Бесплатный фрагмент - Мертвая женщина играет на скрипке

Посвящается моим дочерям, которые, конечно, СОВСЕМ НЕ ТАКИЕ!

***

Внутри тех, кто зовется взрослым

Среди унылой пустоты

Сидят невыросшие дети

И ждут что смерть отпустит их

Глава 1

— Это комик… — сказал капитан Плещеев, осторожно, шаг за шагом, отходя.

«Комик» — это не смешно. Общепринятое среди русских ЧВК-шников сокращение. Крикнуть: «Атас, комики!» — можно быстро. Пока система предупреждения пробормочет в наушники протокольное: «Внимание, отмечено приближение роя дронов-камикадзе, личному составу укрыться», — укрываться будет уже некому.

Приближения роя отмечено не было, потому что дрон один. Слишком мелкий объект для нашей носимой ПВО-станции, особенно в здешних горах. Отбившийся от роя дрон, небольшой, размером с микроволновку, сделанный по схеме квадрокоптера. «Ему, наверное, очень грустно и одиноко», — думал я, глядя в камеру и боясь пошевелиться. (На самом деле думал я совсем другими словами, несколько более эмоционально.)

— Не шевелись, Антоха! — капитан отходил все дальше. — Это пакистанский «буряк». Их местные перешивают черт-те как. Ему на твой бейдж чихать вприпрыжку.

В мой журналистский айди встроен пассивный чип, дающий ответ «Пресса, не стрелять!» на запрос средств ABCS. Так положено по конвенции о военной журналистике от две тыщи двадцать какого-то года. Перед каждой командировкой в чипе обновляются коды, чтобы всякие хитрожопые комбатанты ими не прикрывались. Беда в том, что никакой конвенциональной «армибаттлсистем» тут нет, бармалеям она не по карману. Дроны они покупают старые с ломаной прошивкой или ломают сами трофейные. Поэтому дрон может не иметь системы запроса кода, иметь отключенную систему запроса кода, иметь перепрошитую систему запроса кода. Например, с прессой, установленной в качестве приоритетной цели. Очень даже запросто, журналистов тут почему-то не любят. Даже не знаю, с чего бы. Я вот хороший.

И жить очень хочу…

— Антох, ты не подумай чего, я чисто чтобы групповую цель не создавать, — утешил меня уже издали Плещеев, — черт его знает, как у него приоритеты выставлены.

— Может, его сбить как-то? — жалобно спросил я.

— Не надо сбить, шурави! — сказал наш проводник по имени Мангал.

Ему, в полном соответствии с лингвистической логикой и армейским пониманием юмора, присвоили позывной «Шашлык». Он, впрочем, не возражал.

— Он сдетонирует, Антох, — пояснил капитан, осторожно выглядывая из-за поворота горной тропы, — полетят клочки по закоулочкам.

Теперь я остался с дроном один на один. Тот монотонно гудел небольшими пропеллерами, пырился на меня камерой и, наверное, оценивал, стою ли я потраченного заряда. Отбившись от сородичей, дрон отключается от роевого ИИ и переходит на простую автономную программу. Соотносит свою ценность с ценностью мишени и либо атакует, либо ищет мишень получше. Я, видимо, вызывал у него сомнения.

— А если он все равно сдетонирует? — спросил я, стараясь шевелить только губами.

— Своей героической гибелью нанесешь противнику материальный урон в размере… Шашлык, почем сейчас такой «буряк» на рынке?

— Полтора тыща, капитан, без прошивка. Барахло!

— Вот, целых полторы тысячи.

— Ты не представляешь, как меня это утешит! — ответил я, стараясь выглядеть не очень напуганным. Хотя бы со спины.

Мне показалось, или тон гудения винтов изменился? Если у него батареи садятся, то он перестанет выбирать и самоубьется о первую попавшуюся мишень. Например, об меня. Что логично, но вовсе не радует.

— Он, кажется, выдыхается, — пожаловался я назад, не поворачивая головы.

— Ну, мы позаботимся о твоей дочке. Скинемся, кто сколько может. А может, и из штабных пособие выдавим.

— Нет, спасибо, конечно, но я бы лучше сам…

Дрон вздрогнул, моторы сказали «уау», он просел в воздухе на ладонь, но выровнялся. Теперь мы смотрели друг другу в глаза. Я и его картечный (или какой он там) заряд. Возможно, заряд кумулятивный и дрон ищет себе танк, но танк по этой тропе не пройдет, тут даже машина не пройдет, поэтому единственное транспортное средство у нас — ослик по имени Яшка, исполняющий обязанности мобильной платформы размещения станции ПВО. Бесполезной против единичного дрона станции. Черт меня понес с этой группой. Нет бы как все нормальные журналисты в штабе побухать и уехать с пресс-релизом в кармане. Сойду я ему за танк на здешнем безрыбье?

— Эй, — тихо сказал я, — я не танк. Слышь, ты, железяка? Я Антон Эшерский, военный журналист, у меня дочери шестнадцать, жена ушла… У меня даже пистолета нет. Был когда-то, да весь вышел…

— Эй, Антох, ты там что, интервью у него берешь? — спросил сзади капитан.

Хорошо ему шутить, его скала закрывает. А я смотрел в объектив своей смерти и нес испуганную чепуху.

— Не надо об меня убиваться, слышишь? У меня командировочные меньше, чем ты на барахолке стоишь…

Дрон начал мелко подрагивать, звук моторов запульсировал. Кажется, сейчас все закончится. Так или иначе.

— Антох, Шашлык говорит, у него микрофона нет, так что ты его не перевербуешь. Попробуй потихонечку отходить, что ли… Вдруг у него мозги зависли?

Я осторожно и медленно сделал шаг назад. От стресса мышцы свело, чуть не споткнулся. Дрон дернулся, заставив меня облиться холодным потом (хорошо, что не чем-нибудь другим), и подлетел, восстановив дистанцию.

— Эй, Антох, не тащи его сюда! — заволновался Плещеев. — Тут дальше укрыться негде, все поляжем! Будь мужиком, сдохни один!

— Я понимаю, что тебе одиноко, — бормотал я, — но самоубийство — это не выход. Может быть, у тебя еще все впереди, может, у тебя будет новый рой, новый смысл жизни, вместе вы, наконец, найдете себе танк и…

«Взууууу», — по нисходящей гамме ответили моторы пропеллеров, дрон плавно опустился на тропу и застыл.

— Антох, я глазам не верю! — сказал капитан Плещеев. — Всяких я встречал пиздаболов, но таких, чтобы «комика» насмерть заболтать… Уважуха, мужик! С меня пузырь на базе. Эй, Шашлык, ты что делаешь?

— Полтора тыща, капитан! — наш проводник деловито отсоединял управляющий кабель от подрывной начинки.

Ну что же — зарядят, перепрошьют, присоединят к другому рою. Будет у него новая жизнь. Короткая, но с целью и смыслом.

— И в чем мораль этой истории? — скептически спросила Настя.

— Тебе было не интересно? — слегка обиделся я.

— Мне было очень интересно, что, оказывается, кроме ма… Марты я могла лишиться еще и отца. Это очень позитивно, пап, спасибо.

— Я лишь хотел сказать, что…

— Ты хотел сказать, что жизнь на этом не закончилась, что у меня все еще впереди, что мы вместе, мы прорвемся и все такое. Так?

— Ну, что-то вроде… Ладно, проехали.

Дочка обладает редчайшим, почти не встречающимся в природе даром. Заставлять меня чувствовать себя идиотом. Мою броню упертой самоуверенности она пробивает, как кумулятивный дрон.

— Прости, пап. Мне не нужны истории с моралью. Я не дура. Просто я очень скучаю по Марте и мне очень грустно.

— Я тоже. И мне тоже грустно.

В окно виден унылый забор, на котором не без таланта намалевана цветная картинка несчастной девочки-подростка, сидящей, обняв колени. И надпись: «Все разные, а ты ОДИНАКОВАЯ!». Как будто мне мало несчастных подростков. И надписей.

— Почему она ушла, пап? У вас же было нормально?

— Последнее, что нужно в отношениях — это «нормальность».

Я журналист, мои отношения с правдой — пакт о ненападении и постановление о разделе имущества. Но я стараюсь не врать хотя бы дочке.

***

— Я уезжаю, — сказала тогда Марта, — у нас гастрольный чёс.

— Когда вернешься?

— Никогда. Я ухожу.

Вот так просто, между делом, собирая чемодан, она перечеркнула нашу семью. Уж какой она там ни была.

Два одиночества, внезапно притиснутых друг к другу обстоятельствами непреодолимой силы — случайный, созданный из взаимной неловкости брак. На момент его заключения мы были знакомы один день. Это был очень, очень длинный день, но все же. Мы считали, что брак фиктивный, для штампа. Но вышло — хорошо. Точнее, как сказала Настя, «нормально». Мы не ссорились, неплохо проводили время, наладили совместный быт. Она очень помогла мне с дочерью. Я хреново смотрелся в амплуа отца-одиночки. Девочке, быстро превращающейся из ребенка в подростка, нужна близкая женщина рядом. Даже самый распрекрасный отец ее не заменит. А я не самый распрекрасный.

Я не изменял Марте, хотя соблазны были. Она — не знаю. Все эти гастроли… Я не спрашивал. Красивая женщина-музыкант. Опасное сочетание.

Может быть, если бы у нас появились свои дети, мы стали бы прекрасной семьей. Но не случилось. Хотя мы давали им шанс.

— Я тебя чем-то обидел? Слушай, знаю, что неприятный мудак, но…

— Нет, — грустно улыбнулась Марта, — я привыкла. Дело не в этом.

— Я сделал что-то не так?

— Скорее не сделал.

Ненавижу эту женскую манеру.

— Я должен угадать, что именно?

— Ты ничего мне не должен, Антон. Я очень благодарна за все. Прости меня.

— Блин, Марта, скажи уже!

— Антон… Мы прожили вместе пять лет. Это были хорошие пять лет, правда…

— Но… — подсказал я ей.

— Но ты ни разу за пять лет не сказал: «Я тебя люблю».

Ну вот, поезд ушел. Она уже все решила. И если бы сейчас сказал — было бы это правдой? Не знаю. А «не знаю» равно «нет».

— Настя расстроится.

— Прости. Можно мы не будем пока разводиться?

— У меня нет матримониальных планов, а налоги за это не берут.

— Спасибо. Мне легче в статусе замужней. Оркестр — тот еще серпентарий…

— Удачи тебе.

— И тебе. Если матримониальные планы появятся — напиши мне, разведемся.

— Аналогично.

Настя, узнав, расстроилась и даже поплакала, что вообще-то для нее нехарактерно.

— Я знаю, что она мне не мама, но я очень привязалась. Как мы теперь?

— Тебе придется самой мыть за собой посуду.

— Пап!

— И убирать в комнате.

— Папа!

— И готовить завтрак. И застилать постель. И запихивать белье в стиральную машину. И…

— Ну, пап, прекрати! Я не об этом!

— Я знаю. Но давай сосредоточимся на том, что можем исправить. Кстати, на кухне полно немытой посуды.

— Эй, а почему ее должна мыть именно я? Я ненавижу мыть посуду!

— Я тоже. Но я старше, а значит, ненавижу дольше, чем ты. Вперед, к раковине!

***

— Ты прогуляла школу.

— Да, — полное равнодушие, ноль эмоций, разувается в прихожей и — хлоп — у себя в комнате.

Выждав пару минут, стучусь.

— Можно? Ты переоделась?

— Заходи.

Сидит носом в смарт. Головы не повернет, одежда кучей на полу.

— Почему опять? — со вздохом поднимаю с пола и расправляю школьную форменную блузку.

— А смысл?

— Смысл хождения в школу заключен в получении обязательного образовательного минимума. Мы уже говорили об этом — если ты не будешь ходить в школу, то к нам придет ювеналка. И тогда ты все равно будешь ходить в школу, но уже при интернате для неблагополучных подростков. А я буду сидеть в тюрьме. Потому что просто так я тебя им не отдам. И как ты говоришь: «А смысл?».

— Там гнило. И тупо. И буллинг.

— Это третья школа за два года, дальше тебя переводить некуда. Смирись, везде будет то же самое.

— Вот так тебе не повезло с дочерью.

Мне казалось, что повезло. В десять лет она была идеальным ребенком — очаровательной, умненькой, позитивной и совершенно беспроблемной девочкой. И в двенадцать. И в тринадцать тоже ничего. И в четырнадцать еще терпимо. Что с ними всеми случается к шестнадцати? Куда делось веселое существо, на которое нельзя было смотреть без улыбки? Откуда взялся унылый подросток, на которого без слез не взглянешь?

Ах да, еще прыщи. Не забудьте о прыщах.

— И где ты была полдня, если не в школе?

— Гуляла. Бродила по магазинам. Тупила в витрины. Злилась на людей. Почему на меня всегда пялятся?

— Ты красивая.

Гримаса, означающая «ты нихрена не понимаешь в прыщах».

— Ты покрасила волосы в апельсиновый. Удивляюсь, что на тебя пожарная сигнализация не срабатывает.

Гримаса, означающая «я ожидала, что цвет волос что-то изменит в моей жизни, но кругом все равно мрак, тлен и безысходность». С некоторых пор разнообразные гримасы — основная реакция на мои реплики, и я неплохо научился их понимать.

— Я понимаю, что тебе не хочется в школу. Прогуливай, когда совсем невтерпеж. Но давай договоримся — ты не будешь этим злоупотреблять, и ты будешь сидеть дома, а не шляться по улицам. Мне так спокойнее.

— Да что со мной может случиться?

— Тебе всё перечислить?

Гримаса, означающая «опять эти родительские глупости».

— Ладно…

— Я люблю тебя.

Обнимать не рискую. В лучшем случае раздраженно дернет плечом, отстраняясь. Тактильный контакт — только по ее инициативе.

— И я.

Любить подростков тяжело, но это почти единственное, что мы можем для них сделать.

***

— Мне нужна работа без командировок, Вит. От меня ушла жена, и мне не с кем оставлять ребенка.

— И сколько твоему?

— Моей. Шестнадцать. Сложный возраст.

— Шестнадцать? — Виталик удивленно уставился на меня поверх стакана. — Это сколько же тебе было, когда…

— Неважно, долгая история. Ты можешь меня кому-нибудь порекомендовать? Я опытный журналист, ты же знаешь.

— В этом-то и проблема, Антох, в этом-то и проблема…

— В чем?

— В опыте. Ты не в тренде, коллега. Той журналистики, в которой у тебя опыт, больше нет. Она сдохла, коллега, сдохла, как сучка! Мы по инерции пляшем вокруг трупа, монетизируя последние судороги, но она мертвая сучка. Да ты сам знаешь, чего я… — он поднялся со стула. — Я к стойке, за добавкой. Тебе взять?

— Возьми, — сказал я расстроенно, — чего уж теперь.

Я знал, что он прав. Просто надеялся, что где-то что-то еще теплится. Иашка, в которой я работал, тихо загибалась. Командировочные мне в этом году срезали уже дважды, а задержки зарплаты стали нормой. С тех пор, как медиарынок стал медиафронтом, журналисты не нужны. На их место пришел информационный мобресурс.

— Ты давно писал настоящую статью, коллега? — глумился надо мной вернувшийся со стаканами Виталик. — С фактологией, анализом, спектром мнений, интервью? Не рерайт пресс-релиза, а классическую работу, за которую не было бы стыдно перед седыми преподами на журфаке?

— Писал недавно, — буркнул я, хватая стакан.

— И что, опубликовали?

— Нет.

— Во-о-от! — он отхлебнул виски. — И не опубликуют. Никто. Нигде. Никогда. Тебя в твоей «иашке» держат только из удивления.

— В смысле?

— Удивляются, что ты готов в любую жопу поехать за те гроши, что тебе платят. Каску под пули подставлять ради репортажа, который все равно потом заменят пресс-релизом Минобороны. Во избежание. «Опытный журналист» — это не преимущество на рынке труда. Это приговор.

— И что мне делать?

— А что ты умеешь делать?

— Могу писать. Могу не писать.

— И все?

— Еще на радио когда-то диджеил, но…

— Забудь, — отмахнулся Вит, — только такие старперы, как мы, помнят, что значит это слово.

— Эй, мне всего тридцать три, возраст Христа!

— Он успел осознать, что неактуален. И тебе пора.

***

— Ты сегодня не в форме, — отметил Иван, — проблемы надо оставлять за канатами.

— Ты все равно боксируешь лучше, — пожал плечами я, одеваясь.

— Неправда, — покачал он головой, — ты техничней. Просто я моложе.

Ему двадцать семь, и он на пике формы, но я в его годы был круче. Тогдашний я уработал бы его, не напрягаясь, даже на ринге. На улице я его и сейчас порву, но ему об этом знать не обязательно. Я вернулся на ринг не ради драки. Перевалив за тридцатник, начал обнаруживать тревожные нависания над ремнем джинсов. Теперь два раза в неделю посещаю зал. Не фитнесом же мне заниматься?

— Что-то случилось? — спросил Иван. — В семье, на работе?

— Везде, — не стал отрицать я, — но это неважно. Переживу.

— Ну, обращайся, если что. Чем могу.

Иван служит в госбезопасности. У меня нет предубеждений к служивому люду, но надо учитывать, что образ мыслей у них специфический. Так что спасибо, как-нибудь сам.

— Как командировка? — спросил он, когда мы встали у автомата выпить кофе после тренировки.

— Откуда ты знаешь, что я был в командировке? — слегка напрягся я.

— Загар. Ты не из тех, кто ходит в солярий. Кроме того, пропустил тренировку во вторник. Горный тур?

— Он самый.

— Черта зи, шурави? — ухмыльнулся Иван.

— Зу Кандахар та зэм!

— Я думал, военкоров уже не осталось.

— Правильно думал. Мошонки теперь сами себе медиа. В крайний раз даже на натуру пускать не хотели — показали ударные дроны в ангаре, провели брифинг, вручили пресс-релиз и начали выпроваживать. «И смысл?», как говорит моя дочь… Сам не понимаю, что я там делал весь год.

— Уходишь? Куда?

— Пока никуда. Не знаю. Как пишут в соц-поинтах: «В активном поиске».

— Ну, удачи. Если что обращайся, я серьезно.

— Ну, спасибо. Если что — непременно.

В принципе, пристроиться в медиаслужбу госбеза можно. Или к тем же мошонкам. Меня даже, наверное, возьмут, если кой-какие старые связи напрячь. Но это жопа. Казенные медийщики — операторы машинного доения аудитории. Скармливают официальную линию нейросетке, потом размещают в таргет-поинтах ИИ-рерайты. Занимаются этим в основном выпускники училищ военмедиа, и гражданского там дальше самой тупой работы не допустят. Сидеть по шесть часов в день куски чужого текста копипастить. Пока и тут нейросетку не подключат. Ни денег, ни удовольствия. Дивный, блядь, новый мир. Мы думали, Третья Мировая будет «хуяк — и весь мир в труху». Но она оказалась Первой Информационной. Всё для фронта, все для победы — каждый пиксел, каждый байт, каждая секунда стрима.

Журналистика сдохла в этих медиаокопах. Ее тушку иногда выставляют над бруствером, чтобы противник тратил патроны, но противнику тоже насрать. В инфобитвах все цели в тылу.

Оно бы и хер с ней — но мне-то что делать?

***

На бирж-поинтах для текстовиков совсем тухло. Нижний слой копирайтинга сожрали нейрогены, верхний — государственные трендсеттеры. В середине уныло перетягивали тухлые гроши случайных заказов живые райтеры и операторы ИИ-райта. Первые судорожно держались за остатки рынка, вторые уверенно наращивали свою долю — проигрывая в уникальности, зато демпингуя ценой и сроками. Нырять в эту лужу было противно и незачем. На это и один не проживешь, не то, что с дочерью.

А ей, вишь, школа не нравится. Да, школминимум — смирительно-социальная функция, заставляющая детей проводить определенное время в определенном месте, как бы им ни было это противно. Посещаемость важнее результатов. Тюрьма на полставки. С соответствующим социально-психологическим фоном, приводящим к массовому окукливанию и регулярным колумбайнам. Но альтернатива хуже.

Особенно если утратить статус налогоплательщика и упасть на соцконтракт. У «социков» ювеналка детей на раз-два изымает. Говорят, красивых девочек особенно охотно. Не, только через мой труп. Срочно, срочно нужна работа.

Мой скромный радийный опыт еще менее востребован, чем журналистский. Я ткнулся от безнадеги на пару онлайн-собеседований, но узнав, что мне за тридцать, там с трудом удерживались от вопросов вроде «На чьей стороне вы были в Гражданскую?». Впрочем, на тесте я все равно не смог отличить одного популярного исполнителя от другого. Да я их обоих не смог бы от звука спускаемой в унитазе воды отличить!

Я надеялся на какое-нибудь олдскульное онлайн-радио для старперов, но они все оказались слишком нищими для живых диджеев, обходясь виртуалами — скучными, но почти бесплатными. База стандартных фраз, база стандартных шуток, база стандартных голосов, распределенная ии-шечка по подписке, обслуживающая тысячи параллельных трансляций.

И даже в дворники теперь не пойдешь — муниципальные работы распределены на соцконтрактников. Интересно, сколько моих бывших коллег уже метут улицы, не вписавшись в новые медиатренды?

Не хочу в социки. Им запрещено отключать рекламу и фильтровать почтовый спам.

***

— Что не так?

— Всё. Всё не так. Меня тошнит. Физически тошнит. Я не могу туда ходить!

— Да что такое? Это просто школа! Обычная, не хуже других. Я разговаривал с учителями — они нормально к тебе относятся. У тебя не самая плохая успеваемость, а если бы ты не прогуливала и делала хотя бы иногда домашку — была бы хорошая.

Молчит. Смотрит мимо. Лицо, преисполненное терпеливого страдания, — ждет, когда разговор закончится, можно будет уйти к себе в комнату, заткнуть уши наушниками и уставиться в экран смарта. Говори что угодно — глаза пусты.

— У тебя нет никаких конфликтов с одноклассниками, ведь так?

Молча пожимает плечами. Мысленно она уже в своей комнате.

— Им нет никакого дела до тебя. Сейчас вообще никому ни до кого нет никакого дела! Что именно вызывает у тебя такое отторжение?

— Люди.

Я бы убил всех людей, чтобы ей стало хорошо. Но это не помогает, я знаю.

— В чем именно проблема? Почему тебе плохо?

— Не знаю.

— Да фиг там! — не выдерживаю я. — Люди всегда точно знают, от чего им плохо! Так природа устроена! Если на вопрос «что у тебя болит», ты отвечаешь «не знаю», то либо у тебя ничего не болит, либо ты не хочешь говорить.

— Не хочу.

— Почему?

— Это бессмысленно.

В этот момент мне уже хочется бегать по потолку, рвать на себе волосы и кричать «Да какого черта вообще?». Но это действительно «бессмысленно». Может, надо наорать, устроить скандал, вырвать из рук и разбить об стену смарт? Может, тогда в этих прекрасных синих маминых глазах всколыхнется что-то кроме стылого безразличия? Я хреновый отец. Я не знаю, что делать. Это новый вид боли, о существовании которого я не подозревал раньше — когда твоему ребенку плохо, а ты не можешь помочь.

По возможности избегайте обзаводиться детьми.

Дождавшись, когда я заткнусь, поднимается и уходит. Очередной разговор окончен. Сколько их было и сколько еще будет. С тем же результатом. А Вит еще удивляется, почему я соглашался на командировки в любую жопу. Понимаю Марту — сам бы от себя ушел.

«Опасно!» — гласила теперь надпись на заборе. Рядом черный силуэт женщины с красным зонтом. Что опасно — не написано. Хрен поймешь намеки этого вашего Мироздания!

***

— Извини, Антон, ничего. Глухо как в танке, — извиняется в окошке видеочата Вит. — Журналисты никому не нужны.

— Спасибо, что попробовал.

— Не за что. Попытайся сменить вид деятельности. Мы устарели. Как машинисты, пилоты и водители фур. Удачи, бро!

Дальнобойщики, после того как трассы оборудовали трек-маркерами и фуры повел автопилот, почти поголовно упали на соцконтракт. Красят заборы, метут скверы, смотрят рекламу, отрабатывая пособие. Не очень вдохновляющий пример адаптации.

Мне надо решать — либо я увольняюсь в никуда, либо еду в новую командировку. Почти месяц в жаркой саванне Центральной Африки. Крокодилы-бегемоты, обезьяны-кашалоты. И зеленый попугай. Точнее ударный беспилотник. Который то ли прилетит, то ли не прилетит по твою душу, оставив дочку сиротой. Но меня пугает не беспилотник и не обдолбанные негры с калашами. Меня пугает перспектива оставить дочь на месяц одну. Если на улицах Банги меня пристрелит укуренный черножопый повстанец — дальнейшее будет не моими проблемами. А всё, что я обнаружу здесь, вернувшись, — еще как моими.

О, вот и кот.

Я называю его просто «кот». Присваивать имена собственные объектам имеет смысл, если у тебя их несколько. А котов у меня ни одного. Сейчас мало кто держит кошек — аллергия с некоторых пор перестала быть болезнью и стала нормой. Среди взрослых так-сяк, но ребенка без аллергии можно было бы выставлять в кунсткамере. Если бы кто-то встретил такое чудо. Поэтому котов в городе держать нельзя даже тем, у кого аллергии нет. Требование «яжематерей». Собак, правда, тоже не держат — это из-за налога. Но собак полно на улицах, потому что отлавливать их запретили зоозащитники. По идее они все стерилизованы, но каким-то образом плодятся все равно. Загадка природы. А вот кота теперь в городе не встретишь.

Кот черный, желтоглазый, гладкошерстный, довольно крупный. Ухоженный, гладкий, чистый. У нас был такой, когда я был юн, и родители были живы. Потом его убили. Родителей, впрочем, тоже.

Красивый кот. Жаль, что его вижу только я.

В принципе, галлюцинировать домашним котом не так уж и плохо. Ему не нужны корм и лоток, он не дерет мебель и не метит обувь. Сидит вон, яйца лижет, изящно вытянув заднюю лапу вверх. Главное, не кыскыскать ему машинально, а то окружающие напрягаются. Вообще кот — это не самое плохое, что может мерещиться человеку. Нелепые граффити на стенах и флешбэки на видеобордах напрягают меня больше.

Нет, я не сумасшедший. Наверное. Просто иногда вижу то, чего не видят другие. Как будто Мироздание пытается мне что-то сказать. Или одно полушарие мозга с другим разговаривает, показывая ему картинки. В принципе, с этим можно жить, когда привыкнешь. С уходом Марты стало некого спросить: «Черт, я один это вижу?». Дочке не рассказываю, ей только сумасшедшего отца не хватает для полного счастья.

— Кыс-кыс-кыс!

Кот перестал вылизывать яйца и посмотрел на меня мрачно. Он меня видит так же отчетливо, как я его. Но это слабо утешает.

***

За мной остался долг в статью, а с работой надо расставаться красиво и честно. Я раскрыл старый ноут и застучал по клавишам:

«…цель современной войны изменилась. От уничтожения вооружённых сил и промышленной и ресурсной базы противника, захвата территорий и геноцида населения цель боевых действий свелась к нейтрализации цифровой инфраструктуры. Ослепление средств мониторинга и наблюдения, заглушение каналов передачи, выведение из строя систем управления, доминирование в пространстве идеологий и смыслов…»

Не напечатают, конечно. Как всегда, выкинут все, что сложнее фигуры из трех слов и двух пальцев. Получится говно, которое и пойдет в паблик. Но это не значит, что я должен писать говно. Пусть оно останется на совести редакторов, а не на моей.

«…управляет роем искусственный интеллект, получающий только общую формализованную задачу и самостоятельно вырабатывающий конкретный способ ее решения. В том числе в условиях быстро меняющейся тактической обстановки. Как заявил производитель, представленная модель роя состоит из группы в 10—15 машин, способной эффективно действовать в радиусе до 300 км от места запуска и находиться в воздухе до трех суток непрерывно…».

А вот это поставят. Это оплачено производителем. Единственное, что держит на нулевой плавучести нашу иашку — рекламки от военэкспортеров. Уж не знаю, кто их читает, кроме автоматических агрегаторов. Как-то получил интересную служебную информацию: анализ трафика соц-поинтов бигдатой показал, что молодые не читают новости совсем. Моя дочь, например, сможет назвать страны, куда я ездил в командировки, но не сможет объяснить, зачем. Ее сверстники не знают даже названий. Прав Вит — мы работаем в пустоту и никому не нужны.

Закончив статью, написал заявление об увольнении по собственному и выслал всё в редакцию, подтвердив электронной подписью. Они будут рады. Переведут завтра на счет выходное пособие, и у меня будет месяц, чтобы найти новую работу. Потом еще месяц биржи труда с выплатой по средней зарплате за прошлый год. Потом — только соцконтракт. Еще один упавший вниз. Бульк! — и только круги по говну.

Пискнуло новое сообщение на официальный личный аккаунт. На него приходят штрафы, налоги, оповещения о соцстатусе, счета на оплату и прочая казенная хрень. Место сбора плохих новостей, с недавних пор такое же обязательное для каждого гражданина цифровой экономики, как номер айди-терминала. Неужели меня так быстро уволили? Ведь только что отправил! Вот же им не терпелось…

Кот перестал вылизываться и уставился на меня выжидательно. Потом раскрыл пасть и беззвучно мяукнул. Мол, чего тупишь? Посмотри уже. Дурные новости не исчезнут, если их игнорировать, хотя моя дочь делает вид, что это не так.

«Ув. А. Эшерский.

Служба социального контроля приглашает вас на очное собеседование. Явка строго обязательна. С собой иметь оригиналы следующих документов (список во вложении)».

Это очень хреново. Доводилось мне слышать, чем кончаются такие визиты… Нет, работа нужна срочно. Туда лучше приходить трудоустроенным, без задолженности по налогам, просрочек по кредитам, штрафов, перхоти и глистов. И со справками на все перечисленное.

Машинально потянулся погладить кота — его уже не было. Но он, конечно, вернется. Сверился с картинкой на заборе, там было написано: «Кот любит тебя!».

Кто бы сомневался.

***

— Папа, папа, проснись!

— А, что? — было темно, и только светилась надо мной пламенной окраской шевелюра дочери.

Я сфокусировал взгляд на экране ночных часов — полтретьего.

— Что случилось?

— Ты говорил во сне, я испугалась. Таким страшным голосом…

— Наверное, кошмар приснился. Прости, что разбудил. Иди ложись, тебе в школу утром.

Настя присела на край кровати.

— Ты звал Анюту. Тебе снилась мама?

— Я не помню, что мне снилось, — сказал я почти честно. Мне не надо помнить, я и так знаю. Мне всегда это снится. — Ты хочешь поговорить о маме?

— Нет.

Она никогда не спрашивала, а я не настаивал.

— Это ведь не сделает меня счастливее, правда?

— Боюсь, что да. Знание вообще не делает счастливее.

— Мне почему-то кажется, что не нужно это узнавать. Или я просто боюсь. Но когда я буду готова — ты мне все расскажешь?

— Все-все.

— Спасибо. Я люблю тебя, па.

— И я тебя, дочь.

Ушла в свою комнату.

Я действительно не помнил, что мне снилось, в памяти остались только дождь, печаль и красный зонт. Но ощущение тревоги не давало уснуть. Включил компьютер, начал бездумно скроллить новости. Заголовки пылали лютым кликбейтом, пытаясь подцепить мой интерес на крючок эмоций, но я не велся: информационная ценность их давно уже отрицательная. Это просто попытки ИИ таргетировать на меня хоть что-нибудь. Продать кусочек моего внимания. СММ-нейрос просто выпрыгивал из электронных штанов, подсовывая мне лакомые, по его мнению, наживки.

«Десять лучших вакансий сети!», «Пять самых высокооплачиваемых профессий года!», «Топ-20 хантер-поинтов для любых специалистов»… Железное правило: если заголовок содержит числительное — там бессмысленная херня. Исключений не бывает. Я искал работу — теперь меня завалят грудой рекламного хэдхантерского мусора.

«Проблемы трудных подростков», «Дети и ответственность», «Важные новости ювенальных законов» — в бигдате прописано, что у меня дочь шестнадцати лет.

«Девушки в активном поиске», «Лучшие поинты реальных знакомств в вашем городе!», «От флирта до отношений — как выйти на свидание из онлайна?» — вот твари! Алгоритмы просекли, что Марта уехала, и сразу предполагают худшее.

«Рынок социального жилья», «Как недорого снять квартиру на окраине», «Как выжить в общежитии — мой опыт». ИИ не лишен житейской логики. Я ищу работу, значит, у меня проблемы, значит, аренда скоро станет мне не по карману. Он, сволочь, прав.

«Ваши права на соцконтракте», «Как не прогадать при выборе отработок», «Соцконтракт — жизнь или выживание?» — нейросеть та еще пессимистка. А где статья «Как потратить случайно найденный чемодан денег», например?

«Оптимизация социального рейтинга — недорого, законно», «Консультации по соцрейту», «Что отвечать на собеседовании соцконтроля?» — ого, раньше мне такое не откручивали. Как говорил Карлсон: «Это, брат, жулики!». До сих пор никто не придумал, как обмануть соцрейт. Те, кто обещают что-то там «оптимизировать», врут. Нейросети непрерывно модифицируют его в режиме самообучения, поэтому все истории про «разработчик соцрейта готов поделиться секретами…» — разводка лохов на деньги. Бигдата учитывает всё — сколько и на что ты тратишь денег, как быстро и регулярно совершаешь платежи, насколько полны и непротиворечивы предоставляемые тобой данные, каков круг твоих социальных контактов, насколько часто и как именно ты нарушаешь ПДД… Если роботы выписывают тебе штрафы, а ты им — нет, кто из вас главный?

Понижение соцрейта — это самое паршивое, что может случиться с человеком в нашем прекрасном социуме. Говорят, это практически необратимо — чтобы поднять соцрейт, нужна хорошая работа, но на хорошую работу с пониженным соцрейтом не берут. Замкнутый круг, в который лучше не попадать.

Время к утру, ложиться спать бессмысленно, и я пошел умываться и завтракать. Пока пил кофе, размышлял, к чему именно могли прицепиться в соцконтроле. Ничего не придумал. На момент вызова у меня еще была работа, не было неоплаченных счетов и непогашенных штрафов. Дочка многовато прогуливала школу, но лимит пропусков еще не выбран, да и средний балл терпимый. Нормальный подросток. Некоторые родители выискивают в детях признаки гениальности и невесть каких талантов, но я радовался каждому проявлению нормальности. Даже если это прыщи и надпись «No future» на стене комнаты. Плохо уже то, что она красавица, до боли похожая на мать. Красота, вопреки стереотипам, не жизненное преимущество, а серьезная проблема. Такая же проблема, как уродство: и то, и другое оказывает болезненное влияние на формирование личности. Поэтому я разрешаю ей красить волосы, хотя это ей совершенно не идет, да и учителя недовольны. Натуральный блонд почти исчез из человеческого генотипа, встретить настоящую блондинку так же сложно, как суматранского носорога. Пусть все думают, что крашеная, так спокойнее.

— Доброе утро! — жмурится со сна дочь. — Сваришь мне кофе?

— Экая ты лентяйка! — а сам залюбовался. Вот такая, утренняя, еще не нацепившая защитное лицо и не ссутулившаяся от дурных ожиданий наступившего дня, она прекрасна. Виден тот чудесный ребенок, которого я не ждал, но который оказался лучшим, что случилось в моей жизни.

— Паап! Ну ты же все равно встал уже!

— Ладно, иди умываться, сварю. Но посуду, чур, в раковине не бросать!

— Бе-бе-бе! — ушла в ванную. Это надолго. Тщательная ревизия лица с подсчетом поголовья прыщей, страдания по поводу приплода, сдержанная радость победы над исчезнувшими. Мази, кремы и лосьоны. Пенки и шампуни. Скрабы и… что там еще? Мой шампунь и пена для бритья скромно притаились в углу заставленной баночками полки.

— Школу не прогуливай сегодня, пожалуйста, — ну вот, как будто другой человек сразу сидит тут, отмеряя на кухонных весах порцию маскарпоне. ЗОЖ и подсчет калорий — у них сейчас модно.

Гримаса «опять все испортил», гримаса «зачем напоминать о неприятном», гримаса «дадада, конечно-конечно», означающая «оставайтесь на линии, ваш звонок очень важен для нас». Звук выключился, как у смарта в ночном режиме. Вот и поговорили.

— Сердитый котик. Котик закатил глазки с выражением «Доколе!». Котик, упирающий лапки в пузико жестом «Ну и?». Умоляющий котик «Ну пожалуйста!».

— Пап?

— Мне лень идти за смартом. Представь, что я послал тебе эти стикеры.

Фыркнула, но лицо сделалось человеческое.

— Ладно. Схожу я в школу…

Одолжение сделала, ага. Типа это мне надо. Хотя и правда — мне. Ей искренне плевать на последствия. В шестнадцать лет кажется, что и так все плохо, куда ж хуже-то? А оно очень даже есть, куда.

«Поучайте лучше ваших паучат!» — гласила утренняя надпись на заборе. Паучата были контурные, но убедительные.

Глава 2

Пожилая крашеная выдра с лицом маринованной селедки. Самый неприятный тип интервьюера. У меня при виде таких сразу начинают чесаться школьные психотравмы. Рядом с ней мужичок в очках (три волосины через лысину, отвратительно сидящий дешевый костюм) и попик с редкой козлиной бороденкой и блудливыми глазками навыкате.

Выдра тут главная. Это плохо. Я таким не нравлюсь. Вызываю инстинктивное отторжение. Хотя вообще-то я обаятельный.

— Антон Эшерский, — сказала она скрипучим голосом, и «особая тройка» зашуршала своими бумагами, как будто меня тут нет.

Шуршание затягивалось, я молчал. Надо будет — спросят.

Когда я выходил из дома, на двери подъезда висела бумажка с отпечатанной на принтере надписью:

«Будьте предельно аккуратны, происходит что-то странное. Администрация».

Поэтому по дороге в соцконтроль я был осторожен, как в тылу врага, бдителен, как на минном поле, и внимателен, как при игре в покер. Мироздание слало невнятные сигналы.

Роскошное полноцветное граффити «Бритва Оккама в Окне Овертона». Окно обычное, с приглашающе полуоткрытой створкой, а бритва — установленное в распор лезвие от бритвенного станка. Возможно, этот рисунок был настоящим. Сейчас чего только не малюют на стенах. Но вряд ли.

«Опасно!» — еще раз сообщило мне Мироздание. Или моя шизофрения. Если вы видите личные послания в каждом граффити — лучше не сообщайте вашему врачу. Особенно, если эти граффити видите только вы. «Шиза!» — подтвердила следующая надпись. Впрочем, у буквы «Ш» посередине такой хвостик, что ее можно принять за стилизованную «Ж». «Жиза» — так моя дочь обозначает актуальность происходящего.

На экране в автобусе реклама без звука. Белый текст: «Если ты упустил свой шанс…» — камера облетает несчастного социка, небритого и плохо одетого. В руках лопата, перед ним куча говна. Приближает лицо, и видно, что он устал, на щеках грязь, глаза потухшие. Общий план: куча говна — всего лишь краешек огромной свалки. Текст: «… не думай, что он последний!». Кадр освещается, как будто взошло солнце, но это идет прекрасная девушка в развевающемся на ветру легком белом платье. У нее длинные красивые ноги, она движется, почти танцуя, она — воплощенные Красота и Счастье. В руках у нее цветы, на лице улыбка. Она останавливается возле человека с лопатой, он с надеждой поднимает на нее глаза… Затемнение и текст: «Будет еще много шансов, которые ты упустишь!».

Это могла быть просто социальная реклама, но мудак с лопатой был вылитый я, а девушка была Анютой.

— Антон Эшерский! — выдра соизволила наконец обратить на меня внимание. — Комиссия социального контроля вызвала вас для уточнения некоторых моментов, отраженных в вашем личном профайле. Полнота их подтверждения неудовлетворительна, валидность вызывает сомнения.

— Спрашивайте, — ответил я коротко.

— Дело касается вашей дочери, Анастасии Эшерской.

Она передала какую-то бумагу коллегам. Лысый поглядел равнодушно, а попик заблестел масляно глазками и заоблизывался. Твари.

— У нее не очень хорошая успеваемость, верно?

— В пределах статистической нормы.

— И посещаемость нестабильна…

— В пределах разрешенного лимита.

— На уроки духовного воспитания не ходит… — посетовал попик.

— Они факультативны.

— Пока да, — признал он, — но это тревожный этический показатель! Тревожнейший!

Я проигнорировал. Долгополые внезапно оказались везде, пытаясь заменить камланиями окончательно стухшую идеологию. Государство настолько растерялось в вызовах нового времени, что от бессилия потворствовало.

— Учителя жалуются на вызывающее поведение.

Я молча пожал плечами. Увы, ядовитым сарказмом она пошла в меня. Но еще не понимает, что иногда лучше промолчать.

— Волосы красит, форму не носит…

— Крашеные волосы — тревожный этический показатель? — черт, я тоже не всегда успеваю заткнуть себе рот.

Выдра поджала губки в куриную жопку и непроизвольно потрогала синеватые букли.

— Девочка растет без матери… — она укоризненно покачала головой. — Вот это тревожный этический показатель. Молодой отец, юная красивая девушка, проблемы полового созревания…

Попик зачмокал, подбирая слюни.

Я понимал, на что эта погань намекает, но сидел с каменным лицом. Она только и ждет, чтобы я сорвался. Одно непонятно — к чему весь этот цирк.

— Вы же удочерили девочку?

— Это моя дочь. Есть свидетельство об установлении отцовства.

— Но не указана мать!

— И так случается.

— Не хотите объяснить?

— Не хочу. Вы выходите за границы компетенции.

— Не вам указывать нам границы! — неожиданно взорвался лысый.

Я проигнорировал, пристально глядя на тетку. Она жевала тонкие губы и хмурила нарисованные брови.

— Мы хотели бы пообщаться с вашей супругой, Мартой Эшерской.

— Так пообщайтесь.

— Мы не можем с ней связаться. Где она?

— В командировке. На гастролях.

— Ах, да… Музыкантша… — скривилась выдра. — Скрипочки-дудочки.

— Гастрольки-поблядушки… — добавил попик.

— Вы не могли бы повторить? — очень нейтральным тоном сказал я, вставая. — Ну, про поблядушки.

— Вам послышалось, — быстро ответил бледнеющий попик, — я хотел сказать «поигрушки». Поигрушки, да…

— Прекратите! — зашипела на него тетка. — Сейчас же!

Попик заткнулся и нервно зашуршал бумагами. Где-то там написано, что я мастер спорта по боксу. Надеюсь, он изучает именно этот параграф.

— Когда ваша жена вернется с гастролей?

Сказать «никогда» было бы в этот момент натуральным самострелом.

— Дней пять, — брякнул я наугад.

— Что-то вы как-то неуверенно отвечаете, — подозрительно сказала выдра. — У вас семейные проблемы? Это дурно влияет на подрастающее поколение!

— Ни малейших! — решительно соврал я.

— Через неделю будьте любезны обеспечить ее явку. Свободны!

Я не отказал себе в удовольствии подойти к столу и очень внимательно посмотреть в лицо взбледнувшему попику. И только потом вышел из кабинета.

В коридоре на стене портрет Марты с подписью «Разыскивается!». С длинными волосами и как будто моложе. Так она выглядела, когда мы познакомились. Мироздание не щадит моих чувств.

***

Марта не отвечала на сообщения. Даже не прочитывала их. Вечером набрал голосом, что у нас считалось чрезвычайно неделикатным. Голосовая связь — для экстренных случаев и плохих новостей. Но все было как раз плохо и экстренно.

«Вызываемый номер не отвечает» — это еще что такое?

Может, я у нее в глухой блокировке? Неужели настолько обижена? Нормально же, вроде, расставались… Я надеялся уговорить ее приехать на пару дней, сходить в соцконтроль, изобразить любящую жену и ответственную мачеху.

— Насть, ты давно с Мартой общалась?

— Давно. Она мне не отвечает, — гримаса «это ты виноват».

Странно. С Настей у нее всегда отличные отношения были. Лучше, чем со мной, пожалуй.

— Прикинь, пап, у нас сегодня собрание было.

— По поводу?

— Не поняла. Притащился какой-то шаман и втирал за духовное воспитание. Что, мол, скоро из факуля переведут в обяз. И что лучше бы нам уже сейчас посещать, а то хуже будет. А сам на меня пялился и слюни ронял. Пап, я не буду туда ходить! Пусть хоть отчисляют!

— А как он выглядел?

— Поп-то? Молодой, бороденка такая… редкая, рыжеватая. Глаза навыкате. Противный.

— Если еще раз появится, щелкни его смартом и мне кинь.

— Зачем, пап?

— Хочу проверить кое-что.

— Ну, ок.

Не нравится мне все это. Кот на кресле беззвучно мявкнул, явно имея в виду «да, херня какая-то».

— Чего-то ты злой сегодня, — сказал Иван, понаблюдав, как я молочу грушу, представляя себе некую пучеглазую бородатую харю.

— Я вообще злой. Мне говорили.

— Точно не хочешь ничем поделиться?

— Если тебя не напряжет, — неожиданно решился я.

Кажется, мне пригодится любая помощь.

— Я бы не предлагал.

Нас не назвать друзьями — просто ходим в один зал. Иногда спаррингуем на ринге, иногда пьем пиво. Чаще — кофе из автомата. Но, если он сможет что-то подсказать…

— На мою дочь, кажется, нацелилась не то ювеналка, не то соцконтроль. Какая-то мутная движуха. Приглашали, вопросы задавали странные, с подковырками… Я как-то напрягся.

— А с чего им к твоей привязываться? — удивился Иван.

Я молча достал смарт и показал ему Настину фотографию. Еще до стрижки и крашеных волос.

— Ого, — только и сказал он. — Сколько ей?

— Шестнадцать.

Иван с недоверием покосился на меня, но ничего не сказал. Наверное, решил, что я просто молодо выгляжу.

— Да, понимаю, почему ты нервничаешь. Будь у меня такая дочь, я бы спал на балконе с ружьем. Слушай, про ювеналку много брехни. На самом деле было всего несколько случаев. Их поймали и посадили. Кроме того, соцконтроль — это не ювеналка. Странно, что они вообще к несовершеннолетней примотались.

— Мне всё странно, — признался я, — и мне это очень не нравится.

Мы сидели на лавочке возле спортзала, пили дрянной кофе из картонных стаканчиков, и я наблюдал, как двое соцконтрактников меняют рекламный штендер. Они разглаживали валиками огромный бумажный плакат с постером римейка «Твин Пикс». Герои снова были молоды — на новых актеров компьютерно перенесли лица старых. Кроме агента Картера — он стал негром и геем, как положено.

«Кто убил Марту Палмер?» — гласила надпись, и лицо танцующего карлика выглядело чертовски знакомым. Мое бессознательное сегодня особенно тревожно.

Я достал смарт и посмотрел — Марта не прочитала мои сообщения.

— Узнаю, что могу, — ответил, наконец, Иван.

— Спасибо.

— Не за что пока.

***

Утро встретило оповещением:

Ув. Антон Эшерский!

Компания «Кобальт системс» приглашает вас на онлайн-собеседование по вакансии «Фиктор первой категории». Собеседование состоится сегодня в 12.00. Использование видеосвязи желательно.

Ниже кнопки: «Принять приглашение», «Отклонить приглашение» и «Запросить другое время».

Я забил в поисковик профессию «фиктор» — он исправил на «Виктор» и выдал миллион страниц викторов. Я потребовал искать именно «фиктора» — результатов было примерно ноль. Только онлайн-переводчик неуверенно предположил, что это латинизм, означающий «булочник, изготовляющий жертвенные пироги». Хреново.

— Настась, подойди на секунду.

— Я обулась уже, чего?

— Ничего, я подмету потом.

У подростков актуален унисекс (чтобы мальчика от девочки не отличить ни за что) и нарочитая простота одежды. Но дочь моя женственна даже в мешковатых штанах и грубых ботинках на платформе. Такими пинаться хорошо, перелом голени врагу гарантирован. В школе у них, небось, топот на переменах, как в Первой Конной.

— Глянь, ты не знаешь, случайно, что это значит?

Ткнув пальцем в экран, замер — может, там и вовсе нет ничего, и дочь сейчас вылупится на меня недоуменно?

— Фиктор? Без понятия, па. Может, опечатка?

Уф. Письмо существует, и в нем написано то, что я прочитал. С некоторых пор мне требуется подтверждение.

— Ладно, беги. И не прогуливай по крайней мере математику, ладно? По ней лимит выбран весь.

Надулась, но, пересилив себя, буркнула:

— Ну ок, не буду. Хотя…

— Послушай, не хочу пугать, но меня вчера вызывали в соцконтроль и спрашивали про тебя.

— И что?

— А то, что давай ты пока будешь аккуратней в отношениях с социумом?

— Да пофиг мне ваш социум! Чтоб он провалился!

Топ-топ-топ по коридору, тыгыдым-тыгыдым по лестнице. Даже «пока» не сказала.

Поискал «Кобальт системс» — компьютерная контора, разработчики софта для… Не понял, для чего. Такое впечатление, что для всего вообще и ни для чего конкретно. Софт, если верить их сайту, бесплатный. Фирма оказалась горячо обсуждаемой в дискурс-поинтах компьютерщиков, где ее кто-то люто хаял, а кто-то превозносил — но я не вполне понял, за что именно. В качестве работодателя она не обсуждалась, а в программном обеспечении я не разбираюсь. Текстовый редактор — все, что мне нужно от этой коробки с иллюзиями.

Значит, не исключено, что вакансия реальная. Кто бы ни был этот «фиктор». «Первой категории», надо же… Интересно — это как в спорте, где «первый» — лучший, или как рабочий разряд, где наоборот? А, неважно, разберемся по ходу.

Нажал «Принять».

Сообщение моргнуло и окрасилось зеленым, автоматически занеся себя в планинг. Смарт пискнул, подтверждая. Кот на кресле беззвучно зевнул и уставился на меня желтыми глазами. Одобряет? Нет? Черт его поймет, галлюцинацию гладкошерстную. Надо пойти умыться, побриться и вообще принять благопристойный вид благополучного гражданина, который не кидается на первую попавшуюся невнятную вакансию, а принял приглашение из вежливости и любопытства. Они же не знают, с какой плохо скрываемой радостью взяли вчера мое заявление «по собственному»? Выходное пособие перечислили так быстро, как отродясь командировочные не платили.

Сварил себе кофе, надеясь взбодриться. Спал ночью плохо, снилась тошная муть — съемная хата, грязная и убитая, где мы жили, от кого-то скрываясь, с Настей и почему-то с Анютой. Весь сон я чинил там сантехнику: ржавые стальные трубы со сгнившими резьбами крошились в руках, древние вентили текли, грязный треснутый унитаз засорялся… С потолка тоже текло, и Анюта сидела на кровати с красным зонтом в руках. Пока я ремонтировал одно, другое разваливалось, и так бесконечно. Аллегория моей чертовой жизни.

Марта так и не ответила, сообщения висели непросмотренными, телефон недоступен. Я начал всерьез беспокоиться. Нашел контакты филармонии, хитростью, наглостью и элементами пранка выудил у секретаря личный номер руководителя оркестра и даже дозвонился. Сейчас мало кто ответит на голосовой звонок с незнакомого номера, но он подтвердил соединение.

— Семен Викторович?

— Да, кто это?

— Простите за звонок, но это важно. Я разыскиваю Марту Эшерскую.

— Кого?

— Марту Эшерскую, она работает в вашем коллективе.

— Вы что, издеваетесь? Это какой-то розыгрыш? Как вам не стыдно! Не звоните мне!

Отключился. Больше его номер не отвечал.

«Забавненько?» — гласила сегодня надпись на стене за окном. Вычурная модерновая отрисовка букв резала глаз лиловым цветом. Слово-паразит, от которого я избавился пять лет назад, когда мир внезапно перестал меня забавлять. До города, куда Марта уехала на гастроли, было день пути на машине, полтора автобусом или пара часов самолетом. Свою госквоту на аэроперевозки я исчерпал в командировках, а на полную коммерческую цену билета можно жить месяц. Так что остается автобус — или машина. Автобус дешевле, но машина удобнее на месте. Впрочем, я еще не решил, нужно ли вообще ее разыскивать — если Марта просто решила оборвать старые связи и начать новую жизнь, то припереться к ней будет, мягко говоря, неделикатно. Может, у нее там бурный роман с каким-нибудь разбитным тромбонистом, а тут такой я в роли ревнивого мужа застреваю рогами в дверях.

Пошленькая выйдет история.

***

Когда пришло время собеседования, я уже был позитивен, бодр, выбрит и прилично одет — по крайней мере, в той своей части, которая попадала в поле зрения веб-камеры. Постараюсь произвести впечатление прирожденного фиктора. Кто бы это ни был.

«Падам-м-м!» — сигнал входящего вызова. Изобразил лицом максимально не социопатичный вид и нажал «Принять».

В окошке возникла чрезвычайно миловидная девушка с короткой прической и в массивных модных очках без диоптрий.

— Здравствуйте, Антон! — она улыбнулась по американскому стандарту: ослепительно и до тех мест, где когда-нибудь вырастут зубы мудрости. Могла бы рекламировать зубную пасту, а не проводить собеседования.

— Меня зовут Элина, и я хочу поговорить с вами о вакансии, которую наша компания считает возможным вам предложить.

— Здравствуйте, — коротко ответил я. На девушке под офисным пиджачком тонкая обтягивающая футболка, и нет лифчика. Странный у них в компании дресс-код. С трудом заставил себя смотреть в глаза — девушка могла бы рекламировать не только зубную пасту, но и капусту. Надеюсь, через камеру не так заметно направление взгляда.

— Мы ознакомились с вашим резюме и…

— Секундочку, — перебил я ее, — ознакомились с чем?

— С вашим резюме, — девушка сияюще улыбнулась и еще сильнее натянула футболку сосками, — оно нас заинтересовало и…

— У меня нет резюме, — ответил я мрачно, — и отродясь не было. Так что мне очень интересно, где вы сумели с ним ознакомиться, и не могу ли я тоже его почитать. Чисто из интереса.

Похоже, все-таки жулики. Обидно.

— О, простите! — Элина очаровательно смутилась, потупила глазки и захлопала ресницами такой длины, что ветер от них мог бы сдуть с ее стола бумаги. К счастью, они были надежно придавлены сиськами.

— Я не совсем точно выразилась. Имеются в виду открытые данные о вашей профессиональной деятельности и компетенциях, а также портфолио публикаций. Вы можете их почитать, получив лицензию рекрутера или зарегистрировавшись как работодатель.

Кажется, было что-то такое среди нововведений цифрового документооборота, я не слежу за темой.

— Я ответила на ваш вопрос?

— Да, благодарю.

Сходу наехать на интервьюера — так себе стратегия для собеседования. Я в своем репертуаре, невыносимо обаятелен. Надеюсь, для позиции этого, как его… навыки социальных коммуникаций не обязательны. С ужасом понял, что забыл бессмысленное название должности, на которую меня собеседуют. В голове крутилось — «сфинктер».

— Итак, давайте вернемся к разговору, — девушка источала дружелюбие всеми доступными взгляду органами, — ваши компетенции нас устраивают, и мы хотели бы предложить вам эту позицию в нашем штатном расписании.

— И каков будет круг моих — гипотетически — обязанностей? — я не подавал виду, что понятия не имею, чем вообще занимается этот «сфинктер-несфинктер».

— О, ничего необычного!

Девушка мило засмеялась, как бы с пониманием моих опасений, а я подумал, что она производит странное впечатление. Слишком идеальная внешность. Ни прыщика, ни родинки, ни трещинки на губе, ни пятнышка на футболке — как будто ее к фотосессии на обложку готовили, а не к собеседованию с претендентом.

— Ну что же, это интересное предложение, — ответил я туманно, — но вы же компьютерная компания, а я недостаточно разбираюсь в этой теме…

— Ничего страшного, в ней никто не разбирается достаточно, но вы будете работать с консультантом!

Она говорила так уверенно, как будто я уже принял их предложение, а когда назвала сумму — я понял, почему. За такие деньги я готов хоть сфинктером.

— Это на период адаптации, — извиняющимся тоном пояснила девушка. — Потом оклад будет пересмотрен в сторону повышения.

Да плевать, чем они там занимаются! Где подписать?

А что девушка странноватая — так, может, она просто с видеофильтрами перестаралась. Сейчас можно так видеопоток вылизывать, что и я буду гений чистой красоты. Может, у нее на самом деле прыщи или веснушки, вот и зафильтровала себя до полной кукольности. Говорят, у нынешней молодежи это реальная проблема: знакомятся в онлайне, общаются в онлайне, влюбляются в онлайне — а до свидания так и не доходят. Боятся настоящую внешность показать, без фильтров. Демография падает.

Элина обещала в течение дня выслать договор на подпись, и мы раскланялись. Я почувствовал себя намного увереннее — что бы там ни была за работа, с ней лучше, чем без нее. За месяц-то по-любому заплатят, а там разберемся. Так что я теперь… Кто? Открыл утреннее сообщение — «фиктор». Фиктор первой категории, не хрен собачий. Пусть в соцконтроле умоются.

***

«Вот он» — лаконичная подпись к присланной дочерью фотографии. Снимок сделан под углом и снизу. Школьный коридор, перемена — и давешний попик из соцконтроля. Бороденка торчит, глазки блестят, взгляд провожает задницу проходящей мимо старшеклассницы. Ах ты ж мудило долгорясое!

Подождать пришлось всего минут двадцать — служитель культа покинул храм знаний, сердечно попрощавшись на пороге с завучем, и пошел себе восвояси. А я пошел за ним. Пора устанавливать близкие контакты. Удобная возможность представилась через квартал — спокойно догнав и поравнявшись, резким толчком плеча запихнул его в подворотню. Там как раз тупиковый заезд и задний двор какого-то цеха — очень удобное место для беседы. Никто не помешает. «Опасно!» — напомнила мне очередная стена. Ничего, я аккуратно.

Попик тоже оценил уединенность локации и загрустил.

— Ну зачем вы… — сказал он испуганно, потирая плечо.

— Да вот, решил познакомиться. А то ты так и не представился…

— Отец Ананий!

— Мой отец погиб, и других мне не надо. По паспорту ты кто, опиум для народа?

— Э… Гаврила Аркадьевич.

— А что же не «отец Гавриил» тогда?

— Архангельское имя мне не по чину, — потупился попик.

— Рукоблудил в семинарии, что ли? — сурово спросил я.

Тот густо покраснел, но быстро опомнился:

— Не ваше дело! Как вы смеете! Я член комиссии…

— На целый член ты не тянешь, — перебил я его, — перхоть подзалупная. Что в школе делал?

— Это вас не касается!

— Зато тебя сейчас коснется вот это, — показал ему кулак.

— Я буду вести духовное воспитание!

— Экая, глядь, воспитака вылупилась! — оглядел я его с демонстративным презрением. — С таким имечком только духовность в массы нести. «Здрасьте дети, я Ананий! Буду вас учить…». «Да мы уже и сами умеем», — ответят тебе, и будут правы.

— Пусть только попробуют! — попик краснел, бледнел и шел пятнами.

— Что вашей банде надо от моей дочери?

— Не зна…

Я легонько, профилактически, стукнул «анания» под ложечку. Глазки его выпучились еще больше, казалось, что сейчас выпадут и укатятся.

— Теперь слушай меня, попец. Прежде чем ты скажешь что-то еще, один раз хорошенько подумай. Иначе будет очень больно.

Я, конечно, блефовал — черта с два я ему чего сделаю. Мне только уголовки за нанесение телесных не хватало для полного счастья.

— Я не имею права обсужда…

Я приложил чуть сильнее — но аккуратно, в мягкое пузичко, чтобы побои потом не снять было. Много ли ему надо?

— Видишь люк? — показал ему крышку в асфальте. — Это канализационный колодец. Десять метров полета, двадцать метров говна. Унесет в коллектор, там крысы доедят. Был ананий — нет анания. И обсуждать нечего.

Запахло чем-то или показалось?

— Последняя попытка — что вам надо от моей дочери?

— Это команда сверху! Негласное распоряжение, так бывает. Нам не объясняют зачем! Может, просто проверка! Это только Эльвира Кировна может знать!

— Кто?

— Председатель комиссии…

Выдра крашеная, значит. Да, такую на фук не возьмешь, старая школа.

— Вы меня теперь убьете, да?

— Вот еще, — ответил я спокойно, — с чего бы? Мы мирно поболтали и разошлись друзьями, верно?

Он судорожно закивал.

— Нас никто не видел. Будет мое слово против твоего. Охрану к тебе не приставят, невелика шишка, а люков в городе еще много. Когда вытряхнешь подштанники и захочешь отомстить — вспомни об этом…

Я сделал шаг к выходу, но потом как будто вспомнил что-то — и резко обернулся. Ананий нервно подпрыгнул.

— Да, вот еще… — протянул я задумчиво, — откажись от вакансии. Не надо тебе духовность в детях воспитывать. От этого волосы на ладошках растут.

На этой позитивной ноте я отбыл, оставив его разглядывать крышку люка. Колодец, кстати, кабельный, а не канализационный, да и не вскроешь его без спецключа. Но это маловажные детали.

Раньше мне неоднократно говорили, что я злой. Убедили, в конце концов.

— Антон, на пару слов!

Тьфу, чертов тихушник, подкрался-то как незаметно!

— Привет, Иван. Что ты тут…

— Тут камер нет.

Он подстерег меня в парке, внезапно выступив из куста, как ниндзя-маньяк.

— Ого, все так плохо?

— Не знаю. Ты мне скажи.

— Чего сказать?

— Почему не предупредил, что под наблюдением? Я твои данные запросил, а потом еле отбрехался. Во внутреннюю безопасность таскали, нервы мотать. Это, знаешь ли, конкретная подстава!

— Под наблюдением? Я?

— Ты что, не знал?

— Вообще без понятия!

Иван уставился на меня недоверчиво.

— На твоем деле метка: «Извещать о любых изменениях». Я запросил документы, статус изменился, где-то загорелась красная лампочка, меня потащили.

— И что это может означать? — удивился я.

— Возможно, ты был ключевым свидетелем по какому-то важному расследованию. Если оно не закончено и дело не закрыто, тебя могут держать на удаленном контроле.

— Да не было ничего такого!

— Уверен?

Я сделал Очень Честные Глаза и закивал, как китайский болванчик.

— Ну… — неуверенно сказал Иван. — Бывает, конечно, что человек не знает…

— Клянусь!

— Это плохо, — вздохнул он, — значит, интерес к твоей дочери не случайный.

— И что мне делать?

— Не знаю, правда. В открытой части твоих данных мне в глаза бросилась только одна странность — у нее в документах не указана мать. Больше ничего необычного.

Я покосился на афишный стенд, мимо которого мы как раз проходили. Там висел ретроплакат со строгой теткой в красном платке. Она прижимала палец к губам — «Не болтай!». «Опасно!» — кто-то размашисто написал поверх нее баллончиком. Понятное дело, что опасно.

— Это давняя история, и она имеет вполне житейское объяснение, поверь. Просто это очень личное.

— Как знаешь. Извини, ничем не могу тебе помочь. Хотел бы — но никак.

— Спасибо, что попробовал. Теперь я, по крайней мере, знаю, что чего-то не знаю.

— Будь осторожен, — сказал он, поколебавшись, — может быть, тебе даже лучше уехать. Ненадолго. С семьей. С работой утряслось?

— Нашел вроде… — неуверенно сказал я. — Но не знаю пока, как там что.

— Ладно, до встречи в зале.

И снова в кустах исчез. Конспиратор чертов. На краю велодорожки жестяной знак с табличкой «Осторожно! Люди!». Мне очень захотелось ее спиздить и повесить дома на входную дверь.

Изнутри.

Дома меня ждали электронные документы на подпись и мрачная дочь. То есть более мрачная, чем обычно.

— Что не так?

— Все норм.

— Точно?

— Отстань. Не выспалась просто.

Вот и поговорили. Кот сочувственно потерся об мою ногу. Я это даже почти почувствовал.

Договор заверил электронным ключом и отослал обратно. Все, я официально трудоустроен. Осталось выяснить, кем.

Похоже, моя вакансия была «горящей», потому что видеовызов пришел почти сразу. А я как назло небрит и в домашнем. А впрочем — не уволят же меня из-за этого?

— Поздравляю с вступлением в наш дружный коллектив, Антон! — скалилась с экрана красотка Элина.

— Спасибо, надеюсь оправдать.

— Тогда не будем откладывать! Ваша первая задача техническая — вы должны поменять систему.

— Э… В смысле?

— Нет-нет, не пугайтесь, — рассмеялась девушка, — речь о компьютере. У вас же «винда-четверть»?

— Да, непатриотично, — признал я, — но «Русось» на моем железе тормозит еще сильнее. «Винь» хоть как-то шевелится. У меня довольно старый ноут, еще интеловый, восьмиядерник…

— Ничего страшного! Установите «Кобальт».

— Это же что-то специфическое, для гиков? — припомнил я обрывки вычитанного утром. — Я не очень силен в…

— Ловите контакт, Антон! Это ваш персональный куратор. Свяжитесь с ним, и он вам поможет. Не стесняйтесь задавать вопросы, он очень опытный и компетентный сотрудник. Уверена, вы подружитесь! До связи!

Элина улыбнулась кинематографической улыбкой и пропала с экрана, оставив в окошке сетевой адрес персонального поинта.

«Сергей Петрович, специалист». Специалист чего?

«Ты ресурс или прекурсор?» — тыкал в пространство пальцем со стены нарисованный мужик.

Не знаю, дорогое Мироздание. Не знаю.

Глава 3

— Привет, Антон! — «специалист» привстал из-за столика и подал руку.

Извинившись за старомодность привычек, он предложил встретиться лично. Сейчас это считается неуважением к чужому времени и личному пространству. Удивительно быстро меняются общественные стереотипы под влиянием грамотно внедряемых трендов и вирусных пандемий. Зато пробки исчезли, и общественный транспорт разгружен. Экономия и экология. А топливо нужно ударным беспилотникам.

Сергею Петровичу оказалось хорошо за полтинник. Седой, коротко стриженный, чуть полноватый, с аккуратной бородкой. Лицо умное и ехидное. Одет неброско, но аккуратно. Пьет кофе из бумажного стакана, косится на лежащий на столе смарт, на экране которого периодически возникают и пропадают оповещения.

— Здравствуйте, Сергей Петрович!

— Просто Сергей! А лучше — Петрович. И на «ты», ради бога. Я, конечно, тот еще олдфаг, но в другом контексте.

— Как скаже… шь.

— Итак, ты тоже встрял с «кобальтами»? Ничего, не пугайся, с ними странно, но весело!

— «С ними?» Я думал, вы… ты…

— Включен в комплот? Нет, я ассоциированный эксперт на договоре, как и ты. Просто в теме с самого начала, и уже почти свой. Что ты знаешь о «Кобальте»?

— Практически ничего, — признался я, — поисковики выдают несвязные обрывки. Чем больше читал, тем больше запутывался. Это какая-то альтернативная операционка, типа Линукса?

— Официальные поисковики пессимизируют любые упоминания, — пояснил Петрович, — в выдаче один шлак и трэш. Не вписываемся в желаемую картину мира.

— Серьезно?

— Долгая история. Давай пока вернемся к конкретике. Элинка велела тебе поставить «Кобальт», так?

— Так.

— Кстати, как она тебе?

— Ну… Симпатичная. Красивые… э… глаза. Но немного странная.

— Ты даже не представляешь насколько! — засмеялся чему-то Петрович. — Привыкай, «странного» будет много. Главное — не втрескайся в нее, предупреждаю по-дружески. С новичками это случается.

— Почему? Нет, не то, чтобы я…

— По кочану. Потом поймешь. Или нет. Пока просто поверь — не стоит.

— Да я и не…

— Проехали. Итак, «Кобальт». Элька сказала, у тебя «киви-четверть», так?

— «Киви»?

— Китайская винда. То есть, она, конечно, в генезисе пиндостанская, но с начала войны обновляется с китайских серверов и все такое. Спираченная, допиленная и подчищенная от закладок китайцами «дюжинка». Когда пошел замес, узкоглазые ее отреверсили, потому что на лицензии всем внезапно стало пофиг. Пиндосы ссали в небо кипятком, но сами и умылись, конечно.

— Не любишь американцев?

— Я старый пионэр, настоящий интернационалист! Я никого не люблю.

Права была Элина. Мы сработаемся.

— Вычистили ее эти дети Мао Дзедуна плохо, да еще и своих закладок напихали, так что «Киви» у нас разрешена только для личных целей. Мы с китайчой щас против пиндостана взасос дружим, но дружба — дружбой, а секретики врозь. Поэтому есть «Наша Русось» — отечественный, скрепный, ортодоксальный и благословленный дистриб на пересобранном ядре линуха. Он, кстати, ничо так — красотой не блещет, но стабилен, все нужное под него есть и закладки только наши, свойские. Правда, их дохера, поэтому тормозит и канал грузит. Но нам же нечего от Родины скрывать, верно? Потерпим, пока фискалка товарищу майору отгружается. Время, сам понимаешь, военное.

Я понимающе хмыкнул — третий год Мировой Войны, новая реальность. Воюют, в основном, дроны со спиленными серийниками против беспилотников с затертыми номерами и прокси-бармалеи против «ихтамнетов», но в информационном пространстве разом Сталинград, Хиросима и бомбежка Дрездена. Впрочем, всяко лучше праздничного фейерверка МБР.

— Теперь берем мобильные системы, — продолжил Петрович. — Ты прости, что я тебя гружу, но это важно. Для общего понимания.

— Ничего, мне интересно.

— Итак, — отмахнулся он, — мобильные. Можно?

Он протянул руку к моему смарту. Я не без легкого душевного колебания протянул ему аппарат. Это и паспорт, и кошелек, и пропуск, и проездной, и права, и страховка и вообще все. Дать в чужие руки свой смарт — очень интимное действие.

Петрович встряхнул его, активируя, и ловко направил на мое лицо, разблокируя.

— Ага, средний сегмент, выбор разумных. На яндроиде.

Пояснил, заметив моё недоумение:

— Раньше была мобильная ось — андроид, от гугля. Потом она закуклилась в гуглоось, а андроид разветвился на национальные сборки с локальными сервисами. У нас это был «Яндекс» — помнишь такую контору?

— Да, припоминаю. А что с ней стало?

— Когда понеслась езда по кочкам, оказалось, что там рулят пиндосские акционеры и вообще с лояльностью плохо, так что их по закону военного времени…

— Расстреляли?

— Национализировали. В рамках указа о ключевых системных активах. Теперь это «поисково-информационная система онлайн-сервисов», «ПИСОС», но мобильную операционку все равно дразнят «яндроидом». Потому что «писос» звучит как-то не очень. Кроме нее есть «мандаринка», ну да ты в курсе, наверное.

— Да, у подростков модно. Я своей купил, хотя, сука, дорого…

— Вообще-то правильно «апельсинка». Потому что «китайское яблоко» — это апельсин. Но у нас прижилось «мандаринка». Потому что «мандарин» — китайский чиновник, и вообще слово «манда» русскому уху приятно. Китайцы в рамках контрсанкций отжали заводы «Эппл» и сделали свой топовый бренд. По инерции считаются модными и «недлявсех», в основном у девочек любого пола и возраста. Вот тебе, в общих чертах, расклад по рынку. Выдохни, скучная часть закончилась.

Петрович с удовольствием допил кофе, поставил стакан и продолжил:

— Дальше начинается драма, комедь, триллер и детектив в одном флаконе. Пять лет назад внезапно появляется операционная система «Кобальт». Раздается бесплатно, разработчики анонимны. Сначала ее приняли за очередную сборку линуха, но нет — абсолютно оригинальное ядро. Черт, да после Торвальдса никто не писал новых ядер! Сперва это было микросенсацией только для профсообщества, но потом разработчики проплатили публичное тестирование у топовых блогеров. И тут шарахнуло…

— Что-то смутно припоминаю… — я напряг память. — «Убийца мака и винды», «вторая жизнь вашего железа»… А потом как-то сдулось все.

— Не спеши, — замахал на меня руками Петрович, — эту историю надо разматывать, как кабель с катушки. Первое — ось ставилась на любое железо. Вообще любое. Достаточно вбить в браузер ссылку, согласиться на установку — и опаньки, перешивается даже лоченый загрузчик Мака. Яблочники подали в суд на «неизвестных лиц», но это было только начало. Второе — в «Кобальте» встроен собственный прикладной софт, дублирующий практически все основные программы — браузер, офисный пакет, редакторы видео, музыки, изображений и так далее. Все это милое, шустрое, небагованное и — начисто игнорирующее авторские права в отношении интерфейсов. Неизвестные разработчики, не стесняясь, стырили чужие удачные решения, заодно создавая рабочую среду, под которую не пришлось переучиваться ни виндузятникам, ни маководам, ни линуксоидам. В суд побежали все — от «мелкомягких» до «адобов». Но это было так, на полшишечки. Самый цимес оказался в том, что под «кобальтом» запускался и любой проприетарный софт! Хошь виндовый, хошь маковский, хошь линуксный. И не кутыло, как на лине под вайном, а в полный рост, хоть и не так шустро, как родной.

— Под чем?

— Да не суть. Не бери в голову. В общем, на этой радостной ноте по стенам уже бегали все софтописюки. И вишенкой на тортике — «Кобальт» при всем этом жрет в разы меньше ресурсов. Реально «вторая жизнь вашего ноутбука» — какое-нибудь древнее, как говно билгейца, восьмиядерное хрюкало с жалкими шестнадцатью гигами антикварных низкочастотных мозгов на «кобальте» летало, как молодое. И запускалось на нем все, и не лагало, и не глючило.

— Ничего себе! — проникся я эмоциональностью описания, весьма подходящего моему ноутбуку.

Не то чтобы проблемы компьютерного рынка меня сколько-нибудь волновали, но Петрович так смачно рассказывал!

— А то! Ну и натурально народ такой себе подумал: «О как! Да это ж я прекрасненько на апгрейде сэкономлю!». И не стал железо новое покупать. И софт, что характерно, не стал тоже — потому что вот оно все, в «Кобальте» уже есть. И бесплатно. В общем, чуваки своим «Кобальтом» ухитрились наступить на яйца вообще всем. Судебных дел против них открыли штук мильон — но все против «неустановленных лиц». Носом землю рыли, чтобы найти, да хрен там. Ребятки оказались грамотные — все сетевые следы вели в никуда, а физических они ухитрились не оставить.

— Да ладно, — усомнился я, — в наше время кого-то не найти?

— Легче чем кажется, — заверил меня Петрович, — обычно идут по следу денег, их скрыть почти невозможно. А «Кобальт» — бесплатен полностью. Даже донаты не собирали. Многие думали, что они хотят сначала захватить рынок, чтобы потом подороже продаться — но нет, ничего такого. До сих пор анонимны.

— Три года на них работаю — и никого не знаю, — вздохнул он, — хотя, конечно, это и правильно.

— А как же Элина?

— Ах, Элина… Ну, это отдельная история. Потом поймешь. Кстати, — он посмотрел на часы, — наше время выходит. Нельзя находиться рядом с человеком дольше сорока трех минут, запомни это.

— Почему?

— Минимальное время установления ассоциативной связи «личность-личность» в бигдате. Потом появится галочка «Эти двое знакомы».

— Э… И что?

— Да ничего. Но, скажем, если тебя будут разыскивать за неуплату алиментов, то твой визави будет в числе тех, кого спросят «Где этот жадный поц?». Не парься, я просто старый параноик. Работа располагает. У нас семь минут… Чего важного я не сказал? Ах да — мобильные системы. С ними та же история — мобильный «Кобальт» заменяет любую ось на любом устройстве. Забирай.

Он толкнул ко мне по столу мой смарт. На экране крутилась забавная стимпанковская шестеренка и мерцала надпись: «Кобальт обновляет файлы, не выключайте устройство».

— Но…

— Не сцы, все будет отлично. Файлы и настройки сохраняются, фингерпринт только обнови и репу лица в распознавалке. Я ушел, до связи. На ноуте сам поставишь, заодно оценишь процесс.

— Стой, последний вопрос!

— Блин, ну давай, быстро.

— Что такое «фиктор»?

— Латинизм. Fictor fandi — «Qui ficta fatur!» Ну и fictor legum немного, не без того.

— Я не силен в латыни.

— «Создатель альтернативной реальности», если по смыслу. Остальное в следующий раз! Будь бдителен!

Петрович подошел к кассе кофейни, провел над ней часами и ушел. Почему-то через служебную дверь.

На смарте моргнул экран — шестеренка пропала. На глубоком синем фоне появился логотип «Со27». Буквы выросли, заполнив экран, и исчезли, оставив забавное анимированное существо — мультяшную лупоглазую девчушку в коротком красном платьице в горошек. Пышные черные волосы, огромные, янтарные с темным ободком глаза, шкодливая улыбка, обнажающая острые белые зубки. Миленько.

«Привет, я Нетта, девочка-кобольд, ваш личный гид в „Кобальте“. Располагайте мной, Антон, я всегда к вашим услугам!».

Текст погас, дрогнули виброоткликом часы на запястье. На их экране появилась та же рожица, подмигнула и исчезла, вернув скин циферблата.

«Я вам нравлюсь?» — на личике появилось такое забавное и трогательное выражение, что я не выдержал и рассмеялся. Анимация сделана великолепно.

«Нравлюсь, нравлюсь, ура!» — фигурка на экране подпрыгнула, хлопнула в ладошки, сделала пируэт и поклонилась. Короткое платьице рискованно приподнялось, демонстрируя стройные бедра. Уморительный персонаж, отличная отрисовка.

Кобольдша (Кобольдесса? Кобольдица?) помахала ручкой и исчезла, вернув мне привычный экран с иконками приложений. Я осторожно подвигал его туда-сюда, открыл почту, чат-клиент, поинт-коллектор — все работало. Скорость отклика заметно выросла, анимация стала плавнее, и даже цвета как будто ярче. Тапнул значок банковского терминала, но он не открылся. Из-за иконки высунулась крошечная рожица Нетты и покачала отрицательно пальчиком.

«Необходимо настроить идентификацию! Приложите палец к обозначенной области экрана!». Девушка-кобольд выскочила вперед, присела в книксене, вокруг нее замерцал круг дактилоскопического поля. С удовольствием провел пальцем снизу вверх. Подол платьица задрался, она возмущенно подпрыгнула, взмахнула ручками и даже покраснела.

«Мы же только что познакомились!».

— Ну, извини! — сказал я машинально.

«Извинения приняты».

Ого, так она меня слушает? Ах, ну да. Распознавание речи сейчас так развилось, что хорошую клавиатуру уже хрен купишь. Не делают. Никто не печатает, все диктуют. А я не смог привыкнуть — при диктовке другой текст получается. Мир меняется так быстро, что в тридцать три я иногда чувствую себя конкретным старпером.

Вместе с извинениями был принят и отпечаток.

«Требуется идентификация по лицу. Можно мне включить камеру?».

Про микрофон, небось, не спрашивала, хитрюга.

— Включай, — сказал я голосом. Кафе самообслуживания пустует, да и люди, разговаривающие с неодушевленными предметами, давно уже никого не удивляют.

Девушка кивнула и выхватила из-за спины ящик старинного фотоаппарата на треноге. Спряталась за ним, накрывшись черной тряпкой, — только оттопыренный задок соблазнительно маячит. Гениально нарисовано, снимаю воображаемую шляпу. Через какое-то время анимация начнет отвлекать, и я ее отключу, но пока пускай повыпендривается.

«Сделайте умное лицо, Антон! Сейчас вылетит птичка!».

Я уставился во фронтальную камеру. Из нарисованного фотоаппарата, пыхтя и с трудом пропихивая тело жирное в объектив, вылез раскормленный пингвин. Нетта вынырнула из-под полога, помахивая влажной фотокарточкой. На ней постепенно проявлялась моя рожа — слегка растерянная. Не ожидал птичку так буквально. Ну да ладно, сойдет — алгоритмы распознавания лица нынче чудо как хороши. Скажем, если бы я сейчас вышел из кафе, не заплатив, мне прислали бы счет и штраф. Потому что вон та камера в углу узнает меня даже в медицинской маске, хотя их снова запретили недавно. Как раз из-за камер.

Банковский клиент открылся с приятным звоном ссыпающихся в карман монет — входящий перевод. Кобольдесса в углу экрана материализовала архетипичный мешочек с золотом, ловко убрала его в декольте и радостно потерла ручонки. Девушки любят денежки.

Отправитель — «Кобальт системс», назначение платежа — «Выплата по трудовому договору номер…». Комментарий: «Поздравляю с выполнением первой задачи. Элина». А приятная сумма, надо сказать! Не потрясающая воображение, так я еще ничего и не сделал.

Настроение мое улучшилось — увы, все мы примитивно зависимы от материального, не только нарисованные девушки.

Выкинул пустой стаканчик из-под кофе в утилизатор, приложил смарт к терминалу оплаты. «Платим?» — скорчила недовольную рожицу Нетта.

— Платим, — подтвердил я.

Кобольдесса картинно вздохнула, и платеж прошел.

— Да ты, мать, жадновата! — пошутил я в пространство.

«Я экономная!» — неожиданно ответила, возмущенно топнув ножкой, девушка.

Ничего себе, сколько у нее реплик прописано! Конечно, скоро начнет повторяться и будет не так весело, но пока я в восторге. Молодцы разработчики. Если они к такой необязательной и декоративной части системы, как виртуальный помощник, подошли настолько тщательно, можно надеяться, что и все остальное неплохо работает.

Мое настроение не испортила даже процессия мультипликационных гномов на экране висящего на стене телевизора. Они, воровато озираясь, тащили в кусты связанную по рукам и ногам Белоснежку. Наверное, собираются спеть ей «Хей-хо» и показать свои большие кирки. Белоснежка пучила нарисованные глаза, во рту у нее торчал скомканный полосатый носок, и она была похожа на Марту. Мое подсознание настроилось на мультканал. Ладно, бывало и хуже. Намного хуже. И еще будет.

«Боль», — написано на стене баллончиком. Да, это бывает больно.

***

Дома включил ноутбук, ожидая следующего задания. «Создатель реальности»? Ну ок, почему нет. С реальностью у меня отношения так себе, но как-нибудь утрясется. Смарт на столе завибрировал, экран разблокировался с забавной анимацией — Нетта, пыхтя, упираясь и сдувая с носа падающую прядь волос, двумя руками сдвигала черную шторку блокировки влево, открывая рабочий стол.

«Обнаружено новое устройство — ноутбук „AnTon_NoUt“. Можно я в нем поживу? Я аккуратно!» — нарисованная девушка сложила лапки на груди и уставилась на меня жалобными глазками.

На экране ноутбука появилось системное сообщение «Запрос входящего соединения. Разрешить? Да? Нет?».

«Ну пожа-а-алуйста!» — заморгала янтарными глазищами Нетта. Губки на нарисованном личике жалобно задрожали.

Ничего себе манипуляция! Хоть и нарисованная — а поди откажи. Будешь себя чувствовать, как будто котенка пнул. Но мне уже стало интересно. Я ткнул в сенсорный экран ноута, нажав «Да».

Заморгала лампочка радиомодуля, зашелестел вентилятор.

«Устройство „Веселая девочка Нетта“ запрашивает внешнее управление. Разрешить? Да? Нет?».

Разрешить.

«Требуются права администратора».

Я ввел пароль и подтвердил. Если что, есть бэкап на внешнем диске.

На экране ноута быстро открылись и закрылись несколько окошек, я не успел разглядеть, что в них было. Вентилятор загудел громче. Выскочило окно терминала, побежали по черному фону колонки белых цифр. Закрылось — и компьютер ушел в перезагрузку.

Долгое время экран был темным, и я уже было подумал, что все, угробил машинку. Нотик старенький, почти ничего не стоит, но я его ценю за удобную клавиатуру с физическими кнопками — сейчас таких уже не делают, все сенсорные. Никак не могу к ним привыкнуть.

Заморгал черточкой курсор, побежали строчки загрузки — новые, раньше были другие. Но я и те не читал, и в этих ничего не понял. Какие-то цифры, какие-то символы. Черта мне в них.

Появилась приятная синяя заставка с серебристыми буквами «Со27» и индикатор загрузки. «Мы обо всем позаботимся! Не выключайте компьютер!». Ну ладно, не буду.

— Как прошел день?

Дочка носом в смарте, но покосилась без раздражения.

— Норм.

— Подробности?

— Не будет.

— Что так?

— Не хочу.

— Я тебя чем-то обидел?

— Не, пап. Ну правда — ничего важного, а остальное — приват. Не обижайся.

— Постараюсь, — вздохнул я, — выглядишь бледновато. Не заболела?

— Не, спала плохо. Пройдет.

— Ну, смотри сама. Если что — я рядом.

— Знаю, — гримаса неопределенной отстраненности.

Мол «толку от тебя…».

И то верно. Я никчемный папаша. Ни хрена не знаю о ее жизни и понятия не имею, как это изменить. Что стало с девочкой, которая каждый вечер бежала навстречу, чтобы «рассказать папе все-все»?

Интересно, у всех родителей шестнадцатилеток так? Или это я такой особенный мудак?

***

Готовить было лень. Отварил макароны, сварил себе сосиски. Половину макарон оставил дочке — «Потом поем, в холодильник кинь». Сосиски все сожрал сам — нынешние подростки такое не едят. В моде вегетарианство. Причины мне непонятны. «Почему не ешь мясо? — Не хочу». Вот и все объяснения. Думаю, просто никто из ее сверстников ни разу в жизни не был голоден. Может, оно и к лучшему.

Я часто слышу, что «нонеча, мол, не то, что давеча». Вот, дескать, растет поколение «снежинок» — нежные такие, жизни не нюхали, принуждения не знали, лишений не испытали. Ишь, тонкочувствующие! А я думаю себе тихонько — ну вот мы-то другие. Родились в беде, росли без радости, выросли шипами наружу, мудак на мудаке. И как, много нам это счастья принесло? «Они не такие, как мы!». А мы что, прям охуенные? Вы так собой довольны, сверстники?

Вот то-то и оно…

Ноутбук в комнате перезагрузился и теперь светился приятным синим фончиком вместо черного, который у меня был. Иконки из панели задач куда-то делись, и где их искать — непонятно.

— Привет! А вот и я!

У Нетты оказался приятный звонкий голосок. На смарте у меня звук выключен, на ноуте — нет. Нарисованная кобольдесса продефилировала через экран, потешно вышагивая от бедра, как на подиуме.

— Приводим в порядок файловую систему!

В ее руках появилась метелка, она обмела ей системный трей, морща носик от взлетающих облачков пыли.

— Обнаружены фискальные закладки в прошивке. Убрать?

Нетта вытащила из-за виджета часов противное насекомое с множеством лапок и брезгливо держала его двумя пальчиками на вытянутой руке. Личико скривилось в отвращении.

— Ну, убери.

Она выхватила откуда-то большую мухобойку и звонко пришлепнула насекомое к экрану. Жучок размазался быстро выцветающей кляксой и исчез.

— Обнаружено неизвестное устройство, не входящее в стандартное оснащение компьютера. Драйвер отсутствует. Предположительно — следящий модуль. Удаление невозможно.

Мультяшная девушка расстроенно развела ручками. Интересно, что теперь, когда речь передавалась голосом, а не текстом, губы ее шевелились в такт. Артикуляция анимирована достоверно, не просто рот открывает. Очень круто сделано, очень.

— Текущая рекомендация — отключение питания устройства через БИОС. Общая рекомендация — физическое удаление устройства.

Диссонанс между сухими формулировками системных сообщений и задорным девичьим голоском, который их произносит, немного нарушает гармонию. И к внешности виртуальной помощницы текст не очень подходит. Но все равно — молодцы.

— Отрубай его, Нетка! — Поймет вольную формулировку?

Поняла — с подчеркнутым усилием выковыряла из-под нижнего края экрана пучок разноцветных проводов, в руке материализовались большие портновские ножницы.

— Красный или синий?

— Чего?

— Шучу! — Клац.

Интересно, кто ей реплики писал?

— Устройство деактивировано до следующей перезагрузки компьютера. Рекомендуется физическое удаление устройства.

— Непременно. Как только, так сразу.

— Предлагаю ознакомительный тур по системе «Кобальт».

В одной руке появилась папочка, в другой — указка, на носу — строгие очки, волосы собрались в тугой хвост. Презабавная мультяшка.

— Валяй.

Кивнула, поправила указкой очки, и начала:

— Посмотрите на вот эту кнопочку в углу экрана. Она откроет перед вами…

Интерфейс оказался немного непривычный, но вполне удобный и логичный. Просматривались заимствования и из макоси, и из «окошек», и из мобильных. Ничего сенсационного, зато и переучиваться особо не надо. И отличная производительность — раньше мне приходилось отключать все «красоты» визуализации, чтобы не лагало на старом железе. Да одна анимация помощницы сожрала бы всю видеопамять! Теперь все быстро и красиво. Текстовый редактор не вызвал вопросов — стандарты на него давно устаканились, все офисные пакеты более-менее одинаковы. «Кобальт-автор» не стал исключением. О, собственный браузер? Интересно… Как шустро работает, надо же! И рекламы нет. Разве блокировщики рекламы не вне закона? В прошлом году их вроде запретили окончательно…

— Дзынь-дзынь! — из-за края экрана выглянула знакомая шаловливая мордочка. Показалась рука с колокольчиком. — С вами хочет поговорить Элина! Примем вызов?

— Примем, — согласился я.

— С видео? — подмигнула кобольдесса. — Она симпатичная.

— Ладно, давай с видео.

Выскочило окошко видеосвязи.

— Здравствуйте, Антон. Извините за поздний звонок… — она по-прежнему безупречна и сидит за тем же столом, хотя уже десять вечера. Горит на работе?

— Привет, Элька!

Кобольдесса, подтянувшись руками за край, ловко заглянула в видеоокно. Я слегка обалдел — это она со всеми будет так непринужденно себя вести?

— О, Нетта! Рада видеть! Работаешь с Антоном?

— Девушкам надо как-то устраиваться…

— И как он тебе?

— Немножко скучный и всему удивляется. Но это пройдет!

— Я в тебя верю, Нетточка! С тобой не соскучишься!

— Чмоки, Эльчонок, увидимся!

Рисованная девица исчезла со звуком лопнувшего пузырька. Не рисованная осталась. Я мрачно смотрел на это представление, не зная, как реагировать. Опять меня таращит? Но чем именно? Мне вообще кто-то звонит, или я тупо пялюсь в темный экран выключенного ноутбука?

— Извините еще раз, Нетта такая шалунья.

Я продолжал сидеть с каменным лицом. Галлюцинации — это плохо, но разговаривать с ними — еще хуже.

— Итак, вы установили «Кобальт».

Я кивнул. Кивать галлюцинациям можно.

— За это вам полагается небольшая премия.

Зазвенели сыплющиеся монеты, взмахнула кошельком высунувшаяся на секунду радостная кобольдесса, вздрогнули виброй часы на руке. Если я галлюцинирую, то очень детально. Но перевод можно будет проверить по банку.

— Теперь мы будем общаться в системе «Кобальт», она безопасна и приватна. Вы готовы получить первое задание?

Я снова кивнул, все еще не решаясь заговорить.

— Я предлагаю вам сыграть в одну игру…

Забавненько.

Глава 4

— Доброе утро, Насть.

— Угу.

— У тебя от такого количества кофе глазоньки не выпрыгнут?

Дочь с отсутствующим видом присосалась к огромной, на пол-литра, кружке.

— Надо как-то проснуться.

— Высыпаться надо, а не кофеином себя глушить.

— Угу.

— В сериалы пырилась, небось?

— Нет.

— А что?

— Ничего.

— Что-то у тебя от этого «ничего» глаза, как у вампира, и морда лица бледная.

— Я встаю в четыре.

— Зачем?

— Мне нужно время, чтобы смириться с тем, что надо идти в школу.

— У тебя все в порядке?

— Норм.

— Не похоже.

Не отвечает, отморозилась.

Ладно, попробуем сторонние темы.

— А я на смарте систему сменил. На «Кобальт». Слышала?

— Конечно, — гримаса «ты, конечно, туповатый какой-то, но родителей не выбирают», — у меня такая.

— У тебя же «мандаринка», я тебе на ДР дарил?

— У меня старая «мандаринка», позапрошлой модели. Мы же нищеброды. Она начала тормозить, я ее перешила на «Кобальт». Все так делают.

О как, мы нищеброды, оказывается.

— Не парься, па, мне пофиг, реально. На «кобальте» даже прикольнее.

— И как тебе Нетта?

— Кто?

— Ну, помощница виртуальная. У тебя нет разве?

— Па, — гримаса «ты серьезно такой или прикидываешься», — они у всех разные, в том-то и прикол. У меня Тони, Тоник.

— Можно глянуть?

— Это вообще-то приват, — нахмурилась дочка, — личная зона. Только дети хвастаются вирпами.

— Вирпами?

— Виртуальный помощник, вирп.

Наши смарты лежали на столе рядом, и экраны на них засветились синхронно. На моем нарисовалась Нетта — кокетливо подмигнула, вытащила зеркальце, быстро поглядела в него, припудрила курносый вздернутый носик и убрала. Стрельнула янтарным глазом в сторону дочкиного. Там принял героическую позу томный рисованный юноша — штаны в обтяжечку, на выпуклом торсе символическая маечка с логотипом «Со27», длинные темные волосы собраны в хвост. Экий красавчик. Повзрослела дочка…

«Какой милый! Можно мне с ним познакомиться?» — всплыло облачко с текстом над Неттой. — «Я буду хорошей девочкой!».

Дочка схватила смарт со стола и повернула экраном к себе. Хмуро уставилась в него, наверное, тоже читала.

— Ладно, — сказала она нехотя.

Я кивнул своей кобольдессе, даже не подумав, различает ли она жесты.

Различает.

«Установлена связь между устройствами».

Главное, чтобы не наплодили маленьких кобольдят. Куда их девать? В «умный» чайник?

— И что теперь? — спросил я у дочки.

— Да ничего. Будут дружить устройствами. Приоритет вызовов, можно запросить локацию, настройки приватности чуть мягче. Ну и вообще — им веселее. Вирпы любят дружить.

— Как это «любят»?

— В них прописана «социальная мотивация». Стимулируют к установлению новых социальных связей. Мы друг у друга в «избранных контактах», вот они и законнектились сразу. Но по дефолту ищут близкорасположенные устройства, владельцы которых могут подойти тебе для общения. Ну, там музыку похожую слушают, тусуются в тех же местах, не знаю. Нейрос как-то обсчитывает. У меня отключено, конечно.

— «Конечно»?

— Па, если ты до сих пор не заметил — я по жизни унылое говно.

***

— Они вообще двинуты на этой теме — «горизонтальные связи», «моноуровневая социализация»… — подтвердил Петрович на следующей встрече. — У них и в системе все распределенное и одноранговое. Поэтому их и залочить не могут до сих пор — нет центрального сервера, все размазано черт-те как. Но, сука, эффективно, ничего не скажешь.

— А их лочат?

— И еще как! Прогеры они гениальные, без балды — уровень «бог». Но в том, какое дерьмо в голове у людей, ни хрена не понимают.

— Это с гениями бывает, — согласился я.

Мы встретились в очередной кафешке самообслуживания. Кофе в них дрянь, но у Петровича свои соображения: «Нельзя два раза встречаться в одном месте. Поверь, Антох, я знаю, как это дерьмо работает! А в этой еще и камера сломана».

— Они такие: «Мы щас выкатим релиз охуительного продукта! Новая ось! Легкая, небагованная и при том бесплатная! Без того многослойного говна, которое накопилось в старых! Без проблем обратной совместимости!». В общем — «счастья всем даром». Наивняк детсадовский, ей-богу.

— И что?

— Дело даже не в том, что они вклинились в серьезные бизнес-интересы серьезных корпораций, а в том, что они это вообще во внимание не принимали! Представь — сделали сервис бесплатного софт-реинжиниринга для всех разработчиков ПО!

— Это что такое?

— Ну, допустим, написал ты какую-то узкоспециальную прогу под винду, залицензировал, денежка капает. Хочешь, чтобы она была доступна пользователям «Кобальта»? Нет ничего проще — заливаешь на сервис, она автоматом портируется и попадает в магазин приложений. Не нужно переписывать код под другую платформу, все лицензии остаются при тебе, распространяешь, как хочешь. И даже багфиксинг уже сделан! В сообществе быстро заметили, что пропущенный через кобальт-реверсинг код очищается от ошибок и оптимизируется. Работает быстрее, ресурсов требует меньше, не глючит и не падает, даже если изначально был косоват.

— Так хорошо же? — спросил осторожно я.

Петрович уставился на меня, как на малолетнего дебила.

— Кому хорошо?

— Ну, этим… разработчикам. Да и пользователям тоже — у них же, получается, шире выбор софта, так?

— Да кого они волнуют вообще — пользователи эти? Это же подкоп под основы рынка! Он давно поделен, каждый окучивает свой сектор, шаг влево-шаг вправо — покушение на чужую делянку. И тут появляется кто-то непонятный — денег не берет, продаться не хочет, на чужих полянах топчется как у себя дома. Ну и, натурально, устроили им обструкцию. За публикацию обзора «Кобальта» любое сетевое издание лишалось рекламы. За позитивный отзыв блогер попадал в черный список. За упоминание в посте — пессимизация в выдаче. Коммент со сравнением — «Нарушает правила сообщества». Поисковики по слову «кобальт» показывали только химический элемент, форумы по «Кобальту» блокировались «за пропаганду пиратства», домены разделегировались и так далее. Крупные софткорпорации делали вид, что «Кобальта» нет, отказываясь портировать свой продукт на его платформу. Мелкие разрабы за кроссплатформенность попадали в игнор и выносились со всех площадок дистрибуции. В результате игр, например, под «Кобальт» не перенесли ни одной.

— И как же они?

— Горизонтальные распределенные сети. Одноранговые пользовательские коммуникации. Виртуальное «сарафанное радио», если угодно. В публичном смысле «Кобальта» не существует, но, по неофициальным данным, он установлен примерно на трети частных устройств. Точнее не подсчитать, потому что он умеет подменять идентификатор системы для внешнего сканирования и имитировать интерфейсы других систем. Пришлось — потому что в какой-то момент корпорации стали гнобить и пользователей. Например, регистрируешься на онлайн-собеседование с кобальт-смарта — и сразу тебя в черный список. Не поддерживаешь, значит, политику корпораций! Тогда же появилась привычка вместо «кобальта» писать «кобольд» — это слово не в стоп-листе. Они это обыграли потом в вирпах.

— И что, я теперь вне закона?

— Нет, сейчас уже страсти утихли. Невозможно воевать с третью пользователей. Все еще делают вид, что никакого «Кобальта» не существует, выпиливают его из публичного пространства, но это не преступление. Не приветствуется, но и не наказуемо. Диалектический, так сказать, переход количества в качество. Многие втихаря все-таки портировали свой софт — зарабатывать-то надо. С играми только до сих пор сложности. Но там отдельная история, в другой раз. Сейчас наше время вышло — не будем натаптывать электронные тропинки. Давай сюда свой ноутбук, завтра верну.

Ноутбук я принес, чтобы Петрович выяснил, что в нем за непонятное устройство, на которое после каждой перезагрузки ругается Нетта. Передал сумку, и мы раскланялись, выйдя из кафе через разные выходы в разные стороны. Экие шпионские страсти…

На асфальте перед кафе нанесена белой краской через трафарет надпись: «Выход там, где вход». Отстань уже, Мироздание, надоело!

***

Дома дочь уныло клевала носом над обедом.

— Да ты на ходу спишь!

— Устала в школе.

— И как школа?

— Отвратительно, спасибо, что спросил.

— Как всегда или сильнее обычного?

— Выживу.

— Что-то случилось?

— Вызывали к завучихе по воспитработе. Спрашивала, как у нас отношения в семье. У тебя и Марты. Я ответила «не дождетесь».

— А она?

— Сказала, что я ей хамлю.

— А ты?

— А я нахамила. Пусть хоть не зря ругается. Сказала, что у меня хотя бы есть семья.

— А она?

— Назвала «мерзким подкидышем». Обещала направить меня в интернат для дефективных. От нее муж недавно сбежал, вот и бесится.

— Ты умеешь завоевать симпатии окружающих. «Демонстрируешь уверенные социальные навыки», — сказал я с несколько наигранным спокойствием.

Настя равнодушно пожала плечами. Ей было пофиг. Мне — нет.

Я смотрел на два лежащих рядышком на столе смарта, на экранах которых моя Нетта забавно кокетничала с Настиным Тоником — жеманилась, стреляла глазками, хихикала. Дочкин вирп выпячивал накачанную грудь так, что нарисованная маечка едва не лопалась, и принимал героические позы, при этом как будто не замечая ее внимания.

Я смотрел и думал неприятные мысли. Меня напрягло не то, что она поругалась с завучем, а слово «подкидыш». В школе никак не могли знать. По доступным им документам мы были нормальной семьей: папа-мама-дочь. Ранний ребенок, бывает. Вокруг Насти происходит что-то странное и нездоровое.

***

— Она врет! — стеклянными глазами бессовестной падлы уставилась на меня завучиха. — Я ничего такого не говорила!

— И вы считаете, что я поверю вам, а не собственной дочери?

— Я заслуженный педагог!

— И получите по заслугам. Я подаю жалобу на преследование в службу педнадзора, а что именно вы сказали — покажет запись с фискальных камер, когда ее изымут по требованию департамента образования. А еще я журналист, и будьте уверены — об этом узнает каждый подписчик инфо-поинтов в нашем городе. Вас даже в собачий приют работать не возьмут. А когда вы будете мести улицы на соцконтракте, я буду идти перед вами, жрать конфеты и сорить фантиками.

— Да что я такого сказала? Подумаешь…

— Так все-таки сказали?

— Ну, может быть… Она просто не так поняла! Я не имела намерения ее оскорбить!

— Приют для дефективных? Мерзкий подкидыш? Это комплименты?

— Не надо понимать так буквально! Просто приемные, они всегда…

— Приемные? С чего вы взяли, что Настя приемная?

— Я… — глаза завучихи забегали. — Не знаю, я ничего такого… Это просто ошибка, я приношу свои извинения!

Я молча вышел из кабинета, потому что боялся не сдержаться и сделать какую-нибудь глупость. Пусть думает теперь, подам ли я жалобу. Тем более что я сам пока этого не знаю.

«Мене, текел, упарсин!» — написано на стене. Судя по цвету — говном, но на запахи мои галлюцинации, к счастью, пока не распространяются.

***

— Радиомодуль с блоком кодирования, — Петрович показал мне железную коробочку, — не хочу открывать, не уверен, что в нем нет автономного питания. Сбросит дамп в сеть, и опаньки.

— И что это значит?

— Кто-то за тобой конкретно следил.

— Да ладно, — усомнился я, — сейчас нет смысла следить, и так как голые в бане с этой бигдатой.

— С одной стороны, ты прав, — покивал Петрович, — все пишется. С другой — запросы на то, что пишется, тоже пишутся. Тот, кто поставил эту штучку, не просто хочет иметь инфу, а хочет ее иметь так, чтобы никто об этом не знал. Не догадываешься, кому ты так интересен?

— Без понятия, — сказал я честно, — я довольно скучный тип.

— Возможно, причина не в тебе, так тоже бывает. Оказался в неудачное время в неудачном месте.

Я подумал, что это история всей моей жизни — неудачное время и неудачные места.

— Я выкину эту хрень подальше, но ты не расслабляйся, не факт, что она была одна. Или новых насуют. Кобальт-то не фискалит.

— Серьезно? Так бывает?

— Ну. От этого все еще больше злятся. Они мало того, что заявили об отсутствии спайвер-закладок в коде, так еще и раскрыли исходники, чтобы это доказать. Когда подавали заявку на государственный тендер, они не только предоставили исходный код на анализ, но и выложили его в общий доступ.

— И что, теперь каждый может написать свой «Кобальт»?

— Черта с два. Оказалось, что он целиком написан на низкоуровневом языке, чуть ли не на ассемблере. Я недурно разбираюсь в этих материях, но я бы так не смог. Да что там — никто бы не смог! Все поняли, почему Кобальт такой нетребовательный к ресурсам, но никто не смог не то, что повторить, — даже понять, как им это удалось. Гении, что тут скажешь.

— Так тендер они выиграли или нет?

— И да, и нет. Оказалось, что там не только нет фискальных закладок, но и вставить их нельзя. Логика ядра исключает, и автопроверки целостности кода включены в базовые процедуры. Проще заново написать ось, чем что-то в нее всунуть. Кому такое понравится? Так что к частному и коммерческому использованию не рекомендовано. Но коммерсы прониклись и стали ставить «Кобальт» в системы автоматизации бизнеса — зная, что он не передаст лишнего. Потом безопасники спохватились и запретили, но многие все равно ставят. Это как бы не вполне законно, но и наказания за это нет. А вот военные и госы юзают, говорят, со всем удовольствием.

— Получается, что, если у меня смарт на «Кобальте», меня не отследить?

— Ты что, совсем не понимаешь, как это работает?

— Не особо, — признался я, — это ж ты «специалист», а я так, погулять вышел.

— Понимаешь, все транзакции твоего смарта фиксируются вне зависимости от того, какая система на нем. Подключение к сотам, подключение к точкам доступа, локация, платежная информация — все это идет через сети. А все, что идет через сети, пишется в бигдату. Но «Кобальт» не сливает данные с микрофона, шифрует трафик и работает с собственным распределенным облаком. Это снижает твою информационную прозрачность. Не до нуля, но достаточно, чтобы безопасники его не любили.

— Это если ты доверяешь самому «Кобальту»…

— Если они как-то и используют данные пользователей, никто их до сих пор за руку не ловил. В общем, я им доверяю не на сто процентов, но гораздо больше, чем любым другим.

— Слушай, — осторожно спросил я, — вот у тебя на визитке написано «специалист». Но не написано, в чем именно.

— Ну, — задумчиво сказал Петрович, — я совершенно не умею вязать. И довольно посредственно рисую.

— И что?

— Если надо связать носки или нарисовать котика, то тебе нужен кто-то другой. В остальных случаях — обращайся.

— Даже так?

— Единственное, чего у нас, поколения смены эпох, было в избытке, так это прокачки жизненных скиллов. Могу починить машину или компьютер, сварить борщ или железо, построить дом или отношения, написать код или стихи, развести костер или лоха…

— Вас что, к зомби-апокалипсису готовили?

— Я советский пионер, — вздохнул Петрович, — нас готовили к борьбе за мир во всем мире. Зомби у нас бы ходили в красных галстуках. И собирали металлолом.

«Ближе к истине тот, кто дальше от ее понимания», — сообщило мне Мироздание, испачкав очередную стену.

***

— Антон Эшерский.

Выдра констатировала мое существование и замолкла в немом брезгливом недоумении от этого факта. Я тоже помалкивал, не зная, чем вызвано внеплановое приглашение в соцконтроль. В письме было «для уточнения». Пусть уточняют.

— Ваша дочь, — и опять молчание. Провоцирует.

В эту игру можно играть вдвоем, и я тоже молчу. Отметил, что попика сегодня нет. Не нашел душевных сил для общения со мной? Лысый в очках, впрочем, присутствовал, хотя на меня глаз не поднимал, шурша бумажками на столе. Думаю, бумажки они держат чисто для антуража, документооборот у них наверняка электронный.

— Вы ничего не хотите нам сказать? — не выдержала выдра.

— Нет, — коротко ответил я.

— Ваша дочь. Ее документы оформлены в городе Стрежев, верно?

— Да.

— Но в федеральном реестре субъектов такого города нет! — торжествующе заявила она.

— Что значит — нет? — растерялся я. От ситуации повеяло лютым сюрреализмом.

— А то! Не существует такого города — Стрежев!

— Я прожил там достаточно долго, чтобы убедиться в его материальности!

— Не знаю, где вы там жили, — заметно наслаждалась триумфом выдра, — но запись в вашем трудовом стаже о работе там аннулирована системой как невалидная! Ваш соцрейт снижен! И мы подаем административный иск о подмене сведений!

— Подавайте, — пожал плечами я, — очевидно, это ошибка базы. Информационные войны, цифровые диверсии — время военное. Ее исправят.

— И ваша супруга, Марта Эшерская тоже имеет документы, выданные там! Кстати, где она?

— Я уже говорил — на гастролях.

— Обеспечьте ее явку!

— С какой это радости? Она взрослый человек, обращайтесь к ней.

— Она не отвечает на запросы!

— Ваши проблемы.

— Вижу, вы не хотите сотрудничать…

— Не особенно.

— Как хотите. Но документом, устанавливающим статус вашей дочери, является свидетельство об удочерении. Выданное в несуществующем городе! А значит, ваши права отцовства под большим вопросом! Ювенальной службе будет очень интересно об этом узнать…

***

«Стрежев — город в Полоцкой земле. Точное местонахождение не установлено. Согласно Ипатьевской летописи, Стрежев после 1159 года был выделен Рогволодом Борисовичем в особый удел — Стрежевское княжество. По одной из версий, находился на берегах реки Стрежевки (Стрижевка) в Смоленской области. Подвергался неоднократным разорениям, в ходе русско-польской войны 1609—1618 был сожжен и прекратил свое существование».

Я смотрел на экран вернувшегося ко мне после спайэктомии ноутбука, раз за разом перечитывая краткую заметку в Рупедии. Не установлено, значит. Я проверил — город действительно отсутствовал в списках субъектов федерации. Чертовщина какая-то. Глобальный сбой базы? Конечно, его скоро исправят, но получается, что до тех пор документы Насти и Марты будут при проверке давать ошибку?

Я жил в Стрежеве пять лет тому назад. Недолго, но познавательно. Именно там произошла история, приведшая меня к браку с Мартой и удочерению собственной, хотя и слишком взрослой для меня, дочери. Именно там исчезла ее мать, Анюта, пропав отовсюду, включая Настины документы. Теперь вот и ее родной город накрылся ошибкой в базе. Как не вовремя-то… Черт с ним, с моим соцрейтом, но ювеналка может нам крови попить. Да и Марте будет сюрприз.

Попробовал с ней связаться — все еще глухо. Не отвечает. Что-то мне за нее тревожно, слишком много странного вокруг творится.

— Нетта, — позвал я тихонько. Мне все еще было неловко разговаривать с ноутбуком.

— Привет, Антон, чем могу помочь?

— Прочти текст на странице.

— «Стрежев — город в Полоцкой земле…» — Нетта встала в позу декламатора.

Я нажал кнопку записи диктофона. Кобольдесса озвучивала текст заметно лучше всех до сих пор слышанных мной программ. Совершенно естественно интонирует и ударения правильные. Если закрыть глаза, то и не подумаешь, что не живой человек читает.

— Спасибо, достаточно.

Я ушел с диктофоном на кухню и включил воспроизведение. «Стрежев — город в Полоцкой земле…». Очень достоверно, но не гарантирует. Жаль, некому дать послушать, кроме кота. Но он молчаливая галлюцинация.

«Отсутствие новостей — лучшие новости», — запоздало предупредили меня со стены за окном.

***

«Можешь встретить меня у школы?» — внезапное сообщение от Насти.

«Что случилось?»

«Тут какие-то странные люди. Я боюсь».

«Иду. Дождись меня».

По новым правилам родителям в учебную зону вход воспрещен. Турникет, охрана, рамка — и только в административный коридор. К завучам и директору. К классам и детям — никак. Безопасность. Слишком много на голову больных стало, и почему-то тянет их именно в школы. Видимо, компенсируют моральные травмы детства. Так что я внутрь даже заходить не стал. Написал: «Пришел». Получил ответ: «Выхожу».

Огляделся. Чуть в сторонке стоят трое. Ничего особенного, непримечательные мужчины средних лет, неброско одетые, не бросаются в глаза. Я бы их не заметил, если бы не смотрел специально. Не похожи на родителей в ожидании ребенка — не там стоят, не так держатся. Но и не случайные прохожие, остановившиеся поболтать — стоят молча, контролируя выход. Когда Настя спустилась по лестнице и пошла в мою сторону, они синхронно двинулись за ней. И только увидев меня, резко остановились. Секунду постояли в растерянности, потом сделали вид, что просто гуляют, и быстро угуляли за угол.

Забавненько.

— Я увидела, что какой-то левый мужик разговаривает с завучихой, и она ему показывает на меня. Он так на меня посмотрел — бррр! А потом смотрю из окна — он с двумя другими у входа ждет. Извини, что сорвала тебя, но мне как-то не по себе стало.

— Все правильно сделала, молодец. И знаешь что… Не ходи пока гулять одна.

— Да я вообще никуда не пойду теперь! — нервно ответила дочь. — Пап, что творится вообще?

— Если бы я знал…

Пока шли домой, не мог избавиться от ощущения взгляда в спину. Несколько раз дилетантски оглядывался, но ничего, разумеется, не увидел. Чувствую себя персонажем сериала про шпионов. Дурацкое ощущение. Настя крепко держала меня за локоть, совершенно забыв про лелеемое подростковое дистанцирование. Напугали мне ребенка, сволочи.

Через час звонок в дверь. Я не сразу сообразил, что это за звук — не помню, когда последний раз приходил кто-то посторонний. Проповедники слова божьего, предвыборные агитаторы и торговцы херней давно переместились в сеть, а ходить в гости без предупреждения неприлично. На пыльном мониторчике видеоглазка нарисовались искаженные широкоугольным объективом лица одной женщины и двух мужчин. Женщина держала в руках планшет, больше ничего в низком разрешении старой камеры было не разобрать.

— Антон Эшерский? — спросила женщина, сверившись с планшетом.

— Да. Чему обязан?

— Ювенальный контроль. Мы можем войти?

— Нет.

Женщина, уже делающая шаг вперед, дернулась и чуть не упала, стоящий сзади мужчина придержал ее за локоть. Похоже, вопрос был риторический — в своем праве войти они не сомневались.

— Не поняла…

— Нет. Вы не можете войти, — сказал я спокойно.

— Вы не поняли? Мы — ювенальный контроль!

— У вас есть ордер? Кто из вас представитель полиции? Почему он не представился и не показал электронный бейдж?

— Нет, но…

— Тогда вы не можете войти без моего прямого согласия. А я его не даю.

— На каком основании?

— Мне не нужно основание. Я здесь живу. Оно нужно вам, а у вас его нет.

— Но мы должны убедиться…

— Должны — убеждайтесь. С той стороны двери.

— Не хотите сотрудничать? Тем хуже для вас… — женщина была очень зла, но, надо отдать должное, контролировала себя прекрасно. Я смотрел на мужчин, пытаясь понять — те же это, что были у школы, или другие? Такая невнятная внешность, удивительно даже. Отведешь взгляд — и не вспомнишь.

Молча пожал плечами и закрыл дверь.

— Пап, почему они приходили? — дочка стояла в коридоре бледная и испуганная. — Это из-за прогулов, да?

Секундный соблазн устроить из этого педагогическо-воспитательный момент. Но я сдержался.

— Вряд ли. Не бойся, я никому не дам тебя обидеть.

Надеюсь, это прозвучало убедительно, потому что сам я никакой уверенности не чувствовал. Если государство разглядело тебя среди прочих граждан — это плохой признак. Накатится, как каток на жабу, — только сопли в стороны полетят.

Но хороший отец должен быть спокоен и тверд, как просроченный пряник.

***

— Как новая работа? — спросил Иван после тренировки. — Освоился?

— Пока не очень понимаю, за что мне, собственно, платят, — честно признался я, — но, думаю, это скоро прояснится.

— Да, — засмеялся он, — уж это-то всегда объяснят. Но если что — у нас еще есть вакансия. Обращайся.

— Спасибо. Если что — непременно.

— Точно не хочешь к нам? — спросил Иван снова. Это предложение явно исходило не от него, и такая настойчивость говорила мне, что принимать его стоит в самую последнюю очередь. Коготок увязнет.

— У меня серьезные неприятности? — спросил я прямо.

Иван отвел глаза и ничего не ответил. Я понял, что да, серьезные.

«Не умеешь быть счастлив — сделай вид», — кто-то изгадил стену очередной пустой сентенцией.

***

— В прошлый раз я говорил, что портировать свои игры отказались все крупные гейм-компании. Несмотря на нулевые затраты и то, что «Кобальт» брал на себя всю техническую часть. Фактически, от игроделов требовалось только согласие — и они нахаляву получили бы новую аудиторию…

С Петровичем мы на этот раз встретились виртуально, по видеосвязи. Элина сказала, что он введет в курс дела. Нетта, забавно пятясь, вытащила из-за края экрана окошко видеочата. Я так и не отключил вирпа — привык. Без ее веселых ужимок рабочее пространство ноутбука уже казалось пустым. Кроме того, она отлично разбирала голосовые команды и даже оказывала услуги секретарши — усаживалась за столик с пишмашинкой и быстро колотила по клавишам, переводя речь в текст. Но я все-таки предпочитаю писать сам.

В видеосвязи у Петровича вытравлен фон — только он сам и серое размытое поле вокруг. «Определение месторасположения запрещено абонентом» — было написано в поле «локация». Старый параноик. Однако он курил трубку — а значит, был дома. Я три года назад бросил из-за того, что во всех общественных местах, включая улицы, курение запретили, а с моими командировками я вечно страдал в аэропортах и самолетах. Курильщиков дискриминировали настолько, что только дома и то — до первой жалобы соседей. Сигареты обложили такими акцизами, что дешевле кокаин нюхать, так что упорствующие в нездоровом образе жизни перешли на трубки. Табак по большей части растят сами, обмениваясь семенами и рецептами. Чуть ли не тайная секта, хотя само курение табака не запрещено.

— …Это был монопольный сговор — любая компания, портировавшая игру на «Кобальт», становилась изгоем. Ее выкидывали со стриминг-платформ, ее игры не брали ритейлеры, ее рекламу не пускали на профильные ресурсы. Пара мелких инди-разработчиков так пострадали, что закрылись, и их пример стал другим наукой. Компьютерный истеблишмент был решительно настроен лишить «Кобальт» хотя бы аудитории геймеров, если уж не получилось с остальной. Конечно, игры под Кобальтом запускались — под эмулятором. Как ни старались игровые компании запретить этот запуск программно, через закладки в коде, против разработчиков «Кобальта» они оказались слабоваты. Эмулятор идеально мимикрирует под донорскую операционку, и проблемы чаще возникали у легальных пользователей, чем у кобальтовских. Но эмулятор потребляет ресурсы, а значит, на слабых машинах сложные игры не шли, и главная маркетинговая фишка — «Вам не нужен дорогой апгрейд, поставьте бесплатный «Кобальт» — не работала.

Это было интересно, но я никак не мог понять, к чему мне экскурс в историю корпоративной конкуренции рынка ПО. Петрович вещал, расхаживая с трубкой перед камерой. Если бы не растянутый тельник и треники, вышел бы недурной косплей товарища Сталина. В какой-то момент из-за края окошка вылезла Нетта и стала его пародировать — ходить туда-сюда с нарисованной трубкой, из которой вылетали розовые мыльные пузыри. Я не выдержал и фыркнул.

— Я сказал что-то смешное? — удивился Петрович.

— Нет, просто…

— А, кобольд твой шалит? Не обращай внимания, они как дети.

Нетта поклонилась, взмахнув трубкой. Как им удалось прописать такие реакции? Впрочем, я не специалист.

— О чем бишь я? Ах, да — игры. Поняв, что производители и медиакорпы жестко держат геймдевов за яйца, кобальтовцы плюнули на попытки сотрудничества и сделали свою игру. Одну, но какую! Ты гамишься?

— Что?

— Ну, в компьютерные игры играешь?

— Нет. Как-то недосуг, да и не очень интересно.

— И не играл никогда?

— Играл, но давно.

— В какие игры?

— Фаркрай, Фолл, Скайрим… Вроде все.

— Да, и правда — давно. Но для понимания этого достаточно. Итак, три года назад «Кобальт системс» внезапно покупает франшизу старой, всеми забытой игры «Арканум».

— Не знаком.

— Ничего удивительного. Игра для своего времени была роскошная, на короткое время стала бестселлером. Но финансово провалилась, разработчики разорились. Так что помнили ее только самые замшелые олдфаги вроде меня. Думаю, франшиза обошлась в копейки.

— И смысл покупать франшизу на игру, которую никто не помнит? — удивился я.

— Я так думаю, им нужно было просто от чего-то оттолкнуться. Ну и сам сеттинг — смесь магии и стимпанка — универсальный, годится и для любителей пострелять, и для мечемагов. Разумеется, теперь это онлайн-РПГ от первого лица, но некоторые фирменные фишки придают ей определенную уникальность. И да — она бесплатная.

— У меня уже не первый раз возникает вопрос, из чего эти ребята берут деньги мне на зарплату, — проворчал я, — тебя послушать, так они чистые филантропы.

— О, это почва для тысячи криптотеорий, — засмеялся Петрович, — от тайного проекта арабских шейхов до социального эксперимента инопланетян. Я сам выдумал несколько довольно любопытных слухов. Они до сих пор циркулируют в медиа. Ладно, к делу. Я не зря излагал предысторию. Твоя следующая задача — зарегистрироваться в игре «Возвращение в Арканум» и ознакомиться с ней.

— Играть? Мне надо играть?

— А как иначе? Создай персонажа, пройди несколько стартовых квестов, много времени это не займет. Составь впечатление, расскажешь, что понял. Потом продолжу ликбез.

— А зачем…

— Ты же теперь фиктор! Считай это частью вводного курса. К счастью — оплачиваемого. Все, адиос, амиго, у меня до черта дел.

Петрович отключился, и Нетта, помогая себе пинками стройных ног, затолкала погасшее окошко видеочата обратно за край экрана. Удивительно — на каждую сервисную функцию у вирпа столько разных анимаций, что я до сих пор не увидел повторов.

Нравится мне эта нарисованная шалунья.

«Мечты — пусты!» — сообщило мне Мироздание надписью на заборе.

Сам знаю, заткнись.

Глава 5

Скриптовый ролик в начале игры показал красивый дирижабль над нарисованными горами. Моргнул индикатор камеры ноута, и передо мной появился персонаж — с моим слегка идеализированным лицом. Окно редактора позволяло его править, но я пренебрег.

Ролик кончился, стало доступно управление. Крутишь мышкой, ходишь кнопками, вид от первого лица — все стандартно. Рекомендуется игровой контроллер, но можно и с клавиатуры. Рекомендуются VR-очки, но можно и с экрана. Мой персонаж вышел, наконец, из каюты и пошел бродить по дирижаблю, разглядывая интерьеры в стиле «ар-нуво». Звуковым фоном пыхтел паровой двигатель, раздавались шаги за дверями кают, где-то играла музыка, откуда-то доносились неразборчивые беседы. Ничего так, атмосферненько. Триггером начала сюжета оказался вход в кают-компанию — музыка заиграла громче, в наушниках зашумели голоса. За панорамными окнами раскинулся пейзаж с высоты полета — закат над горами, утонувшая в тени долина, пылающие в лучах садящегося солнца облака. Красиво. Я даже пожалел, что вижу это на экране ноутбука, а не в VR-очках.

Накрытые столики, сидящие за ними люди… и не очень. Расы прорисованы классически — низкие широкоплечие бородатые гномы, высокие стройные эльфы с брезгливо-надменными лицами гламурных ненатуралов, полукровки всех мастей и, внезапно — несколько кобольдов. Похоже, разработчики формируют положительный имидж своих вирпов — забавных и веселых.

Я покрутил мышкой — никто на моего персонажа внимания не обращал, и что делать дальше было непонятно.

— Смотрите, смотрите, что это? — закричал кто-то рядом, и все кинулись к окнам.

— Это орки!

— Нас атакуют!

— Мы все погибнем!

Со стороны заката обозначилась россыпь черных точек, которые быстро росли, оказавшись эскадрильей из десятка бипланов. Интересно, откуда они в стимпанк-мире? На паровой машине не полетаешь.

Пошла скриптовая сцена, где дирижабль обстреляли из пулеметов Гатлинга, он красиво загорелся и лихо сковырнулся прямо в долину. Тут бы всему и закончиться, но на самом деле игра только началась. С того, что мой персонаж, кряхтя и охая, очнулся посреди обломков. Обшарив их, я выяснил, что дирижабль назывался «Новый Зефир», что все кроме меня померли, и что на трупах крайне мало полезного — несколько зарядов к имеющемуся у персонажа убогому пистолету и пара бутылочек с «лекарством» — игровых «аптечек». Денег почему-то сущие слезы, хотя по виду публика там была не бедная. В процессе мародерства на меня напали какие-то облезлые собаки, которых я, экономя заряды, затыкал подобранной тут же шпажонкой, потеряв процентов десять жизни. Пока все довольно стандартно, непонятно зачем Петрович заставил меня в это играть.

Ну что же, теперь должен объявиться какой-нибудь квестодатель. И он обнаружился, едва я направил персонажа к выходу из долины.

Точнее — она.

Нетта.

Здесь она совсем не мультяшная, а очень даже реалистичная. Красивая большеглазая девушка с тонкими чертами лица. Вся такая секси-стимпанк-косплей. Но я ее сразу узнал.

Сюрприз!

— Привет! — жизнерадостно приветствовала меня кобольдесса. — Как тебя будут звать в этом мире?

Я ожидал появления вариантов ответа, в которые надо ткнуть мышкой, типа:

— Антон.

— Вася.

— Ужас, Летящий На Крыльях Ночи.

— Не твое дело.

— Молча атаковать.

Или текстового окна, куда надо вбить игровой ник.

Ничего не появилось. Нетта с интересом смотрела на меня, ожидая ответа.

— Останусь Антоном, — я наконец-то сообразил я сказать это голосом в микрофон ноутбука.

— Тогда я буду Неттой, если ты не против, — она сделала изящный книксен, — ты возьмешь меня с собой? Это не обязательно.

— Конечно, возьму.

«У вас появился спутник — кобольд Нетта. Исследуя мир Арканума, он будет развиваться вместе с вами».

— И что тут делать, Нетта?

— Недалеко отсюда небольшой городок. Пойдем?

— Обязательно. Но чуть позже. Можешь закрыть игру?

— Выход из игры? Уверен?

— Да.

Хватит для первого раза.

— Как, уже все? — скорчила жалобную мордочку мультяшная Нетта на рабочем экране. — Мы же только начали!

Так вот ты какая, «геймификация рабочего пространства». Если персонаж-спутник — это твой вирп, то реальность плавно перетекает в игру и обратно. Затягивает. Понимаю, почему конкуренты так напряглись.

— Мы же поиграем еще?

— Обязательно.

Стратегия вовлечения, ага.

***

— Мы можем встретиться? — на этот раз именно я попросил Петровича о встрече.

— А чем тебя не устраивает старый добрый видеочат? — проворчал он. Идти куда-то ему было явно лень.

— Вопрос деликатный. Очень.

— Черт. Ладно. Через час в парке.

Издевательское граффити «Шизофреники вяжут веники», которым я любовался из кухонного окна за завтраком, вблизи распалось на мокрые пятна, штрихи от опалубки, потеки неровного бетона, трещины и облезлую штукатурку. Разложилось на плесень и липовый мед, как пелось когда-то. Мир, в котором я теперь живу, именно таков — лучше не рассматривать его слишком пристально.

От остановки обернулся — издали граффити проявилось снова. Но уже другое. «Параноики рисуют нолики».

Сами вы это слово.

***

Я старался не подавать виду, чтобы не пугать дочь, но мне было чертовски не по себе.

Ночью в квартиру пытались проникнуть. Замки вскрыли — как механический, так и электронный. Однако в старой «сталинке» сохранился доисторический железный засов на толстой деревянной двери, а я по привычке, полученной в командировках, всегда задвигал его на ночь. Он брякнул, я проснулся. За дверью тихо шептались, пытаясь понять, почему дверь не открылась. Я замер, стоя босиком в прихожей. Дверь еще разок аккуратно подергали и тихо удалились. В глазок ничего видно не было — лампочку на площадке выкрутили.

Закрыл замки обратно и пошел спать. Утром случайно обнаружил, что электронный дневник дочери больше недоступен. Я не пустил ее в школу, чему она радостно удивилась и тут же завалилась на диван со смартом. Должно было прийти оповещение о прогуле, но не пришло. Я открыл приложение: «Аккакунт удален как неверифицированный. Обратитесь к администрации школы».

Забавненько.

Под окном стоял черный микроавтобус и ошивалась пара каких-то невнятных типов. Я, будучи невыспавшимся и на нервах, спустился во двор и направился к ним. Не знаю, чтоб я им сказал — ничего кроме «Ты с какова раена?» мне в голову не приходило. Но они не стали общаться — уселись в микроавтобус и уехали.

Совсем забавненько.

«Опасно!» — еще раз сообщила мне стена. Да понял, понял, не талдычь.

— Ну, что случилось? — недовольный Петрович достал из многокарманной жилетки коробочку с парой кнопок, поводил ей вокруг и буркнул. — Вроде чисто. Но это не точно. Камер нет, за остальное не ручаюсь.

— Нам с дочерью надо исчезнуть, — сказал я, — уехать так, чтобы не сразу нашли.

— Невозможно, — уверенно сказал Петрович, — забудь. Без документов ты не купишь билетов, а по документам тебя тут же спалят. Поедешь на машине — отследят по фискальным датчикам. Пойдешь пешком — по САБИ. Это дивный новый мир, Антох. Будущее наступило нам прямо на яйца.

— Вообще нет вариантов?

— Некоторые моменты, в принципе, можно обойти, но зависит от уровня поиска. От регионального ненадолго отскочить можно, от федерального — нет.

— Я готов рискнуть.

— Ладно, — решился Петрович, — но учти, я это обдумывал как теоретическую задачу и не факт, что учел все. Слушай сюда.

«Несть ни эллина, ни иудея», — бежала строка на экране уличного рекламного монитора. — «Деньги — универсальная суперидея!»

То ли реклама какого-то банка, то ли Мироздание предрекает мне внезапные расходы.

***

Оборот наличных рано или поздно запретят окончательно, но пока что его спасает военное положение. Третья Мировая идет где-то в Африке и Южной Америке, где прокси и ЧВК одной стороны конфликта переделивают недограбленное с карманными армиями сателлитов другой стороны. Что там творится на самом деле, я не мог понять, даже находясь на месте событий.

Если судить по официальной информации, то условные «наши» непрерывно побеждают условных «ихних», достигая неизменно впечатляющих результатов при ничтожных потерях. Всем кроме дежурных «военных аналитиков», кажется, уже наплевать. Что непосредственно касается гражданского населения — так это кибератаки на сетевые структуры. После технического разделения Интернета на национальные зоны они стали реже, но все равно то и дело какие-то районы остаются без света, вырубаются системы управления коммунальным хозяйством, а иногда и платежные системы. Поэтому наличку людям, скрепя сердце, оставили. По факту ей не пользуется почти никто, но в магазинах ее примут. Неохотно, но примут. И снять ее со счета можно, хотя банкоматов все меньше и ограничения по сумме все жестче.

Этим я и занялся в первую очередь — прошелся по нескольким банкоматам, снимая деньги. Вышло не очень много, но и не совсем мало. По моим расчетам должно хватить.

Следующий шаг — новый смарт. Точнее старый, аппарат из ларька с электронным хламом. Пришлось побегать и поискать — мне была нужна строго определенная модель.

Затем — к пункту утилизации. Это самая дорогая часть плана. Очередь из подержанных автомобилей оказалась длинной, и стоящие в хвосте уныло обсуждали, что сегодня, наверное, уже не успеют. От личных машин избавляются многие — налоги растут, бензин дорожает, а утилизационным талоном можно жирно пополнить счет универсального проездного, надолго решив свои транспортные проблемы. Концепция индивидуального автомобиля государственными трендсеттерами старательно маргинализируется. Урбанизм, экология, общественный транспорт, безответственное расходование дорожного ресурса, ручное управление источником повышенной опасности. Говорят, права сейчас получить — та еще задача. Народ прикидывал хрен к носу и понимал, что лучше сдать старую машину и безбедно кататься несколько лет на беспилотном такси, чем дотянуть до ее десятилетия и попасть на «экологический» налог на старье. Я например от своей еще в прошлом году избавился — ездить некуда, а платить за сам факт ее существования неохота.

Пообщавшись с мужиками из хвоста очереди, быстро вычислил «слабое звено» — автовладельца, которому деньги нужнее транспортного счета. Я сказал, что много езжу, и мне нужны утилизационные талоны — из-за дотаций это выгоднее, чем платить деньгами. Ему было неохота торчать в очереди, и он отдал мне ключи и регистрационную карту серого бюджетного седана. Немного удивился, что плачу наличкой, но взял без возражений. Пачку неподотчетных денег всегда найдется куда потратить, даже если ты стопроцентно законопослушный гражданин. Машине почти исполнились заветные десять лет, но она на ходу. И модель массовая, и цвет неприметный. То, что надо.

— Если придет хоть один штраф — сразу сниму с учета, — предупредил меня продавец, — будешь сам себе буратино.

— Да я буквально завтра ее сдам! — убедительно соврал я. — Край — в понедельник. Просто боюсь, что сегодня не успею до закрытия.

— Да как знаешь, я предупредил.

Он ушел, довольно похлопывая по карману с деньгами, а я уехал. Заправил полный бак, проверил масло, долил воды в омыватель — на этом мои автомобильные компетенции были исчерпаны. Но звук нормальный, из трубы не дымит, да и недолго мне на ней ездить. Поставил на стоянку, оплатил наличкой за сутки. Теперь мне какое-то время надо платить только наличными.

Купленный смарт — бюджетное барахло, давно устаревшее. Но в нем е-СИМ первого поколения и можно сменить айди-номер без участия оператора, через инженерное меню аппарата. Эту дыру почти сразу закрыли патчем, но его можно сковырнуть, откатив прошивку до исходной. Инструкцию мне скинул Петрович. Зажать три кнопки разом, выждать десять секунд, отпустить одну, еще пять, отпустить вторую… Меню на китайском, но надо просто отсчитать три пункта вниз, нажать, на выскакивающих окошках нажимать красную кнопку, соглашаясь. Все, побежала полоска перезагрузки. Айдишник мне тоже дал Петрович — «серые» номера, зарегистрированные на каких-то левых лиц, продаются в Даркнете. Сотрудники единого телеком-оператора не святые, и тоже хотят кушать. Живут такие айдишники недолго, до следующей актуализации базы, но мне хватит.

От смарта мне нужно одно — точка доступа в сеть. Несмотря на страдающие, полные нарисованными слезами глаза Нетты, свой я выключил и даже убрал в металлическую коробочку. Ничего, пусть кобольдесса на ноутбуке пока поживет. Ноутбук, подключенный к сети через левый смарт, теперь мой единственный канал коммуникации с миром. Это, по словам Петровича, не стопроцентная гарантия, но сильно затрудняет локацию.

Выезжать из города лучше в первых сумерках, когда стекла бликуют в закатном свете, а не переключившиеся еще в ночной режим дорожные камеры хуже всего различают лица водителей.

У меня есть несколько часов времени, которые надо как-то убить.

— Поиграем? — игриво подмигнула Нетта.

— Поиграем, — согласился я.

***

Когда игра загрузилась, мы с Неттой все так же стояли у обломков дирижабля. Обратил внимание на прорисовку вирпа — как в кино, где графика давно оставила без работы всех актеров массовки и персонажей третьего плана. Не думал, что на моем старом ноуте можно получить картинку такого качества.

Здешняя Нетта одета в стиле классического игрового дизайна, где здравый смысл принесен в жертву эстетике. Слишком много голой кожи, в реальном мире ее бы комары сожрали. Что-то черное в кружевах недвусмысленно обозначает наличие бюста. На стимпанковском цилиндре закреплены гоглы.

— Нравлюсь? — заметив, что я ее разглядываю, кобольдесса кокетливо покрутилась передо мной.

— Нравишься, — признался я.

— Я милая, — согласилась она.

У кобольдессы на кожаном поясе изящный кинжал — скорее декоративный, чем боевой, и из жилетного кармашка торчит дамский двуствольный «дерринджер». Никакого вещмешка или хотя бы сумочки — видимо, так и таскалась по горам налегке, сверкая голыми коленками под короткой юбкой.

Мы шли по хорошо натоптанной грунтовой дороге — еще один прокол логики. Зачем нужна дорога в пустую замкнутую горную долинку? Кто по ней ходит? Не каждый же день там дирижабли падают.

— Впереди кто-то есть! — предупредила меня Нетта.

Но я и сам уже видел мерцающий в сгущающихся сумерках свет. Оказалось — сбоку от дороги горит костер, рядом с ним сидит на пеньке человек. Нечто вроде шинели, армейские штаны, заправленные в сапоги с бронзовыми щитками на голенищах. Его грудь перепоясывают широкие кожаные ремни с патронташами, рядом стоит магазинная винтовка. На голове красуется фуражка с невнятным «крабом». На суровом с правильными чертами лице небольшая аккуратная бородка.

Очень стильно нарисован персонаж. Я прям загляделся.

— Что стоите? Присаживайтесь, — и голос точно к образу. Хриплый, властный, брутальный такой. Озвучка на пять с плюсом.

— Мы лучше своей дорогой пойдем, — ответила Нетта. Почему-то очень нервным тоном.

— А я сказал — присаживайтесь! Больше повторять не буду!

Экий серьезный дядька. А что бы и не присесть? Я кликнул мышкой по свободному пеньку, камера на секунду отъехала, вид от первого лица сменился видом от третьего, и я увидел, как мой персонаж, убедительным жестом поддернув драные брючки, осторожно усаживается. Теперь снова вид от первого лица — я смотрю поверх костра в серые холодные глаза этого типа. Похоже, сейчас будет завязка какого-то квеста.

Нетта садиться не стала, встав за моим плечом, но дядька не обращал на нее внимания, пристально глядя на меня. Геймдизайнеры молодцы — он еще ничего не сказал, но от его физиономии и позы так и веяло неприятностями. Если он меня грохнет из своего ружья — я с предыдущего сохранения начну? От самого дирижабля снова чапать? Не хотелось бы.

— Дирижабль, — сказал он, демонстративно окинув взглядом мой драный прикид, — «Новый Зефир». Ты с него?

— С какой целью интересуешься, друг? — ответил я по возможности миролюбиво.

— Ты с него? — проигнорировал мой ответ мужик в фуражке.

Черт, вот же великая сила искусства — забыл, что это игра. Скорее всего, моя реплика слишком неопределенная, игровой движок не может ее истолковать. Проще надо быть.

— Допустим.

— Ты с него? — тон стал агрессивным. Еще один непонятный ответ, и он атакует.

— Да, — ответил я максимально конкретно.

— Есть еще уцелевшие?

— Нет. Выжил только я.

— Ты не выжил, — покачал головой мужик, — никто не должен выжить.

Снова включилась скриптовая анимация от третьего лица. Фокус камеры сместился на лицо — мужик в фуражке нахмурился, задвигал желваками, потом окаменел лицом — чего-то себе решил. Мне даже через экран ноутбука стало не по себе. Рука дернулась к пистолету, чуть не уронив со стола мышку. Смешно — пистолет-то не у меня, а у персонажа в кармане. В общем, когда скриптовая сцена кончилась, вернув вид к первому лицу, я ничуть не удивился, увидев наставленный на меня ствол.

— Эй, убери пушку! — сказал я, активируя мышкой слот с пистолетом. Внизу экрана появился кованый шестигранный ствол с гнутой спицей курка. Зажав правую кнопку, я «прицелился» — пистолет поднялся на условный «уровень глаз», лицо охотника немного приблизилось, левая рука персонажа взвела курок.

— Нетта, беги! — крикнул я и кинулся вперед, на ствол ружья.

Ну, как «кинулся» — нажал кнопку «W» и щелкнул левой кнопкой мышки. Персонаж вскочил с пенька и спустил курок. Но клянусь — в этот момент я вообще не вспомнил, что это игра. Не думал, что меня можно развести на такой порыв кучкой пикселов, даже в разрешении 4К.

Движение стало замедленным — из ствола пистолета вылетели сноп пламени и клубы дыма, ружье уставилось на меня. Мое судорожное клацанье по кнопкам, в попытке сократить дистанцию до рукопашной, перестало оказывать действие. Снова скриптовая сцена. Видимо, важный сюжетный момент.

Со стороны я увидел, как Нетта, крутнувшись из-за спины моего персонажа изящным балетным пируэтом, метнула свой кинжал. Камера взяла его крупно, сопровождая замедленный полет — так, что было видно каждый завиток гравировки на лезвии. Перевернувшись клинком вперед, кинжал вонзился охотнику в правый глаз — и тут игровое время снова побежало нормально.

Грохнуло ружье, в глазах моего персонажа провернулся мир, открывая роскошный вид на звездное небо, а потом экран медленно погас.

Опаньки.

Затемнение длилось пару секунд, и экран начал быстро светлеть от центра к краям, открывая утреннее светлое небо с облачками.

— Антон, Антон, приди в себя! — в поле зрения персонажа появилась озабоченное лицо Нетты. — Хвала демиургам Арканума, ты жив!

Мир закачался — персонаж вставал. Ко мне вернулось управление.

— Тебя оглушило!

— Ты цела? — спросил я кобольдессу.

— Да, он не попал. Ты пытался меня спасти, это так мило!

— Да фигня вообще, не бери в голову, — сказал я, снова не подумав, что это вряд ли реплика, предусмотренная игровой механикой.

— Спасибо тебе, — ответила кобольдесса то ли на нее, то ли вообще.

Ну вот, теперь, можно сказать, игра началась по-настоящему.

— Пап? Ты играешь? — в дверях стояла дочка.

— Не поверишь — по работе понадобилось.

Мне стало неловко. Отец-геймер — горе семьи.

— Надо же…

— Ты вещи собирай, — сказал я, глянув на часы. Ого, дело уже к вечеру! Зверски жрут время эти ваши игры. — Бери все, что жалко бросить. Едем на машине, в объеме можешь не стесняться.

— Куда вдруг? — удивилась дочь.

— Съездим к Марте. Она давно не отвечает, я волнуюсь.

— На машине?

— На машине. Переночуем в мотеле, завтра будем там.

— Откуда у нас машина?

— Да так, образовалась…

— Мне начинать волноваться за твой моральный облик?

— Просто никогда не поступай как я, и жизнь твоя будет гораздо спокойнее.

— Ты гений педагогики, пап!

Моя сильная сторона как родителя — наглядность отрицательного примера.

«Граждане!

При ПАРАНОЙЕ

эта сторона жизни

наиболее ОПАСНА!» — гласил стилизованный под исторические военные надписи настенный трафарет за окном.

Глава 6

— Куда едем? — деловито осведомилась Нетта, когда я запустил навигацию на ноутбуке.

— В Жижецк.

— Поездка займет десять часов! — кобольдесса забавно всплеснула ручонками. — Рекомендую отдых в дороге!

— Найди нам недорогой мотель, — сказал я, выруливая с паркинга.

— Автоматический мотель «Шестьсот тридцать шестой километр». Расчетное время прибытия — час пятнадцать минут пополуночи. Забронировать номер?

— Не надо, оплатим наличкой.

— Время в пути — четыре с половиной часа, приятной поездки!

Виртуальная помощница пропала с экрана, выведя на него карту навигатора.

— На светофоре поверните налево! — сказала она строгим голосом.

И мы повернули.

«Соблюдайте обрядность и скоростной сбежим» — мелькнула мотивирующая надпись на электронном штендере дорожной службы контроля. То ли опечатки, то ли Мироздание шутить изволит.

***

Ехали довольно быстро — трасса пуста, только по выделенной полосе справа идут четким пунктиром беспилотные грузовики со слепыми стеклами безлюдных кабин.

Мы расслабились и вошли в состояние дорожной отрешенности — ненадолго оставив за бортом все проблемы. Только мы и дорога. Болтали с дочкой обо всем, как лучшие друзья, не боясь затрагивать сложные темы. Редкий случай — она была собой, а не транслятором подростковых проблем. Милая, добрая, остроумная и интересная юная девушка. В такие моменты мое родительское сердце сжимается от нежности к этому прекрасному существу рядом. Вот так живешь-живешь злобным циничным мизантропом, и вдруг такие глубины сентиментальности в себе обнаружишь, что недайбог.

— Извини, что у тебя такая бестолковая дочь, — сказала она, — я сильно тебя разочаровала?

— Видишь ли, — сказал я осторожно, чувствуя важность момента, — я не считаю, что моя родительская задача сделать тебя отличницей, или добиться поступления в институт, или установить какие-то маркеры успешности. Это не то, чего я хочу от тебя как отец.

Я покосился на дочь — она слушала очень внимательно. Отключение смарта буквально творит чудеса с подростками!

— Мне нужно одно — чтобы ты была счастлива. Но, поскольку я, как и все люди на свете, не знаю рецепта счастья, то делаю что могу — стараюсь уберечь тебя от шагов, которые, скорее всего, усложнят тебе жизнь. Если ты получаешь двойку или прогуливаешь, это никак не влияет на мое отношение к тебе. Я не стану любить тебя меньше, если ты не поступишь в институт. Более того, те, кто хорошо закончит школу и получит высшее образование, не обязательно будут счастливее тех, кто нет. Нет никакого «правильного» способа жить. Ничто не дает гарантий. Но есть набор несложных социальных ритуалов, которые уменьшают вероятность будущих неприятностей. Не то чтобы ими нельзя пренебрегать — просто не стоит делать это без действительно веской причины. Я говорю непедагогичные вещи, да?

— Спасибо, пап. Иногда ты внятный.

Ну, блин, спасибо. «Иногда»…Мое родительское сердце разжалось обратно.

Подростки…

Вскоре она уснула, откинувшись на подголовник, а я бездумно пялился на улетающую под колеса дорогу. Давно не ездил, забыл уже, как это попускает.

— Не надо! Не надо!

Я чуть не затормозил от неожиданности. Покосился — Настя вскрикнула во сне. На лице страх, из-под закрытых век выступили слезы.

— Не хочу! Отпустите!

Я потряс ее за колено.

— Проснись!

Она завозилась на сидении, закрыла лицо руками, задышала резко и часто.

— Кошмар приснился?

Дочь помолчала, приходя в себя, потом нехотя призналась:

— Да, мне теперь часто снятся кошмары. Я из-за этого и не высыпаюсь. Сижу ночами, боюсь уснуть.

— И молчишь? Надо же что-то с этим делать!

— Это просто сны, пап.

Я подумал, что у нас ничего не бывает «просто», но вслух сказал родительскую банальщину про важность здорового сна для растущего организма.

— Угу, — буркнула она, ничуть не впечатлившись, — может, кофе попьем?

Остановились на заправке. После того, как дальнобойщики — основная клиентура придорожных закусочных — исчезли, на дорогах осталась одна сухомятка и кофе из автоматов. Взяли по невкусному недоразогретому сэндвичу и по слишком горячему и не менее невкусному кофе. Я заодно долил бак. Расплачивался наличными, запихивая купюры по одной в автоматическую кассу. Она капризничала и иногда выплевывала их обратно, но я был настойчив. Живых операторов на АЗС давно уже нет. С одной стороны, людей лишают работы, автоматизируя все подряд, с другой — их же занимают всякой ерундой за госсчет на соцконтрактах. Наверное, в этом есть какая-то скрытая логика, но мне она непонятна.

***

Мотель, который отметила нам Нетта, оказался чуть в стороне от трассы, пришлось петлять по развязке в темноте. Стандартный модульный «капсульник» — соединенные боками домики-контейнеры размером чуть больше строительной бытовки. Заплатить наличными не удалось — автоматическая касса их не принимала. Ехать дальше сил не было, после суматошного дня я буквально засыпал за рулем. Пришлось рискнуть и включить смарт. Петрович говорил, что при региональном розыске за пределами области оплату уже так сразу не отследят. Для этого федеральный ордер нужен. Главное — незаметно за эти пределы выехать.

Смарт пиликнул, списалась оплата, дверь разблокировалась. Внутри две нешироких кровати, темный экран телевизора на стене, санитарный отсек с душем и туалетом за дверью. Пластиковые жалюзи на окне, пластиковые тумбочки у кровати, пластиковые стены и пол. Пахнет пластмассой и дезинфекцией, но чисто. Кажется, на эту ночь мы единственные клиенты — на парковке только наша машина. Сейчас мало кто путешествует — дорого. Зато дороги свободны.

— Хочешь чего-нибудь на ужин?

— Опять бутерброд?

— Вариантов немного, сама понимаешь.

— Возьми мне лучше какого-нибудь печенья и чай.

— Как скажешь.

В середине ряда модулей вмонтирован стандартный торговый автомат — горячие и холодные напитки, сэндвичи и пирожки с разогревом, сухая еда в пакетиках, всякая несъедобная мелочевка, вроде бритвенных станков, зубных щеток и гондонов. Людей, естественно, нет — раз в сутки какой-нибудь бедолага-соцконтрактник убирает использованные номера, да и все. При нынешней загрузке держать тут человека невыгодно.

Взял по стакану черного чая, пакет печенья дочери, сэндвич себе. Лучше не думать, из чего так называемая «ветчина» в сэндвиче, который может не портиться неделями, лежа в автомате. Марта догадалась бы сделать домашних бутеров и кофе в термосе, а у меня привычки командировочного. Не привык еще к роли холостяка и отца-одиночки.

Настя уснула почти сразу, как легла. Я смотрел на нее и думал, что только когда у твоего ребенка проблемы, ты действительно чувствуешь себя отцом. Настоящие эмоции — всегда производные страха и боли.

Выключил свет, закрыл глаза — некоторое время перед ними еще мелькала дорога, но потом уснул.

Анюта мне снится всегда с красным зонтом — и дождь. Такой я увидел ее когда-то. Я курил у входа в универ, пытаясь набраться смелости перед своей лекцией, которая впервые пройдет с другой стороны кафедры. От этого у меня подрагивали руки, и было страшнее, чем под обстрелом пехотных минометов. Она шла от остановки, под дождем, держа в руке большой красный зонт, и была так хороша, что я забыл бояться преподавательского дебюта. Разглядел ее уже в аудитории, но влюбился еще там, у двери.

С тех пор в моих снах с Анютой всегда дождь и красный яркий зонт. Чем дурнее, нелепее и бестолковее моя жизнь, тем чаще она мне снится. То ли в компенсацию, то ли в наказание. А когда красный зонт начинает мелькать наяву, в каждой женщине под ним рисуя Анюту, то мои дела совсем плохи.

Марта в чем-то права — только Анюту я и любил в своей жизни.

На этот раз она шла мне навстречу в каком-то старом сыром городе, где, кажется, дождь не кончался столетиями. Шла по пустой улице, в сумерках, и только красный зонт плыл ярким пятном над ее головой. Я рванул навстречу, отчасти понимая, что сплю, но мне было плевать. Лишь бы увидеть лицо, заглянуть в синие глаза.

— Проснись, Антон! — сказала она, поравнявшись со мной. — Проснись!

— Не хочу, — заупрямился я во сне. — Хочу смотреть на тебя.

— Проснись, там наша дочь, ты ей нужен.

И я услышал навязчивое жужжание — смарт настойчиво будил меня вибросигналом.

На экране лежащего на тумбочке устройства бесновалась Нетта — она стучала крошечным кулачком в его стекло, и над ней вспыхивала красная надпись «Опасно! Опасно!». Я не мог понять, снится мне это или уже нет. Часы показывали три тридцать утра.

— Что-то случилось? — сонно спросила Настя.

— Не пойму.

— Мне страшно почему-то.

Парковка осветилась лучами фар — кто-то приехал. Я выглянул, отогнув край жалюзи. Два черных микроавтобуса. Один развернулся, блокировав выезд с парковки, второй подъехал ближе к жилым модулям. Мне это не понравилось.

— Настасья, подъем. Свет не включай.

Я натягивал штаны, продолжая глядеть в окно. Дочка, к счастью, не стала ничего спрашивать, зашуршала тканью, одеваясь.

Из первого микроавтобуса вышли двое и направились к моей машине — рядом с ней был припаркован такой же серый седан, кто-то еще приехал ночью. Из второго вылезли трое и пошли к мотелю. Они остановились в свете фонаря, выбирая с какого модуля начать — заняты два, наш и еще один. Это видно по красной лампе над дверью.

Крепкие мужчины средних лет, обычная одежда, обычные лица, но то, как они держались, как шли, как встали возле дверей — к счастью, не нашего модуля, а другого, — все выдавало в них профи. Не знаю, чего именно. Но профи. Я много общался с военными. Так держатся люди, привыкшие работать в группе, ожидающие активного сопротивления и готовые на него отреагировать.

Оружия на виду не было, но готов поспорить, что оно у них есть.

Троица грамотно распределилась у дверей модуля — один у края двери, прикрывшись косяком, второй — чуть в стороне, страхуя, а третий наклонился к электронному замку. Тишина стояла полная.

— Готовься, — прошептал я дочери. Она стояла рядом, касаясь моего плеча своим.

— Я собрала вещи.

— Брось, черт с ними. Двигайся быстро, но спокойно. Не беги.

Наш модуль — крайний в ряду, на его дверь фонарь отбрасывает тень дерева, и сразу за ним густые кусты. У нас будет всего несколько секунд.

Дверь того модуля открылась, троица рванула вовнутрь. Оставшиеся на парковке смотрели в их сторону, и я, открыв дверь, выдернул дочь за локоть и направил за угол. Сам прикрыл створку и аккуратно ушел туда же. Быстро и плавно — в этом секрет. Резкие движения в периферийном поле зрения привлекают внимание, плавные — нет. Это меня один войсковой разведчик просветил. Ему это не помогло, у ударных дронов периферийного зрения нет, но я все равно запомнил. Вот — пригодилось.

На трассе гудел нескончаемый поток автоматических грузовиков, которым, в отличие от живых дальнобойщиков, спать не надо. Под прикрытием этого шумового фона мы тихонько, кустами, выбрались к парковке. Идея бежать в лес не казалась мне привлекательной — не тайга, найдут нас в два счета.

Из открытого модуля вывели двоих — мужчину и девочку-подростка, полуодетых и растерянных.

— Это они? — спросил один из стоявших у машины другого.

— Похожи, — подтвердил тот.

Действительно, похожи. Мужик примерно моих лет и роста (только постарше и с животом), волосы темные. Девочка — волосы светлые, крашеные. Издалека в сумерках можно спутать с нами. А может, нет никакой путаницы, это их и искали, и, если бы не внезапный алярм от Нетты, мы бы просто выспались и поехали дальше. А ведь алярм мне и померещиться мог, кстати.

— А говорили — красотка, — разочарованно сказал первый.

— Без макияжа все девки страшные, — утешил его второй.

Девушка была, конечно, Насте не чета — в лучшем случае «умеренно симпатичная». А уж заплаканная и спросонья вообще не смотрелась. Но, пожалуй, правильно мы в кусты перебрались. Не нравится мне это все.

Мужика с девочкой сноровисто упаковали в микроавтобус.

— Поехали? — спросил первый.

— Поехали, — ответил второй.

— А с тачкой что?

— Заберут, не наше дело.

Микроавтобусы умчались с парковки, стало тихо. «Забавненько», — подумал я, и сам себе удивился. Было вообще не весело.

— Они нас искали? — тихо спросила Настя.

— Надеюсь, что нет.

В конце концов, есть электронные идентификаторы, не только по лицу же они их опознавали.

— Но лучше бы нам отсюда уехать.

А ну как, правда, ошиблись — и сейчас вернутся?

Но я все же зашел в тот модуль, откуда их забрали, надеясь увидеть… Не знаю что. Что-нибудь.

Разобранные кровати, брошенные вещи, одежда, раскрытые сумки — собраться им не дали, забрали в трусах. Тихо бзыкнул виброй смарт в кармане висящей на вешалке куртки. Я вытащил его — через платок, чтобы не оставлять отпечатков. Модель такая же, как у меня — массовый средний сегмент, один из самых популярных. Я надеялся считать контакт на заблокированном экране — многие так делают, чтобы потерянный аппарат быстрее вернули. Воровать-то их без толку, все по серийникам учтены. Но смарт внезапно разблокировался, высветив приветствие «Привет, Антон!». Точная копия моего, каким он был до установки «Кобальта». Даже иконки на тех же местах. Я открыл «меню-настройки-информация о владельце» — Антон Эшерский, и фото мое. Неудивительно, что разблокировался, распознавалка лица сработала. Аппарат пискнул и ушел в перезагрузку.

— Пап, ну ты чего, я тебя жду!

— Погоди минутку.

Меня не оставляло чувство какой-то дурацкой нереальности. Но, даже если это галлюцинация, я хочу досмотреть ее до конца. Перезагрузившийся смарт больше не узнавал меня, на экране блокировки было написано «Алексей Седых» и QR-код с контактами. Сосканировал его своим, Нетта на экране хитро подмигнула.

Не знаю, что она имела в виду. Да и вообще ничего уже не знаю.

Забавненько.

На стене жилого модуля какой-то дурак написал баллончиком: «Quo Vadis?». Руки бы им поотрывать, знатокам латыни.

***

Город Жижецк встретил нас дождем и плакатом «Фестиваль «Потаенная провинция». Именно там сотрясает воздух духовыми и струнными оркестр Марты.

Маленький провинциальный городок с исторической застройкой, чистенький и ухоженный. Обычно за архитектурными фасадами прошлых веков кипят вполне современные страсти.

— Куда мы? — спросила Настя

— Поехали к гостинице. Скорее всего, музыкантов разместили в центральной. Это если их тут больше одной…

Гостиница так и называлась «Центральная». Я угадал. В холле работающее кафе, причем даже не автомат. С дородной провинциальной теткой за стойкой. Ее хотелось назвать «тетьваля», хотя на бейдже значилось претенциозное «Элеонора».

Время было раннее — сорвавшись из мотеля в четыре утра, мы добрались до цели к восьми, и теперь зевали дуэтом. Кофе пришелся очень кстати.

— Заселяться будете? — спросила нас Элеонора.

— А есть места?

— Ну, так-то фестивальщики все заняли, но сегодня как раз номер освобождается…

— Подумаем, — ответил я.

В идеале хорошо бы все выяснить сегодня и уехать еще до вечера, но в моей жизни отродясь не было ничего идеального.

— А, вон он, — прокомментировала кафешная тетка, — выселяется, музуканд…

Это прозвучало с некоторым классовым осуждением, — как «паразит».

«Музуканд», спустившийся в холл с большим черным кофром и спортивной сумкой, мне показался знаком. Определенно видел его, хоть и мельком, а значит — с высокой вероятностью это коллега Марты по оркестру. Я недостаточно культурен, чтобы посещать филармонию регулярно, но пару раз заявлялся для «демонстрации флага» — чтобы видели, что женщина замужем и держали свои тромбоны подальше. Видимо, стоило делать это чаще.

Пожалуй, надо с ним пообщаться.

Работник культуры в восторг от моей инициативы не пришел — при виде меня он побледнел, уронил сумку на пол и судорожно заозирался. Чего это он? Я не такой уж страшный.

Бежать, впрочем, было некуда.

— Здравствуйте, — сказал я вежливо.

— Э… — «музуканд» нервно сглотнул, — здравствуйте…

— Вы знакомы с Мартой Эшерской?

На лбу его выступил пот, ручки затряслись так, что ему пришлось поставить кофр. Да что с ним такое?

— Простите, я… Я не… Она уехала!

— Куда?

— Я не знаю! Я правда не знаю!

— Что вы так нервничаете? — удивился я.

— Так вы… — он выдохнул и как-то слегка успокоился, хотя продолжал нервно потеть, — я думал…

— Думали что?

— Неважно, простите. Тяжелое утро, знаете, как это бывает…

Я знаю, как это бывает, но он не похож на похмельного. Скорее на сильно напуганного. На левой скуле просматривался заретушированный тональником фингал.

— Так что там с Мартой?

— Внезапно уехала. Никого не предупредила, ее пришлось замещать второй скрипке, выступление скомкано… Разве так можно!

— Почему?

— Понятия не имею! — врет. Определенно врет.

Сначала он меня сильно испугался, а теперь успокоился и обнаглел. Неприятный, кстати, типочек — лет сорока, с залысинками, смазливый и какой-то скользкий. «Музуканд».

— Я смотрю, вы собрались покинуть Жижецк?

— Э… — он опять напрягся, — внезапная необходимость. Форсмажор. Семейные обстоятельства. Да-да, семейные… Простите, мое такси!

Он подхватил сумку и рванул на выход.

Забавненько.

— Знакомый ваш? — спросила Элеонора, когда я вернулся за столик.

— Да так… — неопределенно ответил я.

Что-то он крутил, конечно. Хорошо бы было его дожать, но не в вестибюле же гостиницы.

В кармане дрогнул вибросигналом смарт, на руке откликнулись часы. На маленьком круглом экранчике кривлялась забавная рожица Нетты. Кобольдесса поднесла к уху трубку старинного телефона и изобразила внимание. Надпись гласила: «Входящий видеовызов».

— Здравствуйте, Антон! Доброе утро! — Элина.

Мой загадочный работодатель что-то от меня хочет?

— Вам пора приступать к основной части вашей работы.

— Конечно, всегда готов! — ответил я с видом мотивированного корпоративными ценностями сотрудника.

— Прекрасно! — засияла идеальной улыбкой Элина. — Я сегодня пришлю вам ТЗ.

— Так будете заселяться, мужчина? — поторопила меня кофеженщина Элеонора.

— Буду! — сказал я решительно.

— Только там того… Кровать одна. Большая, но одна. Это номер для этого самого… Для новобрачных типа.

Она с интересом рассматривала Настю. Ее можно было с одинаковым успехом принять как за слишком взрослую для меня дочь, так и за слишком юную для меня любовницу.

— Это моя дочь, — разочаровал я буфетчицу, — поставьте ей пока раскладушку. А что, «музуканд» поклонниц водил? Зачем ему «для новобрачных»?

— Не, он с собой привез. Но она третьего дня еще съехала. Красотка! И что она в нем нашла? Видно же, что блядун женатый.

— Не она? — я с максимально равнодушным лицом показал фото Марты на экране смарта.

— Она самая! — обрадовалась Элеонора. — Я ж вижу, знакомы вы с ним!

Но я уже не слышал, выскочив на улицу так, что чуть не снес двери. Разумеется, «музуканда» и след простыл. Только дождь шумит, пуская пузыри по лужам. Есть такая примета — если пузыри, то зарядил надолго.

***

Номер обещали подготовить «в течение часа», но я не первый раз в командировке, знаю провинциальную расторопность.

— Пойдем, погуляем? — предложил я Насте. — Ознакомимся с культурным контекстом?

— Дождь же.

— Возьмем зонтики.

Городок довольно миленький: тихий, чистый, каждое здание в центре — памятник старины, и снабжено соответствующей табличкой. Настоящей табличкой с буквами, не QR-кодом. Булыжные мостовые, уютный маленький кремль, много зелени. Именно в таких очаровательных городках писатели триллеров любят размещать Вместилища Древнего Зла. Или хотя бы инфернальные секты с кровавыми мессами.

Окончательно меня добил газетный киоск — я не помню, когда в последний раз видел бумажную прессу. Рядом табличка со стрелочкой «Место для чтения». Судя по всему, занятие таковое считается здесь несколько предосудительным, вроде онанизма. Требующим стыдливого уединения за ларьком у помоечки. Читательское место пустовало — впрочем, дождь же.

Проинспектировали магазины, убедившись, что ассортимент похуже столичного, но голодная смерть нам не грозит. Дочь огорчилась несвежести авокадо и малым выбором сортов хумуса, а я успокоился наличием любимого сорта пельменей. Совершенно отсутствовали ставшие уже привычными в мегаполисах магазины-автоматы и автокафе — везде скучали настоящие живые продавщицы. А когда в кофейне мне предложили сварить кофе в турке, я окончательно смирился с Жижецком — до сих пор я был уверен, что искусство изготовления кофе по-турецки общепитом утрачено навсегда.

Концертный зал обнаружился в двух шагах от местной администрации. Здание в стиле позднего модерна украшено причудливой лепниной, вычурными окнами и резными дверями с медными табличками «Касса». Рядом высокие тумбы, заклеенные афишами. Верхний слой — все та же «Потаенная провинция», гастрольный чес «классикой по регионам». Сегодняшний концерт — в шесть часов вечера, кассы открываются в двенадцать. Длинный список городов-участников: «Жижецк, Оболенск, Любимск, Березуй, Болохов, Алаборск, Ожск, Аркаим, Стрежев…». Стрежев?

Забавненько.

— Мы тут надолго, пап?

— Не знаю. На какое-то время. Это проблема?

— Нет.

— Ты не будешь скучать по друзьям?

— Пап, — с недоумением уставилась на меня дочь, — по каким еще друзьям?

Номер оказался пафосный, в стиле нуарного борделя с рюшечками. Бархат, позолота, кровать для групповых оргий шесть на шесть персон. Странно тут представляют жизнь новобрачных. Пахнет затхлостью, сыростью и почему-то землей. Насте уже поставили в уголке раскладную кровать, так что главное — не заблудиться одному на этом плато любви.

— Какие у нас планы, пап?

— Вечером мы идем на концерт. Днем — покупаем на него билеты и обедаем. Сейчас советую поспать, ночка выдалась нервная.

— Концерт? Но мне нечего надеть!

— А разве подростки не везде ходят, как гендерфлюидные гаврошики?

— Везде. Но не на концерт же классической музыки! — продемонстрировала сферический в вакууме эталон женской логики дочь.

— Значит, после обеда устроим тебе шопинг.

Настя выразила лицом сомнения в ассортименте местной бьюти-торговли, но я только отмахнулся. Лично я пойду в чем есть, авось не выгонят. Журналисты традиционно иммунны к дресс-коду.

Настя, не раздеваясь, плюхнулась на кровать и почти сразу уснула. Я некоторое время понаблюдал за ней, опасаясь кошмаров, но дочка спала спокойно. Удивительно похожа на мать, аж больно смотреть.

Меня корежило от зевоты, но уснуть не мог — слишком много кофе выдул с ночи. Чтобы не будить дочку, вышел на балкон и уселся в плетеное кресло, созерцая благостную панораму Жижецка. На улицах зелено и малолюдно, совсем немного машин, птички поют, как в деревне. Идиллия. Но дождь, и похоже затяжной. Внизу мелькнул красный зонт над женской фигуркой в перспективе улицы, но я почти не дернулся. Так, кольнуло что-то в сердце.

Позвонил Петрович. «Специалист» по-прежнему размывал фон и скрывал локацию, и первым делом попенял мне, что я не следую его примеру.

— Зайди в настройки системы и поставь галочку в чекбоксе «Режим паранойи». И в голове себе поставь эту галочку уже. Давно пора!

— Ладно, не бухти. Сделаю. Слушай, Элина сказала, что начинается основная работа, а я толком и не знаю, в чем она состоит.

— Не парь себе мозг, работай по ТЗ, и да пребудет с тобой шворц.

— Кто?

— Неважно. Игра тебе как?

— Ну… Эпично сделано.

— Далеко ушел?

— До первой драки. С охотником.

— Каким охотником? А впрочем, неважно. Не тяни, иди дальше.

— Слушай, да зачем? Ну, красиво, да. Но я-то не геймер…

— Для обратной связи. Потом поймешь. Или нет.

— Убедил. Или нет. Ладно, поиграю еще.

— И не покидай пока Жижецк.

— Откуда ты…

— Галочка. Чекбокс. Я серьезно. Не принимай звонки, пока не сделаешь.

— Сделаю.

— И да, Жижецк — это именно то место, где тебе следует быть.

— Да что такое?..

— Даже не спрашивай.

Петрович отключился.

Ну ладно, не буду спрашивать.

— Нетта, где там у тебя «Режим паранойи»?

Кобольдесса выглянула из-за края экрана.

— Включить режим паранойи? Часть коммуникационных функций системы будет ограничена. Некоторые действия потребуют дополнительных подтверждений.

— Включай.

Кобольдесса в фуражке, черных очках и накладной бороде на веревочках крадущимся шагом прошла до возникшего на экране рубильника с табличкой «Внимание, противник подслушивает!» и дернула его вверх.

— Режим паранойи включен!

— Спасибо, Нетта.

Она приложила к губам палец жестом с плаката «Не болтай!», откозыряла и исчезла.

Я поискал в сети жижецкий концертный зал и обнаружил, что сайт его родом из 90-х, текстово-табличный с убогими пережатыми фотографиями, как будто вокруг все еще времена ADSL по витой паре. Никакого онлайн-заказа билетов, никакой онлайн-оплаты, а места бронируются только по телефону. Наверное, проводному. Я сразу представил себе эбонитовый черный аппарат с наборным диском.

При этом зал совмещает также функции драматического и оперного театров, филармонии и библиотеки с клубами по интересам. Разве что цирк там не выступает. Как от такой концентрации культуры он не сколлапсировал в черный квадрат — загадка.

Вылезла Нетта — в огромных наушниках и с телеграфным ключом.

— Пришел видеовызов от Ивана Судетского. Принять?

Я не сразу сообразил, кто это, потому что не помнил фамилию. Но у меня не так много знакомых Иванов.

— Соединяй.

— Привет! — мой спарринг-партнер выглядел растерянным и озабоченным. — Ты где? У меня почему-то локация не отображается.

— Срочная командировка.

— А куда именно?

— Что случилось-то? — проигнорировал я его попытки.

— Поговорить надо.

— Говори.

Он помялся и неохотно сказал:

— Тебе придется вернуть девочку.

— Не понял.

— Она же на самом деле тебе не дочь, верно? — заговорил он быстро и нервно. — Я видел документы, это хорошо, просто великолепно сделанная, но липа. Они не бьются при глубоких перекрестных проверках. Пять лет назад прокатило, но сейчас-то все оцифровано. Девочки не возникают из ниоткуда!

— Это моя дочь, — сейчас я уже жалел, что это видеосвязь. Руки сами сжимались в кулаки.

— Да, да, я понимаю, ты к ней привязался, но ты даже не представляешь, на каком уровне ее ищут! У тебя просто нет выхода!

— Это. Моя. Дочь!

— Пойми, никто не желает ей зла, просто…

— Только через мой труп.

— Боюсь, они перешагнут через него без проблем.

— Штаны порвут, шагаючи. Так им и скажи.

И отключился.

— Пап, что-то случилось?

На балкон вышла сонная Настя. С примятым о подушку лицом, растерянно улыбающаяся… Убью за нее. И это не фигура речи.

— Ничего нового. Умывайся, одевайся, пойдем, прогуляемся.

Дождь даже и не думал кончаться. Несильный, но упорный. Обложенное сплошными до горизонта облаками небо обещало, что это точно надолго. Мы посетили кассы, приобретя себе билеты на вечерний концерт, пообедали в местном ресторане (довольно приличном, хотя и с налетом провинциальной винтажности) и посетили место гнездования магазинов с тряпочками. Там я проскучал часа полтора, за что был вознагражден редким зрелищем — моя дочка в платьице. Голубом, чуть выше колена, простом, но стильном, сидящем на ней идеально. Сумма к оплате показала, что простота его кажущаяся. А что к нему надеты высокие ботинки на платформе — так сейчас с чем угодно их носят, и к ее стройным длинным ногам это даже как-то идет. В таком наряде Настя парадоксально напоминала мне Нетту.

— Ты красотка, — сказал я ей честно. — Отвал башки.

Был обфыркан, но без обычной язвительности. Сейчас она себе нравилась.

Вернулись в гостиницу, где Настя оккупировала ванную, наводя красоту, а я, зная, что это надолго, уткнулся в ноутбук.

***

— Нетта! — сказал я ноутбуку.

— Аюшки? — откликнулась мультяшная рожица, высунувшись из-за края экрана.

— Поиграем?

— Охотно!

По дороге до города мы встретили пару собак (минус заряд к пистолету и унылое затыкивание шпагой вдобивку), волка (минус заряд к пистолету, унылое затыкивание шпагой вдобивку и два потраченных лекарства, чтобы самому не сдохнуть), старого больного медведя (минус заряд к пистолету и долгий драп по кустам) и одинокого разбойника (минус заряд к пистолету и, наконец-то, лут: ржавый нож, пять монет). Разбойник был не только нищий, но и тупой — предложил сдаться, и тогда он нас «не больно убьет». Предложение выгодное, как ипотека в коммерческом банке. После победы над давешним охотником я решил было, что Нетта крутой боец, но нет — у нее было немного прокачано метательное оружие, но и только. При нападениях она сразу швыряла в противника свой кинжал. Иногда попадала, иногда — нет, но неизменно оставалась безоружной и с визгом бегала от преследующих ее врагов, внося в схватку элементы паники и безумия. Похоже, с охотником это было просто везение.

Город называется «Горголот», что на гоблинском означает «Место под хвостом дохлого вонючего бобра». Такой вот емкий и образный язык. Об этом нам поведал попрошайка у городских ворот, добавив, что гоблинов тут перебили к ихней зеленой маме еще лет триста назад, а название как-то прижилось. За пару монет он показал нам городскую таверну, где можно снять комнату, а также оружейную лавку, палатку старьевщика, аптеку и городскую ратушу.

Городок нарисован прекрасно, но эклектично — микс средневековья и стимпанка. Булыжные мостовые и суровые каменные дома с окнами-бойницами, при этом газовые фонари, одежда «югендстиль» и даже паровой экипажик вида «изнасилованный самоваром дилижанс» с суровым бородатым гномом за рычагами. Атмосферненько.

Палатка старьевщика оказалась чем-то вроде миниатюрного «блошиного рынка» — дворик, где прямо на мостовой раскидан кучками всякий хлам. Палатка, впрочем, тоже имела место — рядом с ней, сидя на стуле, флегматично покуривал трубку старый хрен неопределимой расы. Длинные острые уши, вислый нос-баклажан, куцая бородка в три волосины, на голове седина и залысины. Старьевщик пристально разглядывал какую-то светящуюся прозрачную штуковину. Мне показалось, что внутри нее кто-то шевелится. Колоритный типочек.

Он избавил меня от подобранного на месте падения дирижабля хлама — пружинок, колесиков, кусков металла и прочего технического мусора.

— Какие интересные детали, — сказал старьевщик, — напоминают части дирижабля.

Я бы пожал плечами, но такой кнопки в управлении персонажем не предусмотрено. Поэтому просто промолчал.

— Говорят, «Новый Зефир» не прибыл в место назначения… Не знаете ничего об этом?

— Нет, — ответил я коротко.

Не буду нарываться. Пока что вся боевая система моего персонажа заключается в том, чтобы выпалить из однозарядного пистоля, и, если противник выжил, постараться удрать. Перезаряжать его во время боя некогда, а шпагой моей только в носу ковыряться. Рано пока в сюжетные разборки ввязываться.

Всего выручил сто двадцать четыре монеты. Пытался торговаться — да где там, сизоносый ушастик надо мной только смеялся. Наверное, «торговля» — отдельное умение, и его прокачивать надо. В оружейной лавке убедился, что весь мой текущий капитал в триста восемь монет — пыль и слезы. Купить на него ничего нельзя.

Отправился в таверну, где выяснил у ее хозяина, что находиться в городе больше суток без места проживания нельзя — «Нищие тут ни к чему». Снять комнату стоит пятьдесят в день, бери ключ или выметайся. Дворф-инвалид с механической левой рукой от плеча смотрел на меня без всякой клиентоориентированности. Рука — замысловатое творение из полированной меди, клепаной стали, шестеренок, тяг, и пневмоприводов — уверенно держала кружку сочленениями металлических пальцев. Другой рукой дворф ее протирал, потеряв ко мне всякий интерес. Из полированного ящика с граммофонным раструбом лилась приятная, хотя и механического звучания музыка — за стеклом крутились зубчатые передачи и блестящие цилиндры со шпеньками. За немногочисленными столами заседала колоритная публика разных рас. Все, вне зависимости от пола и стиля одежды, при оружии. Сочетаемость кружевных юбок и шляпки с вуалетками с фэнтезийным мечом или двуствольной стиманк-лупарой здешних дам не волновала.

Получив сто монет за два дня проживания, дворф снизошел до беседы и сказал, что работу надо искать в ратуше. У него, конечно, тоже найдется пара поручений для серьезного рискового мужика, но я таковым пока не выгляжу. И вообще шел бы я к себе в комнату, пока малыша тут кто-нибудь ненароком не обидел. Здесь, мол, народ специфический, все больше бродяги да наемники, а заступиться за меня некому. Я внял предупреждению и отправил персонажа на второй этаж, где за толстой деревянной дверью нашел отделанную резными панелями комнату с широкой кроватью под балдахином и большим, окованным полосами железа, сундуком. К счастью, наличие спутницы никого не беспокоило, и отдельная кровать ей не требовалась. На этом моменте вышел из игры.

***

Я не большой любитель классики. Из музыки, которая исполняется в залах, а не на стадионах, я предпочитаю джаз. Однако для Жижецка фестиваль — событие года. Это заметно по тому, с какой значительностью собирается в фойе публика. Дамы-с-претензией в вечерних платьях, их страдающие мужья в дорогих пиджаках или галантные любовники в костюмчиках попроще, гендерно-неопределенная и вычурно-нелепая провинциальная богема, демонстрирующее подобающий чину культурный уровень региональное начальство и притащенные родителями скучающие подростки. Всяк, претендующий на местную значимость, обязан отметиться, дабы не прослыть валенком. Даже если он чиновник коммунхоза, заведующий уборкой Мусоргского во Дворжиках.

На нас не то, чтобы пялились, — это было бы неприлично и нестатусно, — но посматривали. Городок достаточно невелик, чтобы замечать новые лица. Подростки косо переглянулись с Настей, тщательно делая вид, что смотрят мимо, определили что-то свое, подростковое, и снова уткнулись в смарты. Дамы оглядывали меня с интересом, их мужья — с подозрением. Я чувствовал свое визуальное выпадание из их костюмированного общества, но не напрягался. Важный навык журналиста — отстраняться от события, быть вне контекста и не париться. Кошка имеет право смотреть на королеву, журналист — на что угодно.

Атмосфера культурного мероприятия ассоциативно навела на мысли о коньяке. Театр и коньяк неразлучны. Как кино и попкорн. Как футбол и пиво. Как цирк и запах говна.

— Поброди тут немного, я сейчас.

Настя рассеянно кивнула, глядя в экран, а я тренированным нюхом навелся на буфет.

Отстоял короткую очередь превентивно повышающих толерантность к классике мужей. Они были похожи на сорвавшихся с поводка домашних песиков, которые торопятся побыстрее нажраться с помойки — наслаждались, но с нервной оглядкой, заранее поджимая хвост. Получил свой бутерброд с заветренной красной рыбой, соточку посредственного коньячка, огляделся — и обрел искомое. Так и знал, что увижу его здесь.

— Привет культработникам.

— Антон? Ты что тут… Ах, да. Марта.

Викентий Дербицкий обретался при оркестре в роли министра-администратора. В отличие от всяких там струнопилильщиков и в-дудки-дудильщиков, он умел организовать проезд, заселение, питание и проживание. Проследить, чтобы никто не провтыкал инструмент, не забыл в автобусе фрак, не потерялся по дороге в гостиницу, не забухал, а если забухал — то не слишком сильно. Он же разруливал внутренние проблемы: утешал рыдающую виолончелистку, которую назвал бездарностью дирижер; выводил из запоя тромбониста, от которого ушла жена; пресекал сатириаз пожилого тюкальщика по железному треугольнику, который вожделел юную арфистку; следил, чтобы легкий внутриколлективный гастрольный адюльтер не доходил до травм тяжелыми тупыми предметами. В общем, именно тот человек, который мне нужен.

— Марта, — подтвердил я.

— Тогда ты мало коньяку взял, — грустно подтвердил мои подозрения Викентий.

Спросите меня, как я справляюсь с жизненными трудностями? При помощи стальной воли, тренированного пофигизма и непоколебимого чувства юмора.

Про алкоголь я обычно умалчиваю.

— Я сам удивился, — вздохнул Дербицкий, — не девочка уже вестись на таких.

— Каких?

— Ну, знаешь, «люблю, трамвай куплю». «Жена меня не понимает, ты любовь всей моей жизни, разведусь-женюсь». Когда-нибудь. Потом. А сейчас пошли в койку.

— Бля, — с чувством порушил я культурную атмосферу заведения.

— Солидарен, — кивнул Викентий, — зато петь про любовь такие умеют шо твой граммофон. А чего не любить-то, по-походному, на гастролях? На неделю любого мудака хватает. Это тебе не в браке жить. А всякая баба хочет в любовники ласкового и заботливого мужчину.

— Но у ласковых и заботливых мужчин обычно уже есть любовники, — ответил я мрачно.

Выпил коньяку и понял, что да, взял мало.

— Я в их дела не лез, — сказал Викентий, — взрослые люди, хоть и музыканты. Пока перепихон не мешает выступлениям, я вне морали, извини.

— К тебе претензий нет.

— Но на днях у них что-то случилось. Поорали друг на друга, а потом Марта раз — и на репетицию не явилась. И на концерте ее пришлось подменять. А сегодня и герой-любовник этот сдернул. И как с такими людьми дело иметь, а?

Я не проникся сочувствием к его проблемам.

— Куда она делась?

— Понятия не имею. Дементий сказал, что они поругались, и она домой уехала.

— Дементий?

— Ебарь… то есть, любовник ейный. Альт наш. Зовут его так. Видать, родители тоже затейники были.

Дементий и Викентий. Встретились две жертвы филоложества.

— Кто может знать?

— С подругой ее поговори, Ванессой Квочкиной. Вторая скрипка. Но, — он посмотрел на часы, — уже после концерта. Найдешь меня, я тебя проведу за кулисы.

Я вернулся в фойе, где обнаружил Настасью болтающей с каким-то парнем. Сутуловатый, умеренно прыщавый вьюнош с гитарой в чехле и длинными не очень чистыми волосами. При виде меня он моментально сдристнул.

— Это еще кто? — удивился я.

— Так… Виталик.

— И эта девочка жалуется на неконтактность? На пять минут оставил — и уже какой-то Виталик.

— Пааап! Не глумись! Ты и так его напугал. Нельзя выходить с таким лицом на люди. Он решил, что ты его сейчас будешь бить.

— А уже есть за что?

— Ну, пааап! Мы же только что познакомились.

— Вот я и удивляюсь. Ты же ни с кем не знакомишься.

— Это все Кобальт, — вздохнула дочь, — ковырялась в настройках, случайно скинула на дефолтные. Там есть такая фича — показывать тех, кто, по мнению системы, тебе подходит и находится рядом.

— И этот… — я затруднился с определением. — Тебе подходит?

— Так считает Кобальт… Но да, он не сильно противный, так, навскидку.

Вот не было печали. С тех пор как дочь подросла, в мультике «Бременские музыканты» мои симпатии на стороне короля, а не подозрительных бездельников, раскатывающих на убитой тачке с громким музлом. Если у тебя дочь, то в какой-то момент обязательно появляется этакий трубадур с томными глазками, который на гитарке блымк-блымк. А ты смотришь на него и борешься с темным желанием придушить это никчемное чмо его же длинными волосенками, и останавливает тебя даже не страх уголовной ответственности, а то, что дочка не простит.

И то, что сам ты когда-то был таким трубадуром, ничуть не поправляет.

Ничуть.

— Ладно, пошли, уже в зал запускают.

И мы пошли.

***

Весь концерт я боролся с порывами вернуться в буфет и добавить. Сейчас употреблять алкоголь не популярно, на грани маргинальности. Многие из моих приятелей бросили пить и стали невыносимы. Оказалось, все, что в них было интересного — это пол-литра виски. Но я пока держусь, не поддаюсь мейнстриму и официальным трендам.

Программа в памяти не отложилась — провел время в банальнейших размышлениях на тему «Имеем — не храним, потерявши — плачем». Может быть, мое отношение к Марте и не было той самой «любовью», но мне ее чертовски не хватает. Единственный близкий человек, кроме дочери, и я ее так тупо потерял.

Мудак — это судьба.

Ванесса Квочкина, претендующая на роль «лучшей подруги», оказалась гренадерского роста полной дамой, с бюстом, рвущимся на свободу из концертного платья, и могучими бедрами кавалеристки. Несмотря на ее сочувственные охи и неубедительные заламывания рук, я видел, что она в восторге от ситуации. Во-первых, пикантная история, которую можно с придыханием изложить. Во-вторых, зависть к более красивой и талантливой подруге. В-третьих — она, вечно вторая скрипка, сейчас играла первую. Заменила Марту в оркестре и была готова заменить в моей постели, о чем дала понять с удивительной непосредственностью. От нее пахло потом и косметикой, она притиралась ко мне крутыми бедрами и касалась грудью, томно изгибаясь в пароксизмах «сочувствия».

— Бедная Марта! — вздыхала она. — А я говорила ей, что Дементий никогда не разведется! Он и ко мне подкатывал, можете себе представить?

Я кивал, слушал, и осторожно отодвигался от этого напора фертильности.

— У него жена — кремень-баба, держит его за яйца! Это на гастролях он хвост распускает, а так — с репетиции бегом домой, не дай бог опоздать. Казанова закулисный!

Мне было плевать на семейные проблемы Дементия.

— Я ей говорю: «Зачем, Марта? У тебя такой прекрасный муж!».

Врет. Вижу, что врет. Только и ждала момента, чтобы дрожжей в сортир подбросить.

— А она такая: «Он меня не любит». Ну не дура? — не сдержала неприязнь Ванесса. — «Он что, бухает?» — «Нет». «Бьет тебя?» — «Слова дурного не сказал ни разу». «Дочку обижает?» — «Никогда». «Бездельник на соцконтракте? Денег нет?» — «Нет, все нормально, работает, получает прилично». «На сторону гуляет?» — «Нет, вряд ли». «Так что же тебе надо еще?» — «Не любит».

Вот теперь Ванесса была полностью искренней — такая злость и ядовитая зависть была в ее тоне, что сплюнь она сейчас — прожгла бы паркет. Уж точно не отговаривала Марту, сука такая. Мечтала, чтобы у первой скрипки рухнуло все то, чего не было у второй.

— Антон, она вас не ценила! — налегла сиськами на мое плечо женщина. Я попытался отодвинуться, но диван закончился.

— Не расстраивайтесь, вы лучше найдете! Да за вами! Да любая! Да я…

— Что произошло потом? — я встал, бесцеремонно отодвинув почти улегшуюся на меня Ванессу.

— Решительное объяснение, я думаю, — разочарованно фыркнула она. — Марта же прямая, как дверь. Поставила вопрос ребром: любишь? — Хватит врать жене. Не хочу, мол, быть гастрольной шалавой. Я, мол, от мужа ушла, теперь твоя очередь. Он поюлил, поуговаривал, попел сладкие песни про любовь, но она его к стенке прижала, и он в отказ. Она и сорвалась. Дала ему по морде и свалила.

— Куда?

— Не знаю. С тех пор не видела. А хотите выпить, Антон? У меня тут вино…

Но я поспешно ретировался с ощущением, что чудом избежал изнасилования.

Черт, как же так, Марта? Ты — и такая банальщина? И куда же ты делась после этакого разочарования в любви?

Непонятненько…

В вестибюле Настя дожидалась меня, непринужденно общаясь с Виталиком. Клянусь, она хихикала! Это моя-то гордая неприступность? Метр шестьдесят заносчивости на сорок пять килограммов цинизма? Прочитав что-то в моем взгляде, юный трубадур сбледнул лицом и откланялся. Дочка укоризненно покачала головой, но комментировать мою отцовскую нечуткость не стала. Спросила только:

— Узнал что-то про Марту?

— Узнал то, чего не хотел знать, не узнал ничего полезного.

— Ничего, мы ее обязательно найдем, город небольшой.

— Ты думаешь, она еще здесь, в Жижецке?

— Она точно здесь, — удивленно посмотрела на меня дочь, — вот же!

Она протянула мне свой смарт. В списке контактов в «избранных» напротив Марты стоял двойной зеленый кружок.

— Что это?

— Это значит, что мы в одной локации, — терпеливо сказала она, — Кобальт определяет.

— Не знал.

— У тебя Кобальт недавно, Марта не внесена в список «избранных», иначе ты тоже бы видел.

Я промолчал, обдумывая тот факт, что в списке «избранных» у Насти кроме меня и Марты появился третий абонент. Виталик.

Мне уже пора начинать беспокоиться?

«Классика — музыка мертвых», — сообщало граффити на стене филармонии. Силуэт скрипачки рядом был частично скелетом.

Глава 7

Даже такой неопытный геймер, как я, знает — с главным квестом торопиться не надо. Сначала побегай по боковикам, прокачай персонажа, добудь экипировку, наберись опыта — а тогда уже иди, бей дракона или кого там тебе положено.

Поэтому, усевшись поиграть ввечеру, я первым делом погнал своего приключенца в городскую ратушу. Выяснил, что для приема у мэра он рылом не вышел, но третий помощник пятого подползающего осчастливил его очисткой подвала от крыс. Да ладно? Крысы? Вы серьезно? Есть хоть одна РПГ-шка, где герой не занимается крысиным геноцидом? Оказалось, что Нетта боится крыс и оглушительно визжит, когда они внезапно выскакивают. Кроме того, ее метательный навык слишком слабый, чтобы попадать в такую мелкую цель. В общем, простейший квест для новичков оказался нам еле-еле по силам.

Двести монет не окупили сломавшуюся шпагу и три лекарства, так что я еще и в минусе оказался. Зато получили следующее задание — разобраться с жалобами фермера, который достал мэрию ровно в нужной степени, чтобы на него обратили внимание. О награде предложили договариваться с самим фермером. Жадные сволочи.

Фермер — туповатый и уродливый полуогр в штанах на помочах и клетчатой рубахе. Типичный реднек — с поправкой на зеленоватый колер шкуры. Босой, гипертрофированно мускулистый, с острыми ушами на лысой шишковатой голове и оттопыренной клыками нижней губой. Как такие вообще могли возникнуть — загадка, представить секс огра с человеком чертовски сложно. Не иначе, магия.

Метис представился именем, состоящим из одних согласных, по звучанию более всего напоминающим звук страйка в боулинге.

— Ночь. Выходить из пещера. Воровать курица, — он был предельно лаконичен. Как с таким словарным запасом он умудрился писать жалобы в мэрию? Пусть это останется на совести разработчиков.

— А что в пещере?

— Не знать. Не пролезать.

А, ну понятно. Персонажу снова предстоит геноцид какой-то игровой мелочи.

— Ты мелкий, — смерил он меня презрительным взглядом, — ты пролезть. Триста монет.

— Триста пятьдесят?

— Триста монет.

Трудно жить с непрокачанным навыком торговли.

В пещере оказалась община кайтов — мелких, чуть выше колена, человекообразных. Выглядели они как двуногое недоразумение цвета говна, но были достаточно разумными для использования палок и камней. У Нетты к ним оказалось что-то личное, и она с энтузиазмом окунулась в вихрь геноцида. Метательное умение немного прокачалось, меткость подросла достаточно, чтобы считать кобольдессу полноправным участником боя. С одного броска она сносила примерно треть жизни кайту-воину. Мне для этого требовалось три удачных тычка шпагой. Правда, шпага оставалась при мне, а метательные ножи — нет. Нетте приходилось отбегать из боя для их сбора, за это время мне успевали прилично навалять камнями и палками. Тем не менее, первый зал пещеры мы зачистили без больших проблем. А во втором сидел кайт-шаман.

Не знаю, почему это чепушило с перьями, примотанными веревочкой к башке, не вылезло, чтобы вломить нам вместе с воинами. Игровая условность. Но тут мой персонаж впервые столкнулся с магией. Шаман сделал свое крибле-крабле-бумс, мой боец замедлился, и жизнь начала быстро убывать. Приторможенный персонаж не попадал шпагой, а лечилки лишь поднимали жизнь ненадолго, но не снимали эффект. На Нетту краблебумс не подействовал, но, расшвыряв в кайта свои ножи, она сняла с него чуть больше половины здоровья и осталась безоружной.

С криками: «Получи, шквыдра подземная!» — кобольдесса принялась пинать его сапогами, но получала больше урона, чем наносила сама. Пришлось разориться на три пистолетных заряда, из которых два ушли мимо. Мой персонаж люто тормозил, и перезарядка занимала кучу времени. Но и одного попавшего кайту хватило.

Полуогр неохотно выдал триста монет, но окончательно задание зачлось, только когда я сдал его в мэрии.

— О, я вижу, вы старательный и ответственный человек! — обрадовался очередной муниципальный чиновник. На этот раз — толстый до шарообразности халфлинг, с внешностью настолько характерной, что я все время ждал от него «Ой-вэй!». В полном соответствии с формой носа, он нагрузил меня кучей заданий, не дал ни копейки и сделал вид, что оказывает этим большую честь.

Мы с Неттой «работали с жалобами населения», последовательно очистив два подвала от земляных выползней и каменных ос, перебив стаю диких собак в городском парке (зоозащитники в Горголоте еще не завелись, а то перебили бы и их), истребив диких кабанов, подрывающих городскую стену (Это что же за стена, которую кабан подрыть может?) и освободив от слизней-говноедов канализацию (не спрашивайте). Халфлинг корчил недовольные рожи, тряс пейсами и крутил шнобелем, но все-таки выдавал «премии за исполнительность», так что к концу дня мы были в небольшом плюсе, позволившем мне прибарахлиться вторым пистолем и оплатить еще несколько дней проживания в таверне. Приобретенная репутация изменила отношение ко мне со стороны ее хозяина — он больше не называл меня «малышом» и обещал «интересную работенку с хорошей оплатой, не то, что у этих жадниц из мэрии».

Но тут я обнаружил, что время к полуночи, Настя давно спит, сопя в две дырочки, и мне пора. Вышел, к разочарованию Нетты, которая не наигралась.

***

— Ну да, хорошая игра, но мне-то зачем? Может, подскажешь, где там что, и черт с ним? А то гайдов найти не могу.

— Ты не понял, — засмеялся в окошке видеочата Петрович, — скажи, что тебя больше всего удивило в игре? Чем она отличается от остальных рпг-шек?

— Ну… — задумался я. — Пожалуй, разнообразием прописанных реакций. Обычно в игре ты приходишь к торговцу или серийному квестодателю и раз за разом повторяешь один диалог. Что-нибудь типа «Здравствуй, путник, что ты ищешь в лавке старого Джона? — Давай поторгуем…». А здесь каждый раз новые реплики, новая мимика, новые действия. Очень вариативная обратная связь. И это у технических персонажей третьего плана! Про спутницу я уже и не говорю, она настолько живая, что оторопь берет. Совершенно не представляю, как можно было написать столько реплик!

— Вот! — удовлетворенно кивнул Петрович. — Это ты совершенно верно заметил. А сейчас я тебя еще больше удивлю — нет никакого фиксированного набора квестов. Они возникают сами по себе в процессе взаимодействия городских неписей между собой и с миром игры. Точно как в жизни. Потому и гайдов нет, они бессмысленны.

Забавненько.

После завтрака смарт завибрировал — пришло сообщение от Элины. Нетта весело махала конвертом с экрана. Разнообразия ради послание оказалось текстовым, а не видео. А жаль. Уж больно у нее красивые… глаза.

Отправитель: «Кобальт системс», отдел персонала

Тема: ТЗ для фиктора, задание номер 1.01

Здравствуйте, Антон!

Во вложенном файле ваше задание.

Также рада сообщить, что вам переведена небольшая премия за тестирование игры «Возвращение в Арканум».

Жду отчета по заданию.

Элина.

Звякнуло виртуальное золото в мешочке у Нетты. Домовитая кобольдесса радостно потрясла им на экране. Приятная сумма. Можно какое-то время не думать о текущих расходах. Может, нам съехать из гостиницы? Если мы тут надолго, есть смысл избавить себя от пошлой роскоши «номера для поебушек» и снять квартиру. И дешевле, и удобнее. Правда, придется самим убирать, готовить и мыть посуду, а у меня есть шестнадцатилетняя барышня, но нет столько нервов.

Не без трепета открыл файл с ТЗ. Прочитал. Потом прочитал еще раз. И еще. Серьезно? Вот это — моя работа? На это я подписался? За это мне платят деньги? Прошелся взад-вперед по номеру, вышел на балкон, уставился вдаль. Ну что же, назвался груздем — не говори, что не дюж.

***

— Завтракать пойдешь?

— Нет.

— Что такое?

— Не хочу, отстань.

— Я тебя чем-то обидел?

— Ты можешь просто оставить меня в покое?

— Не сейчас. Не в чужом городе. Не при текущих обстоятельствах. У меня, согласись, есть реальные поводы для беспокойства.

— Прости, пап. Не обращай внимания. Ничего не случилось, просто экзистенциальные пиздострадания. Я потом позавтракаю.

Со стороны Мироздания было чрезвычайно безответственно доверить мне воспитание этой девочки.

— Виталик? — спросил я специальным, Очень Нейтральным Тоном.

— Я. Не. Хочу. Об. Этом. Говорить!

И дверью — хренакс!

Да, пожалуй, надо отсюда съехать. Двери хлипковаты.

«Устал — умри!», — написал кто-то на стене дома напротив. И не лень им под дождем рисовать?

***

За полдня я выяснил, что никто из музыкантов не знает, куда могла деться Марта. Единственный результат общения — удостоверился, что коллеги Марту не любили. Считали странной, неконтактной, высокомерной. Завидовали красоте. Завидовали таланту. Завидовали позиции первой скрипки, хотя, скрипя зубами, признавали, что она заслужена. Тайно радовались неприятностям, злорадно додумывали абсурдные подробности, почти прямыми словами называли блядью. Лицемерно сочувствовали «обманутому мужу» — то есть мне. Еще трое оркестровых дам с разной степенью откровенности предложили себя на замену, причем две из них были замужем. И эти люди осуждают Марту? Ох уж мне эти творческие коллективы…

Кассирши (живые!) на двух автобусных станциях не припомнили красивую женщину со скрипкой. При этом она не могла купить билет онлайн — у автовокзала даже нормального сайта нет, только страничка с расписанием. Не вспомнили ее ни водители автобусов, ни мужик из справочной автовокзала, ни уборщики. Я последовательно опросил весь живой персонал — никто ее не видел. А Марту трудно не заметить. Я практически вжился в роль «брошенного мужа» — при всей ее унизительности, она выгодна. Позиция «жертвы женского коварства» вызывает равное сочувствие у мужчин: «Ну, ты держись, мужик, бабы — они такие…», — и у женщин: «Бросила? С ребенком? Да как она могла?». Приходится выслушивать много глупостей, но это работает. Люди охотнее идут на контакт, сами предлагают помощь, подсказывают, к кому обратиться. Я пообщался с несколькими десятками местных жителей, завел кучу знакомств, собрал пачку полезных контактов. Нормальная журналистская работа. Не сомневаюсь, что уже к вечеру каждый житель Жижецка будет знать, что я ищу жену. Посмотрим, что всплывет из глубин на этот шум.

В полицию я обращаться не хотел. Во-первых, они не станут ее искать. Для полицейского ситуация предельно прозрачна — баба сбежала от мужа, ударилась во все тяжкие. Взрослая женщина, имеет право. Во-вторых, если все-таки будет заведено дело о розыске, то я, как его инициатор, попаду в систему с указанием нынешнего местопребывания. И кого черт принесет на этот свежий след — понятия не имею. Вот, кстати, еще один повод съехать из гостиницы. Там нас слишком просто найти.

***

Обедали с Настей в ресторане. Провинциальное меню — сытно, вкусно, недорого. Сложные блюда лучше не заказывать, но пюре с котлетой — идеально. На отказавшуюся от котлеты дочку смотрели с сочувствием. «Болеет, да?» — спросила меня тихо официантка. Неужели в Жижецк не добрались модные веяния ЗОЖ и веганства? Хоть навсегда тут селись, ей-богу.

Настя не отрывалась от смарта. Она всегда в него пялится, но сейчас еще и интенсивно печатала — большими пальцами и с поразительной скоростью, как это умеют нынешние подростки. Общается, значит. Спорим, угадаю, с кем?

— Что там Виталик пишет?

Чуть не уронила смарт в тарелку. Угадал.

— Неважно.

— Ну-ну.

— А ты слышал, — ловко, как ей кажется, уводит разговор в сторону дочь, — что в Жижецке, оказывается, древний некрополь?

— Прям древний?

— Серьезно! Все об этом говорят!

— И Виталик?

— Пааап! При чем тут…

— Не при чем. Кушай-кушай, дорогая, — покивал я, — и чья же гробница?

— Этого, как его… ну… Завоеватель такой. Древний. Всех завоевал, но умер.

— Это с ними случается, да.

Если вы думаете, что это с моей дочерью что-то не то — вы не читали современных школьных учебников истории. Примерно на этом уровне сейчас ее и преподают.

— Оказывается, его тайно похоронили в Жижецке, чтобы могилу никто не нашел. А с ним зарыли коней, жен, наложниц и сокровища. И наложили проклятие, потому что он был колдун. И тех, кто его хоронил, — всех убили. И тех, кто их убил, тоже!

— И тех, кто убил убивших убийц? И следующих?

— Ну, наверное…

— И через десяток итераций планета была пуста и безлюдна, и последний убивец убивцев убил себя об стену… Вы не проходили по математике прогрессию?

— Паап, я серьезно! Как только гробницу вскроют, тут-то и начнется!

— Что?

— Что-нибудь. Проклятие всех проклянет к чертовой матери.

— Это тебе Виталик сказал?

— Это все говорят! Почитай инфо-поинты местные.

Я почитал. Мне понравилось. Инфосфера Жижецка отличается скудостью и примитивностью, и даже «инфо-поинтами» немногочисленные местные ресурсы назвать можно с большой натяжкой. По форме они ближе к архаичным «сообществам», как будто не двадцать первый век на дворе.

***

Провинциальная отзывчивость очаровательна. Чуть ли не каждый житель Жижецка не пренебрег случаем выразить мне свою поддержку, изложить свою гипотезу, поделиться своим мнением или хотя бы сказать, что так мне и надо, дебилу. Смартфон пришлось дважды подзаряжать — оповещения не давали экрану погаснуть. Даже Нетта устала выскакивать на экран с конвертами, и только вяло махала рукой. Историю «пропавшей красавицы-скрипачки» опубликовали местные инфо-поинты — разумеется, в лицемерном «имена не называем» формате. За разглашение личной информации их могли оштрафовать, но достаточно соблюсти условности — и уже нарушения нет. Как будто в Жижецке пачками пропадают музыкантши, которых разыскивают толпы обманутых мужей, поэтому никто не догадается, о ком речь.

В комментариях, разумеется, царили трэш, угар и содомия на тему «Бабы — дуры, мужики — козлы, все сами во всем виноваты». Модераторы не успевали удалять переходы на личности, так что я узнал о себе и Марте много неожиданного. Типичный шитсторм. Я знал, что так будет, и относился спокойно, надеясь, что в потоке эмоционального дерьма случайно промелькнет что-то полезное. Город маленький, кто-то что-то наверняка видел.

А вот Настя всерьез расстроилась — быть героиней медиаскандала тот еще экспириенс. Ее личный контакт закрыт по закону о защите несовершеннолетних, но ей и комментариев на инфо-поинтах хватило.

— Почему они пишут о нас такие гадости? — чуть не плакала дочь. — Что мы им сделали?

— В любом обществе есть постоянный процент людей, которым не нужен повод для гадостей. Достаточно того, что они узнали о нашем существовании. Их не так много, как кажется, просто они очень заметны.

— Но зачем?

— Эти люди полны говна, оно выплескивается, как только они откроют рот. Других причин нет.

— Это отвратительно.

— Не читай паблики пару дней, потом про нас забудут.

— Я не могу на улицу выйти, на меня все пялятся!

— Не выходи.

— Меня Вит… Меня пригласили на концерт!

— И на чем он играет? — проницательно спросил я. — Только не говори, что на басу!

— А как ты догадался? — покраснела дочь.

— Я пессимист. Сразу предположил худшее.

Прочесывание бесплодных информационных отвалов оставило ментальный привкус дерьма, но принесло и чуть-чуть пользы. Итак, Марта, поругавшись с мудаком-любовником, выписывается из гостиницы. Этот факт легко устанавливается по записи в гостиничной базе данных, доступ к которой мне любезно (хотя и совершенно незаконно) предоставила администрация. Она же (в лице полноватой и староватой, но все еще весьма кокетливой управляющей персоналом) дала мне возможность неофициально, краем глаза, поглядеть на записи с камер.

Марта спустилась в вестибюль с поджатыми губами и нахмуренными бровями, что выдавало крайнюю степень ярости. При ней была сумка с вещами и скрипка в чехле. Пока выписывалась, потирала левой рукой правую — видимо, ушибла об физиономию своего женатика. Ну что же ты, руки беречь надо! Затем вышла на улицу, где ее уже ждало такси, села в него и уехала.

Водитель такси связался со мной сам. С его слов, он высадил Марту у магазина на другом конце города, и был готов отвезти меня туда завтра утром. Ради этого стоило вытерпеть публичность со всеми ее последствиями.

Кстати, о последствиях. Выбрав в комментариях самых отъявленных говноедов, разослал по списку сообщение:

«Имярек Имярекович, проживающий по адресу…

В публичной дискуссии вы позволили себе оскорбительные выражения в мой адрес и в адрес моей семьи. Я считаю необходимым предоставить вам возможность высказать их лично. Свяжитесь со мной, чтобы я мог назначить время и место для этой беседы, в противном случае я буду вынужден провести ее в формате, выбранном мной самостоятельно.

Антон Эшерский, гостиница Центральная».

Слава обязательной идентификации пользователей — анонимов на публичных инфо-поинтах не бывает. Из двух десятков адресатов дюжина раскаялась уже через десять минут. Принесли глубочайшие извинения, выразили свою опечаленность неверным пониманием, заверили, что ничего такого не имели в виду. Им я отправил убедительное предложение принести публичные извинения там, где они писали свои гадости. Пятеро откликнулись позже — видимо, искали обо мне информацию и оценивали шансы. Оценили верно, пошли по стопам первых. Один проигнорировал — дам ему время до завтра. Еще один написал, что по-прежнему считает меня тупым мудаком и готов за свои слова ответить.

Прекрасненько.

А еще мне пришло большое письмо на обычную электронную почту. Удивленный таким архаизмом, я его даже прочитал:

«Здравствуйте, Антон.

Это не пожелание, а общепринятый речевой штамп. Желать вам здравия я не стану. Не потому, что отношусь к вам плохо, а в связи с бессмысленностью этого. Я никак к вам не отношусь. Мы не знакомы в общепринятом смысле этого слова. Вы не знаете меня, я много знаю о вас — но это не повод для знакомства. Однажды — скорее скоро, чем нет — мы встретимся, но не успеем узнать друг друга, потому что эта встреча будет весьма краткой. Даже если покажется вам бесконечностью боли и страданий.

Я не питаю к вам дурных чувств. Вы молодой, неглупый и по-своему симпатичный человек. Ваша биография полна интересных загадок и удивительных совпадений (которые таковыми не являются). То, как вы ищете бросившую вас жену — очень трогательно и вызывает невольную симпатию. Ваша дочь — очаровательное, хотя и очень непростое существо.

Поэтому то, что я, скорее всего, стану причиной, орудием и свидетелем вашей смерти, не радует меня. На свете полно людей, заслуживающих такой судьбы куда более. Но печаль моя светла, Антон. В том, как, где и каким образом закончится ваша жизнь, есть прекрасный символизм и целостность сюжета. Я приучил себя ценить такие нюансы, ведь это одна из немногих доступных мне радостей.

Сейчас вы не поймете весь смысл моего послания, но постепенно я буду раскрывать вам его, слой за слоем, приближаясь к вам не спеша, но и неотвратимо. И, когда вы все поймете, мы встретимся. Я весь в предвкушении, а вы?

Ваша будущая смерть — Бабай».

Совсем клинический персонаж, кто такое на почту пишет? Пожав плечами, отправил копию в онлайн-приемную полиции с пометкой «Угрозы насилием». Заявление приняли и зафиксировали — в отличие от унылых местных сайтов, полицейский портал федеральный, все по стандарту.

Уверенному в себе я лаконично предложил назвать место и время. Он так же спокойно назвал. Через полчаса в парке. Я подтвердил, оделся попроще и вышел. Посмотрю, кто это такой дерзкий.

***

— Тупой мудак, значит?

— Тупейший, — подтвердил Иван, — ты даже не представляешь, в какую жопу себя загнал.

— И ты не поленился в эту жопу доехать, чтобы мне об этом сказать?

Вечерело, в парке было сумрачно, но я все равно видел, что Иван выглядит невыспавшимся и осунувшимся.

— Меня очень настойчиво попросили.

— В смысле «приказали»?

— Нет, — он устало покачал головой, — скорее, неофициальное пожелание. Это хуже приказа, на него не сошлешься.

— И в чем оно состоит, это пожелание?

— Верни девочку.

— То есть, ничего нового, — констатировал я, — и с чего ты взял, что мой ответ изменится?

— Послушай, — начал он, — ты все равно ничего не сможешь сделать, да и сам подумай, что для нее лучше? Жизнь с самозваным папашкой-раздолбаем, или…

Иван говорил, но я его не слушал. Я смотрел, как он движется, осторожно перемещаясь по полшага ко мне, и отвлекая жестикуляцией от ударной руки. Мы слишком часто спарринговали, чтобы он мог застать меня врасплох, и я принял удар на блок, уйдя влево и ответив встречным кроссом.

На ринге он брал у меня два боя из трех — за счет возраста, выносливости и лучшей физической формы. Но здесь и сейчас у него не было шансов. За мной школа боев без правил и простых уличных драк. А еще он хуже мотивирован и не ожидал от меня жесткой работы.

Черт, да я даже не запыхался.

— Навещу тебя в больнице, — сказал я на прощание, — вызови себе скорую.

Я ожидал какой-то прощальной реплики на тему того, какую большую ошибку я совершаю, но Иван только молча сопел, булькая кровью в сломанном носу. Да и черт с ним.

«Слова ничего не значат», — было написано белой краской через трафарет на асфальте.

***

— Пап, ты что, дрался?

Я взглянул в зеркало в номере. Да, зацепил-таки по скуле, а я и не заметил. Хорошая такая ссадина с рассечением, и кровь течет.

— То-то я смотрю, все наперебой извиняются в комментах… — сделала дочка не вполне верные, но напрашивающиеся выводы. — Надеюсь, тебя сейчас не придут арестовывать?

— Я был корректен. Насколько это возможно.

— Ты? — выпучила глаза дочка. — Да ла-а-адно!

И где мой родительский авторитет?

— Интересно, тут есть ночные аптеки? — Настя внимательно разглядывала мою физиономию.

В дверь постучали.

— Откройте, полиция!

— Был корректен, пап?

— Капитан Волот, угрозыск! — не по росту громко представилась чрезвычайно миниатюрная черноглазая брюнетка в штатском.

У меня завибрировал смарт, я его вытащил и, не глядя, сбросил уведомление, которым, как флагом, размахивала на экране Нетта.

— Я могу войти?

В кино в таких случаях спрашивают про ордер, но я просто сделал приглашающий жест. Девушка была на вид уставшая и промокшая. На улице явно все еще льет дождь.

— Что у вас с лицом? — поинтересовалась полисвумен, войдя в освещенный номер.

— Споткнулся, — лаконично ответил я.

— Удачно споткнулись, — она привстала на цыпочки, рассматривая ссадину. Ее макушка оказалась примерно на уровне моего пупка. И это на каблуках. Наверное, ей приходится носить пистолет, чтобы не унесло сквозняком.

Я не стал комментировать, хотя капитан Волот явно ждала ответной реплики. Не ее дело. Ни за что не поверю, что это Иван на меня заявил.

— Вы подавали заявление по факту письменных угроз?

— Подавал, а в чем проблема?

— Вы не отвечали на письмо с угрозами? Вы не получали таких писем раньше?

— Нет и нет. Сразу отправил в онлайн-приемную.

— И вы не предложили ему «разобраться», а написали в полицию? Почему?

— Я поступил неправильно?

— Совершенно правильно, но… Вы производите впечатление человека, склонного к самостоятельному разрешению конфликтов, — барышня настойчиво пялилась на мой будущий фингал.

— Автор показался мне неадекватным. Я мог бы… хм… разрешить конфликт самостоятельно. Но сможет ли следующий объект его внимания?

— То есть, вы таким образом заботились о других возможных жертвах? — Вот почему сразу такое недоверие в голосе?

— А в чем проблема? — начал сердиться я. — Я поступил как ответственный гражданин. Сигнализировал о социально неприемлемом и потенциально опасном поведении. Почему вы ведете этот разговор со мной, а не с ним?

— Он не писал вам больше? — проигнорировала мой вопрос полисвумен.

Я достал из кармана смарт, еще раз отмахнулся от бегающей с непонятным оповещением Нетты, открыл почту и посмотрел в игнор-списке, куда сразу занес того двинутого по фазе дятла.

— Есть письмо.

Я открыл.

«Приветствую вас, Антон.

Вы не ответили на мое письмо, но я и не ожидал этого. Вряд ли вы приняли его всерьез, возможно даже не дочитали, небрежно смахнув с экрана, покрутили пальцем у виска и внесли отправителя в черный список. Вы решительный и бесстрашный человек, и это делает вас немного ограниченным. Только, ради всех демонов Бездны, не обижайтесь! Это констатация без коннотации.

Ограниченность — естественное следствие храбрости. Полезная природная адаптация самца-добытчика, который, будь у него получше с фантазией, не вышел бы из пещеры навстречу опасностям мира и умер бы с голоду.

Страх — вот стимул развития. Именно он расширяет восприятие мира в поисках обходных путей. Отважный выйдет с дубиной, испуганный придумает лук. Вы не боитесь — и вы не гибки. Если я напишу вам, что при встрече вырежу ваше сердце и съем печень, вы разозлитесь и захотите меня ударить, а не задумаетесь, как этого избежать. Поэтому вы предсказуемы, и наша встреча, увы, неизбежна.

Нет, я не угрожаю. В силу вышеизложенного угрожать вам бесполезно. Я лишь делаю еще один шаг вам навстречу. Один из множества шагов, которые приведут вас ко мне, а меня к вам.

И не надо отправлять меня в черный список, я и так на темной стороне.

С ожиданием встречи, Бабай».

— Это он, — сказала капитанша, — это точно он.

— Кто «он»?

— Перешлите письмо, вот моя почта.

Смарт вздрогнул пришедшим сообщением, я ответил, приложив письма. О, ее зовут Лайса?

Лайса Волот получила мой ответ, потыкала пальцем в смарт, внезапно вскинулась и посмотрела на меня странно, что-то собралась было сказать — но передумала.

— Не хотите как-то пояснить? — спросил я раздраженно.

— Что вы думаете об авторе письма?

— Он начитанный, образованный, у него неплохой слог. И да — он наглухо ебанутый.

Она еще раз покосилась зачем-то на смарт, вздохнула, и неохотно сказала:

— Это Бабай.

Глава 8

Маленькие провинциальные городки не так безобидны, как выглядят. Стивен Кинг не даст соврать. Под сонными водами тихих омутов отжираются иной раз такие черти, что лохнесское чудовище на их фоне покажется мальком окуня.

Мадам (Или мадемуазель? Кольца на пальце нет…) капитан очень неохотно сообщила, что в Жижецке тоже есть свой тайный монстр. Этот самый Бабай. Серийный маньяк — просто прелесть что такое.

— Десять человек за последние пять лет, — признала беспомощность правоохранительных органов капитанша.

— Пять лет?

— Серийность не всегда заметна сразу.

— Но… как? Как можно сейчас не найти человека?

— Все сложно.

— То есть, все наши шаги пишутся, мы все под колпаком бигдаты, единственным анонимным источником информации остались надписи на заборе, а когда надо поймать маньяка, оказывается, что «все сложно»? Я-то думал, что «все сложно» — это когда ваш муж трахает любовника вашей любовницы.

Полисвумен мое возмущение проигнорировала.

— Вы могли бы написать ему что-то в ответ? Все равно что.

— Да не вопрос!

Я достал смарт и быстро натапал по экранчику:

«Мной в детстве пугали бабайку.

Он трясся и плакал, как зайка».

— Это сейчас считается чувством юмора? — скривилась Лайса.

— Экспромт, извините. Глупо?

— Фантастический идиотизм. И рифма сомнительная. Ничего более тупого в жизни не встречала. Вы всегда такой…

— Придурок? Нет, только когда нервничаю.

— Отправляйте.

Письмо ушло.

— Принес вас черт на мою голову, — вздохнула капитанша.

— Эй, я просто жену ищу! — возмутился я.

— Да уж наслышана. Перебаламутили весь город. Вот и поднялось со дна… Всякое.

— Пришлось, — лаконично ответил я.

— А вы вообще уверены, что ваша жена хочет быть найденной?

— Если не хочет — пусть скажет мне об этом сама.

«Рад, что вы ответили, Антон. Поэт из вас не очень, но я польщен попыткой. Когда вы делаете шаг навстречу, вы приближаете неизбежное. И это меня радует.

Слава отважным!

Бабай».

Я показал Лайсе пришедшее письмо.

— Быстро отреагировал, — кивнула она, — он очень вами увлечен. Это хорошо.

— Сделать еще пару «шагов навстречу»?

— Антон, вы поразительно беспечны! — укорила меня капитанша. — Бабай опасен! Так, в гостинице вас слишком легко найти…

***

— Это что, конспиративная квартира? — спросил я, оглядевшись.

— Мы что, по-вашему, ЦРУ? — ответила Лайса мрачно. — Это моя квартира. Все равно живу одна в трех комнатах. Вы меня не стесните, я тут только ночую, и то не каждый день.

— Вау, готичненько! — донеслось из комнаты.

Дочь моя, не страдая избытком тактичности, осваивала помещение с непосредственностью кота.

— Проходи, не стесняйся, — вздохнула капитанша, — ничего, что я на «ты»?

— Полицейские всегда «тыкают». Но я не настаиваю на множественном числе.

Из комнаты открывался роскошный вид — огромное старое, видимо, давно закрытое кладбище с монументальными склепами и новенький, очень делового вида крематорий с высокой трубой.

— Интересный пейзаж, — сказал я нейтрально.

— Я привыкла, — отмахнулась Лайса.

— Можно это будет моя комната? — спросила Настя. — Тут стильно.

— Подростки… — пожал я плечами на вопросительный взгляд Лайсы.

— Как хочешь, девочка, — согласилась она, — диван раскладывается, постельное белье в этом шкафу, одежду вешать сюда, пароль от вайфая написан на роутере в коридоре.

Мне досталась комната поменьше и без балкона, зато с окнами в другую сторону, с видом на скрытые пеленой дождя болота. Я не поклонник кладбищенской романтики. Книжные полки со стеклянными дверцами, заставленные солидными старыми томами, небольшая тахта, винтажный торшер, кресло-качалка, письменный стол, солидный, как крепостной барбакан, с настольной лампой зеленого стекла на нем. Кабинет профессора, а не комната полисвумен.

— «Лемегетон», — прочитал я вслух название на потертом корешке толстой книги.

— Это бабушкина комната, — пояснила Лайса, — после ее смерти я тут ничего не трогала.

— Соболезную.

— Не стоит, она предупредила заранее. Это ее квартира, наследство. Мне на такую в жизни не заработать.