Бесплатный фрагмент - Люди без галочек

В этой книге могут встретиться сцены физического насилия, жестокости, употребления алкоголя и табака, может звучать грубая и оскорбительная речь. Курение и чрезмерное употребление алкоголя вредят вашему здоровью.

Смычок

Когда уникальное становится привычным, человек больше не горит к сему огнем, отчего амурные страсти превращаются в десятиминутное исполнение супружеского долга. Физиология не перекрывает ментальность и некогда прочный мир рушится, как хрусталь, познакомившийся с полом.

Елизавета Андреевна отмечала с подругой очередной отгремевший концерт по написанной ей музыке. Раз — стакан вина. Два. Три. Бутылка. Две. Три. Ресторан сменился квартирой.

— Анна Михайловна, чувствуйте себя, как дома. Дочь у бабушки, муж… Не знаю, где муж, наверно снова пересекает европейские границы.

— Не скучно одной-то, Елизавета Андреевна?

— Не дави на больное.

— Что это?

— Говорю ж, муж пересекает границы. Вечно его нет. Хоть на стену вой иногда…

— Заведи себе еще одного, богема!

— Ань, ты чего такое говоришь? Это не по-людски.

— Моя дорогая Лиза, это страдать не по-людски. — Штопор вошел в очередную бутылку вина, — Нашла бы себе молодого скрипача, а еще лучше виолончелиста, да с крепким смычком, — пробка выстрелила в потолок, — вот так! По ржавеющим струнам!

— Что ты такое говоришь? Изменив, предашь себя саму.

— Иногда стоит пойти наперекор привычным вещам и посмотреть, как удивит жизнь. Стоя, на краю пропасти, открывается истина.

— Нет, Ань, я так не могу.

— Вот, где сейчас твой Сережа?

— Должен в Швейцарии концерт ставить, а может еще где. Сама же знаешь, какие границы удержат творца?

— А должен концерт ставить в той спальне, вторгаясь в твои личные границы, — женщины ударили стаканами друг о друга.

— Иногда меж возлюбленными происходит гормональный передоз, отчего они не могут смотреть друг на друга. Умные выдерживают дистанцию, ведь рано или поздно начнется ломка, да такая, что кровать сломать можно, а чувственные же воспринимают все, как личную обиду, вот и срутся постоянно.

— То есть вы ждете, когда начнется ломка?

— Может, и ждем!

— Это ты ждешь, а он?

— Прекрати ты!

— Может, он и не возвращается, потому что нашел себе там молоденькую пианистку, коей бьет по клавишам.

— Исключено.

— Ничего не исключено. Мужчинам свойственно искать успокоения у каких-нибудь дам с низкой социальной ответственностью. Поверь уж женщине с двумя разводами.

— Я, конечно, верю твоему богатому опыту, но не все ж так, как в твоих романах.

— Мои романы основаны на реальных событиях, а жизнь такая… такая мерзкая, хотя местами сладостей в ней, как в детском магазине. Тост: «За вечный карнавал, очаровывающий зрителя!» — Женщины снова выпили. — Лиза, надо что-то делать.

— Да ничего не надо делать, это вино во мне говорит, я сильная.

— А если автоматический смычок? — рассмеялась Анна Михайловна.

— Что? — глаза Елизаветы Андреевны округлились.

— Что, что? Смычок, который сам играет по струнам души.

— Ань, мы действительно сейчас будем это обсуждать? Какой позор! Какой позор! Мы уже даже не женщины бальзаковского возраста, и такой вздор!

— Вина?

— Хватит, надо спать ложиться.

— Побег?

— Прекрати!

— Москва не верила слезам тогда, не поверит и сейчас, — Анна Михайловна взяла телефон и показала фотографию своих струнных, — Видала, какая коллекция?

— Аня, — Елизавета Андреевна стыдливо улыбнулась, — что это за ужас?

— Автоматические смычки. Знаешь, как красиво играют? Так мелодия льется, м-м-м! Вот этот тебе подойдет. Начинать надо с простых вещей.

— Аня, у меня сейчас голова разорвется от волнения.

— Ментально ты уже согласна.

— Ничего я не согласна.

— Хочешь прямо сейчас закажем?

— Чего? А! Нет! Спасибо!

— Ссылочку я тебе прислала.

— Мне не надо.

— Да-да, не надо, всем не надо. Мне тоже не надо, а вон, посмотри, какая коллекция.

Анна Михайловна уехала, а Елизавета Андреевна прямо в одежде легла на диван, в голове ее объявился сушняк и шальные мысли о сольном концерте. Увиденные инструменты не выходили из ее головы.

— Это же измена! Или не измена? Елизавета, ты — приличная женщина, вино говорит в тебе. Взять или не взять — вот в чем вопрос! — Драма не хуже, чем по Шекспиру, развивалась в голове нашей героини. Реальное шло кругом, давление поднялось, потряхивало руки. Нажать лишь кнопку и дело сделано, шаг чрез черту навстречу тьме, где с распростертыми объятиями ждет рогатый и рычит: «Лишь наслаждение обретя, познаешь ты себя!»

Проспала Елизавета Андреевна до обеда, затем больная голова задумала прибраться. Сил хватило, лишь на перенос бокалов в раковину. Все! Дальше чай и глупая передача по телевизору, что создавала фон, совсем не напрягая мозг. Так и лежала она, закутавшись в плед и стараясь не двигаться. С вина, знаете ли, знатно потряхивает следующим днем.

Телефон бзынькнул.

— Кто там еще? — женщина огляделась в поисках телефона. Найден глазами. Чтобы прочитать сообщение предстояло движение, отчего та отбросила сию глупую затею. — А если Сережа? Да, нет! Он бы позвонил! Сколько времени в Европе? А вдруг он попал в беду и не может звонить? Лиза, какая же ты эгоистка! — Она вскочила и подорвалась к телефону, на экране которого сияла надпись: «Ваши товары доставлены в пункт выдачи». — Я что-то заказывала? — удивилась Лиза и прошла по ссылке, далее глаза округлились еще больше, — Я, правда, заказала Анин смычок? Боже, какой позор! Какой позор! И что теперь делать? Лиза, соберись! Если не забирать, то он через какое-то время уйдет обратно. Идея! А если Сережа вернется и попросит что-то заказать, и в пункте выдачи та-да-а-ам! Держите приятный бонус! Что я ему скажу? Как объясню? Что, мол, так и так, нашла замену? Нет, на��о забрать и выкинуть. Надо забрать и выкинуть. Стоп! А если пакет прозрачный и кто-то из соседей будет в очереди стоять? Боже, какой позор! Боже, какой позор! — Елизавета Андреевна открыла холодильник, достала оттуда початую бутылку вчерашнего вина и совсем не богемно саданула с горла. — Надо позвонить Ане. Нет. Она смеяться будет. Хотя это же она предложила. У нее-то смычков на целый оркестр! Что делать? Что делать?

Тело не слушалось женщину, но она нашла в себе силы, чтобы накинуть толстовку с капюшоном. Ее стыдливые глаза закрыли большие темные очки, хотя на улице стояла пасмурная погода. До пункта выдачи сто метров, которые Елизавета Андреевна проскочила украдкой, постоянно оглядываясь. Не смотрит ли кто? Через стеклянные двери было видно, как двое мужчин стоят в очереди, отчего пришлось ждать, пока они покинут сие заведение. Рандеву меж ней и пареньком, выдающим товар, должно проходить тет-а-тет. Когда путь освободился Елизавета Андреевна, молча, зашла внутрь и ткнула работнику пункта выдачи квадратик с кодом. Тот долго копошился, но все же нашел посылку. Все эти минуты ожидания были невыносимы, стресс заставлял голову крутиться, высматривая опасных знакомых. В этот миг все знакомые были опасными. На спине образовался холодный пот, что пропитал футболку, заставив ее неприятно прилипнуть. Зашла светленькая девчушка с орущим ребенком. Елизавета Андреевна хотела сбежать, но не успела, ибо работник пункта выдачи наконец-то отыскал ее смычок. Ужас застыл в глазах женщины, она посмотрела на него, на посылку, затем на молодую мать, на ребенка, тот успокоился, и игриво улыбнулся, финал гляделок завершился в зеркале.

— Как ты докатилась до такой жизни, Лиза? — пролетела мысль в голове.

К счастью, посылка была запакована в черный пакет без опознавательных знаков, однако от легкой ухмылки паренька она чуть не сгорела со стыда, у него-то на экране отобразилось название товара. Елизавета Андреевна буквально выбежала на улицу, где нос к носу столкнулась с престарелой соседкой, тащащей здоровенную капусту.

— Лизонька, здравствуй, моя хорошая! Борщ собралась готовить! — запела та, — Не поможешь донести? А то поклажа не по силам уж!

— Здравствуйте, Антонина Ивановна, да-да, конечно! — Елизавета Андреевна взяла тяжеленую сумку, мыслями она была где-то далеко, ей хотелось просто провалиться под землю, прям в лапы Люцифера, там грешнице и место.

— Тебе, наверно, неудобно, дочка? Давай я твою посылку понесу.

— Да, нет, мне удобно.

— Ну нет!

Антонина Ивановна выхватила пакет из-под мышки своей помощницы.

— Так же удобнее, да?

— Д-д-д-да! — еле выдавила из себя Елизавета Андреевна.

Время прогулки до подъезда тянулось целую вечность. Соседка что-то лепетала на тему борща, раскрывая какие-то древние тайны, что нес ее старинный род кулинаров от матери к дочери, но собеседница была уже в объятиях Светоносного, что разрывал на части душу. В голове стало так тихо, что казалось, будто мертвецы на кладбище ведут себя громче. Из забытья Елизавету Андреевну вывел какой-то мальчуган, врезавшийся в нее. Капуста освободилась от сумки и покатилась по асфальту. Антонина Ивановна только набрала воздух в легкие, чтобы воскликнуть, как парнишка выхватил из ее рук посылку. Очередь вопить пришла за Елизаветой Андреевной. Правда мальчуган далече не сбежал и был пойман проходящим мужчиной, который оставил тому пару затрещин и отпустил. Пропажа с легкой ухмылкой вернулась хозяйке. Причиной тому стал рваный пакет, обозначающий его содержимое. Даже Антонина Ивановна смогла лицезреть.

— Это свечки ароматизированные! — буркнула хозяйка смычка и побежала в подъезд.

— А капусту-капусту! — негодовала соседка, но ее просьба так и осталась без ответа.

Посылка пряталась под курткой до тех пор, пока ключи в замке не сделали три оборота изнутри.

Женщину трясло, отчего она забежала на кухню, бросила смычок на стол, открыла холодильник и лупанула вина до дна.

— Что с тобой происходит, Лиза? Ты же культурный человек, музыку пишешь, — подумала наша героиня.

Взгляд упал на коробку с рваным пакетом. Импульс мозга к рукам. Покупка полетела в мусорку.

— А если, кто заметит? Я еще раз такого позора не переживу, — Елизавета Андреевна пулей достала посылку и обернула ее в три мусорных пакета, — Так-то лучше! Душа требует вина! Где штопор? Лиза, ты пьешь второй день подряд, как это по-плебейски. Хотя… У меня нервы. Смычок еще этот. Блин, надо было посмотреть, как он выглядит хоть, интересно же. Ли-и-и-и-за, тебе сорок один год, прекрати вести себя, как увлеченный подросток, — штопор победил пробку, красное полусладкое встретилось со стаканом. — Хорошо-то как! — Елизавета Андреевна вспомнила ухмылки представителей мужчин, что стали свидетелями ее позора, — Смеются они! Может, у меня проблема. Может, я — одинокая женщина. А я действительно одинокая, Сережка уже сколько по Европе колесит? Может, это не так уж и плохо? Нет, Лиза, выбрось эти шальные мысли из головы. Вино просто ударило в голову. Ну ладно, я только посмотрю, и снова выкину. Я ж деньги заплатила, посмотреть не могу? Еще как могу! Могу и посмотрю! — она соскочила с дивана, вытащила пакет из мусорки и стала зверски раздирать его, чтобы извлечь коробку. — Лиза, что за рвение? Только посмотрю и все, — коробка в темпе вальса открылась и взору подпившей женщины предстал смычок, Елизавета Андреевна, аж отскочила от стола, села на диван, судорожно хлебнула вина, дважды. — Теперь надо выкинуть! Или… Что за «или», Лиза? Ты — взрослая женщина, как ты можешь так вообще думать? Сомнениям нет места, надо встать и выкинуть, — неведомая сила приковала ее к плоскости дивана, — А как это интересно дается сольный концерт? Свечи? Ванна? Там еще двенадцать мелодий в памяти. Лиза, ты не будешь этого делать… Что за фантазии?

Елизавета Андреевна взглянула в зеркало, висящее на стене, глаза ее полыхали адским огнем, где занавес уже обнажал сцену и был готов представить миру грешную музыку.

— А есть ли в этом всем символ начала начал? — И рухнула стена терпения, когда комнату озарила сольная партия скрипки в исполнении страдающей женщины, давно не державшей в руках смычок… Аллеманда. Куранта. Сарабанда. Жига. Чакона.

Зубы

У маленького Антошки утро началось не со сборов в школу, ибо щеку его посетил знатный флюс, а юное тело — температура. Батя внимательно осмотрел сына и выдал свой вердикт: «Ну тут с работы надо отпрашиваться, дело пахнет керосином!»

Из деревни до города ехать всего-то двенадцать километров, минут двадцать по убитой дороге, и все. Антошка знал это, как свои пять пальцев, ибо каждый день ездил по сему маршруту на школьном автобусе. На чашу весов против прогула встали зубные муки детской стоматологии. Жуткое место, где ничего кроме слез и боли получить было нельзя. И вот этот час настал.

Антошка томно ожидал своей очереди, пока мама разглядывала медицинские плакаты, развешанные на издавна выкрашенных синей краской стенах в коридоре поликлиники. За дверями кабинета врача страшно гудела бор-машинка и раздавались девчачьи вопли. Резкие. Умоляющие. И полные страданий. От них становилось еще страшнее.

— Ну, ты же у нас мужчина, не будешь плакать, да? — добро сказала ему мама.

— Угу! — единственное, что смог выдавить из себя Антошка, в горле его пересохло.

Рыдающая девочка с маленьким хвостиком вышла из кабинета, следом ее мама.

— Машенька, ну все-все! Поболит-поболит и перестанет, а вечером мы тебе чего-нибудь вкусненького купим! — вышедшие скрылись за поворотами цитадели здоровья.

— Следующий! — холодно раздалось из-за двери кабинета.

— Пойдем, Антош!

— Не пойду! — мальчик крепко вцепился в деревянную ручку дивана, — Давай в другой раз. Уже и не болит. Может, и само пройдет. Я чувствую уже, как проходит.

— Так! — мама уперла своя руки в бока, — Я кому говорю? Не позорь меня перед всей больницей!

— Не пойду! Говорю же, уже не болит. Подорожник надо приложить, и щека станет такой же, как и раньше. Бабушка Нина мне на коленку подорожник лепила, когда я с велосипеда упал, и все прошло.

— Следующий! — снова раздалось из кабинета.

Мама схватила Антошку за шиворот и буквально втащила его к стоматологу. Мальчик замер, с ужасом оглядывая кресло и приборы, что были вокруг. Ноги отказывались идти дальше, ужас пронизывал его еще маленькое тело.

— Здравствуйте! А кто это у нас тут такой, непослушный мальчик! — наигранно затарахтела врачевательница, — Садись, мы тебя сейчас посмотрим! Больно не будет, ты не переживай.

— Вот! — мама указала рукой на флюс сына.

— Вижу-вижу! Как зовут этого хорошего мальчика?

— Антошка! — сквозь слезы, выцедил пациент.

— Так не позорь меня! — завелась мать, но сразу же осадила свой пыл, — Послушай доктора!

Врачевательница усадила Антошку в кресло, подняла до нужной высоты и начала археологические исследования.

— Нужно рвать! — обратилась та к маме Антошки.

— Рвать, так рвать! Что уж тут делать-то?

— Да вы не переживайте, это ж молочные, вырастут еще.

— Как это рвать? — возмутился осознавший величину проблемы мальчишка.

— Доктор сказала рвать, значит надо рвать! Потерпишь, ты же мужик! Ты же мужик?

— Не надо рвать! Можно не рвать? — по щекам Антошки полились горькие слезы.

— Малыш, если не рвать, то флюс не пройдет, — залепетала врачевательница, — Ты же хочешь, чтоб он прошел? Да не переживай, вжух, и все пройдет.

— Не хочу!

— Как это не хочешь?

— Не хочу, и все тут! — мальчишка попытался сбежать с кресла.

— Антон, не позорь меня! — заревела мама, отчего тело ее сына уселось обратно, а рот автоматически открылся.

Несколько мгновений и ротовая полость мальчика лишилась больного зуба, гноя и всего лишнего, чего там быть не должно.

— Завтра флюс пройдет! — констатировала врачевательница и попрощалась с пациентами.

Антон вместе с мамой вышли из кабинета.

— Следующий! — снова холодно раздалось из-за двери кабинета.

— Сынок, все-все! Скоро все пройдет. Пойдем!

Только вот не прошло. Флюс вырос еще, а температура не спадала. Следующим утром батя внимательно осмотрел сына и выдал свой вердикт: «Ну тут с работы надо отпрашиваться, дело пахнет керосином! Петрович будет в бешенстве, но куда деваться? Дети ж!»

И снова путь в город, слезы преддверия мальчика, теперь-то он уж точно знал, чего ожидать.

— Следующий! — холодно раздалось из-за двери кабинета.

— Лучше бы в школу пошел! — рыдал Антошка, — Мам, может все-таки подорожником?

— Зубы подорожником не лечат.

— А бабушка Нина говорит, что все можно подорожником вылечить.

— Она просто неумная, не слушай ее.

— Она про тебя то же самое говорит.

— Чего?

— Следующий! — снова холодно раздалось из-за двери кабинета.

— Ой! Пойдем уже, доктор ждет.

— Дома расскажешь при папе, чему тебя бабушка Нина учит.

— Ой, как болит! Как болит! Не могу!

Врачевательница осмотрела рот пациента.

— Странно, очень странно! Значит не тот!

— Как это не тот? — возмущенно выдала мама.

— Так бывает! — Да вы не переживайте, это ж молочные, вырастут еще.

И прогнали Антошку по тем же кругам боли вновь.

— Следующий! — холодно раздалось из-за двери кабинета вслед ревущему Антошке.

— Мам, мне теперь все зубы выдерут?

— Плохо себя вести будешь, все выдерут.

— Я не хочу быть, как дедушка Толя.

— А при чем тут дедушка Толя?

— Ему все зубы выдрали, потому что он плохо себя ведет.

— А дедушка Толя себя плохо ведет?

— Да, он самогонку пьет.

— Это кто тебе такое сказал?

— Бабушка Нина!

— Все-то она знает, все-то она видит, твоя бабушка Нина.

— Мам, я буду себя хорошо вести, чтобы мне больше ни одного зуба не выдрали. Правда-правда!

— Пошли уж! Как все заживет, я тебе шарлотку испеку.

— Правда? — сквозь слезы улыбнулся Антошка.

— Правда-правда!

Батя стоял у машины и курил.

— Ну что все зубы выдрали или завтра снова поедем?

— Пап! Я больше сюда не поеду! Я обещал маме, что не буду вести себя, как дедушка Толя! — завыл мальчик.

— Дедушка Толя, да, тот еще фрукт!

— Поговори мне еще! — занервничала мама, — Дома поговорим, что ему ваша бабушка Нина рассказывает.

— И что же?

— Ему еще один выдрали! — сменила тему мама.

— А вчера пробный был? — басовито расхохотался батя, решивший не развивать диалог о старших поколениях их родовых гнезд.

— Вот, что ты ржешь?

— А я чего, я ничего!

— Пап, а мама сказала, что шарлотку испечет, как у меня зубы пройдут.

— Да? Это хорошо! Может еще зуб выдерем, так и до «Наполеона» дойдет?

Мечты

Суббота. Шикарный семейный вечер Гриши и Яны. Дети спят. Любимый сериал про китайский квартал в Сан-Франциско. Диван. Журнальный столик. На нем два бокала с журчащим пенным и большие глубокие пластиковые тарелки с ништяками. Чипсы. Сухарики. Сушеная рыбка. Кальмары. Идеально.

В одной из сцен главный герой знатно получает от толпы бандитов из враждующего тонга, но вот он находит нунчаки, которыми мастерски начинает крошить своих недругов.

— Дорогая, мне нужны нунчаки! — без замедления выдал Гриша.

— Ты — дурак?

— Я серьезно. Мне срочно нужны нунчаки!

— Зачем тебе нунчаки? Еще отобьешь себе ненароком чего. С твоими-то руками.

— Это какими такими «твоими-то руками»?

— Кривыми.

— Ничего не кривыми! — Гриша начал изображать, как машет невидимыми нунчаками, — Ну вот представь! Мы идем с тобой домой ночью, а на нас во дворе бандиты нападают.

— Такие что ль? — Яна указывает на телевизор.

— Ну почему же? Наши родненькие. В спортивных костюмах и лысые. И такие: «А закурить не найдется?» А я им: «Извините, не курю!» А они мне: «Спортсмен что ль?» И изобьют, а тебя того…

— Чего это того?

— Ну того!

— Тебе хватит! — Яна взяла стакан Гриши со столика и убрала его на пол.

— Я, может, этого момента всю жизнь ждал, чтоб проявить себя. Готовился, тренировался! — Гриша продолжает махать невидимыми нунчаками, сопровождая звуковыми эффектами рассекания палками воздуха, — А тут раз-раз и все бандиты побеждены. Я их еще потом и в полицию отведу, мне, может, грамоту какую дадут.

— Какую? — расхохоталась Яна.

— Как это какую? Картонную. В рамочке деревянной. От начальника ОВД. Может, даже от мэра. За самоотверженную борьбу с бандитизмом. Может, по телевизору вообще покажут по местному каналу, а может, и по федеральному. Лучше, конечно, по федеральному. Страна должна знать своих героев. Только глаза надо пикселями закрыть, мол, герой скромен и не хочет раскрывать свою личину.

— И все! Слава прошла мимо.

— Ничего не прошла. Кто надо, будет знать, что за я за герой. Ты вот, например, будешь знать. Будешь всем рассказывать, какой у тебя муж — защитник, — Гриша резко замолкает и чешет затылок, — Слушай, а ты мне петельки на куртку пришьешь изнутри?

— Зачем?

— Как это зачем? А как я нунчаки буду носить? Не в штаны же пихать, они падать постоянно будут, а мне их поправляй, это неудобно. А если они упадут в штаны как раз в тот самый момент, когда на нас преступники нападут? Как я тебя защищу? Как защищу общество? Поколотят и еще посмеются надо мной, мол, ниндзя недоделанный.

— А ты доделанный?

— Ну вот ты мне петельки пришьешь и буду доделанный.

— А костюм черный не надо, где глаза одни только видно? Ниндзя так ходят.

— Ты вон посмотри, — Гриша указывает на героя из фильма, — он не ходит, и я не буду. Пусть боятся и знают, что со мной шутки плохи. Если у людей, кроме силы, нет аргументов, то у меня для них плохие новости. Всегда найдутся ребятки, чей кулак крепче. Чем тогда крыть? Я уж молчу про уголовный кодекс. Примитивизм идет напролом, но получает в ответ, а затем саркастическая улыбка, мол, не на того напали, доходяги, и потом я мастерски вставляю нунчаки обратно в петельки, которые ты мне пришьешь. Получается, ты тоже часть моей победы над бандитизмом.

— Господи, где ж я так промахнулась, когда мужа выбирала? — вздохнула Яна.

— Когда жизнь ебет со всего размаха, душа крепнет, но и черствеет. Я — глава семьи вообще-то. Я должен ее защищать и поэтому мне нужны нунчаки.

— Ты собак и темноты боишься! Через подъезд, как дитяте маленькое, бегаешь.

— Это другое.

— И высоты.

— И это другое.

— Ну-ну.

— Ну ты представь, эти бандиты мне такие: «Спортсмен, что ль?» — а я срываю с петелек нунчаки, кручу ими, колочу всех, они лежат, захлебываясь в своей крови и молят у тебя прощения, а ты такая: «Ну я еще подумаю! Гриша, может, добавишь им, ведь мои душевные раны еще не получили ту цену, способную их залечить!».

— Ты по башке себе дашь, мы вместе посмеемся, а потом еще и в больницу тебя, дурака, везти.

— Не надо тут! Я найду себе сенсея, и он обучит меня таинствам владения нунчаков. Я — защитник.

— Какого еще сенсея?

— Как какого? Монаха буддийского! Он сделает из меня воина света, защитника семьи, общества. Я вообще всем оружием овладею. И мечами. И ножами.

— А ты ножей охотничьих накупил, которыми я колбасу режу, чтоб учиться, да?

— Это все для защиты, ты не понимаешь женщина. А вдруг на наш дом нападут?

— Кто?

— Бандиты! В спортивных костюмах и лысые.

— Ага, и ты им колбасу порежешь?

— Вот, как до дела дойдет, посмотрим.

— Надо противогаз еще себе купить. И тебе. И детям. Ты не знаешь, бывают детские противогазы?

— Гриша, ты головой сегодня не бился?

— Надо быть готовым ко всему, я же защитник. Это ты, женщина, ни о чем не думаешь, а я думаю. Вдруг ядерная война… Ты телевизор вообще смотришь? Там такое происходит, ух!

— Чего-о-о? — расхохоталась Яна.

— Того. Ты посмотри что-нибудь, кроме своих желтых передачек. Мир стоит на пороге ядерного апокалипсиса, а к нему надо подготовиться. Основательно готовиться.

— Мне тушенку с гречкой идти покупать? — женщина решила подыграть своему дурному мужу.

— И это тоже, но сначала надо пережить первый удар. Нужны противогазы. И пистолет. Люди, знаешь ли, в таких ситуациях агрессивны.

— Нунчаки уже не нужны?

— Женщина, давай я не буду тебе объяснять разницу между ближним и дальним боем. Все пригодится. Надо будет в тир еще походить.

— И где ж ты пистолет купишь? Их без разрешения не продают.

— Лук себе куплю. Со стрелами. Вот. Или еще лучше — арбалет.

— Ба-а-а-а, у меня муж — Робин Гуд.

— Вот как все случится, будешь благодарить меня. Я — защитник, а вы моя семья. Я должен все предусмотреть. Нужны еще очки ночного видения. И тепловизор.

— От зомби? — хохотала Яна.

— Так, а о зомби я и не подумал. Мне нужен огнемет.

— Тебе к психиатру надо, огнемет.

— Я — защитник. И катану на стену повешу, чтоб зомби рубить. Нужно чехол к ней веревкой снарядить, чтоб через плечо перекидывать.

— Это правильно, Гриш, ничего не должно мешать огнемету.

— А когда конец света наступит, мы найдем арсенал и вооружимся пулеметом. Таким, чтоб с лентой.

— Тебя такой груз не сломает?

— Не сломает. Я ж защитник.

Кто-то в сей момент начал сверлить наверху.

— Время одиннадцать, они там с ума что ль сошли? — недовольно пробурчала Яна, пока ее муж активно изучал в интернете капканы для крупного зверя — Гриш, иди поднимись, скажи им, что детей нам перебудят.

— Ян, ты не видишь, я важным делом занят, надо готовиться к защите семьи.

— Сама, так сама! — она выходит из комнаты.

— Ну все! Нашел капканы на медведя! — Гриша ликует, — Теперь я готов ко всем напастям на мою семью. Я — настоящий защитник.

Что вы делаете в электричке?

«Так-то у меня бизнес свой есть, а таксую это я так, для души!» — сия фраза успела стать мемом и быть забытой в недрах истории. Но по сравнению с жителями электричек водители желтых машинок — детишки, совершенно не шарящие за дела. Какой Дубай? Я вас умоляю… Весь бизнес там, в «собаках», мчащих из сердца столицы и обратно. Торговля. Музыка. Благотворительность. Венчурные инвестиции.

Стоит смотреть по сторонам. Почему к вечеру перегаром воняет, знаете? Коммерсанты двигаются с переговоров на свою виллу в районе электроугольских помоек. Вот посмотрите! Тощий очкарик читает книгу: «Японские свечи». С биржи едет, ясное дело. Какой труд? Там акции-шмакции. У него наверно даже проездной имеется, серьезный человек все-таки.

Через ряд мужик по телефону активно втирает своему бизнес-партнеру за нефть. Напряжение на востоке. «Brent». Цена за баррель. Надо гнать черное золото по трубам к границе, а там, глядишь, и снимут запрет на экспорт. И понеслась. Реки черного золота. Бизнес-план на почте.

Заходит мужичок с огромной колонкой, прикрученной к тележке. Орет в микрофон гимн. Нефтяник встает. Встают инвесторы в алкогольную продукцию, что весело пьют в углу вагона. Нынче подают надежды акции водки и пива, многие вкладываются, вы посмотрите вокруг. Брокер поучает получает леща, «Японские свечи» летят на грязный пол. Конфликт интересов, так сказать. Брокер обиженно поднимает свою пятую точку с лавки, тянется за своей священной книгой и остается стоять. Акции акциями, а с рассерженным людом лучше здесь не спорить, могут и на вилы посадить. Встает остальной народ. Далее аплодисменты и гонорар исполнителю в виде мелочи гремящей в карманах. Какой-то продюсер заинтересовался певцом, ушли в тамбур на переговоры о вступлении в лейбл. Артист впарил ему свой диск за сто пятьдесят рублей и двинул с концертом в следующий вагон.

Рядом усаживается парочка. Оба слащавые. Заглядываю в декольте девицы. Курс доллара вырос в моменте. Ее хахаль замечает интерес к его инвестициям и хэджирует их с помощью молнии на куртке. На рынке нестабильно. Глаза девицы наливаются кровью, и она открывает еще более мощную позицию. Доллар растет еще выше. Волатильность этих активов вызывала восторг, а показательная защита своих интересов — улыбку. Уважаемые мальчики, стоит понять простую истину, что несчастная женщина всегда найдет ебарька на стороне, как бы ее ревнивый мужичок ни старался контролировать. Для смачного перепихона хватит и обеда в закрытой кладовке на работе.

Отвлекся на розничного торговца, что приглашал ознакомиться с его бизнес-моделью и вложиться, взамен — ценный опыт и незабываемые впечатления, впаривал он клеенки для детского рисунка, многоразовые, стирающиеся. В спину ему уже подпирала народная артистка, что исполняла роль страдающей горбатой женщины и нуждающейся в серьезном лечении. Благотворительность нынче в цене, отчего одарили ее серебришком, вышла на станции и, исцелившись от страшной болезни, направилась в сторону разливайки. Серебро, знаете ли, и не такие горбы выпрямляло. За ней последовал продюсер, коему сегодня сказочно везло на таланты.

Вернулся взглядом к слащавой парочке. Рынок стабилизировался. В боковике. Тишь, да гладь. Девчушка демонстрировала свои непотребные фотографии в одном из офисов «Москва-Сити», затем в ресторане, но уже в одежде. Водочка, хлеб, тазик черной икры. Пара умиленно воркует. Инвестиции снова захэджированы. Курс доллара падает. Электричку трясануло, молния на куртке девицы предательски раскрыла всю стратегию развития. М-м-м, снова волатильность на рынке. Акции ее запампились, а затем резко задампились. От внезапных перемен скакануло давление. Они вышли на подмосковном полустанке и побрели в пустоши.

Их место быстро занял поц в костюме-тройке и с ходу залетел на бизнес-конференцию. В онлайне. Он что-то орал про планы и графики, дедлайны и стратегии. Я уже потерял интерес, ибо смесь перегара и пота безмерно выводила из себя. Меня окружали пустоголовые люди, что мнили себя первой инстанцией, их было так много, что мой мозг уже не вывозил, отчего назрел лишь один вопрос: «Что вы все делаете в вонючей электричке?»

Дороги

— Через пятьсот метров держитесь правее! На развязку!

— На которую из них, их тут две? — начал психовать я при виде транспортного фиаско.

— Вы ушли с маршрута! — равнодушно выдала электронная женщина.

— Ты серьезно?

— Через тридцать километров развернитесь.

— Через сколько? — мое лицо начинало приобретать бардовые оттенки, — Алло, гараж! Что это за восстание машин? «Скайнет» наступает?

Я остановился на обочине, мимо пролетали ревущие машины. Скорость запредельная. Трасса платная. Я выезжал из Ногинска в сторону Москвы и одно легкое кручение руля отправило меня в незабываемое путешествие до Орехово-Зуево. Бонусом. В другую сторону. Как ни гневался на навигатор, на строителей трассы «М-12 — Восток», на себя, иного пути не было. Полный назад. И только потом полный вперед. Бензин на исходе. Посмотрел расстояние до ближайшей заправки. Пятьдесят километров. Приборка говорила, что топлива осталось примерно на столько же. М-да-а-а, ситуация! Ну что ж, как говаривал Юрий Александрович: «Поехали!» Тяжелый рок с адскими мотивами подчеркивал мое настроение. Огонь горел внутри так, что черти не успевали подкидывать уголь. Он то затухал, то вспыхивал с новой силой, обдавая душу крепким кипятком, летящим брызгами со всех котлов. Педалька ушла в пол, отчего количество километров на табло, информирующее об оставшемся бензине, стремительно падало. Пришлось умерить свой пыл. Включил тягучую скрипку, что с надрывом страдала, я перенимал ее настроение. Глубокий вдох. Вы-ы-ыдох. Глубокий вдох. Вы-ы-ыдох. Еду со скоростью шестьдесят километров в час, когда можно сто десять, а там и за все сто тридцать не штрафуют. Мимо пролетают лихачи, оставляя мне лишь потоки ветра, кидающие машину в сторону, и мгновения непонимания, мол, что ты плетешься по автобану, черепаха. Кричу им что-то из серии: «Бегущий слишком быстро сгорает на дистанции, понты на расстояниях ни к чему». Вряд-ли они слышали, но меня успокаивало. Оживает навигатор, что сообщает о грядущем развороте. Тут стоит быть внимательнее, еще одна ошибка высушит мой бак, до Петушков я точно не доеду, а такие приключения явно ни к чему.

— Держитесь правее, затем левее! — командует мне электронная женщина.

— Ага-ага, чуть туда, чуть сюда! — пародирую я ее, — То водишь в дебри, то объяснить нормально не можешь, то заведешь в дикие земли, где останавливаться страшно, а дороги — одно название.

Поймал себя на мысли, что разговариваю с программой. Как это странно все. Финито ля комедия. Приплыли. Надо бы доктору показаться. Интересно, кто победит в этой дуэли? В дурке я еще не бывал, может, там получится собрать кое-какой материальчик для великого романа, что собираюсь написать не первый год. Безумный мозг творца никак не может насытиться извержением мысли. Еще и еще. Портал в поток открыт, держитесь, мы взлетаем в мир тонких высоких материй меж слоями тонко уложенного абсурда. Жизнь интереснее, если убрать шоры.

Рыжая лампочка, напоминающая, что бензин на исходе, уже не горит, а издает последние попытки жить. Бензина вроде хватает, но иллюзорная возможность встать на оживленной трассе, где все опаздывают, пугает.

Вспомнился еще один подобный случай. Решил я съездить к кумовьям в Коломну. Мчу по «ЦКАДу» до Бронниц, дерзко рассекая ветер.

— Через семьсот метров поверните направо на съезд! — говорит мне электронная женщина, я повинуюсь.

Звонит мне неизвестный номер. Пока я пытался ответить, нужный поворот лишь провожал мои резко грустнеющие глаза.

— Маршрут перестроен. Через тридцать километров поверните направо на съезд. — Одна электронная женщина отправила в турне, а вторая предложила посетить УЗИ внутренних органов, от нее вот я легко избавился, нажав на красную трубку, а вот с первой стоило поговорить на высоких тонах.

— До Домодедово что ль? — Возмущенно ору я и листаю карту. — В натуре, до Домодедово.

Там плюс шестьдесят километров, тут плюс шестьдесят километров. Что за жесть? На горизонте появилась заправка, аж на душе стало легче. Как же я был безумно рад народному достоянию. Грустный дядечка-заправщик. Бесконечная очередь. Мрачные теточки на кассе. Дежурные предложения. Дежурные отказы. Радующий кофе. Полный бак. Мелочь ушла грустному дядечке-заправщику, что на миг повеселел, а затем снова впал в бытовое уныние. И вот я снова в строю. Мчу домой. Наконец-то. И ничего не может испортить этот день. А нет, может. Искра праздника тушится волной обыденности. Взмах полосатой палки стража дорог приглашает меня на воспитательную беседу…

«Добрый день, товарищ водитель!»

День рождения друга

Кот лежал дома на диване с мокрым полотенцем на голове. Свое прозвище он получил за явное сходство с персонажем из «Бумера», правда только на лицо, крепкими телесами не вышел. Как это обычно бывает, кто-то ляпнул и прилипло.

— Жена, я помираю!

— Ну ничего схороним потом! Соберутся твои и мои родственники, которые годами не общаются, будет даже причина забыть былые смертные обиды. Я даже слезу пущу, так и быть!

— Ах, вот как, да?

— Ага, умирает он. Каждые выходные. Ты просто алкаш!

— Дай таблетку какую-нибудь.

— Нет.

— Я хочу умереть!

— Даже если человек говорит, что желает смерти, он будет цепляться за жизнь до последнего.

— Тогда мне надо воскреснуть!

— Зачем? Сдохнешь, всем лучше станет.

— И обрел он слом души на фоне терзаний, навеянных пуританской моралью.

— Ты слов-то, где таких нахватался, баламошка?

— Я вообще-то исторически из Пензы, Лермонтов у нас в крови.

— А ты-то тут при чем?

— Тебе не понять, женщина, — Кот тяжело вздохнул, — А водка в морозилке еще осталась?

— Ты ее позавчера еще выжрал!

— Какая трагичная неизбежность обреченных событий.

— Вставай давай, разлегся он тут.

— Действительно, надо не умереть, а то Тосканец не поймет, если я его не поздравлю с днем рождения.

Тосканец обрел свое имя, благодаря неземной любви к изысканным итальянским напиткам, однако ж это не мешало ему пить все, что горит адским пламенем. Данность уважения к мафии открыла ему лазейку в мир бутлегеров, которые создавали иллюзорность шика в нашвыриваниях. Элитный виски, текила, коньяки, бренди. Любые наклейки лепились на отвратное пойло, однако сходная цена рождала спрос, коим пользовался сегодняшний юбиляр. Сегодня он перевернул календарь очередного года, и как полагалось в рядах итальянской мафии, мероприятие требовало особого шика, потому Тосканец приобрел ящик текилы. Четыреста рублей за литр. Подарок судьбы. А криво наклеенные этикетки — не беда после третьей рюмашки. Кот не мог пропустить сие событие.

— Пить, значит, опять собрался?

— Нет, это другое. Протест.

— Против кого?

— Против воли. Даже не протест, а революция. Тебе не понять, женщина! Дай мне тысячу на подарок другу.

— Не дам тебе ничего. Вот дружков своих и проси.

— Жить в согласии со своей совестью — задачка не из легких.

— Особенно, когда ее нет!

— Что это нет?

— А так вот и нет.

— Мужики обретают счастье, когда по ржавым трубам подают холодненькое пивко. Ты знала об этом?

— За пивом не пойду!

— Люди думают, что время лечит. Если человек остался таким же говном, то время над ним не властно.

— Мне тебя сковородкой охерачить?

На диван запрыгнула кошка и легла под бок Кота.

— Вот Муська меня любит, а ты нет!

— А за что тебя алкаша любить?

— За удачу!

— За какую еще удачу?

— А квартиру, в которой ты живешь, кто выиграл? Я, между прочим! Я купил лотерейный билетик в «Квартире на районе». Я — добытчик.

— Вставай давай, добытчик. Бесишь уже, не могу!

— Так, Мусечка, солнце ты мое, подвинься.

Кошка замурчала.

— Видишь? Она любит, а ты нет.

— Разведусь с тобой.

— Чтобы избавиться от захвата нужно идти в сторону наименьшего сопротивления, но, когда дело касается амурных уз, все намного сложнее.

— Ничего не сложнее, заявление в «Госуслугах» оформляешь и все! Даже из дома выходить не надо.

— Ну и разведись! Буду с Муськой жить! — Кот перешел на милый заигрывающий тон, — Да, Мусь? Ты же останешься со мной, да? Пусть валит на все четыре стороны!

— Вообще-то это моя кошка! Я заберу ее с собой.

— Не отдам! — Кот обнял свою любимицу.

— А то я тебя спрашивать буду?

— Мусь, ты же не пойдешь с этой черствой женщиной.

Жена Кота начала демонстративно собирать вещи.

— Ну и вали, куда хочешь! Мусь, я на день рождения друга, Тосканца, ты его знаешь, он тебе еще карасиков недавно приносил, помнишь? — кошка удивленно смотрела на своего хозяина и мурчала, — Ты с ней не ходи, хорошо?

— Вы только посмотрите на него. Он с кошкой общается лучше, чем с женой.

— Она любит, а ты нет.

— Она любит всех, кто ее кормит.

— Неправда!

— Правда! Она и Тосканца твоего любит, когда он ей рыбу приносит.

— Ты можешь разводиться со мной молча?

— Не могу! — девушка хлестко застегнула замок на огромной сумке.

— Шустрая какая!

— Как же ты меня достал! — в ход пошел второй саквояж.

— Кошку заберешь, прибью!

— Она с тобой с голоду помрет.

— Не помрет! Ей Тосканец карасиков таскает.

— Так она чья кошка? Твоя или Тосканца?

— Мусь, ты же моя, да? — Кот начал целовать свою любимицу.

Фоном шли активно сборы. Куртки пошли в ход. Шуба. Истеричное облачение в одежды на выход. Вызов такси.

— Еще приедешь?

— Может и приеду! Тебе какое дело?

— Ключи в ящик почтовый кинь!

— Обязательно.

— Нажила барахла, за раз не утащить.

— Да пошел ты!

— Про ключи не забудь!

— И все?

— А что еще?

— Ничего.

— Не порть мне настроение, у друга так-то день рождения, — крикнул ей вслед Кот. Дверь захлопнулась. — «И заблудившись в темной чаще, ты выход обретешь! Руби под корень преграждающие древа до света, чтоб проложить путь». Где ж я это слышал? Интересно, а без подарка на день рождения прилично приходить? О-о-о, скажу, что жена меня бросила, потому и нет золотишка. А вот и путь из темной чащи! — Кот накинул шорты и футболку, прыгнул в тапки, и присвистывая, отправился на мероприятие, — Мусь, я скоро вернусь, ты не скучай! И с этой не ходи!

На улице светило солнце, и ожил желудок при попадании холодненького пенного в него. И ничего уже ему не могло испортить настроение. Ни ключи в почтовом ящике. Ни одиночество. Вперед к светлому будущему! Ну или темному нефильтрованному!

Ученик

Ничего не предвещало беды, ну кроме палеолитных бабок, полирующих свои пятые точки на лавочке у подъезда, что окатили меня порцией социального осуждения. Ни за что. Просто так. Сегодня не было настроения стропаться с ними, ибо весеннее солнце радовало глаз. Знаете, когда птички поют еще и в душе.

Я упал на лавочку на детской площадке и закурил. Так, стоп! Что за осуждения? Поясню. Здесь ребятишек не было уже лет двадцать, ибо торчащая из ржавых каруселей арматура привлекала бы меня в бурной молодости. Современные детишки с их новыми площадками зажрались настолько, что им уже и сие неинтересно. Они просто втыкают в мобилы, когда вокруг игровой рай. Ох, уж это поколение альфа. Что будет, когда они вырастут? Надеюсь, я не доживу до сего момента.

Сижу, никого не трогаю, гоняю безмятежные мысли, а тут объявляется предо мной обморок. Честное слово, приведение. Длинный, как палка. Бледный. С кругами под глазами. Прям как я после запоя.

— Здравствуйте, а вы — Виталий Штольман?

— Кто?

— Виталий Штольман.

— Нет.

— Ну вы же…

— Чего я же?

— Штольман.

— А чего тебе от него надо? Опять денег задолжал кому? Если да, то я его сто лет не видел, мигрировал, наверно, в Сенегал или, быть может, в Намибию.

— Какие деньги? Я — ваш фанат.

— Я курю сижу. Не думаю, что это повод для восхищения.

— Ну признайтесь, вы же — Виталий Александрович?

— С годами слово «отьебитесь!» — стало главным лозунгом моей жизни.

— Я так и знал, что вы себя так поведете, но был готов к этому.

— Театр дураков. Ты, как налоговая, ей богу.

— Подпишите книгу, пожалуйста, — обморок протянул мое потрепанное жизнью творение, чем растопил сердце.

Знаете ли, жизнь у книги коротка. Сначала она вся блестит, страницы пахнут, шелестят приятно, затем от хождения пальцев по бумаге магия пропадает. И пошло-поехало. Собирание пыли на полке. Желтеющие страницы. Книжные вши. И все такое. Но все равно приятно, что читают. Не платят, правда, да и черт с ним, главное, что слова мои доходят до нужного адресата.

— Ладно, давай.

— Я так и знал, что это вы.

— Ручка есть?

— Блин, нет.

— Пришел за автографом без ручки, ну ты даешь.

— Я до магазина сейчас сбегаю.

— Да, погоди ты. Зоя Львовна, — заорал я в адрес палеолита на лавке, — у вас ручки не найдется? — В ответ тишина. — Видал, какой социум? Делают вид, что не слышат. Шурши к ним, у них сто процентов есть ручка, они сканвордами борются с деменцией.

— Это я мигом.

— Будь ласковее.

— Как уж получится…

Бабки посла не оценили, окрестив его прохиндеем, проходимцем и еще кем-то. Не все расслышал. Вернулся он в расстроенных чувствах.

— Может, до магазина сходим? — вздыхая, выдал расстроенный паренек.

— Зачем?

— За ручкой.

— Не охота.

— Ну, я сгоняю, вы подождете?

— Ты барышня писанная, чтоб я тебя ждал? Вот если б ты пивка вцепил, другое дело. Знаешь, как душа требует чего-то холодненького и пенного?

— Я понял, я мигом.

— И рыбки еще какой-нибудь, — крикнул я ему вслед.

Закурил еще. Как же удивительна все-таки жизнь. Минут через десять объявился обморок с ручкой и двумя полторашками разливного. Не того, что я люблю, а мог бы и спросить, но какой там. Коль если человек алкаш, то пьет он все, что бродит разум? А вот и нет! Эстетика потребления заставляет выбирать. С учетом финансового обеспечения мероприятия, конечно. Принес он бормотуху какую-то, вы только посмотрите! Придется страдать от мук вливания нелюбимого. Это как спариваться со страшной женщиной. Ей надо. Тебе надо. Здоровья для, так сказать. Вот вы и изображаете жгучую страсть, а в мыслях лишь скорейший финал и разбег.

— А рыбку чего не взял? — взявшись за новенькую ручку, возмутился я.

— А надо было?

— Я ж говорил.

— Простите, не услышал.

— Не услышал он.

Роспись дешевой шариковой ручки предала форзацу книги авторского изящества под звуки шипения открывающейся бутылки и горгулий с лавочки.

Зоя Львовна не выдержала наглости распития на детской площадке, даже учитывая ее забвение, пошла в атаку. От скандальных эпитетов пиво встало в горле еще сильнее, отчего пришлось совершить тактическое отступление в район гаражного кооператива.

— Виталий, я восхищен вашим творчеством, — начал издалека добытчик.

— Так, давай-ка «на ты», я ж не барин какой.

— Хорошо.

— Ну и…

— А можно я стану твоим учеником?

— Чего-о-о-о? — смех было не удержать минут десять, аж до слез.

— Меня Сеней звать, если что. И я серьезно хочу стать мастером социальной прозы.

— Меня ты выбрал? Серьезно? Ну, вот прям серьезно? Социальной прозы?

— Ну да, — без доли сомнения рапортовал Сеня.

— И ты пришел ко мне? К никому не известному писаке?

— Ну да.

— Чтоб учиться?

— Ну да.

— Умеет удивлять жизнь. Ты посмотри, какой из меня учитель?

— Мне нравится, что ты делаешь. Мастерство налицо.

— Какое мастерство?

— О, Виталя, — нарисовался Аркадьич, местный водила, живущий полной жизнью в яме под своим корытом и злоупотребляющий продуктами винодельческого хобби из фруктов, дарованных землей где-то под Луховицами, — здорово! Похмеляемся?

— А то!

— Аркадьич! — тот протянул руку моему компаньону.

— А вы правда тот самый Аркадьич? — восхитился паренек.

— Чего?

— Из рассказов и повестей великого Штольмана.

— Великого Штольмана? Виталя, это он о тебе что ль? — расхохотался властелин гаражной ямы, я молча кивнул, — Кто это вообще?

— Преданный поклонник моего творчества.

— А-а-а-а, да-да. Тот самый. А что?

— Никогда бы не подумал, что вы действительно существуете.

— Как видишь.

— А винишко ваше Луховицкое тоже существует?

— Хочешь попробовать? — у Аркадьича аж глаза заблестели, он был похож на Мефистофеля, что душу желал выкупить у Фауста.

— Конечно, это же легендарно.

— Аркадьич, не обращай внимания, у человека дофаминовый перебор.

— Двести рублей за литр и добро пожаловать в мир Луховицкого Диониса.

— Согласен.

— Аркадьич, ты что обалдел? Я не буду платить за твою экспериментальную жижу.

— Это твоя писанина — экспериментальная жижа, — разнервничался властелин гаражной ямы.

— У меня есть тысяча! — прекратил спор Сеня.

— Ты мне уже нравишься, пацан! — резко раздобрел хозяин винодельни, — На все?

— На все! — улыбнулся мой адепт.

— Вот это по-нашему. Пойдем, покажу тебе врата в Нарнию.

— Э-э-э-э, я с вами! — из меня поперло негодование.

— Кто не платит, тот не пьет.

— Я вообще-то его наставник, понял?

— Чего-о-о-о?

— Сеня, подтверди!

— Ты правда научишь меня?

— Ну ты ж напоишь меня?

— Безусловно.

— Слыхал, Аркадьич? Сеня — мой ученик.

— Ладно, пошли.

Красная облезлая дверь со скрипом открыла путь жаждущих к запасам Луховицкого Диониса. И полилось масло по ржавым трубам человеческих страданий. Аркадьич ныл за пробитую прокладку под головкой блока цилиндров, я традиционно о непризнании моего гения, а Сенька о том, что его не берет вино.

— Ветер веет с юга, — заорал я, поняв, что пришло время матерных творений Есенина.

— Начало-о-о-о-о-ось, — завыл Аркадьич, — ну не надо!

— Ты что-то имеешь против серебряного века?

— Ничего не имею, но ты только один стих постоянно цитируешь, он у меня уже в печенках сидит.

— Что помню, то и цитирую!

— Давай что-то новенькое!

— Так, у меня где-то в телефоне было сохранено! Читали Шурика Герасина? — мои собеседники отрицательно завертели головами, — Вот и я не читал, а тут попалось. Неплохо! И так…

Она гуляла в кабаке

По-барски, дерзко и с фасоном.

Вокруг гремела суета.

Коньяк. Разнос. Гарсоны

Тарелки. Блюда. Жир. Тоска.

По ляжке под столом пошла рука.

Не муж, но тоже был любим.

Он прошлым днем и позапрошлым.

На съемной хате для утех.

Стонала.

Громко.

Бахрома на люстре

Во страсти полетела вверх.

Шикарный бюст предал

Средь шелка в простынях.

И поз различных череда.

Другому она лишь еда,

Что мясо с кровью.

И бровь не повела, убрав порывы.

Но он не отступал, ведь зверь.

Он — хищник. Знает масть.

А лань пред ним брыкается, стараясь не упасть.

А где же муж?

В обнимку с унитазом высвобождает буженину.

Вчуже гужом поперло пойло.

А в зале было неспокойно.

Ведь под столом опять атака.

Рука пошла наверх под платье как-то.

Натоптана тропа до тропиков.

Ему уж рады.

Она, сопротивляясь, натягивала скатерть.

Терпеть нет сил и мочи.

Хоть прямо на столе. Сейчас и здесь.

Пиздец, как хочется, чтоб он вошел и овладел.

Но жар пропал и холод охватил натуры,

Страх. На горизонте муж.

Развеялись амуры.

Его хмельной и похотливый взгляд буравил.

Жену схватил за руку. Взбодрил.

И потащил к блевотному фарфору.

Фамильный фитнес с фифой,

Затем игра на флейте.

Эй, гарсон! Коньяк французский принесите!

Событие какое! Сейчас отметим!

— Опять ты про блядей? — запротестовал Аркадьич, — Виталя, ну сколько можно?

— Скрытая ото всех причина не решит проблему. Нужно кричать о ней.

— Ага-ага.

— Ты просто ничего не шаришь в поэзии. Темный лес, ей-богу.

— Ага, а кто на прошлой неделе орал, что все они латентные и у тебя к ним вопросики?

— Веяние времени, мой друг! Не поорешь, не проживешь! Сеня, ты этого престарелого дурака не слушай, наливай. Ты-то надеюсь, понимаешь меня.

Паренек задорно закивал гривой и молниеносно наполнил стаканы из трехлитровой банки.

— Задание первое. Сначала ты пишешь просто, а затем начинаешь усложнять. Зачем? Любовь к внутренним страданиям. Своим? Героев? Читателей? Всех сразу!

— Мне ответить надо?

— Ну да. Ты ж хотел познаний. Вот отвечай.

— Я не знаю.

— Подумай на досуге, потом расскажешь, чего надумал.

— Достоевщина?

— Возможно. Подумай еще.

— Почему по-пьяни у всех открывается полет мысли? — Аркадьич озвучил тревожащий себя вопрос.

— А это, Сеня, задание номер два. Смотри, какой у тебя мастер-класс.

— А почему только вопросы? Где теория?

— Мое дело — направить тебя, ответы ты должен найти сам, — взгляд мой переключился на висевшее на стене ружье. — Аркадьич, а давно тут ружье висит?

— Всегда.

— Ого, вот смотрю я на ружье, оно висит на стене, Чехов сказал бы, что выстрелит в этом году. Сомневаюсь, ибо патроны Аркадьич пропил еще в прошлом.

— Ничего я не пропил.

— Пропил-пропил, знаю тебя, сто процентов пропил, — я подскочил, сорвав ружье со стены, проверил дуло.

— Виталя, повесь, где висело, от греха подальше.

— Ничего. Точно не выстрелит. Но голову кому-нибудь разобьет. Приклад хороший. Крепкий. Сеня, задание третье, это по-чеховски?

— Не думаю.

— А вот зря, еще как по-чеховски, — я почесал репу, — Сеня, ты что-то пишешь вообще?

— Пытаюсь, выходит плохо.

— Материшься?

— Да не особо.

— А вот тут не стоит мелочиться, ибо мат — часть русского языка. Ты плохой литератор, если боишься острого словца.

— Я не боюсь.

— Ну вот.

— Давайте о чем-то житейском поболтаем, — негодовал Аркадьич, — меня эти ваши литературные мотивы уже достали.

— Обыденность убивает вкус к жизни.

— Бедность убивает вкус к жизни! — не сдавался властелин гаражной ямы.

— Чертовы гедонисты, как вы у меня в печенках сидите.

— Ну вот ты такой весь умник и дальше что?

— Видишь, Сеня, поговорить не с кем по душам, вернее нет людей, с которыми можно б было поговорить по душам.

— Ах, ты ж сволочь! — Аркадьич бросил в меня пустой банкой, благо промазал, стекло при ударе о стену разлетелось вдребезги.

— По душам, значит, со мной не поговорить? Валите отсюда, пока я за кардан не взялся.

— Без дурака не оценить широту ума, Сеня, не оценить!

— Пошли вон! Я сказал!

— Заливаясь алкашкой, ответов не найти. Забытье наступает лишь временно, а может еще и проблем подкинет. Вот, посмотрите, на эту обрюзгшую рожу! — я указал на лицо Аркадьича, — Осиневший разум способен творить хуйню, трезвый принимает ровные решения.

— Ну, держись, Штольман! — властелин гаражной ямы схватился за дуло ружья и попер в наступление.

— Как это по-чеховски! — подумал я.

Есть битвы, о которых никто не расскажет по телевизору. О подвиге этих людей не узнает никто. Они сделали все, что могли, и победили. Гаражное быдло было повержено творцом и его падаваном, правда, пришлось покинуть райский уголок. Заходящее весеннее солнце приятно било по глазам и намекало на продолжение праздника души.

— Дружба, как и любовь, уходит. Не так ярко, не так горячо, но уходит, — я взглянул на закат, — Как красиво. Сеня, есть деньги?

— Есть, а что?

— Отказ от бессмысленных иерархических лестниц делает человека свободным. Бедным, но свободным.

— Ты предлагаешь пропить все?

— Меня пугает изящное богатство. Мало того эти буржуи смотрят на тебя, как на говно, так еще и пролетарский страх, добавив тряски в коленях, принимает правила игры, где ты должен, просто потому, что дышишь этим воздухом. И не дай бог, выставят счет! Расплачиваться придется органами. Логики здесь нет. Бедность до поры, до времени заставляет быть такими. А если надоест? Буржуев поставят к стенке и трястись будут уже жирные чашечки.

— Я уже запутался! Так пить или не пить?

— Да-да, как говаривал Уильям наш Шекспир: «Вот в чем вопрос!» Ответ же очевиден. Избавь себя от ноши кошелька и поддайся коньячному ветру.

— Ты же писал, что стал меньше пить.

— Иногда стоит разрушать границы, чтоб обрести что-то новое.

— Мне кажется, что ты меня разводишь.

— Проебывать бабки безумно весело, особенно если они последние. Следующим днем, правда, жрать хочется, но к нищей жизни привыкаешь. Так хоть смысл появляется — не сдохнуть до зарплаты. Всем рекомендую — отрезвляет, а то вдруг вы зажрались?

— Ну точно разводишь!

— Знания, Сеня, стоят денег.

— Ты пока только вопросы задаешь…

— Не все люди отличаются нравственностью. Коньяк будет или нет?

— Да, будет-будет.

Нотками Дербента заиграла жизнь на детской площадке. Судьи с лавки переместили свои телеса к телевизору для просмотра слезливых сериалов, потому осуждение по поводу нравственной порчи места исчезло. Стало приятнее даже дышать. Полная луна пробивалась меж перистых облаков. Это было настолько красиво, что я почувствовал ее магию. Хотелось завыть…

— Жизнь, Сеня, научила людей быть скрытными. Излишняя откровенность частенько может выйти боком. В мире всеобщих тайн не любили болтливых, они выделялись и казались, нет, не смельчаками, что готовы к любым ударам судьбы, а балаболами, метающими бисер пред обществом, пытаясь выдать себя за того, кем не являются, то есть угроза человечеству в нарушении стабильности.

— Это сейчас глубоко было.

— Разливай, философ. — Я закурил. — Ты не куришь?

— Нет.

— Вот и правильно. Все это от лукавого. — Я задумался и добавил, — Вот тебе еще одно откровение из жизни писаки: я оживаю лишь на час, когда пишу. Жизнь обретает цвет, все остальное время она сера.

— Ты, получается, мертв?

— Мертвее некуда, мой друг. Лови момент. Гонимый идеей творец способен на многое.