Бесплатный фрагмент - Мастер иллюзионной живописи

МАСТЕР ИЛЛЮЗИОННОЙ ЖИВОПИСИ — 1

ПРОЛОГ

— Сатара! Не заплывай так далеко! Сегодня вода в океане как никогда холодная! — кричал чернокожий мальчуган своей подруге, Которая все дальше и дальше удалялась от берега.

Весёлая Сатара, которую еще нельзя было назвать девушкой и уже нельзя считать подростком, пребывала в том чудесном возрасте, который существует в жизни каждой женщины. Весёлая, беззаботная, беспечная и смешная, как легкое дуновение ветерка. В одно мгновение она могла стать серьезной. В глазах появлялось ожидание любви, движения становились сдержанными, плавными и грациозными. Но в то же время в этом прекрасном создании жило столько детства и глупости, наивности и стремления быть замеченной всеми, что ее поступки составляли беспрерывную цепь несуразных действий.

Вот и сейчас, заплывая все дальше и дальше от берега, она громко и весело смеялась и выкрикивала обидные слова своему юному другу, который не умел плавать. Сатара всем своим видом приглашала мальчика в далекое плавание по безбрежному океану.

Океан слегка штормил, и голова Сатары то появлялась, то исчезала в набегающих волнах.

Вдруг огромный плавник акулы мелькнул совсем близко рядом с девочкой. Её друг, заметив плавник, начал громко кричать, умаляя Сатару вернуться, но его слова заглушал грохот набегавших волн. Затем он увидел еще один плавник и еще, и еще. Стая акул! Мальчик, не помня себя, бросился в воду. Беспомощно барахтаясь в воде, он пытался плыть на выручку подруге. Сатара тоже заметила, что ее окружают акулы, и с криком ужаса принялась изо всех сил грести к берегу.

Выскочив на берег, обезумевшая от страха она, бросилась бежать вдоль побережья. Ветер резко усилился, поднимая тяжелые волны, небо стало черным от туч. Сатара внезапно остановилась. Она стояла в растерянности на белоснежном песке на пронизывающем неожиданно холодном ветру и только теперь поняла, что она совершенно одна на побережье.

«Где же Отелло?» — подумала со страхом девочка. Его нигде не было…

— Не мог же он бросить меня! — прошептала Сатара, ежась от холодных капель разбивающихся о берег волн. И в рокоте океана ей чудились зловещие предсказания.

ГЛАВА 1

Каждый город по-своему красив, у каждого города свой имидж. Но есть города, потрясающие своим великолепием, сразу и навсегда.

Город Южного Солнца на берегу тёплого моря, всегда утопающий в зелени, город потрясающий своей древней и современной экзотической архитектурой, напоминает райский уголок земной обители.

Приближаясь к городу, ещё издали ощущаешь что-то неповторимое в его силуэте. Но особое впечатление производит здание на вершине Азорского холма.

Облицованное каррарским мрамором, опутанное ажурным декоративным рельефом, словно каменной паутиной, оно растворяется в воздухе, и производит впечатление гигантской нефритовой шкатулки.

Загадочные золочёные фигуры, венчающие фасад, пластичные и лёгкие, производят впечатление танцующих кариатид, поддерживающих, в стремительной пляске, само небо, создавая иллюзию живых существ.

Этот сказочный дворец удачно вписывается в уютный парк, составляя с ним гармоничное единое целое. Палящее тропическое солнце, как ни старалось, всё равно было неспособно даже в самую сильную жару разрушить прохладную истому старинного парка.

Столетние платаны, словно окаменевшие гиганты, застыли в безмолвном величии, вдыхая, аэрозольную свежесть фонтанных брызг. За каменными стенами роскошного дворца — краса и гордость города, одна из самых важных достопримечательностей страны — Музей.

*****

— Вы хотите узнать истинную стоимость всех сокровищ Музея?

— спросил у присутствующих джентльменов, человек в белоснежном костюме с чёрными, как смоль волосами, гладко зачёсанными назад. — Ответьте мне, пожалуйста, уважаемые коллекционеры, собиратели старины и раритетов, за сколько была продана картина великого Пакао, выставленная на последнем аукционе?

Среди присутствующих прошёл ропот.

— Да! Несколько миллионов! — ответил за всех человек в белоснежном. — И Вы об этом знаете не хуже меня. А в Музее собраны десятки работ этого художника и все они гораздо лучше, чем та, которая была продана на аукционе! А сколько подобных полотен таится в хранилищах?

— Господин Отурок, — робко обратился к говорящему человек в чалме, — мы очень ценим и уважаем Ваш авторитет и нам всем давно известно о богатствах, скрывающихся в недрах Вашего Музея. Мы не хотим лицемерить и скрывать наши истинные желания, в том, что все мы с удовольствием выложим значительные суммы, которыми владеем, но речь не об этом…

— Господин Рабоэл, — прервал его Отурок, — я понимаю ваше желание взглянуть на великие произведения искусства, но и Вы поймите меня правильно. — Отурок улыбнулся, затянулся крепкой сигарой, выпустил кольцо синего дыма, потянулся в мягком кожаном кресле и покачал головой. — Но я могу показать Вам только каталоги Музея. Подчёркиваю и повторяю — только ка-та-ло-ги! И считаю, что разговор на этом можно считать законченным!

Присутствующие нехотя поднимались со своих мест и покидали кабинет Отурка с большим разочарованием

*****

Отурок — главный хранитель Музея, жгучий брюнет, сражающий женщин наповал всего лишь одним своим взглядом, был человеком необычайно сильной воли, чертовски красив и крепок. Его стройная фигура, словно из сотен металлических пружин, приводимых в движение ртутью, излучало энергию нейтронной бомбы. Он всегда добивался в жизни всего, чего хотел, разрушая любые преграды на своём жизненном пути.

Внимательный, спокойный, зоркий, человек, которого невозможно было вывести из состояния равновесия, ко всему этому, был ещё и любителем всего прекрасного.

Истинный знаток и почитатель настоящего искусства, человек, разбирающийся во всех сторонах жизни, во всех тонкостях интриг, предательства и дружбы. Человек, читающий мысли собеседников.

Отурок, без особого труда, был способен молниеносно определить истинный характер любого случайно встреченного незнакомца, вступившего с ним в беседу.

Прочитать мысли и желания собеседника, увидеть все его пороки, достоинства и недостатки, и ни одним жестом или движением глаз не выдать это своему собеседнику, для Отурка не составляло никакого труда!

В своё время великий картёжник, мастер фантастических покерных и других карточных комбинаций, игрок, обладающий феноменальной памятью, Отурок был завсегдатаем всех известных игорных домов, казино и притонов. Деньги сами плыли к нему рекой. И вот — Музей! Сначала — простой сотрудник, затем главный хранитель!

Сокровища Музея ему доверили не сразу. Это был долгий и не лёгкий путь, и не видать Отурку этой должности, как своих ушей, если бы не его настойчивость, воля и железный характер. Многих своих конкурентов, соперников и прочих недоброжелателей пришлось убрать из Музея, чтобы заполучить место, с высоты которого открывались прекрасные перспективы.

*****

Главный хранитель Музея!

Это только ему одному известна каждая вещь в Музее! Только он знает её истинную и мнимую цену!

Отурок достойно справлялся со своими обязанностями. Директор Музея был очень доволен своим сотрудником и высоко его ценил. Хотя сам Отурок уважал и ценил себя ещё больше.

Отурок любил фантазировать, сочинять всевозможные невероятные проекты, совершать великие открытия, безмерно наслаждался процессом творчества. Ну, а, если ему удавалось осуществить задуманное, радости не было предела!

Друзей у Отурка не было с самого детства. Познакомившись однажды с творчеством Хайяма, он сначала испугался его мыслей, но потом понял, что Хайям всего лишь рассуждает о смысле жизни, задаёт вопросы о мирозданье, стремится к пределу понимания человеческого разума, разрушая все сложившиеся стереотипы и вековые заблуждения.

Оставаясь один на один со всей Вселенной, Хайям искал ответы на бесчисленные вопросы, порой не находя их и не понимая замысла Творца и сути происходящего:

Всё, что видишь ты — видимость только одна,

Только форма, а суть никому не видна…

Отурок понимал, что всё сущее скрывается друг от друга, а порой своей внешностью выражает совершенно не то, чем является на самом деле.

Смысла этих картинок понять не пытайся…

…Тут происходило разногласие с Хайямом. Потому что, Отурок изо всех сил пытался осмыслить суть происходящего, и ему казалось, что рано или поздно он додумается до чего-нибудь необычного…

*****

Начав работать хранителем Музея, Отурок с головой ушёл в познание произведений искусства, пытаясь понять, почему некоторые музейные экспонаты обладают такой мощной силой, энергетикой, красотой, излучая волшебные вибрации высочайшего искусства творения.

Когда Отурок познакомился с Федингом, он поначалу не придал этой встрече никакого значения. Даже не попытался определить, что за человек этот Фединг, что он из себя представляет. Мало того, он показался Отурку до того не интересным и скучным, что на некоторое время главный хранитель Музея вообще забыл о его существовании и начал серьёзно вникать в структуру работы Музея.

*****

Однажды, знойным летом, только что, вернувшись из Парижа, Отурок был потрясён ростом цен на старинные иконы.

И тут он вдруг вспомнил…

— Чем занимается у Вас в Музее этот реставратор?… забыл, как его зовут? — спросил Отурок у директора Музея.

— Фединг?

— Да, кажется Фединг.

— Он большой мастер своего дела. Лучшего специалиста, пожалуй, и не сыскать! Реставратор и художник высочайшего класса. Но, к сожалению, а быть может и к счастью… к нашему счастью, это совершенно никому неизвестный мастер. Его имя никому ничего, ни о чём не говорит.

Отурок вопросительно посмотрел на директора.

Директор признавал только громкие, кричащие имена. Лишь только до слуха этого директора долетало одно из известных имён, он начинал клацать языком, поднимать к небу глаза, выражая всем своим внешним видом восторг. В эти минуты Отурок его презирал.

— И чем же Вас так покорил этот Фединг? — язвительно спросил Отурок.

— Я не люблю этого выражения «покорил»! Меня никто не может покорить, этого ещё никому не удавалось Парадокс в том, — тихим голосом заговорил директор, — что этот, никому неизвестный художник Фединг, порой, может так великолепно и мастерски нарисовать, вернее, сделать копию с картины какого-нибудь великого художника, что сам оригинал начинает меркнуть, находясь рядом с его копией. Я, сам не понимаю, как у него это получается…

— И чем же Вас так покорил этот Фединг?

— Я не люблю этого выражения «покорил»! Меня никто не может покорить, этого ещё никому не удавалось Парадокс в том, — тихим голосом заговорил директор, — что этот, никому неизвестный художник Фединг, порой, может так великолепно и мастерски нарисовать, вернее, сделать копию с картины какого-нибудь великого художника, что сам оригинал начинает меркнуть, находясь рядом с его копией. Я, сам не понимаю, как у него это получается…

ГЛАВА 2

Фединг, худощавый уже немолодой человек, с проседью в волосах, спокойный, скромный художник напоминал трудолюбивого муравья. Десяток, а быть может и дюжина художников средней руки, не могли сравняться с ним в работе, он один был способен заменить их всех сразу одновременно.

Не расслабляясь ни на секунду, этот мастер за короткое время способен был сотворить чудо. В своей работе он не знал равных, работал всегда с большим воодушевлением, настойчивостью, упорством и чудесным настроением, которое всегда сам создавал себе несмотря ни на какие невзгоды. Ему никогда не было скучно.

Кропотливо восстанавливая какую-нибудь картину, воскрешая, её из «мёртвых», Фединг доводил её до такого совершенства, что искусствоведы не верили своим глазам — почерневшее от времени полотно превращалось в изумительную, доведённую до совершенства картину!

Каким-то сотым чувством Фединг видел первоначальный облик изуродованного до неузнаваемости холста! Какая-то неземная сила подсказывала ему, что и как нужно сделать, чтобы картина приняла, казалось навсегда утерянный первозданный облик.

Виртуоз кисти, великолепный, если не сказать великий мастер своего дела, уважаемый человек в Музее, он был совершенно равнодушен к славе.

*****

Однажды, прогуливаясь по городу, Фединг свернул на бульвар и, двинулся в сторону набережной…

У парапета всегда было оживлённо и весело, так как здесь собирались местные художники.

Фединг, случайно увидел мальчика лет 12-ти, стоявшего неподалёку. Он держал в руках небольшую картину, опасливо озираясь по сторонам, растерянно смотрел на проходящих мимо людей, в надежде найти покупателя, который оценил бы картину по достоинству.

По выражению лица мальчика было видно, что он не хочет расставаться с картиной, но какие-то причины толкают его на этот шаг. Фединг присел на скамейку и стал наблюдать за мальчиком, рассматривая его картину, но, сколько он не силился, никак не мог рассмотреть, что на ней нарисовано.

Группа подростков лет по 15—16 подошла к мальчику и, окружив его плотным кольцом, рассматривали картину.

— Почём мазня? — спросил толстяк.

Поник, так звали мальчика, немного смутился, и очень тихо и неуверенно назвал цену.

— А что здесь нарисовано — наводнение или потоп?

Приятели толстяка засмеялись.

— Это он намалевал землетрясение! — сострил кто-то из них.

Постепенно толпа росла, обрастая зеваками, которые останавливались, чтобы понаблюдать за происходящим. Они, как болельщики, на футболе, приготовились увидеть красивый момент игры, а может даже гол…

Вопросы застигли Поника врасплох. Не разговорчивый и замкнутый, не привыкший ни с кем вступать в беседы, особенно с незнакомыми, он не знал, что ему ответить.

— Вы же сами видите, что здесь нарисовано — робко стал оправдываться юный художник. — Я старался изобразить то, что ещё никто никогда не видел. Ведь, то, что известно уже не так интересно. Всегда хочется увидеть что-то новое…

— Ну, это кому как! — перебил его толстяк. — Я, например могу до бесконечности смотреть на картину, на которой нарисован банан или жаренный окорочок, и мне эта картина не надоест во веки веков.

— А мне лишь бы в тарелке было что-нибудь съестное и побольше! — громко пробасил грузный небритый мужчина. Стоящая рядом с ним полная женщина в очках радостно подхватила:

— У мальчика, видимо была температура, когда он творил этот шедевр!

Все стали наперебой критиковать картину и обзывать Поника обидными словами. Он стоял один против всех, выслушивая обвинения в свой адрес. «Зачем я вообще сюда пришёл? — с горечью думал Поник. — Лучше бы дядя Джон и её спалил.

— Почём живопись? — спросил только что подошедший солидный мужчина.

Поник назвал первую, пришедшую на ум небольшую сумму.

Мужчина улыбнулся и многозначительно произнёс, обращаясь скорее к собравшейся толпе, нежели к продавцу.

— Я вижу, перед нами, господа, не просто мальчик! А хороший, настоящий, зрелый художник!

«Неужели купит?… — мелькнуло в голове у Поника. — Вот здорово». Глаза Поника засияли радостным светом, на лице мелькнула радостная улыбка…

Мужчина достал кошелёк, стал отсчитывать деньги. У Поника от изумления пропал дар речи, голова кружилась от такого неслыханного счастья. Неужели наступило мгновение, которое он ждал эти несколько дней, приходя сюда и уходя домой с непроданной картиной… Он посмотрел на толпу ликующим взглядом, и у него из груди чуть не вырвалось: «Ну что, видали!»

Мужчина не торопился. Он продолжал медленно отсчитывать одну бумажку за другой. Толпа притихла, наступила гробовая тишина. Поник слышал, как гулко и часто, у него в груди колотилось сердце.

— Здесь — тысяча! — крикнул покупатель, высоко подняв пачку ассигнаций над головой, сотрясая воздух купюрами.

Поник обвёл всех присутствующих радостным, гордым взглядом. Кое-кто с завистью смотрел на юного художника. Мальчик протянул руку, чтобы взять деньги, но солидный мужчина продолжал крепко держать их в своей руке. Поник смутился.

— И вот на эту тысячу я лучше куплю в казино тысячу фишек и

выиграю 10000! А не стану покупать эту мазню!

С этими словами господин засмеялся, и его лицо, шея и лысина стали багрово-красными от смеха.

Толпа расхохоталась. Поник готов был провалиться сквозь землю. Но ему ничего не оставалось делать, как выслушивать эти насмешки и издевательства, потому что невозможно было вырваться из окружения «ценителей искусства», которые плотным кольцом окружили юного художника, не давая ему прохода.

Поник продолжал стоять в оцепенении, держа в одной руке не проданную картину, а другая застыла в воздухе и оставалась протянутой некоторое время.

— Купите, пожалуйста… — еле шевеля губами, бормотал Поник, — Купите, я уступлю…

Смех стал стихать, толпа расходилась в приподнятом настроении. Понурый Поник стоял, растерянно глядя по сторонам, машинально продолжая искать взглядом покупателя на свою картину. Ему не хотелось находиться здесь, но ещё больше ему не хотелось идти домой.

Всё это время, Фединг сидел на скамейке и наблюдал за происходящим. Ему было жаль этого мальчишку. Когда толпа, наконец, окончательно рассосалась, мальчик одиноко продолжал стоять на месте. Фединг подошёл поближе и решил рассмотреть картину, которая чем-то привлекла его внимание и сильно заинтересовала. Он стал внимательно рассматривать её, он пришёл в неописуемый восторг от увиденного.

— Купи-те… — жалобно просил мальчишка.

— А что ты хотел сказать, когда рисовал эту картину? — спросил Фединг.

— Ничего… купите, пожалуйста…

— Ведь ты наверно о чём-то думал? Мечтал? Или увидел нечто связанное с какими-то событиями?

Поник, непонимающе смотрел на Фединга и молчал.

— Я сам художник, и мне понравилась твоя картина. Хочешь я куплю её у тебя? Я заплачу тебе 200…

— Не надо, мне хватит и 50… и даже меньше… я хочу есть,.. я хочу рисовать, я ненавижу здесь стоять, я не умею продавать… Я ничего не умею…

Мальчик заплакал. Фединг не ожидал такого поворота событий.

— Не плачь! Мужчины не должны плакать.

Поник вытер слёзы, успокоился и ещё раз посмотрел на Фединга. Фединг достал деньги и протянул их мальчику. Но тот продолжал оставаться неподвижным, только таращил на художника свои добрые глазёнки и часто моргал длинными ресницами.

— Мне не надо… — качал он головой — мне не надо никаких денег возьмите её так… я Вам её дарю.

— Мне не нужны подарки! — строго сказал Фединг — Ты честно заработал эти деньги! Ты лучше скажи мне, как называется эта картина?

— Никак. Я её ещё никак не назвал. Я всегда рисую только то, что никто, никогда ещё не видел и не может увидеть кроме меня…

Мальчик продолжал что-то говорить, но Фединг его уже не слушал. Он сосредоточил своё внимание на картине.

«Такое впечатление, будто какая-то неведомая сила водила рукой мальчика, когда он рисовал эту картину» — раздумывал Фединг про себя. Что-то неземное царило в образе этой композиции. Мальчик продолжал о чём-то говорить, но Фединг никак не мог уловить смысла этих слов.

— Хорошо, вот моя визитка, я жду тебя в своей мастерской в любое время. Только не забудь принести с собой и показать мне все свои рисунки. Я хочу поговорить с тобой об искусстве.

— Господин Фединг… — сказал Поник, заикаясь — У меня нет больше никаких рисунков… они недавно сгорели вовремя пожара… Осталось всего несколько самых плохих…

— Вот их мне и принеси!

Они по-мужски пожали друг другу руки, и Поник пообещал, что обязательно придёт к Федингу и покажет ему уцелевшие работы.

ГЛАВА 3

Поник, мальчик испанского происхождения, полное имя которого Пониэлло Родригос Сорро, был необычайно талантлив и не по годам серьёзен и развит. Он далеко обогнал своих сверстников в творческом развитии и в понимании Законов искусства.

Когда он впервые взял в руки карандаш, ему было всего два года. С тех пор он почти не расставался с карандашами, красками и клочками бумаги, на которых без устали вычерчивал всевозможные наброски.

Когда он повзрослел, и ему исполнилось десять, он серьёзно занялся рисованием. Всё своё свободное время он проводил в библиотеке, изучая картины известных и знаменитых художников, много читал. Когда у него впервые появились масляные краски, мальчик долгое время не решался к ним притронуться.

Он долго обдумывал, что ему нарисовать на картине. В тайне от всех он рисовал нечто неопределённое.

Ему хотелось изобразить что-нибудь такое, совершенно необычное и не виданное никогда никем. Поник не переставал удивляться чудесным превращениям весёлых красок в таинственные и загадочные образы.

Стоит только захотеть…

Раз — и пышная пальма растёт на берегу синего моря!

Два — и целый город расположился в долине, а в следующее мгновение звёздная ночь поглотила город.

Но вот появляются более светлые краски. И они, повинуясь внутреннему голосу, будто сквозь сон, краски сами выстраиваются в длинные цепи. Затем, обрываясь, падают вниз, расплёскиваясь радужным цветом, выплёскиваясь на холст изумрудными переливами, переходя в гранитный монолит вековых тысячелетий…

Краски, как по команде, начинали кружиться в весёлом танце, вихрем сливаясь в причудливые соцветья.

Лишь громкий сиплый голос соседа мог вернуть его из чудесного мира искусства к обычной будничной жизни.

— Опять занимаешься чертовнёй! — как гром среди ясного неба звучал голос за спиной, заставляя его вздрагивать и настораживаться как затравленного зверька.

От этих слов мальчику становилось не по себе, он хватал в охапку свои рисунки и прижимая их к груди, старался поскорее удалиться.

— И не надоедает ему это дурацкое занятие, — возмущался всё тот же сиплый голос.

Затем, обращаясь к матери Поника, продолжал поливать юного художника безудержной пьяной бранью:

— Другие дети, как дети! Бегают с утра до вечера по улицам, лазают по заборам, гоняют мяч, хулиганят. Этот же — как не от мира сего! Сидит сиднем за своим глупым занятием и переводит бумагу и краски.

Мать Поника, молодая красивая женщина, по имени Чанита, виновато улыбалась и начинала оправдываться, за своего глупого сына — бездельника.

Бывший надзиратель Джон, который жил по соседству с семейством Сорро, иногда любил заглядывать в гости к своим соседям. Никто не догадывался, что Джон и Чанита состоят в любовной связи.

Уйдя в отставку, по неизвестным причинам, став инвалидом, он любил околачиваться в этом беднейшем квартале. Частенько под градусом, а иногда и с расписанной, после очередной потасовки, мордой.

— А ведь мальчишка уже не маленький — обращался он к матери Поника улыбаясь, — Мог бы заняться и полезным делом.

Он посмотрел серьёзно в сторону, где стоял Поник и обращаясь к нему спросил доброжелательным тоном:

— Хочешь, я научу тебя разбивать об голову кирпич, с одного удара!?

Мальчик молчал, переводя взгляд то на мать, то на толстого Джона.

— Об чью голову? — робко спрашивал Поник, виновато поглядывая то на свою мать, то на Джона.

— Об чью, об чью! — засмеялся Джон — Об свою, конечно! Не об мою же!

— Нет… — покачав головой отвечал Поник — Не хочу! Лучше Вы о свою голову разбивайте…

— Размазня! Жалкий трус! Хуже девчонки! Ты никогда не станешь настоящим мужчиной! — говорил толстый Джон, обливаясь потом. — Из тебя никогда не получится ничего путёвого! Так и останешься жалким, ничтожным мазилкой, над которым все будут смеяться. А ты, так и останешься, в этой жизни стоять с протянутой рукой, в ожидании чуда!

Джон тяжело вздохнул, почесал живот, и продолжил свои нравоучения, обращаясь к матери несчастного художника:

— Это потерянный никчемный человек! Но я займусь его воспитанием! И сделаю из него настоящего, сильного, смелого человека!

С этими словами толстый Джон удалился. А мать Поника обняла сына:

— Дядя Джон много повидал на своём веку — и хорошего, и плохого. Он очень хорошо знает жизнь! И хочет нашей семье самого лучшего. Думаешь, мне легко растить тебя и воспитывать? Поник, сыночек мой дорогой. Это, ведь, огромное счастье, что рядом с нами живёт этот благородный человек, синьор Джон. И, что в этом плохого, если он хочет помочь мне устроить твою жизнь?

— Я, не против… — говорил мальчик.

— Вот и хорошо, когда ты вырастешь, он устроит тебя работать в тюрьму. Тебе будут платить жалованье, одевать, кормить, обеспечат жильём и это всё только за то, что ты будешь охранять бандитов и жуликов.

— Я боюсь их — тихо говорил Поник.

— Их не надо бояться. Они будут сидеть в своих камерах за железными решётками. А если они не будут тебя слушаться, ты их будешь бить палкой!

Мальчик почесал затылок, не зная, что ответить, и молча кивнул головой в знак согласия.

*****

Городской Центральный парк Южного города, был любимым местом отдыха, как местных жителей, так и всех приезжих туристов. В этом громадном парке можно было легко заблудиться.

Десятки путанных, извилистых аллей, переплетающихся и петляющих в зарослях тропических растений. Десятки мелких, средних и крупных питейных заведений, разбросанных по всей территории парка. Аттракционы, игровые автоматы, карусели, качели, катание на электромобилях, пони и верблюдах. Тиры для стрельбы из винтовок, пистолетов и пулемётов, комнаты смеха.

На небольших эстрадных площадках танцы и песни.

Множество отдыхающих, приехавших на побережье тёплого моря, полонили этот чудеснейший, экзотический парк, наслаждаясь увеселительными заведениями и развлекательными комплексами. Порой казалось, что весь парк танцует, развлекается, ликует и поёт. Пройдя по тихой аллее мимо развесистых пальм, и свернув налево, обязательно попадёшь на небольшую смотровую площадку, выложенную большими гранитными плитами.

За площадкой обрыв и неописуемой красотой открывается панорама морского побережья, одного из самых красивейших в мире.

Необозримая гладь моя, раскинувшаяся до бесконечности, а возле парапета… картины, картины, картины… Сотни картин местных художников.

«Сколько много художников, — думал Поник, проходя мимо расставленных картин. — Сколько много картин. И все разные!»

Среди всех художников, которые выставлялись на парапете, Понику нравился лишь один.

Это был человек небольшого роста, говорил он, слегка заикаясь и картавя. То ли итальянского, то ли французского происхождения. Фамилия его была Решельяк. Говорил он мало, но все его считали чудесным собеседником за то, что он умел хорошо, внимательно слушать и всегда смеялся.

Этот художник был действительно мастер своего дела, непревзойдённым профессионалом, кисть которого не рисовала, а пела! И хотя возраст этого художника давно перешагнул за 60 лет, он по-прежнему оставался таким же подвижным, юрким и любознательным, как 15-ти летний подросток.

Пройдя в своё время суровую школу академической живописи, он был прекрасным рисовальщиком, тонким и чутким колористом и непревзойдённым композитором живописных творений. В далёкие времена своей молодости он работал в одном из Европейских цирков. Представления этого цирка славились на весь мир.

Цирк благодаря блистательным способностям художника Решельяка выглядел как конфетка и внутри, и снаружи. Даже билеты на все представления были истинным произведением искусства. Красочные, разноцветные жёлтые, голубые, зелёные, красные, в зависимости от расположения мест, они радовали зрителей, ещё задолго до начала представления. На них были нарисованы весёлые клоуны, слоны, жонглёры, канатоходцы, акробаты всего не перечесть. Огромные красивые афиши, рекламные полотна и щиты, множество кричащих транспарантов, одним словом реклама была исполнена на высочайшем уровне. Но это всё были мелочи по сравнению с той работой, которую блестяще выполнил Решельяк для одного циркового номера.

Один фокусник-иллюзионист задумал потрясающий номер, суть которого заключалась в следующем. На глазах у публики один предмет, по мановению волшебной палочки, естественно, тут же превращался в другой. Для этого и потребовался фокуснику художник высочайшего класса.

И вот на арене цирка идёт представление. По мановению волшебной палочки дерево превращается в жирафа, катящийся бочонок пива — в жирного бегемота, убегающего от охотника. Мгновение! И ниоткуда возникает водопад… ещё миг, и он исчезает в никуда. Номер имел колоссальный успех.

Секрет этого номера оставался неразгаданным и зрители, после трагической гибели этого фокусника-иллюзиониста, так и не смогли увидеть нечто подобное.

Решельяк иногда вспоминал и рассказывал о том, как они ставили этот номер.

— Этот секрет неизвестен никому, кроме меня. Но я дал честное слово, что никогда, никому не открою его тайны.

Поник, один раз сам слышал, как Решельяк рассказывал об этом номере. Поник очень заинтересовался этим фокусом. Он постоянно думал, как может такое происходить?

«Возможно ли такое чудо? — часто думал про себя Поник. — Нет! Этого не может быть! Но Решельяк не может врать. Он такой умный, серьёзный и хорошо рисует. Он не может говорить неправду.»

Последнее время Решельяк на парапете почти не появлялся, а потом и вовсе исчез.

Понику стало не интересно околачиваться на парапете среди посредственных картин, с бесконечно повторяющимися сюжетами и темами. Он тоже почти не приходил сюда, а целыми днями просиживал за своим любимым занятием — рисованием.

Одну картину он рисовал очень долго. Тщательно подбирал краски, изо всех сил старался не уступить в мастерстве самому Решельяку. К тому же он постоянно скрывался от всех, так как не хотел, чтобы хоть кто-нибудь, хоть один человек в мире увидел его картину. Поэтому он рисовал её в разных закоулках, чуланах, чердаках, подвалах. Маленький художник не знал, когда нужно считать свою работу законченной. И всё же он рисовал, рисовал, рисовал. Пока однажды, как всегда, скрываясь от чужих глаз, он не услышал вдруг голос своей матери:

— Что ты делаешь! Не надо, перестань…

Поник опешил. Он прислушался — тишина. Потом опять он явно слышал голос своей матери. Да это был явно её голос. Но звучал он как-то неестественно, с каким-то животным хрипом и тяжёлым дыханием.

— Прекрати немедленно… здесь не место… — опять услышал Поник дрожащий, взволнованный голос матери. Послышался какой-то шорох, возня — Прекрати, мы совсем потеряли рассудок! Нас могут увидеть. Нас услышат!

— Перестань корячиться! — сильнее грома грянул пьяный, хриплый бас — Я что?.. не имею права?! Не ломайся! А не то…

Возня и шорох усилились, за стеной слышалось громкое, тяжелое мужское и женское дыхание. Поник не понимал, что происходит. Он привстал, резко рванулся вперед, но опрокинул тяжёлый кувшин. Кувшин с грохотом упал, покатился.

В это время дверь резко отворилась, и на пороге появился Джон.

— А-а-а! Вот кто! Решил подслушивать! Ну, я тебе покажу! А ну, убирайся отсюда, пока цел! Мерзавец! Марш на улицу!

Пьяный Джон набросился на мальчишку, схватил его за шиворот и с силой вытолкнул беднягу за дверь, дав при этом пинка. Поник упал, потом быстро поднялся, чтобы не получить добавки и стремглав побежал, не зная куда.

— Мерзавец! Бездельник! Я тебя проучу… — нёсся вдогонку всё тот же громкий сиплый пьяный голос.

Когда поздно вечером, Поник вернулся домой, он увидел во дворе кучу пепла и догоравший костёр, в котором ещё дымились все его рисунки и картины…

— Ну, вот и всё… Я больше никогда не буду рисовать!

Поник опустил голову, потом резко вздрогнул и выкрикнул:

— Картина!

Он бросился в старый чулан и в темноте стал шарить по полу, ища свою картину.

Картина валялась на том же месте, где он её и оставил.

— Ура! — радостно закричал юный художник — Она жива!

Поник бережно поднял картину с пола, вынес её из чулана. Потом он спрятал картину в надёжном месте и решил, что завтра же он пойдёт и продаст её первому попавшему покупателю.

****

И вот, наконец, картина продана! Продана, да ещё и за сколько! Юному дарованию и во сне не могло присниться такое!

Поник прочитал визитку, полученную от господина Фединга:

«Художник-реставратор господин ФЕДИНГ

Музей изящных искусств, ЮЖНЫЙ Город».

Далее следовали номера телефонов, адрес Музея и ещё какие-то номера и буквы, значение которых Поник не понял.

«Завтра же я пойду к господину Федингу и покажу уцелевшие рисунки» — решил Поник.

Он тщательно обыскал все тумбочки, шкафы, полочки. Посмотрел, где только можно было обнаружить хоть какой-то мало-мальски значимый рисунок. Сложил все рисунки в небольшую папочку, спрятал её от посторонних и стал дожидаться завтрашнего дня.

ГЛАВА 4

— Как жаль, что мы с годами стареем! — произнёс Отурок и засмеялся.

— Как хорошо, что произведения искусства с годами повышаются в цене! — подхватил человек в чалме.

— Как хорошо, когда владеешь ими, да ещё в большом количестве! — продолжил Отурок.

Человек в чалме, давний друг Отурка по игорному бизнесу, страстный собиратель прекрасного, любитель экзотики и всего необычного, прилетел к Отурку из далёкой Восточной страны. Этот прилёт он совершил на кануне Всемирного Аукциона, чтобы разузнать кое-что об известных мировых раритетах, которые будут выставлены на продажу.

Отурок, главный хранитель Музея, имел большой авторитет среди коллекционеров. Он располагал огромной информацией о всевозможных реликвиях, антиквариате, раритетах, обладал интуицией, был хитёр и изворотлив как лиса.

Кабинет Отурка своим внешним видом, напоминал Дворцовый зал. Стены были отделаны деревянными панелями из сандалового и красного дерева, инкрустированы перламутром, янтарем, украшены великолепнейшей резьбой и покрыты позолотой.

Янтарь, в сочетании с кусочками венецианских зеркал, горным хрусталём и позолотой, сиял своим великолепием, создавая иллюзию Восточной сказки.

В глубине кабинета в зоне отдыха, расположились наши герои. Здесь стояли огромные аквариумы с экзотическими золотыми рыбками, изумрудно-зелёные водоросли, словно живые, постоянно находились в вибрирующем движении. По всему кабинету располагались разнообразные фонтанчики, светильники, маленькие нефритовые, мраморные и фарфоровые статуэтки. Небольшие картины, в золочёных рамках, были развешаны по всему кабинету.

Здесь собирались самые высокопоставленные господа со всего света. Ценители, коллекционеры, собиратели, страстные поклонники и любители всего прекрасного, ярые почитатели высочайшего искусства. Среди них встречались владельцы частных коллекций картин, драгоценностей, обладатели антиквариата и старинных икон, всевозможных фарфоровых изделий и многого, многого другого.

Своими сокровищами их владельцы могли свободно, без особого труда легко затмить экспонаты, находящиеся во многих музеях Мира.

— Хочу выставить на аукционе большую партию старинных икон! — сказал главный хранитель Музея.

— Это довольно интересно, — похвалил его человек в чалме по имени Рабоэл — Иконы всегда пользуются высоким спросом, и никогда не падают в цене, особенно славяно-византийские.

— И это истинная правда! — подтвердил слова Рабоэля Отурок — А ведь мировая история знает времена, когда тысячи православных икон летели в пылающие костры, ими топили печки, рубили топорами на куски, ломали в щепки…

— У меня есть мечта… — произнёс Рабоэл — Я хочу стать владельцем чего-нибудь из ряда вон выходящего. Хочу обладать вещью не имеющей аналогов в мире! Существует же на свете, допустим, самая лучшая картина в мире, самый лучший бриллиант, самое лучшее украшение… Миллиарды не делают меня счастливым. Я не получаю полного наслаждения от жизни. Я хочу сенсации! Хочу шума, славы! Хочу вызвать зависть! Пусть мне завидуют все на свете! Я могу позволить себе немножко такой роскоши, мой любезный друг Отурок?

— О! Уважаемый господин Рабоэль! — восклицал главный хранитель Музея — Без всякого сомнения, и не только можете себе позволить, а даже должны себе это позволить! Мало того Вы даже обязаны это сделать! И мне искренне хочется в этом Вам помочь.

Отурок нажал кнопку, и тот час же дверь кабинета приоткрылась и молодая, обаятельная особа не вошла, а можно сказать, проплыла, мимо остолбеневшего Рабоэля, и вплотную приблизившись к Отурку, остановилась, в ожидании приказаний.

— Пожалуйста, кофе и всё что к нему полагается произнёс Главный хранитель.

Девушка мило улыбнулась так, что от этой улыбки Рабоэлю стало немного не по себе, и лёгкой воздушной походкой удалилась из кабинета.

Отурок сделал глубокую затяжку сигарой, и, выпустив кольцо синего дыма, продолжил:

— Вы же знаете, как я ценю нашу дружбу. Для меня нет ничего более ценного в жизни, и поэтому, сочту своим долгом и честью, чтобы ваше желание непременно осуществилось.

— Мало того, — продолжил господин в чалме — Я хочу, чтобы это приобретение, будто серебряной нитью, опоясало весь мир, и удерживало его в каком-то нелепом оцепенении. Я очень рассчитываю на вас, господин Отурок. Я, пожалуй, склонен приобрести лучшую картину в мире. Цена не имеет значения. Даже наоборот, чем дороже, тем лучше — пусть все знают о моём состоянии! Я хочу, чтобы моё приобретение обязательно получило огласку! Все газеты, журналы, телевидение, радио в один голос, слышите Отурок! В один голос и на весь мир, только и говорили о моей картине и обо мне! Рабоэл Маномет на торгах в Соуби приобрёл лучшую картину в мире! Нет! Самую лучшую!!

Отурок не понимал, что происходит с Рабоэлем. Таким он не видел его ещё никогда.

«Возможно, человек заболел манией величия. Такое иногда происходит с некоторыми людьми, но как бы там ни было нужно порыться в своих запасниках и найти для него что-нибудь подходящее. Тем более с этого можно сорвать куш!

Пусть все газеты и журналы пестрят заголовками о моём приобретении! — продолжал Рабоэл как в бреду — Телевидение без конца показывает её во всех видах! Пусть, репродукции моей картины облетят и заполнят весь мир! Хочу, чтобы изображение моей картины мелькало на пакетах, сумках, календарях, майках, бутылках, консервных банках…

Рабоэл так вошёл в раж, что стал неузнаваем! Глаза его горели таким азартом, что он потерял контроль над собой и стал кричать на весь кабинет. А его голос могли слышать чуть ли ни во всём Музее.

Принесли кофе, но Рабоэл на этот раз даже не взглянул на красавицу.

«Чтобы такое найти подходящее для этого человека? Это великолепный шанс сделать большие деньги…» — подумал Отурок.

Отурок смотрел на Рабоэля, на стены своего кабинета, на картины, висевшие на стенах, но уже ничего этого не видел. Он перебирал в уме всё, что только можно было себе представить. Но, как нарочно, даже, что-нибудь мало-мальски отдалённое, он не мог представить себе.

На некоторое время Отурок даже растерялся. У него были и красивые, с высочайшим мастерством исполненные полотна, и бесподобные по своей красоте иконы. Но, позвольте, разве можно себе представить изображение иконы, на какой-нибудь консервной банке с зелёным горошком… Да мало ли, куда Рабоэлю взбредёт в голову приклеить свою картину.

Отурок снова нажал кнопку, и в его кабинет вошла секретарша, великолепная Сатура, бывшая известная манекенщица. Весь её блистательный вид производил грандиозное впечатление на всех, кто бывал в кабинете Отурка. Отурок знал об этом. Многие сделки решались в его пользу, когда как бы невзначай появлялась Сатура. И порой от неё никто не слышал ни одного слова, но забыть её было невозможно!

*****

Реставрационные работы, которые велись в Музее, почти полностью лежали на плечах Фединга. Последние месяцы он был полностью поглощён работой над иконами. Эта работа так сильно захватила его, что бедный реставратор забывал про сон и ужин.

Огромная партия византийских икон готовилась к всемирным Юбилейным торгам. Все эти иконы являлись собственностью Отурка и были частью коллекции главного хранителя Музея. Хоть как-то пытаясь отдохнуть от напряжённой работы, развеяться и расслабиться, Фединг отправился на прогулку по Южному городу. Погода баловала обитателей города и приезжих туристов, своим осенним великолепием. Было очень тепло, но не было палящего зноя, от которого не хотелось вылезать из сине-изумрудного моря или постоянно находиться в бассейнах. Фединг любил свой город, любил городской парк. Гуляя по парку, он решил свернуть на тихую аллею, что вела к парапету и навестить местных художников. Именно там он познакомился с Поником и приобрёл у него картину. Фединг не собирался приобретать данную картину, которая ему совершенно была не нужна. Но желание помочь юному художнику и оказать ему материальную помощь, взяли верх над здравым рассудком.

И вот он с этой наивной и непонятной картиной пришёл к себе в мастерскую и от нечего делать повесил её у себя над рабочим столом.

«Забавный парень — подумал Фединг, вспоминая Поника — и рассуждает как-то, по-особенному, как не от мира сего».

Фединг на мгновение представил мальчишку, как он стоял в окружении толпы, которая вся была против него, насмехалась над юным художником.

«А ведь смешного ничего не было». Фединг внимательно посмотрел на картину, которую только что повесил над столом, и внимательно стал её рассматривать. Он увидел, что картина была выполнена с большим старанием, даже чувствовалось какое-то наивное мастерство.

«Со временем из мальчишки может получиться не плохой реставратор».

О таком ученике Фединг давно мечтал. Должен же он кому-нибудь передать своё умение рисовать, своё мастерство. Фединг вдруг почувствовал, как от этой небольшой работы повеяло лёгкой положительной энергией, и ему вдруг стало весело и радостно.

«Какая непосредственность. А сколько в этой работе тайны, загадок и скрытой жизненной силы».

Фединг присел на стул, окинул взглядом реставрированные иконы. Готовые иконы стопками стояли на полу, прислонённые к стене. Лежали на столах, на полках.

Виднелись лишь темные, словно пропитанные дёгтем торцы и оклады. Оборотные стороны производили впечатление гробовых досок, пропитанных, просмолённых или проваренных в олифе.

Постепенно неприятное ощущение начинало усиливаться. Фединг почувствовал, что от всех этих образов веет мрачным настроением. Он ещё раз окинул своим взглядом все иконы, которые находились у него в мастерской.

Строгая размеренная канонизированная красота, видимо должна была служить устрашением и исполнять роль укрощения буйного варварского нрава. И, видимо, византийским религиозным мудрецам это удавалось. Они чётко выполнили свою функцию. Фединг продолжал рассуждать, пытаясь расколдовать художественный язык образов, которые строго смотрели на верующих. Очень строгие лица. Ещё немного и эта строгость перейдёт в угрозу, но не более.

«Ведь страшно, когда палка замахнулась над головой. А когда ударили — уже не страшно» — так гласит пословица!

Фединг теперь уже физически ощущал на себе цепкую хватку какой-то отрицательной силы, которая сковывала всю его волю, а, пожалуй, даже и разум.

Воображение, перенесло Фединга, на несколько столетий назад. В те далёкие времена, о которых он почти не имел представления, но очень зримо ощущал, как эти иконы, со строгими рисунками были развешаны на стенах и иконостасах в чахлых, с затхлым воздухом церквушках.

Перед Федингом, будто из небытия, стали появляться мрачные восковые свечи!

Угнетающим, мерцающим светом, они еле-еле освещают храм. Толпы, прижатых друг к другу угнетённых, запуганных людей с угрюмым выражением на лицах, обращаясь к Богу, молятся и просят у него счастливой жизни на этом или хотя бы на том свете, так как получить счастье на этом свете они уже и не мечтают.

Внезапно дверь в мастерскую открылась, и на пороге появился Главный смотритель Музея господин Отурок.

— Фединг… Господин Фединг! Вы закончили, порученную вам, лично мною реставрацию?

— Я сделал всё, что мог, иконы уже готовы к продаже… почти все. Остальные я реставрировать не буду! — выпалил Фединг.

— В чём причина такого безрассудства? Я приказываю тебе, чтобы все иконы были реставрированы в срок! Дело не терпит отлагательств. Предстоит большая игра. А я, как ты знаешь, не люблю проигрывать! И не потерплю твоих дурацких выходок!

Я намерен очень выгодно продать все иконы. Или я недостаточно много тебе плачу?!

— Я не буду больше реставрировать иконы!

В своё время Отурок, коренным образом изменил судьбу Фединга, вытащив его из помойки жизни. Полуголодный, безработный художник, влачивший своё жалкое существование, был достойно оценён Отурком и взят на работу в Музей.

Отурок возлагал большие надежды, связанные с реставрационными работами. Но когда Фединг стал работать над картинами, главный хранитель был по-настоящему потрясён мастерством этого живописца. Не за что не желая потерять этого специалиста, прощал ему любые просчёты, выходки и многие другие причуды, лишь бы он работал в Музее.

Найдя высококлассного специалиста, Отурок не только восстанавливал иконы, но и все картины, находившиеся в музее утратившие свой облик.

Отурок серьёзно готовился к предстоящим аукционным торгам, желая на этот раз сорвать небывалый куш.

Отурок, встретившись взглядом с Федингом, увидел спокойный уверенный и дружелюбный взгляд. На секунду он опешил, даже растерялся, и этого ему было достаточно, чтобы прийти в себя, опомниться и взять себя в руки. Но внешне он это показал Федингу не сразу.

— Я, полагаю, уважаемый реставратор… — он тут же поправился — господин Главный реставратор Музея, у Вас есть веские причины для столь решительного отказа?

— Ты же знаешь, Отурок, я тебе никогда не отказывал в работе, чего бы мне это ни стоило… Я всё сделаю, как ты сказал! Всё, как мы договорились. Можешь быть в этом уверен. Но эти иконы… они мрачные — не унимался Фединг, всё более понимая глупость своих доводов.

— Вот я и попросил тебя сделать их весёлыми и красочными, чтобы подороже их продать. Мы же не собираемся с тобой молиться перед этими иконами, а мы собираемся их просто продавать.

— Отурок. извини… — улыбаясь, говорил Фединг — Чёрт попутал!

— Бывает — весело отвечал Отурок. — Ладно, забудем — сказал Отурок, подходя к столу и видимо уже заметив картину, висящую над столом.

— Это что-то новенькое? — Он подошёл поближе и стал внимательно рассматривать картину. — Я сначала думал, что это абстракция, но теперь вижу, что это совсем что-то другое. В абстрактных картинах, напрочь, отсутствует, хоть какая-то мысль…

— Но некоторым нравится абстрактная живопись — возразил Фединг.

Отурок стоял возле картины и продолжал внимательно её рассматривать.

— Что здесь всё-таки нарисовано, никак не пойму? Как называется эта очаровательная картина? Кто автор? Вроде я такого не знаю.

— Неизвестный художник. Её нарисовал один мальчик.

— Вот как… Где скрывается истина? Перед вашими глазами… Ищите её на расстоянии вытянутой руки! Где ключ к пониманию тайн? А он, как всегда там, где и должен лежать — Ещё ближе! Перед нашим носом! Картину можно рассматривать до бесконечности… Это говорю тебе я, Великий Отурок! И она не может никогда надоесть!

Только сейчас Отурок вспомнил, за чем пришёл в мастерскую Фединга.

Он отошёл от картины и вкратце рассказал утренний разговор с Рабоэлем. Потом более подробно остановился на предстоящих торгах, иконах и наконец попросил ещё раз не оставить без внимания просьбу Рабоэля.

— Сделайте хорошую рекламу, и вы продадите даже дохлую кошку. Поищи в наших запасниках, что-нибудь «из ряда вон» … Подправь, не бойся! Пусть это будет немного вульгарно, броско. Пусть будет даже нелепо! Я верю, ты справишься!

Внезапно Отурок ударил Фединга по плечу и воскликнул:

— Хватит стоять за кулисами, Фединг! Пора в море!

— В какое море? — спросил в испуге Фединг.

— В открытое море! — радостно крикнул Отурок — Большому кораблю — большое плавание!

Фединг стоял, раскрыв рот, ничего не понимая.

— Настала пора заявить о себе! Фединг — вот кто истинный великий современный художник! — Отурок снова ударил бедного Фединга по плечу, так что чуть не сбил его с ног. — Ты — Фединг, и есть тот самый Великий художник! И пора к этому привыкать. Все расходы я беру на себя!

Фединг продолжал стоять в недоумении.

— Послушай, Отурок, перестань говорить загадками!

Отурок достал свою любимую сигару. Уселся поудобней в скромное кресло, которое было единственное в мастерской художника и, выпустив кольцо синего дыма, медленно начал объяснять:

— Неизвестное всегда страшит! Неизвестный художник мало, что значит в коллекциях известных собирателей картин, а ты, не смотря на свой талант, мало кому известен даже в нашем городе. Я хочу сделать твоё имя известным на весь мир!

Отурок, победоносно посмотрел на Фединга, и засмеялся. Фединг продолжал стоять, ничего не понимая, и тогда Отурок выпалил:

— Я хочу заявить о тебе, как о всемирно известном художнике! После этого, любая твоя картина будет стоить невероятно огромных денег! Теперь ты понял, кто ты такой? За нами виктория!

ГЛАВА 5

Всемирные Юбилейные аукционные торги должны были состояться в городе Всемирного искусства.

Торги решено было провести в два этапа. Первый этап — весенне-летний, второй — осенне-зимний.

К торгам основательно готовились все страны мира. Выпускались красочные каталоги. Они распространялись среди всех коллекционеров мира.

Широкая реклама этих торгов делала их событием года. Тяга к искусству росла во всех странах земного шара.

На задний план ушли войны, спортивные соревнования и даже кинематограф.

Всемирной ассоциацией решено было провести в крупнейших городах предварительные малые аукционы, чтобы как можно больше произведений искусства получило всемирную огласку и прописку в частных коллекциях и в музеях.

Одни — продают, другие — покупают!

Музей, в котором работал господин Отурок, подготовил несколько десятков великолепных картин, икон и других ценных экспонатов для предварительных торгов. Сам же Отурок решил выставить сотни самых лучших икон из своей личной коллекции.

На протяжении нескольких лет реставратор Фединг приводил в порядок весь арсенал икон, имеющихся у Отурка. А их у него было несколько тысяч!

Дедушка Отурка, умудренный жизненным опытом человек, вывез в своё время огромное количество икон из охваченных братоубийственной бойней стран. Он бережно хранил их, тщательно спрятав от посторонних глаз.

Но время огласки пришло. И внук этого мудрого и дальновидного человека распорядился сокровищами деда по-своему, как считал нужным.

Добившись высокого поста в Музее, Отурок очень ловко использовал своё служебное положение, был на гребне волны всех всемирных аукционов, лично знал всех самых богатых коллекционеров мира, великолепно разбирался в художественных и исторических ценностях. Он способствовал процветанию и росту известности своего Музея.

Словом господин Отурок был непревзойдённым мировым авторитетом в искусстве! Его слово всегда и везде имело решающее значение!

Отурок внимательно следил за ходом реставрационных работ в своём Музее и, в общем, был доволен. Предварительные продажи икон частным коллекционерам и малым музеям принесли Отурку не малые барыши, но это было только начало…

Работа в Музее была промежуточным этапом в осуществлении его грандиозных планов и проектов. А проекты были амбициозные. Увеселительные и развлекательные центры, рестораны, казино, игровые автоматы, небывалые архитектурные проекты. А Центр всего по-прежнему — Музей!

Но для осуществления всего этого нужны были очень большие средства. Отурок это прекрасно понимал, поэтому решил продать львиную долю принадлежавших ему икон, картин и прочих драгоценностей.

Немаловажную роль в осуществлении этого проекта играла жена Отурка, госпожа Арона. Арона являлась единственной дочерью бывшего военного министра. Эта женщина, безраздельно владела всеми казино побережья, и контролировала весь игорный бизнес Южного региона. Арона — женщина потрясающей красоты, получившая несколько высших образований в лучших Американских и Европейских колледжах, в совершенстве владеющая всеми ведущими языками мира, обожала всё самое изысканное, самое лучшее, самое дорогое.

Она буквально купалась в роскоши, никогда ни в чём себе не отказывала, потворствуя своим самым низменным прихотям. Обладая несметным количеством женских пороков и безудержных страстей, она, несмотря на всё это, была на редкость набожным, сострадательным и чутким к чужому горю человеком.

*****

Оставшись один в мастерской, Фединг присел на табуретку и задумался. Ему не хотелось ни реставрировать иконы, ни искать в запасниках ту неизвестную картину, с которой он должен был сделать копию, чтобы продать её впоследствии за баснословные деньги на предстоящем всемирном аукционе. Не хотелось ни рисовать, ни работать, ни думать. Это состояние творческого кризиса иногда захватывало его без всяких причин и случалось так, что любимая работа ни с того ни с чего начинала давить на него каменным грузом.

— К Вам посетитель, — услышал Фединг голос смотрителя Музея, робко заглянувшего к нему в мастерскую в чуть приоткрывшуюся дверь.

— Кто там ещё?.. Скажите, что меня нет! — грубо крикнул Фединг — Я не хочу никого видеть!

— Хорошо, я так и передам — мягко сказал смотритель Музея, — Вас спрашивал какой-то мальчик, я передам ему, что Вас нет — сказал всё тот же человек, закрывая за собой дверь. В коридоре послышались его удаляющиеся шаги.

Последних слов Фединг не слышал, вернее, пропустил мимо ушей, продолжая обдумывать серьёзный разговор, состоявшийся с господином Отурком накануне. Но никакое решение не приходило на ум. Он находился в состоянии угнетающей прострации, когда весь существующий мир казался не реальным, а видения, доходившие до галлюцинаций, неотступно преследовали его на каждом шагу, не давая по достоинству оценить реальную обстановку.

Фединг чётко и ясно, в режиме реального времени наблюдал один и тот же сон — как в калейдоскопе менялись сочетания нереальных цветовых пятен, чёрточек искривлённых линий, наполненных экспрессией дьявольского движения. Красивые очертания непонятных, необъяснимой, несуществующей формы предметов, от которых веяло божественной красотой, ослепляли своим величием и грациозностью. Одна картинка сменяла другую в ритмической, плавной последовательности.

Фединг видел бесконечный поток неземных зрелищных композиций.

Как жаль, что всю эту красоту нельзя было ни сфотографировать, ни заснять на видео, — всегда с глубоким сожалением думал Фединг, когда в очередной раз, видения проплывали мимо него, и прекрасный сон заканчивался…

Вдруг Фединг резко очнулся ото сна, словно его окатили ледяной водой… и уставился на картину, которая висела у него над столом! Он не мог поверить увиденному…

«Этого не может быть…» — подумал Фединг.

— Этого не может быть!! — заорал он на весь Музей не своим голосом так, что несколько сотрудников музея пулей влетели к нему в мастерскую, услышав его дикий, истошный вопль.

Сначала они опешили, потому что увидели Фединга, здорового и невредимого, спокойно стоящего возле стола и разглядывающего картину, но затем их поразил вид реставратора: он стоял весь растрёпанный, взлохмаченный, глаза навыкат широко раскрыты…

— Вот она! — растеряно и едва сдерживая слёзы, произнёс Фединг.

Он смотрел на картину Поника, и только ему было понятно в эту минуту, что она выражает…

— Это же изображение моего иллюзионного сна! — он повернулся к окружившим его людям и радостно повторил, показывая рукой на картину. — Это моя картина.

Сотрудники Музея окружили Фединга и тоже принялись рассматривать картину, но лишь пожимали плечами и крутили головами.

— Нужно сообщить директору, — чуть слышно произнесла на ухо седому смотрителю пожилая худосочная женщина. — Это нельзя оставить без внимания…

Пожилой смотритель закрыл глаза, в знак согласия, и кивнул головой.

*****

Отурок сидел в своём роскошном кабинете и дымил сигарой.

«Всё-таки как грубо я поступил с Федингом» — думал он, вспоминая вчерашний разговор с лучшим реставратором Музея.

— Я хочу видеть Фединга у себя в кабинете — объявил он по селектору — Немедленно!

«Нужно хоть немного загладить перед ним свою вину» — подумал Отурок. — Побалуемся армянским коньячком! Отвлечёмся от работы…

— Фединга нет в музее! — услышал он голос секретаря. На секунду Отурок опешил. Он подумал, что Фединг опять решил продолжить свои штучки и хотел, было, возмутиться, но всё тот же голос продолжил:

— Фединг внезапно заболел и помещён в психиатрическую больницу. Подробности у директора Музея.

Не дожидаясь пока директор явится к нему, Отурок, со свойственной ему деловой энергией через несколько секунд сидел в кабинете директора и слушал его невнятный рассказ о происшедшем.

Не прошло и получаса, как Отурок шёл по больничному коридору.

Психиатрическая больница напоминала светлую, солнечную тюрьму. Только в отличие от настоящей тюрьмы здесь отсутствовали полицейские надзиратели с дубинками и наручниками. Не было также толстых металлических прутьев и решёток, сломать которые не смогло бы и стада разъярённых слонов. Не было железных кованых дверей. Всё чистенько, аккуратненько и очень тихо. Правда эта благополучная тишина иногда нарушалась истошными воплями, истерическими стенаниями, душераздирающими криками и суматошными действиями санитаров и медсестёр. А в основном это было чудесное место для отдыха, лечения и рассуждения о смысле бытия.

Отурок вошёл в палату к Федингу с некоторым волнением и сожалением о случившимся.

— Как ты себя чувствуешь, друг? — негромко спросил Отурок, подходя к койке больного.

Фединг молчал. Он лежал на больничной койке связанный смирительной рубашкой, рядом с ним стояли два огромных санитара в белых халатах, с засученными рукавами, поодаль копошилась медсестра, она неуклюже перебирала пакетики с лекарствами, какие-то баночки и шприцы.

Отурок жестом попросил всех удалиться. Санитары и медсестра нехотя подчинились Отурку, хотя и понимали, что им этого делать не следовало. Но слишком большой авторитет этого человека убеждал их в обратном.

— Директор Музея решил угробить всё дело — начал Фединг, как только свита покинула палату. — Он специально упрятал меня сюда… Ключ к разгадке тайны лежит, действительно, близко… Я в этом вчера убедился. Я нашёл… В это трудно поверить, но это действительно так!

Отурок смотрел на бледное, уставшее лицо реставратора, на его худое тело, на его тонкие руки и вспоминал, как этот художник, не жалея ни себя, ни своих сил, всегда старался угодить Отурку. Порученную ему работу, Фединг всегда выполнял с чудовищным, нечеловеческим мастерством, поражая всех искусствоведов, коллекционеров живописи и любителей прекрасного своей утончённой работой. Ему вдруг до глубины души стало жаль Фединга.

— Отурок, — слабым голосом продолжал Фединг — я нашёл, то, о чём ты просил. Почему ты не радуешься?

— Что ты нашёл, милый добрый Фединг? Я тебя не совсем понимаю… — голос Отурка звучал как никогда тихо.

— Я нашёл ту самую картину, о которой ты меня просил… Её изображение достойно любого музея, её захочет иметь любой коллекционер, она великолепно будет смотреться как на пачке сигарет, так и в королевском дворце! Даже на майке и консервной банке!

Только теперь Отурок стал верить, что Фединг попал в больницу не случайно. «Бедный Фединг, бедный мой незаменимый реставратор. Это я виноват во всём».

— Почему ты не радуешься Отурок? Всё получилось, как ты сказал! Ответ действительно находился на расстоянии вытянутой руки.

— Фединг, прости меня. Я был с тобой жесток. Я, был не прав.

— Препятствиями растём!.. — стараясь, как можно бодрее, но уже угасающим голосом произнёс Фединг. — Затем он продолжил, но слова его звучали с некоторыми паузами, чувствовалось, что ему становилось всё труднее и труднее произносить слова. — Послушай, меня внимательно… Я нашёл, то о чём ты меня просил. Ты только сделай, как я тебе посоветую… Обещаешь?

— Обещаю! — твёрдо произнёс Отурок, как можно более убедительно.

— Картина, которая тебе нужна, висит у меня в мастерской… над столом, на расстоянии вытянутой руки! — Фединг радостно посмотрел на главного хранителя музея — Ты понял? Это та картина, которую нарисовал мальчишка!

Фединг и Отурок смотрели друг на друга, ничего не понимая. Фединг удивлялся, почему Отурок никак не может понять о чём идёт речь, а Отурок продолжал сомневаться, в своём ли он уме.

— Это та самая картина, которую нужно выставить на аукционе! Картина будет представлена будто бы она из коллекции самого господина Отурка. Очень ценная, бесподобная, не имеющая аналогов во всём мире… за одно сделай мне имя и поставь мою фамилию на этой картине, как великого художника… остальное дело удачи и настойчивости…

Вошёл доктор и попросил Отурка покинуть палату, так как показатели биоритмов резко ухудшились…

— Прошу покинуть немедленно! — строго произнёс доктор, голосом, не терпящим возражений.

Уже в дверях Отурок слышал хриплый голос Фединга, он пытался кричать, но вместо крика из его груди вырывались какие-то нечеловеческие звуки:

— За нами… виктория…

Фединг улыбался какой-то глупой, детской наивной улыбкой. Щёки его горели не здоровым огнём. Отурок хотел, что-то сказать на прощание умирающему реставратору, но не смог, резко шагнул за дверь и, не оборачиваясь, стремительно зашагал по коридору. Только теперь быстро покидая стены клиники, он почувствовал, как по его щеке неумолимо катится непрошенная слеза…

— Почему я такой жестокий!? — бичевал себя Отурок. — Куда теперь? — спрашивал он сам себя, в растерянности — В Музей?

Отурок пытался успокоить себя стихами.

Впервые успокоительные стихи были написаны им в далёкой юности, когда он проявляя свой характер и волю, пытался завоёвывать сердца всех красавиц подряд, не отдавая себе отчёта в том, зачем он это делает.

Стихи сами возникали неизвестно откуда, а когда он успокаивался, они стихали и исчезали, словно удаляющаяся от берега волна…

Сколько раз я себе постоянно твердил,

Не влюбляйся, не мучайся, нет больше сил

Изнывать от любви, постоянно страдая,

С этой мыслью ложиться, и с ней же вставая

Безнадёжно вздыхать — боль вином утоляя.

Отурок и в поэзии не хотел подчиняться сложившимся правила, законам и традициям. Он считал, что более совершенное и красивое созвучие в стихах происходит при рифмовке пяти строчек.

Кабинет главного хранителя Музея освещался одними аквариумными подсветками и светящимися декоративными, миниатюрными фонтанчиками. Глубокая ночь. Одиночество. Бессонная, нескончаемая ночь. И, снова эти поэтические строки, появляющиеся неизвестно откуда, исчезающие в никуда…

Одиночество глыбой гранитной гнетёт!

Захлебнулся закат ярким светом кармина.

Снова ночь чёрной тенью по небу плывёт…

Горизонт полосою блеснул нестерпимо!

Свет за шторой в окне меня в гости зовёт.

«Всё-таки в своём ли он уме? — рассуждал Отурок сам с собой. — Вероятнее всего, в своём! Но при чём тут картина этого мальчишки?»

Не понимая, что он делает, Отурок включил контрольную сигнализацию, и Музей наполнился оглушительным рёвом сирен, завыванием тревожных сигналом, миганием сотен электрических лампочек, воем доносящимся, будто из преисподней…

Когда в кабинет Отурка ворвались охранники с испуганными лицами, Отурок, улыбаясь, произнёс:

— Молодцы! Хорошо несёте службу!

— В чём дело, господин Отурок что всё это значит? Что произошло?

— Принесите мне картину из мастерской Фединга, которая висит над его столом! Да, поживее!

Охранники переглянулись, не понимая, что это происходит с Главным хранителем Музея, но спрашивать ничего не стали, опасаясь его ярости и гнева, и молниеносно бросились выполнять его команду.

ГЛАВА 6

Тайное — всегда становится явным.

Владелец ресторана «Синий павлин» сидел за столиком, как любили выражаться посетители — «верхней палубы», и наслаждался прохладным дуновением ветерка. Этот вечерний бриз напоминал ему далёкую страну белых медведей, выходцем из которой был его дед. Его дед — бывший военный офицер синей армии, воевавший против полосато-оранжевых, вынужден был покинуть свою страну, так как армия синих не оказала должного сопротивления оранжевым и потерпела поражение.

И вот, спустя несколько десятков лет, внук бывшего офицера становится владельцем большого престижного ресторана. Его с уважением называют господин Сибириак. Он — уважаемый в городе человек.

Ресторан «Синий павлин» известен на всём морском побережье. Здесь любят собираться банкиры и бизнесмены, знаменитые артисты и певцы, художники и юристы.

Художник Решельяк, отмечавший свой юбилей, сидел на «верхней палубе» за большим столом в окружении своих друзей и громко рассказывал о своей прежней жизни в Европе.

Он с упоением повествовал о красоте европейских городов, которые он посещал вовремя гастролей цирка. О приключениях, которые случались вовремя гастролей, о своих коротких, но незабываемых на всю жизнь любовных романах, наполненных драматизмом и безрассудными глупыми поступками.

Но особенно подробно и увлечённо Решельяк останавливался на том волшебном цирковом номере, в котором он лично принимал участие как художник и как разработчик.

Вот и на этот раз, он снова, в который раз рассказывал, как бочка превращалась в бегемота, клетка, в которой находился лев, исчезала. А лев, оказавшись на свободе, пытался наброситься на зрителей, но по мановению волшебной палочки фокусника неожиданно куда-то исчезал.

До Сибириака долетали обрывки фраз этого необычного разговора. Но вдруг его что-то привлекло и заставило прислушаться к рассказам Решельяка.

— Нет, они мне, видите ли, не верят! — возмущался опьяневший Решельяк.

— Нам нужны доказательства всем вашим бесконечным рассказам, — полушутливо оправдывались приятели Решельяка.

— Да какие же ещё доказательства? — Решельяк вопросительно и с некоторой иронией посмотрел на друзей. — Моего слова Вам не достаточно?

— Да нет же! Мы все Вас уважаем и верим! Но нам хотелось бы увидеть то, о чём Вы так красочно любите рассказывать.

— Увидеть? — Решельяк ещё раз посмотрел на своих друзей. — И увидите!

Он решительно встал из-за стола и, качаясь, пошёл к выходу.

— Перепил старик! — смеялись приятели художника. — Пошёл рисовать!

Все дружно рассмеялись, да так громко, что Решельяк, который был уже на приличном расстоянии от столика, услышал, оглянулся, с лирической иронией, посмотрел на своих друзей и решительно зашагал к выходу.

Увидев, почти у самого выхода господина Сибириака, с которым был знаком лично, Решельяк подошёл к нему и, поздоровавшись, без приглашения сел за его стол.

— И Вы мне не верите?!

Сибириак притворился, что не понимает о чём речь, но приветливо улыбнулся, давая всем своим видом понять, что ему очень интересно услышать, о чём идёт речь.

— Дело вот в чём…

Решельяк поудобнее сел в кресло и начал объяснять владельцу ресторана о сложной технике монументальной живописи. Затем он перешёл к станковой живописи, к технике миниатюрной и академической живописи. Затем немного помолчал, внимательно вглядываясь в лицо собеседника, и только после того, как художник прочёл в лице собеседника огромное желание слушать дальше, Решельяк продолжил:

— А ещё существует, господин Сибириак, так называемая иллюзионная живопись! — он многозначительно посмотрел на владельца ресторана. — Что не слышали? Фантастика? Не может быть?! А вот и может!! И, если, хотите, Вы сейчас в этом убедитесь! У Вас есть кисти и краска?

Сибириак отрицательно покачал головой:

— К сожалению — нет, господин художник.

— Очень жаль — Решельяк несколько секунд помолчал. Было видно, что он о чём-то очень серьёзно думает, трезвея с каждой секундой. — У меня есть одна мечта. Правда, это не совсем то, что я хотел достичь в искусстве… но всё-таки, представьте себе, что один из ваших залов, например банкетный, расписан в иллюзионном стиле?!

Сибириак усмехнулся, но продолжил внимательно слушать, давая понять рассказчику, что он готов его выслушать до конца.

— Я могу… — художник немного помялся, затем более уверенно продолжил — Я могу кое-что Вам продемонстрировать буквально сейчас. Мы сейчас же пойдём в поварскую, и я Вам кое-что покажу! Если Вы не возражаете.

После небольшого колебания владелец ресторана и Решельяк и направились в поварскую кухню.

— Какую стенку Вам не жалко залить горячим соусом с подливой? — с явной ехидцей спросил художник, потирая руки.

— Любую! — хладнокровно сказал владелец ресторана.

— Ну что ж, тогда будем мазать вот эту.

Решельяк выбрал свободную от полок и посуды стенку, сверкающую белизной и попросил главного повара принести ему на подносе несколько разновидностей соусов, кетчупов, сметану и несколько бутылок ликёров — лимонного, кофейного и бордово-тёмного. Потом попросил принести ёршик для мытья посуды и со словами: «Ну что? Поехали!?» вопросительно посмотрел на Сибириака. И когда тот в знак согласия кивнул, Решельяк с каким-то мальчишеским азартом чуть ли ни крикнул: «С Богом! Сейчас я открою вам все секреты иллюзионной живописи!»

После этих слов он взял самую тёмную бутылку ликёра и с силой швырнул её в белоснежную стену. Бутылка с грохотом разбилась о стену! Сотни осколков со звоном посыпались на пол. Несколько поваров с ужасом обернулись, услышав шум битой посуды, некоторые кухонные работники недоумённо моргали глазами, не понимая, что происходит. Все глянули на белоснежную стенку и ахнули!! Лишь владелец ресторана стоял с невозмутимым лицом. Художник внимательно смотрел на стену, слегка прищурив глаза, и поворачивал голову то вправо, то влево, слегка наклоняя её то к одному, то к другому плечу, как бы любуясь кроваво-багровым пятном. Затем он метнул в стену несколько банок сметаны, бутылку соуса и кетчупа, немного баклажанной икры, морковного салата с майонезом и, наконец, пару банок зелёного горошка! Повара с ужасом смотрели за происходящим, лишь мальчишка-поварёшка радостно улыбался. Художник взял ёршик для мытья посуды, который, в данном случае, выполнял роль кисточки, и стал моделировать образовавшиеся пятна. Сибириак продолжал наблюдать за работой художника с невозмутимым видом.

Решельяк торопился. Он понимал, что промедление смерти подобно. Он знал, каким нетерпением обладают все заказчики и зрители, когда дело касается ожидания чего-то. Даже если они стоят, с невозмутимым видом наблюдая за происходящим. Решельяк включил всё своё умение, всё своё мастерство. «Я должен это сделать! Я должен ему доказать. Я должен, наконец, доказать им всем!» — сжав крепко челюсти, повторял про себя художник.

Наконец он обратился к владельцу ресторана со словами: «Что Вы здесь видите?» Сибириак вздрогнул, как бы очнувшись ото сна, и понял, что сейчас будет самое интересное. Он стал вглядываться в рисунок, но ничего не мог сказать. Пожав плечами, он в недоумении посмотрел на художника и тихо сказал:

— И это всё на что Вы способны?! Не густо!

— Скажите, чтобы выключили свет, — решительным тоном скомандовал Решельяк. Его лицо приняло серьёзный вид, от выпитого не осталось и следа.

— Да, пожалуй, в темноте ваша картина будет смотреться ещё лучше! — весело сказал владелец ресторана.

Они оба засмеялись: Сибириак понял, что его ловко надули, но зато он от души посмеялся; а Решельяк, зная то, что представление только начинается и всё самое интересное будет впереди.

Решельяк достал фонарь и неожиданно для всех присутствующих осветил стенку ярким небесно-голубым ультрафиолетовым светом…

То, что увидели Сибириак и все присутствующие на кухне повара, повергло их в глубокое размышление, поэтому у них непроизвольно вырвались слова восхищения и удивления.

— Ух, ты! Вот это да! Кто бы мог подумать…

Они, как зачарованные смотрели на стену и не верили своим глазам; прямо на них набегала морская волна. Небо, покрытое рваными тучами, говорило о приближающемся шторме. На горизонте несколько парусников болтались на волнах. Чайки, как живые, низко парили над морем, вдалеке на острове виднелся маяк.

— Включите свет!

Комната наполнилась светом, и все опять увидели соусные и салатные пятна, подтёки сметаны и точки зелёного горошка.

Все застыли в оцепенении.

Решельяк ликовал!

— Вот это и есть иллюзионная живопись.

Сибириак радовался увиденному не меньше, а, скорее всего ещё больше, чем все остальные. Ведь теперь такая чудесная необычная живопись будет украшать стены его ресторана.

— Господин Решельяк! Когда начнём расписывать стены?

— Хоть завтра, — небрежно ответил художник.

— В таком случае я жду Вас в любое время. Прошу получить аванс. — И Сибириак достал чековую книжку.

— Не надо! Потом. Не надо спешить. Представление продолжается!

Решельяк попросил выключить свет и когда все опять очутились в кромешной темноте, он неожиданно для всех осветил стену красным светом фонаря!

На этот раз зрители очутились в дремучем лесу! Деревья, переплетаясь извилистыми изогнутыми ветками, цепляясь друг за друга, напоминали гигантских великанов с высоко поднятыми руками. Сотни веток, переплетаясь между собой, образовали ветвистый ковёр. Решельяк провёл фонарём вправо — все ужаснулись! В ту же секунду великаны шагнули влево! Решельяк провёл фонарём по картине вправо — влево, освещая картину каждый раз по-разному. Громадные лесные чудовища двинулись на присутствующих… Застыли на месте, затем разом отступили и застыли, как каменные! Решельяк включил жёлтый свет, и, все присутствующие увидели сказочный дворец с золотыми остроконечными крышами на каменных башнях.

— Ладно! На сегодня хватит! — сказал Решельяк.

Никто не заметил, как он ушёл. Все продолжали в оцепенении смотреть на стены, включали и выключали свет, некоторые пробовали картины на вкус.

— Видели чудеса, но чтоб вот так — из свеклы и морковки… — удивлялись повара.

Сибириак вернулся в банкетный зал и подозвал к себе официанта.

— Видишь тот столик? — он показал в сторону, где продолжали гулять друзья юбиляра. — Подай туда за мой счет все самое лучшее!

— Слушаюсь, господин Сибириак!

— Пусть повеселятся ребята.

К столику подошёл официант и стал выставлять с подноса всё самое лучшее, что только можно было заказать в этом ресторане.

— Это вам от господина Сибириака! В честь Юбилея господина художника!

Все в недоумении пожали плечами. Но отказываться не стали.

ГЛАВА 7

На следующий день, Поник собрал все свои оставшиеся рисунки, с надеждой, что сегодня ему должно повезти, и вновь отправился в Музей.

Радостный он отворил двери храма искусств.

— Мне необходимо увидеть господина Фединга, главного реставратора Музея. По очень важному делу.

— Какие это важные дела могут быть тебя? — небрежно спросил сурового вида охранник, потирая в руках резиновую дубинку.

— Господин Фединг просил меня лично подойти к нему и принести свои рисунки. Вот смотрите.

Поник протянул толстому охраннику пачку аккуратно сложенных своих рисунков. Охранник немного помедлив, взял протянутые Поником рисунки небрежно их пролистал, и видимо, не найдя в них ничего интересного швырнул их в сторону. Рисунки разлетелись по полу. Охранник подошёл к Понику и сказал:

— Чтобы я тебя здесь видел в последний раз! А имя Фединг забудь навсегда!

Охранник схватил его за шиворот и с силой вытолкнул за дверь, да так, что юный художник чуть не упал на мостовую.

Потеряв всякую надежду на встречу с реставратором, Поник стал думать, что же ему делать дальше. В кармане лежало 200 монет, но, что с ними делать Поник не знал.

И вдруг Поник вспомнил толстяка, который хотел купить у него картину. Он сказал: «Я лучше куплю на все эти деньги фишек и выиграю в десять раз больше!»

Поник подсчитал у него 200, значит он может выиграть 2000! Таких денег у него никогда не было! Такие деньги ему и не снились.

Он знал, что в парке есть игровые автоматы. И видел, что вокруг них всегда вьются толпы хорошо одетых детей и подростков, видимо из богатых семей.

— Так вот почему они богатые! — воскликнул радостно Поник — Они всегда выигрывают!

Поник подошёл к кассе, чтобы купить жетоны для игры. Потом немного подумал и решил, что если он выиграет 2000, то 1000 он оставит себе на расходы, а на остальную 1000, выиграет ещё 10 000! Глаза Поника засияли радостным блеском, и он протянул деньги кассиру.

Купив, для начала, на 50 монет 10 жетонов, он стал бросать их в отверстие автомата и нажимать рычаги и кнопки. Автомат издавал различные забавные звуки и мелодии. Деньги сыпались потоком, но это происходило за стеклом, внутри автомата. Наблюдая за денежной рекой, глаза у Поника расширились, рассудок затуманился, на лице появилась неописуемое ликование. Руки словно прилипли к волшебным рычагам.

Наконец что-то задребезжало, совсем рядом. Задребезжало каким-то завлекающим звуком… и стихло. Поник, машинально, полез в карманчик автомата и достал 100 монет!

«Выиграл. Выиграл! Выиграл!» Радости не было предела. Такой радости он не испытывал даже когда продал свою картину. — Ай да Толстяк! Он действительно умный. Он поступил правильно! Он прав!»

Окрылённый выигрышем, потеряв от радости рассудок, обуреваемый жаждой получения дармовых денег, Поник тут же на все деньги купил жетонов!

«Теперь посмотрим, чья возьмёт!»

Он не успевал бросать их в отверстие автомата. Автомат при этом, как живой гудел, пищал, издавал булькающие звуки… Монеты сыпались рекой! Снова выигрыш!

— Вот кому везёт! — говорили наблюдавшие за игрой дети, с завистью следящие за Поником.

— Смотрите! Смотрите снова! Опять выигрыш!

Поник окончательно потерял рассудок! Он на все выигранные деньги купил жетонов. И снова выиграл! Опять начал игру, повторяя чуть ли не вслух: «Вот откуда у богатых людей деньги! Теперь я понял! Теперь меня не проведёшь! Ищи простачка! Не на того напали! Когда вырасту… — говорил он, нажимая при этом на рычаги с таким остервенением, что казалось ещё немного, и он свернёт им „шею“ — обязательно буду ходить в казино! Научусь играть в карты. В рулетку…»

Дзинь! Трах!! Дзинь, дзинь!!

Мальчик подошёл к кассе, чтобы купить жетоны, полез в карман — пусто! Полез в другой — тоже пусто! Полез в третий… и не поверил! Он стал быстро шарить по всем карманам, но денег не было.

Только теперь Поник понял, что он проиграл все деньги. Как это могло случиться? Ведь выигрыши сами сыпались, словно из рога изобилия. Поник продолжал шарить по карманам, но денег не прибавлялось… Он чуть ли не плакал.

В это время за Поником из смотрового окошка игорного зала наблюдали две женщины. Одна высокая смуглая — владелица игорного заведения, другая полная с раскосыми глазами — её помощница.

— Какой славный мальчуган! — слащаво произнесла первая госпожа. — Как я люблю наблюдать за такими славными мальчиками, особенно когда они проигрывают! У них всегда такой серьёзный, озабоченный вид, как будто они пришли в шикарный магазин и собираются покупать «Лимузин» или «Вольво»! Но не могут решиться, что именно им надо. Посмотри на этого карапуза. Ведь ещё совсем недавно, минуту назад, его глаза горели! И вот он стоит унылый и грустный, такой славный и растерянный, как будто что-то потерял и хочет найти.

— Так и хочется его пожалеть и приласкать! — весело добавила вторая.

Они от всей души рассмеялись.

Наконец, Поник окончательно убедился, что денег у него совсем нет.

Тогда он в отчаянии стал колотить кулаками по проклятому автомату в надежде, что от этого стука посыплются деньги. Но деньги не посыпались, зато на этот стук мгновенно среагировал толстый охранник в полицейской форме с наручниками на широком кожаном поясе и с увесистой резиновой дубинкой в руке. Он вприпрыжку подскочил к Понику и свободной рукой схватил его за шиворот.

— Ты что хулиганишь? — резко спросил охранник, так, что у Поника душа ушла в пятки от страха.

— Мне бы… я хотел… — начал, запинаясь, Поник, не на шутку испугавшись охранника — Мне нужно… Я хочу получить свои 200 монет…

Охранник вопросительно посмотрел на Поника:

— Зачем стучать!? Если выиграл, выигрыш получаешь здесь! — и охранник показал на металлический карманчик. Но пошарив там убедился, что монет нет. — Значит, ты уже получил свой выигрыш?

— Да я получил.

— А если получил, зачем барабанить по автомату?

— Я хочу денег! Я хочу ещё денег.

Поник жалобно посмотрел на охранника.

— Здесь так не играют!

— Я хочу вернуть свои 200 монет! Мне больше ничего не нужно.

Охранник рассмеялся.

— Здесь так не играют! Проиграл! Отчаливай, пока цел! А иначе вот! — И он показал Понику свою увесистую дубинку.

Поник не сдавался и продолжал настаивать на своём.

Тогда охранник схватил его за шиворот и силой потащил к выходу. Поник, яростно сопротивлялся, и не думал сдаваться.

Две женщины, наблюдая за происходящим из смотрового окна, со смехом комментировали эту картину:

— Ой, посмотрите на него, какой забавный.

Поник стал кричать. Тогда охранник отпустил ему пару оплеух вместо успокоительного, и Поник притих.

*****

Поник понуро брёл по улицам весёлого Южного города. Навстречу ему шли десятки, сотни празднично наряженных счастливых людей.

Возле ресторана «Синий павлин», Поник увидел стоящего возле обочины дороги худого старого нищего. Он стоял, опираясь на тонкую палочку одной рукой, другая была согнута в локте и слегка вытянута вперёд ладонью кверху. Проходящая мимо него молодая женщина с ребёнком, положила старику несколько мелких монет. Поник, с завистью смотрел на нищего.

Вдруг, Поник увидел Решельяка, который выходил из ресторана.

Поник подбежал к нему и поздоровался. Решельяк улыбнулся и кивнул в ответ, удивлённо глядя на мальчика.

Поник хотел поговорить с художником, но не знал как это сделать. Он представления не имел с чего начинать разговор с таким именитым мастером, что можно ему сказать, чего нельзя каким тоном говорить с этим господином. Поник во все глаза смотрел на Решельяка, но не мог произнести ни слова.

Решельяк заметил это и спросил:

— Ну что скажешь, малыш?

Поник оживился. Он подбирал слова, и, наконец, выпалил:

— Я Вас узнал, Вы знаменитый художник господин Решельяк!

— Совершенно верно, мой мальчик! — радостно воскликнул художник — Он самый!

— Мне нравятся Ваши картины! Мне нравится, как Вы рисуете! Я видел Ваши картины на парапете.

— С парапетом покончено! Я теперь работаю здесь! — и Решельяк показал рукой на ресторан. — А ты, наверное, начинающий художник?

Поник не знал, что ответить, но чувствовал, что если он будет молчать, то Решельяк повернётся и уйдёт. Поник секунду подумал, потом посмотрел печально на художника и наконец, произнёс, глядя себе под ноги:

— Бывший… Я уже бывший художник.

Решельяк от души рассмеялся.

— Ну, насмешил! Бывший! Ты что, уже на пенсии?

Решельяк продолжал смеяться, а Поник стоял, и не знал, что ему ответить. Не долго думая, он спросил:

— А, правда, что Вы работали в цирке?

Решельяк перестал смеяться.

— Это — чистейшая правда!

Глаза Поника загорелись радостным огнём:

— Я так и знал! Я знал, что это правда! Я всегда в Вас верил!

— Скажите на милость, я так тронут. Ты веришь, что я принимал участие в иллюзионном номере?

Тут Поник, немного стушевался, и робко спросил:

— А что? Разве это не правда?

— Как не правда! — возмущённо воскликнул Решельяк — Чистейшая правда! И ты… И вы все — он как обвёл представляемых зрителей широко расставленными руками — И вы все скоро в этом убедитесь!

*****

Начинались Большие аукционные торги. Со всего света съехались самые богатые покупатели, чтобы приобрести раритеты.

Больше всего ценностей на продажу выставил господин Отурок. Хорошо разрекламированные произведения искусства из собраний и личных коллекций Отурка предвещали хорошие результаты торгов. Не обошлось и без специально спровоцированных скандалов и подстроенных казусов, что только увеличивало стоимость произведений.

Но особенное внимание было уделено небольшой картине. Здесь реклама постаралась! Используя всю свою мощь, умение, авторитет, изощряясь во всяких небылицах, обращаясь к магии, к колдовству и космическим силам так вознесли эту картину, что сама Сатара, жена Отурка, со слезами на глазах прощалась с ней. Чуть ли не вся страна — и это показывали по телевидению — уговаривала Отурка не вывозить это бесценное произведение за границу, все ведущие искусствоведы, журналисты, общественные и политические деятели… Все, в один голос, обвиняли Отурка в государственной измене и утрате патриотических интересов. А так же — в предательстве! Наконец, решили обязать власти наложить запрет на вывоз картины… Но, Отурок был неумолим.

— Реликвия, представляющая небывалую ценность, должна быть продана! И это моё последнее слово! Так требуют интересы и экономическое положение страны, сложившееся за последние годы! — громогласно оповещал Отурок. — И я не позволю указывать мне, что продавать, а что не продавать!

Автор картины — художник Фединг! Чьё имя в течении кратчайшего срока, благодаря всем средствам массовой информации стало великим!

К тому же всему миру стало известно, что при весьма загадочных обстоятельствах, автор картины, великий Фединг, находящийся в клинике на излечении от неизвестной всему миру болезни, внезапно куда-то бесследно исчез.

Обстановка к началам торгов накалилась до предела. Желающих приобрести картину становилось всё больше и больше! Стартовая цена побила все существовавшие до сего дня рекорды! Но поговаривали, что реальная стоимость превзойдёт все ожидания!

Весь мир затаился в преддверии великих торгов века!

К удивлению многих, начало торгов проходило весьма вяло. Огромное количество икон и старинных картин, выставленных на аукционе, было раскуплено за бесценок. Номинальная стоимость первоначальной цены и никаких торгов.

Но Отурка это обстоятельство не смущало ничуть: «Избавлюсь от лишнего хлама! От этой надоевшей плесени! Пусть другие радуются и любуются этой мрачной красотой!

И, всё-таки, он радовался приобретению капитала от продаж старины.

По мере приближения к продаже главного раритета, суета, шёпот и различные передвижения в зале заметно возросли. Напряжение усилилось и достигло своего апогея, когда главный ведущий аукциона торжественно произнёс:

— Картина «Серебряная пыль»!

Голос председателя звучал торжественно и многозначительно. Кульминация наступила.

— «Серебряная пыль» — повторил председатель — Из коллекции самого господина Отурка!

Тут весь зал не удержался от возгласов восторга и бурных оваций!

Сам Отурок, присутствовавший на аукционе, вынужден был встать со своего места и поклониться всем присутствующим в знак признания своего авторитета среди богатейших коллекционеров мира. Аплодисменты долго не смолкали.

— Работа кисти всемирно известного великого художника, непревзойдённого мастера живописи господина Фединга! — громогласно произнёс председатель Аукциона. — Картина выставляется впервые! Не имеет аналогов в мире! Стартовая цена один миллион…

Председателю не дали договорить.

— 1 миллион 200 тысяч! — прозвучал чей-то голос, но его уже не было слышно, потому, что дальнейшие события напоминали фантастический кинофильм.

— 1 миллион 500 тысяч! — почти мгновенно прозвучал чей-то другой голос. Но не успел он стихнуть, как с другого конца зала вперемешку звучало несколько голосов, перебивая друг друга:

— Два!

— Пять!

— Десять!

— Двадцать!

— Двадцать пять…

— Тридцать.

— Сорок!

— Пятьдесят!

— Шестьдесят!

— Сто!

Гомон голосов стоял в зале, но никто и не думал о соблюдении тишины.

Десятка полтора, самых богатых и азартных коллекционеров мира, лично знавшие господина Отурка, уважающие и любящие Музей Южного города, люди, не раз восхищавшиеся блистательным мастерством художника Фединга, а теперь, накануне торгов, узнавшие о трагическом, таинственном исчезновении великого мастера, не могли без содрогания, а некоторые даже без слёз смотреть на редчайшее полотно великого мастера!

— Двести! — произнёс человек в чалме, видимо решивший окончательно поставить точку в этой борьбе сильнейших.

Наступила мёртвая тишина. Человек в чалме сидел с ликующим видом, видимо приготовился заполучить долгожданный раритет в свои руки.

— Двести пятьдесят! — опять пошло по нарастающей. Но теперь в борьбе участвовало всего три человека.

— Триста.

— Четыреста.

— Пятьсот.

— Семьсот! — произнёс человек с чёрными, коротко стриженными усиками, очень похожего или на испанца, или на мексиканца.

— Семьсот пятьдесят. — поправил его тихий голос человека из страны восходящего Солнца.

Чья возьмёт? Зал стал с интересом следить за поединком. Цифры по нарастающей медленно ползли вверх. Но уже не так стремительно и не так круто.

— Один миллиард! — в изнеможении произнёс человек с усиками.

Всем стало ясно, что это последняя цифра, которую он намерен выложить.

— Один миллиард двести миллионов, — произнёс японец.

— Один миллиард пятьсот миллионов, — невозмутимо произнёс человек в чалме. Он сидел с каменным лицом, абсолютно невозмутимо, давая понять всем собравшимся, что эта картина принадлежит ему! Только ему и никому другому! И что бы ни сказал японец, к его цифре будет прибавлено ещё! Пусть это будет просто десять или даже один!

Такого здесь ещё не было! наконец японец сдался.

— Один миллиард восемьсот девяносто девять миллионов триста пять тысяч девятьсот семьдесят один — прозвучал голос председателя.

Удар молотка, и зал облегчённо вздохнул, картина нашла своего покупателя.

Весь зал с небывалой завистью и с необыкновенным уважением приветствовал Рабоэля, когда ему торжественно вручали знаменитую картину «Серебряная пыль». Все стоя аплодировали ему, высказывали лестные пожелания, каждый лично желал поздравить человека, ставшего с этой секунды обладателем самой престижной картины мира!

На следующий день все средства массовой информации в один голос трубили о приобретении Рабоэля. Его громадные портреты бросались с первых полос газет и журналов, а в руках у него была картина «Серебряная пыль»!

Изображение «Серебряной пыли» буквально захлестнуло всю планету! Все городские уличные транспаранты, гигантские рекламные щиты, громадные плакаты с изображением престижной картины оповещали всех и каждого в отдельности, что эта картина должна быть везде! Словно какая-то мировая эпидемия под названием «Серебряная пыль» охватила всё человечество.

Далее всё шло по заранее задуманному сценарию. Изображение этой картины появилось на этикетках, пакетах, консервных банках, майках, на всех парфюмерных изделиях.

Вложенный капитал в рекламу и на приобретение картины, не только окупился в считанные месяцы, но и принёс небывалый доход Рабоэлю, при этом сделав его известным всему миру человеком. Человеком, чьё имя вошло в мировую историю искусства!

*****

Неожиданно для всех, и для самого Рабоэля, через несколько месяцев, после триумфального шествия по планете, картина безвозвратно исчезла, при весьма загадочных обстоятельствах.

Рабоэл хранил картину в специально отведённом зале с витриной из пуленепробиваемого стекла, картину круглые сутки охраняли несколько опытных охранников, надёжная сигнализация срабатывала в любую опасную секунду, крепко спаянные между собой непробиваемые стекла охраняли картину от пожара, пыли и похищения. Всё оказалось напрасным. Картина исчезла!

За несколько дней до загадочного похищения над зданием, в котором находилась картина, было замечено несколько неопознанных летающих объектов! Они то появлялись, то исчезали. Объяснить случившееся не мог никто! Ни учёные, ни полиция, ни прокуратура, ни даже писатели-фантасты не могли сказать что-либо вразумительное и лишь разводили руками и почёсывали затылки.

Вслед за этим трагическим событием по всему миру прокатилась волна не менее загадочных событий и необъяснимых явлений.

Изображение картины «Серебряная пыль» резко перестали печатать. Через некоторое время про картину вообще забыли и не вспоминали больше никогда.

Мир, охваченный безудержным беспокойством, двигался непонятно куда. Бушевали пожарища страшных войн. Люди убивали друг друга с особой жестокостью, ради счастья и справедливости. Ради процветания. Постоянно необходимо было защищаться. Чтобы обезопасить своё существование, принимались серьёзные меры.

Атомные подводные лодки кишели в океанах. В воздухе с утра и до вечера роились армады самолётов и вертолётов. Металлические танки и пушки бороздили дороги, выпуская миллионы снарядов. Солдаты строчили друг в друга из автоматов и пулемётов. Повсюду разрывались гранаты, мины, бомбы.

Взрывы, пожарища, обстрелы…

Обстрелы, пожарища, взрывы…

Пожарища, обстрелы, взрывы…

Обстрелы, взрывы, пожарища…

Взрывы, обстрелы, пожарища…

Пожарища, взрывы, обстрелы…

Мир содрогнулся от нескольких атомных катастроф…

Творилось непонятно что. Одни гибли от голода и холода, другие страдали тяжким недугом ожирения. Нервно-психические заболевания поразили три четверти населения земли. Череда и ритмическая последовательность происходящих трагических событий наводили ужас на всё человечество.

Это заставило всё чаще и чаще говорить о прибытие на планету Земля самого Сатаны! Хотя в это мало кто верил, но в том, что Сатана послал на землю своего посланника, не сомневался почти никто!

ГЛАВА 8

В роскошном ресторане на последнем этаже гостиницы «Интурист» за длинным столом банкетного зала собралась группа людей.

— Я поднимаю свой бокал за нашу процветающую страну, за наш с вами бизнес! — женщина средних лет, симпатичная крашеная блондинка, прикурила сигарету и пригласила на танец коренастого пожилого мужчину. Это был повод поговорить с ним без свидетелей.

На следующее утро по всему городу был дан старт развитию игорного бизнеса. С небывалым размахом начиналось строительство ресторанов, казино, отелей повышенного комфорта. Курортная зона достигла побережья Океана. Гостиницы, гостиницы и гостиницы! Их строительству не было предела. Главные финансисты проектов — господин Отурок и госпожа Арона.

На заседаниях городских советов сотни раз ставились вопросы по борьбе с бедностью. Арона не могла хладнокровно смотреть на происходящее.

С экранов телевизоров ежедневно на головы налогоплательщиков сыпались одни и те же фразы: «Пора покончить с бедностью! Дальше так продолжаться не может! Нужно покончить с низкими доходами населения.»

— Как можно допустить такое безобразие в богатейшей стране?! Вы хотите потерять доходы от миллионов туристов? Оденьте, обуйте, накормите и напоите оборванцев! Займите их, наконец, делом!

С увеличением и развитием военно-промышленного комплекса обороны страна наконец-таки поправила свои дела.

Люди были заняты делом. Они производили танки, снаряды, мины, военные самолёты, массовые отравляющие вещества, а так же противогазы, пулемёты, автоматы и патроны всех калибров.

В особом почёте была взрывчатка, она была почти нарасхват. В моде были пояса смертников и смертниц, а также мины с часовым механизмом.

Эффект был потрясающий! Оставленный где-нибудь в людном, оживлённом месте, чемодан или портфель с сумкой неожиданно для всех взрывался со страшной силой, принося большие разрушения и жертвы!

И когда гремел взрыв, владелец чемодана был уже далеко на севере или за границей.

— Вы слыхали, что твориться в мире? — сотрясая пачкой свежих газет, говорил Отурок. — Опять взрыв!

Директор Музея артистично всплеснул руками, в ужасе зажмурился и жалобно произнёс:

— Что же мы теперь будем кушать? Гранаты? Или свинцовые мины? Хорошо бы в отместку военным засыпать военный завод макаронами или вермишелью!

— И чтобы знали, мерзавцы, что их здесь никто не боится! — решительно добавил Отурок.

— Этому безобразию пора положить конец!

— Хватит терпеть!

Отурок периодически приносил директору музея газеты со страшными, трагическими известиями, чтобы держать его в постоянном страхе и тем самым подготавливая его к предстоящим событиям, которые он запланировал в стенах музея.