Бесплатный фрагмент - Маркиза Алло

Маркиза Алло

Вечером слушаю сказки — и вознаграждаю тем недостатки проклятого своего воспитания. Что за прелесть эти сказки! Каждая есть поэма!

А. С. Пушкин

Глава I. Везде здесь так…

Упрямый ветер трепал космы колючих темно-зеленых растений, которые ввиду отсутствия более мягких представителей царства флоры заменяли на мысе Судьбы травяной покров. Стебли колючек толщиной в палец расползались веером, пригибаясь к земле, и снова выпрямлялись, как только сын бога Эола ослаблял свой напор. По вытоптанным дорожкам, укрываясь от резких порывов, слонялись группы туристов, мечтавших запечатлеть на фотокамере или телефоне самую западную точку Европы и, соответственно, Евразии.

Мыс Кабо де Рока, как он звучал по-португальски, помимо своей географической уникальности, притягивал семидесятиметровым обрывом, чудесным видом на Атлантический океан и почти прозрачными зеленоватыми волнами, пытающимися запрыгнуть на утес и каждый раз отступающими, не преодолев и десятой части желанной высоты, оставляя на камнях в качестве следов неудачного штурма белые кудрявые парики.

На простой и строгой стеле, увенчанной неизменным атрибутом эпохи Великих географических открытий — земным шаром из полос с крестом, похожим на мальтийский, — были запечатлены строки великого португальского поэта Луиша Камоеша: «Здесь заканчивается суша и начинается океан».

Монотонный и почти писклявый голос гида одной из групп вещал о корабельном лесе, посаженном в местечке под названием Лейерия принцем Энрикешем по прозвищу Мореплаватель (который, кстати, сам никогда никуда не плавал, потому что воды боялся, но море очень любил и даже первую в стране школу морской навигации основал). Из этого леса были построены корабли, которые, получив дополнительную надстройку, стали называться не как раньше, посудинами, а каравеллами. Каравеллы позволили португальцам оторваться от вековых упражнений в прибрежной рыбалке и начать совершать длительные переходы по океану.

Зэ гордо, если не сказать эпично, стоял на самом краю обрыва со сложенными на груди руками. Со стороны он был похож на раскрашенный памятник задумчивого мыслителя или поэта, поставленный на географическом мысе, чтобы именно в этом месте он мог созерцать беспокойство океана и предаваться думам о бренности, вечности или творческих трудах, еще не оставленных потомкам.

Конечно, было бы очень соблазнительно предположить, что Зэ, до сих пор размышляющий над словами своего пророчества, приехал не куда-нибудь, а на мыс Судьбы, чтобы здесь, на границе моря и суши, под натиском тревожного ветра получить знак свыше, который подсказал бы ему, что делать дальше.

Распознав знак, Зэ величаво расправил бы плечи, поднял красивую голову и, устремив взор на линию венчания неба и земли, произнес афоризм, который сразу стал бы классическим.

Но увы! Причина нахождения Зэ в этом очаровательном месте была более чем прозаичная: по просьбе посла он привез сюда то ли в сотый, то ли в двухсотый раз гостей посольства, которые, приезжая по самым важным делам в Лиссабон, никогда не упускали возможности посетить самую западную точку Европы.

Пока гости делали очередной снимок, Зэ просто смотрел в морскую даль, на пустой горизонт в легкой дымке. Мыслей не было никаких. Даже игра света и тени на гребнях изумрудных волн не трогала его. Опустошение — так можно было бы выразить его состояние. Хотя как можно чувствовать себя опустошенным у полной чаши океана?

«Именно отсюда португальские каравеллы отплывали к неведомым землям, чтобы открыть для европейцев новые страны и континенты, острова и путь в Индию», — продолжал усыпляюще рассказывать гид, изящно показывая рукой вдаль, где слушатели, всячески пытавшиеся отодвинуться подальше от края обрыва, могли себе живо вообразить острова, континенты и нарисованный жирным красным пунктиром по водной неровности путь в Индию.

«Как в капле воды можно увидеть целый океан, так в двух предложениях португальского гида можно было сделать вывод о целой стране», — неожиданно подумалось Зэ.

«Именно отсюда никогда ни одна португальская каравелла не отплывала. Для этого были уютные порты, где были люди, склады и запасы. Посмотрел бы я на этого гида, если бы ему на плечи положили бочонок питьевой воды или вина, который он должен был бы доставить на борт каравеллы, пришвартованной у Кабо де Рока! Как бы он скользил по срывающимся камням, рискуя быть покалеченным при каждом следующем шаге, а потом по галопирующим вверх-вниз сходням заносил бы бочонок на борт!..»

«Везде здесь так, — продолжал размышлять Зэ, — говорят что-то, а на самом деле все было совершенно по-другому. Если сказать точнее: говорят одно и в подтверждение слов показывают картинку. Эту картинку слушающий воспринимает как подтверждение слов говорящего, а на самом деле происходит подмена предметов, понятий, в результате чего — обман, просто обман!

Да, но почему это характерно только для Португалии? По всему миру так! Вспомни собственное пророчество. Кем ты собирался стать? Спасителем? Вторым мессией? Спасти человечество? Пострадать за него? А на самом деле оказался в окружении разновозрастных женщин, да еще по наивности собирался ради них пожертвовать своей жизнью. Неимоверная глупость. Страшные сны до сих пор снятся!

Хотя, если бы рядом оказалась Татьяна, он бы решился еще раз на подобное приключение. Рисковать, когда видишь ее глаза, — одно удовольствие. Вот только жизнь повторений не любит, планы людей в расчет не принимает и лепит все по-своему».

Глава II. Святой Петр

Петр Иванович, когда шел на службу, никогда не брал еду с собой. Возможность выйти с территории посольства на обед была для него своеобразной маленькой отдушиной, глотком свежего воздуха, который можно было вдыхать, не делясь с коллегами и посетителями консульского отдела.

Не то чтобы заведующий консульским отделом не любил людей. Любил! С точки зрения независимых экспертов человеческих душ, он был даже гуманистом, причем гуманистом с большой буквы, который по мере сил и возможностей помогал страждущим, даже выходя за рамки должностных инструкций. Однако количество страждущих было слишком велико. Силы простого смертного и прочности нервной системы обычного биологического индивидуума не хватало на то, чтобы изо дня в день, неделя за неделей и месяц за месяцем вежливо и терпеливо, уважительно и внимательно выслушивать бесконечные жалобы, истории, сетования на несправедливость всеобщую, подлость локальную, недопонимание и встретившиеся странности.

Без пяти минут час, выскользнув через боковую калитку, Петр Иванович, прижимая под мышкой вытертый портфель зеленоватого цвета, обогнул длинный хвост очереди, который предстояло принять после обеда. Несколько раз глубоко вздохнув, он свернул в узкий сумрачный проулок, который, незамысловато петляя, вывел его к более широкой улице. Приятная прохлада сменилась пышущим жаром раскаленной брусчатки и нагретых каменных стен плотно стоящих домов. Хорошо, что идти было недалеко. Через несколько десятков шагов заведующий консульским отделом, спустившись вниз на шесть ступенек, толкнул знакомую дверь и оказался в уютном ресторанчике, в котором подавали приличное домашнее вино в кувшинах и нехитрые блюда.

Официант ловким движением приподнял солонку и бутыль с оливковым маслом, неизменным атрибутом всех португальских ресторанчиков, постелил одноразовую белую бумажную скатерть. Узнав постоянного посетителя, он отошел на несколько минут и вернулся с кувшином домашнего вина, глиняным стаканчиком, вазочкой с маслинами и тарелкой маринованных свиных ушек.

— Сегодня неплохое бакаляу, сеньор, — негромким голосом сказал официант.

— Хорошо, — согласился Петр Иванович, опрокидывая залпом первый стаканчик.

— Как всегда, вы платите только за первый кувшин вина, а все последующие — за счет заведения, — напомнил официант.

Постоянный посетитель кивнул, закусил маслиной и пришел в хорошее расположение духа, стряхивая с себя подавленное состояние, неизменно возникающее в ходе утренних приемов.

«Остались еще в жизни приятные моменты, — подумал консул, наливая второй стаканчик. — Ведь, если рассуждать не всуе, абстрагируясь от повседневной рутины, все эти люди, которые занимают очередь в четыре часа утра у дверей консульства, не виноваты в том, что от них местные власти и работодатели требуют справки, переводы документов, заверенные копии. Они заложники условий жизни в этой стране, и мой святой долг — помочь им. Уже не важно, как они здесь оказались, какими мечтами руководствовались и как себе представляли светлую полоску в судьбе. Я им нужен, чтобы решать их проблемы. Они приходят за помощью и должны ее получить. При этом, конечно, их совершенно не волнует, что в консульстве на приеме остался один дипломат. Не вовремя Родион Маркович в больницу попал, ох, не вовремя. Хотя от него было больше вреда, чем пользы, тем не менее с очередью он умел разговаривать, плачущих женщин и детей успокаивал быстро, да и горлопанам рты умел метким словцом заткнуть».

Третий стаканчик с очередной маслиной сместил акцент в рассуждениях заведующего консульским отделом, и он принялся себя подбадривать, периодически повторяя самому себе:

— Мы справимся, мы сможем! Нам бы день простоять и ночь продержаться!

Бакаляу действительно была недурна: правильного посола и не слишком сухая. Расправившись с рыбой, Петр Иванович вспомнил слова народной португальской песни про реку Тежу, на которой, собственно говоря, стоял город Лиссабон, и, пользуясь тем, что посетителей в этот час было немного, вполголоса пропел часть припева: «Ах, Тежу, Тежу, прекрасна ты в лучах заката», — и опрокинул при помощи глиняного друга очередную порцию вина, приятным душем пролившегося в желудок на правильно посоленную бакаляу.

Надо сказать, что музыкальные способности не были сильной стороной личности дипломата, поэтому мотив песни про реку Тежу удивительным образом совпадал с мотивом народной песни, исполняемой за шесть тысяч верст в другом месте: «Ах, Самара-городок, беспокойная я…»

Вдруг сзади на русском языке послышалось:

— Вы хотели сказать «Ах, Теша, Теша, прекрасна ты в лучах заката»? Не так ли, Петр Иванович?

Петр Иванович обернулся. За соседним столиком сидел высокий мужчина средних лет с гладко выбритым подбородком. Черные глаза смотрели уверенно и даже несколько настырно. Глубокие залысины обнажали красивый высокий лоб, однако брови, начинаясь от переносицы густым гребешком, быстро переходили в редкие заросли, что придавало выражению лица незнакомца несколько комичный вид. В руке он держал такой же глиняный стаканчик, и перед ним лежала на тарелке початая порция бакаляу.

— Простите, не хотел вам мешать во время обеда. Понимаю, что с соотечественниками вы общаетесь сверх меры в приемные и неприемные часы, поэтому, наверное, видеть нас не рады.

При этом незнакомец сделал ударение на слове «нас».

— Но почему же? — импульсивно возразил Петр Иванович. Потом, немного поостыв, усмехнулся: — На самом деле вы правы! Через бронированные стекла приемных окон консульского отдела на тех, кто приходит к нам, — здесь Петр Иванович не удержался и сделал специально акцент на словах «к нам», — мы стараемся смотреть по-человечески, но не всегда это получается. Мы срываемся вроде как по пустякам, а на самом деле из-за перенапряжения, постоянного дерганья, не совсем дружелюбных взглядов и токсичных замечаний, которые отпускают наши граждане в адрес сотрудников консульства.

— Не хотел вас задеть, извините. Разрешите, я пересяду к вам за столик?

Незнакомый собеседник звонко щелкнул пальцами, привлекая внимание официанта. Подождав, пока его приборы перекочуют на столик к Петру Ивановичу, незнакомец продолжил:

— Извините, что затронул больную тему. Иногда пытаюсь поставить себя на место другого человека, влезть, так сказать, в его шкуру. Получается не всегда гладко. Позвольте представиться, Ларион Ахметович, на родине — инженер-проектировщик турбин для электростанций, здесь — сварщик на временных работах в строительстве.

— Ничего, я вас понимаю. Извините меня тоже за высказывание. Иногда позволяю себе говорить начистоту. Мы с вами знакомы?

— Нет, просто в Португалии нет ни одного русскоговорящего, кто бы не знал русского консула — святого Петра, как вас здесь называют.

— Святой Петр? Звучит громко. Но увы! Известность моя гораздо больше моих возможностей по оказанию помощи этим людям. — Уголки глаз старого дипломата увлажнились. Ему подумалось, что возможности небесной канцелярии очень бы пригодились, чтобы уменьшить многочасовые очереди.

Собеседники чокнулись и опрокинули по стаканчику со словами «За здоровье!».

— Не скромничайте. Вы делаете достаточно. Никому не отказываете, хотя попадаются среди нашего брата отпетые мошенники и оголтелые авантюристы. А грусть ваша — следствие недостаточно глобального видения происходящих процессов.

— То есть? — удивился консул, считая, что Институт международных отношений, многочисленные курсы по повышению квалификации и красный диплом Дипломатической академии формируют глобальное видение в достаточной степени, чтобы судить о тенденциях миграционных потоков в Европу из стран постсоветского пространства. Наверное, Петр Иванович на этот раз посчитал бы себя задетым, если бы не очередной глиняный друг, который оказался весьма кстати и заставил дипломата не спешить со встречной критикой.

— Вы, безусловно, считаете, что все эти инженеры, учителя, врачи и операторы машинного доения едут в Португалию, как когда-то сами португальцы плыли через Атлантический океан в поисках новых земель?

— Да, в поисках лучшей жизни. Вспомните поговорку: рыба ищет где глубже, а человек — где лучше.

— Согласен, — улыбнулся собеседник, — но отчасти. Вы никогда не оценивали происходящие события как очередную волну миграции?

— Очередную? Вряд ли! Советский Союз установил дипломатические отношения с Португальской Республикой только после Революции гвоздик, а до тысяча девятьсот семьдесят шестого года оформить визы было некому, так как не было ни посольств, ни консульств.

— А раньше?

Петр Иванович задумался.

— Нет, не помню. Португальцы к русским царям на службу нанимались, с Наполеоном на Москву в тысяча восемьсот двенадцатом году ходили. Такое было. А чтобы в обратную сторону… Не помню.

Ларион Ахметович помолчал какое-то время, затем сказал:

— Реки — моя любовь. Я всю жизнь ими интересовался. Учиться пошел, специальность выбирал, чтобы подружить воду и турбину. Всегда к каждой реке подходил как к живому существу. Всю подноготную знал, до горизонта геологических веков докапывался. Так получилось и с рекой Тежу, которая начинает свой путь в Испании под именем Тахо и при пересечении границы меняет название на привычное слуху любого португальца Тежу. На самом деле она не Тахо и не Тежу, а просто Теша или Тешка, так как течет медленно, неспешно огибая невысокие зеленые холмы, и так же неторопливо отдает свои воды океану. Название это она получила в незапамятные времена от предков славянских племен, освоивших эти земли в ходе очередной волны миграции шесть-восемь тысяч лет назад, а Тахо и Тежу — последующие языковые трансформации.

Петр Иванович откинулся на стуле, стараясь сосредоточить уплывающий взгляд на говорящем. Ему в голову пришла мысль: «А не шутит ли он?» Так как общий настрой еще был далек от того, чтобы просто отмахнуться от гипотезы инженера, заведующий консульским отделом решил поддержать беседу:

— А как же лузитане?

— Лузитане? Хорошо! Давайте поговорим о лузитанах, — согласился собеседник. — Что могут сказать о них европейские ученые? Ничего. То есть если спросить у специалистов, что им известно, то они ответят, посмотрев в свои многостраничные монографии, что известно только то, что кто такие лузитане — доподлинно неизвестно!

Петр Иванович эту мысль в кожуре каламбура переварил и, в принципе, согласился. Ларион Ахметович продолжал:

— На рубеже первого века нашей эры римляне активно колонизируют земли за Гибралтарским проливом, упираются в Атлантический океан и идут на север. Местное население не оказывает цивилизованным завоевателям никакого сопротивления. Под знаменем Августа и Трояна обустраиваются города, строятся опорные пункты, акведуки, храмы в честь Марса и Венеры и дороги по имперским стандартам. Позднее по этим дорогам с кривыми саблями, похожими на молодой месяц, будут носиться дети пророка Мухаммеда, которых назовут маврами или, на местный манер, мауришками. Римские опорные пункты дадут фундамент средневековым замкам и крепостям. К этому времени латынь, заменившая местный язык, вульгаризируется и перестает быть похожей на латынь первого-второго века нашей эры, так как впитывает в себя множество слов, оставшихся от лузитан. Слова, записанные латинскими буквами, приобретают новую жизнь на бумаге, продолжая сохранять первоначальное звучание. Наслоение культур становится настолько плотным, что разобраться в первопричине какого-то явления будет непросто даже маститым специалистам. Логика событий, о которой вещают европейцы, более-менее начинает проявляться с девятого века, когда королевство Португалия мечом и языковыми отличиями оформляет суверенное государство на отвоеванных территориях: на юге — у мавров, на востоке — у Кастилии. Согласны?

Петр Иванович кивнул. Ларион Ахметович продолжил свой экскурс:

— Неожиданным образом мирандельский язык, являющийся, заметьте, до сих пор одним из двух государственных языков Республики Португалии, проявляет себя в раннем Средневековье в качестве литературного поэтического средства по всей Европе. В Булони и Астурии, Кастилии и Толедо, Гаскони и Бискайе трубадуры слагают песни и гимны в честь прекрасных дам и отважных рыцарей. Древнейшие из известных нам шедевров, такие как «Песнь о Сиде» или «Песнь о Роланде», написаны на мелодичном, с большим количеством гласных «а», мирандельском языке. Сложно представить, чтобы поэты и писатели сплошь были выходцами из одной академии или были представителями небольшого народа вроде цыган, который не имел определенной территории, но при этом зачаровывал своим творчеством европейскую элиту. Скорее речь идет о литературной традиции, уходящей корнями в эпоху неизвестных нам лузитан, которым римляне, повторюсь, привили латиницу, но не смогли поголовно переучить на классическую латынь разрозненные группы рыбаков, земледельцев и пастухов, сохранивших напевность речи и перестроивших под нее строгие латинские фразы. Так, река Теша, сохраняя первоначальное звучание, получает свое португальское название Тежу…

Петр Иванович посмотрел на новый кувшин вина, принесенный официантом, и, немного поразмыслив, заказал вторую порцию бакаляу. Его маневр был в точности повторен Ларионом Ахметовичем.

Глава III. Зеленое вино

Вам никогда не приходило в голову, что вопрос «Сможешь встретить?» всегда звучит в самый неподходящий момент, независимо от сезона, погоды и времени суток. Потому что именно тогда, когда нужно кого-то встречать, назначена важная встреча, запланировано серьезное и неотложное дело или же именно в этот период тот, кто должен встречать, предполагает находиться максимально далеко от места встречи.

Зэ постоянно слышал подобную фразу, потому что указания, поручения и просьбы о том, что кого-то где-то надо встретить, были частью его повседневной работы, которая как раз и состояла в том, что заранее спланировать предстоящий день было нельзя.

Однако голос Татьяны, которая позвонила (даже не написала, хотя могла бы предупредить заранее) с тем же вопросом: «Ты меня встретишь?» — необыкновенным образом расчистил в графике Зэ полдня, хотя еще минуту назад он был уверен, что свободного времени у него совсем нет.

Ущерб оказался небольшим: жена советника не попала к назначенному времени на маникюр в другой конец города («потому что в том районе маникюр дешевле на три евро, чем около посольства»), а завхоз был вынужден заказать доставку, и ему не удалось сэкономить на бесплатных разгрузочных работах, которые, в случае использования машины Зэ, естественно, сделал бы водитель, то есть Зэ собственной персоной.

Водитель по очереди позвонил обоим пострадавшим и твердым голосом, не вызывающим никаких возражений, сообщил, что посол дал ему указание ждать около бизнес-центра до окончания важного мероприятия и никуда не отлучаться, поэтому жертвы отправляются по своим делам самостоятельно. После чего, не слушая никаких жалоб и сетований, которые извергались водопадом в ответ на такую новость, с чувством выполненного долга и неоспоримого внутреннего достоинства повесил трубку.

Встретив Татьяну в аэропорту, Зэ подумал, что можно совместить приятную беседу с обедом, и повел машину узкими улочками к неприметному ресторанчику со стертыми ступенями, которые с мостовой шли не вверх, а вниз — к входной двери, тем самым показывая, каким почтенным возрастом обладает заведение, которое в течение веков оставалось на месте, в то время как очередные слои мостовых накладывали и наращивали, поднимая проезжую часть вверх.

Когда Мануэль I Счастливый мчался по этой улице, в упомянутый трактир вели еще три ступеньки вверх и небольшое крылечко. Через полтора столетия, когда здесь же проносился экипаж Афонсу VI Победителя, вход для посетителей уже был на одном уровне с мостовой. В наши дни улица Святого Себастьяна в Лиссабоне поднимается на метр с лишним, и чтобы зайти в ресторан, нужно спуститься по ступеням.

Расположившись за столиком, Зэ наконец-то предался еле сдерживаемым эмоциям. Поговорить в машине не удалось, потому что постоянно верещал телефон: Зэ требовался и там, и тут, и везде… Паркуясь, Зэ не выдержал и отключил назойливую трубку.

— Рассказывай, куда, зачем? Как ты здесь оказалась? Проездом или на несколько дней? Безумно рад тебя видеть, даже сделал домашнее задание, которые ты мне дала в прошлом месяце. Кто бы подумал, что через столько лет после окончания школы я буду заниматься выписками, комментариями, выводами. Практически доклад подготовил. Еще хочу спросить: а зачем тебе это нужно?

— Хорошо, все по порядку. Во-первых, нас долго и тепло благодарили за возвращение книги в библиотеку.

— Это ты про «Книгу сказок» переводчика Алонсо?

— Да, верно. Я познакомилась с благодетелем. Им оказался Иван Игнатьевич, симпатичный такой старичок, в молодости занимавшийся переводами с португальского. Затем он работал в крупном издательстве. Защитился, имеет степень по филологии, сейчас на пенсии, занимается своими изысканиями. С моей точки зрения, немного странноватый, но в целом — ничего. У него очень приятная улыбка и белые усы. Как раз в усы он и улыбается, из-за чего чувствуешь себя простофилей или как минимум ничего не понимающей особой. Я рассказала ему про отмененный конгресс, про замок на горе, про грани пирамиды, про условие масонов по отгадыванию имени анонима и про то, как практически счастливым образом для тебя и для меня все это закончилось и совсем несчастливым — для бедного Саши и раненого Родиона Марковича. Он внимательно выслушал и сказал, что у меня есть реальный шанс отыскать маркизу Алло. Знаешь, как он это объяснил? Сначала комплимент сделал. Пояснил, что так как я ко всем окружающим отношусь по-доброму, они не закрывают сердца передо мной, и поэтому мне становятся доступны вещи, которые обычно скрыты от глаз. А потом так попросту добавил: «Возвращайтесь в Португалию, найдите маркизу и спросите, почему, подобно Идалии Полетике, она ненавидит Александра Сергеевича. Она вам ответит правду, а даже если солжет, вы, Татьяна, почувствуете обман сердцем и все равно доберетесь до истины. В довесок на кону стоят человеческие жизни: масоны не успокоятся, и каждые сорок четыре года будет крутиться рулетка анонимного пасквиля. Если мы докопаемся до первопричины, легче будет договориться прекратить это средневековое безобразие». Еще Иван Игнатьевич дал денег на поездку. Кстати, он несколько раз мне говорил, чтобы я обязательно взяла тебя с собой. Утверждал, что ему будет спокойнее, если в путешествии меня сопроводит молодой человек, так хорошо проявивший себя в истории с анонимом.

— Я ничего не сделал, все мои заслуги — результат удачных случайностей, — поскромничал Зэ.

— Вот здесь я с тобой не согласна! Кто хотел принести себя в жертву, чтобы спасти запертых в замке обезумевших от истерик женщин? Чьи удачные случайности, как ты выражаешься, помогли разобраться в нападениях, мышах и поломках?

— Но анонима до конца я так и не вычислил, хотя подозрения были. Брошь с русалкой на пирамиду швырнула Полина, злясь на то, что Старая Дева ударила кинжалом Родиона Марковича, и думая, что преступница жизнью поплатится за свое злодеяние. Так что я здесь ни при чем!

— Неважно. К этому все шло. Если бы ты не рассказал присутствующим дамам про делишки Старой Девы, Полина не вскипела бы праведным гневом. Так что от лаврового венка спасителя женщин из ада тебе никак не отвертеться.

— Да, да… — вполголоса проворчал Зэ, так, чтобы Татьяна не услышала. — В этом мире от женщин из ада никуда не деться!

— Когда Иван Игнатьевич спросил меня, в чем ты разбираешься, — продолжала девушка, — я ничего не нашла лучше, чем ляпнуть, что ты разбираешься в вине. Он рассмеялся, сказав, что у каждого нормального мужика игрек-хромосома замотана цепочкой ДНК с данными природного сомелье. А потом задумался и сказал, чтобы я тебе поручила выяснить, как португальское зеленое вино оказалось в русских былинах. В тот же вечер я тебе и написала…

— Да, домашнее задание меня озадачило. На первый взгляд, никаких точек соприкосновения… Подожди, дойду до машины, возьму тетрадку с записями. Пока закажи горячие блюда. Мне то же, что и себе. И хлеба обязательно. Черного хлеба у них все равно нет, хотя бы белого.

Пока Зэ ходил к машине за тетрадью, Татьяна быстро достала зеркальце из косметички, критически осмотрела себя, пару раз нахмурилась, затем поправила челку и так же быстро его спрятала. К возвращению приятеля она приняла безмятежный вид и сидела как ни в чем не бывало, и догадаться, какой из прыщиков ее больше беспокоил, было невозможно. Зэ раскрыл тетрадь, исписанную неровным почерком.

— Так, смотрим. Я взял книгу Путилова Б. Н. «Былины», вышедшую в издательстве «Советский писатель» в тысяча девятьсот восемьдесят шестом году. Там ребята серьезные, просто так бумагу переводить не будут. В книге больше пятисот страниц. Сделал выписки, зеленое вино упоминается пятьдесят один раз, то есть в среднем каждые десять страниц повествования. Картина получилась пестрая.

Первое, что бросилось в глаза, — зеленое вино можно разводить стоялыми медами:

Говорит тут Соловей-разбойничек:

«Ай же ты, старый казак Илья Муромец!

Ты налей-ка мне чашу зелена вина,

Не малую стопу — в полтора ведра.

Разведи ее медами все стоялыми,

Поднеси-тка мне да Соловью-разбойничку».

Второе, зеленое вино было в свободном доступе в кабаках, и пили его большими дозами и по несколько дней:

Не ходи-тко ты, Добрыня, на царев кабак,

Не пей-ка ты допьяна зелена вина.

Или еще цитата:

И пошли-де они тут по городу,

И по тем же по большим царевым кабакам,

Они пьют зелено вино, вино безденежно…

Они пили-де там да зелено вино,

Они пили-де там да трои суточки.

И в другом месте:

И тогда взял он с Чурила пятьсот рублей,

Да купил на пятьсот рублей зелена вина,

Да напоил он голей кабацких всех до пьяна.

Третье, зеленое вино могли смешивать с другими напитками:

А наливает ему чару зелена вина,

А наливает-то ему другую пива пьяного,

А наливает-то он третью меду сладкого,

А слил-то он эти чары в едино место, —

Стала мерой эта чара полтора ведра,

Стала весом эта чара полтора пуда.

А принимал-то Василий единой рукой,

Выпивает-то Василий на единый дух.

Четвертое, иноверцы тоже его употребляли в большом количестве:

А уж ты ой есть, царищо ты Баканищо!

А много ли к выти хлеба-соли ешь,

Хлеба-соли ешь да пива с медом пьешь?

— Ем я по три печи хлеба-то печеного,

По три туши мяса-то вареного,

И по три бочки-де я да зелена вина.

Пятое, зеленое вино пили в семейном кругу с женами, то есть винопитие не являлось уделом одних добрых молодцев:

Повернулась эта лань да златорогая

В человеческий она образ.

Он брал тут, Михайла Потык сын Иванович,

За белы руки да за златы перстни,

Целовал ее тут в уста да во сахарны,

Отвозил ее тут во Киев-град.

Принимали тут оны закон да ведь супружеский,

Стал он жить-то с ней да на весельице.

Напиваться зелена вина он допьяна.

Шестое, зеленое вино было повсеместно распространено, а не только в Киеве:

У Владимира-де все, а не по-нашему.

Как у нас-то в городе Галиче,

У моей-то сударыни матушки,

Да глубокие были погребы,

Сорока-де сажён в землю вкопаны:

Зелено вино на цепях висит на серебряных.

Седьмое, в зеленое вино клали яд, чтобы травить соперника:

Наливала Марья зелена вина,

Зелена вина да полтора ведра,

Полагала туда зелья лютого…

Восьмое, зеленое вино могли использовать для отторжения или оскорбления:

Еще в ту пору Офимья, Чусова жона,

Приняла у ей чару зелена вина.

Сама вылила ей да на белы груди.

Или для передачи скрытого послания:

«Пей ты чару зелена вина.

Если хочешь ты видать да добра старого,

Выпивай-ка эту чару ты до донышка;

А если пьешь до дна — узнаешь добра,

А не пьешь до дна — не видать добра».

Взяла княгиня обрученная,

Взяла чару во белу руку,

Выпивала эту чару да в единый дух…

Выпивала чару тут до донышка,

Увидала там злачён перстень,

Каковым перстнем да обручалися.

И, наконец, девятое, после выхода из могилы зеленое вино было верным средством вернуть утраченное веселье:

Приходили тут они ко этой могилы ко кладбищу,

Желтый песок они тут рассыпали.

Снимали-то с этой гробницы покров-то верхний.

Выходит тут Михайла Потык, сын Иванович,

Со сырой земли,

За собой ведет свою любиму семью,

Молоду-то Марью, лебедь белу, королевичну,

Приходит он в свой во Киев-град,

Стал он жить по-прежнему,

Напиваться зелена вина он допьяна…

При словах о лебеди белой, королевичне, Татьяна густо покраснела, сама не зная почему, но потом взяла себя в руки и сказала:

— Получается, что зеленое вино было широко распространено, не считалось заморским, то есть производилось здесь же, и для славян не было чем-то экзотическим.

— Верно. Производилось везде, где жили славяне. Кстати, у Тургенева есть упоминание о зеленом вине как о факте старой русской традиции, не подвергающейся сомнению. Вот цитата из «Записок охотника»: «Даже, бывало, в праздничные дни, дни всеобщего жалования и угощения хлебом-солью, гречишными пирогами и зеленым вином, по старинному русскому обычаю, — даже и в эти дни Степушка не являлся к выставленным столам и бочкам, не кланялся, не подходил к барской руке, не выпивал духом стакан под господским взглядом и за господское здоровье». Как тебе «стакан зеленого вина» в качестве обязательного атрибута, которым принято сопровождать пожелание здоровья барину?

У Трефолева, поэта второй половины девятнадцатого века, в стихотворении «Песня о комаринском мужике» есть упоминание о зеленом вине:

Двадцать девять дней бывает в феврале,

В день последний спят Касьяны на земле.

В этот день для них зеленое вино,

Уж особенно пьяно, пьяно, пьяно…

Татьяна с пониманием покивала головой.

— Кстати, не заказать ли нам бутылочку зеленого вина? Сеньор, будьте добры, два бокала и бутылку «Муральяш да Монсау». Спасибо.

— Какого зелена вина?

— На севере Португалии до сих пор производят зеленое вино. Оно так и называется — винью верде.

— Ты сказал «до сих пор»?

— Это я оговорился.

— Нет, это оговорка по Фрейду! Ты связал зелено вино из русских былин и последующих упоминаний в литературе и португальское зеленое вино.

— Получается, что связал. Винью верде в ряду производимых в стране хороших вин стоит особняком. Дело в том, что лоза, на которой растет виноград, не совсем обычная. Это более древний сорт, не похожий на раскоряченные лозы обычных сортов. Он похож на лианы, которые вырастают до десяти метров высотой. При этом, скажем прямо, климат на севере Португалии отнюдь не средиземноморский. Бывают морозы до двадцати градусов, снег лежит неделями. Лоза зеленого винограда выдерживает такие холода и не вымерзает.

— А чем оно отличается от белого вина?

— Естественной газификацией и легкостью. Белые вина тяжелые, бывает, после них болит голова. После зеленого вина такого не бывает. А естественная газификация проявляется в том, что на стенках бокала при правильном охлаждении появляются мелкие пузырьки. Причем, заметь, в Португалии нет химической промышленности, поэтому соды или дрожжей в вино никто не добавляет.

— А на юге Португалии такая лоза растет?

— Нет. На юге растут традиционные сорта, распространенные по всей Европе. Это моя догадка, но, думаю, она верна: до включения земель лузитан в состав Римской империи по всей стране местные жители выращивали лозы винограда винью верде. Римляне принесли свою культуру, в том числе и привычные для Италии теплолюбивые лозы. На юге Португалии они прижились, а на севере вымерзали, поэтому на севере страны сохранились более древние виды, а на юге — обычные, европейские.

— Ты хочешь сказать, что лузитане пили только зеленое вино и не знали красного?

— Знали: зеленое вино бывает зеленым-зеленым, а бывает зелено-красным.

Татьяна рассмеялась.

— Что за абракадабра?

Зэ пояснил:

— Если перестать соотносить слово «зеленый» с цветом, а оставить его в привязке к сорту, то есть к касте винограда, тогда станет понятно, что из белого винограда касты винью верде готовится зеленое вино, а из красного — красное зеленое вино. Оно также подвержено естественной газификации, поэтому на языке чувствуется легкая шипучка. Пьют красное-зеленое, в отличие от зеленого-зеленого, теплым, то есть комнатной температуры. И вот что любопытно. В деревнях на севере страны красное зеленое вино пьют не бокалами, а чашами, а иногда и общую большую чашу пускают за столом по кругу.

Татьяна вытаращила глаза, до конца не веря тому, что услышала от Зэ. Потом задумчиво подняла бокал вина и, глядя на мелкие пузырьки на стенке, спросила:

— Ты пришел к такому же выводу, что и я, правда?

Зэ кивнул. Таня продолжила:

— Или славяне жили в Лузитании до прихода римлян, или лозы винограда, из которого производили зеленое вино, выращивали на Руси под Киевом.

— Или и то и другое верно, только в разное время. До второго века, пока не пришли римляне, в Лузитании жили славяне, а до двенадцатого века Южная Русь богата была не только полями с рожью, но и виноградниками. Виноградники сильно пострадали во время походов монголов на Южную Русь. Землю обезлюдели, навыки выращивания винограда оказались невостребованы, так как приходилось выживать и бороться за хлеб насущный.

Татьяна наморщила лоб, что делало выражение ее лица особенно милым.

— Но это же все объясняет!

— Что объясняет?

— Зэ, помнишь, мы возвращались с Серра-да-Эштрела после приключений в замке?

— Ну да.

— Кое-где на дороге встречались заброшенные деревни, большей частью каменные, но были и старые деревянные дома. Меня тогда сильно удивило, что на окнах деревянных домов виднелись остатки наличников, а балки под стропилами были украшены резными полотенцами. Тогда я подумала, что мне все это мерещится после пережитого страха, а теперь понимаю, не померещилось.

— Заброшенные деревни, скорее всего, относятся к пятнадцатому-шестнадцатому веку. Тогда в Португалии возник кризис перенаселения, люди были вынуждены селиться на каменистых холмах Серра-да-Эштрела. Так что это не славяне.

— Традиции могли остаться, и уже «не славяне» продолжали украшать окна резными наличниками, а на крышу ставить резного коня.

Теперь задумался Зэ.

— Когда мы были в замке, мне приснился странный сон. Я запомнил его, хотя ничего толком в нем не понял. Там тоже был конь, небольшой, дикий, мохнатый. И звали его Сивка-Бурка…

Глава IV. Пакости с картиной и неожиданный отпуск

Когда содержимое нового кувшина подошло к концу, Петр Иванович посмотрел на часы и начал рыться в портфеле, с которым никогда не расставался, периодически извлекая из него желтые конверты разных размеров с характерным красным кружочком, на который наматывалась нитка, фиксирующая клапан. Наконец дипломат нашел мобильный телефон и набрал номер консульства.

— Алло, Лидия Игоревна? Начинайте без меня, я скоро подойду.

Завершив разговор, он убрал телефон в портфель и, обратившись к собеседнику, предложил очередной тост: «За мир, дружбу и консульскую службу», — который, естественно, с удовольствием был поддержан собеседником. Но слова про службу вернули дипломата к суровым реалиям, и он, как бы очнувшись от полуденного сна, навеянного сказками о плавно текущей реке с красивым именем, подозрительно посмотрел на Лариона Ахметовича.

— Слушай, Ларион Ахметович, — сказал консул, — давай начистоту? Тебе справка нужна или документы на обмен паспорта сдать?

Сокувшинник, если можно образовать новое слово по аналогии с «собутыльником» и «соотечественником», вперил затуманенные глаза в Петра Ивановича. Затем его взор прояснился, и он выдал:

— Ничего не нужно. Я предупредить хотел о готовящейся пакости.

— Пакости? Какой пакости?

— Пакости с картиной Брюллова, Карла Брюллова.

Заведующий консульским отделом вздрогнул. Последние полгода консульский отдел посольства занимался вопросом возвращения на родину картины Карла Брюллова, которую великий мастер написал на Мадейре, когда лечился от туберкулеза, а за неимением средств оставил ее лечащему врачу в качестве вознаграждения. В то время так поступали многие художники, стесненные в средствах. Картина осталась в семье доктора, и почти через двести лет очередной наследник предложил посольству ее выкупить за приличные деньги.

Рассказа о трудностях, с которыми столкнулось посольство, с лихвой хватило бы на целый роман. Страхи родственников, что их обманут при расчетах, сменялись требованиями экспертов Третьяковской галереи предоставить картину на экспертизу; письмо президенту с просьбой помочь в выделении средств — бесконечной перепиской с Минфином («А куда вам столько наличных денег? Давайте по безналичному расчету? Так проще»), претензии адвокатов (не все наследники еще оповещены, в том числе и дальние родственники самого Брюллова), условия таможенной португальской службы (на вывоз культурных ценностей требуется специальное разрешение) и так далее и тому подобное.

Когда все сложности были преодолены, деньги уплачены и оставалось только забрать картину, выяснилось, что поехать в город Брагу, где находилась картина, некому: Родион Маркович некстати попал в больницу, а самого консула текущие дела заставляли неотлучно находиться в консульстве.

Петр Иванович опять достал из портфеля телефон, на этот раз быстрее, и позвонил в консульство:

— Алло, Лидия Игоревна? Сложные случаи отправляйте на завтра, экстренные — на сегодня, после шести. Я задерживаюсь. Оказываю помощь российскому гражданину. Хорошо, если смогу раньше, подъеду.

Наклонившись над столом в сторону собеседника, дипломат негромко сказал:

— Теперь я весь внимание. Рассказывай, любезный друг, Ларион Ахметович, прошу.

— На прошлой неделе я ужинал в ресторане на цепях в Лоуреше, это пригород Лиссабона, — начал свой рассказ инженер. — Ресторан так называется, потому что столы для посетителей подвешены к потолку на цепях. Создана атмосфера пиратского корабля. Многочисленные свечи вставлены в горлышки пустых бутылок. На входе в клетке — большой говорящий ара белого цвета. На стенах — картины с кораблями и картами. Морская символика везде, куда ни бросишь взгляд: штурвалы, колокола, даже ржавый якорь в углу. В общем, не зря дизайнеру деньги заплатили. Я сидел там, пил пиво, и мне представилась картина: сейчас откроется дверь и войдут пираты, которые начнут хвастаться друг перед другом удачным разбоем или, склонившись над пивными кружками, строить зловещие планы. И что вы думаете?! Входят двое, заказывают кружки с пивом и по-русски начинают обсуждать коварный план. Я бы, может, и не стал прислушиваться, но один из них, коренастый невысокий мужчина, к сожалению, подробно описать не смогу, так как свечное освещение давало полумрак, очень интересно рассказывал о себе. Для меня примерить на себя одежку другого — любимое развлечение. Поэтому я весь превратился в слух, и даже поскрипывание цепей мне не мешало. Говорил этот любопытный субъект следующее: «Тебе, Алексей, никогда не понять, что значит тяга к культуре. Это нужно пережить, пропустить через себя, продраться корнями сквозь плотную глину… Нас, братьев, было пятеро. Погодки, которые росли крепкими, но не сильно мытыми: летом — речка, зимой — баня раз в две недели. Человек из самой обшарпанной московской хрущевки — король по сравнению с любым жителем моей деревни, а тем более с нашей семьей…»

Петр Иванович, слушавший до этого момента внимательно, заерзал на стуле и прервал сокувшинника.

— Ларион Ахметович, у вас великолепный слух и прекрасная память, но хотелось бы услышать про картину. Про трудности жизненного пути одного из «пиратов» — это красиво, захватывающе, но не так важно. Про Брюллова, пожалуйста, про картину…

— Простите, отклонился от темы. Живописный рассказ этого человека так поразил мое воображение, что в первые дни я пересказывал его самому себе и получал от этого удовольствие. Про картину… Этот человек с ремнем, будем так его называть, говорил второму, который был в красной бейсболке и которого он называл Алексеем: «Твоя задача, Алексей, простая: только подстраховать меня. Ты португальским языком хорошо владеешь, а я не очень. Работы на четверть часа, и Карл Брюллов составит нам компанию, то есть будет третьим. А на троих, ты знаешь, разливается всегда хорошо. Я знаю, кому продать картину, и вот тогда, с деньжатами, начнется совсем другая жизнь. Имея средства, я никогда не вернусь в деревню, и закончится кошмар, преследующий меня всю жизнь».

— А конкретно? Что конкретно он говорил Алексею?

— Не знаю. В детали он не вдавался. Сказал только, что они приступают к делу через неделю.

— Через неделю… — Петр Иванович лихорадочно соображал, кого бы можно было послать за картиной, пока с ней ничего не случилось. — Через неделю — это хорошо. У нас есть время.

Вдруг заведующий консульским отделом боковым зрением увидел что-то знакомое. Его глаза рассмотрели в углу зала Зэ, который точил лясы с девушкой и, насколько он мог слышать, рассказывал ей про Конька-Горбунка. План, гениальный в своей простоте, родился в голове Петра Ивановича мгновенно. Он извинился перед Ларионом Ахметовичем, подошел к столику, за которым сидели Зэ и Татьяна, поздоровался и как бы между прочим спросил:

— Зэ, ты, часом, не собирался брать отпуск за свой счет?

Зэ сразу сообразил, куда клонит Петр Иванович. Бросив быстрый взгляд на Татьяну, он ответил:

— Да, собирался подойти к Якову Терентьевичу с просьбой, так сказать, по семейным обстоятельствам.

Тане, услышавшей слова приятеля, пришлось опять покраснеть.

— Планируете попутешествовать? — лукаво обратился Петр Иванович к обоим.

Зэ кивнул. Таня опустила голову.

— А если я вам сделаю подарок? Договорюсь с Яковом Терентьевичем, чтобы он дал команду в бухгалтерию оформить тебе короткую командировку на три недели и разрешил ехать на посольской машине с оплатой бензина…

— Продолжайте, — по-барски сказал водитель.

— Нужно будет заехать в Брагу, забрать картину для посла, — быстро сказал Петр Иванович.

— До Браги можно доехать за один день, — заметил Зэ.

— Прекрасно, значит, оставшиеся двадцать суток и есть мой подарок…

— Зэ, это же замечательно! Это все упрощает, — не выдержала Татьяна.

— Чего хочет женщина, того желает Бог, — философски заключил Зэ, продолжая искать подвох в словах консула. — Когда можно выдвигаться, Петр Иванович?

— Завтра с утра. Только, пожалуйста, заберите картину на этой неделе, это очень важно.

— В принципе, ничего сложного. Мы навестим Родиона Марковича по дороге и сразу направимся в Брагу.

— Вы едете в Брагу? — К их столику с извинениями и вросшим в кисть глиняным стаканчиком подошел Ларион Ахметович, уставший ждать святого Петра за столиком. — Пардон, а не могли бы взять меня с собой?

Петр Иванович осуждающе посмотрел на сокувшинника. Перехватив недобрый взгляд заведующего консульским отделом, Ларион Ахметович нахально сказал:

— Да, вспомнил! Перевод мне все-таки нужен: знакомый попросил, когда узнал, что еду в Лиссабон. Вы, Петр Иванович, обещали посодействовать в получении документа… без очереди!

Глава V. В Синтре

Татьяна сказала, что забронировала номер в отеле в Синтре, небольшом городке в тридцати километрах от столицы, летней резиденции португальских королей. Зэ сначала подумал, что в Лиссабоне на пике туристического сезона переполнены гостиницы, а потом сообразил, что девушка решила польстить самолюбию и переночевать в гостинице, в которой жил сам лорд Байрон.

Насколько мы все-таки подвержены страсти прикоснуться к великому! Кумиры нас манят, создают центры притяжения, перерастающие в святые места. Заставляют нас думать, что одним касанием ручки двери, которую когда-то открывала рука гения, мы чуточку сами становимся гениями. Что на нас снизойдет вдохновение, которое окутывало чудесным покрывалом в моменты высочайшего вдохновения. Что, видя живописный склон или водопад, который созерцал мастер, сможем понять, как ему удалось создать шедевр, а может, даже и повторить на холсте, если владеем кистью и мастихином. Или, покусывая гусиное перо, набросать строки, пришедшие в голову Байрону:

Есть на земле зеленый рай,

Где красота царит надменно.

И сколько кисть ни поднимай —

Она бессильна. Разум пленный

Не в силах охватить размах

Даров природы. Раболепье

Мешает в вдумчивых стихах

Изобразить великолепье.

Столетних древ косая тень

Ласкает древние руины.

Светилу солнечному лень

Спускаться в темные лощины.

Лазурных волн кипят котлы,

Пурпурный мох ползет по ивам,

Шумят потоки и ручьи

Во славу Синтры горделивой.

Картина открывается привлекательная, но если быть откровенным до конца, то англичанин Джордж Байрон не удержался, описывая красоты Синтры, от выпада в адрес португальцев, попеняв им за неправильный образ жизни. Не будем судить его строго, ведь поэты импульсивны, а англичане, даже если они и служат музам, остаются снобами. Назвав португальцев презренными рабами, Байрон не хотел их обидеть, он просто показал, что переживает за них…

Комната была уютной и даже, если так можно выразиться, лубочной. Деревянные окна выходили в небольшой парк с кустами роз. Клетчатый плед, свернутый в рулон, лежал на плетеном кресле-качалке, поставленном с таким расчетом, чтобы, сидя в нем, можно было любоваться цветами. На стенах висели гравюры с видами Португалии в скромных желтых рамках. Мебель несла отпечаток второй сотни лет, не сильно отмеченный за эти годы ремонтами. Если что-то в обстановке и изменилось со времен Байрона, то немного.

Зэ аккуратно поставил чемодан у кровати. На него положил пакет, который ему передал консул. В пакете была стопка одинаковых желтых конвертов с боковым клапаном, закрывающимся тонким шнуром на красный картонный кружочек.

Зэ никак не мог привыкнуть к единообразию писчебумажных принадлежностей в этой маленькой стране, где один небольшой заводик полностью обеспечивал одинаковыми конвертами все учреждения и граждан. Петр Иванович не успел подписать конверты и, отдавая пачку в руки Зэ, дал следующее наставление: «Здесь несколько мелких поручений, которые нужно выполнить по дороге. Все населенные пункты расположены по пути на Брагу с небольшими отклонениями. Также доверенность на полномочного представителя посольства на получение картины Карла Брюллова. Размером произведение искусства небольшое, поместится в багажник автомобиля. Не мне тебя учить, как перевозить ценные предметы. Главное — сверху ничего тяжелого на творение великого художника не клади. И обратно, когда поедешь, держи курс сразу домой, никуда не заезжай, чтобы, не дай бог, где-нибудь не вытащили, приняв вас за зазевавшихся туристов. Да, еще, на всякий случай: остерегайся человека по имени Алексей в красной бейсболке, который может появиться в паре вместе с мужланом, не расстающимся с кожаным ремнем. Будь внимательнее, посматривай по сторонам!»

С поручениями Зэ ознакомился мельком за пару минут. Больше времени ушло на разматывание и заматывание обратно шнуров на клапанах.

Маршрут, проложенный на карте, показывал, что через два дня, если не будет никаких задержек, они должны добраться до Браги. По дороге можно будет что-нибудь купить на гостинцы для Родиона Марковича. Зэ перебирал в голове различные варианты подарков: от апельсинов и яблок до бутылки мадейры.

От размышлений его отвлекла Татьяна, которая уже давно расположилась в кресле и с интересом что-то рассматривала на потолке. Зэ посмотрел на Татьяну внимательно и улыбнулся:

— По твоим хитрым глазам я вижу, что у тебя есть план, и, зная тебя, могу предположить, что он продуманный.

— Да, у меня есть телефон Старой Девы. Перед отъездом с Серра-да-Эштрела обменялись. Я ей позвонила из Москвы, мы договорились встретиться сегодня в восемь вечера в усадьбе под названием Кинта да Регалейра, здесь, в Синтре.

— Я слышал, что это частное владение.

— Да, но с прошлого года туда пускают туристов. Я пройду с последней группой, отстану и встречусь с ней в подземной часовне.

— В подземной часовне?

— Да, первый владелец усадьбы или, по-португальски, кинты, Антониу Аугушту Карвалью Монтейру, известный также своей удачливостью в деньгах как Монтейру, Повелитель Миллионов, отдал обустройство кинты на откуп итальянскому архитектору Луиджи Манини, вложившему весь свой талант и энергию в строительство и декодирование усадьбы. Монтейру был известным масоном, поэтому количество символов, зашифрованных в скульптурах, лестницах, лабиринтах, гротах, подземных туннелях и комнат, подсчету не поддается.

— К какой масонской ложе он принадлежал?

— К «Золотой розе»… На чем я остановилась? Да, представь себе, в парке нашлось место для обыкновенной католической часовни. Казалось бы, таких тысячи по стране и сотни в окрестностях Лиссабона. Но по просьбе Повелителя Миллионов архитектор под полом обычной часовни располагает другую, секретную, оформленную в стиле простоты и непритязательности тамплиеров. Чтобы попасть на лестницу, нужно нажать на выступ в определенном месте. Сейчас, конечно, информационная табличка показывает всем и каждому, где находится рычаг, а двести лет назад об этом было известно только посвященным. Почему ты хмуришь брови, солнышко мое ясное, Финист мой сероглазый?

Зэ очнулся от мыслей, убаюканный рассказом Татьяны, и медленно произнес:

— На месте Старой Девы, представительницы ложи «Северная звезда», я бы не стал назначать встречу в логове «Золотой розы».

— Монтейру давно умер. Логово, как ты его назвал, стало туристическим местом и открыто для посетителей. Платишь двадцать монет и заходишь без ограничений по возрасту. Члены «Северной звезды» давно уже не собираются в подземной часовне. Кинта — не секрет для публики: да что там говорить, к примеру, в усадьбе снимали один из эпизодов фильма «Девятые врата». Не переживай, все будет хорошо. Ты же со мной!

— Да, я с тобой. И пока я с тобой, у нас все будет хорошо. Но у Старой Девы такого, как я, рядом нет. Поэтому за нее я беспокоюсь. Кстати, в фильме «Девятые врата» хозяина библиотеки убивают прямо в усадьбе. Не хотелось бы проводить параллели, но…

— Если тебе будет спокойнее, пойдем на встречу вместе. Помнишь, у нас уже был подобный опыт в Москве, когда мы за книгой в промзону ездили.

— Такое не забывается! С этой поездки началось большое приключение, которое привело нас в Португалию. Вот что хотел спросить, возвращаясь к Ивану Игнатьевичу, пенсионеру с белыми усами. Он не упоминал о том, что знал курьера, которому проломили голову в промзоне?

— Нет, не говорил. Думаю, он его не знал.

— Курьер хотел нам помочь. Когда его увозили на скорой, он сказал: «Ищите маркизу Алло!» Ясно, что он знал ее лично, а с учетом тех сведений, какими мы располагаем, можно предположить, что курьер — член ложи «Золотая роза». В ней все знают про маркизу и оценивают совершенные деяния с точки зрения «понравилось бы или не понравилось маркизе».

— И что нам это дает?

— Если бы мы нашли курьера, мы приобрели бы друга в «Золотой розе». Друга, который — я все больше склоняюсь к этой версии — был именно тем человеком, который оставил нам знаки на гипсовой скульптуре. И чем больше я думаю обо всей этой истории, тем больше прихожу к выводу, что курьер нам пытался дать не одну подсказку, а несколько.

— Несколько?

— Да, несколько. Я рассуждаю так: курьер написал имя Саши на лбу у мальчика. Оказалось, что Саша — условная единица, которую принято убивать каждые сорок четыре года. На спине у Саши он пишет дату 7342. Значит, про анонимный пасквиль он тоже знал, как и про то, что на нем будет точно такая же дата. На гипсовой книге курьер пишет краской слово «сказки», и указанную книгу нам кладут на грань пирамиды в библиотеке в усадьбе Серра-да-Эштрела. Еще одна подсказка — маркиза Алло. Выясняется, что это не вымышленный персонаж. Мы узнали о ее существовании еще до поездки в замок. Все нити ведут к ней и к «Золотой розе». Мы получили четыре подсказки. Думаю, их могло быть больше, если бы курьеру дали возможность дописать слова. При таких раскладах Старая Дева нам вряд ли поможет: она из другого лагеря — из ложи «Северная звезда».

— Старая дева мне нужна, чтобы спросить, как найти старшего грума — Алессандро Чезаре. У нее точно есть контакты: ведь как-то они договаривались о ритуале, уточняли делали, — пояснила Татьяна.

— Согласен. Много она нам не расскажет, но, возможно, через нее мы выйдем на итальянского пройдоху, — согласился Зэ.

Глава VI. Тайная часовня

В приморских городках солнце всегда садится быстро. Оно ныряет в океан с головой, едва коснувшись серебряной полоски на горизонте, и сразу наступает темень. То есть сказать, что природа выделила Синтре полчаса или четверть часа сумерек, будет неправдой. Пара минут, и всё! Был свет, стала ночь.

Зэ и Татьяна благополучно отстали от группы туристов, с которыми вместе покупали билеты. Это было несложно: за посетителями никто не присматривал, постоянными гидами усадьба не обзавелась.

Сначала искатели приключений долго бродили по лабиринтам, туннелям и лестницам, дважды проходили мимо часовни, чтобы запомнить дорогу и не опоздать к назначенному часу.

Без пяти восемь они остановились у часовни. Поглядели друг на друга, взялись за руки и глубоко вздохнули.

— Может, подождем снаружи? Не может же она мимо нас пройти.

Зэ отрицательно помотал головой:

— Сказано ждать внутри — значит внутри. Пошли!

Вход в секретную часовню был за боковой панелью богато отделанной стены верхнего помещения. Спустившись по узкой боковой лестнице из верхней часовни, они оказались в нижней комнате, освещенной одной лампочкой, сиротливо висящей на скрученных проводах. По-видимому, затевался ремонт, и строители сняли штатное освещение, а может, его никогда и не было: факелов и свечей во все века было достаточно для ритуалов.

Зэ огляделся. Голые и неукрашенные стены, без всякой вычурности. Бронзовые светильники — ни грамма позолоты. Чаша для омовения рук из простого, даже не самого красивого однородного известняка.

Как резко контрастировала эта простота и, если так можно выразиться, архитектурная грубость с тем, что было наверху! Само сочетание двух часовен в одном строении — это одновременно насмешка и повод задуматься: внутри католической церкви есть тайная структура? — или, подражая Дэну Брауну: католическая церковь выросла на тамплиерском основании?

Старой Девы в помещении не было. Зэ посмотрел на часы — без двух минут восемь. Они подождали.

Время тянулось медленно, разговаривать не хотелось. Каждый стоял, погруженный в свои думы. Магдалена запаздывала.

В восемь часов с четвертью неожиданно для ожидающих погасла лампочка. Мрак, в который они погрузились, казался абсолютным.

Зэ запаниковал, но потом догадался, что усадьба закрывается в восемь, поэтому во всех помещениях централизованно выключают свет. Татьяна зашуршала в сумочке, достала телефон и включила фонарик. В слабом свете они увидели, как часть стены приоткрылась, оттуда показалась рука, которая поманила их за собой.

«Что это? — пронеслось в голове у Зэ. — Приглашение на встречу или западня? Но мы и так в западне: выход наверх может уже быть перекрыт и нас там поджидают».

Зэ нерешительно, а затем смелее, ступил в проход. Татьяна последовала за ним. В бликах метавшегося света он пытался со спины рассмотреть женщину, за которой они шли. Она не была похожа на Старую Деву — более молодая, ниже ростом. Даже одета она была со вкусом. Полетика одевалась несуразно.

Шли они недолго, несколько десятков шагов. Незнакомка остановилась, произвела несколько манипуляций руками, перед ней открылась дверь. Зэ наклонился, чтобы не удариться головой о низкий косяк.

Они оказались в небольшой зале. Одна стена была застеклена и выходила в сад. Провожатая обернулась к ним, попрощалась по-португальски и вышла через боковую дверь.

Перед растопленным камином полукругом стояли четыре кресла. Два из них были пустые, в других Зэ узнал старых знакомых: Алессандро Чезаре и Старую Деву.

Двух месяцев не прошло, как они, запертые непогодой, были сведены судьбой в одном замке, спасая свои жизни, а казалось, что Зэ их знает много лет.

С Чезаре он обнялся по-дружески, похлопывая по спине, с Магдаленой обменялся касанием щек, принятым в европейских странах в качестве приветствия хорошо знакомых людей.

Расположились у огня, хотя в комнате не было холодно.

— Как там наш друг Родион? — вежливо осведомился итальянец. Магда не удержалась и брезгливо фыркнула.

— Идет на поправку. Всем рассказывает, что получил рану на рыцарском турнире от копья противника.

— Если у него хватает сил шутить, значит, все будет в порядке. Жалко Сашу. До сих пор не могу простить себе, что все так получилось, — сказал Чезаре и достал из внутреннего кармана платок, чтобы смахнуть набежавшую слезу.

— Что случилось, то случилось, — сказал Зэ, претендуя на глубокую конфуцианскую истину. — Хотелось бы, чтобы в будущем подобное не повторилось.

Итальянец обеспокоенно переглянулся со Старой Девой. Зэ пояснил:

— Мы считаем, что ритуал появился в результате недопонимания или ошибки. Мы не требуем сию минуту отменить его или модифицировать. Просто пытаемся докопаться до истины, до первого камня в фундаменте, на котором потом выросло здание ритуала.

— Боюсь, здесь мы не сможем вам помочь, — опустив голову и глядя по сторонам, произнес Чезаре. — Исполнителей оберегают от знаний, доступных посвященным более высокого уровня.

— Не нас оберегают, а знания берегут от нас, — поправила его Старая Дева.

— Да, в нашем круге все построено на иерархии, как в пчелиной семье, где каждый знает только свой уровень и свои функции. Мы — исполнители, а исполнители выполняют приказы и не должны задумываться, зачем и для чего они это делают.

— Это нам известно, — продолжал вести разговор Зэ, поглядывая на Татьяну, которая хранила молчание. «Она хотела получить номер телефона Чезаре, а список вопросов ему подготовить позже, — сообразил Зэ. — Появление Чезаре на месте встречи — неожиданность для нее, поэтому она молчит. Что ж, будем импровизировать. Не впервой!»

— Много мы вам не расскажем, и не потому, что не хотим или дали клятву утаивать все, что нам станет известно, а потому, что мы сами не знаем, — подтвердила Магдалена.

— Хорошо, но хотя бы путаница с цифрами. Почему на анонимном пасквиле стоит дата на три года раньше той, когда пасквиль был написан?

Чезаре опять переглянулся с Полетикой.

— Мы действительно не знаем, — сказал Алессандро. — Еще пару месяцев назад я бы и годы жизни Пушкина не смог вам назвать, где уж тут разобраться с цифрами — теми или не теми.

— Мой брат любил играть с цифрами, — подала голос Старая Дева.

— У тебя есть брат? — удивился Чезаре. — Не знал!

— По первой русской жене отца. Сводный брат. Лучшие дни детства мы провели вместе, но это неважно. Он бы смог разобраться. Он был очень талантлив. Все, что было связано с цифрами, возбуждало интерес. И не просто интерес, а страсть. Брат забывал про еду и сон. Носился со своими таблицами, исписанными закорючками, безбожно перечеркнутыми цифрами, исправленными на исправленные и дополнительно поправленными.

Старая Дева помолчала, что-то вспоминая.

— В комнате у него на стенке девиз висел: «Скалигер мне враг, потому что истина дороже». Я спросила, кто такой Скалигер. А он мне ответил, мол, так и так, это тот негодяй, который внес в путаницу с датами еще большую путаницу. В общем, напутал с цифрами.

— Так, может, его спросить по поводу 7432 и 7435 годов? — прервала молчание Татьяна.

— К сожалению, брат пропал.

— Пропал? В наше время в Португалии пропадают люди?

— В наше время, как вы верно заметили, Татьяна, — чуть с вызовом ответила Старая Дева, — в Португалии люди не пропадают. Он пропал в России.

— В России?! — в один голос воскликнули Зэ и Татьяна. — Не может быть!

— Может!

Зэ нахмурил брови:

— Скажите, сеньора Магдалена, он поехал туда с конкретной целью, так ведь?

­– Да, он должен был привезти одну редкую книгу. Моему сердцу так больно! — Произнеся эту фразу, Старая Дева почему-то расстроилась, ее рыбьи глаза увлажнились. Чезаре галантно протянул ей платок, который теребил в руках. Зэ заметил изменения в настроении собеседницы и заподозрил неладное. Ему показалось, что Магдалена что-то недоговаривает.

— Простите, если причиню вам страдания, уважаемая Магда. Вам больно не только из-за того, что брат не вернулся. Брат не вернулся, а книга, которую он должен был привезти, вернулась? Так?

Старая Дева кивнула.

— Это значит, — продолжил водитель, — что брат не просто пропал. С ним что-то случилось, потому что тот, кто доставил книгу, постарался, чтобы ваш брат не вернулся. Это тревожит вас больше, чем если бы он просто пропал вместе с книгой. Кто-то в ложе знает обстоятельства дела, но не считает нужным довести до вас детали, чтобы успокоить.

Старая Дева опять кивнула. Зэ немного помолчал.

— Часом, вы не знаете, что это была за редкая книга?

Магда непонимающе посмотрела на Зэ.

— Это была та самая книга, которую вы забрали из библиотеки в замке в день, когда уезжали после завершения ритуала.

— Как?! — Зэ и Татьяна воскликнули в один голос. — Невероятно!

— Так оно и есть.

— Простите, сеньора Магдалена, но мне кажется, мы сможем приободрить вас, — быстро заговорил Зэ. — Мы видели вашего брата живым. Он был ранен, но медицинская помощь ему была оказана вовремя.

Старая Дева всплеснула руками:

— Рассказывайте, рассказывайте, ради всего святого!

Зэ пересказал историю курьера, которого с пробитой головой увозили на скорой помощи из промзоны на севере Москвы. Старая Дева, выспросив подробности, попросила описать брата.

— Я плохо запомнил лицо. Голова уже была забинтована. На улице стояла темень. Проблесковые маячки кареты скорой помощи давали блики. К сожалению, ничего больше добавить не могу.

— Я боюсь, что это мог быть другой человек, — вдруг сказала Татьяна. Все оборотились к ней. Она продолжила:

— Брат Магдалены должен был вернуть книгу в Португалию, а раненый курьер должен был передать ее нам. Книга одна и та же. В этом мы убедились. Что-то здесь не сходится.

— Сходится, сходится, — мрачно процедил Чезаре. — Брат Магдалены, предполагаю, решил поступить по совести и вернуть книгу вам как законным представителям, тем более что владелец заплатил деньги, то есть выкупил книгу. Чего брат мог не знать, так это того, что за каждым человеком, отправившимся на задание ложи, поставлен надзирающий, который следует за исполнителем и мониторит ситуацию. А если задание сложное или имеет важное значение, то вслед за надзирающим могут направить контролера, который будет следить за действиями обоих. Видимо, замысел брата оказался раскрытым, поэтому его подкараулили и попытались ликвидировать.

— Это не стало неожиданностью для брата. Заметив слежку, он оставил нам знаки. — Зэ поведал о надписях на гипсовой скульптуре.

Чезаре и Старая Дева, выслушав рассказ, заметили, что расшифровать послания они не в силах.

— Что касается цифр и прочих иероглифов, то их мог объяснить только брат, — подвела итог Старая Дева. — А он пропал…

— Вернемся из поездки, — утешил ее Зэ, — дадим запросы в московские больницы в отношении неопознанных лиц. Бывает такое, что после сильного удара по голове люди не помнят, кто они и как их зовут.

— Ну а теперь, сеньор Чезаре, расскажите нам про маркизу.

— Маркизу?

— Да, маркизу, ту самую. Вы понимаете, чем я говорю? — Зэ в упор смотрел на итальянца.

У Чезаре испуганно забегали глазки. Он промычал что-то нечленораздельное и, как бы извиняясь, ответил:

— Дело в том, что сеньору маркизу никто никогда не видел…

Глава VII. Снова в замке

Напросившийся в попутчики Ларион Ахметович проявил скромность и обещал быть в любом указанном месте в назначенное время, поэтому Зэ с Татьяной не пришлось после ночевки в Синтре возвращаться в Лиссабон. Рано утром они двинулись в путь, подхватив инженера на выезде из города.

До предгорья доехали быстро. Затем знакомым серпантином стали подниматься к Серра-да-Эштрела. Несмотря на начало декабря, в горах снег не задержался. Низкое небо периодически выплескивало моросящий дождь, но промозгло и холодно не было. Наконец показались очертания усадьбы.

— Приехали, — буркнул Зэ.

Выйдя из машины, они разминали ноги и не торопились стучать в ворота.

— Хорошо, что сломали ворот на водяной мельнице. Ничего не стреляет. Я думала, нам не суждено вернуться в это жуткое место, — негромко сказала Татьяна, оглядывая темные башни замка. — Однако мы вернулись.

— Это ненадолго, — успокоил ее Зэ. — Сейчас позвоним по секретной линии сеньору Дон Жуану, узнаем, где прячется наша маркиза, и прямиком поедем к ней.

— Когда Чезаре объяснял, где в замке находится телефон прямой линии, мне показалось, что он не сильно верил в успех нашего дела.

— Это понятно: он человек подневольный. Что-то требовать от стоящего на ступень выше в иерархии для него противоестественно. Ему даже мысль подобная в голову прийти не могла. В его глазах мы проявили смелость, граничащую с наглостью. Вот только разговор вести с Дон Жуаном я попрошу Лариона Ахметовича, потому что мой португальский, увы, оставляет желать лучшего. Сказать-то еще смогу, а что мне ответили — понимаю не всегда.

Зэ с Татьяной хотели вернуться к машине за вещами, но неожиданно дверь в стене открылась. Путешественники обернулись на скрип и, к своему изумлению, увидели Александру. Она в свойственной ей манере взмахнула наклеенными ресницами, сделала одной ей понятный жест рукой и крикнула:

— Чего испугались?! Милости просим! Маманя уехала на рынок за продуктами, так что у нас — фешта, в смысле фиеста!

Зэ с Татьяной переглянулись и рассмеялись. Знакомые лица из прошлого появлялись одно за другим, как грибы в августе. Вчера они встретились со Старой Девой и старшим грумом, сегодня — с дочерью кухарки Розы Моисеевны.

— Мы не одни, с нами товарищ, — сказал Зэ.

— Приглашайте спутника, потусуемся. Как говорится в старой португальской пословице, хозяин из лавки — у слуг праздник.

— У нас говорят: «Кошка на улицу — мыши в пляс».

— Сути не меняет, заходите, заходите, я как раз собралась поужинать.

Зэ и спутники вошли в знакомый зал, где еще полтора месяца назад человеческая жизнь разыгрывалась, как номер лотерейного билета. Ничего не изменилось: начищенная утварь отбрасывала блики; на столе, накрытом той же скатертью, стояло двенадцать приборов. Казалось, что прозвенит звонок к ужину, который даст Чезаре, и гости замка начнут собираться в гостиной к ужину.

Заметив, что Зэ и Татьяна смотрят на стол, Александра сказала:

— Нас всего четверо плюс маманя. Ужинать будем на кухне. Не хочу потом возиться с гостевой посудой. И носить ничего не нужно, там все под рукой.

За столом Александра рассказала, что за прошедшее время ничего примечательного не произошло. Приезжали сотрудники полиции, посмотрели, сделали несколько фотографий для проформы и уехали. Описали Сашины вещи и принадлежности, которые лежали в наволочке. Пистолеты не нашли. Затем взяли расписку и оставили вещи в замке на хранение. Тело Саши забрали санитары и увезли в морг при криминалистической лаборатории. Обещали сообщить, когда будут готовы бумаги для похорон, но пока не звонили. Затем приехала транспортная компания, демонтировала и увезла пирамиду.

После того как грузчики ушли, она наводила порядок в библиотеке и нашла пасквиль, которой завалился под книжный шкаф. Она хотела бросить его в камин, так как не могла смотреть без содрогания на документ, но передумала и засунула между книгами в библиотеке.

Рассказ Александры изобиловал междометиями, жаргонизмами и словечками, смысл которых не сразу доходил до слушающих. Однако рассказчица обращала на это мало внимания, увлеченная собственным повествованием, и продолжала выдавать перлы один за другим.

Глядя на округлившиеся глаза Лариона Ахметовича, слушающего про убитых, полицию, пистолеты и пирамиды, Александра понизила голос и спросила, обращаясь к Татьяне:

— Он что, типа не в курсе?

— Мы не успели ему рассказать. Всю дорогу сюда он травил анекдоты, на серьезные темы поговорить не удалось.

— Я, в принципе, не сильно любопытствую, — отозвался Ларион Ахметович.

— Мы все равно хотели просить тебя об одной услуге, — сказал Зэ, поднявшись, чтобы достать с полки второй кувшин домашнего вина. — Но чтобы нам помочь, ты должен знать то, что знаем мы. А история, в принципе, не очень длинная.

— Можно я?! Можно я?! — воскликнула Александра и начала свое непередаваемое повествование, резко жестикулируя при каждом предложении. За последний месяц она обзавелась цветными наколками от запястий до локтей: звезды и спирали пересекались с кругами и головами животных. При каждом взмахе рук спирали пульсировали, звери сверкали глазами, а круги закручивались в разные стороны.