последовал за ним, постоянно оглядываясь, чтобы не прозевать возможную ловушку.

Мы шли не менее часа, постепенно березы сменились осинами, потом дубами, но между ними нигде не было видно просветов, через которые можно было бы проскочить, поэтому идти приходилось в заранее заданном направлении. Несколько раз мы останавливались и пробовали древесные стволы на прочность, но без специальных инструментов здесь было делать нечего. Деревья не только менялись, они становились все толще и выше.

— Или мы идем в самую древнюю часть леса, или я ничего не понимаю, — сказал я Ратибору, когда очередные изменения коснулись стволов ближайших дубов. Чтобы их обхватить, потребовалось бы, как минимум, четыре человека, если не больше. Ратибор кивнул, но продолжал все так же целеустремленно идти вперед.

Птиц мы слышали в огромном количестве, казалось, что они нас сопровождают, но мы никого не видели. Их голоса раздавались за деревьями. Несколько раз слышалось подозрительное сопение, рычание и даже какая-то возня, словно свиньи барахтались в грязи. Но ничего разглядеть между стволами и ветками было невозможно.

Дорога казалась бесконечной, но только я об этом подумал, как деревья расступились (не как люди, конечно, но эффект был точно такой же), и мы оказались на огромной поляне, посередине которой стоял гигантский дуб.

Слово «гигантский» не отражает всего величия этого исполина. По сравнению с ним самые большие деревья, увиденные нами, были лишь мелкими травинками. Как это мы не замечали его раньше? Его ведь должно быть видно за сотни километров.

Вопросы, возникшие в голове, так там и остались. Похоже, голова не очень-то в них нуждалась (не в вопросах, конечно, а в ответах).

Ближайшие ветки, толщиной с большие деревья, находились метрах в двух над землей, а от этих веток отходили более мелкие ветки, переходящие в еще более мелкие, которые переходили в почти совсем маленькие и лишь потом переходящие в самые малюсенькие ответвления (самые малюсенькие — это толщиной с мою руку).

Листья, которыми были покрыты все ветки дуба, были необычного окраса, на первый взгляд они казались зелеными, но, приглядевшись повнимательнее, можно было заметить в них золотые прожилки. А при небольшом ветерке или покачивании веток, все листья принимали золотой окрас, и дуб начинал сиять волшебным светом.

Эта величественная картина настолько нас заворожила, что мы замерли на месте и не могли пошевелиться, так это было прекрасно. Мы глядели и глядели, и казалось, что наглядеться на эту красоту невозможно.

— Ну что, так и будете в гляделки играть? — раздался скрипучий голос в наших головах.

Мы недоуменно переглянулись, и я спросил, обращаясь к дубу:

— Извините, это вы сейчас сказали?

— А кто же еще?

Голос казался очень старым, и в то же время он был очень молодым. Как это могло сочетаться, я не знаю, но впечатление было именно такое.

— Здравствуйте, — сказали мы в один голос.

— Привет, привет, — ответил дуб. — Подходите поближе и присаживайтесь на мои корни, думаю, вам будет удобно. Нам есть о чем поговорить.

Пока мы подходили к дубу, из земли медленно и величественно вылезли четыре крупных корня, которые образовали два кресла со спинками. Мы сели лицом к дубу, хотя не было бы никакой разницы, сидели бы мы лицом к нему или спиной, у дуба-то лица не было.

— Я немного знаю людское племя, поэтому посадил вас лицом к себе, хотя понимаю, что со мной общаться не так уж и просто, человек привык видеть собеседника, особенно когда не держит в руках телефонную трубку.

— Ничего, мы приспособимся, — сказал Ратибор и расслабленно развалился в импровизированном кресле.

— Надеюсь, потому что мне потребуется ваша помощь. Сначала выслушайте, что к чему, а потом уже решайте, будете мне помогать или нет.

— Я весь внимание, — ответил Ратибор,

— И я, кажется, тоже, — поддержал его я. — Кстати, а тебе не интересно, как нас зовут?

— Честно говоря, нет, — ответил дуб. — Хотя вам, я думаю, тоже не интересно узнать, как меня зовут, раз вы не спросили.

Это был резонный ответ.

— Извини, что не представились. Меня зовут Трапезунд, а это мой друг Ратибор.

Ратибор встал и поклонился.

— В общем-то, практически, приятно, если не считать того, что я не очень приветствую людское племя на своей территории, от него всегда много неудобств. Но раз вы представились, придется представляться и мне. А может, просто Дуб, сойдет? — неожиданно спросил он.

— А у тебя что, нет определенного имени? — удивился я.

— Да по-разному называют. Главный управляющий Лесом, например. Я, конечно, не просто дуб. Я всем дубам дуб, я самый дубейший дуб на свете! — сказал он и тут же осекся. — Ой, я, кажется, немного увлекся. На самом деле я обычный самый главный дуб, поэтому называйте меня просто Дуболес.

— А мне очень приятно с вами познакомиться, — ответил я. — Но чем мы можем помочь тебе и не о тех ли двоих балбесах, которых мы видели относительно недавно, идет речь?

— Ты прав. Эти два, как ты их называешь, балбеса хотят уничтожить весь лес для своих гнусных целей. К сожалению, их целей я точно не знаю, то ли строительство, то ли поиск полезных ископаемых, то ли продажа дерева, но это и не важно, главное сам результат, который они хотят получить. Я очень плохо знаю людей, они редко сюда заходят.

— Здесь поблизости никто не живет? — поинтересовался Ратибор. — Нежели никто не ходит за грибами, или за хворостом, или дровами?

— Я никого не пускаю! — воскликнул Дуболес. — Любого пришедшего ждет неприятный прием. Конечно, я не могу совсем не пускать, я не настолько всемогущий, против топоров и пил деревьям не устоять, но все, что в моих силах, я всегда делаю — сдвигаю поближе деревья, напускаю комаров. Это помогало до поры до времени, но теперь появились эти двое. Они добьются своего, если не предпринять ответных мер. Я очень на вас надеюсь.

— Но мы ведь не можем убивать всех, кто будет пытаться проникнуть в лес! — воскликнул я.

— Я тоже, я даже не могу убить одного человека, это претит моей природе, я не убийца, — грустно ответил Дуболес.

— Тогда что же мы можем сделать? — деловито спросил Ратибор.

— Я могу, временно, передать под ваше командование все свои ресурсы, а вы постарайтесь их использовать максимально эффективно. Посмотрите под центральным корнем, там должна лежать карта.

Чуть ли не вся округа дрогнула, когда из-под земли показалось что-то толстое и огромное, судя по всему, это и был корень, из-под которого с некоторой опаской я достал древний, пожелтевший от времени листок. Корень тут же убрался обратно в землю, и теперь уже ничего не напоминало об его присутствии, земля затянулась сама собой. Долго удивляться мы не стали, а разложили листок на полянке перед самым дубом.

Это оказался обычный старый лист бумаги, без всяких заковыристых надписей и рисунков. Обычный чистый лист.

— Мы чего-то не поняли или здесь и вправду ничего не изображено? — спросил Ратибор.

— А вот мы сейчас и проверим, достойны ли вы получить полный контроль над моими владениями. Один из вас должен провести ладонью над картой, только достойному откроются ее секреты.

— Можно я, можно я! — воскликнул, естественно, я, и Ратибору не оставалось ничего иного, как мне уступить.

Медленно-медленно я провел правой рукой слева направо, стараясь держать ладонь как можно ближе к листку. Сначала ничего не произошло, так что мы начали опасаться в своей неизбранности, но только сомнения посетили нас, как на карте стали проявляться рисунки. Сначала они напоминали каракули какого-нибудь малыша из детского сада, потом приобрели более четкую и ясную структуру, напоминая картины известных художников, а затем картина просто перестала быть картиной, перед нами был весь лес! Точнее можно сказать, что под нами был весь лес, потому что такой вид сверху ни с чем нельзя было перепутать. Немного подивившись, я пробормотал:

— Жаль, что размерчик маловат, детали разглядеть трудновато.

— А вы потяните карту за углы, ты за правый верхний, а твой друг за левый нижний, — ответил дуб.

Мы осторожно взялись за углы.

— А карта не порвется? — с сомнением спросил Ратибор, потому что мы еще помнили, какой ветхой выглядела карта первоначально.

— Тяните, тяните, коль я говорю, значит, можно, — подбодрил нас Дуболес.

Мы медленно потянули за свои уголки. Карта поддалась неожиданно легко, и уже через несколько секунд мы растянули ее метра на четыре.

Ратибор присвистнул от удивления.

— Ничего себе! Теперь здесь всё как на ладони!

На карте можно было разглядеть каждое деревце, каждый кустик, даже каждое насекомое, которое копошилось в траве или на деревьях. Точно по центру располагался огромный дуб, который уже не влезал полностью из-за большой масштабности, а около него, даже не приглядываясь, можно было рассмотреть наши головы.

— Вот это да! — теперь уже воскликнул я и тут же спросил: — Эта карта показывает все, что происходит в лесу на данный момент?

Я помахал рукой. Мое изображение тоже помахало рукой.

— Мне кажется, что для вас такой масштаб не обязателен, трудно будет управляться, — сказал Дуболес. — Карту можно сделать и поменьше. Так же взяться за ее углы и сдвинуть их друг к другу.

Что мы и сделали. Теперь карта была два на два метра, и наши фигурки выглядели как маленькие человечки.

— Вот теперь, когда вы немножечко освоились, давайте-ка я вам все расскажу и покажу. Все, что я имею, и все, чем я владею.

Мы присели рядом с картой на траву и приготовились слушать, но ни на секунду не отрывая свой взгляд от карты. Ведь это было так интересно! Лоси, кабаны и даже волки, в этом лесу жили все известные мне животные, и все были чем-то заняты — кто-то что-то жевал, кто-то спешил по своим делам, кто-то присматривал за малышами, а кто-то искал, кем бы поживиться. В общем, жизнь кипела.

— Итак. На самом деле ориентироваться здесь очень просто. Центр вы, конечно, ни с чем не перепутаете, здесь стою я. — Длинная тонкая ветка ткнула в центр карты. — Кстати, себя вы уже, наверно, разглядели. — Ветка ткнула в две человеческие фигурки. — Лес опоясан по периметру высокими редкими соснами. Это тот заслон, который совершенно спокойно могут пройти все люди. Сосны служат наблюдательным пунктом, — ветка провела по периметру, который, кстати говоря, начинался не по самому краю карты, видимо, еще существовала небольшая зона, метров сто, которая была за лесом, откуда можно было заранее увидеть приближающегося врага. О чем я сразу же поделился с Ратибором. Дуб меня тут же поправил:

— Карта видит на столько, на сколько видят сторожевые сосны. Ни больше ни меньше. Далее следует участок леса, наполненный молодыми елками, елями и пихтами, которыми я обычно и перекрываю все проходы. Человеку приходится изрядно помучиться, чтобы их преодолеть. И в это же время я атакую их комарами. Дальше пока еще никто не заходил. К тому же я старательно прячу от них грибы, чтобы отбить всю охоту к грибничеству.

— А ты не пробовал приучить людей к себе? — спросил я.

— Это как? — удивился Дуболес.

— Помогать хорошим людям, которые только собирают грибы и ягоды, и расправляться с плохими, теми, кто портит деревья.

— А разве бывают хорошие люди? — еще больше удивился Дуболес.

— Вполне возможно, что и найдутся, — задумчиво проговорил Ратибор.

Немного помолчав, дуб продолжил:

— Об этом я подумаю на досуге, а теперь давайте продолжим знакомство с моими владениями. После непроходимой игольчатой зоны следуют молодые березы, осины, даже есть кленовые и каштановые вкрапления, в общем, лиственная часть леса, после которой уже начинается древний лес. Это заслон из старых огромных елей и сосен, после которых опять следуют лиственные деревья, тоже очень большие и могучие, а уж у самого центра собрана основная сила — дубы. Все деревья подчиняются мне беспрекословно, потому что знают: я плохих приказов не отдаю.

— А как же они будут слушаться нас? — спросил Ратибор.

— Свои команды вы будете передавать через меня. А вот управлять животными и насекомыми можете сами. Достаточно коснуться нужных вам существ на карте и направить в нужную вам местность. Там они будут действовать по обстоятельствам. Ведь нельзя же насильно заставлять их что-нибудь делать?!

— Так вот почему ты так легко можешь управлять всем лесом — с помощью такой замечательной карты! — воскликнул я в восхищении.

— Не надо думать обо мне так плохо, — гордо сказал Дуболес. — Это вам нужна карта, а мне нет. Я вижу все, что происходит, глазами всех живых существ одновременно, включая и деревья, которые видят не так, как птицы или звери, но тоже неплохо. Пока вы со мной, я все могу видеть и вашими глазами, вот так-то. А мои приказы разлетаются со скоростью мысли, так что даже скорость света — это всего лишь бегущий таракан, по сравнению с быстрым чижом.

Дуболес взял паузу для отдыха, а мы продолжали глазеть на карту. Получив такие возможности, я сразу стал прокручивать в голове различные варианты спасения. Прямое столкновение с людьми ни к чему хорошему не приведет. Нужен более хитрый и продуманный подход. Немного подумав, я решил поделиться своими мыслями.

— Раз ты делаешь лес таким непроходимым, то, скорее всего, завтра сюда пригонят лесорубов, которые должны будут проделать в лесу дорожки и вообще немного разрядить лесную густоту, давая грибникам возможность к наступлению. Так что для начала надо подумать, как разобраться с ними.

— Хочешь не хочешь, но грибников и ягодников в лес пускать все равно придется, иначе его просто вырубят за ненадобностью, и никто не встанет на его защиту. Нужно переманить общественное мнение на свою сторону. Думаю, этот вариант может сработать. Тогда постепенно твой лес, Дуболес, сможет подружиться с людьми. А совместная жизнь все же лучше, чем постоянная война. Которая, кстати говоря, вряд ли будет победной для нас.

Мы вновь призадумались, переваривая в головах и в, м-м-м, стволах полученную информацию.

— Тогда предлагаю такой план, — решился я. — Раздвинем все деревья, давая удобный и просторный проход для всех желающих, тогда лесорубам, пришедшим завтра, ничего не придется рубить. Как вам такой план?

— Но как же люди? Они же толпой ринутся в мой лес! — удивленно-обиженно воскликнул в наших головах Дуболес.

— А вот потом уже будем разбираться с каждым человеком отдельно! — Мне показалось, что этот вариант наиболее удобный на первое время.

— Будем решать проблемы по мере их поступления, — решил вставить свое слово Ратибор. — Но все же, я думаю, надо подтянуть возможные, э-э-э, боевые силы к границам леса. Людская атака может быть по всему периметру леса?

— Нет, только с верхней его части. Ветка опять показала нам территорию возможного нападения. — С противоположной стороны к лесу подходит море, а с других сторон — горы. Я постепенно засаживаю и горные породы, но там необходима аккуратность и четкость, чтобы корнями не разрушить весь защитный рубеж.

— Умно, умно, — сказал Ратибор. — А теперь позволь нам ознакомиться со всеми боевыми единицами, находящимися в нашем распоряжении.

На карте мы совместными усилиями рассредоточили деревья и наметили дорожки, по которым завтра могли бы ходить люди. С грибами решили не торопиться, мало ли что. До поздней ночи мы изучали возможные варианты развития событий, а также знакомились с обитателями леса, которые могли бы нам чем-нибудь помочь. Если вначале мне казалось, что мы обречены, то теперь мне уже казалось, что выиграть или хотя бы свести вничью нашу партию будет вполне возможно.

— Вам пора поспать. Человеческие тела отличаются слабостью, так что чем больше в вас будет энергии завтра, тем лучше, — наконец проговорил Дуболес.

— А ты разве не спишь? — спросил его я.

— Сплю, но редко, обычно только зимой, которой у нас не бывает. — Послышался скрежет, что должно было символизировать смех.

— Понятно. Тогда разбуди нас, когда появится что-нибудь интересное, — попросил его я, не придавая значения специфическим шуткам.

— Непременно, — послышался ответ, и перед нами из земли вылезли шесть корней, образуя две неширокие, но вполне удобные кровати, на которые мы не преминули забраться, а потом и забыться беспокойным сном в предвкушении завтрашних событий.

Утро началось с вкрадчивого шепота прямо в голове: «Хватит спать, пора вставать и людишек выгонять». Долго соображая, откуда эти слова — из очередного сна, которых за ночь было не менее десятка, или же это информация извне, я все же разлепил сонные веки. Бах! Солнечный луч прицельным ударом залепил мне веки обратно. Немного поразмышляв, я приоткрыл один глаз. Солнце все еще старалось залепить мне глаза, но я теперь действовал более обдуманно. Перевернулся на бок и только после этого сложного действия открыл оба глаза разом. Прямо перед моими глазами оказалась жизнерадостная физиономия Ратибора.

— Бл-л-л-л, — пробелелекал языком перед моим носом Ратибор и продолжил: — Ну и горазд же ты спать! Давай скорее вставай, люди уже появились на горизонте, скоро начнется потеха!

— Кхм! — послышалось в голове.

— Ну, э-э, не потеха, конечно, а серьезное испытание для нас всех, — тут же сменил он свой жизнерадостный тон на мрачную решимость. — Быстрее вставай, там справа, у дуба с дуплом, протекает ручеек, протри водой свое заспанное лицо и неси себя скорее к нам и карте.

Я вскочил с кровати, которая тут же убралась обратно под землю, и побежал умываться.

Вернувшись, около карты я обнаружил горсть орехов. На мой немой вопрос Ратибор тут же ответил:

— Это белки нам с утра притащили, чтобы мы с голоду не померли.

Мысленно поблагодарив белок, я перевел свое внимание на карту. К лесу приближались люди, их было довольно много, человек пятьдесят, не меньше. В руках у них были цепные пилы и топоры (топоры, конечно же, были не цепные, вероятно, потому, что были более послушные). Мы немного растянули карту, чтобы улучшить обзор происходящего.

— Посмотрим, посмотрим, что же они предпримут, — задумчиво произнес Ратибор. — Жаль, что ничего не слышно.

— А что, у этой карты звука нет? — Только сейчас мои человеческие мозги обратили внимание на такой недостаток.

— Вы уж слишком многого хотите, — заворчал Дуболес. — Я все слышу, и это главное. Все основные события, связанные со звуком, я вам передам, так что смотрите не отвлекайтесь.

Тем временем человечки подошли к лесу вплотную и остановились. Двое впереди стоящих явно были нашими вчерашними знакомыми.

— Ничего не понимаю, — прозвучало в наших головах.

— Чего ты не понимаешь? — спросил я Дуболеса.

— Да не я не понимаю, а они, те, что пришли. Я сейчас пересказываю вам то, что слышу, не отвлекай меня. — Помолчав немного, он снова начал ворчать: — Ну вот, почти все пропустил. Перескажу краткое содержание: «Ничего не понимаю. Чего будем делать?»

— Действительно кратко, — заметил Ратибор.

— Неужели мы привели такую толпу зазря? Надо же дать людям спилить хоть что-нибудь, чтобы сегодняшний день окупился. Вон и техника уже на подходе.

Слова, звучащие в наших головах, были безжизненными и напрочь лишенными эмоций. Скорее всего, Дуболес это делал специально, чтобы мы почувствовали разницу между его речью и посторонней.

На краю карты появились три огромных грузовика с прицепами, предназначение которых сомнения не вызывало — перевозка бревен.

— Ты прав, мы не можем уйти отсюда с пустыми руками, все равно все спилим, а пока что сделаем это под предлогом прореживания лесного массива.

По голосу Дуболеса нельзя было определить, кто говорит, поэтому судить можно было только по жестикуляции и поведению персонажей. На мой взгляд, последние слова принадлежали Среднему (мы так и стали называть вчерашних лазутчиков Толстым и Средним, теперь, даже если бы мы узнали их настоящие имена, ничего бы не изменилось, честно говоря, их имена нас нисколько не интересовали).

— Ребята, давайте набьем один грузовик, и хватит на сегодня, завтра будет открытие лесного сезона! — Восклицательные знаки проставляю я на свое усмотрение, потому что… ну, вообще-то, и так уже понятно, почему мне это приходится делать самому.

Рабочие подступили к ближайшим соснам с цепными бензопилами.

— Вр-р-р… — Я так и слышу этот противный звук (которого на самом деле никогда в жизни не слышал), но дым, поваливший из пил, явно говорил именно об этом звуке. Люди напали на сосны.

Дуболес взвыл.

— Выхода нет. В атаку! — крикнул Ратибор и бросил на защиту леса первые отряды заграждения. Ими оказались комары, которых мы специально собрали еще вчера вечером и растянули на всю длину возможного нападения.

Комаров было много, даже очень много. Возможно, мы немного переусердствовали, собрав почти все имеющиеся силы в одном месте.

Одна сосна рухнула, ломая ветки у соседних деревьев. И в этот момент комары вступили в бой. Голодные, прождавшие всю ночь в месте, из которого почти сразу испарились все живые существа (кроме лягушек), они яростно набросились на предполагаемый завтрак, обед и ужин.

Теперь стало намного веселее. Рабочие, которые вначале отмахивались нехотя и вяло, теперь были похожи на сумасшедших, они били по воздуху, били себя, били друг друга. В суматохе я все же заметил, как Толстый и Средний перешли в активное отступление. Вскоре за ними последовали рабочие.

К сожалению, еще одна сосна не выдержала, и рухнула на землю, хотя нет, земля была совсем с другой стороны, а она рухнула точнехонько на кабину грузовика, который еще не успел развернуться. Водитель, которого комары уже давно выгнали из кабины, не пострадал. Точнее, не пострадал от сосны, зато пострадал от комаров.

— Скажи им, чтобы нападали не такими плотными рядами, их так быстрее уничтожают, пусть потихоньку отступают к лесу, — сказал Ратибор, который очень быстро и четко вошел в роль командующего войсками, однако забыл, что управлять насекомыми мог бы и самостоятельно.

Люди остановились на самом краю видимости нашей карты. Комары уже перегруппировались и отступили в лес.

— К черту эти деревья, во всяком случае, сегодня. Пусть эти кровососы отжираются на грибниках. Заберите два бревна и уезжайте, дальше мы всё сделаем сами. — Судя по всему, это Средний отдал команду бригадиру лесорубов.

Люди, некоторое время помявшись на месте, стали медленно приближаться к своим инструментам.

— Не мешай им, пусть забирают эти два ствола. Пока что нападение продолжать не будем, мы и так потеряли многих, — сказал Ратибор.

— Ничего, зато и поели многие, теперь можно ждать пополнения комариных рядов, — ответил Дуболес.

— И как быстро?

— Ну… Через неделю, — сказал задумчивый голос.

— Мы даже десятую часть не потеряли, так что о чем вы говорите? — сказал я, радуясь легкой победе.

— Это только начало. Вот увидишь, дальше все будет намного сложнее. — Ратибор вздохнул, продолжая внимательно следить за противником.

Рабочим, у которых и до этого большого рвения к работе не наблюдалось, никаких подозрительных позывов не появилось (типа, спилить очередное дерево, пока никто не зудит над ухом). Поэтому, быстро очистив от веток бедные деревья, они погрузили их на машину и уехали. Искореженный грузовик забрали лишь часа через два, для чего потребовалось вызывать мощный тягач.

— А как ты узнаёшь, о чем люди говорят так далеко от тебя? — спросил я Дуболеса.

— Ну, последние разговоры велись недалеко от полевых мышей, промышляющих в поле, так что я слышал разговор их ушами.

Когда пространство перед лесом было расчищено, Толстый и Средний снова подошли поближе и стали что-то горячо обсуждать. Текст их речи, текущий в наших головах без пауз и знаков препинания, а уж тем более без интонаций записан так, как услышан (а точнее, как запомнен и воспринят, поэтому за правильность пунктуации не ручаюсь).

— Ты уверен, что люди сюда попрутся? Конечно! Ты видел когда-нибудь такое количество комарья? Нет, но мы вчера их тоже не видели, хотя прошли почти половину леса! (В этот момент Дуболес вставил свое «Ха!») Ну, не знаю… А я знаю! Мы же сделали такую рекламу! Кстати, а вот и группа имиджмейкеров леса.

Судя по всему, сомневался во всем Толстый, впрочем, его обиженную покусанную физиономию трудно было назвать боевой.

К лесу подъехали две большие крытые машины из которых высыпал набор людей и инструментов. Точнее, людей с инструментами.

— Опять пилить! — воскликнул Дуболес.

— Не думаю, — прокомментировал Ратибор. — Они готовятся к открытию.

— К какому открытию? Ведь мой лес открыт уже давно! — с гордостью сказал Дуболес и чуть ли не раздуваясь.

— Имеется в виду, что тебя, точнее, лес откроют для посещения людей. Ведь раньше они были нечастыми гостями?

— Сначала частыми, потом не очень, потом и вообще перестали приходить. Я их быстро отучил!

— Вот то-то и оно. Теперь они станут частыми гостями, и с этим придется смириться.

Ратибор внимательно посмотрел на дуб. Долгое молчание было ему ответом.

— Не огорчайся. Надо приспособить людей для своих нужд или хотя бы отследить, чтобы они несильно мешались.

Я попытался его утешить, хотя и понимал, что изменять свои привычки — дело трудное. Что привитие новой, что отказ от старой — одно и то же.

Во время разговора мы не отрывались от карты, внимательно отслеживая все возможные посягательства на деревья. Коих оказалось всего два. Это прибитый гвоздями длинный белый транспарант с оригинальной красной надписью: «Добро пожаловать в лес!»

В скором времени кроме транспаранта на опушке появился небольшой деревянный помост, на котором стояла трибунка с микрофоном. На этом на сегодня приготовления были закончены. Видно было, с каким нетерпением наши «друзья» готовятся к предстоящей афере.

— Может, запустить в Среднего осой? — злорадно спросил я.

— Не стоит раскрывать наши карты раньше времени, — ответил Ратибор и завалился на траву. — Сегодня ничего интересного ждать не придется.

— Честно говоря, живот мне сообщает, что совершенно не против перекусить, — немного подумав, решил я, прислушавшись к своему организму. В лесу уже темнело, а мы пожевали всего лишь несколько (десятков или сотен) орехов.

— Подождите немного, уже скоро вам будет что отведать, — сказал Дуболес, и наступила тишина. Птицы уже укладывались спать, а ночные жители еще не вылезли на охоту, наступило самое непродолжительное, но и самое спокойное время. Если бы не карта, которая сама себя подсвечивала, а соответственно и все, что ее окружало, то мы уже давно оказались бы в темноте. А так, лежа на траве, можно было смотреть на звезды и ни о чем не думать (хотя свет карты этому никоим образом не способствовал).

— А вот и перекусон, — шутливо сказал Дуболес.

Мы с Ратибором сели одновременно и посмотрели на дуб. Прямо перед ним у самых корней лежали белые свертки, своими промасленными пятнами напоминающие чьи-то завтраки, к тому же рядом валялась гора орехов и немного ягод. Когда мы развернули свертки, то приятно удивились — это были типичные обеды или полдники, которые школьники или различные сотрудники таскают с собой на работу: бутерброды с колбасой и сыром, три котлеты, восемь булочек, две из них с сосисками, две бутылки пива (которое мы с Ратибором пить не стали, я из собственных соображений, не люблю все спиртное, да мне его и не давали никогда, а Ратибор, вероятно, со мной за компанию), даже была пара йогуртов, которые я, честно говоря, терпеть не мог. Помнится еще по прошлой жизни, в том, обычном мире, мне всегда было неприятно снимать с просроченных йогуртов плесневую пленку, после чего в рот можно было положить хоть что-то. Все это, за исключением пива, зато включая йогурт мы быстро ухайдокали и снова завалились на траву пузом кверху. Хотя, полежав пару минут, пришлось сходить к ручейку промочить горло, а то эти йогурты, хоть и не были похожи на мои прежние пробы, но все равно встали в горле почти что комом.

Отделавшись от обжорных эмоций, я наконец обрел естественное любопытство мышления и спросил:

— А откуда эта еда? В лесу, скорее всего, ничего подобного не водится.

— Это ты правильно заметил. В лесу мы такую дрянь не выращиваем, у нас натуральная еда: грибы, ягоды, орехи, корешки, листики, яблоки и много чего еще разного. А все это вам принесли мышки-полевки, которых я попросил хорошенько порыскать по сумкам людей, приехавших, так сказать, украсить вход в мой лес.

— Так вот почему они так недовольно общались и рылись какое-то время по всем сумкам! Я-то думал, что потерялся какой-нибудь инструмент или другая полезная вещь, — пробормотал Ратибор, который явно пребывал в полусонном состоянии.

— Да, ты правильно заметил. Но зато видите, как хорошо сработали мышки. Вы даже на карте не заметили, как они всё провернули, хотя следили за всем происходящим практически неотрывно. Все-таки вы неправильно распределяете внимание. Вы следите за людьми, но не видите того, что происходит вокруг, — стал вразумлять нас Дуболес.

— Ты прав, но люди всегда так — смотрят на одно, не замечая другого, такова уж их природа, — ответил я и почувствовал, как начинают слипаться мои глаза. Очень хотелось спать, но в то же время интересно было смотреть на небо. Все эти звезды, бесконечное пространство. Раньше столько звезд я никогда не видел, там, где я жил, звезды были видны только в маленький незарешеченный кусочек окна. Я всегда смотрел на них и мечтал, что когда-нибудь у меня получится насмотреться на них на всю жизнь. Но похоже, что был неправ. На звезды нельзя насмотреться, на них можно смотреть бесконечно, бесконечно, бесконечно…

Мои глаза закрылись, и уже сквозь сон я почувствовал, как приподнимаюсь над землей.

Как мне показалось, утро наступило очень быстро, так что хорошенько выспаться не получилось. Но это не так страшно, главное, чтобы сегодня все прошло нормально, а дальше видно будет. Проснувшись и обнаружив себя в той же корневой кровати, во мне проснулась огромная благодарность к Дуболесу, который так заботливо к нам относился. Теперь надо было его не подвести.

Умывшись и немного размявшись (сделав несколько наклонов и приседаний, я почувствовал себя вполне размявшимся), я уселся перед картой, стараясь разглядеть начало испытаний.

— Эх, красота, — подошел Ратибор и пожелал всем доброго утра.

— Доброе оно или нет, это мы вскоре узнаем, — прокомментировал приветствие Дуболес.

— А вам не кажется, что сейчас нам надо рассредоточить силы по всему лесу, чтобы небольшие отряды быстрого реагирования могли наносить удар молниеносно? Так и люди быстрее поймут, что делать можно, а что нельзя, — предложил я.

— В этом есть резон, — поддержал меня Ратибор, а Дуболес промолчал, как бы отдавая нам инициативу.

Наземные силы мы решили пока не использовать, поэтому всех опасных зверей отвели за воображаемую среднюю линию леса, а в первой его половине оставили белок, ежей, зайцев, мышей, барсуков и еще много всякой мелочи, хотя насчет барсуков мы решили не сразу, они все-таки не такие уж спокойные звери, если разозлится — мало не покажется. Зато весь лес контролировался летучими отрядами, которые состояли из тихоходов — комаров, камикадзе — пчел и агрессоров — ос. Остальных мы решили пока не подключать, оставив их на крайний случай.

Усевшись поудобнее и с грустью вспомнив вчерашний ужин, мы принялись ждать. Судя по солнцу, люди стали собираться часам к десяти, а к половине двенадцатого их набралось уже на приличную толпу в пару тысяч человек, не меньше. Телевизионщики, понатыкавшие свои камеры повсюду, уже начали брать первые интервью.

— Этот день придется терпеть, мы не сумеем уследить за всеми людьми сразу, если они одновременно полезут в лес, так что ушки на макушке и… — начал говорить Ратибор, но его прервал Дуболес:

— Это чьи ушки и на чьей макушке? Мне ушки не нужны, я же все-таки дерево, как-никак.

— Это присказка такая, на самом деле надо иметь острый глаз, — попробовал пояснить я.

— Зачем нужен острый глаз? Чтобы резать деревья или людей? — опять переспросил Дуболес.

— Ладно, проехали. Смотрите! — Ратибор отвлек нас от философских рассуждений.

А посмотреть уже было на что. Люди, удобно расположившиеся на лужайке, уже набросали кучи бумажек и бутылок, хотя открытие должно было начаться еще не скоро (если судить по тому, что главных действующих лиц мы еще не видели). Как только Дуболес решил это прокомментировать, на горизонте (на горизонте карты) появилась большая черная машина, из которой под редкие рукоплескания (судя по имеющейся картинке, потому что Дуболес аплодисменты нам не передавал) вылезла наша неразлучная парочка. Взобравшись на трибуну, Толстый стал что-то говорить. Люди, стоявшие, сидевшие и лежавшие на поляне, стали его слушать.

Дуболес монотонно передавал льющиеся слова. Мы внимательно слушали только первые минуты, после чего монотонный голос перестал восприниматься, и Ратибор попросил, чтобы Дуболес отмечал только главные моменты. С редкими комментариями Дуболеса речь звучала примерно так:

— Уважаемые жители нашей прославленной страны (интересно, и где же она прославлена?), мы хотим поздравить вас в нашем лице, ой, точнее, нас в вашем лице, или… Точнее, поздравить всех нас с открытием еще одного белого пятна на наших картах (на которых мой лес обозначен непонятным зеленым массивом). Точнее, с закрытием белого пятна на наших картах и превращением их в зеленое пятно на этих же картах (в это время он достал сложенный листок бумаги, который в развернутом виде стал представлять собой какое-то подобие карты, и замазал на ней небольшой белый участок зеленым фломастером). Это оказалось не так трудно, как нам казалось сначала. Надеемся, что это будет не трудно и в конце. Теперь этот парк, точнее, лес, открыт для вашего посещения, и вы можете здесь гулять, собирать грибы, путешествовать целыми днями и даже ночами (нервный смешок). Добро пожаловать в лес! (редкие аплодисменты)

Неожиданно вверх взлетели ракеты, которые взорвались в воздухе и превратились в красные, желтые и зеленые цветы. Немного посверкав в небе, они стали мерцать все тусклее и тусклее и постепенно, исчерпавшись, очистили от себя небосвод. Потом прозвучало еще несколько залпов (которые, кстати, докатились и до нас, в смысле — звук докатился, а не сами залпы).

Мы думали, что зрители сразу же бросятся радостной толпой в лес, но не тут-то было. Последовали вопросы: «А вы уверены, что здесь безопасно?», «А если кто-нибудь заблудится, у него есть шанс на спасение?» и все такое прочее. Все эти вопросы разъяснил Средний:

— Парк проверен лично нами, еще позавчера. Мы прошли почти половину леса и не встретили ничего страшнее самих себя (вымученная улыбка).

— Разве что комары, — начал говорить Толстый, но незаметный (точнее, не очень заметный) тычок локтем под ребра быстро перевел слова в непроизвольный кашель.

— А если кто-то потеряется, — продолжал Средний, — то родственники потерявшегося заполняют бланки заявлений, и мы сразу же реагируем.

— И каким же образом вы реагируете? — послышался вопрос из толпы.

— Мгновенно. Спасательная группа с собаками отправится на поиски жерт… потерявшегося. Спасибо за внимание, путь в лес теперь открыт навеки!

Средний ретировался с трибуны и сам направился к лесу.

— Смелее, друзья мои! Я не боюсь, и вы не бойтесь. Лес — наш друг!

— Ну да уж, как же, — проворчал Дуболес.

Люди не склонны показывать свой страх, всегда стараясь его завуалировать, поэтому все, кто хоть немного решился, направились к лесу как можно более неторопливой походкой. Смешно было за ними наблюдать: страх и любопытство. Одно сдерживало и выражалось во втянутых шеях, сгорбленных походках и телах, натянутых, как пружины, готовые, чуть что, сразу же мотать восвояси. Другое наоборот, несло их ноги за этим энергичным человеком, который обещал им весь этот лес и без всякой угрозы. Иногда людям хочется верить.

Но поведение людей очень быстро менялось. Постепенно, но быстро. Возможно, влияли запах сосен, удобные ровные тропинки, которые напоминали обычные тротуары, а может быть, они не чувствовали агрессивности леса, которой сейчас и не было. Людям захотелось идти все дальше и дальше. С одной стороны, это было хорошо, значит, лес может нравиться этим людям (кстати, по Дуболесу было заметно, как ему льстило такое внимание), но с другой стороны, теперь приходилось смотреть с особенным тщанием, нельзя было пропускать нарушений, мы были здесь хозяева, а они наши гости.

Средний далеко в лес не пошел и, убедившись в том, что люди заинтересовались и дальнейший его мужественный пример уже не обязателен, быстро ретировался и залез в черную машину, в которой его поджидал напарник.

— Все прошло как надо? — спросил Толстый.

— Не то слово. Теперь лес наш. Ну, или, во всяком случае, скоро станет нашим.

Машина взревела (как сказал Дуболес) и унеслась прочь.

Большинство людей, немного освоившись в лесу, пощупав ближайшие деревья и потоптав дорожки, отправились обратно по домам. В основном это были семьи. Родители, показав дорогим чадам большое количество деревьев и наполнив их новыми впечатлениями, решили, что на сегодня их миссия выполнена и что теперь лучше заняться другими, более важными делами (например, посмотреть телевизор).

Но были и такие, которые забредали все дальше и дальше.

— Так они и до меня доберутся! — занервничал Дуболес.

— В этом нет ничего страшного, главное, чтобы они не заметили нас, а то кто знает, что им придет в голову, — не столько успокоив, сколько дав еще большую пищу для размышлений, влез я со своими мыслями.

— Всё ерунда, главное, чтобы они не получили карту, а остальное не так важно, кроме самого уничтожения леса, — вставил свое веское слово Ратибор.

— При чем здесь карта? — спросил Дуболес. — Они все равно не смогут ею воспользоваться, для любого обычного человека это всего лишь кусок пожелтевшей старой бумаги.

Все надолго замолчали, внимательно следя за передвижениями захв… гостей.

Вскоре люди заметно осмелели, и для нас появилась работа. Веселая, временами жестокая, но весьма нужная.

Одним из первых, на кого я обратил внимание, оказался долговязый тип, которому приглянулась ветка орешника, до которой он добирался не менее сорока минут (хотя, естественно, он наткнулся на нее случайно). Его жалкие потуги по отламыванию ветки были быстро пресечены небольшим количеством ос, находившихся на патрулировании данного района. Было смешно наблюдать, как тот спасался от них, размахивая своими долговязыми руками и перебирая заплетающимися долговязыми ногами. Я недолго его мучил, отозвав ос через пятнадцать-двадцать метров долговязого бега.

Почти одновременно со мной включился и Ратибор, направив толпу комаров на подлых грибников, которые сбили шапки мухоморам и затоптали семейку дождевиков. Комарам тоже пришлось несладко, но массированная атака увенчалась абсолютным успехом. Как и вчера, отступление нарушителей было весьма стремительным.

Впрочем, основная масса людей была спокойна и сдержанно любопытна. Чтобы добраться до нас, им предстояло идти не менее четырех часов, причем по прямой, а в первый день посещения на это вряд ли кто-нибудь решился бы.

Еще несколько раз нашим летучим отрядам пришлось вступиться за лес, но все это были малозначимые события, которыми не стоит марать бумагу.

День подходил к концу и заметно удлинившиеся тени должны были сообщить нашим посетителям, что время посещения закончено и пора бы, как говорится, и честь знать (хотя, насколько я был уверен, честь надо блюсти, а не знать, — что толку, если ты ее знаешь, но ее у тебя нет?). Но, учитывая то, что некоторые наши посетители (точнее — все) столкнулись с лесом впервые в жизни, реально оценить скорость передвижения, ориентировку в пространстве и все такое прочее они могли лишь весьма приблизительно (что можно было бы сказать и о людях моего мира). Многие поэтому далеко и не забредали, чего нельзя было сказать об одном представителе, решившем вернуться обратно лишь с наступлением темноты. Что, естественно, было не так-то легко сделать, учитывая неизвестную местность и необычную обстановку. Не прошло и пятнадцати минут от начала его обратного пути, как стало заметно все нарастающее паническое настроение. Оно захватывало его с каждой минутой все сильнее и сильнее. Метания с дорожки на дорожку, временами даже возвращение назад — все это не добавляло оптимизма ни нам, ни ему.

— Чего он делает? — спросил я.

— А-у-у-у, лю-у-у-ди-и! Кто-ни-и-ибу-у-удь! Где здесь выход?! Спасите, помогите! Ну и все такое прочее, не считая беспорядочного бормотания и обзывания леса всякими словами, — сообщил Дуболес.

— Ты мог бы оставить для него одну дорожку, чтобы он никак не мог с нее свернуть и заблудиться? — осенило меня.

— Мог бы. А стоит? Может, оставить его здесь насовсем, постращать, так сказать, немного?

— Не стоит, тогда завтра-послезавтра сюда направятся поисковые отряды, а уж с ними разобраться будет немного посложнее, — подал голос Ратибор.

Помощь Дуболеса в спасении этого неудачника нельзя было не оценить, собственно, он-то и вывел его из леса. А жалкий человечишка, выбежавший на опушку уже в полной темноте, даже не попрощавшись, умчался за пределы карты. Вот она, людская благодарность.

Сонная половинка луны выползла из-за деревьев и заняла свое почетное место по центру звездного неба, а мы только сейчас постарались прилечь отдохнуть. День был напряженный, но не очень тяжелый. Все могло быть гораздо хуже.

Сегодня звездные мысли, посещавшие меня при прошлом засыпании, были заменены бурчанием голодного живота и мыслями о еде. Но, мужественно подавив низменные порывы (что и так часто приходилось делать в прошлой жизни), я все же уснул. Сны, посетившие меня в этот раз, были многочисленными и разнообразными, но, как это обычно бывает, утром ничего из такого разнообразия в памяти не удержалось. Какая досада!

Проснувшись на рассвете (все же живот не дал хорошенько отоспаться), мы увидели, что нас поджидает приятная неожиданность — огромное количество консервов, разложенных возле Дуболеса, а также сухие завтраки и кукуруза.

— Откуда все это? — Вопрос вырвался из меня невольно, даже едва приоткрытыми и сонными глазами я мог определить немаленькое количество принесенных продуктов.

— Из магазина, — тут же последовал ответ.

— А у тебя что, карточка постоянного покупателя? Или пришлось изрядно потратиться? — не унимался я.

— Да нет, есть много разных способов набрать в магазине нужных товаров. Подкоп, совместные действия небольшого диверсионного отряда мышей, енотов и белок и все такое прочее. — Дуболес дал полный и развернутый ответ, который иногда применяется в школах.

Сегодня уже я будил Ратибора, а не он меня, что не могло не радовать. Всегда приятно сделать что-нибудь хорошее лучшему другу (например, разбудить его во время сладких снов).

Единственный недостаток консервных банок, как мы вскоре убедились — это отсутствие у нас консервных ножей. Помучившись некоторое время и не придумав ничего интересного (ведь даже приличных камней поблизости не оказалось), мы обратились к Дуболесу за помощью.

— А вы зубами не пробовали? — поинтересовался он, но тут же сам себя поправил: — Н-да, человеческие зубы слишком слабые, чтобы их можно было использовать по назначению. Сейчас поищем открывалку.

Не прошло и пяти минут, как на полянку опустился огромный, абсолютно черный ворон, который посмотрел на нас сначала одним, потом другим глазом, а потом обоими на Дуболеса.

— Он вам поможет. Если, конечно, вы не будете его напрягать чем-нибудь еще и не будете называть его вороной, — сказал Дуболес. — Это, как вы поняли, я передаю его слова. А теперь возьми одну банку в руку, любую, какая нравится, и держи ее перед вороном, дальше все и так поймешь.

Я взял «Завтрак туриста» и поднес к Ворону. Резкий удар — и в крышке появилась дыра, через которую начала просачиваться жидкость, помогающая оставаться этому завтраку относительно свежим. Я немного повернул баночку, и последовал новый удар, и так далее, пока крышка не была пробита по всему кругу, что позволило легко ее снять. Так мы открыли (точнее, Ворон открыл) еще три банки (по две на каждого, Ворон от предложенной отказался). Пока мы ели, Ворон сидел на Дуболесе и о чем-то с ним совещался, после чего отправился восвояси.

— Надеюсь, ничего серьезного, — намекнул я на этот разговор Дуболесу.

— Все нормально, просто я просил его прилетать утром и вечером, а то когда еще мои помощники доберутся до консервного ножа.

Люди стали посещать нас ежедневно с шести утра и до восьми вечера, как по расписанию. Мы наблюдали, корректировали их поведение с помощью летучих отрядов и больше, собственно, ничем не занимались. Наши четвероногие друзья принесли несколько пакетов, в которые мы складывали использованные банки, в надежде когда-нибудь вынести их из леса. Относительно спокойное время давало нам возможность поговорить и поразмышлять. Дуболес иногда рассказывал нам о ситуации, которая сложилась в этом мире, да и о самом мире тоже.

Первое и самое главное, что мы узнали, — здесь никогда не бывает зимы. Лето плавно переходит в осень, которая еще более плавно переходит в весну, ну, а дальше снова лето. Мы оказались в самом начале лета (точнее, открытие леса как раз и состоялось в первый день лета), так что дожидаться смены обстановки предстояло еще долго, а пока можно было наслаждаться хорошей погодой.

Приютивший нас мир нельзя было назвать молодым, но и старым он еще не был. Этот лес начал свое существование с появлением Дуболеса. Это он выращивал деревья вокруг себя, постепенно захватывая все большую и большую территорию. В то время о людях никто и слыхом не слыхивал, зато теперь информации стало хоть отбавляй. Они остановили продвижение леса, стали его грабить и убивать. Мы даже не могли себе представить, насколько большим он был когда-то, ведь сейчас осталась лишь небольшая его часть. Она сохранилась только потому, что за этот участок Дуболес стоял насмерть, точнее, смерть нашли многие, кто хотел с ним что-то сотворить. После пятнадцати лет жестоких войн люди отступили, признали лес заповедной зоной и больше в него ни ногой.

Многие смельчаки пытались сюда заглядывать, им даже удавалось пройти первые заслоны (чаще всего потому, что Дуболес позволял), но потом расправа была молниеносной. Причем наши шутки с комарами и осами — это было лишь самой безобидной из них. Чаще всего в ход шли корни и ветки, которые так могли отхлестать и запутать человека, что только ценой неимоверных усилий ему удавалось спастись. Последнее время лес позволял спасаться всем, но еще никто после полученной взбучки в лес не возвращался.

И вот настало СЕЙЧАС. Люди изобрели множество машин и приспособлений. Становилось все труднее и труднее с ними ладить. Мы появились здесь как раз вовремя, чтобы вмешаться в это противостояние. Но вот к добру ли? На этот вопрос пока ответа не было.

Противостояние опять стало переходить в активную фазу. Судя по сводкам, приносимым птицами, люди застроили почти всю имеющуюся территорию, скоро дома будут плавучими, за неимением места на земле. Последнее возможное место застройки — это лес.

— Люди уже стали забывать мою мощь, — жаловался Дуболес. — А мне так не хочется снова применять силу. Но если потребуется, я буду сопротивляться. Вы — моя последняя надежда на возможный мирный исход.

— Что ж, мы сделаем все, что в наших силах, а пока давайте наблюдать, — сказал Ратибор, лежа возле карты и выскребая очередную консерву.

Так прошло две недели. Ничего интересного или примечательного не происходило. Мы валялись на траве, пожевывая травинки и мельком поглядывая на карту. Люди продолжали ходить, но далеко забираться пока что никто не осмеливался. Мы были в безопасности. В смысле, в безопасности от внимания. Нам оно уж точно ни к чему. Я думаю, что люди, увидев нас, могли бы заинтересоваться не только лесом, но и нами, а это уже грозило облавами и поисками, которые пресекать будет сложнее, чем обычные хулиганские выходки, вроде разжигания костров и отрывания веток.

И вот две недели спустя снова появились они. Средний и Толстый внимательно оглядели лес и удивились.

— Я думал, что здесь уже все загажено, а ты посмотри-ка, все в порядке, ни консервных банок, ни окурков — куда только все девается? План провалился? Ничего подобного. Раз эти жалкие ничтожества сами ничего не хотят делать, мы все сделаем за них. — Дуболесу пришлось говорить очень быстро, чтобы успевать передавать их речь.

— Мне не понравилось его последнее замечание, — сказал Ратибор.

Я согласно кивнул, а Дуболес злобно покачал ветвями.

— Может, все-таки зря мы с ними не разобрались? — тихо сказал я, надеясь, что никто не услышит.

Ночью мы поняли, что Средний имел в виду.

Нас разбудил Дуболес:

— Не понимаю, что за странный шум?

На карте явно обозначились два вертолета, которые зависли над сторожевыми соснами. Еще мгновение — и из них полетели на землю, цепляясь за ветки и кусты, окурки, искореженные консервные банки, спички, листки бумаги, пакеты и прочая гадость.

— Они засоряют мой лес! — воскликнул Дуболес. — Ах вы!..

Мы увидели, как сосны вытянулись, чуть не подпрыгнув над землей, но до вертолетов достать все же не смогли. Сейчас мы ничего не могли им противопоставить, но придет время, и мы отомстим.

Полминуты спустя вертолеты скрылись в направлении города. Дальнейшее развитие событий предугадать было нетрудно. На следующий день была собрана пресс-конференция, на которой Толстый объявил, что из леса придется сделать парк, иначе люди замусорят его окончательно, а лесников на всё про всё не напасешься. Всем, кто хочет погулять по лесу, завтра дается последний день, а потом начнется зачистка, точнее вычистка, или еще точнее уборка леса и превращение его в благоустроенный парк с развлечениями, аттракционами и всем таким прочим.

Мы видели, как устало опустились ветки у Дуболеса.

— Это война, — сказал Ратибор, и глаза его блеснули, не обещая захватчикам ничего хорошего.

— Жаль, что у нас нет оружия, — сказал я.

— Оружие будет. — Дуболес снова выпрямился. Таким величественным мы его никогда еще не видели. — Я напомню людям о своей мощи. Она копилась здесь столетиями, а теперь они думают вот так вот просто прийти и все у меня забрать! Не выйдет!

Из-под земли вылезли два корня, концы которых представляли собой небольшие мечи, которые идеально должны были подходить для битвы в лесу, где ветки, кусты и деревья не дали бы развернуться ни с палашами, ни с тяжелыми двуручниками.

— Отломите их, — приказал он.

Мы повиновались, но это оказалось не так-то просто сделать. Корни были живые и достаточно крепкие, лишь совместными усилиями нам удалось завладеть одним из мечей. Второй меч я отрубил легко с одного удара первым освобожденным мечом. Дуболес немного вздрогнул, видимо, ему передалась боль, которую испытали его корни.

— Удобные и красивые, — сказал Ратибор, примеряя меч на ладони. — И балансировка что надо! Жаль только, что они деревянные.

— Это дерево выдержит удар любого железа. Я не простой дуб, а волшебное существо, не забывайте об этом.

Вскоре мы по достоинству оценили эти мечи в действии, когда устроили небольшой импровизированный поединок на полянке, посмотреть на который, кстати говоря, собралось немало всякого зверья. Мечи были легки и маневренны, они не гнулись, но обладали какой-то, присущей только им, гибкостью. Удар этим мечом по незащищенному телу вполне мог оказаться смертельным. А то, что после нескольких минут боя на них не осталось ни зазубрины, говорило о многом.

В этот день мы следили за посетителями вполглаза, давая им последнюю возможность порадоваться своей безнаказанностью. Завтрашний день будет началом новой битвы. Скорее всего, ее можно было бы назвать осадой. Ведь мы оборонялись, а они нападали. Эта мысль промелькнула в моей голове, и я решил ею поделиться:

— Послушай, Дуболес, а ты можешь быстро выращивать деревья?

— Смотря что ты имеешь в виду под понятием «быстро». Когда-то давным-давно я выращивал по одному кругу за ночь.

— Целый круг деревьев вокруг леса? — удивленно пробормотал я. — Извиняюсь за тавтологию.

— Тапкологию оставь при себе, но к чему ты это спросил? — заинтересовался Дуболес.

Я ответил вопросом на вопрос.

— А почему ты не продолжаешь увеличивать зону своих владений? Ведь за год можно ого-го как подвинуть нерадивых соседей!

— К сожалению, на данный момент это то расстояние, на котором я могу эффективно колдовать. Выращивать-то я могу, а вот уберечь — никак. Мне не хватает ни своих, ни животных сил для того, чтобы отбиться, и через несколько дней (а иногда и в этот же день) все деревья оказывались спиленными, а это ужасно грустно.

— Ты прав, но Трапезунд предложил правильную тактику, это хотя бы будет сдерживать вторжение на некоторое время, причем каждый день, — поддержал меня Ратибор.

— А это их не разозлит? — Теперь уже Дуболес проявлял осторожность.

— Может, и разозлит, но теперь у тебя есть мы! — сказал я немного самонадеянно.

— Мы, конечно, есть, но нам бы еще и луки раздобыть со стрелами, а то с мечами долго не набегаешься.

— А что такое лук, тем более со стрелами? Растут у меня здесь всякие растения, разные луковицы тоже есть, только чем они вам помогут? — Дуболес крайне удивился, но смело признал свою неосведомленность.

— А откуда ты знаешь о мечах? — Вопрос напрашивался сам собой, поэтому из меня он и выскочил.

— Да приходили ко мне всякие, и с мечами, и с топорами, даже с кувалдами, а вот луков что-то не припомню.

Ратибор начал объяснять технологию изготовления лука, а также его удобные размеры и способ действия. Когда дело касалось его любимой темы (то есть оружия), Ратибор преображался еще больше, чем обычно, особенно во время чего-нибудь захватывающего и интересного. Но на удивление Дуболес не проявлял ни нервозности, ни обеспокоенности, оставаясь таким же внимательным слушателем, как и час назад.

— Я попробую что-нибудь для вас сделать. А теперь перекусите и ложитесь спать, у нас начинаются трудные дни. Я уже и не припомню, когда вступал в серьезную потасовку.

Непонятные нотки послышались в его голосе, то ли грустные, то ли радостные. Честно говоря, не хотелось бы мне выступать против обладателя этого голоса. Так что очень даже хорошо, что я был на его стороне (хорошо для меня, конечно).

Пятая глава

Посреди ночи я проснулся от непонятного света, бьющего прямо в глаза. Ратибор тоже не спал. Но я лишь мельком взглянул на него и тут же снова уставился на сверкающее облако, которое держалось над землей прямо перед Дуболесом. По всей поляне (а возможно, и по всему лесу) раздавалось гудение, не мелодичное, но иногда очень даже приятное. Дуболес своими огромными ветвями поддерживал облако не касаясь, как будто это был надувной шарик. Гудение постепенно перешло в тихий, но проникающий в самое сердце напев. Сопротивляться ему не было никаких сил, и мои веки закрылись сами собой.

Утро началось еще засветло, с непонятного прикосновения к плечу. Лишь проснувшись, я догадался, что это была ветка, которой Дуболес меня старательно расталкивал.

— Пора вставать, первые пришельцы уже на подходе.

Быстро вскочив с убирающейся кровати, я бегом бросился к карте (хотя до нее было не более трех метров). Люди приближались с корзинами, пакетами. Черт знает что они там задумали! Но главное, многие несли с собой топоры и пилы. Скоро они войдут в лес.

Пару секунд спустя ко мне присоединился Ратибор и недовольно хмыкнул. Дуболес продолжил:

— Друзья мои, извините, что разбудил вас ночью, но за все надо платить. Колдовство отняло немного моих сил, но потребовало много времени, поэтому новых деревьев вы не увидите, зато я сделал то, что вы просили. Из-за дуба выползли две ветки, на каждой лежал лук и небольшой колчан всего лишь с одной стрелой. Луки были совершенно зеленые, включая тетиву! Стрела же переливалась серебристо-золотистым светом.

— Как красиво, — только и смог вымолвить я. — Такую стрелу и использовать-то грех.

— Я не знаю, что есть грех, но не все так просто. Это волшебные стрелы. Они живут всего три секунды, после чего исчезают и снова появляются в вашем колчане. Все очень просто. — Казалось, что Дуболес улыбается. — А также я вспомнил, что вам могут понадобиться ножны, которые, уже без всякого волшебства, сделал из поваленного дерева.

Это было великолепно. Ножны крепились за спиной, так что мы теперь были как настоящие ниндзя — так, кажется, их называют (как-то нам показывали про них фильм, минут пятнадцать, потом сразу же отправили спать). Только мы были зелеными ниндзями, а не черными.

Мы, не сговариваясь, одновременно поклонились Дуболесу в знак признательности.

— Мы оправдаем твое доверие, — сказал я.

— Во всяком случае, сделаем все, что в наших силах, — дополнил меня Ратибор.

Быстро ополоснув лицо и удобно закрепив ножны и колчаны, мы снова приникли к карте.

— Сегодня люди не будут с нами церемониться, они поняли, что с лесом можно делать что хочешь, вчерашнее выступление развязало им руки. Что ж, завяжем их обратно, — злобно сказал Ратибор.

— Подожди, пока они заберутся поглубже, — удержал я его руку от летучего осиного отряда.

— Давай попробуем.

Но долго ждать не пришлось. Грузный мужчина стал охаживать приглянувшееся дерево топором, сбивая нижние ветки. Скорее всего, он хотел забрать себе это дерево (или, во всяком случае, столбик, который получился бы после отсечения всех веток).

Вот так всегда — дай только человеку почувствовать себя в гостях (или в лесу) как дома, так сразу же он начинает чувствовать себя хозяином и вытирать об тебя ноги.

Осы бросились на обидчика. Безжалостно жаля и не щадя своих жизней, они гнали его вон. Все дальше и дальше. Ратибор даже не подумал их остановить и отозвать. Пусть негодяй получит все, что заработал.

Теперь пришла очередь остальных. Больше мы не стали смотреть на то, кто и что делал. Мы выгоняли людей вон. Осы, комары, шмели, шершни и даже мухи (которые своим назойливым присутствием могут свести с ума кого угодно). И лишь с сегодняшнего дня мы ввели в бой наше самое безобразное, самое противное и вызывающее отвращение оружие, против которого я выступал некоторое время, но потом согласился, — энцефалитных клещей и, не заразных, но весьма неприятных, блох.

Клещей и блох мы расположили у самой кромки леса, так что они мгновенно вступили в бой (который для них был обычным рутинным завтраком), заползая за шиворот, под рубашки и футболки, отыскивая наиболее уязвимые части живых тел. О таких подарках многие люди узнают лишь придя домой. Чаще всего эти паразиты платили за свою еду жизнью, но, насколько я знаю, некоторые все же умудрялись выживать, но в лес не возвращался никто (зачем, если в городе намного больше съедобных жертв?). Люди отступали, сообщали новости новоприбывшим и захватывали их с собой. Слишком у многих еще оставался страх перед лесом, а страхи, подкрепленные живыми (пока еще) очевидцами, играли существенную роль в мировосприятии этих людишек.

К трем часам дня, если солнце в этом мире показывало то же время, что и в моем обычном, лес был расчищен.

— Сегодня была всего лишь разминка. Вполне возможно, что завтра нам или одному из нас придется поприсутствовать там лично, — сказал Ратибор, прислонившись к Дуболесу.

— Но мы не сумеем добежать до опушки, пообщаться с людьми и бежать обратно, это же часа два непрерывного бега! — воскликнул я.

— Вот именно поэтому необходимо будет выступать сегодня.

— Не надо никуда выступать, — прервал наш разговор Дуболес. — Попробуем более экзотический, но весьма практический опыт. Давай-ка начнем с тебя, Трапезунд.

Толстая длиннющая ветка спустилась с самой макушки Дуболеса и услужливо прилегла передо мной.

— Ложись на нее, — сказал Дуболес. — И ничего не бойся.

Я лег и чуть не вскрикнул от неожиданности. Ветка зашевелилась и начала подниматься все выше и выше. Вскоре я оказался на вершине мира, точнее, на вершине самого высокого дерева в лесу — дуба-Дуболеса.

— Спокойствие! — Голос в голове не сильно успокаивал. — Поехали!

Ветка, загнутая назад прямо за дуб, рванулась вперед и вверх. Я полетел. Барону Мюнхгаузену можно отдыхать, такого полета даже он не смог бы себе вообразить. Я, еле сдерживая крик, пролетал над макушками деревьев всего леса, но что-либо разглядывать внизу никаких моральных сил уже не оставалось. Впереди стремительно приближалась сосна. Мой путь явно намеревался с ней пересечься, чего я весьма боялся, хотя, с другой стороны, дальше был конец леса, а значит — голая земля (ну, не считая травы). Что является лучшей перспективой, понять было трудно. Зажмурившись, я предоставил свой полет на волю случая.

Уже с закрытыми глазами я почувствовал легкое касание и медленную остановку. Глаза распахнулись, и я смог наконец-то, почти спокойно, вздохнуть. Я сидел на макушке длинной и стройной сосны, которая находилась на передовом заслоне леса.

— Пора обратно, — послышался голос Дуболеса, но теперь он звучал как-то издалека. Похоже, что дальность расстояния играла для него существенную роль. А ведь это было и так понятно: если бы вся земля была в его власти, то люди вряд ли смогли бы отстроить свои города и так долго и планомерно портить землю, на которой живут. Хотя всего этого точно знать я не мог, ориентируясь в основном на знания, полученные еще в прошлой жизни, но люди, они везде люди. Думаю, здесь разногласий быть не может.

Сосна наклонилась почти до земли и запульнула меня в обратном направлении. Обратный путь дался немного легче. Похоже, я начал привыкать (да любой человек, в душе которого живет ребенок, с удовольствием покатался бы на таком аттракционе, тем более, бесплатно). Дуболес мягко поймал меня веткой и спустил на землю.

Ноги еще оставались немного ватными от пережитого волнения, но в целом (и в частности) я был в полном порядке.

Теперь была очередь Ратибора.

— Посмотрел я на твои полеты, классно получилось. Теперь попробую и я не закричать.

После запуска я наблюдал за его полетом по карте. Похоже, что Ратибор справился и удержал крик от выхода наружу. Вскоре он вернулся (Ратибор, а не крик) и присел рядышком.

— Это было круто! — только и смог он выдавить из себя, а потом задумался. — Честно говоря, даже не могу подобрать нужных слов, чтобы описать ощущения, которые я не испытывал уже ближайшие сто миров.

Не знаю, понял ли его Дуболес, но довольное хихиканье (ну, или скрипение) говорило о том, что понял (или же у него были другие радостные мысли).

Сон. Как приятно лежать под открытым небом в лесу! Этого никому не понять, ведь в обычном лесу любого отдыхающего сожрут за пару минут, стоит только расслабиться. И это сделают не дикие звери, это сделают комары. Смутные воспоминания из детства, когда я ходил в лес за грибами с кем-нибудь из взрослых, говорили о комариной агрессивности и аппетитности (точнее, об аппетите). На данный момент мы сами были их хозяевами (хотя и временными), так что ближайшие три-четыре километра оставались совершенно свободными от всяческих паразитов. К тому же, находясь под защитой Дуболеса, можно было чувствовать себя абсолютно спокойно, так спокойно мне не спалось даже в прошлой жизни. Как хорошо, что я сумел вырваться из нее и теперь нахожусь там, где интересно и, главное, там, где я нужен!

Ветер шелестел серебристыми листьями Дуболеса, которые приобрели окрас лунного света. Создавалось ощущение, что днем они питались солнцем, а ночью луной. Возможно, так оно и было, но лезть к Дуболесу с такими глупо-личными вопросами не хотелось.

Небо прочертила падающая звезда и тут же погасла. «Хочу, чтобы…» — это все, что я успел пожелать. Как жаль, что звезды сгорают так быстро, уже в который раз я не успеваю загадать хоть что-нибудь. Интересно ведь проверить, сработает или нет. В сказках срабатывает, во всяком случае, иногда.

Несмотря на общее спокойствие и тишину (совиное уханье, кряхтение кого-то большого за кустами, стрекотание цикад и некоторые другие посторонние шумы можно было и не считать), в голову лезли неприятные мысли. Над головой что-то темное прочертило небо, используя непонятные рваные зигзагообразные движения. Глаза увидели, а мозг тут же определил — летучая мышь. Интересное создание, но как ее можно использовать для боевых действий?

Противная мысль! Что я за человек такой (точнее, типичный человек), сразу начинаю думать о том, как бы мне ее использовать. Нет чтобы полюбоваться ее полетом, внешним видом, повадками. Так нет же — как мне ее использовать в бою!

Одернув себя и немного успокоившись, я решил использовать животных только в самых крайних случаях. Мы сами должны решать все проблемы, а не рассчитывать на других.

Освободив свою голову от всякого мусора (в частности, оценивания боевой мощи различных живых существ, начиная от мыши-полевки и кончая бурым медведем), я наконец-то сумел принять ночь такой, какой она была: самой спокойной, самой свободной и самой ночной ночью на земле (во всяком случае, на этой земле).

Поразмышляв еще какое-то время, я захотел что-нибудь сказать, а самые умные слова, пришедшие в голову, были:

— Ратибор, ты спишь?

— Частично, — последовал вполне разумный ответ.

— Это как? — поинтересовался я, зная, что мои мысли не всегда совпадает с его разумом.

— Наполовину, — последовал еще более вразумительный ответ.

— На какую половину — на правую или на левую, или же на нижнюю или на верхнюю? Или у тебя спит только одна половинка мозга? — Я попытался прояснить для себя этот вопрос, но запутывался все больше и больше.

— На ту половину, которая сегодня устала больше, а значит, нуждается в большем отдыхе, чем вторая половина, особо сегодня не напрягавшаяся.

— А как ты их определяешь?

— Очень просто — одна сейчас спит, а вторая разговаривает с тобой.

— И что, ты так можешь выспаться? — удивился я.

— Нет, потому что если я так и буду спать наполовину, то не спящая половина устанет еще больше, а когда отдохнувшая половина проснется, то перебросит на нее половину своей усталости, и получится, что они устанут одинаково. Иначе более рабочая половина уже давно бы сошла с ума. А пока что этого, по-моему, не произошло.

Такой ответ надолго заставил меня замолчать, заставив соображать, во-первых, о том, шутка это была или нет, а во-вторых, правильно ли я все понял. Мои размышления прервались довольным посапыванием, доносившимся с соседней корневой кровати, которое уже не давало мне повода продолжить разговор. Что ж, спать так спать, поговорить еще хватит времени, может, даже в этом мире.

Проснувшись, я обнаружил себя на белых полупрозрачных простынях, лежащих подо мной на кровати, более напоминающей койку специализированных заведений. Из носа и изо рта торчали какие-то трубки, которые мешали мне дышать не хуже хорошего кляпа, хотя должны были бы этому способствовать (все это понималось подсознательно, мышление перешло в автоматический режим). Подняться или даже приподняться не хватало сил. Поворот головы направо — и прекрасный вид на зарешеченное окно, выходящее прямо в небо (во всяком случае, так казалось при взгляде на него или в него снизу вверх), открылся моему взору. Поворот головы налево — еще одна койка и белая дверь, ведущая в неизвестность, хотя эту неизвестность знать не хотелось бы никому.

Рукам что-то мешало, увидеть, что это было, я не мог. Голова никак не хотела приподниматься, а продавленная подушка (если она вообще была) находилась вровень с матрасом, если не ниже. Правая рука всегда была сильнее своей напарницы, две-три попытки — и я сумел ее оторвать от простыни. Еще одно усилие и правая рука повалилась на левую, стараясь ее ощупать. Трубки, еще трубки. Такое ощущение, что они идут прямо из моего тела. Надеюсь, я не робот. Это легко проверить. Рывково-рвущими движениями я расчищал свою руку от трубок — одна, вторая, третья. Сколько же их?

За моей головой раздалось подозрительное пиканье. Все громче и громче, громче и громче. Барабанные перепонки уже с трудом выдерживали этот писк, когда за дверью раздались быстрые шаги (хотя могут ли быть шаги быстрыми, если я их не вижу? Да и вообще, бывают быстрыми шаги или походка? Или звуки долетают до меня с более короткими промежутками времени? Если так рассуждать, то, скорее всего, доносились частые звуки от чего-то или кого-то бегущего). Поворот головы в сторону двери на этот раз дался намного тяжелее.

Дверь открылась, и в нее ворвалась толстая медсестра в белом халате, в руках она держала шприц. Это было крайне неприятное сочетание. Ведь сестры очень редко носят шприцы просто так, а уж если исходить из того, что в этой комнате я находился один, то кому он предназначался, сомнений не было.

Она что-то говорила, но занесенный шприц произвел на меня такое мощное впечатление, что я собрал все свои слабые силы и попытался вырваться из трубочных оков. Рывок, еще рывок — и я полетел…

Мне пришлось проснуться от неприятного приземления (или притравления, ведь чтобы добраться до земли на этой поляне, пришлось бы преодолеть несколько сантиметров плотного травяного покрова). Ошалело хлопая глазами и собираясь с мыслями, я лежал, стараясь собрать свое растерзанное сознание. Не прошло и нескольких секунд, как ко мне подошел Ратибор и, глядя сверху вниз, поинтересовался, чего же это такого интересного я смог посмотреть во сне, что даже Дуболес своими корнями не сумел уберечь меня от падения. Он помог мне подняться, но ненадолго, мои ноги решили, что им хотелось бы еще немного посидеть.

— Уж лучше посмотреть страшную сказку про диких чудовищ, чем смотреть такое!

Мне не хотелось рассказывать увиденное, поэтому я постарался отделаться самыми общими фразами, которые если и не удовлетворили любопытство Ратибора (да и Дуболеса тоже, он, как мне показалось, даже немного наклонился, как бы прислушиваясь), то, во всяком случае, спасли меня от дальнейших расспросов.

Солнце поднялось лишь недавно, но птицы уже радостно приветствовали его появление утренними песнопениями (хотя я не знаю, отличаются ли у них утренние и вечерние песнопения). На карте ничего интересного не происходило (кроме передачи «В мире животных», которая там шла двадцать четыре часа в сутки). Хотя…

— Мне показалось или что-то прибавилось? — спросил я Дуболеса, вернувшись после умывания, во время которого пришлось некоторое время поработать мозгами, чтобы оценить несоответствие вчерашней и сегодняшней картинки (как это часто бывает, зрение зафиксирует несоответствие, а мозги лишь через некоторое время могут догадаться, в чем же это несоответствие состояло).

— Да, — с гордостью ответил он. — Прибавилось еще две линии деревьев на опушке!

— Но ты же говорил, что можешь создавать только одну?! — воскликнул подошедший Ратибор.

— Я говорил про одну линию по периметру. А так как весь периметр уже засажен, осталась только возможность пробираться вперед, к городу. Вот я и попрактиковался. Как видите, весьма успешно.

Быстро перекусив, я предложил перебросить меня к месту возможных событий, убедив своих друзей в том, что пора переходить к серьезным действиям (хотя я и сам не знал, насколько положено быть серьезным в данной ситуации).

Оружие при мне, руки-ноги тоже, а главное, завтрак сумел удержаться, несмотря на полетные перегрузки. Слезать с дерева я не собирался, а связь можно было поддерживать через Дуболеса, который своим сознанием мог достать меня везде, во всяком случае, на территории леса. Удобно устроившись в могучей кроне высоченной сосны, находящейся в первом ряду обороны, я впервые за все время пребывания сумел хорошенько оглядеться.

Весь мусор, который раньше лежал на самом виду, теперь был смят и утрамбован плотно стоящими деревьями. Как ни старайся, но отыскать даже намеки на еще вчера существовавшие дорожки было практически невозможно. Прогуляться по такому лесу без бензопилы вряд ли представлялось возможным.

Никакой живности поблизости не наблюдалось, что было спланировано еще вчера. Это не считая клещей, которых пришлось разместить по периметру заранее, так как самостоятельно собраться в такой дали да еще и в таком количестве для них было бы нереальной задачей. А так птицы помогли, разнесли их (в смысле, не на кусочки, а по пунктам назначения) по местам.

По нашим расчетам, ждать еще предстояло около часа, поэтому я спокойно разлегся на удобной развилке и, немного раздвинув листву, прижав ногой пару веточек, обустроил для себя очень даже удобный наблюдательный пункт, который с земли, скорее всего, был практически не виден (Дуболес сказал, что не виден, хотя смотрел он мышиным зрением).

Чтобы время не пропадало даром, я решил пристрелять лук. Давно хотелось испробовать его в деле, но в лесу стрелять можно было только в небо, любое другое направление грозило кому-нибудь чем-нибудь неприятным. Зато здесь, за пределами леса, необходимо было предупредить только полевых жителей, что я и сделал, передав просьбу Дуболесу. Через пару минут он сказал, что все чисто. Ух, растянись рука, раззудись плечо (так, кажется, звучит старинная русская поговорка).

Щух, щух, щух! И вправду, стрела через три секунды снова оказывалась в колчане. Проведя сложные математические подсчеты, я прикинул, что при самом быстром раскладе получится пускать стрелу раз в пять секунд. А если еще и хорошенько целиться, то и все семь. Лук был идеален, стрела летела не только в нужную сторону (что само по себе было неплохо), но еще и точно в цель (во всяком случае, практически точно в цель). После пары десятков выстрелов Дуболес сообщил, что мои стрелы светятся на всю округу, так что люди со стороны могут их заметить. Трассирующие стрелы — это круто! Никогда о таких не слышал, зато, похоже, скоро услышат многие.

Снова откинувшись на ветку (не в смысле, что я помер и откинулся, а просто прилег), я с удовольствием стал прогонять в мозгу (не из мозга, а в мозгу) только что законченную стрельбу. Руки еще чувствовали натяжение тетивы, легкую и в то же время обладающую определенной тяжестью (из-за которой можно было не бояться, что ее сдует) стрелу. Странно, но я совершенно не чувствовал удара тетивой по руке. Возможно, это длинные рукава моей куртки сдерживали удары, а может быть, и сама тетива обладала определенными способностями. Я попробовал произвести холостой выстрел и ничего не почувствовал, потом закатал рукав и попробовал снова. Результат тот же.

Все еще не веря такому счастью, я услышал отдаленный шум. Похоже, начинается — кавалерия прибывает.

На горизонте показался фургон, непонятного раскрашенного вида, напоминающий скорее цирк на колесах, чем машину.

— Что бы это значило? Сомневаюсь, что наши гости будут использовать столь жизнеутверждающий транспорт.

— Сейчас рассмотрим поближе.

Гудение усилилось, и машина тормознула метрах в двадцати от ближайших деревьев. Дверцы машины, как по мановению волшебной палочки, открылись, и из нее повалил народ. Вылезло человек пять, не меньше. Точно сосчитать, особенно сразу, было не так-то легко, учитывая то, с какой скоростью они старались выполнить свои функции. А функции их состояли в том, что они вытаскивали и настраивали какое-то оборудование.

— Это всего лишь репортеры, — сказал Дуболес после пятиминутного раздумья.

— А для чего они? — Как ни странно, я толком и не знал, кто это такие и зачем они нужны. В моем мире мы новости не смотрели. — Надеюсь, эти черные штуковины не являются оружием?!

— Нет, это всего лишь камеры.

— Камеры пыток?

— Для кого как. Некоторые точно могут испытать на себе их гадкое воздействие, а некоторые воспринимают их с радостью и даже лезут в них.

— Это как это?

— Их снимают и…

— О! Так они снайперы! Я тоже могу снять кого-нибудь!

— Да нет! Все, кто попадает под прицел этих камер, автоматически попадают в телевизор. В общем, все просто. Они приехали снимать вырубку леса.

— А почему же их не было на открытии?

— Были, ты вроде бы даже обратил на них кое-какое внимание. Просто машину, которую мы бы наверняка запомнили, в такую толпу не пропустили. Так что ты их увидел, но не зафиксировал в мозгу.

— Что-то с внимательностью моей стало… — злясь на самого себя, озвучил я свои мысли.

— Это ничего, с каждым бывает. Но телевидение дает шанс просветить человечество. Всё, что они увидят потом увидят все люди — те, которые будут смотреть телевизор в тот конкретный момент. Во всяком случае, по-моему, все случается именно так, — с некоторым сомнением добавил Дуболес.

Вскоре у телевизионщиков все было готово, и они присели отдохнуть, перебрасываясь незначительными замечаниями, которые вполне отражали их отношение к происходящему.

— Вот теперь торчать тут ближайший час, а то и больше! — говорила симпатичная длинноногая (или короткоюбочная) девушка, сидя на складном стуле и нервно болтая ножкой. — Ведь столько разных интересных, может, даже сенсационных репортажей, а меня послали именно сюда, на съемку вырубки леса!

— Да ладно тебе, Изабель, — постарался ее успокоить один из мужиков, в смешной коричневой беретке на голове. — Лес, конечно, давно себя не проявлял, так что люди уже почти потеряли к нему страх, но все равно ПОЧТИ. Ходили слухи, что вчерашнее посещение леса для многих закончилось весьма плачевно, ты ведь тоже смотрела вечерние новости.

— Да, да. Но это все бред! Подумаешь, пару-другую пчелы покусали. И из-за этого устраивать такую панику!

— Вообще-то, кусали осы. И не забывай — многие оказались покусаны клещами, зараженными энцефалитом, а это уже более серьезно.

— Вот именно поэтому я к лесу и близко не подойду, но не потому, что там всякая нечисть или что-то необычное, а потому, что там может жить всякая зараза. Я бы вообще стерла эту так называемую зеленую зону и легкие нашей планеты с лица земли (если, конечно, лицо земли находится именно на этом месте).

Меня немного задели такие бесцеремонные замечания в наш адрес (ведь лес и мы уже были неразделимы).

— Дуболес, а не могли бы мы направить пару-другую блох на эту красотку? Что-то больно много она болтает, причем весьма нелицеприятного.

— Я все слышу и совсем не против. Сейчас передам пожелание Ратибору.

Дальше не было ничего интересного. Девица в основном возмущалась, а остальные, видимо, уже устали от ее монологов, поэтому не стремились превратить их в диалог. Блох с такой высоты разглядеть было нереально, да я и не пытался. Я ждал главного врага.

— Кар-р-р-р! — послышался вороний голос, и две вороны спикировали на девицу, обстреливая ее из всех орудий. Закончив обстрел, они развернулись и полетели прочь, сопровождая свой путь веселым карканьем.

Вопли репортерши, вероятно, были слышны у самого Дуболеса. Вскочив с кресла и смешно дергая руками, она старалась выхватить платок из маленького нагрудного кармашка, что давалось с огромным трудом вследствие запачканности всего парадного костюма. На вопли сбежались все сотрудники, и каждый, в силу своих сил и возможностей, пытаясь ей помочь (правда, никто не старался проявлять свое рвение, большинство сбежалось только для того, чтобы потешиться, одновременно принимая живое участие в переполохе), только усугубляли ее расстройство.

Это событие развлекло всю съемочную группу, как минимум, минут на десять, так что вновь подготовиться к репортажу они сумели лишь в последний момент. На Изабель напялили чей-то пиджак, более-менее подходящий по размеру, в задачу которого входило заодно немного прикрывать испорченную юбку. Настроение репортерши было сильно испорчено, зато вся съемочная группа пребывала в заметном возбуждении (что они тщательно скрывали, громко вспоминая смешные анекдоты, над которыми потом смеялись неестественно весело или просто отворачивались в сторону и подавляли смешки силой своей, еще оставшейся, воли).

Все прекратилось, как только послышался далекий гул. Было что-то угнетающе-обреченное в этом звуке. Нарастающее гудение давило на уши. Сейчас я чувствовал себя водолазом, которого почему-то выгнали из батискафа на глубине в пару тысяч метров. Возможно, сказывалось долгое время, проведенное в глухом лесу, в котором все звуки были животного происхождения, а значит, безобидными для нервной системы, в то время как здесь все яснее и яснее чувствовалась тяжелая машинная поступь.

— Придется привыкать, — сказал я сам себе и приготовился к предстоящей встрече (морально).

Моя моральность только-только успела собраться, как из-за горизонта (горизонта моей видимости) показались механические чудовища, которые были представлены уже известной нам черной машиной, тремя бульдозерами и двумя бревноперевозящими представителями. Чуть позже подкатил автобус, из которого, с явной неохотой, стали выползать рабочие.

Из черной машины вылезли наши знакомые — Толстый и Средний. К ним тут же подскочила репортерша, сжимая в руке гранату. Но не успел я порадоваться такой удаче, как Дуболес меня остудил, объяснив, что это всего лишь микрофон (как много всего интересного я упустил, находясь в своем мире).

Изабель что-то защебетала, задавая вопросы и иногда слушая ответы. Суть разговора сводилась к следующему:

Изабель. Чем обусловлены причины столь сильно изменившейся политики в отношении леса?

Средний (на этот раз он даже не подпустил Толстого к разговору) Все очень просто. Это можно обозвать одним словом — Гиена, точнее, Гигиена. Вы же вчера видели, как много мусора скопилось в лесу!» (И он махнул рукой в сторону мусорных куч, которые еще вчера были на месте, но теперь…)

Человек с камерой повернулся в указанную сторону и что-то недоуменно показал Изабель. Возникло небольшое замешательство, особенно в рядах Среднего.

Изабель: Какой мусор?

Средний: На самой лесной опушке вчера валялись целые тонны! Видимо, за ночь их присыпало листвой. Ничего. Мы все расчистим, сделаем дорожки, поставим мусорные контейнеры, урны. Будет все цивилизованно и удобно.

Изабель: А вы уверены, что лес не будет против? Смешно, конечно, говорить, но раньше лес, как бы это сказать, сопротивлялся насилию.

Средний: Мне кажется, что пора убрать все суеверия и затруднения с нашего пути. Человек — вот кто властитель этого мира, а не какой-то лес. Нам надо все взять в свои руки!

Изабель: Вам надо?

Средний: Нет, нет, что вы! Нам, я имею в виду, всему человечеству. Не волнуйтесь, мы стараемся не для себя, а для будущего нашего подрастающего поколения!

Изабель: А вы сами верите своим словам?

Средний: Безусловно, мы сделаем все как надо!

Этой фразой Средний закончил интервью и обворожительно (как он считал) улыбнулся (хотя эта улыбка в большей степени напоминала оскал бандерлога).

— Прораба ко мне! — зычно крикнул Средний, и к нему тут же подбежал плотный высокий человечек в оранжевой каске. — Общий план тебе известен, определитель с деталями на месте. Приступайте! — закончив дачу указаний Средний отвернулся и стал внимательно изучать лес, считая, что все нужные распоряжения он уже сделал. Прораб бросился выполнять намеченный план.

Кстати, не думайте, что прорабы плохие люди. Они не рассказывают про рабов, и вообще к рабам почти никакого отношения не имеют, ну разве что управляют другими рабочими, которые формально рабами не считаются (видимо, раньше его называли «прорабочий», но так как такое длинное слово не всем руководителям выговорить под силу, то слово это было решено сократить до известного всем ПРОРАБ).

Сегодня рабочие подготовились к своей миссии более тщательно. Одетые в толстые рабочие костюмы и с надетыми противомоскитными сетками, полностью закрывающими голову и шею, они серьезно усложнили нам задачу.

Не отвлекаясь на репортершу, я все же временами начал замечать, как она периодически чешется, не подозревая, какой сюрприз ее ожидает дома.

Снова бензопилы в руки, а бульдозеры, злобно урча, начали движение к лесу.

Летучие отряды сегодня не помогут, так мы их только потеряем. Животных против бульдозеров пускать равносильно самоубийству.

— Может убийству? — попытался уточнить Ратибор.

— Есть предложения? — обратился я к Дуболесу, подразумевая и советы Ратибора.

— Я могу перевернуть эти машинки, когда они подъедут поближе, корни деревьев — сильная штука, — сказал Дуболес.

— Не стоит сразу открывать все свои карты, похоже, пришло время поговорить, — ответил я.

— Ратибор спрашивает, тебе помочь с переговорами? — Дуболес передал пожелание моего друга.

— Нет, не стоит. Пусть пока будет наготове, да и ты тоже, — ответил я.

Пришло время поговорить. Теперь уже улыбнулся я. Ведь именно сейчас начнется то, для чего я пришел в этот мир.

— Остановитесь! — закричал я, высовываясь из ветвей. — Стойте!

Похоже, они меня не слышали, гул бульдозеров перекрывал возможности моих легких. Будем действовать по-другому. Секунда — и стрела летит точно в переднюю часть первого бульдозера. Должно было последовать что-то вроде «дзыннь» или «бряк» (как я надеялся), но стрела даже не подумала дзынькнуть при столкновении с железной конструкцией мощной машины. Она прошила ее насквозь и снова оказалась у меня за спиной.

— Ого-го! Это ты нехило постарался! — Только так я мог передать свой восторг Дуболесу.

— Спасибо, — ответил тот.

Жаль только, бульдозер это не остановило, и он продолжал свое подлое шествие. Пришлось выпустить еще две стрелы, чтобы пробить ему мотор. Остановка собрата задержала и остальные машины, да и люди с недоумением уставились на заглохшую машину (учитывая их нежелание работать, любая заминка воспринималась ими как манна небесная).

Второй бульдозер попытался объехать своего сородича и продолжить движение. Но как только он отъехал на пару метров, я снова начал стрелять. Теперь уже первая стрела сделала свое дело. К сожалению, а может, и к счастью, меня заметили. Причем заметили не рабочие, а репортерша. Так как съемки велись лицом к лесу, то светящаяся стрела была видна ей как нельзя лучше.

— Снимай, снимай скорее. Вон там, в ветвях дерева! — кричала Изабель.

— Какого дерева? — переспросил оператор, который меня не разглядел.

— Да вон того! — Изабель продолжала весьма неопределенно тыкать пальцем в мою сторону.

Обратив внимание на ее крики, все остановились. Двигатели замолкали, да и люди тоже, которые теперь стали внимательно вглядываться в лесные дебри.

— Смотрите! Здесь дыры! Машину пробило насквозь! — взволнованно кричал водитель, добравшийся наконец до причины неполадки.

Все вертели головами, как на теннисном матче. С одной стороны, хотелось посмотреть, что же с машиной, а с другой — увидеть того, кто стрелял из леса (в том, что это были выстрелы, уже никто не сомневался). Люди еще продолжали задавать друг другу разные глупые вопросы типа: «Ты слышал выстрелы? Какое оружие может так легко пробить такое количество железа? Кто мог стрелять?», когда к бульдозерам подошел Средний. Разговоры тут же куда-то подевались, и все смущенно и растерянно заозирались по сторонам. Молчание Среднего говорило о том, что это человек дела, а значит, разбрасываться лишними словами он не будет (от таких не дождешься стандартных охов и ахов, разве что за деньги).

В наступившей тишине настало самое время для моего появления..

— Эй, работнички, — предпринял я вторую попытку перейти к диалогу. — Я здесь, наверху. — Последняя фраза зачем-то добавила саму себя. Что они, по голосу не смогли бы меня найти?

Когда все взгляды приковались ко мне, в том числе и камера съема изображения (видеокамера, это название я узнал позднее), я выдвинул ультиматум (или что-то в этом роде):

— Лес находится под нашей защитой. Пожалуйста, расходитесь по домам, и мы оставим все как есть. В противном случае я или мы начнем стрелять на поражение. Тогда вы сумеете изрядно поразиться, если еще будете живы. Вопросы есть?

Средний очень быстро пришел в себя и подошел к сосне поближе:

— И кто такие эти «мы», которые собираются нам противостоять?

— А кто такие «нам», которые хотят на нас наезжать, особенно на бульдозерах?

— Я говорю про людей, как я вижу, ты тоже человек. Так на кой тебе надо мешать прогрессу человечества? — Средний попытался надавить на меня видовой принадлежностью, но я немного знал психологию, так что дешевые приемчики действовали на меня плохо.

— Уничтожите лес — исчезнет кислород, который производят растения! — попытался я проявить свою образованность.

— Да ты что, мальчик! Уже давно изобретены аппараты по производству кислорода! Иначе бы не убирали остальные заросшие места нашей планеты! Или ты не с нашей планеты?

Последняя фраза была сказана довольно выразительно, и Средний с намеком повернулся к камере. Стало понятно, что он пытается выставить меня полным дураком, по которому дурдом плачет.

— А где же людям гулять и наслаждаться природой? — попытался я еще раз.

— А зачем им гулять, когда сделаны симуляторы! Включил симулятор и смотри что хочешь, гуляй где хочешь, да и вообще делай что хочешь.

Он начал выводить меня из себя (ну, формально из самого себя не выйдешь, разве что психологически).

— Вот и катись к своему симулятору и смотри на то, как ты уничтожаешь лес! — крикнул я. — Если нападения будут продолжаться, мы перейдем в наступление.

— А что за оружие вы используете? Я раньше такого не встречал, — попытался поменять тему Средний.

— Так, ничего массоубийственного, — успокоил его я. — Но весьма эффективное против любых целей.

— А ты в курсе, что массовое оружие в нашем мире запрещено?

— Теперь да, но я тебе уже сказал, что у меня его все равно нет.

— А если у тебя нет оружия массового поражения, то как ты или вы собираетесь с нами бороться? Завтра здесь будут войска, нас, то есть людей, особенно людей, жаждущих стереть лес с лица земли, много. А вас сколько?

Он хотел поймать меня на такую дешевую удочку.

— Нас ровно столько, сколько необходимо для операции по спасению леса от городских захватчиков, — ответил я, применив все свои дипломатические способности. — Думаю, разговор исчерпан. Если вы хотите воевать, то мы будем воевать! Тогда до завтра. Если не хотите, то давайте жить в мире и согласии, в этом случае приходите в гости.

— Но мы лишь хотели сделать красивый, удобный и прекрасный парк! — снова попробовал Средний применить старую тактику, уже использованную ранее на обычных людях.

— Мы знаем твои планы. Лес не будет выходить из своих границ, а вы не переступайте границ леса. До встречи. Я надеюсь, что она не станет для вас последней. — Оставив последнее слово за собой, я скрылся в ветвях.

Средний постоял немного, видимо, ожидая продолжения, но, так ничего и не дождавшись, пошел к своей машине.

— Всю технику оставляем здесь. Все остальное завтра. Рабочие должны быть наготове, потому что, как только наемные войска зачистят зону, вы приступите к работе, — процедил Средний и скрылся в машине. Дверью он не хлопнул, хотя видно было, как он рассержен, а это значило, что мы столкнулись с серьезным противником.

Рабочие быстро свернулись и, оставив технику на месте, уехали на своем автобусе (к сожалению, бензопилы они все-таки забрали, а то мне было бы чем развлечься).

Съемочная группа, отсняв общее бегство и подождав некоторое время, тоже собралась и уехала.

Я решил, что торчать здесь, на месте, смысла больше не осталось, и с помощью указаний Дуболеса сосна запульнула меня обратно на поляну.

— Не такой уж и длинный сегодня рабочий день, — сказал я весело и приступил к обеду (все к тем же бесконечным консервам, которые никак не кончались, что, с одной стороны, радовало — не давая умереть с голоду, а с другой стороны, уже надоедало, хотелось бы поесть нормальной жареной пищи, но лес и огонь понятия плохо совместимые).

— Не радуйся так рано. Сегодня приходили обычные люди. А вот завтра будут наемники, — стал объяснять Ратибор. — Пока ты там сидел, Дуболес мне все пересказал, что говорилось в машине да и на поле перед лесом. Недаром мы разослали лазутчиков повсюду. Итак — на этой планете армии давно не воюют, возможен только наём вооруженных людей для разъяснения ситуации в локальных конфликтах. Люди живут, в общем-то, в мире и согласии. Наемники нужны для космических программ, погружений на глубину, ну и теперь, для разборок с лесом. Единственное, что радует, так это отсутствие оружия массового поражения (Средний не соврал). Так что ковровых бомбардировок и напалма можно не бояться. Зато применение винтовок, автоматов, пулеметов еще никто не запрещал. Нам придется держать оборону. Судя по всему, Средний весьма богатый человек, так что он может себе позволить большое количество наемников, а я вот пока не знаю, что же нам с ними сделать. Убивать не хотелось бы, но иногда это может стать единственным способом решения проблемы.

Мы немного помолчали.

— Кстати, а телевизионщики были в восторге! Такой репортаж сняли, а думали, что придется заниматься рутинными интервью, — уже более весело продолжил Ратибор. — Мы разослали наших разведчиков в виде птиц и некоторых животных, включая, естественно мышей и жуков. Так что выражение «поставить жучок» мы заменили на «забросить жучка». Птицы забрасывают разных жучков в дома нужных или ненужных нам людей, а Дуболес видит и слышит все вокруг их глазами. Только не надо забывать, что Дуболес еще может перерабатывать информацию, поэтому то, что было не цветным, он воспринимает цветным, звуки, плохо различимые и неправильно услышанные, которые посредством преобразования их жучиным ухом для нас становятся совершенно неузнаваемыми, с помощью Дуболеса становятся простыми и понятными.

— Можно теперь мне слово молвить? — осведомился Дуболес, который вежливо ждал, когда же Ратибор закончит свои длинные объяснения. Получив наше молчаливое согласие (которого он особо и не дожидался), он продолжил: — На самом деле я все слышу и вижу как видят все существа вокруг (на которых распространяется мое влияние), и для меня этой информации достаточно, но для вас мне приходится ее перерабатывать и преобразовывать в речь. Что не так-то просто. Воспроизводить людскую речь одно из самых сложных испытаний. Слишком уж у вас все запутанно. Что думаете, что говорите, что подразумеваете — все это трудно учитывать, но пока что я справляюсь весьма успешно. Или вам так не кажется? — с некоторым сомнением спросил он.

Мы подтвердили его убеждение и сказали, что все просто замечательно. И что нам очень бы хотелось пригласить его в свой мир в гости после того, как все закончится, хотя бы ненадолго, но мы понимаем, что здесь он намного нужнее.

Так за посторонними беседами мы добрались до сумерек, постепенно наплывших неизвестно откуда. Ужин съеден, голова свободна от всяческих переживаний и мыслей. Все, что теперь случится, будет идти так, как будет, поэтому все, что теперь остается делать, — это отдыхать. Набираться сил, общаться друг с другом, узнавая все больше подробностей из жизни лесных жителей, и спать. Кто знает, со скольких часов утра начнется «завтра». Это на часах все понятно — завтра начинается в 0 часов 01 минуту, а для живых существ, да и для людей тоже, завтра начинается тогда, когда они просыпаются. Эту истину знают все, однако все равно упорно смотрят на часы, отсчитывая минуты и секунды своих жизней.

Черная мгла вокруг, почти ничего не видно. Что справа, что слева — везде все одно и то же. И тишина (только мертвых с косами не хватает). Вслушиваясь в тишину, я сделал шаг назад и прислонился к гладкому стволу неизвестного мне дерева. Вдруг рядом с ухом что-то просвистело, потом еще и еще. Я не мог понять, что же это было. Но случайный «Щух!» оборвался прямо рядом с моей головой, воткнувшись в дерево, от которого в разные стороны полетели кусочки коры. Это пули! По мне стреляют! Я спрятался за дерево. Свист продолжался и продолжался. Если дело так и дальше будет идти, то я скоро не отличу этот свист от ветра. Оружия при мне не было, так что я не мог проверить обстановку с помощью трассирующих стрел. Оставалось только ждать, когда пальба прекратится. Не прошло и минуты от принятого мною решения, как стали слышны приближающиеся шаги. Точнее, шагов слышно не было, лишь шелест потревоженных веток да хруст сломанных палочек под чьими-то ногами. Пора было делать ноги (точнее, ноги у меня уже были, но теперь надо сделать так, чтобы эти ноги быстро побежали, унося меня подальше от опасности).

Вдох, выдох, вдох — и понеслись. Я бежал, не разбирая дороги, часто только в последний момент уворачиваясь от очередного дерева. А свист все продолжался и продолжался. Я уже подумал, что мой бег никогда не прекратится, но удар в правое плечо заставил меня свалиться на землю. Потрогав ушибленное место и испачкавшись в какой-то жидкости, я понял, что ранен. Все-таки одна из пуль достала мое плечо. Послышался хруст веток, и передо мной возникли черные силуэты, разглядеть которые не представлялось возможным ввиду отсутствия нормального освещения, но по ним уже было понятно, что это люди. Или, во всяком случае, существа, похожие на людей. Один наклонился надо мной и, схватив за грудки, рывком поставил на ноги. К груди что-то прислонилось, скорее всего, это был пистолет, и раздался выстрел.

От этого выстрела я проснулся. На этот раз кровать меня удержала, или же я сильно не дергался, но окружающие, судя по всему, не заметили, какие кошмары опять мне снились.

Что же это за сны такие? Они приходят из прошлого или из будущего? Или это самая обычная работа мозга? Трудно было дать однозначный ответ, скорее всего, всё сочеталось в разных пропорциях. Теперь осталось только определить, что и откуда пришло. Вероятно, так и работают предсказатели, хотя вряд ли они могут сопоставить все факты правильно, если не знают досконально всего того, что я делал ближайшие дни, о чем думал и все такое прочее.

Даже в этом мире сны остаются для меня загадкой. Но пока загадка не разгадана, будем предполагать, что это предупреждение, а значит, необходимо быть очень осторожными.

Своими соображениями я поделился с друзьями (думаю, что к тому времени я уже мог считать Дуболеса своим другом). Ратибор почесал затылок. Дуболес передразнил его, изобразив почесывание верхушки ствола длинной веткой.

— Мы редко сталкиваемся с огнестрельным оружием, — наконец произнес Ратибор. — Честно говоря, если не ошибаюсь, впервые.

Это точно, мы не уважаем дистанционное оружие, поэтому даже луками пользуемся редко, а тут могут появиться автоматы. Об этом мы не подумали. Но это не значит, что пора включать свой страх. Страхи пускай остаются для кого-то другого, но не для нас.

— Сегодня я пойду на рубеж, — сказал Ратибор. — Будем патрулировать территорию по очереди. Вчера был ты, сегодня я. Думаю, что уже скоро что-нибудь начнется.

Он быстро собрался, и Дуболес отправил его на опушку. Несмотря на раннее время, не прошло и получаса, как к лесу стали подтягиваться какие-то люди, держащие в руках электронные таблички. На войска, да и на рабочих, это было не похоже. Вскоре подкатило и телевидение, но теперь одной камерой дело не ограничилось. В течение каких-то пятнадцати минут (время, как вы понимаете, весьма условно, когда у тебя на руке нет часов) съемочных групп набилось несметное количество (около десяти), все они устанавливали камеры, проверяли микрофоны и подправляли лица (в большей степени это касалось предполагаемых ведущих). Хорошенько приглядевшись (на этот раз даже пришлось немного раздвинуть карту, Дуболес помог придержать один из углов), я разглядел нашу вчерашнюю знакомую — Изабель. Судя по ее виду, спала она плохо (если вообще спала). Может, это блохи сделали свое дело, а может быть, просто предстоящий репортаж так подействовал на ее неокрепшие нервы.

Свидетели собрались уже в полном составе, осталось дождаться самих участников событий.

Ратибор занял весьма выгодную позицию (конечно, эта позиция была не на том же самом дереве, на котором сидел вчера я), а Дуболес постарался подвинуть к нему как можно больше других деревьев, чтобы в случае необходимости можно было передвигаться по веткам с дерева на дерево без особых хлопот и, уж тем более, без спуска на землю.

Люди начали включать свои электронные плакаты. Как оказалось, все они были против войны с лесом. Вчерашний репортаж сильно всколыхнул общественное мнение этой планеты (или, во всяком случае, этого города, ведь его эта война касалась в большей степени, чем остальных). Люди этого мира уже давно не воевали, а значит, даже небольшая возможность полномасштабной войны вызывала у них страх и сопротивление. Всегда приятно, когда еще кто-то кроме тебя на твоей стороне.

Транспаранты содержали весьма содержательную информацию: «Не дадим в обиду лес!», «Лес — это наше всё!», «Война для нервных!», «Миру — мир, лесу — земля, людям — города!» «Кто не спрятался, тот дурак!» (этот плакат держал маленький мальчик, который, вероятно, вчера играл с друзьями, да так и не переключился на что-то другое).

До появления первых признаков неприятеля ждать пришлось довольно долго. Репортеры уже успели заснять все транспаранты. Некоторые люди, уставшие стоять, присели, а некоторые прилегли отдохнуть на траву. Но ожидаемое гудение было замечено сразу же и всеми. Телевизионщики бросились к аппаратуре, люди схватили транспаранты, а Ратибор поудобнее устроился на ветках. В руках он уже сжимал лук. Жаль, что раноприбывшие не дали ему с утра потренироваться, но ничего, я думаю, что его тренировки в замке были не напрасными.

Пыль на дороге стояла столбом, так что сразу нельзя было разглядеть ничего, кроме первой черной машины (из-за редкого посещения леса к нему так и не удосужились провести нормальную асфальтированную дорогу). Когда колонна остановилась и пыль осела, нашему взору предстала неприятная картина — восемь грузовиков с наемниками. Восемь грузовиков специально подготовленных людей, пригнанных специально для разборок с нами. Люди-доброжелатели бросились перегораживать дорогу, тыкая таблоидами в лица наемников и стуча по черной машине, из которой, с некоторым трудом, вскоре вылезли зачинщики всех этих беспорядков — Толстый и Средний. Средний что-то крикнул, и наемники, быстро выбравшиеся из машин, построились в две шеренги (к сожалению, судя по всему, Дуболес сам смотрел как завороженный, поэтому многое из того, что он слышал, до меня не доходило — смысле, не то, что до моих мозгов не доходило, а то, что он мне просто ничего не говорил, все оставляя при себе). Если я ничего не упустил, а посчитать я успел выпрыгивающих людей только из одной машины, то в одной машине было двадцать человек, а значит, двадцать на восемь… Ох, как же это много получается! Так, попробуем посчитать: восемь на ноль — ноль, восемь на два, так это сколько же? Восемь в уме, и еще три раза… Тьфу ты, запутался. Еще раз: дважды восемь — шестнадцать, и прибавляем ноль… Короче, если мои подсчеты верны, а в машинах было одинаковое количество людей, то всего их набирается сто шестьдесят человек (точнее, наемников). Все они были одеты в камуфляжную форму, но зато в черных сапогах. У всех перчатки без пальцев (хотя у самих наемников пальцы были), в руках они держали шлемы с прозрачным забралом и противомоскитными сетками (одну их ошибку можно будет использовать — зря они не надели полные перчатки, бравада не самая удачная форма проявления своих возможностей). В руках они держали автоматы непонятной укороченной версии, вероятно, специально сделанные для перестрелки в тесных условиях. А у восьми были крупнокалиберные пулеметы, прикрепленные к поясу. Эти вряд ли пойдут далеко в лес, с такими штуками не находишься (не в том смысле, что тебя не найдут, а в том смысле, что ходить замучаешься). К тому же, если я правильно разглядел, у каждого было, как минимум, по два ножа, мачете и огромное количество обойм на поясах, которые змейкой опоясывали все тело.

День предстоял быть жарким. Надеюсь, с Ратибором ничего не случится. Дуболес передал информацию о том, что Ратибор тоже заметил вражеское вооружение и что он постарается быть очень осторожным.

— Надо отводить зверей, — сказал я Дуболесу и принялся отзывать назад всех животных, находящихся поблизости от опушки. — Если начнется стрельба, то им не поздоровится.

Дуболес со мной согласился. А все летучие отряды постарались прижать как можно ближе к земле (случайные пули для любого существа могут стать случайными, как для человека или медведя, так и для комара, хотя его маленькие размеры сведут эту случайность к минимуму, но на то она и случайность, чтобы случиться). Хотя летучим отрядам это не очень понравилось. Земля, как говорится, хорошо, а воздух — лучше.

Несмотря на то, что Средний начал давать указания, вместе с ним из машины вылез и командир отряда, к которому теперь, после построения, и перешло руководство. Наемники действовали очень слаженно и четко. Людей с транспарантами как-то очень вежливо, но так грамотно оттеснили, что у тех осталась только одна возможность — стоять сзади шеренги и кричать оттуда. Съемочные группы крутили свои шарманки без остановки — таких сенсационных репортажей, судя по всему, в этом мире не было уже очень давно.

Средний перебросился с командиром парой фраз и отошел к машине. Командир повернулся к лесу:

— Вчера вы нам поставили ультиматум, сегодня — мы вам! У вас есть десять минут, чтобы сдаться и сложить оружие! Сдадитесь — и вам гарантировано полное прощение, если же нет, то мы начнем штурм! Все живые существа, которые окажут сопротивление, будут уничтожены! Время пошло!

Командир отошел к своему отряду и стал выжидающе вглядываться в лес. Многие наемники смотрели на верхушки деревьев, ведь именно оттуда я вчера нападал. Даже протестующие люди затихли и тоже выжидающе уставились на лес (вот так всегда, только кричать и горазды).

Ратибор даже не пошевелился — зачем отвечать, когда и так все ясно? Тем более, существовала большая вероятность того, что нас просто хотят выманить или узнать местоположение. Честно говоря, в такой ситуации трассирующие стрелы были не самым удачным вариантом. Самое правильное, что он сделал, заметив крупнокалиберные пулеметы, спустился немного пониже, туда, где ствол был потолще. Какая-никакая, а все ж защита.

Командир демонстративно посматривал на часы. Как профессионал, он понимал, что мы за ним наблюдаем, а значит, всё видим.

— Осталось пять минут! — крикнул он, и снова наступила тишина.

Казалось, что время превратилась в какую-то вязкую субстанцию, которая медленно переливается из одного сосуда в другой, тянется, тянется, но все никак не кончается. Как бы мне хотелось сейчас присоединиться к Ратибору, но кому-то надо было корректировать действия живых существ, а также подсказывать местоположение друзей и врагов.

— Время вышло. Теперь пеняйте на себя! — крикнул командир. — За дело, ребята.

Один из наемников сразу подбежал к вчерашнему неповрежденному бульдозеру и вскарабкался на водительское место. Несколько секунд — и мотор взревел, а бульдозер, постепенно набирая скорость, устремился к лесу. Теперь Ратибор не медлил. Стрела прошла точно через моторное отделение, напрочь вырубая машину. Но наемникам только этого и надо было. Трассирующая стрела выдала местоположение Ратибора.

— Вон там! — показал один из бойцов (вероятно, они все рассредоточили внимание по лесу, чтобы хоть кто-нибудь заметил местоположение стрелка) и дал небольшую очередь в нужном направлении. Тут же все крупнокалиберные пулеметы, наполняя воздух грохотом (как рассказывал Ратибор), свинцовым дождем накрыли бедное дерево. Через десять секунд стрельба прекратилась, как по команде.

— Вперед! — заорал командир, и наемники, дружно набросив шлемы на головы, побежали к обстрелянному дереву.

Еще древесная пыль и ошметки коры кружились в воздухе, медленно приближаясь к земле, когда они уже были на месте. Их ждало жестокое разочарование. Ни капель крови, ни, тем более, трупа нигде не наблюдалось. Зато, как только они остановились, огромный корень с треском вырвался из-под земли и мощным ударом отбросил метров на двадцать двоих из них. Тут же в бой вступили и другие деревья. Корни вырывались то тут, то там и били противника, сшибая с ног и прижимая к земле.

Надо отдать должное подготовке бойцов — ни криков боли, ни проклятий. Отлетавшие наемники вскоре поднимались и, придя в себя, снова вступали в бой. В ход опять пошли автоматные очереди, к которым периодически примешивались и пулеметы (от которых толку на данный момент было совсем немного — ведь расстреливать своих бойцы явно не собирались). Придавленные, но не раздавленные бойцы доставали мачете и рубили удерживающие их корни. Дуболес явно сдерживался и пока еще не давал волю своему гневу, иначе отсчет покойников уже был бы открыт.

Ратибор, выпустив стрелу, тут же перебрался на сзади стоящее дерево, а с него еще на одно (чем и спас свою жизнь, потому что пули крупного калибра пробивали по два, а то и по три ствола за раз) и пока что выжидал. Завязавшаяся битва с корнями постепенно отвлекла на себя практически все силы противника, и вот тогда лук снова оживился.

Первая стрела пробила подбегающему наемнику плечо, вторая ранила человека с пулеметом в ногу. Но на этом пришлось и закончить — семь оставшихся крупнокалиберных турбин взвыли, и свинцовый дождь продолжился.

— Переходим в наступление! — крикнул я, опасаясь за жизнь друга.

В бой были введены летучие отряды ос. Рассредоточенными рядами они вылетали из леса и окружали пулеметчиков. Только когда все были в сборе, я попросил Дуболеса отдать общий приказ о наступлении (мои-то словесные приказы пчелы не выполняли, я мог управлять только общим перемещением). Как оказалось, приказ прозвучал весьма вовремя. Верхушки почти всех ближайших к Ратибору деревьев (да и у дерева Ратибора) уже были сметены плотным огнем, так что вообще было непонятно, как он еще умудрялся выживать.

Осы напали весьма неожиданно, особенно для бойцов, которые привыкли стрелять с дальних дистанций, практически не участвуя в опасных стычках (за неимением возможности маневра, а бросать оружие, видимо, их не обучали). Они атаковали руки, точнее, голые пальцы стрелявших. Стрельба тут же прекратилась (лишь один из бойцов успел провести очередь над головами соратников). Бойцы били себя руками, трясли ими, но это мало помогало, удерживать крупнокалиберный пулемет и отбиваться от ос весьма непростое занятие. Досталось и командиру. То ли в силу привычки, то ли из-за показухи, но он шлем не надевал, чем серьезно поплатился. Точнее, поплатилась его голова, в момент облепленная осами, которые действовали весьма сообразительно: нападение — укус — отступление; небольшой отдых, опять нападение — укус — отступление. И так постоянно. К сожалению, этот налет они оплатили несколькими сотнями своих собратьев, но зато это дало Ратибору шанс снова вступить в бой (на самом деле, даже без дополнительных указаний, он вступил в бой в тот же миг, как прекратилась крупнокалиберная стрельба). Он успел запустить пять стрел (что равнозначно пяти раненым нападающим), прежде чем оставшиеся открыли стрельбу в сторону его местоположения.

Похоже, бой подходил к концу. Командир уже был не у дел. Пулеметчики, все же отцепившие свои агрегаты, держались руками за свои же руки. Это лишило их возможности стрелять на весьма продолжительное время. А оттаскивание пятерых раненых товарищей вообще отвлекло все силы (те, которые не были прижаты к земле). Как только противники отошли, Ратибор выстрелил по ногам оставшихся бойцов — тех, которые уже давно остались без ножей и мачете, так что шансов выбраться из-под корней самостоятельно у них уже не оставалось, а корни отбросили раненых прямо на подбегавших людей.

Что ж, бой можно было считать удачным. Мы потеряли несколько деревьев (как сказал Дуболес, семь), а также пару сотен ос, но вывели из строя шестнадцать вражеских единиц.

Почти вся неповрежденная сотня наемников в нерешительности топталась вокруг своего командира, кроме тех, кто ухаживал за ранеными.

Из машины выскочил Средний:

— И это все, на что вы способны?!

— Нужна техника, — отозвался один из бойцов. — Завтра все будет, а так нападать смысла нет, только людей потеряем.

Средний немного повопил да поругался, тряся кулаками (первый раз он не сдержал своих эмоций), залез в машину и хлопнул дверью. Командира забирать с собой он не собирался. Машина рванула с места и быстро покатила прочь.

Наемники тоже действовали оперативно: быстро сложили раненых товарищей в машины, помогли покусанным и уехали.

Репортеры еще что-то возбужденно рассказывали, тыча пальцами в сторону леса и размахивая руками. Сегодня им очень повезло — такие репортажи порадуют зрителей и принесут много пользы показавшим их каналам.

Люди с транспарантами, которые попрятались кто куда во время военных действий, теперь все повылезали, радостно горланили разные песни (причем, каждый горланил свою песню) и показывали надписи на плакатах. Но вскоре тоже притомились и свернули свою деятельность, пообещав прийти сюда завтра (так передали нам уши настойчивой вороны, которая кружила над толпой, выискивая, чем бы поживиться).

Ратибор дождался полной эвакуации (в смысле, того момента, когда все пришедшие покинули нашу обозримую территорию) и только тогда вернулся к нам. Его лицо было в царапинах, а на рубашке видны порезы и кровавые потеки.

— Ты ранен?! — спрашивая-утверждая высказался я.

— Да нет, царапины. Ни одной пули не появилось в моем организме, это лишь ветки да разлетающиеся щепки. К сожалению, от них уворачиваться намного труднее.

Я прошелся с ним до ручья и помог стянуть рубашку. Царапин было много, и все они были весьма разнообразные, но тщательный осмотр показал их неопасность для жизни, а значит, и для дальнейшего существования Ратибора в этом мире. Пока он промывал раны, еще сдерживался, но как только мы пошли обратно, его прорвало (наружу вырвалось то, что уже долгое время сдерживалось внутри).

— Жестоко, ничего не скажешь, — радостно-возбужденно заговорил он. — Никогда не думал, что в перестрелке так забавно участвовать!

— Это все потому, что в тебя не попали, — постарался немного остудить его я. — А так, случайный выстрел в голову — и ты готов, даже мозги собирать не придется.

— Это все так, конечно, но хочешь жить, умей предвидеть полеты пуль! — сказал Ратибор.

— Пуля — дура. Не знаешь, что ли, такой присказки? — я решил напомнить ему некоторые элементы воинского искусства.

— Пуля не дура, она просто слишком прямолинейна, — ответил он.

После непродолжительного диалога мы вместе порадовались такому исходу первого боевого дня и отметили победу рыбными консервами (поделившись с вороном-открывашкой). К сожалению, завтра нам предстояло столкнуться с техникой (что это будет за техника, мы не знали, да и не очень-то хотели знать (правда, на наше мнение все чихали, поэтому хотим мы этого или нет, но встретиться завтра с этой техникой все равно придется, если, конечно, наемники сдержат свое обещание)).

Из-за пережитых волнений очень хотелось спать, а с другой стороны, наступило такое состояние эйфории, что решение предстоящей проблемы теперь казалось таким простым и совсем не опасным (как же мы ошибались!).

— Мне очень не хочется их убивать, — говорил Ратибор. — Но если так пойдет дальше, выхода не будет. Сколько их может быть? Тысячи! Шестнадцать раненых человек дела не решают.

— Ты прав. Будем держаться до последнего, но как только дело примет опасный для нас поворот, как говорится, когда вопрос будет стоять «или он, или ты», лучше выбирать «ты», точнее, себя, а значит, «он» должен будет удалиться, а уж в больницу или в царство мертвых — судьба рассудит.

Тема была весьма злободневной, и нам не хотелось ее обсуждать. Так что, когда были расставлены все точки над «i», она закрылась сама собой.

Дуболес в этот вечер был очень молчалив. Мы понимали его состояние: погибшие деревья, погибшие насекомые (ведь погибли не только осы, погибло очень много мелких существ, мирно живших на деревьях и убитых шальными пулями, а также тех, кого убили тяжелые сапоги да и падающие тела наемников). Мы постарались его утешить, хотя и понимали, что это всего лишь начало, а значит, жертв может быть намного больше. Наконец он произнес:

— Да, если так пойдет дальше, я буду убивать! Сегодня я лишь потешился с корнями, а завтра… Ну, что будет завтра, завтра и посмотрим.

— Дуболес, а ты выращивай деревья каждую ночь, вот мы и будем продвигаться все дальше и дальше, оттесняя врага. Драться на их территории лучше, чем на своей, — сказал я перед сном.

— Выращивать деревья на смерть! — Эта мысль ужаснула Дуболеса.

— Ну почему же на смерть. Они послужат для того, чтобы выжили все остальные. Да, мы еще посмотрим, кто кого будет убивать — они нас или мы их! — в сердцах сказал Ратибор и отвернулся.

— Надо расставить дозорных как можно дальше, мало ли, что они придумают, — сказал я Дуболесу.

— Уже сделано. Все расстояние до города, а это ни много ни мало, а двадцать километров просматриваются, прослушиваются, пронюхиваются. Так что ни один человек не проскочит незамеченным, — с гордостью ответил Дуболес, показывая свою сообразительность и дальновидность.

Засыпать со злыми мыслями нельзя. Только сохранив добро в сердце можно жить и бороться за правое дело (коим мы считали защиту леса). Я успокоил свое сознание и мысленно устремился к звездам. Зачем людям понадобился этот небольшой (по космическим масштабам) клочок земли, когда перед ними открыто все небо? Вон, в некоторых репортажах, подслушанных в домах, говорилось о межпланетных экспедициях. Тогда зачем им все это? Неужели желание одного-двух человек может играть такую роль? Неужели Толстый и Средний должны здесь всем распоряжаться? Мне кажется, что они именно те люди, уничтожение которых повлечет за собой освобождение и леса и людей от этой бесполезной войны.

Эти мысли, посетившие меня на самом краю сознания, отложились где-то там, на задворках памяти, но в дальнейшем мне придется их выудить оттуда, чтобы теория могла обрести практическую реализацию.

Ночь своим мягким и нежным крылом закрыла мне глаза, отправляя сознание в безбрежные фантастические дали (которые в последнее время становились все мрачнее и кошмарнее).

Огонь, огонь! Всё вокруг в огне! Неужели напалм? Плохо дело, надо отступать, а отступать-то и некуда, огонь повсюду. Кольцо сжимается все быстрее и быстрее. Треск стоит такой, что барабанные перепонки выдерживают напряжение с огромным трудом. Слева раздается взрыв, и, обернувшись на грохот, я успеваю заметить падающее на меня дерево…

Рывком сев в корневой кровати, я провел рукой по лбу, стряхивая капли крупного и немного липкого пота.

— Жаркий сон, не так ли? — спросил Дуболес, и если бы не отсутствие лица, я подумал бы, что он улыбнулся.

— Что-то вроде того, — ответил я и пошел умываться.

Вставать было еще рано, так что Ратибор пока не думал подниматься (не знаю, заметил он мои передвижения или нет). Ну а мне спать уже не хотелось. Смотреть продолжение сна или же смотреть новый кошмар? Зачем! «Кто рано встает, тому судьба поддает» — вспомнил я присказку одного своего знакомого. Поддаст мне судьба сегодня или нет, посмотрим позднее, а пока можно доесть сардину, банку с которой непонятно зачем открыли вчера (точнее, открыл клюв ворона, который, вероятно, слишком увлекся своей работой). Зато теперь она оказалась весьма кстати. Чтобы никого не разбудить (хотя, кроме Ратибора, уже никто не спал), я отправился к ручейку, и, стараясь чавкать как можно тише, по-быстрому уделал всю банку. Видимо, страшные сны отнимают приличное количество сил, несмотря на то что организм должен отдыхать, а не растрачивать энергию, добытую с таким трудом (или даже без труда).

Солнце еще не взошло, и темнота только начала сдавать свои позиции, а я уже был полностью готов к трудностям сегодняшнего дня.

— Пойду-ка я, точнее, полечу-ка я занимать место получше, пока остальные не разобрали, — сказал я Дуболесу. — На карте пока не видно ничего подозрительного, пойду пройдусь по полю, так что поставь поближе деревья с низкими ветками, чтобы я в любой момент мог на них вскарабкаться, мало ли что.

Выражая свою просьбу, я поглаживал Дуболеса по стволу. Мы знакомы всего несколько дней, а мне уже будет грустно с ним расставаться. Но если я оставлю его в добром здравии, это будет не так плохо. Хуже будет, если мы не справимся. О плохом лучше не думать, а то еще, не дай Бог, притянешь не вовремя (хотя может ли плохое прийти вовремя?).

Полет над просыпающимся лесом был великолепен (впрочем, как и пролетание над любым другим лесом). Приземление можно было воспринять как отдельный аттракцион, в силу своей мягкой амортизации (где-то я видел такой, когда людей поднимали на большую высоту, а потом останавливали перед самой землей, причем обычно довольно мягко, во всяком случае, все люди уходили своими ногами). Такой полет и приземление сразу поднимают настроение, причем на весь день (если, конечно, потом не случится чего-нибудь такого, что может перевесить приятные ощущения). Дерево еще продолжало мерно покачиваться, постепенно сдерживая инерцию, а я уже карабкался вниз. Дуболес постарался на славу: много веток, мало клейкой смолы — что еще нужно для начинающего древолаза?

Спрыгнув на траву, я попросил Дуболеса, чтобы, чуть что, он меня предупредил. С открытой местности убегать надо очень быстро во избежание быстрой и бесславной смерти (или, во всяком случае, от еще более бесславного попадания в плен). Ответ был получен немедленно (чужие уши работали безупречно): «Горизонт чист!» Вообще-то, это ответ в моей интерпретации. Дуболес не был склонен к инакословиям (а я их все время применяю, но почему-то часто путаюсь).

Первым делом я обошел всю оставшуюся на поле боя технику и изрешетил ее стрелами до полного одыркления (через нее теперь хорошо макароны промывать, как говорилось в одной великолепной книге из моего далекого-далекого детства). Так что теперь им нужны новые бульдозеры и новые бревновывозящие грузовики. Хорошо бы выкопать огромный ров, чтобы защититься от всяких неожиданных подкатываний (в виде бульдозеров и тракторов), но непонятно было, как это реализовать на практике. Лишь отбежав на десяток метров, я заметил, что лес продвинулся вперед еще на пару рядов — видать, Дуболес постарался.

После измочаливания техники и не найдя ничего, достойного внимания, я вернулся обратно и залез наверх. Место вчерашнего боя еще было видно (и будет видно, как минимум, несколько лет — деревьям еще предстоит очухаться после вчерашнего обстрела, а многим еще нужно лечить свои корни), но Дуболес забросил меня от него подальше, и я был доволен его выбором, так что сосне, поймавшей меня, снова пришлось терпеть мое общество.

Еще было слишком рано, поэтому я начал пристреливать лук, чтобы оценить расстояние, которое стрела могла пролететь до своего исчезновения. Три секунды не такой уж долгий срок. Стреляя, я начал размышлять: как оценивать жизнь стрелы? С обычной стрелой все понятно: как от нее ничего не осталось, так ее и нет. А что с моей стрелой? Она умирает, открывая место другой стреле, или сама же появляется вновь? На этот вопрос Дуболес не сумел мне ответить, спрятавшись за все объясняющим (или все скрывающим) словом. Волшебство или магия — для него эти понятия были равноценны (но непонятно, сам Дуболес относится к волшебникам или к магам? Вопрос встал ребром и так и остался стоять, не желая заваливаться ни на одну из сторон.).

Простреливаемая дистанция оказалась не такой уж и большой (к великому сожалению), но универсального оружия не существует, так что за все плюсы надо платить минусами, однако всегда хочется, чтобы плюсов было намного больше. А из этих опытов вытекало то, что до машины Среднего мне не достать, если, конечно, они не подъедут поближе, на что рассчитывать особо не приходилось, учитывая расчетливость и осторожность последнего (в смысле, Среднего). Необходимо было что-то придумать, но что? На сегодня это был не самый важный вопрос. Главное — узнать, на какие сюрпризы нам стоит рассчитывать.

— Ратибор передает тебе привет и веселую песенку про ежиков. Жаль, что ты ее не слышишь, а я петь не умею, — вдруг вспомнил про меня Дуболес, отвлекая от размышлений.

— Передай ему от меня — веселого дня и хорошего командования. — Ничего более умного (а уж тем более смешного) в голову не приходило.

Вскоре однообразное созерцание поля и облаков было разбавлено появлением первых таблоидов (точнее, людей, их тащивших). Дуболес успел предупредить о них заранее, так что я был готов к их появлению.

Судя по всему, люди в этом мире рано вставать были не приучены, или же они знали манеру ведения боя наемников, так что, несмотря на позднее время (в Англии уже наверняка бы прошел второй завтрак), народ все подходил и подходил. А потом начал подъезжать и подъезжать, только теперь это были телевизионщики, вроде бы всё те же. Неторопливо они устанавливали свои камеры на треножники, а все незадействованные в этой сложной процедуре сотрудники устанавливали зонты от солнца и складные стулья. Эти приехали надолго. Постараюсь их не разочаровать.

Время идет, люди идут, камеры уже стрекочут (как передает радиопередача «Дуболес»), все мирно и спокойно. Хорошо, когда некуда торопиться. Затишье перед боем — полезная вещь. Можно морально подготовиться, поменять несколько видов настроя (от панического до пофигистского). Чем дольше ждешь, тем больше узнаешь о самом себе. Когда еще можно суметь узнать меру своего терпения, как не в такие минуты! А заодно и меру своего страха, напряженности и всяких других сложных и практически бесполезных человеческих эмоционально-поведенческих факторов, свойственных практически всем живым существам. К сожалению, такому как я тоже. Хотя, может, и не к сожалению. Без эмоций нет смысла бороться, ведь если всё — всё равно, то и бороться смысла нет, играть, соперничать, воевать, в конце концов. Так что «да здравствуют эмоции!» — но только в меру. Знать свою меру должен каждый. Кто ее знает, тот будет безупречен (теперь осталось только узнать, что же такое безупречность и в чем эта безупречность будет безупречна для каждого конкретного человека, а также относительно других людей).

И вот настал час Ч, как говорилось в некоторых передачах. Сначала послышалось отдаленное гудение, сменившееся приближающимся шумом, перешедшим, в свою очередь, в грохот, находящийся, как минимум, над вашим ухом. Земля дрожала (или дрожал сам воздух, создавая эффект всеобщего дрожания). Мне даже не хотелось думать о том, что может так поганить землю (или применять массажный прием «потряхивание» для всей земли — Земля вряд ли была в восторге).

Первыми снова подкатили восемь грузовиков военного типа, из которых молниеносно выскочили наемники, они вновь быстро и весьма решительно оттеснили все людские ресурсы (вместе со снимающей техникой), на периферию боевой зоны, явно освобождая для кого-то или чего-то место. Минуту спустя грохот приобрел свои очертания. Это было ужасно. Танки!

Хотелось кричать, рвать на себе рубашку — ЭТО НЕЧЕСТНО! Как с ними бороться? Своими снарядами они разнесут весь лес даже не приближаясь!

— Что-то нужно придумать, причем весьма срочно, — сказал я вслух.

— Ратибор направляет все летающие силы на решение данной проблемы, правда я, еще не понимаю, как они смогут помочь против этой армады! — ответил Дуболес упавшим голосом.

Танки выстроились в ряд, с явным намерением ближе не подползать. Всего их было десять, ровное число, очень даже круглое (и почему люди любят круглые числа, думая, что это имеет какое-нибудь серьезное значение!). Для меня не имело значения, сколько их — десять, или девять, или одиннадцать, для меня имело значение то, что их ровно на десять больше, чем я могу уничтожить на данный момент.

Наемники бегали между ними, занимая заранее распланированные места. Сегодня все были полностью закрыты, даже перчатки были с пальцами (крутости у них заметно поуменьшилось).

На этой дистанции мои стрелы будут бесполезны. Мысли крутились в голове, прорабатывая и отбрасывая разные планы. Велеть летучим отрядам пробраться внутрь танка и всех там покусать? Наверняка они к этому готовы и что-нибудь придумали. Забросать их горящими головешками? Но, во-первых, где сейчас, за несколько имеющихся минут, найдем горящие головешки, а во-вторых, кто их будет сбрасывать на танки? Птицы и звери огонь недолюбливают, так что вопрос оставался открытым. Можно было попросить птиц загадить все танки, в надежде таким способом испоганить им обзор, но как-то все это казалось маловероятным. Оставалось только выходить в чистое поле и драться, других вариантов я не видел.

— Дуболес, забрось меня обратно, — сказал я, перебираясь на пятое дерево от опушки.

Сосна послушно наклонилась и спружинила. Полет радости не вызвал, учитывая камень, который лежал на душе и летел вместе со мной.

— Испугался? — спросил Дуболес с грустью, ставя меня на землю.

— Нет, нет, что ты, сейчас некогда бояться. — Я постарался улыбнуться, но улыбка вышла весьма вялой. — Есть план. Кстати, а мою переброску заметили?

— К сожалению, да, только неожиданность и их неготовность спасла тебя от пуль вдогонку, — сказал Ратибор, продолжая направлять птиц и летающих насекомых поближе к опушке.

— Никакой кучности, только разрозненные особи! Иначе их перестреляют, как куропаток! — воскликнул я, глядя на его действия.

— А что ты имеешь против куропаток? — насупился Дуболес.

— Ой, извини, ничего, конечно, но это поговорка такая. Их перестреляют, как толпу птиц, в которую очень сложно промахнуться. Такая формулировка пойдет? — попытался я исправить положение.

— Пойдет, — сказал Дуболес, а Ратибор тут же оторвался от карты и посмотрел на меня. Оба собрали все свое внимание для выслушивания нового плана.

Шестая глава

И вот я снова лечу, но не на прежнее место, а на самый левый край нашего леса. Потом снова полет, но теперь к опушке, вдоль всего левого края (сейчас я мог посмотреть на море, подходившее к лесу вплотную; это было незабываемое зрелище, когда будет поспокойнее, надо бы прогуляться сюда). Такая сложность была необходима для того, чтобы меня не заметили, мой выход должен стать сюрпризом. Предстояло многое сделать, а время никого ждать не собиралось. Время вообще самый эгоистичный продукт человечества. Ведь человек придумал время — часы, минуты, секунды. А придуманное однажды остается во вселенной навсегда. В моем мире никто не может остановить время. Можно остановить часы, но не время. Теперь для людей время будет существовать всегда. Даже если остановить все часы, они будут продолжать тикать в людских головах.

Придревление на этот раз было менее мягким, ведь Дуболесу пришлось запустить меня прямо над самыми верхушками, скрывая мой полет. Несмотря на отсутствие часов, времени на ворчание не было. Приземлившись (то есть спустившись с поймавшего меня дерева на землю), я выскочил из укрытия и побежал. До ближайших людей было не более километра, так что меня не должны были заметить, во всяком случае, раньше времени, но бежать предстояло несколько минут (когда-то я бегал километр минуты за три, но теперь появились сомнения в моей тренированности, выносливость теряется очень быстро, а чтобы ее найти, надо потратить долгие часы бега).

Канонада еще не началась, и это радовало, но первый выстрел мог прозвучать с минуты на минуту. Дуболес передавал, что Средний только-только подъехал и теперь раздает очередные указания. Чтобы подбодрить меня, он расписал, как выглядит капитан наемников — весь перебинтованный с мумиеобразной головой, но зато в черных очках. Я бежал и старался не засмеяться, чтобы не сбить дыхание, все-таки впереди еще метров пятьсот, не меньше.

И тут грянул залп. Всю веселость как рукой сняло, теперь в груди клокотала злость, и чем дольше я бежал, тем больше злости скапливалось в груди. Пощады не будет, сегодня они заслужили смерть.

Несколько секунд спустя грохот второго залпа разнесся над поляной. Снаряды врубались прямо в деревья, стоящие плотным строем, и взрывались, разнося их в щепки. Наиболее неудачные взрывы уничтожали сразу по два-три дерева. Громкий треск сообщал об очередном поверженном великане.

Третий залп.

— Атакуй, — прошептал я.

В первые мгновения казалось, что небо над правым краем леса потемнело. Но потом темнота распалась на множество мелких черных точек, стремительно приближавшихся к наемникам. Все внимание людей было переключено на них. К сожалению, к танкам это не относилось. Мне оставалась пробежать каких-то жалких пятнадцать — двадцать метров, когда наемники открыли стрельбу…

Несмотря на то, что птицы летели рассредоточенной стаей, наемники были профессионалами и попадать в мишень было их прямой обязанностью.

Первыми напали насекомые, залепляя шлемы наемников, закрывая обзор. К сожалению, прокусить защитные костюмы насекомые были не в силах, но со своей задачей справились превосходно, хотя и ценой большого количества жертв. Они дали долететь птицам. Не просто птицам, а крупным птицам (конечно, было много мелких представителей, начиная от воробьев и кончая клестами, но их функция сводилась в большей степени к отвлечению врага) — вороны, канюки, ястребы, орлы. Шлемы, которые были рассчитаны на отражение пуль, оказались не так хорошо приспособлены к отражению бешеной и яростной силы, собравшейся на кончиках клювов этих разъяренных существ.

Несколько сотен птиц погибло при подлете, но когда они достигли цели, стрельба заметно ослабела. Наемники боялись попасть друг в друга, а главное, им приходилось бороться с теми, кто их кусал, клевал и рвал когтями. Наемник, у которого разбивали шлем, уже считался мертвым наемником. Насекомые, не менее разъяренные, чем птицы, пробирались внутрь, а клювы продолжали добивать, пытаясь достать глаза.

Люди побросали транспаранты на землю, и если начало канонады просто привело их в ступор, то убийства, творимые у них на глазах, повергли их в панику. Люди побежали прочь, подальше от этого адского места.

Надо отдать должное телевизионщикам — они продолжали снимать. Возможно, они посчитали, что раз не участвуют в бою, то их и не тронут (в чем я был совсем не уверен, учитывая случайно возникшую сильную неприязнь животного населения к людям), а может быть, думали, что если что, то успеют сбежать в последний момент. Но на самом деле, как я думаю, они радостно потирали руки и уже считали, сколько денег смогут получить за такой репортаж.

И вот в этот хаос вклинился я. Хорошо, что танки стояли бок о бок (в трех — пяти метрах друг от друга). Меня никто не замечал, все боролись, бежали, стреляли и снимали поле боя. А я только сейчас на нем появился. Встав сбоку от танка, я начал стрелять. Стараясь максимально натягивать лук, я терял одну-две секунды, но зато это давало возможность прошить насквозь сразу все десять танков (хотя я еще не был уверен насчет последнего танка — стрела, подлетая к нему, уже могла быть на излете и пробивать только его нижнюю часть, сохраняя жизни экипажу). К сожалению, я не знал точного местоположения людей внутри танка, поэтому стрельба велась наугад, но думаю, промахнуться было не так-то сложно, учитывая небольшие кабины танков и большое количество народу внутри (выкапывая из своей памяти информацию про танки, в первую очередь вспоминал фильм «Четыре танкиста и собака», значит, можно исходить из предположения, что внутри сидит четыре человека).

Почти целую минуту я безнаказанно расстреливал железных чудовищ, как вдруг в голове раздался голос Дуболеса: «Ложись!» Падение на землю и свистящие звуки над головой. Один из наемников заметил меня и открыл огонь, лишь внимательность Ратибора, который крикнул Дуболесу, спасла мне жизнь. Свое падение я тут же перевел в перекат и откатился за танк.

— Проконтролируй его местоположение, — сказал я, в надежде, что в таком шуме меня услышат.

— Он обходит танк справа от тебя, приближается медленно. Сейчас Ратибор его удивит. Будь готов, как только услышишь команду, выскакивай и добивай.

Жаль, я не видел, как все произошло, но рассказы друзей потом дополнили картину. Наемник, который сосредоточил свое внимание на мне, конечно же не заметил налетевшего сзади ворона. Удар по шлему сзади хоть и не пробил его, но заставил обернуться. В это мгновение выскочил я и всадил ему стрелу прямо в грудь. После чего, даже не дождавшись падения тела, я снова скрылся за танком.

Танки стрелять перестали, видимо, шесть-семь дырок сделали свое дело. Некоторые попытались завести двигатели, но я тут же продолжил стрельбу, выводя их из строя. Вскоре у танков стали открываться люки, и люди, в большинстве своем раненые, пытались из них выбраться. Я старался никого не выпускать из вида, шальная пуля в таком хаосе могла найти любого.

Обезопасив лес от танков, я мог переключиться на наемников. Почти не скрываясь, я выныривал между танков, стрелял и скрывался за ними вновь. Это была бойня. Наемники боролись мужественно, и в душе мне было очень жаль этих людей, которые могли бы потратить свои силы на более достойные цели. И тут я вспомнил о Среднем.

— Найдите мне Среднего. Где он?

— Сзади, метров двести!

Обернувшись, вдалеке я увидел эту поганую черную машину, к которой бежали, в явном отступлении, Средний и Толстый. Я бросился за ними, по дороге натягивая тетиву:

— Прикройте меня, попробую их достать!

Первый выстрел ушел немного правее, второй едва задел Среднего по плечу, но в следующее мгновение он уже нырнул в машину, которая предусмотрительно стояла мордой наружу. Третья стрела вошла в заднее стекло, но, судя по всему, никого не задела. Машина завелась и с ревом кинулась наутек. Толстый так и не успел до нее добежать. Этот гад даже своего брата (хотя был ли он братом?) бросил на растерзание.

— Стоять! А то пристрелю! — крикнул я.

Толстый остановился, стоя ко мне лицом.

— Иди сюда, я не хочу тебя убивать!

— А я хочу!

Толстый быстро повернулся (честно говоря, трудно было ожидать от толстяка такого проворства) и выстрелил из пистолета. Пуля оторвала мне мочку левого уха и улетела вдаль. Разговор был закончен, так и не начавшись. Стрела, уже готовая к спуску, прошла через грудь толстяка и исчезла где-то за его спиной, второй стрелой я добил его в голову (так, по-моему, поступают наемные убийцы, не зря же я смотрел много фильмов).

По большому счету, я впервые убил человека. Судя по фильмам, сейчас меня должно было вырвать, но почему-то не вырывало. Постояв немного и решив, что ждать бесполезно (вероятно, рвота бывает только в фильмах), я побежал обратно.

Наемники прекратили сопротивление (ввиду своей недееспособности), и хищные птицы уже собирались перенацелиться на телевизионщиков, но я попросил Дуболеса и Ратибора их отозвать, во всяком случае, не дать этого сделать. Получив прямой приказ от Дуболеса (Ратибора на данный момент они могли бы и не послушать), они переключились на трупы, их ждало неслыханное пиршество (а вот об этом я старался не думать). Остальные птицы и насекомые (кого здесь уже ничего не интересовало) медленно и очень устало потянулись к лесу. Хищники сегодня будут сыты, из-за чего остальные живые существа получили время передохнуть, никого не опасаясь.

Я направился к телевизионщикам, в глазах которых только теперь промелькнули признаки надвигающегося страха (вполне возможно, что они очень давно не сталкивались с серьезными опасностями, а значит, воспринимали все происходящее как очередной фильм). Хотя они могли просто бояться не получить премиальные.

— Как я понимаю — пресса? — спросил я, одновременно констатируя данный факт.

Ближайшие телевизионщики неуверенно кивнули.

— У меня есть для вас, а точнее, для всех людей, населяющих этот мир, заявление.

Все камеры и так были нацелены на меня, но я должен был быть уверен, что все сказанное мной не пропадет даром. Когда одна из репортерш захотела подойти ко мне с микрофоном, я позволил, но как только она попыталась что-то спросить, я взмахом руки заставил ее замолчать.

— Готовы?

Все закивали (даже те, кто к съемкам не имел никакого отношения).

— Вчера ультиматум получили мы, сегодня ультиматум получаете вы. Всё, что сегодня произошло, только начало. Если вы не прекратите нападать, мы перейдем в наступление, а тогда мы не пощадим никого и постепенно захватим весь город. Выбор за вами. Мы не хотим войны и предлагаем мир. Вы не трогаете лес, мы не трогаем вас. Я видел улепетывающим организатора всей этой свары, думаю, его голова нам тоже может пригодиться, но если вы ее не отдадите, а всего лишь принесете извинения, мы на этом и закончим. Не мы напали первыми, но мы войну закончим! Можем все решить поединком. Я против этого выскочки. Побеждаю я — вы не трогаете лес, побеждает он — лес ваш. Если он боится, пусть возьмет с собой парочку бойцов, я никого не боюсь!

Закончив такую смелую речь, я повернулся к ним спиной и пошел к лесу. Танки добивать уже не было никакой необходимости, а смотреть на творившиеся бесчинства на поле побоища очень не хотелось. Но это было необходимо: чем ужаснее всё будет выглядеть, тем больше можно требовать. На опушке я остановился, с горечью разглядывая увечья, нанесенные лесу танковым обстрелом. Искореженные, полузавалившиеся, треснутые и расщепившиеся деревья. Ужасная картина! Сколько же было бы уничтожено, если бы мы не вмешались? В голове создавалась ужасающая картина. Понурив голову, я пробрался подальше в лес, где и залез на дерево.

— Думаю, что можно возвращаться.

Слова были произнесены шепотом и относились они к Дуболесу. Вероятно, где-то в коре или поблизости находились насекомые, через которых он и услышал меня (а может быть, и через само дерево). Снова полет, но теперь он не вызывает положительных эмоций, усталость слишком сильна. Дуболес бережно поймал меня и положил на траву.

Адреналин подошел к концу, боевая эйфория уже давно закончилась, теперь осталась только боль и усталость. Ратибор принес воды и промыл пораненное ухо.

Еле-еле ворочая язык во рту, я все же произнес нужные слова:

— Мне надо передохнуть.

Силы, потраченные на эти слова, были последними. Сознание предпочло выключиться, заставляя организм отдаться отдыху, а не тратить силы на бесполезную болтовню.

Проснулся я только под вечер. Не знаю, сколько прошло часов, но надвигающаяся темнота определенно говорила о том, что это точно был вечер. Корни, на которых я лежал, казались мягкими и шелковистыми, возможно, это Дуболес постарался, за что моя благодарность ему была безгранична, а возможно, я слишком устал и уставшее тело любую ровную поверхность воспринимало как мягкие перины.

Первые же мои движения, направленные на подъем этого слабого тела, привлекли внимание Ратибора, который тут же подбежал ко мне.

— Я что-то пропустил? — Моя шутка выглядела несколько размытой.

— Все нормально, на нашем фронте без перемен. Птицы еще пируют, а к ним уже подтягиваются волки и некоторые другие хищники.

— Мне кажется, стоит их отозвать, — сказал я, подходя к карте.

— Почему же? Они это заслужили!

— Кто заслужил — птицы или убитые?

— И те, и другие.

— Не думаю. Если мы собираемся дальше жить в мире, пускай даже через некоторое количество боев, то к побежденным надо относиться соответственно. Только не соответственно побежденным — что хочу, то с ними и делаю — а соответственно возможной конвенции о погибших, а значит, нельзя над ними глумиться и издеваться.

— Так никто и не глумится, просто питается.

— Ты представляешь, как это выглядит со стороны? Если люди увидят в нас угрозу уничтожения их нации, они все поднимутся против нас, а уж тогда мы вряд ли победим. Мы должны стать союзниками, как я сказал сегодня для телевизоров: «мы не трогаем вас, вы не трогаете нас», — все просто.

— К сожалению, ты, по всей видимости, прав, — нехотя признал Ратибор и начал отводить птиц вглубь леса.

— Сегодня мы многих потеряли? — обратился я к Дуболесу и, не дождавшись ответа, продолжил: — Жаль, что я не сумел их спасти.

— Да, потеряли мы много наших друзей, моих друзей. Птицы, насекомые, деревья, кусты, трава… Можно перечислять и перечислять, ведь от таких взрывов трудно спастись, но вашей вины в этом нет. На мой взгляд, вы сделали все, что смогли. Просто за последнюю тысячу лет это первый раз, когда я потерял столько дорогих мне существ. — Дуболес понуро склонил ветки.

— Будем надеяться, это была их последняя попытка, хотя мне в это что-то не верится. — Я попытался сказать что-нибудь хорошее, но тут же понял: не получилось.

— Не время скорбеть. Мы помянем погибших потом, когда все будет закончено. Тебе Дуболес, необходимо продолжить выращивание деревьев, даже сейчас видно, насколько сократился наш обзор, — вмешался в разговор Ратибор, показывая на карту, на которой невооруженным глазом было видно, что он прав.

Я подошел к Дуболесу, присел рядом, прислонившись к его могучему стволу, и закрыл глаза. Мне казалось, что единение наших сердец (хотя есть ли сердце у дерева и если есть, то где оно находится?) поможет нам преодолеть все трудности, которые могут возникнуть на нашем пути. Дуболес не возражал, лишь положил тоненькую ветку на мое плечо, видимо, стараясь этим действием подбодрить или утешить.

Так мы сидели некоторое время, а Ратибор, продолжая распоряжаться птичьими отрядами, все еще стоял на коленях возле карты. Вскоре он закончил и тоже с наслаждением растянулся на траве. Трудный день сказался и на нем. Не так-то просто следить за передвижением врага, управлять птицами, которые редко кого хотят слушать, да еще и не упускать из вида насекомых, у которых вообще все построено на инстинктах.

Мы лежали (сидели, стояли) и лежали, и никому не хотелось ничего говорить. Всем хотелось просто отдохнуть и побыть в тишине (во всяком случае, мне и Ратибору, за Дуболеса не отвечаю, думаю, что ему неизвестно такое понятие, как тишина, ведь он всегда слышит весь лес и всех лесных существ, а в лесу не бывает такого, чтобы абсолютно все спали).

— Дуболес, а ты не знаешь, снятся ли насекомым сны? — вдруг в голову, как это часто бывает, неожиданно пришла странная мысль.

— Снятся. Только они совершенно не похожи на ваши сны или сны животных.

— А ты видишь наши сны?! — Наверняка изумление написалось на моем лице, потому что раньше я никогда не задумывался над тем, что Дуболес может видеть нашими глазами (или нашим сознанием).

— Немного, точнее, вижу, но не всегда понимаю, что к чему, слишком уж у вас все запутанно, не то что у животных.

— А как же насекомые или червяки?

— Мне трудно описать их сны, слишком уж разное зрение и сознание у всех существ. Как можно описать сон червяка, если у него нет глаз? Он видит сон всем телом и ощущениями. У насекомых что-то похожее, но все это слишком многогранно. Думаю, что тебе сейчас не стоит загружать себе голову непонятными мыслями. Чтобы их понять, надо быть ими, а все остальное — только жалкие аналогии. — Никто не ожидал от Дуболеса таких умных слов, но живя долгие годы, с помощью разных живых существ он мог узнать многое. Мне тоже хотелось бы иметь столько знаний (только выдержит ли моя голова такого наплыва информации?).

— Просто хотелось немного отвлечься, — сказал я и пошел умываться.

Только в отражении, которое забралось в ручеек, я взглянул на свое ухо. К нему был прилеплен листок подорожника, который уже остановил кровь и своим видом напоминал зеленку.

— Пришлось два раза промывать и три раза залеплять, пока кровь не остановилась, — пояснил бесшумно подошедший Ратибор. — Но не думаю, что ты потерял много крови. Литров десять, не больше.

Я не сразу понял, что он шутит.

— А хорошо ты достал эти танки! Дополнительный обстрел, которым ты удостоил дальний из них, был уже не нужен, там и так уже все были в ауте! — весело начал разговор Ратибор, когда мы присели перекусить.

Наш ворон-открывашка выжил, хотя и участвовал в битве наравне со всеми, и на наше приглашение присоединиться лишь гордо отвернулся.

— Он и так уже знатно перекусил, — сказал Дуболес. — Так что, если не ошибаюсь, ему еле хватило сил до нас долететь. Не хотелось бы завтра использовать хищных птиц.

— Почему? — спросил я.

— Потому что они теперь неделю будут переваривать сегодняшний ужин, — пошутил Дуболес.

— А ты, Дуболес, и шутить умеешь! — не то спросил, не то сказал Ратибор.

— Я многое умею, но не всегда нахожу возможность применить свои таланты, — скромно ответил он.

Уже стало совсем темно, когда мы решились прилечь отдохнуть. «Неужели завтра опять бои? Нельзя же убивать вечно!» Мысли крутились в голове, хотелось отдыха и покоя, но дневной сон, восстановивший мои силы, забрал работу у ночного сна, не давая заснуть. Я лежал и смотрел на звездное небо, мечтая о тех днях, когда можно будет спокойно погулять по этому лесу, полетать в разные его края и посмотреть на море. В прошлой жизни я никогда не видел моря, а теперь даже мимолетный взгляд оставил в моей душе незабываемое чувство. Очень хотелось повторить его (не мимолетный взгляд, а незабываемое чувство).

Луна уже прошла половину небосвода, а мой сон все еще бродил где-то вдалеке, даже не собираясь приходить ко мне. Мысли в голове уже начали кончаться, переводя сознание в созерцательное состояние. Говорят, что именно в таком состоянии можно постичь истину. Просто редко кому предоставляется такая возможность, всегда кто-то где-то шумит, бегает рядом, мешается и отвлекает от созерцательности. Недаром все отшельники живут отшельно, пока к ним не приходят всякие посетители с просьбами, снова не давая понять самую суть вещей. Вот и мне эту возможность дали лишь ненадолго, так что постичь смысл построения вселенной я не сумел. Созерцательное состояние как рукой сняло непонятным стрекотанием, которое медленно, но верно врывалось в мое сознание, разрушая безмолвие, накопившееся там за бессонную половину ночи.

Стрекотание быстро приближалось, но на карте ничего нового не появилось. На всякий случай я разбудил Ратибора.

— Железные птицы, — пару секунд спустя сказал Дуболес.

— Вертолеты? — переспросил еще сонный Ратибор.

— Думаю, да, — сказал Дуболес и замолчал, вероятно, отслеживая их перемещение чьими-то глазами или ушами.

— Этого еще не хватало! — воскликнули мы в один голос.

На карте одновременно с трех точек появились быстро приближающиеся вертолеты.

— Что они задумали? — спросил я.

— Думаю, сейчас мы это узнаем, — ответил Ратибор, хватая свой лук. Я последовал его примеру.

И тут началось. Одновременно из трех вертолетов вылетели бочки. Как только они коснулись земли, прозвучали три взрыва, слившиеся в единый мощный гул (от такого зубодробительного шума нам заложило уши, поэтому все звуки чем-то напоминали отдаленный гул).

— Дуболес, кидай меня рядом с одним из них, постараюсь подстрелить, только на винт не забрось! — кричал Ратибор, подбегая к нему.

Слышно было, как Дуболес вздохнул, подхватил его и бросил. Я тут же подбежал, стараясь занять освободившееся место.

— Кидай меня тоже, быстрее, с земли мы их не достанем, а птицы справиться не успеют.

— Но кто же останется? — Дуболес явно не хотел отпускать нас двоих.

— Обещаю, я выживу! — крикнул я. Тут же раздался еще один тройственный взрыв, но уже гораздо ближе. Вертолеты были большими, так что сколько взрывоопасных бочек могло в них влезть, оставалось загадкой. — Только не кидай слишком близко к вертолету, а то бочки могут взорваться рядом со мной!

— Ратибор уже прострелил левый вертолет трижды, но тот пока держится, — произнес Дуболес, подхватывая меня.

— Теперь попробую я, давай-ка на правый.

В темноте было очень трудно ориентироваться, и вертолеты можно было разглядеть только по наличию нескольких лампочек да противному стрекотанию. Находясь в воздухе, я заметил, что бочки были начинены горючей смесью, так что теперь огонь начинал распространяться по лесу. Это уже был кошмар.

В полете очень трудно прицелиться, но, наложив стрелу на тетиву, я приготовился, собрав на ее наконечнике всю свою злость. Шум приближался, полностью заполняя собой мои уши. Третий взрыв был совсем рядом, и вот я уже хорошо различаю очертания железной птицы, как назвал ее Дуболес. Выстрел, произведенный практически не целясь, прошел через черные очертания, но вертолет не потерял своей скорости. Ветром, создаваемым бешено вращающимися лопастями, меня снесло немного в сторону, так что придревление оказалось не очень мягким, но я уже готов был к новому запуску, когда вдруг где-то вдалеке раздался оглушительный взрыв.

— Один готов! — крикнул Дуболес.

Несмотря на то, что его голос раздавался прямо в голове, гул от вертолета вблизи способен был перебить даже его.

— Радостное известие, — сказал я, не надеясь на то, что меня услышат. — Теперь дело за мной.

Второй прыжок (точнее, бросание) — и пущенная стрела проходит точно через кабину пилота. Третий прыжок был уже не нужен, было видно, что вертолет потерял управление и теперь летит, болтая вправо-влево своим хвостом, но третью стрелу я все же пустил. Оглушительный взрыв раздался прямо в воздухе (все-таки внутри было еще много бочек). Меня отбросило далеко в сторону от предполагаемой траектории полета, но гибкие ветки сумели подхватить мое тело и задержать. Они качались как бы в сомнениях, запускать меня снова или нет.

— Ты как? — спросил Дуболес (если бы ко мне обратился кто-то с голосовым методом передачи информации, я бы ничего не понял, чувствуя себя полностью оглушенным, но его я услышал).

— Сойдет. Запускай на третьего! Только смотри, чтобы мы не пересеклись с Ратибором.

— Вы будете летать по очереди. Вертолет уже развернулся и пытается скрыться.

Раздался еще один взрыв, и я полетел. Они хотели пробомбить весь лес до самого центра, а может быть, и от конца до конца, стараясь распространить огонь повсюду, но наше вмешательство осложнило задачу, и вертолет перешел в отступление. В воздухе я заметил пролетающего Ратибора и выпущенную им стрелу. Стрела прошла насквозь и растворилась в ночном пространстве. К сожалению, огонь, созданный взорвавшимися бочками, да и упавшим вертолетом тоже, уже окрасил ночь в багровые тона. Я пролетал сзади вертолета и запустил свою стрелу точно через хвостовое оперение, немного под углом.

Новый взрыв, разнесший вертолет на мелкие кусочки, не застал меня врасплох, я уже был далеко, но посмотреть на такое зрелище очень хотелось, поэтому, развернувшись в воздухе, я летел спиной вперед, наслаждаясь феерическим представлением (слово «феерический» я знал лишь понаслышке, но на данный момент оно отражало весь спектр творящихся у меня в голове чувств (хотя могут ли чувства твориться?)).

Ветки бережно поймали меня.

— Домой, быстрее! — крикнул я, пока еще дерево не разогнулось.

И снова полет. Сверху видно, как бушует пламя. Надо побыстрее предупредить Дуболеса, хотя он и так все знает.

Он поймал меня и уже ставил на землю, когда прилетел Ратибор.

— Срочно отводи все не загоревшиеся деревья от огня! — крикнул я Дуболесу. — Быстрее! Пока огонь не поглотил нас всех.

— Я постараюсь, но не знаю, насколько быстро у меня это получится, — ответил Дуболес.

— Бросай нас в трудные места, точнее, рядом, может, мы мечами сможем помочь, — сказал Ратибор и сбросил свой лук, одновременно хватая меч.

Я последовал его примеру. Идея не лишена разумности.

— Только бросай нас к одному очагу горения, чтобы мы могли друг другу помочь, — добавил я.

Тут же ветки оплели наши талии и с небольшого замаха запустили почти в самое пекло.

Жар стоял и вправду невыносимый. Деревья, еще не поврежденные пламенем, отступали. Мы помогали чем могли: сбивали пламя, рубили загоревшиеся ветки, расчищали место, чтобы огонь не смог никуда пройти. Бой с огнем оказался очень тяжелым. Трудно сравнивать, что труднее и опаснее — когда вокруг летают пули, а противник может атаковать с любой стороны, или когда всюду падают горящие ветки, а иногда и целые стволы. Ты стараешься увернуться, а искры разлетаются на десятки метров вокруг, и ты можешь лишь мечтать о том, чтоб эти искры не попали на сухую траву.

Мы были одиноки в этой борьбе, ни звери, ни птицы, ни насекомые не могли нам помочь. Панический страх огня, который у всех живых существ в крови, сумели преодолеть только люди (есть, конечно, некоторые насекомые, которые любят горячие места, но вряд ли от них сейчас был бы толк). Вдобавок дождем даже не пахло, а ручейки и ручьи помочь нам не могли. Единственное, на что мы смогли подрядить птиц — это набор воды из моря и ручьев и выплевывание ее на огонь. К сожалению, это, как говорится, были мертвому припарки (к тому же большинство птиц, боясь огня, близко не подлетало, а выпускало воду на подлете). Но Дуболес все же старался как мог, причем поступил он весьма умно: начиная прижимать к себе деревья от центра и дальше, добираясь до участков, объятых огнем, он оставлял вокруг него круг в двадцать-тридцать метров, убирая с него все деревья. Поэтому когда было покончено с самым большим пожаром (он образовался из-за падения первого вертолета, ведь бочковый запас на нем был еще не истрачен, а взорвался только на земле), дальше дел у нас практически не оказалось. Лично проверив все места возгораний, мы вернулись к Дуболесу.

В изнеможении повалившись возле него, мы только теперь обратили внимание, как сильно уменьшилась наша полянка. Деревья старались прижаться друг к другу как можно плотнее, создавая своеобразную непроходимую толпу.

— По-другому не получалось, — стал оправдываться Дуболес, но мы его сразу же уверили в том, что он все сделал замечательно и лучшего лесного пожарника нам нигде не найти.

Мы даже не заметили, что уже наступил рассвет.

— Так и не удалось поспать. Даже ночью нападают. Причем это было сделано специально, чтобы ни один репортер не догадался, а главное, чтобы никто ничего не снимал. А значит, это были противоправные действия, — выдвинул свою теорию Ратибор. — Кстати, было бы неплохо умыться, — добавил он. — У тебя все лицо черное.

— Не думаю, что у тебя светлее. Только лучше бы нам не умываться, тем более, как я вижу, на данный момент добраться до ручейка нам не грозит, — намекнул я на толпящиеся деревья, загородившие все вокруг.

— Ну, воду найти нетрудно, а если мерить расстояние полетами, то и до моря близко, — пошутил Ратибор.

— Но нам этого не нужно. Перед камерами лучше предстать в наихудшем свете, то есть в самом черном, — озвучил я пришедшую в голову мысль. — Как только они появятся, я сразу полечу с ними общаться.

Мы воззрились на карту. Пожары нанесли нам серьезный урон, а Дуболес сумел вырастить лишь половину намеченных деревьев.

— Дуболес, а ты не устал? Мы вон с ног валимся, а ты с чего-нибудь валишься или просто не обращаешь ни на что внимания? — поинтересовался я, только сейчас подумав о том, что о чувствах и силах Дуболеса мы ни разу не побеспокоились.

— Я трачу столько сил, сколько могу потратить на данный момент, так что перетрудиться у меня никак не получится. Только гибель моих друзей сильно влияет на мое, как это у вас говорят, душевное здоровье. Вчера гибли молодые, только что выращенные деревья, а сегодня гибли старые, умудренные жизненным опытом растения. Птицы почти все спаслись, но вот животным и насекомым досталось очень сильно. Мне очень горько и грустно. Еще парочка таких дней, и я точно перейду в наступление, а уж тогда будь что будет.

— Я слышал, что на пожарищах хорошо растут новые деревья, или это неправда? — спросил я.

— Да, это так. Если лес не будут трогать, то за неделю я восстановлю все попорченные участки. Жаль только, что старых друзей уже не вернуть. Это для вас деревья на одно лицо, но для меня они все разные, у каждого есть своя индивидуальность, свои мысли, свои устремления в будущее. А теперь у них этого будущего нет, — ответил Дуболес.

— А деревья мыслят? — Мне всегда было интересно знать, как думают другие существа, которые не являются людьми (но я не имею в виду нелюдей).

— Конечно, только, наверно, это не совсем правильное слово. Это люди и животные мыслят, а деревья ощущают. Ощущают все то, что близко, все то, что далеко, что на них воздействует и что нет, ощущают будущее и прошлое. Ощущение — это наиболее близкое слово, которое сейчас приходит мне на ум. Вы уж не обижайтесь, но объяснять всякие межвидовые премудрости очень тяжело. Мне трудно объяснить вам, как у них все устроено, но и не менее трудно объяснить им, как у вас все устроено. Я, конечно, пытаюсь, но, как вижу, получается весьма приблизительно. В вашем словаре не хватает словарного запаса, а в языке деревьев не хватает ощущательного запаса. Вот такие вот дела. — Дуболес сразу как-то замялся, соображая, что бы еще можно было сказать этим двум балбесам (то есть нам).

— Ты все хорошо объясняешь, просто жизнь слишком сложная штука, чтобы ее можно было так легко объяснить, тем более тем, кто с ней сталкивался лишь понаслышке, — махнул я рукой и снова обратил внимание на карту. — Сегодня снова я пойду. — Эти слова уже обращались к Ратибору (хотя и к Дуболесу тоже). — Ведь репортеры меня уже видели, а тебя нет. Не стоит сразу раскрывать карты, показывая, что нас больше чем один.

— Больше чем один экземпляр? — поддержал шутку (или немного поиздевался) Ратибор. — Иди, иди. Если что, я тебя прикрою.

— Правильнее было бы сказать «лети, лети», но и так неплохо, — пробубнил я про себя. — Запускай, Махмуд!

— Эта фраза что-то обозначает? — Недоумение Дуболеса отразилось на его движениях, замерших на полпути.

— Это старые воспоминания, из одного веселого фильма, только там было слово «зажигай», но я подумал, что сейчас это слово звучит слишком жестоко, поэтому и применил другое.

— Понятно.

Все также задумчиво Дуболес подхватил меня и бросил. Несмотря на медленный замах, бросок был весьма бодрым, а пронизывающий прохладный ветерок, бьющий в лицо, полностью привел меня в чувство (или к чувствам), прогоняя накопившуюся усталость и сонное состояние. Воздух казался холодным, но после такой жаркой ночи трудно было определить, что это за прохлада, настоящая или субъективная. Жалко, что со мной не было саламандры, она могла бы нам пригодиться, управляться с огнем она всегда была мастерица.

Самое странное, что все эти мысли успели пролететь через всю голову за время полета, за время которого мне еще удалось оборзеть, точнее, обозреть окрестности, которые местами весьма успешно дымились.

«Будет, что показать людям», — усмехнулся я, придревляясь.

Расслабляться, выискивать позиции и заниматься другими посторонними делами уже не было нужды. Машины с надписями ТВ были в сборе (жаль, что они уезжали на ночь, а то им было бы что поснимать), а люди, установившие камеры, смотрели в оба.

Не торопясь, тщательно проверяя каждую веточку, я спустился вниз и вышел из леса. Все камеры сразу же были нацелены на меня. Я, конечно, не мог видеть всех их, но то, что на тебя устремлены десятки глаз (хотя если считать с телевизионной аудиторией, то тысячи или миллионы), ощущалось самой кожей.

К сожалению, на этот раз телевизионщики благоразумно встали немного подальше, так что идти мне пришлось дольше, чем ожидалось. Мысли в голове путались, общая речь, точнее, общая тень речи в голове была, но вот что и какими словами произносить — это казалось серьезной проблемой. Надо было собраться, четкий и ясный голос намного сильнее воздействует на аудиторию, чем сбивчивый и повторяющийся. Но собирайся, не собирайся, как всегда, очутившись перед микрофонами и увидев нацеленные на себя камеры вблизи, я тут же забыл весь стройный ряд предложений и реплик, сложившихся в голове.

— Здравствуйте! — Несмотря на важность всего происходящего, вежливость все равно должна быть на первом месте. — Вероломное нападение, совершенное сегодняшней ночью на лес, сильно отразилось на нашем моральном состоянии. Если вы или ваши представители не хотят все решить поединком, придется нам, как я и обещал вчера, перейти в наступление. Вы только представьте — все птицы, животные и насекомые ворвутся в ваш процветающий, пока еще, город. Вы уже видели, что может произойти с вооруженными людьми, теперь представьте, что будет с теми, кто не вооружен! — Я сделал паузу, давая зрителям прочувствовать весь ужас возможного будущего. — Но мы на это никогда не пойдем. Мы не убийцы, не воры, не террористы, не обманщики, не прохиндеи. Мы боремся за нашу территорию, оставьте ее нам. Хватит проливать вашу кровь и наши соки. Если вы так хорошо развиты, то почему еще не развили свои мозги до понимания других? Как вы можете общаться с космическими созданиями, которые, вполне возможно, не будут на вас похожими, если вы не можете общаться с представителями вашего мира? — Я сам задумался над своими же словами, которые так и рвались наружу. — В общем, вам решать. Или положить конец войне, разменной монетой которой станет мой труп или три трупа ваших наемников, или же продолжение полномасштабной войны. Но вы видите этот дым? — я показал рукой на лес, из многих мест которого еще шел дым. — Сегодня они применили зажигательные бочки, а что применят завтра? Атомную бомбу? Что ж, если вы хотите уничтожить нас ценой уничтожения города или всего человечества, продолжайте в том же духе. Это будет ваш выбор!

Сказав последнюю фразу, я резко развернулся на пятках и быстро пошел к лесу. Больше не о чем было разговаривать. Дорога обратно заняла намного меньше времени. Страсти, кипевшие в моей душе, добавляли сил и энергии.

Пробравшись подальше в чащу и вскарабкавшись на одну из сосен, я вернулся обратно уже по веткам — хотелось сложить у людей впечатление своего ухода. Сложилось оно или разложилось, не знаю, но они проторчали на своих местах до самого вечера, видимо ожидая продолжения банкета (точнее, злобного действия). Такой радости им никто не предоставил, и у меня появилась возможность посмотреть, как люди могут бездарно тратить свое время.

Гелиос продолжал катить солнце в своей тачке по небу, не обращая ни на кого внимания, а бог облаков, которого я никогда не знал, предпочитал находиться подальше от нашего леса, оставляя догорающим головешкам шанс самим распорядиться скоростью своего затухания (или разгорания, за счет подручных средств). Этот подозрительный дым от пожарищ постоянно поддерживал в нас состояние тревоги. Как всегда, случайно разлетевшиеся искры могут доставить нам массу дополнительных и весьма разнообразных развлечений.

Конца людского рабочего дня я так и не дождался, очень уж хотелось обратно на поляну. Так что остаток дня я провел наблюдая за телевизионщиками по карте. Больше никто не появлялся, давая нам день передышки.

Вернувшись, первым делом я бросился к ручейку, к которому Дуболес проложил для нас неширокую дорожку, он по своему опыту понимал, что нам нужна вода, не так, как деревьям, конечно, но все же весьма, и весьма, и весьма, и весьма… (ну, в общем, вы поняли, что я имел в виду). Первая и главная необходимость воды проявилась в смывании черной маски, которая уже заскорузла, прикипая к лицу на долгие годы, так, во всяком случае, казалось. Во-вторых, попить, что тоже было весьма актуально (странно, я уже несколько раз за последние три предложения повторил это слово «весьма», хотя сам толком не понимаю, что же оно обозначает — то ли я весь в каком-то Ма, то ли это просто недописанное слово).

Жизнь продолжалась. Среднему теперь придется поломать голову, чтобы придумать средство нашего уничтожения. Может, он все-таки отступится? С одной стороны, такая мысль радовала, заставляя подумать о прекращении войны и свободе (во всяком случае, спокойствии), с другой стороны, получалась какая-то незавершенность всего происходящего, что-то вроде «разошлись как в море корабли». А чего встречались-то, если сразу разошлись? Я всегда был сторонником полного понимания всего происходящего, а так как ничего просто так не происходит, стараясь иметь всякие причинно-следственные связи, то эти связи или причины, хорошенько покопавшись в своем сознании (или, лет через двадцать, случайным образом), можно было узнать. Или хотя бы немного прочувствовать, что могло бы быть небольшим даром предвиденья. В прошлом мире меня иногда называли каркушей, за то, что мои пожелания или предсказания часто сбывались. Но при чем здесь каркушничество? Если я предупреждаю: «Не суйте пальцы в розетку, вас ударит током», то, когда человек сует туда пальцы и его, естественно, бьет, он кричит на меня, что я, каркуша, накаркал такую неприятность. То же самое бывало и со мной, меня предупреждали о чем-то, а я не воспринимал (самым ярким примером было указание: «Ложись в постель, скотина, а то получишь по морде!»; один раз я попробовал не лечь, так ведь сбылось!)

Мои умопотрясающие умозаключения уже заканчивались, когда сквозь пелену этих умных мыслей ко мне продрался голос Дуболеса:

— А ты и вправду выйдешь на поединок?

— Обязательно, и ты не сомневайся, я тебя не подведу!

— А если проиграешь, то мне придется отдать лес без сопротивления?

— Если они все сделают честно, то да. Но я не проиграю!

— Многие так говорили. Я верю в тебя, верю в твою удачу и везение. Несмотря на подкорный страх, мне бы хотелось посмотреть на тебя в бою. Я уже более тысячи лет не видел хорошей драки на мечах. А за меня так вообще никто никогда не дрался, значит, теперь я смогу стать настоящим болельщиком.

— А откуда ты знаешь про болельщиков? — удивился Ратибор.

— Часто смотрю телевизор. Наверное, зря я это делаю, но любопытство перевешивает все. Я могу познавать мир через живых существ, но это будет лишь небольшой участок этого мира, поэтому я стараюсь использовать любую возможность для самообразования.

— Это здорово. — Я даже не знал, что тут можно добавить.

— А давайте сыграем в слова? — предложил Ратибор. — Физическими упражнениями заниматься не хочется, а спать еще рано. Я буду загадывать слово, а вы отгадывать, пойдет?

— Давай попробуем, — ответил Дуболес. Я поддержал его.

— Итак, это слово из семи букв. Вы можете назвать три буквы.

— Арбалет, — сразу же ответил Дуболес.

— Как ты так быстро догадался? — возмущенно-удивленно спросил Ратибор.

— Интуиция, — ответил тот с какой-то веселой ноткой в голосе.

— Попробуем еще раз. Слово из восьми букв!

— Алебарда! — тут же ответил Дуболес.

Так они минут десять извращались, один задавал, другой тут же отвечал. Я же принял роль стороннего наблюдателя и подсчитывал в голове варианты того, сколько бы времени понадобилось мне, чтобы отгадать хотя бы одно из слов.

В конечном итоге Ратибор признал свое поражение:

— Ты и вправду умнее всех вместе взятых людей, которых я знаю!

Дуболес лишь заскрежетал в ответ.

— Я пошутил. — Скрежет стал еще громче. — Я же читаю все твои мысли, причем постоянно, так что ты уж извини, но все, о чем ты думаешь, я знаю. Поэтому, могу отгадать любое загаданное тобой слово, даже то, которое не знаю. Например, что это было — «Лазорбумгдун»?

— Честно говоря, я и сам не знаю, но я думал, что уж это слово ты не отгадаешь! — признался Ратибор.

— Ну что ж, тогда объявляем ничью, — подключился я. — Раз оба жульничали, значит, результат не засчитывается обоим.

— Я не жульничал! — воскликнул Дуболес. — Это у меня природа такая!

— Я тоже не жульничал, я всего лишь проверял! Тем более, в правилах игры не сказано, какие слова я могу загадывать — всем известные или только что придуманные! — бросился на свою защиту Ратибор.

— Ну, как хотите. Но тогда, чтобы выиграть, тебе, Ратибор, необходимо загадать слово после того, как Дуболес его отгадает, точнее, использует все попытки его отгадать.

— А что, интересный вариант, постараюсь подумать над этим на досуге. — Он присел на корень, услужливо подставленный Дуболесом, в позе мыслителя, вероятно, для тех же целей, что и известная скульптура.

Ночь наступила неожиданно. Точнее, для тех, кто ее ожидал, она была весьма ожидаема, но для меня, задумавшегося о том, о сем и обо всем остальном, ее появление было весьма (опа, снова это слово) неожиданным (не обижайтесь на скудность моего словарного запаса, тот мир, из которого я пришел, систематическим обучением не отличался, уж поверьте).

— Сон подкрался незаметно, вам скажу о том конкретно! — Это и было напоминание о наступлении темноты, которое озвучил Ратибор.

— Сдается мне, это была рифма, — попытался я оценить его стихотворное искусство и завалился на кровать, точнее, кровать поднялась из-под земли, отрывая мое залежалое тело от травы. — Спасибо, Дуболес, хороший сон — это самая лучшая вещь на свете!

К сожалению, все старания Дуболеса по смягчению наших постелей ни к чему не приводили, отсутствие постельного белья сказывалось некоторой жесткостью лежания. Но мы предпочитали не думать об этом, чтобы никого не обижать (плохо, конечно, что кто-то может читать твои мысли, но человек ко всему привыкает, а мы, в некотором смысле, были человеками).

— Всем спокойной ночи! Кто последний заснет, тот балбес! — крикнул я и повернулся на правый бок. — Дуболес, к тебе это не относится. — Последняя фраза отразила воспоминание о том, что некоторые из нас не спят.

— Всем кошмарных снов! — добавил Ратибор.

Честно говоря, кошмары, которые снились в последнее время, были не теми кошмарами, которые мне хотелось увидеть.

Я волк, волк свободного племени (во всяком случае, так говорили мои ощущения). Темнота, местами напоминающая абсолютную черноту, переходящая в полное отсутствие цвета, заполняла все пространство. Но в зрении нет необходимости, есть запах. Много запахов. Нос заменяет мне всё. Бежать, бежать. Все дальше и дальше, и только ветер может удержаться рядом со мной. Скорость, которая ускоряется бесконечно — что может быть более притягательным?

В свободу, которая казалась непоколебимой, вдруг вплетается запах. Сразу не понять что это такое, но направление бега меняется, теперь запах начинает приближаться. Это кровь. Сомнений быть не может. Запах тут же трансформируется в образ. Глаза по-прежнему не участвуют в самоконтроле, лишь запах. Запах говорит, где находятся деревья, где кусты, где под кустами кто-то есть или был. Иногда даже кажется, что запах может показать, где и когда кто-то или что-то будет. Быть лучше всех, знать больше всех. Все это дает мне нос. Теперь даже таракан мимо не проскочит.

Но я отвлекся, осознание самого себя как самой запахопринимающей и перерабатывающей в образы фабрики сбивает естественный поток мыслей (тот, который идет естественно, без участия мозга, который очень любит рассуждать, похваляться и критиковать). Запах ведет меня к крови, а кровь может быть только там, где есть жертва. Скоро он обретет форму, хотя нет, он уже ее обретает. Девушка, она лежит на земле, а рядом кто-то или что-то мертвое. Мне еще не попадалось такое сочетание, поэтому бег продолжается. Я должен узнать, что все это означает, я не могу ошибаться, мой нюх самый лучший, а значит, и я самый лучший. Вперед, быстрее, еще быстрее. Чувствуется, что жизнь уходит из женского тела, происходит непоправимое, а я еще могу вмешаться. Еще немного, и все станет ясно.

Неожиданно лунный свет заливает окрестности и мои глаза серебристым и весьма загадочным светом. Мгновение спустя я вылетаю на небольшую поляну, но неожиданный свет сбивает с толку, лучше бы я ориентировался по запаху, но зрение, включившись в информационный поток, мгновенно перебило запаховый эффект, оставляя его на втором плане. Потерянные мгновения могут стоить кому-то жизни.

Картинка, напоминающая черно-белую фотографию, начинает проясняться (или проявляться, кому как больше нравится). Женщина лежит на земле, а над ней склонился высокий мужчина в черном плаще, который одной рукой поддерживал ее голову над землей. Странно, запах говорит, что этот мужчина мертв, но по его поведению этого не скажешь. Неужели мой нос ошибся? Мужчина отвернулся от женщины, которая тут же безвольно уронила свою голову, потерявшую поддержку его руки.

— Кто к нам пожаловал! Волк, дитя ночи! — Существо усмехнулось. — Мы с тобой одной крови. Хотя нет, что это я такое говорю. Во мне нет крови, а в тебе ее предостаточно, но она мне не нужна. Сейчас закончу с молодой госпожой, а остальное могу оставить тебе. Нам нет нужды плодить вампиров. — Он засмеялся.

Вампиров! Так вот кто он такой! Всего лишь жалкий вампир! Значит, мой нос не ошибся. Прости меня, мой нос, за мимолетные сомнения. Этот вампиришка сильно ошибается, если думает, что я буду спокойно стоять в стороне и наблюдать, как он уродует (или забирает) жизнь совершенно незнакомой, но вряд ли в чем-то виноватой женщины. Я не позволю.

Утробным рычанием я постарался привлечь его внимание.

— Что такое, я же уже… — Вампир начал говорить, медленно разворачиваясь ко мне.

Прыжок остановил его на полуслове. Мы кубарем прокатились через тело женщины и разлетелись в разные стороны. Точнее, разлетелся он один, я же остался лежать на месте.

— Тебе уже не спасти ее!

Его крик мог потрясти кого угодно, но не меня. Я старался ориентироваться на запах. Нельзя полагаться ни на какие другие чувства, общаясь с вампиром. Только запах способен точно передать его местоположение или даже то, что он задумал.

— Что ты можешь! Сейчас я здесь… — Вампир исчез из поля зрения, и тут же его голос прозвучал сзади: — А теперь здесь!.. А теперь там!

Он начал прыгать по всей поляне, мгновенно меняя точку своего нахождения. Ничего, пусть попрыгает, мне это было только на руку. Глупо, конечно, но он давал мне возможность освоиться. Его запах появлялся на одно мгновение раньше его тела. Это всегда можно было использовать. И я использовал.

В очередной раз он попытался появиться за моей спиной (правильнее было сказать — за моим хвостом), но я сыграл на опережение. Его очертания только начали проступать, как я уже вцепился зубами в пространство, начинающее обретать плотность.

— А-а-а! — завопил он. — Ах ты, мерзкое животное! Я вампир, тебе со мной не справиться! Я бессмертен!

Сильнейший удар в живот чуть не заставил меня разжать зубы. Потом последовал еще один и еще. Я схватил его за правый бок, благо ширина пасти позволяла, и не смел отпустить, сжимая челюсти все сильнее и сильнее.

Запах донес приближение людей. Скоро они будут здесь. Вампир тоже их услышал (или почувствовал), на мгновение прекратив меня бить.

— Отпусти, бездарная тварь, отпусти… — Его слова переходили в шипение.

Он снова попытался меня ударить, но я, хорошенько упершись ногами, потянул его на себя, стараясь бросить на землю. Силищи вампиру было не занимать. И где же он ее нахватался? Ведь он наверняка никогда не занимался зарядкой! Как говорится, ты тут стараешься, тренируешься изо дня в день, и что? Только через несколько месяцев, ну, в лучшем случае через несколько недель получаешь нужный результат. А эти хлыщи становятся вампирами — и нате вам, пожалуйста, уже нечеловеческие способности и нечеловеческая сила! Где тут справедливость? Хотя, возможно, здесь играет роль правильное питание, хороший сон и продуманный распорядок дня. Над этим стоило подумать, но только не сейчас. Мозги соображают намного хуже, когда тело, содержащее их, начинают валять по земле, пинают ногами, рвут когтями, а потом подбрасывают и снова роняют, но уже с большей высоты.

«Почему он не превращается в туман или в летучую мышь? — думал я во время избиения и сам же себе отвечал: — Скорее всего, в летучую мышь лучше не превращаться, потому что тогда я смогу его съесть, а ни в одной книге не сказано, как вампиры взаимодействуют с желудочным соком, вполне возможно, что они очень даже хорошо перевариваются, кто знает! А вот с туманом все может быть гораздо сложнее. Что, если я заглочу, а главное, проглочу какую-то часть этого тумана? Он что тогда проявится без какой-то части тела? Без ноги или пальцев на руках? Конечно, кусок проглоченного мною тумана может оказаться всего лишь его одеждой, но в этом случае ему тоже будет стыдно. Еще никто ни разу не видел в наших краях голого вампира. Вот потеха-то будет!»

Хорошие мысли дали некоторую передышку нарастающей боли, но как только все положительные мысли были выбиты, пришлось обратиться к текущей действительности. А она продолжала оставаться весьма хаотичной (потому что я никак не мог просчитать, что будет в следующее мгновение — удар по печени, бросок через бедро, или царапание длинными, давно не стриженными когтями, — в общем, сплошной хаос). Я постарался упереться всеми четырьмя лапами (точнее, тремя с половиной, одна лапа была уже порядочно повреждена) в землю, удерживая вампира спиной к уже очень близкому шуму.

— Ты покойник! — громким шипением возвестил он и, после широкого замаха, бросил в мою сторону свою когтистую лапу, целящуюся точно в глаза.

Я думал, что мне конец. Такими когтями можно пробить голову насквозь, да еще на уши останется, но отводить взгляд было не в моих правилах, всегда хотелось досмотреть все до конца. Так вот, когда его рука была уже на половине пути, его голова повела себя весьма неожиданно, отделившись от туловища и улетая вдаль. Тут же из груди показалось деревянное острие, а уже потом его безвольная ладонь легла на мою морду.

Все оказалось просто до банальности. Подоспевшие люди, судя по снаряжению и запаху чеснока, были охотниками на вампиров (или на вампира). Они-то и увековечили бедное бессмертное создание (к сожалению для него, бессмертным он мог быть только придерживаясь определенных условий, а в частности, не допуская отделения своей головы от тела и протыкания себя всякими деревянными предметами, особенно осиновыми, судя по запаху).

Дальше все было просто. Его тело рассыпалось, во рту появился неприятный привкус золы (которую я раньше никогда не пробовал, но про которую думал, что она именно такая на вкус), а я, уже не поддерживаемый зубами, впившимися в его тело, свалился на землю.

Сил подняться не было, поэтому все остальное уже наблюдал, лежа на боку, — так сказать, боковое кино. Женщина почти тут же очнулась, а мужики, потрепав меня по голове, сказав спасибо и пожелав всего наилучшего, отправились восвояси, поэтому я так и не понял, оставили они меня умирать или подумали, что со мной все в порядке. Хотя вполне возможно, что тащить на себе женщину для них и так было тяжело, поэтому, как говорится: «Боливар не выдержит двоих». А я оказался вторым (как обидно, никогда не любил быть вторым). Мой прощальный боковой взор проводил их до ветвей деревьев, за которыми они и скрылись, дальше их должен был вести мой несравненный нюх, но этого я уже не помнил, потому что сознание отказалось работать, снова погружая окружающее пространство в темноту…

В этой темноте я и очнулся. Круговой осмотр ничего не дал. Где это я мог очутиться? Постепенно все стало проявляться. Сначала в темноте образовались еще более темные пятна (или это основная темнота посветлела, точнее, посерела), которые постепенно приняли очертания близкостоящих деревьев. Прямо за моей головой продолжал стоять на своем бессменном, забронированном на века месте Дуболес (рассуждая разумно, прямо за моей головой он был только до того момента, пока я не повернулся к нему лицом, а иначе я бы его никогда не увидел, ну разве что в зеркале). Хотя бронируй место, не бронируй, а если поединок состоится и я проиграю, то все места окажутся… В общем, неизвестно, где окажутся.

В скором времени проявились и звезды, свет которых теперь казался удивительно ярким. Не стоило просыпаться в такую рань, но окончание сна говорило об обратном. Этот сон не вписывался ни в какую колею, надо будет спросить о нем Ратибора, может, он чего поймет. Кстати говоря, этот сон оказался одним из немногих за всю мою сознательную жизнь, который отсмотрелся (или отснился) от начала и до конца, во всяком случае, так ощущалось на момент моего просыпания. Но сейчас я уже не был в этом уверен. Что есть начало и что есть конец — такой вопрос мог возникнуть уже давно, но именно сейчас появилось время его обдумать. Концовка сна обозначала смерть, что было весьма логично — большие кровопотери, множественные вероятные переломы и все в том же духе, — а вот что это за начало такое? Рассуждая логически, младенец, который постепенно вырастает, начинает себя ощущать самим собой далеко не сразу, а лишь через продолжительный промежуток времени, скажем, года через три-четыре. То же самое могло быть и со мной. Раньше я был волком, но не осознавал этого, а когда осознал, тогда и начался для меня осознаваемый сон.

Идея получалась весьма запутанной, но так как путаться предстояло мне одному, то я решил больше ничего не усложнять, а просто снова заснуть (проще этого решения на данный момент был только удар по голове тупым предметом, полностью вырубающим сознание, получился бы своеобразный удар по кнопке, как у робота, только выключала бы она человека).

Больше снов не было, а если они и были, то без моего участия, во всяком случае, без моего активного участия.

Солнечные лучи жизнерадостно светили в глаза, намекая на то, что некоторые уже проснулись, но так хотелось еще поваляться на этой твердой деревянной постельке (и это не сарказм, после таких трудных дней можно спать и на кровати, посыпанной битым стеклом). Краем уха я услышал, что проснулся Ратибор (точнее, услышал как он начал шевелиться, иначе как можно услышать проснувшегося человека, если он и не думает шевелиться или издавать какие-либо звуки?). Вскоре его шаги, скорее всего, с участием его самого, протопали к ручейку, а потом вернулись обратно. После чего послышался скрежет открываемых консервных банок (которые вчера были лишь слегка приоткрыты, чтобы не будить сонную птицу с утра пораньше) и довольное чавканье. Полежав еще немного и поглотав неожиданно подтекающие слюнки, я, даже не поворачивая головы, спросил:

— А чавкать обязательно полагается или это новая веселая традиция?

— Нет, это вместо будильника, — весело ответил Ратибор. — Вставай, пока все не остыло.

— А что могло остыть? — ничему не удивляясь, спросил я.

— Как что? Твое желание поесть!

Быстрые ответы нашего главного поедателя консервов наводили на мысль о том, что этот сценарий он уже где-то читал.

— Послушай, а ты раньше не бывал в этом мире? — снова я обратился к нему, но теперь уже спустив ноги на землю и мысленно поздоровавшись с Дуболесом, который никак не хотел вступать ни в какие разговоры, видимо занятый чем-то более важным (за важными делами всегда надо следить, а нашу тупую болтовню можно услышать в любое время суток и практически каждый день).

— Не-а.

— А-то мне показалось, что ты как-то хорошо обо всем осведомлен?

Я постарался его подловить, но безуспешно — его лицо оставалось непроницаемо благодушно-веселым.

— Да нет, конечно. Просто я мыслю по аналогии наших предыдущих приключений. Некоторые бывают похожими, а некоторые сильно отличаются от всего ранее видимого мною.

— О, кстати, ты мне напомнил про сон, который застрял в моей голове и сумел остаться в нем до утра.

Я рассказал Ратибору содержание сна, причем рассказ получился намного более веселый, чем само действие, происходившее на самом деле, точнее, во всамделишном сне.

Некоторое время Ратибор размышлял, стараясь переварить услышанное, а заодно и проглоченный паштет. Когда все переварилось или в какой-то степени достигло нужной кондиции, он рассказал, что был давным-давно такой вампирский мир, но мы побывали в нем всего один раз и, как назло, он там погиб очень быстро, причем даже не зная точно причины своей гибели, а я, когда вернулся оттуда, почти ничего не успел рассказать, как исчез. Так что если кому-то что-то и известно, то только мне.

— Кстати говоря, мы даже поволновались несколько минут, не зная, где ты и куда подевался. Но не в наших правилах задавать лишние вопросы и сильно беспокоиться, хорошее развлечение всегда можно отыскать.

— Помню, помню я обстрелянные доспехи, весьма интересное занятие! — поддел его я.

— А что такого? Шерлок Холмс стрелял в стены из пистолета, а чем я хуже? Просто стрелы очень плохо втыкаются в каменную кладку, разве что удастся попасть в стык между камнями, вот и пришлось бедным доспехам проходить проверку на профпригодность, — немного смущенно ответил Ратибор и дожевал остатки паштета.

За время нашего пребывания рядом с Дуболесом уже скопилась большая куча выпотрошенных консервных банок, которая была аккуратно сложена в пакетики. А так как в нашей среде дворников не наблюдалось, я предложил отнести все пакеты к опушке и передать телевизионщикам, пусть увезут в свою мусорку. Но Ратибор тут же предложил Дуболесу зашвырнуть эти банки в город, сил наверняка хватит, особенно если бросать их по одной. Но теперь уже встрял я, предложив подождать, если нападения продолжатся, будем выбрасывать мусор прямо в город, если, конечно, Дуболесовы ветки не подведут. Чем чуть его не обидел. Дуболес очень не любил, когда высказывались сомнения в каких-нибудь его способностях. А если договоримся, то придумаем что-нибудь другое, в крайнем случае, закопаем. Может, они сгниют через пару миллионов лет.

Время завтрака уже прошло, причем часа два назад, но никто из нас не торопился занять свое место у опушки. Разведчики были расставлены повсюду, а время доставки боевой единицы (меня или Ратибора) на место предполагаемого конфликта измерялось считаными секундами, так что мы предпочли немного расслабиться, и я попросил отправить меня к морю. Очень уж понравился мне его вид. Как всегда, очень быстрый полет (у которого было два недостатка: отсутствие стюардесс и еды, способной скоротать время полета, хотя куда уж его коротать) — и я на месте. Ратибор тоже не отставал, приземлившись рядом со мной буквально в следующую секунду.

Мы оказались на крутом утесе, сильно вдававшемся в море, на краю которого красовалось одинокое дерево, судя по виду — сакура. Спокойствие и штиль царили над водными просторами, заманивая нас окунуться в освежающую прохладу. Но некоторые обстоятельства нас сдерживали, и главным из них было метров двадцать до воды. Высота понятие относительное, но нырять с двадцати метров в неизвестное море, да еще и с непонятными перспективами забраться обратно, сразу отбивало все желание нырять. Зато ни капельки не влияло на желание смотреть. Взгляд сам направлялся вдаль, уносился куда-то за горизонт и не хотел возвращаться обратно, пребывая в мире своих видений и иллюзий.

Мы присели на самом краю скалы, свесили ноги и смотрели, смотрели, смотрели… Правильнее было бы сказать — созерцали. Смотреть без мыслей получается намного реже, чем мыслить не смотря. Вот мы и наслаждались этой свободой мысли (в смысле, мысли были свободны от нас, а мы от них), когда Дуболес позвал нас.

— Кажется, что-то готовится, вам лучше бы вернуться.

— Жаль, — сказал я, поднимаясь. — Еще минут пятнадцать, и я бы запасся созерцательностью на всю жизнь.

— Или, во всяком случае, на этот день, — поддел меня Ратибор и полез на ближайшее дерево.

Я тоже полез, но уже на соседнее. В голову даже как-то не пришло экспериментировать с тем, чтобы нас кидали обоих одновременно. Мало ли что. И хотя Дуболес нас уже успокаивал ранее, объясняя, что, скорее всего, все пройдет безопасно, во всяком случае, процентов на девяносто, но вот эти оставшиеся десять процентов никак не давали покоя (интересно, а откуда они могли бы его взять, то есть покой, если у процентов, кроме их самих, ничего нет?).

— Что бы это значило? — Я хотел сказать эти слова, но меня опередил Ратибор.

Карта показывала большое скопление народа на самом краю видимости. Причем народ все прибывал и прибывал, стараясь не приближаться, но задние ряды уже напирали на передние, так что толпа естественным образом подкатывала все ближе. Самое главное, что среди толпящихся не видно ни одного военного и ни одного транспарантника (а телевизионщики всегда там толпились, так что их я даже не считал). Кто же эти люди? Что-то назревало. По поведению людей трудно было что-либо понять: местами виднелись островки радостного оживления, в других местах — мрачной решимости, а в основном народ стоял в ожидании, но вот в ожидании чего, пока было непонятно.

— Если я правильно оцениваю время, то скоро полдень, — сказал Дуболес. — А я уже давно обратил внимание на то, что люди часто назначают важные мероприятия на полдень.

— Скорее всего, ты прав, — поддержал я его. — Ты слушай, что там происходит, а мы пока посидим, понаблюдаем отсюда, мало ли что.

Ровно без пяти двенадцать, если судить по часам, наблюдаемым через фасеточные глаза стрекозы, толпа начала расступаться в разные стороны, образуя широкий проход. Как только все остановились, в зону нашей видимости въехала серебристая машина с тонированными стеклами, из которой вышел небольшой человечек среднего роста, немного лысоватый и в больших круглых очках. Он сделал несколько шагов вперед (то есть к лесу) и поднес ко рту мегафон (услужливо поданный в его правую руку одним из человечков, вылезшим чуть раньше него из этой же машины — судя по всему, охранником или помощником). Он заговорил, его речь, со всеми вытекающими последствиями, нам передавал Дуболес (так как человечек торопился, то и Дуболес торопился, поэтому запятые и точки в пересказе быстро стали лишним элементом, а уж про эмоции я вообще молчу):

— Уважаемые защитники леса вас приветствует мэр этого города то есть я Зантон Зимовил, вот мои полномочия. — На фоне продолжающейся речи человечек показал на длинную золотую (а может, и позолоченную) цепь, висящую на его груди, на конце которой, где-то в районе его пупка, болталось что-то кругленькое и блестящее, вполне сходившее за символ определенной власти). — Наш совет и я в том числе обдумали ваше предложение и решили что поединок будет весьма разумным поступком войны не хочется никому собственно говоря мы мирные люди и никогда не думали ни с кем воевать если вы согласны то давайте обо всем договоримся, — здесь проскочила маленькая пауза, позволяющая догадаться, что это конец предложения.

Зантон постоял немного, скорее всего, надеясь на наш выход, а потом продолжил:

— Вы можете нас не бояться. — Он тут же спохватился и поправился, потому что еще неизвестно было, кто кого боялся. — Точнее не опасаться наши мирные переговоры никто не прервет все будет по-честному я сейчас подойду на середину дистанции от машины до леса а вы подходите ко мне для того чтобы вы поняли почему мы так решили могу сказать следующее мы точнее весь город не можем позволить себе содержать одержимых людей которые своей одержимостью скорее разрушат весь город чем отступятся от своей цели наш город это наше всё. — Он снова замолчал и пошел вперед, отмеряя половинное расстояние до леса.

— Вот теперь пора. Я пошел.

Эти слова, естественно, принадлежали мне, ведь я предлагал поединок, а не кто-то другой. Меня никто не отговаривал.

— Мы тебя прикроем, если что, наши летучие лазутчики повсюду, ни один снайпер не пролезет, — поддержал меня Ратибор, а Дуболес, поддакивая, кивнул всем своим огромным телом, точнее, стволом.

С большим сожалением я оставил вооружение — все-таки, выступая в качестве парламентера, мне казалось немного некорректно выходить с оружием.

— Думаю, сейчас скрываться нет смысла, так что запускай меня, Дуболес, прямо на самую опушку, меньше идти придется.

Мгновение спустя мое тело уже летело вместе со мной (несмотря на быстрый бросок, мое сознание всегда успевало за телом, даже как-то странно получалось). Мягкое приземление и тут же спуск вниз, который сегодня оказался наиболее трудным, потому что осознание того, что за тобой наблюдают, а еще вдобавок и снимают, мягко говоря, действовало задеревеняюще (в смысле, все мышцы становились как деревянные). Я никак не мог ударить в грязь лицом (хотя грязи поблизости и не было), ведь весь лес сейчас был в моем лице (заметьте, не на моем лице, а в моем лице, хотя и та и другая фраза не отражает сути вещей).

Я шел навстречу безоружным, да и зачем вооружаться? Если убьют издалека, то ничего и так не поможет, а если попытаются поймать, то есть большая вероятность, что я успею добежать до леса, тем более, корни могут помочь намного раньше.

— Здравствуйте, как поживаете? — Я постарался начать разговор в непринужденной манере.

— Здравствуйте, спасибо, хорошо. — Даже здесь дипломат остается дипломатом (хотя является ли обычный среднестатистический мэр дипломатом или нет, я сказать не мог). — Мы можем подозвать одного репортера, чтобы все люди могли знать исход нашего диалога?

— Вполне, но только одного. Если вы со мной что-нибудь сделаете, то останутся другие, и ничего не изменится, кроме наших отношений, — смело сказал я, осознавая возможную опасность, но, с другой стороны, игра стоила свеч.

Мэр махнул рукой, и от толпы журналистов отделился человек с небольшой переносной камерой.

— Надеюсь, ему не обязательно подходить к нам вплотную? — Я постарался намекнуть на возможно большую дистанцию между мной и лишними людьми (в данном случае оператор был лишь относительно лишним).

Когда всё и все были готовы, мэр снова обратился ко мне:

— Я говорил абсолютную правду. Праведас обманом уговорил нас заняться лесом, хотя негласная договоренность о неприкосновенности у нас соблюдалась неукоснительно уже несколько столетий.

— Праведас — это человек, который все затеял и который последний раз еле-еле успел убежать от нас на машине? — спросил я, уточняя. Раз появилась возможность узнать имя своего врага, надо ее использовать.

— Ах да, вы же вряд ли знали его имя. Это был он. Мы очень дорожим всеми нашими людьми и смерть каждого человека — это трагедия для всего города, да и для всего мира тоже, последствия предпринятой ими безрассудной атаки просто ужасны, в которой, я это подчеркиваю, не принимали участия ни мирные жители, которые даже старались вас защитить, ни правительство, которое, на его запрос, разрешило провести разведку и узнать возможности освоения леса.

— Теперь вы их узнали. — Несдержанные комментарии удел слабых, но я не сумел удержаться.

— Вы правы. Мы осваиваем космос и стараемся все силы и ресурсы отправлять туда, но Праведас сумел нас убедить, что нам нужен лес в качестве возможных ресурсов. Так все и началось. Надеюсь, вы не перенесете свою… — Он задумался, подбирая слово, а потом поправился: — Свое отношение на всех людей. Мы не хотим вам зла, тем более, мы даже не знали, что в лесу живут люди, пожалуйста, и вы не относитесь к нам плохо. — Он выжидающе посмотрел на меня, надеясь на ответную речь, но я промолчал. — Итак, все условия будут приняты, только уточните их, пожалуйста, официально.

— Мой вариант такой. Против меня выходит Праведас. Если он боится драться один, то может взять с собой двух-трех помощников, я могу драться и с тремя, и с четырьмя противниками сразу. Деремся мы на мечах. Если у него меча нет, я могу предоставить один экземпляр. Поединок проходит в лесу, поэтому с собой необходимо взять три-четыре операторов, естественно, с камерами. Поляна будет недалеко, так что не волнуйтесь. Победа дает всё. Если побеждаю я, то вы больше никогда не трогаете лес, а он не будет расширяться. Если же победит он, то лес в вашем распоряжении. Победой считается смерть основного противника, то есть его или моя.

Последовало секундное размышление, и мэр ответил:

— Хорошо, это разумное условие. Нам намного легче стало принять это решение потому, что после смерти своего брата (так, значит, толстяк и вправду был ему братом) Праведас очень разозлился и был совершенно несдержан, хотел бомбить лес, нанося удары из космоса, надеясь, что вы его там не достанете. Но мы, конечно же, не могли на это пойти. Так что ваше предложение, после смерти брата, он принял чуть ли не с радостью, — пояснил свое решение мэр. — Странно, конечно, возвращаться в средневековье, но, с другой стороны, такие примеры полезны для новых поколений, которые привыкли слишком хорошо жить. Люди разучились чувствовать опасность, и вот теперь вы напомнили нам такие времена, дали шанс посмотреть на себя по-новому. — Мэр устало посмотрел себе под ноги. — Итак, мы от лица Праведаса принимаем ваши условия. Бой состоится через неделю в двенадцать часов дня.

— Думаете, за неделю он сумеет подготовиться? — Это было и так понятно, но мне хотелось узнать его мнение.

— Так попросил Праведас. Возможно, он считает, что хватит. Меч он принесет свой.

Мэр протянул мне руку, и я пожал ее. Так мы подписали (поджали) наш договор.

— До встречи, — сказал мэр и, развернувшись на сто восемьдесят градусов, пошел к своей машине.

Оператор еще некоторое время постоял на месте, снимая то меня, то мэра, а потом тоже пошел к своей машине. Сегодняшний разговор, а точнее, договор, теперь надолго останется в этом мире. Возможно, что и навсегда.

Настала моя очередь уходить. Машина мэра уже набирала ход, когда я подошел к ближайшим деревьям. Обернувшись и кинув последний взгляд на собравшуюся толпу, я скрылся в лесу.

Несмотря на то, что они наверняка видели, а может, даже и засняли мой полет-прыжок над деревьями, показывать им обратный путь я не хотел, поэтому долгое время шел по лесу пешком и лишь потом залез на какое-то дерево, которое и забросило меня обратно. Я даже не заметил, что это было за дерево, все мои мысли были заняты поединком.

— Мы все прекрасно слышали, — вместо приветствия сказал Ратибор. — Ты держался молодцом, но сейчас я тебя не узнаю.

— Все в порядке, не волнуйся. И не думай, что я чего-либо боюсь. У нас теперь есть неделя, чтобы подготовить меня к поединку, так что надо будет использовать это время с толком. Не думаю, что этот Правдрас…

— Праведас, — поправил меня Дуболес.

— Ну да, Праведас, будет сидеть сложа руки. Наверняка надо готовиться к какому-нибудь подвоху. Слишком уж легко он согласился, да к тому же и меч брать не пожелал.

— А может, он испугался, что мы ему плохой меч дадим? — спросил Ратибор, хотя его взгляд не поддерживал данную гипотезу. А затем он решил перевести тему: — Нам помог распространенный психологический эффект.

— Что за психологический эффект такой? — поинтересовался Дуболес, для которого людская психология чаще всего являлась серьезной загадкой.

— Он чувствует свою вину за смерть брата, а это нам на руку. Так что, нехорошо, конечно, так говорить, но смерть толстяка пошла нам на пользу. Мы могли бы угрохать еще миллион наемников, а Праведас даже и не шелохнулся бы, но потеря брата сыграла с ним злую шутку.

Казалось, о поражении никто даже не задумывался. А ведь поражение означало конец всему. Всем нашим стараниям, всей жизни Дуболеса, конец лесу. Осознание результатов возможного поражения приводило меня в трепет. Теперь психологический эффект боязни проиграть, когда на кону слишком много всего, стал сказываться на мне. Единственным внятным решением борьбы с неуверенностью было развитие ее противоположности, или заставить голову думать о другом. Самым лучшим решением было попрактиковаться с мечом. Несмотря на то, что я вспомнил большинство своих умений и навыков, отработанных еще давным-давно (к сожалению, я никак не мог понять, когда было это давным-давно), здесь всё как с велосипедом: один раз научился — можно сказать, научился навсегда. Единственным препятствием могло служить состояние мышц, связок, а главное, выносливости на данный конкретный момент.

И вот в данный конкретный момент на меня нападал Ратибор, а с четырех сторон одновременно наседали ветки Дуболеса, стараясь посильнее ткнуть своими острыми концами. При желании моим мечом можно было перерубить железный прут, но ветки, которые Дуболес выделил для тренировки, сопротивлялись весьма успешно, так что я их даже поцарапать не мог, зато отбиваться сразу от пятерых противников было очень интересно, во всяком случае, в голове оставался только необходимый минимум мыслей, старавшихся не отвлекать тело от работы инстинктов.

В скором времени мысль «Нехило он меня в бок долбанул» немного сбила общий ритм битвы, после чего появились еще несколько: «Ух, ё, опять этот бок. Ауч, прямо по башке! Бедная моя ножка, теперь будет неделю болеть!» А когда стали подкатывать новые мысли, я предложил передохнуть, крикнув:

— Стоп!

Меч Ратибора остановился в каких-то сантиметрах от моего меча, одна ветка совершала замах, поэтому остановить ее было делом нехитрым, зато три другие остановились за мгновение до нанесения удара — одна целилась в печень, другая в голову, а третья по ногам. Ну и как, спрашивается, отбиваться при таком раскладе?

— Фух, быстро вы меня уделали. — Я в изнеможении повалился на траву. — Что-то быстро устаю.

— Пора приступить к пробежкам. Продышишься хорошенько, а там, глядишь, и выносливость вернется, — подбодрил меня Ратибор и похлопал по плечу, садясь рядом.