
«Она — древо жизни для тех, которые приобретают ее, — и блаженны, которые сохраняют ее!»
(Прит. 3:18)
Светлане К. — бывшей соседке по подъезду
1
— Ты будешь раздеваться? — спросил я. — Или передумала?
— Не передумала.
— Или хочешь, я раздену тебя сам?
— Нет. Спасибо, сама справлюсь.
Татьяна завела руки за голову, расцепила застежку тяжелых на вид красных бус из неизвестного камня, аккуратно свернула их и положила на прикроватную тумбочку. Потом принялась расстегивать белые пуговицы на черной блестящей кофточке.
Делала она это медленно — то ли нехотя, то ли все еще колеблясь. Впрочем я ни разу в жизни не видел, как раздевается эта женщина. Возможно, она просто так привыкла: никуда не торопясь, думая о чем-то своем.
2
Ничто не предвещало необычного. Все катилось по многажды накатанной колее.
Стояло жаркое лето, была суббота, мы с опозданием на три дня отмечали мой день рождения — который по несчастливому стечению обстоятельств пришелся на самую неудачную пору года. Даже в детстве мне бывало трудно собрать приятелей, разъехавшихся в это время кто по морям, кто по дачам, кто к родственникам в другие города и веси. Сейчас все стало еще хуже.
Выучившись в Москве и вернувшись домой, я не имел здесь друзей по университету, а школьных за пять лет растерял; впрочем, они и в школе были мусором, я их особо не ценил. Та горстка, с которой я что-то справлял мальчишкой, тоже бесследно рассосалась: никто не сидел на месте, все куда-то поразбежались.
По итогам жизни, перевалив за сорок, я не имел близких людей, которых можно пригласить на торжество, кроме четы Кондаковых.
Татьяна и Андрей жили в том же подъезде что и мы, только на два этажа ниже, мы десять лет дружили семьями. Имея гостями соседей, можно было напиваться без оглядки, поскольку никому никуда не предстояло уезжать — и даже периодически ходить за водкой в ближайшие магазины.
Наша семейная дружба, возникшая сама по себе и неимоверно окрепшая, казалась самой естественной из возможных. Однако только я знал все подводные камни — точнее говоря, все невидимые подводные течения, исподволь пригнавшие нас в общую гавань.
Андрея я искренне считал своим нынешним лучшим другом. Мы занимали соседние места на дворовой парковке. Спеша черным зимним утром на работу, я не только расчищал нападавший за ночь снег перед своей «Оптимой», но и освобождал дорогу его «Шкоде». То же самое делал Андрей, если выезжал раньше меня. В этом проявлялась нежная забота, которая согревала обоих.
О всяких домашних делах, связанных с электрикой или сантехникой, не стоило даже говорить. Мы обменивались советами, делились деталями и инструментами, всегда могли положиться друг на друга.
Но дело в том, что точно так же я мог задружиться с любым другим «парковочным» соседом — хоть с татарином Азатом, тоже автомобилистом, мастером на все руки и хорошим человеком. И, возможно, в мужском плане эта дружба вышла бы не хуже, чем с Андреем.
Для меня все решил случай — один из тех, которому изначально радуешься, но потом приходит понимание, что лучше бы он не случался.
В тот год мы с женой купили квартиру, переехали в новый район, где не имелось известного окружения. Тут все казалось чужим; встретив кого-то во дворе, нельзя было понять, сосед это или прохожий.
И вот в один из первых дней, возвращаясь домой с работы, я увидел женщину с умопомрачительными ногами. Не толстые, а мощные, они имели идеальную форму от бедер до икр, а большие гладкие колени били в глаза из-под недлинного платья.
Незнакомка спускалась с нашего крыльца. К тому возрасту я, конечно, поутратил свой пыл, но пропустить женщину с такими коленками мог только слепой. А я, ослепнув разумом, глазами еще не ослеп.
Ненавязчиво, как всегда умел, тут же около подъезда я познакомился с женщиной. Она оказалась не прохожей и не возвращалась из гостей — жила на седьмом этаже, а сейчас шла куда-то по делам.
Это была Татьяна, жена Андрея, которого я еще не знал. Кондаковы жили тут уже полгода, но еще ни с кем не дружили. Я чувствовал, что она рада знакомству, ведь по мне сразу можно было сказать, что я — не водитель автобуса. Для меня все получилось проще простого, и то же время хуже некуда.
Как выяснилось позже — в годы семейной дружбы и регулярных встреч — из одежды Татьяна предпочитала брюки. Но при первой встрече она, как на грех, была в платье — и это определило дальнейшее. Я понял, что пропал: безнадежно и навсегда примагнитился к ее коленкам.
В молодости ни одна цель не является безусловной, всегда можно сменить приоритеты, переключиться на что-то иное, более разумное или доступное. В зрелости становишься ослом, упрямо толкающимся вперед и не видящим иных путей.
При моей врожденной общительности ничего не стоило разговориться и с Андреем, невзначай похвалив его новенькую шоколадную «Октавию» — а потом незаметно, но сознательно делать все возможное для сближения наших семей. Я мечтал, как будем встречаться с Кондаковыми, и я стану досыта любоваться Татьяниными коленками. Мы в самом деле сдружились, встречались регулярно, но за все годы Татьяна явилась в платье от силы раза три. Однако ее коленки, обтянутые нежным эластиком, светились перед моим мысленным взором.
Скажи мне двадцатилетнему, что еще через двадцать лет я буду тупо умирать от коленок чужой сорокалетней жены — я бы не поверил. Пожалуй, даже обматерил бы прорицателя. Но, увы, все сложилось именно так. Я просто пил ее всем своим существом.
В гостях — и у нас, и у них — я неизменно усаживал Татьяну рядом с собой, мы выпивали, обнимались и даже шуточно целовались. Порой я почти умирал от желания, прекрасно зная, что оно никогда не удовлетворится. От жизни нельзя было требовать невозможного. Оставалось радоваться, что я могу хотя бы иногда просто иметь эту женщину около себя и ею любоваться.
Моей несбыточной мечтой была совместная вылазка на какую-нибудь речку, где тугой купальник затянет тело соседки и выпустит ее ноги наружу до самых запретных точек. К сожалению, Татьяна говорила, что терпеть не может местных водоемов, где плавает всякая гадость, но иногда с двумя школьными подругами ходит в бассейн. Я же не выносил бассейнов с их хлорной вонью и холодными сводами, игнорировал даже в детстве. Вопрос был закрыт, мне не предстояло увидеть ее полуголой.
Кроме прекрасных ног, у Татьяны была мощная задница: работая где-то главным бухгалтером, она целыми днями сидела на месте — а больше ничего не было. Под «ничего» я имею в виду главное женское место — грудь.
Татьянин бюст был ничтожным — раз в пять меньше, чем у моей жены. И платья, и блузки еле-еле обрисовывали его выпуклости. Вероятно, когда-то эта грудь задорно торчала маленькими конусами, но обмякла после родов: у Кондаковых, в отличие от нас, по ряду причин бездетных, имелась дочь, которой сейчас было лет шестнадцать — но в нынешнем возрасте почему-то не усилилась жировыми отложениями, осталась в прежнем состоянии.
Но это ничего не значило. В Татьяне мне хватало коленок. Тем более, мне было не суждено ни потрогать их, ни увидеть ее мягонькую грудь.
Я представлял, какое наслаждение испытывает Андрей, имея Татьяну в законном распоряжении и занимаясь с ней сексом когда вздумается — и завидовал другу до зубовного скрежета.
Нынешнее застолье шло по привычному сценарию. Но после пары первых рюмок Татьяна вдруг посмотрела на меня в упор и посетовала, что у нее глючит домашний компьютер, стало невозможным работать дома: очевидно, требовалась переустановка системы, чего она этого не умела. Я не был компьютерщиком, но в вопросе разбирался, и успокоил, что могу все сделать, надо лишь договориться о времени.
Татьяна взглянула еще раз и сказала, что хорошо бы с системой разобраться сегодня, а нужные программы она заново установит завтра, поскольку это умеет, хоть и потребуется целый день. Но, по крайней мере, в понедельник, уже будет возможность что-то из рабочего доделать дома.
Я вопросительно посмотрел на жену — та согласно кивнула. Андрей усмехнулся и пообещал в наше отсутствие съесть всю красную рыбу и выпить всю водку. Я ответил, что в холодильнике есть еще рыба, а за водкой можно сходить. Я также предупредил, что аккуратная переустановка системы «с нуля» займет не менее сорока минут, и пожелал оставшимся не скучать без нас.
Все дружно посмеялись, я взял «аварийную» флешку с инсталлятором, и мы с Татьяной пошли к ним.
Во мне что-то тоненько подрагивало. Впервые за десять лет мне предстояло оказаться с желанной женщиной в замкнутом пространстве. Все минувшее время мы виделись только вчетвером: то у нас, то у них, то дома, то на даче — периодические встречи во дворе в счет не шли. Сейчас мне предстояло нечто новое. Я даже подумал, что во время долгой загрузки компьютера можно будет отважиться на то, чтобы похлопать Татьяну по великолепной заднице, и она меня за это не убьет.
Сбежать пешком с нашего девятого этажа на их седьмой заняло бы меньше минуты. Но «пожарная» лестница, несмотря на исправно работающий домофонный замок подъезда, была до такой степени замусорена и загажена, что туда не хотелось лишний раз ступить. Поэтому мы вызвали лифт.
Пока он с грохотом и скрипом полз — медленно-медленно, очевидно, с первого этажа — Татьяна спокойным голосом сообщила, что с компьютером у нее полный порядок, а позвала она меня для того, чтобы заняться сексом, благо дочь на целый месяц уехала в молодежный лагерь. Правда, процесс она назвала другим словом, но от этого не менялась суть.
Я не поверил ушам. Но вряд ли Татьяна шутила; я давно отметил, что у нее напрочь отсутствует чувство юмора.
Она даже не спросила, хочу ли этого я, априорно предполагая во мне отсутствие лебединой верности — и была права. Отказаться мог только дурак.
Я не мешкая притянул жену Андрея к себе.
Высвободившись, она велела подождать до места.
Кондаковская обитель казалась мне столь же родной, что и наша. Здесь мне был знаком каждый угол, я знал все здешние запахи. Я помогал Андрею перетаскивать мебель, сверлить стены, что-нибудь вешать на кухне.
Однако сейчас все было иначе. Квартира, запертая изнутри на два замка, уже казалась мне гнездом немыслимого — хоть и совершенно неожиданного — разврата.
Я витал в непонятных чувствах. А Татьяна стояла около супружеской кровати и неторопливо раздевалась.
3
Пуговиц было много, но наконец расстегнулась последняя, кофточка соскользнула с Татьяниных плеч. Запахло дезодорантом и еле слышно, совсем чуть-чуть — вспотевшими подмышками.
Черный бюстгальтер был плотным на вид, не имел отделки: ни кружев, ни ленточек, ни чего-нибудь еще. Над ним поблескивал золотой нательный крестик. Татьяна завела руки на спину — бюстгальтер расслабился. Она освободилась от него и бросила вслед за кофточкой. Все в самом деле шло всерьез.
Лишившаяся поддержки, грудь сделалась совсем несерьезной. Зато соски оказались большими и выразительными.
Усыпанные пупырышками кружки ровного коричневого цвета имели идеальную форму, а вершинки выступали, как пули, казались набрякшими, словно их обладательница была возбуждена перед грядущим сексом.
Бесплатный фрагмент закончился.
Купите книгу, чтобы продолжить чтение.