Бесплатный фрагмент - МайДао

Предисловие

«МайДао» книга о впечатлениях, размышлениях и знаниях, которые я привезла с собой из путешествий по миру и по жизни.

Это не туристический справочник в традиционном понимании слова, а художественное произведение. В книге много вымысла, и почти всегда во всех рассказах присутствует сюжет. Однако в описании места действия, будь это моя родная Москва или далёкий Китай, я везде старалась придерживаться максимальной точности и давать пояснения. Некоторые читатели даже корят меня за излишнюю дотошность и большое число поясняющих сносок.

Друзья и родственники давно советовали создать книгу о моих путешествиях. Идея увлекла меня не только широтой географического охвата, но и возможностью показать те маленькие дорожки и тропинки, по которым мы ходим каждый день недалеко от родного дома и на которых нам встречается немало того, что даёт пищу уму и сердцу.

Сюжеты, характерные детали, словечки тоже зачастую дарили мне друзья. Иногда сознательно, иногда случайно обронив ценное для меня слово. Розовые замшевые сапожки в рассказе «Волосатая расчёска» как раз из подобранных мною таких ценностей. Сюжет «Стразы в ухе» — щедрый подарок подруги Анны.

Характеры в рассказах частью собирательные, частью являются попыткой написать словесные портреты конкретных людей. Наблюдения за людьми — тоже из одна из важных составляющих получаемого от путешествий удовольствия.

В путешествиях я, как Алинка из рассказа «Дорога», всегда чувствовала себя частью этого удивительного мира. Возможно, потому, что в нём живёт моя семья и мои друзья и я всегда знаю, что они рядом.

---

Дорога

Бессмыслица, но что-то в этом есть.

Д. Веденяпин

«Одинок ли каждый из нас в этом мире?» — думала я, плутая в лесу на склоне горы Учка [1]. Философские размышления лучшее, чем можно занять себя, когда ты третий час ищешь дорогу домой из «природного парка Республики Хорватия», который «занимает площадь 160 км² на территории горных массивов Учка и Чичария» (сведения из Википедии). Я испытывала некоторое удовлетворение от того, что первая цель, которую я ставила перед собой, отправляясь в путь, а именно: дойти до монастыря в местечке Вепринац [2] и полюбоваться оттуда прекрасным видом, была достигнута. Но теперь надо было возвращаться обратно. Тропинок перед мной было много, и каждая из тех, которые я выбирала, почему-то опять уводила меня наверх в гору. И, главное, ни на одной из них я не встретила людей. Была ли я одинока в этот момент?

Вспомнилась маленькая двухлетняя Алинка. Мы ехали с дачи в Москву и остановились у придорожного цветочного магазина: её брату Никите исполнялось 3 года, надо было купить цветы. «Надо» Алинка воспринимала не как требование немедленно выполнить то или иное указание, а как нечто, соответствующее данному моменту её жизни. Она по моей просьбе остановилась сразу после входа в магазин и стояла там всё время, пока я выбирала букет и разговаривала с продавцом. Маленькая укутанная по-зимнему девочка стояла, не шелохнувшись, среди цветов, деревьев и свисающих на ниточках искусственных бабочек. Наверно, она ощущала себя частью этого удивительного пространства, поэтому не была одинока и не боялась даже тогда, когда я уходила вглубь магазина и поворачивалась к ней спиной.

Иногда, выходя из лесной чащи на солнечные поляны, я, как Алинка, оказывалась среди цветов и порхающих вокруг бабочек [3]. Здесь бабочки были, конечно, настоящие, хотя не такие огромные, как в цветочном магазине. И я тоже не была одинока: я жила вместе с этими цветами, бабочками, солнцем. Цветы были преимущественно жёлтые, на очень тонких стебельках, при ярком освещении стебельков не было видно, и казалось, что над травой парят маленькие яркие солнца.

Потом я снова входила в тень леса, но и там светящиеся лучи просачивались сквозь ветви деревьев и солнечными зайчиками устраивались на моих плечах, руках, волосах и сопровождали меня до следующей поляны. Наверно, я бы совершенно не удивилась, если бы на одной из них стояла Алинка, только уже не закутанная в зимнюю одежду, а в панамке и коротком матросском платьице, которое всегда так шло ей. Она без удивления смотрела бы на меня, прикрывая глаза от солнца своими длинными ресницами: значит, так надо, что мы встретились здесь с ней.

После одного из поворотов я увидела строящийся дом, а рядом с ним двоих мужчин. То ли строители, то ли хозяева. Через минуту вышла женщина и стала накрывать на стол, сделанный из козел [4]. Кое-как я смогла объяснить, что заблудилась, они заулыбались, пригласили меня к столу и даже взялись за графин с ракией [5]. Но когда я отказалась, не настаивали, согласившись, что в жару от неё может заболеть голова. Женщина принялась объяснять, как мне добраться до Опатии [6], мужчины присоединились к её объяснениям. То ли от того, что они говорили по-хорватски, то ли от того, что они говорили все вместе, я почти ничего не поняла из их объяснений. Но весёлое настроение и энергия этих людей вывели меня из мечтательного настроения, и, отправившись дальше в указанном направлении, я уже старалась сосредоточиться на поисках пути домой.

Из всех объяснений весёлой троицы я запомнила только одно слово, оно было единственным, сказанным по-английски: «rustic» [7]. Можно было предположить, что надо держаться дороги, выложенной грубо обработанным камнем. В том случае, конечно, если она мне встретится, потому что пока я продолжала идти по тропинке туда, куда мне было указано взмахом рук.

Вдруг я почувствовала: что-то изменилось. Оказалось, меня покинули солнечные зайчики: их не было ни на плечах, ни на руках, ни на голове. Лучи просачивались между ветвей, но по-другому, они не доходили до земли и заканчивались где-то там, под самыми верхушками крон. Я шла в тумане, а с обеих сторон от моей тропинки было болотце. И это уже была не тропинка, а, скорее, лестница из грубо обработанных камней, покрытых зелёным мхом. Из щелей между камнями торчала жёсткая трава. Дорогу-лестницу можно было назвать и «rustic», и «antique» [8]: несомненно, построили её лет 500 назад, как и монастырь Вепринац.

Туман может очень украсить пейзаж, стерев лишнее и придав торжественность и таинственность окружающему. Когда-то мы с мужем, путешествуя по Франции, остановились в гостинице напротив знаменитого Mont-Saint-Michel’я [9]. Рано утром я выглянула в окно и поняла, что надо любоваться картиной, пока не исчез туман и от вида замка на скале не отвлекают красивые облака на голубом небе, гладь воды с отражениями, не мельтешат внизу люди и овцы, а наверху в небе не кружат птицы. Это был замок-ню [10], обнажённое чудо.

Через несколько минут я уже была с камерой на пути к скале. Из тумана навстречу мне вышел японец, сложил руки на груди в японском приветствии, по-японски улыбнулся и поздоровался. Мои руки сами собой тоже сложились на груди, и я произнесла: «Bonjour!» Два шага вперёд, и японец исчез из виду, скрытый туманом. Этот эпизод легко объяснялся логически. Мы находились в одном из самых посещаемых в мире туристических мест, куда люди приезжают из разных стран и, естественно, привозят сюда свои приветствия, жесты, мимику. А туман — обычное для влажных мест природное явление. Но объяснение появилось потом, а в тот момент я оказалась в сказке.

Интересно, что дорога-лестница на горе Учка — ровесница французского замка. Эта мысль вернула меня к действительности, потому что, продолжая рассуждения о времени, я вспомнила, что нахожусь в совсем другой эпохе, что меня покинули даже солнечные зайчики и, возможно, теперь-то я действительно одинока. Хотя… Птицы пели вокруг: и в кустах, и на самых макушках деревьев, назвать это одиночеством было невозможно.

Позади меня кто-то бежал по дороге. Ловко и привычно перепрыгивая с камня на камень (или со ступени на ступень?) сверху ко мне приближался мужчина в офисной одежде и с компьютерной сумкой в руках. Наверно, только на ногах у него была какая-то спортивная обувь. Туман, средневековая покрытая мхом лестница в густом лесу на горе, вокруг болотце с искорками на поверхности от вдруг пробившегося сквозь препятствия лучика солнца, пение птиц и — бегущий мужчина в офисном костюме с компьютерной сумкой. Видимо, не зря мне вспомнился японец из Mont-Saint-Michel’я.

Но туман здесь был всё-таки не такой густой, как во Франции. Я увидела мужчину до того, как мы с ним поравнялись, и успела приготовить вопрос. Какая удача — мужчина говорил по-английски! «Опатия? Да, вниз и направо. Выйдете к отелю Кристалл». И он побежал дальше. То, что в конце дороги я выйду к отелю, да ещё с заурядным названием «Кристалл», показалось мне неправильным, идущим вразрез со всем, что происходило сегодня со мной — с цветами, солнечными зайчиками, пением птиц, туманом — и с картинами воспоминаний и фантазий — о маленькой Алинке в цветочном магазине, об Алинке на солнечной полянке, о японце рядом с Mont-Saint-Michel’ем.

Но Алинка же и помогла мне. С ней, уже повзрослевшей, мы гуляли в садах Боболи [11] во Флоренции. В «выдающемся садово-парковом ансамбле итальянского маньеризма» тринадцатилетняя девочка XXI века с удовольствием съела мороженое, попозировала для фото в социальной сети и уселась на траву с блокнотом зарисовывать окружавшие её шедевры. Вокруг были цветы, летали бабочки, пели птицы. А покинув Сады, она стала выяснять, где находится ближайшая пиццерия.

Это воспоминание направило мои мысли по правильной дороге. Когда я действительно вышла к отелю «Кристалл», мне уже нравилось его название. К тому же рядом находилась закусочная с моими любимыми кальмарами и сладким белым вином Traminac. Не знаю, считается ли оно подходящим к кальмарам, но для меня оно приятно само по себе. Здесь я почувствовала, как устала, и про одиночество решила подумать позже.

[1] У́чка (хорв. Učka; итал. Monte Maggiore) — горный массив на северо-западе Хорватии. Наибольшая высота — 1401 м.

[2] Вепринац (Veprinac) — городок, находится над Опатией на высоте 500 м над уровнем моря. Там на горе Учка стоит средневековый монастырь. Впервые монастырь упоминается в 1374 году. Здесь же стоит церковь св. Марка — покровителя города.

[3] В области Учки и Чичарии зарегистрировано более 70 видов бабочек.

[4] Ко́злы представляют собой деревянную подставку на ножках, которую можно использовать, чтобы проводить работы на верхних частях стены и потолке.
[5] Ра́кия — балканский крепкий алкогольный напиток (бренди), получаемый дистилляцией ферментированных фруктов.

[6] Опа́тия (хорв. Opatija, итал. Abbazia) — город в Хорватии, на берегу залива Кварнер Адриатического моря. Население в самом городе — 7850 человек, в общине с центром в Опатии — 12 719 (2001)

[7] Rustic (англ.) — грубо отёсанный.

[8] Antique (англ.) — старинный.

[9] Mont-Saint-Michel — небольшой скалистый остров, превращённый в остров-крепость, на северо-западном побережье Франции.

[10] Ню — художественный жанр в скульптуре, живописи, фотографии и кинематографе, изображающий красоту и эстетику обнажённого человеческого тела.

[11] Сады Бо́боли (итал. Giardino di Boboli) — исторический парк во Флоренции, вторая половина XVI века. Сады занимают площадь примерно 45 000 м² и представляют собой музей под открытым небом с причудливыми архитектурными сооружениями, фонтанами и скульптурами.

---

Моя родина — век двадцатый.

Очень быстро — туда-обратно —

На машине  времени — памяти

Я тебя приглашаю: прокатимся,

На часочек туда махнём?

Головки Грёза

Был март месяц, ярко светило солнце, но капель и ручьи ещё не зазвенели и не зажурчали. За городом стояла настоящая зима с сугробами, инеем на окошках и узкой протоптанной дорожкой к крыльцу. Мои новые белые зимние сапоги оказались очень к месту.

Мы приехали в подмосковную деревню в гости к нашим друзьям Виктору и Светлане, которые недавно купили здесь большой рубленый дом.

Хозяева спустились с крыльца, чтобы пойти к нам навстречу. Пытаясь разминуться с ними на дорожке между сугробами, я посмотрела вниз: Света была в таких же новеньких белых сапогах, как у меня. Мы все засмеялись, настолько это было ожидаемо: наши мужья до недавнего времени работали в одной организации, которая и закупила для желающих женские сапоги. В конце восьмидесятых годов в магазине их не мог купить даже Виктор, который к тому времени начал успешно заниматься предпринимательской деятельностью. Покупка большого дома в деревне в нескольких километрах от Москвы как раз ознаменовала его растущее благосостояние. Строительство особняков и коттеджных посёлков было не за горами, но ещё не началось. В природе приближалась смена сезонов, а в стране смена климата с катаклизмами не меньше тех, которые погубили мамонтов.

Но тогда мы не думали ни о мамонтах, ни о катаклизмах. Нам интересно было осмотреть дом, довольно большой, крепкий, двухэтажный. Из заметённого снегом двора мы почти сразу вошли внутрь. В заваленных хламом сенях, как полагается, было прохладно и пахло то ли квашеной капустой, то ли солёными огурцами. Но до чего просторны были сени по сравнению с прихожей в нашей городской двухкомнатной квартире. У Светы с Виктором своей квартиры в Москве вообще не было, они постоянно переезжали. Виктор рассказывал, как они будут утеплять, освещать, застилать и вообще всё здесь менять. А где-то уже готовились к десанту первые отряды дизайнеров.

Не раздеваясь, мы прошли в большую комнату с печью, плитой и c большим обеденным столом с лавками и стульями вокруг него: прообраз ставшей модной через несколько лет кухни-столовой. Было еще две спальни, одна из которых проходная. На второй этаж не пошли, отложили на потом, поскольку все проголодались. К тому же «кухня-столовая» была единственным тёплым местом в доме. «Сухой закон» практически уже не действовал, и к Светиным уральским пельменям на стол поставили запотевшую бутылку «Столичной» и даже бутылку «Киндзмараули». Болгарский «Рислинг» показался не подходящим для снежной погоды.

И вот в такой расслабляющей обстановке появились они: головки Грёза. Первой на них обратила внимание я. Репродукции были, как мы говорили, «прикноплены», то есть прикреплены кнопками, к стене, как раз напротив меня. Сначала я удивилась, что на стене не «Незнакомка», а потом засмотрелась на них.

— Вот и мне они создают настроение, — сказала Света. — А Витя удивляется.

— Не понимаю, как за двести лет эти манерные дурочки не надоели человечеству, — в словах Виктора чувствовалась надменность поклонника и собирателя начавших появляться на рынке работ изгнанных в шестидесятые-семидесятые авангардистов.

— Чувствую себя неловко от того, что любуюсь китчем, — почти искренне смутилась я. — Но мне эти головки напомнили забавную историю, которую я услышала от знакомой.

Обстановка располагала к неспешным разговорам, и я начала рассказывать.

Мою знакомую звали Наталья Ивановна, она преподавала английский в школе с углублённым изучением английского языка. Шёл период борьбы с привилегиями, и такие учебные заведения собирались лишить статуса «специализированных». К счастью, тогда угроза миновала, но на какой-то период в них отменили конкурсный отбор, и в младших классах появились слабые ученики, не справлявшиеся с усиленной программой. Зачастую это были очень симпатичные детишки, просто углублённое изучение английского языка не было их предназначением в жизни. При всей суровости характера Наталья Ивановна жалела таких детей, пыталась приглашать их на бесплатные в то время дополнительные занятия. Но и дополнительные занятия не всегда помогали. Третьеклассница Лёля была одной из таких детей. Её любили и ею любовались все. Любовались её кудряшками, которые, несмотря на туго затянутые косички, обрамляли её лицо, её ручками с аккуратно постриженными ноготочками и розовыми ладошками, её туфельками-«сменкой», как-то особенно ловко сидящими на маленьких ступнях. Даже школьная форма, такая же, как у всех, казалось, была пошита на заказ специально для этого чудо-ребёнка, чтобы ещё больше украсить его. Такую девочку невозможно было не пригласить участвовать в спектакле школьного английского театра. Лёля так и не смогла, или поленилась, выучить слова роли (одно предложение), но успех имела: директор школы рекомендовала и в дальнейшем привлекать её к работе в театре, а старшеклассницы, участвовавшие в спектакле, спорили, кто будет выводить её за руку на сцену. Мама-переводчица привезла девочке из-за границы для спектакля нарядное бархатное платье и лаковые туфельки на маленьких каблуках, и бессловесная Лёля стала сюрпризом для зрителей. Они увидели, что такое может быть не только в кино, но и здесь, в жизни, на школьной сцене. Она была радующей глаз картинкой.

Я поняла, что Виктор заинтересовался рассказом, но не мог решить, как к нему относиться. Это вдохновило меня на продолжение.

К моему счастью рассказчика, в идиллической истории возник конфликт: Лёлина успеваемость по английскому языку была ниже требуемой в английской школе. Как обстояло дело с другими предметами, Наталья Ивановна не рассказывала, но по английскому языку девочка не успевала вовсе. Лёля не то чтобы не выполняла домашние задания, дома она, по-видимому, сидела с тетрадками и учебником за столом, но её хорошенькая головка не была предназначена для запоминания ненужных ей «can, may, must» и понимания разницы в их применении, а уж тем более письменного составления грамотных предложений. На переменах одноклассницы с восторгом рассматривали Лёлину тетрадку с домашним заданием, потому что модальные глаголы были написаны в ней совершенно без смысла, но очень красиво и даже украшены птичками и цветочками. Когда Наталья Ивановна возвращала ей тетрадку с плохой оценкой, на ресницы, обрамлявшие безмятежные прекрасные Лёлины глаза, выкатывались прозрачные слезинки и иногда медленно спускались на розовые щёчки. Наталья Ивановна оставляла Лёлю после уроков, диктовала ей правильные ответы и «натягивала» тройку. Собственно, так девочка и осталась после второго класса в школе и перешла в третий. И тут Наталья Ивановна осознала, что она сама, директор школы, старшеклассницы, подружки Лёли просто используют Лёлю для украшения собственной жизни. У них у всех есть свои дела, увлечения, жизненные вопросы, настоящие привязанности или ссоры, а у Лёли нет ничего. И она решила вызвать в школу Лёлину маму для серьёзного разговора.

— Вот так учительница и объяснила своё решение вызвать маму для серьёзного разговора, такими «высокими соображениями»? — засомневался Виктор.

— Не порти, пожалуйста, рассказ, Витя, — остановила его жена.

Виктор, конечно, был прав в своих сомнениях: у Натальи Ивановны были и более конкретные причины. В третьем классе контрольные становились серьёзнее, начинались городские проверки, возникал вопрос, насколько хорош учитель, ставящий откровенно слабой ученице положительные оценки. Но, с другой стороны, Наталья Ивановна понимала, что оценки она завышала больше для удовольствия видеть такую красивую ухоженную девочку с безмятежным взглядом в классе. Так или иначе, Лёлина мама пришла в школу, пообещала в ближайшие месяцы отказаться от командировок, не оставлять девочку на баловавшую её и не знавшую английского языка бабушку и самой позаниматься с дочкой. В отличие от Лёли, мама при всей своей миловидности и ухоженности была деловита, собрана и умела ставить и выполнять поставленные задачи. Она выполнила своё обещание…

— А почему никто на спросит, что было дальше?

— А дальше было что-то, кроме хороших Лёлиных оценок? — спросил Виктор насмешливо, но с надеждой, что было что-то ещё или совсем другое.

Я поняла, что научилась-таки делать правильные паузы в повествовании так, как делал наш родственник — доцент университета. Заинтересовался даже мой муж, который слышал эту историю уже не первый раз.

Лёлина мама выполнила своё обещание. К новому году тройки по английскому были уже не натянутые, а вполне крепкие. Иногда они даже приближались к четвёркам. Но, глядя на Лёлю, Наталья Ивановна спрашивала себя, а стоило ли бороться за улучшение Лёлиной успеваемости? Было много учеников, которые учились много лучше, чем она, но среди них не было ни одного, который бы так, как Лёля, украшал мир беспечной красотой и милотой, уверенностью во всеобщей любви, наконец, прозрачной слезинкой, скатывающейся из ясных голубых глаз на розовые щёчки. На её месте сидела уже какая-то другая девочка с озабоченным взглядом, напряжённая от ожидания вызова к доске, иногда эта девочка сосредоточенно морщила Лёлин крутой лобик, по-прежнему обрамлённый кудряшками, но уже какими-то поблекшими. Мама следила и за тем, чтобы дочка не отвлекалась на посторонние занятия, и цветочки с птичками на полях тетрадей исчезли. А из класса Натальи Ивановны исчезла девочка с головкой Грёза.

Все взглянули на стену с репродукциями. Они были «зрительной опорой» для лучшего понимания того, что потеряла Наталья Ивановна. От девочек на портретах веяло умилительным спокойствием, теплотой и уютом, которые, как бы ни казались современным людям смешными и устаревшими, нужны всегда.

Но я продолжала.

После новогодних каникул к Наталье Ивановне пришла с подарками Лёлина мама. Формально она благодарила за Лёлю, но выяснилось, что борьба за успеваемость неожиданно приблизила личное счастье мамы. В Лондоне уже год, как у неё тянулся роман с местным бизнесменом. И тянулся бы он ещё долго, если бы женщина неожиданно не перестала ездить в командировки. Её возлюбленный забеспокоился: поверить в то, что она не приезжает потому, что с дочерью надо заниматься английским, он не мог. Срочно сделал ей предложение по телефону, а на днях приезжает сам для оформления всех документов. Перед отъездом Лёли с мамой в Лондон, который состоялся уже в конце учебного года, в мае, к Наталье Ивановне пришла с букетом цветов только что созданная счастливая британо-советская семья. И в классной комнате снова, хоть и на полчаса, появилась девочка с головкой Грёза.

— Хэппи энд? — после некоторого молчания спросил Виктор.

— Скорее, хэппи брейк, — подумав, ответила я. — Никто не знает, как они прижились там.

— Я буду почаще смотреть на эти картинки и думать, что Лёля по-прежнему девочка Грёза, — неожиданно сделала заключение Света. — Витя, если они будут тебя раздражать, я повешу их где-нибудь в уголке.

— Ну почему, пусть висят, только рамки надо будет заказать. Хотя с кнопками будет концептуальнее. Будет, о чём поразмыслить и поговорить на кухне.

— Ты будешь о них мыслить и говорить??? — я сделала изумлённое лицо, но на самом деле была горда: наш друг что-то увидел в моём рассказе.

Надо отдать должное Виктору: при всём своём нонконформизме он всегда живо ухватывал заинтересовавшую его тему или мысль и не стеснялся пересматривать свои взгляды, правда, иногда очень своеобразно. Но для этого и существовали в то время посиделки на кухнях. Не только же для того, чтобы «перекусить».

— А куда ты своих авангардистов повесишь?

— Рядом… Но нет, не знаю, подумаю. Как Света скажет.

Пришёл момент для Светланы делать изумлённое лицо.

В «кухне-столовой» от плиты шёл такой жар, что наступила просто летняя жара, и разговор о головках Грёза сменился обсуждением, не открыть ли для дам «Рислинг».

Потом, наконец, поднялись на второй этаж посмотреть и пообсуждать, есть ли возможность сделать помещение в «два света» с антресолями, как в американских семейных фильмах. Ну, и, возможно, покрасить всё в белый цвет. Тут у каждого оказалось своё мнение, и мы немного пошумели. На нас надменно и с презрением опытной женщины смотрела «Незнакомка», напоминая, как мало мы, люди, меняемся, даже перекрашивая и передвигая стены в своём доме.

Умиротворение снова наступило внизу за чаем: не хотелось нарушить покой девушек Грёза, к тому же мы спешили на последнюю электричку.

Через неделю после этой поездки погода резко поменялась: солнце исчезло, но стало очень тепло, пошли дожди, снег почти стаял даже за городом. Наступало настоящее тягостное межсезонье.

Так получилось, что жизнь развела нас с Виктором и Светланой. И мы не узнали, где же теперь висят головки Грёза, по-прежнему ли презрительно, сверху вниз, смотрит на хозяев и их гостей «Незнакомка».

---

Нам уже пора возвращаться.

Ведь в прошедшем нельзя оставаться.

Оно — третие полушарие,

Безнадёжность сгоревших сценариев.

«Уезжаем!» — тебя зову.

Ничего душа не забывает

Два важных события, ради которых я приехала в тот раз в Пекин, по времени разделяла неделя. Бо́льшую часть туристических достопримечательностей столицы я уже видела, поэтому решила поехать в другие края. «Гуйлинь [1]?» — предложила Хэти, молодая китаянка-администратор.

В середине следующего дня я заселялась в гостиницу в маленьком городке Яншо округа Гуйлинь. Гостиниц в этих краях много, и в отличие от других округов Китая, жители Гуйлиня знают английский язык достаточно для того, чтобы общаться с иностранными туристами. Дело в том, что в 1981 году Гуйлинь был внесён Государственным советом КНР в список из четырёх городов (остальные три — Пекин, Ханчжоу и Сучжоу) — зон развития туризма, где защита исторического наследия и природных пейзажей является задачей первостепенной важности. Китайцы всегда были торговцами и предпринимателями, вспомним Шёлковый путь [2], а английский язык для туристического бизнеса необходим.

Из Пекина добраться до Гуйлиня можно за 3,5 часа на самолёте или за 9 часов на скоростном поезде. Обычно гостиницы располагаются либо в действительно старых китайских домах, либо в новых, но построенных в традиционном китайском стиле зданиях. Мне как туристу, падкому на так называемую «аутентичность», это нравится. Понравилась и отлаженность схемы «встреча в аэропорту-трансфер-заселение» без обычной азиатской медлительности. А если речь идёт не об услугах класса lux, то медлительность китайского обслуживающего персонала становится иногда неожиданностью: я много раз развлекалась, наблюдая, как нервничают европейцы, не понимая, почему очередь на ресепшн не двигается, хотя проблем с документами ни у кого нет. Но развитие туристического бизнеса и торговли многое меняет. Шаг за шагом.

Моя гостиница располагалась в действительно старом доме. Три этажа, внутренний квадратный дворик с балкончиками, огороженными деревянной решёткой, прислонённые к стене велосипеды и лёгкий запах сырости в номере. Я приехала в июле, в это время в Гуйлине жарко и влажно, так что этот запах лишь добавлял аутентичности. Бросив взгляд на широкую деревянную под балдахином кровать и положив сумку в шкаф с резными скрипучими дверцами, я первым делом поспешила к окну. Глядя на как будто неожиданно выросшие на плоской поверхности зелёные карстовые [3] холмы, на их отражение в рисовых чеках [4] и в реке, протекающей за густым, повторяющим силуэты холмов кустарником, я почувствовала, что «пути духов вовсе не обман» [5], они передо мной, начинаются в этой комнате, ведут вдаль к самым маленьким, почти невидимым в тумане холмам. В моём детстве в нашем доме всегда висели свитки с китайскими пейзажами, а одной из любимых книг была китайская «О тех, кто не боялся духов» [6]. Похоже, что духи и те, кто их не боялся, жили именно здесь, в Гуйлине, и я буду одной из них. Известные слова «в Риме веди себя как римлянин» [7] я понимаю как «в Риме я римлянин».

Лисы-оборотни, даосские монахи-чародеи [8], хулиганистый царь обезьян Сунь у Кун — по тем книгам, которые я прочитала, получалось, что никто в Китае в их существовании не сомневался. Но во всех волшебных на современный взгляд историях прослеживались целеполагающая идея и стремление к систематизации. Даже такие, кажущиеся сказочными и лёгкими, пейзажи на свитках подчинялись строгим правилам написания, не допускающими, например, «нарушения норм и правила колорита» («Слово о живописи из сада с горчичное зерно» [9]).

Здесь же у окна по-настоящему началось моё путешествие. Я хотела проехать мимо рисовых полей, удивительных холмов, вдоль реки Ли и в конце концов вписать себя фигуркой на тот пейзаж, который открывался передо мной.

Цзюань [10] первая. Гора

Через час около гостиницы стояла китаянка в соломенной шляпе с двумя велосипедами: для себя и для меня. Звали её Чун, Весна, но я бы назвала её Сяо Чун, Маленькая Весна: ростом она была невелика. Чун показала программу, из которой я могла выбрать то, что мне приглянулось, и на что хватило бы сил и времени. Двигаясь между рисовых чеков, в которых между ростками риса проглядывали отражения холмов, мы становились фигурками путешественников на свитке с пейзажем. И те, кто любовался видом из окна гостиницы, должны были это оценить.

С серой бетонной дорожки мы свернули на довольно широкую жёлто-красную грунтовую. Вместо рисовых посевов дорогу теперь обрамляли виноградники. Сборщиков не было видно, а кое-где стояли корзины, уже прикреплённые к палкам-коромыслам: бери и неси. Мы остановились, чтобы сфотографироваться. Но только я наклонилась к корзинам, (Сяо) Чун вскрикнула, как испуганная птица. Ведь я могу надорваться, поднимая корзины, её репутация гида будет испорчена, она потеряет лицо [11]. Когда я попыталась хотя бы сдвинуть одну корзину, то поняла, что оторвать такой груз даже на сантиметр от земли я бы не смогла. Мгновение — и маленькая Чун стояла на оранжевой грунтовой дороге на фоне сине-зелёных в дымке гор, весело позируя, корзины свисали с её плеч почти до земли. Она была из местной крестьянской семьи, прогулки с иностранцами на велосипеде давали дополнительный заработок. Ради него Чун и выучила английский язык. А чаще она трудилась в поле.

Из густых виноградных зарослей уже некоторое время за нами наблюдали. Думаю, такая сцена для виноградарей была знакома, но каждый раз развлекала их. Они радостно улыбались и что-то выкрикивали друг другу своими удивительными китайскими голосами.

Конечной целью нашего путешествия была гора с природным образованием в виде каменной арки на вершине [12]. До арки мне предстояло подниматься самостоятельно. Для того чтобы не заблудиться в зарослях, Чун предложила воспользоваться услугами местной женщины-проводника. Я посмотрела на довольно высокую гору, покрытую густыми зарослями, узнала, что заплатить надо такую мизерную сумму, что даже не стоит торговаться, хотя это и входит в Китае в ритуал любой сделки. И согласилась.

При подъёме на гору скоро стало понятно, что вряд ли здесь можно было бы заблудиться: дорожка не разветвлялась, а с обеих сторон её огораживали низкие, но непроходимые заросли. Зато я очередной раз оказалась героиней представления.

Наверх одновременно со мной поднималось довольно много туристов. Но! Ни у кого из них не было проводника, который бы обмахивал их большим веером и предлагал попить воды. А у меня был! Я чувствовала себя женой мандарина, лисой-оборотнем, духом, я жила здесь с незапамятных времён, а рядом находились современные туристы-европейцы, с осуждением поглядывающие на меня. И ни одного монаха-даоса, который бы понял, что происходит.

Как и учила Чун, после каждого поворота я внимательно смотрела на полукруглое отверстие наверху и видела, что оно похоже то на убывающую, то на прибывающую, то на полную Луну. 800 ступеней «лунного пути» позволяли оценить все фазы [13].

Завершением прогулки был обед в небольшом ресторанчике на берегу реки. Первый раз я ела суп с цветами кабачков. Очень вкусно. Оказалось, у французов цветы кабачков тоже используются в кулинарии. Китайская цивилизация древнее, поэтому, скорее всего, первыми были китайцы.

Цзюань вторая. Вода

1.

На следующий день пришло время идти к реке Юлонг, которую я видела из окна. Она протекает между холмами и бамбуковыми зарослями и оказалась одним из самых популярных мест развлечений для окрестных жителей. Я обнаружила, что её поверхность усыпана бамбуковыми плотиками. Каждый плотик рассчитан на двух-трёх человек, включая лодочника, поэтому, если собирается большая семья или компания, собравшиеся катаются рядом друг с другом на нескольких плотиках.

Это неспешное путешествие по воде опять сделало меня частью окружающего пейзажа. Даже громкие возгласы катающихся рядом не нарушали идиллию. Я и сама вскрикнула, когда мой плотик спустился по крохотному, метр-полтора, водопаду, хотя лодочник и заранее предупредил меня о нём.

По пути мы остановились около островка с фотостудией под открытым небом. Конечно, я не преминула сфотографироваться в национальном костюме на фоне холмов, бамбуковых зарослей и водной глади в позе, которую я считала очень колоритной. При получении на обратном пути фотографии меня постигло самое большое за всю поездку разочарование: это было изображение глупо позирующей туристки, к тому же почему-то в русском сарафане с кокошником. Видимо, в этот момент я сосредоточилась на внешнем, а не на внутреннем. На фотографиях, сделанных во время велосипедной прогулки и подъёма на гору, я выгляжу естественной частью местного пейзажа без специальных поз и костюмов. Для того чтобы слить воедино свой внешний вид, внутреннее состояние, окружающую природу требуется либо умение, либо врождённое чувство места.

Это мы и обсуждали вечером в гостинице на открытой веранде кафе с норвежской супружеской парой. Заодно договорились поехать на ещё одну речную прогулку и водное шоу.

2.

«Импрессия на воде» — так называлось водное шоу на реке Ли. Река Юлонг, по которой я каталась на бамбуковом плотике, является её притоком.