Бесплатный фрагмент - Между адом и раем

Адам и Ева

пьеса

Действующие лица

Бог — отец Адама, олигарх.

Лилит — первая девушка Адама.

Ева — жена Адама.

Самуэль — воплощение зла.

Бармен — работник бара.

Ангелы (трое) — трое охранников из свиты отца.

Действие первое

Сцена первая

Бог стоит в своем офисе и смотрит в окно. На диване сидит его сын Адам.

Бог

— Все это создал я. Я Бог, чего стесняться. Все эти улицы, дома и все что в них, все эти существа, все это рук моих дела, а вместе с тем и ты.

Мой сын.

Адам

— И сколько ты носил меня, позволь спросить, и на каком же месяце ты разрешился? Иль все же я рожден был матерью своей, а ты лишь принимал посильное участие в процессе?

Бог

— Сегодня день, когда я вылепил тебя из красной глины. Ты лучшее из всех, мое творенье. Твой день рождения Адам, сегодня. Проси чего желаешь, все исполню.

Адам

— Чего желать мне, у меня все есть. Роскошный дом, машина, яхта, велик. Шкафы, диваны, холодильник, телик. Гитара, саксофон и барабаны, быть может, не хватает фортепьяны. Но я играть на ней не очень-то мастак, да и по сути для кого стараться. Ты музыку мою не любишь, для собак твоих играть, увольте, я не нанимался. Они от саксофона воют, от барабана прочь бегут, а значит, все это напрасный труд. И музыка моя и я, не нужен никому. Хочу я знать, кто мать моя и где она теперь? Быть может, только дверь нас отделяет друг от друга. Ах, если бы она услышала, что сочиняю я в минуты одинокие мои, как рвется, как кипит, бурлит душа и нотами ложится на бумагу нежнейшая мелодия и стих. А хочешь, папа, я спою тебе, сыграю? Вчера, я вдруг проснулся среди ночи и в голове уже звучал мотив. Я взял гитару, напел и наиграл. Готова песня, я готов исполнить.

Бог

— Теперь я точно знаю, чего мой сын желает и в чем нуждается, как в воздухе, как в солнце, как в еде. Не уходи, я скоро, приду и ты сыграешь, божественную песнь, в чем я не сомневаюсь и буду слушать стоя. И не жевать при этом.

Уходит. Адам остается один.

Адам

— Божественную песнь (с грустной усмешкой). Откуда же ты знаешь? Я их придумал сотни, ты ни одной не слышал. Лишь стены моих комнат, да окон занавески вот все мои фанаты, они меня лишь любят и слушают ночами.

Отец. Нет, он хороший, но только слишком занят. Дела, работа, встречи, ему не до меня. А мамы я не видел, и знать о ней не знаю, ведь я из красной глины был папой сотворен. По крайней мере, так с детства говорит мне он.

На сцене появляются Бог и Лилит.

Бог (подводит Лилит к Адаму)

— Вот он, что скажешь?

Адам (смотрит на Лилит)

— Кто?

Бог

— Подарок на твой день рожденья. Отныне ты не будешь одинок. Она, зовут ее Лилит, во всем похожа на тебя, такая же как ты и любит, как его там, пенье. Горловое. Не правда ли? (Обращается к Лилит)

Она из одного с тобою материала. И по секрету, между нами, ее мать тоже не рожала. Я вылепил ее из той же глины. Ты что молчишь, скажи хоть слово (обращается к Лилит)

Лилит

— Смешные вы мужчины. Я не из глины, я из бархата и шелка. А пенье я люблю, ну и не только. А так же тайные идндийские ученья, что может быть прекрасней (Лилит делает паузу и улыбаясь произносит) вдохновения.

Бог

— Ну, что я говорил, долой печаль и скуку. С ней ты познаешь тайную науку, проникнешь в самые глубины мирозданья. Будь счастлив сын мой, я на заседанье, опаздываю. Надо уж бежать.

Бог уходит.

Сцена вторая

Лилит и Адам

Лилит

— Скажи Адам, тебе бывает скучно?

Адам

— Бывает ли мне скучно? Да ты смеешься надо мной?

Лилит

— Нисколько. Вот это все вокруг, где ты живешь, что ешь и пьешь, и носишь, на чем ты ездишь, во что ходишь — все это рай. Возможно ли скучать в раю?

Адам

— Я что-то не пойму к чему ты клонишь?

Лилит

— Я? Вовсе ни к чему. Нальешь вина? Я так люблю вино. Шато лафит, или «кричащего орла». Скажи мне, что ты пьешь и я скажу тебе кто ты.

Адам

— Я пью зеленый чай, английский эль или простое пиво.

Лилит

— Простое пиво? Надо же как мило. Какой Адам у вас ужасный вкус, но это ничего, все это поправимо. Я научу тебя, что есть, что пить изыскано, легко, непринужденно. Я покажу тебе, как нужно жить красиво. И ты забудешь это все.

Адам

— Что именно?

Лилит

— И скуку и отца. Отныне буду всем я для тебя. Глотком воды, прохладою ночной, испепеляющим вулканом страсти. Я утолю твои невзгоды и напасти. Но я не буду для тебя женой. Жена — кухарка, прачка, роль ее ничтожна: ждать, убирать, варить, стирать. Лежать безропотно, покорно, да ноги по команде раздвигать. Нет, этого Лилит не станет делать, никогда.

Адам

— И почему?

Лилит

— И ко всему, что я сказала выше, жена должна верна быть мужу. Необходимо клятву верности давать, когда придется перед алтарем стоять.

Я не люблю ни алтарей, ни клятв. Я птица вольная, лечу куда хочу, и сплю с мужчинами я только по желанью, а если не желаю, то не сплю.

Адам

— А если я отцу скажу? Вот так, сейчас, без лишнего стесненья, я твой подарок не хочу. Он мне не надобен, он как колючий еж, как роза без бутона, лишь шипы. В ней нет того что ценят в розах, ни аромата, ни красы, лишь иглы острые, как финские ножы.

Лилит (смеется в голос)

— Ну что сказать, скажи. Мой милый, маленький и глупенкий Адам. Мне нравится когда ты злишься. Иди ко мне, я потушу этот пожар и сделаю все так, что новый разгорится. Я сделаю все так, что новый разгорится. Что новый разгорится. Разгорится.

Лилит обнимает его. Они целуются. Гаснет свет.

Сцена третья

Адам и Лилит лежат в постели.

— Скажи, Адам, с тобою вместе мы уже два года, ты думаешь о том, кем станешь через десять, двадцать лет?

Адам

— Тем, кем я был всегда. Адамом, первым человеком на земле. У нас с тобой родятся дети. Три мальчика. Когда я был один, я здесь лежал и думал, как хорошо бы завести детей. Мы забрались бы в горы, набрали там камней. Отец мне как-то говорил, есть время собирать и время разбросать все собранные камни. Лилит, мы слишком долго вместе, и да, я счастлив, но все же я хочу детей!

Лилит (с отвращением)

— Детей? Орущих, мерзких, непослушных тварей? Нет, это без меня. Кормить их грудью, ночи напролет не спать, ходить с мешками под глазами, мечтать о сне, как о небесной манне. Стирать пеленки, выносить горшки? Ага, я поняла, со мною шутишь ты. И эти горы, эти камни, ну что за бред.

Закрой глаза, и ты увидишь свет, он будет жарок, как сто тысяч солнц, и сладок, как с клубникою пирог.

Адам

— Я не люблю клубнику, у меня с нее изжога. Есть страсть Лилит, а есть любовь до гроба. Ты предлагаешь мне не ту дорогу.

Лилит

— Любить я не хочу и не умею. Любовь — какой-то сивый бред. Любви вообще на свете нет. Ее придумали поэты, лишь для того, что б лучше продавать свои бездарные сонеты, а для чего еще? Ведь это просто сказка, порою глупая, жестокая, тупая, в ней смысла никакого нет. Любовь по центру, а вокруг нее сто бед. Она богата, он бедняк — у них любовь, но вместе им никак. Другой уходит на войну и погибает в первой битве. Его жена, верна ему и что в итоге? Любовь-то есть, а счастья никому она не принесла. Иль вот еще — влюбились, поженились, нарожали. Детей, двоих, иль скажем трех. И вдруг он остается без работы, неважно почему, болезнь, хандра иль годы, семью-то нужно содержать. А нет работы, где же деньги взять? К тому же папа их не Бог, чтоб просто так давать. И тут твоя любовь, трещит по швам, как сношенное платье. Ну и конечно рвется, там, где тонко. Что до любви, ее там нет нисколько.

А страсть, она не долговечна, но прекрасна. В ней нет обмана, лжи, притворства. Она подобна свету падающих звезд, цветку, что расцветая тут же вянет. Оазису в пустыне, где утомленный долгим зноем странник пьет живительную влагу. Напившись, отправляется в поход, через пески к иному дастархану и снова иступлено пьет.

Природа человека такова — тут страсть огонь, а человек дрова.

Адам

— Нет, на таком огне, ни пирога, ни каши не сваришь ты, лишь выгоришь до тла. А к старости, опустошив все чаши, к гадалке не ходи, останешься одна. Забытая, ненужная, пустая, бутылка хереса опустошенная до дна.

И там где цвел цветок недолговечный, остался только кактус, засохший, сморщенный, больной и никому не нужный. Такая жизнь не для меня. А что касается любви. Любовь не мыслит зла, не радуется лжи, не превозносится, и не гордится, и терпит, долго терпит. Все переносит, ждет, надеется, и верит. В любви нет страха, нет боязни, и там где надорвалось от износа, она заштопает, излечит, залатает. Любовь не ураган, чинящий разрушенья, она строитель и хранитель очага. Она законный продолжатель рода, она не умирает никогда. Любовь — есть жизнь.

Лилит

— Все это лишь слова. В них правды ровно столько, сколько и притворства. Весь этот романтичный берд не стоит медного гроша. Любви в природе нет, ее не существует. Хотя любить, наверное, возможно, но никого другого, ты не полюбишь, не любя себя.

Я знаю то, что говорю. Весь мир стоит на трех китах — их имена — власть, деньги, страсть, увы, и ничего другого.

Правитель, облаченный властью и народная любовь — смешно, не правда ли? Любовь не купишь, не продашь, не обменяешь на ведро картошки. Любовь мертва, когда уходит страсть. Так что она? Мираж, галлюцинация больного.

Адам

— Уж лучше пусть я буду болен, или обманут миражом, но жить в таком раю здоровым, как приговор. Пожизненный, бесславный и нелепый. Скажи, а как же мы с тобой? Вот, ты и я. Сейчас у нас есть нечто — влеченье плоти, шалости утех. А завтра, я разгрызенный орех, пустой внутри, разломанный снаружи и для тебя уже не нужный?

Лилит

— Адам, ну что ты, право слово. На мир ты смотришь слишком плоско, а мир объемный, многогранный. Как куб иль шар, ни круг расчерченный ребенком на песке. А ты попал в его пустое притяженье и все бредешь за годом год в одном и том же направленье. Ты словно пес, посаженный на цепь, по кругу бегаешь, мечтая полететь. А это милый мой привязанность, не крылья. Опутанный цепями не летает человек, он тихо воет ночью на луну, иль пьет до помутнения рассудка, а после посылает все в…

Финал печален, слишком, слишком.

Так сбрось ошейник с шеи и живи, свободен человек от предрассудков, и в мире очень много тем и дел, которые ему способны покориться. Вскарабкайся на горы, заработай миллион, создай, построй, взорви, сломай, придумай, но умоляю, про любовь не пой.

Адам

— Не петь мне о любви? Ну что ж, раз это раздражает слух твой, я петь не стану. Все что ты сказала, могло быть правдой, но не для меня. Оставим эту тему, а сейчас, я пить хочу, кутить напропалую, сегодня праздник, что ж поедем в клуб и оторвемся всласть, уж коли жизнь дана нам эта, в которой Эвересты, миллионы, да дела, давай уж сбросим с плеч ярмо и полетаем до утра!

Лилит

— Не то что бы я против, конечно же я за!

Сцена четвертая

Ночной клуб, громко играет музыка. Адам и Лилит пробираются сквозь толпу, присаживаются за барную стойку. Лилит обращается к бармену.

Лилит

— Привет, душа моя? Как нынче атмосфера, закон послушников иль шабаш старых дам, напудренных, завитых и небритых. И кто вообще ответственный за бал?

Бармен

— Сам. Самуэль. А кто твой друг?

Лилит

— Адам. Налей-ка нам чего-нибудь покрепче. Абсента или водки по черней, хочу я быть пьяна, до помутненья. Сегодня у Адама юбилей. Вот он виновник торжества, а я теперь его «жена». Хоть это слово ненавистно. В нем неприятный тайный смысл, противный моему нутру. Он любит день, я ночь люблю.

Бармен наливает алкоголь в рюмки. Лилит поднимая рюмку, подражая Мерлин Монро поет «Хепи бездей ту ю». Справа и слева окрикивают Лилит, здороваются с ней. Адам только успевает поворачивать голову, повсюду хохот, веселье, музыка.

Адам

— Лилит, что происходит? Все эти люди, кто они? Твои друзья, знакомые, клиенты? Такие же, как я?

Лилит

— Ты что Адам, нет, я не проститутка. Но я красива, сексуальна, молода. В отличие от многих здесь сидящих, я ко всему и прочему умна. А знаешь ли, дружок, что отличает, ну скажем — незабудку от дерьма? Не знаешь? Это просто. Мечта, мой друг. МЕЧТА. У многих здесь сидящих, ее в помине нет. Как, впрочем у тебя.

Адам

— Да, женской логики, по совести признаться, я не знаток. Мне сложно разобраться, где тут основа, где уток.

Лилит

— Прекрасно, выпьем за тебя!

Лилит чокается и выпивает. Вслед за ней пьет Адам.

Лилит

— Спой мне Адам. Вот сцена, есть гитара, микрофон.

Адам молчит.

Лилит

— Спой или скажешь не резон?

Лилит поднимается на сцену к микрофону и объявляет.

Лилит

— Послушайте, послушайте друзья. Я рада вам представить — поэт и композитор, а так же бард и менестрель, он первый среди равных. К тому же у него сегодня юбилей. Попросим все, Адам, ну что же ты, мы ждем, смелей.

Адам пьет и поднимается на сцену. Он берет гитару и поет песню.

Песня.

…..

Лилит присаживается за барную стойку и смотрит, как поет Адам. К ней подсаживается Самуэль.

Самуэль

— Среди людей он может быть и первый. Но он не ангел и не херувим. Из всех творений, он скорей последний…

Лилит

— Да, и признаться, так себе жених.

Самуэль (обращается к бармену)

— Две черных водки, мне и даме. (обращается к Лилит) Я Самуэль.

Лилит

— А я Лилит.

Самуэль

— О чем же ты, скажи Лилит, мечтаешь?

Лилит

— О многом. Главное, сбежать хочу. Из этой душной, опостылевшей мне клетки. Мне надоело жить в этом раю. Во всем Адаму подчиняться, быть вечно снизу, не могу и не хочу. Я равная ему во всем и даже выше, умнее, предприимчивей, хитрей. Но он об этом не желает слышать и лишь твердит, хочу иметь детей. Сбежать не мудрено, сел и поехал, а если хочешь, полетел. Но есть одна загвоздочка, нет, не Адам, а выше. Разыщет, как бы не хотел, и где б ты не укрылся. Отыщет и вернет назад. В зеленый, душный и тоскливый райский сад.

Самуэль

— Без покровителя, с клыками или без, любая тварь обречена на вымирание иль рабство. Другое дело если есть надежный щит, тогда и нечего, и некого бояться. Потом они бояться сами будут, бояться значит уважать. И будь уверена, что точно не забудут, твой темный, непокорный взгляд.

Меняется все в мире потихоньку. Вот раньше как, кто сильный — тот и прав. Один народ побольше и позлее, мог подчинить себе народов пятьдесят. А может сто, иль более того. И те, согнувшиеся пополам рабы, были обязаны нести это ярмо, с улыбкой на лице. А нынче, что? Народец десять человек, сведет империю с ума, как злая маленькая мышь, с ума сводящая слона.

Лилит

— Но я не мышь, а Бог не слон. Щит, значит, говоришь, но вот беда, не верю я в подобный звон.

Самуэль

— Во что ты веришь? В Бога?

Лилит

— Лишь в себя и в здравомыслие ума. Хотя мне кажется порой, что от ума одна беда. Куда как лучше дурой быть, такой напыщенной богатой дрянью. Плевать на всех, мужчин губить, умело пользуясь кроватью. И наслаждаться жизнью, жить, себя любя, и не тужить, не киснуть зря, по всяким пустякам, как благоверный мой Адам.

Адам спел песню, ему все хлопают. Все кроме Самуэля.

Адам (обращается к Лилит)

— Что скажешь?

Лилит

— Что сказать, ты превосходен, это было что-то. Ты, как Орфей, нет, больше — ты, как Бог.

Адам

— В твоих словах, в улыбке, взгляде, невольно чувствуешь подвох.

Обращается к Самуэлю

— А вы что скажете?

Самуэль

— Я лучше промолчу, увы, мне нечего сказать. Да, и конечно ты, Адам, не Бог, а так, неведомый червяк.

Адам

— Ну что ж, вполне возможно. Я ухожу, пойдем Лилит домой.

Лилит

— Что? А. Нет, ты иди, я посижу еще, поговорю с людьми. Ведь я же врачеватель душ. А в баре бедные и нищие душой, глядишь и я тут пригожусь.

Адам

— Что ж, бог с тобой. Я ухожу.

Адам берет с барной стойки бутылку черной водки и уходит.

Лилит

— Давай, пока. Я в скором времени приду. И буду верною женой.

Адам уходит. Лилит и Самуэль остаются.

Самуэль

— Мечты сбываются, ты знаешь? Но не у всех и не всегда. Один мечтает пожирнее стащить кусок с хозяйского стола. И этим будет счастлив. Другой мечтает о жене, о сладких плотских наслажденьях, о доме чаше, о семье. Иной, похожий на барана, боясь волков иль хитрых лис, желает записаться в стадо и тем спастись.

Признанье, слава и величье — удел глупцов или творцов, меж ними нет ни в чем различья. Им кажется, что это Бог дает талант им искрометный. И что они — эти творцы, Ему в величии равны.

Творец один на небе звездном, и слава лишь его, одна, а вот тщеславие, другое дело, моя стезя. Я покупаю, продаю. Я им талант, они мне душу.

Таких людишек я люблю на завтрак кушать. Но это мелочь, чешуя, никак не рыба. Мои любимые друзья идут под пиво. Вот рыбы, скользкие, холодные, безжалостные твари. Их воды — власть. У них мои скрижали. Они живут, так как велю им я, хотя и думают, что вовсе нет меня.

Лилит

— Ну, прямо пирамида по Маслоу. Мне кажется он тоже твой клиент. Иль нет?

Самуэль (улыбается)

— Клиенты — в бизнесе основа, в наш век. А значит тайна под покровом, мой каждый, каждый человек. Об этом знаю только я, и все они мои друзья. И всех я их люблю безмерно, и бьюсь за каждого. И скверно, когда он смотрит в сторону другую, и горе, если я пасую. И уж трагедия совсем, когда уходит насовсем и ничего уже не сделать. Вот это траур для меня. Свое, однако, дело неплохо знаю я.

Ну, что ж, Лилит, давай прощаться, приятно было поболтать. Привет приятелю, супругу, передавай, как его звать?

Лилит

— Адам, но он мне не супруг.

Самуэль

— А кто?

Лилит

— Никто, сосед по койке, с которым я делю досуг.

Самуэль

— И только?

Лилит

— И только.

Самуэль

— Так может быть ко мне на чай? В мою уютную берлогу?

Лилит

— Я чай не пью, от чая у меня изжога. Вина, пожалуй, пригублю, где дом, показывай дорогу.

Самуэль

— Мой дом везде, там, где захочешь. В горах, в пустыне, на воде, избушка из сосновых бревен, иль мрачный замок на скале.

Лилит

— Хочу дворец, на красном море. Две дюжины своих рабов, морскую яхту на приколе и главное, что б не узнал об этом Бог.

Самуэль

— Тут я бессилен, Бог узнает, Адам расскажет иль другой, тот, кто Адама почитает. Но ты не бойся, я с тобой. Тебя от глаз его укрою, во мраке ночи, скроет тьма и всю тебя она поглотит, всю без остатка, до конца. Идем же, пока мрак на небе, и сладко дремлют петухи. Тебе сомненья гложут душу?

Лилит

— Нисколько, Самуэль, веди.

Сцена пятая

Адам на улице, пьет из горлышка водку, закуривает сигарету.

— Я глуп, смешон, я жалок. Любовь — лишь дивный сон, но длится он так мало. Звонок будильника, и все, закончился и вышел вон. А пробуждение, такая мука и снова одиночества петля свилась на шее, как гадюка и давит слезы из меня. Что я, комок обычной глины, с руками, чертами лица. Казалось бы и нет причины страдать, но есть душа. Ее не вынешь, не помажешь, иголкой раны не зашьешь. Она болит невыносимо, ты льешь в стакан и снова пьешь. Что б как-нибудь, хоть на мгновенье, унять предательскую дрожь.

На картонной коробке сидит его отец, переодетый в бомжа.

Бог

— Душа болит? Что может быть прекрасней, когда она в тебе еще жива. А пьянством душу ты погубишь, и не заметишь, как спалишь ее дотла. Останется лишь горечь пепелища, тоска немая, а за нею пустота. А в пустоте, как водится, ни дня, ни ночи, нет. Она мертва.

Адам

— Мертва? Но от чего?

Бог

— В ней света нет.

Адам

— А что мне проку от живой души? В ее стремленье обрести любовь и счастье, встречаются лишь острые ножи, калечащие душу беспристрастно. И эти колющие, режущие раны болят и кровоточат по ночам. Им нет числа — предательства, измены, обманы, равнодушие. Душа — мишень на стрельбищах стрелков беспечных, стреляющих не целясь, наугад, но попадающих наверняка в десятку, на дню по сотне раз подряд.

Бог

— Жизнь, не эдемский рай с благоуханьем роз, порханьем бабочек и изобильем снеди. В ней не всегда готов ответ на твой вопрос, она как поле битвы для победы иль поражения, зависит от тебя, насколько ты силен дать ей отпор. И силы есть лишь у того, кто увлечен и действует согласно веры. Унынье, как известно грех. А причитание и ропот — учесть слабых.

Больных душой, трусливых, алчных, злых. А слабая душа, для бесов хороша. Они того и ждут, чуть где подгнило или слышен запах, гиены мерзкие уж тут как тут. Ухватят и сожрут без всякого остатка. Тогда уже не будет и не горько и не сладко.

Адам

— Мне и сейчас не горько и не сладко. Мне больно, боль пронзает до костей. Я предан, предан подло, предан нагло. Той, от кого хотел иметь детей. Той, с кем мечтал дожить до смерти и вместе на закате дней уйти в небытие. А ныне, одиночество и мука…

Бог

— Адам, кончай свое нытье.

Адам

— Кто ты старик, и имя знаешь ты мое откуда, что б позволять себе подобные слова?

Бог

— Особой разницы в том нет, кто я. Куда важнее знать, кто ты и крепко ль держишь ты в руках бразды судьбы. Судьба кобыла с норовом, то встанет и стоит, покормишь ее хлебушком, глядишь засеменит. Помажешь хлебец маслицем, она в аллюр пошла, икорочкой побалуешь — вот тут и понесла. Тогда держись, указывай куда тебя нести, да бей по ребрам пятками, и кнут в руках держи. Что б знала кляча резвая, кто управляет ей, не сила поднебесная, а кто-то породней. Но знай, чуть пожалеешь раз, ослабишь хватку и, взморгнув всего один лишь раз, окажешься в грязи. Хоть грязь души не пачкает, и делает сильней, а мало в том приятного и много в том соплей.

Адам

— Ты толи пьян старик, толь немощен умом своим больным. Кобыла моя резвая, ушла сейчас с другим. Сбежала, мужа бросила и где ее искать, в лесу или на полюсе и чью она кровать готовит к играм мерзостным, с кем принимает душ?

Бог

— Тебе какая разница, в болоте средь лягуш твоя принцесса квакает, ты ей теперь не муж. Ушедших не удерживай, у них своя стезя, не станет волк собакою ни день и не полдня. Хоть пряником, хоть палкою, не приручить его, но поквитаться надо бы (говорит в сторону, что бы не слышал Адам) за сына моего.

Адам

— За что же мне квитаться с ней, за то что не любим, за то что счастье обрела, что хорошо ей с ним? За что? За то, что плохо мне, за то, что брошен я? За то, что сердце в дребезги и в трещинах душа?

Бог

— Нет, ни за это.

Адам

— Так за что?

Бог

— Она твоя жена.

Адам

— Жена на половину лишь, ни дома, ни детей, мы не построили, не воспитали с ней. Быть может заблуждался я, был просто глуп и слеп. И кроме страсти никаких иных тропинок нет.

Бог

— Для вас возможно нет.

Адам

— Что это значит?

Бог

— Ничего.

Адам

— Нет, это что-то значит, твои слова не просто звук от магазинной сдачи. В твоих словах есть тайный смысл, ты хочешь мне сказать, что я Лилит был не любим, сближала лишь кровать. И все?

Бог

— Как знать, как знать.

Адам

— Тогда заткнись старик и слушай, коль ты не знаешь ни хрена, она проникла в мою душу и выпила ее до дна. Пусть не жена была, так что же, пусть даже трижды неверна, но я любил ее такую и быть хотел с ней до конца. И вот еще, другое дело, Лилит — подарок мне отца. Кто мой отец? Он всемогущий, а значит словит беглеца и вновь ко мне ее доставит. И вот увидишь, все увидят, я сделаю из волка пса.

Бог

— Ну, хорошо, Адам, доставим, услышал я твои слова.

Адам (растеряно)

— Отец?

Бог

— Да, сын мой, это я. Пусть будет так, как ты того желаешь. А завтра она будет у тебя.

Адам

— Нет, так нельзя. Что это было, подлое коварство, зачем, к чему весь этот балаган. Кто я по-твоему — беспомощный ребенок, тупой балван?

Ведь это подло, неужели ты не понимаешь. Я слов не подберу…

Бог

— Я твой отец, Адам. Я вовсе не желал тебя обидеть. Но мне хотелось, что бы был ты не один. Что б наконец-то полной жизнью зажил, что значит счастье, сердцем ощутил. Познал волнение и трепетанье плоти, вкусил бы наконец запретный плот. Что б не грустил ты боле и что б встряхнулся от своих пустых хлопот.

Адам

— Так это все была игра, и твой подарок — это лишь игрушка, как кукла надувная иль зверушка? Порадуй плоть свою дружок? И что в итоге, все, я наигрался, игрушка лопнула, растаяла как дым. А я все так же как и был угрюм, сердит и нелюдим. Спасибо, папа, удружил. Спасибо! Шутка удалась, пойду к себе домой смеяться. До слез. Вот как меня ты насмешил.

Адам уходит.

Бог (ему вдогонку)

— Постой, Адам. Ведь глупо, глупо, глупо.

Сам с собой.

— Какая-то нелепость, ерунда. Что в ней нашел он, я не понимаю, сошлись, поспали, разошлись, и вся беда. К чему устраивать ту драму, о я люблю, о был любим, душа болит, меня предали и вот уж снова я один.

Адам, Адам, ты глуп еще и молод. Беда твоя и вовсе не беда, и подтвердит мои слова любой ребенок — та кто сбежала или неверна, не следует искать ее и на веревке тащить обратно, как козла. Пускай она уходит, уходя.

Бог щелкает пальцами. Появляются два охранника.

Бог

— И где она сейчас?

Охранник

— На красном море.

Бог

— Кто с ней?

Охранник

— Самуэль. Умен, коварен и хитер.

Бог

— Он в прошлом мой партнер по гольфу. Да, это сущий дьявол, любитель искушать людей и есть их без остатка, словно пряник. Нам будет очень сложно поквитаться с ней, а впрочем и ненужно. Когда воробушек застрял в таких когтях, что тут сказать, увы и ах. Малютку вовсе не достать. Она тихонько канет в Лету, на чьих-то смятых простынях, и всю недолгую, оставшуюся жизнь лишь будет напевать — хвала минету.

Ступайте, впрочем, проследите, что да как. Когда вернетесь, если буду спать, то не будите, мне эта дама ни к чему. Теперь идите, и я пожалуй, что пойду.

Действие второе

Сцена первая

Адам идет, пошатываясь, опустив голову, смотрит себе под ноги. Навстречу ему идет девушка с чемоданчиком в руках. Они приближаются друг к другу, сталкиваются и падают.

Девушка поднимается, видит Адама, она трясет его, но Адам не подает признаков жизни. Девушка склоняется над ним и слушает ухом, бьется ли сердце. Затем она оглядывается по сторонам и начинает делать Адаму искусственное дыхание. Давит несколько раз на грудную клетку, затем зажав нос Адаму, брезгливо начинает делать дыхание рот в рот. Ничего не помогает. Ева с силой двумя руками бьет Адама в грудь.

Адам открывает глаза. И испуганно отодвигается от девушки. Он пьян.

Адам

— Вы кто?

Ева

— Никто, я Ева, просто Ева. Как хорошо, что вы пришли в себя.

Адам

— Еще не полностью. Вы Ева?

Ева трясет головой.

— Вы знаете, кто мой отец?

Ева отрицательно качает головой.

— Кто я?

Ева отрицательно качает головой.

— О, если бы вы не сказали, как вас зовут, тогда бы я решил, что вы глухонемая.

Ева улыбнулась

— Вы улыбаетесь, как мило.

Адам поднимается, Ева ему помогает. Адам держится за грудь.

— Ах, отчего болит так грудь и голова? Ну, предположим голова, я знаю от чего, а грудь? Скажите, вы не из ребра? Все ребра у меня на месте?

Ева

— Я думаю, что да. Ах, нет, я вовсе не из вашего ребра. Мне просто кажется, что все на месте. Вы тут ушиблись, врезавшись в меня.

Адам

— Так это были, вы? А я подумал, что асфальтовой болезнью заболел, хотя, конечно я подумать не успел, но может и подумал. Сознание покинуло меня. Теперь же я пришел в себя, и вот что странно, очень странно, и грудь болит и голова. Как раз вот здесь, одно из ребер, так словно вынули его. Но впрочем, я Адам.

Ева

— Очень приятно.

Адам

— Да, и странно. А может все это обман? И я опять, как рыба в сети готов попасть. Но нет, на этот раз, увольте папа, я не карась, не килька и не вобла.

Ева

— Как странно говорите вы, я вас не понимаю. Наверно вы ушиблись головой, вам нужно приложить сырую тряпку и полежать часок другой.

Адам

— Нет, голова моя похмельна, но ясна, как небо в ясную погоду. И знаете, насквозь все вижу я, не нужно лить напрасно воду. Вы новый для меня подарок?

Ева

— Простите, что?

Адам

— Подарок, от отца. Как медальон, безделица, игрушка, бутылка красного бургундского вина, что пить нельзя, лишь только восхищаться, той стариной, когда она была еще юна.

Ева

— Я ровным счетом ничего не понимаю. Вина бутылка это я?

Адам

— Похоже так.

Ева

— Кто ваш отец, что дарит так людей, считая их бутылками вина?

Адам

— Он думает, что бог. Но он не бог, он лишь играет в бога, и свято верит в то, что он такой и есть. Что я из глины слеплен им не плохо. Хотя вы видите (Адам задирает рубаху) пупок то все же есть. А вы?

Ева

— А я? А я обычный человек. Учусь на доктора, хочу лечить детей. Не знаю почему, но чувствую призванье, как словно откровенье, что-то свыше.

Адам

— Я не ослышался, детей?

Ева кивает

Адам

— Вы любите детей?

Ева

— Люблю, конечно. И хоть сама еще я молода, но отучусь и сразу выйду замуж. И буду, представляете, жена. Как нравится мне это слово! Жениться нужно только по любви, а без любви никак нельзя. Мне кажется любовь — это основа всего. И дружная семья не может без любви, да без любви семьи-то вовсе нет. А так совместное существование, не больше.

(Ева как бы передразнивает кого-то)

Ну, как дела? Привет, пока. Как на работе, все в порядке. А у тебя, все хорошо.