Бесплатный фрагмент - Мальцов

Или говорить, или дело делать.

Сергей Иванович Мальцов

Благодарности от автора

Первый тираж «Мальцова» в количестве 150 штук разошёлся очень быстро и в целом собрал хорошие отзывы, что побудило меня начать работу над вторым, дополненным изданием. В этом мне помогли неравнодушные люди, которым так же, как и мне, интересна и близка история выдающейся семьи Мальцовых и, в частности, судьба генерала-промышленника.

Научный сотрудник людиновского МКЦ «Музей комсомольской славы» Наталья Ивановна Ерохина просмотрела текст книги и дала много ценных замечаний, прояснив некоторые исторические моменты.

Председатель клуба «Дятьковский краевед» Владимир Феликсович Итунин также представил свою рецензию, благодаря чему я смог исправить ряд фактических неточностей.

Председатель дятьковского фонда развития и благоустройства «Хрустальный край» Ираида Евгеньевна Яшкова выступила в роли добровольного корректора, исправив найденные опечатки. Также она дала несколько дельных советов по иллюстрациям.

Ощутимо мне помог Сергей Валерьевич Мальцев — праправнук генерала Мальцова, ныне живущий в Таллине. Он щедро поделился со мной старинными фотографиями из своего архива и малоизвестными фактами из жизни детей и потомков Сергея Ивановича.

Также я признателен и прапрапраправнучке промышленника Марии Мальцевой, благодаря которой в этой книге появилась важная глава о его связи с Оптиной пустынью.

От всей души благодарю всех, кто помог мне и словом, и делом. Без вас эта книга была бы совсем другой!

Вступление

В истории России позапрошлого девятнадцатого века было немало выдающихся предпринимателей, промышленников и меценатов, которых вспоминают сегодня — среди них, например, династии Морозовых, Мамонтовых, Путиловых, Гончаровых… Люди, которые не просто зарабатывали многомиллионные состояния, но своим трудом создавали благополучие великой Империи.

В этом ряду достойное место занимает Сергей Иванович Мальцов. Кем он был, если в двух словах?.. Задача эта непростая. В двух — не получится никак. Промышленник, купец, дворянин, меценат и общественный деятель, фигура величественная — и вместе с тем в чём-то трагическая.

С одной стороны, он известен тем, что создал и развивал целый промышленный округ, действовавший на территории четырёх нынешних областей — Брянской, Калужской, Орловской и Смоленской. На громадной площади в 215 000 гектаров жили и работали десятки тысяч человек, прямо или косвенно зависевших от Мальцова.

Для нашей страны он стал промышленным пионером и первопроходцем — пожалуй, больше никто из предпринимателей того времени с такой страстью не внедрял сотни (а то и тысячи) новшеств на своих предприятиях. Именно здесь впервые в Российской империи стали использовать мартеновское литьё, начали проводить пудлингование на дровах, освоили рельсопрокатное производство для Николаевской железной дороги, выпускали передовые для своего времени винтовые двигатели для кораблей Черноморского флота; Мальцов же сделал первый частный телеграф, проложил собственную узкоколейную дорогу… и т. д. и т. п.

Он дал мощный толчок для развития многих городов, городков и сёл. Среди наиболее ярких примеров в этом ряду можно назвать столицу Мальцовского округа Дятьково, Людиново, Песочню (ныне Киров), Любохну. По всей видимости, если бы не деятельность Сергея Ивановича Мальцова, история всех этих населённых пунктов пошла бы совсем по другому пути…

Как рачительный хозяин, Мальцов строил школы, больницы, храмы и давал своим людям, как бы мы сказали сегодня, «полный соцпакет». В числе прочего, он обеспечивал рабочих жильём — так, в Дятькове и Людинове значительная часть мастеровых жила в хороших каменных домах. Также он первым в стране ввёл на своих заводах восьмичасовой рабочий день на самых сложных участках… И это в то время, когда в Европе-то об этом только-только начинали говорить!

Даже по этой коротенькой, совсем не полной справке видно, насколько разнообразной, масштабной и смелой была деятельность Сергея Ивановича Мальцова. Неудивительно! Он был одним из тех, кого Лев Гумилёв веком позже называл пассионариями — человеком, чья мощная энергия безудержно выплёскивалась в мир, преобразовывая всё на своём пути. Даже вопреки сопротивлению со стороны самых близких людей и в пику самым высокопоставленным чиновникам, имевшим свои виды…

Вместе с тем, он обладал определённой духовной культурой; его можно назвать настоящим гуманистом. Об этом говорят воспоминания современников, лично знавших Мальцова, письма, служебные характеристики и многие другие документы. Но самое, наверное, главное — это народная память. Даже спустя сто тридцать с лишним лет после его смерти потомки кадровых мальцовских рабочих вспоминают о нём с неподдельной благодарностью, которая переходит, подобно наследству, из поколения в поколение. Мощная фигура Сергея Ивановича Мальцова приобрела почти что мифологические черты, став частью народного фольклора.

Конечно же, личность такого масштаба не могла не привлечь внимания многих писателей, публицистов, исследователей. О промышленнике писали как известные, так и не очень, авторы, в числе которых можно назвать такие имена, как В. И. Немирович-Данченко, А. П. Субботин, Н. М. Дружинин, Г. В. Метельский, В. Г. Хохлов, И. Н. Жинжикова, В. Ф. Итунин, А. А. Бауэр, Н. И. Ерохина, Л. И. Афонина и др.

Вы можете спросить — а если так, то зачем нужна ещё одна книга о том же самом? Неужели автор рассчитывает сказать что-то новое?

Ответ прост. Тема жизни и деятельности С. И. Мальцова настолько широка, богата и многогранна, что охватить её полностью (пусть даже и в самом объёмном труде) невозможно. Да и с другой стороны… Книги и очерки, многие из которых были опубликованы много лет назад, часто пестрят цифрами, техническими и экономическими подробностями, и современным читателям, и так перегруженным информацией, воспринимать их может быть сложно…

Мне же хотелось сфокусироваться немного на другом. Не на статистике и подсчётах, сколько всего было выплавлено, выковано и сделано на мальцовских заводах — а на личности как таковой. Рассказать о незаурядном промышленнике, меценате, общественном деятеле и гуманисте, на десятилетия опередившем своё время. И вместе с тем — о человеке, неразрывно связанным со своей эпохой и c её величайшими потрясениями. Такой вот парадокс…

Какие люди повлияли на С. И. Мальцова? Кто определил его становление как личности? Почему он предпочёл жизнь в провинции блестящей карьере при дворе? Какую роль сыграла в его жизни императорская фамилия? Как он привлекал к работе на своих заводах иностранцев? Почему в итоге семья захотела объявить его сумасшедшим?..

Об этом и многом другом вы прочтёте в этой книге. Пусть и не памятник из чугуна или бронзы, но тоже дань памяти. Думается, Сергей Иванович Мальцов этого однозначно достоин.

Происхождение

История рода Мальцовых уходит далеко в прошлое. Если мы заглянем в Общий гербовник дворянских родов Всероссийской империи, то найдём там такую запись:

«Предок рода Мальцовых, Богдан Афанасьев сын Мальцов, в 7142/1634 году писан в десятине, в числе дворян и детей боярских с поместным окладом. Дети его, Автоном, Кирей и Юрий, показаны в списку 7177/1679 года по Чернигову в городовых дворянах».

Есть и более ранние упоминания о Мальцовых. Например, Н. М. Карамзин пишет в своей «Истории государства Российского» о Семёне Мальцове, который в марте 1569 возвращался из Ногайской орды, куда доставлял письмо Ивана IV, в степи между Доном и Волгой столкнулся с шедшей к Астрахани турецкой армией, был ранен и попал в плен…

Эта семейная история, как это часто бывает, богата многочисленными взлётами и падениями. Обеднев, Мальцовы вышли из дворянского сословия, и к началу XVIII века это были уже купцы, мастеровые и священники. Один из Мальцовых — Василий Большой — в 1723 году стал сначала компаньоном, а затем и единоличным владельцем стеклянной и хрустальной фабрик в Карачевском уезде и в сельце Новом Можайского уезда, близ города Гжатска. Этот промысел надолго стал главным для династии Мальцовых.

Чтобы наладить дело, Василий Большой приглашал к себе квалифицированных немецких мастеров, поскольку в петровскую и послепетровскую эпоху это было в порядке вещей. И, как мы увидим далее, столетием позже точно так же поступал и его правнук Сергей Иванович Мальцов, который внедрял у себя новые производства не без участия «варягов».

Заманивая специалистов из-за границы, Василий явно знал, что делает. Как свидетельствуют документы, на фабриках Мальцова «делали стаканы пивные и медовые, гладкие и рисованные, стёкла зеркальные и „оконишные“ белые». По своему качеству они значительно превосходили иностранные образцы.

Мальцовское стекло расходилось по всей империи, бизнес рос и расширялся, и всё больше представителей династии включалось в общее дело. В 1747 году вышло правительственное постановление, которое предписывало снести все заводы в радиусе 200 вёрст от Москвы. Под снос попала и мальцовская гжатская фабрика. Девять лет спустя, в июне 1756, дед С. И. Мальцова Аким Мальцов основал во Владимирском уезде Московской губернии на реке Гусь новый хрустальный завод, куда перевёл из Гжатска 136 рабочих мужского и женского пола. Так было положено начало знаменитому заводу в Гусь-Хрустальном.

О том, какой вес приобрели Мальцовы к середине XVIII века, говорит такой факт. Когда Екатерина Великая собирала комиссию для составления нового Уложения — свода законов империи — купечество города Орла выбрало Акима Мальцова своим депутатом. Если учесть, что всего депутатов было 622 на всю страну, попасть в их число было очень почётно…

Разбогатев на стекле и хрустале, Мальцовы столкнулись с неожиданной препоной. Императрица выпустила указ, согласно которому лица недворянского происхождения не имели права на покупку недвижимого имущества и заведение фабрик.

Тогда члены фамилии начали хлопотать о своём возвращении в дворянство. Энергичные и целеустремлённые, Мальцовы добились своего. В 1775 году Аким Мальцов получил, согласно Табели о рангах, высокий дворянский чин генерал-лейтенанта. Десять лет спустя он умер, оставив после себя четверых детей — двух дочерей и двоих сыновей. И обширное наследство в виде заводов и фабрик на Брянщине и Владимирщине.

Пока дети были малы, всеми делами управляла вдова Акима Марья Васильевна Мальцова, показавшая себя расчётливой и осмотрительной хозяйкой. Она не только занималась уже существующими предприятиями, но и постепенно расширяла семейный бизнес. Так, в 1790 (по другим данным в 1792) году она выкупила земли возле деревушки Дятьково в Брянском уезде и выстроила там новый завод по производству хрусталя.

Любимцем матери был младший сын Иван Акимович, который в 26 лет вышел в отставку с военной службы в чине секунд-майора и вплотную занялся заводами. Он так наладил дело на дятьковской фабрике, что здешняя хрустальная продукция отныне не уступала гусевской.

Проявил себя молодой Мальцов и на другом поприще. В 1802 или 1803 году (данные в разных источниках разнятся) в брянской деревне Верхи он построил первый в Орловской губернии и второй России завод по выделке сахара из отечественного (а не привозного, как было раньше) сырья. Чуть позже в Любохне появился мальцовский завод по производству рафинада. Именно к Мальцову приезжал учиться сахароварению граф А. А. Бобринский, которого ошибочно считают первопроходцем в этом деле и которому впоследствии поставили памятник в Киеве как первому сахарозаводчику в России…

В 1804 году стареющая мать полностью передала в управление сыну все десять фабрик, и он стал распоряжаться ими как полновластный хозяин.

К этому же времени относится одна из самых романтических историй, связанных с родом Мальцовых.

Живя в Москве, Иван Акимович однажды прогуливался по Юсуповскому саду и встретил там женщину необычайной красоты, которая была с мальчиком лет пяти. Мальцов был так поражён, что захотел непременно увидеть незнакомку снова. Оказалось, что это была Капитолина Михайловна Вышеславцева, жена поэта В. Л. Пушкина, а гуляла она с племянником Сашей Пушкиным.

Василий Львович Пушкин в те годы держал модный салон в доме в Малом Харитоньевском переулке, где часто собирались поэты, литераторы и просто интересные личности. Зачастил туда и Иван Акимович. С хозяином он беседовал на окололитературные темы, а сам тем временем не спускал глаз с красавицы Капитолины, которую в разговоре с друзьями называл волшебницей Цирцеей, пленяющей путников. Да и Вышеславцевой молодой и богатый секунд-майор, видимо, приглянулся. Но как уйти от мужа? В те времена развестись было не так-то просто — для этого требовалось как минимум уличить супруга в измене.

Благо ждать долго не пришлось. Василий Пушкин, впоследствии прославившийся фривольной поэмой «Опасный сосед», где были такие строчки:

«Мой друг, — прибавил он, — послушай: еcть находка;

Не девка — золото; из всей Москвы красотка.

Шестнадцать только лет, бровь чёрная дугой,

И в ремесло пошла лишь нынешней зимой.

Ступай со мной, качнем!» К плотскому страсть имея,

Я — виноват, друзья, — послушался злодея…» —

и сам был не прочь согрешить на стороне.

Ещё 13 августа 1802 года Капитолина уличила мужа в измене с дворовой вольноотпущенной девкой Аграфеной Ивановой и подала в церковь прошение о разводе. Переписки и тяжбы длились три года и доходили до высоких чинов, в частности до обер-прокурора. На женщину давили, чтобы она отозвала свою бумагу, но она проявила стойкость и характер, и 22 июня 1806 году их брак церковь расторгла.

Капитолина Михайловна стала свободна и, не откладывая в долгий ящик, в том же году вышла замуж за Ивана Акимовича.

В этом браке родилось трое детей: Василий, Мария и Сергей. Старший Василий служил титулярным советником, писал стихи, переводил с латыни и умер довольно молодым, в 25 лет. Дочь Мария, прожившая больше 90 лет, стала женой графа Павла Николаевича Игнатьева, члена Государственного совета.

Но по-настоящему прославил фамилию наш главный герой — младший сын Ивана Акимовича и Капитолины Михайловны Сергей Иванович Мальцов, о котором речь далее.

Ранние годы

Несмотря на то, что в целом биография С. И. Мальцова изучена достаточно неплохо, многие исследователи до сих пор не могут ответить на вопрос, в каком точно году он родился. За официальную принята дата 1810 год, которая дана в Энциклопедии Брокгауза и Ефрона.

Но есть и другие мнения. Так, Большая советская энциклопедия указывает на 1811 год. Если же мы заглянем в «Формулярный список о службе адъютанта Его Императорского Высочества принца Ольденбургского, полковника Кавалергардского Его Величества полка», то увидим, что на момент составления списка (1853 г.) С. И. Мальцову было 42 года. Это оз­начает дату рождения 1811 год. С другой стороны, в 1830 году в возрасте 21 года С. И. Мальцов вступил в Кавалергардский полк корнетом, что означает, что он родился в 1809 году…

Возможно, такой путаницы не возникло бы, уцелей мальцовский архив, но, к сожалению, большая часть его безвозвратно пропала в пожарах и в неразберихе военных лет, и теперь исследователям приходится опираться на косвенные свидетельства…

От чего же мы будем отталкиваться в нашей книге? Какую дату примем за основу? Очевидно, что при всех разночтениях разброс в 1—2 года не настолько значим, чтобы специально останавливаться на этом. Так что далее мы будем считать, что официальная версия верна, и С. И. Мальцов в самом деле родился в 1810 году, за два года до наполеоновского нашествия.

Подобно пушкинскому Онегину, жившему примерно в те же годы, Сергей Мальцов получил домашнее образование. Но, пожалуй, он бы никогда не сказал о себе так:

Мы все учились понемногу

Чему-нибудь и как-нибудь.

Учёба, хоть и домашняя, была серьёзной. К детям Мальцовых приходили лучшие преподаватели Москвы, объяснявшие гуманитарные дисци­плины, механику, химию, физику, металлургию и т. д. Одним из учителей был профессор Московского университета Иван Михайлович Снегирёв, отвечавший за древние языки и историю.

Уже будучи подростком, Серёжа Мальцов неплохо знал французский, английский, немецкий языки, мог объясняться на польском, чешском, итальянском. Всё это в будущем ему очень пригодилось.

Как и его отец в своё время, он довольно рано начал интересоваться семейными делами. Иван Акимович, видя это, всячески поощрял интерес сына — брал с собой на заводы и фабрики, показывал, как устроено производство, в каких условиях живут простые рабочие.

А показать и рассказать было о чём. Когда Сергею Ивановичу исполнилось десять лет, а именно в 1820 году, его отец приобрёл у Петра Евдокимовича Демидова Людиновский и Сукремльские чугунолитейные заводы в Жиздринском уезде Калужской губернии. Так Мальцов решил расширить поле своей деятельности, добавив к стекло- и сахароварению ещё и металлообработку.

Но и этого ему будто бы казалось мало. В 1825 году Иван Акимович вместе с сыном Сергеем и племянником Иваном отправился путешествовать по Крыму, где ему особенно приглянулись места в Симеизе, неподалеку от Ялты. Три года спустя он начал скупать здесь землю, что и продолжал делать до конца своих дней.

Почему же старший Мальцов остановился именно здесь, несмотря на все прочие красоты крымского побережья? С этим связано ещё одно предание, которое в путеводителе по городу приводит симеизский краевед В. М. Кузьменко:

«По сохранившейся в семье Мальцовых легенде, основанием имения послужил следующий случай: в последнюю поездку писателя Грибоедова в Крым, перед отправлением в Персию, с ним был здесь И. А. Мальцов; в Крыму они посетили, между прочим, местность нынешнего Симеиза. Они были очарованы заливом и пляжем у скалы Дивы и решили здесь выкупаться. При купании, как это бывает нередко, соскользнуло в воду обручальное кольцо у Ивана Акимовича. Все поиски кольца были тщетны, и Иван Акимович его потерею был страшно удручён; он решил не уезжать отсюда, пока не отыщется потерянное кольцо. Наконец настало намеченное для отъезда время, а кольцо не было найдено; Иван Акимович был безутешен… Грибоедову пришла идея удовлетворительного решения вопроса: кольцо в воду кануло и с этим необходимо примириться, но если Иван Акимович будет владельцем той части берега, у которой кольцо утеряно, то как бы в действительности кольцо по-прежнему будет собственностью его. Идею эту Грибоедов не замедлил сообщить Ивану Акимовичу, который ухватился за неё, как за соломинку утопающий, и немедля приступил к осуществлению ея».

Но, увы, это всего лишь красивая легенда — И. А. Мальцовым двигали исключительно практические соображения. На выкупленных участках он планировал вплотную заняться виноделием, что впоследствии и было сделано. Образцовый мальцовский винзавод со временем вошёл в систему винкомбината «Массандра».

Видя всё это, Сергей Иванович Мальцов не мог не проникнуться впечатляющей широтой интересов и глубиной практических навыков своего отца, который умел и правильно распределить своё время, и выбрать новое направление для бизнеса, и добиться мягкого компромисса между барином и мужиком… И более того. Как можно будет увидеть позже, ему вполне передалась та же предпринимательская жилка, которая в своё время способствовала успеху на разных поприщах его прадеда, деда с бабкой и отца.

Кавалергард

Тебя твой жребий призывал

В сонм воинов от неги;

Удел бесстрашных ты избрал:

Меч, ратные доспехи,

Наперсником у Марса быть

Меж русскими полками;

Судьба зовёт Царю служить

Пред ратными громами.

Егор Алипанов. «Посвящение С. И. Мальцову»

Закончив с домашним воспитанием, Сергей Иванович, как потомственный дворянин, должен был «поступить в службу». В качестве таковой 19-летний наследник промышленной империи выбрал Кавалергардский полк, к которому и был приписан с 1829 года. Это очень интересное обстоятельство, о котором биографы и исследователи жизни Мальцова говорят крайне мало, а если упоминают, то вкратце, как-то вскользь. Ну, было да и было — чего уж тут…

Почему же именно Кавалергардский полк?

Давайте немного вспомним об истории этого воинского подразделения. Оно появилось в России в XVIII веке, а именно в 1724 году, благодаря Петру Великому, который хотел, чтобы во время коронации его супруги Екатерины I её сопровождала личная гвардия.

Таким образом, с самого начала у кавалергардов была особая роль — они были одновременно и почётной охраной рядом с царственными особами, и церемониальной стражей, сопровождавшей августейших персон.

За сто лет кавалергардскую гвардию не раз то реформировали, то разгоняли, то опять собирали, но ко времени Николая I за кавалергардами окончательно закрепился статус элитного подразделения близ членов императорской фамилии.

Но, впрочем, не нужно думать, что их роль всегда была только декоративной. На протяжении восемнадцатого века кавалергарды не раз участвовали в дворцовых переворотах. В девятнадцатом они отличились в войне против Наполеона — очевидцы вспоминали о храбрости этих воинов при Аустерлице и на Бородинском поле. Во время следствия по делу декабристов выяснилось, что среди кавалергардов имелись сочувствующие бунтовщикам. Это вызвало сильный гнев императора — и под горячую руку он едва не расформировал полк…

Обошлось. И кавалергарды продолжили служить, как и раньше, окутанные флёром не то романтики, не то самого забубённого ухарства… Несмотря на то, что в полк принимали только дворян определённого статуса, это совершенно не мешало им предаваться разного рода излишествам и проказам. За которые потом могли и разжаловать в рядовые, и в Сибирь выслать, или, в лучшем случае, прогнать сквозь строй с розгами — не зря ведь императора Николая Павловича за глаза называли «Палкиным»!

Мемуаристка Мария Каменская в своих «Воспоминаниях» так рассказывала о кавалергардских проделках:

«…Жившие в Новой Деревне жаловались, что дачникам от стоящих там кавалергардов житья нет… Говорили, будто офицеры ходят мимо дам на Неву купаться в одних только накинутых на тело простынях и домой возвращаются в таком же костюме, что по ночам они бегают вдоль деревни, стучат дубинами в ставни и кричат: „Пожар! Пожар!“ Перепуганные со сна женщины выбегают на улицу в одном белье…»

«По ночам на Чёрной речке начал разъезжать чёрный катер с поставленным на нём чёрным же гробом; гребцы и сидевшие с факелами около гроба люди были одеты в чёрных плащах и больших круглых чёрных шляпах, как похоронные факельщики того времени. Все они заунывно пели „Со святыми упокой“ и этим будили и пугали крестьян и дачниц… Вскоре узнали, что факельщики эти были не кто иные, как молодежь кавалергарды, а в гробу почил не покойник, а шампанское».

И таких случаев было немало. Со всем этим кавалергарды могли составить достойную конкуренцию гусарам, чья бесшабашность вошла в анекдоты. Таким был полк, где предстояло служить Мальцову!

Но для начала нужно было предварительно пройти курс военной подготовки в Школе гвардейских подпрапорщиков и юнкеров (Николаевском кавалерийском училище) или просто, как её называли, — Школе.

Это учебное заведение открылось в 1823 году по инициативе всё того же Николая Павловича. На тот момент он ещё не был императором, но уже видел, что русским офицерам не хватает дисциплины, крепкой выучки и теоретической подготовки.

Школа должна была отчасти восполнить эти пробелы. При поступлении дворянские недоросли сдавали экзамены: русский язык, иностранный язык (по выбору), арифметика, алгебра, геометрия и тригонометрия, история, география.

Двухлетний (впоследствии четырёхлетний) курс предусматривал изучение таких дисциплин, как тактика, артиллерия, фортификация, рисование ситуации и глазомерная съёмка, военно-административное дело, военное и гражданское законодательство, военная география и военная история.

Школа была известна тем, что из неё вышло немало блестящих военных, которые впоследствии не раз отличились на поле боя — в русско-турецкой войне, Первой мировой, гражданской… Были выпускники, больше прославившиеся на другом поприще — в их числе поэт Михаил Лермонтов, композитор Модест Мусоргский, педагог и музыкант Александр Слепушкин.

Как и в любом другом элитном заведении, здесь имелись свои традиции. Помимо официальных установлений, существовал негласный устав. Юнкера-первогодки обязаны были беспрекословно подчиняться своим старшим товарищам — так, старший мог задать младшему любой вопрос в любое время суток, например: «Молодой, пулей назовите имя моей любимой женщины». И тот должен был безошибочно ответить. Представляете, сколько всего (помимо учебной программы) нужно было знать начинающим кавалергардам?

Также обычным делом для учеников Школы были приседания и повороты при любом удобном случае — так они развивали гибкость как необходимое качество для будущих кавалергардов. Дошли сведения и о других множественных ритуалах, которые, при их внешней нелепости, были частью особой атмосферы Николаевской Школы.

Как же здесь учился Сергей Мальцов? Весьма неплохо — окончил курс первым, показав настолько выдающиеся результаты по итогам экзаменов, что его имя выбили на мраморной доске на стене Школы.

Интересен и другой факт, о котором вспоминает один из мальцовских однокашников Е. П. Самсонов. Ещё во время учёбы Мальцова, как одного из самых благонадёжных юнкеров, определили в товарищи к цесаревичу Александру Николаевичу (будущему императору Александру II).

А в архивах, относящихся к Кавалергардскому полку, сохранилась запись, что «За время службы въ полку, въ 1831 г., съ 29 Іюня по 14 Ноября, Мальцовъ находился въ командировка для покупки ремонтныхъ лошадей для 2-го дивизіона, что и исполнилъ съ отличнымъ усердіемъ».

Как видно, Сергей Иванович уже с самого начала службы следовал правилу «Береги платье снову, а честь смолоду». При том, что у него вокруг было много соблазнов, Мальцов им не поддавался, помня о главном. А главное было, прежде всего, — дело.

Начальство всё это видело и не могло не оценить. Карьера молодого дворянина шла ввысь.

1 июля 1830 года его произвели в корнеты Кавалергардского полка.

10 апреля 1832 года — в поручики.

В 1833 году С. И. Мальцов уволился со службы «по состоянию здоровья». Что именно с ним тогда случилось, точно неизвестно. Но это, в общем-то, и неважно. Болезнь, какой бы она ни была, не помешала новоиспечённому поручику отправиться в путешествие по Европе.

Там он, верный себе, не просто гулял, любуясь красотами Лондона или Берлина, а изучал, как поставлено заводское дело, что нового придумали иностранные промышленники, какие технологии входят в обиход. Всё это он «брал на карандаш», не без оснований полагая, что эти знания ему пригодятся в скором будущем. Также он продолжил там своё образование в области химии и механики.

15 июня 1834 года С. И. Мальцов восстановился на службе. Одновременно с этим его назначили адъютантом принца Петра Ольденбургского — человека неординарного и замечательного, о чём мы скажем далее.

Адъютант

Принц Пётр Георгиевич Ольденбургский родился 14 августа 1812 года, чуть меньше, чем за две недели до Бородинского сражения. Так, с самого начала своей жизни он оказался сопричастен к величайшим событиям российской истории.

И это притом, что по своему происхождению он был русским почти что номинально. Его родителями были великая княжна Екатерина Павловна, дочь императора Павла I, и принц Пётр Фридрих Георг (в русском варианте — Георгий Петрович) Ольденбургский, который при Павле состоял генерал-губернатором ряда областей Российской империи и главным министром путей сообщения.

Вы можете заметить, что здесь слишком много иностранных имён. Не стоит этому сильно удивляться. Вспомним, что значительную часть правящей династии Романовых составляли этнические немцы. Взять хотя бы Екатерину Великую, которая при рождении звалась Софией Августой Фредерикой Ангальт-Цербстской… А жена Николая I Фридерика Луиза Шарлотта Вильгельмина Прусская, известная нам больше как православная императрица Александра Фёдоровна?

Но ладно, не будем здесь погружаться в генеалогические и династические тонкости — не это цель нашей книги. Вернёмся к принцу Петру Ольденбургскому.

Лишившись в детстве отца, а затем и матери, осиротевший принц какое-то время жил в семье своего деда, герцога Петра-Фридриха-Людвига в нижнесаксонском Ольденбурге. Изучал древние и новые языки, геометрию, географию, русский язык. Особенно усердно занимался юридическими науками и логикой.

В 1830 году, когда принцу исполнилось 18 лет, он получил приглашение от Николая I (своего дяди) вернуться из Германии в Россию и поступить здесь на службу.

1 декабря того же года Ольденбургского ждал очень тёплый приём в Петербурге. Император зачислил племянника на действительную службу в лейб-гвардии Преображенский полк и подарил ему имение в Петергофе. Как показало время, эти монаршие милости не были просто какой-то родственной прихотью или «блатом».

Принц сначала командовал батальоном, затем полком, и 6 августа 1832 года получил повышение до генерал-майора. По его же инициативе в Преображенском полку была организована школа, где будущих гвардейцев не только учили грамоте, но и воспитывали в них людей нравственных и набожных.

Но, несмотря на все высокие звания, военная служба принца тяготила. Ему чужда была муштра и жестокость, которую порой проявляли солдаты. В 1834 году произошёл случай, о котором впоследствии рассказывал сам Пётр Георгиевич. Однажды, по служебной обязанности, ему довелось присутствовать в Преображенском полку при экзекуции. Гвардейцы за что-то наказывали женщину — палками били по её обнажённым плечам. В тот же день принц, возмущённый до глубины души, поехал к министру внутренних дел Блудову и попросил доложить императору, что он хочет подать в отставку, ибо не желает в дальнейшем принимать участия в чём-то подобном.

Прошение удовлетворили. Ольденбургский вышел в отставку и тут же был назначен сенатором. Это произошло 23 апреля 1834 года. А парой месяцев позже, 15 июня, как мы сказали выше, судьба свела вместе Петра Георгиевича и Сергея Ивановича Мальцова.

Их объединяло не только то, что они были практически ровесниками с разницей в два года, людьми, которые уже имели опыт военной службы и занимали при этом высокое положение в обществе. У них во многом были общие взгляды на государственное устройство. И, в первую очередь, убеждение, что империи нужно дать образованных людей.

Так, будучи на службе в России, принц очень быстро убедился, что здесь на всех уровнях власти не хватает грамотных чиновников, которые бы решали насущные вопросы в соответствии с законами империи. Тогда у Петра Георгиевича родилась идея открыть Училище правоведения, где бы готовили будущих государевых людей. Как пишет С. А. Панчулидзев в своей «Истории кавалергардов», составить Устав этого будущего заведения Ольденбургский доверил своему адъютанту. Сергей Иванович с задачей справился, и более того — он детально продумал, какой должна быть программа и организация Училища.

Этот проект одобрили на высочайшем уровне, и после этого принц принялся хлопотать о дальнейшем устройстве Училища. На свои деньги он приобрёл и переоборудовал здание на углу Фонтанки и Сергиевской улицы (ныне ул. Чайковского). На это Пётр Георгиевич потратил более миллиона рублей — громадные средства! 5 декабря 1835 года Императорское Училище правоведения торжественно распахнуло свои двери в присутствии Николая I и множества высоких гостей. Ольденбургского назначили его попечителем.

А для С. И. Мальцова, кстати, история с Училищем на этом не закончилась. В 1849—50 гг. он некоторое время исполнял обязанности директора этого учреждения после князя Н. С. Голицына и до назначения на этот пост генерал-майора А. П. Языкова.

Девизом училища было латинское изречение: Respice finem («Предусматривай цель»). Это было одинаково близко как П. Г. Ольденбургскому, так и С. И. Мальцову, который всю свою жизнь работал на результат.

Что же ещё общего было у этих двоих людей? Без сомнения, то, что оба они мыслили в государственных масштабах, не ограничиваясь пределами села, города или губернии, но имея в виду целую империю, причём в перспективе многих десятилетий.

Это важное обстоятельство, о котором стоит помнить, если мы хотим понимать мотивы действий Сергея Ивановича Мальцова в будущем.

От Манчестера до Павловска

Служба у принца была для Сергея Ивановича не особенно обременительной; она давала возможность периодически выезжать за границу, где молодой адъютант знакомился с техническими новшествами. В 1835 году, как сам Мальцов полвека спустя вспоминал в письме к инженеру путей сообщения П. Е. Гронскому, он отправился в Англию, где проехал по железной дороге от Манчестера до Ливерпуля. Эта первая в мире ж/д линия регулярного сообщения была открыта всего за пять лет до этого, и воспринималась простыми европейцами как нечто небывалое. Но Мальцов сразу понял, что это не просто диковинный аттракцион — он верно решил, что железная дорога может стать величайшим благом для России с её бескрайними пространствами.

Домой он возвращался через Германию, где, воодушевлённый новой идеей, специально заехал посмотреть на конно-железную дорогу, соединявшую чешский Будеёвице и австрийский Линц. Строителем её был чех-инженер Франц Герстнер, с которым Мальцов встретился в Австрии.

Из письма П. Е. Гронскому: «…оказалось, что он знал моё имя, потому что я был единственным из России подписчиком на издание отцом Герстнера замечательного изложения механики. Благодаря этому обстоятельству я встретил в семействе Герстнеров весьма дружеский приём…»

Отца и сына Герстнеров можно по праву считать одними из первопроходцев-железнодорожностроителей в Европе. Они вкладывались в строительство ж/д линий и уже успели зарекомендовать себя как крупные специалисты в этом деле. Неудивительно, что эта встреча Мальцова, человека с острым чутьём на всё новое, весьма вдохновила. Он заручился согласием Франца Герстнера, что тот непременно приедет в Россию.

Вернувшись ко двору, адъютант Ольденбургского встретился с императором и начал его убеждать в пользе железных дорог для нашей страны. Что же на это отвечал Николай Павлович? О его реакции мы узнаём из того же мальцовского письма:

«Государь упомянул об опасности железных дорог, указав, что в Англии при открытии какой-то дороги задавили лорда. Против этого я старался выставить, какими опасностям подвергаются у нас при езде на лошадях. Тогда государь сказал: „А снега? Ты забыл, что у нас шесть месяцев нельзя ездить будет“. На этот вопрос я доложил, что можно будет расчищать. Государь ещё что-то пошутил, но мой рассказ произвёл на него впечатление…»

В другой раз при встрече «государь спросил меня, куда бы я повёл дорогу. Я отвечал: „Из Москвы одну в Китай, другую в Индию“. Государь, обратясь к Канкрину (министр финансов — прим. авт.): „Отправь его в сумасшедший дом!“ Засмеялся и пошёл».

Чем же руководствовался Сергей Иванович, представляя столь масштабный проект? В его идее было гораздо более здравого, чем показалось императору и министрам. На строительстве протяжённых веток длиной в несколько тысяч вёрст можно было бы занять заключённых из острогов, а также крепостных, которые бы получили работу как минимум на 2—3 года вперёд. Вместе с тем, по мере того, как росла бы железная дорога, вдоль неё обязательно начали бы появляться рабочие посёлки — вот вам и освоение новых территорий от центральной России до азиатской границы…

Интересно, что шестьдесят лет спустя, при последних русских императорах Александре III и Николае II, этот проект отчасти был реализован в виде Транссибирской магистрали.

Но до этого, видимо, нужно было ещё дозреть. Высшая знать 30-х годов была крайне далека от идеи железных дорог — министры и управляющие, окружавшие царя, откровенно насмехались над Мальцовым. Глядя из сегодняшнего дня, невольно думаешь — а не был ли это с их стороны сознательный саботаж в пользу той же Англии или Германии, например? Или просто всё дело в излишней консервативности, которая не позволяла взглянуть на дело чуть шире?..

Так или иначе, но Сергей Иванович от своего не отступал. Раз за разом, при любом удобном случае, он заговаривал с императором, министрами и высшими сановниками о железной дороге.

Что было дальше? Пожалуйста:

«Когда приехал Герстнер, я уже потерял ту веру, которую прежде имел, что нам не откажут начать дело первой важности. Всё-таки, несмотря на то, что граф Канкрин сердился на меня, я не отставал от него и представил Герстнера, который легче мирился с положением, соглашаясь выстроить маленькую Царскосельскую дорогу. Дабы на ней могли убедиться в возможности существования железных дорог в России. Это положение понравилось графу Канкрину, объявившему: «Ну что ж, можно. Вот в Павловске кабак (!!!), к нему и дорога. Это полезно».

Так, убедив, в конце концов, непреклонного министра финансов, Герстнер получил разрешение на строительство первой в России железной дороги от Санкт-Петербурга до Царского села общей протяженностью в 23 километра. Для финансирования этого проекта было специально создано акционерное общество. Интересно, что Герстнер просил Мальцова уговорить на должность председателя общества принца Ольденбургского, но Сергей Иванович счёл, что с этим лучше справится граф А. А. Бобринский, которого он знал ещё по «сахарным» делам своего отца.

Работы на дороге начались 1 мая 1836 года и продолжались до 30 октября следующего года, когда по Царскосельской запустили движение. Это стало событием государственной важности.

Тут люди, более-менее знакомые с отечественной историей, могут заметить: а как же железная дорога с первым русским паровозом, которые появились на нижнетагильском заводе Демидовых благодаря отцу и сыну Черепановым в 1834 году? Да, это факт известный, равно как и то, что посмотреть на эту линию приезжал лично великий князь Александр Николаевич. Однако эта история хоть и сыграла определённую роль в усовершенствовании демидовского заводского хозяйства, в масштабах страны никакого продолжения (увы!) не получила. Совсем другое дело — Царскосельская ветка.

Вскоре после её запуска все, включая императора и министров, убедились, что железная дорога — это, в самом деле, быстро, удобно и безопасно. Аппетит приходит во время еды, и вот уже Николай I вполне закономерно задумался о том, чтобы соединить железнодорожным сообщением Москву и Петербург. И здесь он снова вспомнил о Мальцове… Но прежде чем перейти к этой главе нашей истории, отвлечёмся немного на дела сердечные. Как раз в это время в жизни Сергея Ивановича произошла большая перемена.

Княжна-чаровница

Зимой 1836 года 26-летний Сергей Мальцов обвенчался с восемнадцатилетней княжной Анастасией Николаевной Урусовой, дочерью покойного князя Н. Ю. Урусова. Выросшая в знатной семье, княжна с раннего детства усвоила великосветские манеры. Как вспоминали современники, она хорошо умела поддержать разговор, буквально очаровывала собеседников. Её даже сравнивали с Натальей Пушкиной-Гончаровой, причём не всегда в пользу последней. Можно сказать, как и его отец когда-то, Сергей Иванович пленил первую красавицу в свете…

И сначала казалось, что всё идёт лучше некуда. У четы один за другим рождались дети: Капитолина (1839), Иван (1840, умер в младенчестве), Мария (1843), Сергей (1845), Иван (1847), Николай (1849), Анастасия (1850), Ирина (1852).

Придворный художник В. И. Гау, создавший целую галерею портретов высшей знати, в начале 50-х годов XIX века запечатлел в акварели и Анастасию Николаевну Мальцову с детьми Капитолиной, Марией, Сергеем, Николаем и Иваном. Получилась настоящая семейная идиллия — красавица-мать, дети-ангелочки, и всё это на фоне условного деревенского пейзажа. Но, что характерно, главе семьи места на полотне не нашлось…

В 1849 г. С. И. Мальцов вышел в от­ставку и вплотную занялся развитием принадлежащего ему про­мышленного округа. Для этого ему пришлось резко изменить привычный образ жизни и перебраться из столицы в Дятьково. Жена на это согласиться никак не могла и вместе с детьми осталась в Петербурге, хотя по существовавшему в то время законодательству была обязана проживать вместе с мужем.

Позже Анастасия Николаевна, сблизившаяся с высшим светом, стала фрейлиной и приближённой императрицы Марии Александровны, супруги Александра II. В этом статусе её больше привлекали салоны, заграничные поездки в сопровождении императорской четы и придворные интриги. Мальцову же всё это было мало интересно — он занимался заводами, развивал производства, предпочитая жить в окружении рабочих, а не блестящих чинов.

Всё это в итоге привело к большой личной трагедии отставного генерала, где были замешаны не только сами супруги и их дети, но и высочайший двор, не исключая и императора с императрицей…

Но об этом, не забегая вперёд, мы скажем в своё время.

Вернёмся же пока к железной дороге.

Железная Николаевская

В 1837—1838 гг. Сергей Иванович по своему обыкновению провёл несколько месяцев за границей. Когда же он вернулся, его ждала новость. Из письма П. Е. Гронскому:

«Позже, когда решено было строить Николаевскую дорогу, государь и тут вспомнил обо мне и приказал графу Бенкендорфу сказать мне, что он надеется, что я помогу, чтобы все были русские произведения для постройки железной дороги…»

По всей видимости, разговоры о железных дорогах и успех Царскосельской ветки подействовали на Николая I самым благотворным образом — он наконец-то решился по кратчайшему пути связать две столицы. И, разумеется, захотел привлечь к этому новому небывалому делу Сергея Ивановича, который в глазах государя уже приобрёл репутацию главного энтузиаста железной дороги.

А дело действительно было неслыханное. Предстояло проложить 604 версты (645 км) путей, и это не говоря уже о сложных инженерных изысканиях и земляных работах на местности…

Чтобы исполнить высочайшее повеление и построить железную дорогу так, «чтобы все были русские произведения», было создано общество железнозаводчиков, которые могли бы выпускать рельсы. Откровенно говоря, желающих заниматься этим было немного. С. И. Мальцов составил Устав (благо уже был опыт), добился утверждения Общества на высшем уровне и взял на себя всю техническую часть.

Из письма П. Е. Гронскому:

«…Я хотел немедленно основать внутри России рельсовый завод, указывая на Выксу, но заводчики-жители Петербурга иначе не хотели участвовать в обществе, как под условием, чтобы рельсы выделывались в Петербурге же. В это время наследник Александр Николаевич был назначен в комитет постройки железной дороги. Через него я немедленно получил разрушенный наводнением бывший Александровский завод (что потом сделался Путиловским). В этом заводе через четыре месяца я уже выкатывал рельсы…»

Помимо Путиловского завода, Мальцов также в самые короткие сроки организовал прокат рельсов в людиновских цехах и на других предприятиях. О том, что именно для этого было сделано, в своих воспоминаниях рассказывает Семён Семёнович Филиппов, долгое время работавший при Мальцове в качестве главного архитектора:

«…для постройки в 1851 году доменных печей более усовершенствованного типа в Людинове и других чугуноплавильных заводах был приглашён выдающийся металлург Дорн, который жил в Песочне (Киров) и оттуда управлял домнами Мальцовских заводов. Учеником Дорна был песоченский Матвей Семёнович Шатов. Для устройства вальцовой прокатки железа и вместо кричного способа вырабатывать железо пудлинговым способом, был приглашён Бель; его именем была названа устроенная им прокатная Белевская, и рабочий прорез плотины, дававшей воду на водяные колёса прокатной — Белевский прорез…»

Особенно хочется остановиться на том, что в это же время С. И. Мальцов использовал революционное для своего времени решение — пудлингование на дровах, что до него считалось в принципе невозможным.

Думается, среди читателей этой книги не так много специалистов по чёрной металлургии и мало кто может себе воочию представить процесс получения железа из руды. Поэтому, чтобы не превращать наш рассказ в популярный очерк «на тему…», дадим лишь самую краткую справку.

Раньше мелкосортовое железо получали кричным способом — суть его в том, что нагревали руду в печи и затем выбивали налипшие шлаки и «пустую» породу молотами, пока не оставался чистый металл — долго, тяжело и нудно. Пудлингование было намного более прогрессивной технологией. Всё самое основное происходило в печи, куда сначала загружали чугунные чушки и разогревали их до белого каления, пока они не начинали плавиться. Топливом (и одновременно окислителем) для сырья служили уголь или кокс. Мальцов же радикально усовершенствовал эту технологию, начав использовать дрова, которые не соприкасались напрямую с рудой. Это позволило ему получать железо гораздо более высокого качества и в большем объёме. А уж дерева-то в мальцовских владениях было предостаточно…

Готовые рельсы он отправлял затем в Москву. Но и тут не обходилось без препон.

Из письма П. Е. Гронскому:

«Наше общество предполагало поставлять рельсы по мере изготовления земляного полотна железной дороги, но граф Клейнмихель (главноуправляющий путей сообщения — прим. авт.) потребовал в два года всё…

Когда я назначил 1 р. 50 коп. за пуд, то англичане из Валлиса взялись доставлять дешевле. Впоследствии оказалось, что английские рельсы пролежали долго без употребления, и капитал, на них затраченный, вместе с процентами превзошёл русскую цену. О качестве железа и говорить нечего…»

Интересен ещё один факт, приведённый здесь же Мальцовым:

«Тогда наш завод стал приготавливать для Уисена (Джордж Вашингтон Уистлер — американский инженер, приглашённый для строительства Николаевской железной дороги — прим. авт.) все части для вагонов и паровозов, которых не хватало. Этим общество и было ликвидировано, а самый завод был отдан государем племяннику графа Клейнмихеля, от которого уже был приобретён Путиловым».

Можно только догадываться, кто, в чьих интересах и за какие ниточки тянул, чтобы притормозить не в меру прыткого промышленника… Но вот вам факт — имя С. И. Мальцова как будто бы специально оказалось вычеркнуто из истории зарождения железных дорог в России. Справедливо ли?.. Об этом уж судите сами.

В статье Большой Российской энциклопедии, посвящённой Николаевской железной дороге, сказано: «к 1851 по­строе­но 2 оди­на­ко­вых во­кза­ла в С.-Пе­тер­бур­ге и Мо­ск­ве (ар­хи­тек­то­ры К. А. Тон, Р. А. Же­ля­зе­вич), 34 стан­ции че­ты­рёх клас­сов (по ти­по­вым про­ек­там Же­ля­зеви­ча), 190 мос­тов, 19 пу­те­про­во­дов. Дли­на до­ро­ги со­ста­ви­ла 644,3 км (по­сле строи­тель­ст­ва об­хо­да кру­то­го Ве­ребь­ин­ско­го подъ­ё­ма в 1881 уве­ли­чи­лась на 4,9 км)».

650 километров железнодорожных путей! Это и сегодня-то звучит внушительно. А для России XIX века это была подлинная транспортная революция. И как знать, свершилась ли она тогда без Сергея Ивановича Мальцова?..

И ещё одно дополнение в тему

В 1853 году началась Крымская война России против Османской и Британской империй вместе с Францией. Положение русской армии и Черноморского флота было непростым — во многом из-за того, что нужно было оперативно снабжать их оружием, боеприпасами и продовольствием. Но надёжных и быстрых путей не было.

Сергей Мальцов предложил своё решение этой проблемы: «…после Синопского боя, когда французы и англичане заняли Чёрное море, и можно было предвидеть участь Севастополя, я просил позволения проложить рельсы от Екатеринослава (позже — Днепропетровск, прим. авт.) до Перекопа, учредив конную тягу. Рельсы были заготовлены для Варшавской дороги, и я предложил сплавить их весной 1854 года по Березине, Припяти и Днепру, а от Перекопа до Севастополя выстроить шоссе, так как там камень, хотя и не очень крепкий, имеется почти везде на поверхности. Я брался исполнить всё в 7 месяцев, за цену не более 7 миллионов кредитных, и для контроля просил прислать П. П. Мельникова…»

Если посмотреть по карте, то можно примерно составить впечатление об этом плане промышленника. Расстояние от Екатеринослава (Днепра) до Перекопа, огибая Каховское водохранилище, — 370 километров. Если прибавить путь до Севастополя — выходит все 590. Чуть-чуть меньше, чем Николаевская железная дорога… И всего-то за семь месяцев!

Увы, к Мальцову и на этот раз вовремя не прислушались.

«Проект мой был отдан графу Клейнмихелю, который нашёл его беспомощным. Когда после падения Севастополя император Александр II был в Николаеве, и меня туда вызвали, то император сказал с сокрушением, что это граф Клейнмихель помешал, и вечером того же дня главноуправляющим путями сообщения был назначен Чевкин…»

Новый министр К. В. Чевкин, в отличие от Клейнмихеля, оказался куда сговорчивее. Но, к сожалению, проложить дорогу в Крым на прежних условиях стало уже невозможно. Время было безнадёжно упущено…

Тогда Сергей Иванович решил помочь Родине иначе. Он взялся поставить российской армии пушечные лафеты по цене почти в два раза меньше обычной (675 рублей — против 1200). Для этого на людиновском заводе было выстроено специальное здание, в котором позже размещался эмалировочный завод с магазином.

В сентябре 1856 года генерал был в Брянске, где в то же самое время находился Великий князь, младший сын Николая I Михаил Николаевич. 24-летний Романов, занимавший высокий пост генерал-фельдмаршала и командовавший 2-й легкой гвардейской кавалерийской дивизией, приехал проинспектировать брянский арсенал.

Мальцов предложил высокому гостю посетить заводы и фабрики, где в это же время выпускали продукцию для фронта.

Князь согласился, и 26 сентября 1856 года вместе с сопровождающими он направился в Людиново. Этот визит в своей летописи описал управляющий мальцовским заводом в Хотьково И. В. Бабкин: «…К этому торжественному для людиновских служащих и мастеровых, сказано было на службу и работу выходить почище: одетыми в белые рубашки, волосы на голове причесать и примаслить. Так сделали все без исключения. Все мастерские были выбелены, где есть полы — помыты, дорожки из одной мастерской в другую — посыпаны песком. Железные лафеты с поджимными винтами и шпингелями расставлены по обе стороны дороги. Над лафетами, в шести пирамидах красовались снаряды, бомбы, ядра, картечь. Железные боевые, парковые и походные оси лежали по сортам в четырёхугольниках. Близь 8 часов утра погода была ясная, тёплая, явились в полковой парадной форме в завод полковник Митин, подполковники Зондрик и молодой Жеребцов. Они жили в Людинове для приёмки артиллерийских снарядов. Все трое в парадной форме с золотыми висящими эполетами, с орденами на груди, шпагами у бедра, касками с лошадиными хвостами на головах — удивили людиновцев, никогда не видевших такого убора на людях. В 8 часов 30 минут утра по дороге из Дятькова мчалися в карьер четвёрками на тарантасах своей конструкции: Сергей Иванович Мальцов, за ним, на втором четверике гайманок (порода лошадей — прим. авт.) и таком же тарантасе рысью ехал Великий Князь Михаил Николаевич, на третьем четверике ехали адъютант Великого Князя и исправник города Брянска.

Ну что за прекрасная личность и вся наружность Великого князя. Он 24 лет, роста выше среднего, блондин с бакенбардами, красив, разговорчив. Подъехал прямо к церкви. Два священника, диакон, два дьячка в облачении со крестом и святой водой у паперти встретили. Князь, приложившись ко кресту, отправился в дом Мальцова.
Сергей Иванович Мальцов угостил Великого князя завтраком. Подано было: отварной картофель, чухонское масло, из пеклеванки хлеб, чем и закончился завтрак. После того был подан чай с белым хлебом. В 9 ч. 30 мин. вышли из дому и пешком пошли к заводу. Поравнявшись с обер-офицерами князь спросил их фамилии, по порядку обошел все мастерские. Зрители и дети все были без фуражек, кроме господина Мальцова. Он делал под козырёк, когда разговаривал с Великим князем. Осмотрев последнюю мастерскую возвращались, а не переходя сливного шлюза лошади были поданы. Отдано было приказание: когда Великий князь возвратится из завода, кончить работу и все чтобы провожали его и кричали ура. Кричать ура сказано было также и посторонним зрителям. Великий князь уже подходит к тарантасу, но без привычки никто не кричит. Староста Наседка Ефим Герасимович бегает и заставляет: «Кричите ура! Кричите ура!» Но никто ни слова. Все молчат. Один из всех мальчик, фамилию не упомню, подскочил перед Великим князем и прямо глядя ему в глаза закричал дискантом звонко: «Ура! Ура!» — много раз. Князь улыбнулся на мальчугана. Тут то и подхватил весь народ. Как заорали, и слилось в один гул. Едва сели в тарантасы, лошади от крика понесли бить, особенно гайманки. И умчались быстро из виду к Дятькову…»

Спасение от голода

1840 год в России отметился сильным голодом, от которого особенно пострадали Тульская, Рязанская, Тамбовская, Орловская, Смоленская, Калужская, Пензенская, Владимирская, Московская губернии и Малороссия.

Строго говоря, для царской империи это не было каким-то особым катаклизмом. Голодная напасть в стране повторялась на протяжении многих столетий с периодичностью в 5—6 лет, в зависимости от того, насколько урожайным выдался тот или иной год.

Что же сделало правительство Николая I? Выдало помещикам безвозвратные, как бы мы сказали сейчас, субсидии на общую сумму 25 414 185 рублей. Предполагалось, что эти деньги помещики потратят на закупку хлеба для своих крепостных, особенно пострадавших от голода. Но, вероятнее всего, большая часть этих средств (которые никто не контролировал) просто ушла в никуда.

Тогда на стол императору лёг проект, разработанный С. И. Мальцовым. Сергей Иванович предлагал в урожайные годы выдавать населению ссуды под залог хлеба по строго определённой цене. Так можно было в короткие сроки обеспечить в стране большие запасы хлеба на случай бескормицы и одновременно избежать разорения крестьян (о том, как это происходило, рассказывает С. Панчулидзев: «Там, где в 1841 г. покупали четверть ржи за 10 руб. серебром, теперь с трудом давали за неё 40 коп»). А когда наступало время неурожая, государство могло бы выдавать тот же самый хлеб крестьянам по доступным для них ценам.

Как по этому поводу пишет В. И. Немирович-Данченко в известном очерке «Америка в России»: «Три раза Государь по этому предмету выражал своё полное сочувствие. Император Николай Павлович положительно сам увлёкся этой идеей и приказал опросить землевладельцев всех местностей России, насколько они считают это полезным. Ответы отовсюду получались самые благоприятные. Казалось бы, следовало привести проект в исполнение, но не тут-то было. Идея родилась не в министерстве и была проведена помимо канцелярий, поэтому «два министра — внутренних дел и финансов — нашли возможным отклонить исполнение проекта за неимением средств».

Следующие 1841—42 гг. оказались весьма урожайными, и цены на хлеб упали настолько, что крестьяне были вынуждены продавать его за гроши. Тогда Сергей Иванович составил другой проект, схожий с первым, и представил его на рассмотрение в Вольное экономическое общество, председателем которого тогда был П. Г. Ольденбургский. Принц распорядился разослать этот проект по всем провинциям. На местах идеи Мальцова встретили с большим воодушевлением, потому что в них увидели спасение от разорения крестьян. Но на практике реализовано это так и не было.

Только полвека спустя, в 1891 году, оба проекта Мальцова достали из архивов и оценили их как весьма эффективный способ решить проблему голода в империи. Но, опять же, — поздно, слишком поздно…

О сладкой жизни

Что интересно, проблему голода генерал решал не только с помощью бумаг и разного рода проектов. Ведь помимо внедрения различных технических новшеств на своих заводах, Иван Акимович, а потом и Сергей Иванович Мальцовы, многое сделали и в области, если можно так сказать, пищепрома.

Вот, например, взять сахар-песок, без которого мы сегодня не представляем себе ни одно чаепитие. «Сколько вам ложек?» В петровской России такой вопрос могли задать только очень обеспеченному дворянину. Просто потому, что тогда сахар варили из тростника, который привозили издалека, из Индии или вообще с Кубы, и стоил он, понятное дело, недёшево.

Ситуация начала меняться в начале XIX века, когда И. А. Мальцов построил один из первых в стране сахароваренных заводов в с. Верхи неподалеку от Дятькова. Сырьём для него стал не заморский тростник, а своя родная свёкла, которую, правда, тогда называли свекловицей. Случилось это в 1802 или 1803 г. — данные разных источников разнятся. Но это не столько важно, потому что первенство Ивана Акимовича как практика в деле свекловичного сахароварения не оспаривалось никем. Что интересно (заметим к слову), в то же время эту отрасль во Франции начал развивать Наполеон Бонапарт…

О том, как было поставлено дело на Верховской фабрике, в дятьковской газете «Пламя труда» писала учитель Верховской основной школы Вера Зайцева:

«Производство сахара было организовано тогда очень примитивно. Сок свеклы отжимался с помощью небольшой железной тёрки с рычагом. Затем его варили в больших глиняных горшках, а для кристаллизации использовали глиняные противни. Машины завода, то есть тёрка и насос, приводились в движение водяным колесом из озера и, по маловодию его, также конным в четыре лошади приводом…

Свёкла давала, кроме сахара, патоку, спирт, а выжимка шла на корм скоту. Организовав свекловичные плантации рядом с сахарным заводом, И. А. Мальцов получал дешёвое сырьё. Отходов практически не было, так как обеспечивалось комплексное использование сырья. Делали не только сахар, а и патоку, перегоняли её на спирт и т. д. «При этом должно принять во внимание, — писал И. А. Мальцов в 1822 году о своём заводе в Верхах, — что 9000 пудов выжимок могут прокормить самым высококачественным кормом 25 коров, которые в то же время удобряют семь десятин земли».

Известно, что в Киеве стоит памятник графу А. А. Бобринскому как пионеру сахароварения. Но мало кто вспоминает, что этой премудрости граф учился именно у Ивана Акимовича, который дал ему немало ценных уроков.

После того как в 1820 году И. А. Мальцов стал владельцем Людиновского завода и его окрестностей, он почти сразу же задумался над тем, чтобы обустроить здесь новое производство. На так называемом Крапивенском хуторе, который раскинулся аккурат между Людиновом и Сукремлем на просторном зелёном плато, Иван Акимович заложил в 1830 году ещё один сахароваренный завод со свекловичной плантацией.

Всего же в списках мальцовских заводов и фабрик за 1849 год значилось пять сахарных заводов: Песоченский, Семибратский, Крапивенский, Устовский и Сосновский, которые в совокупности произвели в 1850 году, при 312 рабочих, сахарного песку на 23 768 рублей.

Десять лет спустя С. И. Мальцов провёл, говоря современным языком, оптимизацию: все перечисленные выше заводы закрыл, а вместо них построил один завод — Новокрапивенский. В Памятной книжке Калужской губернии на 1861 год писали:

«Неизмеримо выше всех заводов стоит теперь по своему устройству Новокрапивенский завод генерал-майора Мальцова. На этом заводе имеется изобретённый в недавнее время директором известного в Европе заведения в Бакау, близь Магдебурга, Тишбейном и усовершенствованный потом Робером аппарат тройной выпарки свекловичного сока, … вместо гидравлических прессов устроены 6 центробежных аппаратов. Новокрапивенский сахарный завод г. Мальцова особенно тем ещё замечателен, что в июле 1860 года только стали возить кирпич для его постройки, а в начале 1861 года он был уже в полном действии, и все аппараты и машины для него были изготовлены в это время на Людиновском и Сукременском механических заводах того же владельца».

В 1840 году появился сахарорафинадный завод в Любохне. Это было более сложное производство, где на выходе из свекловичного сахара-сырца получался очищенный продукт. Что интересно, его паковали в бумажные кули, а бумагу для них делали тут же на местной фабрике. В полном соответствии с главным мальцовским принципом «Всё должно быть своё!..»

Некоторое представление о рафинадном заводе можно получить из очерка Немировича-Данченко, который писал сорок лет спустя:

«…Ещё цела громадная камера, где когда-то варился рафинад, отпускавшийся отсюда ежегодно в количестве 100.000 пудов, около была белильня. Два громадных пузатых говардовских аппарата для варки в одном — свекловичного сока, в другом — патоки ещё торчат на своих местах, сиротливо поглядывая на окружавшие их развалины. Солнце весело играет на их меди, лучи скользят и в тёмные углы, где лежат всё те же балясины, остатки полов и закрепы. Здание когда-то было выведено в четыре этажа, теперь всё это рухнуло, уцелели одни стены…»

В чём же была причина подобного запустения? Ведь дела, вроде бы, шли, и неплохо? Немирович-Данченко поясняет — во всём виноват климат. Свекловица в здешних краях перестала вызревать как надо, а возить её издалека оказалось невыгодно…

…И немного о градусах

Чтобы не завершать эту главку на столь минорной ноте, давайте ещё немного скажем о Любохне. Помимо сахарного производства, здесь также процветало пивоваренное дело. Пивоварня, по информации краеведа из Ивота В. П. Шойко, была открыта в 1850 году. А Немирович-Данченко добавляет интересные подробности:

«В ней орудует немец, на жалованьи у Мальцова. За год здесь приготовляется 20.000 вёдер пива превосходного вкуса и без всяких вредных примесей. Работают здесь 25 человек мужчин и женщин. Вознаграждение получают они: мастера от 15 до 18 руб. в месяц, чернорабочие от 9 до 15 руб., женщины до 6 руб. Мы с наслаждением выпили по стакану здешнего пива и уже после того отправились на шлюзы, устроенные около…»

Ещё бы журналисту не понравилось здешнее пивко! Ведь хмель для него закупали не где-то, а в самой Баварии! Об этом красноречиво свидетельствуют командировочные документы, сохранившиеся в архивах.

Также в Любохне действовала винокурня, выпускавшая очищенное вино до 20 000 ведер в год. Был тут и свой водочный завод. Алкогольная столица промышленной империи? Вовсе нет. Большая часть всего произведённого здесь спиртного уходила на продажу за пределы Мальцовщины.

Немирович-Данченко: «Замечательно при этом отношение пьянства к различным заводским работам: стекловары, например, и столяры почти не пьют ничего; на железных работах в Людинове пьют, но мало; на рудниках и песчаных копях пьют охотно, когда есть на то средства. Я уже выше говорил, что пьянства здесь не видел — такого сплошного и повального, которое зачастую встречается в иных местах…»

Повелитель пара

В 1849 году Сергей Иванович, которому было тогда 39 лет, вышел в отставку в чине генерал-майора и полностью сосредоточился на управлении семейными предприятиями. Примерно через год после этого его отец Иван Акимович объявил, что полностью отходит от дел. В результате все владения семьи, в которые, кроме заводов и фабрик, входили земли в Орловской, Тульской, Калужской и Смолен­ской губерниях с 2 000 душ крестьян, фактически стали собственностью Сергея Ивановича.

Но, по сути, это было простой формальностью, ведь фактически он занимался всеми заводскими делами уже десять лет до этого. И успел за это время немало сделать! Выше мы рассказали уже о «рельсовой эпопее». Но не менее интересной была история и с паровыми машинами, которые Сергей Иванович задумал выпускать на Людиновском заводе.

В начале 40-х годов были объявлены торги на поставку паровой машины в Петербургский арсенал. Предполагалось, что их выиграют англичане, потому что в России не было ни мастеров, ни заводов, которые бы производили что-то подобное.

Известно, что ещё в XVIII веке гениальный русский механик Иван Ползунов создал промышленный паровой двигатель, способный полностью обеспечить тогдашние потребности заводов и фабрик, но его изобретение, по большому счёту, осталось невостребованным. Первопроходцем традиционно считают англичанина Джеймса Уатта, хотя он представил действующую паровую машину едва ли не на двадцать лет позже Ползунова. Именно английские механизмы закупало российское правительство для своих нужд, случайно или намеренно забыв, что было сделано на собственной земле. Нет пророка в своём Отечестве!..

Да, не было — до Мальцова.

Он во всеуслышание заявил, что берётся поставить в арсенал паровую машину собственного производства. Предложив цену много ниже английской, принципиальный Мальцов, хоть и в убыток себе, но выиграл торги.

Эта новость вызвала при дворе громогласный хохот.

В. И. Немирович-Данченко приводит такой диалог, состоявшийся у Мальцова:

— Ты с ума сошёл! — сказал Мальцову великий князь Михаил Павлович (брат императора Николая I — прим. авт.)

— Почему, ваше высочество?

— Да как же, ты соперничаешь с англичанами!

— Хочу, чтобы машиностроение устроилось и у нас.

— Ну, смотри, приёмку сделают такую, что несдобровать!

Строительство паровых машин в очередной раз потребовало капитального переустройства людиновского завода. Вместо молотовой фабрики, остававшейся ещё с демидовских времён, была построена большая прокатная мастерская, котельная, литейная, где действовали пудлинговые печи — позже их заменили более современными мартеновскими. Также Мальцов, по сложившейся у него практике, приглашал из-за границы инженеров, которые «ставили дело» и учили местных мастеровых. С. С. Филиппов вспоминает, как в Людиново для этого приезжали англичане-механики Пирсон и Джемс. Мастеровые (многие из которых были заводскими людьми не в одном поколении) схватывали технологию на лету и творчески усовершенствовали её на свой людиновский лад. Результат не заставил себя ждать.

Готовая машина отправилась в Петербург. Перед высочайшей приёмкой её взялись испытать в тестовом режиме. О том, что было дальше, весьма красноречиво пишет Немирович-Данченко:

«Вдруг оказывается, что паровая машина не действует. Готовится доклад об этом Государю.

Мальцов бросается в арсенал к своим рабочим, устанавливавшим машину.

— Что случилось, ребята?

— Да как же ей действовать, коли два поленца дров бросают в неё, да и то негодных.

Смотрит на манометр: всего 1/2 градуса. Заглядывает в топку — дров нет.