Бесплатный фрагмент - Мир пяти Стихий

1. Попутчики

Арфир — континентальная часть Среднемира и совокупность островных архипелагов, расположенных в морях до Сапфирового Океана. Эта территория достаточно хорошо изучена и описана. Народы, населяющие Арфир, тесно связаны между собой купеческими интересами и ведут активную торговлю. Морские, речные и караванные торговые пути, словно неразрывные цепи, соединяют многочисленные страны в нечто единое, образующее современную Арфирскую цивилизацию. Условными границами Арфира являются:

На Севере — Сумрачные леса, населённые невежественными дикарями, изолированными от цивилизованного мира;

На Юге — Семь архипелагов — врата в Сапфировый Океан;

На Востоке — горный хребет «Самоцветные горы», где находится Дворфийский Маха-Кан, состоящий из многочисленных родовых кланов горцев. Что расположено за Самоцветными горами, нам не известно. Дворфы утверждают, что также не ведают, но есть предположения, что тщательно эти сведения скрывают.

На Западе границу образует береговая линия Красногорья, за которой начинаются неизведанные морские просторы. В ту сторону не ходят корабли, и оттуда никто никогда не приплывал.

Таким образом, известная нам часть Медиорбиса называется Арфир, вокруг неё простирается Terra Incognita. Вся возможная территория северней Арфира называется Эфир, южнее — Сапфир, на востоке — Офир, а на западе Зефир. В центре континентальной части Арфира также есть «белое пятно», именуемое Дивнолесье или Эльмафлор.

Справочник Асарийского географического общества.

Союзники

Эрик Беррон по прозвищу Полуэльф — предводитель пурских повстанцев — ехал во главе одного из своих отрядов, которые цепочкой на некотором расстоянии друг от друга продвигались через леса к Межгорскому замку. Двигались они в восточном направлении, спасаясь от лесных пожаров, наступающих с юга. Сидел он на своем любимом буланом жеребце, который носил странное двойное имя: Тихий Гром. Оно никогда не упоминалось полностью, но в зависимости от ситуации конь звался или Тихий, или Гром.

Рядом с ним ехал атаман лесного братства Тимон Хренодуб. Звали его так не случайно, рыжий дородный дядька отличался незаурядным мужским органом и был любителем пользоваться им при каждом удобном случае. Однако, надо отдать ему должное, он всегда признавал и опекал всех известных ему бастардов, чье точное количество никто не знал. Так, все десятники в шайке Хренодуба были его повзрослевшими отпрысками и братьями по отцу, поэтому их многочисленная банда называлась «Лесное братство».

— Говоришь, нам с вами по пути? — уточнил Полуэльф, не глядя на попутчика. — А откуда ты знаешь, куда мы направляемся?

Рыжий усмехнулся.

— Сдается мне, Ворон и тебе весточки от Одноглазого приносит.

Беррон молчал, обдумывая, стоит ли подтверждать свое знакомство с Вороном. Но, похоже, Око Вождя использует шайку Хренодуба также через своего агента Ворона.

— Грегор всегда дело говорит. Так чего к его советам не прислушаться? У нас с ним давняя дружба, еще с доордынских времен.

— Значит, точно нам с вами до переправы по пути будет, — рыжий почесал затылок. — Я это к тому говорю, чтобы у нас недоразумений не вышло, стычек между нашими хлопцами. А то вдруг в лесу полянку не поделят. Ни тебе, ни мне это ни к чему.

— Согласен. Я дам советующие распоряжения своим командирам. Будем считать, что мы союзники. Значит, вы тоже на защиту Межгорского замка направляетесь?

— Не, мы только до переправы. Это вы идейные, вам — в замок. А нам на том берегу не разгуляться. Мы на пурском останемся, тракт у переправы перекроем и будем купцов разворачивать да смотреть, чтоб они налегке возвращались, не обременённые товаром и деньгами, — рыжебородый весело расхохотался, — К тому же в окрестных лесах остались шайки дезертиров из уцелевшей половины межгорского войска, надо пополнить ими свои ряды, а если не удастся, то перебить.

Беррон не проявлял никаких эмоций.

— Слушай, Эрик. А правду говорят, что великий вождь когда-то в твоем отряде был? Или это пустой треп?

Беррон невольно вспомнил свою встречу с рыжебородым Рагнаром в лесной пещере недалеко от Пура, когда он отправил его с отрядом Лиса добывать оружие для повстанцев. «Вот чудная жизнь, как все может перемениться. Все-таки стоит по мере сил помогать людям», — подумал Эрик.

— В отряде у меня он не был, но одно дело для нас провернул. Мы его тогда с Одноглазым и свели.

— А, вон как, — рыжий уважительно глянул на предводителя повстанцев. — Стало быть, у тебя теперь серьезные покровители, раз Грегор тебе таким знакомством обязан.

— Грегор добро помнит и умеет благодарить людей, оказавших ему услугу.

— Ну, значит, мы теперь точно союзники.

«Старые пни»

Маленький запыленный фургончик со скрипом остановился на обочине проселочной дороги у крайнего домишки небольшого крестьянского поселения. Чудного вида кибитка была запряжена парой медлительных пегих лошадок, а снаружи вся изрисована какими-то яркими знаками, непонятными символами и замысловатыми узорами. Обилие клякс придавало ей особенно пестрый вид, а по их хаотичному расположению нельзя было понять: то ли оставлены они с каким-то умыслом и являлись частью росписи, то ли просто были побочным результатом профессиональной деятельности хозяина. Повозка одновременно привлекала к себе внимание необычным цветастым видом, но в то же время жалкая внешность старых кляч не вызывала желания ее ограбить.

Рядом с хижиной, на завалинке, сидел старик и не спеша набивал махорку в потертую, засаленную трубку. Он с любопытством поглядывал на расписной фургончик и такого же пестрого мужчину, одетого в разноцветную одежду, явно заморского происхождения, который сидел на козлах повозки и энергично махал ему рукой, при этом глупо лыбясь, как это принято у иностранцев.

— Любезный сударь, а скажите-ка, что это за поселок? — обратился пестрый к старику.

— Это, мил-че, село «Старые пни».

— Старпни, значит. А где это? Это уже Подгорье или еще Межгорье?

— Э-э, да вы, видать, не в курсе последних событий, господин иностранец. Нет уже ни Подгорья, ни Межгорья, да и Пригорья тоже нету. Все это с недавних пор снова Угорское царство!

— Да в курсе я, знаю. Только хотел прикинуть расстояние в пути, — пояснил незнакомец. — До того, как эта рыжая стерва уселась на трон и закрыла переправу через Олгу, заблокировав тем самым золотой торговый путь, это село относилось к Подгорью или Межгорью?

Дед удивленно посмотрел на чужака, демонстративно замолчал и стал возиться с трубкой.

— О, простите мой плохой пурский. Я хотел сказать, эта смелая и решительная женщина, что возрождает древнее Угорское царство.

— Угорская царица.

— Да-да, эта храбрая рыжеволосая Угорская царица, — громко проговорил незнакомец.

Дед понимающе закивал лысой головой.

— А еще говорят, что она стерва, так как долго без мужа жила и теперь опять с ним в разлуке, — уточнил дед. — Это я тебе точно скажу: если какая баба долго без мужика своего живет, то она становится либо курвой, либо стервой, потому как лупить ее некому.

— Ну, я рад, что мы сошлись во мнениях, — вновь заулыбался пестрый своей глупой, вежливой улыбкой иностранца. — А теперь, милейший, к делу. Это село — Старпни, оно было межгорское или подгорское до объединения?

— Так известно дело, что подгорское. Как речку Волу пересек, так Подгорье и начиналось.

— Так я и думал, — сказал пестрый, грустно осматривая покосившиеся заборы и обшарпанные лачуги, расположенные вдоль проселочной дороги.

— А скажи-ка, уважаемый, нет ли где-нибудь здесь поблизости постоялого двора или хотя бы корчмы?

— Так откуда им тут взяться, если в наши места путники редко забредают. Раньше купцы по пурскому тракту путешествовали, а нынче Угорская царица трофейные боевые ладьи, что после «Братской резни» на переправе остались, приспособила для речного торгового судоходства и купцов с товарами по реке отправляет, а те ей исправно платят не только за транспортировку, но и за охрану от ушкуйников. Известно, что речные пираты к царским ладьям и близко не подплывут.

— Значит, остановиться в окрестностях и нормально переночевать не получится. Понятно.

Клячи безразлично жевали пожухлую траву на обочине.

— Ладно, мне не привыкать, — пробурчал себе поднос чужестранец. — А скажи-ка, дед, нет ли у вас в селе какой-нибудь зажиточной вдовы?

— А ты сам-то кто такой будешь, коль ко мне во внуки набиваешься? — спросил старик, прищурившись, раскуривая трубку.

Пестрый важно поправил свою изрядно поношенную желто-красную шляпу, украшенную длинным фазаньим пером, выпрямил спину, задрав подбородок, и представился:

— Я известный мэтр начертательной магии из далеких земель Асарии, а зовут меня Альфред-Доминик Фибонарий дель Наччо.

— Ишь ты! — усмехнулся дед. — А зачем честному человеку столько имен? Такое множество разве что жулику сподручно.

Пестрый от удивления крякнул.

— Видите ли, сударь, там, откуда я родом, а о тех краях вы скорее всего даже не слышали, подобное сочетание имен говорит о благородном происхождении вашего собеседника, что заслуживает советующего почтения.

Дед молча затянулся и, выпустив изо рта густой клубок сизого дыма, смачно сплюнул.

— Альфред — это имя моего отца. Доминик — девичья фамилия моей матери. Фибонарий — суть, мое личное имя, а дель Наччо означает, что я из благородного эльфийского рода Наччо. Преставившись, я сообщил вам, что я — Фибонарий, сын Альфреда дель Наччо, а моя мать из рода Доминик. В имени сына фамилия матери упоминается, только если ее род не уступает по знатности роду отца. Таким образом, я отпрыск двух благородных арийских семей: Наччо и Доминик. Но друзья называют меня просто — Фибо, — заверил пестренький, закручивая кверху кончики своих усов.

— А я пан Поднебрысь, здешний староста, или просто дед Гаврила, — представился старик.

— Рад с вами познакомиться, дед Гаврила, — по свойски продолжил общение заграничный мэтр. — Только какой же вы староста, коль ваша хата с краю села, да и домик какой-то невзрачный для старосты.

— А с чего ты взял, что это мой дом? Тут мой старый приятель живет, а я его поджидаю.

Дед полез в холщевый мешок, лежавший рядом, и извлек оттуда солидного размера бутыль мутного самогона.

Фибо судорожно сглотнул, прикидывая вероятную возможность тут переночевать и утренние последствия этого шага.

— А ты, сударь — мэтр Фибо, откуда и куда путь держишь, и как в наших краях очутился?

— Я, почтенный дед Гаврила, еду из богатого дворфийского города Ведир, что расположен в центральной части Самоцветных гор, от которого начинается золотой торговый путь. Направляюсь в вольный город Порт-Понт, что раскинулся по обеим берегам в устье реки Танаис и размерами своими превосходит все другие известные мне города, кроме, пожалуй, Долирина — столицы моей родной Асарии. А к вам попал, потому что переправа через реку Олга с недавних пор закрыта и пурский тракт отрезан. Вот и приходится мне блуждать, отыскивая обходные пути на юг по проселочным дорогам.

— А что ж ты с другими купцами по реке не поплыл до Каменного моста, там тракт открыт.

— Так не купец я, и товара у меня нет, а все мое богатство — эта повозка, что мне в ремесле служит, только ее на ладье перевозить разорительно. Дорога дороже выйдет, чем сам фургон стоит. Вот я и не поехал к переправе, чтобы крюк не делать, а стал сразу из Ведира путь на юг держать, и вот маленько заплутал.

— Да ничего не заплутал, так и езжай по грунтовкам вдоль берега Волы, так до Подгорского замка и доберешься, он рядом с устьем расположен, где Вола в Олгу впадает. А там через Зар и Яр до Каменного моста дорога всем известна, и немногим она пурскому тракту уступает.

— Я так и собирался делать. Только вот мне бы где-нибудь поесть да продуктами запастись. Да так, что бы своим ремеслом расплатиться, потому как с деньгами у меня сейчас туго.

— Так какой же ты тогда известный мэтр, раз у тебя денег нет. Пустой кошель говорит о неумелом мастере, пьянице и бездельнике.

— В моем случае он скорее говорит о неумении играть в карты. И то, что дворфы все от рождения шельмы, и в азартные игры с ними нельзя играть ни при каких условиях.

— А-а! — многозначительно протянул староста, обильно выпуская клубы дыма. — А что у тебя за ремесло, чем знаменит?

— Так я и говорю: владею начертательной магией. Могу различные символы и знаки рисовать, что обладают волшебной силой и в хозяйстве пользу приносят.

— О как! Стало быть, и руны можешь в доспех инкрустировать? — оживился старик.

— Сейчас нет, — грустно вздохнул Фибо. — Для этого нужен дорогостоящий инструментарий, а мой остался в Ведире, в залог за карточные долги, и, похоже, теперь уже навсегда для меня утрачен.

— А-а, — разочарованно протянул дед. — Чего тогда могешь?

— Ну, могу, например, начертать тайные знаки, чтоб скотина здоровый приплод регулярно приносила, куры чаще неслись или у коров надои повысились. Могу что и посерьезней сотворить, но только тут к каждому клиенту особый подход нужен, для каждого человека дополнительно к основным символам необходимо индивидуальный набор рун и знаков подобрать, сочетающийся с его Стихией и Зодиакаром.

Староста задумчиво пускал колечки дыма и рассматривал заезжего гостя.

— Ну так как, подскажете, к кому в вашем селе можно обратиться?

— Ну, одиноких сейчас везде хватает, чай война. А вот зажиточных…

— Для меня сейчас любая зажиточная, если напоить, накормить да обогреть сможет.

Вечерело, день подходил к концу, а Тамара все еще хлопотала на своем подворье, украдкой подглядывая за иностранным мэтром, проводившим странный ритуал под навесом между хлевом и курятником. Мужчина разложил на земле низенький, но длинный складной столик из красного дерева с вырезанными на нем рунами и загадочными знаками. Зажёг по краям цветные пахучие свечи. Расставил причудливыми рядами на столике множество различных жестяных коробочек, баночек и скляночек. Положил рядом начертательные приборы. Зачем-то разделся до пояса, к удивлению Тамары, обнажив атлетический торс, покрытый шрамами. Следы былых ран явно говорили о том, что в юности мужчина был заядлым дуэлянтом. И уселся у столика прямо на землю, скрестив ноги и закрыв глаза. Она подошла ближе и, уже не таясь, стала внимательно его рассматривать, пользуясь тем, что начертатель ее не видит.

Мужчина что-то невнятно бормотал себе под нос — то ли произносил какие-то заклинания, то ли читал мантры. Затем он делал резкие и смешные пассы руками, от чего мускулы у него на теле напрягались, свечи на столе ярко вспыхивали, а вырезанные руны начинали тускло светиться.

Затем он замолк и, резко открыв глаза, уставился на нее. Тамара на мгновение растерялась.

— А-а, я только хотела спросить, не нужно ли господину магу еще чего-нибудь?

Фибо улыбнулся.

— О, милейшая сударыня. Благодарю вас. Желтка от десятка яиц было вполне достаточно, чтобы восполнить запасы желтого красителя. Теперь у меня есть все необходимые краски.

— Осмелюсь спросить, а куда же господин маг дел белок от десятка яиц?

— Дабы добро не пропало напрасно, я его съел.

— А-а, и то верно, — согласилась молодая вдова. — Ну так, значит, у вас все готово для начертания тайных знаков, что увеличат приплод у скотины и защитят ее от хворей?

— Все необходимое готово, но приступить к начертанию я смогу только после полуночи, ибо сии знаки следует рисовать в лунном свете.

— А-а, вон оно как, — закивала головой Тамара, поправляя рукой растрепавшиеся из-под косынки волосы.

Фибо, не подавая вида, оценивающее рассматривал хозяйку. Пышногрудая, широкобедрая, с красивыми очертаниями талии и плоского живота, она определенно пришлась ему по вкусу.

— Видите ли, милейшая сударыня. Я стараюсь быть откровенным со своими клиентами. Поэтому, отбросив ложную скромность, я просто обязан вас предупредить.

— О чем? — заволновалась Тамара.

— Дело в том, что действие начертаний можно значительно усилить и продлить во времени, но для этого нужен один необычный ингредиент.

— И что же это за ингредиент? — Тамара нахмурилась, ожидая дополнительных расходов.

— Если добавить небольшое количество одной субстанции, то эффект будет значительно мощнее.

— Ну так добавляйте эту субстанцию, но только если это будет не дорого стоить.

— Эх, прелестная Тамара, дело тут, увы, не в деньгах, — Фибо сделал паузу и, вздохнув, продолжил, стараясь сохранять серьезный вид и деловой тон: — Для усиления чар мне необходима влага, что появляется у женщины в известном месте при сильном возбуждении.

Когда Тамара поняла, о чем идет речь, она густо покраснела и не удержалась от смеха. Особенно ее порадовало отсутствие дополнительных трат. Густые русые волосы окончательно растрепались, выбившись из-под развязавшейся косынки. Сверкнув глазами, она облизнула пунцовые губы и огляделась по сторонам, словно желая убедиться, что никто не подслушивает их разговор.

— Ну так чего тогда сидишь? Пошли в дом, будем добывать нужный ингредиент. До полуночи время есть.

Обоз

Всем известный Каменный мост находится в месте слияния двух крупнейших рек: Ра и Олги, которые ограничивали с трех сторон света Пурское царство. Только с севера ПуРа отделялась от остальной империи по суше. Кроме того, что это было древнейшее колоссальное сооружение, удивляющее своими размерами, Каменный мост также производил неизгладимое впечатление своей необычной конструкцией. Фактически он соединял в себе три моста, которые сходились трехлучевой звездой на острове посреди реки, чуть ниже места слияния, и имел три направления движения. Первый мост вел с острова в северном направлении на берег ПуРы, чуть выше устья Олги. Второй мост соединял остров с западным берегом Ра, где проходил Пурский тракт, а третье ответвление шло с острова на противоположный берег, где располагался Мостовский замок — резиденция местного феодала, а ныне ярла Орды Ивана Кошеля. В центре мосты соединяла, украшала и защищала высокая шпилеобразная островная башня, которая была непреступна, открывала широчайший обзор во все стороны и могла заблокировать движение в любом из трех направлений.

Тыловой обоз с провиантом вновь пересекал Каменный мост в направлении три-один. Старшина караула проверил у фурмейстера походную грамоту, посчитал количество возов, сверил с числом в документе и дал знак поднять заградительную решетку. Северный проход на берег ПуРы был открыт. Груженые телеги со скрипом тронулись дальше, направляясь к Вороньему гнезду.

Сразу же по окончании моста, у крайнего бекета, начинался лагерь беженцев, с обоих сторон обхвативший Пурский тракт, движение по которому было закрыто. По первому мосту пропускали только с проходной грамотой на руках. Все остальные несчастные, не имеющие такого документа, надолго застревали в этом лагере, который растянулся далеко, вдоль дороги черепов.

Завидев телеги, съехавшие с моста и миновавшие аванпост, к обозу потянулись стайки тощих ребятишек и вереница всяких оборванцев. Протягивая худые, грязные руки, люди со слезами на глазах жалобными голосами просили еды.

— А ну пошли прочь! — замахнулся на них кнутом сутулый возница.

Те в страхе шарахнулись в сторону, сбив с ног какую-то старуху.

— Да не можем мы вам ничего дать, — опечаленно крикнул бородатый мужик, сидящий на козлах рядом с возницей. — Это военный обоз, тут нашего ничего нет, а если хоть мешок пропадет, то нас петля ждет.

— Что ж вы, поганцы, творите! — рыдая, запричитала старуха, сидя в грязи на обочине и не в силах подняться. — Наши дети с голоду умирают, а вы этих душегубов кормите. Они поля наши вытоптали, деревни сожгли, скот забрали, мужиков убивают, девок насилуют. А вы, проклятые, им помогаете, еду возите. Чтоб вам сдохнуть вместе со всеми злодеями краснокожими.

Сутулый зло щёлкнул кнутом и трижды сплюнул. Поняв всю тщетность мольбы, беженцы начали расходиться кто куда. Бородатый стал нервно набивать махорку в трубку.

— Знаешь, Хмурый, когда на этот берег попадаю, меня до дрожи пробирает. Как подумаю, что наше княжество та же участь ждала, так плохо делается. Представь, сейчас бы твои ребятишки кусок хлеба выпрашивали, а их кто-то плеткой гонял.

— А ты, Нищук, вспомни, как народ Ваньку поносил, когда он ярлом стал. Некоторые его предателем до сих пор кличут. А что он предал? Только свое доброе имя, чтоб землю и людей от разорения спасти. Теперь эти бараны на юг ПуРы смотрят и прозревают, от какой беды их уберегли. Сейчас любой мостовский голодранец — здесь солидный господин.

— Так беженцы в чем виноваты?

— А ни в чем. Судьба у них такая — лиха хлебнуть. Слыхал старуху? Одной рукой хлеба просит, а другой проклятия насылает. Вот она, людская натура. Спасибо не скажут, только обругать могут. Так что всем подряд помогать — это дело пустое. О своих ближних заботься, так и хватит с тебя добрых дел.

Какое-то время ехали молча. Нищук курил трубку, уставившись в одну точку, а Филип Хмурый озирался по сторонам.

— Слышь, Никита. Где-то тут башка Дуболома висела, — промолвил возница, указывая вправо, на обочину, утыканную кольями с насаженными на них черепами. Некоторые уже были пустые, на других еще болтались белые кости когда-то отрубленных голов.

— Да ну! С чего ты взял?

— А ты не знал, что его после расправы на мосту вместе с клинками обезглавили?

— Не знал, меня тогда ранить успели, я думал, он в бою погиб.

— Нет. Он все нашего старшину подбивал бежать, чтобы клинков о засаде предупредить. А Усатый вроде сначала согласился, а потом его офицерам и сдал.

— Вон как, а ведь Дуболом у Петрича любимчиком был. Он все его в пример нам ставил.

— Мне Петрич рассказывал, что потом ему Дуболом во сне долго являлся и отрубленную голову в руках держал, просил похоронить.

— Фу-ты. Ужас какой, — Никита Нищук еще раз затянулся и передал трубку Филипу, а тот вручил ему вожжи. Ехали не спеша, держа равномерное расстояние между телегами.

— И что? Похоронил?

— Да, вроде похоронил. Он об этом особо не болтает.

— А ты его давно видел.

— Кого?

— Ну, Усатого Петрича.

Филип задумался.

— Так он уже месяц как в бегах. Вот, считай, месяц и не видел.

— Как в бегах? Он же, вроде, на мосту старшиной крайнего бекета служит. Мы когда с моста съехали, я все его высматривал, думал, может, увидимся.

— Удрал он вместе с Васькой Писарем, тем, что денщиком был и первым про ордынский ярлык прознал.

— Так ведь Ваську повесили за то, что он офицерскую печать стащил и фальшивые проходные грамоты делал.

— Ха. Ну, Нищук, да ты вообще не в курсе, — Хмурый улыбнулся первый раз за всю дорогу. — Слухай, сейчас расскажу, как дело было.

Филип сделал паузу, нагнетая любопытство у напарника, и долго курил, пуская густой пахучий дым.

— Ну давай, не томи, — не выдержал бородатый.

— Так вот, Ваську Писаря на эту авантюру подбил Усатый Петрич, когда стал старшиной на бекете у лагеря беженцев. Васька ему эти грамоты рисовал, а он их втихаря запоздалым купцам за большие деньги продавал, — Хмурый многозначительно посмотрел на своего земляка. — Так вот, когда пропажа печати раскрылась, Ваську схватили и решили за это дело повесить. Однако Усатый подсуетился, и пока подельник его не сдал, подкупил стражу. Благо денег они собрать успели прилично. Подсунули они в камеру вместо Васьки какого-то полоумного бедолагу из беженцев. У Писаря рожа так была разбита, что его и родная мать бы не узнала. Так что подмену и не заметили. А подставному последние мозги, похоже, отбили, когда лицо до Васькиного состояния доводили. Так тот и не понял, что его вешают, только мычал что-то невнятно. Ну и после этого они вместе в бега пустились.

— Во дела, — покачал головой Нищук. — И чего людям спокойно не жилось?

— Да тебе, Никита, не понять, ты больших денег никогда не видел. А у нас любой жулик с деньгами значит больше, чем честный, но бедный человек. Так что ты за них не переживай, им все лучше, чем нам с тобой.

«Пьяная гарпия»

Городок Тынбор образовался вокруг древнего Подгорского замка и растянулся по берегу реки Вола до самого устья. Путников, въезжающих по дороге, город встречал несуразным нагромождением деревянных лачуг, серостью и грязью узких, кривых улочек, вонью из сточных канав и подворотен, производя удручающее, но обманчивое впечатление, так как с краю города располагались трущобы.

Респектабельные кварталы тянулись вдоль набережной и встречали гостей, прибывающих по реке, чистенькими тротуарами, нарядными фасадами и яркими вывесками. Но до них Фибо так и не добрался, остановив свой фургон у первой попавшейся таверны. На круглом потрескавшемся деревянном щите, висящем над входом, была изображена женщина по пояс с голым, неестественно большим бюстом и маленькими крыльями за спиной. В руке она держала кружку пенного пива, а надпись рядом сообщала: Таверна «Пьяная гарпия».

У Фибо по-прежнему не было денег, но он надеялся как-нибудь договориться с хозяином и уверенно зашагал по ступенькам. Таверна ничем особенным не отличалась и представляла собой обычное сочетание просторного помещения трактирного типа в центре первого этажа и многочисленных съемных комнат с узкими дверями по периметру второго.

Разговор с трактирщиком сразу не заладился. Видимо, близкое соседство с трущобами и постоянный контакт с их обитателями сделали его слишком подозрительным и не в меру вспыльчивым.

— А ну-ка, убирайся отсюда, голодранец. Не то стражу позову! — закончил свою пылкую речь пухленький пожилой мужичок в смешных очках, с усами, повторяющими недовольный изгиб рта, напоминающего улыбку наоборот.

Затевать ссору Фибо не видел смысла, поэтому развернулся и направился на указанный ему выход, который пять минут назад служил обнадеживающим входом.

— Ладно, испытаем удачу в следующем заведении, — пробурчал непризнанный мэтр, на ходу натягивая перчатки, и нарочито громко добавил: — Возможно, там хозяин окажется посообразительней и поймет всю выгоду моего предложения! А не будет требовать все гроши сразу.

Однако выйти он не успел, на полпути его кто-то окликнул. Повернувшись, Фибонарий заметил человека, машущего рукой, который только что занял небольшой столик в углу. Мэтр жестом удостоверился, что машут именно ему, и направился к незнакомцу.

— Присядьте за мой столик, прошу. Я думаю, нам определенно стоит познакомиться, — непринуждённо предложил мужчина, указывая рукой на стул напротив. Незнакомец показался Фибо весьма странным, и дело даже не в том, что он был альбиносом. Смущало другое: его возраст невозможно было определить даже примерно. Безупречная юношеская фигура плохо сочеталась с суровым лицом, на котором отпечатался житейский опыт многих десятилетий. А его взгляд красных глаз вызывал какое-то смутное беспокойство и плохо сочетался с приветливой улыбкой.

Дель Наччо сел на предложенный стул и ожидающе посмотрел на белоголового.

— Видите ли, я заметил, как вы подъехали сюда на фургончике с весьма любопытными начертаниями, что меня и заинтересовало. Потом я стал невольным свидетелем вашего неудачного и достаточно громкого общения с паном трактирщиком. И понял, что мы можем помочь друг другу.

— Я весь внимание, — Фибонарий уселся поудобней.

— Может быть, по пинте пива и чего-нибудь перекусить? Разумеется, за мой счет, — любезно предложил незнакомец.

— О, это было бы весьма кстати, — обрадовался Фибо.

Альбинос подозвал шуструю официантку и, сделав заказ, выложил на стол золотой понтийский динар. Глаза у девицы слегка округлились при виде монеты с таким номиналом, а прыти прибавилось еще больше. Трактирщик, все еще недовольно бурча, сердито косился на их столик, но, ознакомившись с заказом и попробовав динар на зуб, резко повеселел и стал заискивающе улыбаться.

Фибо решил заполнить паузу, вызванную ожиданием двух кружек пива и сопутствующих блюд.

— Разрешите представиться, я — Альфред-Доминик Фибонарий дель Наччо, мэтр начертательной магии из Асарии, но друзья зовут меня просто Фибо. А с кем имею честь разделить трапезу?

— В этих краях я известен как Герольд, специалист по мифическим существам, — ответил белоголовый.

— Вы убиваете чудовищ?

— Отнюдь, я увековечиваю их образ.

— Как это?

— Изображая на дворянских гербах.

— А-а, так вы геральдист, — обрадовался Фибо. — Значит, мы с вами отчасти коллеги.

— Да, гербовед, если точнее. Герольд — это мой псевдоним, а зовут меня Ян Кендар, я родом из Порт-Понта.

— А я готов был поспорить, что вы с островов.

— Отчасти это так, — улыбнулся Герольд. — Мои родители были островитяне, но принадлежали к разным кастам. Мать родом из белой касты мудрецов, а отец простой мореход. Обычаи островов не допускают подобных браков. Поэтому мои родители были вынуждены бросить все и сбежать на континент или расстаться. Они перебрались в Порт-Понт, где на свет появился я.

Вместо пинт принесли большие квартовые кружки полутемного эля и множество тарелок с различными блюдами. Особенно аппетитно выглядел поднос с большими красными раками и блюдо с подгорскими жареными колбасками с зеленью и белым чесночным соусом.

— Рад знакомству, Ян Кендар! — мэтр поднял свою кружку, с которой стекала пена, капая на стол.

— Взаимно, Фибо. — Герольд поднял свою.

Кружки стукнулись с глухим звуком. Собеседники перешли на «ты».

— Видишь ли, Фибо, со мной накануне приключилась одна неприятность. Какие-то негодяи увели моего коня во время ночного привала, когда я спал. И мне пришлось пешком добираться до Тынбора. Теперь мне необходимо купить новую лошадь. Но здесь в Подгорье продают негодных крестьянских гужевых, а я бы предпочел иметь породистого Ярозарского скакуна. Поэтому я ищу транспорт до конной ярмарки, что расположена в соседнем княжестве Зар. А судя по начертаниям на твоем фургончике, из тебя выйдет интересный попутчик. Вот я и решил, что мы можем друг другу пригодиться. Я тебе своими деньгами, а ты мне своим транспортом. Ну, так как? Отвезешь меня в Зар?

— О, с превеликим удовольствием, — заверил Фибо, поглощая очередного рака. — Тем более что это мне по пути.

Ярозар

Цветастый фургончик не спеша, скрипя и раскачиваясь, подпрыгивая на кочках, колесил по Зарским просторам, направляясь к манежному полю, что раскинулось в окрестностях княжеского замка. Там проходила знаменитая на всю империю конная ярмарка.

Земли Ярозар раньше были единым государством под управлением династии Светочей. Но еще до пурского завоевания разделились на два княжества. Было это при Димитрии, прозванным Последним. У него долго не было детей, но ближе к старости родились двое сыновей-близнецов от второй молодой жены. Перед смертью, опасаясь раздоров из-за престолонаследия, Димитрий разделил свое государство на два княжества, Яр и Зар, таким образом разделив династию Светочей на два рода. Княжеством Яр стали править Светлояры, а княжеством Зар — Светозары. Позже оба княжества были покорены Пурским царством и вошли в состав империи. Ныне же, после вторжения Орды, они откололись от ПуРы и стали автономными ордынским провинциями наряду с двумя другими южными княжествами: Мостовским и Озерводом.

В фургончике было тесновато, так как он весь был завален каким-то хламом: всевозможными книгами, разными коробками, мешочками с различными порошками, пустыми банками, бутылками, наполненными яркими жидкостями, сухими растениями и всяческими ингредиентами, необходимыми для приготовления магических красок. А также был пропитан стойким запахом приправ и экзотических специй, которые вряд ли использовались в начертании.

— Фибо, с такими запасами ты бы мог варить зелья и готовить эликсиры, — заметил Герольд.

— Не, алхимия — не мое призвание.

— Но зачем тебе столько всего?

— Иногда очень трудно достать нужный ингредиент, которого может быть полно в другом месте. Поэтому, путешествуя, я пополняю свои запасы тем, чего много в данной местности, а стало быть, оно дешево. А потом продаю излишки алхимикам и травникам в тех краях, где они являются редкостью.

— А, тогда понятно. Может, тебе стоит бросить свое ремесло? И заняться торговлей специями. Я слышал, это очень выгодное дело.

— И пасть жертвой каких-нибудь разбойников? Жизнь купца полна опасностей. Их так и пытаются ограбить бандиты или обобрать власти. А странствующий начертатель мало у кого вызывает интерес, главное — не покупать дорогих лошадей.

— Все хотел спросить: где ты обучался своему ремеслу?

— О-о. Это было в годы моей юности в прекрасном, я бы даже сказал, сказочном городе Асарии, который называется Калар-Тин. Он расположен на берегу морского залива Эль-Лонде, рядом с устьем живописной реки Ирена, и славится мягким, теплым климатом и обилием вина, которое производят в соседних виноградных провинциях Калерена и Лимперена. А еще он знаменит лучшей во всей Асарии академией магии, в которой я и учился.

— И, надо полагать, с отличием закончил?

— Нет, со скандалом был отчислен после седьмого круга.

— Ха, и как это тебя угораздило?

— Да как тебе сказать, то ли происки завистников, то ли нелепое стечение обстоятельств. Дело в том, что в ту пору я увлекался мехенди — магическими узорами, которые наносятся на женское тело, чтобы придать ему особое очарование и усилить соблазнительность. Я достаточно в этом преуспел и был хорошо известен в определенных кругах. Узоры эти, надо сказать, наносятся как на открытые участки тела, так и на весьма интимные. И мое возбуждение во время этого процесса рассматривалось клиентками как признак хорошей работы и гарантия качества. Многие не упускали возможность воспользоваться такой ситуацией. Для них это был приятный бонус к основному ритуалу.

Так вот, однажды я имел неосторожность украсить подобными узорами не знакомую мне особу. Я не устоял перед очаровательной прелестницей и согласился провести полный ритуал, не подозревая, кто она.

— Дай угадаю, она была дочкой твоего декана?

— Женой ректора, который оказался старым ревнивым козлом, и ему не составило труда выявить автора начертаний на теле своей молоденькой женушки. И вылетел я из любимой академии, как пробка из игристого шато-эльверо.

— Да, захватывающая история, — улыбнулся белоголовый. — И что было дальше?

— А дальше я пустился странствовать по свету, применяя навыки, которые успел усвоить за семь кругов обучения. К сожалению, мне пришлось самостоятельно заполнять пробелы в моем образовании, но зато, путешествуя по экзотическим и таинственным местам, я узнавал такое, чему не учат в арийских академиях.

— Я так и понял, что ты не обычный маг-начертатель.

— Ну, какой есть.

Дальше некоторое время ехали молча. Фибо лениво управлял парой запряженных лошадей, а Ян Кендар коротал время, пролистывая книги, которые периодически падали с полки при усиливающейся тряске на ухабах.

— Толковый словарь посольского приказа, — вслух прочел он, беря в руки увесистый том, который чуть не свалился ему на голову. — Ха, здесь пометка — для служебного пользования. Откуда он у тебя?

— Выкупил в Пуре в одном ломбарде. Похоже, какой-то клерк крепко залез в долги.

Белоголовый наугад раскрыл книгу и, попав на дворфийский раздел, стал бегло просматривать некоторые термины.

Дворфы. Так называют себя горцы-полугномы, живущие в Самоцветных горах. Яркие представители Желтой расы.

Кан — союз родственных или дружественных кланов горцев.

Дворфийский Маха-Кан. Союз всех дворфийских канов, за исключением Руна-кана. Объединяет два наиболее крупных и влиятельных (Ведир-Кан и Хализ-Кан), а также множество мелких канов, разбросанных по всему горному хребту.

Руна-кан или черные дворфы. Еретики и изгои, обитающие в северной части Самоцветных гор на руинах древнего дворфийского города Руна (место, ныне именуемое Руины).

— О! Морна Барма, — вдруг воскликнул Ян и прочел вслух: — Одноименная книга и тайное учение черных дворфов, противоречащее общепринятой на континенте концепции о происхождении эльфов, гномов и людей. Запрещена на территории Пурской империи и Асарии, относится к зловредной ереси Темной Стихии.

— Да, любопытная книга, — согласился Фибо, — когда я жил в Ведире, то с интересом изучал это учение.

— А откуда в Ведире черные дворфы? Они же изгои.

— Это не совсем так. Их никто не изгонял, скорее, это они отделились от остальных дворфов и уединились на Руинах. Черные дворфы — это фанатики, неотступно исполняющие все предписания Морна Барма. Однако само учение известно во всем Маха-Кане, и оно широко распространено среди остальных дворфов, но те не всегда следуют ее заветам.

— Почему?

— Не знаю, наверное, их все устраивает как есть, и они не хотят менять свой уклад. Например, Морна Барма запрещает ссудный процент, а ведь самые известные на континенте ростовщики — это дворфы. Да и в любом крупном городе Арфира есть Маха-Канские банкиры, — Фибо задумался, а потом добавил: — Однако практически все горцы соблюдают пятый завет.

— И о чем он?

— Пятый завет звучит примерно так:

Каждый день Всевышний одаряет всех одинаково. Каждому дается равное количество часов в сутки, и ни минутой больше.

Но одни бедствуют, потому что теряют этот дар, продавая свое время, нанимаясь на работу, а другие приумножают свои богатства, распоряжаясь множеством чужих человеко-часов.

Ты можешь трудиться самостоятельно и продавать плоды своего труда или брать плату за услуги, но не продавай свое время и не позволяй другим распоряжаться им.

Таким образом, ни один уважающий себя дворф не станет работать на других, он скорее займется торговлей, войдет в долю к родичам или присоединится к артели, но в любом случае не станет батрачить за еду, как обычные землекопы.

— Готов поспорить, у тебя есть экземпляр Морна Барма, — красные глаза Герольда заблестели.

— Даже если это так. Морна Барма — запрещённая книга. И я бы в этом не признался.

— Она запрещена только в Асарии и в Пурской империи. А Зар сейчас территория Орды. Краснокожие не запрещают книг. Им это ни к чему, ведь большинство кочевников не умеют читать, — Ян заулыбался. — Так что давай книгу.

— Ну, хорошо, — сдался Фибо. — Посмотри вон в том невзрачном сундучке.

Ян извлек из пыльного ящика солидный черный фолиант в дорогом кожаном переплете с серебряными украшениями. Устроился поудобнее, открыл книгу и начал внимательно читать.

Морна Барма

«Вначале было сопряжение элементарных сфер первозданных Стихий. Так образовался Среднемир или Медиорбис, словно отпечаток нескольких ступней, наступивших в одно место. След во Вселенной, запечатлевший свойства пяти Стихий и вобравший в себя их элементы. Так появились: Небо, Океан и Суша, День и Ночь. Соединившись, они сотворили наш Мир.

Изначально Медиорбис был обитаем древнейшими сущностями Стихийных сфер: духами, джиннами, асурами, дивами, демонами и различными многочисленными элементалями. Эти сущности были не от Мира сего, они то внезапно появлялись и пребывали в Среднемире, то исчезали, снова возвращаясь в свою сферу. Затем, видоизменяясь со временем, они породили множество неповторимых и уникальных созданий, заселивших весь Медиорбис. Так появились древние тотемы, архонты, титаны, языческие боги и анг-эли, которые, являясь сверхсуществами, уже принадлежали Среднемиру и были с ним тесно связаны.

Затем Владыки пяти Стихий сотворили гномов-прародителей, благословили их плодиться и размножаться и отправили в Среднемир.

Так на Медиорбисе появился «маленький народец» — дети пяти Стихий, коренные жители этого Мира. Началась долгая «Златая Эра», и длилась она до той поры, пока на небосводе не появилась Луна.

Эльфы явились в Среднемир из небесных миров, прилетев на Луне. Ее появление вызвало глобальные природные катаклизмы. Океан породил гигантские цунами, моря вышли из берегов и затопили землю, суша содрогалась землетрясениями, континенты разрывались и погружались в пучину, а вулканы извергались, закрывая Солнце тучами пепла. Свет померк, и наступило царство Ночи. Так погибла древнейшая гномская цивилизация.

После того как время катастроф прошло, эльфы спустились с Луны в Среднемир — устранять последствия своего появления, спасать выживших и одновременно уничтожать все следы долунной цивилизации. Они запустили новое летоисчисление, основанное на лунном календаре, и обнулили хронологию Среднемира, стирая из памяти уцелевших гномов воспоминания о изначальных временах».

Далее следовал комментарий к Морна Барма

Таким образом, гномы — это дети пяти Стихий, они коренные жители Среднемира, а эльфы — пришельцы и колонизаторы. И как крыше нужны колонны и фундамент, так любое господство нуждается в слугах и рабах. Однако гномов уцелело слишком мало, к тому же они были достаточно горды и предприимчивы, чтобы оставаться независимыми и не идти в услужение к эльфам. Тогда эльфы сделали себе слуг из приматов, создав «ГМОбов» — генно-модифицированных обезьян.

Так в Среднемире, благодаря эльфийской магии и генной инженерии, появился новый род — люди из семейства гоминид отряда приматов. Эльфы обучили их труду и полезным навыкам, превратив гмобов в своих слуг, а те, в свою очередь, почитали и обожествляли эльфов. Ведь они подарили им огонь, научили земледелию и мореплаванию, а также приручению животных и скотоводству.

Гномы тоже стали использовать гмобов, но по-своему. Они пленяли их, отбивая у эльфов, и превращали в рабов. Нещадно заставляли работать на себя, а также содержали людей для сексуальных забав и извращенных развлечений. Так появились полугномы, ныне известные как «дворфы» — метисы гномов и гмобов, дети рабства и насилия.

Дворфы вызвали интерес у эльфов. Они старались освобождать их из гномского плена и опекать, изучая этот новый для Среднемира вид из рода люди с примесью древнейшей гномской крови. Со временем интерес перерос в симпатию, так как дворфы значительно превосходили своими умственными способностями простых гмобов, проявляли развитые эмоции и сложные чувства. И даже как-то умудрились дать потомство фригидным эльфийкам. Так на Медиорбисе родились первые полуэльфы, люди — носители голубой эльфийской крови.

Такое положение сохранялось несколько столетий, но потом единичные случаи рождения полуэльфов стали принимать массовый характер. Страстные и похотливые дворфы умели каким-то образом возбуждать холодных от природы эльфиек, на что высокодуховные эльфы были не способны, равнодушно относясь к плотской близости и считая ее низменной животной страстью.

Эльфы, испугавшись дальнейшего кровосмешения и вырождения, предпочли изолироваться от полуэльфов и дворфов, вернувшись к себе на Луну. Там они продолжали управлять людьми, определяя ход истории и развитие новой людской цивилизации, сами же находясь в полной недосягаемости за пределами Медиорбиса.

Полуэльфы со временем образовали Лунную династию, истребили гномов и после исхода чистокровных эльфов стали правящей элитой на всем континенте. Они основали все древние царства, подчинившие себе племена простых гмобов.

Полуэльфы избегали кровосмешения с гмобами, поощряя династические родственные браки, дабы сохранить свою голубую эльфийскую кровь в генеалогических линиях монархов.

Ян Кендар сделал паузу, осмысливая прочитанное.

— Весьма любопытный источник. Теперь ясно, почему он запрещен. Выходит, если верить этой книге, большинство людей — это просто генно-модифицированные обезьяны, искусственно созданные эльфийские слуги. Тогда понятно, почему они не любят размышлять, рисковать и принимать самостоятельные решения. А думают только о деньгах, еде-питье и сексе.