Бесплатный фрагмент - Мир, в котором меня ждут. Ингрид

Все персонажи данной истории существуют в реальности, вы даже рискуете быть с ними знакомы.

Если вы найдёте опечатки в тексте, примите их как подарок от автора.

Да постыдятся и посрамятся все, ищущие погибели душе моей! Да будут обращены назад и преданы посмеянию желающие мне зла!

Пс:39—15

01. Дверь на Ясеневую аллею

Ингрид стояла перед дверью кабинета завуча и не решалась постучать. Нет, она не была наказана, просто терпеть не могла присутственные места. А поскольку ей посчастливилось быть профоргом, то она не только украшала класс к Новому году, но и составляла разнообразные справки, формы и отчёты. Сегодня, например, 13 октября, — обязательство от имени класса о неукоснительном соблюдении техники пожарной безопасности в лесополосе.

Ингрид не была иностранкой и носила самую обычную фамилию — Камнина, а странное имя ей дали по настоянию её бабушки Матильды. Оно доставляло окружающим массу проблем. Никто не знал, как его сокращать, поэтому девочку называли и Гирей, и Игги, и даже Бабой Ягой. Однако имя отлично сочеталось с характером его обладательницы. Ингрид не могла носить другое имя — по мнению окружающих. Что касается самой девочки, ей оно нравилось, поскольку Ингрид на ближайшие сотню-другую вёрст уж точно была одна.

За два с лишним года, что Ингрид занимала пост «старосты по праздникам», она заработала стойкую неприязнь к любым дверям. У неё дома все они обычно оставались открытыми: квартирка, в которой девочка жила со всей своей огромной семьёй, была так мала, что с закрытыми дверями и вовсе превращалась в клетку.

И вот Ингрид сверлила глазами дверь в ожидании, когда ей разрешат войти. Если бы тогда, три года назад, ей сказали, что «староста по праздникам» будет заниматься в конечном счёте именно этим, а не рисовать поздравительные плакаты и сочинять поздравления, то она бы, возможно, призадумалась. Но ей было десять лет, а в таком возрасте не свойственно думать сильно наперёд. Ингрид просто хотела рисовать, даже если холст был всего лишь большим зеркалом в вестибюле.

На этом её трудности на сегодня не заканчивались. Если Ингрид сейчас уйдёт, то на следующей перемене ей скажут, что надо было приходить раньше и теперь разрешения она не получит. И тогда на неё будет справедливо злиться весь класс. А если не уйдёт и не повторит теоремы по геометрии и их доказательства, то на следующем уроке в дневнике нарисуется очередная тройка, потому что более придирчивого учителя, чем Татьяна Львовна, сыскать было тяжело.

Ингрид набралась храбрости, снова постучала в дверь и, тут же её приоткрыв, сунулась в дверной проём:

— Разрешите?

— Я тебе сказала, что я сегодня работаю до двух часов дня! — грубо рявкнула завуч.

— У меня урок через десять минут!

— Чего тебе надо? — особенно уставшим голосом выдохнула прозванная Париком дама преклонных лет и необъятных размеров, снимая очки на толстой цепочке.

— Разрешение-на-разведение-костра-в-лесополосе-во-время-осеннего-выезда! — выпалила с порога Ингрид заученную фразу.

— Давай быстро! — Завуч нацепила очки на нос, пухлой ладонью ухватила ручку ящика тумбы, шумно его открыла, достала верхний лист и шлёпнула им о край стола, буркнув совсем неразборчиво: — Образец заполнения на шкафу.

Ингрид аккуратно — с лёгкой шутливой брезгливостью — двумя пальцами взяла бланк и отошла с ним к малюсенькому консольному столику без стула. Его свободная площадь была едва ли больше самого листка. Глазами она поискала на торце шкафа образец — там их было не менее тридцати, рамочкой висевших вокруг календаря на 1997 год.

— Тот, который на бумаге бирюзового цвета? — уточнила девочка.

— Голубого, — промямлила Парик, театрально закатив глаза.

Ответ привёл Ингрид в замешательство, ведь ни один из образцов, напечатанных на бумаге голубого цвета, не подходил. Однако она тут же успокоила себя тем, что это для неё бирюзовый и голубой — разные цвета, а для Аллы Яковлевны цветовой спектр может быть и не столь широк. «Ясно», — подумала она и попыталась разместить лист на кусочке стола. Писать было неудобно: листок в руке завуча смялся, сумка съезжала с плеча, ещё и Парик, которой по жизни не хватало сочувственных слушателей, начала свой назидательный монолог:

— Вот в «А» классе староста такая молодец, сегодня пришла на первом уроке ко мне за бланком, такая опрятная девочка. («Никто не станет отказывать дочери начальника общественного питания, который поставляет еду в школьную столовку», — пронеслось у Ингрид в голове.) А умничка из «Б» класса? Она всё сделала на прошлой неделе!

«Конечно, её мама договаривается заранее, тем более, что каждая договорённость подкрепляется щедрым вознаграждением». — Мысли мешали сосредоточиться Ингрид на заполнении бланка.

Тем временем Алла Яковлевна продолжала:

— И даже «Г» класс всё собрал и подписал! («Ну да, то, что в „Г“ классе староста — единственный её внук, тут вовсе ни при чём!») А ваш класс нас вечно разочаровывает, всё делает не вовремя, неправильно, ах… Что же нам с вами делать, хм… — тяжело вздыхала Парик с таким шумом, будто единственная цель её монолога — не дать Ингрид заполнить бланк.

Наконец, Ингрид закончила и протянула ей листок. Завуч, не поворачивая головы, нащупала его в воздухе, лениво поднесла себе под нос, опустила очки с переносицы и начала внимательно его изучать:

— Ничего нормально сделать не могут… Лист изжёван, почерк корявый. — Инспекция бланка затянулась, Ингрид даже начала волноваться, что допустила в нём ошибки. Прозвенел звонок на урок, но прямо сейчас срываться с места было ни в коем случае нельзя, поэтому она стояла как вкопанная, боясь дать Парику хоть малейший повод ещё потянуть время. Та тем временем, снисходительно цокнув языком трижды, перечитывала бланк опять и опять. Снова вздохнула по поводу корявого почерка, но, видимо, не найдя, к чему придраться, плавно положила лист перед собой и стала перебирать ручки в стакане на столе: первые две не писали, третья вовсе драла бумагу, четвёртая оказалась с зелёной пастой… Ингрид уже давно протягивала ей свою пишущую ручку, но это показательно игнорировалось. Шестая ручка оказалась пишущей, ею и поставили подпись, но бланк требовал ещё и печатей.

Продолжая шумно вздыхать, Алла Яковлевна оторвалась от кресла, опираясь ладонями о столешницу (которая смиренно прогнулась под дюжим весом) и прошла к сейфу. Она звенела ключами в замке, и в затихшей на время урока школе этот звон воспринимался так, будто на голову надели кастрюлю и колотили по ней ложками. Порывшись на полке с печатями, завуч вернулась к столу с двумя штампами, но тут же сплюнула, ругнувшись: одна из печатей была не та, — и степенно пошла обратно к сейфу. Ингрид затрясло, теперь ей было не миновать гнева учительницы геометрии. Даже мысль, что сейчас всё закончится, не сильно утешала. «Успокойся, Ингрид, — сказала она себе, — за это воздастся». Такая мысль пришла в её голову неизвестным путём, но сомнений в её правдивости не возникало. «В конце концов, тем, кто прошёл лесом страданий, рано или поздно достаётся что-то хорошее», — решила Ингрид.

Наконец, Парик таки поставила обе печати, ткнула в грудь Ингрид мятым заявлением и гавкнула:

— Катись отсюда.

Ингрид пулей выскочила в коридор — дверь за её спиной закрылась с таким грохотом, что задрожали стёкла в рекреации.

— И эти люди учат меня быть вежливой! — возмущённо произнесла Ингрид, когда смогла перевести дух. Не у кабинета, но всё же слишком громко — наверняка эхо школьных коридоров донесло её слова до Аллы Яковлевны. На урок можно было уже не спешить, потому что опоздаешь ты на пять или семь минут — разницы никакой нет.

Ингрид дошла до кабинета геометрии и опять застыла перед дверью. Как и следовало, без унизительных объяснений причин опоздания в класс пройти не пускали, а после сразу же вызывали к доске решать задачу. Ничто из случившегося сегодня не возмущало Ингрид, потому что происходило с ней не первый раз. Она уже привыкла. Если твоя мама — одиночка, не щедрый спонсор, не имеет существенного влияния, связей — дружественных, деловых или родственных — или хотя бы смелости и сил защищать своего ребёнка, то школьная жизнь расставляет всё по своим местам. А если начинать противостоять системе в одиночку, то всегда найдётся десятка два людей, которые любезно вытрут об тебя ноги. Ингрид давно усвоила, что единственный принцип выживания — не высовываться, терпеть, не нарываться.

Карина, одноклассница Ингрид, на перемене спросила её о причине опоздания. Ингрид, с которой мрачный вид слетал как только на неё обращали внимание, красноречиво подняла перед её носом разрешение на разведение костров.

— А, понятно, — сказала Карина деловым тоном и надела на плечо школьную сумку.

— Ну вот что за дурацкая система! — Ингрид наконец-то смогла выплеснуть своё возмущение. — Ведь потом всё равно все эти бумажки — на разведение костра, сбор хвороста, ловлю рыбы, мамонта, расставление силков на йети, охоту на динозавров — снова нести этой вобле! И вот уж чего я точно не понимаю, так это почему этим должна заниматься я. Меня выбрали просто потому, что я рисовать умею…

— Ингрид, это всего лишь школа, если бы знала, что надо делать, занимайся ты чуть более серьёзными делами… — Родители Карины работали в той сфере, которая требовала постоянной работы с бумагами.

— Боже, ну почему именно этот мир, ну неужели не существует другого, где я могла бы пригодиться больше, чем на сбор бумажек для выездов класса на несколько часов в лесочек да возле реченьки?!

В этот момент в Ингрид попал футбольный мячик, сделанный из скомканной бумаги и липкой ленты. Карине повезло чуть больше: она и стояла немного дальше, и реакция была лучше, а вот на Ингрид налетели сразу трое малолетних футболистов, увлечённых игрой. Чудом девочка осталась стоять на ногах, однако несколько ударов по ним, отдавленные пальцы и сломанные, буквально вывернутые наизнанку лунки ногтей правой руки подлили масла в огонь.

— Вот мелкие щенки! Чтоб вас… — Карина возмущённо взвизгнула, взяла пострадавшую руку Ингрид в свою и добавила покровительственным тоном: — Тебе надо срочно в медкабинет.

Дежурные, охранявшие вход в тот коридор, где находился медкабинет, наотрез отказались впускать обеих девочек сразу, поэтому Карина осталась снаружи. Впрочем, она была этому даже рада ввиду экономии сочувствия, и сразу ушла.

Ингрид упёрлась в дверь медицинского кабинета и набрала в грудь воздуха. Опять дверь. Дверь. Дверь! Левой рукой она загладила назад торчащие во все стороны, щекочущие лицо волосинки, постучалась и толкнула её вперёд.

— Здравствуйте, я… мне… — Ингрид терялась, не зная, как можно объяснить в двух словах, почему у неё ногти на руке вывернуты наизнанку. И уж тем более не могла объяснить, как медсестра может помочь ей, но всё же протянула руку вперёд. — Мне надо что-то сделать с этим.

Медсестра в этой школе была под стать Парику — в рейтинге нелюбимых персон всей школоты она стояла в первой десятке: делала больнючие уколы, всем хамила и была непредсказуема. Она задумчиво осмотрела руку ровно пять секунд, потом подняла глаза на Ингрид.

— Ну? И чего ты от меня хочешь?

— У меня все пальцы болят, как я буду писать сейчас?

Медсестра вздохнула и протянула руку за канцелярскими ножницами, Ингрид испуганно отпрянула, но запястье было уже зажато в натренированной на фиксацию руке медработницы.

— Будешь сопротивляться, я не буду тебе оказывать помощь, — угрожающе произнесла медсестра.

— Разве у вас нет других ножниц? — сказала сдавленным голосом Ингрид.

— Что?! Мы тут для каждого будем маникюрные стерильные ножницы держать?

Спорить было настолько бесполезно, что оставалось лишь стиснуть зубы от боли и унижения. Через пару минут руку Ингрид отпустили. Кончики пальцев кровили, ногти были расщеплены, как одуванчики, в ладони лежала таблетка анальгетика.

— Хм, спасибо… — на одной ноте ответила Ингрид и, выходя из кабинета, спросила: — Может, перекись хотя бы дадите?.. Или пластырь?

— Щаз, ага, а спирта медицинского тебе не надо? С мылом помоешь!

Ингрид подивилась логике, что анальгин ей дали, а перекиси не нашлось. Карины, разумеется, уже не было у входа, а правая рука пульсировала не то от боли, не то от возмущения. Девочка отправилась мыть руку в туалет, таблетку смыла в раковину, а потом пошла к кабинету черчения. В целом мытьё руки не помогло: едва она задевала пальцы, на их кончиках проступала кровь, с лёгкостью впитываясь в расщепленные ногти, как в губку. Уже через минуту её рука была такая же грязная, как в медкабинете.

Вскоре у класса появилась Карина, вся красная от возмущения: оказывается, она отлучилась в столовую, а потом не могла найти Ингрид, потому что они шли разными дорогами.

Ингрид уставилась на дверь кабинета. Она действовала на девочку гипнотически. Вдруг перед глазами всё поплыло, дверь начала менять цвет — её будто заволокло серой пеленой, а голову, налитую свинцом, потянуло к земле. Дверь… дверь… дверь. Ингрид вдруг представила, что в кабинете черчения сидит какая-нибудь канцелярская тётка, подписывающая бумаги на, допустим, кабалу. А вдруг там и правда сейчас не то, к чему она привыкла? Образы в её голове были чересчур правдивы — настолько, что Ингрид начала оседать на подкошенных ногах. Кто знает — может, ещё сказывались голод, недосыпание и просто переходный возраст?

Карина грубо хлопала Ингрид по щекам, трясла её и тёрла уши, пытаясь привести в чувство.

— Так, вставай! — скомандовала Карина по-заправски. Ингрид промычала что-то невразумительное. — Вставай, говорю, я знаю, что тебе надо делать! Меня уже твои страхи перед дверьми достали, а падать в обморок перед дверью — перебор!

Карина заломала руку Ингрид и куда-то потащила.

— Тут на первом этаже есть дверь, типа чулана, будешь сейчас на ней тренироваться!

Ингрид ещё не до конца пришла в сознание, в голове звенело, ни сил, ни желания сопротивляться не нашлось. Пиная на ходу коленом обмякшее тело одноклассницы, Карина без особого труда приволокла её к чуланной двери.

— Так, вот тебе дверь. Взялась за ручку и открыла, быстро и чётко! — Карина командовала непреклонна.

Ингрид же была по-прежнему как в тумане, голос фонил в ушах. Чтобы снова не упасть, она схватилась за дверную ручку, налегла на дверь всем телом, отшатнулась в сторону и подалась в узкий скрипучий дверной проём, потом внезапно выпрямилась, будто её растянули, и сделала широкий шаг вперёд. Дверь за ней резко захлопнулась сама.

— Вот и молодец, всё, выходи! — громко крикнула Карина в замочную скважину. Но никаких звуков изнутри не было. Она ещё раз позвала, а потом ещё. Толкнула дверь, но та не поддавалась. Непечатно про себя подумав, девочка что есть силы снова надавила на дверь. А потом услышала шаги позади себя. Это была пожилая школьная уборщица.

— Чё ты тут возишься, а? Эта дверь открывается НА себя! — уборщица отпихнула Карину и демонстративно распахнула дверь, за которой стояли пара швабр, совок и валялся комок половых тряпок в узком ведре. Места между дверной коробкой и кирпичной стеной было так мало, что ничего шире ведра туда не помещалось.

Карина потеряла дар речи. Говорить, что твоя одноклассница только что сгинула за этой самой дверью, было, мягко говоря, глупо. Она вытаращила глаза, оправляясь от замешательства, и откупилась на вопросительный взгляд уборщицы:

— Ой, у меня т-туда карандаш закатился… случайно… Я не думала, что эта дверь такая… особая. Мммм… э-э-э… а, может быть, вы знаете, почему эта дверь здесь есть? — Карина задала последний вопрос именно так.

— Да потому что строить не умеют! — ответила уборщица, решив, что её вопрошают об особенностях местной архитектуры, взяла швабру и захлопнула дверь. Потом недоверчиво посмотрела на Карину и закрыла дверь на ключ.

Карина развернулась: было очевидно, что ждать появления Ингрид из этой двери бесполезно, однако — куда она могла пропасть? И главное, ну кто теперь поверит, что Камнина взяла и пропала за дверью, которая ещё и в другую сторону открывается?

Она вернулась к кабинету как раз, когда прозвенел звонок на урок, и вошла в незапертый класс. Но то, что она там увидела, ещё больше её ошарашило. За их партой в среднем ряду, как ни в чём не бывало, сидела Ингрид. Карина почувствовала себя обманутой и сильно разозлилась.

И всё же то была повторная потеря сознания. Ингрид казалось, что она выпала во внутренний двор школы, куда теоретически могла вести эта узкая дверь. Но во дворе школы не было никаких деревьев: только куцая трава, угол школьного корпуса, поребрик, асфальт и серый дом напротив через широкий двор. А здесь росли высокие стройные деревья с золотыми кронами резных листьев и охристыми серёжками, шуршащими на ветру. Она никак не могла вспомнить, как называются эти деревья. Между их стволами лился яркий солнечный свет, вглубь уходила славная тропинка, а никакой школы за её спиной не было и в помине.

Пока Ингрид пыталась форсировать приход в себя, мысли галопом скакали вдоль и поперёк. Бушующие их порывы от «я-опаздываю-на-урок-черчения» и до «а-это-вообще-я?» разрывали голову, а память отказывалась признавать место знакомым. Когда же Ингрид поняла, что оказалась, видимо, даже не в своём родном Санкт-Петербурге, ей почудилось на мгновенье, что она вот-вот в третий раз за день потеряет сознание. Но тишина этой дивной аллеи, рассеянный солнечный свет и сказочное спокойствие придавали сил и совершенно отгоняли панику, которая в таких ситуациях обычно охватывает людей. Хотя, по правде говоря, Ингрид при всей её эмоциональности вовсе не была паникёром.

Первое, что пришло ей в голову, — немедленно встать с земли, потому что Ингрид плохо переносила холод, а лёжа под деревом уже прилично подмёрзла. «Ну-у, судя по всему, оказаться в школе на черчении мне уже не грозит». — Чётко нашла своё место вторая мысль, а вот третья поразила как гром: «Меня потеряют, будут искать, не найдут, бедные мои мама, бабушка и всё семейство…» Но безмятежность этого места приглушала страх, Ингрид никогда ещё не было так спокойно. Лишь четвёртая мысль вырывала из покоя: «Господи, а где это я?»

Тем временем девочка уже поднялась на ноги, отдышалась и осмотрелась. Постепенно она погрузилась в отрешённое состояние, взгляд застыл в произвольном фокусе. Вдруг вдалеке туманной дорожки показался силуэт с тростью, движущийся в её сторону. Спустя несколько минут она разглядела в нём невысокого чуть полноватого господина с усами, в тёмно-синем фетровом пальто и под стать ему котелке; всё это время Ингрид, сказочно обрадованная наличием хоть живого человека в округе, перебирала в голове, с чего бы начать разговор. Возможно, это был единственный шанс узнать хоть что-то, и упустить его глупо, к тому же господин выглядел солидным, уважаемым человеком, внушающим доверие.

Она посмотрела на свою одежду, отряхнула прилипшие золотые листья, попыталась пригладить растрёпанные волосы и испытала глубочайшее разочарование в своём внешнем виде. Тёмно-голубой шерстяной свитер и бордовая юбка-плиссе со скрытыми в складках карманами были старыми и изрядно поношенными, поскольку девочке часто доводилось донашивать одежду с чужого плеча.

«Он похож на дворянина», — решила про себя она.

Их уже разделяло шагов пятьдесят, когда Ингрид разглядела всю утончённость его образа. Ни одной лишней детали. Теперь она переживала, на одном ли языке они с ним заговорят. А что, если он иностранец, или вообще говорит на несуществующем языке?

Когда он поравнялся с ней, Ингрид слегка поклонилась в его сторону. Господин остановился и ответно наклонил голову.

— Простите, ммм… — Она задумалась, как лучше обратиться к нему. — … Сэр, не могли бы вы подсказать, что это за место, где мы находимся?

Господин, очевидно, был удивлён, однако, кажется, больше не самим появлением незнакомой девочки, а её манерами: наивными и неуклюжими.

— Это Ясеневая аллея, — ответил он, улыбнувшись.

Ответ ненадолго поставил Ингрид в тупик. Конечно, она была рада вспомнить, как назывались эти деревья, но её интересовало кое-что другое.

— Неужели у столь удивительного по красоте места такое незамысловатое название? — Ингрид всё же боялась, что разговор не получится, и она останется одна в совершенно незнакомом ей месте, если не считать того, что теперь ей известно его название.

— Леди, вы проницательны, — ещё шире улыбнулся господин. — Смею вас заверить, что многие прекрасные вещи называются весьма просто. Но, полагаю, вас более интересует, как вы здесь оказались, а главное — с какой целью?

У Ингрид случился разрыв шаблона. Мало того, что впервые за её малые годы к ней обратились на «вы» и назвали «леди», так ещё и сразу попали в точку с вопросом. В обычной школе стандартным обращением к девочке со стороны сверстников было что-нибудь обидное, или вовсе нецензурное.

— Да, сэр, вы совершенно правы… Последнее время, а это уже целых пять минут, ровно с того момента, как я очнулась здесь, я только об этом и думаю, — Ингрид высоко подняла брови и криво растянула рот в улыбке, поскольку до этого ей не приходилось улыбаться легко и добродушно.

— Вы же понимаете, что я не смогу вам рассказать сразу всё, юная леди. Однако я рад, что вы нашли дорогу в наш мир. Нравится ли вам здесь?

— Да, — сдавленно сказала Ингрид. К её горлу подступал комок всех прежних обид.

— Всё, что я могу сказать вам сейчас, так это то, что вы попали в другой мир — не тот, в котором жили до сего момента. И сейчас вам стоит найти здесь себя. Может, вы представитесь?

— Ингрид. Камнина Ингрид. — чётко, почти по буквам сказала она и тут же добавила: — Значит, в том мире, откуда я родом, меня потеряет моя семья? — Пожалуй, только этот вопрос волновал её настолько сильно, чтобы задать его первым.

— Не переживайте об этом, — сказал ей господин в котелке.

Этот спокойный ответ был столь убедительным и простым, что развеял нарастающее в её душе сомнение.

— Простите, конечно, просить вас проводить меня до какого-либо места, где я смогу начать поиск, было бы весьма самонадеянно и даже нахально, но будьте так добры, задайте мне хотя бы верное направление, — витиевато подобрав слова, сказала Ингрид и подалась вперёд.

Сэр неожиданно рассмеялся, но по-доброму и очень открыто.

— Леди, какой высокий штиль! — сказал он и, развернувшись туда, откуда появился сам, указал набалдашником трости на дорожку: — Идите по этой тропинке между деревьев и безошибочно выйдите туда, где сможете начать свой поиск. У вас будет богатый выбор, и, поверьте, вы не останетесь разочарованной!

Ингрид вытянулась по стойке смирно и ещё раз поклонилась, согнувшись почти под прямым углом:

— Сердечно благодарю вас! — выпалила она.

---

Сэр продолжил свой путь в одну сторону, а в противоположную пошла Ингрид, в приподнятом настроении и сладком предвкушении.

Что же произошло, когда Карина увидела Ингрид сидящей в классе черчения? Она сначала растрясла её, потом посмотрела в зрачки, померила свой пульс, померила её пульс. Копия Ингрид отшутилась несколько раз, потом привычным образом отчертила задание на уроке, собрала свои карандаши, угольники и циркули. Карина так и не смогла найти объяснение произошедшему. В конце концов она посмотрела на копию Ингрид, которая, кажется, сама ничего не знала (иначе от неё можно было бы добиться хоть каких-то показаний и объяснений через шантаж и давление), и на пафосном выдохе сказала:

— Лучше я всё забуду и сделаю вид, что ничего не было. Это же невозможно. Просто скажи мне, что ты воспользовалась моим замешательством и убежала сюда!

— Ну да. Именно так оно всё и было! — Копия улыбнулась во все зубы, как иногда в шутку «хищно» улыбалась Ингрид. Глаза копии горели так же, как и у оригинала, отличить было невозможно.

С тех пор Карина стала меньше смеяться над неуклюжестью Ингрид, поскольку почувствовала себя ловко проведённой.

Ясеневая аллея закончилась, Ингрид вышла к красивой чугунной решётке, за которой виднелся двор и огромный не то замок, не то дворец. Размер этого каменного здания было тяжело определить на глаз, поскольку прямо над ним, скрывая крышу, висело густое световое облако, а в оба конца здания упирались в заросли деревьев. Спустя несколько дней Ингрид увидела Дворец целиком, но сейчас он таинственно скрывал свои размеры и формы, будто приглядывался, можно ли ей доверять. Двор был пуст и тих. Девочка шла через него, озираясь по сторонам. Вокруг ни души, будто все спрятались по комнатам.

Ингрид вошла через парадный вход. После дневного света в её глазах бегали чёрные точки, и она не могла разглядеть всё чётко. Девочка замерла на некоторое время. В холле было пусто, высоко над её головой тянулся высокий сводчатый потолок, пол уложен тёсаным камнем. Свет, который струился из высоких окон, попадал на лестницы, расходящиеся в разные стороны, напоминая собой дерево, направо и налево вели две галереи, а самая высокая дверь располагалась под одной из лестниц. До этого дня такую красоту Ингрид видела разве что в музеях. Но там ей обычно становилось плохо, а тут, наоборот, было очень хорошо. «И куда же мне дальше идти?» — думала она, оглядываясь вокруг. Ингрид прошла ещё чуть вперёд, поднимая взгляд к потолку, пыталась разглядеть, куда ведут лестницы. Причудливые изгибы лестничных пролётов упирались в разные уровни здания — ей даже казалось, что это совершенно невозможное строение.

В холле пока всё было пусто, равно как и во дворе, но раздался колокольный звон, и издалека донёсся тихий гул голосов. Ингрид посторонилась, почти вжавшись в стену, в то время как мимо неё неспешно прошли несколько ребят её возраста или немного старше. Казалось, на девочку никто не обращал внимания, зато она сама внимательно наблюдала, куда все пойдут. Как и ожидалось, они разделились на пары или тройки и пошли разными маршрутами: кто-то наверх, кто-то через галереи, кто-то через центральный свод арки под лестницей. Когда в холле вновь опустело, раздался второй колокольный удар, намного выше и пронзительней. Тот господин на Ясеневой аллее имел в виду именно это место — она уже не сомневалась.

Ингрид начала исследование. Сначала она прошла в левую галерею: слева от неё располагались высокие окна, направо — двери и коридоры, в конце — высокая арка, за которой (вот уж чего Ингрид не ожидала!) виднелся огромный зал под высоким стеклянным фонарём, с самым настоящим озером и галечным пляжем. Вода доходила до противоположной стены, и та располагалась очень далеко. Здесь было светло, как днём, очень тепло и влажно. Девочка недолго постояла на берегу, подумала, что в тут хватит места на семью косаток, а потом решила, что стоит поискать и другие сокровища.

Она пошла в противоположную сторону, вернулась в холл через ту же галерею и, чтобы не заблудиться, из холла направилась в правую галерею. Там тоже по одну сторону располагались двери, по другую — окна. Эта галерея не кончалась, а заворачивала и уходила куда-то далеко. Ингрид почувствовала, что начинает забывать свой маршрут и поторопилась найти дорогу назад. Выходит, прошло много времени. И это неудивительно, если учесть, что она передвигалась не спеша, рассматривая всё вокруг и чувствуя себя как в Эрмитаже.

Вернувшись в исходную точку, а именно в холл, Ингрид пошла третьей дорогой — вперёд. Путь от центра огромного холла через арку выводил в другой холл, намного больше предыдущего, а в его центре росло многовековое Древо. Его нижние ветви врастали во второй ярус зала. Кажется, они его даже поддерживали. Спиралью вокруг ствола закручивалась лестница, а все следующие ветви то были частью сводов, то врезались в потолок. Листья Древа светились золотистым светом. Внутри помещение было намного больше, чем казалось снаружи, а то облако, что окутывало здание, явно брало своё начало от его листьев здесь. Ступеньки лестниц располагались спиралью вкруг светло-серого ствола, сливались с первой самой нижней веткой и упирались в первый ярус над сводами. Дальше лестница немного прерывалась, но соединяла первый и второй ярусы, обвивая следующую ветвь Древа. Где-то с четвёртого витка уже ничего не проглядывалось за ветвями и листьями.

Ингрид была глубоко поражена, она стояла, замерев на месте перед величием и спокойствием этого Древа. Её взгляд перебегал от веток к этажам, от арок к ступеням, от переходов к струящемуся свету. Как и всё уже увиденное, это не давало ей покоя. Она забыла и о ледяных руках, и об испачканной сырой одежде.

Ещё где-то совсем рядом слышался тихий плеск воды. Девочка начала обходить Древо и, о чудо, с другой его стороны, где уровень пола был ниже, чем в остальной части зала, из-под корней бил чистейший источник. Он стекал порожистым каскадом в специальном, искусно уложенном камнями русле и заполнял канал, уходивший в одну из арок помещения. Проток делил зал чётким радиусом, и через него был переброшен каменный мостик. Девочка почти протянула руку к воде, чтобы коснуться её, но тут же отдёрнула. «Наверное, эту воду пьют, не надо её трогать грязной рукой», — решила она. Раздался ещё один удар колокола, но за ним ничего не последовало.

Наугад Ингрид медленно отправилась по лестнице наверх, прошла первую ветвь и следом вторую. Одна из веток, что не просматривалась снизу, в отличие от остальных не упиралась в виток яруса, а шла через небольшую каменную арку. Девочка поднялась именно к этой арке и увидела дверь и маленькую табличку на ней с надписью «По всем вопросам сюда». «Хм, как предусмотрительно», — подумала Ингрид и чуть смелее продолжила свой путь. Количество вопросов в её голове пока что только росло.

Девочка замерла перед закрытой дверью. Постучать и войти? Или нет? А вдруг её снова выгонят? Так да или нет? Но, с другой стороны, куда как не сюда стоит войти? Ингрид колебалась: её обычная дверная неприязнь обострилась, и единственное, что оберегало от потери сознания, это вопросы, заполнявшие мысли. Она вытерла правую руку о внутреннюю сторону сырого свитера и бегло постучала костяшками пальцев по самому краю двери: тук-тук.

«Боже мой, что я наделала, назад дороги нет… Как же страшно… О ужас, а вдруг непоправимое, а может… Ой нет, вперёд», — неконтролируемые мысли пролетали в голове быстрее, чем длилась пауза между постукиваниями. Ингрид набралась храбрости и стремительно толкнула дверь. Она не открылась. Это был явно неожиданный поворот. Ингрид упёрлась в дверь лбом и подумала, что если сейчас за ней кто-нибудь наблюдает, то, наверное, не находит места от смеха.

— Потяните дверь на себя! — внезапно раздался голос из-за двери.

Ингрид как будто включили вновь. «Логично же», — сказала она себе, потянула дверь, и та с покорной лёгкостью отворилась. У девочки промелькнула мысль, вызвавшая внезапный страх: а вдруг она сейчас из этого чарующего мира попадёт в тот, откуда пришла?

Ингрид осторожно вошла в комнату. Её сердце взволнованно стучало, глаза после ослепительного сияния Древа постепенно привыкали к умеренному, слегка тусклому освещению комнаты. Комната оказалась не такая большая, как все предыдущие помещения, она была очень тёплая и обжитая: мебель из ротанга, книжные шкафы, круглый столик с благородной зелёной скатертью, чашки на столе. У окна виднелись большой рабочий стол и изящная конторка для письма (такие Ингрид раньше видела только на картинах). Светильники располагались на стенах и столах, в очаге слышалось потрескивание дров. Стены, обшитые деревом и тканевыми обоями, излучали тепло. Если Дворец был величественным и неприступным, то комната — очень уютной.

— Заходите скорее, — раздался звучный голос в тишине.

— Здравствуйте! — сказала Ингрид в глубину комнаты, так как пока ещё не видела, с кем разговаривает. Она поспешно отёрла обувь о половичок возле двери и прошла мимо вешалки для верхней одежды, шкафа и ротангового гостиного гарнитура. Комната оказалась угловая, камин прятался в правой её части. Выложенный природным камнем, он занимал почти всю стену. Огонь внутри камина горел ровно и тепло.

Ингрид всё ещё смотрела по сторонам, пытаясь найти говорившего, и, наконец, она увидела обращённое к ней женское лицо. Оно выделялось белизной и чистым взглядом на тёмном фоне интерьера и одежды хозяйки. Сама женщина почти сливалась с обивкой кресла, её серебристые волосы были сложены в причёску, стянутую диадемой, синяя мантия закрывала благородного серого цвета платье, высокий ворот почти доходил до подбородка, только голова и кисти рук были видны. В её виде читались благородство и красота, заставлявшие смолкать всё вокруг, — умеренность и подлинная аристократичность сражали с первых секунд знакомства.

Девочка стояла перед дамой в кресле и не находила себе места. Уйти — невежливо, сказать, что ошиблась, — неправда, но объяснить причину своего присутствия было необходимо.

— Здравствуйте! — ещё раз повторила Ингрид и робко кивнула головой.

— Здравствуй, — ответила женщина. Она, очевидно, чего-то ожидала от Ингрид и потому предоставила ей полную тишину и своё внимание.

— У вас там табличка… ну… по всем вопросам обращаться сюда… И вот я вошла… По правде говоря, я не знаю, как здесь оказалась, просто дверь как-то так раскрылась, и потом я очнулась на Ясеневой аллее, а потом сэр в котелке подсказал мне идти сюда, и вот я пришла… — начала Ингрид свой крайне несвязный рассказ, чувствуя, что от волнения и пережитого холода её пробивает дрожь и сводит нижнюю челюсть.

— Ты думаешь, что оказалась здесь случайно? — Внезапный вопрос женщины прервал её речь на глубоком вдохе.

— Да, случайно… — Тут Ингрид вспомнила, что случайностей вообще не бывает. — То есть — нет, не случайно, в смысле, я не знаю, как это можно объяснить, что я здесь, я специально ничего для этого не делала, я не хотела… То есть я, конечно, хотела чего-то волшебного, это в принципе нормально для девочек моего возраста, но я вообще ничего не знала про вас, ну не лично про вас… — Ингрид поняла, что её уже начинает нести, как это бывает, когда слова и мысли бегут наперегонки, особенно, если предоставить возможность выговориться. От смущения и какого-то налёта безысходности её лицо изменилось до крайне растерянного, с высоко поднятыми дугами бровей и опущенными уголками рта. Она уставилась в произвольную точку на коврике возле кресла, ухватившись руками за голову.

Внезапно женщина в кресле улыбнулась и рассмеялась — легко, добродушно и непринуждённо. Ингрид вопросительно посмотрела на неё.

— Прости, у тебя очень живое лицо, — произнесла женщина в ответ, и Ингрид сразу стало спокойней. — Не могла бы ты начать с того, как тебя зовут?

Девочка осеклась, ведь она до сих пор не представилась.

— Я — Ингрид, Ингрид Камнина. Да, странная фамилия, да и имя тоже… В школе надо мною смеются из-за них… Мои предки — выходцы из Скандинавии, так утверждает моя бабушка, в нашей семье много таких имён. Мне тринадцать лет, я живу… жила… живу в Санкт-Петербурге, учусь в обычной школе, в восьмом классе, люблю рисовать.

Повисла пауза. Ей было больше нечего добавить про себя, но прерывать разговор вовсе не хотелось. Она волновалась, что сейчас пропадёт отсюда, что её разбудят, хлопнут по плечу и скажут «шутка!», что всё исчезнет, и это прекрасное женское лицо лишь призраком останется в памяти — и будет приходить как мираж чего-то несбыточного, упущенного по случайности, как платочек, упавший из окна мчащегося поезда. Контрастной нотой нарастало ощущение собственной никчёмности и опустошённости, грязная влажная одежда, озябшие пальцы рук, сломанные ногти придавали девочке особо жалкий вид.

— Что с твоей рукой? — внезапно спросила женщина.

— Ну… Мне сломали когти. В смысле, ногти. Я случайно оказалась вовлечённой в школьную потасовку… Мне поломало несколько ногтей, потом я пошла в медпункт, — начала Ингрид, стараясь как можно короче описать всё произошедшее, чтобы не вдаваться в детали. Впервые кто-то участливо интересовался ею, и от непривычки этот вопрос показался ей неудобным. Внезапно Ингрид набралась смелости и обратилась к женщине:

— Простите, а как зовут вас? Я совсем не знаю, что это за мир, кто все эти люди здесь…

— Меня зовут Фрейя Левкайя Кен, — ответила она, поднимаясь с места. — Мы в Междумирье, а Дворец Древа — это место, куда мы принимаем учеников. Таких, как и ты.

У Ингрид ёкнуло сердце. Её начали разрывать сомнения из-за мыслей о своей семье.

— Простите, госпожа Фрейя Левкайя Кен… — начала она.

— Можно просто Фрейя Левкайя, — ответила та. — У нас не принято называть семейное имя.

— Госпожа Фрейя Левкайя, а как мне можно попасть домой? — Ингрид начала серьёзно волноваться. По её времяощущению она должна была уже вернуться домой. Если она не окажется там с минуты на минуту, то родные запаникуют. К тому же наверняка сейчас Фрейя Левкайя попросит Ингрид уйти отсюда, а уходить лучше до того, как успеешь к чему-либо привязаться.

— Ты уже собралась уходить? — серьёзно и удивлённо спросила госпожа. И обеспокоенно продолжила: — Тебе не нравится здесь?

— Нет-нет, что вы! — поспешно заверила её Ингрид. — У вас здесь прекрасно, просто волшебно и сказочно… Но моя семья… Они будут сильно волноваться, если я не вернусь.

Впервые в жизни Ингрид оказалась в положении, когда не могла безболезненно отказаться от чего-то. Она была готова простить всё и всем за одно только право находиться здесь, даже если это всего лишь обман зрения.

— Ты переживаешь за своих родных? — госпожа Фрейя Левкайя удивилась ещё больше.

— Да, если честно, я очень волнуюсь за них. — Ингрид по-прежнему стояла перед ней, опустив голову, и зажимала правой ладонью локоть левой руки. Её знобило от волнения.

Госпожа внимательно посмотрела на девочку, понимая, что та явно чего-то недоговаривает и спросила её:

— Ингрид Камнина, есть сейчас что-нибудь, чего бы ты хотела?

О, этот вопрос поставит в тупик любого, кто хоть как-то ответственен за свои желания. Почувствовав себя ловцом золотой рыбки, Ингрид собралась с мыслями. Так как рассуждать девочка привыкла вслух, она начала:

— Если говорить о моём самочувствии, то мне бы хотелось согреться и вообще отмыться, я ведь лежала на сырой земле. Если говорить о моей семье, то мне бы хотелось, чтобы моё отсутствие не вызвало ни у кого волнения…

— А если говорить конкретно о тебе, чего хочешь именно ты?

— Я… я хочу… Позвольте мне остаться здесь, — едва слышно, как самое сокровенное желание, проговорила она.

Фрейя Левкайя тепло улыбнулась. Казалось, лёгкое свечение начало пронизывать всю комнату. Госпожа встала напротив девочки, склонила голову и сказала:

— Тогда приветствую тебя в Междумирье, в Розе Ветров, я зачисляю тебя на ученичество в Ликею Древнего Дворца.

Она положила свою руку на лоб Ингрид, и в это же мгновенье прошёл озноб. Девочка почувствовала себя собранней, и перед её закрытыми глазами поплыли какие-то интересные картинки и образы.

02. Неигровое лицо

Ингрид открыла глаза, перед ней по-прежнему стояла Фрейя Левкайя, тепло улыбаясь.

— Теперь ты поступаешь на обучение к нам. Сейчас ты будешь учиться вместе с остальными учениками общим предметам в Ликее.

Повисла пауза. Девочка ничего не понимала и совершенно не знала, как реагировать.

— Я поступила сюда вот так просто? Без документов и договоров? — Ингрид была удивлена до глубины души: в её мире ничего не делалось без бумажных стопок.

— Твой договор записан здесь, — Фрейя Левкайя коснулась её лба пальцем.

— Но тот мир, откуда я пришла… Там меня потеряют, моя семья сойдёт с ума! Я, конечно, читала, что если попасть в другой мир, то происходит замыкание времени, или надо заменить себя собой же, только из параллельного мира… — нервно затараторила она.

— Ты так волнуешься за своих… У тебя большая семья? — Фрейя Левкайя повернула голову, и тень печали легла на её лицо.

— Ну как мне не волноваться? Мама, бабушка, дед, тётя, дядя и кузен — я же не могу бросить их!

Фрейя Левкайя молчала в ответ, Ингрид смотрела на неё с надеждой, потому что ей хотелось разорваться на два мира и она надеялась, что уж госпожа точно знает, как можно помочь.

— Я впервые встречаю человека, который, попав к нам, с ходу начинает переживать о своей семье, — начала Фрейя Левкайя.

— Может, им было нечего терять? Есть же люди без семей…

— Ты хочешь сказать, что семья — это большая ценность?

— Что значит «хочу сказать»?! Разве можно бросить тех, кто тебя любит? — удивлённо воскликнула Ингрид.

Фрейя Левкайя оживилась, её лицо расслабилось, и она сказала:

— Не переживай, в тот момент, когда ты попадаешь в Междумирье, на земле остаётся твоя копия. Она наделена твоим телом, чувствами, эмоциями, твоими знаниями и памятью. Когда ты возвращаешься на землю, твоя копия вновь соединяется с тобой, передавая тебе все воспоминания за срок отсутствия.

— И никто на земле не замечает подмены? И разве с копией ничего не может произойти?

— Пока ещё никто не замечал. Люди из счастливых семей не попадают в Междумирье. Чаще всего это пропавшие без вести… И копия существует, пока с тобой здесь ничего не случилось. Правда, чтобы копия не откололась, нужно её регулярно поддерживать.

— Значит, сейчас там, на земле, в моей школе, за моей партой сидит моя копия, пока я здесь?

— Именно так.

— И пока со мной всё в порядке, с копией тоже всё хорошо?

— Да.

— И сколько длится срок действия копии? В смысле, как долго она существует? Ну, может она исчезнуть или нет?

— Может исчезнуть. Когда созреет.

— Созреет кто — копия или оригинал?

— Как думаешь сама? — Было непонятно, то ли Фрейя Левкайя хотела изъясниться лаконично, то ли просто уйти от ответа.

— Думаю, что всё же оригинал.

Фрейя Левкайя подошла к книжному стеллажу вдоль стены у окна. Легко взмахнула рукой, и на её ладонь с полки опустилась синяя бархатная коробочка, похожая на такие, в которых обычно дарят украшения. Девочка, наблюдая, как та мягко плывёт по воздуху, поймала себя на мысли, что эти явные чудеса её ничуть не удивляют. Госпожа протянула в двух руках коробочку Ингрид, девочка взяла её и слегка поклонилась.

— Можно открыть прямо сейчас? — спросила она.

— Да.

Ингрид подняла крышку. Внутри лежала обычная серебристая дверная ручка. В форме скобы, украшенная деревянной вставкой и печатью на каплеобразно утолщённом уголке, с начеканенном на нём символом — трилистником. Ингрид достала дверную ручку из желобка и, вопросительно подняв брови, посмотрела на Фрейю Левкайю.

— Можно я угадаю? С помощью этой ручки я могу воспользоваться любой дверью, чтобы попасть сюда и обратно?

Госпожа Фрейя Левкайя одобрительно пожала плечами, едва заметно кивнув головой.

— Надо ли что-то говорить при использовании? Название места, например? Или она такая умная, что сама всё знает? — Ингрид не всегда знала меру в словах, особенно если её слушали.

— Достаточно просто подумать, куда тебе надо, она соединяет только землю и Междумирье.

— Спасибо.

— За что?

— За всё. — Ингрид закусила нижнюю губу и закрыла глаза. Сделала глубокий шумный вдох и очень медленно выдохнула, опустила лицо, робко исподлобья посмотрела на госпожу Фрейю Левкайю и снова сказала: — Спасибо.

Раздался гулкий звон колокола.

Госпожа Фрейя Левкайя повернулась к окну и сказала:

— Тебе стоит осмотреться здесь. Посмотри расписание уроков. Познакомься с кем-нибудь из учеников. Сейчас спустись на первый ярус и найди третий, Круглый, зал, там найдёшь всё, что тебе необходимо.

Ингрид вышла из кабинета, попрощавшись с госпожой. Посмотрев на дверь, которая только что закрылась за её спиной, она обнаружила, что никакой таблички уже нет.

Девочка прошла по ветке Древа и начала спускаться по лестнице обратно. На этот раз зал был не так тих. Внизу уже находились ученики самого разного возраста, несколько взрослых — все они занимались обычными делами. Кто-то читал, некоторые общались, кто-то просто шёл через зал.

Ингрид внимательно присмотрелась: к кому бы обратиться за помощью? К тем двум девочкам? Или к мужчине, похожему на профессора, который куда-то быстро идёт? Или к юноше, который что-то рассказывает своим друзьям? Мальчиков Ингрид сторонилась, потому что странным образом вызывала у них насмешки. Она предпочитала завязывать знакомства стихийно, доверяясь той благородной случайности, которая порой оказывается судьбоносной. Профессор явно куда-то торопится, не стоит бросаться к нему. Тогда лучше к тем двум девочкам.

Ингрид продолжила спускаться по лестнице, как вдруг на последней ступеньке запнулась и, чудом сохранив равновесие, едва не растянулась на полу — вот что бывает, если задуматься о чём-то серьёзном! Девочка повисла на перилах, быстро выпрямилась, однако произошедшее уже привлекло много внимания. Дело в том, что Ингрид сама по себе была очень громкая. Тяжёлая поступь, крупные хрустящие суставы, почти полное отсутствие спортивной прыгучести и ни намёка на грацию — такой девочку знали все окружающие на земле.

Убедившись, что на неё перестали пристально смотреть, Ингрид двинулась к намеченной цели. Она подошла к двум девочкам и, запинаясь от смущения, сказала:

— Извините… — Почему-то на земле было принято в первую очередь извиняться, а не здороваться. — …что отрываю, подскажите мне, пожалуйста: где здесь третий зал? Мне… я… я новенькая, ещё ничего здесь не знаю…

Девочки в ответ сначала хлопали глазами, будто не понимая. Для Ингрид же каждая секунда молчания была кошмаром. В конце концов одна из девочек ответила:

— Это следующий зал — вот за этой аркой, — она указала рукой, куда надо идти.

— Спасибо! — сказала Ингрид и быстро пошла в указанную сторону.

Название зала соответствовало действительности: он был действительно круглым в своём основании. Девочка осмотрелась и увидела, что стены сплошь покрыты досками для объявлений и расписаний. Ингрид подошла поближе, чтобы внимательно изучить записи. Из огромного числа стендов учебных оказалось не более десяти — остальные посвящались каким-то рабочим вопросам.

«Надо искать информацию по моей учёбе… Раз меня взяли, то, скорее всего, это должен быть первый класс… или курс… или как это здесь называется?» — Ингрид обвела глазами учебные стенды.

Её восхитило, что все слова были написаны разноцветными чернилами на небелёной бумаге, каждая буква выведена аккуратно и чисто, а листы украшены вензелями и тиснёными печатями. Как это всё отличалось от мира на земле! Довольно быстро она увидела листок, прикреплённый гвоздиком поверх некоторых других листов, на котором было написано: «На первый год Ликеи зачислена Камнина Ингрид, человек земли», под этим стоял вензель «Ф. Л. К.». Девочку опять-таки не удивило, что надпись здесь появилась как бы сама по себе. Она уже начала изучать расписание своих занятий.

«Геометрия? Каллиграфия и церемониал? Нумерология? Древние знаки и письмо? Музыка? Хирография? Алхимия? Ботаника? Чего-о-о?» — Ингрид стояла как оглушённая. Прочтённый список предметов был неполный, но уже вызывал смешанные чувства: геометрия соседствовала нумерологией, музыка — с астрологией. Полный восторг от одних названий соседствовал с удручением от других, в целом рождая недоумение.

Ингрид зависла — уже стопятидесятый раз за сегодня. Пересмотрела расписание: каждый день был занят с 7 утра до 14 дня учёбой и ещё два часа выделялось на какой-то «обиход».

— Вам нравится, Ингрид Камнина? — Голос за спиной зазвучал так внезапно, что она вздрогнула.

Ингрид обернулась: перед ней стоял тот самый господин, которого она встретила на Ясеневой аллее.

— Ах, это вы, — она высоко подняла брови в ответ и улыбнулась. — Вы здесь работаете?

— Можно сказать и так, — он тоже улыбнулся, вытянулся и представился: — Деметрос Аркелай Триаскеле.

— Камнина Ингрид. Впрочем, вы уже знаете… — ответила она смущённо.

— Сегодня занятия закончились, мы увидимся завтра, — Деметрос Аркелай поставил свой палец на строчку в расписании. — Завтра вторник, мы увидимся здесь. Я преподаю каллиграфию и церемониал. Ингрид, я рекомендую вам сегодня потренироваться в переходах с помощью портала. — Он аккуратно указал на складку юбки, где лежал драгоценный артефакт в потайном кармане. — А также найдите свою комнату в корпусе общежития. Это восточное крыло. — Он кивнул головой в нужном направлении. — Ищите её на этаже общего уровня. Если будут вопросы, задавайте их мне, я курирую Ликею. — Он подмигнул. — А сейчас мне надо поторопиться, есть кое-какие дела.

Деметрос Аркелай сделал шаг назад, поклонился, развернулся и удалился, постепенно растворяясь в воздухе, как будто его и не было. Раздался глухой удар колокола, и немногие ученики мигом разошлись. Ингрид достала из кармана портальную ручку, полюбовалась ею и покрепче сжала в ладони, чтобы убедиться, что это всё не сон. Собравшись с духом, девочка продолжила обход здания. Серединный зал с Древом соединял почти все коридоры, которые вели в остальные корпуса.

Девочка стояла в раздумьях: с чего бы начать? Она вернулась мыслью к копии. Где та сейчас? Скорее всего, уже едет в школу искусств… Пожалуй, сначала надо посетить общежитие, чтобы посмотреть на свою комнату. Ингрид отправилась по коридору в восточное крыло. Она шла внешней галереей, которая обрамляла большой, опять-таки круглый зал, разделённый на четыре сектора.

Девочка остановилась у поддерживающей свод колонны, чтобы внимательно рассмотреть этот зал. Она отметила, что каждый из секторов находится в одном из четырёх цветовых сочетаний: один зал украшен в орехово-коричневой и ярко-голубой гамме, другой — в насыщенно аметистово-фиолетовой с белым, третий зал сочетает кобальт и серый, а четвёртый — антрацит и тыквенно-оранжевый. Цветовые гаммы, соответствующие залам, были и в одежде учеников, сидевших за столами. Одного возраста с Ингрид оказались только те ученики, что носили кобальтово-серую форму, более всего походившую на школьную. Она также вспомнила, что девочки, к которым она подошла в зале, тоже носили именно такую. Остальные цвета были у более старших, и крой их одежды отличался. Например, антрацитовая с оранжевым форма больше походила на военную своими стоящими воротничками и строгостью линий; орехово-голубая напоминала одежду преподавателей или служащих; фиолетовая с белым была длинная, закрывающая всё тело, и вовсе походила на одежду семинаристов.

Постояв там пару минут, Ингрид двинулась дальше. Галереи заканчивались большим гардеробом, где в узких шкафах висела верхняя одежда, стояли личная обувь и сумки. Между шкафами вдоль зала тянулись мосточки-подиумы. На одном из них сидел ученик в антрацитовой форме и надевал краги для верховой езды. Несмотря на то, что Ингрид ничего не знала о верховой езде и даже не поняла, для чего нужны краги, она восхищённо отметила, что эти мосточки для смены обуви устроены просто гениально. И почувствовала неловкость от того, что ей придётся идти дальше в тех же школьных туфлях.

Дверь находилась в арочном простенке. Выйдя из-под арки налево, Ингрид попала во внутренний двор. Там было видно, что прямо из стены замка струится водопад. Ингрид поняла, что он течёт именно из-под корня Древа и выходит наружу в красивый пруд. Со внутреннего двора тоже было видно густое светящееся облако, нависшее над центральной башней, где находился зал Древа. Выходит, что, перемещаясь внутри, Ингрид не заметила сама, как спустилась ниже на целый уровень. Водопад был высотой с жилой этаж — по меркам людей земли.

Под аркой напротив находилась следующая дверь. Там, судя по всему, и начинался восточный корпус. Прежде чем войти в неё, Ингрид посмотрела направо, откуда доносилось ржание лошадей. В правом дворе был проход к конюшням, в дальней леваде мирно прохаживались три лошади. Девочка заворожённо уставилась на открывшуюся картину, рот плавно растянулся в широкой улыбке. В этот день было слишком много нового и потрясающего. И если Древо со светящейся кроной, водопад из стены, летающая по воздуху коробочка, Фрейя Левкайя и Деметрос Аркелай были трудноосязаемым волшебством, то обычные живые лошади, мирно щиплющие траву в леваде, которых в городской окраине увидеть — сказочная редкость и дорогое удовольствие, дали волю эмоциям. Убедившись, что её никто не видит, она позволила вырваться из груди восторженному крику, состоящему из несвязных междометий, и закончить одним-единственным словом: «а-фи-геть». Ингрид отдышалась, перевела дух и приободрилась.

Прежде чем войти в дверь восточного корпуса, она решила воспользоваться дверной ручкой. Повертев в руке бесценную вещь, девочка прикинула, где сейчас должна находиться копия и с мыслью «Боже, надеюсь, это не сон и я сейчас вернусь обратно» приложила дверную ручку к двери. Та тотчас будто приросла к деревянной глади, дверь легко, словно ей кто-то помогал, стала открываться сама, так что девочке не составило труда потянуть её на себя. Едва дверь открылась на ширину плеч, раздался тихий хлюпающий звук и Ингрид втянуло внутрь, будто кто-то ухватил её за грудки. Дверная ручка отсоединилась от двери, так же легко, как и приросла, и Ингрид провалилась в серый туман, крепко сжимая в ладони волшебный артефакт.

Через мгновенье у неё в глазах побежали искристые чёрные круги, какие бывают от сильного удара головой. Она постепенно приходила в себя, а в память врезались новые картины: вот урок черчения, вот Карина пытается выяснить у неё, как она оказалась в классе, вот после урока Карина вместе с ней одевается в гардеробе, вот она в своей серо-голубой курточке топает домой, обедает, собирается на занятия, едет в художку, и вот она здесь, сидит за мольбертом, тут же её натюрморт, тут же преподаватель. Разумеется, это были воспоминания копии. Единственный минус перехода виделся лишь в головной боли во время вживления воспоминаний, но эти полминуты можно было перенести. Едва Ингрид пережила соединение с копией, как незамедлительно стала искать дверную ручку, ведь теперь в её руке был карандаш!

— Ты чего так засуетилась, а? — проехался по ушам голос с нахальными нотками из-за соседнего мольберта.

— Не помню, где мои часы, — ответила Ингрид.

В общем, это было близко к правде, часы она тоже хотела найти.

— Перерыв ещё нескоро, — сухо ответили ей и цокнули языком.

Дверная ручка к большому облегчению Ингрид лежала в кармане и была ещё тёплая. А часы оказались во внутреннем кармане сумки: маленькое чёрное электронное устройство, похожее на пейджер с мелькающими на экране цифрами, показывало начало шестого. Она убрала его в левый карман юбки.

«Примерно три часа я отсутствовала. Хм… Интересно, а если дольше буду отсутствовать, то голова будет дольше болеть во время вживления воспоминаний?» — подумала она.

Ингрид посидела перед мольбертом, покачалась на стуле, нанесла серии штрихов к натюрморту, но сосредоточиться не могла. Присела у урны заточить карандаш, чтобы хоть как-то включиться в занятие, однако и это не помогло. Тогда, не дожидаясь перерыва, девочка отправилась в туалет, где, убедившись, что рядом никого нет, быстро достала ручку из кармана и приложила её к двери. Вновь ручка словно приросла и дверь открылась легко и податливо на ширину плеч. Так же, как и в прошлый раз, Ингрид утянуло вперёд, но на этот раз туман был золотистый и мерцающий, а звук походил на шелест деревьев. Едва она успела вообразить себе то место, откуда телепортировалась на землю, и её рывком перенесло в Междумирье.

Как только ноги коснулись земли, а вокруг нарисовался арочный проём замка, она почувствовала, что врезалась в кого-то спиной, из-за чего этот кто-то упал. Девочка резко обернулась и увидела на дорожке лежащего мальчика её возраста в кобальтовом фетровом плаще.

— Ой, простите, пожалуйста! — быстро выпалила Ингрид. — Я не хотела врезаться в вас! Прошу прощения!

Она тотчас взяла его за руку и помогла подняться. Мальчик стоял перед ней какой-то сказочный, похожий на Маленького Принца. Только Маленький Принц был светловолосым, а этот — брюнет. Невысокий, тонкий, с густой шевелюрой, лежащей ровной шапкой на голове, с утончённым овальным лицом, изумрудными испуганными глазами, густыми ресницами и кожей медового цвета. Он стоял перед ней и смущённо улыбался в ответ, как бы давая понять, что ничего страшного не произошло. Ингрид, глядя на эту улыбку, сама смущалась всё больше и больше. Чтобы прервать неловкую паузу, она ещё раз извинилась, на что мальчик как бы пробудился и ответил:

— Вы так внезапно здесь появились, будто свалились на голову!

— Побочный эффект от этой штуковины, — отмахнулась Ингрид, держа в руке дверную ручку, которая почему-то на пути в Междумирье осталась в руке, а не спряталась в карман. — У вас наверняка тоже такая есть.

— Нет, а что это?

Его удивление ещё больше поставило Ингрид в тупик. Но ведь то, что она попала в этот мир с земли, ещё не говорило о том, что сюда так же попали и все остальные! До этой секунды Ингрид казалось, что эта Ликея что-то типа интерната для ребят вроде неё, но оказалось иначе: здесь учились в основном местные дети.

— Вы из местного населения? Здесь живёте, да? — спросила девочка.

Мальчик, глядя на дверную ручку как на диковинку, ответил:

— Да, я живу здесь. — Он улыбнулся. — Ну как здесь… В Междумирье, да. В общежитии живут ученики и учителя, но почти у всех родной дом далеко отсюда.

— Вы сейчас в общежитие идёте? Я просто новенькая, ничего не знаю здесь. Может, вы мне поможете? — Ингрид попыталась улыбнуться, но пока что выходило криво. — Меня зовут Ингрид, Камнина Ингрид.

— Очень приятно, а я — Нафан. — Он произнёс средний звук как нечто среднее между «ф» и «т».

— Нафан? — Ингрид постаралась произнести этот звук так же, как и он.

— Совершенно верно, мало кто произносит моё имя правильно с первой попытки. Да, я как раз иду в общежитие, Ингрид, мы можем пойти вместе.

Нафан и Ингрид направились в общежитие, и между ними завязался вполне приятный разговор.

Нафан раскрыл дверь восточного корпуса. Вместе с Ингрид они шли по дощатому полу, а впереди виднелся помост, похожий на тот, что был в предыдущем корпусе.

— Здесь везде строго с чистотой, мы сами моем полы на обиходе. И постоянно на ногах, поэтому многие стараются менять обувь в течение дня несколько раз: есть уличная, есть для учёбы, для верховой езды… Только парадный вход без помоста, в виде исключения. А чтобы уличная обувь всегда была под рукой, на каком бы выходе ты ни был, шкафчики, точнее их содержимое, переползают к тебе сами. Здесь людей больше, чем места для хранения обуви на каждом входе и выходе!

— О, знаешь, на земле, где я живу, там у нас небольшая квартира, а нас там живёт сразу много! Представляешь, маленькая прихожая, а там пятнадцать пар обуви! Это в межсезонье, когда непонятно, то ли зима, то ли осень… — Ингрид почему-то начала волноваться и от этого говорила сбивчиво, а потом и вовсе осеклась: — Ой, простите, я перешла на «ты»…

— Меня немного напрягает, когда ко мне обращаются на «вы», поэтому давайте продолжим на «ты», если вы согласны, — сразу ответил Нафан. — У нас принято, чтобы дама решала, к кому на «вы», а к кому на «ты».

— Я согласна! — быстро отозвалась Ингрид.

Они присели на помост, Нафан дотянулся рукой до обувного шкафчика (они длинными рядами тянулись по периметру всего помещения) и дважды постучал по нему ладонью. По его стенкам пробежала мелкая дрожь. Через мгновенье дверца с хлопком раскрылась, и на полу оказалась пара домашних текстильных туфель, похожих на гимнастическую обувь, с кожаной подошвой. Мальчик снял уличные ботинки, убрал в шкафчик и натянул туфли. Ингрид смотрела с плохо скрываемым восхищением.

— Я смущаюсь, если честно. — Нафан поднялся на помост и снял фетровый плащ. Под плащом была форма, которую Ингрид постаралась рассмотреть и запомнить: кобальтовые бриджи с серыми гетрами, однобортный жакет такого же цвета, над ним ворот белой сорочки и короткий белый шёлковый шейный платок — здесь такие носили все.

— А мне идти босиком? — Ингрид стянула с себя школьные полуботинки и стояла в лёгкой растерянности.

Она вдруг осознала: у неё нет ни местной школьной формы, ни обуви, ни учебников, ни тетрадей, ни всего остального, что здесь могло бы пригодиться. И, что особо её озадачило, у неё совсем-совсем не было денег. Каждый год перед началом учёбы они с мамой с трудом выкраивали из бюджета минимальную сумму для покупки необходимых вещей.

Внезапно, словно из воздуха, перед ними возникла маленькая девочка в очках. На вид незнакомке было едва ли столько же лет, сколько и Ингрид, но её форма была не кобальтовой, а ярко-голубой с коричневым, то есть, согласно предположениям Ингрид, девочка была старше.

— Здравствуй, это ты новенькая? — обратилась она к Ингрид.

— Да, я, здравствуйте!

— Я Лавра, в этом месяце комендант корпуса. Деметрос Аркелай предупредил меня, что у нас внеплановый ученик, попросил встретить тебя и проводить.

— У вас тут со скоростью света сообщения приходят, что ли? — Ингрид удивлённо посмотрела на Лавру.

Лавра в ответ посмотрела на Ингрид с тем же удивлением. Чтобы перевести тему, Ингрид приподняла свою обувь и спросила:

— Мне это здесь оставить?

— А, ботинки… Оставь в любом ящике. Чтоб оставить на хранение, постучи дважды костяшками пальцев, чтоб достать — стучи ладонью. Он запоминает руки и никогда не ошибается.

Девочка поставила в ящик свои полуботинки и дважды стукнула по нему костяшками пальцев. Дверка захлопнулась, ящик сделал глотательное движение, и полуботинки исчезли. Ингрид бросила беглый взгляд на ноги Лавры: она была обута в балетки песочного цвета.

— Я могу и босиком! — быстро сказала Ингрид, боясь напрячь коменданта своими потребностями.

— Ингрид, надеюсь, мы ещё увидимся, а пока что до завтра! — Нафан передал новоиспечённую спутницу Лавре и спешно удалился по правому коридору.

Лавра поправила очки и сказала:

— Нам на первый этаж. Здесь каждый имеет свою личную комнату.

Пройдя по коридору первого этажа, Лавра и Ингрид попали в большой круглый зал (девочка вообще отметила в Междумирье любовь к круглым помещениям). В его центре находился огромный очаг — многосторонний камин, вокруг которого стояли столы и столики, кресла, пуфы, стулья. Зал тихо гудел голосами разных тембров и высоты.

— Это общий этаж, здесь могут находиться все учащиеся. На следующих ярусах — личные комнаты. Левые коридоры для девочек, правые — для мальчиков. А на первом этаже, если пройти в сторону кухни, — термы и лазарет. — Рассказывая, Лавра плавно указывала рукой в разные стороны.

Ингрид всё равно ничего толком не запоминала: слишком много было всего нового. Они шли по общему залу, потом поднялись по лестнице на второй ярус, где находились комнаты учеников Ликеи, как здесь называли учащихся первых двух лет — они-то и носили форму серого с кобальтом цвета. Третий и четвёртый этажи занимали академисты. Лавра говорила по дороге очень мало и только по существу, но при этом вела таким путём и с такой скоростью, чтобы Ингрид успела освоить дорогу. И вот подвела её к длинной стене коридора с дверями через каждые два метра.

— Здесь личные комнаты девочек, твоя под номером 98.

Лавра указала на нужную дверь комнаты, приложила руку Ингрид ладонью к дверной панели из бука, и дверь послушно отворилась.

— Как и многое другое, здесь двери запоминают руки. Сюда можешь войти только ты, и так же только ты можешь кого-то впустить. Можно дать специальное разрешение для друзей, но только своего же пола.

— О, на земле бы такая система здорово снизила воровство, — не удержалась Ингрид.

— Воровство? — Удивление Лавры было так велико, будто она вообще впервые слышала это слово. — На земле воруют… Часто?

Ингрид опешила, однако ответила:

— Ну как часто… Нас, слава Богу, нет, ещё ни разу, но многие рассказывают, как воры выносили из квартир технику, деньги, ценности.

Лавра будто бы потускнела. Что она подумала, оставалось загадкой, однако на лице появилась какая-то тень разочарования. Ингрид вернулась к дверям:

— Мм, но тогда же зачем дверям запоминать руки хозяев? И не пускать остальных?

— Разумеется, для того, чтобы каждый мог уединиться и побыть сам с собой в тишине.

Теперь удивилась Ингрид. Она настолько привыкла, что «личным пространством» может быть лишь конкретно тот стул, на котором она сидит в определённый момент и который мгновенно перестаёт быть таковым, стоит с него подняться, что мысль о целой личной комнатушке для уединения повергла в шок. А ведь даже у коробочки с ценным артефактом это не получилось.

Лавра и Ингрид переступили через порог комнаты. Ингрид заметила, что в комнате, как и на всех входах во дворец, уровень пола возвышается на одну ступень, а прихожая, площадью буквально с небольшой стол, отводится для обуви и сумок. Личная комната и впрямь была крохотной — всего, наверное, квадратов десять и очень скромной по количеству вещей. Окно располагалось в стене напротив двери, спальное место — низкий топчан — слева от окна, рабочее место — бюро, конторка и деревянное кресло — справа. Узкий книжный стеллаж у той же стены, что и бюро, находился почти у самой двери в ванную. Комод с кроватью стояли в одном ряду со стенным шкафом для одежды — собственно и это всё, что было из мебели. Правда, все вещи — из добротного дерева, мягкие части обиты крепким сукном, и ни пылинки. Лавра указала на узкую дверь справа и сказала, что через неё легко попасть в любую свободную уборную и обратно.

— Очень удобно! Не надо бегать по коридорам и искать свободную!.. — восторженно выпалила Ингрид.

Лавра не особо разделяла подобный энтузиазм, хотя, возможно, ей просто не с чем было сравнивать. Ингрид получила от неё лист с распорядком дня и какие-то книжечки типа брошюр и блокнотов на кольцах. Комендант вежливо откланялась и добавила, что к ней всегда можно обратиться с вопросами.

Ингрид положила брошюры и расписание на бюро, а сама принялась изучать свою новую комнату. Спальное место было достаточно жёсткое, но удобное, в двух ящиках под кроватью она нашла подушки, одеяла, постельное бельё. В бюро уже лежали запасы тетрадей и письменных приборов, на поках стеллажа — необходимые книги. Будто бы это место специально ждало её прихода и готовилось к нему. В стенном шкафу оказалась вся нужная одежда и обувь именно её размера! Несколько учебных форм разного кроя, но в одном стиле и одной цветовой гаммы — кобальт и серый, несколько платьев в том же цвете, фетровый плащ-накидка, пальто, костюм с бриджами — для верховой езды. А также халат и ночные рубашки, полотенца, гетры и какой-то шёлковый костюм, который сильно отличался от остальных. Она смотрела на него и пыталась сообразить: что это за лосины с туникой? А потом вспомнила один журнал мод почти столетней давности, где были нарисованы платья и костюмы буржуа. Шелковый костюм был точь-в-точь как купальник со страниц этого журнала. Ингрид тихо рассмеялась, вообразив себе мокрый липкий шёлк.

Наконец Ингрид воспользовалась дверью в уборную. От своих собратьев на земле ванные комнаты отличались особым лоском, теплом и запахом чистоты. В этот раз Ингрид попала в комнату, где вместо привычной керамической раковины на дубовой столешнице стояла раковина из створки гигантского моллюска, а вода била маленьким фонтанчиком прямо в неё. Пол был уложен галькой, а стены обиты панелями под стать столешнице.

Ингрид вернулась в комнату, села за бюро и придвинула к себе расписание. Оно было плотным и немного пугало. «Я тут что, попала в армию?» — задала она вопрос сама себе.

Подъём — в 6:30 утра. Сбор и общая молитва — в 7:00 в трапезной, там же первый лёгкий завтрак. Занятия начинались уже в 7:30, причём первое всегда посвящалось искусствам — музыке, рисованию или каллиграфии. В 9:00 — второй, сытный завтрак, потом до обеда четыре больших урока: три сложных теоретических и физические упражнения, да не просто атлетика, а что-то посерьёзнее: верховая езда, плавание, фехтование, метательные искусства и — о, ужас! — хореография. Обед начинался в два часа, ровно после того, как голодные ученики возвращались с тренировок, и после него шёл какой-то «обиход». Что это такое, Ингрид пока понимала слабо, но решила, что разберётся по ходу пьесы. В пять — ужин («Ужин?!»), после 18 часов — личное время, в 20 часов вновь все собирались на вечернюю молитву и поздний ужин в трапезной, который обычно заканчивался к девяти. В 22:00 вечера — общий отбой.

Ингрид задумчиво поморщилась. С её обычным расписанием это расходилось минимум на два часа, и она никак не могла представить, как будет совмещать двойную жизнь. Благо, что есть копия. Погружённая в свои мысли, девочка откинулась в кресле и загляделесь на потолок. С двух перекрещенных увесистых балок в его центре свисал светильник в форме пальмовой ветви (один похожий, но меньше, стоял на столе и ещё один висел в уголке над кроватью).

Ингрид оставалось решить самую главную проблему: как перемещаться туда и обратно? В конце концов остановилась на том, что воспользуется дверью в ванную, чтобы в Междумирье попадать вечером и ночевать, в то время как дома будет оставаться её копия. Соединяться же с копией Ингрид планировала в свободные часы после обихода, когда можно оставаться в своей комнате без свидетелей. Так она ловила сразу двух зайцев: могла перейти на режим местного расписания и выкручиваться дома без лишней акробатики. Ей на руку шло то, что по вечерам на земле после умывания вся густонаселённая квартира погружалась в подготовку ко сну и, в общем-то, никто ни к кому не лез, а по утрам Ингрид походила на варёный в компоте чернослив, так что копия, вполне возможно, будеть смотреться даже поживее своего оригинала.

Разобравшись чисто теоретически с проблемой перемещений между землёй и Междумирьем, Ингрид взяла первый буклет из тех, что дала Лавра. Судя по всему, он являлся аналогом школьного дневника — с расписаниями учебных занятий, некоторыми картами и схемами передвижений, правилами и подсказками. Были страницы для отметок — не путать с оценками — и страницы для личных записей. Ингрид пересмотрела расписание занятий ещё раз и заценила про себя его гармоничность. Учебные занятия продолжались до обеда, при этом уроки длились не по 45 минут, как она привыкла на земле, а по целому часу, перемены были совсем короткие, но перерывы на завтрак, обед и ужин занимали хотя бы по половине часа.

Время! Ингрид передёрнуло так, будто она сунула пальцы в розетку. Сколько времени? Девочка суетливо стала искать по карманам специально взятые с земли электронные часы. Она покинула землю в начале шестого, а здесь время, судя по всему, не сильно расходилось с земным. Ингрид вспомнила, что, когда она проходила трапезные первый раз, как раз заканчивался ужин. Значит, сейчас близится к восьми вечера: копия собирается домой из школы искусств и вот-вот туда подойдёт мама её встречать.

Ингрид достала часы. К её большому недовольству, табло оказалось пустым. «Выключились сами или я случайно задела кнопку?» — подумала она, вертя в руках прибор. Попыталась включить, потрясла, вынула батарейки, вставила обратно, однако результата это не принесло. Пока девочка возилась с часами, за окном пробил колокол. Ингрид оторвалась от занятия: логично, что колокольным звоном отделялись промежутки времени! Сейчас ровно восемь, все сходятся на молитву и последнюю трапезу перед сном. Девочка положила часы в карман и поторопилась вниз на ужин. Она очень проголодалась, так как последний раз перекусила в школьной столовой простым пирожком. Это было как раз перед унизительным походом к школьному завучу.

Ингрид практически летела в обеденные залы — ей было страшно опаздывать здесь хоть куда-нибудь, но по пути уже никого не было видно. Она успела ровно к общей молитве. Ингрид приготовилась к занудному речитативу, однако всё оказалось совсем не так. Молитву начинали юноши в длинных фиолетовых формах, и голоса были очень сильными и красивыми. Ингрид не разобрала слов, поскольку языка этого не знала. Все остальные учащиеся пели часть молитвы хором. Девочка стояла, растерянно слушала и украдкой смотрела на людей вокруг. Нафан бесшумно встал рядом с ней и уверенно пел. Ингрид глазами попыталась найти Лавру, но тщетно: та была мала ростом и просто затерялась среди остальных. Потом девочка рассмотрела отдельно стоящих на возвышении взрослых мужчин и женщин, видимо, преподавателей, среди них была и Фрейя Левкайя. А вот Деметроса Аркелая она не увидела.

Вечерняя общая молитва заняла примерно десять или пятнадцать минут, после чего Фрейя Левкайя благословила еду и все расселись за столами. Ингрид посмотрела на коридор, по которому несколько часов назад первый раз шла в сторону общежития. Почему-то это воспоминание уже вызывало у неё ностальгию.

В центре зала, где располагались столы для учеников Ликеи, был накрыт снедью один очень большой стол, и каждый брал с него на свой деревянный поднос столько еды, сколько хотел. За небольшими обеденными столами рассаживались в среднем по шесть-восемь человек, но за некоторыми сидели как по двое, так и по десять. Лакеев не было, каждый обслуживал себя сам. Нафан и Ингрид сели вместе, чуть удалённо от других. Ингрид жадно посмотрела на кушанья: фрукты, зерновые хлопья и хлеб, нарезанные пироги, варенья, джемы, сырники, оладьи, ягодные компоты и морсы в высоких стеклянных графинах, разлитые по глиняным чашкам йогурты и ряженка. Голод возобладал над разумом, девочка набрала себе столько еды, сколько хотела съесть глазами. Нафан удивился, глядя на её поднос, и вопросительно поднял брови (а с этого дня благодаря Ингрид такое выражение лица стало ему очень свойственно), на что сразу получил ответ:

— Я сегодня ещё не обедала.

Ещё больше Нафан удивился, когда это было съедено всё. Пирог с луком и сыром, творожники со сметаной, зерновой хлеб с клубничным вареньем, ягодный компот и напоследок стакан йогурта — Ингрид это поглотила не подавившись. Теперь, когда она насытилась, сегодняшний день стал совсем настоящим. К сожалению, за уплетанием снеди она не успела расспросить Нафана про часы. Ей следовало торопиться на землю, а тем для разговоров было предостаточно, особенно тех, что касались местного уклада.

Перемещалась Ингрид на землю с помощью портала уже из своей комнаты. Соединившись со своей земной копией, девочка шла домой вместе с мамой, и они рассказывали друг другу, как прошёл день. Правда, как только Ингрид воссоединилась с собой и в её голове появились воспоминания копии, она запнулась и резко замолчала.

— Ингрид, а дальше-то что было? — раздался голос мамы.

— А, да… Я чуть не споткнулась о мусорку, но зато вылетела в коридор прямо на завуча. И меня отправили с ластиком на чистку полов. — Ингрид закончила рассказ, который начала рассказывать ещё копия. До сегодняшнего дня любой случай нарушения дисциплины с последующим взысканием в художественной школе становился почти центральным событием за сутки. Особенно если учесть, что почти всегда это был результат череды нелепых случайностей, а не злобного хулиганства. Теперь всё становилось пресным на фоне Междумирья.

Ингрид с мамой вернулись домой. Для этого приходилось ехать на автобусе и долго идти пешком, потому что художественная школа была в центре, а жили они близ промзоны, на улице с говорящим названием «Ломаная». Серый и грязный, с тусклыми редкими фонарями, перерезанный вдоль железнодорожными путями район не вселял радости. Ингрид, весьма склонная к словоохотливости, ещё переживала сегодняшний день, однако ей совсем не хотелось пересказывать всё маме. Она знала наперёд, что это бессмысленно, если не сказать — опасно.

03. На новом месте

Согласно намеченному плану Ингрид провела дома едва ли больше часа. За это время она, наконец, поужинала, поговорила с мамой, потом заняла очередь в ванную и начала делать письменное домашнее задание. Так или иначе Ингрид сравнивала свой день от точки раздвоения. Время, проведённое в Междумирье, было лучшим не только за сутки, но и вообще за всю её небольшую жизнь, а вот то, что досталось копии, — оказалось плачевным и незавидным. Девочке даже стало её жаль. Ингрид понимала, что не сможет оставаться там на весь день, и ей придётся возвращаться сюда, на землю, очень часто. Как ни посмотреть, но оставлять эту жизнь всю целиком на копию было бы нечестно. Воспоминания, приходившие с соединением, являлись всего лишь тенью настоящей жизни, и особенно себя настоящую она не хотела забирать от родных. Однако вся школьная будничность на земле для неё всегда была горькой, а теперь, когда на язык уже попала капля сладости Междумирья, — тем более. А сколько иных вкусов ожидало впереди! Сердце сильно колотилось в груди при мысли об этом.

Она достала из кармана часы и собрала их. Те, как ни в чём не бывало, продолжили свой ход. Ингрид переустановила время, привычно накинув семь минут вперёд, и убрала их в карман халата, прежде чем идти умываться. Ванная освободилась, и она поспешила туда, потому что в большой семье, как говаривала её бабушка Матильда, клювом не щёлкают. Ингрид чистила зубы перед зеркалом, изучая своё отражение. Иногда она ловила себя на мысли, что совсем не знает этого человека в зеркале. Детально рассматривая себя, изучая лицо, движения, девочка приходила к выводу, что по отдельности запомнить себя нельзя, а для целого она недостаточно хороша. Сероватое лицо с глубоко посаженными глазами, нависшие бесцветные брови, веки глаз тёмные, будто вечный недостаток сна оставил на них свой отпечаток, острые скулы, впавшие щёки, прямой нос, тусклые губы, тонкие и безжизненные волосы мышиного цвета, стрижка каре… Наверное, с такой внешностью лучше было родиться мальчиком: для девочки явно не хватало сочности или свежести. «Да уж, — полоща зубы, подытожила она, — мне не стоит влюбляться в какого-нибудь красавчика, типа… типа Нафана. Рядом с таким мальчиком непременно должна оказаться хрупкая и нежная прЫнцесса».

На выходе из ванной Ингрид достала ручку и приложила её к двери. С чувством лёгкой тревоги и вины она толкнула дверь от себя. Продолжать учить уроки отправилась её копия, а сама Ингрид благополучно перешла прямо в свою новую комнату в общежитии Междумирья. Ударов колокола не слышалось, снаружи комнаты было тихо. Она пришла чуть позже десяти, когда отбой уже прозвучал.

Девочка осталась одна. Её охватывала некоторая тоска, поскольку она привыкла к вечерам, полным движения и мелькания семьи на заднем плане, теперь же тишина нового, странного мира страшила её. Чтобы отвлечься от мыслей, качнувших лодку эмоций из радостной эйфории в сторону задумчивой печали, девочка решила подготовиться к завтрашнему дню. Она нашла среди вещей строгий учебный ранец, в котором идеально помещались книги, тетради и деревянный пенал. В бюро лежало всё необходимое для учёбы: тетради самых разных размеров и форм, от блокнотов до крупных альбомов, линованные и с чистыми листами, бумага разного формата в папках, карандаши, перья для письма, чернила разных цветов и даже набор акварели, о каком на земле не могла и мечтать. Девочка проверила по расписанию, какие ей надо искать учебники и книги в шкафу. Во вторник изучались каллиграфия, алхимия, геометрия, языки и хореография, а после шёл обиход. Ингрид легко прикинула, что надо брать с собой, а также приготовила на завтра форму и обувь.

На сборы ушло примерно полчаса. Потом Ингрид решила, что хоть и умылась перед сном на земле, но сейчас стоит погреться под душем, чтобы не разболеться после валяния на земле.

Каким-то непонятным образом в этот раз через дверь уборной Ингрид попала в ванную комнату с душем: возможно, большое банное полотенце, перекинутое через плечо, являлось подсказкой для двери, в какой санузел открываться.

После душа Ингрид вернулась в комнату. Пальмовые ветви светились сами мягким рассеянным светом, достаточным, чтобы глаза не уставали. Она коснулась светильника на бюро, и он начал плавно гаснуть, а полностью потемнев — снова гореть ярче. Девочка повторила этот номер с потолочным светильником (до него она дотянулась рукой со своего стула) и пальмовой веткой над кроватью, всё было так же. Ингрид резко коснулась лампы, и та погасла полностью. Как выяснилось, от долгого прикосновения светильники меняли яркость, а от быстрого — включались и выключались. Она оставила гореть настольную лампу бледным ночником и залезла в ночной рубашке в кровать.

Перед сном в её голову навязчиво полезли самые разные мысли, поскольку Ингрид была впечатлительной девочкой. Чтобы узнать время перед сном, она потянула руку за часами. По возвращении она переложила их в карман местного халата, сейчас он висел на стуле почти перед самым её носом. Кстати, потом девочка заметила, что на земле она всегда оказывалась в той одежде, в которой на тот момент находилась копия, а в Междумирье — в той, в которой была там последний раз.

Ингрид достала маленький чёрный аппарат, и в тусклом свете ночника увидела, что на табло нет цифр — часы вновь отключились. Чтобы не расстраиваться и не думать об этом, Ингрид решила как можно скорее уснуть, для чего она постаралась освободить голову от мыслей и по возможности расслабиться. Едва это произошло, как сон мгновенно наступил.

В половину седьмого, согласно расписанию, колокол пробил общий подъём. Ингрид распахнула глаза и резко села. Впервые за долгое время она почувствовала себя выспавшейся. Обычно дома девочка просыпалась разбитой и поднималась с трудом, но не здесь. Или просто в шесть утра вставать легче, чем в восемь? Она быстро умылась, оделась, проверила, всё ли в порядке, и восторженно подпрыгнула от радости: новая форма ­ — кобальтовое платье с серыми рукавами и шёлковым белым шарфиком — была чудо как хороша и удобна. Захватив с собой длинный фетровый плащ и ранец с учебниками, Ингрид отправилась в трапезный зал. По дороге она искала взглядом Нафана, но его нигде не было видно. Вообще только девочки кругом, все мальчики будто испарились. На подходе к трапезной её догнали две девочки её возраста.

— Здравствуйте, а вы, правда — новая ученица? — спросила одна из них, улыбаясь. У неё были огненно-медные волосы, забранные в тяжёлую косу, круглое лицо и яркие синие глаза за очками.

— Да, ­ — тоже с улыбкой ответила ей Ингрид.

— Я — Хельга, приятно познакомиться! — быстро сказала ей та.

Больше они говорить не могли, так как уже звучал глухой удар колокола, означавший скорое начало молитвы. Теперь вслед за девочками в зал спешно дружной толпой входили мальчики, одетые в белые полотняные куртки на запах с широкими поясами, их волосы были мокрые, а лица разгорячённые. Только несколько юношей в фиолетовых робах — те, что возглавляли молитву — вошли не торопясь. В этот раз за преподавательским столом Ингрид увидела Деметроса Аркелая, и ей полегчало. Молитвы утренние и вечерние различались, но она не ориентировалась на слух. Правило напомнило григорианский хорал, но разбитый на большее число голосов.

По окончании молитвы Фрейя Левкайя благословила начало дня. На столах стояли чаши с фруктами, корзины с хлебами, графины с компотами и морсами и водой, сыры на тарелках и сливочное масло. Как и вчера, Ингрид села рядом с Нафаном, но сегодня к ним присоединились те две девочки, а ещё плечистый мальчик с румяным лицом в очках и с пшеничными волосами. Эти трое с удивлением и интересом смотрели на новенькую. Мальчик, очевидно, хотел с ней заговорить, но не знал, с чего начать. Хельга со второй девочкой тоже присматривались к ней. Молчание затянулось. Благо, что перерыв на еду был очень коротким, а потому неловкий момент сгладился звуками тихого благовоспитанного жевания.

Ингрид неохотно потягивала компот, потому что включалась по утрам только к десяти часам, а вот Нафан пил с большой жаждой клюквенный морс.

— Ты где был? — спросила Ингрид Нафана шёпотом, первой нарушив молчание.

— Как где? — таким же шёпотом он ответил ей. — У мальчиков и у девочек расписание разное. Пока девочки плетут себе косы, мальчики бегают с брёвнами.

Ингрид даже не нашла, что сказать, только задумчиво протянула: «А-а-а-а…» Когда соседи встали и вышли из-за стола, Ингрид спросила у Нафана, почему на неё так странно посматривали, на что тот ответил как можно деликатнее:

— Ингрид, если честно… у тебя очень короткие волосы. Это странно и необычно. Не знаю, как на земле, но у нас девочки не стригут волос без особой причины, тем более так коротко.

Ингрид стала вспоминать всех, кого здесь встречала: Фрейя Левкайя, Лавра, девочки перед завтраком… У всех волосы были забраны либо в причёски, либо косы толщиной с руку и доходили минимум до середины спины.

До первого урока оставалось время, которое здесь давалось мальчикам на переодевание к урокам, а девочкам на уборку зала после завтрака.

По пути в класс каллиграфии с ней и Нафаном поравнялся Деметрос Аркелай. Он поинтересовался, как она устроилась, и девочка честно призналась, что ей здесь очень нравится. Ингрид вошла в класс вместе с ним. Помещение оказалось светлым, полукруглым, учебные конторки стояли в амфитеатре, через огромные окна было видно Древо, сам класс пах старым дубом, мелом и чернилами. Лёгким жестом Деметрос Аркелай попросил её задержаться возле преподавательской кафедры, после чего подождал внимания со стороны остальных учеников. Это самое внимание было пристальным, поскольку новый человек в классе, да ещё не с самого начала года — явление для Ликеи беспрецедентное.

— Доброго утра всем собравшимся! Прежде чем мы начнём наш урок по каллиграфии… Да, я вижу, среди вас уже есть те, кто в курсе событий. — Деметрос Аркелай улыбнулся, обводя учащихся взглядом. — Специальным приказом госпожи Фрейи Левкайи в Ликею была зачислена новая ученица. Представляю вам вашу новую одноклассницу — Камнину Ингрид!

Все присутствующие синхронно подались вперёд. Преподаватель продолжил:

— Уважаемая Ликея первого года, я доверяю вашей сознательности и добротолюбию. Ингрид пришла с земли.

По классу пробежал удивлённый шепоток, девочки и мальчики переглянулись между собой. Повисла пауза, Ингрид осмелела и сделала шаг вперёд:

— Здравствуйте! Рада познакомиться с вами! — и рассеянно, но довольно широко улыбнулась.

Деметрос Ареклай указал ей на свободное место в классе. Ингрид встала там. Стульев в этой аудитории не было — только конторки, за которыми можно лишь стоять.

— Что ж, начнём урок!

Для Ингрид на этом занятии было очень много странных и непонятных предметов, которыми только интуитивно она догадывалась, как надо пользоваться. Девочка просто смотрела, чо делают остальные и повторяла за ними. Перед занятием одноклассники подошли к большому деревянному ящику с какой-то серебристой мукой и по очереди обваляли в ней ладони. Эта мука моментально впиталась в кожу и на руках осталось приятное ощущение.

Деметрос Аркелай сначала провёл зарядку для пальцев и кистей рук, потом начал рассказывать об истории буквописания, легко изображая кистью каллиграфические элементы. Ощущалось, что некоторые вещи он говорил адресно для Ингрид, поскольку все остальные их уже знали. Урок пролетел незаметно. Когда вновь раздались глухие удары колокола, ученики покинули класс каллиграфии. По дороге на основной завтрак девочку оттеснили от Нафана новые одноклассники.

— Ингрид… Я правильно произношу ваше имя? — Тот самый плечистый мальчик в очках, видимо, решил, что лучше начать разговор с этого. Он старался говорить как можно солиднее.

— Да, верно, — ответила она ему, и тут же с другой стороны появилась Хельга. Она откинула назад медную косу и спросила:

— Вы правда с земли? — Её и без того большие глаза округлились ещё больше. Ингрид от такого взгляда почувствовала себя не пришедшей с земли, а свалившейся с луны. — Намедни я уж решила, что это объявление ради шутки кто-то повесил на доске.

— Да, с земли, разве это удивительно?

— Ну разумеется! С земли здесь вы, наверное, третья, ну, может, пятая…

— За этот год?

— Нет, вообще. В смысле, за лет двадцать, наверное. Для всех, кто здесь учится, это большая редкость! В Ликее сейчас нет никого с земли. В Академии, наверное, тоже.

Ингрид с удивлением узнала, что очень мало людей попадает сюда из её мира и никому неизвестно, почему такой сложный портал открывается сам по себе. Ещё вчера девочка была уверена, что все ученики попали сюда так же, как и она.

Большинство одноклассников осторожно присматривались к ней, но всё же основной завтрак прошёл за новыми знакомствами. Он был намного сытнее первого, а Ингрид как раз окончательно проснулась и чувствовала себя очень голодной. Нафан снова пробился к ней, сияя улыбкой, и принёс чашку с виноградом и сыром. Он сказал, что это особенные угощения с его родного княжества и она непременно должна испробовать их. Ингрид ответила, что впервые ест сыр с виноградом вприкуску.

Наконец плечистый мальчик со своим другом снова оказался рядом с ней, сказал, что его зовут Эдвард и он староста класса. Друга звали Улав, он был высок и поджар, с белым овальным лицом и васильковыми глазами, а длинные белые с медовым оттенком волосы были забраны в конский хвост. Нафан оказался самым хрупким по фигуре и самым маленьким по росту среди мальчиков, но он как магнит стягивал веселье и заряжал атмосферу своим артистизмом. После завтрака, с новым ударом колокола, класс отправился на урок алхимии.

Алхимические лаборатории находились немного на отшибе от основных корпусов. Они располагались в башне, полной странных комнат, книг, сооружений, полок со стеклянной посудой и прочего, что внушало уважение и трепет.

Преподаватель алхимии был приземистым стариком с длинными белыми волосами и бородой, лицо его рассекали глубокие морщины от дум. Его звали Николас Трисмегист. Ингрид показалось, что он выглядит так, будто сама смерть уже здоровается с ним издалека вежливым поклоном, но стесняется подойти к нему. Девочка с жаждой слушала его урок, делая записи убористым почерком. Ей открывался новый мир, удивительный и прекрасный.

Ингрид прониклась ещё одной загадкой, которую хранило всё это место — Междумирье. Она касалась не волшебства, не обычаев или привычек, а самого образа мыслей этих людей. Здесь царили учтивость и уважение между людьми, каких она никогда не встречала на земле, ну, как минимум там, где жила. В Междумирье, как она почувствовала всеми струнами души, совершенно невозможно было представить, чтобы кто-то просто так заломал руки ради смеха, плюнул в лицо, толкнул в дверях или пнул школьную сумку с учебниками как мяч. Девочка посмотрела на свои сломанные ногти — случившееся тогда оставило горькую обиду в её душе; в ответ на воспоминание её лицо передёрнуло мелкой рябью гнева.

На уроке геометрии класс расположился в большом светлом помещении, где, кроме конторок, стояли маленькие учебные кульманы (этого названия Ингрид не знала). Учителем оказался высокий широкоплечий муж в зрелых летах с прекрасным именем Уранос Пифагор. Увидев Ингрид, он сказал ей в качестве приветствия: «Не геометр да не войдёт». Она чуть попятилась и даже сглотнула. Геометрия здесь преподавалась сразу вместе с черчением. Преподаватель закрепил на кульмане лист и обратился к классу:

— Кто лучший друг чертёжника?

— Линейка и циркуль, — ответил Нафан, подняв руку.

— И остро отточенный карандаш, — завершил фразу Уранос Пифагор.

— Это уже три друга, — прокомментировала Ингрид.

Уранос Пифагор с большим удивлением посмотрел на выскочку. Он видел Ингрид впервые. Она была одета по форме и, очевидно, находилась здесь законно, но слишком сильно отличалась от прочих.

— Что вы сказали? — подняв бровь, переспросил он.

— Линейка, циркуль и карандаш — это три друга, а не один, — уточнила Ингрид.

— Барышня, мне, право, неловко вам сообщать, но преподаватель здесь — я, а вам следует всего лишь перенимать моё мастерство. Черчение — основа любой науки, примите это как данность.

Уранос Пифагор задал чертёж, а потом ходил и смотрел, как класс справляется с ним. Он был очень строг к рабочим инструментам: карандаши должны быть острыми, линейка — чистой, циркуль — устойчивым.

К Ингрид придраться было нельзя: всё же она училась в художественной школе и проблем с карандашами не испытывала, готовальня была совсем новой, и чертила девочка тоже очень хорошо.

— Даже удивительно: нас учит измерять землю человек по имени Небо! — с улыбкой подытожила она в конце урока и тут же осеклась: преподаватель стоял ровно за её спиной.

Ингрид смутилась и виновато ему улыбнулась. Тот лишь повёл бровями, но ничего не сказал. Как чуть позже ей сказал Нафан, Уранос Пифагор очень строгий, хотя и справедливый в замечаниях, а похвалы от него не дождёшься.

На урок по древним языкам она шла в приподнятом настроении, испытывая лёгкое головокружение от предстоящего. В классе стояли наклонные парты, за которыми наконец-то можно было сидеть. Учитель, Ханна Литера, была молодой женщиной с чёрными волосами и очень спокойным лицом. Она преподавала сразу несколько языков: ученики синхронно изучали древнегреческий (который называли койне) и древнегерманский (тут его называли варяжским). Так как в школе на земле не было этих предметов, Ингрид сначала растерялась на занятии. Дело усложнялось тем, что все местные хорошо понимали оба языка на слух. Однако в девочке проснулось что-то вроде «памяти предков», и она начала схватывать на лету. Гораздо сложнее как сейчас, так и впоследствии, Ингрид давалась система записи греческими буквами и рунами. Ханна Литера обладала заразительной филологической чуткостью, передававшейся, видимо, воздушно-капельным путём. Под конец занятия Ингрид почти раскачивалась на стуле от удовольствия.

Последнее занятие перед обедом — хореография, — пожалуй, больше всего пугало девочку. Она с большой неохотой сменила форму на лёгкое тренировочное платье и балетки, помня о своей неуклюжести и топорности. В зале она стояла последняя и старалась неприметно затеряться, однако, спрятаться от невысокой, но бесконечно плавной и подтянутой Татианы Батман было невозможно. Ингрид нервно сглотнула, когда хореографиня (так в шутку здесь её называли) подошла к ней.

— Конечно, балерины уже не выйдет, но есть над чем работать.

В упражнениях и растяжках прошла первая часть урока. Ингрид, сжав зубы, пыталась исполнить балетные па у станка, но даже самые простые выходили со скрипом. С восхищением глядела она на изящную лёгкость движений других девочек. Во второй половине занятия разучивали сами танцы. Под конец рядом с ней остались две девочки, Хельга и её подруга Артемида, которые придерживали её на растяжке, а потом помогли встать. На негнущихся ногах голодная и уставшая Ингрид поплелась из зала.

Наконец настало время обеда. Ингрид была рада, что в кругу новых знакомых она сможет расслабиться в непринуждённом общении. За стол вместе с Ингрид сели те же: Эдвард, Хельга, Улав, Артемида и, конечно, Нафан. За ближайшие столы село больше учеников, чем обычно, и все они как бы невзначай развесили уши.

— Я совсем потеряла счёт времени! Знаете, в школе на земле уроки короче, но они ужасно скучные, совсем не такие, как здесь, у вас! — начала рассказывать Ингрид. Впервые у неё появились столь заинтересованные слушатели, поэтому она легко разболталась:

— В школе мы часто смотрим на часы, в ожидании перемены, а здесь я ни разу и не вспомнила о них! О, кстати, часы. — Она широко улыбнулась, сделала такое нарочито задумчивое лицо, что все рассмеялись, и со всей комичностью извлекла из сумки на свет электронные часы. — Ну вот, не работают! На земле всё прекрасно работало, а теперь нет.

Штуковина с земли заняла всех, кто сидел за столом. Даже из-за соседних столов вытянулись шеи. Эдвард поправил очки и попросил их посмотреть:

— Хм, занятная вещица. Я впервые такое вижу. Часы? А как же по ним определять время-с?

— Здесь вот табло, на нём цифры, показывают часы, минуты и секунды. Если надо, можно и будильник поставить, — начала объяснять Ингрид.

Эдвард покрутил часы перед глазами, стянув очки на кончик носа, потом передал вещицу Хельге, а та — Улаву. Нафан, который тоже видел электронный прибор первый раз в своей жизни, взял часы двумя пальцами не то с брезгливостью, не то с опаской и чуть скривил брови, спрашивая:

— И за счёт чего они работают?

— Да на батарейках, — сказала Ингрид, — они ж электронные.

— Мой отец говаривал мне, что в Междумирье все аппараты, которые эрлектонные, не работают.

— Нафан, неужели ты хочешь сказать, что наш мир так влияет на этот аппарат? — Эдвард явно был заинтересован.

— Мой отец прекрасно разбирается в приборах, работающих на разных уровнях материи и энергии. Кому, как не мне, об этом знать? — Нафан передал часы Эдварду. Тот с воодушевлением взял их и покачал в руке, будто измеряя вес.

— Разбираются ли они? Или это монолит? Что это за материал? — спросил он у Ингрид.

— Не, не монолит, — Ингрид хихикнула. — Можно разобрать, только главное их собрать потом. Это мои единственные часы, других нет.

Ингрид сняла заднюю панель, к всеобщему восторгу извлекла батарейки и показала пружинку внутри. Не только сам аппарат — даже пластик корпуса они видели впервые. Только Нафан косился на часы недоверчиво.

Обед кончился, приближалось нечто, названное словом «обиход» в расписании. Ингрид узнала от ребят, что это нечто вроде ежедневных дежурств. Каждый ученик и Ликеи, и Академии должен каждый день посвящать около двух часов общим работам. Например, в этом месяце Хельга и Артемида вместе работали в оранжереях, Эдвард — в библиотеке, Улав — на конюшне, а Нафан наводил порядок в классах и готовил их к урокам. Ингрид вновь была озадачена, Эдвард, как староста, предложил ей вместе сходить к Деметросу Аркелаю, чтобы Ингрид получила своё место на обиходе. Однако это следовало сделать в другой день, поскольку общие работы касались не только учеников, но и преподавателей. Сегодня девочка оставалась без работы. Подытожив, что надо позаниматься, пока все будут заняты, Ингрид сказала, что проведёт время у себя.

— Значит, увидимся на ужине, — сказала она, — или уже на молитве… Здесь такой сытный обед.

Обед и вправду был сытный: несколько супов на выбор, салаты, жареный картофель, индейка и треска, брокколи (Ингрид впервые увидела её здесь) и тушёные овощи, хлеб и прочие приятные мелочи типа соусов и приправ. Ингрид хотелось попробовать всё и сразу. На неё во время обеда смотрели так, будто она приехала с голодающих земель.

Прежде чем все разошлись, Эдвард сказал Ингрид:

— Держи свои часы, раз они единственные.

А Артемида сказала:

— Да, ты пропустила месяц занятий, тебе надо сейчас наверстать. Мы подождём, не будем тебя отвлекать.

— О, а тебя в термы записывать? — встрепенулась Хельга.

— Куда? — Ингрид удивлённо приподняла бровь.

Мальчики сделали вид, будто этот вопрос прошёл мимо их ушей. Хельга встала из-за стола и подошла к ней вплотную, сказав чуть тише:

— Мыться вечером пойдёшь? В термы надо записаться до ужина, мест на всех не хватает. Записываются группами заранее. Терму можно посетить дважды в неделю, а в остальное время — душ.

— А-а-а, это типа баня? Да, с удовольствием схожу, это во сколько?

— В девять вечера, после общей молитвы и трапезы.

— Хорошо, запиши, пожалуйста.

После обеда Ингрид дошла до ближайшей двери и через неё вернулась на землю, пока никто не видел. Держа в кулаке свой портал-ручку, девочка с интересом отметила, что среди всех вопросов почему-то не было ни одного о том, как конкретно она сюда попала и как ходит туда-обратно.

На земле она очутилась в классе на уроке истории. Сначала её снова оглушила головная боль, потом нахлынули воспоминания копии за прошедшие сутки, и только потом она включилась в урок. Ингрид сидела за партой, погрузившись в события этого дня. Ведь в Междумирье уроки уже закончились, а здесь подходил к концу последний урок, там обязательные домашние задания были редкостью, а здесь к ежедневной школьной кабале ещё не менее четырёх часов Ингрид тратила на домашку.

В конце урока учитель, по совместительству классный руководитель Антонина Алексеевна задержала класс, заявив, что со следующей недели наконец-то начнутся занятия по химии. Уже месяц с начала учебного года недоставало учителя по этому предмету, последний ушёл в конце августа в другую школу.

Карина восприняла новость не только без энтузиазма, но почти с возмущением, ведь это означало, что теперь дырки в расписании будут заняты и в эти часы нельзя будет слоняться по школе без дела. А то и придётся приходить на занятия пораньше.

— Наконец-то, — тихо пыша сарказмом, сказала Карина, — в нашем захолустье объявилась химичка!

— Не надо так шипеть, в конце концов хоть кто-то согласился учить нас химии, — осадила её Ингрид.

За спиной прозвучал голос ещё одной одноклассницы, Даши:

— Кстати, Ингрид… — Одноклассники знали один приём, что если надо чего-то добиться от Камниной, достаточно назвать её правильно по имени. — Ты позвонишь Ленке?

— Да, надо будет позвонить, её завтра вроде выписывают.

Дело в том, что на одних уроках Ингрид сидела с Кариной, на других — с Леной. С обеими Ингрид общалась лишь потому, что больше было не с кем. Теперь «радость» этого общения плавно переезжала на копию Ингрид, пока она сама счастливо начинала новую жизнь в Междумирье.

Тем временем над гудевшим классом звучал голос Антонины Алексеевны, маленькой кудрявой женщины с серым уставшим лицом:

— И да, нового преподавателя зовут Антон Павлович.

Класс дружно загоготал и почти в один голос спросил:

— ЧЕХОВ?!

— Нет, Тортов.

Класс содрогнулся волной гогота. Учитель. Мужчина. Антон Павлович. Не Чехов. Тортов.

— Боже мой, сколько поводов для смеха, — с каменным лицом сказала Ингрид, ощущая в глубине души странное смятение.

Под конец Антонина Алексеевна сообщила, что химия будет по четвергам и субботам, а потом добавила, будто что-то неважное: «Ваш новый преподаватель только после педагогического». Девочки театрально томно хмыкнули, парни подавились смешками. Класс приглушённо гоготал и собирался на выход.

Ингрид не обрадовалась, словно чуяла что-то очень подозрительное, надвигающееся как неизбежное, как наваждение. Девочка достала часы, которые теперь оказались в её кармане юбки, там же, где и дверная ручка, и они легко включились. Лучше обзавестись механическими часами, а электронные больше с собой не брать, решила она.

04. В термах

После школы Ингрид отправилась домой. Уже похолодало, что для Санкт-Петербурга было нормальным. В эти два дня резко начались промозглые дожди, столь обычные для осени, что Ингрид почти их не замечала. От холода коченели пальцы, дырявая обувь промокла насквозь, а сырая куртка не спасала от ветра.

Сегодня девочке не надо было идти в художественную школу — значит, этот день оставалось посвятить домашним заданиям. Она пришла домой, где были только её тётя и малолетний кузен, пообедала (аппетит притупился, будто желудку разонравилась земная еда) и завалилась на диван. Ингрид чувствовала усталость, но не связанную с прошедшим уроком хореографии. Напротив, прекрасная физическая разминка наполнила её энергией, но вся эта энергия за полчаса пребывания на земле словно канула в Лету. Ингрид села рисовать. Сегодня её темой были костюмы Междумирья: она делала наброски людей в одеждах, которые видела там. Благородные ткани, много длинных одежд в крупных складках, интересный крой — всё хотелось запечатлеть в бумажной памяти. Время за рисованием шло незаметно. Она посмотрела на комнатные часы и подумала о двух вещах: первая — скоро придёт мама и снова будет ругать за то, что она ещё даже не садилась за уроки; вторая — уже пять часов, в Междумирье пора на ранний ужин.

Мысль о еде подогрела аппетит. Ингрид сходила на кухню за чаем и бутербродом, подкрепилась, достала школьные тетради и учебники. Потом позвонила Ленке, рассказала ей новости про нового учителя химии и, наконец, уселась за учёбу. Обычно Ингрид сначала делала письменные задания, затем те, что надо было железно вызубрить, и после, если оставались время и силы, всё остальное. Даже без учёта занятий школы искусств, которые занимали три учебных дня, она много времени тратила на уроки, ей тяжело давалась зубрёжка. А если рядом провокационно лежал ещё не покрытый рисунками лист бумаги, то подготовка растягивались до полуночи. Теперь же ей надо было управиться хотя бы к восьми часам вечера, чтобы успеть в термы. С трудом собрав себя в кучу, Ингрид всё же села за алгебру, русский язык и английский, однако мысли зерном рассыпались в разные стороны. Одолев их, Ингрид успела кое-что к приходу мамы, потом сделала перерыв на общение с семьёй, и уложилась с обязательным минимумом к восьми часам.

Улучив момент, Ингрид через дверь ванной перешла в Древний дворец на молитву и последнюю трапезу. Перемещаясь между Петербургом и Междумирьем, девочка наблюдала смену своей одежды (как и положено, её домашняя одежда сменилась на ту форму, что была на ней надета с самого утра) и думала: можно ли переместить оттуда вещи на землю? Если часы во Дворец она унесла, то действовал ли закон в обратную сторону? Однако дверная ручка всегда оказывалась с ней при возвращении из того мира, не в руке, так в кармане или за пазухой. Может быть, это было особенностью именно портала? Ингрид размышляла, как такое возможно. Тем временем её копия осталась на земле, покорно вымыв руки, вернулась в комнату за уроки, а сама девочка поторопилась в зал на молитву и трапезу.

Хор начал петь, и Ингрид снова не разобрала ни слова. После молитв зал наполнился гулом, но не таким, какой стоял в её школе. Последняя трапеза состояла из лёгкой еды, такой же, как и первый завтрак. Хлебцы, сыр, орехи, компоты, йогурты и ряженка. У Ингрид к этому времени всегда просыпался зверский голод, и она могла съесть всё, что не прибито. За столом с ней сидели Нафан, Хельга и Артемида. Ингрид внезапно, как это с ней регулярно случалось, сказала:

— Ой, у вас такие красивые имена! И не повторяются. Есть у вас и старинные греческие, и варяжские… У нас так на земле сплошные Маши, Кати, Даши, Насти, Юли, Юры там… Саши, Андреи…

— Ингрид, а разве твоё имя редкое у вас? — удивилась Хельга.

— Я вообще одна такая. Надо мной с детского сада шутят, — ответила та.

— Детский сад? Что это? — повернулась к ней Артемида. Эта девочка была тонкой шатенкой с оливковой кожей и глазами древесного цвета, её чуть острые скулы выдавались в стороны и придавали лицу лёгкое диковатое выражение, а пальцы скорее напоминали ветви масличных деревьев. Ростом Артемида была с Эдварда, выше Хельги и немножко выше самой Ингрид, но самым высоким в этой компании был Улав.

Артемида продолжила:

— Это что-то вроде оранжерей, где дети выращивают свои цветы?

— Э-э-э, нет. Совсем нет. — Ингрид поняла, что ей придётся многое объяснять, и на всякий случай спросила: — Разве те люди, которые попадают сюда с земли, совсем ничего не рассказывают о ней?

Нафан улыбнулся с долей горечи:

— Ингрид, дело в том, что на нас на всех едва ли сотня человек наберётся с земли. На всё Междумирье к настоящему моменту за последние лет сто.

Краткий экскурс Нафана посеял больше вопросов, чем ответов. Ингрид сложила руки перед собой и озадаченно склонила голову набок.

— Подробно тебе расскажет Георг Меркурий. Хорошо, что ты попала в свой язык: ты могла попасть в другую языковую зону, тут же все говорят на русском, — уточнил Нафан.

— Георг Меркурий говорил, что из Питера можно только сюда попасть. Так, хорошо, имена-то у вас не русские, — Ингрид вновь вернулась к именам. Особенно её это интересовало потому, что её имя прекрасно вписывалось в картину Междумирья и вообще не подходило к земле. Как будто бы девочке специально дали именно такое, зная наперёд, что ей предстоит попасть в сюда.

Хельга несколько возмутилась:

— Что значит «русское имя»? Как у вас зовут людей?

— Нууу…. В нашем классе одна Марина, одна Карина, Лена, две Екатерины, две Дарьи, Оля, на всю параллель, наверное, шесть Ань, Маши, ещё есть Александры, Антоны, Владик, Юль человек восемь, Иваны, Алексеи, Сергеев человек пять, Костя, Игори, Никиты…

— Хочешь сказать, что это всё — русские имена? — Хельга прищурилась.

Ингрид зависла. Ведь все имена, к которым она так привыкла и которые давно считала русскими, на самом деле в большинстве оказались греческими, латинскими, германскими — самыми разными, но не исконно русскими.

— Да, — признала Ингрид и, подумав с полминуты, добавила: — Просто мы привыкли к этим именам. По большому счёту из русских имён я помню только Светлану, Веру, Надежду, Любовь… Да всякие там Славики и Полки.

— Полки — это что за имя такое? — спросила Хельга.

— Ярополк, Святополк, например. Правда, сейчас так не называют. Знаю, что тысячу лет назад на Руси были такие имена.

— Ты говоришь, что ты одна-единственная Ингрид в своём классе? — внезапно заговорила Артемида.

— Не то что в классе, вообще в районе, а может, даже и на несколько районов.

— Тогда почему тебя так зовут? Ведь твои родители как-то выбрали тебе именно это имя, — сказала Артемида. Она была из тех, кто своей последовательностью мог брать горы.

— Ну, если честно, то этим именем меня одарила бабушка Матильда.

— О! У меня тоже бабушка Матильда! — вдруг просияла Хельга. — Прости, я тебя перебила.

— Не страшно, — продолжила Ингрид, — моя бабушка утверждает, что наши предки были викингами, и поэтому она хлопотала, чтобы мы получили скандинавские имена. Мою маму зовут Иоханна, хотя для удобства всем представляется Жанной, а её сестру — Ольга. И меня вообще должны были назвать Игорем, потому что все ждали мальчика, но родилась я. Все опешили и растерялись, на девочку вообще никто не рассчитывал. А без свидетельства о рождении из роддома не выписывают, поэтому бабушка всё очень быстро управила. Так я и стала Ингрид.

— А твой отец? — затронул неудобную тему Нафан.

— У меня нет отца.

Ей дружно выразили сочувствие, но она поспешила заверить, что её папа жив, просто скрывается. Последнее вызвало бурю недоумения вместо того, чтобы снять все вопросы.

— Ну, на земле, понимаете, это… — Ингрид чуть не сказала, что это нормально. — …часто так бывает. Муж бросает жену с ребёнком, например, или там… — Больше примеров она не могла привести, на неё и так уже смотрели ошарашено. Чтобы сгладить момент, она закончила: — И ему было по большому счёту всё равно, как меня назовут. Возможно, ему было наплевать даже на моё отчество.

«Всё-таки это совершенно другой мир», — ещё раз подумала Ингрид. Про брошенных отцами детей никто не захотел говорить. Это было такой же дикостью для Междумирья, как обедать кузнечиками и тараканами. У Артемиды даже запястья покрылись мурашками, а Хельга передёрнула плечами. Чтобы немного расшевелить собравшихся, Ингрид опять вернулась к именам.

— Так всё же, у вас здесь бывают сокращённые имена? Серёжа, Наташа, Катя, Женя, Саша? У нас есть сокращённые имена, вот Маша полностью это Мария, Саша — Александр, Женя — Евгений, Гера — Георгий, Катя — Екатерина.

Нафан живо отрегировал, правда, заговорил совсем не о том:

— У меня старшая сестра Гелла и три младших — Персефона, Хиона и Мелания. Последняя родилась совсем смуглой, — улыбнулся он. — Я второй ребёнок и единственный сын в семье.

— У меня и братья, и сёстры есть, нас шестеро. Было семь, но вот нас шесть, — сказала Хельга. — Харальд старший, потом двойня — Сага и Сигг, Ильда, я и Ингвар.

— А нас только трое: Никифорос, я и Екатерина, — завершила подсчёт родственников Артемида.

— Значит, всё-таки есть и привычные для меня имена, но их меньшинство. Подождите, у вас, выходит, все семьи многодетные! — осенило Ингрид. — На земле больше трёх детей и не бывает. Максимум, двое. Среди моих знакомых и нет с тремя детьми никого.

— Трое разве много? — улыбнулся Нафан. — Трое это у всех есть. Нас пятеро, и это не много.

— Да, трое — это если только что-то страшное случилось, — уточнила Хельга, чуть покосившись на Артемиду. — Нас вот семеро… было.

Артемида не захотела говорить на эту тему дальше.

— Нам пора в термы. Встретимся в коридоре на нашей половине этажа, хорошо? Ингрид, я так понимаю, тебе выдали все необходимые вещи?

Нафан спешно встал, сказал, что ему надо подготовиться к занятиям и, улыбнувшись Ингрид, удалился. Его манеры всегда были исполнены грации и лёгкости.

Ингрид вместе с Хельгой и Артемидой направились в общежитие. Они не спускались вниз, где была арка, под которой она впервые налетела на Нафана, а прошли через верхнюю галерею, минуя проход через улицу. Тут Ингрид и поняла, почему вчера она никого не встретила внизу между общежитием и трапезной: все воспользовались верхней дорогой. В общем зале первого уровня они увиделись с Эдвардом и Улавом. Мальчики сидели в глубоких мягких пуфах у маленького стола. Улав читал, Эдвард, разложив журналы и листы, что-то с упоением заполнял. Заметив Ингрид, он резко вскочил и подошёл к ней.

— Ингрид, я говорил с Деметросом Аркелаем. Он сказал, чтобы ты выбрала себе отсюда… — Он протянул ей длинный узкий лист со списком. — …на каждый месяц занятие на обиходе. Смотри, я должен уже завтра утром дать ответ. В воскресенье начинаются сборы, потом мы только через неделю увидимся, — быстро-быстро говорил Эдвард.

Ингрид почти ничего не поняла, только взяла лист из его рук, поблагодарив. Он снова уселся за свои тетради и бумажки, заполняя их грифельным карандашом и делая комментарии вполголоса. Улав сидел, всё так же уткнувшись в книгу, лишь задумчиво кивал в ответ на все возгласы друга.

Девочки втроём, в длинных плащах с капюшонами, скрывавших банные халаты, прошли в небольшой зал перед термами. На посту их поприветствовала невысокая шатенка с круглым радушным лицом. Она посмотрела на незнакомую девочку и сказала:

— Милая, тебя я вижу впервые!

— Госпожа Евдокия, это новенькая, — пояснила Хельга.

— Неужели, новенькая, как интересно! Как же тебя зовут и откуда же ты так долго ехала? — сказала банщица, протягивая им ключ от термы на троих.

— Я Ингрид, Камнина Ингрид. Я с земли.

— Батюшки мои, с земли?! — всплеснула руками Евдокия. — Вот случается же! И давно ли ты здесь?

— Ну… со вчерашнего дня вот. — Ингрид слегка затормозила с ответом, так как последние два дня были столь насыщенными, что стоили пары месяцев приключений.

— Ох, вы мои хорошие! Ну, ступайте, погрейтесь как следует. — Евдокия помахала рукой в сторону терм.

Девочки отправились с ключом по коридору. После них в зал заходили и другие ученики в таких же длинных плащах, брали ключи и расходились по банным комнатам. В этой части корпуса уже пахло водой и душистыми травами, было очень тепло и влажно.

Они вошли в нужную дверь, Хельга рассказывала, что и как устроено:

— Баня, как ты говоришь, называется у нас термой. А здесь вообще есть настоящий термальный источник. У нас, на севере, в нескольких местах такие есть, а на юге их вовсе нет. Дворцу повезло: здесь находится самый южный источник.

Традиционно в термах сначала мылись, а после оборачивались простынёй и подвязывали волосы перед погружением в общую чашу. На стеклянные баночки, бутылки и чашки с разными травами, накрытые бумагой и подвязанные льняными нитями, Ингрид смотрела с нескрываемым восторгом. Одних кусков мыла лежала пара десятков. Девочки устроили для Ингрид продолжительный ликбез по травам и местной косметике. Она ещё не знала, но ей повезло дважды: именно Хельга и Артемида разбирались в ботанике и лекарствоведении блестяще. Подруги подобрали Ингрид настойки из липового цвета и цветов маргаритки, которые очень быстро помогли девочке прийти в себя после всех нагрузок.

— Всё-таки у вас здесь круто! В смысле, очень хорошо! — Ингрид потянулась в горячей воде. — У нас в школе на земле в кранах ни капли горячей воды нет.

— Это вас так готовят к трудностям жизни? Чтобы вы не расслаблялись? Моя мама говорит, что к разным неудобствам надо привыкать с юных лет, это полезно, — спросила Артемида.

Ингрид поперхнулась. Всё, что она встретила здесь в Междумирье, казалось ей невероятной роскошью, но никак не скромной и аскетичной жизнью. Девочка с возмущением спросила:

— Ну вот к чему это может подготовить?

Затянулся разговор сложностях жизни, причём ни одна из сторон не понимала другую. Ингрид тяжело вздохнула: она всегда начинала горячиться, когда её заставляли объяснять очевидное, однако успокаивала себя тем, что Артемида и Хельга тоже тратят очень много сил, чтобы всё очевидное для них объяснить ей. Плавно беседа вышла на совершенно другую тему:

— Могут пинка дать…

— Пинка? Это зачем? — серьёзно сказала Артемида. Она не верила, что это вообще возможно.

Ингрид принялась было объяснять, что такое пинок, но выяснилось, что это не требуется.

— Поверь, бывает и хуже. Я и возвращаться туда не хочу, однако мама, семья — всё там, приходится бегать туда-обратно, — сказала Ингрид уставшим голосом и растянулась в чаше.

На этот раз глаза округлились у Хельги:

— Ингри-и-ид, — почти заговорщически протянула она, — ты хочешь сказать, что можешь ходить на землю и обратно по своему желанию?

— Да, — Артемида тоже удивилась, — ты действительно переходишь?!

Ингрид поняла, что её до сих пор неправильно понимали. Нафан видел её с дверной ручкой, но остальные-то нет. Очевидно, все считали, что она просто переместилась в Междумирье навсегда, и так как прошёл всего лишь один день, её переходы остались незамеченными. А осмотрительность, которую Ингрид проявляла на земле, включилась и здесь как-то неосознанно.

— Да, я могу перемещаться, но не сама по себе, мне дали кое-что, с его помощью это возможно, — осторожно сказала Ингрид.

— Тебе дали портал? — Глаза Хельги стали ещё больше, будто её посвятили в тайну.

— Дали, да, — медленно подтвердила Ингрид.

— И кто тебе его вручил? — Артемида сложила ладони у груди, уперев пальцы в подбородок.

— Ф… Госпожа Фрейя Левкайя.

— Сама Госпожа? — Хельга осела в чаше в воду по самый подбородок.

— Только ты не должна об этом никому говорить. Это очень большая ценность.

— Ну, я понимаю, что это очень большая ценность, и я его берегу как могу. Девочки, пожалуйста, объясните мне, что происходит. — Ингрид затараторила уже почти шёпотом, ярко украшая свою речь смысловыми ударениями и богато жестикулируя. — Я оказалась на Ясеневой аллее, портал открылся в одной из школьных дверей, обычно там чулан, меня в шутку запихали в него, а я оказалась здесь без сознания! Потом я встретила там, на аллее, Деметроса Аркелая, и он мне сказал идти сюда, если я хочу что-то найти. Я вышла к главному зданию, где почти сразу попала в кабинет госпожи Фрейи Левкайи. После короткого разговора со мной, она спросила, чего бы я хотела, и я ответила, что хочу остаться здесь. Но я сказала, что не могу бросить свою семью на земле, поэтому она передала мне волшебную ручку, с помощью которой я могу перемещаться по своему желанию туда и обратно!

Ингрид закончила, и в терме повисла тишина. Хельга и Артемида сидели, изумлённые её рассказом.

— Ингрид, ты не должна рассказывать это всем подряд, — сказала Хельга. — Конечно, вряд ли среди учеников Ликеи или Академии найдутся негодяи, во всяком случае, мы на это надеемся. Но пусть твоя история останется между нами. Да, все, кто с тобой уже знаком, знают, что ты с земли, но они не должны знать, что ты перемещаешься туда и обратно с помощью портала.

— Я и не собиралась рассказывать… С тех пор, как в школе украли мой любимый брелок в форме дельфина, я никому не хвастаюсь ценностями…

— Какую ручку тебе дала Госпожа, как выглядит этот портал? — строго спросила Ингрид Артемида.

— Типа дверной ручки, её можно приложить к любой двери и она превращается в портал, — ответила она.

— Ясно. В общем, эту ручку никому не показывай и держи подальше, старайся не перемещаться с её помощью при свидетелях, — сказала Артемида.

— Ну, я так и делаю, но… к чему такая секретность? Нафан говорил, что во всём Междумирье примерно сто человек с земли. Как они сюда попали? Им что, обратно не надо? — Теперь пришла очередь Ингрид задавать вопросы. Внутри неё нарастало волнение, будто она попала в заговор, и ей надлежало выбрать одну сторону.

— Ингрид, я не знаю, как это произошло, но тебе придётся сложнее, чем предыдущим девяносто девяти, — начала Хельга. — Все они попали сюда однократно и безвозвратно. Сюда открываются порталы с большой территории России, как нам рассказывали на истории. Люди попадали к нам в разное время, не за один год. На земле большинство оставляют свои копии, которые медленно угасают. А если перемещаются без копии, то вовсе числятся пропавшими без вести. И все они не могут вернуться обратно. И, что самое важное, сюда все попадали детьми лет по пять-семь. Ни одного взрослого за последние полвека не было. Можно сказать, что ты самая старшая из всех.

— Подожди, Хельга, — сказала Артемида, — я слышала, что вернуться на землю можно, но только один раз. То есть обычно, если кто-то попадает сюда, он может выбрать, остаться или вернуться. Мне так мама говорила. Однако я не знаю точно…

Ингрид даже показалось, что та готова пустить слезу.

— Какое счастье, что я умудрилась нигде не проговориться.

— Это точно, — подтвердила Хельга.

— Подождите, а что на земле происходит с копиями пропавших детей?

— Это грустная история, — вздохнула Хельга. — Обычно это сироты или вообще украденные дети… Как хорошо, что их не так много, как плохо, что дети всё же пропадают.

— Почему немного? У нас довольно много детских домов. Сирот и брошенных детей. — опять поразила Ингрид откровениями о земле.

— Много брошенных детей? Неужели дети никому не нужны? — возмутилась Хельга.

— Хельга, ты многого не знаешь о земле. Вряд ли тебе захочется увидеть её. А что происходит с сиротами, которые детьми попадают сюда?

— Если у них есть магические дарования, то учатся в Ликее и в Академии, а если нет, то их опекают, растят, и они потом создают здесь семьи. Живут ремеслом или военной службой или на хуторе где-нибудь.

Едва Ингрид стало всё более-менее понятно, как слова «магические дарования» поставили её в тупик. Она опустила голову в ладони, почти хлебнув воды из чаши.

— Понятно, почему они не могут много чего рассказать про землю. Если они были детьми, то про землю многое забывается… — Тут внезапно её осенило: — то есть, подождите, если я здесь, значит, у меня есть какое-то магическое дарование?

Артемида и Хельга ответили однозначно и в один голос:

— Да.

— Так, кажется, я перегрелась. — Ингрид поняла, что её голова сейчас вскипит. — Об этом я подумаю завтра. Мне ещё надо занятие на обиход придумать. Хельга, ты где трудишься? А ты, Артемида?

— Мы обе работаем в оранжереях. Если любишь ухаживать за растениями, то попросись к нам, — ответила Хельга за обеих.

— О, простите, не люблю огороды, мне деревни хватает летом. Я смотрела в списке, там есть что-то типа обязанностей на кухне, может, я туда пойду? Люблю готовить.

— Иди, конечно. Только помни про портал! Никому ни слова! — Артемида была вновь строга.

Ещё на полпути к комнатам Ингрид почувствовала, что тело стало тяжёлым. А ещё надо было посмотреть расписание на среду… Собравшись с последними силами, Ингрид слипающимися глазами успела прочитать: «музыка», «нумерология», «история», «древние знаки», «плавание», но вникать в эти слова у неё не осталось никаких сил. Ураган мыслей и впечатлений первого дня прихлопнул ко дну дикой усталостью. Едва она коснулась головой подушки, как ровно с ударом прозвучавшего отбоя провалилась глубокий сон. Ночью ей снились густой лес, серебристая тропинка, по которой она куда-то бежала и что-то искала, и туманный силуэт лошади вдалеке.

05. Среда. Музыка. Урок истории

                                   * * *

Снаружи раздался удар колокола, означавший преполовение обихода. Деметрос Аркелай свесил через локоть плащ и облокотился на трость. Возле дверей в личные покои Фрейи Левкайи он наблюдал, как у источника при корне Древа стояла девочка. Он коснулся рукой небольшой доски для объявлений у личных покоев Княгини и закрыл глаза. Под его ладонью появилась надпись: «По всем вопросам сюда». Деметрос Аркелай бесшумно тряхнул перед собой плащом, сделался невидимым, легко коснулся тростью пола и взмыл в воздух, миновав зал незамеченным. В другом зале, где висели стенды с объявлениями, он прикрепил свежий лист на стенд Ликеи, а затем отправился в свой рабочий кабинет. По пути тихонечко присвистнул. Рядом с ним зависла в воздухе маленькая птица — стриж. «Позови ко мне Лавру», — шепнул он птице, и та послушно улетела.

Лавра пришла к Деметросу Аркелаю очень быстро, поскольку была недалеко и уже умела использовать малый полёт.

— Вызывали? — спросила она с порога.

— Да, Лавра, сейчас как никогда нужна помощь коменданта. После ужина возле общежития ты встретишь девочку. Ты её сразу узнаешь, она новенькая.

— Новенькая? Откуда? Но учебный год уже начался, неужели мы принимаем опоздавших почти на месяц?

— Здесь особый случай, она пришла издалека. Если быть точнее — с земли.

— С земли?! Неужели?

— Госпожа Фрейя Левкайя распорядилась её принять. Найди для неё свободную комнату и пошли кого-нибудь в хранилище, чтобы выделить поступившей всё необходимое. Одежду, рабочие тетради, книги, прибор для письма. Пусть тебе помогут. Например, староста Эдвард — они как раз будут учиться вместе.

— Удивительно, неужели открылся портал на землю? — спросила в пустоту Лавра, поправила очки, сделала прочие пометки под диктовку куратора в рабочем блокноте и удалилась. У неё оставалось меньше часа до ужина, а ей следовало всё успеть.

Время обихода подходило к концу, в зале объявлений появлялись ученики. Некоторые из тех, что учились на начальном уровне в Ликее, заметили объявление о зачислении некой Ингрид Камниной, но не придали этому значения. В целом её появление осталось почти незамеченным. В Ликее обучались менее двух сотен учеников, в Академии около семи сотен. Событие растворилось среди прочей рутины, и по-настоящему оценить его смогли едва ли три десятка человек.

Лавра вызвала Эдварда с его обихода и они вместе отправились на склад. Пока он складывал необходимые книги и канцелярию, девочка собирала в огромной гардеробной комплекты школьной формы и других одежд нужного размера, дважды они ходили туда и обратно. Наконец, колокол позвал всех на ужин.

— Неожиданное добавление к понедельнику! — заметил Эдвард.

— Дело не в понедельнике, — спокойно ответила Лавра. — Может… Хотя не важно.

                                   * * *

Утро среды выдалось пасмурным. Ингрид разбудил колокольный гул. Она резко встала и вновь почувствовала себя хорошо отдохнувшей. Постаралась вспомнить, какие сегодня будут занятия, но вспомнила лишь то, что с вечера ничего не успела приготовить; очень быстро умылась и начала собираться, потом проверила, на месте ли портал. Это был второй учебный день Ингрид решила, что стоит поменять себе форму одежды. Здесь она была не одинаковой для всех: в комплект входили три юбки, два сарафана, два платья, пара жакетов и жилетка, шерстяной джемпер, две пелерины и два вида плащей — тёплый с капюшоном и лёгкий без. Ко всему прилагалось несколько блуз, шарфы, перчатки и прочие аксессуары. Всё объединялось цветовой гаммой и стилем, а комбинаций получалось великое множество, поэтому все ученики всегда одевались по-разному. Но всё равно несложно было по знакам отличия найти дом и курс обучения: маленькие кожаные погоны с медными значками сообщали всю нужную информацию. Один значок носили первоклассники Ликеи, два значка — второклассники. Неизменным в форме оставался только белый шёлковый шейный платок.

Ингрид вспомнила, что Нафан советовал заводить сдвоенные тетради на некоторые предметы. Например, можно объединять теоретическую геометрию с нумерологией, алхимию с астрологией, языки с древними знаками, философию с логикой. А для ботаники стоит завести альбом. Она быстро подобрала всё нужное. На занятие по плаванию Ингрид бережно сложила купальный костюм и тонкое полотенце в отдельной сумке. В остальном утро началось так же, как и вчера: молитва, завтрак. Ингрид впервые заметила, что очень рада новому дню.

Вначале учебного дня все ученики опускали руки в короб с серебристой мукой, независимо от предмета. Первое занятие на среду — музыка — обнажило огромный пробел в её образовании. Голос, хотя и зычный, срывался, слух не воспринимал нужный звук, а музыкальная грамота отсутствовала как таковая. Пока шла распевка, серьёзных проблем не было видно, но когда ей вручили нотную партию, в которую она уставилась как баран на новые ворота, всё стало понятно. Преподаватель с прекрасным именем Демис Ксилопневмос Ураномонопатис (имя Ингрид записала на внутренней обложке тетради в самом начале урока и повторила про себя несколько раз) задумчиво помолчал с минуту.

— Ингрид, так можно сорвать себе голос, — сказал он наконец.

— Мне раньше не доводилось петь, — ответила девочка. Это была почти правда: с хором и по нотам она не пела ни разу.

— Тогда сейчас просто слушайте.

Ингрид молчала половину занятия, а когда все разошлись по своим музыкальным инструментам, осталась на индивидуальный урок. Преподаватель ей понравился. У него был мощный голос, когда он пел, и мягкий, когда говорил; глаза его светились тихой печалью. Без музыки он выглядел совершенно обычно и ничем не примечательно, но стоило ему начать петь или играть на инструменте, как сразу преображался.

Преподаватель музицировал за роялем, а она пыталась пропеть одну из простых песен. После скромных попыток он вновь её остановил:

— Нет, мне страшно за твой голос. У тебя как будто корсет затянут и на рёбрах, и на горле. Едва ты начинаешь петь, как срываешься. В наших семьях все занимаются музыкой и поют с молодых ногтей, а с тобой придётся начинать с нуля. Полагаю, ты ни на чём не играла?

Он так легко перешёл к ней на «ты», что она даже не заметила.

— Если вы про музыкальные инструменты, то нет.

— Может, ты на чём-то хотела играть? Через музыкальный инструмент можно соединиться со своим голосом.

— Мм, — протянула Ингрид, она никак не ожидала такого вопроса.

Видя замешательство девочки, учитель попросил её представлять звучание инструментов, которые он будет называть, и говорить, нравится оно или нет.

— Лютня?

— Нет, — почти сразу сказала она.

— Скрипка?

— С моим-то слухом…

— Арфа?

Ингрид задумалась, она с трудом удерживала звук арфы в себе, он разлетался ещё до того, как она понимала, нравится ей или нет. Наблюдая эту паузу, Ураномонопатис сам ответил за девочку «нет».

— Виолончель?

— Да! Виолончель очень нравится! Но не слишком ли сложный инструмент? Опять же — слух…

— Пожалуй, виолончель тебе подойдёт, но не сразу. Кифара?

— Кифара? Это типа гуслей, да? Тогда нет… Струнные, которые без смычка, не очень нравятся…

— А ударные? Ксилофон, например.

— Можно, — без энтузиазма протянула Ингрид.

— Нет, это всё не то. Тебе надо духовые. Однозначно духовые. Флейта.

У Ингрид заблестели глаза: преподаватель попал в точку! Именно флейта ей и была нужна. Ураномонопатис встал с места и пошёл в хранилище музыкальных инструментов, откуда вернулся с плоским коробом. В нём лежали бережно упакованные в чехлы самые разные флейты.

— Попробуй эту. — Он протянул ей короткую деревянную продольную флейту. Её звук оказался слишком высоким, они перешли к следующей, и к следующей, пока не опробовали все. Демис Ксилопневмос показывал ей, как надо извлекать звук, но Ингрид не могла чисто повторить за ним, ужасно стесняясь провалов. В результате сошлись на продольной деревянной флейте с низким бархатистым звуком. До конца занятия оставались считаные минуты, а весь успех Ингрид заключился только в выборе инструмента.

— Ингрид, обычно мы не задаём домашних заданий, все занимаются сами по привычке. Но тебе необходимо упражняться на флейте, чтобы сберечь свой голос. Ты замечала, что часто сглатываешь, прежде чем начинаешь говорить?

Раньше Ингрид никогда не задумывалась над этим, но именно сейчас, приготовившись ответить, заметила, что сглотнула. Это было очередное откровение о себе самой.

— Только сейчас задумалась, если честно.

— Это плохой признак. Очень плохой. Ты не позволяешь звуку свободно течь через себя, а это приведёт к худым последствиям.

— К каким, например?

— Ингрид. — Ураномонопатис тихо вздохнул. — Если бы речь шла обо мне, то я бы сказал, что я разучусь быть счастливым.

Девочка отвела глаза в сторону и спросила:

— Можно я возьму флейту для занятий?

— Да, разумеется. — Преподаватель протянул флейту и уже сказал не девочке, а инструменту: — Послужи ей с добром.

С благодарностью Ингрид отправилась на второй завтрак. В этот раз она села так, что ей хорошо было видно стол, за которым трапезничали преподаватели. Она видела и Деметроса Аркелая, и Ураноса Пифагора, узнала белоснежную голову Николаса Трисмегиста, Татиану Батман, Ханну Литеру и других, с кем была знакома. С этого дня с ней за один стол по обыкновению вместе садились Нафан, Хельга, Артемида, Улав и Эдвард.

— Как тебе урок музыки? — поинтересовался Нафан.

— Наверное, я сильно расстроила преподавателя своим голосом и слухом, — самокритично ответила Ингрид.

— Что ты, если ты никогда не пела и ни на чём не играла, то для первого раза это было неплохо, — сказала Хельга.

— Самое главное — освободить свой голос, — вдохновенно сказал Нафан, — Нельзя петь, если у тебя зажаты горло и лёгкие.

— Да, то же самое мне сказал Ураномонопатис! — чуть подавившись, сказала Ингрид.

— А на каком инструменте ты будешь играть? — спросила Хельга.

— Я выбрала флейту. А вы все на чём играете?

— Я на гуслях, хотя ещё играю на арфе, — первой ответила Хельга.

— А я играю на боуране, — сказал Эдвард, добавив: — Я был весьма буйным в детстве. Чтобы меня урезонить, мама распорядилась нанять гувернёра, который бы обучил меня бить в барабаны, и мне понравилось. Сначала я просто лупил по ним, потом вошёл во вкус, сейчас играю на всех ударных: боуран там, литавры…

Ингрид не знала ни боуран, ни литавры. Остальные ей живо объяснили, что это такое.

— А я играю на хардингфеле, — потупив глаза в стол, сказал Нафан, заполнив небольшую паузу в разговоре. — Начинал я с критской лиры, на ней играют смычком, а потом перешёл на него. Сёстры мои говорят, что для игры на нём нужен очень хороший, чуткий слух, но я не слышу себя со стороны, к сожалению.

— Уверена, ты хорошо играешь, только что это, хар-дин-ле?

— Это особая северная скрипка такая. Правильно говорить «хар-динг-фе-ле», — поправил её Нафан. — Там не четыре струны, а семь. Три дополнительных придают особенно нежный голос.

— А-а-а, понятно, а ты на чём играешь, Артемида?

— На виоле.

— А это что? — Ингрид выкатила глаза. Столько названий музыкальных инструментов она ещё не слышала.

— Это смычковый инструмент, он побольше скрипки и звучит помягче. Обычную скрипку кладут на плечо, а виолу я ставлю на колени.

Ингрид посмотрела на её пальцы-веточки и подумала, как хорошо ей это подходит.

— А я играю на гобое, — внезапно заговорил Улав. — Иногда на волынке («Ну хоть волынку я знаю», — подумала Ингрид), если надо.

Улав говорил редко и мало, поэтому каждый раз, когда он открывал рот, все разом замолкали, тем более, что у него был необычайно низкий и раскатистый для его лет голос. Что такое гобой, рассказать Ингрид не успели, поскольку завтрак кончился, и они отправились на следующий урок.

Нумерологию вела София Хилиа Геранос, молодая темноволосая преподавательница. Кудрявые волосы хоть и были забраны в косу, однако выбивались и немного торчали в стороны, очки в роговой оправе на худеньком лице смотрелись аляповато. Она едва ли тянула на учителя — казалось, что ей место за партой. Лишь по одежде (длинной многослойной тунике и голубому гиматию с фибулой на плече) можно было догадаться, что она здесь учит сама. Юная и бойкая, она сразу заметила Ингрид, позадавала ей вопросы и продолжила урок. Нумерология была одновременно похожа и не похожа на математику. Те же числа, те же примеры, но решения объяснялись доходчиво и легко запоминались. Её новые одноклассники легко и быстро считали в уме даже большие числа, к чему на земле Ингрид была не приучена. Нумерология тесно связана с геометрией и была необходима в деле астрологии и алхимии. София Хилия в конце урока задала Ингрид написать решето Эратосфена и выучить ряд чисел золотого сечения.

За нумерологией следовал урок истории. Высокий, худощавый и, несмотря на свою картавость, очень обаятельный Георг Меркурий рассказывал об истории и географии Междумирья. Он был великолепный рассказчик, класс его слушал с удовольствием. Ингрид ничего не знала о Междумирье, а потому этот урок ей был интересен вдвойне. Девочка весь урок елозила на стуле от нетерпения.

Так Георг Меркурий познакомился с Ингрид. Она подняла руку и задала вопрос:

— А Междумирье вообще находится ГДЕ?

Класс хихикнул, видимо, оценив шутку.

— В смысле, «ГДЕ»? — переспросил учитель.

— Перефразирую, — сверкнув в ответ глазами, сказала Ингрид, которая, настроившись на преподавателя, даже начала картавить как он. — На какой планете, для начала?

Класс ещё раз прыснул, но вовсе не над вопросом, а над той полной юмора сценой, которая разыгрывалась.

— Очень даже на Земле. Это планета такая. Третья от Солнца. Солнце — это звезда Солнечной системы, — на этой же волне с таким же артистизмом ответил Георг Меркурий.

— Отлично, космический адрес мы выяснили, это не может не радовать, — просияла Ингрид. — А что насчёт страны? Или хотя бы континента?

— На каком языке вы говорите?

— На русском, — с напускной серьёзностью ответила Ингрид. Её лицо выразительно изменялось, что веселило одноклассников ещё больше.

— Соответственно, Междумирье находится в России. А во Франции Междумирье находится во Франции. В Бразилии — в Бразилии. В Китае — в Китае. В Японии — в Японии. И так далее, и так далее, и так далее. — Между ними промелькнула улыбка Чеширского кота и полнейшего взаимопонимания.

— Значит, Междумирье существует на всей планете и, так полагаю, в разных местах называется по-разному?

— Так точно!

— Хорошо, но мне тогда непонятно: где конкретно в России находится Междумирье? — Ингрид беспомощно развела руки и высоко подняла брови, вопросительно глядя на Георга Меркурия.

— А как вы сюда попали? — задал он второй наводящий вопрос.

— Ну, в школе там одна дверь распахнулась сюда, я потеряла сознание и оказалась тут на Ясеневой аллее… И дальше ничего не помню, — очень туманно и расплывчато ответила она, помня о разговоре в термах.

— Хорошо, давайте я расскажу здесь о Междумирье относительно земли. Итак, Междумирье, которое для нас является, по сути, единственным миром, не единственное населённое людьми место на планете Земля.

— Серьёзно? — спросил кто-то из учеников. — Значит, так называемая земля больше нашего мира?

Преподаватель спросил у Ингрид, сколько человек живёт на Земле.

— Ну… — Она вспомнила с урока географии очень неточные данные. — Около шести миллиардов людей.

Класс ахнул. Георг Меркурий махнул рукой в сторону грифельной доски, где мел сам записал это число со всеми нулями. Класс взялся за перья и тетради. Георг Меркурий продолжал повествование.

— Дело в том, что наш мир существует параллельно вместе с другим миром на планете. Тот мир намного больше, и нам известен мало, так сказать, фрагментарно. Междумирье, как я сказал, существует иначе, чем страны на Земле. Как бы вам объяснить? Тут ещё и путаница со словами вечная. Землёю мы называем тот мир, откуда пришла Ингрид, и сама планета, где мы находимся, тоже называется Земля. Не путайте, что из этого «земля» со строчной буквы, а что — с заглавной.

Преподаватель лёгким жестом заставил одну из свёрнутых в рулон карт на штанге у потолка развернуться. Это была карта Междумирья. Потом он развернул рядом карту двух полушарий Земли.

— Население нашего мира составляет примерно два миллиона человек, а площадь — более полумиллиона квадратных километров, — продолжил он. — Но самое важное заключено в том, как наши миры сопоставимы. Наш мир, Междумирье, относительно земли будет называться парамиром. Так вот, далее… На планете Земля, откуда к нам иногда попадают люди, границы между государствами определяются так же, как у нас границы между княжествами и поместьями внутри них. — Рассказывая, Георг Меркурий обводил пальцем границы на картах.

— То есть на земле граница определяет язык, а не язык границу? — спросил Эдвард.

— Да, именно так. В нашем мире есть чёткое разделение по языку. Наше пространство Междумирья закреплено за древним торговым путём, который существовал около тысячи лет назад. Он объединял север и юг. Большую часть этого пути сейчас занимает русскоговорящее или хотя бы понимающее русский язык население, поэтому если кто и попадает к нам, то он понимает нас, а мы его.

— Подождите, вы говорите о пути из варяг в греки? — Глаза Ингрид округлились и сделались больше очков Хельги.

— В точку. Именно о нём. Поэтому наш мир состоит из южных земель, перенявших традиции Византии, и северных земель, которым достались традиции Скандинавии. А язык формировался русский. Можно определённо сказать, что все порталы, когда-либо соединявшие землю с нашим миром, открывались именно в рамках этого торгового пути.

В голове Ингрид начало проясняться. Но всё равно это было слишком для неё сложно. В голову лезли такие мысли и вопросы, типа: «как этот мир произошёл вообще», но она решила, что узнает всё чуть позже, просто надо подождать.

— Всё время существования Междумирья мы поддерживаем связь с землёй: используем календарь, язык, учитываем текущую политическую ситуацию, изучаем литературу, музыку и живопись. И всё это время порталы открываются регулярно — правда, ещё сто лет назад они раскрывались намного чаще. Последний всплеск произошёл в 30—50-е годы этого столетия и практически затих после 70-х. Сейчас портал открывается один раз в пять лет, а то и реже. В основном к нам попадают дети в возрасте четырёх, максимум восьми лет. То, что к нам попали именно вы — это почти небывальщина. — Георг Меркурий кивнул в сторону Ингрид, в ответ она звучно сглотнула. — Раньше были намного старше, порой попадали и взрослые. Благодаря такой связи Междумирье и европейская часть России находятся, что называется, в сопряжении. От Мурманска до Севастополя, Ингрид.

На этом уроке Ингрид узнала также, что подобные миры существуют и в других странах на Земле: они объединялись через школы искусства или торговыми отношениями, но никогда не военными. Между собой парамиры разных регионов не имеют земельных границ и почти не выходят на связь друг с другом. Единственное, что объединяет все парамиры между собой, — это Древо, которое растёт в главном зале Дворца. И Дворец называется Древним вовсе не из-за собственной древности, а именно из-за этого Древа. Таковое растёт в каждом Междумирье как связующее звено.

— А что же тогда находится за границей моря, которое здесь на карте? — снова подняла руку Ингрид.

Класс почему-то дружно побелел. Георг Меркурий чуть замолк, а потом уклончиво произнёс:

— Тоже граница, но не между регионами Междумирья. Это совсем другая граница.

Тут раздался удар колокола, созывавший всех на короткий перерыв перед следующим занятием. Урок по древним знакам вела Ханна Литера. Он, как и остальные предметы, шёл в связке с другими дисциплинами: историей, языками, философией, каллиграфией и даже алхимией и астрологией. На этот раз Ханна Литера рассказывала про рунический алфавит и про каждую его букву. Разумеется, Ингрид пропустила первые уроки, а потому добрый десяток букв для неё остался неизученным. Ей предстояла кропотливая работа по самостоятельному изучению темы.

В середине занятия Ханна Литера сказала:

— Вы, конечно, знаете, что правящие семьи северных земель носят имена двадцати четырёх рун древнего скандинавского алфавита. — Она посмотрела в список класса в журнале. — Рейдэл, Исса, Виньяс, Лагуна, Эйваз, Йере, Одал, Инго — представители семей правящих династий Севера.

По кислым лицам одноклассников Ингрид показалось, что это им известно давным-давно, и многие учителя специально стараются подогнать материал под неё.

Наконец, подошло время последнего занятия — плавания. На него стоило отправляться бегом, поскольку кабинеты наук находились в центре, где росло Древо (его ветви были видны из окон), а плавать ходили в корпус, который Ингрид увидела самым первым: с тем самым озером под высоким стеклянным фонарём в западной части Дворца. Урок включал не только само плавание, но и умение управлять лодкой, и тренировки задержки дыхания, и прыжки в воду и даже теорию навигации. С мальчиками они вновь разъединились: у них были разные тренеры и разные занятия. После интенсивных водных упражнений у Ингрид закружилась голова. Она уже не понимала, есть в её теле хотя бы одна мышца, не получившая за эти дни никакой нагрузки. Как и вчера, девочка еле доползла до трапезного зала, где набросилась на еду.

— Ингрид, ты уже решила, где будешь отрабатывать обиход? — спросил Нафан.

Эдвард изменился в лице:

— Ингрид! Я же должен был отвести тебя к Деметросу Аркелаю перед вторым завтраком! И забыл!!! Даже голубка послать забыл!

Он погрузился в самобичевание.

— И что теперь делать? Он после обеда будет занят, — обеспокоилась Ингрид.

— Вам надо поймать его сразу после обеда, — предложила Хельга.

— Лучше всего встать у дверей, которые ведут к Древнему залу: он обычно ходит через них, — сказал Нафан. — Если вы будете за ним бежать, это будет неуважительно, равно как если будете стоять над душой во время обеда.

— Ты прав, Нафан, спасибо, — сказала Ингрид. — Тем более что после плавания у меня ноги болят, и стоять я просто не смогу. На земле физра совсем не такая.

— Что на земле не такая? — переспросила Хельга.

— Физра, ну, физкультура, — повторила Ингрид. — Это «физическая культура». На ней ученики делают упражнения, бегают, разминаются и играют в футбол или волейбол.

— Типа атлетики? — окончив самобичевание, уточнил Эдвард и поправил свои квадратные очки для важности. — Мы по утрам всегда бегаем и делаем атлетические упражнения.

— Фубол? Волибол? — с замершим выражением лица повторил Нафан незнакомые слова.

— Это игры с мячом, — объяснила Ингрид. — В футболе его забивают в ворота с пинка, а в волейболе — подбрасывают и отбивают руками.

Едоки за столом замедлились, пытаясь уловить суть услышанного.

— Разве мечом можно так играть? — изумлённо сказал Эдвард.

— Мяч. Не меч. МЯ-А-АЧ. У вас разве нет мЯчей? — Ингрид догадалась, в чём случилась путаница.

От еды оторвались все пятеро, задумавшись над вопросом.

— А как он выглядит? Мяч этот? — спросил Нафан.

— Это такой шар, тугой, упругий, резиновый или кожаный, внутри он накачан воздухом, — как могла описала Ингрид. — Он обычно вот таких размеров, его пинают ногами или бьют руками. У вас во что дети играют? В какие спортивные игры?

— Нет, мы в такое не играем, — ответил Нафан.

— Вообще, спортивные игры — это как? — спросила Хельга.

— У нас ристалище есть. Есть фехтовальные турниры, — предложила альтернативу Артемида. Она догадалась, о чём говорит Ингрид. — Есть походы, есть биатлон, есть навигация… А то, о чём ты говоришь, популярно у крестьянских. Я видела нечто подобное дома у деревенских.

— То, что ты описала, мы называем ядрами. Лёгкими кожаными ядрами. Только, видимо, они недостаточно упруги. Мяч, если он упруг, должен отскакивать от земли? — сказал Нафан.

— Да. — Ингрид вновь была удивлена традициям Междумирья. — Выходит, у вас тут Средневековье?

В Междумирье никто не знал, что такое Средневековье. Равно как и античные философы не знали, что они древние греки. Ингрид пришлось спросить иначе:

— У вас здесь, в общем, военная подготовка?

— Можно сказать и так, — за всех ответил Эдвард. — Вот Улав отличный кавалерист.

До сих пор молчавший Улав негромко сказал:

— Необязательно было об этом говорить.

— Улав, глупо скрывать свои достижения. Тебя никто не собирается захваливать. — Хельга взяла его под плечо и приблизилась лицом к его уху.

В ответ Улав чуть нахмурился:

— Хельга, будь добра, не надо.

Ингрид таким жестом была, мягко говоря, удивлена, но Нафан кое-что напомнил:

— Вам не пора ли к Деметросу Аркелаю? Он уже закончил обед. — И мальчик очень аккуратно указал ладонью на стол учителей.

Ингрид и Эдвард быстро встали из-за стола и скорым шагом направились к тому месту, где в скором времени должен был проходить их куратор.

— Эдвард, а Хельге нравится Улав? — спросила она его, когда их никто уже не слышал.

— Конечно, нравится. Она вообще во всех своих братьях души не чает. Даже в пятиюродных.

— А он ей брат?

— Да, тут много кто в родстве. — Эдвард вновь поправил очки. — Почти все. Они вроде троюродные брат и сестра, а вот я ей, кажется, пятиюродный… дядя. Вроде бы дядя… Не могу точнее сказать. А с Улавом у меня родственная связь очень далёкая. С Артемидой у меня тоже дальнее родство есть, но познакомились мы только здесь… Ой, вот Деметрос Аркелай, пойдём скорее! Здесь почти в каждом классе учатся родственники, от братьев, сестёр, кузенов и кузин до дядюшек, тётушек и внучатых троюродных племянников. Тут ещё надо постараться, чтоб ненароком не жениться на собственной кузине.

Не успел он договорить, как они уже добежали до своего куратора. Деметрос Аркелай сделал Эдварду замечание: тот должен был прислать ему голубка с письмом утром после музыки, а не запоздало ловить после обеда. После куратор вместе с Ингрид отправился в свой кабинет, чтобы записать её на обиход.

— Ингрид, вы уже выбрали, чем будете заниматься на обиходе?

— Да, пойду на кухню. К сожалению, у меня нет других талантов.

— Кухня — вещь важная. У меня пять дочерей, и все они обожают печь пироги и готовить прочую снедь. — Он похлопал себя по животу и дружески подмигнул ей. — И что значит «нет других талантов»? Сегодня Георг Меркурий мне рассказывал про вас на уроке.

Ингрид побелела и сглотнула.

— И что же он вам рассказывал? — осторожно осведомилась она.

— Сказал, что вы бойкая и артистичная.

Она зарделась от смущения.

— Неужели в Междумирье мало бойких девочек? На земле меня считают странной и обзывают.

— Бойких много, но всё равно не то… — Деметрос Аркелай осёкся, не стал продолжать эту фразу. — Не важно. Впрочем, вы ему понравились весьма. Вас сложно не заметить.

— В том-то и проблема. Я даже слишком заметная, особенно когда хочу быть незаметной. И разговариваю много. На земле меня за это не любят.

— Как поживает ваша копия?

— Пока хорошо, спасибо.

— Почему «пока»? Вы управляетесь с ней? Есть что-то необычное?

— Голова болит, когда с ней соединяюсь, зависаю на некоторое время…

— А, это нормально, вам ведь приходится за двоих переживать. Смотрите, у вас аппетит скоро возрастёт…

— Уже. Я никогда ещё столько не ела. Как этой копией управлять-то? Не попадёт ли она в какие-нибудь неприятности?

— Ингрид, копия всецело привязана к вам. Если не попадаете в неприятности здесь, то и с копией всё в полном порядке. Она перенимает ваше настроение, мысли, на то она и копия. Только вам необходимо регулярно с ней соединяться, не стоит делать больших перерывов.

— Я стараюсь каждый день возвращаться.

— Правильно делаете. Иногда, если долго с ней не соединяться, она может наломать дров. К сожалению, из-за малого опыта мы очень немного знаем об особенностях копий… Ингрид, среди вещей, которые вы получили от Лавры, должен быть малый блокнот на кольцах — он называется кредитный альбом, его обязательно надо принести на обиход.

— Хорошо, Деметрос Аркелай. А можно один вопрос?

— Да, я внимаю.

— А зачем мне дали такой серьёзный артефакт?

Деметрос ответил не сразу:

— Чтобы возвращаться на землю, разве вы этого не просили?

Ингрид замялась.

— Тогда зачем разрешили мне остаться здесь?

— Но это ведь вы тоже попросили.

Прицепиться было не к чему. Она действительно просила и то, и другое. Девочка почувствовала весь груз ответственности, который сама возложила на свои плечи. Помолчав немного, она задала ещё один вопрос:

— А кроме дверной ручки больше не существует способов перенаправляться?

— Есть способы, но обычно нужен портал.

— Значит, здесь есть люди, которые могут перемещаться без портала?

— Да, бывают и такие, это отдельный вид магического дарования, — последнее он добавил, чтобы предупредить дальнейшие неуместные расспросы.

— Деметрос Аркелай… — Ингрид переживала, что этот вопрос прозвучит вызывающе. — Но почему меня не предупредили, чтобы я молчала об этом портале?

Его лицо побелело от удивления и немного от страха:

— Разве Фрейя Левкайя вам этого не сказала? И многие ли теперь знают, что у вас есть портал?

— Слава Богу, нет. Я умудрилась рассказывать о земле так, что никто не понял, что у меня есть возможность ходить туда и обратно. Только два человека знают о портале.

— И кто же это?

— Хельга Лагуна и Артемида Рододендрон. Они же мне и сказали, чтобы я держала это в тайне.

— Что ж, можно считать, что у вас появились здесь друзья.

На слове «друзья» Ингрид обмякла. Ничего другого она уже не слышала и даже почти забыла, о чём только что говорила с куратором. Она откланялась и пошла сначала в свою комнату за альбомом, а потом на обиход.

06. Обиход

Найти кухню, куда Ингрид была записана на обиход до конца месяца, оказалось не так просто. По дороге спросить было не у кого, поскольку все давно разошлись выполнять свои обязанности. Сначала она пошла на запах еды, но оказалась в хранилище, где на сервировочных столах стояли готовые блюда к ужину. Это помещение пронизывало несколько сводчатых ходов, девочка потратила минут десять на поиски нужного. Наконец, придя на кухню, она остановилась на пороге, осматривая помещение. Высокие потолки, каменная и керамическая облицовка, чудесные ароматы свежих продуктов, чистые полы и приятная суета. Ингрид хотела обратиться к первому попавшемуся человеку, но не успела: к ней подошла девушка в длинном переднике, за которым была видна антрацитовая военная форма с вышитыми на ней яркими оранжевыми цветами.

— Ингрид Камнина — это же ты?

— Да, я.

— Замечательно, мне только что прилетел голубок от вашего куратора, — девушка потрясла в воздухе сложенной из бумаги птичкой. — Ты теперь будешь у нас работать. Что у тебя хорошо получается?

Ингрид сказала первое, что ей пришло в голову:

— Резать огурцы.

— Неплохо. Пойдём, я тебе всё покажу.

Они отправились вглубь кухни.

— Здесь вода, — сказала ей старшая мастерица, указав на большой фонтан-каскад в центре первого зала кухни. — С верхней чаши мы берём питьевую воду, со второй — воду для готовки, третья чаша с водой для мытья и ополаскивания чистых овощей, фруктов. Для этих трёх чаш здесь висят коши и чашки. — Она указала на планки с крючками. — Четвёртая чаша в самом низу с водой для мытья грязной посуды, а также чистки овощей. Оттуда можно брать воду прямо лоханью или ушатом. Если в мерной чашке или ковше осталась вода, то её выливают на чашу ниже. У самых ног — видишь? — Слив для использованной воды. Обрати внимание, здесь, справа, вода почти горячая, а здесь слева, — ледяная. Между этими краями выбирай, какой температуры тебе нужна вода.

Ингрид оценила красоту и удобство каскада. Потом они прошли мимо большой арки, ведущей в комнату с огромной жаровней. Прямо в её центре над огнём висели котелки. Девочке коротко сказали, что этот и следующий за ним — горячие залы для варки и жарки. Также показали, где хранится посуда для готовки, где ножи и прочая кухонная утварь, где находится вход в амбары. Ингрид смотрела на остальных ребят, что уже вовсю чистили овощи, рыбу, стучали ножами по разделочным доскам, что-то смешивали в тазиках. Она подумала, что хорошо, наверное, быть старшей и только раздавать указания кому и что делать. Словно прочитав её мысли, мастерица сказала:

— Ох, как же славно, когда твоё дело всего лишь нарезать полпуда салата и начистить берковец картофеля, а не думать насчёт меню, продуктов, чистоты на кухне, когда не нужно быть везде и сразу.

Ингрид сразу же перестала думать, что старшим легко живётся.

— Ингрид, — обратилась к ней мастерица, — слушай самое главное. Кухня за два часа готовит еду более чем на тысячу человек. Это ученики Ликеи, Академии, преподаватели, тренеры, служивые, прислуга и все, кто здесь работает. При этом готовим кушанья и снедь одновременно на оба завтрака, обед, ужин и преднощную трапезу. — Перечисляя, мастерица загибала на руке пальцы. — То есть всё и сразу за два часа. Девочки из Академии, со старших курсов, уже занимаются икономией: составляют меню, пишут запросы в оранжереи и огороды, в зернохранилища, пекарню, на ферму — на молоко, яйца и прочее, проверяют, всё ли есть и что может понадобиться. Младшим повезло чуть больше — они просто готовят.

— А еда не портится? Ведь если мы её готовим сейчас, как и где она дожидается своего поедания? — Ингрид этот вопрос очень волновал, поскольку к её удивлению, кушанья на столах всегда были с пылу с жару, свежие, и даже сырые овощи в салатах хрустели.

— О, об этом не стоит волноваться. У нас есть умельцы, которые создают купол времени — то есть невидимый купол над готовыми блюдами, под которым сохраняется время, когда их только приготовили. Горячие остаются горячими, холодные — холодными ровно до момента подачи на стол. Купол саморазрушается, стоит только попробовать накрытое блюдо, поэтому выдержка и дисциплина — превыше всего на кухне! Ингрид, сейчас я тебя пошлю на помощь девочкам, которые уже готовят. Посмотрим, с чем ты хорошо справляешься, и будешь этим заниматься. Дай мне свой кредитный альбом.

Старшая мастерица сделала какую-то запись в альбоме, а потом повела её к овощным столам, где хлопотала маленькая очаровательная девочка — видимо, тоже из первого класса Ликеи.

— Здравствуй, я Ингрид. Я новенькая, теперь буду тебе здесь помогать.

Девочка повернулась к ней. У неё были такое же по форме лицо, как у Хельги, серо-голубые воловьи глаза и волосы каштанавого цвета.

— Ты новенькая с земли, да? Мне про тебя уже рассказывала Хельга. Меня зовут Сольвей, — ответила девочка и грациозно отвесила книксен.

— Ты очень похожа на Хельгу. Вы родственники?

— Кузины.

— Девочки, — вмешалась в разговор старшая мастерица, подняв указательный палец. — Служба.

— Хорошо, Дафна, помним, — улыбнулась ей Сольвей.

Дафна ушла, Сольвей показала пальцем на листок с рецептом салата, прикреплённый канцелярской шпажкой к доске на уровне глаз.

— Смотри, мы сейчас делаем салат, который завтра будет на ужине. Для него надо намыть и нарезать яблоки, огурцы, отварить кукурузу — её я уже заказала, приготовить заправку, нашинковать капусту.

Ингрид посмотрела на количество салата. Это была не шутка — двадцать фунтов!

— А двадцать фунтов — это сколько? — рассеянно спросила она.

— Двадцать фунтов это примерно десять безменов, — ответила Сольвей.

— А в килограммах?

— В килограммах… Считай, один безмен равен одному килограмму, — сказала Сольвей, а потом добавила: — В оставшееся время мы должны помочь с чисткой моркови и навести здесь чистоту.

— Тогда я приступаю! — И Ингрид сразу приступила к своим обязанностям, больше не задавая вопросов.

С упоением Ингрид думала о том, что ей сказал Деметрос Аркелай насчёт друзей. Неужели рядом с ней люди, которым можно доверять? Это было так непривычно и странно.

Ингрид стояла и нарезала свою гору огурцов, когда увидела ещё одну девочку своего возраста: она настолько мастерски управлялась с ножом, что просто дух захватывало. Эта девочка точно училась в Ликее, они были сверстницы, но внешностью отличалась от других, была несколько проще лицом. Ингрид решила, что надо непременно с ней заговорить. Поводом послужило восхищение скоростью её работы. За непринуждённым разговором она узнала, что девочку зовут Эрин и она родом из крестьян. Так как за ней с молодых ногтей был замечен магический талант, то её по закону определили на учёбу в Ликею. Она до сих пор немного неловко чувствовала себя здесь, хотя и подружилась с некоторыми одноклассниками. Эрин была рада познакомиться с Ингрид и расслабилась в её присутствии.

— А какой у тебя талант, если не секрет? — спросила её Ингрид.

— Та не секрет, меня ж слушают почти все животные. В младенчестве ни один кроль, ни одна козочка не сбежали от меня. А потом и коровы все как одна ходили за мной и слушалися. Один жеж раз я разъярённого быка успокоила. Об этом дескать и поведали нашему градоначальнику, а он уже доложил дяде своему, самому князю Ихтиархонтису. Даже устроили испытания, подводили ко мне животных, подручных всяких, и смотрели, как я с ними общаюся… Признатися, ох, и волнительно это было! Но когда ж я смогла поведати, чем же хворает любимая княжья рыбка, тогда меня и определили сюда…

Эрин говорила с деревенским акцентом, растягивая слова, окая, и обильно сопровождала речь жестами, отложив нож. Потом, правда, смущённо извинялась, прятала руки в карманы передника, добавив, что надо ей переучиваться и не махать руками. От неё Ингрид узнала, что во всех поместьях хозяева должны присматриваться к детям всех сословий, чтобы не пропустить потенциальных магов и устроить их на учёбу в Ликею. Учиться здесь очень почётно, поэтому и крестьяне, и ремесленники, и купцы, и различные мастера всегда с трепетом наблюдают за своими детьми и при малейшем намёке на талант ведут к помещику или градоначальнику. Когда-то смотры были каждые три года, но из-за особого рвения населения их сократили до одного раза в пять лет. К счастью, желающие мухлевать отсеиваются сразу и в среднем за каждую пятилетку находится около десятка новых потенциальных учеников разного возраста. В то же время дети княжеских кланов все обязаны проходить службу и учёбу в Ликее, поскольку почти все они от рождения таковые таланты имеют.

Закончив с нарезкой и заправкой салата, Ингрид принялась раскладывать его по салатникам и относить на сервировочные столики. Там она увидела, как старшекурсники из Академии накладывали чары купола времени: после интересной комбинации жестов и слов над готовыми блюдами начинали светиться серебристые сферы.

Уже давно прозвучал колокол, сообщивший о преполовении обихода, Ингрид помогала убираться на кухне. За это время она узнала много нового. Во-первых, обиход обязателен для всех, и только старших студентов Академии частично освобождают от него. Во-вторых, каждая печать за пройденный обиход используется как натуральная валюта внутри Дворца: например, ими можно оплатить предметы личного использования, травы, лекарства, угощения, канцелярию. Желающие всегда могут заработать себе новые печати на дополнительных трудах. В-третьих, без заполненного кредитного альбома нельзя закончить обучение в Академии. Также Ингрид узнала, что Дворец почти во всём самообеспечен: кроме кухни здесь есть собственная пекарня, молочная квасильня, мыловарня, лаборатория, швейная, столярная, токарная и другие мастерские, свои оранжереи, огороды и аптека, своя бумажная мануфактура, кузница, мельница… И обиход надо пройти везде.

За ужином в пять часов Ингрид завела разговор о пропущенных ею темах. Эдвард согласился сходить с ней в библиотеку, чтобы помочь выбрать книги для самостоятельной учёбы. С двумя книгами по геометрии и нумерологии, ботаническим атласом, кратким справочником-звёздоводителем, двумя словарями, учебником формальной логики и ещё несколькими книгами она вернулась из библиотеки в свою комнату, вывесив на двери табличку «Не беспокоить, идёт самостоятельная работа» — такие часто использовали ученики. Сама же в это время, положив стопку книг на рабочий стол, быстро воспользовалась дверью в ванну для перехода на землю.

Пережив минутную головную боль, Ингрид соединилась с копией. Как обычно, первым делом она убедилась, что портал при ней, а потом принялась за воспоминания этого дня. В школе была проверочная по алгебре; задали огромное домашнее задание по английскому; вернулась после болезни Ленка; учительница по физике (на самом деле эту даже Ингрид за глаза порой называла училкой) примерно полчаса называла класс кретинами и идиотами, а в оставшиеся 15 минут вызывала к доске решать задачи, среди попавшихся была и Ингрид, получившая свою тройку. Снова поднялся разговор о новом учителе химии, который должен был начать преподавать у них с завтрашнего дня, и Карина сказала, что, кажется, видела его в школе. Даже из воспоминаний двойника этот разговор так вошёл в голову Ингрид, что мысль о завтрашнем дне на земле вызвала лёгкую дрожь. Она вспомнила, как копия чуть побелела, глаза застыли, и челюсть плотно сжалась из-за внутренней борьбы, а Ленка и Карина и быстро подняли её на смех за выражение лица.

Сейчас же Ингрид сидела за мольбертом, флегматично окуная кисть в акварельные краски. Но пока она намешивала на палитре нужный цвет, уже забывала, куда хотела его нанести. Как и в предыдущие два дня в момент слияния с копией на неё накатила сильная усталость, будто земля высасывала из неё все силы, что накапливались во Дворце. Казалось, что прошёл уже целый месяц. Преподаватель живописи трижды сделал замечания к натюрморту, ничего не клеилось, появилось дикое желание сгинуть с земли в Междумирье навсегда, но подумав о маме, Ингрид отбросила эти мысли.

В среду занятия в школе живописи заканчивались рано, поэтому в половину седьмого её уже встретила после работы мама, и они поехали вместе домой.

— Ингрид, ты у меня какая-то грустная, — сказала ей мама.

— Мам, просто устала, — ответила ей дочь. — У нас сегодня физичка орала больше половины урока, что мы конченые идиоты и не ничего понимаем, когда класс попросил объяснить одну из задач. А потом вызвала меня к доске, дав решать аналогичную задачу, и влепила тройку. Но мы ведь серьёзно все не поняли, как её решать, я там как наглядный пример стояла!

— Ну, Ингрид, это какой-то беспредел, — беспомощно пожала плечами мама.

— И по инглишу такую домашку задали, будто кроме английского других предметов у нас нет. По алгебре писали самостоятельную работу…

— Ингрид, как хорошо, что тебе не надо заботится о готовке еды, ты можешь прийти домой и сразу сесть за уроки, — попыталась поддержать её мама.

Ингрид икнула.

— Мам, давай сока купим, — предложила девочка, когда они проходили мимо магазина, — хотя бы маленькую коробочку.

— Давай зайдём, лучше яблок возьмём. А ещё бабушка просила купить куру. Кстати, Лена поправилась?

— О да, поправилась, — с нотой сарказма ответила Ингрид.

Дело в том, что Ленка была на полголовы выше Ингрид, толще и массивней, и вообще возникал большой вопрос, почему она так часто болела. У неё был противный визгливый голос, туповатое выражение лица и маленькие, сощуренные от близорукости глазки. От очков Ленка принципиально отказывалась, считая, что все будут смеяться над ней, а потому часто тыкала Ингрид в ногу карандашом, чтобы та ей сказала, что написано на доске. Отвертеться от Ленки Ингрид не могла, та была ей выдана в пару ещё предыдущим классным руководителем.

Дома Ингрид часто смотрела на часы, пока мама жаловалась на начальницу, на ЖКХ, на цены в магазинах — всё это не поднимало настроения. Потом позвонила классная руководительница, и Ингрид словно передёрнуло током: равно как Эдвард забыл про голубка Деметросу Аркелаю, так и она совсем забыла про выезд, который должен был состояться в эту пятницу. Ингрид пересмотрела папку с бюрократическими бумажками и, к счастью, убедилась, что все печати и подписи собраны, просто она забыла отнести их завучу сегодня. Ингрид хотела как можно скорее повесить трубку, но классная всё говорила и говорила, будто нарочно тянула время.

— Завтра последний срок, Ингрид, не подводи свой класс! — прозвучало из трубки.

— Хорошо, Антонина Алексеевна, будет сделано, мэм! — даже в такой ситуации её манера шутить не изменилась.

Телефонный звонок украл драгоценные минуты, в которые Ингрид должна была переместиться на молитву и трапезу в Междумирье, поэтому, повесив трубку, она рванула в комнату, едва не перелетев через маленького кузена. Она достала портал, приладила его к двери и шагнула в золотистое свечение, оставив копии выполнение домашних заданий. Мысленно она выбрала одну из ближайших дверей к трапезной, чтобы как можно быстрее прийти. Молитву уже пели, она вбежала в зал, в ту часть, где трапезничала Ликея. Пение закончилось, Ингрид перевела дыхание. Нафан спросил, почему она опоздала.

— Замешкалась с занятиями, я часто теряю счёт времени, — обыденным голосом сказала она.

— На чём остановилась?

— На артиклях греческого языка, — улыбнулась Ингрид.

Тут вмешался Эдвард:

— Ингрид, я не решился тебя беспокоить, пока ты занималась, но Деметрос Аркелай прислал мне голубка с просьбой, чтобы ты снова к нему зашла до сборов.

— Эдвард, ты уже второй раз говоришь мне про сборы. Что за сборы?

Нафан оторвался от поедания своих сырников:

— Тренировочные сборы дважды в год по неделе с двенадцати лет обязательны для каждого воина. Освобождение получают только те, кто недавно женился, стал отцом, или получил травму или болезнь, мешающие нормально участвовать в подготовке. Все дворяне несут военную службу у нас, а освобождение потом надо отработать.

Эдвард добавил:

— В течение недели устраивается палаточный поход, каждый день тренировки, упражнения для воинов и паладинов и прочее. Раз в год проводится «лысый» поход, когда военные сами обслуживают себя и выживают в самых неподходящих условиях, и раз в год «полный», с сопровождением.

Нафан продолжил:

— Сейчас мы отправляемся в «лысый» поход, будем спать почти на голой земле, есть подножный корм, мыться в ледяной воде рек и там же стирать, испытаем все суровые трудности походной жизни… Отправляемся в воскресенье днём, 12 октября.

— И для чего это? — Ингрид не понимала, что вообще происходит.

— Для тренировки, разумеется. Неужели на земле нет армии? У вас дворяне не несут воинскую службу? — Нафан умудрялся говорить так, что его ответы больше запутывали, чем проясняли.

— У нас и дворян-то нет. Армия есть, но её стараются избегать, дедовщина там и всё такое…

— А кто тогда служит, если дворян нет? Как ваше общество устроено, если нет дворян? — Эдвард ошеломлённо поднял брови, ожидая объяснения.

— Ну так. Есть богатые, есть бедные, а дворян нет. Кто хорошо устроился, зарабатывает много, может себе позволить хорошую квартиру и даже загородный дом, а кто плохо, те живут большими семьями в маленьких квартирках и максимум, что имеют, — дряхленькую дачку с огородом.

— Ингрид, ты прямо загадками говоришь. Что такое дедовщина? Что такое квартира? Что за дачка? — Нафан от удивления моргал глазами как первоклассник на построении.

— Так, давайте по порядку, — начала Ингрид, переходя сразу ко второму пункту. — Квартира — это такое жилище. Строится один большой многоэтажный дом, внутри несколько парадных с улиц, там основные лестницы, на каждом этаже — квартиры. Вот здесь в замке есть залы и самые разные комнаты, а в городских домах на земле каждая такая вот комната внутри делится на несколько комнат и кухню. Квартира может быть с одной комнатой, может быть с двумя, тремя, иногда четырьмя. Я слышала, что бывает и по пять комнат. Но у нас в основном две-три. Так вот, кто богат, тот может жить в большой квартире, а кто беден, тот живёт, может, и в большой квартире, но с кучей родственников.

— Ужасно, — сказала Артемида, — две-три комнаты на семью. А как же сад, конюшня, камин, библиотека, молельня, трапезная, комната для прислуги?

— Как можно так жить? Разве семья может жить так? — удивилась Хельга.

— У нас семьи не такие большие, мало у кого больше двух детей, — напомнила Ингрид, — и каминов с конюшнями нет.

— Всё равно, а прислуга? — горел возмущением Нафан.

— Нет прислуги и в помине. На земле считается постыдным держать у себя прислугу. Моя мама говорит, что быть у кого-то служанкой — это край унижения.

— А как тогда на земле заботятся о сиротах и вдовах? — Внезапно спросила Артемида — она своими вопросами била не в бровь, а в глаз. — У нас принято брать к себе в дома сирот и вдов, чтобы они имели и крышу над головой, и пропитание, чтоб детей могли вырастить и обеспечить их трудом.

Ингрид замолчала. Рассказывать им о сиротских приютах, о детских садах, об армии и дедовщине и о прочем устройстве жизни на земле она не собиралась. Девочка уже поняла, что эти рассказы шокируют слушателей Междумирья. И всё же разговор о сути военных сборов, с которого всё началось, остался неоконченным. Ингрид для себя решила, что, возможно, это способ размяться и провести каникулы с пользой для юношей, и плюс альтернатива армии.

Трапеза окончилась, и они разошлись по комнатам. Ингрид уже знала, что и как будет делать: приготовит на завтра форму, тетради, альбомы и ляжет спать с учебными книгами. Она посмотрела в блокнот-ежедневник. В четверг по расписанию были следующие предметы: хирография, астрология, философия, ботаника и метательные искусства. «Скорей бы новый день», — подумала она, устраиваясь на подушке с книгой в руках, но быстро провалилась в сон. Ей вновь снились красочные сны: лес, разнотравье, туманы под горой, золотистый лебедь на тёмной глади озера и пронзительное небо с плывущими облаками.

07. Новый опекун

Наступил четверг, прозвонил утренний колокол. Ингрид проснулась быстро, обнаружив, что всю ночь спала с книгой. Это был её третий день в Междумирье, волнительный и многообещающий. Она впервые начала утро с того, что подошла к окну. «Странно, я ни разу ещё этого не делала», — подумала девочка, распахивая занавески. В Петербурге октябрь иногда был серым, холодным и пронизывающим, а иногда наоборот — ярким, солнечным. Неизвестно, была ли связана погода Междумирья с погодой на земле, но и сезоны, и календарь, и время суток совпадали — к её великому счастью. Было довольно темно, ночник брезжил над столом, небо за окном едва светлело. Ингрид изучала вид из окна. Внизу лежали сады, далеко тянулся огород, чуть левее виднелись отблески стеклянных оранжерей, ещё левее, куда посмотреть было сложнее всего, виднелся кусочек густого сияющего облака, которое она видела с другой стороны на входе.

Ингрид отошла от окна, отправилась умываться, оделась, взяла ранец с тетрадями и спустилась к молитве и завтраку.

— А что такое «хирография»? — спросила Ингрид собравшихся за столом.

Эдвард деловито ответил:

— Тренировка для пальцев и кистей рук.

— И чего в этом такого важного, что под неё отводится столько времени?

Вновь на Ингрид все посмотрели недоумённо.

— А ты ещё не видела, как творят магию? — спросила Хельга.

— Я, признаться, ничего не поняла. Обычно во всех сказках для магии нужны заклинания, волшебные вещи типа палочек, шляп, или медальонов, или, например, колец… — сказала Ингрид.

Нафан с улыбкой добродушно протянул:

— Ну-у-у, на этом далеко не уедешь. Конечно, волшебные предметы очень нужны и важны, но представь, что тебя застали врасплох или выбили из рук палочку, отобрали медальон, кольцо упало и закатилось, а шляпу сдуло ветром. Что делать тогда?

Ингрид не знала.

— На самом деле, — продолжил он, — самое важное для мага — это его голова и руки. Ведь даже чётких стандартов заклинаний не существует…

— Это, кстати, очень плохо, — строго вставил Эдвард. — На мой взгляд, чёткая формулировка облегчает работу мага.

— По мне, так нет, — продолжил Нафан, — главное, надо чётко представлять, что и как именно ты хочешь получить, и активировать магическую энергию. Голова и руки должны действовать единым целым.

— Хельга, ты говорила, что в Ликее и Академии могут учиться только те, кто способен на магию, так? — Ингрид посмотрела на неё.

— Всё так, — хором подтвердили за столом.

— По закону, конечно, да, — уточнил Эдвард.

— А как узнать, что я способна на магию? Со мной никогда ничего такого необычного не происходило. Предметы я не двигаю, мои желания сами по себе не исполняются, язык животных не понимаю, никаких привидений не встречала и вообще никаких чудес не было.

— О, эти странные представления о магии! Даже не знаю, откуда они берутся. — Нафан плавно махнул рукой. — Это вообще большая редкость, когда человек способен на такое сам по себе. Скажи, если тебе дать лук и стрелы, ты сразу со ста шагов попадёшь в яблочко?

— Н-н-нет… — Ингрид скептично сдвинула брови.

— Улав, твой пони сразу пошёл галопом, как только ты его оседлал в четыре года? — продолжал Нафан.

— Нет, — коротко ответил Улав.

— Даже если у тебя есть талант, без работы над ним не достичь никаких результатов. А к магии таланты очень тонкие и созревают не сразу, большая редкость, если они внезапно ярко видны. Ты думаешь, зачем нужна холостяшка?

— Холостяшка??? — Ингрид подавилась хлебцем.

— Это такой серебристый порошок, мы все перед началом занятий обсыпаем им руки, — уточнила Хельга. — Просто мы ещё молодые, поэтому вся магическая энергия может выплёскиваться спонтанно. Например, делаю я упражнение для рук, а сама на кого-нибудь злюсь, один неверный взмах… — Хельга махнула рукой. — …и горит кафедра у преподавателя.

На пути взмаха её руки лежало яблоко, которое внезапно опрокинулось на бок. Хельга продолжила:

— А холостяшка нейтрализует выход магической энергии, вот. И действует долго, одного присыпания хватает на несколько дней, а мы наносим её ежедневно.

Нафан сказал:

— Я продолжу с вашего позволения. — Он приподнял палец. — Магические таланты бывают очень разные. Маг может владеть уникальной силой какой-либо стихии, хотя обычно так или иначе ими может управлять почти любой волшебник. Реже встречается магия льда или грозы, например. Может быть способность дышать под водой или летать. Бывает, что ни намёка на базовые умения, зато есть более могущественные вещи, например способность перемещать в пространстве вещи, проникать в чужое сознание, дар предсказания, хождение по снам… Так что очень много дарований.

— А как узнать, какой дар у меня? Вы ведь знаете свои дары?

На этот вопрос ответила Хельга:

— Некоторые знают, другие нет. Дар не всегда очевиден. Многим требуется время для раскрытия. Обычно мы снимаем защиту с дара к моменту поступления в Академию, а два года в Ликее — это и есть подготовка. И, между нами говоря, считается неприличным хвастаться своими умениями.

— А как тогда находят таланты у детей из крестьянских семей? — Ингрид посмотрела на соседний стол, где сидели Эрин и Сольвей.

— А, тут несложно. Как есть холостяшка, так есть и специальная жидкость, которая её смывает и, наоборот, усиливает мага. Даже самые крохи магического таланта будут выведены на чистую воду. Всех детей от пяти до одиннадцати лет с деревни или полиса ведут на смотр, как на праздник, их моют, парят, одевают во всё чистое. Потом совершают омовение рук и лиц этой самой жидкостью, после чего детям предлагают разные испытания. А хозяин земли, опытный маг с членами своей семьи внимательно наблюдают за детьми, часто используя специальные зерцала, чтобы не упустить ни одного возможного волшебника. Бывает, что вообще никого не находят, но иногда попадаются прямо бриллианты, — рассказывала Хельга.

Ингрид слушала с раскрытым ртом. Четвёртый день всего во Дворце, а она столько всего узнала! Девочка подумала, что теперь она потеряет сон, думая о своём даре к магии. Всё это было безумно интересно.

— Не знаю, — сказал Нафан, — я не в большом восторге, когда в Ликею попадают отпрыски крестьян, купцов, ремесленников, служивых… Часто нахально себя ведут, так неприятно, если честно… Будто бы их сразу на золотой трон посадили. И им невдомёк, что вообще-то здесь надо учиться и стараться.

— Я познакомилась с Эрин, она в другом классе учится, и не заметила за ней ничего такого. Совершенно нормальная девочка, — возразила Ингрид.

— Да это же мало зависит от рода! Может, крестьяне проще, купцы расчётливей, а дети служивых повспыльчивее, но и среди нас всё то же самое, — сказал Эдвард.

— Эдвард, ты повторяешь за своей мамой, кажется, — повёл бровью Нафан.

— В таком случае и мне здесь делать нечего, я по своему роду не дворянка, — сказала Ингрид.

— Нет-нет, Ингрид, — исправился Нафан, испугавшись, — ты неправильно меня поняла! Я не это имел в виду. Просто очень неприятно, когда такие дети из недворян, у которых внезапно оказывается магический дар, начинают им хвастать, становятся заносчивыми. Их ведь не воспитывают с младенчества так, как нас. Из-за этого страдают все.

— Нафан, среди дворян тоже встречаются заносчивые и крайне не приятные лица, которых хочется повоспитывать, — язвительно заметила Артемида.

— А служивые — это кто? — спросила Ингрид.

— Это выходцы из семей крестьян, ремесленников, купцов, которые поступили на военную службу, — ответил Эдвард. — Служивые не имеют своих земель, кроме пахотных, получают жалованье и свой дом, а по выслуге лет ещё и пенсию.

Ингрид, которая пока слабо разбиралась в делах сословных, не стала задавать лишние вопросы. Завтрак закончился, они пошли на занятия. На хирографии все тщательно присыпали свои руки холостяшкой и провели тренировку для пальцев. У Ингрид связки суставов были очень негибкими, поэтому все пальцевые фигуры выглядели коряво. Но сложность заключалась не в этом: фигуры для пальцев были разными, их следовало одновременно менять на правой и левой руке, на счёт и через хлопок, а пальцы всё время выполняли движения синхронно и симметрично, и обмануть эти движения было очень сложно. Преподаватель — маленького роста, с восточными чертами лица — терпеливо всё показывал и объяснял.

После хирографии и сытного завтрака Ингрид встретилась с Деметросом Аркелаем, как он и просил.

— Вам ведь уже одноклассники сказали, что на следующей неделе занятий не будет?

— Да, мне рассказали про сбор, что все мальчики поедут в поход. Так здорово, что здесь вы тренируетесь по-настоящему! На земле не так интересно, у нас вот завтра должен быть осенний выезд на природу, так половина родителей бастуют: мол, дети в лесу перемёрзнут и промокнут! Смешно же! Мы даже без ночёвки едем. А сбор — это интересно, по-настоящему…

Деметрос Аркелай прервал её словесный поток:

— Я хотел как раз сказать, что девочки эту неделю не учатся. Они возвращаются по своим домам, где проводят время с семьями. Дело в том, что и Ликея, и Академия будут закрыты для учеников, и общежитие тоже, значит, вам надо где-то пока осесть.

— Я просто могу остаться на неделю на земле, — предложила Ингрид, и сама ужаснулась от этой мысли.

— Это так, но! Сколько человек знают, что вы уходите на землю и возвращаетесь?

— Два — Хельга и Артемида.

— А это значит, остальные сейчас гадают, какая семья вас будет опекать. Ведь все думают, что вы сюда перешли безвозвратно.

— Опекать? — Глаза Ингрид беспомощно расширились.

— Мы должны снять возможные вопросы. Сейчас практически нет дворянских семей, в которых бы не было ни одного отпрыска в Ликее или Академии, а опека нам нужна формальная. Если вас устроить в какую-либо семью, где есть ученики и студенты, то тайна портала будет быстро раскрыта.

Ингрид вообще не поняла, что ей пытался этим сказать Деметрос Аркелай.

— А почему семья Хельги не может меня взять? Хельга ведь знает.

— Да, но в семье Лагуна ещё пять детей, кроме неё. А ещё родители, прислуга. Старшие учатся в Академии, они не должны знать. А когда вы отправляетесь на землю, здесь-то копии не остаётся.

— Да, точно… — Ингрид чувствовала, что жутко тормозит.

— Что я хотел сказать… Среди преподавателей только несколько человек знают, что у вас переходящий статус. Не знаю, согласитесь ли вы… Но семья моего брата — он знает всё и преподает здесь — готова вас взять. У него только один сын, и тот ещё маленький. Это будет по большому счёту формальностью, вы сможете отсутствовать в его семье. Но все будут знать, что вас опекает мой брат.

— Что ж, если вы считаете, что это наиболее приемлемый вариант, то я не против.

— Тогда после обихода мы с вами оформим опекунство, брат как раз придёт.

— Я зайду к вам, спасибо.

Ингрид и куратор распрощались до обихода и отправились по своим делам. Куратор — к себе в кабинет, а Ингрид — в астрономическую башню.

Персефона Стелла Перипата была высокой и крупной в кости женщиной в преклонных летах. Именно так, как казалось Ингрид, и должна была выглядеть преподавательница по астрологии. Серебряные волосы забраны в тяжёлую кичку, перетянутую синей лентой, очки-половинки на цепочке с бусинками-планетами, тяжёлое лиловое бархатное платье с таким же лиловым бархатным плащом, фибула украшена знаком Сатурна. Эта волшебница вела астрологию в Ликее и Академии уже очень давно, о дисциплине не заботилась, и это было бы лишним: ученики сами сидели притихшими в её присутствии, а она сохраняла редкую бодрость и подвижность.

Обратив внимание на новую ученицу, Персефона Стелла пожелала ей трудолюбия и начала урок. Занятие проходило в большом круглом классе с высоким белым потолком-полусферой. Ингрид посмотрела вверх и подумала, что если бы уроки по астрологии шли в планетарии, то осваивать учение было бы очень интересно.

Ко всеобщему удивлению, с лёгкого жеста Персефоны Стеллы бесшумно захлопнулись ставни на окнах, погас свет. В почти полной темноте раздался голос преподавательницы:

— И вот, наконец, мы окунёмся в звёздное небо.

В темноте мелькнуло что-то сверкающее, взлетело вверх и рассыпалось по потолку. Каждая крупинка, сияющая звёздным светом, безошибочно заняла своё место на сфере. Одни светились ярко, другие — блёкло, купол наполнился небесной глубиной. Засверкал Млечный Путь, дорожкой пересекавший потолок наискосок, и звёзды начали своё неторопливое движение. Они сияли достаточно сильно, в их свете можно было увидеть очертания класса и одноклассников. Ингрид молчала в благоговении.

— Есть две вещи, которыми я буду непрестанно восхищаться, это звёздное небо над головой и… и моральный закон внутри меня, — начала Персефона Стелла.

Под её рассказ от звезды к звезде ползли тонкие серебряные нити, соединяющие их в созвездия. Преподавательница говорила мелодично, плавно и возвышенно. Когда она называла одну из звёзд, та начинала мигать на небосклоне, чтобы все обратили на неё внимание. Персефона Стелла указала на планеты и спросила, знает ли кто, как можно ориентироваться в ночи по небу. Весь первый месяц ученики только делали записи по курсу астрологии о названиях созвездий, звёзд, планет и их расположении на небе, теперь же пришёл черёд узнавать их гармонию и свойства.

За астрономией следовала логика. Преподаватель по этому предмету — Севастиан Эйлер — был коренастым и очень много шутил. Логика считалась одной из опорных дисциплин в Ликее, в Академии её сменяла аналитика, диалектика и философия.

Урока по ботанике Ингрид ожидала с налётом скуки: в школе на земле этот предмет был позади, и ничего интересного в цветочках девочка для себя так и не нашла. Однако урок в Междумирье с тем же названием перевернул её представления о флоре. Здесь на ботанике она впервые узнала, что есть растения с разным характером, холодные и горячие, сухие и влажные, агрессивные и мягкие. Преподавательница Оливия Лаванда была женщиной средних лет, полненькая, степенная, с живыми глазами и тонкими пальцами.

На «оранжевый» урок в четверг со странным названием «метательные искусства» Ингрид шла уже с предвкушением одышки, больных рук, ног и спины. После хореографии и плавания у неё до сих пор болело всё. Причём она привыкла проговаривать свою боль, и одноклассники с большим терпением выслушивали её жалобы, которые, по существу, были не столько жалобами, сколько хвастовством. На земле ни один урок физкультуры не мог произвести такого впечатления на её тело, как здешняя нагрузка.

Метательные искусства заключались в стрельбе из лука, арбалета, метании камней из пращи и дротиков. Ученики Ликеи занимались стрельбой из лука, их тренировал Генри Вильхельм Хенсинктен. Он был из служивых людей, зрелых лет, огненноволосый, собранный, высокий и неразговорчивый. Ученики приходили со своими луками, а у Ингрид такового не было — требовалось подобрать подходящий для неё из арсенала. Генри Вильхельм внимательно посмотрел на Ингрид и оценил её физические данные: невысокий рост, крупная кость, телосложение плотное, но при этом сухое и узловатое; потом посмотрел на её ладони: крепкие кисти рук, негибкие, сухие, всегда чуть согнутые пальцы. Оставив других учеников на попечение помощника, он вместе с Ингрид пошёл подбирать лук и амуницию. Ингрид волновалась, примеряясь к оружию, что заметил ветеран.

— Раньше никогда не стреляли из лука? — спросил он.

— Не доводилось, только из пневматики в тире, — ответила Ингрид.

— Что такое пневматика, спрашивать не буду, а лук освоить надо. Для начала наденьте крагу, мы же не хотим пойти на обед с лепёшкой вместо руки…

Генри Вильхельм провозился с Ингрид половину занятия, объясняя и показывая всё с нуля. Первая самостоятельная стрела разрезала воздух и поразила край соломенного щита, на котором крепилась мишень.

— Что ж, учитывая, что вы держите лук первый раз, это весьма недурно, — вынес он свой вердикт.

Тренер вручил ей колчан со стрелами и сказал, чтобы она сейчас тренировалась, пока никто на неё не смотрит, и обращалась к нему со всеми вопросами. Все позиции, где стояли стрелки, разделялись шорами во весь рост. Он отошёл и резко дунул в свисток, означавший прекращение огня и сбор стрел. Ученики сошли с позиций и засеменили к мишеням. Через пару минут все вернулись на свои места, и после свистка выход на стрельбище был строго запрещён. Ингрид без свидетелей чувствовала себя уверенней, бодро клала стрелы на лук и метала их. Правда, не все стрелы попадали в мишень, но и малые хорошие результаты чуть вскружили ей голову. Ингрид даже не заметила, как сзади подошёл Генри Хенсиктен и положил руку ей на плечо:

— Целиться начинайте, когда сделаете свою первую тысячу выстрелов.

— Спасибо! — Она обернулась через плечо с искренней улыбкой. В ответ тренер ей по-доброму подмигнул.

Ингрид спустила все стрелы, когда раздался свисток. Она сошла с позиции, и тогда стало видно, где чья мишень и каков результат. Оказалось, что она видела далеко не все мишени на стрельбище, а её мишень самая большая по размеру и вовсе стояла ближе всего к линии огня. Тут она заметила маленькую мишень на дальнем огневом рубеже, центр которой был туго забит стрелами. Интересно, кто к ней сейчас идёт? Лучший результат по классу принадлежал Артемиде! Ингрид ожидала увидеть кого угодно, но не её. Девочка была опять удивлена. Арти никогда не делилась своими откровенными успехами, а вот Эдвард и Нафан напротив, любили прихвастнуть.

Стрельбища располагались во внешней части дворца, куда уходили поля с левадами, и дорога на обед проходила по старой, но ещё зелёной траве. Ингрид первый раз находилась в этой части Розы Ветров. Скакать от радости после успешного урока она начала, когда сдала лук и амуницию обратно в арсенал. Не смотря на боль в руках и спине, после тренировки ей стало очень хорошо. Сначала шла вприпрыжку, а потом уже еле ползла, проговаривая, что, как и где у неё отваливается. Одноклассники терпеливо сносили этот словесный поток, относясь к происходившему с большим снисхождением, поскольку шумные и болтливые младшие братья и сёстры были почти у всех.

Ингрид слишком сильно радовалась, что «оранжевый» урок прошёл успешно. Аппетит разыгрался не на шутку, и за обедом она с удовольствием поглощала салат, который сама же накануне приготовила. Вообще, девочка оказалась на редкость прожорлива для своих лет и комплекции, и при этом было неясно, куда уходил весь запас съеденного — пока что ликейская форма сидела на ней как влитая. Одноклассники молча наблюдали за ней, убеждаясь в правдивости мифа, что люди с земли в первые месяцы много едят. Это была почти правда: Ингрид ела не просто много, а очень, очень, очень много.

— А бывают же таланты, которые раскрываются сразу? — за обедом спросила Ингрид, возвращаясь к прошлому разговору.

— Ты про метание стрел? — уточнил Нафан.

— Такое бывает, конечно, — сразу сказала Хельга. — Бывает, стоит взяться за какое-нибудь дело и сразу всё идёт, будто твои руки сами знают, что и как надо делать.

— Но в любом случае не стоит обольщаться первыми успехами, — строго сказал Нафан. — То, что кажется отличным, может потом рассыпаться. Если что-то получилось сразу, это вовсе не означает, что оно станет твоим делом на всю жизнь.

— Недостаточно иметь талант: над ним надо много и упорно работать, — спокойно продолжила Артемида.

— Артемида, а сколько лет ты стреляешь из лука? — спросила Ингрид.

— У-у-у, — протянул Эдвард, — когда мы познакомились, а это было лет пять назад, Арти уже была отличным стрелком.

Артемида очень смутилась от такой похвалы и сдержанно ответила:

— С трёх лет. Ну, в три года это, конечно, игра была, а вообще, с пяти лет уже серьёзно.

— Для тебя, Артемида, здешние уроки даже слишком простые, — уточнила Хельга.

Ингрид всё больше восхищалась своими новыми друзьями.

На обиход она отправилась, отыскав среди учеников Сольвей и Эрин. Вместе с ними Ингрид вновь принялась строгать салаты и холодные закуски. По отработке обихода Дафна проставила в её кредитном альбоме новые печати. Тут Ингрид выяснила ещё, что печати бывают разных цветов: красная печать означает высшую оценку, а чёрная переводилась как «задание сделал, но кое-как».

В междучасье обихода и ужина Ингрид отправилась к Деметросу Аркелаю, как тот просил. По дороге она думала о том, как там поживает её копия и как прошёл первый урок по химии с новым преподавателем. Почему-то от этих мыслей в её груди сжалось сердце.

Перед дверью кабинета куратора Ингрид остановилась, оправила одежду и лишь после этого постучала.

— Ингрид, заходите!

Девочка вошла в кабинет и удивлённо посмотрела на Георга Меркурия, который сидел в кресле в углу.

— Здравствуйте, — кивнула она Деметросу Аркелаю и Георгу Меркурию, озираясь по сторонам: нет ли здесь кого третьего?

— Ингрид, как я и говорил, семья моего брата хочет взять опекунство над вами, нужно это оформить.

В голове Ингрид прояснилось: Георг Меркурий — брат Деметроса Аркелая. Но они были не очень похожи. Деметрос Аркелай в зрелых летах, плотного коренастого сложения, с пышными, но аккуратными усами. На усталом лице сильно выделялись носогубные складки от частых улыбок; его тёмные с редкой проседью волосы были коротки, что здесь было редким даже для мужчин (да-да, мужчины носили длинные влосы). Глаза его были карими, с добрыми морщинками в уголках, и над ними — густые брови. А вот Георг Меркурий, напротив, был весьма молод, ему едва ли исполнилось 30 лет. Очень худой и высокий, смуглый, с крупной челюстью и ямочками на щеках, широкой улыбкой во все зубы, густой шевелюрой и аккуратной короткой бородой. Глаза Георга Меркурия были серыми, брови — широкими и неяркими, взгляд — открытым, а лоб прикрывала чёлка, зачёсанная набок. Деметрос Аркелай выглядел уставшим, а вот Георг Меркурий ещё сохранял во взгляде мальчишескую живость и задор.

Ингрид сглотнула, ей и в голову не приходило, что они — родные братья.

— Кажется, мы забыли предупредить, кто именно приходится братом Деметросу Аркелаю, — догадался вслух Георг Меркурий.

Ингрид утвердительно закивала.

— Всё равно давайте закрепим постановление об опекунстве, — сказал куратор. — Напоминаю, что это будет по большому счёту формальностью, просто нам надо дать вам возможность свободно без лишних глаз перемещаться.

Он протянул лист, где было написано, что Ингрид Камнина поступает под опекунство Георга Меркурия до её совершеннолетия. Девочка уставилась на лист и спросила:

— И что мне делать?

— Вот что, — ответил Георг Меркурий и положил руку на лист, произнеся: — Я согласен.

— Я тоже, — быстро сказала Ингрид, тоже положив руку на этот лист.

Оба подавились смешком.

— Надо сказать: «Я согласна», — пояснил куратор.

— А, хорошо. Я согласна, — исправилась Ингрид.

— Многие покинут Дворец в субботу вечером, остальные в воскресенье утром. Моё поместье недалеко отсюда, в часах четырёх езды, поэтому я отправлюсь домой в субботу днём. А ещё в это воскресенье праздник закрытия земледельческих работ, — дополнил Георг Меркурий.

— А разве вы не едете на сборы?

— Еду, конечно, но не с первого дня. У меня есть малолетний сын, и у него, кроме меня никого нет. Стараюсь быть с ним хотя бы два дня в неделю, поэтому я на сборах только пять дней из семи.

Ингрид хотела спросить, кто же сейчас сидит с его сыном, но вместо этого сказала:

— Ясно. Тогда выходит, мне надо будет ехать к вам домой?

— Мы отправимся домой, а когда будем на безопасном расстоянии от Дворца, вы переместитесь на землю.

— Хорошо, как мне связаться с вами, если мне вдруг понадобится помощь? Я могу переместиться в общежитие Ликеи? Там ведь никого не будет и меня не увидят.

— Лучше этого избегать, — ответил куратор, — на всякий случай. В качестве исключения дадим вам голубка, он будет перелетать только между мною и вами. Обычно личных голубков выдают только старостам, но здесь особая ситуация.

— Голубок может так далеко лететь? Вы же будете на сборах? — Ингрид смотрела, как куратор складывает голубка из листа бумаги.

— Он перемещается только внутри Дворца: всё же ему тяжело лететь против ветра, далеко, в снег, дождь… Для дальних писем используются обычные голуби. А у кого-то ворон летает. У некоторых — орлы.

Ингрид хотела спросить, как же ей слать голубка, не перемещаясь самой во Дворец, но тут возле окна затрепыхался стриж и приземлился на плечо Деметроса Аркелая. Девочка отвлеклась на пташку, глаза её загорелись.

— Ой, это ваш такой?

— Да, это Зёрнышко, — сказал тот, кивая на птицу. — Да, Ингрид, я теперь должен всегда быть во Дворце, так что на сборы меня просто не возьмут. По сути, я своё отслужил. Если что, перемещайтесь только для того, чтобы прислать голубка.

На этой ноте они вместе отправились на ужин.

— Ингрид, а куда ты поедешь на время сборов? — как специально спросил Нафан.

— Надо мной только что оформили опеку, — ответила она.

— О, и кто же тебя взял? — Хельга и Эдвард задали этот вопрос почти синхронно.

— Деметрос Аркелай отдал меня на попечение Георгу Меркурию.

Нафан почти скривился:

— Что ты у него будешь делать? У него даже нет детей твоих лет.

— Полагаю, дело в том, что его сыну скучно, если он совсем один. И отца он видит не так часто, как хотелось бы, — быстро выкрутилась Ингрид.

— Мне маменька говаривала, что Георг-младший так нуждается в братьях и сёстрах, а у него их нет, — подхватила Хельга и вздохнула.

— А разве он не женат? Где мама ребёнка? — спросила Ингрид.

Эдвард начал что-то говорить, но Хельга его перебила:

— Там вроде какая-то странная история… Из нас даже толком никто ничего не знает. Будет нехорошо, если мы станем распространять гнусные сплетни о том, чего сами не знаем.

— Пожалуй, лучше и не скажешь, — внезапно сказал Улав, и разговор быстро перешёл на другую тему.

— Сегодня снова будешь заниматься? — спросил Эдвард.

— Да, как обычно, постараюсь что-нибудь почитать. И порисовать хочется.

— Рисование у нас завтра. А ты хорошо рисуешь? — спросила Хельга.

— Да, на земле я хожу в школу живописи и художеств, в смысле, ходила, — поправилась она.

— Неужели никто не заметил там твоего отсутствия? Ты такая заметная, — поинтересовался Нафан.

Ингрид опустила глаза в тарелку и очень медленно произнесла:

— Я-не-знаю. Пожалуйста, не напоминайте мне о земле.

Внезапно до Ингрид дошло, что кроме Хельги и Артемиды про её переходы знает ещё и Нафан. Ну как она могла забыть?! Необходимо срочно ему сказать, чтобы он держал язык за зубами.

— Прости, судя по твоим рассказам, земля — не такое уж и хорошее место. Понимаю, тебе не хочется о ней вспоминать, — быстро подхватил Нафан, чтобы снять неудобные вопросы. В душе Ингрид осталась чрезвычайно благодарна ему, хотя и не сказала об этом.

После ужина она поспешила в свою комнату номер 98, чтобы перейти на землю. По четвергам не надо было идти на внешкольные занятия, поэтому, слившись с копией, она оказалась у себя в квартире. Переходы становились её привычным делом, и звон в ушах в процессе слияния уже не так мешал жить, как в первые разы. Со слиянием в память врезались и воспоминания. Девочка вновь очень заволновалась: как прошёл первый урок по химии? Девочке стало интересно: переживает ли копия те же чувства, что и сама Ингрид, или она суха, как пыльная тряпка на горячей батарее? В воспоминаниях она чётко видела, новый учитель неказист, среднего роста, молод и не уверен в себе. Одет — бедно и нелепо, что можно списать на скромный достаток молодого педагога. Пытался держаться строго и даже сурово, но у него это плохо получалось. Половина же класса, радуясь, что учитель молод и неопытен, просто прогуляла урок. Ингрид попыталась понять ничем не объяснимое волнение, что охватывало её, стоило ей подумать о новом учителе. Чтобы хоть как-то успокоиться, она похлопала себя по щекам и чётко сказала вслух: «Да ну, глупость какая-то!» На её голос прибежал кузен и потребовал взять его на колени.

Скоро вернулись мама и бабушка, Ингрид посвятила час на общение с ними. Рассказав в общих чертах про день, который пережила копия, Ингрид удалилась в комнату, оставив родных на баталии с кастрюлями, бульонами, гарнирами и котлетами. В пятницу их класс не шёл на занятия, а ехал в импровизированный поход. Ей следовало собрать вещи и без четверти восемь перейти в свою комнату, где, согласно легенде, учит пропущенный материал. Ко всем обычным заботам добавилось лишь одно волнение — из-за Антона Павловича. Оно почему-то не давало спокойно жить.

08. Чёрный меч

Ингрид спустилась к молитве, предварительно сняв со своей двери табличку, предупреждающую, чтобы никто не стучался. Пока хор из студентов и преподавателей пел, она стояла, молитвенно сложив руки.

За последней трапезой Ингрид узнала, что девочки во время сборов не просто отдыхают дома, а отправляются на работы в лекарни, монастыри и малые деревенские школы — для дворянок это было обязательной частью воспитания. Ингрид сказала, что Георг Меркурий никуда её не собирается направлять — возможно, из-за маленького сына.

Пятничный день прошёл как нельзя прекрасно. Все предметы были ей знакомы, а преподаватель живописи хвалил её за работу — по крайней мере, хоть что-то она могла и умела делать. Нумерология, алхимия и языки стали теми предметами, на которые Ингрид бежала вприпрыжку. Трисмегист Николас очень быстро стал одним из любимых её преподавателей, впрочем, она почти со всеми нашла общий язык. Радость — именно так можно охарактеризовать её впечатление от учения в Ликее.

Наступил и неведомый урок для неё — фехтование. Ещё ни разу ей не приходилось держать в руках настоящее холодное оружие. Тренер по фехтованию делил класс на малые группы, девочки упражнялись на рапирах или шпагах, а мальчики — с более тяжёлым оружием. Ингвар Ульрих был из массивных, рыжих и бородатых, в нём Ингрид сразу увидела северное крестьянское происхождение. Несмотря на возраст, а выглядел он лет на шестьдесят, ветеран был крепок и хорош собой. Он носил меховой жилет на запах, подхваченный широким поясом с большой медной бляхой, голые его руки были сплошь покрыты конопушками и располосаны шрамами.

— Хм. — Задумчиво он глянул на Ингрид с огоньком в глазах. — Хм. Пойдём, выберем тебе оружие.

В отличие от многих других преподавателей, он сразу ей сказал «ты». За этим крылась не высокомерность, а простота и прямолинейность опытного мечника. Они вошли в оружейную комнату. У одной стены хранилось секиры и алебарды, а на другой в ножнах на специальных крюках лежали мечи и рапиры. В этой комнате на Ингрид напало благоговейное забвение. Она начисто забыла общее негласное правило, смело отправившись выбирать именно меч. Девочка почувствовала, как застыло время, подобно тому, как это происходило под временным куполом над готовой едой. Среди всего оружия, висевшего на стене, внимание Ингрид приковал меч, который — на её неискушённый взгляд — занимал среднее положение между мечом и саблей: он был не прямой, но чуть изогнут, на конце удлинённого эфеса не было яблока, ножны — из полированного чёрного дерева, а не из кожи или металла. В общем, не смотря на увеличенную длину — а он был длиннее остальных, — меч выглядел намного изящнее своих собратьев. И он единственный висел не вертикально, а горизонтально.

— Этот, — уверенно указала Ингрид именно на него.

— Хм, — снова вздохнул ветеран, — это тоже должно было когда-нибудь произойти.

Он снял ей меч и, держа его горизонтально за два конца, с поклоном протянул Ингрид. С каким-то неземным чутьём Ингрид ответила таким же поклоном и взяла меч в руки над головой. Вернувшись из оружейной в зал, где девочки отрабатывали упражнения, Ингрид ощутила возвращение времени. Тут только до неё дошло, что она взяла не шпагу или рапиру, а меч, который предназначался для юношей. Она с тревогой повернулась к Ингвару Ульриху, спросив его:

— А я точно могу взять этот меч?

— Разве он разонравился?

— Нет, конечно, но вдруг это не моё?

— Не ты выбирала себе оружие.

Она чуть осмелела и тогда спросила:

— И с кем мне тогда тренироваться? С девочками или мальчиками?

— По мечу и учитель.

Они отправились из зала фехтования на улицу через запасный выход, прошли через осенний сад и под аркой. Оказавшись во втором саду, Ингрид заметила, что его эстетика отличается от предыдущего. Низенькие деревья и кусты, гладкие камни на песчаных площадках, малые водоёмы с красными карпами и мостки, перекинутые через воду, цветы у самой глади. Ингвар Ульрих бесшумно шагал впереди, за ним, громко шурша мелкой галькой, семенила Ингрид и прижимала к груди меч в чёрных ножнах.

Они вышли к низкому домику в восточном стиле, который стоял за облетающими чайными деревьями и вишнями. У порога Ингрид увидела невысокого человека с длинной метёлкой в руках — он смахивал листья с дорожек. Человек сильно отличался от Ингвара Ульриха: низкий, в простой небелёной, но очень чистой одежде, загорелый, седой, с монголоидным лицом и старчески добрым прищуром глаз, — он внушал не устрашающее уважение, как ветеран-мечник, а совершенно иное чувство. Ингрид смотрела на него и гадала, как ему не холодно: если огненноволосый тренер активно двигался, был в меховом жилете и пылал жаром, то седовласый горел ровным светом и ничуть не мёрз в одной хлопковой рубахе в середине октябрьского дня.

Ингвар Ульрих остановился перед ним руки по швам и отвесил поклон почти под прямым углом. Человек поклонился ему, приветствуя.

— Рейто-сама, я привёл к вам ученика. — Ветеран сделал шаг в сторону, открыв перед взором хозяина садика Ингрид. Девочка смотрела на него, хлопая глазами, но догадалась сделать такой же поклон. Меч она по-прежнему прижимала к груди.

— Есури так, то мы начинём. — Рейто-сама странно произносил слова.

Он осмотрел пришелицу, но на его бесстрастном лице невозможно было ничего прочитать.

Ингрид хотя и была слишком молода, но особым чутьём переняла правила поведения в саду и общения с новым учителем. Она молча (правда, это давалось ей с трудом) и неспешно отправилась вместе с Рейто-сама в помещение для тренировок.

Рейто-сама перед входом в дом снял деревянные сандалии, похожие на табуреточки. Дом сильно отличался от всех остальных строений Розы Ветров: если те были из камня или дерева, то этот домик, казалось, склеили из бумаги. Песочного цвета листы крепились на деревянные рамы, а те в свою очередь — к массивным опорным столбам, на которых лежала тяжёлая черепичная крыша.

Девочка уже привыкла всюду снимать обувь, поэтому левой рукой быстро стянула уличные полуботинки. У домика был очень высокий порог, на который можно было залезть только закинув колено. Ингрид поднялась и поправила юбку с плащом. Дверь внутрь была раскрыта, вернее — отодвинута в сторону, как дверь купе. Рейто-сама шагнул внутрь, за ним проследовала Ингрид. Когда они достигли внутренней комнаты, он опустился на колени, отодвинул дверь, встал, перешёл через порог и, повернувшись лицом к стойке с мечом в конце зала, снова опустился на колени, сделав низкий поклон. Она внимательно следила за учителем и повторяла за ним все действия.

В зале снова было много поклонов, сначала перед учителем, потом перед оружием… Ингрид потребовалось очень много терпения, она неусыпно следила за всем церемониалом, пытаясь уловить логику каждого действа, но та постоянно ускользала. Так началось первое занятие по искусству меча. Ингрид, взяв в руки меч, ощутила себя совсем иначе, чем на всех предыдущих «оранжевых» занятиях. Именно меч был её продолжением. Для её руки он был тяжёлым, и она быстро устала его держать, однако продолжала делать это, хотя ей и приходилось стискивать челюсть, унимая дрожащую руку.

Рейто-сама во время занятия был бесконечно сдержан и немногословен. Да, искусство меча сильно отличалось от хореографии. Несмотря на то, что и там, и там движения требовали немалых усилий от неё, здесь она чувствовала своё тело свободным, в ней проснулось что-то вроде грации и пластики. Всего на тренировку ушло около сорока минут, но этого ей хватило по самые уши. Прощальная церемония, такая же долгая, как и вступительная, добила Ингрид: от усталости и боли она уже едва держалась на ногах.

Рейто-сама скромно улыбнулся, вокруг его потрясающих глаз появились лучистые морщинки.

— Теперь буду всегда ждать вас на урок, Камнина-тян, человек земли. — Он поклонился.

— Спасибо за урок, — ответила с поклоном Ингрид перед уходом на обед, с облегчением вздохнув после напряжения. Она почувствовала, что сегодня обрела что-то важное. И это важное боялась потерять.

За обедом она, как обычно, сидела за одним столом с Хельгой, Артемидой, Улавом, Эдвардом и, разумеется, Нафаном.

— Ингрид, мы не видели тебя на тренировке, неужели Ульрих не нашёл для тебя рапиры? — спросила Хельга.

— Я взяла меч, ­ — наворачивая салат, сказал Ингрид.

— Но в зале мечников тебя тоже не было! — возразил Эдвард.

— Девочки не должны тренироваться с мечом, это опасно! Ваше оружие — рапира, шпага, в конце концов, — возмутился Нафан.

­ — Ну, я взяла не обычный меч. Я вообще забыла об этом правиле в оружейной комнате. Для меня время как будто замерло, когда я увидела мечи, — призналась Ингрид, и её глаза блеснули.

­ — И что, куда тебя Ульрих отвёл, если тебя не было ни у нас, ни у мальчиков? — развесила уши Хельга.

— Ингвар Ульрих отвёл меня к Рейто-сама.

— Он всё-таки существует! — поперхнулся Нафан. — Ингрид, с твоим появлением я и сам всё больше узнаю нового об этом месте.

— Значит, это не легенда, — сказал Эдвард с очень серьёзным лицом. — Я всё время думал, что Рейто-сама — выдуманное лицо.

— Нет, что вы, он самый настоящий, невысокий, очень тихий и сдержанный, вежливый и… и… и добрый, — закончила Ингрид. — Он провёл со мной первую тренировку. А что за легенда?

— Существует легенда, что того, кто выбирает чёрный меч, будет тренировать старый монах, — заговорила Артемида. — Но дело в том, что Рейто-сама так редко выходит из своего сада, так мало людей его видит, что многие вообще сомневаются в его существовании.

— Можете не сомневаться, я его лично видела. И слышала. И даже трогала, — подытожила Ингрид. — Значит, я случайно выбрала этот самый чёрный меч?

— Ну, случайно — не случайно, — поспешил заверить её Нафан. — Вообще такие случайности редко бывают. Например, сколько раз я заходил в оружейную комнату, а его ни разу не видел.

— Может, его убирали? — предположила Ингрид.

— Исключено, — отрезал Эдвард. — Я знаю, что все тренировочные мечи хранятся в одном месте, в оружейной комнате. Мечи и шпаги всегда лежат там, чтобы не искать их по всему дворцу, а за хранение отвечает сам Ульрих.

— Я видела меч у Рейто-сама.

— Это личное оружие. У всех совершеннолетних мужчин есть своё личное оружие, которое всегда с хозяином, — ответил Эдвард.

— Ну не знаю, может, он был на ремонте, например?

— Тоже невозможно, — продолжил Эдвард, — им уже лет двадцать никто не пользовался, там нечему ломаться.

— Тогда я не знаю, как так вышло, что я сразу его нашла, — уже с лёгкой обидой в голосе ответила Ингрид.

— Дух меча, — раздался голос Улава.

В нависшей над их столом тишине все повернули головы к нему. Даже Артемида, которую было сложно чем-то удивить.

— Дух меча, — снова сказал Улав. — Он открывает глаза или закрывает их, чтобы спрятать своё оружие.

— Да, меч имеет свой дух, это точно. — Нафан откинулся на стуле. — Мой отец говорит мне, что его меч не признаёт никакую руку, кроме хозяйской.

— В каком смысле признаёт руку? — уточнила Ингрид.

— Меч слушает своего хозяина, — сказала Артемида. — У общих мечей один общий дух на всех, поэтому ими может сражаться каждый, а личное оружие будет служить только хозяину.

— А что будет, если личный меч возьмёт кто-то посторонний?

— По-разному бывает, — сказала Хельга. — Меч может ощущаться намного тяжелее в чужой руке или блокировать мастерство мечника, чужак становится неуклюжим, может и себя покалечить. А иногда они даже ломаются. Очень плохой признак, если меч начинает рассыпаться в чьих-то руках. Значит, он предпочитает погибнуть, чем служить такому горе-хозяину. И поверь, ни один меч не будет служить, если им хотят убивать.

— Убивать? А зачем тогда тренировки?

— Меч — это больше, чем просто оружие, — сказал Эдвард. — Это дух воина. А дух надо тренировать. Если кто-нибудь нападёт, как я смогу тебя защитить без тренировок?

Ингрид поперхнулась, когда услышала эти слова. Они зазвенели в голове так же, как и слова Деметроса Аркелая о друзьях. Даже лицо девочки замерло. Повисшая тишина позволила закончить обед, все разошлись на обиход.

На обиходе Сольвей спросила Ингрид, куда та едет на время сборов, пока они резали брокколи.

— Меня будет опекать здесь Георг Меркурий.

— О, даже так. Я хотела пригласить тебя с нами, наверняка Хельга тоже хотела бы увидеть тебя у себя в гостях.

— Ну… — протянула чуть растерянно Ингрид, — если честно, это очень неожиданное предложение. Хотя мне очень приятно!

— Смотри, мы поедем в монастырь недалеко от нашего дома. Это на севере. Время сборов такое, я даже с мамой толком не увижусь…

Желание проводить время с новыми друзьями было очень велико, но эту неделю она уже задумала быть на земле, чтобы больше времени уделить своей семье. Ингрид начала колебаться.

После ужина девочка по отработанной схеме ушла на землю, оставив записку, чтобы ей никто не мешал заниматься; Хельга, Артемида и Нафан и виду не подавали, будто им известно, куда исчезает Ингрид. Они даже поддержали слух, что Ингрид много занимается, чтобы наверстать упущенное, в то время как она сама, испытывая головную боль, соединялась со своей копией, переживала воспоминания дня и через несколько часов возвращалась в Междумирье без сил. В этот вечер всё прошло весьма спокойно, потому что их класс отправился на поездку за город, и Ингрид (конечно, не её саму, а копию), не блиставшую спортивными талантами, выбрали костровым. Нарубить щепы, поддержать огонь и заварить в котелке быстрорастворимой лапши, пока остальные принимали участие во всяких эстафетах, было ей в удовольствие. Стычки с одноклассниками обошли стороной, если не считать, что кто-то её облил водой из бутылки, пока она собирала розжиг.

Чем больше Ингрид рассказывала про землю в Междумирье, и тем меньше её новым одноклассникам хотелось там побывать. А вот жизнь в Междумирье ей, напротив, всё больше казалась опьяняюще-чудесной. И учёба, и окружение, и дворец — всё было прекрасным.

Ингрид часто думала, что её одноклассникам с земли потребовалось бы буквально несколько часов, чтобы разнести красивую мебель и декор на щепки, написать на стенках что-то похабное и разбросать повсюду бутылки, банки и жирные пакты от сухариков. Здесь, в Междумирье, всё убранство и сады были открыто доверены ученикам в пользование — и всё сохранялось и приумножалось в чистоте. Не то воспитание и практика общего обихода делали своё дело, не то врождённое чувство прекрасного, но так или иначе в воздухе ощущалась благоговейность в отношениях между людьми. Собственно, это и была основная разница между землёй и Междумирьем. Нельзя сказать, что ученики Ликеи были лишены детства с присущей ему ветреностью, но здесь почему-то выход бурной энергии не влёк за собой разрушения всего вокруг. Не было ничего удивительного, что за эти несколько дней ей тотально расхотелось возвращаться на землю.

В субботу в школе на земле по расписанию стояла химия, после пятничного выезда половина класса слегла с соплями и больным горлом. А в Междумирье это был короткий день, состоявший из «зелёных» и «оранжевых» предметов. На музыке Ингрид занималась с Демисом Ураномонопатисом флейтой, потом выводила буквы на каллиграфии, а во время «оранжевого» цикла тренировалась на уроках плавания и верховой езды. Последнего предмета Ингрид ожидала особо, поскольку ни разу не ездила верхом. Улав подошёл к ней сразу после плавания и, кашлянув, сказал:

— Хельга… Хельга сказала мне, чтобы я сразу пошёл с тобой в конюшни: тебе надо выбрать лошадь.

— Давай сходим.

— Меня пускают здесь в конюшни… Там нельзя кричать и… махать руками. Надо, в общем, вести себя спокойно, чтобы не испугать животных… Выберем тебе спокойную покладистую лошадь. — Улав, казалось, с трудом подбирал слова, будто бы пытался вспомнить плохо выученный текст.

Они оказались в конюшне. Лошади мирно фыркали, некоторые жевали свой дневной паёк. Пока Улав и Ингрид шли по коридору, из денников выглядывали заинтересованные морды, запах нового человека привлекал их внимание. Мальчик остановился возле одной дверки с надписью «Ванилька» — и оттуда тотчас высунулась кремовая морда с карими глазами. В присутствии лошадей Улав расслабился и стал вести себя естественней.

— Это Ванилька, спокойная и добрая кобыла… Ей много лет уже, ветеран, считай… И она хорошо знакомится с новыми.

Лошадь уткнулась мордой в плечо Улава, он погладил её по щеке, достал кусочек яблока из набедренной сумки и протянул Ингрид. Она неуверенно взяла и чуть машинально не съела — хорошо, что Улав сразу остановил её, сказав:

— Положи на открытую ладонь.

Ингрид поместила яблоко на центр ладони, Улав продолжил:

— Теперь протяни его Ванильке.

Ингрид протянула ладонь ко рту лошади, Ванилька повернула уши в её сторону и, хлопая мягкими губами, захватила дольку. Девочка подняла ладонь и погладила лошадь по губе, потом чуть выше — у самой переносицы. Лошадь снова уткнулась Улаву в плечо.

— Ты нравишься этой лошади? — спросила Ингрид, улыбаясь. — Кажется, она спрашивает тебя, можно ли мне доверять.

Улав чуть сдвинул брови, будто опять напрягал память.

— Здесь много лошадей наших земель. У нас все с детства учатся ухаживать за лошадьми. Ванилька вообще с наших конюшен.

Лошадь тем временем ласкалась о его плечо. Тут лицо его просияло.

— Сейчас я покажу, как её надо вывести. Стой здесь.

Улав открыл дверцу денника и зашёл к лошади, она довольно пристукнула копытом. Мальчик позвал в денник Ингрид и показал на шкафчик:

— В каждом деннике есть такой, там хранятся личные вещи лошади. Нам нужно вот это. — Он снял с гвоздя странную конструкцию из кожаных ремешочков и металлических колец. — Это узда.

Он повозился, надевая узду на лошадь, а потом повёл на выход из конюшни. Ингрид шла рядом с Улавом — кажется, Ванилька даже немного приревновала. Конечно, именно рядом с лошадью мальчик преобразился. Он чувствовал себя свободно, уверенно вёл её под уздцы с врождённой кавалерийской грацией.

— Лошадь любит, когда её гладят, а угощать можно только после упражнений. Поэтому это…

Он потряс набедренной сумкой с яблоками.

— …на конец урока.

При слове «гладить» Улав приложился ладонью к шее лошади так, что Ингрид решила, будто он прихлопнул слепня. Сконфуженно она спросила:

— А ей не больно?

— Нет, для неё это как поглаживание. Если ты будешь гладить, как котёнка, Ванилька решит, что ты боишься её…

Улав продолжал знакомить Ингрид с Ванилькой в леваде, когда к ним пришли Хельга и Артемида. Обойдя лошадь на большом расстоянии, они приблизились к паре.

— Улав, ты хотя бы рассказал Ингрид, что и в каком порядке надел на лошадь? — обратилась Хельга к кузену, который молчаливо крепил седло, пока Ингрид смотрела по сторонам.

Тишина была ей ответом. Улав только замедлил свои действия.

— Ты в своём духе, — продолжила Хельга. — Если тебе не сказать, что у тебя кивер горит, ты и не заметишь.

Улав по-прежнему смотрел на седло. Хельга вздохнула и стала конкретней:

— Дорогой кузен, перед тобой стоит человек, который лошадей только на картинках видел. Для Ингрид нет разницы между крупом лошади и её холкой, она не отличит ногавку от стремени. Улав. Улав!

Ингрид поняла лишь то, что Улав здесь с ней только по наущению Хельги и ему тяжело представить себе человека, который не знаком с лошадью с грудничкового возраста. Мальчик продолжал стоять молча.

— Улав, — ещё раз обратилась Хельга, — Ингрид убьётся на лошади на первом же занятии. Если ты сейчас не начнёшь ей по-человечески объяснять, с какой стороны подойти к коню, я посажу её с тобой в одно седло!

— НЕТ! — вскрикнули Ингрид и Улав в один голос.

Тем временем прозвучал удар колокола, к конюшне за своими лошадьми потянулся их класс.

Более неуклюжего наездника, чем Ингрид, свет не видывал. Преподаватель — очень похожий на Улава зрелый неразговорчивый мужчина с белыми и длинными, как грива, волосами, по имени Хоног, — был вынужден оставить весь класс на самостоятельные упражнения, чтобы заняться новенькой.

Ванилька размеренно жевала пучок сена, ни сном, ни духом не реагируя на тщетные попытки Ингрид вскарабкаться в седло. «Какое счастье, — думала Ингрид, — что меня никто не видит из моей школы…» Руки не желали тянуть за собой вверх тело, мышцы ныли ещё с предыдущих нагрузок, несмотря на то, что Хельга лично дала Ингрид какой-то спортивный бальзам для растирок, отлично унимавший боль.

Тренер устал ждать и подставил ей табуретку, собственноручно посадив негнущуюся Ингрид в седло. Пожалуй, верховая езда далась ей даже хуже хореографии. Самая терпеливая и покладистая из лошадей Ванилька оказалась для неё резкой, а сама девочка постоянно норовила соскользнуть то влево, то вправо на каждый шаг лошади. Команды тренера, доносившиеся откуда-то снизу, она почти не слышала и переспрашивала по десять раз. А Хоног не понимал, что Ингрид не знает термины от слова совсем, отчего его терпение почти лопалось. Оставшегося получаса на упражнения верховой ездой ей хватило, чтобы окончательно одубеть. Это было завершающим звеном в поиске недоразвитых мышц: они были найдены все и все очень болели. В конце занятия Хоног Шестиногий вытащил её из седла (точнее Ингрид просто соскользнула вбок не меняя позы и Хоног её поймал), вытер со лба пот, тяжело выдохнул и сказал:

— Термы, массаж и душица. — отвернувшись в сторону, он добавил: — Я впервые посадил дерево. Посадил дерево на лошадь.

Ингрид еле передвигала ноги, опираясь на Улава с одной стороны и Хельгу с другой. Ноги норовили занять позу всадника, их сводило от усталости, и болела спина. На взгляд всех остальных, у Ингрид единственной отлично натренированной мышцей был язык, но даже он сейчас невольно обмяк, девочка только тихо постанывала. Выглядело это всё очень смешно, поскольку почти весь класс видел её жалкие потуги начинающего кавалериста.

После занятия верховой ездой ученики торопились разъехаться по домам.

Ингрид собрала свой скромный саквояж и спустилась из общежития во двор. Там уже собрались почти все. Хельга стояла рядом с Сольвей, с ними были ещё несколько незнакомых старших девушек.

— Наши братья уже уехали. Жаль, что ты пропустила их отъезд, — сказала Хельга, добавив: — Вот, познакомься, это Сага, моя старшая сестра, Агда — сестра Улава, они вместе учатся в Академии в доме Стратигов, Рогнеда и Инга — сёстры Эдварда, Рогнеда тоже из дома Стратигов, а Инга — из дома Геометров.

Хельга говорила быстро, Ингрид даже не успела толком запомнить, кого как зовут. Но девушки быстро переключились на неё:

— Здравствуй, Ингрид!

— О, так это ты человек с земли?

— Да, наконец-то нас с тобой познакомили!

— Как тебе у нас?

— Как ты сюда попала, расскажи, это бывает так редко!

Хельга приструнила старших сестёр и кузин:

— Что вы так налетели?

— Прости, Хельга, мы наконец имеем возможность пообщаться с Ингрид, до этого только слухами довольствовались. Пока вы учитесь, и мы учимся, пока вы на обиходе, и мы на обиходе, во время трапез почти не видимся, а в личное время бедняжка сидит у себя в комнате и читает! И вот теперь можем познакомиться! — высказалась за всех девушка в фетровом колпаке, с длинной белой косой.

— Ингрид, ты к кому поедешь на время сборов? — спросила вторая беловолосая девушка — кажется, Агда.

— Меня опекает господин Георг Меркурий… — начала Ингрид.

— Ой, как жаль, мы так надеялись, что ты поедешь с нами! Мы все вместе отправляемся в княжество семьи Лагуна. Специально так решили, думая, что ты тоже туда едешь, чтобы поближе познакомиться с тобой и всё рассказать про наш мир! Мы как раз будем там в практиковаться в лекарствоведении.

Ингрид почувствовала холодок между лопаток. Деметрос Аркелай прав: сохранять тайну, что у неё переходящий статус, было бы очень, очень сложно. А если это умножить на девичью болтливость и любовь вдаваться в художественные подробности, то у секрета почти не оставалось шансов. С другой стороны, возникла проблема: как сейчас отвертеться и объяснить, почему именно в самую малодетную семью её отправили под опеку?

— Да, мы бы каждый день ездили верхом, танцевали, музицировали, — начала рекламную кампанию Сага, дав подсказку Ингрид.

— Только не это, — дёрнулась назад Ингрид. — Мне господин Хоног вообще прописал лечение.

— Ты не любишь верховую езду? — спросила девушка по имени Агда.

Хельга вмешалась очень кстати:

— Дорогие мои, Ингрид здесь первую неделю, сегодня чуть не упала с лошади, ей необходимо отдохнуть. Разве у неё это получится в нашем доме с вашим интересом? Даже во время своей работы мы не дадим ей отдыха.

Все старшие синхронно выдохнули. К счастью, среди людей Ингрид заметила Георга Меркурия. Поспешно распрощавшись, она засеменила в его сторону.

— Она весьма милая!

— Немного странная.

— Она же с земли.

— Это не страшно, — отдалённо раздавались голоса за её спиной.

Ингрид протиснулась сквозь толпящихся девушек и подошла к опекуну. Вместе они направились к маленькому двухместному экипажу с крытым верхом, где на козлах сидел кучер — простоватый паренёк в армяке и картузе, сильно надвинутым на нос.

— Мы поедем через таверну «Рыба и оливки» с остановкой в оном, а там я вас отпущу, — сказал кучеру Георг Меркурий, добавив: — Хочу вторую часть пути проделать верхом.

Кучер кивнул, обошёл экипаж, пока господин Триаскеле помогал Ингрид погрузиться, потом ловко прыгнул на козлы, и они плавно тронулись с места. Пара лошадок неспешно цокала копытами по брусчатке, Ингрид из окна помахала знакомым. Экипаж миновал Дворец и покинул его через широкие Главные ворота. Впереди ожидала долгая дорога. Повисла неприятная пауза, какие всегда напрягали девочку. Ей казалось, что если её не нарушить, должно произойти что-то страшное. Ингрид забившись в угол экипажа. Рядом сидел её опекун, но она чувствовала себя очень неловко и даже поставила на сиденье свой саквояж, чтобы случайно с ним не соприкоснуться. Ингрид впервые оказалась наедине с мужчиной, который не приходился ей родственником, в узком пространстве на долгое время. Георг Меркурий в свою очередь почувствовал это напряжение и тоже постарался отсесть как можно дальше.

Девочка усиленно смотрела в окно, за которым неторопливо плыли осенние пейзажи. Багровый лес на кромке горизонта; не золотое, а уже бледно-коричневое поле; не такое пронзительное, как летом, небо, уже немного уставшее, укрытое облаками, будто готовилось ко сну. Девочка сначала пыталась замкнуться на каких-нибудь своих мыслях, но присутствие человека, который мог ответить на многие волновавшие её вопросы, смещало акценты.

— А сколько нам ехать? — спросила она, чтобы развеять тишину, которая давила на её уши уже минут пятнадцать.

— Ещё часа три, думаю. Но не больше четырёх, — ответил Георг Меркурий.

— Мы едем на юг? — спросила она, просто чтоб поддержать разговор.

— Скорее, на юго-запад, — откликнулся он, продолжая смотреть в окно со своей стороны.

Обычно Георг Меркурий это расстояние преодолевал налегке верхом и гораздо быстрее, но ради Ингрид нанял экипаж, зная, что в седле путь воспитанница не выдержит.

Ингрид украдкой рассмотрела Георга. Он выглядел лет на 30 и был очень обаятельным. В его внешности читалось, что в юности он красотой не очень-то отличался, а расцвёл гораздо позже. Неизвестно почему, но Ингрид была в этом уверена. Девочка ещё раз завязала разговор:

— Господин Георг Меркурий, а как мне переместиться на землю? — спросила она, хотя об этом они уже разговаривали.

— Мы приедем в таверну «Рыба и оливки», где отпустим кучера, этот молодой человек живёт здесь в полисе. Пообедаем, я возьму лошадь, и мы улучим момент, когда нас никто не увидит, чтобы вы переместились на землю. Я один покину трактир и отправлюсь к себе домой.

— «Рыба и оливки», таверна… От этого слова пахнет прошлым веком, — задумчиво сказала Ингрид. — А можно открыть верх коляски?

— Нас может услышать кучер, — сказал Георг Меркурий.

— Вроде я всё поняла, мы приезжаем и на смене лошадей я исчезаю.

— Кучер не должен увидеть, что я выезжаю один, поэтому мы должны дождаться, когда он отобедает и покинет зал. Трактир находится недалеко от полиса, но, по сути, стоит на берегу реки в редком саду среди олив. И нам нужна дверь для телепортации. Единственный вариант, это найти её где-то на конюшне. Хорошо, что все готовятся к празднику, поэтому сейчас там мало народу. Рыбаки с промысла вернулись ещё вчера.

— Я поняла, — сказала Ингрид. — А что за праздник?

— Праздник закрытия сезона земледелия, — ответил опекун. — Год делится на два сезона: земледельческий начинается в апреле, когда люди выходят на поля, и длится до середины октября. Когда весь урожай собран и землю оставляют отдыхать, начинается время зимы. Открытия обоих сезонов и их преполовения — четыре сезонных праздника в году. Для торжества выбирается конец октября. В этот раз как раз 19 октября все отправляются в лагерь, а праздник начинается в день возвращения, 26-го. После этого начинается переход на зиму.

— О, на земле мы тоже утепляемся в это время, мама с бабушкой заклеивают окна, ставят щиты за батареи, чтоб не дуло от стен, замазывают щели, если они разошлись за лето.

— А где вы живёте в России?

— В Санкт-Петербурге.

— Прекрасно. А на какой улице, далеко от центра?

— От центра-то недалеко, но… — Ингрид кашлянула, вспомнив свой район. — В общем, у нас весьма интересное место. Улица Ломаная, если это вообще хоть о чём-то говорит. Рядом с Цветочной.

— Ни о чём не говорит. Наверное, она ломаной формы, если такое название?

— Да не особо, и покривей видали. Это почти промзона, хотя недалеко Лиговский проспект и Московский.

— Лиговка… Московский… а что там ещё есть?

— Там есть монастырь, весьма потрёпанный, с кладбищем. Вот кладбище там да-а, — протянула Ингрид, будто только это в её районе и вызывало восхищение.

— А в какой школе на земле вы учитесь? — спросил Георг.

— На улице Коли Томчака, это не так далеко от нашего дома, но пешком идти прилично, — отвечала Ингрид, весьма расслабившись, как старому знакомому. — Ничего особенного, уроки, звонки, домашние задания. А ещё я учусь там в художественной школе, это мне надо ездить в центр.

Георг Меркурий тяжело вздохнул и вновь посмотрел в окно, где слабо светило солнце, ветер гнал облака над широкими равнинами. Где-то вдалеке лежала деревня с белыми домами, там же паслись на лугу коровы.

— Георг Меркурий, — внезапно обратилась к нему Ингрид. — А как узнать свой магический талант?

— Талант? Его видно сразу.

— Разве ж? — Ингрид выдохнула с сомнением. — Мне сказали одноклассники ровно наоборот. В Ликее и дальше могут учиться только маги, но я точно не маг. В моей жизни ничего волшебного не происходит, я обычней некуда. В школе на земле меня даже ни в одну компанию не принимают, у меня в классе и друзей-то нет, только так… Я крупная неудачница, если я забуду тетрадь с выполненным домашним заданием, то именно у меня обязательно потребуют тетрадь на проверку, на контрольной работе мне всегда достаётся вариант, который я знаю хуже, из любой передряги я всегда выхожу виноватой. Рядом со мной нет никакой силы, которая меня могла бы защитить.

— А магия, на ваш взгляд, заключается в особой удачливости или силе защиты? — стал нащупывать Георг Меркурий путь ответа на её вопрос.

— Разве маг не может себя защитить волшебным образом? Почему люди, которых я знаю как весьма гадких и подлых или идиотов, вечно выходят из воды сухими? — заговорила о наболевшем Ингрид.

— Ингрид, такая потрясающая неудачливость как раз говорит об обратном. Знаете ли вы, что то, что называется фортуной, есть слуга отнюдь не светлых сил? Если, например, какому-нибудь преступнику везёт, и у него получается удачно скрываться с места преступления, удачно избегать суда или наказания или вовсе сваливать на другого, то явно эта помощь приходит с тёмной стороны.

— Если честно, я всегда думала именно так, как вы сказали. Но когда начинала жаловаться, мне говорили, что во всех своих бедах виновата только я сама. Или вообще придумываю. — Ингрид помрачнела, тёмные круги под глазами стали ещё отчётливее.

— Подобная неудачливость требует серьёзного самоконтроля, вы можете наблюдать за своими мыслями, чувствами?

— Ну… Знаете, мне часто кажется, что у меня мысли раздваиваются.

— Как именно, можете это описать?

— Ну, это когда ты думаешь, а потом начинаешь думать, КАК ты думаешь, а потом начинаешь думать, какие из этих мыслей в голове оказались случайным пролётом, а какие нет. Выходит, что какие-то мысли как бы фон, а другие — рисунок на фоне. Ну как-то так, — попыталась объяснить она. И добавила: — Вообще, постоянно, как только я думаю: «Скорее всего из двух вариантов будет так», что-то внутри меня говорит: «Ха-ха, не угадала, будет не так», и случается по слову тихого внутреннего голоса.

— О, а вы не пробовали поступать по тихому внутреннему голосу?

— Пробовала.

— И как результат?

— Всегда хороший, но выбор попробуй объяснить! Если я проваливаю что-то, то выхожу виноватой, а если нет, то мне все говорят: «Тебе просто повезло!» А про степень своей везучести я уже рассказала.

— Хм, интересно как, — задумчиво промолвил Георг.

— Что же такого интересного? — Задумчивость Георга Меркурия заинтриговала Ингрид, и она специально задала этот вопрос — как бы невзначай, чтобы хоть как-то продолжить разговор о её возможных талантах.

— А какие у вас отношения со стихиями? Огонём, водой, ветром, землёй?

— Хм, — подавила саркастичный смешок Ингрид. — Огонь — я до семи лет до дрожи боялась зажигать спички. Плавать научилась позже всех, хотя сейчас плаваю хорошо, особенно под водой. Ветер не люблю, в Петербурге, знаете ли, очень ветрено. Сейчас вот вернусь на землю, почти сразу подхвачу какую-нибудь простуду. Вот, руки у меня уже ледяные. — Ингрид протянула свои озябшие пальцы Георгу Меркурию. — А земля… От песка сразу же болит кожа. Грядки полоть… — Тут Ингрид передёрнуло. — У меня только кактусы растут, потому что их поливать раз в месяц можно.

— Лёд? Молния?

— Молния? Ха-ха, мне было достаточно одного удара током в детстве. Лёд… Я сама как лёд. В школе зимой холодно, так я даже писать не могу, руки коченеют, да я просто вырубаюсь и всё. Вот в летнюю жару мне хорошо.

— Совсем не любите зиму?

— Нет, зима мне как раз очень нравится. Она белая и красивая. И снег обожаю. И мороженое люблю, особенно сахарные трубочки, в такой синей упаковке с блестючкой… А, извините, отвлеклась. И на лыжах обожаю кататься. У вас тут есть лыжный спорт? — Ингрид посмотрела на него совсем по-детски.

Георг Меркурий открыто улыбнулся, глядя на неё. У Ингрид даже мурашки пробежали по спине от такого взгляда и волосы на голове зашевелились. Она ещё больше отодвинулась от него. Просто потому, что на неё впервые посмотрели с такой доброй улыбкой, полной тепла.

— Есть лыжи, есть. Зимой все обязательно катаются, особенно северяне.

— О, кстати, теперь ваша очередь рассказывать! Я поняла, что юг похож на Грецию, а север — на Скандинавию. Ещё я знаю, что на севере земля разделена на 24 княжества по числу знаков рунического алфавита. А на юге есть деление?

— Да вроде вы всё и рассказали, — пожал плечами Георг, — на юге тоже есть деление на княжества, только фамилии другие.

— А в Ликею могут попасть не маги?

— Ликею и Академию обязаны закончить все отпрыски дворянских семей и все, у кого есть магический талант. Что касается остальных — это как выйдет. Это ведь большая ответственность. Обучение в Ликее и Академии не такое, как обучение в институте на земле, это государственная служба. Каждый преподаватель является советником Её Величества, глава каждого княжеского рода отвечает лично перед Великой Княгиней за свою землю и является верховным судьёй на территории своего княжества. В Академии три рода служб: дома Геометров, Стратигов и Философов. Геометры занимаются по большому счёту государственным обеспечением. Торговые связи, ведение хозяйства, строительство, казначейство — это всё геометры, на них держится экономика, и если какой-то регион голодает, то это они должны отрегулировать содержание. Стратиги — военное сословие. Наследник любого княжеского рода обязан пойти именно на военную службу. Защита своих земель, и не только от внешней опасности, военное обучение и в том числе судейство — это на них. А философы — это духовное сословие. Я бы сказал даже, что не только духовное: самые сильные маги и целители учатся именно там.

Ингрид сидела как оглушённая. Однозначно, половину сказанного она просто не поняла.

— О, так тут у вас и королева есть! Было бы здорово её увидеть. А король?

Георг посмотрел на Ингрид удивлёнными серыми глазами, выждал паузу и ответил:

— Короля нет. Ну да, короля нет.

— Королева, наверное, молодая и ещё не замужем? — сказала она первое, что пришло в голову.

— Будем считать, что так, — поднял брови Георг Меркурий. — Мы называем её архонтиссой или Великой Княгиней.

В это время они проезжали мимо большого храма, что был виден издалека. Ингрид припала к окну, пытаясь разглядеть высокие купола, увенчанные сияющими крестами.

— Церковь?!

— Да. А что не так?

— А, не, всё так. Несколько удивилась просто. Я не думала, что здесь они есть.

— Разве вы не видели Храм на озере?

— Нет. А он там есть? Я ведь ещё не везде была. В свободное время я ухожу на землю и стараюсь по незнакомым местам не ходить в одиночку, потому что… — Ингрид слегка зарделась, — потому что легко могу потеряться. На конюшнях была, на крытом озере была, на стрельбищах, в оранжерее, даже в закрытом саду у Рейто-сама.

— Однако! Как же вы попали к Рейто-сама?! — Теперь удивлялся Георг Меркурий.

— На фехтовании тренер… э-э-э… Ингар…

— Ингвар Ульрих?

— Он самый, пошёл со мной в арсенал, чтобы подобрать мне оружие, и я выбрала меч в чёрных лаковых ножнах. Я забыла, что девочки фехтуют с лёгким оружием, и обнаглела настолько, что взяла меч. Но я честно взяла его просто потому, что он меня притянул. Когда я вспомнила, что взяла себе меч не по рангу, было поздно, меня уже привели к Рейто-сама.

— Признаться честно, я его ни разу не встречал. Он такой… неуловимый. Хотя слухов о нём много.

— А как Рейто-сама оказался вообще в Междумирье? Он явно с земли!

— Верно подметили, у нас здесь нет монголоидов. Кроме Рейто-сама, разумеется.

— Он ведь, наверное, японец? Или китаец. Нет, точно японец, — начала думать вслух Ингрид. — Нам в школе на земле показывали слайды японской и китайской культуры, и я запомнила, что в Китае всё яркое и напыщенное, а в Японии наоборот, сдержанное и мало цветов сочетается. У Рейто-сама всё очень сдержанное. И всё же, как он здесь оказался?

— Ингрид, как вы думаете, сколько ему лет?

— Я его только один раз и видела. До сих пор всё болит. Не знаю, может, ему шестьдесят? Может, семьдесят?

— Ему больше ста лет.

— Ста?

— Есть догадки, как Рейто-сама мог попасть в Междумирье?

— Портал случайно открылся в Японии?

— Нет, наше Междумирье чётко привязано к торговому пути из варяг в греки. Если бы он был в Японии, то попал бы в своё, японское, Междумирье.

— Значит, это был японец, который приехал в Россию. Но когда? Рейто-сама здесь давно живёт?

— Мне о нём рассказывал мой отец, а он уже преставился. Я самый младший ребёнок в семье.

— Охохо. — Ингрид призадумалась. — Если Рейто-сама оказался здесь давно, значит, в России была первая половина ХХ века… Тогда с транспортом было совсем плохо, только если по морю… Но вряд ли это был заезжий турист… — Ингрид почувствовала, что историю России Георг Меркурий знает лучше, чем она.

— А что было в России связано с Японией в начале двадцатого века? — задал наводящий вопрос Георг Меркурий, как будто на экзамене.

Ингрид ответила первое, что пришло ей в голову:

— Война?

Георг Меркурий выдохнул, и Ингрид почувствовала, что скорее разочаровала, чем удивила.

— Понимаете, у нас на земле в школе плохо преподают историю. В пятом классе, а я сейчас учусь в восьмом, нам преподавали историю Отечества, но она закончилась на Петре Первом, — начала оправдываться Ингрид. — В шестом и седьмом классах преподавали историю Древнего мира и Средних веков, но её я тоже плохо знаю. Сейчас нам преподают историю Европы Нового времени и… поэтому я ничего не знаю про новую историю России.

Ингрид понимала, что это не тянуло на какое-либо оправдание. Она остро ощутила, что сидит на дне промахов в образовании.

Они ехали уже почти два часа, и девочка завалила опекуна вопросами и рассуждениями о Междумирье, но было видно, что его это совершенно не тяготило. Георг Меркурий с удовольствием отвечал. Например, Ингрид узнала больше о видах обихода и кредитном альбоме, где отмечалось обязательное и дополнительное изучение всех хозяйственных навыков, помогающих дворянам справляться и без помощников. Ингрид также чуть не остолбенела, когда выяснила, что добрую часть затрат на её содержание добровольно оплатил Георг Меркурий.

— Ужас, ужас, просто кошмар, — Ингрид побледнела. — Я даже не подумала о деньгах, я не знаю, как мне это всё вам возвращать!

— В смысле, возвращать?

— В смысле, у моей мамы очень мало денег, я бы даже сказала, что их совсем нет! Мы живём только потому, что у нас большая семья и нас кормят, вдвоём на мамину зарплату мы бы не прожили!

— Я добровольно взял на себя все расходы, один ребёнок не нанесёт мне никакого ущерба.

— Нет, растить ребёнка — это очень дорого! — Ингрид не могла успокоиться. — Я же в жизни не отработаю эти деньги!

У Ингрид на голове шевелились волосы. Пальцами она вцепилась в свои колени.

— Георг Меркурий, скажите честно, что и как мне надо вернуть?

— Ничего.

— Нет, пожалуйста, ответьте. Одежду вы оплатили?

— Вся ликейная форма — это собственность Ликеи.

— А питание?

— Питание отрабатывается на обиходе.

— А вещи типа сумок, альбомов, тетрадей?

— Частично они за счёт Дворца, потому что обучение здесь — это государственная служба.

— Так, а всё остальное — это из вашего кошелька?

— Ингрид. — Георгу Меркурию явно уже не нравилась эта тема, и он заговорил строгим тоном. — Не надо ничего возвращать. Если бы я счёл, что мне это не подходит, я бы не взял опеку. Мы бы оформили дворцовый пансион. Я всегда хотел иметь большую семью, но у меня только один родной сын и один подопечный. Поэтому это для меня радость — содержать ещё кого-то. Пусть вы будете для меня типа племянницы.

Ингрид стало стыдно, она успокоилась и обещала больше не переживать из-за денег. Плавно за окном распогодилось, стало очень тепло и светло, они ехали в экипаже по многочисленным мостам, переброшенным через систему озёр. У пристаней Ингрид видела рыбацкие лодки и сети, маленькие домики на берегу.

— Мы уже почти приехали, вот там, видите двор?

Ингрид высунулась из окна и посмотрела, куда указывал Георг Меркурий. Они приближались к большому двору, в центре которого стоял большой белокаменный дом с черепичной крышей — это был сам трактир. По сторонам от него находились самые разные пристройки и длинная конюшня. Перед ней стояли экипажи, под навесом виднелся колодец. Их повозка проехала под вывеской «Рыба и оливки», Георг Меркурий вышел сам и высадил Ингрид, потом рассчитался с кучером и, взяв в руки немудрёный скарб, состоявший из двух саквояжей, повёл Ингрид на обед. В трактире народу было немного, они спокойно отобедали (Ингрид хотя и обещала не переживать из-за денег, но всё равно бледнела, видя, как Георг Меркурий платит за неё), а после обеда отправились на конюшню за лошадью. Их кучер пообедал наспех недорогой рыбной похлёбкой с ломтем чёрного хлеба и ушёл.

На конюшне Георг Меркурий заплатил за аренду лошади конюху и отправился дальше вместе с Ингрид. Он осмотрелся вокруг и негромко сказал ей:

— Мы сейчас выйдем через ту дверь — там есть ещё один выход со двора. Дорога уходит под холм, меня там никто не увидит. Вы видите небольшую дверь чулана?

— Да, — отозвалась Ингрид, присмотревшись. — Через дверь чулана я попала к вам, через дверь чулана отправлюсь обратно.

Ингрид стало как-то грустно, ей совсем-совсем не хотелось на целую неделю уходить на землю. Даже к глазам подкатили слёзы, которые она старательно подавила. Они вели лошадь под уздцы на выход. Ещё раз убедившись, что их никто не видит, Ингрид подошла к двери.

— Георг Меркурий, — повернулась она к нему, — спасибо вам за всё. До скорой встречи.

Ингрид достала дверную ручку и пристроила её к двери. Ручка, как обычно, прилипла, словно сильно примагниченная, и дверь приоткрылась. В проёме двери светился сероватый туман, Ингрид шагнула внутрь. Под хлюпающий звук, характерный для открытого портала на землю, девочка исчезла за дверью. Георг Меркурий вывел лошадь и, лихо оседлав её, быстро покинул «Рыбу и оливки».

09. Неделя на земле

Ингрид вернулась на землю. Она оказалась сидящей дома за письменным столом — как обычно, что-то рисовала. Соединившись с копией, девочка просмотрела воспоминания за этот день. Они походили на кусочки фотографий, песен, обрывки разговоров, сконцентрироваться на событиях не получалось. С тревогой в душе Ингрид подобралась к воспоминаниям о химии и новом преподавателе. Его весьма заурядная внешность и образ в целом ускользали из её внимания. Средний рост, среднее телосложение, лёгкая сутулость и неуверенность. В руках он вертел брелок от ключей в форме мирного атома, весь урок рассказывал о целях и задачах предмета химии. Из-за того, что в пятницу был однодневный выезд на природу, почти половина класса заболела, в том числе и Ленка, которая едва вышла на учёбу после простуды.

Домашнее задание по химии было ожидаемым: выучить определения слов «атом», «молекула», «ядро», несколько названий химических элементов. В понедельник следовало явиться классом в библиотеку и взять учебники по химии.

Ингрид снова попыталась уловить внешность Антона Павловича, и у неё как будто что-то затрепетало в груди, по жилам разлилось приятное тепло. Как назло, это воспоминание вытеснило всё остальное, она не могла уже ни рисовать, ни учить уроки. Девочка переползла на свою узенькую твёрдую кушетку в углу комнаты и свернулась на ней калачиком.

Через некоторое время пришла мама и сказала, что пора собираться по магазинам за едой. Ингрид встала, послушно начала одеваться, но, нащупав дверную ручку в кармане домашней одежды, задумалась: куда и как пристроить её? Всюду ли таскать с собой? Или спрятать дома? Дома найдут, потому что все ящики и шкафчики были открыты для всех членов семьи. Носить с собой? Велика вероятность выронить. Ингрид решила, что раз на целую неделю Междумирье закрыто для неё, то носить ручку в кармане не имеет смысла. Но оставлять дома тоже рискованно, значит, её лучше держать где-нибудь в потайном кармане школьной сумки.