Бесплатный фрагмент - Масик

Глава 1. Про воскресенье августа

В этом году «о углового магазина напротив, возле которого в более-менее хорошую погоду бабки продавали семечки и цветы.

Здесь Георгий слегка притормозил и всё же окончательно проснулся: поворот был опасным, а ему — нужно перебираться на другую сторону. Через трамвайные пути, о которые, не проснувшись, сломаешь ноги. И при водителях, которые даже на красный жмут.

На другой стороне улицы маячил газетный киоск. Уже открытый. Со свежими газетами, иконами, минералами и жуками, а также вездесущими гороскопами. За киоском — старая чугунная решётка, за ней — деревья и одно из зданий того единственного в городе храма науки, в котором работал Георгий: политехнического вуза. Это учебное заведение располагалось в комплексе дореволюционных зданий с колоннами, окружённом газонами и остатками дореволюционного парка.

За киоском с газетами, рядом с мутного вида питейным заведением, всегда наличествовали коты. Здесь из окошка, за деньги, всем желающим выдавалось пиво, газированные напитки и беляши. Конечно же, местных котов интересовали последние. Потому, хвостатые жильцы домов, расположенных напротив, любили посещать эту территорию. Сейчас здесь был рыжий, здоровенный котище, черно-белая элегантная кошечка, явно домашняя, а рядом с ней — белый, пушистый, совсем молоденький кот -подросток. А ещё…

«Надо же! А этот новый, раньше его не было: оборванный, грязный, с чуть надорванным ухом. Бедолага! Явно бездомный,» — серый большой кот у киоска с беляшами удостоился внимания Георгия, хотя был не слишком приметным. Самым обычным. Полосатый, «тигрисной» окраски, только грудь его украшало небольшое белое пятнышко. Оно оставалось чистым, несмотря на грязные лапы.

К котам возле этой забегаловки Георгий всегда проявлял интерес: как-никак яркие пятна жизни на мрачно-сером фоне бездушной улицы.

Как раз в то время, когда Георгий перешёл опасную дорогу, кот внимательно следил за студентом, что стоял у стойки. А вернее, он уставился на его беляш, который парень держал наготове в левой руке. Глотнув немного содержимого пластикового стаканчика, студент как раз собирался куснуть этот самый беляш, который, под пристальным взглядом бездомного кота, неловко покинул промасленную бумагу и смачно выронился на землю.

— Тьфу ты, чёрт! — выругался парень. А кот, не будь дурак, проворно просочился мимо ног студента и ловко ухватил свою добычу зубами. И, конечно же, немедленно дал газу, проворно заскочив на старинную чугунную ограду. Усмехнувшись, Георгий, проходя мимо, посмотрел вверх, встретился глазами с котом — и весело подмигнул ему. Кот это приветствие проигнорировал, спрыгнул вниз, уселся по другую сторону забора — на закрытой территории, и спокойно принялся есть.

А Георгий бодрой походкой направился дальше: ко входу в Горный. Как раз, все студенты, желающие попасть туда на занятия, сейчас напирали на дверь мощным валом. Общая толпа подхватила и его, увлекая внутрь. А там он, как только выбрался из давки, устремился вверх по лестнице, на второй этаж.

Звук его одиноких шагов теперь гулко разносился по коридору.

Он был преподавателем культурологии. Хотя, числился «инженером»: да, инженером гуманитарной кафедры… Культурологии и дизайна. Так было сделано для того, чтобы его зарплата была чрезвычайно маленькой. Студентов своих Георгий был старше совсем едва; вначале над ним посмеивались и называли, чуть ли не в лицо, просто Жориком. В особенности, поначалу тяжело ему было входить к горнякам, крепким, высоким парням, косая сажень в плечах — все как на подбор… И как с ними вести беседу? Способов у нового преподавателя, в общем то, всего два. Первый — устроить студентам жёсткий прессинг, орать, начать доносить — тогда и зауважают, как миленькие… Но, не таков был наш Жорик: таких преподавателей он сам ненавидел. Второй способ — заинтересовать своим предметом. И он так читал лекции, что студенты к нему начали относиться по-особенному и даже делиться с ним проблемами. И приветствовать на улице. Ребята горняки оказались способными, и в прошлом году сдали зачёт великолепно… А теперь, в новом учебном году, они и вовсе рады были его видеть.

Сейчас кто-то высунулся из аудитории, и тут же юркнул обратно. Послышалось довольно громкое:

— Жорик идёт!

На лекции никакой пакости не случилось. Может, зря сосало под ложечкой? Обойдётся?

Не обошлось.

Примерно в середине дня, его вызвал на ковёр декан Владимир Исаевич. Он был у себя в кабинете один, и напряжённо приподнял голову, как только молодой преподаватель вошёл.

— Присаживайтесь, Георгий Владимирович! — проворковал он и широко улыбнулся, указывая на стул рядом с собой.

Жорик аккуратно присел на краешек этого стула.

— До меня дошли сведения, что вы — сектант, — с места в карьер начал шеф и проницательно пробуравил подчинённого.

А тот ожидал чего угодно — жалобы студентов, переноса лекции, увеличения нагрузки — но только не этого.

— Простите, я — кто?

— Сведения эти — из самого наинадёжнейшего источника. Но, конечно же, я вам не скажу, кто мне об этом сообщил. Итак, к какой секте вы принадлежите?

— Ни к какой.

— И у вас нет друзей-сектантов?

— Нет.

— А где вы были в последнее воскресенье августа?

— Не помню.

— А вы припомните, молодой человек. И посоветую вам там больше не появляться. Ведь, мы где с вами живём? На юге России. Вступайте в казачество, становитесь православным — это пожалуйста. В конце концов, как я, будьте атеистом. Вера — это мракобесие. А сектантство — это страшное мракобесие. И я не допущу сектанта к преподаванию! Говорят, вы совсем не пьёте?

— Нет.

— Ну, вот вы и признались. Почти. Это — уже подозрительно. Не пьют у нас только люди с больной печенью. А ещё — сектанты. А теперь — идите. И если я узнаю точно, что вы — сектант, то вы тотчас покинете стены нашего вуза!

Жорик вышел из кабинета в полном недоумении. Вот это было оно: то самое, о чём обычно предвещает пятая точка, о чем скребут на душе кошки… В общем, неприятности. Непонятные неприятности. Или, неприятные непонятности…

«Записаться, что ли, на самом деле в сектанты? Чтобы уж, если и били, то — за дело. А отчислить из вуза за веру права не имеют. У нас же, вроде бы, свобода вероисповедания? — подумал Жорик. — Или, всё же, нет? У нас всё так: то ли дождик, то ли снег, то ли серенький медведь… То ли рэйн, то ли сноу, то ли йес, то ли ноу… Казнить нельзя помиловать. Как угодно… к примеру, вашему декану. Бумажки — для отчётности, всё остальное — по понятиям».

Жорик не был атеистом, и вопросы веры его всегда интересовали. У него в школьные годы был друг — баптист, который потом уехал в другой город. А, учась в университете, он познакомился с однокурсником, адвентистом седьмого дня — и даже пару раз побывал у них на службе. Но, в целом, для того, чтобы исповедовать серьёзно какую-нибудь веру, у него просто не было времени. Он учился очень старательно и много читал.

Да, и ещё, как только вернулся по окончании вуза в этот город, он ходил на встречи буддистов. Но этот то ли клуб, то ли кружок при библиотеке почему-то вскоре распался.

Всё это было давно, и к последнему воскресенью августа не имело никакого отношения.

Сейчас у него было «окно» в одну пару, и Жорик пошёл в библиотеку, сел у окна, и с досады постарался припомнить тот пресловутый день…

Он бы его никогда не припомнил, не будь оно немного не таким, как другие воскресенья этого лета, когда он просто сидел и тупо писал диссертацию…

***

В свободное от института время он практически нигде не бывал; и не только из-за диссертации. Одни друзья уже женились: например, его друг детства Богдан с недавних пор работал мастером на заводе, имел уже двоих детей… Когда только успел. Другие друзья, почти все, приходились на этап его поэтической молодости: в последних классах школы, он попал в организованный при городской газете поэтический клуб «Взлёт». Его вёл строгий дядечка с усами, Александр Петрович, знаменитый тем, что написал две песни: «Мой городок, мой островок» и «Россия». Он непременно исполнял их на каждом официальном мероприятии — тех, на которые его приглашали. А молодёжный состав клуба был довольно большой: Александр Петрович не поленился, прошёл по всем школам города и насобирал «молодые таланты». А у молодых талантов были и друзья, и друзья друзей… Конечно, Георгий с большинством потерял связь, когда поступил в ВУЗ и уехал учиться. Но, иногда встречал старых знакомых, просто на улицах города. И попадал с ними то в гости, то на какое-нибудь мероприятие. Самого Александра Петровича он больше не встречал — доходили слухи, что тот ютился теперь при небольшом музее. То ли директором, то ли его заместителем. Но, с некоторыми представителями «творческой интеллигенции» судьба по-прежнему сводила.

Например, на центральном рынке, или, в южном просторечии, на «базаре», куда и понесло его утром того самого, последнего воскресенья августа.

Этот самый рынок, огороженный кирпичной стеной, находился рядом с церковью, а вернее, с Михайловским собором, отреставрированным ещё в девяностые. Перед ним тоже продавали и продукты и вещи, с лотков и с машин. Большие грузовые машины с овощами стояли в два ряда, между ними был проход, по которому двигались люди: не только покупатели этих овощей, но и желающие попасть на рынок или в собор. За первым от стены рядом также ютились лотки, с мелким барахлом: халатами, колготками, носками, утюгами, мылом, посудой и прочим.

За одним из лотков, с футболками и женскими кофточками, стояла молодая цыганка, а рядом — её мамаша: увешанная золотыми серьгами и монистами дородная цыганка с властным, тяжёлым взглядом. Младшая уже обхаживала покупательницу, молодую девушку, пытаясь всучить кроме красивой футболки мутного вида олимпийку:

— Долго носиться будет, добром ещё вспомнишь!

А пожилая цыганка вцепилась в руку как раз проходящего мимо Жорика:

— Позолоти ручку, яхонтовый! Погадаю, всю правду скажу. Денежку дай только. Не подумай, я верну, вот увидишь! Для гадания нужна, и обязательно купюрой, что у тебя самая большая есть. Не ограблю. Что я, по твоему, похожа на нищую? Да ко мне со всей страны едут: помоги, мол! Я многое могу…

Георгий не знал, как отделаться от цыганки, и, уже с замутнённой головой, полез в кошелёк, за крупной купюрой: не успел разменять после получки.

— Хочешь, суженную твою покажу, заговор на любовь сделаю…

В этот самый момент, Жорика и окликнули:

— О, кого я вижу! — сзади послышался весёлый, громкий бас. Почти готовую добычу прямо-таки вырвали из рук цыганки, пожелав ей найти другого дурачка. Крупный, дородный мужчина влил Жорика в поток толпы, который понёс молодого человека на выход из злополучного места. Этот узкий проход между кирпичной стеной и цыганскими лотками чуть не стал роковым для его финансов.

— Иосиф Мартович? Здравствуйте! — пролепетал Георгий. — Спасибо! Вы меня спасли.

Впрочем, попасть в руки Иосифа Мартовича было почти то же самое, что попасть в цепкие лапки цыганки: заболтать он мог надолго. Только, к счастью, при этом кошелёк оставался цел.

Иосиф Мартович был высоким и представительным, должно быть — жгучим брюнетом с чёрными усами — в прошлом, но теперь с изрядной долей седых волос в пышной шевелюре. Высокий, с большим горбатым носом и доброй улыбкой, которая наличествовала всегда. Иосиф Мартович знал, пожалуй, добрую половину города, и, будучи пенсионером, посещал все литературные, музыкальные и прочие мероприятия, торжества и представления в городе, — то есть, обретался в той среде, которую пышно называли «творческой интеллигенцией».

— Здравствуй, молодой пиит! — воскликнул Иосиф Мартович, приобняв Жорика и увлекая прочь от рынка. — Ты — с базара шёл?

— В общем-то… Нет. На базар. Продуктов купить.

— Ну, это ничего. Пойдём, пройдёмся немного. Поговорим. Давно не виделись, — Иосиф Мартович, подхватив молодого человека под локоток, увлёк к переходу на другую сторону улицы.

«Прощай, колбаса! Я к тебе не вернусь сегодня», — мысленно распрощался Георгий. То, что он уже не такой уж и молодой, а вдобавок давно и абсолютно не поэт, он вставить не смог и не успел.

— К нам на той неделе приезжал Тимур Шаов. Ты был на концерте? Почему — нет? А в музее Грекова была выставка прикладного искусства… Ещё, туда картины Рериха не так давно привозили. Не ходил? Ну, а в выставочном зале, что недалеко от Николаевской церкви — новый формат, «другие» художники устроили. Художественная школа и её директор, конечно, в шоке: их работ там нет… А в институте ты давно не был?

— Я там работаю.

— Да? Молодец. Через неделю там проводится встреча с творческой интеллигенцией. Директор библиотеки постаралась. Будет даже балерина, представляешь! Переехала недавно в наш город. Александрой зовут. Уже на пенсии, она у балерин — ранняя, но танцует хорошо. А ещё, после этой встречи чай будет, с пирожными.

— Да не мучь ты парня — может, он спешит куда, а ты ему на уши присел — как молодёжь сейчас выражается, — раздалось рядом. — Ну, здравствуйте!

Только теперь Жорик понял, что несколько минут идущий чуть поодаль человек — не посторонний прохожий. Он нагнал их сразу после перехода через улицу.

— Здравствуй, друг, здравствуй! — обрадовался Иосиф Мартович. — Надо вас познакомить. Это — Георгий, а это — Михаил Степанович. Раньше он тоже в институте работал, а ещё он — скрипач. Чудо, как играет! Теперь ты не уйдёшь от нас так просто; ты должен его слушать! Сегодня же: мы как раз к нему пойдём. Ты нас приглашаешь?

— Конечно.

— Не отказывайся, Георгий: день рождения у человека… Вот, я как раз ходил за вином и сыром — всё чин чинарём! Тут и встретились, однако. Ну, а теперь — нам и вовсе по пути.

— Поздравляю! Только, куда же я без подарка? — растерялся Жорик.

— Да, какие в наше время подарки? Да не те мои годы… Заходи, посидим немного, — Михаил Степанович произнёс это добрым, тихим голосом. У него были умные, карие глаза, западающие в душу; большой лоб, волевые скулы. Впрочем, пожалуй, больше ничего, кроме глаз, далее не разглядывалось; на них наблюдатель останавливался, в них проваливался и замолкал.

— Если требовать подарки — то совсем лишишься друзей, — пояснил Михаил Степанович и улыбнулся.

Жил скрипач, как его отрекомендовал Иосиф Мартович, в старом доме, каких много лишь в самом центре города, то есть старой его части: низ каменный, прочный, а верх — деревянный. Общий туалет, для всех жильцов, в таких исторических памятниках казачьей архитектуры, само собой разумеется, размещался на улице. И, хотя у Михаила Степановича этаж был первый, а не подвальный, пришлось спускаться вниз по небольшой деревянной лесенке, в тесном узеньком коридорчике: видимо, за годы это строение сильно просело.

Комната, хотя и единственная, оказалась довольно большой, но была перегорожена тяжёлыми шкафами с книгами. За шкафами, судя по потолку, что оставался доступен для обзора, оставалась примерно половина: там, вероятно, была кровать или диван.

В гостевой части комнаты стоял большой стол со стульями, шкафы вдоль стены, тоже с книгами. Напротив шкафов были кресла у стены и небольшой диванчик, пол устилал самодельный коврик. Единственное окно, что располагалось недалеко от входной двери, выходило во двор. По нему было видно, что стены в доме толстые, старинные. На подоконнике сидел белый кот с серыми пятнами. Вскоре он спрыгнул оттуда, потёрся о ноги хозяина и громко замурлыкал.

— Знает своё кошачье дело! — улыбнулся Михаил Степанович и, наклоняясь, погладил кота. — Очень громкий кот. Приблудился — и живёт. А я не возражаю. Когда болел, зимою — он меня грел. Всё понимает. Перезимовали мы с ним тогда, и оба живы.

— Сыграй нам что-нибудь! — воскликнул Иосиф Мартович.

— Сейчас, покормлю моего друга. Да и стол, так сказать, накрою: одними моими мелодиями сыты не будете.

— Может быть, мне не надо…, — начал Жорик.

— Надо, — отрезал Михаил Степанович. — Хоть вина да бутербродов пару. Живём один раз — встретимся ли ещё, я не знаю.

Он насыпал в кошачью миску китикета, сходил за загородку из шкафов и вынес оттуда тарелку, ножик, потом — три рюмки; надел очки и порезал хлеб и сыр. Открыл бутылку с вином.

— Мне нельзя много пить. А вы — не стесняйтесь, — Михаил Степанович посмотрел на гостей большими, увеличенными сейчас стёклами очков, глазами.

— Мне — только чуть-чуть, — попросил Жорик, и Михаил Степанович плеснул ему немножко, а Иосифу Мартовичу налил полную.

— Ну, как полагается. Выпьем за то…, — и Иосиф Мартович закрутил длинный витиеватый восточный тост. Они выпили, и Михаил Степанович снова исчез за шкафами и вернулся со скрипкой. Любовно протёр инструмент, приладил на плече и заиграл.

Мелодия была красивой и надрывно-печальной. Следом пошёл «Каприз» Паганини и «Чакона».

Завершилось всё ещё небольшой рюмочкой в честь именинника, искренним «спасибо» Георгия, объятиями Иосифа Мартовича, который чуть не задушил, наверное, именинника, и прощанием.

— Приходите, пожалуйста, сегодня вечером к Борису Видко. Считайте, что я вас пригласил, — рекомендовал хозяин дома уже на пороге. — Обязательно приходите! Там будет много наших, меня просили быть: поздравят. Играть я больше сегодня не буду — вероятно, даже скрипку не возьму. Другие будут. И стихи читать: для того в Подвальчике и собираются.

— А это где? — спросил Жорик.

— О, ты ни разу не был в Подвальчике? Я думал, это место все в городе знают. Борис специально его купил, чтобы устраивать вечера, — пояснил Иосиф Мартович. — Там каждое воскресенье собираются творческие люди. Ровно в семь. Постучитесь — и вам откроют, и не спросят ничего. Просто впустят.

— Вы придёте, Георгий? Развеетесь, на людей посмотрите, — присоединился к приглашениям Михаил Степанович.

— Постараюсь, — ответил тот после некоторых колебаний. — Если найду это место. Так, всё же, где это?

— Это, действительно, в подвальчике… Одного из самых примечательных домов нашего города. Знаешь дом с совой, недалеко от драматического театра?

— С совой? Да, знаю.

— Вот там есть подвальчик. Его купил Борис Видко. Специально, чтобы люди собирались. Он сам — в прошлом поэт, а теперь — разбогатевший предприниматель. Борис сделал внизу основательный ремонт, там — длинный коридор и две комнаты, первая — даже с камином. Приютил всех нас, вот и собираемся.

— А кто сегодня будет? — спросил Жорик.

— Точно сказать нельзя: приходят все, кто хочет, — пояснил Иосиф Мартович. — Обычно, кто-то из бардов бывает, иногда заходит сам Видко, бывают ребята артисты — молодые студенты из театра, музыкантша одна, ей хозяин принёс синтезатор. Ну, и зрители, конечно. Пёстрая компания.

Дом с совой почему-то знали все. Небольшой, двухэтажный. Простой, жилой дом, но весьма оригинальный: на его фасаде была скульптурная сова и часы. Хотя, достопримечательностей здесь хватало: Собор, площадь перед ним, ранее мощённая булыжником, но последнее время закатываемая в асфальт, старый театр драмы и комедии, почему-то имени Комиссаржевской, и даже исторический музей. А также, большой универмаг в центре города — в него тоже народ ходил в качестве развлечения: посмотреть на недоступные по цене товары. Приметным был и центральный парк рядом с универмагом, и, несомненно, институт, где работал Жорик. Было несколько отреставрированных храмов — тех, что не взорвали в советское время.

Говорят, здесь бывали проездом Пушкин и Лермонтов. И выступал Маяковский.

Последний так описывал город:

«Туман, пятна. Темно, непонятно. С трудом себя карабкал по ночи… по горе ли… И что ни дом — коробка, черней, чем погорелец».

Впрочем, в институте Маяковскому понравилось. Первая Химическая, где выступал поэт — вполне себе ничего. Георгий как-то вёл там лекцию. Самая большая аудитория института; парты спускались вниз, лесенкой. Старинные, добротные. И акустика хорошая. Можно было представить, как туда входили дореволюционные студенты, заполняя Первую Химическую полностью, как читали лекции видные профессора…

Кроме Маяковского, на эту окраину земли из знаменитостей, возможно, заносило и Пушкина. Поговаривают, что аж три раза, проездом. Тем не менее, деревянный дом в центре, рядом со спортшколой, на котором красовалась мемориальная доска о том, что именно в этом здании, ранее почтовой станции, он и останавливался, не имел к великому поэту ни малейшего отношения. Этот дом построили только в сороковые годы 19 века, а во времена Пушкина на его месте был пустырь. Где Пушкин точно был — так это в районе так называемого Хотунка; он даже купил там что-то. А ещё, кажется, весьма по-пушкински проигрался здесь в карты, и потому не мог выбраться из этой дыры, так и не отдав долга.

Пушкин и Маяковский взахлёб превозносились местными краеведами, как принадлежность города. А вот про то, что здесь родился и окончил гимназию Лосев, они скромно умалчивали: похоже, кто такой Лосев, им известно не было.

Итак, дом с совой Жорик хорошо знал и нашёл без труда. Было около семи вечера. Нижний этаж, на самом деле, оказался вовсе не подвальным, а только полуподвальным. Там были окна, наполовину уходящие куда-то под тротуар. Но, эти окна были плотно зашторены, и нельзя было рассмотреть, что там происходит и есть ли там кто. Где вход, тоже было не понять: единственная парадная дверь, пожалуй, принадлежала хозяевам второго этажа. Или — первого, если нижний этаж всё-таки считать подвалом? Наверху, похоже, были шикарные апартаменты. И глупо было туда звонить или стучать.

Георгий решил обойти здание с другой стороны: кажется, за ним был проход во двор, с не запертыми воротами. Действительно, двор наличествовал, как и цементные ступени вниз, к грубой, но добротной железной двери. Однако, звонка рядом с этой дверью не было и пришлось стучать изо всех сил. В конце концов, ему открыл какой-то длинноволосый парень:

— Проходи! — он пропустил Жорика, а сам остался. Новичок здесь, Георгий, неловко себя чувствуя, пошёл по длинному коридору без окон, оклеенному обоями под кирпич и украшенному авангардистской живописью и крупными фотографиями города в деревянных рамках. За следующей дверью был небольшой зал, и там, действительно, был камин, как описывал Иосиф Мартович. Свет в этом зале был потушен, горело несколько свечей. Звучала музыка, и несколько девушек, чьи очертания метались в полумраке, как неясные тени — танцевали здесь, пользуясь как музыкой, так и отсутствием света.

— Проходите дальше, — попросила одна из них.

А дальше, во второй комнате, свет был: ещё один зал, с зашторенными окнами, с длинным столом посередине, с большими, странными картинами на стенах — был ярко освещён. Среди мрачной живописи в багрово-чёрных тонах, несколько жутковатой, лишь одна картина, по центру, была весёленькой: на ней изображалась девочка лет пяти, с ясной беззубой улыбкой, в венке из ромашек. Должно быть, шедевр принадлежал совсем другому художнику.

Иосиф Мартович был уже тут, сидел за столом, и вокруг него пустовали свободные стулья. Вообще, здесь было много свободных стульев: и за столом, и у стен. Завидев Жорика, знакомый подозвал его жестом, и Жорик спешно подошёл и присел рядом.

Люди, которые здесь собрались, были в основном среднего и старшего возраста. Одна из женщин разрезала пирог и раскладывала его не тарелки.

— Попробуйте! Сама пекла. Он — с яблоками, — предложила она. — Маша, Зоя, помогите мне налить гостям чаю!

Маша и Зоя — ну, и ещё, быть может, те, кто танцевал в темноте, да несколько парней — только и были совсем юными. Кто эти девушки? Неужели, поэтессы, или просто чьи-нибудь дочки? Маша, довольно полненькая, наливала чай из электросамовара, а Зоя, миловидная девушка со светлыми кудряшками, подавала гостям чашки.

Вскоре, по куску пирога и чашке чаю находились и перед Иосифом Мартовичем, и перед Жориком. Последний покосился на соседа: не потому ли тот ходит на эти посиделки? Тогда, дома можно совсем не готовить… Но, он сразу отогнал от себя эту мысль: лицо Иосифа Мартовича приняло столь детское выражение счастья, когда тот уставился на гитару…

— Анатолий! Исполни, пожалуйста, мою любимую, «В этой старенькой комнате», — попросил Иосиф Мартович того, кто держал в руках эту гитару. Молодой человек, не слишком заметный, тихонько побренькивал на ней, а теперь вздохнул. Многие за столом закатили глаза: похоже, репертуар Анатолия, и в особенности, заказанная песня, всем давно надоели. Даже, самому исполнителю. Собирались-то не впервые… Анатолий виновато улыбнулся и мужественно запел. Жорик песню ещё не слышал, потому она ему даже понравилась. Непритязательная и душевная.

— Кого бы ещё послушать? — спросил кто-то.

— Ну, хотите, что ли, я рассказ новый прочту? — предложил полный добрый человечек с круглым лицом.

— Подожди, Константин, ещё не все в сборе! Нет ни Елены, ни самого Бориса… Куда без них начинать? И наш именинник задерживается, — попросила женщина, которая принесла пирог.

— Я, сколько тут ни появляюсь, здесь всегда что-нибудь жрут… Мы — люди творчества, или кто? Кушать, что ли, сюда приходим? — спросил худой длинноволосый человек в клетчатой рубашке. По виду — явно выраженный художник. — Вы бы ещё вместо стульев здесь поставили унитазы. Чтобы, значит, все удовольствия сразу…

— Лёшенька, ты опять всё утрируешь! А поэтов нужно кормить! — при этих словах, все повернулись к вновь вошедшему. В дверях теперь стоял видный высокий человек в чёрном, распахнутом сейчас плаще, под которым виднелась белая рубашка с галстуком. В руках он держал букет цветов и коробку конфет. Чувствовал он себя свободно, раскованно: явно, по-хозяйски.

— Это и есть сам хозяин Подвальчика, Борис Видко. В прошлом — поэт, и стихи у него неплохие были. Давно не пишет, к сожалению, — наклоняясь к Жорику, тихо сообщил Иосиф Мартович. — Говорят, что в молодости беда у него случилась с позвоночником — не знаю, какая, и тогда поехал он к Джуне Давиташвили: обычные врачи грозились, что ещё немного — и будет он прикован к постели, до конца лет своих. Денег у него тогда было не слишком много; Джуна его подняла на ноги — а расплачиваться чем? Уговор у них был заранее: расплатится он стихами. Всеми теми, что ещё нигде не публиковались. Джуна издала их от своего имени. И с тех пор, он почти не писал… Такая вот ходит у нас байка. Вроде бы, от него самого исходит. Не знаю, врёт кто, или правда было. Но, в молодости Видко действительно писал стихи: я в старых подшивках газет читал, в центральной библиотеке… Да, богат наш город на поэтов. Воздух, наверное, здесь такой…

— Цветы — поставьте в вазу. А конфеты — раздайте женщинам, — распоряжался тем временем хозяин. — В том зале — кулёк на стуле, у окна, в нём — пирожные и вино. Как только придёт Степанович, открываем и чествуем!

Следом за Борисом, сюда же грациозно вплыла дама с высокой причёской и накинутой на плечи шалью. Она села на противоположной от входа стороне длинного узкого стола: там был установлен музыкальный центр. Сразу же пробно пробежала по клавишам. Послышались звуки органа.

— Переключите мне на пианино; я пока не слишком здесь освоилась, — попросила она капризно. — Кто-нибудь знает, как?

Подошёл длинноволосый парень — тот самый, что открыл Жорику дверь. Стал возиться в аппаратуре.

В это время пришёл Михаил Степанович, а за ним ввалились и танцевавшие в темноте девчонки, представленные Видко, как студентки театрального. Все сразу начали бурно поздравлять именинника. Борис вручил скрипачу букет цветов, но именинник передарил его даме с причёской:

— Елена, это — пусть будет вам! Давно собирался подарить вам цветы. В особенности, за то прекрасное сопровождение для моей скрипки, когда мы исполняли Баха. Хотя, нам трудно бывает слаженно работать вместе — темперамент у нас разный… Но, думаю, тогда всё же получился неплохой дуэт, — при полном молчании, произнёс Михаил Степанович. Все вокруг зааплодировали, вспоминая добрым словом какой-то бывший концерт. Елена подскочила, взяла букет и бурно расцеловала дарителя.

— Вы мне льстите, насчёт прекрасного сопровождения, но — спасибо! — раскрасневшаяся пианистка просияла.

А потом кто-то читал стихи, и писатель, наконец, дождался своей очереди и прочёл новый рассказ. Что-то ностальгическое, о встрече в деревне молодого человека с любимой женщиной, что оказалась гораздо старше, чем он думал, и о чем он догадался только по её черно-белым детским фотографиям. И о том, что они поженились и были счастливы.

— Зоечка! А ты не сыграешь нам сегодня? — спросил Борис Видко, уже хмельной изрядно. — Для меня, например?

— К сожалению, я сегодня без скрипки, и вообще здесь случайно. Маша привела. А я и не знала, что здесь собираются, — смущаясь, сказала девушка, что сидела сейчас напротив Георгия. И у того появился повод её рассмотреть. Она была симпатичная, но не гламурная: без боевого раскраса, пирсинга и прочей модной ерунды. С недлинными, пышными волосами чуть ниже плеч, серыми внимательными глазами и тонкими чертами лица.

— Возьмите мою, — предложил Михаил Степанович. Он всё-таки не расстался с инструментом и взял с собою, хотя утром и говорил, что играть больше сегодня не будет.

— Что вы! Я не посмею. Скрипка — это как часть музыканта; у каждого она своя, — ответила Зоя и смутилась ещё больше, поскольку все теперь смотрели на неё.

Михаил Степанович не стал к ней приставать. Он понял, что девушка, ко всему прочему, стесняется: вероятно, у неё был опыт выступлений, но со сцены, а не так… Прямо среди людей, что сидят за столом и жуют…

Но, Видко был настойчив.

— Зоенька, хотите конфетку? Откройте ротик! — подлетел к он скрипачке без скрипки.

— Я не ем конфет, — отрезала, смущаясь, Зоя.

— Сладкое портит фигуру? Впервые вижу девушку, которая не ела бы шоколадных конфет! — воскликнул Борис.

— Дайте мне! — попросила полная, длинноволосая блондинка, подруга Зои.

Видко протянул ей коробку, и та выхватила сразу две.

— Маша! — озабоченно воскликнула та женщина, что принесла пирог.

— Мама, отстань, — отрезала блондинка.

— И всё-таки, Зоя, не ломайтесь! Не хотите для меня — сыграйте для именинника. Будете второй скрипкой нашего города. До недавнего времени, у нас был только один скрипач — Михаил Степанович.

— Так вы — скрипач? — спросила Зоя. — Тогда… Тогда я сыграю. Для вас. Вивальди.

Она взяла протянутую ей скрипку Михаила Степановича, и сыграла на удивление чисто.

Раздались громкие аплодисменты и крики Видко:

— Браво! Брависсимо! — он не удержался, и чмокнул раскрасневшуюся девушку в щёчку.

А потом, играла Елена; какие-то люди рассказывали притчи о Христе. Ещё позже, Борис, выпендриваясь, танцевал с артистами театра. Потом все пели хором. Под аккомпанемент то гитары, то Елены. Вечер понемногу перерождался в кошачий концерт, во многом благодаря хозяину Подвальчика.

Зоя, Маша и её мама потихоньку собрались и направились к выходу. Несколько относительно молодых людей кинулись их провожать. Георгий тоже приподнялся и встретился глазами с Михаилом Степановичем: тот тоже собирался на выход. Именинник готовился ускользнуть с бала, как Золушка: до того, как часы пробьют двенадцать.

— А вы — куда? Веселье в самом разгаре, — широко расставив руки, преградил им путь Борис, прежде всего имея в виду именинника.

— Покурить, — нашёлся Жорик.

Они вышли; какая-то дама действительно выходила покурить и пообещала закрыть за ними дверь.

Ярко светили звезды; неожиданно, небо стало ясным. Ночь была тихой, чёрной и прозрачной.

— Всего хорошего вам, Георгий! — попрощался Михаил Степанович. — Пойду я домой. Мой кот уже ждёт меня и волнуется. Он всегда переживает, когда меня так поздно нету дома.

— Вас проводить?

— Не стоит: здесь близко. Вам надо было бы проводить Зою.

— Ну, у неё и без меня были провожатые.

— Да, увы, вас опередили. Но, в следующий раз — не теряйтесь! Удачи.

— Счастливо вам. Спасибо, ещё раз. За это утро: за прекрасную игру на скрипке.

Потом Жорик шагнул в темноту… Улицы в городе, кроме самых центральных, практически не освещались.

Вспоминая тот день, в библиотеке, Георгий недоумённо решил, что его участие в секте имени Видко было кем-то сильно преувеличено… Кто-то в этот день видел его или в подвальчике, или возле него. И решил раздуть из мухи слона.

А значит, у него в институте есть недоброжелатель. И, быть может, не один. Должно быть, он нажил себе врагов. Только вот, чем? Что здесь делить? Студентов? Нищенскую зарплату? Выписываемые на деканат канцтовары?

Более, чем странно.

Глава 2. Коты и преподаватели

Сегодня у него было целых пять пар лекций. Так поставили в расписании. Пять пар — это десять академических часов. То есть, после отдыха в библиотеке оставалось ещё шесть…

К концу дня Жорик шёл домой, той же дорогой. Язык после лекций во рту уже не ворочался. В желудке, уже переварившем булочку, купленную в буфете, наблюдалась полная пустота, а всякие желания, кроме единственного: добраться скорее до своей тёплой комнаты, постели и кофе — отсутствовали вовсе.

В довершение антуража, как только он вышел на улицу, начался крупный дождь, грозящий перейти в ливень. На улицах было пусто. Газетный киоск, мимо которого он проходил утром, был уже закрыт, уличное кафе с беляшами — тоже.

«Стоп! — отдал себе мысленное приказание Жорик, заметив мимоходом, краем глаза, небольшое серое пятнышко между газетным киоском и уже закрытой пивной лавкой. — Это же тот самый кот!» Он подошёл поближе. Мокрое существо, что щемилось меж двух стенок, подалось к нему и слабо мяукнуло. Да, несомненно, это был утренний разбойник… Жорик присел на корточки и погладил кота по голове, отметив, что на одном ухе животного начиналась парша.

— Да ты, братец, видать, не первый день по улице путешествуешь! — сказал тихо Жорик. — Заболел, бродяга! Или — хозяева из-за парши и выставили?

Кота было жалко. Любое животное, особенно не кормленое и не леченное, могло «сгореть» от парши буквально за месяц. И почти ничего от этой напасти не помогало. Но Жорик случайно знал хорошее средство: надо было смазать уши, покрытые паршой, маслом чайного дерева. И тогда всё пройдёт дня через два-три. Так ему однажды пояснила его знакомая девушка-ветеринар, у которой жили два откормленных, холеных кота, вылеченных подобным образом.

— Ну что, бедолага, пойдёшь ко мне? Вылечу, а там — видно будет, — предложил Жорик, беря на руки кота. По дороге тот вёл себя на удивление хорошо. Сидел смирно и не вырывался, только урча басом в особо опасных местах: когда мимо проезжали машины. И слегка выпускал при этом коготки. Свободной рукой Жорик пытался ласково погладить кота по мокрой шерсти, приговаривая: «Тише! Потерпи немного. Хороший»…

В общем, получилось донести его до общежития. И на вахте, к его счастью, никого не оказалось: не пришлось объяснять, зачем он несёт к себе это мокрое животное.

Дома он опустил кота на пол, и тот сразу забился куда-то под кровать. Жорик взял сумку для продуктов и зонт. Магазин был неподалёку: сразу напротив, через дорогу. Он сходил, купил продуктов и вскоре вернулся, открыл банку рыбных консервов, налил в блюдце молока. Кот к этому времени освоился, вылез из-под кровати и вылизывал хвост. К еде подошёл сразу же, но ел аккуратно, неспешно. С достоинством.

«Приживётся ли у меня этот бродяга? — грустно подумал Жорик. — Если уже привык к улице — поест, отоспится и сбежит»

Дело в том, что однажды он уже приносил к себе в общежитие другого кота: подобрал на остановке, возле геофака. Тоже в дождь. Тоже серого. Тот мяукал весьма жалостливо, хотя был толстым, отъевшимся. Тяжёлым. Принёс домой… Кот даже есть ничего не стал: так испугался. С испугу даже обделал всё одеяло, бегал и орал: замуровали, мол, демоны! Тяжко, видать, было ему в такой малюсенькой комнатке после вольной вольницы. Хотя, та комната, в другом корпусе, закрытом теперь на ремонт, была у Жорика побольше. Выходил он в первую же ночь в общий туалет из комнаты — а кот шмыг между ног, и дал дёру. Уж неизвестно, как он дальше на улицу сбежал: вахта после двенадцати закрывалась, и никого больше не впускали и не выпускали.

Переживал Георгий за того полосатого кота… Пока однажды не встретил его снова: у вахтёров обретался, в горном корпусе. Вахтёрша тётя Нина и рассказала ему, что зовут кота Васькой, и что он — вполне заслуженный работник: почитай, что десять лет уже живёт при институте. Выходит на ближайшую остановку и попрошайничает у студентов. Да и на вахте ему часто перепадает…

Зря переживал Георгий и на этот раз: теперешний кот никуда не ушёл.

Так само собой и получилось, что он обзавёлся котом. Хитрое животное совершенно ему не мешало, живя вольной кошачьей жизнью и выходя на улицу через форточку: этаж, на кошачье счастье, был первый. Жорик был постоянно занят: то пропадал на работе, то сидел и писал диссертацию, но кота покормить не забывал никогда. Уши его нового полосатого друга, помазанные маслом чайного дерева, быстро вылечились. Правда, попытка его помыть ни к чему не привела: кот боялся воды до смерти и защищал себя отважно. Весь исцарапанный до крови, Жорик решил прекратить бойню: оно того не стоило. И с этих пор больше никогда не возобновлял подобных попыток. Да и кот в последующие несколько дней сам привёл себя в надлежащий вид, став чистым и холеным.

В общем, котейка оказался покладистым, и они с Жориком не мешали друг другу. Единственным неприятным фактором было лишь то, что кот в первый день пометил все углы: с испуга, наверное. А так, даже в поставленный для него в углу ящичек с песком он не ходил: предпочитал прогуляться на улицу.

Георгий назвал кота Василием: как и того, с геофака. Васька любил устраиваться у Жорика на коленях, в особенности тогда, когда хозяин играл в компьютерные игры, и громко мурчать. Жорик часто играл в Мороувинд и был там хаджитом — представителем расы разумных воинственных котов. А Васька следил за этой игрой, но оставался на коленях хозяина, только если приходил сам. Любые попытки Жорика самому взять его на руки он рассматривал как посягательство на своё кошачье достоинство: тут же спрыгивая, громко говорил что-то, похожее на «Бу!», и рассасывался или под кроватью или в проёме форточки.

Так они теперь и жили…

Незаметно пролетел сентябрь; по воскресеньям Жорик пытался снова попасть в подвальчик Видко — но там постоянно было закрыто. Иосифа Мартовича он не встречал, и узнать, в чём дело — не мог.

Потянулись учебные дни, лекции, практические, семинары, написание кандидатского диплома… Обычная жизнь.

Пока однажды…

В этот вечер ничего не предвещало неожиданностей. Дома, придя после работы над диссертацией в городской библиотеке, он снял у входа лёгкое пальто: как обычно. Плотно закрыл дверь: и на замок, и на крючок. Чтобы, если у соседей будет дебош — к нему случайно не заглянули. Тоже, как обычно. Сел на металлическую кровать с сеткой, застеленную старым матрасом и тёплым одеялом. Погладил уснувшего на подушке кота, что свернулся клубком. Тот сразу проснулся и потребовал еды. Жорик был вынужден снова открыть замок, выйти в общий коридорчик, к небольшому холодильнику. Достал из него мороженую рыбу, вернулся и кинул в кошачье блюдце. Кот выжидал, когда рыба подтает, периодически цепляя её когтем.

Георгий пошёл в ванно-туалетную комнату, общую с соседями, вымыл руки от рыбы. Заодно, заранее умылся и почистил зубы. Вернулся, и так же надёжно, как и раньше, закрыл за собой дверь. Посмотрел на часы: было пол одиннадцатого. То есть, работать над диссертацией было поздно, уже ничего не шло на ум. А спать было рано, не спалось совершенно.

Что в таких случаях делает большинство людей? Конечно же, включает компьютер… Социальные сети или компьютерные игры — достойный вариант жизни между сном и явью, возможность убить время…

Был обычный вечер, осенний, относительно тёплый. Из форточки, открытой настежь, раздавались привычные звуки: карканье ворон, шелест листьев, отдалённый звон трамваев. В остальном было тихо. Кот наелся рыбы и теперь сидел в проёме форточки, нюхая воздух и любуясь полной луной. Его шёрстка серебрилась от падающего на неё лунного света. А Жорик рубился в любимую игру: Мороувинд…

До чёртиков загоняв своего бедного героя — хаджита, он встал с кресла, лениво потянулся, выключил компьютер и, в полной темноте, решил, прежде чем ложиться спать, сделать небольшую серию пассов по Кастанеде, которые не делал целую вечность, но которые практиковал, будучи студентом.

«Давно собирался возобновить пассы. С тех пор, как работаю в институте — ещё ни разу не делал. А надо бы поддерживать физическую форму, — неожиданно решил он. Зажёг на столе свечу в подсвечнике. — Вот и распечатка у меня есть. Если что подзабуду», — он достал одну из папок с файлами. Выложил на стол, открыл. Эту серию он в принципе знал хорошо — пробежал глазами последовательность движений, просто для пущей уверенности.

С пассами его познакомил один человек, что был знаком с Гердой, девушкой из поэтического клуба. Георгий тогда учился в школе, а тот знакомый Герды, которого звали Петей, был уже студентом — возможно, заочником, учился на четвёртом или пятом курсе. При институте и работал: кажется, помощником электрика. А жил как бы не в этом самом корпусе — или, в похожем на него, где-то поблизости: общежитий у института была масса, целый Студенческий Городок. И все корпуса — почти одинаковые. Разговор о Кастанеде с этим смутно вспоминаемым Петей глубоко запал Георгию в душу: именно тогда мир, который он знал и который казался незыблемым — дрогнул и поплыл, меняя очертания. И всё перестало быть таким безнадёжным, как казалось раньше. Именно тогда он «подсел» на Кастанеду, как выразилась Герда. А позже дошёл до практического сталкинга, работы со сновидением и магических пассов; до Тайши Абеляр и других видящих с их тансёгрити. И… почему-то именно тогда взбунтовался против «предков» и решил поступать на исторический…

Впрочем, после окончания университета и начала работы преподавателем он остепенился и забросил всё это. А сейчас почему-то вспомнил…

Делая пассы, Георгий вдруг осознал, что кто-то на него пристально смотрит. Он поднял голову — и встретился, глаза в глаза, с жёлтыми, пронзительными, светящимися в темноте глазами Василия… Кот сидел уже не на форточке, а на столе, рядом со свечой. Одно движение хвоста — и тонкая свечка погасла… Глаза кота, освещаемого лишь светом луны, неизбывно светятся в темноте, и его шерсть, похоже, встаёт дыбом… И вдруг Жорик ощутил, что шерсть — именно шерсть! — у него самого тоже встаёт дыбом… И всё его тело при этом как-то выворачивается наизнанку. Затем он почувствовал, что и вовсе весь мир исказился, дрогнул и поплыл — и вот он уже воспринимает его, будто из темноты огромного колодца, будучи одновременно здесь — и не здесь, и к тому же вверх ногами… Затем комната вновь покачнулась, заколебалась, вновь перевернулась. Постепенно, восприятие мира приобрело прежнюю резкость…

Только что-то всё равно было не так.

Все предметы вокруг теперь фосфоресцировали лёгким туманным зелёным цветом, а размеры луны увеличились раз в шесть. Звуки за окном слышались так чётко, будто вороны каркали прямо в уши. А трамваи проносились с таким шумом, будто резко приблизились и теперь громыхали в трёх метрах от письменного стола. К тому же, комната стала просто громадной. И… к Жорику теперь приближались огромные, покрытые редкой шерстью, человеческие ноги. Они были босые, с корявыми неподстриженными ногтями.

Жорик прижал к голове уши, одновременно издавая нечленораздельный звук. Кто-то в этот момент дотронулся до его спины чем-то голым и склизким, и Жорик ощутил это прикосновение необыкновенно чувствительно, каждой клеткой не только своей кожи, но и своего мозга. Затем от неожиданности он бросился в сторону, снова издал утробный звук, и вдруг с ужасом осознал, что перемещается на всех четырёх конечностях… Лапах? К тому же, какой-то человек определённо хотел его поймать… И тут он рванул вперёд. При этом, сам удивился своей ловкости. Он вскочил на подоконник… Чуть не врезался мордой в кактус, который почему-то ярко фосфорицировал зелёным светом. Потом подпрыгнул, уцепился когтями за край форточки, немного подтянулся… И, не раздумывая, сиганул сверху в чёрный проем: в тёплую осеннюю ночь, манящую своими дикими, первозданными, чарующими звуками.

«Нет, это — что, пассы виноваты? — вскоре в ужасе подумал бедный Жорик. — Я — что, стал животным? Почему? Из-за пассов, „Дыхания саблезубого тигра“? Сколько раз, когда-то студентом, я делал и „Вествудскую серию“, и „Дыхание саблезубого тигра“… Всё было хорошо и нормально»…

Отважно выпрыгнув в форточку, теперь он пожинал плоды опрометчивых решений. Прижимаясь брюхом к асфальту, почти пополз по направлению к траве газона. Мир стал таким большим, незнакомым. А он потерял ориентацию в пространстве, испугался улицы, её многообразных звуков и опасностей…

Он сидел под кустом и дрожал.

— Гляди, Стась, кот! — громко сказал кто-то. — Под кустом сидит.

«Это они… Про меня? Я — кот? Но я не хочу быть котом, я не умею быть котом!», — подумал несчастный преподаватель.

Это случилось так неожиданно… Мысли у Жорика, несмотря на полную трансформацию тела, пока оставались человеческими.

«А кто же завтра будет вести лекцию? И вообще — что теперь делать? Может, попробовать снова запрыгнуть в окно… Вначале надо зацепиться лапами за подоконник… У Васьки ведь получалось… Ну, и — что дальше? Не пойду же я к студентам… В таком виде, — мучился он раздумьями. — А ещё… Странно, кто же там был, в моей комнате?» — а при этой мысли его пробрал озноб. Да, он помнил отчётливо: там определённо находился другой человек. Он видел его голые ноги… Но откуда он взялся?

Нереальность происходящего нахлынула на него, как волна, и Жорик, неожиданно для себя издал протяжный, унылый звук.

— Действительно, кот! А почему он орёт? — вдоль стены общежития, шли пьяные студенты. И уже приближались к кусту, под которым он сидел. Кажется, их было четверо.

— Коты всегда орут. Влад, ты будешь ещё пива? — спросил один из них. — Тебе оставить?

— А как же! — ответил другой, высокий и худой.

— Держи, — и первый протянул ему жестяную банку.

— Смотри, братва! Кажется, я кота этого знаю: он приметный. Пушистый, холёный! — заметил самый плотный парень.

— Как фраер: грудка беленькая, сам — чёрненький… Давай его пивом напоим! Поймаем — и в глотку зальём! — заржал Влад.

— Ой! А это, кажется, Жорика кот. Препода нашего по культурологии. Кот из его окна спрыгнул, я видел. Он на него и похож, на препода. Вылитый Жорик. Может, не тронем кота? — засомневался Стас.

— Нет, Стась, ты здесь недавно и не в курсе, что до Жорика тут девчата жили, которые в этом году вуз закончили. Это были их окна, и кот жил у них; кормили его всей общагой, — заметил важно плотный, самый старший. — Кота Масиком звали.

— Ну, Колян, теперь-то он всё равно Жорика кот, раз девчонки уехали? Пришёл, наверное, на старую хату, а Жорик не прогоняет, — возразил Влад.

— Может быть, он и оставил кота. Он у нас добрый. И неплохой, в общем-то, препод, — согласился Стась.

— Да ну их всех, преподов! Давай кота поймаем. Они такие смешные, когда их за шкварник держишь — и пива в глотку льёшь, — не унимался длинный, как жердь, Влад.

— Смотрите, Денис идёт. Откуда он здесь? Эй, Денис! Иди к нам! — закричал Коля. — Пива выпьем.

— Привет, ребята! Пива не буду. Не пью, — к ним подошёл Денис, красивый парень с длинными чёрными волосами.

— Привет, где был? — спросил Влад. — Небось, контрольную по математике делал? Помогал кто в общаге?

— Нет. Девчонки тут у Маринки черчение делают. Маша позвонила, чтобы я их проводил. Засиделись допоздна, — ответил Денис.

— И Зоя — там? — сощурившись, спросил Влад. — И — что, пойдёшь провожать?

— Нет. Уговорю остаться: страшно по улицам ходить. И контрольную у них спишу. Может, и физику вместе сделаем. По математике и физике их факультета и нашего задания одинаковые.

— Ну, пока. А мы ещё пивка выпьем, — Коля потрепал Дениса по плечу.

— Завтра увидимся, — пообещал Стас.

— Пока, — отозвался Денис и ушёл, а оставшиеся снова стали решать, ловить ли им кота.

Кот, не будь дурак, не стал дожидаться, какое решение примут парни. Он, что называется, вчистил. Жорик никогда ещё так не бегал; теперь не зная, где он, кто он, ощущая один сплошной страх и ужас. Но это не мешало ему очень и очень быстро перебирать лапками. «Конфуз-то какой… Встретить студентов в таком неподобающем виде! Неприлично… Только бы смыться!» -думал при этом несчастный новоявленный кот.

После того, как он порядком набегался по тёмной улице, он остановился и прижал уши, сделался маленьким-маленьким, чтобы никто его не увидел. «Где это я? Кажется, снова на газоне. И куда теперь?» — подумал бывший преподаватель.

Вдруг, откуда ни возьмись, вывалились бездомные собаки. Большие, злые. Одна — серая, другая — чёрная. Слюна с пасти капает. Кот снова опрометью ринулся прочь. И — на дерево, вцепился в него всеми когтями — и стал карабкаться вверх. Потом на ветке устроился, и сидит. Ветка широкая попалась — к его кошачьей радости. И — высоко, не достанут. Пусть внизу прыгают, лаем заливаются… Наконец, их отозвал кто-то.

Но Жорик так и не слез, когда они убрались: так и просидел на том дереве до самого утра. Только когда стало совсем светло, спустился осторожно, вцепившись в дерево когтями и спускаясь задом. В метре от земли, аккуратно спрыгнул на все лапы сразу. Огляделся: собак давно уже не было; и кот побежал, семеня лапками, куда глаза глядят. Стараясь держаться тех мест, где людей побольше. «Надо искать свою общагу… Наверное», — подумал он. Он шёл прямо по тротуару. Прохожие не обращали на кота никакого внимания, спеша по своим утренним делам.

И вдруг: « Кис-кис-кис»… Навстречу две девушки идут. Красивые, наверное. Лица снизу не слишком видать. Одна из них кота увидала — и зовёт.

Жорик подошёл, потёрся спинкой о ноги той самой девушки, что его позвала. И сел около неё. Посмотрел жалостно. Может — покормит?

— Маша, это же мой Масик! Смотри! — обрадовалась вдруг незнакомка.

— А ты уверена? — спросила её подруга. — А может, это кот какой бомжацкий, уличный. Может, у него глисты, блохи…

— Нет, это мой кот! Это Масик. Я его уже неделю, как ищу. Говорят — отвадил кто-то из соседей. Кто котов не любит. А он, наверное, подался в старые места — где жил у моих знакомых девчонок, из общежития. Они мне его и подарили, когда домой уезжали. Ты их знаешь: сестра моя двоюродная и Надя.

— А, помню. Со стройфака.

— Ага! Кис-кис-кис… Потерялся, мой бедненький. Иди ко мне на ручки, котик! — она погладила Жорика по спинке.

Он замурлыкал.

— Ну ладно, Зойка, мне на пару пора! Завтра встретимся. А у тебя сотовый звонит, — сказала ей подружка.

«Боже мой! Это — что, та самая Зоя?» — подумал Георгий.

Пригляделся. Действительно, это была та самая девушка, которую он видел в Подвальчике и напротив которой сидел, рядом с Иосифом Мартовичем.

— Пока! — тем временем, Зоя попрощалась с подругой и достала из кармана сумочки телефон:

— Алё! Мама, уже иду! Мы с Машкой физику сделали, нам помогли. И контрольную. И чертежи всю ночь чертили. Домой сейчас приеду. Мне сегодня на занятия во вторую. Да. Целую. Жди.

Зоя с трудом запихала кота в сумку, так, что снаружи остался торчать только кончик хвоста, и, пройдя мимо трамвайной остановки, двинулась вдоль по улице. Жорик смотрел теперь в щёлочку — через стык между кожей сумочки и началом «молнии», и ему казалось, что девушка идёт целую вечность в плотной толпе студентов. Его окружали резкие вредные запахи: то курева, то духов. Уши резали громкие звуки, часто слышалась нецензурная брань.

Дойдя до Главного корпуса, девушка свернула на аллею и пошла мимо жёлтых клёнов и лавочек. Под ногами шуршала свежая листва. Коту в сумке стало вольготнее, он с удовольствием втянул в лёгкие свежий, пахнущий осенью, воздух. Однако, потом девушка села на автобус, и кот пережил там, в давке, не лучшие минуты своей жизни. К счастью, ехала она не слишком долго. Соскочив где-то на остановке и миновав перекрёсток шумной улицы со множеством машин и автобусов, она вышла на тихие улочки окраины и довольно долго шла пешком. Наконец, дошла; поднялась на второй этаж старого дома, позвонила в дверь.

— Зоя, ты? — раздался голос.

— Я.

С двери изнутри сняли цепочку, провернули замок. И Зоя шагнула к себе домой.

— Мама, а я Масика нашла. Вот он! — сразу же, с порога объявила девушка. Поставила на пол и открыла сумку.

И кот — сокровище-то какое! — вывалился наружу.

Глава 3. Кошки в литературе

Тем временем, когда новоиспечённый кот растворился в безумии ночи, в том самом общежитии, в той самой комнате, где раньше жил Жорик и которую он столь конфузно покинул, происходило нечто весьма странное.

Теперь там стоял посреди комнаты абсолютно голый человек. Ему самому было непонятно, откуда же он здесь взялся. Он тупо смотрел на форточку, в которой только что исчез бывший преподаватель.

«Куда так спешно устремился мой хозяин, к тому же приняв облик кота? Что-то он такое интересное до этого делал, что-то весьма знакомое. Волнительное. Стоп… Хозяин?!» — и вот тут-то наступил полный ступор. От непривычного напряжения мыслительной деятельности внезапно захотелось есть. Человек на автомате подошёл к кошачьей миске. Тупо уставился на свежую рыбью голову. Но есть её почему-то абсолютно не хотелось. И почему это?

И тут до него начало доходить… Он посмотрел на свои ноги, на свои руки. И задумался. «Я… вроде бы, человек… Но, только что был котом. И был котом, кажется, долго» — человек был озадачен. Он ощупал свой торс руками. Потом взял с кресла домашний халат Жорика, который тот надевал исключительно после душа, и спешно напялил. Уселся в кресло… Вернее, вначале по привычке попытался свернуться клубком, но было чертовски неудобно, к тому же он явно не помещался. Тогда он расправил спину и принял вертикальную позу.

«М-да… Всё, что осталось в доме от моего хозяина, это синие плавки, что валяются на полу», — подумал человек, который только что был котом. — Похоже, что мы с ним махнулись телами. Надо это проверить». Он включил свет, осмотрел себя и ощупал своё лицо. Первое, что бросилось в глаза — длинные, заскорузлые ногти на руках и ногах. Лицо заросло, хотя и не слишком густо. Бывший кот подошёл к зеркалу, которое было на внутренней дверце распахнутого сейчас шкафа, и критически осмотрел заросшее лицо и патлатую шевелюру… Нет, он определённо не похож на Жорика! Другое тело.

Лицо, смотревшее на него из зеркала, оказалось так себе: не красавчик, но и не урод. Уши, правда, были страшно поцарапанными: наследие кошачьей жизни. Человек смотрел на себя — и, вроде бы, узнавал. То есть, чем дальше, тем больше крепла в нем уверенность, что он — реально, человек, а не внезапно очеловечившийся кот. Что он когда-то родился и был человеком, а вот котом стал по какому-то недоразумению. «Кто же я? Кем был? Как и где жил? Абсолютно ничего не помню. Даже — как меня зовут… Хозяин звал меня Васькой. Бабка — хозяйка, у которой я жил до него — просто Полосатиком. Вот и все имена, что есть у меня в наличии… Гм… Что я несу? Просто, я не помню своего имени. Своего настоящего, человеческого имени. Во всяком случае, пока», — осознал он, наконец.

Потом подумал: «И что же мне делать дальше? Куда идти? В психушку?» Но тут же в голову ему пришла более здравая мысль: «А что, если просто представиться на время Жориком? Пока суть да дело… Я в бытность котом хорошо изучил повадки и привычки моего хозяина. И это жилище посторожу ему до возвращения, а там — видно будет. Надо будет обязательно найти его. Этого Жорика. И почему он вдруг стал котом?».

Неизвестный осмотрелся и решил, что документы, деньги и вообще всё самое важное хозяин комнаты, должно быть, хранит в ящиках большого письменного стола, больше негде.

«Интересно, кем же он работает? Чем занимается? Похоже, что мы живём в общежитии. Насколько понял, в студенческом. Его ни с чем не спутать, — размышлял бывший кот, изучая содержимое стола. Он искал документы.

— Методички, конспекты… Ага! Вот и паспорт. А зовут его — а теперь меня, значит — Георгий Владимирович. А вот — трудовой договор… Принят на должность инженера кафедры дизайна и культурологии… Кто это такой: инженер гуманитарной кафедры? Понятно бы, какого-нибудь стройфака или по канализации, или коррозии металлов… А вот — расписание каких-то занятий. Постой! Да он же препод! Его фамилия указана, и печать деканата… Понятно теперь, чем он занимается… И что же мы преподаём? Ого! Культурология, история науки и техники, история искусства, дизайн двадцатого века… Ладно, ничего, прорвёмся. Буду просвещаться, где наша не пропадала! Я же очень учёный кот… То есть, не глупый человек… Знать бы ещё, кем я был до кошачьего воплощения, так сказать. И что же со мной случилось. Но, вопросы пока — оставим на потом. Надо выручать чувака, пока он — кот, и бегает где-то по улицам, бедолага. Мне ли не знать, каково быть уличным котом…»

Итак, решено! Немного ума, косметики и небольшое переодевание в чужие вещи… Впрочем, своих у бывшего кота и не было.

Снова подойдя к зеркалу и приглядевшись повнимательней, он понял, что был примерно одного роста и примерно одного возраста с бывшим хозяином серого, полосатого кота Василия… Разве что, чуточку пониже. Самую малость. Правда, был несколько постарше, а ещё — более подтянутым и мускулистым человеком. «Но, можно в его мешковатой одежде просто затянуть потуже пояс, и отличие фигуры сильно заметно не будет. Может, он похудел, в конце-то концов. А теперь — лицо. Конечно, надо побриться, оставив только небольшие усики. И слегка постричься — у Жорика волосы тоже не короткие, но не настолько же он зарос. Надо будет слегка подкрасить усы и волосы: у Георгия они темнее. Немного завиться: у Жорика волосы чуть волнистые. Надеть слегка тонированные очки от солнца… Он носил их только летом — но ничего, можно надеть и сейчас. Поскольку, вдруг кто заметит, что цвет глаз — другой. У Жорика они зелёные, у меня — серые», — размышлял бывший кот.

Часа два или три он потратил на ванну и приведение себя в надлежащий вид. Неизвестно, что подумали соседи по общежитию, с которыми у Жорика был общий санузел: когда он закончил, перевалило за три часа ночи. Тем более что новый жилец использовал краску для волос, косметику и фен соседки: они лежали на полочке над раковиной. Он покрасил этой чужой краской волосы, а стойкой тушью подправил усы. Результат его, в принципе, удовлетворил. Конечно, полного портретного сходства не было, но… «Кто на работе внимательно разглядывает своих коллег? А студентам препод вообще до фени: у них свои дела на уме», — подытожил бывший кот.

Потом он снял банный халат и примерил пиджак и брюки хозяина: они действительно были великоватыми и странного фасона, но не сильно спадали. И, если ремешком подтянуть… Рубашка у этого парня, преподавателя, была несуразная, ярко-розовая. Пиджак — мешковатый, цвета детской неожиданности. А ещё, он всегда носил галстук. «Странный парень. Но типан он был, по сути, добрый, и даже спас меня от парши, — подумал теперешний заместитель Георгия. — А теперь, подстрахуем как-то его самого: схожу за него на работу… Жаль, что он работает именно преподавателем… Не самая лучшая для меня участь, тяжело мне придётся». Уже одетый по-преподавательски, он сел в кресло и предался размышлениям.

На рассвете, незнакомец внимательно изучил найденное им в столе расписание занятий и просмотрел методички. «Сегодня — должно быть, понедельник, раз вчера было воскресенье: Жорик ходил вчера на рынок. А значит, в понедельник, на этой неделе, что заложена закладкой в ежедневнике, в расписании значатся три пары практических занятий, на химфаке. Через полчаса — начало первой пары. А значит, пора собираться. Долго я, конечно, не продержусь в роли препода, а потому, надо будет как можно скорей найти… этого кота», — подумал он.

Задача поисков осложнялась ещё и тем, что кота он видел только мельком, в темноте. «Кажется, он — чёрный. Или — тёмно-коричневый. С белым пятнышком на грудке, — подумал человек. — Ну и влип же я… Вот ситуация!».

Вся история была мистической и зловещей. Он был нелепым и беспомощным, игрушкой судьбы и обстоятельств, что издевались над ним самым невероятным образом. Но, несмотря на это, бывший кот решил плыть по течению и довериться судьбе… И барахтаться, по мере сил и возможности.

«Главное, не впасть в отчаяние. Жизнь — сложная штука. И для котов, и для людей… Не знаю, где выжить проще: на помойке или же в институте… И там и там — конкуренция», — философски подумал он.

К счастью, способность думать, рассуждать и действовать по-человечески к нему понемногу возвращалась.

Не слишком приятная новость ожидала его у вешалки. Осеннее пальто было ещё ничего: просто сидело, как и вся остальная одежда прежнего хозяина. Слегка мешковато, не по фасону, но по существу придраться не к чему. Бывает и хуже… «Шкура кота была тоже, полагаю, не слишком в моем стиле — но пришлось привыкнуть, — усмехнулся бывший серый полосатый кот. — Но вот обувь… Кажется, я сам любил кроссовки. И спортивные куртки… Но речь не о том. Не важно, что это не кроссовки, а зимние туфли… Но туфли, которые сильно жмут… Это уже чересчур, очень неприятно. Узкие туфли… Несмотря на то, что размер даже чуть больше. Ноги Жорика даже чуточку длиннее моих. Но, видать, поуже… Сюрприз, однако!»

Бывшему коту пришлось снять тёплые носки. И срочно, в темпе, искать самые тонкие. А в нос туфлей насовать немного бумаги. «При случае — сразу озабочусь купить себе нормальные, по размеру», — решил он.

«Конечно, решиться стать преподавателем за Жорика — авантюра ещё та… Но, что делать, куда ещё идти? Бездомным человеком быть — судьба не лучше, чем быть бездомным котом. Думаю, даже хуже. Кому нужен такой? Если к тому же нет денег и паспорта… Вообще долго не проживёшь, однако, — думал бывший Васька, идя по коридору и спускаясь по лестнице. — А кто поверит моему честному рассказу, как я докатился до жизни такой?»

Настроение несколько улучшилось, когда он прошёл к выходу и поздоровался на вахте, не меняя своего голоса. Его признали, поскольку на приветствие сразу же откликнулись и студенты, которые только что вышли из круглосуточного буфета на первом этаже, и вахтёрша.

Студенты хором ответили:

— Здравствуйте, Георгий Владимирович!

А вахтёрша спокойно, с чувством осознанного величия, бросила на него взгляд — и, процедив, своё «доброе утро», снова уткнулась в газетные кроссворды.

Он вышел на улицу. «Сегодня у него… То есть, у меня — всего три пары, и, к счастью — все практические. Практические занятия, как я понимаю, это те, где студенты отвечают преподавателю, а не наоборот. Там, где должен буду распинаться я — это лекции. Завтра их четыре. Слава богу, у Жорика есть хорошая методичка, в верхнем ящике стола. И конспекты. Надо успеть подготовиться. Зайду ещё, пожалуй, в библиотеку — Жорик наверняка там записан. Возьму пару учебников, на всякий случай.

Дорогу от общежития к институту он знал хорошо. «Кто ж её не знает! — чуть не высказался мысленно: каждый кот… Но, конечно, не каждый. Для кота этот мир гораздо огромнее, и большинство из них ограничиваются не такой уж большой собственной территорией. А вот каждый человек, тем более, каждый студент, хотя бы — бывший, должен её знать… Однако! Я — бывший студент? Я тут учился? Всё быть может… Ноги буквально сами идут…»

Вот он уже прошёл калитку чугунной ограды, миновал стороной корпус Горного факультета, который в последнее время стали именовать «Горным институтом», поскольку сам вуз внезапно стал Университетом. Зачем-то все факультеты при этом стали обращать в «институты». Зачем — было известно только верхнему эшелону бумагомарателей, у нормальных людей это не вызывало ничего, кроме недоумения.

А вот и химфак… С ним у настоящего, подлинного субъекта, замещающего теперь Жорика, что-то тоже было связано. Что-то человеческое, из докошачьей его жизни. Во всяком случае, он хорошо знал это здание. Старинное, жёлтое, с мраморной табличкой о том, что здесь выступал Маяковский. И шикарную мраморную лестницу внутри, за тяжёлыми дверями. Зеркало наверху, поворот к деканату, и проход: узкий, ведущий во двор. В так называемую «курилку» — простенок под кирпичной аркой, с выходом во внутренний захламлённый дворик. И следующий узкий лаз, то есть, входную дверь с другой стороны прохода, в кирпичной стене, изрисованной и расписанной студенческими «граффити»: вход, ведущий к Первой Химической. Знакомы ему были и скрипящие деревянные ступеньки этой огромной аудитории, лесенкой спускающиеся вниз парты, вторая входная дверь, что наверху… А первая была сзади места для преподавателя. «Кажется, ещё немного стоит напрячься — и что-то обязательно вспомню, — остановился на лесенке бывший кот. — Но… Нет, увы, больше ничего не вспоминается. Прошлое — как ушедший сон, что не выдернуть из памяти по одной мелкой детали. Но, Первую Химическую явно помню, и этот запах химфака»…

Сейчас эта аудитория была пуста, и он, поднимаясь вверх, пропрыгал её насквозь, по всем ступенькам — и вышел с противоположной стороны. Оказался в закутке с колоннами и перилами, с большими окнами с видом на улицу, на старые большие деревья. Теперь вновь по лестнице — но уже мраморной, крутой и скользкой. Вверх, всё — вверх…

«А там — надеюсь, быстро отыщу нужную аудиторию, — подумал бывший кот, быстро, через две ступени, устремляясь всё выше. — Вот-вот уже начало занятий». К его облегчению, номер значился на двери (это бывает на химфаке не всегда), и он важно вошёл к студентам, хотя едва успел отдышаться. Те дружно его приветствовали, а он оглядел аудиторию. Химики, в отличие от горняков, к примеру, или механиков — где одни парни, имеют группы смешанные. Сейчас парней и девушек было приблизительно половина на половину: вполне приличная, управляемая группа. Преподаватель важно поздоровался и уютно расположился на мягком стуле.

«Какой здесь комфорт, однако», — подумал он.

— Итак, тема нашего практического занятия — культура Египта, — промурлыкал он. — Кто приготовил доклад по первому вопросу?

Аудитория притихла. Но потом поднялось сразу несколько рук.

Кажется, утро задалось…

— Георгий Владимирович, вы не проведёте за меня лекцию для первого курса? — услышал за спиной начинающий преподаватель, который решился заменить собою Жорика. Голос, который раздался вслед, был весьма приятен. Он обернулся и увидел молодую преподавательницу. — Я срочно должна встретить в аэропорту родственников. Свалились на меня неожиданно, как снег на голову.

Бывший кот слабо мурлыкнул. Поскольку эта преподавательница была весьма миловидной. К сожалению, он понятия не имел, как её зовут. Поправив усики и поглаживая животик, он почесал себя за ушком, как бы раздумывая.

— Какой пар-рой? — спросил он мягко.

Тут их догнали студенты, и одна из девушек, сдавая реферат, назвала таинственную незнакомку Оксаной Викторовной.

— Следующей, у вас как раз окно, я сверялась с расписанием, — быстрой скороговоркой пролепетала та, глядя на коллегу с надеждой.

— А какова тема лекции?

— Как заместитель, вы можете прочитать, что угодно: о русском языке, о литературе, о культуре речи… Спасите меня, пожалуйста!

— Хор-рошо, Оксаночка! Но с вас — мор-роженое! — мурлыкнул в ответ «преподаватель Жорик» в розовой рубашке.

Она улыбнулась и тотчас умчалась, на ходу застёгивая плащ. А подставной «Жорик» внезапно осознал, что бытность котом наложила на него довольно сильный отпечаток: должно быть, она теперь сказывалась и в походке, и в движениях и даже… в манере говорить. Надо постепенно избавляться. Но… Привычка — сильная вещь.

В аудиторию он зашёл вальяжно. Сел на преподавательский стул и оглядел присутствующих. Это была какая-то женская дивизия: сплошь девчонки, одна другой краше, с талантливо нанесённой косметикой и пахнущие духами.

— Я замещаю Оксану Виктор-ровну и прочту вам лекцию на тему «Кошки в литер-ратуре», — начал он звёздно.

Аудитория затихла, и преподаватель в полной тишине застучал по плоскости стола костяшками пальцев.

— Мнэ-э… Все знают стихотворение про лукоморье, где дуб зелёный? Не ответите ли вы мне на вопрос, почему сказки великому писателю рассказывает именно учёный кот? Не пёс, не лошадь, не какое-нибудь иное животное? Это наводит на мысль, что искусству телепатического общения именно эти существа были обучены издавна и владеют им лучше других животных. Мне-э… Просто, люди его давно позабыли, как только произошло смешение языков, после падения, как вы знаете, Вавилонской башни. Но, некоторые народы, как полагают, забыли его гораздо позже, например, египтяне, которые почитали кошек. Ещё во времена лукоморья, упоминаемого Пушкиным — то есть, в то самое время, когда на Черноморском побережье обитал маленький злой народец с длинными бородами — некоторые другие жители побережья ещё общались с представителями кошачьих. Каждый из злых черноморов пользовался отравленными стрелами и хорошо разбирался в ядах, как упоминает Геродот. Кошек они не любили, так как, в общем-то, по праву считали соглядатаями и шпионами восточных народов, — преподавателя вдруг безостановочно понесло.

— Итак, во времена лукоморья — то есть, по другому говоря, в глубокой древности, Черноморское побережье заселяли самые разные народы. С красивыми песнями, сказками и легендами, которые, вне сомнений, оказали влияние на многие фольклорные традиции. И дубов, в том числе больших, в три обхвата, встречалось в тех краях множество. Об этом было известно Пушкину, побывавшему на Кавказе, из рассказов тех, кто воевал с горцами. Сказка о Руслане и Людмиле была рассказана поэту у Лукоморья, где дуб зелёный, говорящим котом… Таким образом, у истоков русской литературной сказки лежит именно образ кота. Почему? Давайте разберёмся… Вот Пушкин пишет о Шамаханской царице. А коты, пришедшие в Россию, были родом из Персии. Между прочим, и у Арины Родионовны был сибирский кот, а мы знаем, что наши сибирские кошки — потомки персидских.

«Надо останавливаться. А то я, чего доброго, скажу, что Арине Родионовне, а через неё — и Пушкину, сказки промурлыкал сибирский кот, чьи предки лично знали Шамаханскую царицу… А также, начну излагать свою собственную кошачью генеалогию… Кстати, какой я породы? Русский дворовой?», — подумал новоявленный преподаватель. Но, совсем закруглить тему у него не получилось: лишь чуть-чуть сбавить темп и чуть отклониться в другое русло.

— Итак, кошки были связаны со сказками. Кот — сказочное, нередко — говорящее животное. Не только у Пушкина: вспомните, к примеру, кота в сапогах. Каких вообще котов выбирает человечество? Каким рисует их образ? Будь то легендарная богиня Баст египтян, будь то ловкие коты из сказок или кошки в литературе — эти образы неоднозначны и многогранны. В Египте был даже город Бубастис — там поклонялись кошке. В сказках коты предприимчивы, ловки — но, часто злопамятны и легко расправляются со злодеями.

А в литературе? Заметим, что коты в художественных произведениях часто имеют ироническую, но при этом позитивную окраску. В отличие от собак: к примеру, Шарикова в «Собачьем сердце»… Или, чёрного пса Фауста. Ну, вспомните описываемых котов… Филистера — Мурра у Гофмана, милого и добродушного, хотя и слегка простоватого; искромётного Булгаковского чёрного кота Бегемота, исправно желающего заплатить за проезд, починяющего примус и сообщающего Азазелло, что он не похож на архиерея. А коты у фантастов? «Дверь в лето» Ханлайна, к примеру, или «Звёздный коот» Андрэ Нортон. Встречаются коты и у Стругацких, в «Понедельник начинается в субботу», и даже у Лафкрафта… Да, здесь следует отметить, что образ кота особенно любят мистические писатели и фантасты, потому что кошки в человеческом сознании всегда были связаны с потусторонними и сверхъестественными силами.

Но, ещё чаще стали использовать образ кота в мультипликации. Особенно замечательные образы созданы японским анимэ: «Возвращение кота», «Служба доставки Ки-ки» и рядом других.

Но, вернёмся к искусству слова. Песенный фольклор почему-то создаёт образ неизменно грустного кота: «Жил да был чёрный кот за углом, и кота ненавидел весь дом», или» И если она всё-таки придёт, хоть в это я давно уже не верю, в прихожей её встретит чёрный, чёрный кот, и сядет изваянием у двери», — пропел преподаватель неожиданным, приятным баритоном и продолжил:

— Хотя, говорящие коты — и в сказках, и в мультфильмах — неизменно несут здравый оптимизм и отличаются чрезвычайной сообразительностью. Такой образ — говорящего и весьма по-житейски мудрого кота проходит через многие сказки, начиная от «Кота в сапогах», и доходит до советской мультипликации: думаю, что всем известен кот Матроскин из «Простоквашино».

Таким образом, с древних времён — ещё со времён египетских мистерий — мы можем проследить тесную дружбу кота и человека. В литературе практически не встречается образа кота-дьявола или помощника злых сил, несмотря на то, что тысячи кошек были замучены в застенках инквизиции и сожжены на кострах и могли бы не питать любви к людям… А потому, примкнуть к силам зла.

А всё потому, что натура кота — радостная, позитивная, хотя и слегка ленивая, всё же не ассоциируется в общем коллективном бессознательном человечества с бесовскими силами, с сотрудничеством и службой дьяволу. Скорее, как можно видеть из гетевского Фауста, человек склонен представить дьявола в виде чёрной собаки, а не чёрного кота, хотя собаки издревле служат человеку.

Подводя итоги, скажу, что образ кота в литературе продуктивен, актуален и привносит позитивный заряд в творчество. И данный вопрос, озаглавленный мной «Кошки в литературе», до того актуален и малоизучен, что требуется дополнительное исследование, которое вполне может потянуть на кандидатскую диссертацию, — заключил он неожиданно сам для себя и подумал: «Понесли кроссовки Митю»…

Когда наш «преподаватель Жорик» после лекции зашёл на кафедру, Оксаночка уже сидела за своим столом, ожидая начала следующей пары. И, по-видимому, уже свезла куда надо всех своих родственников.

— Уф! Я за вас уж сегодня наотдувался! — сказал ей наш герой. — Какой там розарий!

— Да, одни девчонки, и все — весьма бойкие на язычок.

— У меня — сидели тихо, как мышки, — возразил коллега. — А что вы делаете сегодня вечер-ром? — спросил он затем ещё тише, наклонившись через стол к Оксане.

У остальных коллег, сидящих за столами в преподавательской, напряглись уши.

— Я… По вечерам хожу на бальные танцы. В студенческий клуб «Ювента»… Всегда хотела уметь танцевать, но меня никогда в детстве никуда не водили. Совсем ни в какие кружки и секции. Говорили, что главное — учёба… Теперь пытаюсь наверстать упущенное и реализовать свою мечту, — говоря это, Оксана чуть-чуть зарумянилась. И улыбнулась коллеге.

— Так это же — великолепно! А мне туда можно записаться? Я никогда раньше не танцевал бальные танцы, но с удовольствием поучился бы. Меня возьмут?

— Да, конечно! Берут всех желающих, и у многих женщин не хватает партнёра! — обрадованно ответила Оксана.

— Впрочем, я никогда не танцевал, совсем не умею, — спохватился распоясавшийся бывший кот, вспомнив, что всего лишь замещает Жорика, а значит, это всё — временно, и потому, не стоит пускаться во все тяжкие. Вдобавок, сомнительно, чтобы настоящий Жорик танцевать умел… «А я?» — мысленно задал он себе вопрос и почувствовал, что, наверное, вполне даже неплохо двигался.

— Наша руководительница, Александра, берётся обучать с нуля, — пояснила Оксана.

— Я подумаю. Нужно придти сначала просто так, и пару раз просто глянуть. И, может быть, решусь, — сказал он, чтобы как-то закруглить тему. И, по возможностицу. Этаж был второй. Но рядом, почти под окном, располагалась крытая шифером крыша строения, скрывающего в себе, должно быть, вход в подвал. Спрыгнуть на эту крышу для молодого кота было что раз плюнуть, запрыгнуть обратно — тоже реально. Он лениво потянулся и зевнул, выгнув спину. «Надо будет по нужде — выпрыгну в форточку. Не ходить же, в самом деле, в этот странный ящичек в коридоре, от которого так дурно пахнет целыми поколениями сменявшихся котов… Кажется, на кухне стоит моя миска, в которую навалена всякая дрянь: макароны, вчерашний плов. Но… чего не съешь с голодухи! Пойду-ка я на кухню», — и новоявленный кот устремился в коридор.

Но тут как раз кто-то провернул в двери ключ; в квартиру вошла мама его теперешней хозяйки. Вернулась домой с работы. Подрабатывала, как понял кот, она где-то уборщицей, и уже была пенсионеркой. Об этом она говорила утром с Зоей: о пенсии, о маленькой зарплате… Сейчас, возвращаясь с работы, женщина успела зайти по дороге в магазин: от её сумки пахло свежим хлебом и сосисками.

— У, проглот! — сказала она, увидев кота. — Никакой от тебя пользы! Только жрёшь и спишь целыми днями!

Кот ретировался обратно в Зойкину комнату. Когда хозяева в таком настроении, им лучше не попадаться под руку. Он вышел в открытую форточку во двор, сделал свои кошачьи дела и быстренько вернулся. Гулять дольше что-то не тянуло. Дома кот завалился на диван и продрых до тех пор, пока не явилась пришедшая с занятий Зоя.

Она пришла грустная. Молча разделась; скинула, случайно попав на кота, кофточку и лифчик и завернулась в махровый домашний халат с поясом. В ту же минуту, у неё задребезжал на столе сотовый.

— А! Машка! Нет. Нет. Никуда не пошла. Да, так. Он козёл. Так что — приходи. Чаю выпьем. Мама печенье испечёт. Жду.

Зоя уселась у окна и врубила на всю мощность БГ.

Вскоре в комнату вошла Маша: видимо, жила неподалёку.

«Пока цветёт Иван-чай —

Мне не нужно других книг,

Кроме тебя…", — пел дивидишник голосом Бориса Гребенщикова.

— Зоя, на тебе просто лица нет, — сказала вошедшая в комнату Маша. — Тебя — что, этот воображала Денис обидел, что ли? Вы же с ним сегодня в кино вместе собирались! Или он, бабник чёртов, руки почём зря распустил? — и Машка, смахнув все, что там было: кофточку, джинсы, всяческие мелочи из одежды и кота в придачу — на пол, тяжело рухнула на диван. Комплекция у неё была ещё та. «Мне ещё повезло, что она не села на меня жо… Задницей», — подумал, убираясь бочком, бочком — и ещё подальше, кот.

— Нет. Он меня не обидел. И руки не распускал. Совсем! — Зоя покраснела, а потом заплакала.

— Ну, успокойся! Не ной. Другого найдёшь. Так, что он тебе сказал? — напирала Машка.

— Он отвёл меня после пары в сторону — ну, знаешь, к колоннам в Главном корпусе… И сказал, что он бы, конечно, пригласил меня в кино, но… Вот, допустим, он пригласит. А потом мы начнём встречаться, целоваться. А вдруг — полюбим друг друга… А ведь ему сейчас — мол, сама понимаешь — никак нельзя жениться. Это — на третьем курсе? И живёт то он вместе с мамой — нет отдельной квартиры. В общем, нафига тогда — в кино… К этому он ещё прибавил, чтобы я не обижалась, и что он — парень честный.

— Ну и — флаг ему на шею, барабан в задницу и пёрышко для лёгкости — куда его там? — прокомментировала Машка, поймала кота и стала гладить.

— Барабан — на шею, флаг — в руки, — машинально поправила Зоя.

Кот громко и старательно замурчал.

— Ну и парни пошли! Ни в кино пригласить, ни цветов подарить — просто так, от всего сердца. Один секс на уме, в перспективе. А потому сразу — и пошла ты нафиг со своим утюгом…

— С каким ещё утюгом? — удивлённо спросила Зойка.

— С каким, с каким… Анекдот такой есть. Типа, увидел парень соседку на балконе… Решил пойти познакомиться. Пошёл в соседний подъезд, поднимается по лестнице. И думает: «Что сказать? Ну, попрошу, к примеру, утюг. Как-то надо начать беседу». А этаж не маленький. Он всё идёт и идёт. Лифта, типа, нет, или же он — сломался. И дальше думает: «А вдруг, она не такая уж красивая? А вдруг, у неё парень есть? А вдруг, она… вообще больная, и меня заразит? — ну, это мягко говоря… Короче, подходит, звонит, дверь открывается, а он ей с порога: «Да пошла ты нафиг со своим утюгом!»

Зоя засмеялась, и уже спокойно прокомментировала:

— Не хотел в кино — так и не приглашал бы тогда. Не я ведь его пригласила — сам подошёл. Говорил — фильм хороший… А я согласилась: сто лет в кино не была. Или — сейчас даже в кино просто так не приглашают? Как в ресторан какой-нибудь…

В это время в комнату к девчонкам вошла Зоина мама с металлическим подносом, на котором стояли чашечки с чаем и вазочка с печеньем и конфетами. Она улыбнулась Маше и поставила это всё на письменный стол.

— Угощайся, Машенька!

— Спасибо, Марь Иванна! — поблагодарила та, и тут же набросилась на печенье.

Мама — бочком, бочком, и вышла. Но, судя по выражению лица, суть беседы её заинтересовала.

А Жорику тоже безумно захотелось сладкого, и он еле сдерживал свои неестественные для нормального кота желания.

Потом не выдержал и подошёл поближе к Зое, запрыгнул к ней на колени — и стал тереться мордочкой о её руку, мурча и стараясь заглянуть прямо в глаза. Тогда девушка почти машинально развернула конфету — и сунула её коту в пасть. А тот взял лакомство в зубы и проворно спрыгнул под стол. Там он, старательно надкусывая, жевал конфету. «До чего вкусно! Как в детстве», — кот ел с видимым удовольствием на наглой мордочке.

— Зой, а ты что, кошек — конфетами кормишь? — удивлённо спросила Машка.

— Не кошек, а только моего Масика. Он — странный кот. Финики ест, бананы, конфеты шоколадные, а также солёные помидоры и консервированный горошек, фасоль и кукурузу.

Жорик с удивлением внимал перечислению и находил его замечательным. Хорошо, что до него здесь жил весьма оригинальный кот.

— Ты бы ему витаминчиков каких кошачьих купила. По-видимому, ему витаминов не хватает.

А потом, Машка вдруг стала серьёзной, и даже напряжённой.

— Зоя, а как ты отнесёшься, если в субботу, то есть завтра, я приглашу к тебе гостей? — спросила Машка. — Понимаешь, у меня нельзя; мама ногу сильно ушибла, и лежит теперь. А папа срочно пишет научную статью. А тут предложили послушать, как я играю на гитаре. Хотят взять в свою команду: выступать будем, в Доме работников просвещения. В рамках работы с молодёжью. Поэтесса будет одна, ещё — бард, тоже женщина. Говорят, уломают ещё одного парня. В общем, вместе все соберёмся. И выступим. И ты, если хочешь, к нам присоединяйся. Со скрипкой.

— Не хочу. Некогда мне, еле учиться успеваю.

— Ну и ладно. Мы просто у тебя посидим. У тебя же мама завтра на Октябрьский посёлок поедет, к родне?

— Да, у неё по графику выходные.

— Я принесу чего-нибудь к чаю. Мы у тебя посидим, поиграем, стихи кто почитает. А ты просто слушай, отдыхай. Развеешься с нами немножко.

— Ну… Хорошо.

— Вот и ладненько. Давай делать физику. Ты методичку взяла в библиотеке?

Они долго писали лабораторную. А Жорик всё это время игрался с бумажками от конфет, которые скинул на пол. «И почему мне это… так прикольно?» — подумал он. — Кажется, я начинаю думать и вести себя как кот».

Когда Машка ушла, Зоя ещё долго писала что-то в своей тетради, а Жорик свернулся у неё на коленях, нахально пользуясь своим кошачьим положением. А когда было уже совсем поздно, он залез к Зое на стол и нагло развалился у неё на учебнике. Потом — сладко потянулся, проведя коготками по книжке.

— Да, кот, ты прав! — засмеялась Зоя. — Пора мне заканчивать — а то, я уже заморачиваться на учёбе начинаю.

Она взяла гитару, побренькала немного и затянула песню: «Со мною вот что происходит, ко мне мой старый друг не ходит»… Пела она очень проникновенно — хотя, вряд ли к ней не ходил какой-то старый друг. Скорее всего, просто «разнообразные не те» страшно надоели.

— Зоечка, ты бы лучше на скрипке сыграла — давно не бралась! Я тебе говорила, что трудно будет тащить сразу и дневной вуз, и музыкальное училище — заочно, — это неожиданно в комнату вошла Зоина мама, тихо приотворив дверь. — Но раз уж впряглась — то держись!

Зоя подскочила к маме, тихо поцеловала в щёчку.

— Конечно, мама! Я сейчас возьму скрипку и сыграю Вивальди, твою любимую!

— Ох, доченька! Поздно я тебя родила, дорогая! В тридцать восемь — наверное, уже не надо было рожать. Теперь-то я — уже старая, пенсионерка, а работать приходится. Мало чем помочь тебе могу. А скоро совсем обузой стану.

— Что ты, мамочка! Ты — просто моё солнышко! — ответила Зоя, расчехлила скрипку и заиграла.

А кот лежал на диване, слегка прижав к голове уши. Звуки полились просто чудесные, отчего он не выдержал, издал утробный звук, похожий на «урр» и на «мяу» одновременно.

— Ой, Масику понравилось! — сказала Зоя и засмеялась. А потом продолжила играть.

***

На следующий день, в то время как кот грелся на подоконнике, Зоя вернулась из института. Не одна. Вместе с ней вошёл прыщавый и конопатый верзила.

— Проходи, Влад! Вот тебе учебник по сопромату, — услышал кот Зоин голос, а у самого шерсть встала дыбом: это был тот самый Влад, который хотел его поймать и влить ему в глотку пива.

— Задание — на странице сто одиннадцать, — важно сказала ему Зоя. — Завтра — вернёшь. А потом — продли студенческий обязательно, и возьми себе такой учебник в библиотеке, на четвёртом этаже. Они там ещё есть.

— Ты — что? Правда решила, что я к тебе — просто за учебником? — гыгыкнул Влад. — Ты меня хоть чаем напои! Мама у тебя дома? — спросил он, высунувшись в коридор и глядя в то в сторону кухни, то в сторону второй — плотно закрытой — комнаты.

— Нет, она сегодня отправилась в посёлок Октябрьский — к родственникам и подругу навестить, которая в больнице лежит, — ответила Зоя. — А что?

Влад нагло развалился на диване. А кот спрыгнул с подоконника на пол, сел около ног гостя — и стал наблюдать. Зоя вышла на кухню: поставить чайник.

— Слышь, у меня такое впечатление, что твой кот за мной наблюдает, — сказал Влад. — А ты — присаживайся рядом. Ты что, боишься?

— Н-нет! — пролепетала Зоя.

— Я в институт уже после армейки подался, мне — двадцать два года. А тебе — сколько? — спросил Влад.

— Девятнадцать.

— Ну, вот. А ведёшь себя как малолетка, — и Влад посмотрел на Зою с таким выражением лица… «Я с таким выражением обычно смотрю на птичек на улице», — совсем по-кошачьи подумал Жорик.

Затем гость поднялся с дивана и стал медленно приближаться к Зое. Обнял её, потащил к дивану и завалил.

И тут кот прыгнул. Прямо ему в морду. Выдвинув и распустив все свои когти. И, вцепившись, несколько раз повторил их впускание и выпускание.

— Ай, — завопил Влад, пытаясь его отодрать. И, когда это у него получилось — он весь уже истекал кровью.

Кот вырвался у него из рук и забился под диван.

— Где этот чертов кот? — орал Влад. — Где эта проклятая зверюга? Я убью его!

А Зоя в это время давно уже вскочила на ноги и вооружилась тяжёлыми настольными часами на мраморной подставке. Она взяла их наизготовку, в правую руку, слегка заведя её себе за спину, подняв над головой. Бледная и взъерошенная, она отчаянно проговорила:

— Не смей трогать моего кота! Слышишь, скотина — не смей! — и столько решимости было в её хрупкой фигурке и ненависти в её словах, что Влад попятился к двери и воскликнул:

— Сумасшедшая! Она — бить меня хочет! Дура! И кот у неё бешеный! — и, с этими словами, он исчез из комнаты. Чуть погодя, хлопнула входная дверь квартиры.

Зоя пошла, накинула на дверь цепочку, села на диван и разревелась: сказалось недавнее нервное напряжение.

— Придурок! — бросила она в сторону двери.

Кот вылез из-под кровати и стал тереться мордочкой о её руку. Она погладила его по выгнувшейся спинке и улыбнулась:

— Единственный рыцарь в моей жизни! И тот — просто кот. Спасибо, Масик…

***

А вечером заявилась Машка с кучей гостей. Первой из которых, следом за Машкой, вошла девушка с косой чёлкой и длинными каштановыми волосами. Глаза сильно подведены стрелками и пирсинг на крыльях носа. Гостья была с гитарой.

— Я — Даша, — сразу представилась она.

Была также дама за тридцать, важная и надменная, со слегка раскосыми, но серыми, а не карими глазами на крупном, крестьянско-русском лице.

— Это — известная в городе поэтесса, Лиза Котельщикова, — кивнула в её сторону Машка.

Ещё был парень с афропричёской, тот самый Денис, о котором у Зои шла беседа с Машкой. Жорик его тоже узнал: этот Денис подходил на улице к парням, которые хотели поймать кота. Только, тогда его причёска была попроще, не было множества косичек, увязанных в пучок. Кажется, парень попал в гости за компанию с другом, мрачным длинноволосым блондином в чёрном плаще: с приглашённым к Машке поэтом. Блондин с бледным лицом скинул плащ и оказался сплошь в татуировках, во всяком случае, на обоих руках до самых плеч.

— Игорь, — назвался блондин. — Стихи пишу. В стиле рэпа.

Зою заметно для кота передёрнуло. Должно быть, она не любила рэп.

и своего сочинения — или же ездить по различным литературным сборищам. Не у всех есть возможность и желание. Сколько у нас таких неприкаянных душ? «Я ушёл от закона, но так и не дошёл до любви» — как поёт БГ… «Так и я остался вне времени и пространства, со своими прочитанными книгами, просмотренными фильмами и собственными рукописями, которые не горят в столе или на никому не нужных файлах. Со своей исторической наукой и недописанной диссертацией. Как капитан Немо, на глубине своей комнаты, за двадцать тысяч лье отсюда. А теперь я и вовсе… кот».

Сюда на цыпочках пробралась Зоя, придвинула стульчик поближе к окну, села в темноте.

— Масик! Ты здесь? Как мне все надоели…, — прошептала она и погладила кота. Зарылась лицом в его тёплую шёрстку. — Какая-то.. кичливая у них поэзия. Выпендриваются друг перед другом, и никто не слушает других, только выставляют себя. Кроме Машки, конечно… Она — в принципе, добрая, хорошая. Почему так бывает? Хорошие люди очень милы, но с ними абсолютно не о чем поговорить. Так, о разной чепухе. А умные, и, вроде бы, необычные, в чём-то иногда — даже талантливые, те — ужасно нервные, чванливые и… абсолютно пакостные и злые. Если идти с ними на контакт, при этом всегда надо ённое родство, что ли», — подумал Жорик, на время ощутив себя прежним. Человеком.

А из чуть приотворённой в коридор комнаты за стеной всё раздавалось и раздавалось монотонное и размеренное бу-бу-бу: Лиза, уже как минимум полчаса, не переставая, читала свои стихи.

Глава 5. Новая жизнь

Кошачья вальяжность выветрилась с него, как вчерашний день. Беготня, суета, отчёты и планы, подготовка к лекциям и семинарам, попытка на всякий случай разобраться в жориковой диссертации — вдруг, научный руководитель позвонит и назначит встречу… Всё это закрутило бывшего кота, постепенно превращая его в реального «препода».

С ребятами он был мягким, но строгим, спуску не давал; излагал материал, должно быть, не столь глубинно и интересно, как настоящий Георгий Владимирович, но доходчиво, последовательно, со схемами и комментариями для лучшего запоминания и с массой необходимых для некоторой разрядки и отдыха, анекдотов, так сказать: говорил про исторические загадки, смешные случаи с великими людьми или странные события, зафиксированные историческими свидетельствами.

А ещё, стал замечать за собой склонность к чтению фантастики, фентези и всякого рода эзотерики — увлекался этим в свободное от работы время, для отдыха. В библиотеке этого добра было изрядно.

Чисто преподавательская работа его не сильно напрягала, хотя он понимал, что по-настоящему не силён в материале, находясь чуть дальше рядового студента. Ему, по существу, срочно необходим был кот. Чёрный, с белым пятнышком на грудке. Вдобавок, его нужно было не просто отыскать: коту необходимо было вернуть его человеческий облик…

«Возможно, стены и обстановка помогут в этом. И, быть может, полное соответствие времени суток и условий… Вечер, пассы, — размышлял тот, кто и сам недавно побывал в шкуре кота и знал, как это непросто. — Главное, конечно — его отыскать. А значит, чтобы он жив оказался. Жизнь кота — не такая уж простая штука, особенно на улице. А если до попадания в кошачью шкурку ты был не просто человеком, а интеллигентом домашнего склада, книгочеем… Жориком, в общем… То, есть ли у меня надежда, что этот кот выжил ещё?».

Статус самого бывшего Васьки был весьма странен. О себе, то есть, о своей человеческой жизни, он по-прежнему не помнил ничего. Так, кто же он? Простой кот, только теперь в чужой, человеческой, шкуре? Или, всё же человек, который, как и Жорик, когда-то на время почему-то стал котом? Для простоты, он теперь, даже мысленно, называл себя «Жорик». Поскольку, замещал Жорика, жил в его комнате, проводил за него занятия — то есть, по существу, временно им являлся. Что это, театр одного актёра? Тогда, он неплохо вжился в эту роль.

Иногда ему даже казалось, что Жориком он был всегда. Только, у него что-то случилось с головой, и ему привиделся странный бред. А ещё, он ничего не помнил о своей жизни (теперь имеется в виду существование собственно Жорика). Существование до дня икс… А именно, с того момента, когда исчез его серый кот. Кот?! С ума можно сойти: зато, он помнил жизнь… серого, полосатого кота Васьки. Понемногу забывал детали — но в целом помнил. То есть, всё-таки, он сам и был этим серым котом? Возможно, им когда-то и родился. Только, почему-то внезапно стал человеком? Нет, и в этом случае пазл целиком не складывался: себя котёнком «кот Васька» тоже не помнил. То есть, он всё-таки не кот? Вернее, не совсем кот?

Но, если оставить в стороне вечный вопрос, кто мы, откуда и куда идём, что он в основном и делал, то будни преподавателя всё более и более становились для него привычными. «А — что? Живёшь, в общем то, как все. И плывёшь по течению… Работа — дом, дом — работа, — подумалось ему. — В целом, никаких неожиданностей. Рутина».

Однако, неожиданности случались постоянно… К примеру, только что была очередная лекция по культурологии, посвящённая христианству. Она шла четвёртой парой. Последней — для первой смены… При этом, студенческая разморенная усталость так и парила над аудиторией. А некоторые студенточки, даже сидя на передних партах, наплевали на культуролога и в открытую приводили в порядок свои ногти, причёсывались, подкрашивали глаза, глядя в маленькое зеркальце, положенное посередине на парту, посылали сообщения — и тому подобное.

— Какие вы знаете символы христианства? — спросил преподаватель наивно.

Последовало тупое молчание.

— Ну-у… Вы видели когда-нибудь Собор или церковь? Что находится у неё наверху? — дал он прозрачную подсказку. Было слышно, как аудитория начала что-то усиленно вспоминать. От напряжённой работы мозга стало жарко.

— А там — купол! Зелёный, — отставив в сторону только что наманикюренные ногти, воскликнула девушка с первой парты у окна.

— Хорошо. А на куполе — что? — спросил Жорик. Все молчали. — Ну, ладно… Подойдём к вопросу с другого конца… Почему религия названа христианством? С каким историческим лицом это связано?

— А! Я знаю! Там чувак такой был… Его потом распяли за что-то, — радостно сообщила одна из девушек — блондинка высокого роста, одетая в белую майку с надписью «кисс ми».

— Ну и хорошо! Ладушки! Как звали этого человека? Кто знает? — натужно спросил Жорик.

Аудитория молчала.

— Я не помню. Я фильм какой-то про него смотрела. Жалостливый такой… Ах, да! Иван Сусанин! — продолжила мозговой штурм активная блондинка.

Жорик чуть не упал в обморок. Но аудитория, как говорят студенты, даже «прикола не поняла».

— Ну как же этого человека можно не знать? — удивился мнимый Жорик очень громко. — Это же все равно, что не знать, к примеру, куда впадает Волга…

— А куда? Я дальше нашего города — нигде не бывал. Как я могу это знать? — спросил парень с последней парты.

Только солидный стаж тёртой кошачьей жизни не позволил бывшему коту, замещающему преподавателя, всерьёз ощериться и выпустить коготки.

«Нет, надо срочно… искать кота! Иначе, как-нибудь просто взорвусь!» — подумал он.

— Георгий Владимирович! Заканчивайте лекцию! Вас к себе Владимир Исаевич требует! — заглянула в кабинет лаборантка Алёна.

До конца пары, к счастью, оставалось уже несколько минут.

Декан гуманитарного факультета Владимир Исаевич почему-то невзлюбил сектантов. Зато, он просто обожал общественную работу: конкурсы, заседания, викторины… Сейчас он восседал в мягком кресле под портретом президента и болтал по телефону.

— А, Георгий Владимирович! Проходите, проходите! — запанибратски улыбнулся он широкой улыбкой довольного крокодила. И, как раз в это время закончив с кем-то разговор, положил трубку.

— Вы, как молодой специалист, должны немедленно подключиться к общественной работе! — довольным, оптимистичным тоном распорядился он. — Присоединяйтесь к Карине Геннадьевне. Она подготавливает новую конкурсную программу среди студентов «А ну-ка, девушки!», с награждением нашей будущей мисс факультета. И хорошо, если эту программу будет вести мужчина. Она напишет слова — а вы их заучите. Но это — потом. А завтра нужно совершить рейд по общежитиям, и вы сопроводите Карину: она проводит конкурс на лучшую кухню.

Бывший кот покинул кабинет декана в полном недоумении. Да, по всей видимости, он, рисуя себе преподавательскую работу, был весьма далёк от реальной действительности. В его представления никак не попадала лучшая кухня, мисс факультета и пляски на лабутенах. Умственный труд, как он всё более и более убеждался, был для преподавателя абсолютно лишним. А вот навыки кулинара или массовика-затейника, пожалуй, подошли бы как нельзя кстати.

Следующий день у бывшего кота — по расписанию, выходной. Настоящий Жорик посвятил бы его написанию диссертации: он всегда так и делал. Но, тёртый жизнью серый Васька, его замещающий, не забыл про «лучшую кухню» и почти с удовольствием направился на поиски приключений.

Карину, то ли секретаря, то ли заместителя декана по культурно-массовой работе, он нашёл в лаборантской. Наверное, она сама запуталась, какую роль на факультете исполняла. «Ещё не старая женщина и была бы вполне симпатичной, если бы не напускала на себя важный вид, изменила форму очков и держалась попроще», — подумал бывший кот, несколько минут откровенно её рассматривая. Наконец, Карина оторвала глаза от читаемого документа и властным тоном сообщила:

— Мы с вами начнём обход с первого общежития, затем посетим шестое и девятое.

А потом, взяв коллегу под руку, Карина поволокла молодого преподавателя за собой по улице, и, при довольно стремительной ходьбе, всё ж успевала строить глазки всем проходящим мимо знакомым мужчинам.

В первом общежитии осведомлённые о конкурсе девчата — дизайнеры усадили их за стол, напоили чаем и угостили пельменями. Их комната отличалась уютом: было заметно, что студентки сами поклеили здесь обои и навели полный порядок. Из железных коек знакомые соорудили им «двух ярусные» кровати. Комната была забита компьютерами и музыкальной аппаратурой. На стенках висели картинки с китайскими пейзажами, иероглифами и прочие «фен-шуйские» штучки.

Подставному Жорику начинала нравиться общественная работа. «Давно я не ел пельменей. Со сметаной», — подумал он, сыто, по кошачьему, урча.

А потом, они с Кариной были в «шестёрке». Это общежитие поразило даже воображение тёртого уличного кота со стажем. На этаже, где жили «их» студенты, дверь в туалет не запиралась вовсе, причём работал единственный: женско-мужской (по очереди?). В нём не было света. Совсем. Никогда. А воды на полу было примерно по щиколотку.

— Мы туда по одному не ходим: кто-то должен стоять на входе и кричать, что занято, — пояснила им студентка Вика, маленькое чудо с детскими хвостиками. — А после девяти вне комнат лучше и вовсе не появляться. Не знаю, что там происходит, но крики стоят абсолютно дикие.

— Мы бы вас получше угостили сегодня, но у нас есть только картошка. Жареная. Немного. Мы стипендию на днях ожидаем, и потому, на большее денег нет. Сегодня картошку Виталик жарил. На кухне у нас девушкам опасно задерживаться. И, когда он её.

рпризами, по всей видимости, он и так был сыт по горло: в бытность бродячим котом их было более чем предостаточно. Хотелось определённости, предсказуемости, пускай, даже пресной. И временной.

Вопросы из серии, откуда он взялся, давали о себе знать всё реже. Он обычно отправлял их в разряд философских: то есть, оставлял размышления над ними на какое-нибудь «потом». «Не всё ли равно, с какого фрагмента начинать смотреть фильм со странным названием „моя жизнь“? Можно, в конце концов, с середины», — решил вчерашний кот.

Оа полках вдоль стен большие альбомы. А ещё, здесь стоял шкаф, маленький диванчик и несколько кресел, а также садовый столик с парой стульев у стены, у входа. За столом, нога на ногу, сидела дама средних лет, в плотных лосинах и длинной тельняшке. Личико у неё было задорное, не без приятности; волосы светлые, то ли естественная блондинка, то ли крашеная — скорее, впрочем, естественная. Выраяли по печенюшке.

вообще был пономарём в Николаевском храме… А кого же ещё взять? Мне, к тому же, нужны альтернативные мнения: свобода ведь… Так и велено было; отрази, мол, разные взгляды…

— Ну, а я знаком был с женщиной, что тогда была редактором нашей газеты. Институтской, «Кадры индустрии». «Нонна, — говорю, — есть тут неподалёку „кадры“, что сейчас задержались; наверняка номер к завтрашнему ещё ваяют, я был у них сегодня». Она и говорит: «Тащи сюда, заманивай. Хоть калачом, хоть плюшками!» Вот, я и пригласил… Пришёл к ним: давайте, мол, устроим толк-шоу. Была там молоденькая редактор и девушка неформального вида: корреспондент. Обе быстренько пришли, но стеснялись очень. Нонна, абсолютно беспонтово всех, кто был, сажает полукругом, софиты — и камера. Без всякой подготовки люди… Ну, оператор хороший, и рад стараться. Как ведущая, Нонна, в форме диалога, начинает разговор. И православные тут же весь экран забили: подготовленными пришли. Долго распространялись про историю церкви и о том, какая большая польза для города — открыть ещё один православный храм…

— Оператор всё снимает, и я не перебиваю. А потом, я спрашиваю у одной из девушек: «А каково ваше мнение о религии вообще? Вы — верующая?» Ну, и неформалке — микрофон под нос. А та не испугалась — и пошла выдавать, что всякие рамки, конфессии и прочее — это не важно. Надо жить мирно, и все религии — одинаково ценны. А потом — я к другой, к молоденькой редакторше. А она и говорит: «А мне очень нравится католичество. Светлая, добрая религия. И храм здесь раньше был именно католический», — и тому подобное. Ну, православных мы урезали, чтобы все примерно поровну в минутах говорили. А девушки пошли без вырезки… Как есть. Ну и, не знаю, что повлияло — мой материал, или общая политика — но костёл был передан по назначению: католикам. А многие христиане при журналистике с тех пор меня просто ненавидят, — усмехнулась Нонна.

— Я теперь часто в костёл хожу… А как там здорово на католическое рождество! Отец Ежи ещё и концерты готовит; и хор, и орган, и музыканты известные приезжают… Но и, насколько знаю, копают под него постоянно «православные» бандюки города, пытаются изжить. Не знаю уж, почему. Не священники, не церковь православная — а именно бандиты, то есть, как теперь принято говорить, предприниматели. Мафиозные структуры, словом. Трудно ему, отцу Ежи; он — поляк, их церковью на служение сюда поставленный, — пояснил Саша.

— А теперь, я тоже пришла интервью взять. У Саши: а вы, девушки, мне поможете, чтобы поинтереснее было. Скажем, что вы — поклонницы таланта…

— А мы и есть поклонницы таланта, в первую очередь. А во вторую — друзья и поэтессы немножко, — ответила та, что побойчей. — Интервью — это потому, что у него персональная выставка скоро открывается?

— Да. В музее Грекова. Ну, и вообще, о сложной жизни художника будет материал. Так сложилось, что ему жить негде: вот и пристроен он сюда, в качестве сторожа музея. Кроме того, что он — художник института. С той стороны этого, деревянного — красивое кирпичное здание с колоннами. Видели? Так это — музей, если кто не знает. Музей истории института.

— У нашей кафедры там тоже несколько аудиторий расположено. Классы рисунка, да и Павел Сергеевич там дизайн преподаёт, — добавил преподаватель культурологии.

Затем как раз приехал оператор, и мнимый Жорик потихоньку попрощался и вышел на улицу. Было довольно тепло; странный в этом году выдался ноябрь. Впрочем, как говорили, в последние годы ни один Новый год не обходился здесь без слякоти и дождя. Снег в лучшем случае выпадал ненадолго, в феврале. То есть, осень и зима, вплоть до февраля, стояла бесснежная, тёплая и слякотная. Сам он ничего точно о смене времён года сказать не мог: вся жизнь, которую помнил, прошла в кошачьей шкуре, а коты в календарь не смотрят и чисел не знают… Вроде бы.

До лекции оставалось ещё минут двадцать. Можно было затеряться где-нибудь в пределах института и посидеть с книгой. Но, не в библиотеке: только зря народ беспокоить, книги выпрашивать минут пятнадцать, и через пять минут — уже сдавать. А потому, он осторожно зашёл в лаборантскую. Открыв дверь, оказался, как всегда, в узком проходе меж шкафом и окном: здешняя жизнь, с компьютерами и столами, начиналась только в глубине, за этим шкафом. Шкаф стоял к нему задней стенкой, а за ним был слышен до боли в печёнке знакомый голос… Бывший кот не удержался, и всё- — :тно о чем и непонятно для кого, и другой учебник с названием «Культурология», из разряда «Ликбез для недоумков», написанный, с моей точки зрения, для младшего школьного возраста…

погонят — когда отпустят, не известно… Представляете, мы сейчас сидим на химии… А Петр Витальевич — ну, химик наш — очень строгий. При нем — ни чихни, ни кашляни. За кашель или чих — ругается. Может даже выгнать. И вот, сидим мы на лекции. Все пишем, очень старательно. Вдруг кто-то: «Чих». Преподаватель от доски обернулся. Посмотрел жёстко. Не понял, кто. Объясняет он тему дальше. Вдруг — сю дорогу домой вёл себя смирно, лишь иногда чуть вздрагивая, но чаще благодарно мурлыкая, теперь вдруг стал сам не свой: то носился по комнате, исследуя все углы, то запрыгивал на стол, то катался по полу, издавая странные звуки… Поесть он и не пытался.

— Кот, что с тобой? Или, ты просто узнал обстановку? — спросил человек.

Коей, на распашку, сейчас он абсолютно не испытывал холод, хотя встречный ветер дул в лицо и небольшой, мелкий дождь хлестал его.

Бывший кот решил для наглядности пройтись по узнаваемым закоулкам города: например, местам боевой славы, то есть, удачных стычек с местными котами, из которых он выходил победителем. Или, наоборот, небывалого позора, разодранных ушей… Он ходил и вспоминал всё, что мог припомнить: при этом, вновь и вновь его один. Где-то там, далеко за ним, и была та самая автозаправка.

«Надо туда поехать, чтобы вернуть воспоминания. Или, хотя бы убедиться, что заправка существует. И, по возможности, отыскать ту кошку», — решился он. Сел на автобус до автовокзала: он был конечной остановкой первого маршрута. Дальше пошёл пешком. Вскоре, на другой стороне дороги, показалась лесополоса. Потом — милицейская будка. Несомненно, он узнавал эти места… Автозаправка тоже существовала, издали приметная ярким неоновым светом.

«Только бы та трёхцветная никуда не делась, нахлынули опасения. — Быть может, именно она — ключ к моей памяти».

Он заметил её сразу. Серо-буро-рыжая кошка всё же оказалась на прежнем месте: сидела на бордюре, под навесом, и вылизывала лапку. Подняла глумливую мордочку, прекратив своё занятие — и будто спрашивая:

«Ну? А тебе — чего, человече?»

И — ничего не произошло. Ни вспышки света и сознания, ни проблеска памяти…

«Что же делать? Зря только скатался. Может, надо попробовать с ней поговорить? Но это же смешно! Поговорить с кошкой! — и бывший кот, тяжело вздохнув перед той, серо-буро-рыжей, поплёлся обратно, на остановку.

«Нет, всё же я съездил не зря, — подумал он, уже в автобусе. — Заправка существует. Кошка реальна. И… Наверное, это всё-таки осуществимо: поговорить. Разговаривал же я с другими котами, когда был котом. То есть… Мне нужен кот. То есть, Жорик. Он ведь сейчас — кот. И сможет поговорить с кошкой. Но… Он мне ничего не расскажет… Только, когда вновь станет человеком. А это — проблема. Тогда, может, мне стать котом? На время. Но, как это сделать? Снова пытаться крутить пассы? Вчера, быть может, был просто не наш день. Надо попробовать снова… Возьму кота в лесополосу, захвачу одежду для Жорика, покручу там пассы. Быть может, Георгий снова станет человеком. Поменяемся вновь. Он ведь, к тому же, точно человек… А я поговорю с кошкой, найду её, будучи в кошачьей шкуре — если вдруг стану котом. А потом… Будь что будет. Быть может, я всё же останусь человеком? Кто его знает… В крайнем случае, мы останемся без изменений — и с кошкой поговорит Жорик».

Когда возвращался к общежитию — заранее почувствовал неладное. Не заходя к себе через парадный вход, осторожно выглянул за угол. Под его — то есть, Жорика — окном стояли двое и курили. Явно, не студенты. И что-то в их внешности было не таким, как у всех людей. Какими-то неявно выраженными чертами эти типы напоминали… Дознавателя, что беседовал с Кариной. Невдалеке, в кустах, прятался кот. Его кот: чёрно-коричневый, пушистый. Он бы узнал его среди множества иных. И те, двое, находились здесь не просто так. А именно затем, чтобы не пустить кота домой. Вымотать его, а потом — поймать.

«Что же делать? Подойти, на глазах у них вытащить кота из кустов — и пойти с ним домой? А вдруг, тот испугается, даже меня?» — растерялся бывший кот Васька.

И ттот, кто вернётся со мной назад», — с досадой подумал серый кот Васька.

Жорик и вовсе растерялся, приник пузом к палой листве.

Некоторое время два кота сидели в лесополосе и смотрели друг на друга. Это были странные, но вполне разумные существа. Один — серый, песополосе, с закрытыми глазами. Тогда, он осторожно, будто бы боясь спугнуть человеческие ощущения, их приоткрыл. Вокруг потихоньку развиднялось. И, вне сомнений, он снова был человеком!

Человек

— Значит — пива. Но, выпить надо. После такого.

— Ну, давай пива… Я сейчас вспомнил… Когда я превратился в Масика, я… Увидел человеческие ноги. Здесь, в этой комнате… Это был ты?

«Однако… Я так не привык, — подумал Георгий, который был человеком серьёзным, лекции вёл с душой — но криками ура его ранее не встречали. — Что за меня здесь Петька наваял?» — он почтом, что он как раз сейчас в городе — заехал по делам.

«Вовремя я… очеловечился», — подумал Жорик. Последний вариант диссертации он отправил Гарику Борисовичу по интернету, ещё в середине сентября — и тот до сих пор был занят. В отправленном документе было всё, что Георгий наработал за лето — пр

Была уже середина декабря, когда однажды он сбрил усы, не стал надевать тёмные очки, надел новые, им самим купленные тоненькую куртку и джинсы — то есть, оделся так, как никогда не одевался Жорик — и ранним, ещё тёмным утром вышел через окно. Он долго гулял по запутанным и заброшенным дворам, мусоркам, подъездам: местам, знакомым в бытность котом. Ещё раз восстанавливал хотя бы память кота, пытаясь перепрыгнуть через эту память.

«Что я помню?» — анализировал Петька.

Заправка. Мнемозина. Снова — лесополоса, пробежка в сторону автовокзала…

А там начались обычные для любого бездомного животного, бесконечные приключения: побывал он в должности привокзального кота, а потом — хлебнул житья-бытья у жалостливой старушки, которая взяла его к себе… У этой хозяйки уже оказалось дома семеро голов кошачьего племени, и она держала их всех во встроенном шкафу — кладовке своей однокомнатной квартиры.

Потом был побег от бабки, скитания по городу: он жил и в дворницкой, и в котельной, и в строительном вагончике, и даже при каком-то магазине — везде, где привечали и кормили, и пока не выгоняли. Весна перешла в лето, и кот-Петька, вдохнув воздух свободы, отправился и вовсе в степь — на вольные хлеба. Мышковал, прятался от людей, ночевал в лесополосах, на деревьях… А ближе к осени прибился к какой-то даче. Где, пока было более-менее тепло, ещё можно было существовать, потому что по выходным, а иногда и чаще, на дачу наведывались хозяева и кормили приблудившегося кота. Но потом стало холодно и голодно, пришли первые ночные заморозки, зарядили затяжные холодные дожди — и ему пришлось вернуться снова в город. На этот раз, ему повезло, не долго несчастного кота мотыляло по улицам: вскоре его подобрал Жорик. К этому времени, должно быть, Петька-кот давно уже успел позабыть о том, что когда-то был человеком. Если он и был им…

Ничего, что было ранее кошки с заправки, он так и не вспомнил. Мнемозина сказала, что сняла поставленный ею блок… Значит, теперь блок ставит только он сам. Кто ж ещё? Видимо, не изжил в себе кошачью трусливость. Что же тогда там такое, за этой, кошачьей, частью его жизни? Кто он? Убийца, маньяк, или же — чья-то жертва? Почему он ничего не помнит, в конце-то концов?

Погода явно испортилась и стояла на редкость преотвратная. Середина декабря, а зимой и не пахло: слякотно, грязно; дул сильный, пронизывающий ветер… Постепенно Петька узнавал знакомые двери тех помещений, в которых бывал и жил, иногда издали видел знакомых по кошачьей жизни людей и собак, которых раньше боялся… В отличие от Жорика, он был котом тёртым, со стажем. Мнемозина упоминала, что их встреча была весной… Значит, это с весны он был котом и жил на этих улицах.

Где-то в середине дня он решил пойти к Собору. Там зачем-то перестилали древнюю каменную мостовую, закатывая её остатки в асфальт. На высоком бордюре небольшого скверика сидели два парня с длинными волосами. Один из них был черноволосый, длинный, худой и мрачный, с гитарой в чёрном футляре. Другой — светловолосый, весёлый, чем-то похожий на баптиста.

— Закурить есть? — спросил мрачный, когда Петька проходил мимо.

Бывший кот как раз недавно купил с горя пачку с нарисованным на ней раком лёгких. Хотя до этого не курил: во всяком случае, после того, как побывал котом. Вот раньше — бог его знает. Распечатал курево, протянул ребятам. Сам сел рядом, тоже прямо на бордюр и впервые попробовал затянуться. Получилось, не закашлялся. Но было очень противно.

— А тебя, случаем, не Петей зовут? — спросил похожий на вампира, в чёрном пальто. Он выглянул из-за второго, позитивного и белобрысого, в сине-белой куртке.

«Очень даже может быть», — хотел радостно ответить Кот, но промолчал. Осторожно кивнул: «Угу». Сердце ёкнуло. Вот, опознали люди: впервые, не как Георгия. Быть может, потому, что облик поменял? Причём, на желаемый?

— Если не помнишь, я — Иван. А он — Костик. Мы вместе однажды тусили. Не помню, у кого. Кажется, у Лёхи, художника. И в Ростове, у Алика. Мы туда вместе с Костиком как-то нагрянули. А ты у Алика жил, из дома тогда ушёл. Ты же ростовский? — продолжал разговор весьма приметный, высокий и колоритный парень.

— Ага, — наугад подтвердил бывший кот. — А на гитаре кто из вас играет? — спросил он наобум, а сам тихонько переваривал полученную информацию: «Петя. Из Ростова. Жил у Алика… Уже хоть что-то. Буду держаться этой версии. И уверенней называться Петькой».

— Костик, — отвечал тем временем Иван, — Не слишком хорошо умеет, так и не доучился. Ты же слышал их, они пели тогда вместе с Гердой. А чаще — в Подвальчике выступали. Там тоже пели: про чёрного кота и розовую кошку. И про то, что все хотят секса. Борис Видко, хозяин подвала, чуть чаем не подавился от такого репертуара.

— Были времена…, — ностальгировал Костик. — Пока Герда в Израиль не укатила… Эх… Теперь мы с Ванькой в хоре петь пытаемся. В Соборе. Пономарями подвизались.

— Но закончим, я смотрю, очень скоро свою песенную карьеру. Руководительницу хора, классную такую, интеллигентную и талантливую, — пономари и дьячок, почитай, съели. Не приглянулась она им чем-то. А какой был хор! Заслушаешься. Особенно, по вечерам. Так слаженно пели; люди в Собор потянулись — только, чтобы пение послушать. В Изерлон с выступлениями наши ездили. И здесь на сцене выступали, в театре и в институте. Вот с ней мы и начинали, и с ней бы я попел, она хорошо голос ставит, — вздохнул Иван.

— А что случилось?

— Батюшка ей указал на дверь… Без объяснения причины. Ну, а мы то уж знаем, что случилось. Дьячок нашёл на лестнице винтовой, что в Соборе на звонницу ведёт, целую гору бутылок из-под спиртного. Позвал батюшку и показал: мол, вот что эти, певцы, не все из которых — православные даже, здесь творят! А это, понятное дело, вовсе не они понатащили: люди интеллигентные, сюда петь приходили, а не пить. Нет, виновник — один из пономарей, убогонький такой, что и не подумаешь… Он водил сюда по ночам, как за сторожа оставался, бугаев сторонних, за деньги. Те на колокольню лазили, сверху на город посмотреть. И выпивали — свой кайф нашли, чтобы, значит, в Соборе, — пояснил Костик. — Ну, и пономарю наливали да подкармливали его.

— А что ж вы не сказали?

— Во-первых, Русанов — пономарь тот, значит, нам по секрету всё рассказал, так что ж его, сдавать, что ли? Он нам каялся, можно сказать. Ему и самому было жалко, что так вышло. А, во вторых — не всё ли равно. Это был для дьяка лишь повод. Не в этот раз — в другой что-нибудь бы сморозил. Да и нас бы взял на заметку и тоже выставил при случае. Это сейчас мне — почитай, что по барабану. А тогда я из дома уходил. От матери. И с отцом тоже был в ссоре — он не рад был моей «духовной карьере», так сказать. В общем, обретался у друзей. И деньги пономарские были не лишние. Жил на них да на степуху. Я ещё тогда вуз не закончил.

— Сейчас он, как и я, тоже учится. В Свято-Тихоновском. Для Костика — это второе образование, стройфак он в этом году закончил… Вот мы и поехали этим летом поступать, вместе. Для меня — богословский институт и служба в пономарях — единственное, что за душой. А так, какая ещё учёба — у меня ребёнок родился. Ещё живы с женой, потому что родственники, почитай что, содержат, — пояснил Иван.

— Костя, а по профессии что не пошёл? — спросил Петька.

— Выпендривался он. У него папаша — босс один, в строительстве. И, хотя с мамашей в разводе, деньгами всегда поддерживал изрядно, участвовал в воспитании, как сейчас говорят. В институт пристроил — это при его тогдашнем аттестате и загулах… Да, Костик? Но, наш герой решил в то время интересней как-то пожить. Вот, в пономари и подался… И…, — начал было Иван.

— А ещё, записались мы с Ванькой, кроме этого, недавно в казачество, — продолжил Костик.

— В казаки вступили? — уточнил Петька.

— Ага. Ну, а тут батяня меня встречает и вдруг хвалит… И снова мне подмаслил: попал я сразу в верхний эшелон. За работу с молодёжью там теперь отвечаю. Так что, скоро прощай, тусовка! Прощайте, майки с Че Геварой, с перевёрнутыми пентаграммами, репертуар из Егорки Летова… Серьёзным человеком заделаюсь. Видaл когда-нибудь казачков местных? На лимузине, а не на лошадях, рассекают… И грудь — сплошь в медалях. Ряженые, словом. Открыл я как-то ненароком шкаф в кабинете у начальника — а оттуда пустые бутылки так и посыпались! Полный шкаф пустых бутылок. И все из-под водки…

Костик неожиданно притих.

— Ну, а ты, Иван, значит, только пономарём в Соборе? — поинтересовался Петька для продолжения разговора.

— Ага. Костик хочет меня при казачестве пристроить. В средства информации. Буду мультимедийным и прочим журналистом, по всему региону, если ничто не помешает. Ну, а пока — нищ, как церковная крыса, — усмехнулся Иван.

— Вот что, ребята! Спасибо за разговор. Берите — дарю, и Петька протянул им початую пачку.

— Думаю, ещё встретимся. Пока! — отсалютовал Костик. — Мы теперь часто в Ростов будем наведываться, и к Алику — тоже заедем всякий раз.

— Ступай с миром, — хорошо поставленным басом, напутствовал Иван, и перекрестил Петьку.

И Кот пошёл бродить дальше. Сердце подпрыгивало у него в груди, выстукивало марш: «Петька… Я — Петька… Из Ростова. Интересно, а сюда, в этот город, я как попал?» — кружилось у него в голове. Но имя у него было… Реальным. Точно, не сам его придумал. И это — уже кое-что.

Глава 11. Спасение трёхцветной кошки

Пролетела ещё пара недель. Декабрь близился к концу. Петька, убедившись, что он — всё же человек, хотя и с непредсказуемым прошлым, несколько успокоился. Теперь он всё чаще оставался дома, размышляя о жизни и пытаясь хоть что-нибудь ещё вспомнить. Жорик сделал ему дубликат ключа, он мог выходить, когда вздумается — но переодеваясь в преподавателя. Никто пока не засёк, что в общежитии жил лишний человек. Конечно, соседи иногда слышали, наверное, как Жорик с кем-то разговаривает, но не закладывали его вахтерам или коменданту. Мало ли, кто и кого к себе водит в гости. Тем более, что сам сосед, работающий электриком в институте, оказывается, был холост, а девушка жила у него нелегально, а не была тошку жарить.

— щина сидит. Абсолютный квадрат. Только, с руками. И — вроде в книжку смотрит. Не на входящего. Орет: «Входите! Дышите! Не дышите!» — грозно так. А я про себя подумал: «Это союзник!» А она — сразу стушевалась, обмякла и заткнулась.

— Ха-ха! — засмеялся Петька, — Союзник — рентгенлаборант… Может, пойти попробовать его обуздать? Если только граждане не подумают, что мы к женщине пристаём?

Жорик закатился от смеха.

Чуть погодя, Петька сказал, очень серьёзно:

— У меня есть дело. Поеду за город… Откроешь окно, когда стукну?

— Конечно. Ты… За Мнемозиной?

— Ага.

— А я — дурень. Надо забрать оттуда кошатину. Она мне сегодня приснилась. Вернее… Мне приснилось, что я сам — кот на заправочной станции. И мне холодно, и дождь идёт. Сильный. А проснулся — всё забыл. По делам побежал.

— Ну… Я поехал.

— Слушай, заходи и выходи через двери, переодевайся в меня. Возьми ключ: вдруг, я засну, в сон клонит. На крючок и цепочку закрывать не стану. Так лучше: подоконник может обледенеть. Будет трудно лезть, да ещё и с кошкой.

— Надеюсь, что с ней.

«Это — должно быть, безумие», — подумал он уже около вахты, но не отступил от задуманного. Хорошо хоть, входная дверь была открыта, и вахтёрша не спала. Перед тем, как выйти в моросящий декабрьский дождь, Петька натянул на голову капюшон.

Рейсовый автобус номер один вскоре, в числе прочих, забрал его с мокрой остановки. Потом, останавливаясь под каждым забором, медленно доплёлся до конечной. Петька вышел, перебрался на другую сторону дороги, обходя большую лужу. Дождь, к счастью, закончился. Далее, бывший кот двинул по лесополосе к заправочной станции — и был полностью уверен, что Мнемозину непременно найдёт, более того — что она ждёт его. «Кажется, мы связаны с ней судьбами», — говорило его сердце.

До заправочной станции он даже не дошёл. Потому что встретил кошку гораздо раньше. Она сидела около полупрозрачной будки поста ГАИ. Мокрая, потерянная, несчастная. И даже уже не мяукала — от полной безнадёги. Петька подошёл к ней, и она посмотрела ему в глаза с немым вопросом. Совсем как человек.

Из будки вышел гаишник, с удивлением глядя, как странный молодой человек взял мокрое бродячее животное, засунул себе под куртку, расстегнув «молнию» — и собрался уходить в обратном направлении.

— Парень, это — твоя кошатина, что ли? — спросил гаишник.

— Да. Моя, — ответил Петька, изобразив что-то наподобие радостной улыбки идиота.

— Ну, тогда повезло ей. Она сегодня ночью приблудилась, и мы намеревались в ветеринарку, в город, её свести и усыпить, да не успели ещё. Думали — бродячая, — гаишник неожиданно ответно улыбнулся.