Бесплатный фрагмент - Минувших дней разбуженная память

«Я сказываю…

добрым людям на услышанье

пустопёрым воронам на пограянье

лайчивым псам на полаянье…»

Пафнутий Анкудинов (мореход, сказочник и певец былин)

Предисловие

В этом повествовании речь пойдёт о труде и быте из жизни советского народа в период зарождения и становления социалистического государства на просторах бывшей Российской империи.

В данном произведении показывается жизнь на окраине страны, Камчатке, очень удалённой от более развитых промышленно-экономических и социально-культурных районов России.

Тяжелая и неустроенная социально-бытовая обстановка порождала напряженный, а порой, и отчаянный труд рабочего человека, который в трудностях и лишениях создавал Великую державу — Советский Союз. И смог, за небольшой, по историческим меркам срок, поднять страну «от сохи до космоса».

Автор использует данные архивов. Это — производственные приказы и распоряжения лесопромышленного треста «Главкамчатрыбпрома» и приказы леспромхозов производственного объединения «Камчатлес», а также печатные материалы из официальной прессы Камчатской области.

Данное повествование дополняют и личные наблюдения автора, факты бытия из его жизни в эпоху социализма.

Тексты производственных приказов будто заморозили для потомков сгустки образа жизни и труда человека той эпохи.

Читая их, прикасаешься к нетронутой правде прошлого и видишь, как непросто давалось построение нового образа жизни и тем более рождение совершенно другого общества людей «Страны Советов».

В представленных рассказах подчёркивается, что главный двигатель истории это — человек в совокупоности с объединяющей идеей, овладевшей умами общества.

Такой человек «со стержнем» гуманизма внутри способен ради поставленной цели в жизни отдавать все свои силы на познание и созидание, не теряя доброты, милосердия и взаимопомощи.

Иначе как бы малообразованное население Российской империи за какие-то 60 лет эту огромную страну, находящуюся в разрухе, провели по пути «от нищеты до процветания».

Я искренне рад и горд, что судьба позволила мне быть современником этого целеустремленного, душевно-щедрого и неунывающего поколения.

На окраине России

Лесной промышленности, как отрасли производства, в царской России не было. Даже на востоке страны и Камчатке, где лесов было, как говорится, немерено. Лес тут для производств не пилили, а считали, что выгодней завозить его из Японии и Америки.

Завозили уже готовые лодки, кунгасы, рыбные ящики и бочки для засолки рыбы.

На местах проживания, городках и мелких селениях, заготавливали лес только на постройку домов, амбаров да на дрова. Некий чиновник приамурского управления государственных имуществ, господин Делле писал:

«… в 1906 году привезено в Уссурийский край из Америки и отчасти из Японии около двух миллионов кубических футов древесины стоимостью около полтора миллионов рублей…

А импорт леса во Владивосток и город Николаев уже в этом 1909 году составил 391 пудов, из которых 202 тыс. пудов бревна кругляк и жерди.

Такая ситуация на нашем рынке в стране не может нас не беспокоить и не может быть не чувствительной для нашего национального самолюбия».

Эта ситуация на окраинах России так и не менялась до прихода Советской власти на Дальний Восток.

Лишь после 1922 года на окраинах страны стала устанавливаться новая форма власти, которая приступила к ускоренному созданию своих властных и надзорных структур страны Советов.

Повсеместная разруха, привнесённая гражданской войной и полуголодное существование населения страны, требовали от власти первоочередного создания пищевой промышленности. А это рыболовецкая и сельскохозяйственная отрасли. Но без лесной промышленности, дающей стройматериалы, рыбную тару: бочки, ящики, чаны и даже рыболовецкий флот, поставленные задачи решить было невозможно. Поэтому в середине 20-х годов на Дальнем Востоке и на Камчатке стала создаваться рыбная промышленность, в составе которой появилась и лесная отрасль, как вспомогательная.

Глава 1. На пути к неведомому коммунизму

Из воспоминаний ветерана труда Козыревского леспромхоза, одного из первых комсомольцев селения Козыревск — Бобровникова С. Д.

«Посёлок Козыревск ранее находился в устье речки Козыревки при впадении её в большую реку Камчатку. Но воды Козыревки подмывали крутой берег у посёлка и стали вымывать гробы с кладбища, сносить береговые постройки. Тогда жители сыскали более удобное место для поселения ниже по реке Камчатке. И вскоре стали постепенно перебираться туда.

Когда построили там первые дома, почту да срубили церквушку, то из нижнего Усть-Камчатского поселения привезли к нам батюшку — попа, который освятил это новое селение и нарёк его Владимировкой. Постепенно все козыревчане перебрались на новое место, выстроив свои дома в одну улицу вдоль реки.

А уже после революции наш посёлок переименовали опять в Козыревск, но на сей раз без благословения церкви.

В 1924 году новая власть в Козыревске организовала школу четырёхлетку. Самым грамотным человеком тогда у нас был начальник почты, по фамилии Налётов. Он же и стал первым учителем и преподавал во всех классах. Учёба велась по старым программам с дореволюционными порядками. В школе, в передних углах классов, висели иконы и преподавался урок Закона Божьего. Никакого контроля от органов власти и народного образования еще не было. Налётов к этой работе относился небрежно, и в зимнюю пору занятий часто не было. Иногда по понедельникам, видимо, не похмелившись, учитель приходил в класс сердитый и даже злой. Тогда и бил линейкой, ставил в угол на колени или дотемна оставлял в школе после занятий. А по субботам было по два урока либо совсем не было, если он уезжал в соседнюю деревню Ушки.

И только весной 1927 года этого учителя от работы отстранили, так как в Козыревск прислали молодую учительницу Александру Ивановну Пересечанскую. Вот тогда и началась в школе настоящая учёба. Она учила не только грамоте, но и вела внеклассную работу. Учила играть пьесы, петь хором, рукодельничать. Жизнь в школе стала полнее и интереснее, даже потянулись обратно в школу переростки».

С годами крепла новая власть и на Камчатке. Важно то, что в своих деяниях она стала смело опираться на молодёжь. И это оказалось правильным и действенным решением. В столице полуострова Камчатка, в городе Петропавловске-Камчатском, уже в июле 1923 года было проведено первое организационное собрание активной молодёжи — комсомольское. И вскоре во всех поселениях полуострова стали создаваться комсомольские ячеки, как опора для правящей в стране коммунистической партии.

Красная суббота

Посёлок Козыревск приютился на высоком берегу, где река делает крутой изгиб. Быстро несет свои воды своенравная река Камчатка, подмывая лесистые берега. В верховьях она испуганной оленухой мчится по дикому краю глухой тайги, натыкаясь на частые заломы и, недовольно клокоча, забрасывает злобной пеной этой преграды. В таких местах река резко сворачивает в сторону, на время теряя свою стремительность, и, словно загнанный зверь, всё труднее дыша умеряет свой бег.

С давних времён на полуострове жители занимались рыбным и пушным промыслом, сдавая добычу скупщикам. Острые классовые схватки гражданской войны не обошли затерявшейся среди тайги посёлок. Сторонники старой жизни защищали власть имущих, а сочувствующие новой вступали в отряды красных партизан.

В посёлке была лишь одна улица, тянулась она вдоль реки. Верхняя часть её находилась на возвышении и была застроена добротными рубленными домами с крепкими заборами и сараями, принадлежавшими зажиточным промысловикам и скупщикам. Остальная часть улицы — строения с обветшалыми жердевыми заборами, с прогнутыми крышами, прокрытыми в большинстве, корой и дранью. Звалась она Слободой. Эти части улицы разделяла берёза, приютившаяся у обочины. После первых схваток за власть кто-то перегнул берёзу через улицу, и стала она своеобразной границей двух лагерей. Классовая борьба отражалась здесь, в далёкой провинции, мелкими стычками молодёжи, переходящими в массовые драки враждующих сторон.

С годами жизнь в Козыревске всё больше приобретала целенаправленность. Большинство жителей вступило в лесозаготовительную коммуну, при которой были организованы курсы ликбеза и библиотека — читальня.

Шёл 1927 год. Берёзу-границу давно уже спилили и лишь ошмурыганный задами мальчишек пень напоминал о её существовании. Но живущих в верхней части улицы всё ещё называли — заберезенцы.

В посёлке была уже партийная и комсомольские организации, которые неустанно проводили идеологическую работу среди населения. В один из субботних дней они вывели партийцев, комсомольцев и сочувствующих власти жителей на первый коммунистический субботник. Надо было заготавливать дрова для амбулатории, школы, почты и других общественных зданий поселковой коммуны.

После окончания субботника комсомольцы, несмотря на усталость, собрались в избе-читальне. Она размещалась в заброшенном старом доме с позеленевшей от времени крышей и низкими подслеповатыми оконцами.

Собрание открыла секретарь комсомольской ячейки худощавая, юркоглазая Мария Забродина.

— Молодцы! Здорово мы поработали. Заберезинцы-то весь день глазели, как у нас все ладилось, — сказала Мария, поправляя сбившуюся красную косынку. — А ты, Сергей, особенно, — обратилась она к чернявому, коренастому парню. Он кашлянул в руку и, переминаясь, спросил:

— Маруся, а деньги когда? Мы с родичем-то на совесть ворочали, — и посмотрел на стоявшего рядом с ним Илью.

— Ты че, Сергей? Я ведь говорила, что заработанное пойдет в помощь сиротам.

— Помощь-то ясное дело, но не все ведь отдавать, — упирался тот.

— Окстись, Сережа. Не мели! Ты же один из первых записался в ячейку, а показываешь такую политическую неграмотность. Деньги ему! А кто Советской власти помогать будет, как не мы, — комсомольцы? Или тебя контрреволюционная блоха укусила, что ты такую несознательность несешь? — распалялась Мария. Кто-то из присутствующих ребят хихикнул.

— Сознательность — несознательность, а задарма я вкалывать не стану. Если бы столько отгорбатил на Петухова, тот бы и то не поскупился деньжатами.

— Соберем актив и решим, какой ты комсомолец после этого, — категорично ответила она.

— Ну, Маруська! Выписывай тогда нас с такой комсомолии. Еще покажем как деньги-то зажимать, — выкрикнул Сергей, зло сверкнув карими глазами, и быстро зашагал прочь. Илья сдвинул на лоб мятый картуз и, захватив двуручную пилу с топором, поспешил за ним ворча:

— Зря только струмент свой ступили.

— И черт с вами! — выпалила сгоряча Мария. — Ведь сколько говорила, говорила, и все без толку. Может, и вы? Деньги станете требовать? — обратилась она к собравшимся комсомольцам. Голос ее задрожал, она готова была расплакаться. Все молчали.

— Да ладно тебе, Маша. Не серчай. Отойдет он, Серега. Что ты, ей-богу. Никто не привык задарма-то. А у них, сама знаешь, в семье семеро по лавкам, а в чулане — вошь на аркане. Одумается, вернется, — успокаивал ее долговязый парень в потрепанной кожаной куртке.

***

Мария сидела за столом, склонившись над бумагой, то и дело мусоля карандаш. Готовила речь для поселкового схода. Она не заметила, как через двор пробежал соседский Федька. Он просунул голову в дверь избы и зашептал:

— Мань, а Мань, иди, чей-то скажу.

Она вздрогнула от неожиданности, но, увидев белобрысое лицо Федьки, успокоилась.

— Фу ты, чертенок, чего шепчешь-то. Говори громче.

— Витька заберезинский, свинчатку на речке отливает. Он говорит, что ваша комса скоро разбежится. Серега и Илья уже с ними дружат. Говорит, после схода будем комсе бока мять, дабы не обманывали порстолюдье.

— А не врешь?

— Нет. Я как прослышал все, так сразу сюда. Маня, а меня теперь в вашу комсомолию примешь?

— Примем, примем, Федя. Ты вот что, отнеси записочку Петру, тому, что в кожанке ходит. Они конюшню строят возле смолокурни. Да отдай незаметно. Ладно?

Федька мотнул головой, Мария уже писала: «На сход соберитесь дружно, поодиночке не ходите. Заберезинцы что-то замышляют. Будьте начеку. Секретарю партячейки сообщу сама». Отправив записку с гонцом, она задумалась: «Вот контра недобитая, выбрали же момент, когда наши парни не все в поселке. Трое еще не вернулись с обозом из Ключей, один на выпасе лошадей. А если и вправду, что Сергей с Ильей с ними, тогда у нас остается всего четверо парней. Заберезинцев больше… Могут побить. Да что побить, жалко таких, как Сергей и Илья, парни-то хорошие. Нет, так просто их отдавать нельзя». Мария долго размышляла и, что-то решив, стала переправлять текст в написанной ранее речи.

***

Большой рубленый сарай невесть куда пропавшего скупщика Петухова, приспособленный для собраний, был полон народу. На сходе рассматривали заявления желающих вступить в лесозаготовительную коммуну, после чего шумно решали наболевшие вопросы по ведению коллективного хозяйства. Несмотря на то, что многие пришли со своими скамейками, мест всем не хватало и около входа толпились люди.

На весь сарай было всего три керосиновые лампы. От слабого освещения и табачного дыма в помещении стоял такой полумрак, что лица сидящих дальше четвертого ряда различить было почти невозможно. Мария все же по очертаниям узнала Сергея и Илью, стоящих около заберезинских парней.

И вот, после шумных обсуждений, председатель объявил:

— Сейчас о делах наших комсомольцев расскажет секретарь комсомольской ячейки Мария Забродина.

Кровь прихлынула к ее лицу. Ей уже не раз приходилось выступать, но сейчас ее волновала и не давала покоя мысль: сможет ли она этой речью повлиять на ушедших из ячейки парней? Она заговорила срывающимся голосом. Ей казалось, что стук ее сердца заглушает слова, и она старалась говорить громче. Постепенно взволнованность прошла, и речь зазвучала уверенно. Перед тем как говорить о субботнике, Мария сделала паузу и с новой силой произнесла: «Товарищи! Комсомольцы нашего поселка, как и все сознательные люди страны, отработали красную субботу с большой пользой. Заработанные нами деньги будут направлены в губком на содержание детей сирот. Особенно отличились на субботнике комсомольцы Сергей Бобровников и Илья Чуркин. На заготовке дров их вклад в общее дело составил почти треть всего заработанного ячейкой. Актив решил их заработок вручить вдове Сениной, как помощь на содержание двух сирот. Их отец погиб в партизанском отряде, сражаясь за Советскую власть».

Секретарь партячейки поднялся из-за стола:

— Попрошу Сергея и Илью выйти на свет, поближе к столу.

Все стали оборачиваться к ним, слышны были возгласы: «Ну и молодцы! Вот это комсомолия!».

Парни не успели прийти в себя, как их протолкнули вперед, подбадривая и одобряя. Оказавшись у стола, они, смущенные, от всеобщего внимания, переминались с ноги на ногу, не зная, куда деть узловатые руки. С задних рядов донеслось: «Секретарь, крутани фитиль, для такого дела каросину не жалей. Дай на герояв поглядеть». Секретарь, добавив освещения, подошел к парням, крепко пожал руки:

— Партячейка благодарит вас, комсомольцев — сынов трудового народа за то, что вы правильно понимаете цели всенародного дела.

Все громко захлопали. К столу пробралась вдова Сенина:

— Сережа, Ильюша! Низкий поклон вам от меня и Советской власти, — и поклонилась.

Сергей и Илья стояли ошеломленные таким поворотом дела. Благодарные слезы вдовы окончательно сразили их, и они, раскрасневшиеся от охватившего их смущения, принялись пробираться к выходу под одобрительный шум односельчан.

Заберезинцев уже не было, они незаметно покинули сход. Мария улыбалась.

***

Отшумел сход. По домам комсомольцам расходиться не хотелось. За разговорами они незаметно дошли до своего заветного места. В чуть светлеющей полосе реки, словно притихшей на ночь, мягким светом отражались ясные звезды весеннего безлунного неба. Темнота скрадывала точные очертания берегов, и лишь поблескивающий огонек костра обнаруживал прибрежную полосу реки. Никто не удивился, увидев Сергея и Илью у разведенного костра. Они сидели на стволе дерева, когда-то принесенного сюда большой водой.

Подошедшие подсели к огню. Сергей, захватив охапку приготовленного впрок плавника, бросил в костер. Взбодренное новой пищей пламя выхватило из темноты часть крутого каменистого берега, всех ребят, разместившихся полукругом, бросало отблески на движущуюся воду в широкой проталине реки.

Окружавшая их темнота весенней ночи и тепло потрескивавшего костра еще больше сближали их, объединяли в одно целое, обостряя чувства, вызванные бурно проведенным сходом. Они сидели и как завороженные глядели кто на огонь, кто на течение реки, и каждый был поглощен своими мыслями. Ведь перед ними открывалась совсем новая жизнь, бурная, как эта река, и кто знает, сколько еще встретится препятствий и перекатов на их жизненном пути — пути вечного поиска истины.

***

Я стоял у металлического обелиска, увенчанного красной звездой. На холмике перед обелиском лежал букет лесных саранок. Четко просматривалась ещё не выцветшая надпись

«Сергей Дмитриевич Бобровников 1906–1976 гг.».

Один из первых комсомольцев Козыревска, впоследствии член ВКП (б) — рабочий, бригадир, начальник лесоучастка, председатель поселкового Совета депутатов трудящихся. Такой был жизненный путь этого энергичного человека, не унывавшего в трудностях и незаурядного рассказчика, поведавшего однажды мне эту историю.

***

Окончательно окрепшая советская власть приступала к созданию промышленности. Центром лесозаготовок на Камчатке был выбран посёлок Козыревск, а лесопереработку решено было организовать в селении Ключи, поближе к морю, чтобы легче и быстрее было вывозить готовую лесопродукцию в гавань на отправку ее в «Камчатрыбпром».

В 1931 году был организован и заработал зимой первый лесозаготовительный участок «Козыревский». В зимний сезон на вытаске леса было 8 нартовых упряжек по 10—12 собак каждая, а летом этот заготовленный лес по реке сплавляли в Ключи, где уже смонтировали первую пилораму «Кульман».

Так зародилась лесная отрасль на Камчатском полуострове. Вскоре на лесозаготовках вместо собачьих упряжек стали появляться и лошади, которых «Камчатрыбпром» закупал на материке и завозил на Камчатку. Одновременно предприятия «Рыбпрома» и «Камчатлеса» пополнялись рабочими, завербованными в центральной России. Они, в лишениях и трудностях, приживались на новых местах в совсем не обустроенной Камчатке. Сейчас трудно представить, какая сила духа была у народа, преодолевающего эти тяготы бытия.

К примеру, из лесоучастка рабочий в Усть-Камчатский районный военкомат уходил туда на лыжах за сотни километров и приходил обратно в лучшем случае через месяц.

Приказ №35 по Козыревскому леспромхозу

«… сучкорубу Галимову Г. М, начислить за время нахождения в пути следования из военкомата до места работы. От Усть-Камчатска до Козыревска с 4 ноября по 22 ноября 1933 года, из расчета 5р 42 коп. в день. Директор Яковлев».

А 1935 году появился «Устав Леспромхоза», где в разделе «Механизация» прописывались приёмы работы с лошадьми. Там же определялись нормы выдачи фуража и время выпаса лошадей, а также порядок содержания их упряжи.

Главное, повышалась ответственность за соблюдения правил содержания лошадей, как основы «Механизации» на лесозаготовках.

Приказ №53 по Козыревскому ЛПХ

от 22 декабря 1936 года

«… 18 декабря сего года, в 8 часов вечера мною обнаружена лошадь на дороге с мёртвой петлёй на шее, затянутой туго уздой за заднюю ногу. К моему обнаружению лошадь находилась в предсмертной судороге. После ее спасения в полукилометре от Козыревска я настиг ещё 4 лошади без проводника, часть их была без уздечек, со сбитыми набок попонами.

Как выяснилось, лошади принадлежат бригаде Ткаченко, а сопровождал их рабочий Вагин, который бросил их на произвол судьбы в тайге. За преступно-варварское отношение к лошадям со стороны Вагина и халатность бригадира Ткаченко дело передать в следственные органы Усть-Камчатского района. Директор Яковлев».

Приказ №45 по Козыревскому ЛПХ

От 3 апреля 1937 года

«… в виду наступления теплых дней, время выезда на работу по конной вывозке леса установить с 4 часов утра до 9 часов утра и вечером с 18 до 21 часа, в целях облегчения работы лошадям с волокушами по подмороженному снегу. Директор Яковлев».

Приказ №75 по Козыревскому ЛПХ

От 7 мая 1938 года

«… прекратить удержание вычета с рабочих Страхова и Ахматчина за лошадь «Автобус». Последняя снята с бюллетеня с 5 мая сего года.

За своевременное кормление и хороший уход за лошадьми и их упряжью производить доплату рабочим в размере 10 процентов тарифа. Директор Блинов».

Бедность и техническая нищета в отрасли сказывалась на выполнении планов заготовок леса.

Достаточно сказать, что лишь в 1938 году в лесную отрасль стали поступать трактора. Во всей лесопромышленности Дальнего Востока страны на это время их было всего 254 штуки. А мотолебёдок лишь 21 штука, бензопил 6 штук и не одного автокрана.

Упор в работе делался на использование рабочей силы. Рабочих вовлекали в Стахановское движение на перевыполнение норм выработки,

Приказ №62 по Козыревскому ЛПХ

От 5 апреля 1938 года

«… трактористы, работающие на тракторе «Сталинец-60», включившиеся в Стахановское движение, добились перелома старых норм и дали хорошие показатели в работе по вывозке леса.

Тракторист Спицын на 119 процентов, Васильев на 113 процентов, Иванов на 111 процентов.

Прорабу Грачёву, десятнику Чуеву ПРИКАЗЫВАЮ: в новом строящемся доме, на 7 усу, отвести одну секцию для жилья Стахановцам с полным оборудованием мест. Занавески, тумбочки и столы. Директор Бердин».

Трудные кубометры

«Пора покончить, товарищи, с нарушениями технологии…

Работникам наших предприятий и наркомов

пора понять, что теперь уже нельзя работать по старинке,

вразвалочку, кое–как на глазок…»

Из доклада Т. Маленкова на XVIII

Всесоюзной Конференции ВКП (б)

Зима 1938 года на Камчатке стояла малоснежная и на редкость холодная. На много верст вокруг — тайга да морозная стынь. Иван Елин скакал верхом на выездном жеребце по кличке Евлах. Выездного жеребца выделили Ивану недавно, когда численность комсомольцев в леспромхозе перевалила за сто. Покачиваясь в седле, Елин вспоминал, как год назад Нарком Обороны СССР К. Е. Ворошилов обратился к бойцам особой Краснознаменной Дальневосточной армии с призывом: после демобилизации оставаться, жить и работать на Советском Дальнем Востоке и как он с группой солдат прибыли на Камчатку.

Высокий, скуластый, с открытыми серыми глазами, Иван всегда был первым и на службе и в работе. Когда приехал сюда, сразу же организовал комсомольскую тракторную бригаду. Сам работал на тракторе, не жалея себя и не считаясь со временем. Вот уже полгода, как его избрали секретарем комсомольской организации леспромхоза.

Елин выехал на широкую поляну лесосеки Комариная. Тут бригада работала на строительстве дековильки, деревянной узкоколейки для конной вывозки леса. Ребята, попарно орудуя длиннополостными ручными пилами, распиливали смерзшиеся бревна на шпалы и брусья. Другие ровняли раскорчеванную еще летом просеку и укладывали шпалы, а на них — брусья вместо рельсов.

— Здорово, парни! — соскакивая с коня, крикнул Иван.

— Здоров, здоров. Что–то раненько к нам пожаловал, — дымя самокруткой, ответил прораб Тимофеев.

— Ефим Петрович, надо в среду обеспечить полную явку комсомольцев, — обратился Иван к прорабу, потирая замерзшее ухо.

— Никак собрание затеваешь? Что же, отправлю своих, как же не отправить–то…

После недолгого разговора Иван вскочил в седло, и Евлах вновь звонко зачеканил копытами по зимнику.

Далеко друг от друга разбросаны по тайге лесоучастки, а самый дальний из них — Магнитка. Туда и направился Елин. В ощетинившейся стене зимнего неприветливого леса солнце высвечивало стволы осин и березок. Иван давно уже слышал все нарастающий рокот, но только сейчас увидел санно-тракторный поезд.

Стрекоча, весь окутанный сизым дымом, бескабинный трактор натужно тащил восемь санных сцепов, загруженных лесом. С Магнитки возили лес всего три трактора: два ЧТЗ и этот, заморский «Катарпиллер». Замазученный и черный от копоти, как и трактор, Сергей Иванов, увидя Елина, блеснул улыбкой. Сергей — бригадир комсомольской тракторной бригады, прибыл сюда вместе с Иваном по ворошиловскому призыву.

— Да заглуши ты свою заразу! Лошадь боится, — крикнул ему Иван. Сергей слез с трактора и, подойдя ближе, возразил:

— Скажешь тоже. Ведь потом не заведешь, коли остынет.

Иванов попрыгал на месте, хлопая себя по бедрам:

— Ух! Холодище! Без кабины когда-нибудь и окочурюсь. Зимой мороз, летом пылища, быстрей бы «Сталинцы» прислали. Ты, Иван, там ближе к начальству, не слыхал, когда обещают?

— Знаю, что будут, а когда? Вот что, Сергей, со Степаном Чмыхом и Яшкой Галимовым подсудное дело вышло. Своих предупреди, чтобы на собрании все были. Решать будем. Да без опозданий, а то вы пока ототретесь от мазута… А я на Магнитку проскачу, предупрежу ребят из переселенцев.

— Тех, из Мордовии, которые всё жалкуют, что «пшано» тута не растет, — подражая говору переселенцев, ответил Иванов.

Белоснежная дорога, исполосованная тенью стоящих у обочины деревьев, нескончаемо петляла среди тайги. Вот уже и выруба, за которыми в низинке должен показаться лесоучасток Магнитка.

На въезде в поселок стоят два старых толстокорых тополя — излюбленное пристанище ворон. Два длинных бревенчатых низко посаженных барака–общежития, полтора десятка землянок да двухквартирный дом, в котором размещался котлопункт и жилье мастера лесоучастка. Тут же, рядом, обшитая корой вместительная конюшня, крытая тонким накатом присыпанным землей. Ни заборов, ни дворов на участке не было. Во всем чувствовалась неуютная временность поселка.

Иван соскочил с коня, набросил поводья на столб коновязи и зашел в котлопункт, который служил и Красным уголком для собраний, и местом утренней разнарядки для бригад.

— Здорово, стряпуха — нос в муке, — с порога обратился он к молодой круглолицей девушке, которая старательно протирала мытые чашки.

— Что, уже отобедали твои орлы? Жаль, не застал всех разом, а мастер–то где? — продолжал он.

Фая, говоря нараспев, как и все ее землячки–переселенцы, ответила:

— Здравствуй, камсорг. Запаздал чуток… Мастер на дальней делянке. Там траншею для погрузки леса роют. Исть будешь?

— Наливай, не откажусь.

И Елин, хитро посмотрев на Фаю, спросил:

— Что–то ты на танцы перестала к нам приезжать. Закрутила поди с кем?

— А че я хуже других? Хачу и кручу, — сразу закокетничала Фая.

Иван хмыкнул и перевел разговор на другую тему.

— Слушай, Фая, мне за ребятами по делянам не угнаться, ты скажи Петруньке, чтоб они в восемь вечера, в среду, в Козыревске как штык были. Очень серьезный вопрос на собрании. А мне еще на Крахчу поспеть. Не забудешь? Или написать? Да мастеру, что я приезжал, обскажи.

— Ну чиво ты, Вань, на память не жалуюсь.

***

Козыревск — главная усадьба леспромхоза. Истопник на совесть протопил печи, и в клубе было тепло. Недалеко от стола, у окна садились приглашенные на комсомольское собрание: директор и технорук леспромхоза, секретарь парторганизации, начальник ближнего Кировского лесоучастка. В зале на деревянные скамейки, прочно стоящие на рассохшемся некрашеном полу, рассаживалась молодежь.

Вести собрание выбрали комсорга с Магнитки Петруньку, так дружески называли ребята Петра Ткаченко.

Он встал из-за стола, расстегнул одну пуговицу на косоворотке, одернул бриджи, выделенные ему как стахановцу в прошлом месяце, и торжественно произнес:

— По первому и основному вопросу скажет речь наш секретарь Иван Елин.

После слов Петруньки Иван вышел к столу, свернул лист бумаги трубочкой и, жестикулируя, заговорил:

— Сегодня мы должны со всей строгостью и серьезностью разобрать и обсудить дело комсомольцев Степана Чмыха и Якова Галимова. Работая на трелевке леса, они по–варварски отнеслись к лошади по кличке Забияка. Перегрузили ее так, что у нее разошелся позвоночный столб, и тем самым вывели рабочую лошадь из строя. Дирекция леспромхоза настаивает передать дело в органы НКВД. Попрошу всех активно участвовать в обсуждении дела.

В зале воцарилась тишина.

После небольшой паузы поднялся узколицый рыжеватый парень Василий Бачук. Заговорил он напористо, с акцентом:

— Трэба гнаты таких з комсомолу! Тай усэ тут!

В зале неодобрительно загудели, заерзали на сидениях, поворачиваясь к говорившему.

— Ишь, хватанул как.

— Дайте речь виновным, пущай расскажут, как и что. А опосля разберемся, — доносилось из зала. — Чмых, ты звеньевой. Давай, рассказывай.

— Ну, что? Ну, загрузили, а она… Ну, хочь бы, а то… — и он смущенно махнул рукой.

С места вскочил напарник Степана Яшка Галимов:

— Да что говорить! Не перегружали мы лошадь. Забияка — лошадь кубовая и в приказе так значится, а бревно было меньше кубометра. Раньше она больше куба брала. Просто недодают ей положенную норму овса, дак она все хуже и хуже тащит. С конюхами у меня всурьез, до драки доходило, а они говорят: сколько завхоз скажет, столько и даем. Не зря говорят: потаскивает он овес. Ишь, хозяйство–то какое поразвел у себя дома…

Слово взял тракторист Васильев. Он, оправив галифе, начал:

— Все знаете, что мы со Степаном Чмыхом вместе служили и вместе прибыли сюда, выбрав место, где больше всего нуждались в нас, механизаторах. И что же выходит, Степа? Как же ты допустил такое? Ведь тебе уже обещали трактор с нового прихода доверить. Хочу сказать, что если бы боец, допустим, танкист, как были мы, хотя и не умышленно, из–за оплошности вывел из строя вверенную ему технику. Как бы, Степа, спросили? По всей строгости! Потому что надо бережно и ответственно относиться к врученному тебе имуществу. Иначе быть не должно! А тут тем более еще и живое существо.

Степан Чмых сидел, понурив голову.

— Слово имеет бригадир тракторной бригады Сергей Иванов, — объявил председатель собрания.

— Правильно подметил Галимов. Завхоз за лошадьми не следит. Занимается все больше личными делами. Кроме того, наживается за счет рабочих и государства. Он в рабочее время открыл частное производство. Выполняет заказы на сторону, делает тазы, ведра и ванны, за что получает наличными и натурой. С Коровина за ванну получил — 70 рублей, с Черноусова — семь стаканов табаку, с Черных — пять стаканов и деньги. На той неделе снял со старого трактора «Клетрак» багажник и переделал для личной надобности на печь. Так что завхоз нечист на руку, это точно. Поэтому считаю, что не вся вина лежит на ребятах. Здесь надо разобраться. Проще всего под суд загнать.

С места поднялась стройная белокурая девушка:

— Я добавлю. Завхоз, действительно, не выдает то, что положено. Если по приказу дирекции надо выдавать свечи в общежитие: одну на двадцать квадратных метров жилья, то он выдает нам одну на тридцать-сорок квадратов. Живем в полумраке, ничего не читаем. Я полностью поддерживаю Сергея Иванова насчет завхоза и вины парней…

— А ниче, хороша, — доверительно прошептал на ухо Бачуку белобрысый прыщавый паренек.

— Та ну–у. Худа як вобла. На Полтавщини то настоящи дивки, — ответил Василий.

— Да брось ты, глаз не имеешь. Ишь покраснела — стеснительная!.. Вот бы с ней задружить, — не унимался белобрысый.

Петрунька постучал карандашом о стол и сказал:

— Попрошу высказываться согласно поставленному вопросу.

— Дайтэ я ще скажу, — поднимая руку, с места, крикнул Бачук.

Лида — чернявая, небольшого росточка, девушка, внимательно посмотрев на Василия Бачука, подумала: «Сейчас опять будет Степку топить. Люто же он его ненавидит. И что я, дура, в нем раньше находила, Рыжий, злой этот Васька…».

— Говори, говори, Василий, — разрешил Пётр.

— Шось нэ туды мы гнэм. Воны хотилы сэбэ показаты, аш коня погубылы. Нам нэ трэба такых стахановцив! Выновни, хай отвэчають!

Слово взял прораб леспромхоза Владимир Михайлович Грачев:

— Хочу сказать, что вина их не только в том, что вывели из строя лошадь. Ведь, глядя на таких «передовиков», и другие могут неправильно понять, что все средства хороши, лишь бы перевыполнить норму… Сначала скотину, а затем и товарищей ставить под угрозу ради плана. Стоит ли таких держать в комсомоле? Подумайте, комсомольцы…

Лида переживала за Степана. И, не выдержав, поднялась с места:

— Тебе–то, Васька, с ними не тягаться. Завидуешь, вот и кидаешься, — она посмотрела в сторону Бачука. — Работали они по-стахановски, постоянно по полторы–две нормы делали. А случилось такое, так что же, сразу из комсомола их? Под суд? Да они жить–то ушли в самое плохое общежитие. Там даже сушилки нет. От запаха портянок не продохнешь, свечи гаснут. Хотя и обещали стахановцам отгородить в бараках комнаты, ведь этого не сделали, а они не жалуются. Значит, когда хорошо, то мы, комсомольцы, вместе, а как что случилось — мы в стороне! Так выходит? Я предлагаю оставить их в комсомоле, а за лошадь, конечно, с них высчитать. И если у них не хватит денег, я первая им помогу. С завхозом надо разобраться, а то завтра, может, еще кого придется тут разбирать… Все.

В зале загудели.

— Конечно, права Лидка, че и говорить.

— По-твоему, теперь скотину загоняй в усмерть?

— Ты вот завтра пилу сломаешь, тебя тоже под суд?

— Если нарочно сломаю — суди!

Комсорг Иван Елин встал, призывая к тишине:

— А ведь права Лида. Радость и беда у нас должны быть общие. Проглядели здесь мы все вместе. Видим, что ловчит завхоз, а молчим. Видим, что нарушает приказы, опять молчок. Ждем, пока что-нибудь не случится. Мы должны быть требовательны не только к себе, но и к окружающим. Вот тогда будет по–комсомольски. Я считаю, будет справедливо, если мы попросим дирекцию не передавать дело в суд, а наказать виновных административно и по комсомольской линии.

— Правильно, толково сказано, — послышалось из зала.

После последующих шумных голосований слово взял директор, Федор Николаевич Бердин:

— Наш леспромхоз состоит из двенадцати лесоучастков. И все друг от друга — семь верст киселя хлебать. Рабочих полторы тысячи человек. Трудно везде и за всем усмотреть, бывают и промашки. За высказывание замечаний по–прямому, по-комсомольски спасибо. Я взял их на карандаш и, уж поверьте, разберусь, по всей строгости. Чтобы бережно относиться к народному имуществу, вы должны знать, какой ценой оно достается. Всего семь лет назад, начиная строить тут лесоучасток, лес подвозили в основном на собаках. Лошадей здесь почти не было. Их ежегодно завозят нам с разных концов страны, а на Камчатку путь не близок. Эти трудяги — основа нашего производства, пока промышленность страны не обеспечит нас тракторами. Дорого все нам достается, поэтому и спрос будет строгим. Решение вашего собрания мы учтем.

А теперь скажу вам свои соображения. Все мы здесь находимся, в первую очередь, чтобы обеспечить лесом и бочковой клепкой рыбную промышленность Камчатки. План — закон, не выполнив который, никто из нас не имеет права спокойно жить. Много сил уходит на это, мало остается времени на решение других, не менее важных социальных задач. Мы считали и считаем комсомол своей опорой и ударной силой в решении всех трудных вопросов. А у нас их предостаточно. Вот здесь сказали, что не разделили бараки на комнаты. Скажу прямо: нечем. Хотя сам вижу: не дело молодым семьям жить, отделившись от всех шторками. И для стахановцев думал отделить комнаты — не получается. От ручной распиловки леса досок хватает только на изготовление клепки. Одна надежда опять на вас: возьмите шефство над установкой лесорамы «Ильич», которую уже месяц не можем запустить по разным причинам!.. Тогда мы сможем благоустраивать жилье и строить новое. Завхоз свечи выдаст согласно приказу, тем более что говорить о них скоро не будем: Акционерное Камчатское Общество выделило нам одну паросиловую установку «Вольф» для электростанции. В навигацию локомобиль будет уже у нас, здесь, и электричества будет хватать всему посёлку.

К концу этого года закончим строительство радиоточки и проведем радио тут, в центральной усадьбе леспромхоза и на Кировском участке. Так что рост наш налицо, и, глядя на вас, молодежь, беспокойную за наше рабочее дело, я уверен, что все намеченное нами сбудется.

***

Утром, в коридоре конторы, Иван увидел Степана и Яшку, стоящих у двери кабинета директора.

— У себя? — спросил он их, кивая на дверь кабинета.

— Там, с парторгом. Сказали — ждите, вызовем, — ответил Яшка.

Через несколько томительных минут Елин выскочил на крыльцо конторы, сгреб своими ручищами стоящих парней, прижал их к себе и радостно заговорил:

— До суда не дошло. Тебя, Яшка, в стройбригаду на лесораму направят, а Степку слесарем пока. Ну, а за ущерб трехкратную стоимость лошади с вас вычтут. Идите, сейчас вас вызовут, а я побег. До вечера!

Приказ №291 по Козыревскому ЛПХ

От 17 декабря 1939 года

«…за срыв плана по строительству жилья прораба Грачёва В. Н. снять с работы и дело передать в суд.

Для обеспечения выполнения плана по заготовке бочкоклёвки ПРИКАЗЫВАЮ: заведующему Комариным лесопунктом товарищу Бычику поставить на распиловки брёвен не менее 7 пар лесопильщиков. Директор Бердин».

Глава 2. Колорит Эпохи

Следует заметить, что по распоряжению Наркомата тяжелой промышленности, в середине 30-х годов было принято постановление, что на работах в районах Крайнего севера и местах, приравненных к ним, в целях охраны здоровья рабочих от вынужденных переохлаждений, попавших в морскую или речную воду, выдавать за счёт предприятия по 100 гр. спирта единовременно. Это положение пришлось по душе рабочим, и многие стали умышленно попадать в воду то с баржи, то с брёвен во время сплава леса, чтобы получить заветные 100 гр. «наркомовских».

Производственные приказы прошлых времен ярко высвечивают производственные трудности, заботы руководства, а также бытовые условия рабочих и их семей.

Приказ №38 по Леспромхозу

от 20 июля 1947 года

«…Начальнику мехлесопункта имени «Лазо», товарищу Зиновичу К. Ф., организовать временное расположение водного цеха в деревне Макарка. Там, в колхозе, арендовать на договорных началах жилье рабочим и служебное помещение.

Подобрать удобные места у реки для зимовки сплавединиц: катера «Сплавщик», кавасаки «Сергей Лазо», двух кунгасов, вельбота и мотолодки.

Приёмщиком-бракёром назначить товарища Нанако И. М., учеником к нему определить рабочего сплава товарища Килбас с 1 августа сего года. Директор Бердин».

Лес — дело тёмное, сплав — дело пьяное

Директор леспромхоза Фёдор Бердин, сидя в разъездной мотолодке, идущей вверх по течению реки Камчатки, размышлял: «Бревенчатые бараки в летнее время очень душные. Почти всегда переполнение жильцами, а бытовых условий почти нет. Отсюда распространение эпидемии и заразных болезней: дизентерия, вши, чесотка и прочие напасти. Это заметно сказывается на работоспособности рабочих и на выполнении планов работ. На главной-то усадьбе леспромхоза недавно установили дезокамеру для пропарки одежды и постели в общежитиях, запустили вторую баню, по графику проводится дезинфекция жилья в поселке. А вот в отдаленных лесоучастках эти проблемы тоже надо срочно решать…»

Ехал Бердин в Щапинский лесоучасток. Оттуда уже второй день не сплывает по реке лес, а о причине такого срыва работ почему-то не докладывают. «Наступил уже октябрь — последний месяц сплавных работ и то, если погода позволит отработать весь месяц. Осенью завсегда вода в реке малая, и самое время сейчас проводить зачистку речных кос и береговых низин от наносов леса, куда набросала его большая летняя вода», — не отпускали его мысли.

Чах-чах-чах далеко разносилось эхо от работающего малосильного двигателя мотолодки. Этот двухтактный стационарный бензиновый двигатель обеспечивал лишь небольшую скорость движения тяжелой мотолодки. Моторист этого судёнышка Ефим Бегов сидел у кормы, управляя рычагом рулевого пера. Директор сидел впереди, ближе к носу этого разъездного катерка на сидении со спинкой. Это удобное кресло сделал для него его «капитан судна», а заодно он же и конюх выездного жеребца директора.

Камчатская осень теплом не балует, тем более на реке. Утром — туманы, а днем по реке всегда тянет сырым холодом, поэтому Бердин сидел в наброшенном на плечи тулупе. Мотор монотонно чахал, выплёвывая сизый вонючий дым, который нет-нет да и наносило на Бердина. Тот, раздражаясь от дыма и тихого хода лодки, повернулся к Ефиму:

— Да подбрось ты газку этому чмыхалу, уже два часа ползём, ноги и задница онемели!

— Надо было на конях ехать, твой-то конь бойкий на ход, щас бы твой зад уже огнём горел, а не немел, — отговорился тот.

— Мы же сплав проверять едем. Неведомо на каком берегу они работают. Мне поглядеть, разобраться следует, — вглядываясь вперед, проговорил собеседник.

На выступающей в реку песчаной косе, сидели три крупных орлана-белохвоста.

— Гля, уселись, как на собрании, — заметил Бердин.

— Это, Фёдор Николаевич, тебя приветствуют. Ты же у нас не токмо работяг, но и птиц по струнке выстроишь, — сподхалимничал Ефим.

Довольно хмыкнув в ответ, директор заговорил вновь.

— Посмотри, вон за тем мысочком уже и плотбище лесоучастка должно быть. А где же тогда они зачистку делают? — недоумевал Бердин.

— Да-да, там 15 ус и расположен, а пошто лес не плывёт? Может… — недоговорил Ефим, как Бердин прервал его.

— Смотри, вон копошатся посреди реки! Ох, едрить твою за ногу! Да у них там залом на реке, вот тебе и леса нет. Как смогли допустить. Вскоре шуга по реке пойдёт зачистка сорвется, давай туда быстрей!

— Да мы на полной заслонке идем и так спасибо, что без поломок дошли, — ответил Ефим.

Вскоре они приблизились к головке залома.

Брёвна хаотично торчали во все стороны и передняя их часть казалась огромным взъерошенным ежом, нависающим над гладью реки, вытекающей из-под него. Левый, крутой берег реки порос крупным лесом. Там, среди деревьев, копошились люди. На правом пологом безлесном берегу, поодаль от воды, стояла большая палатка. Перед ней горел костёр, над которым висел большой котел. У костра суетилась женщина в фартуке, а чуть ниже, по косе, рабочие устанавливали мотолебёдку. Они копали яму, чтобы заложить в неё опорный лежень для закрепления лебёдки. Рядом с палаткой за куст черёмухи, привязаны две оседланные лошади.

— Значит начальники тут. Правь туда, к ним, — указал Ефиму рукой Бердин.

На берегу уже давно услышали звук, а потом и увидели идущую к ним крашенную лодку директора. Начальник лесоучастока «Щапино», моложавый Иван Мурашов, находясь рядом с рабочими, заметил: «Сам едет, ну держись! Пронеси, Господи!»

Он повернулся к рослому, крепкого сложения бригадиру и, кивнув головой в сторону реки, упавшим голосом молвил: «Пойдём до кромки воды. Встретим бурю. Ты тоже думай, что говорить, а что нет». Они направились к воде.

Как только они отошли, один из рабочих, окликнул другого:

— Сёмка, твой любимец приехал.

Худощавый и вертлявый Семён Блинов, презрительно хмыкнув, заговорил, поблёскивая фиксой на зубах: «Вот злыдень, только одно знает: чуть не так — под суд! Скольких мужиков за эти годы укатал на сроки. И держат же такого. То в одном леспромхозе правит, то в другом шмон наводит. Всегда на плаву.

Семён уже год, как освободился от заключения, отбывал срок тут неподалёку в ИТК на Быстринском лесоучастке, под Козыревском. А судили его за то, что он, пастух, на летнем выпасе лошадей, прозевал нападение медведя на табун. Медведь задрал двух кобылиц. Вот Бердин и отдал его под суд. Хотя мог, как директор, наказать его по-другому.

Низкорослый крепыш лет 50-ти, Василий, перестав копать, воткнул лопату рядом с собой и рассудил: «Строгость-то, может, она и нужна нам. Зато, где он руководит, завсегда порядок. Не балуй, а делай своё дело. У него работяги завсегда с премией. Плохо что ли? Не то, что в других леспромхозах.

— Тьфу ты! Подпевала нашелся, — смачно сплюнул Сёмка Бегов и отошёл к высокому парню, который наматывал трос на барабан лебёдки.

— Слушай, Верзила, — так прозывали этого парня сплавщики. Бегов подмигнул ему и продолжил, —

Помоги мне козью морду Бердину устроить — дело-то пустяшное. Смотри вон уже причаливают, а какой тулуп у него! Я в него вошек-мандовошек подброшу. Ты только на шухере постой. Когда зайдут в палатку обедать. Ты позырь у входа. Если что — свистни. Я вижу, ты тоже чешешься, авось своих вошек мне добавишь? Я-то счас сюда в коробочку наскребу своих любимых, — и он показал спичечный коробок.

— Во, придумщик!

— А чё? Сработает! Во ржачка будет! Только своих я недавно выводил, а по одной ловить их не буду. Ты вон у Чудинова возьми. Пообещай ему свою соточку «наркомовских» отдать. Он тебе сколь хошь наскребет. У него их тьма. Видишь, он на бревне сидит, а около него фельдшер Лукацкий. Тот его сопровождает в изолятор на центральную усадьбу. Ждут — пока им лодку дадут. А так, чё не подсобить. Скажешь когда, — ответил Верзила и принялся за свое дело.

Cёмка, покрутив головой, направился к бревну, где сидел сплавщик Чудинов. Сделав два шага, задумался: «Сперва в кусты сверну, да наскребу своих, сколько получится». И тут он почувствовал, как зачесалось у него сначала в паху, потом и по лобку: «Тьфу ты, заразы! Почуяли, что я о них вспомнил» — мысленно выругался он и поспешил к кустам, почесывая свой блуд.

Тем временем, Бердин с озабоченным видом, вышел из мотолодки и, подойдя к начальнику с бригадиром, поздоровался, но руки им не подал. Обстановка не располагала. Да и наслышан он о плохой санитарной обстановке на этом участке. Ведь не зря он послал сюда из леспромхоза фельдшера больницы, чтобы разобраться тут и доложить.

— Что недосмотрел! Натворил дел! Планы работ под срыв поставил! Работаешь по-старинке: лес — дело тёмное, а сплав — дело пьяное?! Почему у тебя на лесоучастке сплавщики в два раза чаще в воду падают, чем у других?! Где техника безопасности работ? Почему во время маловодья надзорные пикеты на реке не выставил? Безнадзорно всё! Ты начальный человек здесь! Тебе доверили участок, ответишь мне за всё. Чего насупился? Говори! — почти рявкнул директор, поедая начальника взором.

Мурашов, зная крутой нрав директора, был готов к натиску и как можно спокойнее заговорил:

— Фёдор Николаевич, ежедневно на лошади по берегу просматриваем русло реки вниз на 5—7 км. Если что, высылаем туда пикет. Позавчера еще всё было чисто, и мы в тот погожий день удачно мокрую тундрачку зачистили. Туда летом изрядно леса понапёрло. Оттуда кубов 200 выволокли в сплав. Всё шло хорошо, пока с берега не упала, подмытая водою, тополина. Уровень воды в реке ежедень падает, и тополина с корнем не прошла на перекате. А дальше всё ясно: под нее набились брёвна и стал формироваться залом-щетка. Некие бревна уперлись в дно и баграми с лодки их не взять. Сейчас с участка мотолебедку подтащили. Вот установим, будем рвать. Конечно, если бы не тополина… — объяснял начальник.

— Не хочу слушать! Абы да кабы! Кабы у деда не было хрена — он бы бабкой был, — прервал его доклад Бердин и обратился к бригадиру.

— А ты чего скажешь? Ведь не первый год на сплаве уже.

Гребенщиков прокашлялся и осипшим голосом заговорил:

— Всему виной — малая вода в реке. Русло стало узковато. Вот лес на перекате и не проходит, на косах оседает. Мы всегда баграми и с лодок эти поторчины разбираем. Так совпало, что много леса враз скинули, а тут карчу принесло на перекат. Чтоб её. Стараемся раздербанить залом, понимаем, что скоро шуга попрёт, думаю, успеем. Вот лебёдку подвезли, а на том берегу мужики полиспаст устанавливают, за деревья его крепят, потом лошадьми будем торчащие якоря-брёвна выдергивать, а с этого берега лебёдкой подрывать залом. Так что с двух сторон одолеем.

Бердин, выслушав бригадира, помотал головой.

— Ну, смотри, Гребенщиков. За сутки не разберешь его, всю бригаду и «наркомовских» лишу, и подстригу ваши премиальные. Понял? За перерасход спирта накажу вас.

— Ясно, будем стараться, — ответил тот и, отправился через залом брёвен на другой берег реки, где уже протягивали троса от полиспаста к головке залома.

— Фу-х, — облегчённо выдохнул Мурашов, подумав, — Неуж-то пронесло? — и заговорил.

— Предлагаю перед обедом рабочих зайти в палатку чайком согреться. Тася такие пышные пироги делает. Заодно там и о других делах поговорим.

— Добре, — согласился Бердин и, повернувшись к своему «капитану» Ефиму, сказал, — подтягивайся, почаюем.

И они направились с косы на берег.

На берегу их встретил фельдшер Лукацкий. Увидев его, Бердин удивился:

— Ты ещё тут? А я думаю, чего не приходит с докладом наш доктор. Считал, что ты уже в леспромхозе.

— Я второй день не могу у них лодку выпросить. Тут видите, сейчас не до меня.

— А что на лошади не ехать? — озадачился директор.

— Я не один, больного надо к нам в лазарет доставить, а ему на лошади нельзя. Тут дело очень серьезное. Отойдем чуть, надо только вам рассказать, — более тихим голосом поведал фельдшер.

— А ну, — заинтересовался Бердин и сказал Мурашову. — Ты иди, я позже подойду.

Лукацкий заговорил:

— Моё обследование на участке показало, что дела здесь неважные, похоже тут эпидемия. Чешутся все — мужики, бабы, дети. Я даже поначалу думал чесотка или, не дай Бог, тиф, но тут другое: вши да еще и плотская вошь.

— Какая-какая? Мандовошки что ли? — уточнил Бердин.

Фельдшер продолжил. Они тут пытаются вывести эту заразу подручными средствами, но это не помогает окончательно, и друг от друга заражаются.

— Неужто у всех?

— Да, критически много и у всех. Вон у Чудинова — он полукамчадал, весь в волосах — грудь, спина, пах. Так там везде завелись и даже в бровях, а он наслушался, что солярка помогает, и недавно залез по шею в бочку с соляркой, да сдуру просидел в ней часа два. У него теперь кожа в промежностях воспалилась, а с яиц даже слезла. Ходить ему больно. Всё трётся, не то, что в седле ехать. Вот и прошу лодку, срочно лечить дурачка надо.

— Надо бы вам, Федор Николаевич, о соблюдении санитарии приказ издать, а то и в районе, и в тресте не так могут понять, — закончил фельдшер.

— Да-а-а, слышал я, что тут чешутся, но чтобы так. Вот напасть, что же делать? Час от часу не легче, — и добавил, — Ну с собой-то я вас не возьму, а начальнику скажу. Лодку даст.

Озабоченный от услышанного директор, направился в палатку.

Как только Бердин и лодочник Ефим вошли в палатку-столовую, шустрый Сёмка подсвистнул Верзиле, а сам бочком-бочком стал продвигаться к лодке, зажимая в руках заветный коробок от спичек. Озираясь, убедился, что никому до него дела нет, подскочил к лодке, откинул большой воротник тулупа, спешно высыпал свой подарок, стараясь больше попасть на изгиб воротника: «Вот тебе, вот тебе, почешись, как мы» — мысленно проговаривал он. И когда отошел от судёнышка, подумал: «Хорошо бы женку свою наградил, дала бы тебе злодею прикурить. Через недельку надо будет прознать, чешется он или нет?» — размыслил Блинов и довольно ухмыльнувшись, отправился к бригаде, крепить лебёдку к анкеру.

Когда Сёмка подошёл к рабочим, крепыш Василий, глядя на его бритую голову, поблескивающую на солнце, спросил:

— Что ты там вынюхиваешь в лодке? Может, спереть чего удумал?

— Не-е, я в зону опять не хочу, — отмахнулся тот.

— Так просто крутиться не станешь, чёй-то затеял, шельмец. Вот хрен-голова, всё неймётся тебе, — поворчал на него Василий.

А бригада спешно продолжала свою работу.

***

Приказ №109 по Леспромхозу

от 14 ноября

«… Во избежании инфекционных заболеваний и распространения их среди населения ПРИКАЗЫВАЮ:

Начальникам мехлесопунктов: имени «Лазо» и «Щапино», построить на отдаленных лесоучастках четырнадцатого и пятнадцатого кварталов — дезокамеры с 18 ноября сего года.

Убрать от нечистот территорию возле общежитий и отвезти место для помоек, регулярно проводить мытье полов в общежитиях. Организовать плановую работу бань.

Произвести в посёлках полную санобработку, а также дегазацию одежды и в обязательном порядке стрижку волос. Подготовить на местах помещения для санизоляторов.

Медфельдшерам Годневой и Лукацкому произвести медосмотр всех рабочих 15-го квартала, в особенности бригады Гребенщикова. Директор Бердин».

***

Несмотря на вызванную войной разруху в стране, в послевоенное время во всех отраслях промышленности, на заводах, фабриках и предприятиях наблюдался заметный рост выпускаемой продукции, повсюду создавалась и выпускалась новая продукция, внедрялась новая техника и технология работ, повышались стандарты условий труда рабочих.

Менялись уставные положения на производствах. В лесной отрасли тоже появился новый «Устав леспромхоза». Он был утвержден 31 декабря 1949 года министром лесной и бумажной промышленности — товарищем Орловым Г. Сопровождался этот устав выдержкой из речи вождя страны на XIII Всесоюзной конференции ВКП (б), которая давала новый толчок развития промышленности СССР.

«…чтобы привезти технику в движение и использовать ее до дна, нужны люди, овладевшие техникой, нужны кадры, способные овладеть и использовать эту технику по всем правилам искусства.

Техника без людей, овладевших ею — мертва…

(И. Сталин)»

Этот новый «Устав Леспромхоза» окончательно узаконил использование всех рек страны для транспортировки по ним (то есть сплава) леса, как штучными брёвнами, так и плотами. Повышалась ответственность руководителей за рациональное использование природных ресурсов.

Так, в разделе номер восемь этого устава указывалось: «… сплав является наиболее дешёвым видом транспорта. В связи с этим директорам и организаторам лесозаготовок в леспромхозах вовлечь в эксплуатацию все реки, в том числе и малые, путём простейших мелиоративных работ.

В тех случаях, когда река не используется дирекцией леспромхоза для лесосплава, Трест и Главк обязаны разобраться и привлечь виновных к ответственности»…

Страна переходила на рельсы более экономичного и рационального ведения хозяйствования, но социальное обеспечение жизни трудящихся всё ещё отодвигалось на второй план.

Приказ №84 по Леспромхозу

от 2 октября 1947 года.

«… В целях обеспечения плана лесозаготовок 4 квартала по леспромхозу ПРИКАЗЫВАЮ:

Начальникам мехлесопунктов «Лазо» и «Щапино» с 1 ноября сего года приступить к вывозке леса с окучиванием его у реки к сплаву.

Для этой цели с 1 ноября начальнику Щапиского МЛП Мурашову ИП поставить в работу 14 лошадей и с 15 ноября дополнительно еще 6 лошадей.

Начальнику МЛП имени «Лазо» Зиновичу К. Ф. с 1 ноября выставить 6 лошадей и с 15 ноября еще 14 лошадей.

Установить план вывозки с окучиванием леса на ноябрь месяц:

МЛП им. «Лазо» — 2500 кубометров;

МЛП «Щапино» — 2500 кубометров.

На время этой работы увеличить выдачу овса кубометровым лошадям с кличками «Крылач», «Ермак», «Бугай», «Красотка», «Демон», «Гитлер», «Ехидный», «Кривохвостка», «Сиротка», «Махорка», «Альба», «Молоток», «Стрела». Остальным норма прежняя.

Завхоз Семиколеенных затерял телеграмму треста по лимиту получения конских кормов, что влечет задержку подвоза в леспромхоз овса. За проявленную халатность завхозу снизить оклад за ноябрь на 100 рублей. Директор Бердин».

Зимний сезон вывозки леса для его сплава по реке Камчатке определялся с ноября по апрель месяц, когда устойчиво лежит снежный покров в лесу.

Для улучшения производственных показателей в труде, руководство леспромхоза внедряло «Стахановские бригады», состоящие из 3—4 звеньев. Одно звено — это один возчик, отвечающий за состояние коня и за правильной эксплуатацией животного, работающего в упряжке с волокушей. Второй член звена — навальщик леса на волокушу, хотя эту работу они, как правило, делали вдвоем. Бригадами работать было удобнее и производительнее. Все вместе они быстрее расчищали тропы для волочения бревен к местах их штабелевки и зачастую подменяли друг друга по необходимости. Такая взаимозаменяемость всегда шла на пользу всей бригаде.

Жизнь без прикрас

Март 1948 года выдался мягким. Днем пригревало солнышко, заметно стали оседать снега. Небо добавляло синевы, а воздух прозрачности. Просыпались от спячки деревья, и в погожие дни уже чувствовался тонкий запах лиственничного леса. От всего этого бодрилось тело, и душа ощущала приближение весны.

У лесорубов заметно сходила с лиц озабоченность и мрачность. Они стали чаще подшучивать друг над другом и улыбаться.

В один из таких дней бригада Рубцова, передовиков Стахановкого движения, располагалась на обеденный перерыв у невысокого штабелька брёвен на берегу реки Камчатки. Эта бригада состояла из четырёх звеньев, то есть восьми человек, и имела четыре лошади. Два коня по кличке «Ермак» и «Гитлер» были кубовые, для вывозки крупного леса, а две кобылы «Сиротка» и «Кривохвостка», для мелких и средних брёвен. Выделялся из всех норовистый жеребец серого цвета с чёрной гривой. Одна прядь волос гривы, всегда спадала ему на правый глаз, и за это кто-то дал ему неприятную кличку — «Гитлер». Он был в звене самого бригадира Рубцова, где навальщиком работал неуёмный говорун и бесшабашный гуляка Егор Рюмин. Его знали во всех лесоучастках, и за слабость к женскому полу да выпивке дразнили — Ходок Рюмкин.

Рабочие споро распрягли лошадей, отвели их от волокуш и, прихватив поводками за брёвна штабеля, накрыли их спины утеплёнными попонами. Пока одни спутывали животинам передние ноги, другие рабочие принесли из дощатого сарайчика сумы, наполненные овсом, и подвесили их на конские шеи так, чтобы они мордами доставали этот овёс. Тут же, неподалёку от берега, развели костер. Установили над ним решетку из арматуры, наставив на неё, принесенную с собой пишу в кастрюльках, котелках и в железных чашках.

Пока разогревалась пища, помощники звеньевых то и дело подходили к своим лошадям и подтягивали ремешки на торбах, приближая ко ртам лошадей всё уменьшающейся в сумах овёс. Когда лошади расправились с выделенной нормой корма, им из проруби принесли по ведру воды и отвязали их.

На берегу реки снегу было совсем мало, так как ветром его оттуда сдувало, и коням было достаточно вольготно проводить здесь свой двухчасовой положенный перерыв.

В бригаде Рубцова мужики все мастеровые. Почти всем за сорок, бывшие фронтовики, расторопные и знающие себе цену работяги. Даже Егор Рюмин и тот почти фронтовик, его призвали в 45-ом перед войной с Японией. Пока из Омска их часть добралась до Сахалина, война и закончилась. Он добровольцем согласился на трудовой фронт поднимать Дальний Восток и Камчатку. Так и попал в леспромхоз.

Подкатив к костру две пары брёвен вместо стола и для сидения, бригада расположилась на обед. Подживили ветками костер, чтобы закипел чайник. Потом, бойко позвякивая ложками, они расправились со съестным.

В ожидании чая, мужики, свернув самокрутки с махоркой, запыхтели крепким забористым дымом. Егор не курил, он первым заварил себе очень крепкого чая в железной кружке, стал неспешно попивать его, предварительно сунув в рот отколотый кусочек сахара.

Рядом сидящий Степан Рыков покосился на него и спросил:

— Чифиришь, паря!

— Ни, согреваюсь да вкушаю запах чабреца, — не согласился тот.

Худощавый, морщинистый мужичок Илья Стогов, заядлый курильщик, пожелтевшими от махорки кончиками пальцев уже сворачивал вторую «цигарку», и, глядя на безоблачное небо, заявил:

— Какова чистая синь небес. Благода-а-ть.

— Да, небо-то весеннее уже, по всему видно, — согласился с ним бородач Иван.

Тут ввязался в разговор некурящий Егор Рюмин.

— Однако, не долго ему синеть. Вижу, как вы принялись сосать свои табачные соски, враз закоптите дымом небушко, — укорил он мужиков.

— О, затрындел говорун. Ты, шельмец, расскажи нам, товарищам, как ты Марусячку-то отжарил. А-то по посёлку языками чешут, что ты туда нырял, а мы не в курсе, — лукаво заулыбался бригадир.

— Гы-гы-гы, а ну сбрехни чего, Ходок, — оживился Стогов, глядя на заерзавшего по бревну Рюмину.

— А чё мне брехать. Я-то человек вольный, а она из ссылочных тунеядок, но с гонором Ганна Тарасовна. Так и просила называть ее, а не просто Ганя Марусяк. Всегда прилично одетая, в избе читальне работает. С виду, ну прямо — грамотница. Вот я и загорелся. Долговато, и так и эдак, а все же подкатил к ней. Она живет с подругой в пристройке к избе-читальне. В тот вечер она спровадила куда-то соседку свою, и я к тому времени заявился как штык.

— Че, к бабе с пустыми руками попёр, — заявил бородач.

— А, не говори. Я долго ломал голову: чего для нее взять? Цветы, дак мы не в городе Москве живем, а конфет, кроме подушечек, тут не достать. Вина, так сам смекай: его только в Петропавловске-Камчатском сыскать можно и то «Портвейн» или «Вермут». В нашем сельпо только спирт. Встретил я дружка из ребят, мордовских переселенцев, он надоумил. У них один спец гонит самогон — слеза. Из него на ягодах настойку делает — вкусная и без запаха. Там же можно у баб малосольных грибов-волнушек купить. Вот тебе и вино, и закуска — красиво смотрится. Смотался я туда и подготовился к свиданию. Иду и успокаиваю свои сомнения: «Та-а-к, выпить, закусить есть, чё еще надо, тем паче, я в придачу».

— Да ты таков перец, что тебя бы ей и одного за глаза хватило, — съехидничал Илья под смех сидящих.

— Не перебивай, — огрызнулся Егор, явно входя во вкус своего рассказа и продолжил:

— И вот, я потемну, конечно, захожу к ней. В комнате две койки, стол, на столе лампа-керосинка, две рюмки и тарелка с жареной картошкой. А она из-за шторки в углу комнаты и говорит: «Проходи к столу, присядь. Я сейчас выйду». Рюмки на столе, кстати, да и картошечка к грибкам очень подойдет, удачно всё складывается, подумал я и выставил на стол настойку и грибы. Хорошо, что теплая осень была, и я налегке пришел. Ни куртку, ни сапоги на входе снимать не надо было. Да у них и места для вешалки и то нет. И тут выходит она. Окинула стол, меня взглядом и, указав на бутылку, спросила: «Неужели вино?» Я ответил: «Ягодная настойка на первочке для услады». Она ухмыльнулась и заговорила. «Егорушка, а чего ты ко мне, а не к Файке-учетчице пошел. Культурно отдохнуть решил? Но с таким пойлом надо было бы тебе к ней свернуть. А я к хорошему вину привыкла. Знаю, тут его не достать, но если ты хотя бы двадцатку девушке на цветы предложишь, то можем и продолжить разговор», — огорошила она меня.

— Ха-ха-ха, о це приголубила любодейка, — засмеялся в бороду бородач, и дружный хохот бригады спугнул сидящую на лесине ворону.

Чуть выждав, Егор продолжил:

— Так вот, заело меня это. Чё ей сказать? Я-то задарма привык по простоте душевной. Конечно, Файка — простая девка, но всё при ней: и сися, и пися, и грамота — то ей ни к чему. Как-то я сразу по-другому посмотрел на эту Ганку. В домашнем халатике, бледнолицая, худенькая, ну чисто — вобла сушеная, а с таким гонором, да к такой только с самогоном и ходить, да с крепким, а то нераззадоришься. Ну, думаю: «Привыкла ты в своем городе так зарабатывать Ганка-поганка, а тут ты ведь на исправлении у нас. Вот и привыкай задарма да от души всякие дела делать». Я встал и молча ушел.

— Эх, так и не отжарил, Марусячку-шельму, — сочувственно махнул рукой Илья и добавил, — Самогон бы хоть забрал.

Да ну, я ведь суетился от души, доставал что мог, пусть задарма ей мое угощение достанется. Авось поймет, что в жизни не все продается да покупается, -заключил Рюмин.

Самый пожилой в бригаде навальщик леса Стогов серьезным взором окинул Егора и размыслил:

— Нет, паря, вовсе ты не «ходок» и не «рюмкин», напрасно тебя так кличут. Ребячество да дурь из тебя еще не вышла. Ничего, жизнь пообтешит, остепенишься, душа-то у тебя, вроде как, и непорченая.

— Громкое ржание кобылы привлекло внимание лесорубов, и они все повернулись в сторону лошадей. Конь Гитлер прыжками, перенося спутанные передние ноги, выпустив свой половой орган теснился к сивой кобыле «Вертихвостке».

— Гля, гля, никак огулять её собрался.

— Вот это шлямбур у него болтается, Егор, тебе такое устройство, мог бы деньжат отгребать от охочих бабёнок, — осклабился бородач.

— Да и тебе бы не помешал, а то твоя Дарья всегда грустная ходит.

— Илья смотри, твоя «Вертихвостка» не бежит, знать, тоже запохотилась, так и подворачивает к нему, — перевел тему разговора бородач.

— А вертихвостки они завсе таковы, — заявил Егор.

— Надо же, весна ещё не разыгралась, а конь-то оживает. Знать, от усиленной пайки овса, — рассудил бригадир.

— Ты такое завхозу не скажи — враз норму срежет, — ответил ему умудренный Стогов.

— А ну-ка, Егор, убери коню путы с ног, пусть побалуется. Тьфу ты! Какой дурак дал коню-работяге эту поганую кличку? — кивнул помощнику бригадир.

Тот рискованно подскочил к коню, резко дернул за узел, и ременная пута спала с ног. «Гитлер», почуяв больше свободы, со второй попытки взгромоздился на круп кобылицы. Его орган пытался подняться к назначенной цели, но безуспешно. Мужики явно оживились и загалдели, сочувствуя коню.

— Давай, давай, «Гитлер», не опозорь нашу бригаду. Чай тоже «Стахановец». Эх, срезался! Маловато, видно, овсом заправился, — махнул рукой Илья.

— Смотри, еще заход делает. Вон бочком-бочком подходит. А елдой-то как помелом машет. Вдруг опять промахнется, — комментирует бородач.

— Егорка, войди в его положение. Видно, конь наслушался о твоих похождениях, вот и блудит теперь. Как заскочит на нее, ты подправь ему, пусть засандалит, — разрешил бригадир.

Тут ввязался в разговор возчик кобылы Илья:

— Егорка, будь человеком, подсоби. Это же ваш конь нашу «Вертихвостку» обнадёжил. Представь, что ты врач-ветеринар и помогаешь осеменению. Не боись, — почти упрашивал он.

Егор стоял неподалёку от коня, когда выдав сиплое ржание, тот вновь взгромоздился на кобылу. Тут, под выкрики, явно переживающих за коня лесорубов:

— Егор, поспеши, Егорка.

Он метнулся к животным и попытался рукой приподнять орган коня. Молниеносным ударом задней ноги «Вертихвостка» отбросила Егора от себя и, вывернувшись из под «Гитлера», запрыгала в сторону.

Бригадир первым опомнился от увиденного и бросился к скорчившемуся от боли напарнику. Подбежали и другие, никто не смеялся.

— Нога, нога, — сквозь зубы процедил Егор.

Ударом подковы, кобылица вырвала часть ватных зимних брюк и сорвала кожу с голени Рюмина. Рана кровоточила.

— Фу ты, назубоскалились. Илья, метнись на лесосеку, там нормировщик к сучкорубам из центральной усадьбы приехал. Зови его сюда. Скажи, что тут травма и надо быстрее к врачам в леспромхоз свезти. Вдруг у Егора перелом. Вон как корчится, распорядился бригадир.

Рюмину помогли подняться. На больную ногу он вставать не мог — больно. Усадили его на попону лошади под штабелёк и стали ожидать нормировщика. Вскоре на разъездных санях-розвальнях, подъехал нормировщик Чупров, на встречу ему подошел бригадир и заговорил.

— Рюмин Егор шел мимо кобылы, а та лягнула его, зараза. Раньше не замечали за ней такого. Хорошо, что не в пах угодила, а в ногу, но всё одно, поспеши Митрич, кровь из ушиба, хотя не сильно, но сочится. Сам понимаешь: тут поспешать след, — указывая на Егора доложил бригадир. Пока нормировщик разворачивал сани, бригадир наставлял Егора.