Бесплатный фрагмент - Метаморфозы смерти

Принять объятья мрака и поцелуй смерти,

чтобы возродиться и вернуться к свету!

Глоссарий персонажей и терминологии

3 век до н. э. Территория Эллады (Древней Греции).

Элевсинские мистерии — тайный религиозный обряд в Древней Греции, связанный с мифом о Деметре и её дочери Персефоне, похищенной Аидом — владыкой преисподней.

Эллины — жители Эллады (Древней Греции).

Неофиты — новообращённые участники мистерий.

Мисты — лица, посвящённые в таинство.

Мистагоги — наставники мистов и неофитов в священнодействии.

Жрецы:

Иерофант — верховный жрец, главный толкователь мистерий.

Дадух — факелоносец, олицетворяющий солнце.

Пивомий — служитель алтаря, представляющий луну.

Керик — глашатай.

Боги и даймоны:

Зевс — верховный бог, повелитель неба, грома и молний.

Посейдон — владыка морской стихии.

Аид — владыка царства мёртвых.

Деметра — богиня плодородия и земледелия.

Персефона (Кора) — богиня весны, плодородия и владычица царства мёртвых.

Адонис — бог юности.

Апата — богиня лжи и обмана.

Аполлон (Фэб) — покровитель искусств и пророчеств.

Артемида — богиня охоты.

Арес — бог войны.

Афина — богиня мудрости.

Афродита — покровительница красоты.

Гермес — бог хитрости, счастливого случая и воровства.

Дионис — бог виноделия, веселья и развлеченья.

Мом — даймон насмешек, злословия и критики.

Немезида — богиня возмездия.

Ойзис — даймон страданий, тревоги и горя.

Пан — бог пастушества и хранитель дикой природы.

Эрот (Амур, Купидон) — божество любви.

Эрида — богиня раздора и хаоса.

Эон — бог времени.

Асклепий — бог медицины.

Гефест — бог огня и изобретений, искусный кузнец.

Геката — божество перекрёстков, тьмы и колдовства.

Гипнос — бог сновидений.

Танатос — бог смерти.

Тритон — морское божество, сын Посейдона.

Эллада — территория Древней Греции.

Аттика — регион Древней Греции, включающий Афины и окружающие его города.

Полис — город-государство.

Боэдромион — месяц года — с середины сентября до середины октября.

1 часть. День первый. Метаморфозы в Нимфеях

Обычно в дни Элевсинских мистерий священный парк Нимфей участники таинственных ритуалов обходили стороной. Хотя укромное убежище с цветниками и искусственным гротом, заключённое в объятия пышной растительности и спланированное по типу священной рощи, располагалось в черте полиса Элевсина, по традиции все главные обряды проводились на территориях сакрального комплекса и в колонном зале Телестериона — храма Деметры. Но сегодня процессия жрецов в чёрных и пурпурных ритуальных плащах, точно сговорившись, первым делом объявилась в парке.

Едва жрецы и мистагоги рассредоточились по территории Нимфей, замерев в тени каменных столбов среди статуй богов Эллады, верховный иерофант выступил к центральному водоёму святилища для приветствия неофитов. Однако не все новообращённые участники прониклись торжественностью момента.

— О Боги! Как прикажете это понимать? — воскликнул златокудрый юноша, в недоумении уставившись на свою вытянутую правую руку с изящными пальцами, словно впервые её видел, и серебряный лук за его спиной брякнул о колчан со стрелами.

— А что тебя не устраивает? — поинтересовалась рядом стоящая девушка с венком роз на голове, и тотчас же в растерянности прикрыла рот ладонью, ведь никогда раньше она ещё не слышала собственного голоса.

— Вот кому и положено удивляться, так точно мне, а не вам, солнцеликие, — перебил неофитов юноша с козлиной бородкой. — И как меня угораздило перевоплотиться из куста сирени в мистическое существо с рогами и копытами?

— Произошедшие с вами метаморфозы неслучайны, — промолвил верховный жрец, почти не шевеля губами, отчего у новообращённых сложилось впечатление, будто под надвинутым на лицо капюшоном иерофанта скрывается маска. — Священные Нимфеи всегда славились бессмертными растениями, радующих взор не одного поколения эллинов. Сейчас же с помощью высших сил я придал вашему цветущему виду человеческий облик, чтобы вы удостоились чести принять участие в Великих Элевсинских мистериях.

— Значит, мы можем остаться людьми навсегда? — дрожащим от волнения голосом спросила девушка, своей бледной кожей скорее смахивающая на призрак, чем создание из плоти и крови.

— И даже больше. Все отобранные участники, прошедшие до конца посвящение, останутся в образе бессмертных и вечно юных богов Эллады! — пообещал жрец.

Слова первосвященника Элевсина мгновенно привели в замешательство всех новообращённых. Ещё вчера каждый неофит являлся лишь растением в священном парке, обладал вечнозелёным или бесконечно цветущим видом и не мечтал ни о чём другом, кроме покровительства света и дождя. И хотя земным творениям было даровано здесь бессмертное существование, а течение времени со сменой сезонов и быстротечностью жизни не имело над ними власти, многие считали себя узниками. Часто перекрученные стволы миртовых и маслиновых деревьев вокруг, как и нависший над Нимфеями небесный свод воспринимались ими в качестве решёток и купола клетки, огородивших их от внешнего мира. В результате участь местных обитателей представлялась незавидной. Неизвестно только почему бренное бытие тяготило бездушные растения, раз им никогда не доводилось испытывать чувств и ощущать стук сердец.

Посулив пленникам Нимфей ключи от заточения, дарующие желанную свободу от растительных оков, верховный жрец в сопровождении помощников отошёл к алтарю для принесения жертвы богам. Оставив новообращённых под присмотром мистагогов, иерофант дал им возможность прийти в себя и смириться с неизбежным. Правда, часть невольников судьбы всё-таки поддались заблуждению, точно у них есть выбор.

— На правах мистагогов нам поручено разъяснить вам основные моменты посвящения в таинство, — улучив подходящее время, обратилась к растерявшимся участникам миловидная девушка в чёрном плаще, выступающая наставницей. — Наше положение обязывает подготовить новообращённых к великому действу и сопровождать на протяжении всех мистерий.

Стукнув по камню пастушьим посохом, находящимся в распоряжении всех мистагогов, девушка окинула взором собравшихся неофитов. Как и полагалось богам, все посвящаемые кандидаты выглядели вечно молодыми, так что невозможно было определить их настоящий возраст. Вместе с тем сам факт перевоплощения растений в человеческих существ не вызвал у наставницы удивления, ибо подобные метаморфозы в Элладе давно стали обыденностью и воспринимались её жителями в порядке вещей.

Выросшие на легендах эллины издревле верили в культ растений и связывали появление цветов, кустарников и деревьев с перевоплощениями олимпийцев, а нередко и обычные люди по воле божественного случая обращались в то или иное насаждение. Поэтому в большинстве преданий цветам и деревьям отводилась главная роль, и сегодняшние превращения только подтверждали их правдивость. Да и весь мир в целом представлялся местным жителям одушевлённым, и помимо насаждений к божествам причисляли также реки, горы, ветра и небесные светила.

— Лучше объясните мне, как не забывать дышать! — проревел мускулистый юноша, опускаясь на траву, словно ноги не держали его. — А про ваш ритуал мы и так осведомлены, ведь в нашем присутствии посетители Нимфей часто делились друг с другом впечатлениями о прошедшем посвящении.

Когда к разговору поспешили присоединиться остальные новообращённые, девушка-мистагог поразилась тому обстоятельству, как неофитам даже после фантастического перевоплощения удавалось поддерживать в священном месте волшебную атмосферу. И без того цветущий вид и неземная пышность Нимфей превращали парк в прибежище для любителей созидания красоты и гармонии. Но раньше территории с мощёными площадками, неглубоким водоёмом посередине и фонтаном со статуей по его центру в двойном окружении низкорослых деревьев, кустарников и обвитой плющом крытой колоннады украшали лишь душистые растения в клумбах и глиняных горшках. Теперь же среди лечебных трав, кипарисов, кустов лавра, фиговых, гранатовых, маслиновых и миртовых деревьев рассредоточилось шестнадцать неофитов в белоснежных хитонах, настолько искусно задрапированных вокруг тел, что их плавные черты уподоблялись строению цветочных лепестков, живописно трепещущих от дуновения тёплого ветра Зефира.

Если у юношей опоясанные хитоны скреплялись на плечах застёжками-фибулами и достигали колен, девичьи туники изо льна и шёлка почти касались земли, имели напуски над талией, видимость рукавов и ремни с кистями. Притом вышивки и аппликации из кусочков золотой фольги по краям их одеяний образовывали дивную кайму с растительными орнаментами, чьи ломаные линии с завитками соревновались по затейливости с природными узорами на листьях произрастающих поблизости роз, гвоздик, хризантем и ирисов.

Отлично сочетались с красочными цветниками Нимфей и накинутые поверх хитонов юношей-неофитов плащи: испещрённые множеством складок длинные гиматии и сколотые пряжкой на груди короткие полукруглые хламисы, выделяющиеся насыщенными тонами голубых, жёлтых, красных, розовых или фиолетовых оттенков. В свою очередь, нарядные лёгкие пеплосы в качестве накидок у девушек в основном передавали гамму алой зари или позолоченного рассвета, состязаясь яркостью с солнечными лучами.

— Насколько мне известно, Элевсинские мистерии проводятся здесь уже больше тысячи лет: малые — ежегодно в период весеннего равноденствия, а великие — каждое пятилетние в дни осеннего равноденствия, — рассудил один из кандидатов.

— Сейчас вторая половина боэдромиона, выходит, нам предстоит поучаствовать в великом таинстве!

— И длится оно ровно девять дней…

— Не знаю, как вы, — перебил неофитов широко улыбающийся юноша с венком на голове из листьев плюща. — Но я скорее склонен дать согласие на участие в древних обрядах. Судя по рассказам мистов, нас ждут занимательные ритуалы, жертвоприношения, полуночные гулянья, и, вероятно, торжественный пир под конец.

— Я бы на твоём месте так не обольщалась, — скривив губы, злорадно отозвалась новообращённая с багряно-каштановыми волосами, собранными в пучок по форме факела, и оригинальным браслетом на предплечье с грифонами. — Нам известно лишь о первых днях служения. А вот все последующие — окутаны ореолом секретности.

— Не случайно загадочное действие называют мистериями, — согласился златокудрый неофит с ясными глазами. — Участвующим в ритуалах кандидатам запрещается сообщать непосвящённым об основной части таинства.

— Не просто запрещается. За разглашение сведений карают смертью! Поэтому суть главных ритуалов до сих пор удалось сохранить в тайне.

— Тем не менее до меня доходили обрывки фраз, обронённые мистами в момент душевного смятения, — спохватилась неофитка в коротком хитоне. — Все они как один сходились во мнении, точно после посвящения их жизнь уже никогда не будет прежней. Открывшиеся им откровения изменили их навсегда.

— Именно! По завершении обрядов мисты обычно выглядели глубоко шокированными, а вовсе не весёлыми.

— А ведь и вправду, некоторые участники теряли дар речи, других — выносили без чувств. И доподлинно неизвестно, всем ли удалось остаться в добром здравии на девятый завершающий день мистификаций! — запаниковал рыжеволосый юноша.

— Он прав. Не зря нас назвали новообращёнными. Да, мы стали людьми, но какие метаморфозы изобличат нам Элевсинские мистерии? — проговорила девушка с грифонами на браслете. А потом ухмыльнувшись, поинтересовалась у улыбчивого кандидата: — Ну, что? Ты всё ещё настроен на участие?

— Я всё-таки рискну, — подтвердил юноша с листьями плюща в курчавой шевелюре. — Уж больно мне нравится свой человеческий облик. Продержусь до конца, чего бы мне это ни стоило, а затем и дня не останусь в священном парке Элевсина, отправившись в путешествие по свету.

— Действительно, Великие Элевсинские мистерии зародились в Элладе более тысячи лет назад, — наконец, подключилась к обсуждению наставница. — Основные ритуалы до настоящего времени держатся в строгом секрете, чтобы никто не вздумал их повторять. И жестокое наказание ждёт любого миста, нарушившего данный запрет и обмолвившегося хотя бы словом о главной части таинства.

Собравшиеся неофиты молчаливо переглянулись. Ранее бессмертным растениям не доводилось испытывать судьбу и следовать множеству правил, теперь же новое обличие обязывало их вести себя по-человечески.

— Сегодня четырнадцатого боэдромиона в Элевсине провозглашён первый день мистерий, — продолжила наставница. — И по обыкновению между полисами Эллады установился период перемирия. На время тайного служения прекращены все войны, дабы половники ощущали себя в безопасности при передвижении.

— Но я слышала, к участникам мистерий предъявляется масса требований, — заметила неофитка с венком из перекрученной ветви оливы.

— Конечно, к обрядам допускаются не все желающие, а исключительно лица старше девятнадцати лет, также усыновлённые аттическим семейством чужестранцы и рабы за высокую плату. Обязательным условием служит непричастность кандидатов к убийству и отсутствие судимости. Но мы уже подали от вашего имени письменные прошения в афинский Элевсинион и поручились, что никто не запятнан пороками и преступлениями.

— Как опрометчиво с вашей стороны, — хихикнул рогатый кандидат, посмотрев в направлении воинственного юноши и черноволосой девушки с десятком шпилек в причёске по форме мечеобразных ксифосов. — Часть присутствующих новообращённых относились к особо токсичным видам растений. От воздействия одной лишь царицы ядов в Нимфеях необратимым образом пострадало немало эллинов…

— То было в прошлой жизни, — отдёрнула юношу мистагогша.

— А кто заплатит мзду за наше участие в таинстве? — опомнилась кандидатка с серёжками в форме весов.

— За каждого неофита первосвященник приготовил двух овец, барана и поросёнка. Но взамен крупного денежного взноса вам предстоит отречься от своей растительной природы навсегда.

— Я смотрю, главный жрец обо всём позаботился… — отпустив язвительное замечание, веснушчатый участник развернулся к искусственному гроту, где священнослужители взывали к милости богов, возлагая жертвы на алтарь.

Туда же перевели взоры мистагоги и остальные новообращённые. Пока бормочущие молитвы жрецы раскладывали на керамическом блюде у алтаря зерно, лепёшки, чечевицу и горох, иерофант вторил им нараспев. Между тем неофитам не удалось разобрать слов, их заглушил шум гидравлической машины, приводимой в действие фонтан в водоёме Нимфей. Только на поющем священнослужителе и трёх его помощниках, пребывающих на особом положении, виднелись роскошные пурпурные плащи, символизирующие печать смерти, плечи других покрывали чёрные гиматии. И все лица под капюшонами скрывала таинственная темнота.

— Верховного жреца следует называть иеофантом, — предупредила мистагогша. — Он принадлежит к древнему роду Эвмолпидов, что означает «прекрасно поющие». Пожизненно избранный жрец считается главным толкователем мистерий.

И неспроста от первосвященника элевсинского культа исходила невероятная энергетика. Лишь он располагал секретными сведениями о практиках проводимых ритуалов и имел возможность демонстрировать священные предметы мистам, выступая посредником между ними и олимпийскими богами. Притом его авторитет в почти магическом действии не вызывал ни у кого сомнений, хотя личность иерофанта, получившего тайное имя при восхождении на пост главного толкователя, и служила поводом для бесконечных пересудов.

— Его основными помощниками являются дадух и пивомий, — наставница не забыла поведать и о жрецах, наделённых судейской властью и призванных вершить правосудие над нарушителями древнего обряда. — Дадух на ритуалах несёт факел и олицетворяет в мистериях солнце. А отвечающий за жертвоприношения пивомий воплощает собой луну. Именно священная троица: иерофант, факелоносец и служитель алтаря одухотворяют символическое рождение мистов. Правда, не менее важную роль в таинстве играет и керик, именуемый также глашатаем.

— Подождите! — возмутилась одна из неофиток, грациозно всплеснув руками. — Вы упомянули о рождении мистов? Но мы — все новообращённые с приобретением человеческого облика и так уже заново переродились на свет! Однако теперь долголетие не наш удел, и в настолько уязвимом положении было бы глупо заигрывать с провидением, помня, что вечным спутником жизни всегда выступает смерть.

— Ты так проницательна, Афродита, — внезапно раздался голос иерофанта за спиной девушки.

Оставив младших жрецов у алтаря для завершения жертвенного ритуала, главный толкователь со своими помощниками вернулся к неофитам открыть их новые имена и миссии. Но когда от величественного вида трёх священнослужителей у новообращённых перехватило дух, завернувшийся в пурпурное одеяние иерофант, наоборот, вызвал у них дрожь по всему телу. И только Афродиту не смутило неожиданное появление святой троицы и глашатая.

— Как вы меня назвали? — потребовала объяснений очаровательная кандидатка с венком роз на голове, гордо вскинув подбородок.

— Великие Элевсинские мистерии тесно связаны с культом плодородия, и образ умирающей и воскрешающей растительности особенно точно показывает кругооборот жизни в природе, — проигнорировав вопрос девушки, иерофант начал с главного. — Вам предстоит приобщиться к священному действу в честь покровительницы плодородия — Деметры и её дочери Персефоны. Под моим руководством вы минуете все степени инициации, проследовав по пути божества и, испытав рождение, смерть и воскресение. В результате все прошедшие посвящение неофиты из Нимфей станут мистами, получив вечную жизнь в облике божеств.

— Принять объятья мрака и поцелуй смерти, чтобы возродиться и вернуться к свету… — тут же слетело с губ кандидатки с тёмными кругами под глазами, из разжавшихся пальцев которой выскользнул серебряный кубок со сплетением нарциссов на ножке.

Едва в поле зрения факелоносца попал оброненный на траву бокал, в его взгляде тусклым пламенем вспыхнуло изумление. А иерофанта скорее удивили произнесённые новообращённой слова, но виду он не подал. Вместо этого верховный жрец обернулся к Афродите.

— Многие растения в Элладе служат символами божеств, потому ваши перевоплощения были заранее предопределены. Итак, ты, красная роза, получаешь имя Афродиты — покровительницы красоты.

Не случайно розу именовали царицей цветов, и девушка в её воплощении на самом деле смахивала на неземное создание, превосходя по красе других неофиток. Тогда как тонкие и нежные черты юного лица героини уподоблялись совершенным линиям цветочных лепестков, шелковистая кожа гладкостью подражала их безупречному виду, приоткрытые красные губы по притягательности напоминали распускающийся бутон, большие миндалевидные глаза, сродни каплям росы, переняли оттенок отражающегося в них неба, то длинные светлые локоны своим солнечным сиянием образовывали над венком новообращённой сверкающий ореол, коронующий её в качестве бессмертной богини.

Под восхищённые мужские и завистливые женские взоры собравшихся участников Афродита плавной походкой дошла до водоёма, и распахнувшиеся при движении края чересчур откровенной туники выставили на всеобщее обозрение обнажённые бока и длинные ноги неофитки, позволив полюбоваться её идеально обточенной фигурой. Взглянув на своё отражение в пруду, девушка кокетливо повела плечами и лучезарно улыбнулась. Но лишь к волосам водяной копии богини прикоснулись пальцы безрассудного юноши, она тотчас же возмущённо тряхнула головой.

— Руки прочь или пожалеешь! — бархатным голосом предрекла угрозу Афродита.

— Ого! Да прекрасная роза решила показать шипы? — вызывающе громко рассмеялся неофит. — Но твоя красота явно бросает мне вызов.

— Прошу золотистый лютик отныне именовать Аресом — богом войны, — тем временем обозначил в мистериях положение дерзкого юноши с короткими каштановыми волосами иерофант.

Новообращённый развернулся в сторону верховного жреца, и Афродита воспользовалась моментом, чтобы рассмотреть воинственный профиль юноши. Как и лютик с ярко-жёлтыми лепестками представлял собой примечательный по виду цветок, являясь при этом чрезмерно ядовитым созданием, так и хищные черты лица неофита обладали притягательной силой, но слишком часто перенимали выражение жестокой ярости. Между тем не только на ветвистом стебле травянистого растения почти отсутствовали листья, минимум одежды наблюдалось и на его человеческой ипостаси. Благодаря короткому хламису кровавого оттенка, схожего с плащом спартанца, под который обычно надевалось бойцовое снаряжение, и едва прикрывавшему бёдра хитону хорошо сложенное мускулистое тело Ареса выдавало в нём могучего воина.

— А мне, несомненно, нравится моё новое предназначение! — усмехнулся кандидат, то и дело отводя руку к боку, точно по привычке ища там меч в кожаных ножнах. — Правда, я рассчитывал стать владыкой морей Посейдоном.

— Почему же сразу не Зевсом — верховным богом грома и молний? А, брат? — вмешалась другая участница, округлив свои и без того огромные глаза. — Но дайте-ка я сама отгадаю, кого из божеств претворила в жизнь моя сущность. Афину?

— Твои догадки верны, — согласился верховный жрец. — Ведь серебристый куст оливы всегда символизировал богиню мудрости.

— Тогда с нетерпением жду нашего отправления в Афины, названные в мою честь, — промолвила девушка, демонстрируя командный голос и величественную осанку.

Внешне Афина так и осталась похожа на куст оливы глазами цвета его незрелых плодов и русыми длинными волосами, позаимствовавших серебристый оттенок листвы растения. Притом от вечнозелёного долгожителя неофитке достался стойкий почти мужской характер, первородная мудрость дикой природы и стремление к лидерству, ибо не зря её голову покрывал котинос — венок из переплетённых в незамкнутый круг оливковых ветвей, всегда вручаемый победителям Олимпийских игр.

— Вчера оттуда уже прибыла процессия эфебов, — доложил факелоносец. — Поэтому сегодня в их сопровождении мы выдвинемся по священной дороге из Элевсина в Афины.

Обитателям Немфей не довелось из парка наблюдать вечернее появление конного отряда юношей в полном боевом вооружении. А тем, в свою очередь, было поручено сопроводить жрецов с остальными участниками мистерий в афинский Элевсинион, охраняя по дороге драгоценные реликвии и статую Диониса.

— И когда мы выступаем? — всполошился один из неофитов и, не рассчитав силу, чуть не переломил пополам лук в руках.

— Подожди! Сначала я хочу узнать о собственной роли, — осадила юношу стройная девушка в коротком хитоне, подобно тому, как опытная наездница приструняет жеребца.

— Мне понятно твоё нетерпение, Артемида, — одобрительно отозвался иерофант. — Отныне тебе, розовой ажурной гвоздике, следует называться богиней охоты. И как луне на небе одиноко без солнца, так и ты не могла переродиться в человеческое существо без брата-близнеца Аполлона — покровителя искусств, возникшего из вечнозелёного куста лавра.

Глянув друг на друга, а потом на схожие серебряные луки в руках, неофиты приветственно раскланялись. Если лавровый венок на золотых кудрях новообращённого участника олицетворял триумф и славу, то сам герой — высокий и невероятно привлекательный юноша с идеально сложённой фигурой воплощал собой образец мужской красоты. Однако растение Аполлона обладало двойственной природой и одинаково любило пребывать как на свету, так и в тени таинственных знаний. Испокон веков шелест лавровых листьев передавал жрецам божественные послания о событиях будущего. В качестве сверхъестественного средства, открывающего дар ясновидения, этот венок надевал на голову и Дельфийский оракул, одновременно ложа его лист себе на язык, прежде чем изречь очередное пророчество. Вот подставив прекрасное лицо ярким лучам, легко снизошёл до предсказания и Аполлон — бог света, одухотворяющий солнце:

— Только у меня плохое предчувствие…

— Неужели? — насторожилась Артемида, подсознательно держась ближе к брату, точно окружающая его аура отгоняла злых духов, обеспечивая божественную защиту, сродни лавровой гирлянде, бросаемой в огонь вместе с ритуальной жертвой для снисхождения благосклонности олимпийцев.

— Покровительствующий театральному искусству Аполлон и сам склонен излишне драматизировать, — поспешил успокоить неофитов служитель алтаря.

Артемида с вызовом глянула на жреца, и хотя её лук в форме полумесяца был опущен в направлении земли, а стрелы в колчане за спиной смотрели остриём в небо, священнослужитель почувствовал себя под прицелом. Розовая гвоздика неспроста имела взъерошенный внешний вид, и мифы о ней излагались с противоречивыми деталями и кровавыми подробностями. Богиня охоты единственная из девушек оказалась облачена в тунику до колен на мужской манер, опоясанную на тонкой талии лентой, чтобы ткань не запутывалась вокруг ног и не мешала стремительной погони. Серебристо-серые глаза неофитки выдавали в ней богиню луны, но в изложении легенд освещать тёмную ночь полагалось её всклоченным волосам оттенка бурого золота.

— Выбирай выражения, пивомий! — угрожающе промолвила Артемида, и символ полумесяца на её лбу отбросил блик с очертаниями жертвенной метки на растерянное лицо жреца, наконец, показавшееся из тени капюшона.

Служитель алтаря не посмел возразить богине охоты, вооружённой луком со стрелами, помня о её задиристом характере. Не разрядил напряжённую обстановку неуместными речами и юноша с музыкальной сирингой в руках:

— Вот так начало первого дня мистерий! Не успели у всех растений в Нимфеях отрасти головы, руки, ноги, и у меня ещё в придачу копыта и хвост, а наш пророческий лавр уже предрекает, как вся эта божественная комедия может закончиться великой трагедией…

— Весельчак Пан, — отмахнулся от неудобного замечания иерофант. — Хвост, как, впрочем, и рога с копытами отлично подходят к твоей нынешней ипостаси хранителя дикой природы и покровителя скотоводства.

Естественно, верховный жрец не признался, что весёлый кандидат ему больше нравился в образе молчаливого куста сирени, нежели болтливого шута. Тогда как новообращённый выделялся среди остальных неофитов не только остроумием, но и необычной внешностью — помеси человека со зверем. Напоминая юношу лишь наполовину, беспрерывно суетящийся Пан имел также закрученные рога и длинный хвост. И если ветки сирени обильно усеивала листва, лицо воплощающего её существа покрывали пышные бакенбарды и борода, а нижние конечности — густая волосяная растительность.

— Осторожно! Ты чуть не отдавил мне ноги своими копытами, болван, — вдруг прикрикнула на рогатого участника неофитка с элегантной причёской в форме факела. — Чего разбрыкался?

— И почему отрада для моих глаз столь остра на язычок? — откинув назад волнистые волосы до плеч, заметил Пан, продолжая топтаться рядом с девушкой и косо поглядывать на её браслет с грифонами на предплечье.

— О-о-о, чудовище вздумало заигрывать с красавицей, — презрительно хмыкнул рыжеволосый юноша по соседству.

Притом высмеивая уродливую внешность Пана, участник предпочёл прикрыть ухмылку улыбающейся маской. Забавные вещицы он выменял у одного из неофитов на застольную глиняную чашу с двумя ручками, обнаруженную у своих ног после метаморфозного превращения. Узнав в них театральные атрибуты, герой быстро нашёл им применение. С его губ постоянно норовили сорваться всевозможные колкости, и маска комедии с отверстием в виде расплывшейся улыбки помогала выдать иронию за шутку, а трагичная пара с перекошенным ртом все критические замечания переводила в полезные советы. Правда, издёвка в сощуренных глазах всё равно разоблачала в сокрытой персоне язвительную натуру.

— Будь аккуратнее с огненной лантаной, Пан. Эрида не случайно представляет богиню смятения… — предупредил козлобородого кандидата иерофант. Затем перевёл взгляд на низкорослого пышнотелого юношу с веснушчатым лицом: — И ты, Мом, уже не просто оранжевый олеандр, а покровитель смеха, поэтому выбирай шутки поуместнее.

Рогатый Пан безразлично кивнул верховному жрецу, ведь от соцветий куста сирени, всегда отличавшихся устойчивостью к самым непредсказуемым погодным явлениям, ему передалась выносливость и сильный характер. А вот у наставницы, наоборот, слова первосвященника Элевсиса вызвали необычайное удивление: «Почему он преуменьшил роли последних неофитов, изменив их суть до неузнаваемости?»

Иерофант объявил Эриду покровительницей смятения, когда в легендах она именовалась богиней раздора и хаоса. Несмотря на то что внешность девушки с багряно-каштановыми волосами, прямым носом, утончённым профилем и совершенной фигурой отвечала нынешним канонам красоты, согласно мифам, она подобно крупным гроздьям лантаны оттенка адского пламени с живущими всего один день мелкими цветками, но увядающими и опадающими к ночи, и сама к тёмному времени суток сбрасывала свою безупречную личину, являя под ней довольно безобразную сущность, отражающую её истинное предназначение и внутренний мир. И как к утру на смену утраченных цветков каждый раз вырастали новые, возвращала себе потерянную привлекательность с восходом солнца и богиня.

Также огненная лантана умела самовоспламеняться в аномально жаркую погоду из-за выделяемой её стволом ароматной смолы, служащей своеобразным горючим средством, оставляя на земле горки чёрного пепла. Обожала вносить раздор между людьми сродни губительному пожару и Эрида, разжигая серьёзные конфликты, раздувая ссоры и упиваясь их драматическими последствиями.

— А не ты ли, Пан, вытоптал клумбу в парке с прекрасными нарциссами у статуи с богиней Персефоной? — запричитала нарушительница спокойствия.

— Да-да, я видел там следы копыт, — с готовностью подключился к травле Мом.

Поведение ехидного неофита лишь подтвердило опасения наставницы. В действительности Мом всегда считался низшим божком не смеха, а насмешек и злословия. Не только олеандр с ярко-оранжевыми лепестками относился к токсичным растениям, выделяющим ядовитый млечный сок, вредный характер показывал и новообращённый рыжеволосый юноша. Олицетворяя собой даймона порицания и презрения, герой без проблем находил разные поводы для придирок к окружающим, ловко жонглируя масками, точно искусный актёр античного театра.

— Хватит цепляться к нему, Мом, — вступилась за парнокопытного героя девушка с плёткой в руках, хотя Пан и сам отлично мог за себя постоять, одним взмахом рогов свалив обидчиков в воду.

— Ты на чьей стороне? — ощетинился задиристый даймон, недовольно зыркнув в направлении выступившей против него неофитки с золотыми серёжками в форме весов.

— Белая лилия теперь Немезида — богиня возмездия, воплощающая справедливость, — соизволил всё-таки пресечь скандал иерофант.

— Значит, есть кому вынести приговор виновному, — ухмыльнулся Мом.

— Я и вправду слегка срезал путь, — попытался оправдаться Пан. — Однако припоминаю, как споткнулся и упал носом в орхидеи, а не нарциссы. Да и разве вся растительность в священных Нимфеях не бессмертна?

— Давайте не забывать, зачем мы здесь все собрались, — выступил вперёд герой с невероятно выразительным взглядом. — Не знаю, как вы, а я планирую побыстрее выяснить о своей роли и выдвинуться уже в Афины. Нам предстоит принять участие в ритуалах таинственных Элевсинских мистерий. Не будем же терять зря время!

— Разумно, — разделил его мнение Аполлон — покровитель искусств.

— Согласна, — в результате промолвила и Немезида.

— Алый мак выступает в образе Гермеса — посланника богов, — продолжив знакомить героев, верховный жрец указал на кандидата с пронизывающим взором. — Вы можете смело использовать его в роли вашего вестника. Он справится с любым даже самым сложным поручением.

— Чудесно! Тогда перенеси меня в афинский Элевсинион на спине, посланник богов, — захохотал рогатый Пан.

В тот же момент мистагогша заметила, как дрогнули уголки губ иерофанта, словно он тоже с трудом сдерживал улыбку. Но лишь Гермес недовольно посмотрел в его сторону, священнослужитель поглубже натянул на лицо капюшон пурпурного плаща. Притом жрец и тут отошёл от истины, не соизволив упомянуть, что выступающий посланником Гермес — бог хитрости, счастливого случая и воровства. Девушка слышала много мифов об обаятельном и ловком мошеннике, изворотливости и красноречию которого мог позавидовать любой плут. Только вот она представляла себе героя совсем по-другому: болтливым, улыбчивым и легкомысленным небожителем с лукавым глазами. И хотя неофит искусно уклонился от поручения рогатого Пана, проворно подхватив вместо того на руки Немезиду, юноша совершенно не оправдал её надежд.

— А босоногую богиню разве не попросишь нести вперёд? — выкрутился Гермес, с лёгкостью держа ошарашенную девушку, точно травинку.

Если алый мак с длинным стеблем и яркими глянцевыми лепестками поражал своим эффектным мистическим внешним видом, одновременно создавая зловещее впечатление свежих капель крови на земле, то высокий, статный Гермес с невероятно бледной и едва ли не прозрачной кожей, контрастно выделяющимися на их фоне смоляными волосами до плеч и чёрными пронзительными глазами являл собой почти бескровного небожителя, наделённого мрачной таинственной красотой. Незаменимый посланник явно подтверждал правдивость легенд, верно, в жилах богов пантеона течёт особая бесцветная кровь, наделяющая их бессмертием. Но чаще всего его лицо было сосредоточенным, умный взгляд — серьёзным, а сам он — молчалив, будто авантюрист хотел войти в доверие к жертве, прежде чем совершить подлое предательство, обман, кражу, или же похищение наиболее ценного — сердца прекрасной дамы.

— Верни меня на место, — воскликнула новообращённая Немезида. — Я просто разулась, чтобы ощутить землю ногами.

Гермес поставил богиню возмездия на твёрдую почву, и та живо надела скинутые ранее сандалии из цветной мягкой кожи на плоской подошве, обернув их узкие ремешки крест-накрест выше щиколотки. Ещё недавно неофитка росла среди остальных цветов в парке Нимфей, и обувь представлялась ей непривычной роскошью. Зато никаких неудобств не испытала новообращённая Афродита, и после её искусной шнуровки обмотанные позолоченными ремешками икры продолжали смотреться обнажёнными. Мистагог же перевела взор на крепиды с бортиками на ногах вестника Гермеса. Похожие виднелись на всех присутствующих юношах, но его экземпляры украшали золочёные крылья, недвусмысленно намекающие на стремительность и скорость выполнения им поручения богов. И вместе с тем наставнице показалось, что посланник чувствовал себя в обуви некомфортно, словно она ему жала.

А бог хитрости и счастливого случая то и дело посматривал на Немезиду. От белоснежных лепестков лилии неофитке достался нежный лилейный тон лица и ангельская внешность: греческий профиль с тонким носом, пухлые губы, глаза с радужками цвета сочных ланцетных листьев и вьющие каштановые волосы с мягким медным отливом. Только вот мифы приоткрывали завесу тайны о тёмной стороне символизма цветка. Так прослеживалась связь лилии с правосудием, которое как нельзя лучше воплощала в себе богиня возмездия и негодования, часто именуемая эллинами дочерью ночи и справедливой мстительницей. Считалось, крылатое божество никому не по силам обмануть или перехитрить. Карая виновного, Немезида нередко проявляла излишнюю жестокость, поэтому преступники и плуты старались не попадаться ей на пути. Подальше стоило держаться и очаровательному мошеннику Гермесу.

Тем временем почти все новообращённые после перевоплощения получили в своё распоряжение личные атрибуты. Собственно по ним мистагогше и удалось до представления иерофанта угадать их имена. Впрочем, не все неофиты ещё успели привыкнуть к новому облику и призванию. Немезида с опаской отнеслась к острому ножу, заткнутому за пояс и плётке. Гермес подобрал с земли обвитый двумя змеями жезл, называемый кадуцеем, но через минуту облокотил его о камень и тут же забыл о нём. И наоборот, Арес — бог войны не успокоился, пока не отыскал в траве свой меч. Не расставались с луками близнецы Аполлон с Артемидой и юноша с безупречным профилем, а рогатый Пан с музыкальной флейтой.

Между тем наставница так ни разу и не застала покровительницу красоты — Афродиту за подглядыванием в отполированную поверхность золотого зеркала, хотя и видела, как она крутит в руке круглую маленькую коробочку с крышечкой. Зато венок из прекрасных роз всегда короновал её светлую голову, а рукотворный матерчатый цестус с драгоценностями опоясывал талию. По легенде магический пояс мог кого угодно преобразить в идеал, но для Афродиты он служил лишь символом. Заметила мистагогша и загадочную эгиду по форме воротника на плечах Афины — воинственной богини мудрости. Согласно мифам, короткая накидка из козьей шкуры обладала защитными свойствами и раньше принадлежала самому Зевсу. Однако почему-то его владелица растерялась, обнаружив изображение змей на блестящих чеканках, украшающих одеяние.

Затем верховный иерофант раскрыл в шпажнике-гладиолусе цвета чёрной ночи покровителя времени Эона, а в плакучей иве — богиню тоски Ойзис.

— Я и до вашего заявления отлично знала своё имя! — провозгласила представленная девушка, удивив остальных неофитов.

Опешила и мистагогша, ведь Ойзис в мифах значилась не покровительницей тоски, а даймоном тревоги, страданий, депрессий, горя и несчастья. И кандидатка с сумрачными кругами под глазами на самом деле смахивала на дерево с печально опущенными ветвями, символизирующее плач и скорбь.

— И я не желаю участвовать в Элевсинских мистериях! — продолжила шокировать священнослужителей Ойзис. А дальше она истошно вскрикнула, обращаясь напрямую к неофитам: — Святые ночи никому из вас не пережить! Откажитесь от участия в таинстве, пока ещё не поздно!

Тогда уже около взбунтовавшейся новообращённой объявился керик с дадухом. Жрецам пришлось применить изрядную настойчивость, чтобы под руки увести разнервничавшуюся богиню в сторонку. Там они принялись с ней переговариваться, и доносившиеся до участников обрывки фраз совсем не помогли разряжению накалённой атмосферы.

— … в загробный мир… владыка царства мёртвых… не выбраться назад…

— Кто забыл разбавить вино, прежде чем вручить его Ойзис? — задался вопросом юноша с венком из плюща на голове, подобрав с травы отброшенный девушкой серебряный кубок с узором нарциссов на ножке.

— О чём ты? — уточнил бог времени.

— Я видел, Ойзис осушила бокал до дна, прежде чем её настигло… озарение, — смекнул неофит, не только принюхавшись к сосуду, но и вылив оставшуюся каплю себе на язык. — М-м-м, не похоже на вино.

— Ещё вчера ты обвивался растением вокруг одной из колонн Нимфей, откуда тебе знать вкус вина? — возмутилась черноволосая новообращённая, жестом потребовав передать кубок ей.

— Вьющий плющ перевоплотился в Диониса — бога виноделия, веселья и развлеченья, — поспешил с пояснениями иерофант.

— Так вот почему вода в моей чаше всегда превращается в вино! — осенило Диониса.

— Не может этого быть… — засомневался козлобородый Пан, быстро выхватив из второй руки покровителя виноделия глиняный мастос.

Зачерпнув в чашу воды из фонтана, рогатый неофит смачно отхлебнул из неё, но тотчас же скривился, сплюнув всё содержимое на землю.

— И как такое пьют все уважающие себя эллины?

Дионис забрал у бога пастушества свой мастос, украшенный росписью виноградных лоз, вылил из него зеленоватую воду, и снова склонился с ним к фонтану. Курчавые янтарно-каштановые волосы юноши разметались по плащу, сродни скрученным в спирали побегам плюща, а сам он ловко схватился рукой за каменную кладку и так изогнулся, что стал напоминать лиану, всегда крепко цепляющуюся за опору корнями-присосками.

В то же время на чересчур женственном лице неофита с излишне мягкими чертами промелькнула озорная улыбка. И хотя синие глаза новообращённого обрамляли густые ресницы, а на теле, наоборот, почти не наблюдалось растительности, как и на стебле вечнозелёного корнелаза, благодаря мощному рельефному телосложению фигура Диониса имела достаточно мужественный вид.

В этот раз набранная героем жидкость мгновенно приобрела тёмный цвет, и припавший к ней повторно Пан почувствовал на губах вкус пряностей и мёда.

— Другое дело, — буркнул неофит. — Интересно, меня теперь тоже постигнет озарение?

— Я же сказал, в серебряной чаше вином и не пахло, — мягким голосом повторил Дионис и обернулся в поисках Ойзис, но она уже куда-то запропастилась. — Странно…

— А с чего ты взял, будто помутнение рассудка способно вызвать лишь неразбавленное вино? — ехидно спросила та же черноволосая девушка.

— Уж ни на яд ли ты намекаешь? — неспроста наигранно всплеснул руками Дионис, ведь кроме покровительства виноделию мифы раскрывали его причастность к рождению театра в Элладе, и как пятиконечный лист плюща имитировал по форме яркую звезду, так и человеческая ипостась всегда искала призвания и славы.

— Не советую тебе связываться с царицей ядов, — проблеял рогатый Пан, решивший отныне держаться поблизости от бога праздности и веселья.

— Вы придаёте слишком большое значение впечатлительности Ойзис, — уверенным тоном поторопился развеять сомнения кандидатов верховный жрец, едва разговор перешёл в опасное русло. Затем иерофант переключился на ещё не представленную кандидатку: — Между тем синий аконит явил нам Апату — богиню лукавства.

Услышав имя неофитки, наставница испытала сильное волнение. До последнего момента она не знала, кто скрывается в образе высокорослого стройного аконита. И хотя верховный жрец и бровью не повёл, приуменьшив влияние новообращённой, девушка отлично помнила, что Апата — богиня лжи и обмана.

От привлекательной неофитки с длинными чёрными волосами, закреплённых в причёске шпильками в форме мечеобразных ксифосов, сложно было оторвать зачарованный взгляд, как и от произрастающих ранее в Нимфеях красивых цветов, собранных в длинные пирамидальные кисти глубокого синего оттенка. Но восхитительное на вид творение являлось крайне ядовитым насаждением. Согласно мифам, смертоубийственный аконит возник из слюны трёхголового пса царства мёртвых, а синеглазую богиню эллины называли злым духов, вырвавшимся на свободу из кувшина Пандоры, чьи чары пугали даже самого Зевса. И не только листья и корни растения содержали одурманивающее ядовитое вещество, хитрая обманщица Апата также умела затуманивать рассудок людей и божеств.

— Отличная у нас подобралась компания, — воскликнул вдруг новообращённый с луком в руке из чистого золота. — Покровители красоты, войны, мудрости, искусства, охоты, дикой природы, смеха, смятения, возмездия, времени, тоски, виноделия и лукавства! Никого не забыл? Ах, ну и, конечно, божественный посланник!

— А ты сам-то, кем будешь? — полюбопытствовала Апата, теребя пальцами своё ожерелье из бусин с подвеской в виде миниатюрного пифоса, под крышечкой которого вполне могли храниться бедствия всего мира, способные уничтожить человечество.

— Стройный кипарис преподнёс нам Эрота — божество любви, — сообщил иерофант.

А вот мистагогша и так давно догадалась о роли светловолосого юноши, расположившегося от неё по соседству. Вечнозелёный кипарис со слегка блестящими чешуйчатыми листьями и конусообразной кроной всегда считался эллинами священным деревом, символизирующим вечную жизнь, грацию и магическую притягательность, но Амура в таинственном неофите выдал вовсе не божественный профиль или атлетическое сложение, а два вида снарядов в его колчане.

Сделанные из кипариса стрелы имели золотое остриё с голубиным оперением и медное с совиной окантовкой, и первыми — Купидон мог сражать сердца страстной и искренней любовью, побуждая пылкие чувства распуститься пышным цветом, подобно нежным бутонам в саду, а вторыми — был способен на месте страсти посеять безразличие, ненависть и враждебность, провоцируя увязание любой привязанности.

— Надо же! — на полном серьёзе провозгласил Эрот, понимая, как скоро ему предстоит заметно разнообразить жизнь собравшихся неофитов, в результате чего часть кандидатов — начнёт превозносить героя до небес, остальные — захотят немедленно прикончить, а он-то размечтался продержаться до конца таинственных мистерий.

В окружении обожествлённых участников мистагогша ощущала себя двояко. С одной стороны, у неё внутри всё трепетало от мысли, что вокруг неё собралось сразу столько внушительных фигур. Эллины давно уже определись со своим отношением к основным событиям окружающего мира, закрепив за каждым небожителем собственную сферу влияния. Теперь они точно знали, смена времён года и любые стихийные воплощения, будь то гроза, дождь, буря, извержение вулкана, наводнение, закат, или полнолуние, а также войны и болезни, совсем не следствие магического обряда людей, как ранее полагали предки. Ведь им не по силам было с помощью заклятья заставить солнце светить, осадки — извергаться, весну — прийти раньше, цветы и деревья — расти, и животных — размножаться.

За всеми жизненными процессами стояли деяния тех или иных богов. Именно их могущественная власть и возрастающая или убывающая мощь влияли на рост и увядание насаждений. Не обходилось без прямой воли небожителей при возникновении вооружённых конфликтов, как и не гнушались они вмешиваться в любовные дела. Да и все природные явления приписывались к заслугам богов и низших даймонов, которые на манер людей рождались, вступали в брак, заводили потомство, плели интриги, воевали, а последние ещё умирали и воскресали.

Однако эллины нашли иное применение своим мистическим ритуалам, и продолжили те проводить, помогая богам в их непростой задаче. Притом взявшись за инсценировку сложных природных процессов, имитацию годичных циклов и подражание сменяемости растительности, в расчёте на то, что по принципу закона магического подобия разыгранные в тайных церемониях действия произойдут в реальности, они на этом не остановились, занявшись воспроизведением хода жизни и смерти. Вместе с тем люди начали поклоняться олимпийским небожителям, устанавливать им статуи, строить храмы, и проводить праздники в честь их культа. По аналогии инициировались и Великие Элевсинские мистерии.

С другой стороны, наставница не испытывала потребности пасть ниц к ногам собравшихся божеств. Конечно, беззаботные представители великого пантеона считались бессмертными существами, в чьих жилах течёт особая бесцветная кровь, их подлинного облика никто не знал, и сами они обычно проживали во дворцах на горе Олимп, где время замерло на месте, а сезоны никогда не сменялись. Впрочем, боги всё-таки рождались на земле, говорили на языке смертных и объявлялись перед эллинами в человеческом обличье, или давали о себе знать, посылая вещие сновидения и таинственные знаки для толкования оракулами их божественной воли. Помимо внешности, не отличались небожители от людей и поведением: ощущали похожие эмоции и чувства, умели страстно любить и люто ненавидеть, испытывали отчаянье, гнев, страх или жалость, и тоже затевали яростные ссоры, прибегали к подлым обману и гнусным интригам.

И хотя рождённые для вечности божества превосходили эллинов по силе и способностям: умудрялись летать или становиться невидимыми, они не являлись всевластными и всесильными, могли страдать от боли и изнывать от полученных ран. Притом даже вмешиваясь в жизнь людей и навязывая им собственную волю, небожители никогда не стремились всецело управлять человечеством и часто позволяли себе возражать, а порой и выигрывать в спорах. В итоге олимпийцы заслужили должное уважение народа Эллады, и люди принялись поклоняться великому пантеону, взывая к милости и прося покровительства в разрешении тех или иных дел.

Между тем неслучайно среди эллинов закрепилось мнение, что не только сердить небожителей было опасно, но и встречаться с ними лицом к лицу рискованно, ибо в порыве гнева они без разбора карали как виновных, так и невиновных.

— И последний наш участник, — продолжил верховный жрец, завертев головой в поисках кандидата и найдя лишь его тень у каменной колонны в отдалении. — Царственно пурпурный корончатый анемон в обличье Адониса — бога юности.

Услышав своё имя, герой на мгновенье выступил из-за столба, но обнаружив устремлённые на себя взоры поспешно скрылся. Правда, новообращённые всё же успели разглядеть стеснительного молодого неофита. Подобно фантастически красивому и нежному анемону с хрупкими лепестками, волнительно трепещущего от мимолётного ветрового порыва и легко теряющего цветочную голову от более мощного дуновения стихии, нелюдимый Адонис показался остальным кандидатам скрытной и меланхоличной натурой. А ведь анемон символизировал потерянную любовь. И как восхитительно яркое создание с тонкими зубчатыми краями на рассечённых листьях всегда очаровательно смотрелось в лучах восходящего солнца, прикрывая соцветия багряного оттенка запёкшейся крови на огненном закате, так и скромный юноша с чувственным ртом, роскошной шевелюрой, печальной улыбкой и тревожным взглядом имел одновременно романтичный и грустный вид.

— Ну, раз я успел представить всех новообращённых, причин тянуть с отъездом нет больше. Мы немедленно покидаем Нимфеи и сам Элевсин, — заторопился верховный жрец, — и отправляемся по священной дороге в Афины.

— Вот так просто? — забеспокоилась Афродита. — Но мы не покидали богоугодные Нимфеи сотни лет!

Метаморфозы явили на месте вечнозелёных растений священных Нимфей не совсем обычных человеческих созданий, а возродившихся небожителей, которым теперь надлежало пройти посвящение в Великих Элевсинских мистериях, чтобы закрепить за собой бессмертное воплощение или же кануть в безызвестность навсегда. Только у просуществовавших сотни лет в растительном обличье неофитов не успели должным образом перестроиться защитные рефлексы, отчего они пока не до конца осознавали, через какие испытания им предстоит пройти.

— С нами отправляются также все мистагоги. Вы можете обращаться к ним по любым вопросам, используя их вторые цветочные имена: Фиалка, Ирис и Гиацинт, — сообщил иерофант, поочерёдно указывая на наставников. — Они будут сопровождать вас во время всей церемонии Элевсинских мистерий.

Вспомнив о своей принадлежности к фиалке, наставница напряглась. Но затем её окружили расшумевшиеся кандидаты — боги и низшие по рангу даймоны, желающие узнать всё и сразу, и тревоги за собственное благополучие отошли на второй план. Причём значительная часть неофитов устремились именно к ней, а не к стоящим поблизости юноше Гиацинту и девушке Ирис, точно её аура обладала своеобразной магической притягательностью. Впрочем, вопросов по грядущим ритуалам так и не последовало, и героев скорее волновали насущные проблемы.

— До заката мы достигнем афинского Элевсиниона, — постаралась удовлетворить любопытство каждого кандидата Фиалка. — Вы приняли человеческое обличье и теперь сами должны о себе позаботиться. Все божественные представители, так или иначе, самоопределяться и освоят новую роль. Всему своё время!

Следом все неофиты потянулись за жрецами и мистагогами на выход из священных Нимфей, но Фиалка недосчиталась Ойзис, а потому решила вернуться. Не найдя новообращённой ни среди клумб с растениями, коронованных соцветиями из солнечного золота, лунного серебра или позаимствовавших тон лепестков у радуги, ни в переплетённых тенях колон и деревьев, Фиалка дошла до искусственного грота. Там на алтаре среди растительных жертв она обнаружила ветви ивы, и её глаза округлились от ужасной догадки.

— Ищешь богиню тоски? — послышавшийся из-за спины голос верховного жреца заставил девушку вздрогнуть от неожиданности. — Разве ты забыла, что она отказалась принимать участие в мистериях. А значит, не удостоилась и чести остаться в божественном обличье.

— Разумеется, — опустив взор, пробормотала Фиалка.

Мистагогша всё никак не могла привыкнуть к внезапным появлениям и исчезновениям иерофанта. Раньше она представляла себе главного толкователя мистерий из рода Эвмолпидов дряхлым старцем, но изящные руки с длинными гладкими пальцами и показавшаяся из-под капюшона нижняя часть лица без единой морщинки выдавали в священнослужителе фигуру немного старше её самой. А может, верховному жрецу с помощью сверхъестественных сил удавалось выглядеть персоной без возраста? И не эти ли магические чары позволяли ему накалять воздух вокруг гнетущим напряжением, заставляя присутствующих испытывать удушающие приступы неконтролируемой паники?

— Вы открыли всем неофитам их новые имена, — обратилась к жрецу мистагогша с беспокойством о собственной судьбе. — И мне тоже хотелось бы узнать о своей роли…

Взглянув на подрагивающие от волнения губы девушки и её сощуренные фиалковые глаза, иерофант ещё раз убедился в том, как человеческие ипостаси перенимают часть свойств и внешних черт растений. Неспроста нежному цветку с лепестками в форме сердца, напоминающему удивительную бабочку, приписывали способность привораживать. Сама мистагогша также обладала настолько пленительной наружностью, что могла состязаться красотой с богинями и нимфами.

В ожидании ответа верховного жреца Фиалка затаила дыхание. Естественно, она уже успела разобраться в некоторых деталях своего перевоплощения. Очевидно, на её долю выпало обратиться в смертную девушку, а не богиню. Но судя по причёске и одежде, героиня имела знатное происхождение и не принадлежала к числу рабынь. Женщины в неволе всегда коротко стригли волосы и носили хитоны с неподшитыми краями из грубого полотна, по традиции оставляя открытым правое плечо. Длинные вьющиеся локоны мистагогши же оказались собраны на затылке в греческий узел, чёрный плащ скрывал тунику из дорогой ткани, искусно задрапированную по силуэту её точёной фигуры, а на шее обнаружилось золотое ожерелье с тремя рядами амфоровидных подвесок, символизирующих одновременно жизнь и смерть.

Вместе с тем девушка ощущала себя странным образом, ведь её памяти были доступны знания о насущней жизни эллинов, но притом она ничего не ведала о себе самой.

— Фиалки с очаровательными глазками всегда отличались любопытством, — надменно усмехнулся иерофант. — Но ты услышишь собственное имя не раньше, чем выполнишь порученную тебе миссию.

Поспешно кивнув священнослужителю, Фиалка неуверенной походкой поплелась прочь, совершенно напрасно высматривая среди насаждений пышных Нимфей плакучую иву. Наотрез отказавшись от посвящения в таинство мистерий, даймон страданий, тревоги и горя предопределила свою участь, сполна заплатив за проявленную дерзость. А наставница хотя и не относилась к пантеону небожителей, отличалась от обычных смертных девушек не только чарующим обликом, но и острым умом. Поэтому героине не составило труда в словах верховного жреца про любопытство под видом комплимента определить завуалированную угрозу. Иерофант недвусмысленно предостерегал её держать язык за зубами.

Вскоре процессия со жрецами, мистагогами и неофитами покинула Элевсин, направившись по священной дороге в полис Афины. Иерофант с помощниками заняли торжественные места во главе шествия с деревянной статуей Диониса-Иакха и ценными атрибутами Элевсинских мистерий, аккуратно уложенных в кисты — специальные корзины с пурпурными лентами. В качестве охраны их окружил конный отряд эфебов, состоящий из обученных военному делу юношей, облачённых по особому случаю в траурные хламисы. А следом уже пешком устремились наставники и кандидаты.

Новообращённым ранее не доводилось покидать Нимфей, и первую половину пути они с интересом присматривались сначала к просторным полям Триасийской равнины, а потом к изрезанной линии морского берега Элевсинской бухты. Перед шествием кандидатам пришлось заменить белоснежные хитоны и цветные плащи на чёрные одеяния с позолоченными орнаментами и отворотами, выполняющих функцию капюшонов. И теперь процессия стала напоминать скопление заблудших душ, скитающихся по земле подобно проклятым теням в поисках благословенной истины.

Перейдя по мосту солёные ручьи Рэты на границе элевсинских и афинских земель, иерофант с двумя помощниками сели в повозку, загрузив туда же священную статую с главными атрибутами таинства. Тогда как остальным участникам шествия предстояло проделать весь путь до Афин своим ходом. К счастью, с наступлением осени изматывающая жара спала, но погода продолжала держаться довольно тёплая, точно в выборе благоприятной поры для проведения Великих Элевсинских мистерий поучаствовали боги.

Когда же процессия остановилась у храма Афродиты, раскинувшегося у склона Пёстрой горы, рогатый Пан поравнялся с Дионисом, торопясь поделиться с ним своими сомнениями:

— Я слышал, никому не позволяется приступать к великим мистериям до посвящения в малые. Интересно, с чего ради, для нас сделали исключение?

— А вдруг мы их прошли, но не помним об этом? — высказал опасения бог виноделия.

— О чём ты? Думаешь, мы не всегда были растениями?

Тем временем служительницы храма узнали от иерофанта о посещении богини Афродиты их обители и потянули новообращённую в святилище к выдолбленным в каменной породе алтарям, где возлагались подношения в её честь. Грациозно проскользнув между видимых белоснежных колонн из песчаника и их незримых теневых копий, кандидатка обнаружила внутри небольшого помещения статую покровительницы красоты двухметрового роста, совсем не похожую на неё внешне и даже наполовину не передающую очарование неофитки. Но если Афродите хватило такта выдавить благосклонную улыбку, последовавшая за ней Афина, наоборот, закатила глаза, ибо, по мнению богини мудрости, своевольный мастер придал изваянию чересчур легкомысленный облик.

— Ещё в Нимфеях меня начали посещать странные видения, — между тем снаружи храма Дионис продолжил разговор, осторожно подбирая слова, — как я участвую в омовениях и молитвах, прохожу очищение воздухом и огнём.

— Не перепил ли ты вина из своего чудодейственного мастоса? — ухмыльнулся хвостатый кандидат. — Забыл о предупреждениях Фиалки? Неофитам полагается придерживаться поста до возвращения в Элевсин!

— Конечно, нет! Да покарает меня громовержец в случае вранья, — заверил юноша. — Сперва я подумал, видения показывают мне сцены Антестерии — праздника цветов, посвящённого моему культу, который эллины также отмечают в анфестерионе, подобно малым Элевсинским мистериям. Но почему тогда, вместо жертвоприношения цветов и соревнований ряженых сатиров по количеству и скорости выпитого вина, мне мерещились жрецы, разыгрывающие под видом богов сцены о похищении владыкой загробного царства покровительницы весны Персефоны?

— Всё так! Постановка мифа о Персефоне и… повелителе мёртвых — основа элевсинского таинства, а не Дионисий, — согласился Пан, тоже опасаясь произносить вслух имя Аида — владыки мира теней, чтобы не призвать смерть раньше времени. — Однако ты, мог слышать рассказы посетителей Нимфей об их участии в малых мистериях, и твоя фантазия разыгралась…

— Но я настолько отчётливо сейчас представляю себе Афины, где происходит первая часть таинства, словно бывал в тех местах по-настоящему! — возразил Дионис.

— Прошедших малые мистерии участников именуют уже мистами. К нам же обращаются как к неофитам, — напомнил бородатый кандидат, но заметив косые взгляды Фиалки в их сторону, решил прервать опасную дискуссию.

Далее процессия мистерий устремилась к возвышенности, оставив позади храм Афродиты. Нижние склоны Пёстрой горы покрывали пастбища, виноградники, оливковые и плодовые деревья, а чуть выше перед взором небожителей предстал рельеф лесной местности со скалистыми образованиями и многочисленными пещерами.

Когда же процессия к вечеру достигла Афин, и, пройдя через Священные ворота, по Панафинейской дороге направилась в Элевсинион — храм Деметры и Персефоны, расположенный у основания Акрополя, подозрения бога виноделия подтвердились. Хотя над полисом успели сгуститься тусклые сумерки, а пересекаемую ими по диагонали рыночную площадь Агору наводнили давно ожидавшие их эллины, как афиняне, так и прибывшие со всей Аттики, Дионис сразу узнал место из своих видений.

— Я совершенно точно посещал ранее Афины, — растерянно заявил покровитель веселья, удивив рогатого Пана. — Иначе, откуда мне известно назначение большинства сооружений здесь? Вон справа — Храм Аполлона и Стоя Зевса, а перед ней огороженный стеной алтарь двенадцати богов. Да-да, жертвенник там — среди оливковых деревьев. Дальше Панафинейская дорога нас выведет к Элевсиниону, и рядом с ним, между Южной Стоя и Монетным двором, мы увидим Эннеакрунос — источник девяти труб. Этот фонтан снабжает водой всю Агору! Я и сам набирал в его канале полные кувшины…

Только вскрики столпившихся на рыночной площади паломников в количестве не менее тысячи человек перекрыли голос Диониса, и Пан почти ничего не расслышал. Бог виноделия же продолжил крутить головой, разглядев немного в стороне старое строение Булевтерия, где теперь хранился архив, и новое здание, куда перебрался парламент. А позади них на холме возвышался великолепный Гефестейон с тридцатью четырьмя колоннами и фризами в дорическом и ионическом стиле. Юноша не мог обозревать с дороги скульптурные изваяния на метопах мраморного храма Гефеста — самого трудолюбивого бога-кузнеца, но необъяснимым образом знал, что там запечатлены подвиги Геракла и Тесея, победившего в лабиринте ужасного Минотавра. К тому же Дионис мысленно представлял окружающий святилище сад и собирающихся в тени гранатовых деревьев философов, среди которых отметились в разное время Сократ, Платон и Аристотель.

И так под ликующие крики эллинов, восхваляющих привезённую в Афины статую Диониса-Иакха, ещё называемую Яккосом и в роли божественного духа служащую посредником между богами и людьми, процессия добралась до Элевсиниона. У ступеней храма с рядом стройных колонн, увенчанных капителями в форме бараньих рогов, их встретил федринт, отвечающий за очищение статуи, и сразу поспешил на вершину Акрополя, сообщить жрице Парфенона о прибытии из Элевсина шествия с атрибутами великих мистерий. А афинский правитель, именуемый архонтом, вместе с иерофантом принялся зачитывать участникам порядок допуска к священным ритуалам.

— К таинству разрешено приобщаться лишь тем мистам, кто владеет нашим языком, ведёт праведную жизнь и не имеет на руках крови убийств, — предупредил архонт, сурово оглядывая собравшихся.

— Вперёд страждущие! Откровенья мистерий ждут вас! — глашатай пригласил паломников переступить порог храма. — Пусть пред вами откроется, наконец, истина и вы прозреете! Тогда в положенное время тьме не удастся поглотить вас, ибо факел вспыхнувшего знания не позволит вам затеряться в вечности!

В следующий момент в дверях Элевсиниона показались жрицы с венками на головах из нежных нарциссов, с воодушевлением затянувшие гимны на дорический лад. И под звуки их наставлений началась утомительная процедура проверки кандидатов. Первым делом священнослужители взялись сверять имена растянувшихся в цепочку эллинов по аттическому списку граждан, судебной книге и перечню участников малых мистерий. Потом их с усердием регистрировали, и после получения подтверждения оплаты мзды и внесения денежного взноса паломникам уже дозволялось пройти в святилище для зажжения благовоний у статуи Деметры. Либо к алтарю возле храма для проведения жертвоприношения под открытым небом, если кандидаты успели предварительно совершить омовение в море.

— Крепитесь, мисты! — звонко запели жрицы, прежде чем вернуться в храм. — Скоро вам предстоит узнать, что вся ваша жизнь подобна лабиринту с обманчивыми путями, без божественного просветления в конце земного странствия ведёт лишь в тупик.

Элевсинион внутри не отличался просторностью, да и собралось слишком много участников, желающих почтить богов, поэтому жрецы пропускали в святилище и к алтарям всех по очереди, разрешая жертвовать по одному животному от целой группы.

— Можно бесконечно искать смысл бытия, — слышался мелодичный голос жриц храма, — но, только переступив черту невежества, вы сумеете ощутить ветер перемен и свободно выдохнуть. Выстроенные вокруг границы — иллюзорны, а запреты — фальшивы. Правда же всегда находилась у вас перед глазами, но сомнения тёмным покровом скрывали от вас свет истины.

Едва же дошёл черёд до неофитов, обрётших второе рождение в богоугодных Нимфеях, вмешались дадух и пивомий. Служитель алтаря и факелоносец указали жрецам о положении важных кандидатов, и те потребовали от небожителей вырвать по волосу с головы в знак символического взноса своим бессмертием. Без каких-либо громких заявлений все предоставленные доказательства мгновенно перекочёвывали в мешочек, и допускающиеся в храм новообращённые лишались покровительства растительного мира навсегда.

— Заходите, мисты, заходите, — дадух попросил посвящаемых участников не толпиться у дверей.

Перед воротами в храм жрецы окропили руки и одежду кандидатов водой, знаменуя символическое телесное очищение. Именно в тот момент Фиалка поймала себя на мысли, что никто давно не платил такой высокой цены за посвящение в таинство. А от внимания Диониса не ускользнула другая странность:

— Смотри-ка, Пан, наши имена не только чудесным образом появились во всех нужных списках, но жрецы уже справедливо нас причислили к мистам!

— Думаешь, они обнаружили наши имена среди тех, кто прошёл малые мистерии? — удивился Пан, поглубже натянув на голову капюшон, не желая шокировать рогатым обликом паломников.

— Верно подмечено! — прошептал бог виноделия, помня о наставлении мистагогши — соблюдать тишину во время ритуалов. — Это дадух с пивонием настойчиво подсунули им старые списки с необходимыми сведениями, заботливо поднятые из архива Булевтерия.

— Тсс, неофиты! — шикнул Гиацинт, договорившись с наставниками продолжать называть их так, а не мистами, чтобы отличать новообращённых из Нимфей от остальных посвящаемых.

«К тому же не возникло ни единого вопроса о прохождении кандидатами военной подготовки, без которой неофиты также не допускаются до посвящения по негласному правилу», — добавила про себя Фиалка, прекрасно расслышав замечания Пана и Диониса. — «А ведь Адонису на вид не дать девятнадцати лет. Неужели жрецы отыскали подтверждение участия бога юности в боевых сражениях, включённых в обязательные спортивные игры для всех молодых эллинов? Но как возможно подобное?»

Первая группа небожителей ненадолго задержалась у алтаря со статуей Деметры на пьедестале, где мистагоги от их имени зажгли благовония, воздавая молитвы богине, а неофиты вознесли руки к небесам, вопрошая её о великой милости. Тогда-то новообращённые и успели разглядеть на поверхности стоящего поблизости мраморного жертвенника знакомые растения, оставленные кем-то в качестве даров. Притом кандидатам показалось, будто их листья и стволы обагрены кровью, точно жертвы ею истекали, испуская дух, или же мрачный эффект создавали разбросанные по очагу красные лепестки розы.

— Богиня плодородия — Деметра приоткроет вам завесу тайны элевсинского учения, — между тем продолжали петь жрицы. — Преступите порог испытаний и примите посвящение! Да вразумите вашу духовную суть и постигните вечное блаженство!

Но часть неофитов уже потянулись к выходу, уступив очередь у жертвенника второй своей группе. И протискиваясь среди собравшихся паломников на улицу, кандидаты не могли не отметить, как сильно накалилась атмосфера в святилище. Теперь впавшие в религиозный экстаз мисты уподоблялись потоку живой энергии, сконцентрировавшейся в месте божественной силы. Все их молитвы и почти синхронные действия по вскидыванию вверх рук слились воедино в таком исступлённом неистовстве, словно здесь под высоким сводом Элевсиниона отныне билось сердце всего мира.

— Вы заметили растительные дары на каменном алтаре? — поинтересовалась Афродита, едва кандидаты вышли на улицу.

— Да. Они напомнили наши прошлые жизни, которыми пришлось пожертвовать… — отозвалась Артемида — богиня охоты.

— И правда, там собраны и окроплены священной кровью все воплощающие нас растения, — вмешался в разговор Дионис.

— В жертву принесена даже ветка ивы, — проблеял рогатый Пан, — хотя Ойзис отказалась участвовать в мистериях…

— Совпадение, — возразила Апата. — покровительница лжи и обмана. — Там были также нарцисс и асфоделус. Но их представителей вообще нет среди нас.

Герои в растерянности оглянулись в сторону храма, в чьих стенах будет несколько дней и ночей подряд звучать хор молитв, а на алтаре во дворе проводиться жертвоприношения. На улице уже стемнело, и золотое мерцание факелов вокруг добавило атмосфере мистерий ещё большей таинственности.

«И фиалка!» — внутренне содрогнулась наставница. — «Я совершенно точно видела на алтаре фиалку…»

Пожертвовав растительными жизнями и получив взамен человеческий облик, неофиты удостоились чести принять участие в Элевсинских мистериях в надежде, что после посвящения в таинство им даруют бессмертное существование в роли небожителей. Задача представлялась простой и ясной сродни прозрачным слезам росы с отражающимися в них тёмными небесами, более тысячи лет покорно хранящих тайны святых ночей древнего культа.

2 часть. День второй. Похищение Персефоны

По традиции новые сутки в Элладе наступали с заходом солнца и появлением на небосклоне первых звёзд. Однако не все небожители по завершении утомительного дня торопились проследовать на ночлег в каталогии на окраине полиса. Богиня мудрости изъявила желание посетить храмовый комплекс Акрополя, гордо возвышающийся над всеми Афинами на вершине известняковой скалы. В военный период он служил афинянам крепостью и убежищем, а в мирный — был ещё одним местом поклонения богам. Туда она и отправилась прямо посреди ночи в компании Немезиды и Гермеса сразу после окончания ритуалов в Элевсинионе.

Фиалка дала небожителям в сопровождение двух рабынь, они-то и показали мощёную дорогу на каменный холм, приведшую героев по пологому склону прямо к главному входу в храмовый комплекс. Неофитам повезло, солнечное светило в ту ночь сменила на небосклоне полная луна, озарив окрестности волшебным серебристым сиянием. Но не на всех новообращённых произвели должное впечатление выделившиеся на фоне млечного пути достопримечательности: небольшой храм на краю отвесной скалы, посвящённый бескрылой Нике Аптерос — богине победы, и парадные ворота Пропилеи в виде храма с колоннами из белого пентелийского и серого элевсинского мрамора.

— И зачем понадобилось тащиться сюда ночью? — недовольно проворчал Гермес, достигнув вершины лестницы.

— Тебя никто и не звал, — возмутилась Афина, забрав из рук юноши факел, чтобы подсветить карту звёздного неба, украшающий потолок ворот Пропилей. — Ты же сам напросился идти со мной к Парфенону вслед за Немезидой.

— Я подумал, будет весело, но, видимо, ошибся, — не нашёл другого оправдания посланник богов, выдавив из себя вымученную улыбку. Потом он отлучился переговорить с охранниками, а по возвращении задался вопросом: — Кстати, в каком храме на горе хранятся древние артефакты?

— Самой ценной реликвией в Акрополе считается статуя Афины Промахос, — услужливо ответила рабыня.

В следующий момент неофиты как раз вышли на открытую площадку, и Гермес удивлённо присвистнул, увидев перед собой исполинской высоты бронзовую статую на крупном постаменте.

— А вот и защитница нашего полиса! — с благоговением воскликнула уже вторая рабыня. — Днём наконечник её копья так ярко сияет на солнце, что его заметно с моря. И пока её зоркий взгляд со священной горы следит за Афинами, ни одно зло под видом врага не проникнет сюда.

Только напрасно девушка высоко задрала голову, пытаясь рассмотреть суровое лицо воительницы, ибо настоящая богиня мудрости сейчас стояла прямо перед ней. Тем временем таинственная луна претворяла в ночи собственные метаморфозы, превращая золотые предметы: щит, шлем и копьё статуи в атрибуты из серебра. Так и волосы Афины под оливковым венком приобрели ещё более бисневый оттенок, а её глаза сильнее округлись, едва из-за кустов неподалёку раздалось зловещее шипение.

— Что это за звук? — встревожилась неофитка.

— Я ничего не слышу, — призналась ей Немезида.

И хотя никаких подозрительных шорохов не разобрал ни Гермес, ни рабыни, покровительница мудрости принялась с подозрением озираться.

— Вон справа Святилище Афины Парфенос, — указала вторая невольница в направлении Парфенона. — В нём же находится сокровищница полиса и государственная казна.

— А там? — спросил Гермес про сооружение слева.

— Храм Афины Полиады, — ответила рабыня. — Его возвели на месте легендарного спора богини мудрости с морским владыкой Посейдоном.

— И чего они не поделили? — полюбопытствовала Немезида.

— Наш полис. Каждый хотел стать его покровителем, — поведала девушка. — Ну а сам спор состоялся слишком давно. Тогда ещё в Аттике правил царь Кекроп со змеиным хвостом, и Акрополь именовался Кекрополем.

— В ту пору морской бог загорелся желанием прибрать к рукам всю власть в нашем полисе, назвав в свою честь Посейдонией, — присоединилась к повествованию вторая рабыня. — Он пообещал сделать жителей лучшими мореплавателями на свете и, ударив трезубцем о камень, пробил в почве источник. Конечно, вода тут всегда ценилась наравне с золотом, но в его роднике она оказалась солёной и непригодной для питья.

— Затем объявилась Афина, — продолжила первая девушка, — воткнула в землю копьё, и из него выросло оливковое дерево с драгоценными плодами в обрамлении серебристой листвы. Подарок получился достойным: масло растения можно было использовать для отопления и освещения домов, а маслины употреблять в пищу. Также небожительница пообещала взяться за развитие науки и искусства, если покровительницей полиса выберут именно её. Тем не менее все мужчины без исключения проголосовали за Посейдона.

— А женщины — за Афину, — хихикнула другая рабыня. — И так как они превосходили мужей числом, в споре победила богиня мудрости, и полис окрестили её бессмертным именем.

Правда, невольницы и не ведали о том, чем в результате закончилась история. А ведь глубинный царь не забыл о проигрыше и, несмотря на протянутую ему оливковую ветвь небожительницей в качестве символа мира, возглавил список врагов Афины. Затаил он злость и на самих жителей, повелев им через оракула наказать своих женщин, иначе не видать рыбакам больше никогда морского улова. Мужчинам пришлось выполнить требования деспотичного владыки: отобрать у афинянок право голоса и вдобавок построить храм Посейдоний на берегу с уходящими в море ступенями. Лишь тогда олимпиец сменил гнев на милость.

— Получается, главные святилища и статуи в Акрополе принадлежат Афине?

— Правильно, Афине Палладе! И все они носят множественные имена, раскрывающие её величие. Итак, Промахос означает — впереди сражающаяся, Парфёнос — дева, и Полиада — покровительница полисов.

— А Паллада?

— Победоносную воительницу начали называть таким образом, после обнаружения деревянного идола Палладиума, упавшего с неба. Сейчас божественная статуя хранится в Восточном крыле храма Афины Полиады. Да-да, в том, что выделяется портиком прекрасных каменных дев. Поговаривают, перед идолом днём и ночью горит негаснущее пламя в золотой лампе, куда подливают масло не чаще раза в год. А в западной части возносят молитвы и дары Зевсу и Гефесту.

— Вот это уже интересно! — воодушевился Гермес. — Пожалуй, Афина, я не пойду с тобой к Парфенону, а лучше прогуляюсь к соседнему храму. Составишь мне компанию, Немезида?

— Но помните, в святилища Акрополя не разрешается заходить никому, кроме жриц! — предупредила рабыня.

Условившись позже встретиться на том же месте, разделившиеся герои направились в противоположные стороны. Гермес по пути к храму Афины Полиады, занявшего на холме разные уровни, почти не слушал разговор рабыни с богиней возмездия. Пока девушка рассказывала неофитке про могилы царя Эрехтея и Кекропа со змеиным хвостом, нашедших покой у древних стен, юноша сосредоточился на собственных мыслях. И только когда они остановились неподалёку от крыльца, украшенного шестью мраморными кариатидами, божественный посланник попросил у Немезиды разрешение, сравнить её женственные черты с чёткими линиями каменных жриц Артемиды, желая оценить талант скульптора в придании неподвижным изваяниям правдоподобности.

Неофитка без особой охоты скинула с головы ткань чёрного пеплоса и, развернувшись боком, подставила свой идеальный греческий профиль под лунное сияние ночи. Её восковый цвет лица и прямой нос мгновенно напомнили новообращённому заострённые лепестки мистической лилии. Однако складка меж нахмуренных бровей, раскачивающиеся в такт дыхания девушки золотые серёжки с весами, и приставленная к подбородку деревянная рукоятка от кожаной плётки, придали романтичной особе весьма суровый вид, раскрыв принадлежность к мстительному карающему божеству.

Естественно, ни одна из каменных дев в ниспадающих одеждах с жертвенными кувшинами в руках, держащих на головах в качестве ноши фризы храма с мраморной резьбой, не способны были состязаться красотой с новообращённой богиней Немезидой. О чём и не упустил возможности сообщить хозяйке обаятельный плут с чересчур серьёзным выражением лица, чтобы его не заподозрили в лести. Едва же герои дошли до легендарной оливы, росшей в миниатюрном саду рядом с алтарём Зевса у северного портика святилища Афины, Гермес вдруг исчез.

— Точно в подземное царство мёртвых провалился! — растерялась рабыня.

Немезида кивнула, отметив про себя: «Как же невольники Афин отличаются от остальных рабов Эллады!» Ведь ещё в благодатных Нимфеях новообращённая нередко становилась свидетелем обсуждения посетителями этой острой темы. В Элевсине и во всей Аттике невольников не считали за людей и относились к ним словно к одушевлённому имуществу. Рабы не обладали простейшими правами, не могли заводить семьи и всецело принадлежали хозяевам, которые по своему усмотрению не только нагружали их любой работой, но и наказывали за малейшую провинность голодом или розгами, а за значительный проступок — не гнушались и повешеньем. Причём такую дешёвую рабочую силу позволяли себе иметь в том числе небогатые дома.

Между тем в Афинах к невольникам установилось более гуманное отношение. Здесь хозяева вводили рабов в семью торжественными ритуалами, и в дальнейшем старались содержать их в нормальных условиях, понимая, что голодные работники принесут мало пользы. Также в полисе им разрешалось владеть собственностью, на дополнительных заработках оставлять себе часть зарплаты и самое важное — допускалось со временем выкупить долгожданную свободу. Зачастую возникали и случаи освобождения невольников посмертным завещанием владельца.

Рабов в Афинах давно уже не причисляли к двуногому скоту. Демократические законы защищали их и от произвола владельцев. Если те демонстрировали жестокое поведение, то невольники запросто обращались в суд с требованием сменить им хозяев. Убийство работника же расценивалось страшным злодеянием, нёсший за собой крупный штраф.

И действительно, стоящая перед Немезидой рабыня была одета вполне прилично в тунику из добротной ткани, и рассуждала обо всём наряду с небожительницей — открыто и непринуждённо, иногда позволяя себе в высказываниях лёгкую дерзость.

— Надеюсь, ваш спутник не осмелиться зайди в храм, нарушив правила, — осуждающе заявила рабыня. — Иначе юношу ждут огромные неприятности, и от немилости богов и гнева жриц его не спасут даже молитвы Гермесу перед его статуей в западном крыле святилища.

— Правда? Там есть изваяние божественного вестника? — переспросила Немезида.

— Да, местные торговцы и путешественники часто прибегают к покровительству бога лукавства, счастливого случая и воровства…

— Я не ослышалась, ты упомянула воровство?

— Ну, в мифах обаятельный мошенник нередко в целях развлечения прибегал к кражам или другими ловким проделкам, — выложила всё подноготную Гермеса рабыня, и не подозревая об истинной сути своих спутников, чем, несомненно, удивила благоразумную Немезиду.

— Это преступление! — возмутилась богиня возмездия.

— Но хитрец ворует на потеху, не имея злого умысла. Для него любое хищение всего лишь игра. Да и странные пристрастия, легкомысленный характер, склонность ко лжи не мешают уважаемому божеству выступать в роли посланника всего олимпийского пантеона.

Немезида ничего не ответила невольнице на открывшееся разоблачение, ибо чуть не задохнулась от возмущения. Значит, ей самой понравился лукавый плут! Пришёлся по душе хитрый мошенник! Небожительница воплощала собой справедливость, обязана была следить за порядком и нести возмездие всем нарушителям спокойствия, но попалась в ловушку собственной беспечности.

Потом вернулся Гермес, и Немезида принялась к нему присматриваться с особым пристрастием. Как и глянцевый мак, привлекающий взоры шелковистой лёгкостью, вестник богов являлся обладателем опасной красоты, бледная кожа которого придавала ему вид бескровного небожителя. Но сколько новообращённая не искала в его завораживающих чёрных глазах, дурманящих не хуже маковых зёрен, признаки неискренности или коварства, её усилия не увенчались успехом. Она не обнаружила ни единого намёка на плутоватый прищур, вместо этого серьёзный взгляд неофита продолжал сквозить умом и рассудительностью. Или же коварный бог слишком хорошо притворялся.

— Пока я обходил храм вокруг, наткнулся на колодец с ключом солёной воды. Неужели его выбил трезубец Посейдона? Ещё меня посетило откровение, точно левые и правые каменные девы на портике — зеркальные отражения друг друга, — рассказал о своих находках Гермес, оглядываясь в сторону балкона с кариатидами и будто не замечая недоумения на лице рабыни, прекрасно осведомлённой об истинном расположении источника морского владыки внутри святилища над отверстием в верхнем перекрытии, а вовсе не снаружи. — И всё-таки давайте не будем здесь задерживаться, чтобы не заставлять ждать Афину.

Вместе с тем богиня мудрости изначально намеревалась нарушить запрет, посетив Парфенон. Продвигаясь к величественному храму Афины Парфенос, по праву заслужившего статус сокровищницы Эллады, неофитка впечатлилась его идеальными пропорциями. Святилище представлялось собой прямоугольное строение с колоннадой по четырём сторонам, возведённое из белого пентелийского мрамора. И хотя со временем камень приобрёл на солнце тёплый золотистый оттенок, лунной ночью он перенимал холодный серебристый тон.

Новообращённая понятия не имела, что в стремлении к гармонии здание спроектировано с использованием золотого сечения, словно святилищу надлежало парить в небесах, радуя взор богов олимпийского пантеона, а не находиться на земле под обозрением смертных. Не догадывалась неофитка и о применении секретов оптической иллюзии при строительстве храма на холме. Тем не менее с помощью этого феномена удалось сделать видимым то, чего в реальности не существовало.

Возможно, древние строители рассчитывали в зодчестве запечатлеть лик божества, потому и возвели сооружение по его образу и подобию, подражая формам пластичного тела и избегая прямых параллелей. С одной стороны — архитектура Парфенона навевала мысли о совершенстве, с другой — в устройстве отсутствовали прямые линии, все колонны обладали разной толщиной, были размещены на неодинаковом расстоянии, заужались кверху и наклонялись внутрь, а место плоских ступеней занимали изогнутые. Но именно благодаря допущенной кривизне человеческий глаз воспринимал столбы безупречно ровными и само святилище высоким и цельным.

— Туда нельзя заходить! — напомнила неофитке рабыня, наблюдая с ужасом на лице, как та не только поставила ногу на ступень, но и начала взбираться наверх.

— Мне можно! — отмахнулась новообращённая.

— Ах! Так слухи оказались правдивы, и наш полис на самом деле посетили нынче божества?! — спохватилась невольница. — И почему я сразу не узнала Афину Палладу?

Лишь мельком взглянув на фасадный фриз храма с увековеченной на нём битвой богов с Титанами и скульптурную композицию на восточном фронтоне со сценой собственного мифического рождения из бедра Зевса, неофитка поспешила к воротам. За внешними колоннами шли ещё внутренние, но и там Афина не стала задерживаться, чтобы присмотреться к барельефам, изображающим торжественное панафинейское шествие в свою честь, а шустро проскользнула в главный зал святилища.

Однако очутившись в огромном вытянутом помещении, окружённом третьей группой каменных столбов, Афина не успела сделать и шагу, как по залу вдруг пронёсся узнаваемый звук, сравнимый с чьим-то злобным шипением. Оглянувшись по сторонам, неофитка заметила промелькнувшую за колоннадой тень. Судя по силуэту, она могла бы принадлежать одной из жриц храма, если бы не волосы на голове, развивающиеся подобно клубку переплетённых змей. И совершенно зря новообращённая восприняла зловещий эффект за иллюзию, порождённую колыхающим пламенем факела, следом похожее видение обнаружилось у второй стены, точно её владелица бродила по кругу. А затем настойчивый шёпот послышался уже над ухом небожительницы:

— О-о-освободи меня от проклятья!

Хотя голос представился новообращённой знакомым, эффект неожиданности активизировал врождённые рефлексы, и девушка рьяно замахнулась факелом, совершив при этом проворный выпад, не хуже опытного бойца, поражающего цель. Конечно, Афина в роли любимой дочери Зевса, слишком благоразумной и вечной девственницы прославилась в мифах в первую очередь своей удивительной мудростью. Но не меньшую известность богине принёс и её образ защитницы справедливости, покровительницы военной стратегии и тактики, а также храброй воительницы, никогда не проигрывающей в битвах.

— О-о-освободи меня от проклятья или убей! — далее слова раздались откуда-то сверху, но девушка упорно продолжала крутить головой по сторонам, ища преследователя среди мраморных столбов.

Притом в Парфеноне неофитка оказалась неслучайно. Едва ступив на афинскую землю вместе с процессией Элевсинских мистерий, небожительница мгновенно ощутила острую необходимость взобраться на скалистый холм Акрополя, возвышающийся над полисом. Она не знала, какие сверхъестественные силы тянули её сюда сродни магниту — чудодейственному камню, найденному неподалёку. И лишь одно оставалось очевидным: здесь явно кто-то ожидал прихода героини и теперь чересчур напористо добивался её внимания.

Сейчас в большом зале с высоким потолком и двумя этажами колонн помимо небожительницы не наблюдалось ни единой живой души, видимо, вся охрана сосредоточилась у запасного входа в храм с западной стороны. Как раз там во вспомогательных помещениях по соседству со святилищем хранились основные сокровища полиса и государственная казна. Но кто же тогда обращался к богине? И молитвы или угрозы рассекали тишину вокруг?

Дальше ожили тени уже на плитах пола под фигурой девушки, принявшись причудливым образом извиваться, и она, наконец, поняла, кто пытается с ней говорить. Богиня медленно обернулась к гигантской статуе в боевом вооружении, стоящей в зале на постаменте. Под прислонённым к ногам щитом с чеканкой битвы эллинов и амазонок неофитка сразу приметила каменную змею, а в руках скульптуры — копьё и фигуру покровительницы победы Ники в человеческий рост.

Рабыня по дороге к храму упоминала, что на изготовление корпуса изваяния ушло несчётное количество мрамора, на её обмундирование и оружие — целая гора золота, на лицо и руки — много слоновой кости, а на глаза — драгоценные камни невиданного размера. Только вот под трехгребневым шлемом статуи со сфинксом посередине и грифонами по бокам, героиня обнаружила не прекрасное лицо Афины Парфенос, а искажённую ненавистью гримасу страшного чудовища. Да и на месте волнистых волос виднелось сплетение ядовитых змей.

Изваяние почти достигало потолка, и изливающийся на него лунный свет из распахнутого гипефра, проделанного в черепичной крыше святилища по типу обширного окна, явно обладал колдовскими чарами. Ибо в потоке исходящего сияния статуя начала оживать, её глаза заморгали, уголки губ задрожали, под ними блеснули зловещие клыки, руки чудища покрылись чешуёй, ногти на пальцах заострились, а змеевидные волосы на голове взялись извиваться и шипеть.

— О-о-освободи меня или убей! — вместе со словами изо рта каменного монстра выскользнул длинный раздвоённый язык, и неофитка попятилась спиной к выходу, почувствовав жуткое отвращение. — Или я сама покончу с тобой раз и навсегда!

За угрозой последовал удар копьём, и Афина еле успела отскочить в сторону. На каменном полу же в точке столкновения возникло глубокое отверстие. Затем девушка встретилась взглядом с мифическим существом и уже не смогла тронуться с места. Тело героини перестало вдруг слушаться, наполнившись тяжестью, а ожившая статуя тем временем выдвинулась в её направлении.

Очевидно, изваяние намеревалось раздавить Афину, наступив на неё своей каменной сандалией, но едва подошва склонилась над девушкой, раскрыв на растрескавшейся поверхности росписи кентавромахии с воинственными кентаврами, пресёкся зрительный контакт с монстром, и жертва сумела резво выскочить из-под ноги. Не мешкая более ни секунды, новообращённая стремительно припустила к воротам, желая укрыться за его тяжёлыми бронзовыми створками.

Выбравшись наружу, неофитка чуть не сбила с ног идущую в святилище жрицу, совсем не ожидавшую поздно ночью в Парфеноне застать паломников.

— Не ходите в храм, там чудовище! — предостерегла священнослужительницу запыхавшаяся Афина.

— Наверное, опять заползла змея, — кивнула жрица, без колебания проследовав внутрь.

Когда же богиня из любопытства заглянула в образовавшуюся щёлку, перед её взором предстал пустой зал. Исчезло также углубление в полу от удара копья, и жрица беспрепятственно прошлась по ровным плитам. Не оказалось на положенном постаменте и уродливой статуи.

— Возвращайтесь туда, откуда пришли, вам нельзя находиться в храме! — предупредила нарушительницу порядка жрица.

Дерзко вскинув подбородок, Афина хотела отчитать строгую священнослужительницу, не признавшую в ней богиню и покровительницу Парфенона. Но в следующий момент проём входа полностью заслонил огромный глаз с вертикальным зрачком, по бокам которого в оставленные просветы попытались просочиться ожившие каменные змеи, заменявшие чудищу волосы на голове. Это кошмарная статуя склонилась в три погибели, стараясь добраться до беглянки.

— Расправлюсь со всеми заговорщиками… — предостережение из уст изваяния слилось со зловещим шипением ползучих тварей.

Только извивающимся гадюкам так и не удалось дотянуться до Афины. Дочь Зевса молниеносно отскочила от ворот, и со скоростью крылатого Пегаса понеслась вниз по лестнице, перепрыгивая разом по несколько ступеней. За спиной девушки послышался громкий треск, словно изваяние попыталось схватить небожительницу, вытянув из ворот длинную руку, но лишь оцарапало когтями камень.

— Жрицы обнаружили ваше присутствие в храме? — забеспокоилась ожидавшая на улице рабыня. — Но почему вы не открыли им правду о себе?

— Лучше скажи мне, что тебе известно о чудище со змеями на голове? — перебила её стремительно появившаяся неофитка.

­ — Вы говорите о Горгоне? — смекнула невольница, показывая новообращённой свой глиняный талисман от сглаза с изображением безобразной женской головы в обрамлении волос-гадюк. — Подобные горгонейоны выполняют роль оберегов. Они очень популярны среди афинян.

— Ты знаешь, как можно уничтожить этого монстра? — с нажимом уточнила неофитка.

— А её и так уже давно убил Персей, — пробормотала побледневшая вдруг рабыня, — по вашей подсказке.

— Стало быть, она мертва? — растерялась новообращённая. — Ты уверена?

«Но кого же тогда я наблюдала в святилище? И отчего монстра не видела жрица?» — в глубокой задумчивости Афина принялась теребить драпировку своего пеплоса, чьи складки искусно подражали полосам на колоннах Парфенона.

— Без сомнения. Давайте я вам напомню историю Медузы Горгоны. Миф о ней мне хорошо известен. Раньше девушка служила вашей жрицей и слыла настоящей красавицей. Хотя именно её привлекательность и притянула к ней страшное проклятье, ведь однажды прямо в храме несчастную обесчестил морской владыка Посейдон. В итоге за оскверненье алтаря и ужасное святотатство вы обратили Медузу и двух заступившихся за неё сестёр в жутких чудовищ. С тех пор волосы Горгонам заменили ядовитые змеи, а их взгляд обрёл смертельную способность обращать любое живое существо в камень.

Выслушав рассказ невольницы, Афина не особо-то прониклась сожалением к печальной судьбе ни в чём не повинной девушки. Но так уж повелось среди олимпийских богов. С одной стороны — они умели создавать человеческих существ и охотно брались помогать им, с другой — легко гневались на них, насылая всевозможные несчастья. И не было для смертного хуже напасти, чем попасться на глаза разъярённому небожителю в неудачное время. Только вот с Медузой дело обстояло немного иначе. Богиня втайне завидовала её красоте, поэтому Горгоне изначально не следовало рассчитывать на справедливость.

Вместе с тем афиняне всегда почитали богиню мудрости больше остальных небожителей за её покровительство полису, науке, знаниям, ремёслам, искусству, и часто противопоставляли брату Аресу. Если жестокий бог кровавой войны приходился любителем резни и побоищ, его мудрая сестра с присущей ей человечностью прибегала к столкновению в исключительных случаях. Да и в самих битвах Афина обычно руководствовалась разумной тактикой и стратегией, а не слепой яростью, быстрее стремилась разрешить конфликт и наладить мир.

Правда, наряду со всеми достоинствами Афина славилась непростым нравом, и ввиду преобладающего в ней духа воительницы имела на своём счету множество скелетов. К тому же первое убийство небожительница совершила ещё в детстве, когда по неосторожности в игре проткнула копьём подругу. Позже раскаявшаяся богиня взяла себе титул Паллада в честь имени погибшей молочной сестры и создала статую под названием Палладий. Но Зевс скинул деревянный идол с Олимпа на землю, где тот после долгих переездов занял место в храме афинского Акрополя, рядом с Парфеноном.

— Сёстрам Горгонам пришлось скрыться от людских глаз на далёком морском острове, — продолжила рассказ рабыня. — Но и там их отыскал Персей — сын Зевса. Уничтожить Медузу без боя ему помогли советы божеств и подаренные ими реликвии. Итак, благодаря шапке-невидимке подземного владыки, чьё имя нельзя произносить вслух, и крылатым сандалиям Гермеса он смог незаметно приблизиться к ней спящей и отсечь голову серповидным адамантовым клинком, прикрываясь от проклятого взгляда щитом с зеркальной поверхностью. Кстати, последний предмет ему передали вы, богиня Афина.

— Подожди-ка, ты уверена, что он убил Медузу, а не одну из её сестёр? — опомнилась неофитка. — Разве они имели не одинаково отвратительную внешность?

— Ну, так утверждается в мифе, — растерялась невольница. — В любом случае полубога Персея уже нет в живых и уточнить не у кого.

— Надеюсь, Персей не ошибся. Иначе Медуза Горгона захочет отомстить своим обидчикам, — проявила недовольство Афина.

Затем дева-воительница припомнила угрозу ожившей статуи с каменными змеями на голове, обещавшей расправиться со всеми заговорщиками, и поняла, наряду с Гермесом и Аидом, чьё имя эллины боялись упоминать, она будет первой в карательном списке.

— А почему люди используют облик Горгоны на оберегах? — полюбопытствовала Афина, когда они вернулись к Гермесу и Немезиде, ожидающих в положенном месте.

— Афиняне взяли пример с вас, богиня, — призналась рабыня. — Вы же заключили изображение её головы себе на эгиду для устрашения врагов! Также печать Медузы присутствовала и на доспехах Александра Македонского. Может, поэтому он всегда побеждал?

Афина не нашлась с ответом и всю оставшуюся дорогу до места ночлега то и дело опускала взгляд на нашивку своего воротника с искажённым лицом Медузы, будто видела его в первый раз. А Гермес при расставании с Немезидой преподнёс ей в подарок красивую лампу для освещения тёмной комнаты. Однако утром выяснились нелицеприятные подробности о хищении древней реликвии из Святилища Афины Полиады в Акрополе, и богине возмездия пришлось изрядно потрудиться, чтобы через рабыню вернуть золотую лампу в храм, не вызывая подозрений. Зато богиня возмездия разобралась, наконец, в личности божественного посланника, и теперь по-хорошему ей требовалось наказать виновного в краже мошенника. Но отчего-то неофитка решила с этим повременить.

Между тем жрецы повелели мистагогам днём привести группу новообращённых к подножию Акрополя. Погода выдалась ясной, и путь их снова лежал через оживлённую площадь Агору в центре Афин. В то же время на обустроенный рынок по привычке спешили и остальные эллины, ведь собственно там и происходили самые значимые события из общественной жизни. Именно в сердце полиса афиняне назначали встречи и узнавали обо всех новостях, вели беседы и философствовали, обсуждали общие проблемы и ожесточённо спорили.

Крестьяне, ремесленники и купцы давно успели выложить на лавках для продажи продовольствие, собственные изделия и диковинные товары из далёких стран, а на помостах у Эакиона, предназначенного для хранения зерна, выстроили на обозрение рабов. С трудом пробираясь через шумный наводнённый людьми рынок, неофиты с любопытством озирались по сторонам. И совершенно напрасно мистагог Гладиолус пытался обратить их внимание на здешние достопримечательности: величественный храм Аполлона, священный алтарь Афродиты из красного известняка, вместительный округлый Толос с конусной крышей для сборов совещательного совета, оружейную палату, квадратный Перистиль и разные Стоя с колоннадами, организованных по типу картинных галерей, его слова немедленно потонули в воцарившемся на площади гуле.

Но если ещё позавчера эллины в Агоре судачили о недавно завершившихся спортивных соревнованиях, приезде известного учёного с лекцией, выставленных в Пёстрой стоя статуях и скандальном случае в одной зажиточной семье, то самой важной на сегодня темой, конечно, являлись проводимые в Афинах Элевсинские мистерии. И тайна об участии в них божеств каким-то удивительным образом всё-таки просочилась наружу, что послужило поводом для жаркой дискуссии.

— Я слышал, будет сама богиня Афина — защитница нашего полиса!

— Ты главное — не столкнись с её дерзким братом Аресом. По мифам он злее цепного пса из потустороннего царства.

— А я хочу увидеть неземной красоты Афродиту. Ходит молва, где ступает её нога, там вырастают цветы, и даже страшное чудище под её взглядом преображается…

— Не обнадёживайся зря, хе-хе. Тебе это точно не поможет. Такого рода метаморфоза не по силам и богам. Уж лучше молись Аполлону — покровителю искусства, чтобы он взамен свирели создал музыкальный инструмент, способный надеваться прямо на твою безобразную голову.

— Кого они сравнили с Цербером Аида? — грозно процедил, в свою очередь, сквозь зубы Арес, но, оглянувшись, обнаружил позади Афродиту, и рвущиеся изнутри ругательства застряли у него в горле.

— Надеюсь, ты из-за глупых сплетен не развяжешь здесь бойню, брат? — насторожилась Афина, тогда как богиня красоты лишь кокетливо пожала плечами.

— Не беспокойся, сестра, у меня есть дела поважнее, — заверил девушку Арес, но в следующий момент нашёл мстительным взором в толпе чересчур болтливого эллина, и его губы расплылись в жестоком оскале.

Афродита же предпочла и дальше продвигаться вперёд, держась за Аресом. Могучая спина бога войны представлялась неофитке надёжной защитой. Да и столпившиеся на площади эллины в разноцветных гиматиях и хламисах немедля расступались перед решительным натиском юноши с внушительной внешностью воина. А забредшие на рынок неофитки в другой день бы столкнулись с осуждающими взглядами эллинов, ибо у местных женщин не было принято свободно выходить на улицу без сопровождения мужа или служанки. В большинстве случаев гречанкам полагалось сидеть дома, заниматься хозяйством и детьми, посылая на центральную площадь по делам и за водой рабов. Обычаи призывали афинянок избегать посещения публичных мест и стараться не обнаруживать своё присутствие в мужском обществе для поддержания добропорядочной репутации.

Ещё издревле мужчины играли доминирующую роль в Элладе. Сильная половина получала хорошее образование и умела читать, грамотно писать, играть на лире и красноречиво изъясняться, декламируя целые поэмы. Также юноши занимались бегом, прыжками, борьбой, метанием копья, и по достижению восемнадцати лет проходили военную подготовку в войске. В отличие от них женщины обучались в стенах дома, и помимо познаний основ пения и искусства танца, приобщались к ведению хозяйства: уборке, готовке, шитью и воспитанию детей.

Главой семьи у эллинов всегда признавался мужчина, а женщине требовалось его слушаться и никогда не вступать в спор. Притом все родственники мужского пола являлись выше жены по положению и, относились к ней как к служанке и человеку второго сорта. Первостепенными задачами слабой половины же считались брак и продолжение рода. Правда, и замуж девушек выдавали по расчёту за выгодную партию, игнорирую привязанности и чувства.

Не обладали афинянки и полноценными гражданскими правами, не имели возможности вносить вклад в политическую жизнь общества, не допускались в суды и в органы власти. Исключением служила только религия, где женщины на равных условиях могли участвовать в публичных обрядах, а в культе Афины и вовсе пользовались бесспорным преимуществом. Поэтому в дни проведения Элевсинских мистерий на площади Агора среди мужчин наблюдалось много женщин. И все участники таинственного учения выделялись в толпе чёрными одеждами и одухотворёнными лицами.

Едва неофиты миновали рынок, добравшись по грунтовой Панафинейской дороге до Элевсиниона, скорость их передвижения ещё сильнее замедлилась из-за собравшихся около храма паломников. А вновь прибывшие кандидаты торопились быстрее узнать, допущены ли они до священной церемонии, приобщиться к которой мечтали всю осознанную жизнь.

Неофиты не стали задерживаться у храма, а устремились за мистагогами к подножию Акрополя, где их ждала очередная часть посвящения. И стоило Фиалке и Афродите за пределами рыночной площади вырваться вперёд, богиня красоты к своему глубокому разочарованию заметила, что идущие им навстречу эллины больше обращают внимания на обворожительную наставницу с фиалковыми глазами, чем на неё саму. Однако именно оценивающий взгляд Ареса в сторону её соперницы окончательно лишил девушку самообладания. Тогда Афродита позволила себе немного отстать, порываясь поравняться с богом любви.

— Эрот, прошу тебя об одолжении, — обратилась к Амуру приглушённым голосом девушка. — Порази нашу Фиалку стрелой истинной любви. Она, как никто другой, достойна возвышенного чувства.

— Почему нет, — не взялся спорить белокурый Купидон.

— Только она заслуживает по-настоящему пылкой страсти. А значит, пусть наша красавица влюбится в ужасное чудовище, — наивно хлопая ресницами, настояла Афродита, кивнув в направлении уродливого Пана. — Уж такому сильному тандему будут не страшны никакие превратности судьбы.

— Как скажешь, — не задумывались о справедливости подобного решения, согласился Эрот. — Тебе виднее, ты же у нас по совместительству покровительница любви.

А богиня мудрости Афина всю дорогу не сводила настороженного взора с каменного холма и возвышающегося на его плато Парфенона, где ночью ей явилось видение Медузы Горгоны. Потом храм скрылся из поля зрения, и неофитка переключила внимание на необычное сооружение, раскинувшееся на неровных скалах юго-восточного склона Акрополя, куда привели неофитов для очередного этапа таинства.

— Это театр! — обрадовался рогатый Пан.

— Верно. И посвящён он богу Дионису. Занимайте места на его ступенях, — распорядилась Фиалка, — скоро начнётся божественное представление.

Разбредясь по периметру зала, новообращённые устроились на каменных ступенях нижнего уровня, ведь именно там для них оставили удобные подушки для сидения. Между тем сам театр можно было сравнить с моделью вселенной, предложенной Аристоклом — выдающимся философом из Афин, более известным под прозвищем Платон. Благодаря наблюдению за небесными светилами и удивительному мышлению мудрецу удалось воспроизвести картину всего мира. Как земля находилась в центре вселенной, и планеты двигались вокруг согласно космологической теории афинского философа, так в середине театра прямо под открытым небом располагалась круглая площадка — орхестра, где происходило представление, и с одной стороны её обступало строение скены, к стенам которого крепили декорации, а внутри хранили костюмы, маски и фоновые полотна, с другой — полукольцом размещались зрительские места.

Являясь приверженцем математического подхода, Платон брал за основу создания вселенной идеальные пропорции и числа, и эти знания позволили философам не только рассчитать время заката и рассвета, лунных фаз, движения звёзд, но и создать календарь. С той же скрупулёзностью оказались выточены и все сидения древнего театра в форме ступеней с углублением для ног. В итоге зрительный зал содержал не менее семидесяти рядов, разделённых проходами. Итак, нижний ярус с именными мраморными креслами для знати начинался у подножья холма, а верхний — в виде выдолбленных в породе склона ступеней достигал вершины Акрополя.

Заметив движение на сцене, новообращённые перестали крутить головами. А представляющие хор жрицы немедля затянули гимн, и к ним с готовностью присоединились лиристы.

— Неофиты! Оставьте свои бренные тела здесь на земле в настоящем времени под присмотром бога солнца Гелиоса. И последуйте на зов иерофанта в прошлое, минуя тысячи ночей, чтобы стать свидетелем удивительной истории Деметры и её дочери Персефоны. По возвращении же вам предстоит пройти весь их путь в реальном мире. Шаг за шагом! И кто не вздрогнет под смертельным прицелом мрака, испускающего стрелы сомнений и страха, на того в конце испытаний снизойдёт светлое озарение божественного будущего!

Если песнопение жриц не выходило за пределы посредственности, то музицирование заслуживало отдельных похвал. Вдобавок мраморные стены скен с висящими на них декорациями создавали невероятный акустический эффект, и бог искусства Аполлон вдохновенно всплеснул руками, так ему вдруг захотелось прикоснуться к звучным инструментам, перебрать их струны пальцами. Видимо, подсознательно златокудрый юноша вспомнил о своей излюбленной семиструнной лире. С особым уважением относился к музыке и философ Платон, называя её ключом для понимания космоса. Как раз с помощью музыки небесных сфер, рождаемой движением планет, философ и объяснял устройство вселенной.

Вместе с тем на фоне живописных декораций с лесной поляной, где цветы словно ожидали удобного момента, чтобы встрепенуть лепестками-крыльями и улететь, а извивающийся поблизости ручей брал начало со скальной гряды на заднем плане, появились первые действующие лица божественного представления. Пока четыре героини в белоснежных туниках и красочных гиматиях принялись увлечённо собирать цветы на лугу, складывая их в плетёные корзины, пятая — взялась за вышивание покрывала, устроившись в самом центре орхестры у алтаря Диониса.

— Персефона, помни о наказе матери — богини Деметры. Не отходи никуда с места и не отвлекайся на разговоры с небожителями! — предупредила девушку одна из спутниц.

— Конечно, я никогда её не растрою, проявив непослушание, — отозвалась героиня. — Она поручила мне вышить на покрывале растения всего мира, и посмотрите, часть этих цветов есть на поляне!

— Да здесь розы, фиалки, ирисы и лилии! — подтвердила спутница, притом венки из тех же цветов наблюдались на головах всех нимф. — Мы сорвём их для тебя, Кора, если хочешь. Главное — не бросай своё занятие. Тогда всё вышитые тобой творения будут всходить на нашей земле снова и снова.

— О целомудренная Персефона — великая дочь царственной богини плодородия Деметры! — запели жрицы из хора с одинаковыми масками на лицах. — Вечная невеста! Весь мир принадлежит тебе, а ты ему! Твоя судьба — нести свет истины и растворять темноту невежества вокруг. Пусть земные страдания обходят тебя стороной, и да обрушаться небеса на того, кто посмеет закрыть от тебя солнце.

Видно было, как героиня в образе богини Персефоны по прозвищу Кора мечтает присоединиться к подругам нимфам Иахе, Фено, Левкиппе и приставленной для охраны Каллигении, оставить все заботы и спокойно побродить с ними по ясной поляне среди настоящих цветов, но вынуждена вышивать их копии на лоснящемся от солнечного света куске материи. И девушке не позволяло расслабиться не только данное матери обещание. Унаследовав от Деметры титул богини плодородия, юная Персефона получила и массу обязанностей, став олицетворением всей растительности на земле.

Хотя черты лиц актёров по традиции приукрашали театральные маски, сделанные из вымоченной в гипсе льняной ткани, и их реальный рост увеличивала обувь на высокой подошве, чтобы зрители сумели разглядеть эмоции и фигуры героев издалека, мистагогша Фиалка определила в Персефоне — иерофантиду Парфенона, а в сопровождающих её нимфах — жриц. И, понятно, в божественном представлении не дозволялось участвовать обычным гражданам. Да и чести играть богов удостаивались лишь избранные.

Тем временем жрицам превосходно удалось воспроизвести удивительную лёгкость младших божеств. Искусно задрапированные льняные ткани их одеяний струились по телам сродни потокам водопада, эффектно подчёркивая все округлости женственных фигур, а распущенные по оголённым плечам волосы и цветочные венки на головах неспроста создавали впечатление полной приверженности существ к первозданной дикой природе. Испокон веков нимфы считались живым воплощением её силы, волшебными духами растений и деревьев, ручьёв и рек, озёр и морей, камней и гор, лесов и холмов.

Но прекрасные девы не обладали бессмертием, как остальные небожители, и не могли без приглашения подниматься на Олимп, поэтому жили в своих стихиях на земле по соседству с людьми. Сами же эллины опасались нимф и обходили стороной место их обитания — густые чащи и тенистые гроты, откуда часто слышался своеобразный заливистый смех, а при неожиданной встрече быстрее отводили взгляд от гладкой белой кожи загадочных существ и завораживающих глаз, боясь ослепнуть.

В свою очередь, природных духов насчитывалось в Аттике великое множество. Одних повелительниц воды было несколько тысяч: Океаниды покровительствовали всем бурным потокам на поверхности и под землёй, Нереиды — приходились морскими божествами с рыбьими хвостами, а Наяды — обитали исключительно у пресноводных источников. Среди Дриад — хранительниц лесов самыми известными являлись Гамадриады — нимфы деревьев и Альсеиды — духи полян и лощин. В пещерах и горах жили Ореады, Орестиады и Агростины, в качестве небесных созданий почитались Плеяды, и за погоду отвечали дождливые Гияды, ветреные Ауры и облачные Нефелы.

К Наядам относились также спутницы Персефоны, и бог войны первым отметил сходство их шелковистых волос, ниспадающих по спине волнами, с извилистыми потоками ручья на декорациях театра.

— И грудной голос нимф журчит точно родник! — восхитился Арес.

— А по мне так их театральные маски смотрятся чересчур зловеще, — провозгласила сидящая поблизости Афродита.

Богиня красоты не стала обличать тайны жриц, позволившие им перевоплотиться в совершенных божественных существ. Ведь она сама научила земных женщин искусным ухищрениям. И теперь те толщиной подошвы регулировали свой рост, льняными полосами перетягивали выпуклый живот и матерчатыми вставками под одеждой придавали груди пышности, а бёдрам округлости. Но вот подаренная им Афродитой косметика с румянами, белилами, сурьмой, ароматическими маслами и духами воспринялась мужской половиной эллинов шкатулкой Пандоры, откуда прямо на их глазах вырывались беды всего мира.

— Не зловеще, а завораживающе, — возразил бог любви Эрот, развернувшись к героям с нижнего ряда.

— Э-э-эй! Хватит крутиться, Купидон! — рявкнул Арес. — Ты чуть не выколол глаза прекрасной Афродите жёстким оперением своих стрел в колчане.

Воинственный юноша не привык сдержать рвущуюся наружу злость, и, быстрым движением выдернув из-за спины Амура стрелу, сломал её о колено.

— Да кому нужна твоя любовная магия, — снова оскалился разгорячившийся бог войны, про себя добавив, что страсть к кровопролитным сражениям намного сильнее пламенных чувств, желание убивать по остроте ощущений затмевает любое плотское влечение, одержимая тяга к смертям вполне сравнима с сердечной привязанностью, а зависимость от опасностей притягательнее романтического помешательства. — Ты скорее нас заколешь насмерть!

Не желая устраивать перепалку на театральном представлении, Эрот отсел подальше от вспыльчивого неофита, а затем и вовсе переместился на десять рядов выше, отделившись от всей группы новообращённых. Там, вдалеке от постороннего внимания Купидон позволил себе нахмуриться, сжав в руке сломанную стрелу. Только неглубокая складка меж его светлых бровей и скривлённая линия чувственных губ совершенно не омрачила мечтательный вид бога любви. Тогда же юноша поймал на себе изучающий взгляд наставницы и сразу вспомнил наказ Афродиты усложнить жизнь Фиалки нежданным наваждением. «Я займусь этим позже», — отмахнулся Амур. — «Сначала хочу удостовериться, точно ли у одного жестокого бога в груди каменное сердце!»

Когда же хор опять затянул песню, прославляющую величие Деметры и её дочери Коры, развернувшаяся к орхестре Фиалка задумалась: «Почему для неофитов из элевсинских Нимфей решили провести отдельный спектакль? Да по обыкновению не на ступенях храма, а в театре! И отчего вдруг женский пол допустили в зал и на сцену?» Вглядываясь в раскрашенные актёрские маски с отверстиями в виде раскрытого рта, наставница всё не могла сосредоточиться. «Ну ладно ещё сделали исключение для небожительниц и жриц, но за какие заслуги допустили меня? Вот Ирис и Гиацинта просили дожидаться снаружи».

Однако не случайно во всех сферах жизни эллинов сейчас прослеживалась религиозная тематика. Как и Платон в своей космологической теории предполагал, что небесные тела приходятся зримыми образами олимпийцев, а значит, и весь космос является выражением божественного разума, так и театр первоначально представлял собой алтарь со статуей Диониса — покровителя веселья, виноделия и развлеченья. В дальнейшем маленькая деревянная площадка для торжеств и жертвоприношений разрослась в огромный театр, где сюжеты пьес продолжали осмыслять мифологические события, но теперь изваяние бога из слоновой кости в украшении золотых элементов возвышалась в центре сцены.

Таким образом, не только земля с вращающими вокруг неё солнцем, луной и другими планетами, имеющими вторые названия по именам богов, в космологической теории Платона находилась в центре вселенной, с древних времён и театр выполнял в Элладе ключевую функцию. Метафорически он выступал сердцем полиса, оказывая идеологическое воздействие на мировоззрение и чувства населения, формируя его взгляды на жизнь и устойчивые убеждения.

Театр Диониса был популярным местом для всех афинян. Правда, на его подмостках проходили представления исключительно дважды в год — в период празднования Малых и Великих Дионисий. В те дни никто не работал, и в зрительном зале под открытым небом у склона Акрополя собиралась почти половина населения полиса. Причём жители торопились купить билеты и занять места с раннего утра. Самые первые ряды же приберегали для знати, жрецов, спортсменов-олимпийцев и стратегов. И хотя пора бесплатных спектаклей давно прошла, архонт выделял бедным гражданам специальные дотации для посещения ими культурного развлеченья. Но привилегии не распространялись на афинянок. Слабому полу запрещалось присутствовать в театре, и все женские роли в пьесах играли мужчины.

Подготовка к спектаклям проводилась очень тщательно. Архонт заранее выбирал десять хорегов из числа состоятельных граждан, ведь именно постановщики пьес оплачивали работу актёров и хора, а также несли расходы по изготовлению костюмов, декораций и масок. Потом хореги приносили архонту свои произведения, и самые достойные из них в дальнейшем проигрывались перед афинянами.

На театральной сцене по традиции за лучшую постановку состязались три автора трагедий, представляющих для внимания зрителей вместе с несколькими грустными пьесами по одной сатирической драме. По произведению обыгрывали и авторы комедий, и все результаты соревнований обязательно фиксировались в дидаскалиях для сохранения в архиве.

Каждый спектакль ставился лишь по единственному разу, и участвовало в нём не более трёх актёров. Сами же зрители весьма взыскательно относились как к главным, так и второстепенным ролям, требуя от героев безупречного исполнения, и тем приходилось по десять часов выразительно петь, читать стихи, виртуозно переодевать маски при смене у героев эмоций, и уходить умирать в скену, раз убийства и смерти на сцене считались неуместными. И талантливая игра вознаграждалась бурной реакцией афинян: восторженными аплодисментами, неистовым свистом и топотом. Особенно популярными драматургами и поэтами в своё время себя показали Эсхил и Аристофан — отцы трагедии и комедии, Софокл и Еврипид.

Серьёзный вклад в искусство внёс и философ Аристотель. И это несмотря на то что его учитель Платон с собственной моделью вселенной, сравнимой с устройством театра, не являлся поклонником представлений, поэм и драм, ибо, по мнению того, обманчивое искусство подражало реальному миру, который, в свою очередь, выступал только тенью истины, и значит, драматурги поощряли ложное видение бытия. В отличие от него Аристотель воспринимал окружающую действительность за единственную подлинную реальность, и искусство её умело имитировало, раскрывая в актёрах таланты, а не демонические наклонности. Следовательно, поэзия и театр несли пользу обществу.

Также Аристотель немного усложнил космологическую теорию своего учителя Платона, заявив, что находящуюся в центре мира неподвижную землю окружает сфера из воды, затем воздуха и огня, а дальше уже в эфире движутся по круговым орбитам луна, солнце и остальные планеты. По его версии, вселенная была вечной, но не бесконечной, и хотя функционировала без участия небожителей, перводвигателем стал божественный разум.

Тем временем нимфы отдалились от поляны, слишком увлёкшись сбором цветов и, через какой-то момент затихли их звонкие голоса и искромётный смех. Оставшись в полном одиночестве, Персефона отложила на траву покрывало и, осмотревшись по сторонам, обнаружила всего в трёх шагах от себя необычный цветок.

— Ах, какая неземная красота! Я никогда раньше не видела ничего более совершенного! — воскликнула Кора. — Богиня Деметра не велела мне сходить с места, но не запрещала озираться вокруг.

Приподнявшись на цыпочках, Персефона замерла, напоминая вырвавшийся из земли росток. До сих пор он прорастал в плодородном слое почвы, и темнота заменяла ему весь мир, но теперь очутившись на свету и почувствовав объятья солнца, расправил листочки и робко приоткрыл лепестки бутона, желая явить себя во всей красе. Хрупкая фигура богини в белоснежной тунике и пурпурном пеплосе воплощала своим цветущим образом жизненные силы природы, а её невинный вид, наивное выражение лица на маске, убранные под золочёную сетку завитые каштановые локоны символизировали молодость и целомудренность.

— Пожалуй, я не буду смотреть на него, чтобы не испытывать искушение, — рассудила Кора. — Сосредоточусь лучше на фиалках, ирисах и лилиях. Стоит подарить их моим подругам Артемиде и Афине. Нет, нежные фиалки я оставлю себе. Ну а алые розы, конечно, достанутся Афродите.

Следом Кора пустилась в пространственные размышления, сравнивая цветы с духами природы, а их трепещущие на ветру лепестки с дыханием земли, и хор принялся звучно подпевать ей, увещевая не уступать мирским искушениям. В тот момент поддался романтическому порыву и Арес, обратив внимание на сидящую поблизости от него Афродиту. Богиня красоты почти не двигалась и даже задержала дыхание, так её захватило выступление, и неофит позволил себе сравнить девушку с обворожительной каменной розой. В отличие от живого цветка, выточенное в мраморе творение не содержало ни единого изъяна. Как и внешний вид новообращённой — от кончиков пальцев, выглядывающих из позолоченных сандалий, до светловолосой верхушки головы, увенчанной венком из роз, представился богу войну полным совершенством. Естественно, он тотчас же захотел присвоить себе столь женственное воплощение идеала.

Однако фривольный настрой неофита первым заметил не объект его вожделения, а сидящий на возвышении Эрот. Неспроста он не сводил глаз с юноши, и стоило лишь Афродите выказать жестокому богу войны благоволение робким взглядом и чарующей улыбкой, Амур определился, наконец, как ему отомстить надменному новообращённому за проявленную ранее заносчивость.

Правда, из колчана за спиной Купидон достал снаряд с голубиным оперением, способный наделять сердце любовью, а не враждой. «Бесполезное занятие — направлять на бога войны стрелу ненависти, если он и так питается злобой вместо амброзии», — решил Амур, хитро сощурившись. — «Раз жестокому сердцу чужды возвышенные чувства, стрела с любовным огнём на золотом острие вместо дара, станет ему проклятьем!» Без колебания натянув тетиву лука, Эрот прицелился в могучую спину обидчика и выстрелил. Оставляя за собой незримый след, снаряд быстро преодолел положенное расстояние, и, подобно орудию судьбы поразил сердце неофита, в одно мгновение пробив всю защиту из чёрствости и озлобленности юноши.

Но бог войны моментально распознал произошедшие с ним изменения, ведь никогда ещё он не ощущал себя настолько уязвимым. В кои-то веки мысли юноши покинули зверские образы, кровавая пелена перестала застилать глаза, расслабились мышцы челюсти, разжались кулаки, и восхищённый взор сосредоточился на самом прекрасном видении на свете. Обычно бессердечный и бесчувственный бог теперь смотрел на объект своего обожания так пристально, словно не понимал, как он раньше жил без Афродиты. А вот мстительный Амур и не думал останавливаться на достигнутом, и снова потянулся в колчан за стрелой.

— Не цветок, а настоящий запретный плод! — между тем продолжала выступление Персефона, сделав шаг в сторону растения. — Иначе почему меня так влечёт к нему? Да и на днях мне приснился странный сон, точно я провалилась под землю! И оказавшись в непроглядной темноте, я отчётливо услышала чей-то голос. Он звал меня по имени! О, богиня Деметра, моя божественная мать, избавь меня от колдовского наваждения!

Если покровительницу охоты Артемиду пробрала нервная дрожь от безрадостных воспоминаний Коры, даймон насмешек и критики Мом, напротив, приободрился. Атмосфера представления накалялась, обещая стать более зрелищной, и ей подыгрывала сама погода, сменившая ясный фон небесных декораций на хмурые цвета надвигающейся грозы. Порадовало приближающееся ненастье и богиню раздора Эриду. По её мнению, пьесе определённо не хватало драматизма, и появившиеся на сцене тени добавили в сложившуюся идиллию немного хаоса как нельзя кстати.

— Не иначе день передал белым лепесткам цветка часть очарования, увенчав его голову солнечной короной, — рассудила Персефона и, заглядевшись на золотисто-жёлтую трубчатую сердцевину растения, сделала второй шаг к запретному плоду.

— Да это нарцисс! — воскликнул рогатый Пан, последним разгадав загадку, и Мом поспешил прикрыть ироническую улыбку на лице суровой маской трагедии.

— О-о-о, какой сильный и дурманяще-сладкий запах он испускает, — пожаловалась Кора. — Я не могу больше противиться его притягательной мощи. И уж лучше сорву цветок, вдохну его волнующий аромат и умру, чем останусь в неведенье навсегда.

— Но разве нарцисс не ядовит? — запереживал за героиню бог юности Адонис, заёрзав на месте.

— Ты прав. И посетители Нимфей совершенно зря подолгу задерживались у его колдовского круга. Да сначала они чувствовали лёгкое опьянение, точно от мастоса выпитого вина, — весело подтвердил Дионис, — но потом все как один жаловались на головную боль.

— Цветок разговаривает со мной! — поражённо изрекла Кора, на третьем шаге поравнявшись с растением. — Называется моим суженным и просит поцеловать его! Может, я уснула, и мне всё сниться?

— Осторожнее, Персефона. Вечная невеста! — запел хор, и музыка флейтистов переняла тревожные ноты. — Иначе твоя божественная судьба обернётся злым роком! Вспомни предостережение матери Деметры.

— Целуй его скорее! — посоветовала богиня лжи и обмана Апата, не забывшая о парализующем действии сока нарцисса.

И в тот же момент, как Персефона сорвала цветок и склонилась к нему для поцелуя, чёрные мрачные декорации небосклона озарила ослепительная пророческая молния. Часть новообращённых вскрикнули от неожиданности, и Немезида слишком резко подалась назад, очутившись в ногах Гермеса, сидящего на каменных ступенях за её спиной. Только едва руки божественного вестника обхватили плечи богини возмездия в безобидном стремлении успокоить, а его бледное лицо склонилось над испуганной девушкой, заслонив собой весь свет, неофитка спешно отпрянула, будто ощутив удар током. Но очаровательный мошенник ловко скользнул вниз, и через миг уже устроился рядом с героиней, несмотря на её протестующий вид, и снова позабыв на мраморном сиденье свой кадуцей.

— Мне показалось, или кто-то сегодня меня целый день избегает? — поинтересовался бог хитрости, счастливого случая и воровства, мельком взглянув на неофитку.

— А зачем ты мне подсунул украденную тобой лампу из храма Афины Полиады? — возмутилась Немезида, и громовой раскат придал недовольству девушки гневный окрас.

— Между прочим, она создана для служения богам, — возразил Гермес, в свою очередь, заручившись поддержкой молнии, и в следующее мгновенье вспышка озарила непоколебимую уверенность в его глазах. — И, осветив тебе темноту ночи, лампа отлично выполнила возложенную на неё задачу.

Растерявшаяся богиня возмездия не нашлась с ответом, так лихо обаятельный мошенник перевернул всё вверх тормашками, представил ситуацию в выгодном для себя свете. А хор запел о разверзнувшейся почве под Персефоной и вырвавшейся оттуда золотой колеснице, запряжённой двумя парами скакунов, под управлением владыки подземного царства.

И под оглушительный громовой раскат на сцене театра немедленно обозначились новые действующие лица, явившись, словно из-под земли. Четыре жреца в чёрных плащах и масках с лошадиными мордами принялись вращать в воздухе горящие факелы, и их развивающиеся плащи и извивающиеся тени под ногами на самом деле напомнили неофитам поднимающихся из преисподней коней окраса кромешной темноты, а пылающие дуги — колёса огненной колесницы. И за ними в ореоле мерцающих искр возникла демоническая фигура чернокудрого бога Аида, своим мрачным видом демонтирующая вездесущую силу и непомерную власть.

И лишь Афина посмела оторвать взгляд от развернувшейся перед зрителями на сцене трагедии. Богиня мудрости вдруг обнаружила на соседней ступени серебряный кубок с узором дивных нарциссов на ножке и даже потянулась взять его в руки, да не успела. Сидящая по другую сторону от находки наставница узнала в повелителе мира мёртвых иерофанта, и, взмахнув от воодушевления руками, опрокинула сосуд девушке под ноги. У Афины не возникло ни единого предположения, кто оставил здесь наполненный до краёв кубок, но расплескавшаяся по камню жидкость не имела никакого характерного цвета, и разгадать содержимое уже не представлялось возможным.

А Фиалке удалось определить в Аиде главного толкователя мистерий благодаря его пурпурному гиматию с пряжкой на груди. Обычно этот невероятно красивый цвет наделял своего хозяина магической притягательностью, одновременно придавая поистине царственный вид, но в случае с иерофантом таинственный оттенок скорее предупреждал об опасности. И хотя лицо на маске верховного бога Аида сохраняло суровое выражение, наставница почувствовала торжество иерофанта в момент, когда он схватил вырывающуюся Персефону. Тогда же фигура небожителя на фоне сверкающих декораций, испещрённых ломаными молниями, и остальными зрителями воспринялась зловещим предзнаменованием.

— И что теперь? — обернувшись к Аресу, поинтересовалась Афродита.

— Владыка сумеречного царства давно заглядывался на пленительную Персефону, — под громовое сопровождение запели жрицы. — Если тёмный бог повелевал смертью, она воплощала собой жизнь! Похитив божественную невесту, владыка увёз её в загробный мир, желая сделать своей женой. И отныне темнота заменила ей свет, души мёртвых заняли место живых существ, а возвышенный Олимп обернулся подземным прибежищем между золотым Элизиумом и мраком Тартара.

— Она найдёт там любовь? — не унималась с расспросами покровительница красоты.

— Не сомневаюсь, — заверил бог войны непривычно мягким тоном, словно и сам готов был признаться в чувствах неофитке.

Но только герой поймал на себе нежный взгляд Афродиты, выражающий сердечную симпатию, как стрела Купидона с медным остриём и совиным оперением сразила неофитку, вмиг задув огонь зародившейся в ней привязанности. Разумеется, Арес и не догадывался о мести злопамятного Купидона, однако, завидев такую резкую трансформацию эмоций, растерялся. На его глазах прекрасная роза выпустила колючие шипы, неприветливо скрестив руки на груди, сродни цветку, прикрывающему лепестки от враждебно настроенного объекта, её взор затуманился недоверием, а алая линия губ исказилась гримасой неприязни. И на образовавшемся пепелище безразличия теперь уже не стоило ожидать романтических всходов, ибо корни ненависти прочно закрепились в отравленном сознании новообращённой.

— Да что тебе известно о любви? — одёрнула Ареса богиня красоты. — Разве в кровавой войне под твоим покровительством верховодит не предательство?

Не дождавшись ответа, Афродита переключила внимание на сцену, где Аиду всё-таки удалось похитить Персефону. Он увёз её в подземное царство мёртвых на золотой колеснице, запряжённой чёрными скакунами, в роли которых выступали мрачные жрецы с горящими факелами в руках. После чего на поляну возвратились нимфы, и к ним присоединилась сама богиня Деметра. Обнаружив исчезновенье Коры, героини принялись звать девушку, а, не услышав отклика, зашлись в стенаниях и плаче, предполагая незавидную участь несчастной. Притом на мгновенье отвернувшись от зрителей, жрицы успели незаметно сменить маски, и радость на их лицах обернулась грустью.

— О горе! Куда могла пропасть моя божественная дочь? — разгневанно вскрикнула Деметра, и хористки повторили её реплику для усиления звука. — И как вы посмели оставить её одну?

Если Каллигения сразу признала вину, то другие три нимфы попытались отрицать очевидное, и немедленно поплатились за дерзость. Богиня превратила их в сирен — мифических птиц с женскими головами, и наказала облететь весь мир в поисках дочери. Тогда жрицы развернули припасённые заранее веера в форме лотоса с павлиньими перьями и, взялись ими размахивать, изображая полёт, а Деметра присела на каменные плиты в печальном унынии.

— Пропажа дочери сильно огорчила богиню плодородия, и она забросила свои обязанности, отправившись разыскивать Кору по всему свету, — поведал продолжение истории хор. — И лишь на девятый день солнечное божество Гелиос раскрыл ей личность похитителя Персефоны. Но отчаяние матери уже достигло предела, и весь урожай на земле погубила страшная засуха. Угроза голодной смерти нависла и над людьми, и те взмолились Зевсу, прося о пощаде.

— Молите и вы, неофиты, о милости Деметру и её дочь Кору, — провозгласил ступивший на сцену Керик, — зажечь вам факел мистерий, чтобы в его свете рассмотреть, наконец, начертанные судьбой знаки. Вам предстоит пройти путь богини: девять дней скитаний Деметры от смерти и до возрождения Персефоны. И осознать непостижимое! Вашей настоящей жизни не существует. Она иллюзия, и только прошлое и будущее наполнены смыслом. Как и физическое тело — хрупкий сосуд с душой в заточении. Освободите же её, прибегнув к воспоминаниям и дару предвиденья.

— Принять объятья мрака и поцелуй смерти, чтобы возродиться и вернуться к свету! — пробормотал вдруг Дионис — бог виноделия, притянув к себе удивлённые взгляды Пана, Фиалки и Афины.

Затем под завершение пьесы хлынул дождь, словно естественное очищение кандидатов предусмотрели сами боги. В то же время Амур отвлёкся от финальной сцены разыгрываемого на орхестре выступления, сосредоточившись на развязанной им драме в зрительном зале. Прекрасная богиня красоты сначала подарила надежду своенравному Аресу, а потом отвергла героя. Но могучий воин под воздействием чар Купидона воспринял её отказ слишком близко к сердцу, хотя ещё совсем недавно не сомневался, точно в груди его нет вовсе.

Да и в целом бог войны чувствовал себя весьма странно, будто впервые потерпел поражение, но не на поле боя в схватке с равным по силе противником, а в словесной перебранке с хрупкой девицей. Кто бы мог подумать, что пренебрежительное отношение способно разить не хуже меча, и пусть от любовных страданий не истекали кровью, эти терзания причиняли нестерпимые душевные муки.

«Эх, Арес, Арес… Не следовало тебе злить Амура», — в свою очередь, возликовал Эрот. — «Познай-ка теперь превратности безответной любви и агонию безудержной страсти. Интересно, продолжил бы ты и дальше мечтать о поцелуе Афродиты, зная, как на губах неофитки ощутишь лишь смертельный яд?»

3 часть. День третий. Музыка небесных сфер

На следующее утро всем мистам предстояло пройти очищение в море, поэтому на рассвете цепочка паломников потянулась в сторону афинского порта Пирей. Участники захватили с собой также поросят для омовения их в солёных водах перед принесением в жертву Деметре. Сменился и настрой процессии с торжественного на траурный в честь сопереживания горю богини, потерявшей дочь, и лица кандидатов приняли скорбные выражения.

И только новообращённые из элевсинских Нимфей не последовали за остальными участниками к новому порту Пирей. Отделившись от основного шествия, они поплелись за повозкой с иерофантом и погруженной туда статуей Деметры в направлении старого недействующего порта Фалерон, где первоначально и проводились морские омовения участниками мистерий, пока якорную стоянку Афин не перенесли в другое место. И к малочисленной группе неофитов помимо дадуха, пивомия и керика поспешили присоединиться ещё с десяток священнослужителей.

Итак, под заунывное пение хора процессия с неофитами миновала холм муз, и через южные ворота на берегу реки Илисос вышла на дорогу, ведущую к Фалерской бухте в заливе Эгейского моря.

— Отчего мы ни пошли к порту Пирей, как остальные половники? — спросил у наставницы Аполлон — бог искусств.

— Это распоряжение иерофанта, — пояснила Фиалка, сама узнавшая о планах толкователя мистерий лишь на утро. — К тому же старый порт Фалерон находится чуть ближе.

По пути рогатый Пан принялся расспрашивать Гиацинта по поводу длинных стен, тянущихся от Афин до самого побережья, так как часто в Нимфеях слышал о них восторженные отзывы путников. Тогда мистагог поведал ему об укреплениях, построенных вдоль дорог для защиты афинян от вторжения врагов. Всего было возведено три стены: первые две соединяли полис с военной гаванью и торговым портом Пирей, а последняя — с соседней Фалерской бухтой. Оборонительные сооружения не позволяли недоброжелателям отрезать Афины от морских поставок продовольствия, превращая полис в неприступную крепость, где могло найти убежище едва ли не всё население Аттики.

Арес же поравнялся с идущими в хвосте процессии Афродитой и Немезидой, чтобы предложить неофиткам понести их мешки с поросятами, но оказалось, его уже опередил вездесущий вестник богов Гермес.

— Почему ты без конца крутишься возле меня? — неожиданно набросилась на новообращённого Афродита. — Хватит меня преследовать!

— Не нужно постоянно выпускать шипы, очаровательная роза, — сквозь зубы процедил покровитель войны, намекая на непростой характер неофитки. — Или как тебя ещё принято называть? Золотая, прекрасновенчанная и улыбколюбивая богиня.

— Разве тебе не известно, что шипы служат цветку природной защитой? — одёрнула саркастического юношу красавица.

— Я не представляю для тебя никакой угрозы, — на сей раз с улыбкой заверил неофит. — Напротив, готов стать твоим защитником!

Диалог новообращённых напомнил Немезиде выяснение отношений между поссорившейся парой, потому она ускорила шаг, давая им возможность поговорить наедине. А идущая спереди богиня раздора и хаоса Эрида, наоборот, замедлилась, почувствовав накал страстей. Афродита же обычно предпочитала сохранять дружелюбный настрой даже в сложных ситуациях, демонстрируя милый нрав, но в последнее время Аресу удавалось вывести её из себя одним лишь своим присутствием.

Причём Афродита сама недоумевала, с чего вдруг её симпатия к юноше сменилась жуткой неприязнью. Ещё день назад смелый и сильный неофит казался ей вполне приятным в общении собеседником, выделяющимся эффектной внешностью среди остальных небожителей. И сейчас, когда герой улыбнулся, взгляд девушки притянули милые ямочки на щеках, какие наблюдались и на основаниях листков золотистого лютика, хотя уже через мгновенье лицо Ареса снова приняло непроницаемое выражение. Но всё же, несмотря на позитивную ауру, солнечный цветок являлся смертельно ядовитым растением, так и его человеческое воплощение — собрало в себе все негативные черты.

Конечно, покровительница красоты была не слепа и видела, как бесцеремонно Арес обращается с другими кандидатами: постоянно хвастается и грубит, нагло насмехается и часто провоцирует на конфликт. И в эти моменты импульсивный бог вероломной войны выглядел особенно злым и агрессивным варваром. Не зря Ареса не любили олимпийцы, люди редко ему поклонялись и строили храмы, а великий Зевс обязательно бы заточил в адский Тартар, если бы тот не родился его сыном. Однако рядом с Афродитой безумный воин вёл себя совершенно по-иному. И всё же небожительница не находила места от пристального взора юноши, примечая золотые искры в карих глазах героя.

— Тогда защити меня от самого себя! Хорошо? Ибо никто, кроме тебя, мне так не досаждает! — в результате выпалила покровительница красоты, тряхнув светловолосой головой, венчанной цветочной короной.

— Как пожелаешь, моя роза, — спокойно отчеканил Арес, но заходившие желваки на скулах выдали его сдержанную ярость.

— Ну а я бы не отказалась от покровительства такого всемогущего защитника! — вмешалась в разговор Эрида.

Бог войны в силу врождённых способностей мастерски владел любым из имеющихся в свете оружий, но вот со своенравной Афродитой справиться никак не мог и вынужден был откланяться. По пути он вручил богине раздора и хаоса большой нож с деревянной рукояткой.

— Держи, с этим ты сама сумеешь о себе превосходно позаботиться, — почти не глядя в сторону девушки, рявкнул Арес. — Но целься прямо в сердце, второго шанса может и не выдастся.

— Признайся, Афродита, в чём твой секрет? — саркастически поинтересовалась Эрида, когда неофит отдалился. — Как тебе удалось очаровать бессердечного Ареса?

— Наверняка ей помог магический пояс, — поспешил присоединиться к беседе Мом — даймон насмешек, злословия и критики, указывая на цестус, обёрнутый вокруг тонкой талии неофитки. — Я слышал, он кого угодно делает невероятно соблазнительным.

— Правда? — усмехнулась Эрида, заправляя за ухо выбившуюся прядь багряно-каштановых волос.

— И да, и нет, — загадочно ответила Афродита, решив лишний раз не упоминать, что она прекрасна и без чар цестуса. А затем сняла матерчатый пояс, обшитый драгоценными камнями, и протянула его растерявшейся неофитке со словами: — Хочешь, я одолжу его тебе, Эрида. Но только при одном условии. Пообещай мне свести с ума заносчивого Ареса!

— Непременно, раз ты настаиваешь, — обворожительно засмеялась неофитка, примеряя пояс, и Афродита тотчас же пожалела о своей просьбе.

До скалистого побережья Фалерской бухты процессия добралась задолго до того, как солнечный диск достиг самой высокой точки на небосклоне. Если окрестности Пирей пестрили множеством портовых и сельскохозяйственных построек, то до Фалерона неофитам выдалось пересекать малозаселённую и почти пустынную холмистую местность. А всё из-за реки Кефис, что с завидной регулярностью заливала здешние территории, делая их непригодными для строительства и земледелия. И хотя старый порт сейчас редко использовался афинянами, на его берегу сохранилось несколько важных святилищ.

В ясную погоду Эгейское море с кристально прозрачными глубинами и бирюзовым цветом волн выглядело особенно завораживающе. Притом оно тоже являлось частью мифологической истории Аттики, раз было названо в честь афинского царя Эгея, с горя сбросившегося в бурлящую пучину со скалы, в момент когда сын Тесей забыл поменять чёрный парус корабля на белый, возвращаясь после победы над Минотавром. Да и Фалерская бухта получила имя аргонавта Фалера.

А процессия со жрецами и неофитами тем временем направилась мимо жертвенника Деметры к храму Посейдона, на заднем дворе которого виднелся дивный сад с плетистыми кустами роз, растущими прямо в глиняных горшках. Миновав алтарь в окружении цветочных зарослей, участники последовали к главному входу в святилище, ожидаемо располагающегося со стороны моря. Оттуда же послышалось волшебное пение и мелодичный звук лиры, но почему-то жрецы и мистагоги поторопились заткнуть уши воском, заранее заботливо переданным им дадухом-факелоносцем.

— Зачем вам это понадобилось? — поинтересовался у Фиалки даймон насмешек и критики, указав пальцем на её ухо, так чтобы та поняла, о чём речь.

— Смертным людям нельзя слышать неприглушённое пение сирен, — слишком громко ответила наставница, переполошив остальных новообращённых, — иначе можно сойти с ума.

Чересчур живо спрыгнув с телеги, иерофант первым ступил на мраморную лестницу храма. Она одновременно вела на возвышение к дверям прямоугольного святилища, окружённого со всех сторон колоннадой, и вниз в морскую пучину к истинным владениям бога Посейдона. И неспроста эллины при возведении сооружений всегда старались встроить их в окружающий ландшафт. Таким образом, отражающиеся в море колонны величественного периптера со спускающимися в воду ступенями представлялись продолжением храма на каменистом дне.

Именно здесь на границе между небом, морем и землёй изначально совершали очистительное омовение кандидаты в дни Элевсинских мистерий. Но сегодня к их великому торжеству решили присоединиться также низшие божества, поэтому в воде герои заметили покровительствующих морским глубинам Нереид, среди прибрежных скал — размахивающих крыльями сирен, а на ступенях — развалившихся сатиров. И все они зачарованно внимали игре юноше, стоящем с лирой в руках по колено в воде. Ловко перебирая струны худыми пальцами, музыкант извлекал на инструменте настолько божественные звуки, что его заслушались и прибывшие неофиты. И если жрецы со статуей Деметры потянулись на поклон волнам и владыке Посейдону, новообращённые замерли на месте, впав в состояние некого транса от гипнотизирующего ритма чувственной мелодии.

Хотя светлые волнистые волосы лириста в потоке солнечных лучей отливали золотом, а сам он внушительной фигурой и благородными чертами лица уподоблялся божеству, юноша приходился обычным смертным. Ведь не зря музыкант никак не отреагировал на прибытие священной процессии — он тоже заткнул уши воском, частично приглушив слух, и не распознал их появления. Когда же на его плечо легла рука иерофанта, лирист вздрогнул и чуть не выронил инструмент.

Едва музыка затихла, вышедшие из оцепенения неофиты поспешили погрузиться в воду с брыкающимися поросятами под мышками. И преграждающие им путь сатиры принялись с неохотой расступаться, шумно втягивая носом воздух и исподлобья заглядываясь на стройные формы прекрасных неофиток, структурно выделяющиеся под намокшими туниками и пеплосами. В свою очередь, Артемида подметила схожесть рогатых даймонов с богом пастушества. Как и Пан, существа имели звериные нижние конечности с копытами, хвост и мужской торс, обильно покрытый жёсткими волосами, больше сравнимый с шерстью. Только в отличие от новообращённого на их бородатых человекоподобных лицах часто застывало диковатое выражение, точно они могли в любую минуту потерять самообладание и перенять полностью животное обличие.

— Вон божественный посланник, о котором ты спрашивал, — проблеял вдруг один из сатиров музыканту, кивнув в сторону Гермеса с кадуцеем, и тот сразу понял, о чём он, хотя и не расслышал слов.

Облокотившись на каменного истукана под водой, лирист сосредоточился на развернувшемся перед ним действием, не забывая периодически оглядываться на сатира, взявшего на себя обязательность подать ему знак в подходящий момент. Рогатый даймон же то и дело недовольно косился на стоящего рядом с ним мраморного куроса. Люди размещали обнажённые скульпторы атлетов у входа в храм в качестве благодарности богу Посейдону за покровительство, однако сатиры постоянно скидывали их в море.

Низшие божества со своей нелепой наружностью недолюбливали куросов за их чересчур идеальный внешний вид, ибо сами не могли похвастаться ни сверхъестественно высоким ростом, ни волнистыми волосами до плеч, да и вместо приятных улыбок рогатые существа скорее демонстрировали жуткий оскал. В прошлый раз его собратья столкнули в воду парочку изваяний, но сейчас они снова плотным строем выстроились у подножия храма, чередуясь с кустами роз и явно испытывая терпенье парнокопытных созданий. Притом скульпторы всегда изображали истуканов с выдвинутой вперёд левой ногой, имитируя движение, поэтому сатиры ощущали особое удовольствие, придавая ускорения летящим с обрыва статуям.

Затем внимание рогатого существа привлекла неофитка, выделяющая среди остальных небожительниц невероятно обворожительной внешностью. Её собранные в высокую причёску багряно-каштановые волосы напомнили ему олимпийский факел, и сама девушка быстро воспламенила к себе интерес не только сатира, но и большинства его собратьев и даже новообращённых. Чудотворный пояс богини красоты на самом деле обладал волшебными способностями, и едва надев его на талию, Эрида сразу начала ловить на себе восхищённые взгляды. Правда, на Ареса — покровителя войны и грустного музыканта с лирой магия цестуса почему-то не распространялась, будто их сердца уже были заняты кем-то другим.

А потом из глубины вынырнуло ещё одно необычное божество, и, приняв у жрецов статую Деметры, ненадолго скрылось с ней по воду. Сначала никто толком не успел рассмотреть существо, но стоило ему повторно показаться на поверхности, Фиалка узнала в нём Тритона. В отличие от Нереид, с любопытством наблюдающих за действиями священной процессии с некоторого расстояния, бог моря имел дельфиний хвост вместо рыбьего. К тому же если нимфы внешне походили на человеческих созданий — гибкими станами, миловидными лицами и густыми, длинными волосами, позволяющих прикрыть их наготу, то на руках истинного морского божества Тритона обнаружились перепонки, в плечи врослись раковины, а кожа отливала лазурным блеском.

— Тритон! — не сдержавшись воскликнула Фиалка.

— Сын Посейдона? — удивилась Афина, никак не ожидавшая столкнуться на берегу с отпрыском своего главного врага.

Между тем жрецы принялись взывать к морскому владыке с мольбами об очищении участников для великого таинства, и зашедшие в воду по пояс неофиты стали окунать туда же жертвенных поросят, повизгивающих от испуга. Тогда сатир подал сигнал музыканту, и тот взялся за лиру, но теперь к его трогательному исполнению присоединились сирены. Кандидаты ещё по пьесе в театре Диониса помнили о девах из свиты Персефоны, обращённых в женщин-птиц разгневанной Деметрой. Неужели миф оживал прямо на их глазах?

И пусть с первого взгляда крылатые сирены казались фантастически прелестными созданиями, обладающими наряду с чарующим голосом птичьими телами и женскими головами, музыканту всё-таки выдался случай узреть их истинную сущность, когда прошлой ночью эти чудовища чуть не разорвали лириста на части. А ведь только вчера юноша был обычным цветком и составлял компанию розам в саду храма Посейдона. Пока на побережье под покровом таинственного мрака не объявился один из элевсинских жрецов в сопровождении сатиров. Выполняя поручение, священнослужитель обратил его в человека и, вручив лиру, передал просьбу толкователя мистерий:

— Не зря ты, будучи астрой небесного оттенка, напоминал всем яркую звезду! Завтра тебе предстоит подыгрывать в священных мистериях самим сиренам. Поразишь всех искусным исполнением — иерофант оставит тебе человеческое обличие, не сумеешь произвести впечатление — вернёшься корнями обратно в глиняный горшок.

И вот сейчас нынешняя действительность наложилась на события минувшей ночи. Как тогда юноша уселся на мраморные ступени храма и, взявшись за лиру, заиграл чудесную мелодию, проявляя бесспорный талант, будто всю жизнь занимался музицированием, а не соревновался с розами за внимание бога солнца Гелиоса; и лунный свет преклонился перед дарованием лириста, бросив звёзды к его ногам в отразившейся небесной карте на морской поверхности. Так и в настоящем времени под звуки инструмента стоящего в воде музыканта стих ветер, волны изменили направление, и заслушивавшиеся неофиты замерли в неестественных позах, подражая каменным куросам.

Также ночью его игру неожиданно разбавили волшебные голоса, дрожащие от избытка чувств, и лирист моментально попал во власть их божественного звучания. Мелодичные чары быстро поработили музыканта, лишив воли, и, отложив на ступени лиру, он направился к морю, словно загипнотизированный. Юноша хотел знать, кому принадлежит столь сладостное пение, а потом разглядел неподалёку от берега прекрасных дев и вспомнил про упомянутых жрецом сирен. Сидящие на скалах существа в потоке лунного сияния представились ему райским видением в одеждах, покрытых пышными перьями. Но тут путь лиристу преградили сатиры.

— Не слушай сирен, Орфей! — закричал рогатый даймон. — Они погубят тебя!

Пока один из сатиров навалился на юношу, а второй попытался засунуть в его уши воск, музыкант запрокинул голову к небу, желая понять, откуда раздался хлопающий звук крыльев.

— А дивные создания умеют летать! — блаженно улыбнувшись, возликовал музыкант.

Но лишь на мгновенье перед его взором предстали красивые девы с развивающими волосами, чудесным образом зависшие прямо в воздухе и протягивающие к нему руки в душевном порыве, в следующий миг — голоса сирен затихли, и они сами обернулись страшными чудовищами. Теперь их изящные фигуры скорее уподоблялись птичьим тушам, острые когти цепляли за плечи сатиров, а грузные клювы щёлкали прямо у лица музыканта, стремясь вырвать ему язык или кадык. Хорошо, на подмогу прибежал третий рогатый даймон с факелами, и с помощью магии шипящего пламени, наконец, отогнал крылатых хищниц.

И хотя сегодня при свете дня сирены уже не воспринимались такими зловещими фуриями, как в мрачной атмосфере ночи, лирист до сих пор не мог без содрогания смотреть в их сторону. А те, наоборот, не отрывали от него пронзительных взглядов, ещё вчера определив в музыканте легендарного героя мифов по его лирическому исполнению и семиструнной золотой лире в руках.

Божественная мелодия Орфея не просто являла собой воплощение совершенства, конструкция его инструмента воспроизводила слаженность планетной системы, а сам он выступал проводником музыки небесных сфер. Поэтому лира смертного звучала поистине волшебно. И каждая струна соответствовала одному искусству, науке и настроению человеческой души, но люди потеряли заветный ключ, чтобы наладить инструмент до состояния абсолютной гармонии, в результате чего упустили возможность насладиться ею в полной мере.

Сирены никогда бы не рискнули прикоснуться к магической золотой лире, способной творить настоящие чудеса: усмирять диких зверей, передвигать деревья и горы, управлять природными стихиями и воскрешать мёртвых, однако в отношении её хозяина они испытывали двоякие чувства. С одной стороны, существа преклонялись перед талантом музыканта, имеющего явно божественное происхождение. Магическими свойствами люди всегда наделяли и астру, в чьём обличии ранее пребывал Орфей, называя её упавшей с неба звездой не только из-за лепестков лучиков. Цветок считался даром богов и умел отгонять несчастья и злых духов даже в образе змей — их земных ипостасей. Также женщины-птицы благоговели перед необычной внешностью лириста: его романтично сощуренные голубые глаза передавали все небесные оттенки, а светлые волосы вобрали в себя весь солнечный блеск, да и врождённое обаяние юноши для сирен было сравнимо со звёздным сиянием. С другой стороны — подсознательно хищницам натерпелось уничтожить музыканта, посмевшего не поддаться на их колдовские чары.

Лиристу же благодаря воску в ушах удалось не подпасть под власть завораживающего пения мистических существ, сохранив при этом здравый рассудок и твёрдую волю. А ведь и небожители почувствовали на себе дурманящую силу голоса женщин-птиц. Конечно, магия сирен не действовала на неофитов так, как на смертных эллинов — они не воображали на месте крылатых созданий очаровательных нимф и не теряли связь с реальностью, испытывая лишь лёгкое головокружение и эйфорию.

Правда, в определённый момент Афина вдруг разглядела в прозрачных водах вместо своего отражения уже знакомую фигуру. Несмотря на человеческие очертания, искажённое ненавистью лицо существа скорее походило на зловещую театральную маску, и богиня мудрости, не удержавшись, с размаха треснула по нему кулаком, вызвав столб брызг. «Мне показалось… Показалось!» — едва успела подумать неофитка, как что-то обвилось вокруг её руки и с силой дёрнуло вниз. Тогда девушка соскользнула с края мраморных ступеней прямо в глубоководный обрыв.

Погрузившись в море, новообращённая принялась отчаянно вырываться, а открыв глаза, обнаружила перед собой в воде Горгону с извивающимися змеями на голове и русалочьим хвостом вместо ног. Пока рот нападавшей искривился в беззвучном крике, её вторая рука попыталась сдёрнуть с плеч Афины божественный защитный воротник из козьей шкуры с блестящими чеканками, но взамен него сорвала золотую подвеску с переплетёнными цепочками и самоцветными камнями по форме напоминающих уменьшенные копии маслин.

Хотя Медуза вцепилась в небожительницу мёртвой хваткой, той пришлось спешно зажмуриться, ибо убийственный взгляд Горгоны обращал в камень всё живое. Но в другой миг противница словно передумала, и, отпустив руку, позволила неофитке устремляться к поверхности. И сделав пару неловких взмахов, Афина, к своему удивлению, неожиданно поняла, что может не дышать под водой бесконечно долго, не испытывая при этом кислородного голодания, видно, божественная кровь давала о себе знать.

Когда же руки Горгоны обхватили девушку уже сзади за талию, она не удержалась и снова распахнула глаза. Но теперь соперница не старалась утащить её на дно, а помогала выплыть наружу, и героиня перестала вырываться. За те несколько мгновений, пока они поднимались, Афина успела разглядеть песчаное морское дно, усеянное камнями и атлетически сложенными куросами. Головы мраморных статуй украшали венки из ракушек, точно местные Нереиды водили хороводы вокруг них. Да и сами нимфы с рыбьими хвостами сейчас вертелись поблизости, с любопытством наблюдая, чем закончится подводная борьба двух земных существ.

А потом неофитка чуть повернула голову в сторону берега и обомлела, заметив вытянутый вход в пещеру, расположенный прямо в горном склоне под храмом Посейдона. Кто бы мог подумать, что под земным святилищем находится ещё одно подводное строение, также украшенное рядом колонн, но служащее местом поклонения морских Нереид. Только рассмотреть его как следует Афине не удалось, вскоре голова девушки показалась на поверхности, и соперница позади неё заговорила мужским голосом.

— Разве на омовениях мистерий кандидатов обязывают нырять на морское дно? — усмехнулся Тритон, помогая неофитке вновь забраться на мраморные ступени.

— Ты вообразила себя русалкой? — захихикал бог насмешек Мом, протягивая руку девушке, тогда как остальные участники процессии предпочли вернуться к своим делам.

— Я разве просила о помощи? — вспылила Афина, недовольно зыркнув сначала на морского бога, затем на даймона злословия, подобравшего выроненного ею поросёнка.

При всей своей божественной красоте, рядом с величественным вестником глубин с раковинами на плечах и изысканным плащом из цветущих водорослей промокшая неофитка с тиной на носу выглядела будто утопленница. А хвостатые Нереиды тем временем уже возвращали Тритону его трезубец, на остриё которого висел оливковый котинос Афины. Новообращённая тут же потянулась сдёрнуть венок, но оступилась и точно опять упала бы в воду, если бы сын Посейдона не придержал её.

— Отец будет рад узнать о твоём возвращении, Афина Паллада, — со всей серьёзностью заявил Тритон.

— Не сомневаюсь, — невольно сморщилась богиня мудрости, помня, как в мифах Посейдон всегда упоминался её наихудшим врагом.

Притом легенды рассказывали и о сложном характере его третьего сына. Именно Тритон считался правой рукой Посейдона и обладал безграничной властью над морем. И сила божества была так велика, что однажды по просьбе отца он устроил страшный потоп, накрыв гигантскими волнами всю землю по самые горные вершины.

Между тем следом за омовением кандидатов в солёных морских водах в мистериях шло очищение кровью, и неофиты со жрецами засобирались на берег. Вот тут-то на мраморных ступенях храма Посейдона и объявился нежданный гость. Безошибочно определив среди участников священной процессии бога виноделия и веселья, эллин кинулся к нему с причитаниями:

— Ах, божественный Дионис в новом величественном обличье! Умоляю тебя о милости забрать назад свою награду!

— О чём собственно речь? — растерялся неофит.

После того как Дельфийский оракул предсказал эллину появление божества, ему пришлось выложить немало средств в попытке выяснить истинное местонахождение покровителя и долго дожидаться в саду храма окончания омовения. И сейчас кутаясь в красный гиматий из дорогой ткани с позолоченным орнаментом по краям в виде раскидистых листов пальмы, знатный посетитель никоим образом не собирался отступать от намеченного плана.

— Твой золотой дар не просто не даёт мне покоя, он точно проклятье меня скоро доконает! — продолжил жаловаться эллин.

— Позвольте вам представить царя Мидаса, — вмешался в разговор один из сатиров.

Когда же эллин принялся раскланиваться перед Дионисом, тряся иссиня-чёрными кудрями, с его груди слетел приколотый застёжкой-фибулой край плаща, прикрывающий также руки мужчины, и неофиты еле сдержали удивлённые возгласы. Сначала кандидатам показалось, будто пальцы, запястья и предплечья Мидаса покрывают многочисленные драгоценные украшения. Однако при ближайшем рассмотрении они обернулись золотыми узорами. А ведь в Аттике татуировками клеймили лишь рабов, пленников и преступников.

— Так какая у тебя проблема, Мидас? — уточнил опешивший Дионис.

— Всё, к чему я прикасаюсь, превращается в золото! — запричитал царь, выставив вперёд руки ладонями вверх. — Теперь я почти не ем, не пью и не сплю. И золотым стал не только мой дворец и сад… но и собственная дочь…

Впрочем, царь не преувеличивал. Как-то раз ему посчастливилось помочь Дионису с поиском его друга, и тот, желая наградить эллина, предложил исполнить любое желание. Тогда жадный Мидас попросил в дар способность, обращать всё, чего коснётся рука в золото. Правда, он быстро пожалел о скоропалительном решении.

Несколько дней в состоянии полного безумия Мидас метался по дворцу, окружая себя бесценными богатствами, потом переключился на сад, виноградные холмы и пшеничное поле неподалёку. Притом его угораздило превратить в жидкое золото даже небольшое озеро под окнами спальни. А к ночи, упав без сил на драгоценный трон, царь попросил принести лучших яств и вина, отпраздновать свой успех. Но тут эллина постигло неожиданное разочарование, ибо всё, что попадало ему на язык, тоже вмиг становилось золотым.

— Проклятье! — вскрикнул царь, чуть не поперхнувшись вином.

Отшвырнув прочь кубок, Мидас скрючился на полу в три погибели, изрыгая из глотки на каменные плиты жидкое золото. В такой нелепой позе его и застала прибежавшая на шум дочь. Но зря девушка в добродушном порыве обхватила руки отца, стремясь рассмотреть образовавшиеся на них узоры, она немедленно приняла вид золотой статуи, и царь от ужаса потерял сознание прямо у её ног.

— Вот полюбуйтесь, отныне моё прикосновение смерти подобно! И пусть вам кажется, словно в этих золотых объятиях способны исполняться мечты, — обратился к неофиткам Мидас, — бегите прочь, иначе моё проклятье станет и вашей погибелью.

Царь поспешно кинулся к крайнему кусту роз в глиняном горшке, вместе с другими цветами окружающих храм Посейдона, и только дотронулся указательным пальцем до его крупного алого бутона, всё растение от нежных лепестков, зубчатых листьев и длинных переплетённых между собой стеблей с острыми шипами моментально охватило золотым пламенем. И опалив волшебным огнём один кустарник, магический пожар не остановился на достигнутом, перекинувшись на соседние насаждения. Таким образом, в считанное мгновенье святилище обступила мистическая золотая изгородь с витым растительным узором.

Кроме того, драгоценная проказа поразила и часть мраморных куросов, стоящих между цветами, в результате чего широкие плечи и мускулистый торс атлетов ослепительно засверкали на солнце. Преобразился до неузнаваемости и сад позади храма Посейдона, и теперь живые розы там чередовались с мёртвыми, а их гладкие алые лепестки на фоне золотых стали напоминать священные капли крови на жертвенных алтарях.

— Какой ужас, — не сдержалась Афродита, вместе с остальными неофитами бросившись в сторону.

— Освободи же меня, Дионис! Сжалься надо мной! — между тем снова взмолился Мидас богу веселья, и по щекам его измученного лица потекли золотые ручьи.

Но не все наблюдатели и участники мистерий предпочли держаться подальше от прокажённого царя и его творений. Например, крутящиеся поблизости сатиры с недовольством обнаружили, что их каменные соперники отныне могут похвастаться также золотыми мышцами, и сейчас прикидывали, сколько куросов им предстоит скинуть в море под прикрытием темноты.

Затем на один из драгоценных кустов приземлилась крылатая сирена, привлечённая ярким блеском цветков. И за ней на берег вышла парочка Нереид, воспользовавшись способностью принимать человеческий облик. Поменяв рыбьи хвосты на строенные ноги, любопытные русалки осторожно поднялись по мраморным ступеням к храму Посейдона, желая насладиться ароматом золотых роз у его входа. Но как бы сильно они ни принюхивались к заколдованным бутонам, одновременно прикрывая свою наготу от посторонних взоров длинными волосами, прекрасные нимфы так ничего и не почувствовали.

Не подумал никуда бежать и иерофант. А наоборот, поравнявшись с Дионисом и Мидасом, жрец принялся что-то шептать на ухо неофиту. И только между ними завязался диалог, на Фиалку снизошло вдруг озарение: «Так значит, толкователь мистерий не заткнул уши воском? Но разве смертные в силах выдержать неприглушённое пение сирен?»

— Иди к морю, Мидас, — в результате повелел царю Дионис, — и прими очищение в его водах, намоленных участниками Элевсинских мистерий. Тогда твой дар пропадёт без следа.

Едва же царь с перекошенным от радости лицом бросился по ступеням храма к морю, неофиты со жрецами кинулись врассыпную. Никто не хотел столкнуться с ним по пути, помня о незавидной участи роз. Беспечно повели себя лишь русалки, продолжившие беззаботно раскачиваться на волнах, и одна из сирен, устроившаяся на скале слишком низко к морской стихии. В спешке ушёл на дно и Тритон, оставив статую Деметры в воде на мраморной лестнице.

Зайдя в море по пояс, Мидас опустил руки в его недра, и прямо на глазах эллина золотые узоры на предплечьях начали бледнеть. А чуть позже проклятые татуировки сошли с кожи полностью, и губы царя расплылись в облегчённой улыбке. Обряд очищения действительно помог ему избавиться от опасного дара.

— Чудо! Настоящее чудо! — возликовал царь.

Правда, не всё пошло по плану, и, обернувшись назад, Мидас обнаружил неподалёку статую богини Деметры, отливающую благородным золотым блеском. А затем за его спиной с громким плеском упала в воду со скалы сирена и камнем пошла на дно, переполошив своих крылатых подруг. И мифическое существо оказалось не единственным драгоценным изваянием, приземлившимся на песок. Теперь на некотором расстоянии от берега морскую почву на глубине покрывали обездвиженные рыбы, медузы, звезды и застывшие паутинки водорослей. Золотыми стали также с десяток русалок.

Хотя Тритон пытался предупредить Нереид о надвигающейся угрозе, предлагая им спрятаться в морском храме, обустроенном в большой пещере под водой, только часть нимф последовали за ним. Остальные русалки предпочли укрыться за спинами мраморных куросов, но мистическое заклятье и там настигло несчастных, обручив их навек со своими защитниками золотыми оковами.

Магическое проклятье же прежде чем раствориться в солёной воде, проникло и на затопленную территорию святилища Посейдона, по пути обращая в золото растительные гирлянды на колоннах его входа и столпившихся внутри русалок. Однако добравшись до Тритона, размахивающего над головой трезубцем, несчастье Мидаса будто натолкнулось на непреодолимую преграду. В итоге стены пещеры сотряс страшный подводный взрыв. А когда множество образовавшихся пузырей вырвалось на поверхность, морской бог увидел себя в окружении золотого убранства, ибо все каменные предметы в храме, включая священный алтарь, сейчас опылил разной толщины драгоценный слой.

Тем временем на суше ничего не подозревающие участники Элевсинских мистерий направились к святилищу Деметры, расположенному там же в Фалерской бухте, где их ждало посвящение кровью. Сам храм мало чем отличалось от других религиозных построек Эллады, также не имел окон и был окружён чётным количеством колон с переднего фасада, и нечётным — по бокам. И если внутри строения рядом с божественной статуей находились столы для преподносимых паломниками даров, бескровных жертв и курения фимиама — сжигания благовоний в честь восхваляемой богини, то снаружи на открытом воздухе — размещался алтарь для жертвоприношений.

Мистагоги заранее поведали неофитам о правилах церемонии посвящения кровью, поэтому при подходе к мраморному алтарю, сооружённому на специальной площадке у храма, все организованно выстроились в цепочку. В соответствии с обычаями бомос для принесения жертв небожительнице Деметре стоял на возвышении в несколько ступеней, и, наоборот, углублённые в землю эсхары в виде ям предназначались для поклонения подземным божествам. Предварительно всем участникам снова пришлось омыть руки водой у святилища, а Афродите, Артемиде, Немезиде, и Афине иерофант поручил обойти алтарь слева направо с полными корзинами ячменя и спрятанными на их дне жертвенными ножами.

— Евфемите! — призвал кандидатов к благоговению керик, требуя от участников соблюдать тишину.

Тогда же приглашённый на религиозное действие музыкант заиграл торжественную мелодию, а потом и запел. И хотя к песнопению Орфея не подключился хор жриц, талантливое исполнение придало мистериям необходимый случаю церемониальный окрас. И бесспорно возвышенной музыке юноши превосходно удалось поддержать эмоциональную природу человеческой песни благодаря семиструнной золотой лире, олицетворяющей собой гармонию земной и небесной жизни.

Далее иерофант разразился молитвами к Деметре, прося её с благосклонностью принять жертвы. И кандидаты заметили среди венков и гирлянд, украшающих алтарь, розы, фиалки, ирисы, лилии и нарциссы. Именно эти цветы присутствовали и на театральном представлении о похищении Персефоны. Более скромные венки повесили на шею поросятам — жертвенным животным богини, олицетворяющим плодородие. И вся живность ранее прошла строгий отбор, ведь для обряда годились исключительные молодые и здоровые особи.

Фиалка отлично знала всю последовательность священной процедуры, словно участвовала в ней много раз. Ритуал с поросятами обычно проходил довольно быстро, в отличие от жертвоприношения быка — богу Зевсу, козла — Дионису, лошади — Посейдону, коровы — Афине, овцы — Артемиде или осла — Аполлону. Небесным божествам старались преподносить животных светлой масти и до полудня, подземным и морским — чёрной и ближе к вечеру. Притом рога жертвам золотили, а головы обвивали лентами и венками из тех растений, что предпочитали сами олимпийцы.

И сейчас мысли наставницы наполнились воспоминаниями о подобных служениях, где она лично могла участвовать. В них рогатый скот вели к алтарю всегда молодые красавицы. Там у животного срезали клоки шерсти, чтобы бросить в огонь. Прежде чем крупной особи рассечь горло, сначала её оглушали топором и задирали голову вверх, отдавая дань небожителям, или склоняли вниз в честь подземных богов. Потом жертву разделывали: шкуру завещали храму, заднюю половину с хвостом и внутренностями сжигали на очаге в подношение божествам, а съедобные части готовили на огне для торжественного пира участников.

Между тем иерофант прошёлся среди кандидатов Элевсинских мистерий, обсыпая их вместе с жертвенными животными ячменными зёрнами. Когда же он поравнялся с Фиалкой, наставница обратила внимание на знакомое растение, приколотое к его пурпурному плащу. «Асфоделус мёртвых душ и теней?» — поразилась мистагогша. — «Это же цветок смерти! Но зачем верховный жрец сегодня выбрал в качестве украшения символ загробной жизни, вознося молитвы небесной богине Деметре?»

Затем толкователь мистерий кинул ячмень на алтарь и велел неофитам начинать жертвоприношение. Тогда новообращённые из первой группы друг за другом потянулись к алтарю, где кандидаты произносили вслух короткую молитву и зарезали животных ритуальными ножами из припасённых корзин. И в самый ответственный момент все участвующие в обряде девушки не забывали громко вскрикивать, перекрывая голос музыканта, так как по традиции эмоциональный вопль служил своеобразным гимном, сопровождающим таинство. Засуетились и жрицы, помогая кандидатам собрать кровь в чаши для аккуратного разливания её вокруг жертвенника.

Если Афродита, Немезида и Эон действовали у алтаря неуверенно, Афине прямо в лицо брызнул фонтан крови, а Адонис — бог юности едва не потерял сознание от вида алых капель на лице девушки и своих руках, остальные участники проявили себя достойным образом. Арес расправился с жертвой в два счёта и хотел уже было поспособствовать покровительнице красоты, но сердитый взгляд новообращённой мгновенно отбил у него всю охоту. Быстро завершили сложную часть обряда и Артемида с Эридой. Правда, окропляя жертвенной кровью алтарь, богиня раздора и хаоса пролила несколько капель из кувшина на землю. И в тот же миг оборвались вскрики неофиток, ибо это считалось плохим знаком. Впрочем, ритуал следовало продолжать, и жрицы приступили к процедуре сожжения.

В Элевсинских мистериях не полагалось есть мясо жертвенных поросят, в результате чего их полностью придавали огню. И к столь ответственному действу подключились теперь отроки очага — мальчишки из знатных аттических семей. Они обложили тушки на алтаре кусками жира, полили всё маслом и принялись сжигать, придерживая останки ритуальными вилами, чтобы те с шумом не разлетались в разные стороны под влиянием трескучего пламени.

А иерофант бросил в огонь пригоршню ячменя, призывая неофитов к нему присоединиться. Тем самым участники следовали древней традиции и неосознанно оправдывали жестокие действия обряда, имитируя случайность убийства. Ведь тогда все ритуальные атрибуты: нож, вода, злаки и туша животного становились обязательными предметами для приготовления торжественного блюда. В данном случае ячмень служил оживляющей субстанцией. Раз зерно всегда прорастало в колос и давало жизнь, значит, и жертва в итоге не умирала, а продолжала существовать в божестве.

Заворожённо уставившись на поднимающийся с очага дым от сжигаемой жертвы, Фиалка вдруг натолкнулась взором на толкователя мистерий, замершего по обратную сторону от алтаря. Разбушевавшийся на жертвеннике огонь хорошо осветил лицо иерофанта, дав ей, наконец, его как следует рассмотреть. «Выходит, в Нимфеях мне не показалось, и верховный жрец действительно моложе всех помощников: дадуха, пивомия и керика!» — осенило наставницу. — «Так вот почему он постоянно натягивает на голову капюшон? Не хочет лишних вопросов…»

А потом наставница заметила поразительное сходство толкователя мистерий с растением, приколотым к одежде священнослужителя. Бледное лицо иерофанта, почти как у покойника, обладало чересчур мрачной и траурной красотой, отчего сразу напомнило мистагогше белоснежные колосовидный Асфоделус — цветок забвения из царства мёртвых, имеющий полосы на лепестках, точь-в-точь того же пурпурного окраса, что и плащ его человеческой ипостаси. Слишком чёрными представлялись и волосы верховного жреца, так они переплелись с образовавшейся под капюшоном тенью, а глаза неопределённого оттенка в обрамлении длинных ресниц нагоняли жуть на любого, кто посмел заглянуть в их глубину.

«Нет, я точно попала во власть заблуждений… Иерофант лишь кажется моложе помощников», — запуталась Фиалка, — «Как и полагается божеству! Не зря толкователь таинства не заткнул уши на берегу, песни сирен не грозили ему безумием. И если жрец тоже бог, то кто именно? Ах, неужели сам Аид? И на представлении в театре Диониса он вовсе не играл роль владыки подземного царства, а был собой… Но зачем иерофант вызвался вести посвящение в Элевсинские мистерии? Решил пройти путь своей возлюбленной Персефоны? Но разве он не потерял её навсегда?»

Затем мысли наставницы прервали слова жреца, советующего новообращённым начинать возлияния. И те неофиты, кто уже успел поучаствовать в посвящении кровью, прыснули на жертвенник немного вина, предоставляя Деметре возможность не только вкусить пищи, но и запить её ритуальным напитком. Далее первая группа прошла в храм, куда сатиры успели занести статую богини, привезённую в Афины из самого Элевсина. Там у алтаря для курений и бескровных жертв перед изваянием Деметры, сверкающим золотом в мистическом полумраке, кандидаты вознесли молитвы божеству. Каких-то специальных обращений не существовало, и одни герои просто изложили просьбы приобщить их к таинству, другие — разразились клятвами, держа воздетыми кверху руки. После чего жрицы очистили всех присутствующих воздухом и огнём, используя веялку и факел.

Когда и вторая группа неофитов прошла посвящение, все новообращённые собрались в саду на задворках храма Посейдона в ожидании иерофанта со жрецами, задержавшихся в святилище Деметры. И так в компании роз, прекрасных статуй и сатиров им пришлось прождать до вечера. Подкрепившись со всеми лепёшками из сброженного теста, Дионис почти сразу уединился в сторонке со своей магической глиняной чашей, наполнив её до краёв водой, но получив в результате вино. А девушки с приходом сумерек обратились к Орфею с просьбой сыграть им на лире. Однако их прервал царь Мидас, объявившийся с ещё одним музыкальным инструментом, переданным иерофантом для Аполлона.

— Почему у меня такое чувство, точно эта лира принадлежала мне в прошлой жизни? — обрадовался покровитель искусств, проведя пальцами по струнам.

— Сыграем вместе? — предложил Орфей.

Едва музыкант заиграл первым, большинство неофитов тотчас же ощутили, как у них выросли крылья за спиной. Вдохновлённые совершенной мелодией лириста новообращённые будто оторвались от земли и воспарили в воздухе над садом, наблюдая сверху фантастическую аномалию. На каменной площадке смешались две полярные действительности: алые розы с трепещущими на ветру лепестками имитировали дыхание самой жизни, а их за́мершие навек золотые копии выступали проводниками смерти. И все кандидаты сейчас находились на границе между светом и темнотой, но с каждым новым этапом посвящения Элевсинских мистерий должны были отдаляться в сторону мрака, чтобы познать всю его глубину и вернуться к жизни одухотворёнными личностями.

— Много прекрасных цветов создали боги себе для услады глаз и нам на радость, — следом запел печальную песню Орфей, и сердца особо впечатлительных неофиток сжались от грусти. — Меня же навсегда пленили белые ландыши! Тонкий стебелёк растения, унизанный маленькими кувшинками, гнётся к земле подобно женскому стану, распространяя вокруг себя душистое благоухание лесной чащи. И лишь однажды вдохнув его аромат, я уже не буду прежним. Жалко чудо-цветок приглянулся не только мне, но и богу смерти Танатосу. Тогда он прикинулся ядовитой змеёй и унёс нежное создание в царство мёртвых, спрятав от взора смертных людей глубоко под землёй. О ландыши, напоминающие мне слёзы быстротечной жизни, теперь не найду я покоя, пока не отыщу вас в садах владыки Аида.

Меланхоличное исполнение Орфея нагнало на неофитов тоску, и герои мысленно покинули мир живых вместе с белым ландышем, оказавшись на мрачных территориях подземного мрака, где стали свидетелями свадьбы Персефоны и Аида, словно лицезря продолжение мифа о Деметре. Ибо под звуки траурной лирики как раз и уместно было выдавать замуж похищенную невесту за владыку царства мёртвых. Музыка отлично воспроизводила грустные эмоции молодой богини, чувствующей себя крайне несчастной рядом с суровым на вид женихом.

Но потом голова музыканта поникла, а пальцы соскользнули со струн, и мелодия бы обязательно оборвалась, если бы её не подхватил бог искусств. И именно волнующая игра солнцеликого Аполлона заставила новообращённых очнуться.

— Он рождён лучше всех стрелять из лука, играть на лире и нести в свет красоту! — восхищённо проговорила богиня раздора и хаоса на ухо Артемиде. — И разве есть занятие, которое ему не по силам?

— По мифам моего брата всегда считали самым могущественным небожителем, после громовержца Зевса, — во всеуслышание подтвердила богиня охоты. — Естественно, и в музыке ему нет равных!

Возвышенная игра Аполлона никого не оставила равнодушным. Но музыкальный дар не являлся основным достоинством неофита, и слухи о разных заслугах героя давно разошлись по всем четырём сторонам света. Глядя спереди на златокудрого бога-красавца с лавровым венком на голове, новообращённые видели идеально сложенного высокого юношу с золотой лирой, покровительствующего искусству и всегда и во всём добивающегося успеха. Ведь не зря растение Аполлона символизировало талант, триумф и славу, так и сын Зевса одерживал победу в любом соревновании: игре на лире, стрельбе или кулачном бою. С правого бока же кандидаты лицезрели благородный профиль лучезарного небожителя, выдающий в своём владельце гордую, самолюбивую, и вспыльчивую особу. Вечнозелёный лавр олицетворял также символ бессмертия и всевластие, поэтому воплощающий его юноша обладал деспотичным характером с непреодолимой жаждой признания.

Ну а со спины перед новообращёнными представал скорее сребролукий и лучезарный Феб. Раз лавр наделял сверхъестественной мощью, Аполлон имел непомерную силу и мастерски владел серебряным луком, и его золотые стрелы в колчане за спиной, хотя и походили на застывшие солнечные лучи, считались грозными орудиями, несущими смерть. Олимпийцы опасались неуязвимого небожителя не хуже Зевса, и даже Аид и Посейдон старались с ним не связываться. И правда, герой был так страшен в гневе, что мог поднять восстание против самого метателя молний, и никогда не щадил соперников. А вот с левого бока юноша с умным взглядом уподоблялся мудрому оракулу, обладающего даром ясновидения и с помощью одного лишь шелеста лавровых листьев предсказывающего будущее и расшифровывающего божественные пророчества.

— Да, лира Аполлона хороша, но ей не сравниться с твоей свирелью, — а Эрида уже переметнулась к рогатому Пану, окружив его сладкой как цветочный нектар лестью.

— Нет равных, говоришь? — тут же вскрикнул бог дикой природы, оборвав игру покровителя искусств. — Давайте-ка это проверим в честном поединке! Моя сиринга против лир Аполлона и музыканта. Дионис составишь мне компанию своей песней?

— С радостью, — согласился бог веселья, и все обратили внимание на его раскрасневшееся от выпитого вина лицо.

— Но я, пожалуй, откажусь, — запротестовал Орфей, планирующий ещё побеседовать с вестником богов до возвращения неофитов в Афины.

— А я принимаю вызов, — с азартом провозгласил Аполлон. — И готов выступить против вас двоих.

— Тогда объявим прекрасную Эриду музой нашего соревнования, — предложил Пан. — А остальные участники возьмут на себя судейство.

Кандидатуру Эриды поддержало большинство неофитов, и девушка победно улыбнулась. С тех пор как Афродита одолжила новообращённой магический пояс, та не переставала ловить на себе восхищённые взоры. Однако в саду героиню начали одолевать назойливые сатиры, разогнав круживших поблизости небожителей. И теперь кандидатка мечтала избавиться от навязчивого внимания парнокопытных поклонников с ослиными ушами и хвостами, решивших вдруг засыпать красавицу глупыми комплементами.

— Мне как-то довелось жевать листья огненной лантаны, — протягивая алую розу, проблеял над ухом богини один из сатиров, также захватив мясистыми губами часть её багряно-каштановых волос, — но потом у меня распух язык во рту от их ароматной смолы…

— Я же однажды заснул подле лантаны в жару, — перебил другой сатир, выхватив из-за спины золотой цветок, который и приняла девушка, морща нос от запаха мокрой шерсти, — а она возьми да воспламенись, подпалив мне брюхо с хвостом.

«Держитесь подальше и от человеческой ипостаси лантаны адского пламени», — хотел посоветовать волосатым существам бог войны, но передумал. Да и в отличие от большей части кандидатов, Арес не посчитал хорошей идеей, назначить покровительницу смятения музой соревнования. Хотя неофит ошибался, ведь никто лучше богини раздора и хаоса не разжёг бы в сердцах участников соперничество и азарт. Правда, наряду с непреодолимым желанием победить у них вскоре могло возникнуть и стремление уничтожить противника любой ценой.

Затем в центр сада выступил красавиц Аполлон, и едва его пальцы заскользили по струнам золотой лиры, бархатный голос затянул сказания нараспев:

— Среди всех божественных творений растения самое удачное приобретенье. Так, олимпийский Пантеон обращён в цветущий Элизиум!

Следом рогатый Пан принялся с усердием дуть в свою флейту, состоящую из нескольких полых трубок разной длины, а Дионис подхватил песню:

— И в дивные цветы превращены все нимфы, в кого боги были безответно влюблены, а также ненавистные соперники.

Начало музыкального состязания выдалось интригующим, и небожители на какой-то момент перестали галдеть и затаили дыхание. Между тем в поединке сошлись две противоположные силы: светлая и тёмная в соответствии с давно образовавшими культами — аполонистическим и дионистическим. И, несмотря на то что божественных соперников соединяла неразрывная связь, никто из них не собирался просто так сдаваться.

— Растения — посланники света, несущие в жизнь гармонию и любовь, — продолжил Аполлон, — и наполняющая их магия солнца исцеляет тело и дух!

— А как же цветущие поклонники смерти, служащие вечной тьме? — с ухмылкой на губах пропел Дионис. — Их яд устраняет неугодных для уравновешивания мира мёртвых и живых.

Новообращённые потеряли интерес к Пану с флейтой, ибо в музыкальном поединке с Аполлоном рогатого участника полностью затмил Дионис. Если златовласый красавец с лирой представлял собой бога света и огненной бури, наделённого солнцем священной силой противостоять сущностям подземного мира, то курчавый юноша с чересчур женственными чертами лица воплощал тень своего соперника или его тёмную порочную сторону. В противовес благородному Аполлону, обычно руководствующегося разумом и моралью, соблюдающего во всём меру и полагающегося на искусство, науку и религию, нечестивый Дионис после злоупотребления вином претворил в себе все червоточины жизни и тьму мистерий, преисполненные животной силы, низменными пороками, жертвоприношениями, безмерно выпитым кикеоном, дикими плясками и оргиями.

— Неофиты избраны богами и к священному таинству приобщены, — солнцеликий Аполлон кивнул лунной сестре Артемиде. — Пусть снизойдёт на нас всех прозренье и благословлённый свет!

— Да не уничтожит нас всех откровенье, что мистерии веками хранят, — в свою очередь, выдал соперник, — и помогут нам боги, ведь последний день ритуала станет испытаньем для всех.

Задержавшись рядом с Дионисом, Аполлон почувствовал удуший от него запах пряностей и вина, а вовсе не благовонных масел, когда кандидатам следовало придерживаться поста до возвращения в Элевсин. Но бог виноделия и веселья лишь беспечно развёл руками, столкнувшись с осуждающим взглядом златокудрого неофита. Хотя чего Аполлон ожидал от небожителя, подарившего смертным в качестве дара вино. Эллины же учинили в благодарность покровителю ежегодные празднования — Великие Дионисии, в которых начали злоупотреблять его подношением, тогда как в обычный период сдержанно подходили к возлияниям, придерживаясь культуры винопития.

Вот и сам бог веселья успел незаметно от остальных кандидатов мистерий с десяток раз осушить магический мастос, и теперь, приложив палец к губам, подмигнул сопернику, прося сохранить открывшийся тому секрет втайне. Но в ответ на ехидную улыбку Диониса противник только раздражённо поджал губы, зарядив наэлектризованную атмосферу вокруг ещё большим напряжением.

Не случайно Аполлона прозвали богом света, фаворитом солнца, лучезарным и сияющим Фебом, его талант, красота и сила явно приходились даром небес. Дионис же выступал скорее порождением тени, любимцем ночи, наделённым всеми известными пороками. Пока музыка первого героя изливалась сродни жизненному потоку энергии, а песня побуждала к духовному озарению, исполнение второго — погружало в трагедию о соблазнах и ловушках бессмертной души, поражая слушателей чересчур вульгарными поворотами.

— А сколько несостоявшихся возлюбленных числиться среди цветов и не счесть, — расхорохорился покровитель веселья. — И все они познали бесценный урок — не стоит отвергать богов!

— Уж не пьян ли наш Дионис? — после очередного неприличного куплета вдруг осенило даймона насмешек и критики.

— И это в строгий пост! — совсем не удивилась Апата — богиня лжи и обмана.

Тем временем любопытные взгляды собравшихся продолжали метаться от одного исполнителя к другому. Перевоплотившийся из вечнозелёного лавра Аполлон выделялся почти безупречной внешностью и всё в нём представлялось идеальным, от выразительного лица с гордым профилем и надменной полуулыбкой, аккуратной причёски с уложенными надо лбом золотыми кудрями на манер крылатых цикад, до узких плеч с талией и атлетического торса. Когда мягкий андрогинный образ переродившегося из вьющегося плюща Диониса содержал в себе много изнеженных черт: призывный взор с поволокой, чувственные губы и изящные запястья смотрелись чересчур женственными, непослушные янтарно-каштановые кудри постоянно ниспадали на глаза, а в плавных жестах сквозила необычайная лёгкость.

— Гляди-ка, музыка Аполлона оживила даже статуи, — хмыкнул Мом, обращая внимание Апаты на тени под стоящими неподалёку мраморными изваяниями. — И у нас появились ещё две музы Эрато и Терпсихора — покровительницы лирической поэзии и танцев.

Конечно, даймон понимал, что силуэты каменных скульптур привело в движение колеблющееся пламя факела на стене, но сравнение их с богинями показалось ему забавным. А потом в момент выступления Диониса ветер подул сильнее, и тени забились в бешеном ритме, напомнив Апате уже хмельных менад — безумных последовательниц культа бога виноделия и веселья.

— По мне так они похожи на танцовщиц-менад, — возразила неофитка. — Да и Дионис своими скабрёзными песнями скоро превратит музыкальный поединок в настоящую вакханалию!

Мом тоже часто слышал от посетителей Нимфей рассказы об их встречах с менадами — сумасшедшими поклонницами культа бога виноделия, производящих слишком пугающее впечатление. Именно благодаря их усердиям большинство Дионисий оборачивались непристойными празднествами, где сливались воедино безудержное веселье, излишние возлияния, дикие пляски и развратные действия. На них в декорациях ночи полуобнажённые девушки со спутанными волосами в образе нимф, обвешанные шкурами оленей и змей, опьянённые вином и одурманенные выпитой кровью убитых животных, в исступлении извивались под звуки бубна и тамбурина, вознося клятвы божественному Дионису. Но и этим всё не ограничивалось, и порой менады пускались в плетение тайных заговоров, планируя жестокие преступления.

— Хотел бы я перенять обязанности даймона ветра, чтобы срывать листву с деревьев и девиц, — разошёлся покровитель виноделия. — И беззапретно виться вокруг их тонкого стана на зависть богов.

Между тем своими вызывающими песнями Дионис накалил нешуточные страсти. Хотя его томный голос и развязные жесты неспроста взбудоражили умы новообращённых. Как и вьющийся плющ содержал в себе весьма токсичные вещества, провоцирующие у окружающих состояние помутнение рассудка, сравнимое с опьянением, так и от песни его человеческой ипостаси кандидаты впадали в восторженный экстаз. Но если небожители ощутили на себе исключительно воодушевление от приподнятого настроения, то сатирам и царю Мидасу едва не снесло голову от внезапно навалившегося на них чувства дикого веселья и высшей степени счастья.

Тогда тёмные желания низших божеств полезли наружу. И лишь один из сатиров присоединился к эмоциональному рукоплесканию Мидаса, оглушительным ликованием перекрыв слова песни, остальные его собратья впали в крайности. Двое рогатых существ затеяли ожесточённый спор о том, чьё выступление лучше — Аполлона или Диониса, порываясь ввязаться в драку. Трое сатиров изверглись бранными ругательствами на мраморных куросов и друг друга. Ну а самых тихий даймон стал присматриваться к золотым атрибутам небожителей, задумав подлое воровство.

Вскоре Афине надоели непристойные шутки сатиров, и она решила ненадолго отлучиться из сада. Незаметно выскользнув за ограду из роз, неофитка направилась к морю, рассчитывая побеседовать с Тритоном. Странные чувства отрешённости от реальности испытал и Орфей. Однако благодаря приливу небывалой смелости, юноша, наконец, отважился подойти к вестнику богов с довольно дерзкой просьбой.

— Гермес, помоги мне выкрасть из сада владыки мёртвых белые ландыши, — заплетающимся языком проговорил музыкант.

А стоящий рядом с Немезидой и Афродитой бог хитрости, счастливого случая и воровства не соизволил даже обернуться, услышав нелепое вопрошание смертного.

— При чём тут я? — недоумённо обронил неофит.

— Сатиры рассказали мне от твоей роли посредника между смертными и богами, — продолжил настаивать юноша.

— Ах, ну конечно… — недовольно пробормотал Гермес, с трудом приняв заинтересованный вид под любопытными взглядами небожительниц. — Только если хочешь пробраться в подземное царство, тебе придётся умереть.

— Не обязательно, — парировал музыкант. — Сатиры мне поведали о…

— Может, рогатые даймоны и составят тебе компанию в приятной прогулке по подземному царству? — не удержался от ехидного замечания новообращённый.

— Но ты единственный посланник, кого на своих мрачных территориях принимает повелитель царства мёртвых. Также мне известно, что став проводником душ, ты получил от владыки, чьё имя не произносят вслух, магический жезл-кадуцей, открывающий все затворы подземного мира, — возразил лирист, оглядываясь в поисках атрибута новообращённого, который тот постоянно везде забывал.

— А ты хорошо обо всём осведомлен, — хихикнула Афродита.

— Зачем тебе понадобились ландыши? — удивлённо спросила Немезида.

— Я не случайно в песне сравнивал белые ландыши со слезами. В этот цветок обращена моя возлюбленная Эвридика, — вздохнул герой.

Ещё вчера очнувшись от многолетнего сна в человеческом теле посреди дивных роз в саду храма Посейдона, музыкант сразу ощутил невероятную тоску на сердце. Герой даже отказался музицировать на Элевсинских мистериях вопреки наставлению иерофанта, и сатирам пришлось долго убеждать лириста. В итоге после длительных увещеваний и угроз превратить юношу назад в астру цвета упавшей с неба звезды низшим божествам всё-таки пришлось раскрыть Орфею правду о его трагической любви к лесной дриаде. И хотя он почти ничего не помнил о своей прошлой жизни, нежный образ Эвридики тут же явился ему в мыслях, и фантазии о прекрасной нимфе более не отпускали лириста.

— Но раз твоя Эвридика в царстве теней, значит, она умерла! — осенило Афродиту, и улыбка пропала с её лица.

— Ей укусила ядовитая змея, — признался Орфей. — Тогда Танатос — ужасный бог смерти забрал её в царство вечного покоя, обратив белым ландышем. С тех пор она растёт в саду всемогущего владыки теней, но я хочу вернуть её назад в мир живых.

— Попав в загробное царство, смертные уже не возвращаются обратно, — заверил лириста Гермес. — Исключительные правила действуют лишь для богов.

— Это мы ещё посмотрим! — упрямо заявил влюблённый музыкант, с силой сжав в руках золотую лиру, отчего его пальцы побелели. А потом грустно улыбнувшись, добавил, с нежностью глядя на переливающиеся в свете факелов струны: — Без возлюбленной моя земная жизнь обречена на одиночество. Вот что страшнее самой смерти! Но завтра после чествования времени всем неофитам предстоит отправиться в храм Асклепия у подножия Акрополя. Там в пещере святилища спрятан один из входов в царство мёртвых. Я прошу тебя помочь мне найти его!

Осознав, наконец, чего добивается Орфей, бог хитрости ему заговорщически кивнул. И Немезида какое-то время не могла оторвать взгляда от сощуренных чёрных глаз обаятельного мошенника, хранящих в глубине тайны всего мира. А затем взор новообращённой сместился к открытому участку на груди юноши. Со своей бледной кожей Гермес наверняка не особо-то выделялся среди мертвецов подземного царства, но богиня возмездия каждый раз поражалась её необычным свойствам. Та казалась невероятной прозрачной, и Немезида настроилась рассмотреть через её покров сердце неофита, зажатого в тиски рёбер, представляя его таким же алым, как мистический мак.

«И чего задумал Гермес?» — задалась вопросом богиня возмездия, — «Неужели очередную авантюру? Но не хватит же ему наглости похитить одну из душ прямо из-под носа владыки царства мёртвых?»

Только на бесстрастном лице юноши не отразилось и намёка на коварный замысел, словно он намеренно провоцировал великую мстительницу. И Немезида опять ощутила растерянность от вызывающего поведения неофита. Почему-то покровитель воров, даже планируя тёмное деяние, продолжал крутиться около карающего божества, призванного ловить за руку всех мошенников, точно совсем не боялся её праведного гнева. И совершенно зря. Пусть благодаря ангельскому виду небожительница с мечтательно распахнутыми зелёными глазами и воздушным пучком медово-солнечных волос производила впечатление лилейного неземного создания, не стоило заблуждаться на её счёт.

Немезида была рождена воплощать справедливое возмездие и в силу сурового характера не умела прощать ошибки. Поэтому ловкий плут и хитрец напрасно рассчитывал на собственное обаяние. Карающее божество взяло на себя обязательство безжалостно наказывать за проступки всех смертных и богов, а значит, очаровательный мошенник являлся неудачной для неё парой. Однако лукавый разбойник явно на что-то надеялся, обхаживая своего палача. Да и неофитка не понимала, её тянет к юноше ввиду его природного магнетизма или влечёт предчувствие неотвратимого преступления, за которое ей следует обрушить на виновного всю силу возмездия.

И всё-таки новообращённая хотела бы обладать менее жестокой сферой влияния в роли богини и отвечать за растительность, погоду или красоту, променяв плётку и острый нож на более безобидные и приятные взору атрибуты. Как и до сих пор Немезиде представлялись совершенно чуждыми чувства ярости и негодования. Но небожителям не доводилось выбирать своё предназначение, и героине полагалось побыстрее свыкнуться с судьбой и готовиться сокрушать даже тех, кто ей глубоко небезразличен.

А в следующий момент беседу новообращённых с музыкантом внезапно прервал один из сатиров, в одурманенном состоянии подскочивший к девушкам.

— Дионис в песне представил вас всех цветами, — проблеял рогатый даймон. Впрочем, к богине возмездия он не рискнул обратиться напрямую, видимо, догадавшись о её мстительной природе или же поймав недовольный взгляд Гермеса, и потянулся к венку покровительницы красоты: — И вот я сейчас гадаю, не королева роз ли объявилась предо мной?

— Держись от меня на длинной дистанции, сатир, — пригрозила низшему божеству Афродита, скрестив руки на груди.

— Смотри, как остра на язычок, — захохотал сатир, и к нему присоединились ещё двое подскочивших собратьев. — Не хочешь ли со мной прогуляться вдоль золотой изгороди вокруг храма, красавица, полюбоваться серебристым светом лунной ночи?

— И не мечтай, — гневно отчеканила неофитка.

— Ладно-ладно, спокойно, я не хотел ничего дурного, — неожиданно запричитал сатир, испуганно попятившись назад, — и уже ухожу…

— То-то же, — продолжила дерзить новообращённая, и, не подозревая, что даймонов отпугнул вовсе не её доблестный вид, а грозная фигура, поднявшаяся за девичьей спиной.

Очевидно, переродившаяся из красной розы Афродита своей роковой красотой привлекла внимание сатиров сродни яркому пламени. И рогатые даймоны потянулись к ней, не боясь обжечься, точно загипнотизированные. Но обнаружив позади неё убийственно чёрную тень, напоминающую очертаниями бога жестокой войны, в страхе отпрянули. Далее выступившее на свет лицо Ареса с суженными в гневе глазами и плотно сжатыми губами подтвердили догадки низших божеств. Не сулила ничего хорошего и напряжённая поза неофита с рельефно выступающими под хламисом стальными мышцами, и сатиры поспешили ретироваться, пока с них заживо не содрали шкуры. Ибо засматриваться на цветок, приглянувшийся богу войны, было не просто неразумно, а опасно для жизни.

Тем временем вышедшая на берег Афина ещё издали заметила Тритона, ворочавшего золотого куроса на мраморной лестнице храма Посейдона. Подняв изваяние со дна, морской вестник поместил его на крайней ступени, а затем нырнул за следующим. После того как проклятье царя Мидаса преобразило подводные территории у затопленного святилища, божество решило вернуть все созданные руками человека творения обратно на сушу, так ему не понравилось, что вместе с застывшими русалками они стали составлять единое целое. А ведь двуногие никогда не являлись ровней морским существам.

Богиня мудрости ускорилась, стремясь быстрее добраться до лестницы с уходящими под воду ступенями, но ни один шаг неофитки не приблизил её к намеченной цели. И вроде бы Афина продолжала движение, и золотые цветы на пути сменяли живые розы и каменные куросы, только при этом новообращённая оставалась на том же самом месте, словно повторяя судьбу аргонавтов, тоже однажды попавших в заколдованный круг во владениях Тритона. Никто не мог подойти близко к морскому богу без его дозволенья, а уж покровительницу мудрости он тем более не ожидал ещё раз увидеть сегодня.

Между тем Тритон вскоре снова показался из воды, и, заметив на берегу Афину, позволил ей всё-таки достичь ступеней.

— Ты первое божество, кого мне довелось нынче встретить, не считая неофитов, получивших второе рождение, — приблизившись к морской границе, проговорила новообращённая.

— Разве? — возразил сын Посейдона, и его глубокий голос слился с шумом моря.

— Я хочу спросить тебя про Медузу Горгону — поверженное Персеем чудовище, — продолжила Афина, сжимая в руке факел.

— Ты про самую красивую жрицу твоего культа, посмевшую разозлить свою покровительницу и поплатившуюся за дерзость? — ухмыльнулся собеседник. — И что тебя интересует?

— Она погибла или нет? — протараторила неофитка, смущённо отведя взор.

— Персей же принёс тебе её голову в качестве трофея прямо в Афины, — промолвил Тритон, приподняв в недоумении бровь.

— И тебе известно, где она сейчас? — не отставала девушка.

— Конечно, и я готов раскрыть тебе тайну за поцелуй, — вдруг заявил Тритон, прекрасно зная, слишком благоразумная Афина, давшая себе клятву навсегда остаться девственницей, никогда не согласиться на подобную сделку.

— Нет! — и вправду сразу выпалила Афина, смерив морского бога презрительным взглядом. — Пожалуй, я найду иной способ всё выяснить…

«И лучше дам Горгоне свести меня с ума, чем поцелую сына главного врага», — недовольно добавила про себя неофитка.

— Как скажешь, — повёл плечами с вросшимися в них раковинами морской бог, и, отвернувшись от девушки, взялся перемещать золотого куроса на край степени.

«Ох, напрасно я так быстро отвергла предложение Тритона, и теперь не найду себе места, пока не выведаю тайну про Медузу», — уже через мгновенье пожалела о вспыльчивом отказе покровительница мудрости. — «Мне нужно убедиться в смерти Горгоны, тогда она перестанет, наконец, меня преследовать! Но до возвращения в Элевсин осталось полтора дня, а все доказательства в Афинах… Боюсь, я могу не успеть…»

— Ну, хорошо, я передумала, — сквозь зубы процедила неофитка. А затем с губ девушки сорвался нервный смешок: — Один поцелуй не такая уж и большая плата. Не сделает же он меня твоей невестой? И я готова потерпеть…

— Потерпеть? — в свою очередь, возмутился морской бог.

«И что эта недотрога о себе возомнила?» — разозлился Тритон, слишком избалованный вниманием смертных, нимф и русалок. — «Да девицы с завидной регулярностью продолжают бросаться со скалы в море, мечтая о моём спасении. А сколько несчастных дев здесь потонуло, так и не попав ко мне объятья, и не счесть».

Откинув мокрые волосы за спину, своей изогнутой формой уподобляющихся нисходящим на берег волнам, морской бог напряг крепкие мышцы, выставив напоказ мощные руки и рельефный пресс, отчего на его коже в ореоле лазурного блеска моментально выступили таинственные символы. Тело Тритона было испещрено именами врагов, которых герой уничтожил, но главным достоинством ему служила вовсе не эффектная внешность. Он считался самым могущественным из всех сыновей верховного владыки Посейдона, превосходя других силой и влиянием.

Но Афина не стала зря тратить время, засматриваясь на впечатляющую наружность божества с дельфиньим хвостом, а, спустившись по ступеням в воду по пояс, наоборот, прикрыла веки и выпятила в его направлении пухлые губы. Не случайно Посейдон с особым презрением отзывался о покровительнице мудрости, неофитка явно не отличалась робостью и шла напролом к намеченной цели. Только прикрыв глаза, округлой формой выделяющих её среди остальных смертных девушек и богинь, новообращённая сразу лишилась и части неотразимого очарования.

— Спускайся за мной к святилищу на дне, — отчеканил Тритон и, нырнув в море, окатил девушку брызгами, едва не затушив факел в её руке.

— Прямо в воду? — распахнув глаза, возмутилась неофитка. — Но мы об этом не договаривались!

А в следующий момент по воле Тритона в море вдруг образовался сильнейший отлив, и вода отступила от берега, оголив вместе с дном и пещеры Фалерской бухты. Чтобы достичь осушенной почвы, неофитке пришлось сойти вниз по ступеням, и откуда уже взять направление до ворот храма Посейдона, выстроенного прямо под земным святилищем в склоне обрывистого берега. Минуя по пути золотые изваяния куросов и прижавшихся к ним русалок, блестящих в свете факела рыб и драгоценные ленты застывших водорослей, Афина перевела взор на ровный ряд высоких мраморных колонн, отмечающих вход в подводный комплекс. Вот там-то она и обнаружила дожидающегося её морского бога.

К удивлению героини, пещера оказалась затопленной изнутри до самого потолка, хотя снаружи море давно отошло от берега на значительное расстояние. Однако вода и не думала выплёскиваться из залов храма к ногам девушки, магическим образом оставаясь на своём месте. В итоге неофитке пришлось притормозить у входа. Там на границе её рука упёрлась в водную стену, и Афина вопросительно посмотрела на замершего по ту сторону Тритона.

Новообращённой не хотелось следовать в затопленный храм, и, к счастью, морской бог не настаивал. Тем более, внутри было достаточно темно. Конечно, факел неофитки осветил фигуру Тритона, его блестящий дельфиний хвост, выступающий край мраморного алтаря и несколько золотых изваяний русалок, но всё остальное пространство поглотила мрачная темнота.

— Это проклятье царя Мидаса так озолотило морское дно? — поинтересовалась небожительница.

Кивнув в ответ, Тритон вытащил из-за спины руку с зажатой в ней каменной головой, тоже покрывшейся драгоценным слоем. Лицо Медузы вернуло себе былую красоту, но извивающиеся змеи на месте волос никуда не делись, точно, в момент её гибели лишь часть заклятья потеряло силу. В своё время Персей передал отрубленную голову Афине в знак доказательства выполненной работы, а та повелела отнести трофей в верхний храм Посейдона в качестве предупреждения морского владыки, не строить ей козни. В результате изваяние переместили в затопленное святилище, где оно и хранилось до сих пор.

Помня о смертельных свойствах взгляда Горгоны, Тритон повязал ей на лицо узкую полоску плотной чёрной ткани, но изваяние с раскрытым в немом крике ртом продолжило сохранять зловещий вид. Между тем морской бог доплыл до Афины, и, подняв трофей на уровень её глаз, позволил девушке как следует его рассмотреть.

— Значит, Медуза Горгона всё-таки мертва! — воскликнула богиня мудрости, вместо страха и жалости испытав чувство облегченья и торжества.

Сын Посейдона дал Афине убедиться в том, что останки принадлежат именно Медузе, ведь такими прекрасными чертами лица не обладала ни одна из её сестёр. А потом стремительно обхватил шею неофитки рукой, притянув для обещанного поцелуя. Погрузившись с головой в толщу воды, небожительница на мгновенье растерялась и, выронив из рук факел, прижала обе ладони к груди Тритона, но оттолкнуть не посмела из-за данного согласия.

Впрочем, цепкие объятия сына злейшего врага не отличались нежностью, а были сравнимы с убийственной хваткой, словно Тритон специально не рассчитал свою силу, намереваясь задушить или утопить неофитку. И морской бог ненавидел покровительницу мудрости не беспричинно. Собственно по вине горгоноубийцы его отец Посейдон покинул Олимп, и поселиться во дворце глубоководной бездны, вынашивая планы мести обожаемой дочери громовержца.

Тритон перенял нелюбовь отца к Афине, но встретив её сегодня на берегу, не посмел вступить в открытое противостояние из-за отсутствия веского довода. Да и в дни проведения Элевсинских мистерий запрещалось нарушать установленное перемирие. И теперь в роковом поцелуе морского бога выплеснулись все скопившиеся в нём чувства злобы и отчаяния.

Сын Посейдона надеялся, что попав в его стальные объятья и во власть морской стихии, Афина начнёт вырываться, а он не уступит и как можно дольше будет удерживать девушку под водой, упиваясь её негодованием и страхом. Много лет неофитка провела в заточении, обращённая в куст оливы, и Тритон на миг пожелал с силой стиснуть гибкий девичий стан, воображая переломить его пополам, точно ствол дерева, совершенно забыв о его необычной прочности. Не ощутил он на языке и горького вкуса, хотя сорванные с куста оливки в необработанном виде считались несъедобными. Зато кожа небожительницы поражала своей гладкостью, будто впитала в себя священное оливковое масло, и волосы с серебристым оттенком листвы напоминали на ощупь мокрый шёлк.

Но богиня мудрости быстро разгадала планы сына Посейдона, и в ней возобладал дух расчётливой воительницы. Тогда неофитка обхватила руками шею Тритона и горячо прижалась к нему, обратив убийственный поцелуй в торжество нежности и страсти. Под управлением морского бога же находились все штормы, только вот с поднявшейся вдруг бурей в собственных мыслях морской бог не сумел совладать. А ощутив, как ненависть к Афине трансформируется в приязнь, резко высвободился из её объятий, боясь растерять остатки самообладания.

Выполнив свою часть сделки, любимица Зевса выбралась из морской толщи воды на сушу. Игнорируя бешеный стук сердца, неофитка подняла с земли венок из перекрученных веток оливы и водрузила себе на голову.

— Неплохая попытка, Тритон, — проговорила Афина, лишь сейчас вдохнув полную грудь воздуха. — Мне почти понравилось.

Даже не оглянувшись, неофитка направилась к ступеням, оставив морского бога в недоумении и более не заботясь о судьбе Медузы Горгоны, чью голову Тритон обронил на каменный пол. А ведь не зря Афина всегда покровительствовала доблестным героям, от Персея и Геракла она научилась не поддаваться на провокации врага. Когда же девушка ловко взобралась по лестнице наверх, то услышала шум волн. Это море возвращалось на место, скрывая следы подводного храма.

А из сада продолжала доноситься музыка, где ещё вовсю шло творческое состязание. И хотя музой поединка назначили богиню раздора и хаоса, Эриде вскоре надоело навязчивое ухаживание обступивших её сатиров. К тому же с приходом ночи настало время для перевоплощения небожительницы. Как и цветки огненной лантаны радовали взор всего день, а потом умирали, так под прикрытием темноты сбрасывала свою безукоризненную личину и их человеческая ипостась.

Правда, сегодня Эрида не стала уходить в тень, раз её талию обвивал чудотворный пояс Афродиты, способный из чудовища сделать красавицу. Неофитка решила завершить обращение прямо на глазах всех участников мистерий посреди сада Посейдона. В один момент очарование девушки увяло, а кожа почернела и пластами осыпалась к ногам небожительницы, подобно тому как цветы огненной лантаны теряли в сумерках лепестки. И теперь вместо фантастически привлекательной кандидатки с бодро вздымающейся при дыхании грудью и искрящимся взглядом, воплощающей саму жизнь, перед собравшимися предстала бездушная пародия смерти с впалыми глазницами, чьё сердце перестало биться.

Однако мало кто заметил произошедшие изменения с богиней раздора и хаоса. Сатиры продолжили возле неё виться, сродни сорнякам, наперебой заявляя, что ни одна роза в саду храмового комплекса, в том числе из чистого золота, не в состоянии сравниться красотой с небожительницей. Между тем на фоне алых и янтарных лепестков трупный череп Эриды смотрелся зловещей иллюзией. Да и костлявые фаланги пальцев новообращённой пугающе цеплялись за плечи рогатых даймонов, словно она хотела вытрясти из них души.

Вместе с тем неофитка приложила массу усилий, стремясь выполнить просьбу Афродиты и покорить неугомонного покровителя войны. Жестокий Арес идеально подходил на роль возлюбленного Эриды — дочери богов, воплощающих могущество мрака и ночи, а также внучки самого хаоса. В их гармоничном союзе девушка намеревалась провоцировать скандалы и ссоры между эллинами, приводящими к кровопролитным войнам, где её партнёр мог бы вдоволь упиваться выплёскивающимися в битвах негативными эмоциями.

— Арес, дай мне хлебнуть из твоей чаши воды, — в очередной раз томным голосом вопросила Эрида, и крутящиеся рядом сатиры заворожённо уставились на её чувственные губы, расплывшиеся в обольстительной улыбке. — Здесь так жарко…

— А ты попроси на тебя подуть своих рогатых поклонников, — ехидно бросил проходящий мимо бог войны, но глиняную чашу протянул.

Едва же оголённые кости её пальцев соприкоснулись с рукой юноши, Арес с трудом сдержался, чтобы не сморщиться от отвращения. А затем безобразный череп Эриды припал к чаше, и вода из её разлагающегося горла, покрытого гнилыми дырами, потекла наружу, выплёскиваясь на чёрный пеплос. Во время всего ужасающего представления неофитка не сводила взора с небожителя, и хотя на его дерзком лице не дрогнул ни единый мускул, она готова была поклясться, точно новообращённый рассмотрел её уродливую личину. «Неужели магия цестуса Афродиты на него не действует»? — засомневалась богиня хаоса, следом заметив испуг и на лице музыканта, обернувшегося в её сторону. — «И на Орфея тоже? Да пояс с изъяном!»

— Забери назад, — попыталась вернуть Аресу чашу Эрида, но тот проигнорировал её просьбу.

Проскользнув мимо покровительницы раздора и хаоса, бог войны занял место у статуи, откуда открывался замечательный вид не только на выступающих в музыкальном поединке Пана, Диониса и Аполлона, но и на прекрасную Афродиту, всё ещё разговаривавшую с Немезидой, Гермесом и Орфеем. Эрида же отлично разглядела, на кого Арес её променял. И всё-таки терпение неофитки лопнуло в момент, когда два сатира разом наступили ей на ноги.

— Уйдите прочь, — разозлилась новообращённая, но низшие божества и не подумали убраться восвояси, тогда она сдёрнула с талии магический пояс, и, развернув лицевую часть устрашающего черепа к свету факела, позволила существам во всех красках и мрачных деталях узреть её суть. — Ну, хорошо… Кто из вас сегодня молил меня о поцелуе?

— Святой Олимп! Мы ухаживали за невестой смерти и наутро бы наверняка очнулись в гробовой яме!

— Теперь она выпьет нашу кровь и обглодает кости?

Сатирам не пришлось повторять дважды, и они отшатнулись от неофитки, словно от прокажённой. А Эрида поспешила в раздражении покинуть сад, направившись на морской берег в гордом одиночестве. Присев там на ступени, новообращённая увлеклась созерцанием отлива, поэтому не сразу обнаружила стоящий рядом серебряный кубок с переплетением нарциссов на ножке. Недолго думая, девушка макнула в бокал костлявый палец, и только его облизнула, на лестнице объявилась Афина. И богиня раздора и хаоса не преминула ей пожаловаться на превратности судьбы и отвергнувшего её Ареса.

— Да с такой трагической красотой тебе следовало бы стать королевой царства мёртвых, — рассудила покровительница мудрости.

— Как бы не так! Повелевающий подземным миром владыка нашёл себе невесту не среди заблудших душ. Он без памяти влюбился в воплощение самой жизни — богиню весны Персефону.

— Но разве она не зачахла в его загробном мире от тоски?

— Боги бессмертны! Хотя я слышала, Персефона сбежала от повелителя мёртвых после того, как узнала один из его секретов, — сообщила Эрида, поведя обнажёнными ключицами. А потом вдруг неофитка напряглась, и её голос задрожал: — Да нет же… Владыка подземного царства мне рассказал об этом…

— Прямо так взял, и сам рассказал? — отмахнулась Афина.

— Ты мне не веришь? — упрекнула девушку Эрида. — Но я сейчас вспомнила и другие подробности своей прошлой жизни… Ах, я не всегда была огненной лантаной, и священные Нимфеи не мой родной дом…

Но в следующий момент за спинами неофиток послышался кашель священнослужителя, пришедшего их предупредить о скором выдвижении процессии в Афины. А затем из сада донеслись возмущённые крики, и неофитки поспешили туда, сбив по дороге всё ещё стоящий на ступени серебряный кубок. Музыканты успели закончить поединок, где с большим перевесом голосов выиграл Аполлон. Однако тут возмутился Мидас. Продолжая находиться под воздействием песен Диониса, царь посмел обвинить новообращённых в том, что они незаслуженно отдали победу Аполлону.

— Ох, разве тебе дано судить покровителя искусств? — усмехнулся бог любви Эрот.

— Да, Мидас, чего ты о себе возомнил? — шёлковым голосом переспросил Аполлон, и хотя на его губах застыла улыбка, убийственный взгляд не сулил ничего хорошего. — Может, длинные уши не позволили тебе насладиться моей музыкой?

И действительно через мгновенье царь обнаружил у себя ослиные уши, свисающие до самых плеч, и прежде чем броситься стремглав за ограду, взревел на весь сад:

— И зачем я сунулся сюда в дни проведения Элевсинских мистерий, на которые собрали богов!

— А ведь Мидас прав, — согласилась с царём покровительница раздора и хаоса. — Я не знаю, что произошло, и почему мы очутились в Нимфеях Элевсина, но раньше каждый из нас являлся божеством!

— И как ты это поняла, Эрида? — уточнил шатающийся Дионис, тоже недавно пришедший к тому же мнению.

— Я много чего вспомнила, — выпалила неофитка, и её зловещий тон вдобавок к мрачной внешности до глубины души ужаснул кандидатов. — А потому не хочу более принимать участие в ритуалах мистерий! Да, нас заманили сюда с единственной целью… И следование по пути богини Деметры и её похищенной дочери Персефоны лишь предлог…

— Она сошла с ума? — растерялся Эон — бог времени.

«Почти как Ойзис — даймон страданий, тревоги и горя, переродившейся из плакучей ивы», — пришло на ум Фиалке.

— А вот и нет! Не зря же участником таинства решил стать сам Аид, — произнесла вслух имя повелителя мёртвых неофитка, совсем не боясь притянуть к себе смерть.

Не успел подойти к концу третий день мистерий из намеченных девяти, а Эрида уже потеряла самообладание. Да и как лантана цвета адского пламени способна была самовозгораться в жаркую погоду за счёт эфирного масла, выделяемого её листьями и стеблями, угрожая спалить все растения возле себя, так и божественная ипостась цветка разожгла нешуточные страсти среди неофитов. В итоге все настороженно начали присматриваться друг к другу, и только Адонис — бог юности не сумел отвести глаз от покровительницы раздора. Мало того что неофитка на вид уподоблялась истинной смерти с черепом вместо головы, костлявыми плечами и руками, но и её причёска лампадион с собранными в пучок по форме факела багряно-каштановыми волосами смахивала на разбушевавшийся пожар, вырвавшийся из бездны Тартара. Настоящее одухотворение хаоса.

— Принять объятья мрака и поцелуй смерти, чтобы возродиться и вернуться к свету! — точно заклятье пробормотала Эрида, схватив за руку Адониса.

Затем в саду объявились и остальные жрецы. Они отправили кандидатов к храму Деметры, откуда процессия вскоре выдвигалась в Афины. А Эриду под шумок увели в направлении святилища Посейдона. Пользуясь удобным случаем, Афродита попросила Фиалку и рогатого Пана вернуться в сад, поискать её пояс, оставленный там богиней раздора. Туда же она подтолкнула и Эрота, давшего ей обещание сразить наставницу стрелой любви.

Пока мистагогша с хвостатым неофитом рыскали среди кустов с розами в поисках цестуса Афродиты, укрывшийся в тени статуи Амур следил за парочкой не отрываясь. Если любовь и имела своё земное воплощение, то им определённо выступал Купидон. Однако из-за непостоянства возвышенного чувства, неоднозначным героем считался и двуликий Эрот. С одной стороны, светловолосый неофит пленительной наружностью олицетворял само сладострастие: его чётко очерченные губы на чувственном лице были призваны дарить страстные поцелуи, а мечтательный взгляд — ласкать взор. С другой — опасный стрелок, распоряжающийся ключами от неба, по привычке бессердечно вмешивался в дела эллинов и богов, без разбора поражая их то стрелами любви, несущими блаженство, то ненависти, причиняющими нестерпимые мучения.

Вот и сейчас Купидон бесшумно достал из колчана стрелу, нацелив её золотое остриё на наставницу. Но рогатый Пан в который раз загородил Фиалку мощным торсом, и Амур раздражённо нахмурился. «Справедливо ли связывать судьбу такой красавицы с ужасным чудовищем»? — неожиданно для себя засомневался Эрот. — «Эх, и напрасно я посоветовал Пану надеть кипарисовый браслет, он явно не поможет ему стать привлекательнее. И лишь моя стрела способна вынудить кого-то его полюбить». Между тем из прочной древесины кипариса оказались сделаны снаряды небожителя и покрытая драгоценным слоем лира Аполлона.

Едва же мистагогша снова очутилась в поле зрения меткого стрелка, он вдруг опустил лук. И в этот момент замершая в тени фигура Купидона почти уподобилась стройному силуэту вечнозелёного кипариса. «Нет. Ты не получишь Фиалку!» — возмутился вездесущий Амур, обращаясь к волосатому божеству с рогами и копытами. — «Только не её!» Вершитель судеб ещё сам ни разу никого не любил, и обворожительная наставница вполне могла претендовать на роль его возлюбленной.

Хотя в венах смертной девушки текла небожественная кровь, она превосходила очарованием даже Афродиту, отчего и вызвала недовольство неофитки. Но красота являлась не менее страшным орудием, чем любовь, приносящим счастье и вместе с тем обрекающим на страдания. Амуру же слишком хорошо были известны сердечные правила игры: «Ну уж нет! Я не стану пить сладкий яд, и стремиться к отношениям, что обязательно разобьют моё сердце!»

Затем Пана окликнули за изгородью сатиры, откуда с площадки также раздались голоса жрецов и части неофитов. Возникшая заминка остудила пыл Эрота, и когда даймон скрыться из вида, он опять поднял лук и, недолго думая, выпустил стрелу с голубиным оперением в Фиалку. «Пусть судьба будет к тебе благосклонна, ведь тебе суждено влюбиться в первого встречного…» Светлые волосы Амура свесились ему на лицо, и пытливый взор охотника лишь на миг сосредоточился на своей жертве. А потом Купидон с грустной улыбкой на устах покинул сад не оборачиваясь.

А наставница продолжила поиски пояса в одиночестве. Правда, теперь на неё нашло необычайное воодушевление. Чувства Фиалки обострились до предела, так что она обратила внимание на удивительные метаморфозы окружающего мира: дыхание роз, шёпот ночи и прикосновение к коже лунного света.

— Фиалка… Фиалка. Фиалка!

Но с каждым разом голос звучал всё настойчивее, и вскоре наставница осознала — её завет по имени совсем не ночная мгла.

— Кто здесь? — спросила девушка, закрутив головой по сторонам. — Покажись!