Бесплатный фрагмент - Масик

Глава 1. Про воскресенье августа

В этом году «очей очарованья» не случилось: с самых первых чисел сентября зарядили затяжные, моросящие дожди. В такую погоду хорошо сидеть дома, пить горячий чай… Но, нужно подниматься чуть свет, выскакивать на улицу и шлёпать по грязи под перезвон редких полусонных трамваев, то и дело отбегая спешно в сторону, чтобы какой-нибудь водитель, зло жмущий на красный, нагло не облил тебя с ног до головы грязным содержимым дорожной ямы, злорадно при этом ухмыляясь.

И почему есть дни, в которые с самого утра ждёшь какой-нибудь пакости? Впрочем, когда идёшь на работу — всегда попадаешь в зону незримых боевых действий. Не зря некоторые сведущие люди советуют каждый день обвешиваться амулетами, читать мантры и обливаться духами: для защиты. Говорят, что помогает.

Пока что, вроде бы день как день. Не солнечный, но и дождь не льёт, хотя и вероятен. И штормового предупреждения не было; ветер не сгибает деревья и не сносит крыши. Нормальный, типичный осенний день. Утро ничем не примечательного дня. Среднего…

Почему же на душе у Георгия так пренеприятно? В таких случаях, говорят: «Кошки скребут» И эти самые кошки отчаянно скребли…

Традиционно он забыл захватить зонт, необходимый «на всякий случай». А значит, вечером дождь случится непременно: примета была такая…

Но это же — мелочи? И проснуться он тоже забыл. Что не мешало ему идти своей обычной, изо дня в день повторяющейся дорогой: мимо серых, унылых корпусов студенческих общежитий, мимо жилого пятиэтажного дома, потом — частным сектором и мимо небольшого, заброшенного стадиона с покорёженными, проржавевшими железными остовами футбольных ворот и столбами бывших баскетбольных креплений. Дальше — мимо бывшей студенческой столовой, которая выродилась в ритуальное кафе, мимо девяти этажного одиночного строения и маленького углового магазина напротив, возле которого в более-менее хорошую погоду бабки продавали семечки и цветы.

Здесь Георгий слегка притормозил и всё же окончательно проснулся: поворот был опасным, а ему — нужно перебираться на другую сторону. Через трамвайные пути, о которые, не проснувшись, сломаешь ноги. И при водителях, которые даже на красный жмут.

На другой стороне улицы маячил газетный киоск. Уже открытый. Со свежими газетами, иконами, минералами и жуками, а также вездесущими гороскопами. За киоском — старая чугунная решётка, за ней — деревья и одно из зданий того единственного в городе храма науки, в котором работал Георгий: политехнического вуза. Это учебное заведение располагалось в комплексе дореволюционных зданий с колоннами, окружённом газонами и остатками дореволюционного парка.

За киоском с газетами, рядом с мутного вида питейным заведением, всегда наличествовали коты. Здесь из окошка, за деньги, всем желающим выдавалось пиво, газированные напитки и беляши. Конечно же, местных котов интересовали последние. Потому, хвостатые жильцы домов, расположенных напротив, любили посещать эту территорию. Сейчас здесь был рыжий, здоровенный котище, черно-белая элегантная кошечка, явно домашняя, а рядом с ней — белый, пушистый, совсем молоденький кот -подросток. А ещё…

«Надо же! А этот новый, раньше его не было: оборванный, грязный, с чуть надорванным ухом. Бедолага! Явно бездомный,» — серый большой кот у киоска с беляшами удостоился внимания Георгия, хотя был не слишком приметным. Самым обычным. Полосатый, «тигрисной» окраски, только грудь его украшало небольшое белое пятнышко. Оно оставалось чистым, несмотря на грязные лапы.

К котам возле этой забегаловки Георгий всегда проявлял интерес: как-никак яркие пятна жизни на мрачно-сером фоне бездушной улицы.

Как раз в то время, когда Георгий перешёл опасную дорогу, кот внимательно следил за студентом, что стоял у стойки. А вернее, он уставился на его беляш, который парень держал наготове в левой руке. Глотнув немного содержимого пластикового стаканчика, студент как раз собирался куснуть этот самый беляш, который, под пристальным взглядом бездомного кота, неловко покинул промасленную бумагу и смачно выронился на землю.

— Тьфу ты, чёрт! — выругался парень. А кот, не будь дурак, проворно просочился мимо ног студента и ловко ухватил свою добычу зубами. И, конечно же, немедленно дал газу, проворно заскочив на старинную чугунную ограду. Усмехнувшись, Георгий, проходя мимо, посмотрел вверх, встретился глазами с котом — и весело подмигнул ему. Кот это приветствие проигнорировал, спрыгнул вниз, уселся по другую сторону забора — на закрытой территории, и спокойно принялся есть.

А Георгий бодрой походкой направился дальше: ко входу в Горный. Как раз, все студенты, желающие попасть туда на занятия, сейчас напирали на дверь мощным валом. Общая толпа подхватила и его, увлекая внутрь. А там он, как только выбрался из давки, устремился вверх по лестнице, на второй этаж.

Звук его одиноких шагов теперь гулко разносился по коридору.

Он был преподавателем культурологии. Хотя, числился «инженером»: да, инженером гуманитарной кафедры… Культурологии и дизайна. Так было сделано для того, чтобы его зарплата была чрезвычайно маленькой. Студентов своих Георгий был старше совсем едва; вначале над ним посмеивались и называли, чуть ли не в лицо, просто Жориком. В особенности, поначалу тяжело ему было входить к горнякам, крепким, высоким парням, косая сажень в плечах — все как на подбор… И как с ними вести беседу? Способов у нового преподавателя, в общем то, всего два. Первый — устроить студентам жёсткий прессинг, орать, начать доносить — тогда и зауважают, как миленькие… Но, не таков был наш Жорик: таких преподавателей он сам ненавидел. Второй способ — заинтересовать своим предметом. И он так читал лекции, что студенты к нему начали относиться по-особенному и даже делиться с ним проблемами. И приветствовать на улице. Ребята горняки оказались способными, и в прошлом году сдали зачёт великолепно… А теперь, в новом учебном году, они и вовсе рады были его видеть.

Сейчас кто-то высунулся из аудитории, и тут же юркнул обратно. Послышалось довольно громкое:

— Жорик идёт!

На лекции никакой пакости не случилось. Может, зря сосало под ложечкой? Обойдётся?

Не обошлось.

Примерно в середине дня, его вызвал на ковёр декан Владимир Исаевич. Он был у себя в кабинете один, и напряжённо приподнял голову, как только молодой преподаватель вошёл.

— Присаживайтесь, Георгий Владимирович! — проворковал он и широко улыбнулся, указывая на стул рядом с собой.

Жорик аккуратно присел на краешек этого стула.

— До меня дошли сведения, что вы — сектант, — с места в карьер начал шеф и проницательно пробуравил подчинённого.

А тот ожидал чего угодно — жалобы студентов, переноса лекции, увеличения нагрузки — но только не этого.

— Простите, я — кто?

— Сведения эти — из самого наинадёжнейшего источника. Но, конечно же, я вам не скажу, кто мне об этом сообщил. Итак, к какой секте вы принадлежите?

— Ни к какой.

— И у вас нет друзей-сектантов?

— Нет.

— А где вы были в последнее воскресенье августа?

— Не помню.

— А вы припомните, молодой человек. И посоветую вам там больше не появляться. Ведь, мы где с вами живём? На юге России. Вступайте в казачество, становитесь православным — это пожалуйста. В конце концов, как я, будьте атеистом. Вера — это мракобесие. А сектантство — это страшное мракобесие. И я не допущу сектанта к преподаванию! Говорят, вы совсем не пьёте?

— Нет.

— Ну, вот вы и признались. Почти. Это — уже подозрительно. Не пьют у нас только люди с больной печенью. А ещё — сектанты. А теперь — идите. И если я узнаю точно, что вы — сектант, то вы тотчас покинете стены нашего вуза!

Жорик вышел из кабинета в полном недоумении. Вот это было оно: то самое, о чём обычно предвещает пятая точка, о чем скребут на душе кошки… В общем, неприятности. Непонятные неприятности. Или, неприятные непонятности…

«Записаться, что ли, на самом деле в сектанты? Чтобы уж, если и били, то — за дело. А отчислить из вуза за веру права не имеют. У нас же, вроде бы, свобода вероисповедания? — подумал Жорик. — Или, всё же, нет? У нас всё так: то ли дождик, то ли снег, то ли серенький медведь… То ли рэйн, то ли сноу, то ли йес, то ли ноу… Казнить нельзя помиловать. Как угодно… к примеру, вашему декану. Бумажки — для отчётности, всё остальное — по понятиям».

Жорик не был атеистом, и вопросы веры его всегда интересовали. У него в школьные годы был друг — баптист, который потом уехал в другой город. А, учась в университете, он познакомился с однокурсником, адвентистом седьмого дня — и даже пару раз побывал у них на службе. Но, в целом, для того, чтобы исповедовать серьёзно какую-нибудь веру, у него просто не было времени. Он учился очень старательно и много читал.

Да, и ещё, как только вернулся по окончании вуза в этот город, он ходил на встречи буддистов. Но этот то ли клуб, то ли кружок при библиотеке почему-то вскоре распался.

Всё это было давно, и к последнему воскресенью августа не имело никакого отношения.

Сейчас у него было «окно» в одну пару, и Жорик пошёл в библиотеку, сел у окна, и с досады постарался припомнить тот пресловутый день…

Он бы его никогда не припомнил, не будь оно немного не таким, как другие воскресенья этого лета, когда он просто сидел и тупо писал диссертацию…

***

В свободное от института время он практически нигде не бывал; и не только из-за диссертации. Одни друзья уже женились: например, его друг детства Богдан с недавних пор работал мастером на заводе, имел уже двоих детей… Когда только успел. Другие друзья, почти все, приходились на этап его поэтической молодости: в последних классах школы, он попал в организованный при городской газете поэтический клуб «Взлёт». Его вёл строгий дядечка с усами, Александр Петрович, знаменитый тем, что написал две песни: «Мой городок, мой островок» и «Россия». Он непременно исполнял их на каждом официальном мероприятии — тех, на которые его приглашали. А молодёжный состав клуба был довольно большой: Александр Петрович не поленился, прошёл по всем школам города и насобирал «молодые таланты». А у молодых талантов были и друзья, и друзья друзей… Конечно, Георгий с большинством потерял связь, когда поступил в ВУЗ и уехал учиться. Но, иногда встречал старых знакомых, просто на улицах города. И попадал с ними то в гости, то на какое-нибудь мероприятие. Самого Александра Петровича он больше не встречал — доходили слухи, что тот ютился теперь при небольшом музее. То ли директором, то ли его заместителем. Но, с некоторыми представителями «творческой интеллигенции» судьба по-прежнему сводила.

Например, на центральном рынке, или, в южном просторечии, на «базаре», куда и понесло его утром того самого, последнего воскресенья августа.

Этот самый рынок, огороженный кирпичной стеной, находился рядом с церковью, а вернее, с Михайловским собором, отреставрированным ещё в девяностые. Перед ним тоже продавали и продукты и вещи, с лотков и с машин. Большие грузовые машины с овощами стояли в два ряда, между ними был проход, по которому двигались люди: не только покупатели этих овощей, но и желающие попасть на рынок или в собор. За первым от стены рядом также ютились лотки, с мелким барахлом: халатами, колготками, носками, утюгами, мылом, посудой и прочим.

За одним из лотков, с футболками и женскими кофточками, стояла молодая цыганка, а рядом — её мамаша: увешанная золотыми серьгами и монистами дородная цыганка с властным, тяжёлым взглядом. Младшая уже обхаживала покупательницу, молодую девушку, пытаясь всучить кроме красивой футболки мутного вида олимпийку:

— Долго носиться будет, добром ещё вспомнишь!

А пожилая цыганка вцепилась в руку как раз проходящего мимо Жорика:

— Позолоти ручку, яхонтовый! Погадаю, всю правду скажу. Денежку дай только. Не подумай, я верну, вот увидишь! Для гадания нужна, и обязательно купюрой, что у тебя самая большая есть. Не ограблю. Что я, по твоему, похожа на нищую? Да ко мне со всей страны едут: помоги, мол! Я многое могу…

Георгий не знал, как отделаться от цыганки, и, уже с замутнённой головой, полез в кошелёк, за крупной купюрой: не успел разменять после получки.

— Хочешь, суженную твою покажу, заговор на любовь сделаю…

В этот самый момент, Жорика и окликнули:

— О, кого я вижу! — сзади послышался весёлый, громкий бас. Почти готовую добычу прямо-таки вырвали из рук цыганки, пожелав ей найти другого дурачка. Крупный, дородный мужчина влил Жорика в поток толпы, который понёс молодого человека на выход из злополучного места. Этот узкий проход между кирпичной стеной и цыганскими лотками чуть не стал роковым для его финансов.

— Иосиф Мартович? Здравствуйте! — пролепетал Георгий. — Спасибо! Вы меня спасли.

Впрочем, попасть в руки Иосифа Мартовича было почти то же самое, что попасть в цепкие лапки цыганки: заболтать он мог надолго. Только, к счастью, при этом кошелёк оставался цел.

Иосиф Мартович был высоким и представительным, должно быть — жгучим брюнетом с чёрными усами — в прошлом, но теперь с изрядной долей седых волос в пышной шевелюре. Высокий, с большим горбатым носом и доброй улыбкой, которая наличествовала всегда. Иосиф Мартович знал, пожалуй, добрую половину города, и, будучи пенсионером, посещал все литературные, музыкальные и прочие мероприятия, торжества и представления в городе, — то есть, обретался в той среде, которую пышно называли «творческой интеллигенцией».

— Здравствуй, молодой пиит! — воскликнул Иосиф Мартович, приобняв Жорика и увлекая прочь от рынка. — Ты — с базара шёл?

— В общем-то… Нет. На базар. Продуктов купить.

— Ну, это ничего. Пойдём, пройдёмся немного. Поговорим. Давно не виделись, — Иосиф Мартович, подхватив молодого человека под локоток, увлёк к переходу на другую сторону улицы.

«Прощай, колбаса! Я к тебе не вернусь сегодня», — мысленно распрощался Георгий. То, что он уже не такой уж и молодой, а вдобавок давно и абсолютно не поэт, он вставить не смог и не успел.

— К нам на той неделе приезжал Тимур Шаов. Ты был на концерте? Почему — нет? А в музее Грекова была выставка прикладного искусства… Ещё, туда картины Рериха не так давно привозили. Не ходил? Ну, а в выставочном зале, что недалеко от Николаевской церкви — новый формат, «другие» художники устроили. Художественная школа и её директор, конечно, в шоке: их работ там нет… А в институте ты давно не был?

— Я там работаю.

— Да? Молодец. Через неделю там проводится встреча с творческой интеллигенцией. Директор библиотеки постаралась. Будет даже балерина, представляешь! Переехала недавно в наш город. Александрой зовут. Уже на пенсии, она у балерин — ранняя, но танцует хорошо. А ещё, после этой встречи чай будет, с пирожными.

— Да не мучь ты парня — может, он спешит куда, а ты ему на уши присел — как молодёжь сейчас выражается, — раздалось рядом. — Ну, здравствуйте!

Только теперь Жорик понял, что несколько минут идущий чуть поодаль человек — не посторонний прохожий. Он нагнал их сразу после перехода через улицу.

— Здравствуй, друг, здравствуй! — обрадовался Иосиф Мартович. — Надо вас познакомить. Это — Георгий, а это — Михаил Степанович. Раньше он тоже в институте работал, а ещё он — скрипач. Чудо, как играет! Теперь ты не уйдёшь от нас так просто; ты должен его слушать! Сегодня же: мы как раз к нему пойдём. Ты нас приглашаешь?

— Конечно.

— Не отказывайся, Георгий: день рождения у человека… Вот, я как раз ходил за вином и сыром — всё чин чинарём! Тут и встретились, однако. Ну, а теперь — нам и вовсе по пути.

— Поздравляю! Только, куда же я без подарка? — растерялся Жорик.

— Да, какие в наше время подарки? Да не те мои годы… Заходи, посидим немного, — Михаил Степанович произнёс это добрым, тихим голосом. У него были умные, карие глаза, западающие в душу; большой лоб, волевые скулы. Впрочем, пожалуй, больше ничего, кроме глаз, далее не разглядывалось; на них наблюдатель останавливался, в них проваливался и замолкал.

— Если требовать подарки — то совсем лишишься друзей, — пояснил Михаил Степанович и улыбнулся.

Жил скрипач, как его отрекомендовал Иосиф Мартович, в старом доме, каких много лишь в самом центре города, то есть старой его части: низ каменный, прочный, а верх — деревянный. Общий туалет, для всех жильцов, в таких исторических памятниках казачьей архитектуры, само собой разумеется, размещался на улице. И, хотя у Михаила Степановича этаж был первый, а не подвальный, пришлось спускаться вниз по небольшой деревянной лесенке, в тесном узеньком коридорчике: видимо, за годы это строение сильно просело.

Комната, хотя и единственная, оказалась довольно большой, но была перегорожена тяжёлыми шкафами с книгами. За шкафами, судя по потолку, что оставался доступен для обзора, оставалась примерно половина: там, вероятно, была кровать или диван.

В гостевой части комнаты стоял большой стол со стульями, шкафы вдоль стены, тоже с книгами. Напротив шкафов были кресла у стены и небольшой диванчик, пол устилал самодельный коврик. Единственное окно, что располагалось недалеко от входной двери, выходило во двор. По нему было видно, что стены в доме толстые, старинные. На подоконнике сидел белый кот с серыми пятнами. Вскоре он спрыгнул оттуда, потёрся о ноги хозяина и громко замурлыкал.

— Знает своё кошачье дело! — улыбнулся Михаил Степанович и, наклоняясь, погладил кота. — Очень громкий кот. Приблудился — и живёт. А я не возражаю. Когда болел, зимою — он меня грел. Всё понимает. Перезимовали мы с ним тогда, и оба живы.

— Сыграй нам что-нибудь! — воскликнул Иосиф Мартович.

— Сейчас, покормлю моего друга. Да и стол, так сказать, накрою: одними моими мелодиями сыты не будете.

— Может быть, мне не надо…, — начал Жорик.

— Надо, — отрезал Михаил Степанович. — Хоть вина да бутербродов пару. Живём один раз — встретимся ли ещё, я не знаю.

Он насыпал в кошачью миску китикета, сходил за загородку из шкафов и вынес оттуда тарелку, ножик, потом — три рюмки; надел очки и порезал хлеб и сыр. Открыл бутылку с вином.

— Мне нельзя много пить. А вы — не стесняйтесь, — Михаил Степанович посмотрел на гостей большими, увеличенными сейчас стёклами очков, глазами.

— Мне — только чуть-чуть, — попросил Жорик, и Михаил Степанович плеснул ему немножко, а Иосифу Мартовичу налил полную.

— Ну, как полагается. Выпьем за то…, — и Иосиф Мартович закрутил длинный витиеватый восточный тост. Они выпили, и Михаил Степанович снова исчез за шкафами и вернулся со скрипкой. Любовно протёр инструмент, приладил на плече и заиграл.

Мелодия была красивой и надрывно-печальной. Следом пошёл «Каприз» Паганини и «Чакона».

Завершилось всё ещё небольшой рюмочкой в честь именинника, искренним «спасибо» Георгия, объятиями Иосифа Мартовича, который чуть не задушил, наверное, именинника, и прощанием.

— Приходите, пожалуйста, сегодня вечером к Борису Видко. Считайте, что я вас пригласил, — рекомендовал хозяин дома уже на пороге. — Обязательно приходите! Там будет много наших, меня просили быть: поздравят. Играть я больше сегодня не буду — вероятно, даже скрипку не возьму. Другие будут. И стихи читать: для того в Подвальчике и собираются.

— А это где? — спросил Жорик.

— О, ты ни разу не был в Подвальчике? Я думал, это место все в городе знают. Борис специально его купил, чтобы устраивать вечера, — пояснил Иосиф Мартович. — Там каждое воскресенье собираются творческие люди. Ровно в семь. Постучитесь — и вам откроют, и не спросят ничего. Просто впустят.

— Вы придёте, Георгий? Развеетесь, на людей посмотрите, — присоединился к приглашениям Михаил Степанович.

— Постараюсь, — ответил тот после некоторых колебаний. — Если найду это место. Так, всё же, где это?

— Это, действительно, в подвальчике… Одного из самых примечательных домов нашего города. Знаешь дом с совой, недалеко от драматического театра?

— С совой? Да, знаю.

— Вот там есть подвальчик. Его купил Борис Видко. Специально, чтобы люди собирались. Он сам — в прошлом поэт, а теперь — разбогатевший предприниматель. Борис сделал внизу основательный ремонт, там — длинный коридор и две комнаты, первая — даже с камином. Приютил всех нас, вот и собираемся.

— А кто сегодня будет? — спросил Жорик.

— Точно сказать нельзя: приходят все, кто хочет, — пояснил Иосиф Мартович. — Обычно, кто-то из бардов бывает, иногда заходит сам Видко, бывают ребята артисты — молодые студенты из театра, музыкантша одна, ей хозяин принёс синтезатор. Ну, и зрители, конечно. Пёстрая компания.

Дом с совой почему-то знали все. Небольшой, двухэтажный. Простой, жилой дом, но весьма оригинальный: на его фасаде была скульптурная сова и часы. Хотя, достопримечательностей здесь хватало: Собор, площадь перед ним, ранее мощённая булыжником, но последнее время закатываемая в асфальт, старый театр драмы и комедии, почему-то имени Комиссаржевской, и даже исторический музей. А также, большой универмаг в центре города — в него тоже народ ходил в качестве развлечения: посмотреть на недоступные по цене товары. Приметным был и центральный парк рядом с универмагом, и, несомненно, институт, где работал Жорик. Было несколько отреставрированных храмов — тех, что не взорвали в советское время.

Говорят, здесь бывали проездом Пушкин и Лермонтов. И выступал Маяковский.

Последний так описывал город:

«Туман, пятна. Темно, непонятно. С трудом себя карабкал по ночи… по горе ли… И что ни дом — коробка, черней, чем погорелец».

Впрочем, в институте Маяковскому понравилось. Первая Химическая, где выступал поэт — вполне себе ничего. Георгий как-то вёл там лекцию. Самая большая аудитория института; парты спускались вниз, лесенкой. Старинные, добротные. И акустика хорошая. Можно было представить, как туда входили дореволюционные студенты, заполняя Первую Химическую полностью, как читали лекции видные профессора…

Кроме Маяковского, на эту окраину земли из знаменитостей, возможно, заносило и Пушкина. Поговаривают, что аж три раза, проездом. Тем не менее, деревянный дом в центре, рядом со спортшколой, на котором красовалась мемориальная доска о том, что именно в этом здании, ранее почтовой станции, он и останавливался, не имел к великому поэту ни малейшего отношения. Этот дом построили только в сороковые годы 19 века, а во времена Пушкина на его месте был пустырь. Где Пушкин точно был — так это в районе так называемого Хотунка; он даже купил там что-то. А ещё, кажется, весьма по-пушкински проигрался здесь в карты, и потому не мог выбраться из этой дыры, так и не отдав долга.

Пушкин и Маяковский взахлёб превозносились местными краеведами, как принадлежность города. А вот про то, что здесь родился и окончил гимназию Лосев, они скромно умалчивали: похоже, кто такой Лосев, им известно не было.

Итак, дом с совой Жорик хорошо знал и нашёл без труда. Было около семи вечера. Нижний этаж, на самом деле, оказался вовсе не подвальным, а только полуподвальным. Там были окна, наполовину уходящие куда-то под тротуар. Но, эти окна были плотно зашторены, и нельзя было рассмотреть, что там происходит и есть ли там кто. Где вход, тоже было не понять: единственная парадная дверь, пожалуй, принадлежала хозяевам второго этажа. Или — первого, если нижний этаж всё-таки считать подвалом? Наверху, похоже, были шикарные апартаменты. И глупо было туда звонить или стучать.

Георгий решил обойти здание с другой стороны: кажется, за ним был проход во двор, с не запертыми воротами. Действительно, двор наличествовал, как и цементные ступени вниз, к грубой, но добротной железной двери. Однако, звонка рядом с этой дверью не было и пришлось стучать изо всех сил. В конце концов, ему открыл какой-то длинноволосый парень:

— Проходи! — он пропустил Жорика, а сам остался. Новичок здесь, Георгий, неловко себя чувствуя, пошёл по длинному коридору без окон, оклеенному обоями под кирпич и украшенному авангардистской живописью и крупными фотографиями города в деревянных рамках. За следующей дверью был небольшой зал, и там, действительно, был камин, как описывал Иосиф Мартович. Свет в этом зале был потушен, горело несколько свечей. Звучала музыка, и несколько девушек, чьи очертания метались в полумраке, как неясные тени — танцевали здесь, пользуясь как музыкой, так и отсутствием света.

— Проходите дальше, — попросила одна из них.

А дальше, во второй комнате, свет был: ещё один зал, с зашторенными окнами, с длинным столом посередине, с большими, странными картинами на стенах — был ярко освещён. Среди мрачной живописи в багрово-чёрных тонах, несколько жутковатой, лишь одна картина, по центру, была весёленькой: на ней изображалась девочка лет пяти, с ясной беззубой улыбкой, в венке из ромашек. Должно быть, шедевр принадлежал совсем другому художнику.

Иосиф Мартович был уже тут, сидел за столом, и вокруг него пустовали свободные стулья. Вообще, здесь было много свободных стульев: и за столом, и у стен. Завидев Жорика, знакомый подозвал его жестом, и Жорик спешно подошёл и присел рядом.

Люди, которые здесь собрались, были в основном среднего и старшего возраста. Одна из женщин разрезала пирог и раскладывала его не тарелки.

— Попробуйте! Сама пекла. Он — с яблоками, — предложила она. — Маша, Зоя, помогите мне налить гостям чаю!

Маша и Зоя — ну, и ещё, быть может, те, кто танцевал в темноте, да несколько парней — только и были совсем юными. Кто эти девушки? Неужели, поэтессы, или просто чьи-нибудь дочки? Маша, довольно полненькая, наливала чай из электросамовара, а Зоя, миловидная девушка со светлыми кудряшками, подавала гостям чашки.

Вскоре, по куску пирога и чашке чаю находились и перед Иосифом Мартовичем, и перед Жориком. Последний покосился на соседа: не потому ли тот ходит на эти посиделки? Тогда, дома можно совсем не готовить… Но, он сразу отогнал от себя эту мысль: лицо Иосифа Мартовича приняло столь детское выражение счастья, когда тот уставился на гитару…

— Анатолий! Исполни, пожалуйста, мою любимую, «В этой старенькой комнате», — попросил Иосиф Мартович того, кто держал в руках эту гитару. Молодой человек, не слишком заметный, тихонько побренькивал на ней, а теперь вздохнул. Многие за столом закатили глаза: похоже, репертуар Анатолия, и в особенности, заказанная песня, всем давно надоели. Даже, самому исполнителю. Собирались-то не впервые… Анатолий виновато улыбнулся и мужественно запел. Жорик песню ещё не слышал, потому она ему даже понравилась. Непритязательная и душевная.

— Кого бы ещё послушать? — спросил кто-то.

— Ну, хотите, что ли, я рассказ новый прочту? — предложил полный добрый человечек с круглым лицом.

— Подожди, Константин, ещё не все в сборе! Нет ни Елены, ни самого Бориса… Куда без них начинать? И наш именинник задерживается, — попросила женщина, которая принесла пирог.

— Я, сколько тут ни появляюсь, здесь всегда что-нибудь жрут… Мы — люди творчества, или кто? Кушать, что ли, сюда приходим? — спросил худой длинноволосый человек в клетчатой рубашке. По виду — явно выраженный художник. — Вы бы ещё вместо стульев здесь поставили унитазы. Чтобы, значит, все удовольствия сразу…

— Лёшенька, ты опять всё утрируешь! А поэтов нужно кормить! — при этих словах, все повернулись к вновь вошедшему. В дверях теперь стоял видный высокий человек в чёрном, распахнутом сейчас плаще, под которым виднелась белая рубашка с галстуком. В руках он держал букет цветов и коробку конфет. Чувствовал он себя свободно, раскованно: явно, по-хозяйски.

— Это и есть сам хозяин Подвальчика, Борис Видко. В прошлом — поэт, и стихи у него неплохие были. Давно не пишет, к сожалению, — наклоняясь к Жорику, тихо сообщил Иосиф Мартович. — Говорят, что в молодости беда у него случилась с позвоночником — не знаю, какая, и тогда поехал он к Джуне Давиташвили: обычные врачи грозились, что ещё немного — и будет он прикован к постели, до конца лет своих. Денег у него тогда было не слишком много; Джуна его подняла на ноги — а расплачиваться чем? Уговор у них был заранее: расплатится он стихами. Всеми теми, что ещё нигде не публиковались. Джуна издала их от своего имени. И с тех пор, он почти не писал… Такая вот ходит у нас байка. Вроде бы, от него самого исходит. Не знаю, врёт кто, или правда было. Но, в молодости Видко действительно писал стихи: я в старых подшивках газет читал, в центральной библиотеке… Да, богат наш город на поэтов. Воздух, наверное, здесь такой…

— Цветы — поставьте в вазу. А конфеты — раздайте женщинам, — распоряжался тем временем хозяин. — В том зале — кулёк на стуле, у окна, в нём — пирожные и вино. Как только придёт Степанович, открываем и чествуем!

Следом за Борисом, сюда же грациозно вплыла дама с высокой причёской и накинутой на плечи шалью. Она села на противоположной от входа стороне длинного узкого стола: там был установлен музыкальный центр. Сразу же пробно пробежала по клавишам. Послышались звуки органа.

— Переключите мне на пианино; я пока не слишком здесь освоилась, — попросила она капризно. — Кто-нибудь знает, как?

Подошёл длинноволосый парень — тот самый, что открыл Жорику дверь. Стал возиться в аппаратуре.

В это время пришёл Михаил Степанович, а за ним ввалились и танцевавшие в темноте девчонки, представленные Видко, как студентки театрального. Все сразу начали бурно поздравлять именинника. Борис вручил скрипачу букет цветов, но именинник передарил его даме с причёской:

— Елена, это — пусть будет вам! Давно собирался подарить вам цветы. В особенности, за то прекрасное сопровождение для моей скрипки, когда мы исполняли Баха. Хотя, нам трудно бывает слаженно работать вместе — темперамент у нас разный… Но, думаю, тогда всё же получился неплохой дуэт, — при полном молчании, произнёс Михаил Степанович. Все вокруг зааплодировали, вспоминая добрым словом какой-то бывший концерт. Елена подскочила, взяла букет и бурно расцеловала дарителя.

— Вы мне льстите, насчёт прекрасного сопровождения, но — спасибо! — раскрасневшаяся пианистка просияла.

А потом кто-то читал стихи, и писатель, наконец, дождался своей очереди и прочёл новый рассказ. Что-то ностальгическое, о встрече в деревне молодого человека с любимой женщиной, что оказалась гораздо старше, чем он думал, и о чем он догадался только по её черно-белым детским фотографиям. И о том, что они поженились и были счастливы.

— Зоечка! А ты не сыграешь нам сегодня? — спросил Борис Видко, уже хмельной изрядно. — Для меня, например?

— К сожалению, я сегодня без скрипки, и вообще здесь случайно. Маша привела. А я и не знала, что здесь собираются, — смущаясь, сказала девушка, что сидела сейчас напротив Георгия. И у того появился повод её рассмотреть. Она была симпатичная, но не гламурная: без боевого раскраса, пирсинга и прочей модной ерунды. С недлинными, пышными волосами чуть ниже плеч, серыми внимательными глазами и тонкими чертами лица.

— Возьмите мою, — предложил Михаил Степанович. Он всё-таки не расстался с инструментом и взял с собою, хотя утром и говорил, что играть больше сегодня не будет.

— Что вы! Я не посмею. Скрипка — это как часть музыканта; у каждого она своя, — ответила Зоя и смутилась ещё больше, поскольку все теперь смотрели на неё.

Михаил Степанович не стал к ней приставать. Он понял, что девушка, ко всему прочему, стесняется: вероятно, у неё был опыт выступлений, но со сцены, а не так… Прямо среди людей, что сидят за столом и жуют…

Но, Видко был настойчив.

— Зоенька, хотите конфетку? Откройте ротик! — подлетел к он скрипачке без скрипки.

— Я не ем конфет, — отрезала, смущаясь, Зоя.

— Сладкое портит фигуру? Впервые вижу девушку, которая не ела бы шоколадных конфет! — воскликнул Борис.

— Дайте мне! — попросила полная, длинноволосая блондинка, подруга Зои.

Видко протянул ей коробку, и та выхватила сразу две.

— Маша! — озабоченно воскликнула та женщина, что принесла пирог.

— Мама, отстань, — отрезала блондинка.

— И всё-таки, Зоя, не ломайтесь! Не хотите для меня — сыграйте для именинника. Будете второй скрипкой нашего города. До недавнего времени, у нас был только один скрипач — Михаил Степанович.

— Так вы — скрипач? — спросила Зоя. — Тогда… Тогда я сыграю. Для вас. Вивальди.

Она взяла протянутую ей скрипку Михаила Степановича, и сыграла на удивление чисто.

Раздались громкие аплодисменты и крики Видко:

— Браво! Брависсимо! — он не удержался, и чмокнул раскрасневшуюся девушку в щёчку.

А потом, играла Елена; какие-то люди рассказывали притчи о Христе. Ещё позже, Борис, выпендриваясь, танцевал с артистами театра. Потом все пели хором. Под аккомпанемент то гитары, то Елены. Вечер понемногу перерождался в кошачий концерт, во многом благодаря хозяину Подвальчика.

Зоя, Маша и её мама потихоньку собрались и направились к выходу. Несколько относительно молодых людей кинулись их провожать. Георгий тоже приподнялся и встретился глазами с Михаилом Степановичем: тот тоже собирался на выход. Именинник готовился ускользнуть с бала, как Золушка: до того, как часы пробьют двенадцать.

— А вы — куда? Веселье в самом разгаре, — широко расставив руки, преградил им путь Борис, прежде всего имея в виду именинника.

— Покурить, — нашёлся Жорик.

Они вышли; какая-то дама действительно выходила покурить и пообещала закрыть за ними дверь.

Ярко светили звезды; неожиданно, небо стало ясным. Ночь была тихой, чёрной и прозрачной.

— Всего хорошего вам, Георгий! — попрощался Михаил Степанович. — Пойду я домой. Мой кот уже ждёт меня и волнуется. Он всегда переживает, когда меня так поздно нету дома.

— Вас проводить?

— Не стоит: здесь близко. Вам надо было бы проводить Зою.

— Ну, у неё и без меня были провожатые.

— Да, увы, вас опередили. Но, в следующий раз — не теряйтесь! Удачи.

— Счастливо вам. Спасибо, ещё раз. За это утро: за прекрасную игру на скрипке.

Потом Жорик шагнул в темноту… Улицы в городе, кроме самых центральных, практически не освещались.

Вспоминая тот день, в библиотеке, Георгий недоумённо решил, что его участие в секте имени Видко было кем-то сильно преувеличено… Кто-то в этот день видел его или в подвальчике, или возле него. И решил раздуть из мухи слона.

А значит, у него в институте есть недоброжелатель. И, быть может, не один. Должно быть, он нажил себе врагов. Только вот, чем? Что здесь делить? Студентов? Нищенскую зарплату? Выписываемые на деканат канцтовары?

Более, чем странно.

Глава 2. Коты и преподаватели

Сегодня у него было целых пять пар лекций. Так поставили в расписании. Пять пар — это десять академических часов. То есть, после отдыха в библиотеке оставалось ещё шесть…

К концу дня Жорик шёл домой, той же дорогой. Язык после лекций во рту уже не ворочался. В желудке, уже переварившем булочку, купленную в буфете, наблюдалась полная пустота, а всякие желания, кроме единственного: добраться скорее до своей тёплой комнаты, постели и кофе — отсутствовали вовсе.

В довершение антуража, как только он вышел на улицу, начался крупный дождь, грозящий перейти в ливень. На улицах было пусто. Газетный киоск, мимо которого он проходил утром, был уже закрыт, уличное кафе с беляшами — тоже.

«Стоп! — отдал себе мысленное приказание Жорик, заметив мимоходом, краем глаза, небольшое серое пятнышко между газетным киоском и уже закрытой пивной лавкой. — Это же тот самый кот!» Он подошёл поближе. Мокрое существо, что щемилось меж двух стенок, подалось к нему и слабо мяукнуло. Да, несомненно, это был утренний разбойник… Жорик присел на корточки и погладил кота по голове, отметив, что на одном ухе животного начиналась парша.

— Да ты, братец, видать, не первый день по улице путешествуешь! — сказал тихо Жорик. — Заболел, бродяга! Или — хозяева из-за парши и выставили?

Кота было жалко. Любое животное, особенно не кормленое и не леченное, могло «сгореть» от парши буквально за месяц. И почти ничего от этой напасти не помогало. Но Жорик случайно знал хорошее средство: надо было смазать уши, покрытые паршой, маслом чайного дерева. И тогда всё пройдёт дня через два-три. Так ему однажды пояснила его знакомая девушка-ветеринар, у которой жили два откормленных, холеных кота, вылеченных подобным образом.

— Ну что, бедолага, пойдёшь ко мне? Вылечу, а там — видно будет, — предложил Жорик, беря на руки кота. По дороге тот вёл себя на удивление хорошо. Сидел смирно и не вырывался, только урча басом в особо опасных местах: когда мимо проезжали машины. И слегка выпускал при этом коготки. Свободной рукой Жорик пытался ласково погладить кота по мокрой шерсти, приговаривая: «Тише! Потерпи немного. Хороший»…

В общем, получилось донести его до общежития. И на вахте, к его счастью, никого не оказалось: не пришлось объяснять, зачем он несёт к себе это мокрое животное.

Дома он опустил кота на пол, и тот сразу забился куда-то под кровать. Жорик взял сумку для продуктов и зонт. Магазин был неподалёку: сразу напротив, через дорогу. Он сходил, купил продуктов и вскоре вернулся, открыл банку рыбных консервов, налил в блюдце молока. Кот к этому времени освоился, вылез из-под кровати и вылизывал хвост. К еде подошёл сразу же, но ел аккуратно, неспешно. С достоинством.

«Приживётся ли у меня этот бродяга? — грустно подумал Жорик. — Если уже привык к улице — поест, отоспится и сбежит»

Дело в том, что однажды он уже приносил к себе в общежитие другого кота: подобрал на остановке, возле геофака. Тоже в дождь. Тоже серого. Тот мяукал весьма жалостливо, хотя был толстым, отъевшимся. Тяжёлым. Принёс домой… Кот даже есть ничего не стал: так испугался. С испугу даже обделал всё одеяло, бегал и орал: замуровали, мол, демоны! Тяжко, видать, было ему в такой малюсенькой комнатке после вольной вольницы. Хотя, та комната, в другом корпусе, закрытом теперь на ремонт, была у Жорика побольше. Выходил он в первую же ночь в общий туалет из комнаты — а кот шмыг между ног, и дал дёру. Уж неизвестно, как он дальше на улицу сбежал: вахта после двенадцати закрывалась, и никого больше не впускали и не выпускали.

Переживал Георгий за того полосатого кота… Пока однажды не встретил его снова: у вахтёров обретался, в горном корпусе. Вахтёрша тётя Нина и рассказала ему, что зовут кота Васькой, и что он — вполне заслуженный работник: почитай, что десять лет уже живёт при институте. Выходит на ближайшую остановку и попрошайничает у студентов. Да и на вахте ему часто перепадает…

Зря переживал Георгий и на этот раз: теперешний кот никуда не ушёл.

Так само собой и получилось, что он обзавёлся котом. Хитрое животное совершенно ему не мешало, живя вольной кошачьей жизнью и выходя на улицу через форточку: этаж, на кошачье счастье, был первый. Жорик был постоянно занят: то пропадал на работе, то сидел и писал диссертацию, но кота покормить не забывал никогда. Уши его нового полосатого друга, помазанные маслом чайного дерева, быстро вылечились. Правда, попытка его помыть ни к чему не привела: кот боялся воды до смерти и защищал себя отважно. Весь исцарапанный до крови, Жорик решил прекратить бойню: оно того не стоило. И с этих пор больше никогда не возобновлял подобных попыток. Да и кот в последующие несколько дней сам привёл себя в надлежащий вид, став чистым и холеным.

В общем, котейка оказался покладистым, и они с Жориком не мешали друг другу. Единственным неприятным фактором было лишь то, что кот в первый день пометил все углы: с испуга, наверное. А так, даже в поставленный для него в углу ящичек с песком он не ходил: предпочитал прогуляться на улицу.

Георгий назвал кота Василием: как и того, с геофака. Васька любил устраиваться у Жорика на коленях, в особенности тогда, когда хозяин играл в компьютерные игры, и громко мурчать. Жорик часто играл в Мороувинд и был там хаджитом — представителем расы разумных воинственных котов. А Васька следил за этой игрой, но оставался на коленях хозяина, только если приходил сам. Любые попытки Жорика самому взять его на руки он рассматривал как посягательство на своё кошачье достоинство: тут же спрыгивая, громко говорил что-то, похожее на «Бу!», и рассасывался или под кроватью или в проёме форточки.

Так они теперь и жили…

Незаметно пролетел сентябрь; по воскресеньям Жорик пытался снова попасть в подвальчик Видко — но там постоянно было закрыто. Иосифа Мартовича он не встречал, и узнать, в чём дело — не мог.

Потянулись учебные дни, лекции, практические, семинары, написание кандидатского диплома… Обычная жизнь.

Пока однажды…

В этот вечер ничего не предвещало неожиданностей. Дома, придя после работы над диссертацией в городской библиотеке, он снял у входа лёгкое пальто: как обычно. Плотно закрыл дверь: и на замок, и на крючок. Чтобы, если у соседей будет дебош — к нему случайно не заглянули. Тоже, как обычно. Сел на металлическую кровать с сеткой, застеленную старым матрасом и тёплым одеялом. Погладил уснувшего на подушке кота, что свернулся клубком. Тот сразу проснулся и потребовал еды. Жорик был вынужден снова открыть замок, выйти в общий коридорчик, к небольшому холодильнику. Достал из него мороженую рыбу, вернулся и кинул в кошачье блюдце. Кот выжидал, когда рыба подтает, периодически цепляя её когтем.

Георгий пошёл в ванно-туалетную комнату, общую с соседями, вымыл руки от рыбы. Заодно, заранее умылся и почистил зубы. Вернулся, и так же надёжно, как и раньше, закрыл за собой дверь. Посмотрел на часы: было пол одиннадцатого. То есть, работать над диссертацией было поздно, уже ничего не шло на ум. А спать было рано, не спалось совершенно.

Что в таких случаях делает большинство людей? Конечно же, включает компьютер… Социальные сети или компьютерные игры — достойный вариант жизни между сном и явью, возможность убить время…

Был обычный вечер, осенний, относительно тёплый. Из форточки, открытой настежь, раздавались привычные звуки: карканье ворон, шелест листьев, отдалённый звон трамваев. В остальном было тихо. Кот наелся рыбы и теперь сидел в проёме форточки, нюхая воздух и любуясь полной луной. Его шёрстка серебрилась от падающего на неё лунного света. А Жорик рубился в любимую игру: Мороувинд…

До чёртиков загоняв своего бедного героя — хаджита, он встал с кресла, лениво потянулся, выключил компьютер и, в полной темноте, решил, прежде чем ложиться спать, сделать небольшую серию пассов по Кастанеде, которые не делал целую вечность, но которые практиковал, будучи студентом.

«Давно собирался возобновить пассы. С тех пор, как работаю в институте — ещё ни разу не делал. А надо бы поддерживать физическую форму, — неожиданно решил он. Зажёг на столе свечу в подсвечнике. — Вот и распечатка у меня есть. Если что подзабуду», — он достал одну из папок с файлами. Выложил на стол, открыл. Эту серию он в принципе знал хорошо — пробежал глазами последовательность движений, просто для пущей уверенности.

С пассами его познакомил один человек, что был знаком с Гердой, девушкой из поэтического клуба. Георгий тогда учился в школе, а тот знакомый Герды, которого звали Петей, был уже студентом — возможно, заочником, учился на четвёртом или пятом курсе. При институте и работал: кажется, помощником электрика. А жил как бы не в этом самом корпусе — или, в похожем на него, где-то поблизости: общежитий у института была масса, целый Студенческий Городок. И все корпуса — почти одинаковые. Разговор о Кастанеде с этим смутно вспоминаемым Петей глубоко запал Георгию в душу: именно тогда мир, который он знал и который казался незыблемым — дрогнул и поплыл, меняя очертания. И всё перестало быть таким безнадёжным, как казалось раньше. Именно тогда он «подсел» на Кастанеду, как выразилась Герда. А позже дошёл до практического сталкинга, работы со сновидением и магических пассов; до Тайши Абеляр и других видящих с их тансёгрити. И… почему-то именно тогда взбунтовался против «предков» и решил поступать на исторический…

Впрочем, после окончания университета и начала работы преподавателем он остепенился и забросил всё это. А сейчас почему-то вспомнил…

Делая пассы, Георгий вдруг осознал, что кто-то на него пристально смотрит. Он поднял голову — и встретился, глаза в глаза, с жёлтыми, пронзительными, светящимися в темноте глазами Василия… Кот сидел уже не на форточке, а на столе, рядом со свечой. Одно движение хвоста — и тонкая свечка погасла… Глаза кота, освещаемого лишь светом луны, неизбывно светятся в темноте, и его шерсть, похоже, встаёт дыбом… И вдруг Жорик ощутил, что шерсть — именно шерсть! — у него самого тоже встаёт дыбом… И всё его тело при этом как-то выворачивается наизнанку. Затем он почувствовал, что и вовсе весь мир исказился, дрогнул и поплыл — и вот он уже воспринимает его, будто из темноты огромного колодца, будучи одновременно здесь — и не здесь, и к тому же вверх ногами… Затем комната вновь покачнулась, заколебалась, вновь перевернулась. Постепенно, восприятие мира приобрело прежнюю резкость…

Только что-то всё равно было не так.

Все предметы вокруг теперь фосфоресцировали лёгким туманным зелёным цветом, а размеры луны увеличились раз в шесть. Звуки за окном слышались так чётко, будто вороны каркали прямо в уши. А трамваи проносились с таким шумом, будто резко приблизились и теперь громыхали в трёх метрах от письменного стола. К тому же, комната стала просто громадной. И… к Жорику теперь приближались огромные, покрытые редкой шерстью, человеческие ноги. Они были босые, с корявыми неподстриженными ногтями.

Жорик прижал к голове уши, одновременно издавая нечленораздельный звук. Кто-то в этот момент дотронулся до его спины чем-то голым и склизким, и Жорик ощутил это прикосновение необыкновенно чувствительно, каждой клеткой не только своей кожи, но и своего мозга. Затем от неожиданности он бросился в сторону, снова издал утробный звук, и вдруг с ужасом осознал, что перемещается на всех четырёх конечностях… Лапах? К тому же, какой-то человек определённо хотел его поймать… И тут он рванул вперёд. При этом, сам удивился своей ловкости. Он вскочил на подоконник… Чуть не врезался мордой в кактус, который почему-то ярко фосфорицировал зелёным светом. Потом подпрыгнул, уцепился когтями за край форточки, немного подтянулся… И, не раздумывая, сиганул сверху в чёрный проем: в тёплую осеннюю ночь, манящую своими дикими, первозданными, чарующими звуками.

«Нет, это — что, пассы виноваты? — вскоре в ужасе подумал бедный Жорик. — Я — что, стал животным? Почему? Из-за пассов, „Дыхания саблезубого тигра“? Сколько раз, когда-то студентом, я делал и „Вествудскую серию“, и „Дыхание саблезубого тигра“… Всё было хорошо и нормально»…

Отважно выпрыгнув в форточку, теперь он пожинал плоды опрометчивых решений. Прижимаясь брюхом к асфальту, почти пополз по направлению к траве газона. Мир стал таким большим, незнакомым. А он потерял ориентацию в пространстве, испугался улицы, её многообразных звуков и опасностей…

Он сидел под кустом и дрожал.

— Гляди, Стась, кот! — громко сказал кто-то. — Под кустом сидит.

«Это они… Про меня? Я — кот? Но я не хочу быть котом, я не умею быть котом!», — подумал несчастный преподаватель.

Это случилось так неожиданно… Мысли у Жорика, несмотря на полную трансформацию тела, пока оставались человеческими.

«А кто же завтра будет вести лекцию? И вообще — что теперь делать? Может, попробовать снова запрыгнуть в окно… Вначале надо зацепиться лапами за подоконник… У Васьки ведь получалось… Ну, и — что дальше? Не пойду же я к студентам… В таком виде, — мучился он раздумьями. — А ещё… Странно, кто же там был, в моей комнате?» — а при этой мысли его пробрал озноб. Да, он помнил отчётливо: там определённо находился другой человек. Он видел его голые ноги… Но откуда он взялся?

Нереальность происходящего нахлынула на него, как волна, и Жорик, неожиданно для себя издал протяжный, унылый звук.

— Действительно, кот! А почему он орёт? — вдоль стены общежития, шли пьяные студенты. И уже приближались к кусту, под которым он сидел. Кажется, их было четверо.

— Коты всегда орут. Влад, ты будешь ещё пива? — спросил один из них. — Тебе оставить?

— А как же! — ответил другой, высокий и худой.

— Держи, — и первый протянул ему жестяную банку.

— Смотри, братва! Кажется, я кота этого знаю: он приметный. Пушистый, холёный! — заметил самый плотный парень.

— Как фраер: грудка беленькая, сам — чёрненький… Давай его пивом напоим! Поймаем — и в глотку зальём! — заржал Влад.

— Ой! А это, кажется, Жорика кот. Препода нашего по культурологии. Кот из его окна спрыгнул, я видел. Он на него и похож, на препода. Вылитый Жорик. Может, не тронем кота? — засомневался Стас.

— Нет, Стась, ты здесь недавно и не в курсе, что до Жорика тут девчата жили, которые в этом году вуз закончили. Это были их окна, и кот жил у них; кормили его всей общагой, — заметил важно плотный, самый старший. — Кота Масиком звали.

— Ну, Колян, теперь-то он всё равно Жорика кот, раз девчонки уехали? Пришёл, наверное, на старую хату, а Жорик не прогоняет, — возразил Влад.

— Может быть, он и оставил кота. Он у нас добрый. И неплохой, в общем-то, препод, — согласился Стась.

— Да ну их всех, преподов! Давай кота поймаем. Они такие смешные, когда их за шкварник держишь — и пива в глотку льёшь, — не унимался длинный, как жердь, Влад.

— Смотрите, Денис идёт. Откуда он здесь? Эй, Денис! Иди к нам! — закричал Коля. — Пива выпьем.

— Привет, ребята! Пива не буду. Не пью, — к ним подошёл Денис, красивый парень с длинными чёрными волосами.

— Привет, где был? — спросил Влад. — Небось, контрольную по математике делал? Помогал кто в общаге?

— Нет. Девчонки тут у Маринки черчение делают. Маша позвонила, чтобы я их проводил. Засиделись допоздна, — ответил Денис.

— И Зоя — там? — сощурившись, спросил Влад. — И — что, пойдёшь провожать?

— Нет. Уговорю остаться: страшно по улицам ходить. И контрольную у них спишу. Может, и физику вместе сделаем. По математике и физике их факультета и нашего задания одинаковые.

— Ну, пока. А мы ещё пивка выпьем, — Коля потрепал Дениса по плечу.

— Завтра увидимся, — пообещал Стас.

— Пока, — отозвался Денис и ушёл, а оставшиеся снова стали решать, ловить ли им кота.

Кот, не будь дурак, не стал дожидаться, какое решение примут парни. Он, что называется, вчистил. Жорик никогда ещё так не бегал; теперь не зная, где он, кто он, ощущая один сплошной страх и ужас. Но это не мешало ему очень и очень быстро перебирать лапками. «Конфуз-то какой… Встретить студентов в таком неподобающем виде! Неприлично… Только бы смыться!» -думал при этом несчастный новоявленный кот.

После того, как он порядком набегался по тёмной улице, он остановился и прижал уши, сделался маленьким-маленьким, чтобы никто его не увидел. «Где это я? Кажется, снова на газоне. И куда теперь?» — подумал бывший преподаватель.

Вдруг, откуда ни возьмись, вывалились бездомные собаки. Большие, злые. Одна — серая, другая — чёрная. Слюна с пасти капает. Кот снова опрометью ринулся прочь. И — на дерево, вцепился в него всеми когтями — и стал карабкаться вверх. Потом на ветке устроился, и сидит. Ветка широкая попалась — к его кошачьей радости. И — высоко, не достанут. Пусть внизу прыгают, лаем заливаются… Наконец, их отозвал кто-то.

Но Жорик так и не слез, когда они убрались: так и просидел на том дереве до самого утра. Только когда стало совсем светло, спустился осторожно, вцепившись в дерево когтями и спускаясь задом. В метре от земли, аккуратно спрыгнул на все лапы сразу. Огляделся: собак давно уже не было; и кот побежал, семеня лапками, куда глаза глядят. Стараясь держаться тех мест, где людей побольше. «Надо искать свою общагу… Наверное», — подумал он. Он шёл прямо по тротуару. Прохожие не обращали на кота никакого внимания, спеша по своим утренним делам.

И вдруг: « Кис-кис-кис»… Навстречу две девушки идут. Красивые, наверное. Лица снизу не слишком видать. Одна из них кота увидала — и зовёт.

Жорик подошёл, потёрся спинкой о ноги той самой девушки, что его позвала. И сел около неё. Посмотрел жалостно. Может — покормит?

— Маша, это же мой Масик! Смотри! — обрадовалась вдруг незнакомка.

— А ты уверена? — спросила её подруга. — А может, это кот какой бомжацкий, уличный. Может, у него глисты, блохи…

— Нет, это мой кот! Это Масик. Я его уже неделю, как ищу. Говорят — отвадил кто-то из соседей. Кто котов не любит. А он, наверное, подался в старые места — где жил у моих знакомых девчонок, из общежития. Они мне его и подарили, когда домой уезжали. Ты их знаешь: сестра моя двоюродная и Надя.

— А, помню. Со стройфака.

— Ага! Кис-кис-кис… Потерялся, мой бедненький. Иди ко мне на ручки, котик! — она погладила Жорика по спинке.

Он замурлыкал.

— Ну ладно, Зойка, мне на пару пора! Завтра встретимся. А у тебя сотовый звонит, — сказала ей подружка.

«Боже мой! Это — что, та самая Зоя?» — подумал Георгий.

Пригляделся. Действительно, это была та самая девушка, которую он видел в Подвальчике и напротив которой сидел, рядом с Иосифом Мартовичем.

— Пока! — тем временем, Зоя попрощалась с подругой и достала из кармана сумочки телефон:

— Алё! Мама, уже иду! Мы с Машкой физику сделали, нам помогли. И контрольную. И чертежи всю ночь чертили. Домой сейчас приеду. Мне сегодня на занятия во вторую. Да. Целую. Жди.

Зоя с трудом запихала кота в сумку, так, что снаружи остался торчать только кончик хвоста, и, пройдя мимо трамвайной остановки, двинулась вдоль по улице. Жорик смотрел теперь в щёлочку — через стык между кожей сумочки и началом «молнии», и ему казалось, что девушка идёт целую вечность в плотной толпе студентов. Его окружали резкие вредные запахи: то курева, то духов. Уши резали громкие звуки, часто слышалась нецензурная брань.

Дойдя до Главного корпуса, девушка свернула на аллею и пошла мимо жёлтых клёнов и лавочек. Под ногами шуршала свежая листва. Коту в сумке стало вольготнее, он с удовольствием втянул в лёгкие свежий, пахнущий осенью, воздух. Однако, потом девушка села на автобус, и кот пережил там, в давке, не лучшие минуты своей жизни. К счастью, ехала она не слишком долго. Соскочив где-то на остановке и миновав перекрёсток шумной улицы со множеством машин и автобусов, она вышла на тихие улочки окраины и довольно долго шла пешком. Наконец, дошла; поднялась на второй этаж старого дома, позвонила в дверь.

— Зоя, ты? — раздался голос.

— Я.

С двери изнутри сняли цепочку, провернули замок. И Зоя шагнула к себе домой.

— Мама, а я Масика нашла. Вот он! — сразу же, с порога объявила девушка. Поставила на пол и открыла сумку.

И кот — сокровище-то какое! — вывалился наружу.

Глава 3. Кошки в литературе

Тем временем, когда новоиспечённый кот растворился в безумии ночи, в том самом общежитии, в той самой комнате, где раньше жил Жорик и которую он столь конфузно покинул, происходило нечто весьма странное.

Теперь там стоял посреди комнаты абсолютно голый человек. Ему самому было непонятно, откуда же он здесь взялся. Он тупо смотрел на форточку, в которой только что исчез бывший преподаватель.

«Куда так спешно устремился мой хозяин, к тому же приняв облик кота? Что-то он такое интересное до этого делал, что-то весьма знакомое. Волнительное. Стоп… Хозяин?!» — и вот тут-то наступил полный ступор. От непривычного напряжения мыслительной деятельности внезапно захотелось есть. Человек на автомате подошёл к кошачьей миске. Тупо уставился на свежую рыбью голову. Но есть её почему-то абсолютно не хотелось. И почему это?

И тут до него начало доходить… Он посмотрел на свои ноги, на свои руки. И задумался. «Я… вроде бы, человек… Но, только что был котом. И был котом, кажется, долго» — человек был озадачен. Он ощупал свой торс руками. Потом взял с кресла домашний халат Жорика, который тот надевал исключительно после душа, и спешно напялил. Уселся в кресло… Вернее, вначале по привычке попытался свернуться клубком, но было чертовски неудобно, к тому же он явно не помещался. Тогда он расправил спину и принял вертикальную позу.

«М-да… Всё, что осталось в доме от моего хозяина, это синие плавки, что валяются на полу», — подумал человек, который только что был котом. — Похоже, что мы с ним махнулись телами. Надо это проверить». Он включил свет, осмотрел себя и ощупал своё лицо. Первое, что бросилось в глаза — длинные, заскорузлые ногти на руках и ногах. Лицо заросло, хотя и не слишком густо. Бывший кот подошёл к зеркалу, которое было на внутренней дверце распахнутого сейчас шкафа, и критически осмотрел заросшее лицо и патлатую шевелюру… Нет, он определённо не похож на Жорика! Другое тело.

Лицо, смотревшее на него из зеркала, оказалось так себе: не красавчик, но и не урод. Уши, правда, были страшно поцарапанными: наследие кошачьей жизни. Человек смотрел на себя — и, вроде бы, узнавал. То есть, чем дальше, тем больше крепла в нем уверенность, что он — реально, человек, а не внезапно очеловечившийся кот. Что он когда-то родился и был человеком, а вот котом стал по какому-то недоразумению. «Кто же я? Кем был? Как и где жил? Абсолютно ничего не помню. Даже — как меня зовут… Хозяин звал меня Васькой. Бабка — хозяйка, у которой я жил до него — просто Полосатиком. Вот и все имена, что есть у меня в наличии… Гм… Что я несу? Просто, я не помню своего имени. Своего настоящего, человеческого имени. Во всяком случае, пока», — осознал он, наконец.

Потом подумал: «И что же мне делать дальше? Куда идти? В психушку?» Но тут же в голову ему пришла более здравая мысль: «А что, если просто представиться на время Жориком? Пока суть да дело… Я в бытность котом хорошо изучил повадки и привычки моего хозяина. И это жилище посторожу ему до возвращения, а там — видно будет. Надо будет обязательно найти его. Этого Жорика. И почему он вдруг стал котом?».

Неизвестный осмотрелся и решил, что документы, деньги и вообще всё самое важное хозяин комнаты, должно быть, хранит в ящиках большого письменного стола, больше негде.

«Интересно, кем же он работает? Чем занимается? Похоже, что мы живём в общежитии. Насколько понял, в студенческом. Его ни с чем не спутать, — размышлял бывший кот, изучая содержимое стола. Он искал документы.

— Методички, конспекты… Ага! Вот и паспорт. А зовут его — а теперь меня, значит — Георгий Владимирович. А вот — трудовой договор… Принят на должность инженера кафедры дизайна и культурологии… Кто это такой: инженер гуманитарной кафедры? Понятно бы, какого-нибудь стройфака или по канализации, или коррозии металлов… А вот — расписание каких-то занятий. Постой! Да он же препод! Его фамилия указана, и печать деканата… Понятно теперь, чем он занимается… И что же мы преподаём? Ого! Культурология, история науки и техники, история искусства, дизайн двадцатого века… Ладно, ничего, прорвёмся. Буду просвещаться, где наша не пропадала! Я же очень учёный кот… То есть, не глупый человек… Знать бы ещё, кем я был до кошачьего воплощения, так сказать. И что же со мной случилось. Но, вопросы пока — оставим на потом. Надо выручать чувака, пока он — кот, и бегает где-то по улицам, бедолага. Мне ли не знать, каково быть уличным котом…»

Итак, решено! Немного ума, косметики и небольшое переодевание в чужие вещи… Впрочем, своих у бывшего кота и не было.

Снова подойдя к зеркалу и приглядевшись повнимательней, он понял, что был примерно одного роста и примерно одного возраста с бывшим хозяином серого, полосатого кота Василия… Разве что, чуточку пониже. Самую малость. Правда, был несколько постарше, а ещё — более подтянутым и мускулистым человеком. «Но, можно в его мешковатой одежде просто затянуть потуже пояс, и отличие фигуры сильно заметно не будет. Может, он похудел, в конце-то концов. А теперь — лицо. Конечно, надо побриться, оставив только небольшие усики. И слегка постричься — у Жорика волосы тоже не короткие, но не настолько же он зарос. Надо будет слегка подкрасить усы и волосы: у Георгия они темнее. Немного завиться: у Жорика волосы чуть волнистые. Надеть слегка тонированные очки от солнца… Он носил их только летом — но ничего, можно надеть и сейчас. Поскольку, вдруг кто заметит, что цвет глаз — другой. У Жорика они зелёные, у меня — серые», — размышлял бывший кот.

Часа два или три он потратил на ванну и приведение себя в надлежащий вид. Неизвестно, что подумали соседи по общежитию, с которыми у Жорика был общий санузел: когда он закончил, перевалило за три часа ночи. Тем более что новый жилец использовал краску для волос, косметику и фен соседки: они лежали на полочке над раковиной. Он покрасил этой чужой краской волосы, а стойкой тушью подправил усы. Результат его, в принципе, удовлетворил. Конечно, полного портретного сходства не было, но… «Кто на работе внимательно разглядывает своих коллег? А студентам препод вообще до фени: у них свои дела на уме», — подытожил бывший кот.

Потом он снял банный халат и примерил пиджак и брюки хозяина: они действительно были великоватыми и странного фасона, но не сильно спадали. И, если ремешком подтянуть… Рубашка у этого парня, преподавателя, была несуразная, ярко-розовая. Пиджак — мешковатый, цвета детской неожиданности. А ещё, он всегда носил галстук. «Странный парень. Но типан он был, по сути, добрый, и даже спас меня от парши, — подумал теперешний заместитель Георгия. — А теперь, подстрахуем как-то его самого: схожу за него на работу… Жаль, что он работает именно преподавателем… Не самая лучшая для меня участь, тяжело мне придётся». Уже одетый по-преподавательски, он сел в кресло и предался размышлениям.

На рассвете, незнакомец внимательно изучил найденное им в столе расписание занятий и просмотрел методички. «Сегодня — должно быть, понедельник, раз вчера было воскресенье: Жорик ходил вчера на рынок. А значит, в понедельник, на этой неделе, что заложена закладкой в ежедневнике, в расписании значатся три пары практических занятий, на химфаке. Через полчаса — начало первой пары. А значит, пора собираться. Долго я, конечно, не продержусь в роли препода, а потому, надо будет как можно скорей найти… этого кота», — подумал он.

Задача поисков осложнялась ещё и тем, что кота он видел только мельком, в темноте. «Кажется, он — чёрный. Или — тёмно-коричневый. С белым пятнышком на грудке, — подумал человек. — Ну и влип же я… Вот ситуация!».

Вся история была мистической и зловещей. Он был нелепым и беспомощным, игрушкой судьбы и обстоятельств, что издевались над ним самым невероятным образом. Но, несмотря на это, бывший кот решил плыть по течению и довериться судьбе… И барахтаться, по мере сил и возможности.

«Главное, не впасть в отчаяние. Жизнь — сложная штука. И для котов, и для людей… Не знаю, где выжить проще: на помойке или же в институте… И там и там — конкуренция», — философски подумал он.

К счастью, способность думать, рассуждать и действовать по-человечески к нему понемногу возвращалась.

Не слишком приятная новость ожидала его у вешалки. Осеннее пальто было ещё ничего: просто сидело, как и вся остальная одежда прежнего хозяина. Слегка мешковато, не по фасону, но по существу придраться не к чему. Бывает и хуже… «Шкура кота была тоже, полагаю, не слишком в моем стиле — но пришлось привыкнуть, — усмехнулся бывший серый полосатый кот. — Но вот обувь… Кажется, я сам любил кроссовки. И спортивные куртки… Но речь не о том. Не важно, что это не кроссовки, а зимние туфли… Но туфли, которые сильно жмут… Это уже чересчур, очень неприятно. Узкие туфли… Несмотря на то, что размер даже чуть больше. Ноги Жорика даже чуточку длиннее моих. Но, видать, поуже… Сюрприз, однако!»

Бывшему коту пришлось снять тёплые носки. И срочно, в темпе, искать самые тонкие. А в нос туфлей насовать немного бумаги. «При случае — сразу озабочусь купить себе нормальные, по размеру», — решил он.

«Конечно, решиться стать преподавателем за Жорика — авантюра ещё та… Но, что делать, куда ещё идти? Бездомным человеком быть — судьба не лучше, чем быть бездомным котом. Думаю, даже хуже. Кому нужен такой? Если к тому же нет денег и паспорта… Вообще долго не проживёшь, однако, — думал бывший Васька, идя по коридору и спускаясь по лестнице. — А кто поверит моему честному рассказу, как я докатился до жизни такой?»

Настроение несколько улучшилось, когда он прошёл к выходу и поздоровался на вахте, не меняя своего голоса. Его признали, поскольку на приветствие сразу же откликнулись и студенты, которые только что вышли из круглосуточного буфета на первом этаже, и вахтёрша.

Студенты хором ответили:

— Здравствуйте, Георгий Владимирович!

А вахтёрша спокойно, с чувством осознанного величия, бросила на него взгляд — и, процедив, своё «доброе утро», снова уткнулась в газетные кроссворды.

Он вышел на улицу. «Сегодня у него… То есть, у меня — всего три пары, и, к счастью — все практические. Практические занятия, как я понимаю, это те, где студенты отвечают преподавателю, а не наоборот. Там, где должен буду распинаться я — это лекции. Завтра их четыре. Слава богу, у Жорика есть хорошая методичка, в верхнем ящике стола. И конспекты. Надо успеть подготовиться. Зайду ещё, пожалуй, в библиотеку — Жорик наверняка там записан. Возьму пару учебников, на всякий случай.

Дорогу от общежития к институту он знал хорошо. «Кто ж её не знает! — чуть не высказался мысленно: каждый кот… Но, конечно, не каждый. Для кота этот мир гораздо огромнее, и большинство из них ограничиваются не такой уж большой собственной территорией. А вот каждый человек, тем более, каждый студент, хотя бы — бывший, должен её знать… Однако! Я — бывший студент? Я тут учился? Всё быть может… Ноги буквально сами идут…»

Вот он уже прошёл калитку чугунной ограды, миновал стороной корпус Горного факультета, который в последнее время стали именовать «Горным институтом», поскольку сам вуз внезапно стал Университетом. Зачем-то все факультеты при этом стали обращать в «институты». Зачем — было известно только верхнему эшелону бумагомарателей, у нормальных людей это не вызывало ничего, кроме недоумения.

А вот и химфак… С ним у настоящего, подлинного субъекта, замещающего теперь Жорика, что-то тоже было связано. Что-то человеческое, из докошачьей его жизни. Во всяком случае, он хорошо знал это здание. Старинное, жёлтое, с мраморной табличкой о том, что здесь выступал Маяковский. И шикарную мраморную лестницу внутри, за тяжёлыми дверями. Зеркало наверху, поворот к деканату, и проход: узкий, ведущий во двор. В так называемую «курилку» — простенок под кирпичной аркой, с выходом во внутренний захламлённый дворик. И следующий узкий лаз, то есть, входную дверь с другой стороны прохода, в кирпичной стене, изрисованной и расписанной студенческими «граффити»: вход, ведущий к Первой Химической. Знакомы ему были и скрипящие деревянные ступеньки этой огромной аудитории, лесенкой спускающиеся вниз парты, вторая входная дверь, что наверху… А первая была сзади места для преподавателя. «Кажется, ещё немного стоит напрячься — и что-то обязательно вспомню, — остановился на лесенке бывший кот. — Но… Нет, увы, больше ничего не вспоминается. Прошлое — как ушедший сон, что не выдернуть из памяти по одной мелкой детали. Но, Первую Химическую явно помню, и этот запах химфака»…

Сейчас эта аудитория была пуста, и он, поднимаясь вверх, пропрыгал её насквозь, по всем ступенькам — и вышел с противоположной стороны. Оказался в закутке с колоннами и перилами, с большими окнами с видом на улицу, на старые большие деревья. Теперь вновь по лестнице — но уже мраморной, крутой и скользкой. Вверх, всё — вверх…

«А там — надеюсь, быстро отыщу нужную аудиторию, — подумал бывший кот, быстро, через две ступени, устремляясь всё выше. — Вот-вот уже начало занятий». К его облегчению, номер значился на двери (это бывает на химфаке не всегда), и он важно вошёл к студентам, хотя едва успел отдышаться. Те дружно его приветствовали, а он оглядел аудиторию. Химики, в отличие от горняков, к примеру, или механиков — где одни парни, имеют группы смешанные. Сейчас парней и девушек было приблизительно половина на половину: вполне приличная, управляемая группа. Преподаватель важно поздоровался и уютно расположился на мягком стуле.

«Какой здесь комфорт, однако», — подумал он.

— Итак, тема нашего практического занятия — культура Египта, — промурлыкал он. — Кто приготовил доклад по первому вопросу?

Аудитория притихла. Но потом поднялось сразу несколько рук.

Кажется, утро задалось…

— Георгий Владимирович, вы не проведёте за меня лекцию для первого курса? — услышал за спиной начинающий преподаватель, который решился заменить собою Жорика. Голос, который раздался вслед, был весьма приятен. Он обернулся и увидел молодую преподавательницу. — Я срочно должна встретить в аэропорту родственников. Свалились на меня неожиданно, как снег на голову.

Бывший кот слабо мурлыкнул. Поскольку эта преподавательница была весьма миловидной. К сожалению, он понятия не имел, как её зовут. Поправив усики и поглаживая животик, он почесал себя за ушком, как бы раздумывая.

— Какой пар-рой? — спросил он мягко.

Тут их догнали студенты, и одна из девушек, сдавая реферат, назвала таинственную незнакомку Оксаной Викторовной.

— Следующей, у вас как раз окно, я сверялась с расписанием, — быстрой скороговоркой пролепетала та, глядя на коллегу с надеждой.

— А какова тема лекции?

— Как заместитель, вы можете прочитать, что угодно: о русском языке, о литературе, о культуре речи… Спасите меня, пожалуйста!

— Хор-рошо, Оксаночка! Но с вас — мор-роженое! — мурлыкнул в ответ «преподаватель Жорик» в розовой рубашке.

Она улыбнулась и тотчас умчалась, на ходу застёгивая плащ. А подставной «Жорик» внезапно осознал, что бытность котом наложила на него довольно сильный отпечаток: должно быть, она теперь сказывалась и в походке, и в движениях и даже… в манере говорить. Надо постепенно избавляться. Но… Привычка — сильная вещь.

В аудиторию он зашёл вальяжно. Сел на преподавательский стул и оглядел присутствующих. Это была какая-то женская дивизия: сплошь девчонки, одна другой краше, с талантливо нанесённой косметикой и пахнущие духами.

— Я замещаю Оксану Виктор-ровну и прочту вам лекцию на тему «Кошки в литер-ратуре», — начал он звёздно.

Аудитория затихла, и преподаватель в полной тишине застучал по плоскости стола костяшками пальцев.

— Мнэ-э… Все знают стихотворение про лукоморье, где дуб зелёный? Не ответите ли вы мне на вопрос, почему сказки великому писателю рассказывает именно учёный кот? Не пёс, не лошадь, не какое-нибудь иное животное? Это наводит на мысль, что искусству телепатического общения именно эти существа были обучены издавна и владеют им лучше других животных. Мне-э… Просто, люди его давно позабыли, как только произошло смешение языков, после падения, как вы знаете, Вавилонской башни. Но, некоторые народы, как полагают, забыли его гораздо позже, например, египтяне, которые почитали кошек. Ещё во времена лукоморья, упоминаемого Пушкиным — то есть, в то самое время, когда на Черноморском побережье обитал маленький злой народец с длинными бородами — некоторые другие жители побережья ещё общались с представителями кошачьих. Каждый из злых черноморов пользовался отравленными стрелами и хорошо разбирался в ядах, как упоминает Геродот. Кошек они не любили, так как, в общем-то, по праву считали соглядатаями и шпионами восточных народов, — преподавателя вдруг безостановочно понесло.

— Итак, во времена лукоморья — то есть, по другому говоря, в глубокой древности, Черноморское побережье заселяли самые разные народы. С красивыми песнями, сказками и легендами, которые, вне сомнений, оказали влияние на многие фольклорные традиции. И дубов, в том числе больших, в три обхвата, встречалось в тех краях множество. Об этом было известно Пушкину, побывавшему на Кавказе, из рассказов тех, кто воевал с горцами. Сказка о Руслане и Людмиле была рассказана поэту у Лукоморья, где дуб зелёный, говорящим котом… Таким образом, у истоков русской литературной сказки лежит именно образ кота. Почему? Давайте разберёмся… Вот Пушкин пишет о Шамаханской царице. А коты, пришедшие в Россию, были родом из Персии. Между прочим, и у Арины Родионовны был сибирский кот, а мы знаем, что наши сибирские кошки — потомки персидских.

«Надо останавливаться. А то я, чего доброго, скажу, что Арине Родионовне, а через неё — и Пушкину, сказки промурлыкал сибирский кот, чьи предки лично знали Шамаханскую царицу… А также, начну излагать свою собственную кошачью генеалогию… Кстати, какой я породы? Русский дворовой?», — подумал новоявленный преподаватель. Но, совсем закруглить тему у него не получилось: лишь чуть-чуть сбавить темп и чуть отклониться в другое русло.

— Итак, кошки были связаны со сказками. Кот — сказочное, нередко — говорящее животное. Не только у Пушкина: вспомните, к примеру, кота в сапогах. Каких вообще котов выбирает человечество? Каким рисует их образ? Будь то легендарная богиня Баст египтян, будь то ловкие коты из сказок или кошки в литературе — эти образы неоднозначны и многогранны. В Египте был даже город Бубастис — там поклонялись кошке. В сказках коты предприимчивы, ловки — но, часто злопамятны и легко расправляются со злодеями.

А в литературе? Заметим, что коты в художественных произведениях часто имеют ироническую, но при этом позитивную окраску. В отличие от собак: к примеру, Шарикова в «Собачьем сердце»… Или, чёрного пса Фауста. Ну, вспомните описываемых котов… Филистера — Мурра у Гофмана, милого и добродушного, хотя и слегка простоватого; искромётного Булгаковского чёрного кота Бегемота, исправно желающего заплатить за проезд, починяющего примус и сообщающего Азазелло, что он не похож на архиерея. А коты у фантастов? «Дверь в лето» Ханлайна, к примеру, или «Звёздный коот» Андрэ Нортон. Встречаются коты и у Стругацких, в «Понедельник начинается в субботу», и даже у Лафкрафта… Да, здесь следует отметить, что образ кота особенно любят мистические писатели и фантасты, потому что кошки в человеческом сознании всегда были связаны с потусторонними и сверхъестественными силами.

Но, ещё чаще стали использовать образ кота в мультипликации. Особенно замечательные образы созданы японским анимэ: «Возвращение кота», «Служба доставки Ки-ки» и рядом других.

Но, вернёмся к искусству слова. Песенный фольклор почему-то создаёт образ неизменно грустного кота: «Жил да был чёрный кот за углом, и кота ненавидел весь дом», или» И если она всё-таки придёт, хоть в это я давно уже не верю, в прихожей её встретит чёрный, чёрный кот, и сядет изваянием у двери», — пропел преподаватель неожиданным, приятным баритоном и продолжил:

— Хотя, говорящие коты — и в сказках, и в мультфильмах — неизменно несут здравый оптимизм и отличаются чрезвычайной сообразительностью. Такой образ — говорящего и весьма по-житейски мудрого кота проходит через многие сказки, начиная от «Кота в сапогах», и доходит до советской мультипликации: думаю, что всем известен кот Матроскин из «Простоквашино».

Таким образом, с древних времён — ещё со времён египетских мистерий — мы можем проследить тесную дружбу кота и человека. В литературе практически не встречается образа кота-дьявола или помощника злых сил, несмотря на то, что тысячи кошек были замучены в застенках инквизиции и сожжены на кострах и могли бы не питать любви к людям… А потому, примкнуть к силам зла.

А всё потому, что натура кота — радостная, позитивная, хотя и слегка ленивая, всё же не ассоциируется в общем коллективном бессознательном человечества с бесовскими силами, с сотрудничеством и службой дьяволу. Скорее, как можно видеть из гетевского Фауста, человек склонен представить дьявола в виде чёрной собаки, а не чёрного кота, хотя собаки издревле служат человеку.

Подводя итоги, скажу, что образ кота в литературе продуктивен, актуален и привносит позитивный заряд в творчество. И данный вопрос, озаглавленный мной «Кошки в литературе», до того актуален и малоизучен, что требуется дополнительное исследование, которое вполне может потянуть на кандидатскую диссертацию, — заключил он неожиданно сам для себя и подумал: «Понесли кроссовки Митю»…

Когда наш «преподаватель Жорик» после лекции зашёл на кафедру, Оксаночка уже сидела за своим столом, ожидая начала следующей пары. И, по-видимому, уже свезла куда надо всех своих родственников.

— Уф! Я за вас уж сегодня наотдувался! — сказал ей наш герой. — Какой там розарий!

— Да, одни девчонки, и все — весьма бойкие на язычок.

— У меня — сидели тихо, как мышки, — возразил коллега. — А что вы делаете сегодня вечер-ром? — спросил он затем ещё тише, наклонившись через стол к Оксане.

У остальных коллег, сидящих за столами в преподавательской, напряглись уши.

— Я… По вечерам хожу на бальные танцы. В студенческий клуб «Ювента»… Всегда хотела уметь танцевать, но меня никогда в детстве никуда не водили. Совсем ни в какие кружки и секции. Говорили, что главное — учёба… Теперь пытаюсь наверстать упущенное и реализовать свою мечту, — говоря это, Оксана чуть-чуть зарумянилась. И улыбнулась коллеге.

— Так это же — великолепно! А мне туда можно записаться? Я никогда раньше не танцевал бальные танцы, но с удовольствием поучился бы. Меня возьмут?

— Да, конечно! Берут всех желающих, и у многих женщин не хватает партнёра! — обрадованно ответила Оксана.

— Впрочем, я никогда не танцевал, совсем не умею, — спохватился распоясавшийся бывший кот, вспомнив, что всего лишь замещает Жорика, а значит, это всё — временно, и потому, не стоит пускаться во все тяжкие. Вдобавок, сомнительно, чтобы настоящий Жорик танцевать умел… «А я?» — мысленно задал он себе вопрос и почувствовал, что, наверное, вполне даже неплохо двигался.

— Наша руководительница, Александра, берётся обучать с нуля, — пояснила Оксана.

— Я подумаю. Нужно придти сначала просто так, и пару раз просто глянуть. И, может быть, решусь, — сказал он, чтобы как-то закруглить тему. И, по возможности, никогда к ней не вернуться.

Глава 4. Девушка мечты

Он подошёл к зеркалу. Почесал себя за ушком лапкой и замурлыкал. Котом он был очень даже ничего. Тёмно-коричневый, на пузике серый, с проседью, очень пушистый. По цвету спины напоминающий старую шапку-ушанку из так называемого продавцами на рынке, «бобрика». Что это за зверь был такой — того, впрочем, Жорик не ведал даже в бытность человеком. А сейчас у него и вовсе возникли сомнения по поводу, не мяукал ли впариваемый на рынке бобрик, когда был живым. Кроме того, у него имелось весьма пикантное белое пятнышко на грудке: галстучек. Ему очень понравилось это пятнышко.

«Всё-таки, хорошо быть котом! Если домашним… Хорошо быть кем угодно, но домашним», — Жорик потёрся мордочкой о край зеркала. Затем запрыгнул на окно. И посмотрел вниз, на улицу. Этаж был второй. Но рядом, почти под окном, располагалась крытая шифером крыша строения, скрывающего в себе, должно быть, вход в подвал. Спрыгнуть на эту крышу для молодого кота было что раз плюнуть, запрыгнуть обратно — тоже реально. Он лениво потянулся и зевнул, выгнув спину. «Надо будет по нужде — выпрыгну в форточку. Не ходить же, в самом деле, в этот странный ящичек в коридоре, от которого так дурно пахнет целыми поколениями сменявшихся котов… Кажется, на кухне стоит моя миска, в которую навалена всякая дрянь: макароны, вчерашний плов. Но… чего не съешь с голодухи! Пойду-ка я на кухню», — и новоявленный кот устремился в коридор.

Но тут как раз кто-то провернул в двери ключ; в квартиру вошла мама его теперешней хозяйки. Вернулась домой с работы. Подрабатывала, как понял кот, она где-то уборщицей, и уже была пенсионеркой. Об этом она говорила утром с Зоей: о пенсии, о маленькой зарплате… Сейчас, возвращаясь с работы, женщина успела зайти по дороге в магазин: от её сумки пахло свежим хлебом и сосисками.

— У, проглот! — сказала она, увидев кота. — Никакой от тебя пользы! Только жрёшь и спишь целыми днями!

Кот ретировался обратно в Зойкину комнату. Когда хозяева в таком настроении, им лучше не попадаться под руку. Он вышел в открытую форточку во двор, сделал свои кошачьи дела и быстренько вернулся. Гулять дольше что-то не тянуло. Дома кот завалился на диван и продрых до тех пор, пока не явилась пришедшая с занятий Зоя.

Она пришла грустная. Молча разделась; скинула, случайно попав на кота, кофточку и лифчик и завернулась в махровый домашний халат с поясом. В ту же минуту, у неё задребезжал на столе сотовый.

— А! Машка! Нет. Нет. Никуда не пошла. Да, так. Он козёл. Так что — приходи. Чаю выпьем. Мама печенье испечёт. Жду.

Зоя уселась у окна и врубила на всю мощность БГ.

Вскоре в комнату вошла Маша: видимо, жила неподалёку.

«Пока цветёт Иван-чай —

Мне не нужно других книг,

Кроме тебя…", — пел дивидишник голосом Бориса Гребенщикова.

— Зоя, на тебе просто лица нет, — сказала вошедшая в комнату Маша. — Тебя — что, этот воображала Денис обидел, что ли? Вы же с ним сегодня в кино вместе собирались! Или он, бабник чёртов, руки почём зря распустил? — и Машка, смахнув все, что там было: кофточку, джинсы, всяческие мелочи из одежды и кота в придачу — на пол, тяжело рухнула на диван. Комплекция у неё была ещё та. «Мне ещё повезло, что она не села на меня жо… Задницей», — подумал, убираясь бочком, бочком — и ещё подальше, кот.

— Нет. Он меня не обидел. И руки не распускал. Совсем! — Зоя покраснела, а потом заплакала.

— Ну, успокойся! Не ной. Другого найдёшь. Так, что он тебе сказал? — напирала Машка.

— Он отвёл меня после пары в сторону — ну, знаешь, к колоннам в Главном корпусе… И сказал, что он бы, конечно, пригласил меня в кино, но… Вот, допустим, он пригласит. А потом мы начнём встречаться, целоваться. А вдруг — полюбим друг друга… А ведь ему сейчас — мол, сама понимаешь — никак нельзя жениться. Это — на третьем курсе? И живёт то он вместе с мамой — нет отдельной квартиры. В общем, нафига тогда — в кино… К этому он ещё прибавил, чтобы я не обижалась, и что он — парень честный.

— Ну и — флаг ему на шею, барабан в задницу и пёрышко для лёгкости — куда его там? — прокомментировала Машка, поймала кота и стала гладить.

— Барабан — на шею, флаг — в руки, — машинально поправила Зоя.

Кот громко и старательно замурчал.

— Ну и парни пошли! Ни в кино пригласить, ни цветов подарить — просто так, от всего сердца. Один секс на уме, в перспективе. А потому сразу — и пошла ты нафиг со своим утюгом…

— С каким ещё утюгом? — удивлённо спросила Зойка.

— С каким, с каким… Анекдот такой есть. Типа, увидел парень соседку на балконе… Решил пойти познакомиться. Пошёл в соседний подъезд, поднимается по лестнице. И думает: «Что сказать? Ну, попрошу, к примеру, утюг. Как-то надо начать беседу». А этаж не маленький. Он всё идёт и идёт. Лифта, типа, нет, или же он — сломался. И дальше думает: «А вдруг, она не такая уж красивая? А вдруг, у неё парень есть? А вдруг, она… вообще больная, и меня заразит? — ну, это мягко говоря… Короче, подходит, звонит, дверь открывается, а он ей с порога: «Да пошла ты нафиг со своим утюгом!»

Зоя засмеялась, и уже спокойно прокомментировала:

— Не хотел в кино — так и не приглашал бы тогда. Не я ведь его пригласила — сам подошёл. Говорил — фильм хороший… А я согласилась: сто лет в кино не была. Или — сейчас даже в кино просто так не приглашают? Как в ресторан какой-нибудь…

В это время в комнату к девчонкам вошла Зоина мама с металлическим подносом, на котором стояли чашечки с чаем и вазочка с печеньем и конфетами. Она улыбнулась Маше и поставила это всё на письменный стол.

— Угощайся, Машенька!

— Спасибо, Марь Иванна! — поблагодарила та, и тут же набросилась на печенье.

Мама — бочком, бочком, и вышла. Но, судя по выражению лица, суть беседы её заинтересовала.

А Жорику тоже безумно захотелось сладкого, и он еле сдерживал свои неестественные для нормального кота желания.

Потом не выдержал и подошёл поближе к Зое, запрыгнул к ней на колени — и стал тереться мордочкой о её руку, мурча и стараясь заглянуть прямо в глаза. Тогда девушка почти машинально развернула конфету — и сунула её коту в пасть. А тот взял лакомство в зубы и проворно спрыгнул под стол. Там он, старательно надкусывая, жевал конфету. «До чего вкусно! Как в детстве», — кот ел с видимым удовольствием на наглой мордочке.

— Зой, а ты что, кошек — конфетами кормишь? — удивлённо спросила Машка.

— Не кошек, а только моего Масика. Он — странный кот. Финики ест, бананы, конфеты шоколадные, а также солёные помидоры и консервированный горошек, фасоль и кукурузу.

Жорик с удивлением внимал перечислению и находил его замечательным. Хорошо, что до него здесь жил весьма оригинальный кот.

— Ты бы ему витаминчиков каких кошачьих купила. По-видимому, ему витаминов не хватает.

А потом, Машка вдруг стала серьёзной, и даже напряжённой.

— Зоя, а как ты отнесёшься, если в субботу, то есть завтра, я приглашу к тебе гостей? — спросила Машка. — Понимаешь, у меня нельзя; мама ногу сильно ушибла, и лежит теперь. А папа срочно пишет научную статью. А тут предложили послушать, как я играю на гитаре. Хотят взять в свою команду: выступать будем, в Доме работников просвещения. В рамках работы с молодёжью. Поэтесса будет одна, ещё — бард, тоже женщина. Говорят, уломают ещё одного парня. В общем, вместе все соберёмся. И выступим. И ты, если хочешь, к нам присоединяйся. Со скрипкой.

— Не хочу. Некогда мне, еле учиться успеваю.

— Ну и ладно. Мы просто у тебя посидим. У тебя же мама завтра на Октябрьский посёлок поедет, к родне?

— Да, у неё по графику выходные.

— Я принесу чего-нибудь к чаю. Мы у тебя посидим, поиграем, стихи кто почитает. А ты просто слушай, отдыхай. Развеешься с нами немножко.

— Ну… Хорошо.

— Вот и ладненько. Давай делать физику. Ты методичку взяла в библиотеке?

Они долго писали лабораторную. А Жорик всё это время игрался с бумажками от конфет, которые скинул на пол. «И почему мне это… так прикольно?» — подумал он. — Кажется, я начинаю думать и вести себя как кот».

Когда Машка ушла, Зоя ещё долго писала что-то в своей тетради, а Жорик свернулся у неё на коленях, нахально пользуясь своим кошачьим положением. А когда было уже совсем поздно, он залез к Зое на стол и нагло развалился у неё на учебнике. Потом — сладко потянулся, проведя коготками по книжке.

— Да, кот, ты прав! — засмеялась Зоя. — Пора мне заканчивать — а то, я уже заморачиваться на учёбе начинаю.

Она взяла гитару, побренькала немного и затянула песню: «Со мною вот что происходит, ко мне мой старый друг не ходит»… Пела она очень проникновенно — хотя, вряд ли к ней не ходил какой-то старый друг. Скорее всего, просто «разнообразные не те» страшно надоели.

— Зоечка, ты бы лучше на скрипке сыграла — давно не бралась! Я тебе говорила, что трудно будет тащить сразу и дневной вуз, и музыкальное училище — заочно, — это неожиданно в комнату вошла Зоина мама, тихо приотворив дверь. — Но раз уж впряглась — то держись!

Зоя подскочила к маме, тихо поцеловала в щёчку.

— Конечно, мама! Я сейчас возьму скрипку и сыграю Вивальди, твою любимую!

— Ох, доченька! Поздно я тебя родила, дорогая! В тридцать восемь — наверное, уже не надо было рожать. Теперь-то я — уже старая, пенсионерка, а работать приходится. Мало чем помочь тебе могу. А скоро совсем обузой стану.

— Что ты, мамочка! Ты — просто моё солнышко! — ответила Зоя, расчехлила скрипку и заиграла.

А кот лежал на диване, слегка прижав к голове уши. Звуки полились просто чудесные, отчего он не выдержал, издал утробный звук, похожий на «урр» и на «мяу» одновременно.

— Ой, Масику понравилось! — сказала Зоя и засмеялась. А потом продолжила играть.

***

На следующий день, в то время как кот грелся на подоконнике, Зоя вернулась из института. Не одна. Вместе с ней вошёл прыщавый и конопатый верзила.

— Проходи, Влад! Вот тебе учебник по сопромату, — услышал кот Зоин голос, а у самого шерсть встала дыбом: это был тот самый Влад, который хотел его поймать и влить ему в глотку пива.

— Задание — на странице сто одиннадцать, — важно сказала ему Зоя. — Завтра — вернёшь. А потом — продли студенческий обязательно, и возьми себе такой учебник в библиотеке, на четвёртом этаже. Они там ещё есть.

— Ты — что? Правда решила, что я к тебе — просто за учебником? — гыгыкнул Влад. — Ты меня хоть чаем напои! Мама у тебя дома? — спросил он, высунувшись в коридор и глядя в то в сторону кухни, то в сторону второй — плотно закрытой — комнаты.

— Нет, она сегодня отправилась в посёлок Октябрьский — к родственникам и подругу навестить, которая в больнице лежит, — ответила Зоя. — А что?

Влад нагло развалился на диване. А кот спрыгнул с подоконника на пол, сел около ног гостя — и стал наблюдать. Зоя вышла на кухню: поставить чайник.

— Слышь, у меня такое впечатление, что твой кот за мной наблюдает, — сказал Влад. — А ты — присаживайся рядом. Ты что, боишься?

— Н-нет! — пролепетала Зоя.

— Я в институт уже после армейки подался, мне — двадцать два года. А тебе — сколько? — спросил Влад.

— Девятнадцать.

— Ну, вот. А ведёшь себя как малолетка, — и Влад посмотрел на Зою с таким выражением лица… «Я с таким выражением обычно смотрю на птичек на улице», — совсем по-кошачьи подумал Жорик.

Затем гость поднялся с дивана и стал медленно приближаться к Зое. Обнял её, потащил к дивану и завалил.

И тут кот прыгнул. Прямо ему в морду. Выдвинув и распустив все свои когти. И, вцепившись, несколько раз повторил их впускание и выпускание.

— Ай, — завопил Влад, пытаясь его отодрать. И, когда это у него получилось — он весь уже истекал кровью.

Кот вырвался у него из рук и забился под диван.

— Где этот чертов кот? — орал Влад. — Где эта проклятая зверюга? Я убью его!

А Зоя в это время давно уже вскочила на ноги и вооружилась тяжёлыми настольными часами на мраморной подставке. Она взяла их наизготовку, в правую руку, слегка заведя её себе за спину, подняв над головой. Бледная и взъерошенная, она отчаянно проговорила:

— Не смей трогать моего кота! Слышишь, скотина — не смей! — и столько решимости было в её хрупкой фигурке и ненависти в её словах, что Влад попятился к двери и воскликнул:

— Сумасшедшая! Она — бить меня хочет! Дура! И кот у неё бешеный! — и, с этими словами, он исчез из комнаты. Чуть погодя, хлопнула входная дверь квартиры.

Зоя пошла, накинула на дверь цепочку, села на диван и разревелась: сказалось недавнее нервное напряжение.

— Придурок! — бросила она в сторону двери.

Кот вылез из-под кровати и стал тереться мордочкой о её руку. Она погладила его по выгнувшейся спинке и улыбнулась:

— Единственный рыцарь в моей жизни! И тот — просто кот. Спасибо, Масик…

***

А вечером заявилась Машка с кучей гостей. Первой из которых, следом за Машкой, вошла девушка с косой чёлкой и длинными каштановыми волосами. Глаза сильно подведены стрелками и пирсинг на крыльях носа. Гостья была с гитарой.

— Я — Даша, — сразу представилась она.

Была также дама за тридцать, важная и надменная, со слегка раскосыми, но серыми, а не карими глазами на крупном, крестьянско-русском лице.

— Это — известная в городе поэтесса, Лиза Котельщикова, — кивнула в её сторону Машка.

Ещё был парень с афропричёской, тот самый Денис, о котором у Зои шла беседа с Машкой. Жорик его тоже узнал: этот Денис подходил на улице к парням, которые хотели поймать кота. Только, тогда его причёска была попроще, не было множества косичек, увязанных в пучок. Кажется, парень попал в гости за компанию с другом, мрачным длинноволосым блондином в чёрном плаще: с приглашённым к Машке поэтом. Блондин с бледным лицом скинул плащ и оказался сплошь в татуировках, во всяком случае, на обоих руках до самых плеч.

— Игорь, — назвался блондин. — Стихи пишу. В стиле рэпа.

Зою заметно для кота передёрнуло. Должно быть, она не любила рэп.

Лиза Котельщикова запрыгнула с ногами на Зоин диван, Игорь и Денис устроились прямо на паласе. Машка уселась в кресло, взяла гитару и начала играть и петь. А Даша стояла у окна и курила, выпуская дым в форточку.

Зоя, хорошо зная Машкины песни, решила покинуть гостей и поставить чайник. За ней на кухню просочился и её верный рыцарь. Там Жорик запрыгнул на подоконник и смотрел, как Зоя нарезает колбасу и сыр. Потом девушка развернула принесённые Машкой бутерброды, разложила на тарелки. А также, переложила леденцы в вазочку и заварила чай в красивом глиняном заварочном чайнике.

Потом они вместе вернулись к гостям.

— Неплохо, но банально. Я такого рода стихи пишу лет с десяти, наверное. А первое стихотворение написала в два года. Так трудно жить, когда так рано всё уже прошёл, всё испытал в жизни! — Лиза Котельщикова загадочно улыбнулась и состроила Игорю глазки. — А вообще, когда я была в Москве, меня, как талантливую поэтессу, познакомили с Ахмадулиной, и она мне сказала, чтобы я оставалась в провинции. «Поэты рождаются в провинции. В Москве поэты умирают», — сказала она и посмотрела на меня с завистью. Да, у нас такой прекрасный город! У вас, Маша, нет песен о нашем городе?

— Нет.

— Обязательно напишите. Будут на любом вечере в ходу. А ещё — про осень и про весну. Будут приглашать — всегда должно быть что-то актуальное. По сезону.

— Ладно вам, Лиза! Хорошая же у Маши песня. Вот, если я спою — вы в кресле перевернётесь, — заявил Денис и запел гроулингом что-то по-английски.

— Ну почему! Неплохо, — восторженно заявила Лиза. — Но, Маше так петь не советую.

— Почему? — спросил Игорь. — Есть же и женский гроулинг.

— Давайте, я прочту вам одно стихотворение… Я его читала самому Гребенщикову, когда была в Петербурге. Мы с другом отыскали его квартиру. И позвонили. Я была тогда совсем юная, и он так на меня смотрел… «У Елизаветы два друга: конь и тот, что во сне»… Это он про меня написал, — и она начала читать стихотворение, как раз-таки про осень. По сезону.

«Кажется, её совсем занесло на поворотах. Лишь бы совсем не завралась», — подумал кот… Который когда-то был преподавателем, Георгием Владимировичем.

— Эх… Как быстро летит время, — грустно сказала Даша, присев на край дивана. — Мы вот сидим, весёлые, живые, а… Ещё недавно, был у меня друг. Тоже — бард. Две недели тому назад я узнала, что его больше нет. Или бросился под машину, или — несчастный случай. Такие вот дела. Наших всё меньше, устала считать, кто ушёл, и плакать.

— Да ну! Надо жить — и радоваться, слышали про позитивную философию? Я встаю по утрам и говорю себе, какая я красивая. И талантливая. Так я и стала действительно талантливой, — Лиза фальшиво засмеялась.

Никто не заметил, как кот, выскользнув в приоткрытую дверь, снова ушёл на кухню. Снова заскочил на подоконник и уставился в окно, на голые осенние деревья, лишённые листьев, и глухую кирпичную стену дома напротив.

Масику (или — Жорику?) было грустно.

Он подумал о том, что в своё время, как говорят, везде был официоз. Начинающим талантам было не пробиться, и, чтобы создать своё искусство, они создали андеграунд. Не напечатанную нигде поэзию, бардовскую песню. Впрочем, вслух читать стихи в кабаках — не ново; такое было и во времена Серебряного века поэзии. И что-то при этом ушло безвозвратно. Наверное, то таинство, когда ты один на один с печатными строками. Или — с рукописными, с чернильными буквами.

Андеграунд тоже имеет свои тяжёлые рамки, не менее узкие, чем прокрустово ложе «системы»; такие же железные установки свой — чужой и толкание локтями соперника; такое же «так писать нельзя», без объяснений почему, и позицию, когда выставлять себя — норма… В андеграунд так же, как и в систему, не принимают чужаков, тех, кто не смог стать понятным, своим в доску, раскованным, с которым нельзя легко поболтать или выпить. Неформальный мир стал так же бездушен, как и творческий официоз. Мы скатились за пределы письменной культуры; она стала дописьменной… Или же, постписьменной? Не достаточно уже просто писать, чтобы тебя знали; нужно ещё и «тусить». Приплясывать с песнями своего сочинения — или же ездить по различным литературным сборищам. Не у всех есть возможность и желание. Сколько у нас таких неприкаянных душ? «Я ушёл от закона, но так и не дошёл до любви» — как поёт БГ… «Так и я остался вне времени и пространства, со своими прочитанными книгами, просмотренными фильмами и собственными рукописями, которые не горят в столе или на никому не нужных файлах. Со своей исторической наукой и недописанной диссертацией. Как капитан Немо, на глубине своей комнаты, за двадцать тысяч лье отсюда. А теперь я и вовсе… кот».

Сюда на цыпочках пробралась Зоя, придвинула стульчик поближе к окну, села в темноте.

— Масик! Ты здесь? Как мне все надоели…, — прошептала она и погладила кота. Зарылась лицом в его тёплую шёрстку. — Какая-то.. кичливая у них поэзия. Выпендриваются друг перед другом, и никто не слушает других, только выставляют себя. Кроме Машки, конечно… Она — в принципе, добрая, хорошая. Почему так бывает? Хорошие люди очень милы, но с ними абсолютно не о чем поговорить. Так, о разной чепухе. А умные, и, вроде бы, необычные, в чём-то иногда — даже талантливые, те — ужасно нервные, чванливые и… абсолютно пакостные и злые. Если идти с ними на контакт, при этом всегда надо ждать какой-нибудь подлости, с ними нельзя быть открытой… Впрочем, Масик, наверное, это я сама злая, — Зоя подняла от кота лицо и чуть отодвинула стул. — А может, я просто устала сегодня и хочу спать. Свернуться клубочком, носом к стенке… Или — поиграть немного на скрипке. Только, без них… Совсем одна. Видишь, до чего дошла? Сижу на кухне, в полумраке, разговариваю с котом. Но, мне всегда казалось, что животные — они всё понимают, не говорят разве… Зато, они гораздо чувствительнее людей, благодарнее и преданнее. Знаю, ты бы никогда меня не покинул, просто во дворе у нас много злых людей. Могут поймать и занести куда-нибудь чужого кота. Или, даже отравить. Хорошо, что ты жив, и я тебя нашла снова…

Зоя что-то ещё говорила и говорила. Но тут до Жорика, что называется, дошло… Он занимает где-то и как-то чужое место. Похожего на него, вплоть до пятнышка на грудке, другого кота. Странное совпадение… Интересно, жив ли этот несчастный, и где он, если жив? Что с ним? Нашёл ли других хозяев, которые настолько же любят животных, как Зоя? А если — нет? Бедный Масик…

«Если когда-нибудь снова стану… собой, то разыщу этого Масика. Во всяком случае — попытаюсь. Чувствую с ним определённое родство, что ли», — подумал Жорик, на время ощутив себя прежним. Человеком.

А из чуть приотворённой в коридор комнаты за стеной всё раздавалось и раздавалось монотонное и размеренное бу-бу-бу: Лиза, уже как минимум полчаса, не переставая, читала свои стихи.

Глава 5. Новая жизнь

Кошачья вальяжность выветрилась с него, как вчерашний день. Беготня, суета, отчёты и планы, подготовка к лекциям и семинарам, попытка на всякий случай разобраться в жориковой диссертации — вдруг, научный руководитель позвонит и назначит встречу… Всё это закрутило бывшего кота, постепенно превращая его в реального «препода».

С ребятами он был мягким, но строгим, спуску не давал; излагал материал, должно быть, не столь глубинно и интересно, как настоящий Георгий Владимирович, но доходчиво, последовательно, со схемами и комментариями для лучшего запоминания и с массой необходимых для некоторой разрядки и отдыха, анекдотов, так сказать: говорил про исторические загадки, смешные случаи с великими людьми или странные события, зафиксированные историческими свидетельствами.

А ещё, стал замечать за собой склонность к чтению фантастики, фентези и всякого рода эзотерики — увлекался этим в свободное от работы время, для отдыха. В библиотеке этого добра было изрядно.

Чисто преподавательская работа его не сильно напрягала, хотя он понимал, что по-настоящему не силён в материале, находясь чуть дальше рядового студента. Ему, по существу, срочно необходим был кот. Чёрный, с белым пятнышком на грудке. Вдобавок, его нужно было не просто отыскать: коту необходимо было вернуть его человеческий облик…

«Возможно, стены и обстановка помогут в этом. И, быть может, полное соответствие времени суток и условий… Вечер, пассы, — размышлял тот, кто и сам недавно побывал в шкуре кота и знал, как это непросто. — Главное, конечно — его отыскать. А значит, чтобы он жив оказался. Жизнь кота — не такая уж простая штука, особенно на улице. А если до попадания в кошачью шкурку ты был не просто человеком, а интеллигентом домашнего склада, книгочеем… Жориком, в общем… То, есть ли у меня надежда, что этот кот выжил ещё?».

Статус самого бывшего Васьки был весьма странен. О себе, то есть, о своей человеческой жизни, он по-прежнему не помнил ничего. Так, кто же он? Простой кот, только теперь в чужой, человеческой, шкуре? Или, всё же человек, который, как и Жорик, когда-то на время почему-то стал котом? Для простоты, он теперь, даже мысленно, называл себя «Жорик». Поскольку, замещал Жорика, жил в его комнате, проводил за него занятия — то есть, по существу, временно им являлся. Что это, театр одного актёра? Тогда, он неплохо вжился в эту роль.

Иногда ему даже казалось, что Жориком он был всегда. Только, у него что-то случилось с головой, и ему привиделся странный бред. А ещё, он ничего не помнил о своей жизни (теперь имеется в виду существование собственно Жорика). Существование до дня икс… А именно, с того момента, когда исчез его серый кот. Кот?! С ума можно сойти: зато, он помнил жизнь… серого, полосатого кота Васьки. Понемногу забывал детали — но в целом помнил. То есть, всё-таки, он сам и был этим серым котом? Возможно, им когда-то и родился. Только, почему-то внезапно стал человеком? Нет, и в этом случае пазл целиком не складывался: себя котёнком «кот Васька» тоже не помнил. То есть, он всё-таки не кот? Вернее, не совсем кот?

Но, если оставить в стороне вечный вопрос, кто мы, откуда и куда идём, что он в основном и делал, то будни преподавателя всё более и более становились для него привычными. «А — что? Живёшь, в общем то, как все. И плывёшь по течению… Работа — дом, дом — работа, — подумалось ему. — В целом, никаких неожиданностей. Рутина».

Однако, неожиданности случались постоянно… К примеру, только что была очередная лекция по культурологии, посвящённая христианству. Она шла четвёртой парой. Последней — для первой смены… При этом, студенческая разморенная усталость так и парила над аудиторией. А некоторые студенточки, даже сидя на передних партах, наплевали на культуролога и в открытую приводили в порядок свои ногти, причёсывались, подкрашивали глаза, глядя в маленькое зеркальце, положенное посередине на парту, посылали сообщения — и тому подобное.

— Какие вы знаете символы христианства? — спросил преподаватель наивно.

Последовало тупое молчание.

— Ну-у… Вы видели когда-нибудь Собор или церковь? Что находится у неё наверху? — дал он прозрачную подсказку. Было слышно, как аудитория начала что-то усиленно вспоминать. От напряжённой работы мозга стало жарко.

— А там — купол! Зелёный, — отставив в сторону только что наманикюренные ногти, воскликнула девушка с первой парты у окна.

— Хорошо. А на куполе — что? — спросил Жорик. Все молчали. — Ну, ладно… Подойдём к вопросу с другого конца… Почему религия названа христианством? С каким историческим лицом это связано?

— А! Я знаю! Там чувак такой был… Его потом распяли за что-то, — радостно сообщила одна из девушек — блондинка высокого роста, одетая в белую майку с надписью «кисс ми».

— Ну и хорошо! Ладушки! Как звали этого человека? Кто знает? — натужно спросил Жорик.

Аудитория молчала.

— Я не помню. Я фильм какой-то про него смотрела. Жалостливый такой… Ах, да! Иван Сусанин! — продолжила мозговой штурм активная блондинка.

Жорик чуть не упал в обморок. Но аудитория, как говорят студенты, даже «прикола не поняла».

— Ну как же этого человека можно не знать? — удивился мнимый Жорик очень громко. — Это же все равно, что не знать, к примеру, куда впадает Волга…

— А куда? Я дальше нашего города — нигде не бывал. Как я могу это знать? — спросил парень с последней парты.

Только солидный стаж тёртой кошачьей жизни не позволил бывшему коту, замещающему преподавателя, всерьёз ощериться и выпустить коготки.

«Нет, надо срочно… искать кота! Иначе, как-нибудь просто взорвусь!» — подумал он.

— Георгий Владимирович! Заканчивайте лекцию! Вас к себе Владимир Исаевич требует! — заглянула в кабинет лаборантка Алёна.

До конца пары, к счастью, оставалось уже несколько минут.

Декан гуманитарного факультета Владимир Исаевич почему-то невзлюбил сектантов. Зато, он просто обожал общественную работу: конкурсы, заседания, викторины… Сейчас он восседал в мягком кресле под портретом президента и болтал по телефону.

— А, Георгий Владимирович! Проходите, проходите! — запанибратски улыбнулся он широкой улыбкой довольного крокодила. И, как раз в это время закончив с кем-то разговор, положил трубку.

— Вы, как молодой специалист, должны немедленно подключиться к общественной работе! — довольным, оптимистичным тоном распорядился он. — Присоединяйтесь к Карине Геннадьевне. Она подготавливает новую конкурсную программу среди студентов «А ну-ка, девушки!», с награждением нашей будущей мисс факультета. И хорошо, если эту программу будет вести мужчина. Она напишет слова — а вы их заучите. Но это — потом. А завтра нужно совершить рейд по общежитиям, и вы сопроводите Карину: она проводит конкурс на лучшую кухню.

Бывший кот покинул кабинет декана в полном недоумении. Да, по всей видимости, он, рисуя себе преподавательскую работу, был весьма далёк от реальной действительности. В его представления никак не попадала лучшая кухня, мисс факультета и пляски на лабутенах. Умственный труд, как он всё более и более убеждался, был для преподавателя абсолютно лишним. А вот навыки кулинара или массовика-затейника, пожалуй, подошли бы как нельзя кстати.

Следующий день у бывшего кота — по расписанию, выходной. Настоящий Жорик посвятил бы его написанию диссертации: он всегда так и делал. Но, тёртый жизнью серый Васька, его замещающий, не забыл про «лучшую кухню» и почти с удовольствием направился на поиски приключений.

Карину, то ли секретаря, то ли заместителя декана по культурно-массовой работе, он нашёл в лаборантской. Наверное, она сама запуталась, какую роль на факультете исполняла. «Ещё не старая женщина и была бы вполне симпатичной, если бы не напускала на себя важный вид, изменила форму очков и держалась попроще», — подумал бывший кот, несколько минут откровенно её рассматривая. Наконец, Карина оторвала глаза от читаемого документа и властным тоном сообщила:

— Мы с вами начнём обход с первого общежития, затем посетим шестое и девятое.

А потом, взяв коллегу под руку, Карина поволокла молодого преподавателя за собой по улице, и, при довольно стремительной ходьбе, всё ж успевала строить глазки всем проходящим мимо знакомым мужчинам.

В первом общежитии осведомлённые о конкурсе девчата — дизайнеры усадили их за стол, напоили чаем и угостили пельменями. Их комната отличалась уютом: было заметно, что студентки сами поклеили здесь обои и навели полный порядок. Из железных коек знакомые соорудили им «двух ярусные» кровати. Комната была забита компьютерами и музыкальной аппаратурой. На стенках висели картинки с китайскими пейзажами, иероглифами и прочие «фен-шуйские» штучки.

Подставному Жорику начинала нравиться общественная работа. «Давно я не ел пельменей. Со сметаной», — подумал он, сыто, по кошачьему, урча.

А потом, они с Кариной были в «шестёрке». Это общежитие поразило даже воображение тёртого уличного кота со стажем. На этаже, где жили «их» студенты, дверь в туалет не запиралась вовсе, причём работал единственный: женско-мужской (по очереди?). В нём не было света. Совсем. Никогда. А воды на полу было примерно по щиколотку.

— Мы туда по одному не ходим: кто-то должен стоять на входе и кричать, что занято, — пояснила им студентка Вика, маленькое чудо с детскими хвостиками. — А после девяти вне комнат лучше и вовсе не появляться. Не знаю, что там происходит, но крики стоят абсолютно дикие.

— Мы бы вас получше угостили сегодня, но у нас есть только картошка. Жареная. Немного. Мы стипендию на днях ожидаем, и потому, на большее денег нет. Сегодня картошку Виталик жарил. На кухне у нас девушкам опасно задерживаться. И, когда он её нёс, поджаренную, то поскользнулся, и — оп-паньки! Вся она — хлобысь, и на пол! Сковородка — донышком вверх, и абсолютно всё — на пол! — сообщила студентка Мила, высокая и стройная девушка, по виду только что вышедшая из солярия. В порезанных джинсах, в дырки которых просвечивали почти коричневые от загара ноги. Длинные чёрные волосы Милы были обрамлены тёмными очками, используемыми, по странной институтской моде, в качестве ободка для волос. — Пожарили совсем жалкие остатки — уже второй раз. Вместе все на кухню выходили.

— Зато, мы вам на гитаре сыграем и песни споем! — предложила хохотушка Света, полная крашеная блондинка в розовой кофточке и джинсовой мини-юбке.

Жорик вместе с Кариной и студенты — пели хором часа полтора… Анекдоты рассказывали и случаи из жизни. Карина даже разговорилась и сама рассказала о том, что заканчивала философский.

— На третьем курсе сдавала какой-то жуткий предмет — диалектический материализм, что ли… Или, коммунистический идеализм… В общем, муть голубую. Я была самой последней. Пыталась списать — не вышло. Преподаватель просёк. Ну, подхожу к нему, ощущая, что никогда ещё так близко не была к провалу. А экзаменатор сидит, грустный-грустный. С видом: «Ну, что же ты мне скажешь интересного?» Времена были постперестроечные. И мы были самыми последними, кто ещё сдавал этот курс. Я посмотрела на него, как кролик на удава, а потом подумала: «Какого чёрта! Не буду здесь распинаться зазря, всё равно — не нарисует он сейчас ничего в зачётке. Так что — помирать, так с музыкой. И начала: про то, что его предмет — дерьмо, и что его скоро отменят. И про Шри Ауробиндо и его взгляды… Про синтез йоги, в общем. Он слушал, очень внимательно. Потом отошёл к окну и закурил. Возвращается. «Это ничего, что я курю? Извините… Вам, конечно, задурили голову, уже завлекли в какую-то секту»… На что я, конечно, заявила, что ни в какой секте не состою, просто книгу прочла, научного издания, между прочим. Ну, а он стал говорить про сложные времена на его кафедре, даже про какого-то повесившегося на идеологической почве талантливого аспиранта… В конце спрашивает: «Тройка вас устроит?» — «Да», — отвечаю. И он рисует мне тройку… На том и расстались.

Тогда Мила рассказала про знакомую своей мамы, которая в молодости тоже хотела поступать на философский. И на собеседовании начала излагать взгляды Конта и говорить о том, что видимого мира не существует… Отсеяли её, конечно же, сразу.

В конце, Карина и мнимый Жорик попрощались со студентами так, будто они — обычные гости или друзья.

— Пока, ребята! — улыбнулась Карина. — Сами понимаете, первое место за кухню я не могу вам дать, но вы сами мне очень понравились!

Потом двинули в девятку.

В девятке жили парни-дизайнеры. На дверях в одну из комнат блока, такого же, как и в общаге Жорика: то есть, состоящего из «двушки» и «трёшки», — была нарисована девушка в полный рост, одетая как Шакира в том клипе, в котором она первоначально выныривает из воды. Но только на фоне пальм и моря. Явно здесь кто-то из ребят упражнялся в рисовании. Жорик слишком поспешил — и открыл вторую дверь, по расположению решив, что она ведёт во вторую из комнат…

— Ой, ей! — воскликнул знакомый ему студент Лёша, выходя из комнаты с «Шакирой». — Туда лучше не ходите…

М-да… Эта дверь вела в санузел. И там, в душевом широком корыте, приспособленном внизу под краном, замачивались чьи-то джинсы, рубашки, стеклянные бутылки и жестяные банки из-под пива, а также случайно упавшая сверху, из вязанки, сушёная рыба и немытые пустые банки из-под привезённых из дому солений. Хорошо ещё, что внезапный гость не успел разглядеть унитаз, быстро захлопнув дверь, чтобы это всё не успела лицезреть Карина.

Лёша был довольно колоритным парнем: крашеный и завитой блондинчик с одной серьгой в ухе и в цветастой рубахе. Но парни, естественно, совсем не умели готовить, а в комнате у них было сильно накурено и повсюду катались пустые пластиковые бутылки из-под пива — а это, видать, совсем свежие: после вчерашнего…

В общем, приз на лучшую кухню «Жорик» с Кариной дружно решили присудить девчатам с пельменями. О чем незамедлительно позвонили декану.

— А теперь, Георгий Владимирович, сгоняйте в редакцию институтской газеты — и можете быть свободным, — сказала Карина в фойе последнего общежития. — Не в службу, а в дружбу. Отнесёте им статью по успеваемости — у меня есть заготовка, а внизу я быстро припишу фамилии. И про кухню эту тоже чиркну пару строк. Впрочем, для вас — всё это не важно: я им дополнительно отзвонюсь, всё растолкую. А вы просто зайдите и подкиньте им этот листик. Рабочий день у них до шести — а значит, кто-нибудь да будет ещё на месте. Ладно?

— Хорошо.

Карина открыла портфельчик, достала нужный листок — и быстро набросала текст.

— Вот.

— А где находится редакция?

— Я покажу.

Они вместе вышли из общежития, миновали студгородок, прошли по улице — ещё дальше Горного, вдоль чугунной решётки. Карина вскоре остановилась.

— Там трамвай заворачивает — видите?

— Да.

— До поворота — остановка. Напротив остановки — здание; это — студенческая поликлиника. В этом же здании, на первом этаже, направо — коридор. Там спросите. Редакция — в одном из кабинетов.

Найти этот кабинет труда не составило: он был первый слева по коридору. Как только посланник Карины прочёл на нём вывеску «Редакция», его дверь ударом ноги распахнул кто-то из гостей, собираясь на выход. Грудью наткнувшись на «Жорика», из неё вылетел средних лет худощавый мужчина, белобрысый, уже начинающий лысеть, с каким-то оспенным лицом.

— Я вам всё припомню, в особенности, это отношение! — будто не замечая препятствия на пути, вскричал он, разворачиваясь назад. — Я буду жаловаться! Тогда «Жорик» чуть отступил в сторону — на всякий случай. И не зря: вскоре белобрысый опрометью, как ошпаренный, пронёсся мимо.

Дверь в редакцию осталась открытой. «Жорик» — бочком, бочком — и просочился внутрь.

— Ох, уж эти мне поэты! — сидящий за столом невысокий брюнет с чёрными усиками вытер носовым платком пот со лба. Наверное, он был редактором: в квадратных очках и в костюме с галстуком. Типичный редактор.

— Надо же! Обиделся. Вы даже согласились на публикацию — лишь бы он убрал из текста «и жёлтенькие зубики твои»… Ранимый субъект! — хихикая, сказал второй, длинноволосый мужчина, спиной упёртый в стену и держащий в руках чашечку дымящегося кофе.

— Это наша институтская звезда… Он даже псевдоним взял — Старз, — пояснила маленькая, аккуратненькая женщина интеллигентного вида.

— Дорогая моя Ирина Васильевна, душенька! Я — как пародист, поэтов люблю чрезвычайно, — заметил длинноволосый. — Хи-хи… Помните, мою пародию на Зайченко? Ему очень хотелось меня убить.

— Да, как же, он здесь бегал и орал: «Где этот Иванов? Кто этот гад?» — приподнял голову от стола брюнет в очках. — Но, мы с Ириной вашим творениям всегда рады. Как и читатели. Все номера с прошлой юмористической страницей пошли нарасхват. Да, хоть какая-то живая струя в бесконечной простыне заседаний и распоряжений… А вам что угодно от нас? Объявление об утере студенческого билета напечатать нужно? Это платно; вы в курсе, молодой человек? — обратился он к застывшему пнём «Жорику».

«За студента приняли… Молодо выгляжу? Это — хорошо», — подумал тот. Вслух же произнёс:

— Нет. Я материал вам принёс. От Карины. С ФГиСЭО. Она вам сегодня позвонит.

— А, спасибо большое. Как раз в номер кусочка не хватало, — обрадовался редактор.

В это время, из небольшой комнатки, что была почти за его спиной, вывалились двое: батюшка в рясе и парень с бородкой и тоже в очках, как и редактор. Только, круглых. Первый, закругляя какую-то тему, сказал:

— В общем, закончили мы оба вуз. Как раз — НПИ. Вовка Пузырёв — химфак, я — энерго. Работы — никакой. И впереди не светит. Сидим мы во дворе на лавочке, курим. Думу горькую думаем. И решили, что сейчас есть только два пути: или в попы, или в милицию. В шутку решили. Но… Через месяц так и получилось: Пузырёв пошёл в милиционеры, а я — в… Священники.

— И как? Не пожалели? — спросил, включаясь в разговор, человек в строгом костюме.

— Нет. Уверовал потому что, — на этот раз серьёзно, ответил батюшка. — И не жалею.

— Вы мне только фотографа не уводите, — кивнул редактор в сторону бородатого. — Хороший фотограф. Уйдёт ещё в монастырь. По вашей вине. Он — парень категоричный. Если уж что решит… Прямой, даже слишком. Без толерантности.

— Само по себе — это неплохо. Но, не для мирской жизни — прямота и характер, — ответил батюшка. — Думаю, Андрею хорошо будет в монастыре, если действительно надумает.

Бывший кот тихо попрощался — и скакнул к двери.

И, наконец-то, после этого был свободен — и мог идти на танцы. Было уже пора.

Встретиться с Оксаной, ещё раньше, они договорились в лаборантской, поскольку, куда идти на занятия по танцам — легче было показать, чем объяснить. А «Жорик» шёл туда впервые. Явился чуточку раньше, дождался коллегу, и она повела его куда-то на четвёртый этаж. Там, пройдя узеньким коридором меж закутками с фанерными дверями, под самым куполом Крытого, они добрались к нужному помещению. Бывший кот и не знал, что там, наверху, был не просто чердак, а что-то функциональное, хотя и с низкими потолками.

Постучав, они оказались в довольно большом зале со сценой, хотя и захламлённой, а также с зеркалами и стойками вдоль стен. Народу собралось немного. Вначале Александра провела для всех просто разогрев с растяжками. Потом она подошла к новичку и осмотрела его критически:

— Живот втянуть! Спину выпрямить! — и надавила ему на хребет в районе лопаток. Там что-то хрустнуло — и, похоже, стало на место. По спине прокатилась горячая волна. «Жорик» стал красным и мокрым от пота.

— Ой! Я не хотела! — смутилась Александра. — Давайте, начнём теперь танцевальную разминку!

Она включила музыку. Кроме «Жорика», Оксаны Викторовны и пожилой пары, все остальные были студентами. Пять пар и несколько одиноких девушек.

После разминки плясали «Макарену»: все выстроились в одну линию и своеобразно, как манекены, двигали по очереди различными частями тела. С шестого захода новичок запомнил последовательность и у него хоть что-то стало получаться.

— А теперь — станьте в пары! — сказала Александра. — Пора разучивать блюз. Разминка и Макарена у многих уже состоялись.

«Жорик» стал в пару с Оксаной. Пытаясь повторять то, что показывала Александра и воспроизводили более тренированные пары, он ошибался, запутывался в собственных ногах и даже пару раз наступил на ноги партнёрши.

— Стоп! — сказала Александра, подойдя к нему. — Давайте, сперва поучимся ходить по квадрату. Правой — вперёд, левой — назад!

И тут он понял, что совершенно не умеет ходить… Абсолютно не умеет. Как будто ног было не две, а целых четыре: как в бытность котом… Он в них совершенно запутался.

Глава 6. Чисто кошачьи неприятности

Георгию стало казаться, что он уже привык. Кошачья жизнь стала ему нравиться: кормят, гладят, чешут за ушком… Потихоньку он начинал утрачивать полное понимание человеческой речи; всё чаще ему хотелось просто забраться под одеяло и мурлыкать. А если для тебя ещё играют на скрипке… Очень даже неплохо быть тёплым домашним котом.

В этом году начало сентября было ненастным; сразу задул сильный ветер, пошли холодные дожди — и лето скоропостижно ухнуло в небытие. Но затем, мало-помалу, погода наладилась, будто выдавая щедрую компенсацию; октябрь был сухим и тёплым, золотым и багряным. Потому, став котом, Жорик спокойно выходил во двор, нежился на крыше, на солнышке. Слушал щебетание воробьев и смотрел сверху, как носятся и играют дети.

Даже в конце ноября по-прежнему было довольно тепло, хотя небо всё чаще затягивало облаками; ещё цвели астры, дубки и сентябринки. И даже розы… Они, такие несчастные и вялые среди знойного лета, теперь ярко краснели среди общей безлиственной серости. Даже, когда небо стало свинцовым и погода явно испортилась, розы продолжали жить под Зоиным окном. А по небу уже метались, будто маясь от безделья, а на деле курсируя со свалки за городом на поля и обратно, стаи чёрных шумных галок. В доме становилось прохладно, и Жорик не всегда теперь выбирал подоконник, приятный возможностью природных наблюдений, а временами отлёживался прямо на ребристой тёплой батарее. А на улицу он и вовсе выбирался только по нужде.

Часто так лёжа и греясь, теперешний кот размышлял о жизни и её превратностях. Думая о том, как странна эта самая жизнь. «Вот, из-за чего, к примеру, я стал котом? Из-за того, что делал пассы, из серии „Дыхание саблезубого тигра“? Ну и что? Но, кажется… Да, несомненно, мой Васька тогда пришёл в неописуемое волнение. Он спрыгнул с форточки и устремился ко мне. Следил за мной со стола с горящими глазами. А потом… Я не мог остановиться, и всё делал и делал пассы. А Васька… Он спрыгнул на пол, и его конечности, несомненно, всё удлинялись, и постепенно он становился на задние лапы. А я, должно быть, так испугался, что моё восприятие мира изменилось, точка сборки поползла вниз — в положение животного, и там зафиксировалась. Уже потом, в состоянии кота, я видел человеческие ноги… И сильно испугался. Быть может, мой Васька стал человеком, когда я — котом? Как такое может быть? Интересно, а это надолго? И что теперь там происходит, с моим Васькой? А что мне делать?».

Теперешний Масик горько, не по-кошачьи, вздохнул. Похоже, что, так или иначе — но котом он стал навсегда; во всяком случае, он не знал, как теперь вернуть точку сборки в обратное положение… «Но, вроде бы, она должна возвращаться сама. Рано или поздно. Если я — человек. Может, не стоит тогда так переживать? Да и котом быть неплохо. Кормят, ласкают. Отдыхаю целыми днями. Никаких забот. Мурр- мурр- мурр… Вдох — мурр, выдох — мурр. Приятно лежать в тепле и мурчать!» — успокоился Жорик, поскольку кошачесть в нём вскоре возобладала.

«А Зоя вчера весь вечер меня рисовала, — с удовольствием вспомнил он. — Славная девушка! Я развалился на толстой открытой книге, а она рисовала… Забавно: когда я был человеком — меня никто не рисовал. Я, должно быть, полезней и нужнее в образе… кота».

В это утро, он заранее устроился на подоконнике, чтобы посмотреть вслед Зое, спешащей на занятия. Потом перебрался на батарею, достаточно согрелся — и вернулся на прежнее место наблюдений. Впрочем, ничего интересного на улице не происходило. Важно прогуливалась ворона, пробежала собака…

Вдруг его обоняние уловило из открытой форточки сильный, неудержимо влекущий к себе, ни с чем не сравнимый запах. От этого дурманящего аромата у Жорика просто сорвало крышу, он съехал с катушек, а его телом полностью овладели кошачьи инстинкты. Стремительно, молодой кот выпрыгнул в открытую форточку — и был таков.

Внизу он, ощущая прилив сил, неистово бросился к манящему, очаровательному запаху. Оказалось, что так призывно пахла зелёная дверь первого этажа. Кот подошёл к ней и стал тереться мордочкой и мурлыкать. И вскоре понял, что не одинок в неудержимом проявлении своих чувств. Рядом с ним теперь сидел ещё один, здоровенный рыжий котяра. Незнакомец бросил на нового в здешних местах кота пренебрежительный косой взгляд, подошёл к двери и, совершенно игнорируя Масика, стал орать и обдирать краску когтями.

— Глядишь ты! Опять бабке Надьке пацаны дверь валерьянкой облили! Ненавидят они её, и поделом! — хихикнул кто-то, проходя мимо. Масик обернулся. И увидел, что сказал это какой-то дедуля.

Зря он обернулся… В это время дверь приоткрылась, и чьи-то цепкие пальцы ухватили бедного, нерасторопного кота за шкирку. Ну, а рыжий тем временем, не будь дурак, уже проворно трусил отсюда прочь.

— Я тебя, изверг паршивый, в ведре утоплю! — орала злобная старушенция, потрясая той рукой, в которой держала кота. — Всю дверь мне ободрал, негодник!

Силища, между тем, оказалась у бабки недюженная: она проволокла брыкающегося и царапающегося кота к себе в комнату, продолжая страшно ругаться. Тот отчаянно выл, и, как только бабка подняла его на уровень своего лица, вцепился ей когтями в шею, а затем — вывернулся и укусил за руку, которой она его держала. Бабка, вскрикнув от боли, отшвырнула животное прочь. Кот кинулся было к спасительной двери — но та захлопнулась, и он больно ударился головой. Нехотя из маленького коридорчика кот вернулся обратно, в комнату: там было труднее его отыскать. Поискав укрытие, заполз в маленькое пространство под диваном. Бабка тем временем отмывала с исцарапанных рук кровь где-то на кухне — и, должно быть, обрабатывала раны: даже здесь воняло йодом.

Немного позже, кот осторожно высунул голову из-под края диванного покрытия и осмотрелся. Комната была небольшой, всего лишь с одним окном, что выходило на улицу. К сожалению, форточка, которая чуть просвечивалась сквозь тонкую штору из ситца в цветочек, была плотно закрыта. А снизу штора была подоткнута стопкой старых книг. В комнате находился диван, под которым сейчас сидел кот, большое зеркальное трюмо, тумба с телевизором и многочисленные шкафы. Также, везде по стенам висели иконки в рамочках и плакаты или же большие фотографии: портреты разных людей, по всей видимости, духовной направленности. А полку с книгами украшали всевозможные кресты и фигурки.

Тем временем, пока кот осматривался в доме, бабка вернулась из кухни и неожиданно стала молиться. Молилась довольно долго и странно, а потом заявила громко, вышагивая туда-сюда по комнате, будто читая наставления невидимому собеседнику:

— Недаром нам Учителя говорят, что любые животные должны жить только на воле, а не превращаться в дармоедов. А иначе — одно паскудство от них выходит. Животные должны совершенствоваться и развиваться, а не быть пушистыми игрушками. Вдобавок, у кошек — плохая энергетика, мешающая их хозяевам углубляться в духовную практику. Теперь, после кота, надо будет полностью атмосферу здесь очищать. Новую шану куплю и повешу, благовонные порошки пожгу, Учителям помолюсь… Где же он, паскуда, прячется?

Она заглянула под диван и увидела фосфоресцирующие в темноте глаза. Сунула руку — и попыталась схватить своего пленника. Кот отступил дальше, в полную тьму. Так, что руки его не достали. Тогда старая женщина присела на диван, запричитала зло:

— Недаром та женщина, что гадать мне приходила, говорила про кошек. Все мои беды — от вас, оказывается, хвостатые пакостники! Она так и сказала: отдай этого вредного кота мне. Она тебя знала: ты у Марьи живёшь, то есть, у её дочки. Той женщине ты был зачем-то нужен. Я бы и поймала, и отдала. Но ты убежал куда-то, негодник. Совсем пропал со двора. А девчонка тебя снова нашла, да? Женщины той я больше не видела, но я знаю, что с тобой сделаю! Только, как же тебя поймать?

«Зачем ловить? Открыла бы дверь — я бы и сам убежал. Делов-то», — подумал бедный Жорик, чьё сердце трепыхалось в животном страхе.

— А, негодник! Придумала, как тебя оттуда достать, — сказала бабка, ушла в коридор — и вернулась со шваброй. Стала ею бить кота под диваном — и выгнала, наконец. Пришлось ему вылезти и перейти под трюмо.

— Убийство, даже кота — это грех. А потому, я тебя, когда поймаю, посажу в мешок, чтобы ты меня не исцарапал. И отнесу куда подальше. Не будешь мне больше дверь портить и несчастья приносить! Знаю я одно местечко; в округе все кошки пропадают. Ни одной не бегает.

Странная, полоумная бабка кота ловила долго. Всю ночь. Достала шваброй и под трюмо — но он перебрался под шкаф. И оттуда выбила — вернулся под диван… Так и бегала за ним, туда — сюда. Но, ранним утром всё же изловила… Загоняла бедное животное. Посадила уставшего кота в пыльный и вонючий мешок из-под муки. Долго он там сидел и чихал. До тех пор, пока не поволокла она его куда-то. Видимо, отправилась бабка в другой конец города: вначале шла пешком, потом ехала на трамвае. Вышла и вытряхнула, в конце концов, живое содержимое мешка, не сказав ни слова. И непременно над густыми и колючими кустами.

Выбравшись из этих кустов, а потом и репейника, несчастный кот перевёл дух и осмотрелся. Бабка уходила прочь, была уже далеко. Завернула за угол. Тогда, сидя на газоне, он привёл себя в порядок, вылизался, выбрал зубами репьи и отряхнулся. Снова огляделся, уже повнимательней. «Ну и что теперь делать? Ведь понесла меня нелёгкая вчера на улицу! Лежал бы себе дома, на подоконнике — и в ус не дул» — подумал он с горечью.

А к нему, стараясь не шуметь, уже приближались двое. Одетые в ватники, воняющие дешёвым куревом, с испитыми рожами. И с явным намерением его поймать: оба растопырили руки и заходили с двух сторон.

— Кис-кис-кис! — слащаво пробормотал один из этих ватников и достал из кармана маленький кусочек сушёной рыбы. Кот сглотнул слюну. «Да, животные инстинкты слишком во мне сильны. И есть хочется жутко. Но всё же — не куплюсь. А то ведь — это меня съедят», — подумал он. Всё же, Жорик был умным котом. Хотя и неопытным.

Он бросился через газон, на котором росла лишь сорная трава, торчавшая сухими будыльями, к другим кустам, по другую сторону газона. За кустами, которые он преодолел, проползая на брюхе, серела многоэтажка. Подвальное окно унылого здания не было ни застеклено, ни зарешечено. И кот, не долго думая, в него нырнул, пытаясь поскорей укрыться и спасти свою шкуру.

Внутри было холодно и сыро. Повсюду хламились какие-то ящики, железки, разобранная и поломанная мебель. Было темно, но кошачьи глаза хорошо видели в темноте. Вдруг сзади что-то зашуршало. Кот обернулся. На него маленькими красными глазками смотрело некое существо… Крыса! И большая. И — ещё одна. «Это плохо… Значит, по близости нет нашего брата — котов. Спрашивается: почему?» — подумал Жорик, и ему стало нехорошо.

Кот отвернулся от крысы, посмотрел вперёд — и увидел не запертую дверь. Вылез из маленькой, не закрывающейся каморки и оказался в узком подвальном коридоре, чуть освещаемом через окна подобных комнатёнок. За этим коридором, вдали, обозначился выход: там был пролёт, где шла вверх лестница со ступенями. И свет. «Надо побыстрей выбираться отсюда!» — подумал бедный кот, озираясь затравленным зверем. И устремился к лестнице. Когда он был почти рядом с первой ступенью, вдруг открылась дверь ближнего из подвальных помещений и взору пробегающего мимо кота предстала внутренность слесарной мастерской, заваленная железками, мусором и пустыми бутылками. Кроме того, оттуда вышел человек. И он показался Жорику таким же потенциальным охотником за кошачьей шкуркой, как и те, двое: незнакомец смердел сильным перегаром и был одет в старую кожаную куртку, весьма грязную и явно с чужого плеча. Такие люди не работают. И что они тогда едят, спрашивается? Оценивающий взгляд кота скользил по человеку лишь долю секунды. Потом он опрометью кинулся прочь, проскользнув мимо, в другую часть подвала. Прорывайся он к лестнице, непременно был бы пойман: ведь человек кота тоже заметил, пригнулся и загородил проём лестницы рукою. Миг — и ходячий перегар кинулся вслед за бедным Жориком, тяжело дыша.

Тот припустил вперёд по коридору. «Ну и бомжатник!» — только успел он подумать. Отчаянно рванув до конца, никуда не сворачивая, загнанный беглец уже предвидел тупик… На его удачу, там оказалась не глухая стена, а фанерная перегородка с дверью посередине. И — о, счастье! Подбежав близко к этой двери с фанерой вместо стёкол, он заметил в части фанеры значительную брешь: похоже, кто-то пробил её с размаху ударом ноги. И эта брешь была такой, что среднего размера кот с трудом, но при особом желании мог в неё протиснуться. Жорик прыгнул — и просочился в корявую, занозистую дыру. Должно быть, его хвост очень вовремя исчез, мелькнув перед носом преследователя. Сзади послышалась грязная ругань.

Кот был спасён! Хотя, промедли он минуту — и его схватили бы за хвост.

На другой стороне запертой двери было посветлее: здесь даже горели лампочки на потолке. Вдоль обеих стен подвального коридора так же, как и раньше, шли ряды помещений. Но, тут все двери были целыми. «Наверное, подвальные склады», — подумал кот. Однако, пробегая мимо последней, он явственно услышал звук льющейся воды и мужской голос, громко распевающий песню про то, как «по Дону гуляет казак молодой». «Наверное, там — душ. Тогда, скорее всего, этот дом — какая-то рабочая общага», — догадался Жорик. За дверью в душевую, в конце коридора, он уже видел площадку и лестницу, ведущую наверх, как и в другом крыле. «Надо подняться по этой лестнице — а там, скорее всего, тоже будет длинный коридор, с комнатами по сторонам. Только, там они — жилые. Что я, общаг не видел, что ли? Потом останется только прошмыгнуть мимо вахты. Носом чую: это — именно общежитие», — и кот весь собрался, чтобы достигнуть желанной свободы.

Миновав лестницу, он со всей дури дунул по коридору. «Здесь двери нормальные, с занавесочками да с ковриками, и с обувью перед ними. Все до одной покрашены белой краской, как в больнице… Точно — общага. И даже, довольно приличная, чистенькая. Коляски стоят, шкафы какие-то, даже — велосипед. А вот и вахта! Приторможу, и пройду мимо — вальяжно, будто так и надо», — подумал кот.

Вахтёрша сидела за стеклом, в отгороженном помещении, дверь которого на площадку была приоткрыта. На улицу с площадки вела вниз небольшая лестница. Кот, уже чувствуя запах улицы и свободы, потерял всякую вальяжность и стремглав понёсся по лестнице, как только миновал вахту.

— Ой! А это — что такое? Кто кота завёл? — заорали ему вслед. Вахтёрша в гневе даже вылезла из своей будки. — Я буду жаловаться коменданту. А ну-ка…

«Сейчас… Поймает», — у кота ёкнуло сердце. За ним снова гнались. И впереди — тупик…

Но тут, на его счастье, входная дверь распахнулась — и в ней показалась средних лет женщина в бигудях и халате, с кипой только что снятого на улице полувысохшего белья. И Жорик, окрылённый надеждой на спасение, опрометью промелькнул мимо тётки, при этом чуть не сбив её с ног, устремляясь на волю всей своей прытью. Стиранное, свежее бельё женщина, конечно же, выронила. «Простите, дамочка, спасительница моя, но я — очень спешу», — мысленно извинился кот, и был таков.

Вот и улица. «Свобода! Только… Без эйфории… Не расслабляться пока, — приказал он сам себе. — Бежать надо! Вначале — за угол. Угол дома — поворот. Теперь — прочь от злополучных кустов. Осторожно: за газоном — проезжая часть. И вновь — дома. Только, низкие, одноэтажные. Частный сектор. И — подъём вверх. Ступеньки… Куда угодно — только прочь отсюда, и подальше. И поскорее. После подъёма — снова улицы, улицы, бесконечные улицы… Я устал. Я есть хочу! Очень хочу! Мяу! Мяу!» — бедный кот все бежал и бежал вдоль улиц, туда, куда глядели его желто-зеленые выпученные глаза. И долгое время он боялся остановиться.

«Тьфу ты, опять машина. Выехала внезапно. Чуть под неё не попал. Нельзя же все время бежать! И район города незнакомый… Впрочем, будучи котом, трудно узнать город. Всё такое большое… Присесть, отдохнуть бы. Только — где? Площадь какая-то впереди… Ой, теперь узнаю! Соборная площадь! Её даже котом узнаю. Добегу до автобусной остановки — и буду там сидеть, хоть отдохну. А вон — и остановка. На ней никто не поймает, чтобы съесть. Там людей много», — и наконец, полностью измученный и уставший от непрерывного бега по городу, Жорик нашёл временное пристанище.

Никому не знакомый кот долго сидел на остановке, на лавочке, встречая и провожая всё новые и новые автобусы.. Люди приезжали и уезжали, а этот странный кот всё смотрел и смотрел им вслед. Какой-то школьник пришёл на остановку, погладил кота и, сжалившись, скормил ему половину своего бутерброда — есть же ещё на свете добрые люди! Потом мальчик сел на автобус — и уехал.

Вечерело. Погода стала портиться. Небо закрыли тёмные, мрачные тучи. Полился моросящий затяжной дождь. «И куда я теперь? Нельзя уходить из-под навеса. Я же вымокну! Здесь, на остановке, хотя бы крыша над головой есть!» — подумал кот. Снова бездомный.

Вскоре стало совсем темно, промозгло, сыро. Подул сильный ветер. Да и дождь не думал заканчиваться. Из людей на остановке не осталось никого: все разъехались по домам. Автобусы больше не ходили.

Неожиданно, рядом с ним притормозила машина. Пустое частное такси. В смысле, обыкновенная машина, хозяин которой подрабатывал развозом людей по городу. Преимущественно, по ночам.

Вдруг, раскрылась дверь.

— Макс! Кис- кис! Это — ты? Иди сюда, котик! Давно тебя не видел! Опять ты попал в приключения? — высунулся наружу и обратился вдруг именно к коту поздний водитель: по виду, человек «кавказской национальности». Голос, вроде бы, у него добрый.

Бывший преподаватель вдруг вспомнил, что, будучи ещё человеком, пару раз наблюдал на улице, как этот таксист останавливался у ларька, где любили сидеть коты, и, покупая себе беляш, непременно их подкармливал.

«Вроде, он — добрый дядька. Но путает меня с каким-то другим котом», — подумал Жорик, уставший от приключений. Он решил подойти к таксисту — и тем самым как бы принять его приглашение.

Подошёл поближе, уставился на человека своими кошачьими глазами.

— Ну что, нет пока у меня ничего для тебя… Но, чуточку позже, перекусим. Обязательно. Давно ты со мной не катался, я уже соскучился по тебе, — улыбнулся тот.

Кот запрыгнул в такси и уселся рядом с водителем на сидение.

— Ну, вот так, вдвоём, и работать веселее. Вдобавок — вроде как я теперь под охраной. Ты меня охраняешь, я — тебя. Умный ты котяра! Просто как человек. Что, проездим с тобой вместе всю ночь, как обычно? Взял бы тебя к себе домой — но, ты же знаешь, я тебе говорил уже — у меня таких, как ты — восемь голов. Восемь! Жена сказала, что если притащу ещё одного — всех выгонит, и меня в придачу. Так что — ты уж как-нибудь сам. Беляш хочешь? Подвезём кого-нибудь — и куплю нам с тобой беляш… Я места знаю — там мне и ночью продадут.

Их машина весь вечер и всю ночь колесила по городу и подвозила людей. То каких-то плачущих женщин, то — головорезов, бритых на лысо и с наколками, то разбитных придурков с пивом, то подвыпившую пёструю компанию, что возвращалась домой после дня рождения. Все смотрели на кота — и удивлялись. А он, получив и съев часть беляша, устроился у водителя на коленях, одновременно вытянув вперёд морду и приглядывая за дорогой.

Ранним утром водитель обратился к коту со словами:

— Ну что, Макс, пора мне домой ехать! А ты — выходи. Высажу тебя у института: авось, студенты подкормят. Ты газуй на ту сторону дороги, я туда не подъеду. Там всю дорогу перегородили тачки студиков — деток «новых русских». А от института и до студенческих общаг недалеко — надо будет, доберёшься. Знаю, ты там обычно обретаешься. Ну, пока, Макс! Надеюсь, ещё увидимся! — и, высадив кота на тротуар, водила уехал.

А Жорик вновь оказался на улице. Дождь и сейчас шёл — но еле-еле заметный. И кот действительно засеменил лапками на другую сторону проезжей части. Было раннее утро. В институт спешили студенты. И что-то такое ностальгическое охватило вдруг кота… «Я же знаю это здание… Эту лестницу. Эту дверь…» — и он опрометью кинулся к Главному корпусу, а потом — вверх, по ступенькам, ко входу, всё более и более воодушевляясь, улавливая знакомые запахи.

Охранник у дверей вслед ему проорал:

— Эй! Кот, ты — куда? А ну — брысь! — но заметил он его не сразу, а потому — упустил и вскоре потерял из виду. Тот прошмыгнул меж ног студентов, и, прячась за ними, успел втянуться внутрь.

— Га-га-га! Смотрите, он — тоже учиться хочет! — посмеялся кто-то. Но никто из заметивших кота студентов его не ловил и не чинил ему препятствий. Да и охранник вслед за котом не побежал: ему важнее было проверить пропуска и студенческие билеты на входе.

Ну, а Жорик, оказавшись внутри, побежал вверх, по ступенькам лестницы: туда, где были аудитории.

Глава 7. Кот или не кот — вот в чем вопрос

Иногда ему стало казаться, что за ним следят. Но, когда он оборачивался, за спиной никого уже не было. «Почудилось», — думал бывший кот, но озноб в затылке не проходил, и мурашки в спине оттаивали не сразу.

А в целом… Жизнь уже влилась в однообразный, затяжной ритм. Сбиваться с которого даже и не хотелось. Сюрпризами, по всей видимости, он и так был сыт по горло: в бытность бродячим котом их было более чем предостаточно. Хотелось определённости, предсказуемости, пускай, даже пресной. И временной.

Вопросы из серии, откуда он взялся, давали о себе знать всё реже. Он обычно отправлял их в разряд философских: то есть, оставлял размышления над ними на какое-нибудь «потом». «Не всё ли равно, с какого фрагмента начинать смотреть фильм со странным названием „моя жизнь“? Можно, в конце концов, с середины», — решил вчерашний кот.

Он покопался в области своих интересов и способностей, и оказалось, что в прошлом, видать, неплохо знал сопромат, немного высшую математику, умел чинить моторы машин и холодильники, разбирался в сантехнике, интересовался эзотерикой и был вполне начитан в области фантастики. Диапазон явно не соответствовал гуманитарию, преподавателю культурологии. Случайно оказавшись на этом месте, бывший кот Васька довольно много времени проводил в библиотеке, получая новые для него знания.

А ещё, пребывание в шкурке кота оставило в его душе и мыслях сильный отпечаток. Он интуитивно боялся бомжей, пьяниц; переходил на другую сторону улицы, издали приметив большую собаку. К тому же, в обычных происшествиях нередко теперь улавливал что-то запредельное, таинственное и мистическое, при том такое, что касалось только его самого, но не задевало никого из окружающих… Будто, была обычная жизнь, для всех — и его собственная, на уровень ниже и глубже. Дно. Изнанка. Подтекст, известный ему одному. По которому он по-прежнему продвигался на четырёх воображаемых лапах. Ну и что? Многие другие люди тоже живут исключительно в подтексте жизни: то есть, то, о чём пишут в газетах, говорят по телевизору, всякая там политика, экономика, новости культуры — это их абсолютно не касается, происходит в каком-то большом, параллельном мире. Чужом. Нереальном абсолютно. Зато, для них реально совершенно другое. Нередко, несущее в себе нечто непознаваемое.

Мысленно он смирился с тем, что пока он «Жорик»… С лёгкостью, не вздрагивая, откликаясь на Георгия Владимировича.

Только что, он зашёл на кафедру, чтобы заварить себе чашечку кофе: пакетики всегда были у него с собой, а на кафедре многие разживались кипятком, из общественного электрочайника. В буфете кофе был слишком дорогой и гадкий к тому же. Мнимый Жорик взял с полки чашку, высыпал в неё заветный порошочек, залил кипятком…

— Опять здесь все шляются, будто это — проходной двор! А люди здесь, между прочим, работают! — это Каринка.

«Характер у неё явно испортился с тех пор, как она получила новую должность. Отрывается теперь на всех и всегда, — размышлял бывший кот. — Курит, как моряк: на внутренней, чёрной лестнице. Студентам — нельзя, ей — можно. От Каринки всегда воняет куревом, а с ней такая же прокуренная девчонка, чуть моложе Жорика, всегда там рядом стоит: подружка по перекурам. Кажется, в библиотеке работает. Как же, Каринка — теперь точно уже не секретарь, а зам по общественной работе у самого „шефули“ (так она его называет). То есть, у декана факультета, Владимира Исаевича. Моська при слоне. Потому, на всех и лает».

«Георгий Владимирович» — сторонкой, сторонкой — и решил покинуть помещение, только слегка пригубив кофе и оставив чашку на столе. Но тут вплыла Александра, учительница танцев… И они с Каринкой чуть ли не расцеловались: обнялись, во всяком случае. Подруги? Каринка сунула Александре какой-то журнал с косметикой.

Мнимый преподаватель вернулся, поскольку решил, что Каринка не будет сейчас, при гостье, больше орать. Потихоньку допил свой кофе, и, как заправский кот, быстро скользнул к двери. Но, услышал сзади себя голос:

— Георгий Владимирович! Останьтесь. У вас же сейчас окно? До четырёх свободны? Я только что глянула в ваше расписание.

— Ну… да.

— Я просто зашиваюсь… Столько отчётов надо проверить, и прочее. А тут ещё нужно к художнику институтскому сходить, стребовать с него план работы и отнести документ: распоряжение и должностную инструкцию. Вы не сбегаете? Он вас чаем, возможно, напоит, — Каринка даже растаяла, и даже улыбнулась.

«Всегда мечтал быть мальчиком на побегушках», — подумал бывший кот.

— Хорошо, Карина Геннадьевна. Схожу, — ответил он, насколько смог, вежливо.

— Спасибо! Он числится в штате библиотеки, но по части отчётной — относится к нам, к гуманитариям. Скажите, чтобы с планом уложился до понедельника, не позже, и чтоб занёс сразу в деканат. Вы знаете хоть, куда идти?

— Нет.

— Через дорогу, рядом с музеем. Но, к нему отдельный вход. Там, во двор зайдёте — и увидите деревянное крыльцо. Поднимайтесь по ступенькам и стучите. Погромче стучите!

Стучал он громко и безрезультатно. Уже хотел уходить, извиняться перед Каринкой, когда сюда же, к крыльцу, подошли две девчонки.

— Вы тоже к Саше? — спросили они.

— Да. По работе. Но, он стука не слышит, — ответил «Жорик».

Одна из девчонок взяла небольшую палку: обломившуюся сухую ветку с дерева — и постучала по подоконнику. Вскоре в окне показалась длинная фигура. Художник выглянул из-за шторы, потом исчез — и вскоре открылась дверь. За раскрасневшимися, весёлыми девчонками ввалился и посланник Карины, сразу объяснив цель прихода. И передал документы. Не смотря на них, художник зазвал и его к себе, действительно, пить чай.

Прошли мимо столов, где располагались ещё не законченные плакаты; в углу, спиной сюда, стоял мольберт; так, чтобы не было видно незаконченную картину. В другой, маленькой, комнатке также повсюду были краски и карандаши, рулоны бумаги и на полках вдоль стен большие альбомы. А ещё, здесь стоял шкаф, маленький диванчик и несколько кресел, а также садовый столик с парой стульев у стены, у входа. За столом, нога на ногу, сидела дама средних лет, в плотных лосинах и длинной тельняшке. Личико у неё было задорное, не без приятности; волосы светлые, то ли естественная блондинка, то ли крашеная — скорее, впрочем, естественная. Выражение лица — любопытное, глаза — внимательные. Рядом с дамой, на столе, лежал диктофон. Также на столе стоял электрочайник, заварочный чайник и две дымящиеся паром чашки с чаем; беседа, видать, была в самом разгаре.

— Присаживайтесь, кто где хочет, — тоном мэтра пригласил художник, внешне сильно похожий на Никаса Сафронова. Девочки заняли диван, а преподаватель культурологии присел на краешек второго стула, у самого входа.

— Это — корреспондент, из «Вечернего городка», Нонна Звягинцева; если интересуетесь прессой — наверняка читали её заметки, — представил художник даму в лосинах, попутно забирая из-под носа мнимого Жорика свою кружку с недопитым чаем.

— Ага! Очень приятно, — сказала одна из девушек. Тем временем, художник устроился в кресле, закинув ногу за ногу.

— Наливайте себе чаю, кто хочет. Кружки — на полке. В той комнате есть туалет и раковина: можно помыть руки, — предложил он.

— Печеньем угощайтесь, — предложила дама из «Вечернего городка» и протянула кулёк: наверное, это был её гостинец.

Девушки налили себе чаю, скромно взяли по печенюшке.

— Меня в ваш институт редко заносило, — усмехнулась Нонна, начиная разговор. — Последний раз — довольно скандальная история вышла. На волне всеобщих разрешений и гласности это было. Давно уже. И стоял вопрос о том, что делать со зданием костёла, где сейчас храм католический. Стоит он удобненько. Не просто в центре города — так ещё и напротив Главного корпуса вуза. Ну, и потому, православные батюшки на него глаз и положили; будут, мол, студенты перед экзаменами приходить сюда, и свечки ставить. Надо сделать здесь храм святой Татьяны. Часовню, для названных целей — это уже позже построили. А тогда возник спор с католиками; у тех же своего храма совсем в городе не было… Ну, и вызывает меня к себе редактор: «Нонна, — говорит, — срочно нужен материал — опрос молодёжи, жителей города, о том, что они об этом думают. Сделайте телепередачу… Что-то типа круглого стола устройте». Снять надо было, причём, срочно: в этот же вечер. Прибегаю я сюда. К Саше; снимать у него, здесь решили. А где вечером ловить народ? Позвонила, кому могла; пришёл один журналист из «Знамени», православных взглядов; корректор из «Частной лавочки» –он вообще был пономарём в Николаевском храме… А кого же ещё взять? Мне, к тому же, нужны альтернативные мнения: свобода ведь… Так и велено было; отрази, мол, разные взгляды…

— Ну, а я знаком был с женщиной, что тогда была редактором нашей газеты. Институтской, «Кадры индустрии». «Нонна, — говорю, — есть тут неподалёку „кадры“, что сейчас задержались; наверняка номер к завтрашнему ещё ваяют, я был у них сегодня». Она и говорит: «Тащи сюда, заманивай. Хоть калачом, хоть плюшками!» Вот, я и пригласил… Пришёл к ним: давайте, мол, устроим толк-шоу. Была там молоденькая редактор и девушка неформального вида: корреспондент. Обе быстренько пришли, но стеснялись очень. Нонна, абсолютно беспонтово всех, кто был, сажает полукругом, софиты — и камера. Без всякой подготовки люди… Ну, оператор хороший, и рад стараться. Как ведущая, Нонна, в форме диалога, начинает разговор. И православные тут же весь экран забили: подготовленными пришли. Долго распространялись про историю церкви и о том, какая большая польза для города — открыть ещё один православный храм…

— Оператор всё снимает, и я не перебиваю. А потом, я спрашиваю у одной из девушек: «А каково ваше мнение о религии вообще? Вы — верующая?» Ну, и неформалке — микрофон под нос. А та не испугалась — и пошла выдавать, что всякие рамки, конфессии и прочее — это не важно. Надо жить мирно, и все религии — одинаково ценны. А потом — я к другой, к молоденькой редакторше. А она и говорит: «А мне очень нравится католичество. Светлая, добрая религия. И храм здесь раньше был именно католический», — и тому подобное. Ну, православных мы урезали, чтобы все примерно поровну в минутах говорили. А девушки пошли без вырезки… Как есть. Ну и, не знаю, что повлияло — мой материал, или общая политика — но костёл был передан по назначению: католикам. А многие христиане при журналистике с тех пор меня просто ненавидят, — усмехнулась Нонна.

— Я теперь часто в костёл хожу… А как там здорово на католическое рождество! Отец Ежи ещё и концерты готовит; и хор, и орган, и музыканты известные приезжают… Но и, насколько знаю, копают под него постоянно «православные» бандюки города, пытаются изжить. Не знаю уж, почему. Не священники, не церковь православная — а именно бандиты, то есть, как теперь принято говорить, предприниматели. Мафиозные структуры, словом. Трудно ему, отцу Ежи; он — поляк, их церковью на служение сюда поставленный, — пояснил Саша.

— А теперь, я тоже пришла интервью взять. У Саши: а вы, девушки, мне поможете, чтобы поинтереснее было. Скажем, что вы — поклонницы таланта…

— А мы и есть поклонницы таланта, в первую очередь. А во вторую — друзья и поэтессы немножко, — ответила та, что побойчей. — Интервью — это потому, что у него персональная выставка скоро открывается?

— Да. В музее Грекова. Ну, и вообще, о сложной жизни художника будет материал. Так сложилось, что ему жить негде: вот и пристроен он сюда, в качестве сторожа музея. Кроме того, что он — художник института. С той стороны этого, деревянного — красивое кирпичное здание с колоннами. Видели? Так это — музей, если кто не знает. Музей истории института.

— У нашей кафедры там тоже несколько аудиторий расположено. Классы рисунка, да и Павел Сергеевич там дизайн преподаёт, — добавил преподаватель культурологии.

Затем как раз приехал оператор, и мнимый Жорик потихоньку попрощался и вышел на улицу. Было довольно тепло; странный в этом году выдался ноябрь. Впрочем, как говорили, в последние годы ни один Новый год не обходился здесь без слякоти и дождя. Снег в лучшем случае выпадал ненадолго, в феврале. То есть, осень и зима, вплоть до февраля, стояла бесснежная, тёплая и слякотная. Сам он ничего точно о смене времён года сказать не мог: вся жизнь, которую помнил, прошла в кошачьей шкуре, а коты в календарь не смотрят и чисел не знают… Вроде бы.

До лекции оставалось ещё минут двадцать. Можно было затеряться где-нибудь в пределах института и посидеть с книгой. Но, не в библиотеке: только зря народ беспокоить, книги выпрашивать минут пятнадцать, и через пять минут — уже сдавать. А потому, он осторожно зашёл в лаборантскую. Открыв дверь, оказался, как всегда, в узком проходе меж шкафом и окном: здешняя жизнь, с компьютерами и столами, начиналась только в глубине, за этим шкафом. Шкаф стоял к нему задней стенкой, а за ним был слышен до боли в печёнке знакомый голос… Бывший кот не удержался, и всё-таки заглянул краем глаза, выглянув из-за шкафа, в пределы лаборантской. Да, это была Карина Геннадьевна, вне сомнений. Явилась теперь сюда. «Надо же, невезуха какая, — подумал бывший кот. — Скажет мне, что я без дела всё шлындаю и шлындаю… Смыться, пока не поздно? И лаборантов нет. Никого. Нельзя сказать, что я к ним».

У Жорика как и на кафедре, так и в лаборантской не было собственного стола. А потому, Карина, которая сейчас прямо здесь — то есть, в неподобающем месте — явно курила, сочла бы его за досадное недоразумение. Он был таким же бесправным, как и в бытность пушистым комком шерсти (в вопросе: а ты здесь — кто? — ему всегда чудилось: а ты здесь — кот?). На кафедре он до собственного стола как бы не дорос, а для лаборантской — был как бы преподавателем.

Карина не только курила, но вместе с этим судорожно пыталась что-то набирать на бедном, многострадальном, наполненным жутким количеством вирусов, кафедральном компьютере. Получалось плохо.

Потому что её всячески отвлекал некий неизвестный подставному Жорику типус, по виду — совершенное бревно: оглобля в сером костюме и с галстуком, с коротким ёжиком волос, с резко выступающим вперёд квадратным подбородком, с маленьким лобиком и чёрненькими бегающими глазками.

Карина сидела сейчас к шкафу спиной, лицом к стене, а серый костюм стоял рядом.

— Да я так, женщина, хоть и не по делу пришёл, но здесь не сторонний, — и тут он, схватив цепко Каринку за руку, которой теперь она и вовсе не могла набирать текст, и склонив к ней почти вплотную свою морду, продолжал эпатажно разглагольствовать.

«Этот, так сказать, парень, этот шкаф, скорее всего, по паспорту моложе меня. То есть — преподавателя Жорика», — навскидку оценил случайный свидетель беседы.

Ему вдруг показалось, что неизвестный, хотя и не повернулся в его сторону, но почувствовал его присутствие, втянув ноздрями воздух… Мистика какая-то… Ему показалось, что это — очень страшный человек, и что он разыскивает именно его. Начало мании преследования? Всё поплыло у бедного кота со стажем перед глазами. Его осторожная, кошачья натура мысленно отпрыгнула в сторону и ощетинилась.

«Он высматривает здесь… Меня. Или… Таких, как я», — мелькнула в его голове странная мысль. И бывший кот спрятался за шкаф, вжался в него и затаился. Теперь он не видел беседующих, но по-прежнему отчётливо слышал слова. Выходить из лаборантской он боялся: казалось, что скрипнет дверь — и неизвестный, почуяв добычу, бросится ему во след.

— Я — что хочу вам сказать? Учился я здесь. Ваш выпускник, значит! Вот, хотел навестить, проведать родной свой вуз. Знаете ли, сейчас я — видный гражданин, занимаю достойный пост. Я, между прочим, пятьдесят тыщ получаю. Плюс — всякие там премиальные. Не то, что профессора ваши. А работаю я — знаете, где? — он сделал паузу.

«Вуз родной проведать пришёл… Как же», — подумал бывший кот, чувствуя, что его шкурка становится дыбом. Ему показалось странным и неприятным присутствие здесь этого незнакомого человека, которого он мысленно окрестил «дознавателем».

— Ни за что не догадаетесь… В тюрьме! — продолжал тем временем бывший выпускник. — У нас там — постоянное расширение. Корпус новый строят. Заключённые должны жить, чтобы их в комнате было не больше четырёх человек. Финансирование наше постоянно увеличивается. Ведь от тюрьмы и от сумы — не зарекайся! Правильно я говорю?

Каринка ошарашенно молчала.

— А ваши преподаватели сколько получают? Тыщ восемь? Ха-ха… На их труд нет спроса. Они ничего не производят. Я — тоже не произвожу. Но, слежу. Как кот за мышами. Кстати, у вас есть кот?

— М-м… Есть кошка. Дуся. Хорошая, сибирская.

— Не люблю котов. А в общежитии их держать позволяют, или подпольно держат? Просто, знаете ли, проходил ещё весной как-то мимо вашего общежития, а из форточки кот спрыгнул. Чёрный, пушистый. Так, можно ли держать у вас котов, или нет? Преподаватели, что в общежитии живут, к примеру, имеют кошек? У нас, в тюрьме, их нет. С крысами и мышами отравой боремся.

— Я не знаю, можно ли в общежитии котов держать. Я сама там не жила и не интересовалась.

— Зато мы — интересуемся. И вообще, доберёмся до вашего вуза и наведём порядок.

В это время, в лаборантскую вошли две студентки: так, спросить что-то или сдать работы. И оставили дверь приоткрытой. Преподаватель культурологии — бочком, бочком, мимо студенток — и выскочил в коридор. Пока ничьё внимание особенно не привлекла его персона. «Кошачья порода, видать, сказывается. Нет бы — да надавать этому типу по наглой его морде… Или — преподавательская порода? Нельзя, мол, я же — интеллигент… Нам — нельзя, а им — всё можно. Впрочем, для Каринки, быть может, этот тип — так, лишнее развлекалово на работе. Что он ей сделает? Противный только, конечно. И зачем он про кошек спрашивал?», — недоумённо подумал бывший кот. Осадок от инцидента остался неприятный.

Минут через десять была лекция по культуре Индии. В этом корпусе. Он решил заранее спуститься вниз, за ключами: в прошлый раз, нужный кабинет оказался закрытым.

«Жесть: методички по культурологии именно на меня повесили — в смысле, на Жорика, — припомнилось ему больное. — Оказалось это дело исключительным дерьмом. Раньше, ну, прошлую методичку, ту, что есть — писали просто. Указывали ту литературу, которая нравится. А теперь… Вот, написал. Понёс в методический отдел. А там такие курвы сидят — одна в одну. Смотрят, как на врага народа. Оказывается, литературу надобно указывать — не старее пяти лет давности. Пяти! И чтобы именно такая в нашей библиотеке была. Ну, и что я им укажу, к примеру, по искусству Индии? Все книги с хорошими иллюстрациями и хорошим текстом — гораздо старее. Поэтому, остаётся только один учебник издательства «Сорос», написанный непонятно о чем и непонятно для кого, и другой учебник с названием «Культурология», из разряда «Ликбез для недоумков», написанный, с моей точки зрения, для младшего школьного возраста…

Он дошёл до вахты, взял ключи — и отправился обратно и ещё выше — на третий. Где важной, степенной походкой преподавателя прошёлся по коридору. Размышляя, так сказать, «о вечном»: «Насколько я помню, студенты недавно, во время рейда по общежитиям и «лучшей кухни», рассказывали, что по четыре человека им жить не светит… Так, как нынче в тюрьмах полагается, как только что похвалялся гость нашей кафедры. Напихали студентов — как сельди в бочку. И деньги с них имеют — реальный доход, как от съёмного жилья. У самого Жорика комната — девять квадратов. Туалет — общий с соседями. Кухня — в конце коридора. Эта комната ещё называется «двушка» — то есть, по разнарядке в ней должны жить двое. Для преподавателя сделали исключение — никого не подселили. Но платить нужно за двоих. «Двушек» в общаге мало. И заселяют в них по четверо. Живут в основном в «четвёрках», «пятёрках» и «шестёрках» — человек по восемь, девять, десять. Это, конечно, не к тому, что лучше тогда — в тюрьму. Свят, свят, свят!

И бассейн студенческий периодически на ремонте… И художники в лучшем случае собираются в подвале какого-нибудь Дома Культуры… Танцоры — где придётся, чаще всего снимают на вечернее время актовый зал в какой-нибудь школе, как говорит Александра. Зато — интенсивно оснащаем… тюрьму. Известно: что посеешь — то и пожнёшь. А засевают нынче тюрьмами. Это — замкнутый круг. Широкий простор… Для мечты, для жизни… К чему нас готовят?»

Тем временем, он подошёл к нужной аудитории. Из открытых дверей соседней доносился конец лекции о наноматериалах. Прислонясь к колонне Крытого Двора, бывший кот глянул вниз: «Отсюда, сверху, многим студентам почему-то нравится плевать. Быть может, наблюдают траекторию полёта слюны? Странные ребята». Потом его взгляд скользнул по отштукатуренной летом и свежепокрашенной светло-жёлтой стене. На ней красовалась процарапанная недавно надпись: «Жорик — реальный пацан!» Он усмехнулся. Ниже было нарисованное женской помадой огромное красное сердце.

Из соседней аудитории вышел незнакомый ему пожилой преподаватель, должно быть, с кафедры физики. Значит, сейчас подойдут его, в смысле, Жорика, студенты. «Пора открывать кабинет», — решил нынешний культуролог.

…И тут ему позвонили. Звонила секретарь кафедры, Эмма Анатольевна.

— Георгий Владимирович! Ваша пара, которая должна быть сейчас, отменяется! Студентов попросили направить в библиотеку. Там к нам какие-то писатели Дона приехали. Из Ростова. Нужно нагнать туда побольше народа. Так что, вы на сегодня свободны.

Вместо занятий?! А иначе — никак нельзя? А жаль! Не узнают студенты ничего о религиях Востока, о культуре Индии… Но, не его вина: готовился он старательно.

«Что ж, пора уходить», — решил бывший кот. Но тут, как раз, в коридор массово повалили студенты из бокового коридора, сразу из нескольких аудиторий. «Пережду — а то сметут», — подумал бывший кот, ретируясь снова за колонны.

Из одной аудитории, в компании других студенток, вышла Вита, красивая изящная девушка, которая занималась бальными танцами вместе с ним и Оксаной.

— Здравствуйте, Георгий Владимирович! — обрадовано завопила она на весь коридор, — А вы сегодня на танцы придёте?

Остальные студенты стали оборачиваться и смотреть с интересом. «Чтобы преподаватель — и ходил на танцы?!» — читалось на их лицах недоумение.

— А как же! Обязательно! — ответил ей культуролог, искренне улыбаясь.

— А я — не знаю… Нас сейчас на каких-то писателей погонят — когда отпустят, не известно… Представляете, мы сейчас сидим на химии… А Петр Витальевич — ну, химик наш — очень строгий. При нем — ни чихни, ни кашляни. За кашель или чих — ругается. Может даже выгнать. И вот, сидим мы на лекции. Все пишем, очень старательно. Вдруг кто-то: «Чих». Преподаватель от доски обернулся. Посмотрел жёстко. Не понял, кто. Объясняет он тему дальше. Вдруг — снова: «Чих»! Все — снова друг на друга смотрят. В полных непонятках. Преподаватель уже красный. Орет, что мы над ним издеваемся. И тут снова: «Чих». Вкрадчиво так. Мы все — оборачиваемся. А сзади, на задней парте, кот! Сидит на столе и лекцию слушает. Внимательно так. Сам весь чёрненький, а на грудке — белое пятнышко. Это он чихал. Сорвал нам лекцию. Остальное время до звонка мы все кота ловили. Преподаватель заставил.

— Поймали?

— Не-а! Ну, я пошла!

— До свидания, Вита!

«Это не может быть простым совпадением… По окраске похож. И в институт заявился, на лекции. Значит — знает расположение дверей, и через охрану проник. Странный котик, — подумал мнимый Жорик. — А ещё… И дознаватель именно сегодня что-то здесь вынюхивал. Про кошек спрашивал. Совпадение? Или… На его след вышел? Какие таинственные силы этот тип собой представляет? Ещё вопрос…»

Он завернул за угол. Догадаться, в каком именно кабинете только что преподавали химию, было нетрудно: там на доске были написаны уравнения реакций. Озираясь вокруг, как злоумышленник, культуролог вошёл в пустую аудиторию. «Сейчас войдёт кто-нибудь — и спросит, что я здесь делаю… Нужно срочно найти кота — и бежать».

К своему счастью, мнимый преподаватель обнаружил бедное животное почти сразу. Помогла то ли кошачья солидарность, то ли интуиция: он сам там бы и спрятался… Кот сидел, забившись под доску для ног под задней партой.

— Кис-кис-кис, — глупо позвал человек.

Тот вылез, хотя не сразу. Чёрно-коричневый. С белым пятнышком на грудке.

Человек робко погладил кота по спинке.

— Здравствуй, Жорик! Пойдём ко мне жить? — сказал он первое, что пришло ему в голову.

Кот абсолютно по-человечески, очень внимательно, посмотрел ему в глаза.

— Кажется, это действительно ты… И я тебя нашёл! — сказал человек.

Ему показалось, что в глазах у кота появились слёзы. Тогда, он взял его в охапку и завернул в плащ. И отправился домой, без промедления. Внизу, не входя на вахту, как обычно, чтобы лично повесить ключ — просто сунул его в окошко, в надежде, что вахтёрша его не потеряет. Ради этого кота он даже решил пропустить сегодня танцы и… встречу с Оксаной.

Дома он посадил найдёныша на пол и пытался покормить из обычной тарелки рыбными консервами. Но кот, который всю дорогу домой вёл себя смирно, лишь иногда чуть вздрагивая, но чаще благодарно мурлыкая, теперь вдруг стал сам не свой: то носился по комнате, исследуя все углы, то запрыгивал на стол, то катался по полу, издавая странные звуки… Поесть он и не пытался.

— Кот, что с тобой? Или, ты просто узнал обстановку? — спросил человек.

Кот издал утробный звук на басовитой ноте — и посмотрел ему прямо в лицо.

— Понятно, ты и есть мой товарищ по несчастью, — вздохнул временный заместитель Жорика. Он отрезал хлеба и съел всю рыбу, предназначенную им ранее для кота.

Теперь, по его мнению, оставалось только с остервенением крутить пассы и надеяться на то, что это сработает, как раньше сработало у самого Жорика… Который превратил его самого в человека. «Дыхание саблезубого тигра…» Распечатка с этим рядом пассов лежала на столе в тот день, когда свершилось преобразование.

«Ну, вот… Настало время их применить. Отплатить хозяину сторицей… Даже, если я — в действительности кот, и котом сейчас стану: то есть, мы снова поменяемся местами. Я ведь более-менее выносливый кот. А он — точно сгинет от бродяжьей жизни», — с такими размышлениями, он посадил найденного кота на кровать и выключил в комнате свет.

Глава 8. Мнемозина

Ничего не вышло. Он делал пассы часа три, а может, даже четыре, довёл кота до полного ужаса, да и сам упал в изнеможении на диван…

— Кот, кажется, я довёл тебя до состояния цугундера… Но, что же теперь делать? Или, ты — всё-таки, обычный кот? А я — дурак? А? Ну, ответь хоть что-нибудь… Если ты — Жорик, мяукни, что ли, три раза?

Кот сел в «правильную» кошачью позу, аккуратно поставив передние лапки и сев на задние. Мяукнул очень старательно, именно три раза… Его морда выражала полную апатию, будто говоря: «Ну, вот. Получи. А теперь то что?»

— Ну… Вот. Хоть что-то. Буду звать тебя Жориком. Хорошо хоть, что завтра — суббота, и на этой неделе нет больше пар в расписании. Хоть на работу два дня не идти, в расстроенном виде. Что, Жорик, ложимся спать?

В ответ пушистый новый друг только старательно замурчал.

Всю ночь ему снилась кошка. Маленькая, серо-буро-непонятной осенней окраски. Короткошёрстная, худая, с вытянутой мордочкой.

— Вспомни. Вспомни заправку. Подумай. Хорошенько подумай, — сигналила она горящими глазами.

Наутро бывший кот проснулся с абсолютно квадратной головой. Злой, невыспавшийся.

Встал, потянулся.

— Жорик, хочешь есть? Не любишь рыбу — пойду, схожу в магазин за колбасой. Будешь?

— Мяу, — нехотя ответил кот. Он выглядел несчастным.

— Что, старина, влипли мы? Я за тебя, между прочим, лекции читаю, на занятия хожу. Отдуваюсь, в общем. Но, долго не выдержу. Не из того я теста, чтоб преподом быть. Но, как вернуть тебя? И кто я сам такой, вот в чём вопрос… Ничего не помню. Даже, как звать меня… Между прочим, у нас уйма людей неизвестно куда пропадает: мне недавно в интернете про это попадалось. Страшные цифры. Может, и с ними так? Бродят где-то… Котами. Знаешь, Жорик, мне сон странный приснился. Пойду, пройдусь, погуляю. Сон обмозгую: он как-то связан с моей памятью. Вначале — в магазин, потом — гулять. Ты без меня не скучай. Я тебе форточку открытой оставлю. Только, не уходи от дома далеко…

Он действительно ушёл, прихватив только сумку и шляпу с полями. Сначала сходил в магазин, купил колбасы. Вернулся, порезал её для Жорика — и снова вышел прочь. Снял шляпу, длинный плащ — принципиально надел лёгенькую куртку, что сам купил недавно. В ней, на распашку, сейчас он абсолютно не испытывал холод, хотя встречный ветер дул в лицо и небольшой, мелкий дождь хлестал его.

Бывший кот решил для наглядности пройтись по узнаваемым закоулкам города: например, местам боевой славы, то есть, удачных стычек с местными котами, из которых он выходил победителем. Или, наоборот, небывалого позора, разодранных ушей… Он ходил и вспоминал всё, что мог припомнить: при этом, вновь и вновь его воспоминания упирались в одну единственную кошку. Вроде бы, она жила на заправочной станции. Только, где же это? Наверняка, за городом: там была широкая трасса, кусты вдоль дороги — и та самая автозаправка с прозрачной будкой и охраной. Что же он там делал, как оказался?

И вновь память яркой вспышкой высветила её, эту трехцветную кошку, её пронзающие глаза с вертикальными зрачками.

И, определённо, он не помнил абсолютно ничего, что происходило бы с ним раньше… До встречи с этой кошкой. Позже была ночная трасса в город, придорожный магазин: он долго отирался близ него в надежде, что кто-нибудь его покормит. После магазина, он пристроился жить на автовокзале… Дальше следовали сложные кошачьи перипетии; крупица за крупицей восстанавливая их последовательность, он осознал, что всё это время, вплоть до самых последних, человеческих событий, он считал себя самым обычным котом. О том, что был когда-то человеком, он не знал или забыл, вплоть до обратного своего превращения… «А был ли я вообще когда человеком? Может быть, я — всего лишь внезапно очеловечившийся кот? Ну, не исключено! Ведь, похоже, что с Жориком — всё обстоит иначе. Вон как метался он по комнате, бедолага… Должно быть, всё помнит. Помнит себя человеком, А я? Откуда у меня уверенность, что я — тоже не совсем кот?»

И снова — навязчивая память; яркие глаза с вертикальным зрачком, смотрящие прямо в душу. Кошка с заправки.

«Всё равно, кот я или не кот, но неспроста она — самое глубинное моё воспоминание. Именно эта кошка. Даже, не лесополоса, не заправка, Может, она что-то сделала со мной? Наверное, я должен увидеть её снова, — пришла ему навязчивая идея. — Бред, конечно. Можно же просто детально её вспомнить, а потом — проскочить воспоминанием ещё дальше, стоит только напрячься. Можно…»

Но ничего не получалось. Без сомнения, он помнил только свою кошачью жизнь — и то, после явного провала… Что же это был за провал? Неужели…

«Посмотри мне в глаза. Ты очень несчастен — я чувствую это. Ты — кот, который пережил нечто страшное. Я не буду копаться в твоём мозгу, считывать твою память. Это — твоя жизнь, и касается только тебя. Я могу помочь по-другому. Лишить тебя временно всякой памяти. До тех пор, пока ты не окрепнешь настолько, что сможешь её пережить. А, быть может, навсегда. Начни жизнь с чистого листа», — таким был голос в его голове, после которого прошлое исчезло, сгинуло во тьму.